Меч и плеть

ГЛАВА 1

…Северо-восточнее от Холодной Ленты, что как безумная с ревом и шумом неслась на юг, торопясь слиться с Алым морем, за зелеными скрутами гор, утопающими в шелестящей зелени лесов, за потайными долинами и ведущими через ущелья паучьими тропами, за застроенными низкими хатками холмами, стоял замок. Он был заметен, издали — три невысокие округлые башни с похожими на зубы великана прямоугольными зубцами и объединяющая их каменная стена. Издали она не выглядела грозным бастионом, способным выстоять против сколько-нибудь серьезной армии. Словно у владельца не было врагов.

Одинокий всадник, рассматривающий открывшийся перед ним вид на неровные, точно шагреневые крыши с узенькими норами бойниц под ними, знал, что это не так.

Этот старый замок, последний на пути в Велонскую равнину, был как граница двух миров. Мира господ, подчиняющихся воле своего государства, и мира рабов, иногда осмеливающихся звать себя свободными. И к его владельцу — протектору Сотару — обе стороны питали не самые однозначные чувства. Опытным взглядом выискивающего дефекты в обороне разбойника, всадник оглядел каменные постройки и остановился на небольшом поселке рядом с крепостью. Пятнадцать-двадцать домиков с топчущейся на подворьях скотиной и птицей, полукружьем обступали овал приветливо блестящего озера. Поместье выглядело ухоженным и даже зажиточным — почти со всех дворов время от времени разносилось сытое коровье мычание. Отличная была бы добыча.

Внешний вид седока, вызывал невольное уважение. Уже немолодой мужчина, с добродушным обветренным лицом и ясными синевато-зелеными глазами, широко посаженными под густыми мышастого цвета бровями. Пышные усы, под искривленным влево носом, доходили до квадратного подбородка, придавая путнику кошачьего шарма. Волосы он прятал под пышную овчинную шапку, популярную у велонского народа. Но если виду велонских землепашцев такой головной убор однозначно добавлял робости, то на ездоке он смотрелся лихо. Дерзновенности добавляло в насмешку над аристократской модой вставленное в мех ястребиное перо. Толстый, надежно хранящий от степных ветров плащ, шерстяной попоной свисал с лоснящихся боков гнедого. На перехваченной военным манером ремнями груди красовалась великолепного качества вороная кольчуга. Такая сделала бы честь любому дворянчику средней руки. И глядя на торчащие среди седельных сумок прямые как прутья черные рукояти мечей, отчего-то враз верилось, что броня была не куплена ездоком похвальбы ради в базарном ряду, а добыта в кровавом и тяжком деле.

Мужчину звали Грив. Хотя сам он больше привык к неказистому юношескому прозвищу — Кривонос.

Был конец дня, и нижний край солнца уже скрылся за лесом, где-то на другом краю Бестигвальдского королевства. Всадник, приложив ко лбу ладонь, взглянул на солнце, точно припоминая, сколько же ему довелось добираться сюда, на обочину цивилизации. Срок длиною в три коня и несколько человеческих жизней, казался сейчас сном. Сном, который надлежало прервать единственным возможным способом.

Тронутый в бока конь потянулся к воротам замка.

С возвышенности казалось, будто домен находится на расстоянии вытянутой руки. На самом деле ехать к нему пришлось почти четверть часа. К тому моменту как гнедой стал стучать подковами по переброшенному через ров мосту, его уже встречали. Со стены за ним следили равнодушными взглядами около дюжины вооруженных тяжелыми арбалетами стражей. Бросающаяся в глаза леность гарнизона не обманывала Грива — его заметили и узнали еще на подъездах. Иначе не стали бы подпускать так близко. С расторопностью в Красной Гряде все было в порядке.

Во дворе крепости его дожидались одетые в бело-красные (окраса Сотаровских стягов) туники воины, смирно стоящие с поднятыми пиками и выступивший вперед юноша лет шестнадцати с потемневшим от загара лицом. На нем был простенький кожаный колет, пошитый без затей, но с заметным умением, недоступным в здешних диковатых краях. Паренек, как и охранники, как и снующие по двору с озабоченным видом слуги, был велоном. Но — о чудо! — велоном явно дворянского происхождения, о чем недвусмысленно говорил золотой кулон с изображением родового герба и, куда больше, несвойственная рабам прямая выправка и открытый взгляд. Когда их глаза встретились, Грив подумал, что парень унаследовал стройность, если не сказать тонкость, матери. Волосы и глаза у него были черные — отцовы.

— А ты подрос, — себе в усы усмехнулся Грив, останавливая жеребца в нескольких шагах от парня. — В прошлый раз едва дотягивался до конских колен.

— Дядька Кривонос! — с видимым удовольствием от узнавания приветствовал всадника юноша. «Надо же, — подумал путник, — глазастый. Один раз видел столько лет назад, а признал сразу!»

— Помоги нашему гостю слезть, — кивнул парень терпеливо стоявшему в стороне с небольшой скамеечкой слуге. Грив возмущенно фыркнул и самостоятельно спешился.

— Еще не хватало меня, как какого-нибудь, старого каплуна с насеста снимать, — железные набойки на мягких сапогах гулко столкнулись с выложенным камнями двором. — Я, сынок, родился в седле, в седле и помру, если что. И может даже с посторонней помощью. Но не с такой. Отец, поди, занят?

Юный Ториас чуть наклонил голову набок:

— Ему уже доложили. Он ждет тебя.

Отдав поводья слуге, и перецепив один из мечей в посеребренных ножнах себе на пояс, Грив поравнялся с Ториасом. Несмотря на выправку, парень все еще был низковат и едва-едва доставал гостю до горла.

— Ну что, покажешь дом? — улыбаясь, спросил Кривонос. Сын Сотара выглядел много взрослее своих изнеженных однолеток-беонтов, что в его годы, мечтая о подвигах, еще носились по дворцам своих родителей в сопровождении нянек мужского полу, да колотили палками прислугу. Он явно подражал в своем спокойствии отцу, и эта тщательно вырабатываемая манера в любой ситуации быть немногословным и хранить невозмутимое лицо (хотя бы и изо всех сил борясь с готовыми расплыться в улыбке губами), отчего-то показалась Гриву очень забавной. Он даже захотел потрепать юношу по волосам, но вовремя остановил порыв. Мало ли, еще обидится.

… Изнутри замок, выглядел значительно более впечатляющим, чем снаружи. Красные ковры, висящие над лестницами и стенами гирлянды из цветов и изумрудно-зеленых листьев, кое-где на стенах висели картины с изображениями охоты и сражений. Ручки на дверях в хозяйской части были позолоченными, а на окнах висели, похожие на вычурные дамские платья песочных и красных расцветок портьеры. Хозяин был отнюдь не бедным человеком, и это бросалось в глаза. Равно как и то, что его богатство стало заметным исключительно стараниями вышколенной прислуги, за которыми угадывалась умелая женская рука. Неторопливо идущий за Ториасом Грив любовался интерьерами, ловя на себе любопытные взгляды слуг. Он знал, что выглядит подозрительно, если не сказать больше. Но слугам в Красной Гряде, было не привыкать к странным гостям. Во все времена здесь разбойники и стоящие вне закона рубаки, бывали гостями едва ли не более частыми, чем благородные господа.

Старший Сотар принял Кривоноса в собственном кабинете, окнами, выходящем на восточную степь. Когда гость вошел, пропущенный за дубовую с бронзовыми орнаментами дверь, хозяин замка до этого что-то быстро писавший, отложил перо, встал из-за красного письменного стола и, расплывшись в улыбке, поспешил к Гриву. Презрев рукопожатия, они обнялись, как положено давно не видевшимся друзьям, крепко стискивая друг друга медвежьими захватами.

— Ого, да ты нисколечко не ослаб! — восхитился Кривонос, охлопывая Сотара по плечам.

— Тебе тоже заморская еда пошла впрок. Ну-ка, ну-ка дай разгляжу тебя, — отстраняясь, окинул гостя долгим взглядом лорд-протектор Велона.

— Что на меня смотреть, кости все при мне, да и шкура пока на месте. Это ты, вон какая птица, королем глядишь!

Барлейт Сотар и впрямь выглядел очень достойно. Смуглый то ли от проведенного на солнце времени, то ли по природе, с тронутыми сединой зачесанными назад волосами и черными усами он носил застегнутый под горло приталенный темно-красный кафтан. На правой руке поблескивал золотой перстень с соколиной головой. В глаза птицы были вставлены два красновато-коричневых драгоценных гиацинта. Но главной драгоценностью в платье Сотара был его пояс. Широкий, стягивающий немного погрузневшую с возрастом талию, из редкой золотисто-рубиновой ткани, увенчанный массивной золотой пряжкой. Переливались, играя цветами, искусно инкрустированные в неё самоцветы. Один такой пояс стоил как несколько крупных дворянских поместий. То был истинный символ власти, у презирающей кич, носящих ожерелья и многочисленные украшения торговцев, аристократии старой закалки. По сравнению с ним всё остальное убранство Сотара, могло показаться дешевкой.

— Ну и ну, — покрутил головой Кривонос, — аж глаза слепит.

— Что ты, — рассмеялся довольный Барлейт, — это мелочь. Необходимая дань статусу и прочей дребедени, писанной в дурацких церемониальных томах. Ты бы посмотрел, что напяливают на себя заседающие в Собрании щеглы! Вот где безумство роскоши!

— Хм, — только и сказал на это, чуть нахмурив брови Грив. Пожалуй, не было в мире второй более раздражающей его темы, как та, что касалась богатых чудачеств Бестигвальдского дворянства. Но на сей раз тему развить не вышло: в коридоре послышался быстрый топот чьих-то ног и детское пыхтение.

— Куда? — послышался за дверью суровый голос Ториаса. — Занят он!

— Пусти! — возмущенный писк, возящегося и, судя по всему пытающегося вопреки запрету прорваться в кабинет хозяина замка, принадлежал мальчику лет восьми.

— Я сказал, он занят! — грубо рычал Ториас. — Иди играй в другое место!

— А ну отойди! Отойди, а то я проткну тебя пикой!

— Да ты её еще лет пять не подымешь, неженка!

— А вот и подыму! Подыму тебе назло! И тебя же первого проткну! Ну-ка пусти! — последнее требование, судя по сбивающемуся и натужному голосу, было озвучено откуда-то из-под мышки Ториаса. Судя по накалу страстей, под дверью лорда Сотара грозила начаться освободительная война.

Словивший на себе взгляд Кривоноса Барлейт нахмурился, явно, будучи не в восторге от сцены. Между бровями залегли две вертикальные черты.

— Тори! — громко крикнул он. — Пропусти его!

Шлепок, стук, озлобленное сопение сквозь зубы. В раскрытую недобро глядящим Ториасом дверь протиснулся семилетний мальчик, с взъерошенными черными волосами и большими зелеными глазами. Выдержавший борьбу со старшим братом, тяжело дышал, но держался так важно, что могло показаться, будто он выиграл генеральное сражение против втрое превосходящих войск.

Завидев прищурившегося Кривоноса мальчик ничуть не оробел, а расправив смятую одежду ладонями, с достоинством поклонился и представился:

— Штеффард ван Сотар младший[1], наследник лорда-протектора провинции Велон.

Кривонос на такое представление дружелюбно ухмыльнулся и подмигнул Барлейту.

— Очень приятно.

Сотар старший строго поглядел на малолетнего нарушителя спокойствия, но, не сумев сдержать легкой улыбки при виде его непосредственности, объявил:

— Мой младший сын. Надеюсь, Штеф, ты ворвался сюда не только для того чтобы поздороваться?

— Меня мама прислала, сказать, что пора ужинать, — он «незаметно» покосился на Кривоноса: — Чтобы ты шел, да не забыл взять с собой гостя.

Лорд и гость переглянулись.

— Преломишь с нами хлеб? — любезно поинтересовался Барлейт.

— И не только хлеб, — охотно крякнул Грив, положив руку на плоский живот. — Я ничего не ел целый день и готов преломить даже деревянное корыто, если в нем будет ложка каши!

— Скажи маме, мы сейчас будем.

Штеффард тряхнул темными волосами, став на миг похожим на юного волчонка и мигом оказался за дверями.

— Поговорим после ужина, — предупредил Грива Барлейт. И останавливая взгляд на хищно поблескивающих вороненых кольцах, добавил: — Только сними это и меч. Здесь врагов нет, не нужно лишний раз тревожить Лану.

За вечерей в замковой трапезной (просторной комнате, с аккуратно сложенной у стен необходимой в хозяйстве всячиной и обведенным лавками длинным столом) собрался весь немногочисленный род Сотаров. Отец, двое сыновей и хозяйка замка. Приглашенный к столу гость вел себя как старый друг семьи. Много разговаривал, расплачиваясь за сытный ужин интересными историями, собранными в путешествиях, шутил и отпускал комплименты жене лорда-протектора. Леди Лана Сотар за ужином просто блистала, появившись в пышной юбке и замечательном туго обтягивающем высокую грудь розовом лифе, с бархатистыми аппликациями, только подчеркивающим пропорции красивого тела. Необычные в этих краях светло-золотистые волосы были тщательно расчесаны и уложены на миловидной головке наподобие короны, с закрученными в калачи косами. Грив, уже давно не видавший таких женщин, с изумлением обнаружил, что очаровательно рдеющая от внимания леди Сотар вызывает в нем мужское волнение. Будучи младше сорокадвухлетнего Барлейта почти на девять лет, Лана слыла настоящей красавицей. О её внешности ходили легенды, сам Кривонос не раз и не два слыхал как отчаянные велонские наемники, пропойцы и сквернословы, называли жену протектора «королевой». И говорили это с такими романтичными интонациями, словно прекраснодушные юнцы о своей первой любви. Сейчас глядя в смеющиеся зеленые глаза, он задумался — сколько дипломатических побед среди «дикарей», какими считали беонты велонов, принесла Сотару красота его жены?

Везунчик, что и говорить. Они жили вместе уже около двадцати лет. Взяв в жены вторую дочь какого-то обнищавшего дворянина Барлейт, совершил, наверное, самую выгодную сделку в своей жизни. Умная и красивая, она стала идеальной женой и хозяйкой необъятным владениям молодого велона.

Когда все насытились, а Ториас и болтающий под столом ногами Штеффард стали переглядываться подозрительно часто, Лана сославшись на дневную усталость, отправилась к себе, а Барлейт предложил дать слугам спокойно убрать со стола. Вооружившись недопитым фужером арлийского красного, они поднялись в расположенный на третьем этаже кабинет.

Летние сумерки мягко скрадывали небесные краски, опасливо предпочитая оставаться за окном, ведь Сотар не скупясь, разжег заготовленные свечи в бронзовых подсвечниках на полках и столе. Расположенный над хозяйским креслом огромный портрет в лаковой раме, купался в свете, демонстрируя богатство масляных расцветок и незаурядное мастерство художника.

— Закурим? — радушно предложил лорд.

— Может позже, — вежливо отказался равнодушный к табаку Грив. — А где твой старший сын Виз?

— Служит, — проигнорировав кресло и устроившись на стуле с оббитой шелковистым гобеленом спинкой, стал рассказывать Сотар. — Уже четвертый год, как в королевской армии. Исполняет долг перед сюзереном. Отправил с ним три десятка, вместе с Заикой.

Грамотный ход. Грив знал, что из себя представляла нынешняя королевская армия. Подобно всему Бестигвальдскому королевству она, несмотря на наличие единой иерархии чинов, была жестко разделена по признакам вхождения в дворянские семьи. Даже если ты знатного рода, и прибываешь на службу в командирском чине, но твой родитель не отправил с тобой своих солдат, то твоя участь не слишком завидна. Ни уважения, ни послаблений не жди. А уж если тебе не повезло родиться велоном, «рабом от природы», как презрительно обзывались кичливые беонты…

Единственный способ выжить в грязных склоках и кадровой борьбе — забыть о чести и стать прихлебателем более знаменитого или богатого дворянского сына, терпеливо снося все издевательства «покровителя». Таким образом, королевская армия со временем начала представлять собой, подобие лоскутного одеяла, сшитого гнилыми нитками официальных законов, да еще вымоченное в жиже тайных интриг и взаимных долгов в которой все тайно воевали со всеми.

— С Заикой? Ну, этот нудный. Он и службу справит, и за парнем присмотрит, — понимающе кивнул Грив. С наслаждением вытянув усталые ноги, он поставил их на стоящий поблизости оббитый медью сундук. — Слушай, а чего я не видел среди твоих хлопцев Башивира? Шпионит поди, за нашим братом, сучий сын?

— То, что ты его не видел, еще не означает, что его здесь нет. Хотя на сей раз ты прав, — с тщательно скрываемым лукавством отозвался хорошо знающий взаимную неприязнь Кривоноса и его главного дозорного, Сотар. Вдруг, посреди фразы он осекся и помрачнел, глядя на своего гостя: — Я все гадал, когда же ты появишься? Был период, прошлой зимой, даже думал, что ты таки встретил судьбу. Но потом понял — Кривонос не из тех, что мрут в заснеженных лесах или тюрьмах. Ты ведь даже из-под топора палача сбегал не раз, что тебе королевские указы.

— Душевно сказано, прям не поспоришь. Королевские указы, так же как и все, что касается нашего доброго короля мне аккурат до задницы.

— Грив, — хмурясь, сказал Барлейт, проводя ладонью над красной столешницей. — В этот раз у тебя ничего не выйдет. Ты слишком долго блуждал в краях туманов и призраков. Что бы ты не нашел, что бы не придумал, в третий раз никто за тобой не пойдет. Наемники довольны своим нынешним положением. У многих есть положенные привилегии, кое-кому пожалован статус… те, кто могут и умеют воевать за тобой не пойдут. Это пустая трата времени.

— Я пропадал не просто так, старый друг. Я ждал, — гость из далека, говорил спокойно и уверенно, но в тоне его проскальзывали отголоски тщательно скрываемой страсти. — Ждал, пока правота твоих слов не станет химерой. Старые в большинстве своем ушли, разбрелись по жалованным клочкам земли. Но следом пришли новые. Те, кто не хочет мириться. Те, кто рвутся в бой. Они с удовольствием пойдут на любого врага.

— Они пойдут только за того, кто им заплатит, Грив! — повысил голос Сотар. — Я прекрасно знаю, что происходит в Вольных городах. В этом, если ты забыл, моя служба — знать. И потому я тебе, как старому другу говорю — брось свою затею. Она безнадежна. Не начинай мутить воду!

Кривонос поглядел на него с отразившейся в сине-зеленых, как стоячие воды, глазах пламенной убежденностью:

— Это не я начал, старый друг. Ты помянул туманы и призраков? Да встречал я их на своем пути, но не они волнуют меня. Бестигвальд нынче полон других картин. И писаны они не кистью маляра, а руками дворян. Вот, к примеру, Гаспар Дорба, дворянин, хозяин пяти деревень в полудне езды от Королевской Пяты, буквально под боком столицы — месяц назад ему нечем было крыть в шуточном споре с соседями и чтобы доказать свою зажиточность славный Гаспар велел набрать амбар зерном и соломой. Затем приказал войти туда десятку слуг-велон. А после велел закрыть амбар и поджечь на потеху сиятельным господам. Не слышал поди как трещали искры, старый друг, в своей глуши? Ну, тогда вот тебе пример поближе: смазливый юноша Себастьян Винтарх, не упускает ни одной юбки во владениях своего отца, да и чего уж греха таить, захаживает к соседям, как завидит симпатичную велонку. А что, ему простительно — единственный сын своего отца, да еще близкий друг самого известного распутника и шалуна Бестигвальда Родрика ван Дрейна! Ты говоришь, я это начинаю? Отнюдь.

По завершению этой длинной речи Сотар несколько секунд внушительно смотрел на Грива из-под своих тяжелых век, слыша за коротким «отнюдь» шум сабельной сечи.

— Ты все такой же, — с усталой насмешкой сказал он, наконец, — такой каким я тебя всегда помнил. Борец. И тебе никак не понять, что твое чувство справедливости, это только иллюзия. Игра воображения. Мираж, рожденный в сухих песках фантазии. Ты говоришь так, словно и не понимаешь, что наемники всегда сражаются не за свободы, а за деньги. Что те же велоны, скрывающиеся в Вольных городах, если и пойдут биться, то не за идею, а желая поживиться. Не ради свободы, а ради собственной деревеньки или отобранного в бою золотого браслета. Что о справедливости не помышляют даже обиженные Винтархом девочки.

— А ты? — быстро спросил Грив, резко подаваясь вперед. — Ты сам доволен своим положением? Не помышляешь о справедливости? Или тебя устраивают презрительные взгляды беонтов, из которых самый последний дворянчик мнит себя выше лорда-протектора, только потому, что он не велон? Скажешь, тебе нравится чувствовать свою неполноценность, стоя рядом с кичливыми ван Дрейнами или вероломными ван Клеархами? Ты доволен этим?

Сотар снова задумчиво помедлил. Черноусого хозяина Красной Гряды не тронула горькая правда чуждых его слуху речей. Он просто сидел и смотрел, озаренный тонкими белыми свечами. Но не на Грива. На висящий через стол портрет. Высокий черноволосый мужчина с венцом на голове и в пластинчатом доспехе, с легкой иронией, кроющейся в щелочках прищуренных глаз, смотрел с холста. На панцире у него четко обозначался расправляющий зигзаг крыльев сокол.

— Мой отец, — глядя на портрет, мерно заговорил Барлейт, — был достойным человеком. Он всю свою жизнь служил королю и защищал престол. Служил и защищал. Он был велонской крови. Как и мой дед. И первой истиной, которой мой отец-велон научил меня, поставив в строй рядом с остальными своими воинами — в этой жизни у каждого есть свое место. И если ты точно знаешь, где твое, мир никогда не повернется к тебе спиной. У тебя будут враги, но будут и друзья. Отец погиб давно. В битве при Сдвоенной Стреле, которая стала мне кровавой купелью. Погиб оттого, что кто-то в сдерживавшем атаку гашхаров[2] строю забыл, где его место. Дрогнул и побежал. Фланг прорвали, и отцу пришлось во главе небольшого отряда самому затыкать дыру. Гашхаров было много больше.

Одуревшие от жары и зелий, с неподвижными глазами, что-то постоянно орущие на своем варварском наречии, они не щадили себя, считая, что бесстрашием напугают нас. Все, что смог отец, продержаться до подхода подкреплений. Но в том бою его ранили девять раз. И он умер. Не знаю, может он кричал перед смертью, молил о помощи и трясся в ужасе, — на скулах Сотара заиграли желваки. — Думаю, этого не было. С той поры много крови утекло. Мне сорок два года. Я прожил жизнь, руководствуясь тем, чему научил меня он. Я лорд-протектор Велона. У меня двадцать восемь поместий и имений. В моих сундуках полно золота и серебра. Моя жена красавица и умница, а дети дадут еще много поводов для радости. Сохранение такого порядка вещей, достойная причина продолжать жить, руководствуясь отцовскими принципами. Но главная причина, которая заставила меня жить именно так, — кивок в сторону портрета. — Я его сын.

— Там! — ткнул пальцем на запад Грив. — Там, эти слова, имеющая вес правда. А там, — он указал в степь, — бытуют другие мнения. Если бы ты был просто напыщенным выскочкой, прикрывающимся отцовскими понятиями о чести, твою голову уже через неделю прислали бы к королю, набив рот бранными записками. Но тебя уважают. Велон тебя уважает и это не заслуга кровных уз. Это твоя собственная заслуга. Потому что в тебе видят брата, а не врага. Способного выступить на защиту. К тебе обращаются за справедливым судом. И потом, разве не вместе бились мы у Теанора? Не защищали одни и те же жизни, стоя среди вырванных кишок, утопая в красных лужах? Разве не спас ты тогда сотни людей, противных беонтам наемников и тысячи «рабов»?

Во время последнего слова щека Кривоноса предательски дернулась.

— Я тебе уже отвечал. Я бился не за вас. За свое королевство. И раз ты сам завел разговор о спасениях, — Сотар протянул руку и положил её на плечо Грива, внушительно глядя ему в глаза: — Очень тебя прошу, опомнись. В прошлый раз я сумел выторговать тебе помилование. Сейчас все изменилось. Не только я дружу с монархом. У Его Величества появилось много других… советников. Может не получиться.

Грив мотнув плечом сбросил руку с перстнем:

— Почему ты не хочешь понять? Тебя наградили, назвав шестым из вассалов короля. Но в чем твоя награда? В сотне солдат, которых наемники Вольных Городов могли бы шапками забросать, не глядя на выучку? В замке, который можно взять за два часа? В столичном поместье, где ты бываешь только по большой необходимости, чтобы не портить настроение соседей? Так в чем же твоя награда, старинный друг? В том, чтобы один из самых умных полководцев королевства забился как мышь в щель, закрываясь от политических пинков догмами чести, и жил надеясь уцелеть, если на вверенной ему земле вспыхнет бунт?!

Грив сам не заметил, как перешел на повышенные тона. Но Сотар от него не отставал:

— Он не вспыхнет! Дворяне столетиями измывались над рабами. А те, столетиями верили в короля. В единственного наместника Бога-Прародителя на земле. Самое большее чего ты добьешься, это, как и в прошлый раз, две-три тысячи отчаянных дурно вооруженных бедолаг, которых ожидает смерть под копытами элитной королевской конницы. Народ за вами не пойдет, королевская власть священна и каждый год в день своего рождения монарх доказывает это! Его Божественный дар…

— Дерьмо собачье! — взорвался Грив, когда спор дошел до по-настоящему больного вопроса. — В жилах этого рожденного из марьяжей говнюка, течет настолько разбавленный кисель, что его едва-едва хватает на то чтоб разжигать искру в королевском скипетре! Да-да, не смотри на меня так — я был на прошлом празднике. Стоял в толпе беснующихся кретинов и сердце мое пело! Потому что я видел — ублюдок в короне теряет последние крупицы отведенной ему силы! Янтарь в скипетре светился едва-едва и скажи мне о мой, блюдущий мораль друг, как подпевалы трона спустя три-четыре года станут объяснять черни, отчего династическая цацка перестала слушаться Элберта?! Что они скажут воспитанным на религиозных текстах велонам о том, почему ими должен править червь лишенный даже тени Божественного дара?

— Прекрати оскорблять короля! Ты не перед толпой выступаешь! — распалившийся было Сотар, вдруг оборвал сам себя и неожиданно спокойным тоном продолжил: — Впрочем, даже если бы перед толпой, думаешь кандидатура старого оборванного волка лучше, чем законный наследник старейшей династии Бестигвальда?

Грив застыл. Его сердито топорщившиеся усы дрогнули. Лицо Кривоноса приобрело хитрое выражение, словно бы у человека знающего нечто смешное, но вместе с тем непристойное, и потому не рискующего своей находкой делиться. Его воинственный пыл куда-то резко испарился.

— Волк? Нет. Кто ж волков к себе пускает, — он уже открыто улыбался. — Вожаки могут быть самые разные. Главное, чтобы их хорошо знали. Чтобы они были достойны в глазах народа… впрочем, не важно, лучше давай выпьем.

Сотар с подозрением изучал посмеивающегося в усы Грива, а затем согласно вздохнул:

— И то так. К чему этот бессмысленный спор. Но запомни, — рубиновая, чуть-чуть прозрачная струя плеснула на дно кружки, — я спасал твою жизнь. Потому что видел и продолжаю видеть в тебе сильного, умного человека. Тебе повезло получить, даже не второй — третий шанс. Повезло как никому больше. Вот и сделай вывод. Не берись снова за свои провальные дела. На сей раз ты погибнешь.

— Значит такая судьба, — Грив взял кружку из руки Сотара и энергично стукнулся с посудиной лорда. — Твое здоровье!

В дверь без стука вошел Штеффард. Младший сын Барлейта выглядел заспанным и недовольным. Обводя сидящих за столом мужчин взглядом, он громко зевнул и поинтересовался:

— Чего вы кричите так громко?

Грив увидев мальчугана, быстро поставил кружку на стол и торопливо подозвал его к себе:

— Парень, ты как раз во время. Ты уж извини, что мы тут с твоим папкой так шумим — давно не виделись, вспоминаем всякое. Что, спать мешаем? Ты извини-извини, сейчас уже и сами на боковую отправимся. Только вот, раз уж ты все одно поднялся, хочешь, покажу тебе фокус?

В глазах мальчишки мелькнул осторожный интерес, и он подошел к добродушному дядьке поближе.

— А ты умеешь показывать фокусы?

— Разумеется, — Грив заговорщицки оскалился, отчего его грубоватое лицо стало выглядеть откровенно свирепо. Потянув вверх рукав и обнажив костлявую жилистую руку с застегнутым на ней кожаным браслетом, он быстро отколол один из украшающих браслет камешков кварца. Розоватый кусочек замелькал в ловких пальцах, исчезая и появляясь на виду. Кривонос разжал пустые ладони и показал их сыну Сотара. И тут же чиркнув большим пальцем по указательному, зажал между ними похожий на цветную пуговицу кварц.

— Ты знаешь, маленький лорд, что не все камни одинаковы? Есть серые, черные, гладкая галька и белый базальт, есть мел, которого ты наешься на уроках грамматики, а есть красивые драгоценные камушки, которые твой папа прячет в сундуках. Но есть и еще кое-что, что ты должен знать о камнях, — он протянул блестящий кварц мальчику и Штеффард, словно завороженный взял его. Гвир приблизил свое лицо к лицу хозяйского сына и доверительно прошептал. — Некоторые из них умеют говорить.

Зеленые глаза расширились. Кривонос с улыбкой кивнул.

— Ты не ослышался. Иные из них даже поют и пение их слаще всего слышанного тобой. Ни один бард, ни один поэт, ни один менестрель или кобзарь не сможет так же.

— Врешь!

— Думаешь, брешу? А вот и нет. Камень, что ты держишь, тоже знает песни. Если захочешь, можешь услышать его голос.

Мальчик недоуменно посмотрел на гостя, думая, что над ним подшучивают. Затем на отца. Сотар старший отчего-то выглядел хмурым. Его «шутка» Гвира беспокоила, но по какой-то причине Барлейт не вмешивался, а смотрел на зажатый в кулачке мальчика кварц. Словно ему самому было интересно, удастся ли фокус старого мошенника.

— Ну же. Просто прислушайся.

Он поднес камень к уху. Осторожно, каждую секунду ожидая, что все происходящее окажется лишь глупой шуткой.

— Слышишь его? — веселье в голосе Кривоноса, сменилось напряжением. — Слышишь?

Штеффард вслушался, прикрыв глаза. Мужчины затаив дыхание, смотрели на мальчика. Свечи в комнате вдруг стали потрескивать. Их ровные белые огоньки, странно задрожали, точно от слабого ветерка, объявившегося из-за закрытых окон. Лорд нервно сглотнул, чувствуя, как через плечо в комнату заглядывают сумерки.

И вдруг сын Барлейта испуганно вздохнул, и будто обжегшись, уронил камень на пол, отдернувшись назад.

— Там, там… — пораженно размахивая руками, попытался пояснить свою реакцию мальчишка.

— Да, — радуясь чему-то, улыбнулся Грив. — Он поёт.

— Иди в свою комнату, Штеф, — резко потребовал Сотар старший. — Тебе пора спать!

Грив подобрал камень с пола и сунул его мальчику в руку:

— Когда-нибудь ты сумеешь прослушать эту песню целиком. Она восхитительна.

Барлейт подался вперед и забрал у растерянного сына кварц.

— Но папа…

— Я сказал тебе пора спать! Мы больше не будем шуметь. Иди сейчас же! — грозные нотки в голосе отца, убедили сына, что это не лучший случай для спора и он, удивленно оглядываясь на Барлейта, вышел, притворив за собой дверь.

Сотар брезгливо покрутил кварц в руке и небрежно бросил его на стол. Он выглядел недовольным. Но любой, кто хорошо знал этого спокойного и всегда рассудительного человека, разглядел бы за недовольством тревогу.

— Что все это значит? — тихо спросил, наливая себе полную кружку вина Сотар.

— Он растет, — сгорбившись на стуле зловещим вороном, заметил Грив. — Во всех смыслах. Ты ведь позволил мне сделать это только потому, что не был уверен сам? Ну да я развею тучи, старинный друг. Твой средний сын обычный человек, которого ждет судьба второго при блистающем военными талантами старшем брате. По крайней мере, я, с моим опытом ничего такого в нем не разглядел. Но младший… обладает всем необходимым.

Эти слова бросили глубокую тень на лицо Сотара. Все спрятанное за равнодушием и спокойствием напряжение разом проступило на его вспотевшем челе. Глядящий на лорда с пониманием и даже состраданием Грив произнес:

— Мальчик сильнее, чем был в его возрасте Визерий. Без всякой подготовки прикоснуться к содержимому камня, который заклинал на крови, куда более опытный маг… Мне жаль, но очень-очень скоро ты не сможешь просто отсидеться вдали от столицы, надеясь, что оно «само пройдет». Его таланты привлекут к себе много внимания. Хочешь ты того или нет, но думаю, этот парень имеет все шансы со временем войти в пятерку сильнейших рудных магов Бестигвальда. Тебе все еще удобно на твоем месте?

ГЛАВА 2

Следующим утром, едва рассвело, Грив покинул Красную Гряду. Кривонос сердечно поблагодарив хозяев за ночлег собирался двинуть через золотисто-зеленые степи на восток, к рекам и Вольным городам.

— Не терпится увидеть дом. И свиней, которые сейчас в нем заправляют, — посмеиваясь, сказал он.

Лорд-протектор Велона выехал спустя два часа, после отъезда визитера. Сотар собирался на запад. Его Величество Элберт, гостил в своей летней резиденции и это был замечательный повод повидаться с монархом, не отлучаясь слишком далеко от своих владений.

— Если все будет нормально, вернусь дней через пять-шесть, — наставлял жену и младшего сына, вышедших его провести, лорд. — За порядком пока присмотрит Зевус, а через пару дней должны вернуться парни с Башивиром.

— Может тебе лучше дождаться их? — спросила отчего-то беспокоящаяся госпожа Сотар. — Ты ведь так и собирался сделать с самого начала. Король будет в Лиресте еще месяц, пока не закончится сезон ночных балов — зачем же эта спешка?

— Его Величество уже прислал мне письмо с приглашением.

— Ну и что? У короля и так большая компания, если ты явишься на пару дней позже, он даже не заметит этого! А ты дождешься Башивира — может он сообщит что-то важное!

Барлейт с легкой улыбкой слушал рассуждения жены, ожидая пока конюхи подведут его Рысь. Солнце еще не встало над горизонтом, роняя косые лучи на внешнюю стену Гряды, в то время как крепостной двор был погружен в серую тень. Суетились вставшие спозаранку слуги, снаряжающие свиту лорда. С собой Сотар брал двадцать конных бойцов — не от страха перед опасностями пути, а скорее для положенного высокому статусу путника эскорту. Все выезжающие проверяли сейчас оружие и вещи, бряцая промасленными кольчужными кольцами.

— Плут мне записку уже прислал — еще позавчера от него прилетел голубь, так, что ждать его нет смысла. Вот Его Величество не должен ждать. Негоже заставлять ждать короля. И потом, если выеду сейчас, то в дороге смогу повидаться с Глифтом Логвеллом. Быстрее съезжу, быстрее вернусь, — в глазах Сотара читалось горячее желание прижать жену к себе да покрепче. Её трогательная забота никогда не оставляла его равнодушным. Но он был лордом и не мог позволить себе проявление чувств на людях. Даже если эти люди были лишь слугами.

— Это все из-за твоего друга? — проницательно спросила Лана. Её муж криво усмехнулся и ничего не сказав, присел на корточки перед сыном, так что подбитые пантерой полы алого копеньяка[3] чуть-чуть не коснулись земли.

— Ториас едет со мной, так что ты с сегодняшнего дня за старшего. Справишься?

Штеффард по-солдатски выпрямился и браво заверил:

— Лучше всех.

Выводящий из конюшни своего пегого в яблоках коня Ториас только хмыкнул на это. К дороге юноша готовился основательно, еще со вчерашнего ужина, сам сложив необходимые вещи в мешок. Он был одет в простой, но удобный кожаный камзол, который предпочитал предложенным матерью парчовым костюмам — Тори явно желал как можно сильнее подчеркнуть свою самостоятельность и мужественность. На поясе шитом серебряными нитями с пряжкой в виде соколиной головы висел короткий кинжал с витой рукояткой. За спиной у юного аристократа поднималось коромысло тисового лука — глаз у Ториаса был что надо и стрелял он намного лучше, чем бился на мечах. В принципе ничего страшного — многие нынешние дворянские дети оружие таскали только для украшения, но Барлейт в очередной раз задумался, чтобы нанять в одном из Вольных городов какого-нибудь рубаку: натаскать сына получше. Они велоны, а значит любые их достоинства в глазах людей, следует делить на два. А недостатки умножать на три.

— Тори, — позвала сына Лана. Когда он подошел, мать поправила сбившийся воротник камзола и попросила: — Вы едете к самому королю. Кого бы вы там не встретили, я бы хотела, чтоб ты не забывал, кем являешься. И держался соответственно своему положению. Не заставляй меня краснеть, хорошо?

— Маам! — возмущенно протянул парень, когда Лана его обняла. — Ну что ты как с маленьким. Вон лучше Штефа так наставляй!

Штеффард надулся и повел себя как настоящий дворянин. Показал старшему брату язык.

Над крепостью вставало солнце. Испуганные тени медленно втягивались под карнизы, стены и навесы, неохотно уступая свету в их вечном сражении.

От Красной Гряды до Лиреста тянулось несколько дорог. Самый короткий, прямой путь лежал через великолепные буковые леса, утопившие в своих величавых недрах пространство от Велона до долины Гвиндейл — лакомого куска плодородной почвы, принадлежащего соседствующим с Сотарами ван Логвеллам.

— Здесь не всегда было так спокойно, — рассказывал Сотар, едущему рядом сыну, указывая рукой на дымящие у холмов кузницы и мастерские. — Сейчас долина Гвиндейл хорошее местечко — в горах полно железа, есть даже серебряные рудники, а земля родит сладкие фрукты, которые доставляют даже к королевскому столу. Груши и сливы из Гвиндейла, у покупателей ценятся ничуть не меньше винограда «Южной Короны»[4]. Жизнь здесь более милостива к людям, независимо от их крови.

Идущие им навстречу велоны с косами и заброшенными за спину снопами, завидев отряд, сходили с дороги и низко кланялись, ожидая пока всадники проедут.

— Но так было не всегда, — продолжал Барлейт, вдыхая нагретый солнцем воздух. — Около ста лет назад эта земля звалась иначе — Пограничье. И эта долина была безжизненным пустынным местом, полем битвы между велонами, изредка прорывающимися сюда гашхарами и беонтами. Вытоптанная земля, с лежащими на ней костями и обломками копий и остатками доспехов, которые собирали мародеры. Гниющие трупы, да клюющие их вороны. Собственно здесь пролегала граница Бестигвальда. А стражами был назван род…

— Логвеллов, — перебил отца покачивающийся в седле Ториас. — Я знаю историю, зачем ты мне все это рассказываешь?

— Чтобы ты лучше чувствовал разницу, — ответил Сотар под стук копыт, — Чтобы всегда её ощущал.

Ториас слов отца не понял. Он любовался орлом, что одиноко описывая круги в безоблачном небе, разыскивал себе добычу.

Вечером того же дня, спустя пять десятков миль пути, отряд лорда Сотара на тракте у развилки, возле заросшего бузиной деревянного столба с Божественным оком[5] сделал вынужденную остановку. Дорогу на Лирест преградил всадник на мосластом черном жеребце. То был могучий муж в синей куртке с блестящими серебром пуговиц обшлагами на рукавах. Обутые в остроносые, щедро смазанные смальцем, сапоги нетерпеливо подергивали стальные стремена. Из-под плотной шляпы, украшенной белыми перьями цапли, виднелись короткие светлые волосы. Сама шляпа по богатству материи была такой, что если бы её осмелился одеть простолюдин, его бы пороли до кровавых костей. Позади всадника переминались с ноги на ногу, держащие своих коней за мундштуки трое воинов и столько же слуг. Удивление вызывало их оружие — в пику обожающим сабли бестигвальдским дворянам, эти воины носили у бедра прямые северные клинки.

Сотар первым замедлил ход своей Рыси, остальные последовали за ним. Всадник на дороге грозно смотрел на них воинственными карими глазами.

— Ого! И кто ж это такой, кто нарушает мир здешних святых мест? Что за нахальная банда прет по мирным пашням?

Подняв руку, останавливая всадников, Сотар громко выкрикнул:

— А кто спрашивает?

— Хозяин здешних земель! — с вызовом ответил огромный дворянин. Его рычащий голос спугнул стайку бродящих в кустах у столба голубей.

— Лжешь! — воскликнул Барлейт. — Я знаю хозяина. Он воитель, не расстающийся с доспехами даже во сне и на брачном ложе! А ты надутый павлин!

Повисшая на мгновение тишина, оказалась прервана звуками смеха. Смеялись Ториас и заступивший им путь наглец.

— Уел! — провозгласил он, — уел меня! Не знаю, правда, откуда ты про брачное ложе взял, но в остальном…

Неожиданно выяснилось, что грозный с лютым выражением лица громила умеет улыбаться широко и искренне. Приподняв край шляпы, он шутливо поклонился:

— Рад приветствовать тебя на своих землях, Барлейт Сокол!

Отец Ториаса учтиво склонил голову:

— А я рад видеть тебя в добром здравии и юморе, Глифт ван Логвелл!

В это мгновение словно лопнула незримая тетива. Сами лорды, съехавшись поближе, обменялись дружескими рукопожатиями, в то время как их слуги, в большинстве знакомые между собой приветствовали друг друга, убрав с лиц каменные выражения. Логвеллы и Сотары много лет соседствовали бок о бок и это было не самое дурное на свете соседство. Несмотря на то, что могущество семей было едва ли сопоставимо — в подчинении Логвеллов находилось порядка двух сотен дворянских родов, чья совокупная мощь составляла восьмитысячное воинство, у Сотаров не было вассалов, а их армия насчитывала отряд в две с половиной сотни человек, — отношения между семьями складывались весьма дружественные.

— Как поживает твой почтенный отец? — любезно поинтересовался Сотар, когда приветствия закончились и их кони пошли бок о бок, навстречу желтовато-серой ленте дороги, теряющейся в розоватой дали.

— Старый ублюдок едва выбирается из своей постели, но хватки не теряет. Недавно заявил, что если я через год не сделаю его дедом, то он сам заделает себе еще одного наследника, а меня лишит наследства! — с радостью поделился семейными новостями Глифт. — Кстати, у тебя там дочка не намечается? Я бы женился на ней. А заодно поглядел бы на папашину рожу.

Отец Глифта провел свою молодость в лихих сражениях и схватках, половина из которых была посвящена отстаиванию родовой чести, а когда осознал, что не сможет делать это вечно, вдруг обнаружил, что у него всего один законнорожденный наследник. Поэтому молодость уже Глифта сопровождалась нравоучениями о необходимости создания крепкой семьи и недопущения угасания одного из величайших родов королевства.

— Хм, — Сотар веселья Глифта не разделил, — думаю, подобный мезальянс с велонами огорчит не только твоего отца. Очень много кому из достойных членов Собрания такое не понравится.

— Да пошли они! — отмахнулся Страж Востока[6]. — Дворяне! Шайка извращенцев и дегенератов, трахающих друг друга, да пишущих разную похабень которую они называют законами и меморандумами! Из всего этого племени уважения достойны единицы — и ты, хоть ты и велон, его достоин как никто другой! Нет-нет, чего морщишься, не веришь? Я серьезно говорю, между прочим! Кто из приближенных к трону семей может действительно похвастаться сегодня хоть одной выдающейся почкой на своем покореженном генеалогическом древе?

Они въехали на бесконечно долгую аллею высаженных у дороги тополей. Розовые росчерки вечернего света падали на устилающее дорогу покрывало пуха. Некоторые всадники тут же принялись закрывать лица от кружащей в воздухе белой пыльцы.

— У трона много хранителей. Моя семья ничем не лучше Дрейнов, и тем более не достойнее Стиаридов…

— Ха! Дрейны? Это сборище разбойников? Их-то семья лучшая? Кто? — насмешливо вопросил светловолосый, возмущенно хлопнув себя по ляжке. — Наследник рода, который старше меня, а ведет себя как двадцатилетний придурок? Или его сестренка, перемывая потаскушечий характер которой стер языки не один взвод столичных сплетниц?

При упоминании о сестре Родрика ван Дрейна, уши едущего рядом с отцом Ториаса стали пунцовыми.

— А про Стиаридов и говорить не хочется! Опора трона?! Ты хоть раз видел то чудовище, которого шарахается все королевство…

— Не будем об этом, мой благородный собрат, — быстро прервал столь неосторожно говорящего неосмотрительные и опасные вещи Глифта Барлейт. Он давно усвоил для себя, что правило «молчание — золото», когда речь заходит о подобных вещах почти всегда отвечает истине. Младший сын главы ван Стиаридов был слишком деликатной темой, чтобы его можно было свободно обсуждать в дорожных условиях, когда голоса разносятся так далеко, а у «чудовища» судя по всему очень чуткие уши.

— Как пожелаешь. Я лишь хотел сказать, что, на мой взгляд, эти дворяне просто сборище лицемерных мерзавцев с которыми лично я не хочу иметь ничего общего. И мне плевать на их «мнения»!

Ториас подкупленный рыцарской прямотой восторженно глядел на Логвелла, столь выгодно отличающегося от придворных льстецов и интриганов.

Но Сотар знал, что не все так просто. Хотя Логвеллы и относились к великим домам, их собственное финансовое положение оставляло желать лучшего. Большая часть прибылей от торговли уходила на поддержание армии, содержание которой входило в родовые обязанности семьи. А учитывая, что служащие Логвеллам дворяне сами происходили из помнящих о чести, но бедных родов, их лояльность также стоила золота. Поэтому бунтарский нрав и воинственная открытость, не делала Логвелла менее независимым от прихотей торговых гильдий, бывших на короткой ноге с тем же Собранием. Этому была еще одна причина — Глифт не умел и не любил считать деньги, но любил жить красиво.

— Э-э, лорд Глифт, — обратился к светловолосому беонту смущающийся Ториас.

— Чего, дружище?

— Я как-то слышал… не раз слышал, что вас называют… Двуруким. Но почему?

Отец искоса взглянул на сына, словно поднятая тема тоже могла считаться неприличной, но Логвелл только рассмеялся. И свистнул, ухмыляющемуся оруженосцу с копьем. Его конь, обогнав дворянских, развернулся, красуясь правым, доселе незамеченным боком. Ториас открыл рот. Продетый в мощные стальные скобы, приделанные к сбруе, чуть пониже седла тянулся громадный меч синевато-черного металла с ребристой костяной рукоятью с оскаленной головой барса в навершии. Потрясенный Ториас прикинул на глаз длину биргрезена[7] — выходило, что меч был выше его!

— Сейчас вояки пошли ленивые — все больше легкое оружие предпочитают. Сабельки, ятаганы всякие. Дрейны вообще с «черной пылью»[8], что-то чудачат. Но Логвеллы верны традиции, — из тени шляпы глаза Глифта казались почти черными. — Наши предки пришли с севера, и они знали толк в славной рубке. Так что вот они, мои «Две руки», парень.

В Лирест путники прибыли только на следующий день, заночевав в одном из постоялых дворов, которых чем ближе к сердцу Бестигвальда, становилось все больше. Как-то незаметно расположенные по обе стороны от дороги хуторки начали становиться больше и зажиточней, а красота долин уступила место каменной мостовой и бдительно надзирающим за порядком королевским солдатам. Вообще исторически Лирест относился к владениям ван Дрейнов, но вот уже сорок лет его все чаще звали «королевским».

Все дело было в дедушке нынешнего короля, владыке Эгвальде Втором, известном покровителе архитектуры. Пока его армии стояли насмерть в боях с западными и южными соседями, монарх предпочитал проводить время в любовании природой, разъезжая по владениям вассалов. В Лиресте, на тот момент славном лишь своей мануфактурной фабрикой, сердце короля по легенде пленил вечерний вид на реку. И он, не мешкая с впечатлениями, той же ночью призвал бывших в его свите зодчих, повелел отыскать в городе место с самым лучшим видом на реку. Скорой (в восемь лет управились) постройке способствовала астрономическая сумма, выделенная из государственной казны. Для удешевления труда использовались в основном лишенные прав рабы-велоны, которых буквально стаскивали в Лирест, возвращающиеся из южных походов армии. Погибших во имя великого искусства на стройках, никто не считал. Но все кому повезло хоть раз видеть результат строительства единодушно соглашались — оно того стоило. Хитрые Дрейны, ощутив возможные выгоды, внесли в строительство свою скромную лепту, под конец, презентовав Эгвальду весь Лирест в качестве летней столицы. И не прогадали. Растроганный король взамен и так принадлежащего ему города отдал под крыло Дрейнов не слишком почетную, но невероятно прибыльную должность контролировать сборы податей в государстве.

… Город становился виден издали. За бежево-серыми стенами на далеком холме, точно мираж в каменном лесу гордо возвышалась королевская резиденция в обрамлении особняков знати из красного кирпича. Увидев её в первый раз Ториас придержал коня, чтобы получше рассмотреть похожий на сказку дворец. Трехъярусный корпус фисташково-розового цвета был увенчан остроконечной крышей со сверкающими вдали крашенными сусальным золотом люкарнами[9]. Между темнеющими треугольниками пинаклей виднелись многочисленные каминные трубы, а высота окон наверняка превосходила человеческий рост в два, а то и три раза.

— Потрясает, не так ли? — по-дружески толкнул его в бок, подъехавший Глифт. — Я тут в первый раз помнится, час проторчал. Нигде так не уравниваются люди как вблизи престола. И дворяне, и чернь чувствуют себя одинаково.

Ториас быстро вернул себе невозмутимость и постарался кивнуть как можно небрежнее. Его отец, видевший резиденцию почти каждый год и вовсе не задерживаясь ни на миг, поехал дальше — к поднятой решетке городских ворот.

Их пропустили быстро и без вопросов. Носящие красно-синие мундиры со львом солдаты почтительно посторонились, впуская на городские улицы вооруженную кавалькаду. Дворяне имели право носить оружие. Лорды распространяли это право на своё сопровождение.

Город показался Ториасу красивым, хотя и грязным местом. Здесь на крышах над головами восседали каменные химеры и прелестные менады, а на мостовых валялся гниющий мусор. Здесь под камнями мостов влачила волны великолепная Залива, а из окон на кривые боковые улочки выплескивали помои, прямо под ноги, а то и на головы горожан. На дороге кучковались, создавая заторы, везущие на рынки овощи и рыбу телеги, носились пугая пешеходов стайки разряженных дворян. Ториас с удивлением замечал у таких золотые ножны усыпанные изумрудами и сапфирами, и тканые серебряной парчой жупаны, обвязанные переливающимися золотом поясами. Дворяне, в основном юные, с криками требовали к себе повиновения. Прямо на глазах у Ториаса одного из возниц, неудачно перегородившего выезд на основную дорогу, стащили с козел и стали стегать нагайками.

В принципе к телесным наказаниям юноша относился ровно — ему и самому приходилось наказывать слуг. Однажды он даже стал свидетелем казни. Удивляла бессмысленность такого поведения. Его отец смотрел на подобное с привычным спокойствием, в то время как Логвелл жестко улыбался, глядя на гуляющую аристократию.

— Молокососы, — процедил он. — Пока в городе монарх, Лирест традиционно празднует бальный сезон. Местные аристократишки выпендриваются больше всех, даром, что все и так знают об их паскудном характере. Что моришься, парень? Не нравится?

— Запах, — прогундосил, закрывающий рукавом нос младший Сотар. Логвелл принюхался.

— А-а, я и забыл, ты ж никогда не бывал в подобных крысятниках. Ничего, привыкнешь. Поверь по сравнению с портами Зелестина или столичными трущобами, это небесное амбре.

— Амбре. Это точно, — мученически скривился Тори. Временами запахи гниющей на солнце рыбы, потных, немытых месяцами тел и производимых этими телами отходов, просто ошеломляли. Наполненный едой желудок временами делал осторожные попытки подкатить к горлу и тогда Ториас старался не дышать. Но довольно скоро, они миновали бедные районы и, проехав по мосту, очутились в богатых кварталах. Воздух стал чище. Все чаще веяло речной прохладой, а голубеющая за особняками Залива, озорно подмигивала ловящей блеск водной рябью, словно играющая на солнце форель. Немного погодя они добрались, до ведущей к резиденции короля колоннадной улицы, под шикарными мраморными портиками которой почти не было людей. То ли все они сейчас находились среди бедных лачуг, то ли предпочитали в жару оставаться дома. Или еще спали.

— Ну, что, — кивнул Логвелл на виднеющееся неподалеку красивое двухэтажное здание с аппетитно нарисованным на вывеске мясным окороком, — может, сначала пообедаем, отдохнем, а к Его милости после?

Некоторые слышавшие его слова всадники с надеждой уставились на своего лорда. Никому не хотелось жариться в железе, когда можно было прохлаждаться в тени уютных винных.

— Нет, — кратко отказался Сотар, трогаясь с места. — После. Сначала Его величество.

Глифт с большой неохотой согласился, грустно качнув перьями шляпы ему вслед.

— Эх-эх, — в полголоса сказал он, обращаясь к Ториасу, так чтобы Барлейт не услышал. — В этом все Сотары. Ну, точно, не видать с таким трепетом к обязанностям, тебе сестренки, а мне невесты, парень. Сейчас час пополудни и король наверняка спит, видит розовые как стены его дома сны, а тут наш Сокол с пылу с жару, не переменив платья — долг!.. и-ех. Смотри, приятель, не стань с годами таким же.

Эти слова показались Сотару младшему не слишком справедливыми. Как будто его отец был глупцом! Мало того, из них следовало, что он Ториас, в глазах Глифта еще мальчик вроде Штеффарда, но никак не взрослая сформировавшаяся личность!

— Постараюсь стать, — вздернув подбородок, сухо ответил он и направил коня следом за отцом, вдоль образующих портики колонн.

Вблизи дворец поражал еще сильнее. Стали различимы украшающие фронтон второго и третьего этажей орнаментированные колонны и многочисленные мелкие, но невероятно искусные детали в отделке. Впечатляющих размеров курдонер[10], с аккуратно подстриженными прямоугольниками зеленых газонов и разбитыми под стенами клумбами, был пуст. У ворот стояли две небольшие, похожие на пряничные домики караульные. Из которых к лордам выбрались совсем не пряничные стражники.

Оставив охрану во дворе, Сотар с сыном и Логвелл вошли во дворец, пройдя под глубокой аркой с резным картушем, в виде венчающей башню узорной короны. При виде неё Логвелл хмыкнул и, отводя глаза, тихонько буркнул:

— Удивительная наглость, учитывая, что все знают, кто носит башню на гербе.

В холле, где дворян встретил вышколенный слуга-лакей, было прохладно и слабо пахло благовониями. Назвав цель визита, гости проследовали за лакеем на одну из закручивающихся изящной спиралью лестниц, поднимаясь вдоль белой ленты зоофара на стене. Ториас сокрушенный обрушившимся на него со всех сторон богатством отметил, что у зверей на рельефе золотые глаза. Атмосфера царящей здесь роскоши поражала сильнее удивления от потрясающего исполнения многочисленных декоративных элементов. Чего стоили хотя бы медные лица красавиц на расположенных вдоль стен пластинках, или скалящиеся отовсюду львы, пантеры, барсы, волки. Здесь мастерство и выдумка мастера, материально не ограничивались.

На втором этаже их ожидал беонт в бархатном зеленом жакете с острыми крылышками плечиков и серебряными пуговицами, на каждой из которых красовался герб Бестигвальда. Венценосный лев, ступающий по звездам. Мужчина был худенький и бледный, с жиденькими темно-русыми волосами, захваченными сзади в косицу с заколкой из тусклого опала. У него были учтивые, чуть печальные бесцветно-серые глаза прирожденного слуги и небольшая бородка. На жакете мужчины красовалось одно-единственное украшение не присущее простым слугам. Раскинувшаяся на золотых лепестках ветвь ясеня.

— Здравствуйте, лорд Сотар, — тихим невыразительным голосом поздоровался господин распорядитель королевского протокола. — Здравствуйте, лорд Логвелл.

Глифт ответил пренебрежительным кивком и отдаленно похожим на приветствие бормотанием, а вот Барлейт неожиданно заулыбавшись, первым протянул руку для пожатия:

— Здравствуй, мэтр Бойл. Как поживаешь?

Распорядитель помешкал мгновение.

— Очень хорошо, спасибо, — и еще через мгновение. — А вы не часто радуете своими визитами, лорд Сотар.

— Как приглашаете, — блеснул зубами Сотар. — А вообще, чего это ты на «вы» да на «вы»?

— Протокол обязывает, — кратко молвил Бойл.

Он своим поведением словно бы давал понять, что сторонится любых людей и вообще не любит говорить, если это не продиктовано долгом. «Какой неприятный тип», — подумал Ториас. — «И чего это отец с ним вдруг стал таким добрым?»

— Надо бы нам как-нибудь встретиться с тобой, мэтр. Как в старые денёчки!

— С величайшим удовольствием, — так же сухо сообщил Бойл, легким поклоном давая понять, что разговор не худо бы закруглить. — Его Величество уже принимает. Пока у него посетитель, можете определиться, кто из вас пойдет первым.

— А что определяться, — пожал плечами Глифт. — Барлейт нас торопил, он и пойдет.

Сказано это было так, словно Логвелл почитал возможность аудиенции у монарха за величайшую мелочь, не стоящую внимания пустышку и безделицу. Бойл молча, посмотрел на лорда. Этот взор нельзя было назвать укоризненным, но Ториасу показалось, что распорядитель при первой же возможности нашепчет в нужные уши слова, способные навредить Глифту.

«Нет, ну до чего ж фальшивая физиономия. И чего отец с ним так любезничает? Вот уж кого бы палкой отходить не мешало — кривизну поправить!».

Тут мастер Бойл перевел глаза на Ториаса и тот с удовольствием убедился, что взгляд распорядителя неприятно безразличный.

— Сотар младший?

— Я средний, — дерзковато ответил Ториас, не произведя впрочем, на мужчину никакого впечатления.

— Похож. Пройдемте.

Он повел их к апартаментам монарха по широкой галерее. Где-то здесь звучала музыка, но людей видно не было. Ни слуг, ни охраны. Единственный встреченный человек — с ног до головы одетый в черные одежды с фиолетовой лентой в шляпе, — прошел, не сказав ни слова. На миг его взгляд встретился с взглядом Ториаса, и парень ощутил, как по спине пробежали мурашки. Крохотные, едва заметные зрачки жалили как иглы.

«Кто это был?»

Наконец они остановились возле двери охваченной резным латунным десюдепортом, с которого величественно смотрели лица мифических героев. Падающий через цветастый витраж свет окрашивал стену и дверь в красноватые оттенки. У двери по стойке смирно стояли двое сжимающих протазаны воинов в облегченных кольчугах и красно-синих туниках с бестигвальдским львом.

Из комнаты как раз выходил господского вида дворянин. Они с Барлейтом столкнулись буквально нос к носу и оба замерли, словно увидев перед собой ядовитую змею. Дворянин — стриженный на лысо с загрубелым носатым лицом и вышитой на синем камзоле золотой башней, — холодно поздоровался:

— Лорд Барлейт. Неожиданно видеть вашу персону в наших краях.

— Какое счастье, вот уже пятый год подряд я застаю вас врасплох, — с едва читающейся насмешкой ответил Сотар.

— Творите чудеса, что и говорить, — резко очерченный рот оскалил мелкие зубы.

— Не нужно ничего говорить. Берегите воздух, он здесь так чист и прекрасен. Чувствуете? — демонстративно наполнил грудь Сотар. Ториас заулыбался, но тут же осекся, почувствовав на локте незаметный, но крепкий захват. «Тихо, — словно бы говорила рука Логвелла. — Не дай себя обмануть, здесь не происходит ничего смешного».

Стриженный посуровел.

— Прошу меня простить за нерасторопность. Просто в первую секунду я вас не узнал. Подумал, что это просто какой-то наглый велон, украл вещи из королевского сундука и теперь бродит по дворцу скрываясь от хозяйской плети.

Слово «велон» он не сказал. Он их плюнул, будто ругательство.

— Да. Понимаю. Вас просто подвели глаза. Что ж в вашем возрасте вполне понятно. Могу порекомендовать вам, быть осторожней при выходе. Здесь очень крутые лестницы и может случиться казус. Рад был повидаться, Артей. Передавайте привет вашему лорду, только прошу вас, не перепутайте с ним кого-нибудь.

Артей не говоря ни слова, обошел Сотара, и едва не задев распорядителя Бойла, строевым шагом пошел прочь. Ториас заметил, как побелели костяшки сжатых в кулаки пальцев.

— Осторожно во дворе. Там кони, мало ли, — любезно добавил вдогонку Сотар.

На лице одного из караульных появилась с трудом сдерживаемая ухмылка. Бойл подошел к двери и лично распахнул её перед Сотаром. Проводив их взглядом, Ториас тихонько спросил Глифта.

— Кто такой этот Артей?

— Артей Гексли. Вассал лорда Дрейна. Командир личной армии Дрейнов… и самая опасная мразь, которую лично я знаю.

— А что у них с отцом?

— Ненависть.

В зале играла музыка. Широкие окна, украшенные подобным алым букетам занавесям, впускали через себя колоссальное количество света, топя в нем всю комнату. Даже странно, что здесь не было жарко. Его Величество Элберт кружился в легких па, с одной из своих нынешних фавориток, под кессонированным потолком, на плитках которого расстилался огромных размеров лев. Благородный зверь смотрел на людей в фас, словно пехотинец, скрывая большую часть туловища щитом с узорно выполненной буквой «М». Марвиэль. Королевская династия на протяжении вот уже четырех веков бессменно правящая Бестигвальдом.

Вдоль стены выстроилась королевская свита, точнее малая её часть, состоящая из десятка придворных сановников и дам. Они, как можно было догадаться, выполняли роль благодарной публики, то и дело, разражаясь репликами:

— Бесподобно!

— Божественно Ваше величество!

— Неподражаемо!

Стоящие там же двое королевских советников не вмешивались в проявления свободы слова и демонстрации активной гражданской позиции. Сам король, как впрочем, и шелестящая голубизной шелков и кружев красавица, величина, чьих голубых глаз приближалась лишь к размеру её бюста, выглядел блестяще. Причем в прямом смысле этого слова. Приталенный дублет из травчатой золотой парчи был украшен просто немыслимым количеством рубинов и сапфиров. Пояс и вовсе казался целиком сложенным из огромных самоцветов наилучшего качества, играющих в лучах солнца, словно живое пламя. По полу скользили карминного цвета сафьяновые сапожки. В воздухе парил тяжелый аромат пудры и благовоний, которыми питались забить удушливый запах потеющих под ворохами одежды тел.

Вошедшие в зал Сотар и Бойл скромно остановились у входа, дожидаясь окончания танца. Ждать пришлось не очень долго. Когда Его Величеству наскучило он, просто оборвал движение, а придворные разразились скромными аплодисментами. По хлопкам чувствовалось, что им приходится делать это ежедневно и по многу раз. И этот случай за сегодня не попадает даже в пятерку. Понятливая фаворитка скромненько отступила назад, и не переставая пожирать Его Величество откровенно плотоядным взглядом, сделала книксен. Король на девицу даже не глянул — монарх был еще достаточно молод, супруги или хотя бы достойной кандидатуры на её роль не имел, и фавориток менял теми самыми ящиками, в которые складывались пачки перчаток.

— Какие гости! Какие гости! — широко раскрыв руки, воскликнул он, только сейчас заметив Сотара. Привлекательное лицо Элберта осветилось неподдельной радостью: — Лорд Барлейт! Мой ловчий Сокол!

Подскочив к Сотару, он обнял хозяина Красной Гряды и с чувством похлопал его по спине.

— Как же давно мы не виделись! Слушай, а ты быстрый! Только вчера тебе писал и вот ты уже здесь! Признавайся, ты на самом деле умеешь летать?

Придворные с готовностью захихикали тонкой шутке.

— Ваша милость, делает честь моим способностям. Я получил письмо пять дней назад.

Элберт чуть растерялся и потер лоб, словно пытаясь вспомнить, когда на самом деле писал. Оглянувшись на музыкантов, он заставил их печально тренькнувшие инструменты смолкнуть.

— Неужели? Балы, балы… хм, а ведь может быть. Когда танцуешь ночи напролет, а потом еще тратишь силы на этих кокеток, невольно собьешься со счету, — он снова улыбался. — Ну да не важно! В конце концов, значение имеет только цель, а не время, которое тратиться на её достижение? Верно, я говорю?

— Каждое ваше слово — истина, — льстиво подметил ближайший к королю придворный, но король его уже не слушал.

— Мы посылали за тобой, по двум причинам, — приняв пафосную позу, изрек монарх, в любой торжественной ситуации переходя на «мы». — Наш друг и верный подданный, охраняющий покой граждан, и милых рабов. Мы посылали, чтобы известить о близящемся празднике, в честь наших тридцать вторых именин, и пригласить тебя на это выдающееся торжество! Чтобы ты, в числе прочих верных другов Короны, своими глазами видел величайшее чудо Бестигвальдской державы, вот уже столько лет подтверждающее право нашей династии править величайшей из держав!

Понятно. Дворяне чтят традиции, даровавшие им привилегии. Чернь, хоть беонтская, хоть велонская, неимоверно богобоязненна. А богобоязненность следовало регулярно подкармливать. Каждый год, в день своего рождения, при собрании дворян и огромного скопления народа монарх высвобождал свет королевского скипетра, заключенный в белом янтаре.

— Почту за честь, Ваша милость, — поклонился Сотар, про себя удивляясь, неужели нельзя было передать приглашение с вестовым. Очевидно в уме монарха, никогда не ездившего за Холодную Ленту расстояния в сотню верст, не существовало.

— И еще, — хлопнул в ладоши Элберт. — Мы бы хотели лично поблагодарить тебя за твоего сына Визерия. Твой первенец отлично справляется со службой, обращая внимание нашего командования на безукоризненную выучку и отличные воинские качества. Мы думаем над присвоением ему внеочередного воинского звания и всех соответствующих наград.

— Благодарю, Ваша милость. Любому родителю приятно слышать об успехах его чада.

— Вся ваша семья безмерно радует Корону своим рвением и рачительностью. Иногда нам кажется, что по ту и эту сторону Холодной Ленты, нет другой столь именитой и благородной семьи.

Барлейт кланяясь, подумал, что с именитостью король определенно перебрал, запамятовав, что словосочетание «именитый велон», вызывает зубовный скрежет консервативного дворянства, столь громкий, что его можно перепутать с грохотом грозы. Даже у стоящих здесь придворных, несмотря на всю выучку сносить любые причуды монарха с любезной улыбкой, улыбки стали натянутыми как бельевые веревки.

— Лорд Сотар, ты столь душевно близок нам, что мы кажется, готовы, отнестись к твоим чаяньям и пожеланиям, как к собственной воле. Быть может, есть то, чего ты желаешь и в чем мы могли бы продемонстрировать подтверждение звучащих здесь признаний?

О как многие, желали бы услышать подобную формулировку из королевских уст в свой адрес. Глаза красотки в голубых шелках наполнились неизмеримой тоской.

— Служить интересам престола и дальше, таково мое желание.

— Похвально! — воскликнул король, взмахивая руками, словно актер в дешевом представлении. — Вот ответ подлинного сына Отчизны, не по крови, но по духу! И в таком желании я отказать не могу, и не имею права! И что же твоя служба? Как она идет? Есть ли трудности?

— Мои люди как раз сейчас возвращаются из разведки от Вольных городов, — наблюдая, как угасает интерес на лице короля, отчитался Барлейт. — Согласно их донесениям все в полном порядке. Разбойничьи банды содержаться под контролем. Жалоб от дворян, имеющих наделы в Велоне, не поступает…

— Великолепно! — даже не дослушав, перебил Его Величество. — Я в тебе и не сомневался. Сегодня вечером мне пообещали умопомрачительное веселье, которого еще не было в нынешнем сезоне — не желаешь ли присоединиться?

— Ваше Величество, есть еще одна вещь, которую я хотел бы назвать, — терпеливо подбирая слова и не поднимая глаз, сказал Барлейт. — Есть обстоятельство, способное в будущем повлиять на покой, вашего восточного домена. Грив Кривонос вернулся в Велон.

— Да? — чуть растерянно, как-то по-детски отозвался Элберт. — Хорошо, очень хорошо. А кто это?

Повисла неуютная тишина. Почти все придворные недоуменно глядели на Сотара, не припоминая такого имени.

— Враг, Ваша милость, — подал голос один из советников, — Смутьян, подбивающий велонов на неповиновение своим хозяевам. Бунтарь.

«И еще кое-что, о чем знают, наверное, одни королевские Видящие[11]. Он опытный и необычайно хитрый рудный маг в совершенстве владеющий силами как минимум трех камней. Он один — армия».

— А-а-а, — враз поскучневшим голосом протянул властитель. — Ну, хорошо. Мы благодарны вам за бдительность. Мы рассмотрим ваше донесение. Потом, — он повернулся к тихим как мыши музыкантам и с отчетливым облегчением в голосе приказал: — А сейчас… сыграйте, нам что-нибудь веселое!

ГЛАВА 3

Ториас не знал, о чем отец говорил с королем, но от монарха он вышел еще более задумчивым чем обычно. Глифт, пожал ему руку и пожелал, если получиться встретиться позже, на что Барлейт ответил: «возможно, я задержусь в Лиресте еще на день».

Ториаса подобное решение только обрадовало — ему не хотелось прекращать поездку так скоро, даже не повидав чем богат город, о котором столько слышал, но никогда не был. Ему хотелось пройтись по местным лавкам, поглядеть какие диковинки есть в продаже, и может даже что-нибудь прикупить. Возвращаться с пустыми руками, чтобы потом, проводя на велонских овощных базарах долгие недели, корить себя за упущенный шанс… Ториас не желал.

Хотя вправду говоря куда интересней ему было поглазеть на молоденьких горожанок. По разговорам, слышанным им, в больших городах Бестигвальда на улицах попадались настоящие красотки. Смешно сказать, он сын лорда в свои шестнадцать лет не знал близко ни одной девчонки! Да, любой дворянчик обязанный ему в пояс кланяться к такому возрасту успевал перепробовать до пяти, а то и больше…. Но ему, Ториасу пользовать селянок, сводя все порывы к простому удовлетворению похоти, не приличествовало. Лорды сами не гнушались спать со служанками, но вот конкретно он, «так» не хотел. Ему воображение рисовало более искушающие картины.

— Если лорда Сотара не затруднит, — отвлекаясь от мечтаний, расслышал выходящий на пахнущую летней жарой улицу Ториас голос провожающего их мэтра Бойла, — я бы охотно повстречался с ним сегодня вечером, когда выдастся свободное время. В любом удобном лорду месту.

— Мы остановимся в «Сытном окороке». Там же где и в прошлый раз.

Оглянувшись, Ториас увидел все такое же безразличное к миру лицо Бойла. Ему почему-то показалось, что человеку с таким лицом не обязательно говорить, где ты остановишься, чтобы он тебя нашел. На миг Бойл вдруг показался похожим на главного отцовского следопыта Башивира, которого все звали Плутом. Но присмотревшись внимательнее, Ториас подумал, что должно быть ошибся — несмотря на высокое положение, этот человек не выглядел сообразительным.

Стоило им с отцом, выехать за ворота Ториас не удержался и прямо сказал:

— Какой противный тип. Зачем ты вообще с ним говоришь?

— Потому что он друг.

Такой ответ удивил Ториаса.

— Друг? — спросил он с недоверием. — Этот скользкий тип — друг? Чего он стоит? Он, судя по виду и себе не всегда друг. Вот Глифт, этот настоящий друг! Он сильный и прямой! Он знает честь и если что грудью встанет за тебя!

Барлейт выслушал сына, и лицо его стало странным.

— Если бы только в нашем мире все можно было решить кулаками. Такие друзья — хороши. Но есть и другие, мальчик мой, не предназначенные для испытаний, но от того не менее важные.

— И чем же они так важны? — не понял Тори.

— Благодаря ним, мы можем узнать, чего стоят наши враги.

— Здравствуй, Барлейт, — тихо входя в оборудованную для приватных разговоров комнатку, первым поздоровался Бойл.

— Присаживайся, Тео.

Господин распорядитель протокола сменил парадную одежду и предстал перед Сотаром в аскетическом темном колете со стоячим под горло воротником и такого же цвета штанах.

— Ты как всегда выглядишь обеспокоенным.

На самом деле если на безразличном, привыкшем смотреть с отрешенностью лице и появились какие-то эмоции, то совсем чуть-чуть.

— Ненавижу лето, — признался он. — Короткие ночи, освещенные улицы. Романтический антураж ночного побега в плаще с капюшоном воспеваемый менестрелями выглядит детской фантазией. Если я попробую такое сделать, то точно привлеку к себе излишнее внимание.

— Не слишком ли ты преувеличиваешь? — Сотар гостеприимно пригласил приятеля за накрытый загодя стол.

— Мое положение, — обозревая тарелки и подносы с еще дымящимися кушаньями, пояснил Тео, — очень похоже на позицию девки в публичном доме. Всегда на виду, и любое привлечение внимания грозит соитием с одним из клиентов. А уж такое обстоятельство как наша с тобой дружба, для клиентов именуемого двором борделя, все равно, что аппетитная голая задница.

— Твои метафоры как всегда красочны и я бы сказал, убедительны. Но мы за столом, поэтому давай все же отвлечемся от задниц и возблагодарим Прародителя за другие аппетитные прожаренные филеи, поданные к столу.

— С огромным удовольствием, — откликнулся проголодавшийся за день Тео. — У меня сейчас редко выдается свободная минутка. Его Величество последнее время переменчив в увлечениях. Не отойдешь.

Между делом он разрезал на кусочки выложенную на тарелку свиную ножку. Тео ловко управлялся с вилкой и ножом, в то время как лорд Сотар по-простецки рвал ароматно пахнущее пряное мясо крепкими зубами, отщипывая пальцами от стоящего на столе душистого каравая мягкие кусочки с румяной корочкой.

— Во дворце, — рассказывал Тео, — сейчас очень много глаз. Все дерутся за внимание монарха. И каждый старается толкнуть другого. Честно говоря, я старался уходить аккуратно, но не уверен, что за нами не следят.

— Кто? — жуя, спросил Барлейт.

— Кто угодно. Мои конкуренты. Твои недруги. Дрейны, у которых в этом городе много ушей. Видящие. Лишь об одной партии я с уверенностью могу сказать, что они слепы.

Сотар хмыкнул. Он прекрасно понимал о ком идет речь. С тех пор, как Его Величество отнял должность «королевской тени»[12] у старого Фолкена, и отдал её мелкому поместному князьку, своему троюродному племяннику Уилсу Мисгерду, чванливому и пустому человеку, разведка большей частью пришла в негодность.

— Ты ничего о них не слышал?

— Слышал? — со смехом спросил Тео. У него был странный, неожиданно злой смех. — О них много чего слышно — что они умеют появляться ниоткуда и, что ветер выдает им любые секреты. Ты еще спроси, не пытался ли я следить за ними!

Сотар улыбнулся. Да уж, следить за теми, для кого шпионаж стал родовой традицией, и кто посвятил совершенствованию своих навыков не одну сотню лет… У живущих в горах ван Фолкенов не было армии воинов. Зато у них были лучшие в мире лазутчики и, по все тем же сплетням, они могли развалить любой угрожающий им замысел еще в голове злоумышленника.

— Они уже четыре года почти полностью игнорируют все официальные мероприятия. Присылают положенный оброк, выполняют обязанности. Но старый Фолкен на королевских пирах не бывает. Присылает каких-то молчаливых юнцов с единственным оправданием — он, дескать, болен, он почти при смерти. Только я думаю, что Фолкен еще всех нас переживет. Болен он — они до полтораста лет живут!

Из-за дверей послышался истеричный женский визг, и — через миг, — взрыв мужского гогота. В «Сытном окороке» гуляла дворянская кампания. Покосившийся на дверь Сотар запоздало подумал, что если аристократы в угаре зацепятся с кем-то из его ребят, проблем не оберешься.

— Что ты думаешь о Кривоносе? — спросил вдруг Тео, цедя из кружки воду. В позднее время он редко злоупотреблял винами — эту привычку Сотар помнил еще с юности, когда они вместе учились, а после трудной недели полной заикания, розги, учительской брани, выбирались тайком «отдохнуть». Чудной человек.

— Он обещал поднять велонов. И я уже достаточно его знаю, чтобы понять — Грив от своих целей не отступит. Он отыщет способы.

«Я помню битву у Теанора. Когда он сломал в чьей-то груди свою пику и не найдя оружия начал рвать нападавших голыми руками. В жизни не забуду того кошмара. Как же они бежали. Как бежали, спотыкаясь, падая и вереща от ужаса — «дьявол!», а он спокойно комкая черепа вместе со шлемами, отрывал головы, поливаемый кровью хлеставшей из дергающихся тел… Он не отступится».

Бойл чуть помрачнел, словно каким-то чудом подслушав тайные мысли лорда.

— Не обманывайся, Бар. Твои слова услышали. Королю это все не интересно, но интересно многим другим. Дворянство богатеет на велонах и очень трепетно относится к любому обстоятельству способному им помешать. Как только твои слова дойдут до заседающих в Собрании кое-кто может и оценит ситуацию трезво. Но едва ли сумеет поступить правильно.

— Я не сомневаюсь в глупости дворян. Но если в этот раз здравый смысл снова не получит квоты в заседаниях Собрания, мы рискуем получить бунт.

— Артей Гексли, с которым ты сегодня столкнулся, приходил к королю от лица своего лорда, — вдруг сказал Тео. — Они готовят новый подушный налог для всех велонов. Не думаю, что их заботит чье-то мнение кроме собственного.

Сотар скрипнул зубами. Он знал, что люди в селах и так уже отдают на роскошества короны и дворян слишком много. Дрейны были в числе богатейших семей и стали таковыми в основном благодаря жесткой эксплуатации рабочей силы. Говорить с ними о послаблениях для народа бессмысленно.

— Голод, лорд Барлейт. Дворяне испытывают голод. Который они намерены удовлетворить еще одним, не новым для себя способом.

— И как же?

— Дрейны предложили королю обложить налогом Вольные города.

Сотар едва не поперхнулся и, чувствуя, как резко теряет аппетит, уставился на Тео Бойла.

— Безумие, — пробормотал лорд. — Они разве не понимают, что слово «город», применительно к Вольным, это только фигура речи? Там нет робких велонов! Там собираются те, кто плюет на все престолы! Те, кто сбежал от своих господ, предварительно придушив тех в постелях. Убийцы. Мясники. Дети фортуны! Да трети из них предлагали дворянские титулы, несмотря на то, что большинство из них велоны. Но они только смеялись! Тео, ты представляешь, что может произойти, если Дрейны сунутся туда со своими «указами»?

— Это твой аргумент?

— Мой аргумент? Не две и не три, а восемь или даже десять тысяч вооруженных аргументов. Если каждый из них захочет отщипнуть от Дрейнов по кусочку, то тем придется срочно подумать об увеличении своего поголовья, но даже в этом случае их не хватит!

Бойл допил воду и аккуратно поставил кружку на стол, рядом с недоеденным гусиным крылышком. Вокруг горящих за его спиной ламп цветного стекла суетливо мельтешили мотыльки.

— Ты видишь только одну сторону. Вольные города не относятся к домену Дрейнов. У них там нет никаких интересов, — его бесцветные глаза с предательской честностью уставились на Сотара. — К Вольным городам могут послать тебя.

Барлейт почувствовал в горле неприятную сухость. Король Элберт «друг» ни словом даже не упомянул о подобной возможности.

— Но ведь это война?!

— Думаю, они это понимают. Король пока ничего не ответил в отношении этого предложения. Но если ответит. Думаю, в то время как от тебя станут отщипывать кусочки, ван Дрейны с королем станут готовить войско. Для обоснованного вторжения и отмщения за жизнь благородного Сокола.

Некоторое время Сотар молчал. Он думал над своими безрадостными перспективами. Бойл тоже молчал, время от времени покусывая суховатое гусиное мясо. Праздник, за дверью, судя по усиливающимся звукам, приближался к кульминации.

— Хороший план, — проворчал, наконец, Барлейт. — Лучше не смог бы придумать даже Лисандр Клеарх[13].

— Думаю, он не останется в стороне. Его воинам нужны трофеи, а самому Лисандру сражения, ведь это лучше чем торчать у себя в логове, развлекаясь бесконечными ристалищами.

— Резонно подмечено. Если армию поведет Лисандр, я могу быть спокоен. За меня отомстят, — пошутил Сотар. Шутка вышла невеселой. Он перебил сам себя: — Все равно это безумие! Никто не может сказать, чем закончится такое… такая глупость! Вольные города потому и зовутся вольными, что их не смогли сломать прежние короли!

— Его Величеству свойственна некоторая… легкомысленность, — пожал плечами Тео. — Мы всеми силами стремимся помогать, ему принимать правильные решения. Но мы лишь муравьи, копошащиеся у подножья трона. Как по мне, сейчас не лучшее время для таких акций как повышение налогов и походы, — отвечая на незаданный вопрос, он объяснил подробнее. — Скоро день рождения нашего милостивого монарха. И сопутствующая ему процедура. Очень, я бы сказал, важная процедура. Потому что не меч и не кнут обеспечивает покорность землепашцев. Быть может, я не достоин, рассуждать о подобных материях, но мне кажется, что подлинная узда — это вера. Вера бедняков в то, что Прародитель даровал магию лучшим, облекая их на правление — вот, что заставляет людей терпеть трудности. И дело даже не в страхе, который так культивирует любая дворянская семья, где есть маг, способный управиться хотя бы с одним камнем. Дело в надежде. Белый янтарь называют королевским камнем, и чернь искренне верит, что лишь король способен заставить его сиять. Справедливости ради замечу, что с янтарем не способен управиться ни один из известных мне рудных магов.

Сотар знал, что Бойл хорошо разбирается в том, о чем говорить. С юношеских времен тайной страстью Тео были легенды и рассказы о магах. Он сам изучил эту тематику настолько досконально, что, кажется, мог бы по части теории заткнуть самих магов, которые в большинстве своем были самоучками.

— Но не о том речь, — продолжил Бойл. — Свет королевского янтаря дает людям надежду. Это символ существующего миропорядка. Знак, что нельзя жить иначе и что муки, страдания, предопределены Прародителем. Что Он не забыл о своих детях, и наверняка наградит их за послушание монарху, когда-нибудь. Как учат жрецы — в другой жизни. Да простят меня Видящие, если они нас сейчас подслушивают, но хотя Бестигвальдом правит монарх… истинная власть принадлежит символам.

То, что говорил сейчас распорядитель королевского протокола, он никогда в жизни не повторил бы в ином обществе. Сотар понимал и ценил подобную откровенность.

— И именно поэтому, если — я подчеркиваю, — если в праздник случится какое-то непредвиденное обстоятельство, — некоторые слова Тео не мог сказать, даже будучи абсолютно уверен в собеседовании. Наверное, он их и в мыслях не называл. — Если люди не увидят так нужный в их жизни символ, это может привести к… разным последствиям.

Он умолк, позволяя Барлейту самому додумать недосказанное. А Сотар между тем поразился, как, похоже, прозвучали слова Бойла и Грива. Неужели магическая сила, в самом деле, может покинуть короля? Но даже если это так, разве какое-то сияние имеет значение в мире, где давно правит меч и плеть? Возможно Грив и господин распорядитель, посвятившие жизнь поиску подобных знаков, просто как-то иначе воспринимают происходящее? Слишком преувеличивают значение деталей?

— Все, — вдруг засобирался Тео, — я бы очень хотел посидеть с тобой дольше, но не могу. Король не должен слишком долго оставаться без своего верного слуги.

«Понимаю, — мрачно подумал Сотар, — я тоже когда-то не отходил от короля, пользуясь его расположением. Но стоило мне осесть вдали от трона, как мое место заняли другие. Ты правильно торопишься, Тео. Каждый час имеет значение для твоей судьбы. Кто знает, что губы твоих врагов изливают в уши короля, пока ты здесь».

— Спасибо, — вслух сказал он, вставая и протягивая на прощание ладонь. — Что не забываешь о нашей дружбе.

— Дружбе? — замер Тео. И печально покачал головой. — Друзья, лорд Сотар, слишком большая роскошь для маленького человека вроде меня. Я признателен вам, за прошлое и за ваше отношение ко мне в настоящем. Но не обманывайтесь. В случае чего, я не смогу помочь вам, так как вы этого ждете. И не вступлю в бой на вашей стороне.

— Все равно, — упрямо держал вытянутой руку Барлейт. — Уже то, что ты искренне говоришь мне об этом, позволяет считать тебя большим другом, чем тех, кто клянется в вечной верности.

Тео поглядел на лорда. И вежливо пожал его ладонь своей.

Обратно в Красную Гряду, лорд Сотар отправился в середине следующего дня. Разумеется, его отъезд должен был вызвать вопросы и привлечь внимание, но Барлейт отнесся к подобному «риску» без внимания. Его бы воля и лорд отправился к себе еще ночью, но следовало дать лошадям хоть немного отдыха. И потом, он обещал сыну небольшую прогулку по рынку. Да и сам хотел купить Лане, приятную безделку. Прогулявшись по забитым, несмотря на утро, дощатым рядам они нашли немало интересных вещиц. Сотар купил два бочонка черного эля с намерением опробовать диковинное питье дома, жене взял ожерелье из славно идущих ей топазов, а Штефу небольшой красиво гравированный кинжал в кожаных ножнах с серебряными насечками. Охотно глазевший по сторонам Ториас остановил выбор на новеньком бархатном доломане[14], отстроченным соболем и шляпе с пером, подозрительно напоминающей виденную у Глифта. В этой немедля напяленной на голову шляпе загорелое лицо Ториаса немедленно приобрело некую авантюристичность, обращающую на себя внимание снующих по рынку с корзинками девушек.

Выехали днем. На сей раз, под боком не было Глифта, который решил остаться в городе до конца недели, чтобы прочувствовать праздничную атмосферу. Судя по разочарованному лицу, Тори тоже предпочел бы задержаться. Но Сотар не хотел терять времени. Следовало поскорее вернуться домой, дабы в спокойной обстановке поразмыслить о сложившейся ситуации. Придумать план, который не приведет его на убой.

Однако вопреки желанию, обратный путь в Гряду занял в два раза больше времени, чем хотелось. Один из рукавов Заливы подмыл мост, обрушив утлую подпорку, часть моста и ехавшую по ней телегу и как понял Сотар из увлеченной матерщины согнанных к месту плотников, проехать по дороге на Гвиндейл в ближайшую неделю здесь было невозможно. Другая дорога была не столь коротка, и, пролегая мимо туманных лесистых утесов, за которыми угадывались очертания старого, вырванного, словно из детской сказки замка, тянулась и тянулась, периодически пересекаясь с трактами на Южную Корону, Вельбрег и другие крупные южные города. Растущие у дороги березняки и клены, зеленым тыном отгораживали одно поле от другого, один лан от другого.

Поля кишели гнущим спину народом, за которым присматривали дворянские слуги да щелкающие кнутами надсмотрщики. Идущие с одной работы на другую цепочки батраков робко сторонились тракта, по которому медленно тянули брички волы, реже проезжали на телегах зажиточные селяне-беонты и охраняющие товар торговцы. Еще реже, но с непременным свистом и удалым грохотом скакали богачи, обязательно с похожей на разбойничью банду свитой. Несмотря на наличие жемчугов, и серебра в одежде, на драгоценности в перстнях и фибулах, вели они себя совершенно неотличимо.

Несколько раз повторялся один и тот же курьез. Завидевший вдали отряд Сотара очередной местный землевладелец седлал коня, хватал саблю и с парой подручных лихо, вопя во всю глотку, несся за ними или им навстречу. Очевидно, рассчитывая взять дань «за проезд», как это было модно в подвластных Дрейнам землях или просто произвести впечатление, если вблизи окажется, что конники тоже не лыком шиты. Завидев суровые лица усачей Сотара, мрачно блестящих кольчугами и позвякивающих оружием, местные владыки тут же теряли острый запал и тихонечко отставали или же присмирев, проезжали мимо колонны, словно имея какие-то другие дела. Барлейт в их сторону даже не глядел, а вот Ториаса разбирающая встреченных конников робость развлекала. Парень настойчиво сверкал глазами, заставляя теряющихся зазнаек прятать лица, да еще оглядывался назад, точно зная, что робко обернувшийся конник после этого ближайшие минут пять не рискнет останавливаться.

В первую ночь, остановились в удачно подвернувшейся, хотя и бедноватой корчме, разогнав половину местных пьянчуг по домам. На вторую — заночевали просто под открытым небом, у живописного озера с раскинувшимся на его берегу орехом. Разумеется, лорд имел право потребовать приюта у любого из местных дворян, какому бы вассалу тот не служил. Но Барлейт этого делать не хотел, предпочитая заночевать под звездами. Когда еще это делать, как не летом?

На третий день, они пересекли Холодную Ленту, бурную, оглушительно ревущую реку, своенравно расколовшую Бестигвальдское королевство. Здешние мосты, несмотря на относительную новизну, строились на века — никакого дерева или веревок, только мощно вырастающие из гремящего белого потока каменные колоссы, удерживающие на себе сложенную из камня арку, за которой тянулась густая полоса ельника. Велон.

До Красной Гряды ехали рысцой, которую нарушал то и дело срывающийся вперед галопом конь Ториаса. Сотар время от времени беседовал с командиром своей охраны, предвкушая скорый отдых в домашнем тепле. С такими мыслями они подъехали к возвышенности открывающей вид на дом. Тори, в очередной раз, проигнорировав просьбу не спешить, погнал коня, взлетев на холм и с победной улыбкой оглянувшись на отца.

— Вот ведь, неуемный, — хмыкнул Барлейт, вызывая усмешки ближайших всадников. — Прямо-таки хочется сдать в армию, следом за первым сорвиголовой.

Сидящий на спине коня Ториас, вдруг с силой дал скакуну шенкеля и мигом исчез из виду. Барлейт только покачал головой. Но сердце отчего-то дрогнуло — жест сына показался каким-то чересчур дерганным. Словно он увидел… кобыла взошла на возвышенность, обращая взор лорда на его домен. Красная Гряда, к которой по склону неслась тонкая фигурка всадника. Да что с ним такое? Нахмурившись, лорд Сотар посмотрел вправо, на озерный поселок… и, побледнев, громко скомандовал:

— За мной!

Кавалькада серо-стальных наездников во главе с одетым в красное Сотаром стремглав неслась к замку. Лежащий поблизости от него поселок зиял черными пепелищами. Ворота открыты, на зубчатых стенах ни души. Прямо за мостом у ворот лежал разбросавший в стороны руки труп в зеленом шерстяном дублете. Лицо мертвеца было разрублено и обезображено, но он совершенно точно не принадлежал к обитателям Гряды. Рысь, словно чувствуя, как колотится сердце наездника, летела вперед без всякого принуждения, оторвавшись от свиты. В мгновение ока она преодолела, отбарабанив лихую чечетку, опущенный через ров мост и перескочив покойника, влетела во двор.

Первым, что бросилось в глаза лорда, были каменные плиты мостовой, перемазанные алой кровью. Брошенный Ториасом конь сиротливо бродил среди обломков деревянных ящиков, каких-то рваных тряпок и оружия. Возле казармы, с забрызганной мозгом дверью, валялся один из хозяйских сундуков с разбитой крышкой. Рядом, еще два тела — одно в кольчуге, другое — переломленное по виду ударом палицы, — в распоротом зеленом дублете, точь-в-точь как у лежавшего возле моста. Барлейт с бешеным лицом спрыгнул с коня, больно ударившись пятками о камни, и бросился к внутренним покоям, перескакивая у двери, через груду глиняных черепков, оставшихся, по всей видимости, от выброшенной из окон утвари.

В сенном коридоре, боком к входу стоял воин с топором. Барлейт с рыком бросился на него, выхватив из ножен саблю. Но тот, вместо нападения испуганно попятился, заслоняясь от удара:

— Лорд Сотар!

Голос был знакомым. Только теперь Сотар различил, на одежде бело-красную шахматную клетку. Его собственные цвета. Сокол опустил оружие и рявкнул:

— Что здесь произошло!

Воин беспомощно пожал плечами, указывая на дверь, ведущую в недра замка:

— Не знаю, лорд. Там Башивир наверху с ребятами, может, кто из них знает.

Значит, Плут жив. Это известие обрадовало Сотара.

— Мои жена и сын? Где они?

— Я ничего не знаю, лорд. С утра здесь стою, все бегают, носятся туда-сюда. За лекарем посылали…

Дослушивать его Сотар не стал. Толкнув дверь, он вошел в свой дом и, не мешкая, стал подниматься к личным покоям жены, на третьем этаже. Повсюду царил разгром. Сломанная, варварски порубленная мебель, черные пятна гари на стенах и полу, где пытались устроить пожар, сорванные с окон и растоптанные грязными сапогами занавеси. Встречающиеся на пути воины, робко опускали глаза и сторонились лорда. Проходя мимо гостевого зала, он заметил, как двое парней изучают частично сожженный в камине родовой вымпел. Слуг, как и оставленных на хозяйстве людей Зевуса Барлейт не встречал. Зато во множестве натыкался на кровавые лужи, очевидно оставшиеся после убранных с дороги тел.

… Перед покоями жены стояли шестеро, спешно отступивших с пути лорда воинов. Сотар помедлил, остановив взгляд на лежащей среди мусора, выбитой двери, и шагнул внутрь. Здесь гулял сквозняк. Трусливо дрожала, косо висящая поперек окна темная занавесь. Полный беспорядок, полный разгром. У спрятанной под альковом кровати сосредоточенно возился седой как лунь старичок в сером халате. Рядом с ним молча, стоял опустивший руки Ториас. На кровати кто-то неподвижно лежал.

— Лорд Сотар, — шагнул к нему, стоявший поодаль рослый жилистый мужчина с хитроватыми узкими глазами, бритой почти целиком, за исключением претенциозного чуба, головой и тонкими обрамляющими лицо усами. От Башивира тянуло усталостью, на нем была дорожная одежда, покрытая порядочным слоем грязи и пыли.

Барлейт даже не глянул на верного слугу. Он медленно подошел к алькову, глядя в болезненно-бледное лицо Штеффарда. Сын лежал без сознания, на разобранной кровати, почти голый. Руки, голени, живот, ребра, грудь, плечи. Везде были наложены вымоченные в травяных настоях повязки. Кое-где они уже набрались крови и побагровели. По щеке тянулась длинная ссадина.

— Как он?

Лекарь, не переставая щупать чуткими пальцами висящую плетью руку, соболезнующим голосом ответил:

— Его били, мой лорд. Множество переломов. Есть риск, что задеты внутренние органы. Я наложил компрессы, и распорядился насчет повязок. Пытаюсь давать ему способствующие выздоровлению препараты, — в его голосе послышались извиняющиеся нотки: — Но я не Бог-Прародитель. И у меня здесь очень многого нет.

Барлейт кивнул, показывая, что понял и ненадолго замолчал. Время словно остановилось. Трепетала, похожая на черное крыло занавесь на окне.

— Где моя жена? — наконец спросил Сокол, роняя каждое слово по отдельности.

— Когда мы пришли, все было кончено, мой лорд, — ответил Башивир. — Почти все жители замка истреблены. Те, кто еще жив плохи.

— Где моя жена?

— Её, — Плут искал слова. — Её, среди остальных не нашли. Мы обыскали все.

— Как это произошло? — спокойствию, с которым задал этот вопрос Барлейт, мог бы позавидовать айсберг. Сотник глядел только на Штеффарда. Только на него. Стоящий рядом Ториас кусал губы.

— В селе говорят, приезжал большой отряд. Богатая одежда, по виду знатные господа и прислуживающие им воины. Очень большой отряд, — беспокойно говорил Башивир. — Что произошло, люди не знают. Здесь в замке нашлись только мертвые или умирающие. Мы убрали тела. Зевус, видимо отчаянно защищался — они привязали его тело за ноги и перебросили через стену. Страх во, что его превратили, только по одежде и узнали. Как только кто-нибудь очнется, мы узнаем, что здесь случилось…

— Грабеж. Налет. Убийства. Я и так вижу, что здесь произошло. Кто это сделал? — с четкостью метронома спросил Барлейт и обернулся.

Под его взором Башивир медленно встал на колени и склонил голову.

— Мой лорд. Мы виноваты. Я со своими людьми. Мы слишком задержались в пути. Возьмите мою голову, лорд. Это моя вина.

Старый лекарь перестал хлопотать вокруг тела. Повернул голову Ториас с подозрительно блестящими глазами и красным лицом, прижимающий к груди купленную на рынке шляпу. Плут перестал дышать, крепко зажмурив глаза. Он ждал. Все они ждали.

— Мне не нужна твоя голова, — голос отца, сейчас очень напомнил голос того королевского слуги. Ториаса начало трясти. — Твоя хитрость и изворотливость нужны мне. И головы тех, кто это сделал. Всех до единого, Плут, ты слышишь? Мне нужны их головы!!!

Башивир молчал.

Три дня Штеффард метался в жаре и лихорадке. Временами он начинал громко стонать и что-то выкрикивать. Кажется, звал мать. Лорд Сотар практически не отходил от сына. Передав написанный лекарем список необходимых лекарственных зелий, он отправил во все окрестные села гонцов на самых быстрых лошадях. Три дня Штеффард был зажат между жизнью и смертью, бледный и горячий как пылающий в печи уголь. За это время пришли в себя некоторые из тех, кому повезло выжить. Они рассказали все, чему были свидетелями. Назвали имена. Три дня Ториас управлял Красной Грядой, приводя разграбленную крепость в порядок.

Три дня хворь не оставляла сына лорда в покое. Лишь по их истечению, наметился перелом. Валящийся с ног лекарь каждые полчаса менял повязки и лил в раны содержимое быстро пустеющих склянок. Сотар сидел над сыном, не различая где день, а где ночь. Видевшие его лицо люди содрогались от ужаса. Вечером третьего дня жар у Штеффарда начал спадать. Ночью он впервые пришел в себя и слабый, очень слабый открыл глаза, узнавая отца. А утром четвертого дня мальчик умер.

ГЛАВА 4

— Где он?! — резко спросил Риккерд, бросая поводья слуге. Вышедший на крыльцо, чтобы встретить дорогого гостя хозяин поместья чуть растерялся.

— Я так рад, вашему высокому визиту… — Краст Винтарх послал замешкавшимся прислужницам гневный взгляд. Нарядно одетые девушки в льняных сорочках и красных поневах, скрывающих круглые коленки, с поклоном поднесли лорду наполненную красным вином золотую чашу. — Для почтенного господина все самое лучшее.

Наверняка вино было отличным. Да и девушки — пригожие, отмытые велонки со смолистыми волосами и налитыми полными грудями, — способными потешить взор гостя, а также доставить ему немало приятных минут. Но Риккерд вставал спозаранку и ехал сюда четыре часа вовсе не за изъявлениями покорности.

— Я еще раз спрашиваю, где он сейчас? — раздраженно отмахнулся от подношений Риккерд сверля злым взглядом нервничающего Краста. Спешивающиеся за спиной лорда солдаты озирались по сторонам с равнодушными взглядами людей привыкших исполнять приказы. Одно слово и поместье на семьдесят пять дворов, с двухэтажным украшенным лепными орнаментами и претенциозным балконом домом Винтарха, будет предано огню. Вместе с самим дворянчиком, его домочадцами и всеми слугами.

— В гостевой. Спит, — с почтительным придыханием объявил Краст, с трудом удерживая на лице радушную улыбку. — И до полудня будить не велел.

Не утруждая себя дальнейшей дипломатией, Риккерд хмуро приказал солдатам ждать и решительно вошел в дом. Раздраженно шикнувший на девушек хозяин увязался следом.

— Господин, — с собачьей преданностью в голосе шептал он, поспевая за Риккердом. — Господин, только прошу вас, господин, наш дом очень дорожит своей дружбой с достойной семьей ван Дрейнов… я очень вас прошу…

Риккерд остановился на полушаге и внушительно взглянул на Винтарха:

— Можете мне поверить, наша дружба только укрепится от вовремя проявляемой вами родительской опеки, — он положил руку на предплечье дворянина, крепко сжимая его. — Вовремя, вы слышите меня? А не как в этот раз. И можете не пережевать, ваше письмо не входит в план моей с ним беседы.

«Много чести», — сердито подумал Риккерд. Но на Винтарха его слова подействовали как чудодейственная молитва.

— Вы же понимаете, — расслабившись, доверительно пробормотал он. — Родрик очень… эмоциональный юноша и не мне, простому слуге вашего дома указывать ему, что делать и как. В моих силах лишь уповать на отеческую волю властелина.

«Эмоциональный, слишком утонченное слово для того разнузданного говнюка, которым является мой брат».

— Сюда, — мягко указал Краст на зеленую дверь гостевой спальни, сам дальновидно отступая назад. Риккерд хмыкнул и врезал кулаком по двери так, что она, с треском ударилась о стену.

Сквозь плотные занавеси прохладный утренний свет почти не проникал, лишь оставляя робкие розовые пятна на настенном гобелене. Гобелен изображал выходящую из вод горного озера нимфу с прекрасными голубыми волосами. На ковре цвета хвои валялась смятая и скомканная в спешке одежда, рядом — в центре темной лужицы опрокинутый кувшин. Риккерд вошел в спальню, не сводя глаз с кровати, где среди белоснежных перин и подушек угадывались очертания человеческих тел. И тут же наткнулся взглядом на голое женское бедро. А следом ногой — на валявшуюся у дверей саблю в золотых ножнах, о которую он, чертыхнувшись, едва не споткнулся. Благородное оружие отлетело к стене. Обладательница бедра очнулась, молча уставившись на высокого светловолосого мужчину в темно-синем кафтане с вышитой на груди золотой башней. Рядом завозился пока еще ничего не понимающий Родрик.

— Вон, — кратко приказал Риккерд и юная нимфа, демонстрируя чудеса разумности, а так же не уступающие творческому замыслу создавшего гобелен художника прелести, быстренько подхватив платье с ковра, исчезла в коридоре.

— М-хм-хм-ть, — неразборчиво и сонно пробормотал из-под одеяла Родрик, ощупывая рукой, участок кровати на котором только что был теплый девичий бок. И тут же охнул, прикрывая заспанное лицо от ударившего по глазам света — Риккерд не мудрствуя лукаво, прошелся вдоль окон, срывая с тех занавеси и наполняя комнату светом.

— Перемать! Я тебя на кол посажу! — взвыл жмурящийся Родрик, еще не разобрав, кто перед ним.

— На мужиков потянуло? Кол треснет, — хмыкнул, присаживаясь у изголовья Риккерд. — Просыпайся, братец.

Без лишних сантиментов он рассматривал недоверчиво отнявшего от лица ладонь родственника. Длительные загулы, в которых непрестанно участвовал Родрик, оставили заметные отпечатки, на его внешности, типичной для ван Дрейнов. Сейчас он лишь отдаленно напоминал свой родовой портрет, висящий в отцовской галерее. Льняные волосы свалялись засаленными колтунами, основательно подзабыв о гребне и воде, а вокруг голубых глаз залегли темные круги. Лицо брата, вытянутое, худое, со следами подушки и красными пятнами от беспробудного пьянства выглядело не слишком приятно.

Они с Риккердом были похожи лишь издали. Опоздавший с рождением на полчаса Риккерд не имел столь светлых, истинно беонтских волос. Курносый нос также выступал против породы ван Дрейнов. Но хуже всего были глаза — не льдисто-голубые, а серые! Зато в плане характера он был более удачлив. Наверное. Щетинистый как еж, широкий в кости Риккерд стал беспрекословным исполнителем отцовской воли и, живя в тени наследника, повзрослев, принял на плечи многочисленные заботы, среди которых была и необходимость присматривать за старшим братом.

— Ты? — наконец засопел Родрик. — Чего тебе?

Несколько мгновений Риккерд просто боролся с желанием ударить сиятельного первенца ван Дрейнов. Годы, долгие годы службы дому, закалили его терпение и выдержку, и только это позволило ему сдержаться.

— Меня прислал отец. Ты понимаешь, что натворил?

— А что? Что я такого сделал? — посмотрел на него своими мутноватыми глазами Родрик. Риккерд тяжело вздохнул и, глядя в до отвращения недоумевающее лицо брата, пояснил:

— Неделю назад ты и носящаяся за тобой, лижущая твои пятки свора хватила через край. Какого дьявола вы поперлись к Красной Гряде? Зачем вы напали на замок Сотара?

Теперь выражение лица Родрика прояснилось. Риккерд, глядя на него, на какое-то мгновение даже представил, вот брат скажет, что он тут не причем, что произошла ошибка. Что он всю прошлую неделю благополучно пьянствовал во владениях вассалов Южной Короны. Одна короткая бессвязная речь разрешила бы целый вал проблем.

— Мне не нравится твой тон, — высокомерно заявил Родрик. — Мне не нравятся твои вопросы. С каких это пор ты получил право расспрашивать меня о моих делах? И вообще, за каким бесом ты явился тревожить мой сон?

«За таким, пьяная свинья, что твоя последняя выходка, может дорого стоить нашей семье. Бастионы, тысячи слуг, армии воинов, миллионы золота и паутина из тайных клятв и союзов, чего стоит все это перед лицом одного глупца?».

— Меня прислал отец, — непостижимым образом умудряясь говорить кротко и вежливо, объявил Рик. — Лично у меня к тебе вопросов нет, они есть у главы дома. Поэтому изволь ответить — зачем ты напал на Красную Гряду?

В коридоре послышались торопливые шаги, но Риккерд и ухом не повел. Подслушивать их здесь и сейчас? Винтарх же не самоубийца.

— Потому что он должен знать свое место! — резко бросил Родрик, в чьих синих глазах проснулся гнев. — Сотар — велон! Если этот раб и имеет замок, это не делает его ровней нам. Это не дает ему право выпячивать перед нами грудь и оскорблять нас видом своей гнусной физиономии! И отец это прекрасно знает! Я просто решил напомнить Сотару кто здесь главный!

Этого Риккерд никогда не мог понять в брате. Не его напыщенного отношения к чести, не презрения к низшим, впитанного с молоком матери, а сумасбродства, вечно толкающего Родрика на выходки, выходящие за любые разумные рамки.

— Почему сейчас? Из всех времен года и дней календаря, почему именно сейчас ты отправился к Сотару? Почему именно сейчас решил проявить свое благородное рвение?

В ответ Рик ожидал услышать поток брани, но в кои-то веки ошибся.

— Да я и не очень-то хотел, — кисловато признался брат. — Само случилось. Мы с Себастьяном, Итором и другими парнями вообще по корчмам прокатиться думали — сравнить, где какое пиво варят. Да что-то занесло нас аж в Велон… и веришь или нет, корчмарь из гадюшни «Соломенная шляпа», гнида безродная стал нам рассказывать, как должно себя вести! Представляешь? Ну, мы его и попотчевали от души, а корчму сожгли к чертям! До последнего не затыкался и грозил, что пожалуется на нас самому «лорду Сотару»! Пока Итор ему язык не вырезал!

Вспоминая расправу над строптивым корчмарем, он загоготал, находя в своем рассказе нечто смешное:

— Представляешь? Пугал нас Сотаром, будто тот сам король! Что за порядки завел у себя этот слабак?

«Велон — не Бестигвальд, — хмуро подумал Риккерд: — Там далеко не все считают себя рабами и пашут на дворян. И там всего две валюты — жизнь и свобода. Удивительно, но корчмарь, похоже, был не из тех, кто выбирает жизнь. Или просто дурак».

— Ну, я и решил заехать, к этому велону, да спросить у него чего в вотчине, сторожить которую его посадил Элберт, такие дерзкие рабы?! Дома Сотара не оказалось, только его бабенка со своим щенком. На неё мне, кстати, тоже поглядеть было интересно — нахваливали больно сотариху.

Он рассказывал с некоторым трудом, который можно было бы списать на раннее утро и последствия вчерашних возлияний, и вполне беззаботно, не видя в случившемся ничего страшного.

— Поглядел? — отрывисто спросил Риккерд. — Ручаюсь, это были самые дорогие смотрины в современной истории.

— Да что такого-то? — скорчил недовольную гримасу Родрик. — Между прочим, они сами были виноваты. Приняли нас без почету, без уважения, как каких-то бродяг! Баба у Сотара оказалась ягодка… да слышал бы ты, что она обо мне наговорила сучка эта! Из какого-то захудалого рода! Мне — ван Дрейну!

— Вчера Барлейт Сотар был у короля, — оборвал бессмысленные россказни Риккерд. — Он тоже имел, что сказать о тебе.

— До нас дошли вести о твоей беде, дорогой друг! — всплеснул руками Элберт. — Это ужасно, просто ужасно, то, что с вами случилось!

Сидящий на троне король, соболезнуя, понурил голову. В золотых кудрях блеснула украшенная тремя бриллиантами размером с совиное яйцо корона. Его свита, выстроившаяся двумя шеренгами, вдоль Малого Тронного Зала, бесстрастно молчала. Молчали и рыцари[15] королевской армии, в кермесовых парадных мундирах с саблями у бедер. Зажженные вдоль окон хрустальные светильники роняли жемчужный свет на отполированный до блеска пол.

— И кто же мог сделать такое?! — с нескрываемым возмущением поинтересовался монарх. — Ты уже знаешь имя подлеца?

Застывший перед троном Барлейт кратко сказал:

— Да.

Элберт и его советники с любопытством уставились на немолодого лорда. Из всех них только Тео Бойл, присутствовавший там же, выглядел сейчас совершенно равнодушным. Барлейт так же был скуп на эмоции. Видевшим Сотара в прошлый раз, какую-то неделю назад, лорд показался состарившимся. Сильно выступали морщины прежде заметные на лице, только в моменты волнения. Однако сейчас Барлейт выглядел спокойным как скала. Неизменно красный цвет его одежд смотрелся цветом пролитой крови.

— Я прибыл в Лирест, Ваше Величество именно потому, что знаю, кто повинен в моем горе. И прошу у Вашей милости… выполнить обещание данное мне. Наказать обидчика.

— Скажи, чего ты хочешь, Сокол. И назови его имя, — величаво улыбнулся король, оглаживая подлокотник трона из позолоченного серебра.

— Я хочу, чтобы мне вернули жену. Чтобы возместили нанесенный хозяйству ущерб в тридцать тысяч золотых львов, драгоценными камнями, или деньгами. Чтобы выплатили виру в восемнадцать тысяч за убитых и раненных. Чтобы принесли извинения мне и моей семье, — слова скупо рикошетили от стен. Сотар говорил не быстро и не медленно, складывая реплики из коротких, словно команды на поле боя, фраз. — И наконец, Ваше Величество, я хочу, чтобы человек, нарушивший скрепленные на крови союзы, нагло поправший Ваш титул своим поступком, чтобы он предстал перед Вашим судом и был осужден за свои преступления по справедливости. Родрик ван Дрейн, сын и наследник лорда-протектора Ринвальда ван Дрейна должен понести наказание за убийство моего сына.

Странное мстительное удовольствие овладело им при виде выражения лица Элберта. Роковые слова отзвучали. Даже приученные ко всему придворные не смогли сдержать изумленного вздоха, а уж король и подавно. Он совсем не по-королевски вытаращил на Барлейта глаза и растерянно приподнял аккуратно подстриженные брови.

Сотар, прямой как меч, стоял у трона и ждал ответа, глядя прямо на государя. Рука монарха в тонкой белой перчатке до скрипа стиснула подлокотник…

— И что же ответил Его Величество? — с ленцой зевнул Родрик. Рассказ немного разогнал бегущую по жилам благородную кровь, и теперь наследник уже не хотел спать. Но и особого энтузиазма не вызвал. Родрик ван Дрейн как никто другой мог себе позволить относиться к жизни легко.

— Его Величество повел себя мудро. Он решил посоветоваться. А советники, сумели найти подходящие слова, чтобы донести до монарха правильное, не угрожающее традиционным устоям государства решение. Разумеется, среди них не было единодушия. Из четверых, только двое были однозначно на стороне разумного, взвешенного подхода. На нашей стороне.

— Но?

— Но, в конце концов, их красноречие определило компромисс, к которому склонился Его Величество.

— Ох, Рик! Умеешь ты голову морочить своими речами. Так и скажи — за папашино расположение и деньги, советники сумели подсказать Его Величеству способ отбрехаться! Нет, ну до чего же тупой велон, — хихикнул Родрик, — переть против нашей семьи, да еще и надеяться, что король это поддержит! Тупой дикарь! И что же Сотар? Как он перенес ответ государя? Небось, расплакался как девчонка — чего еще ждать от подобной размазни! Пес на цепи!

Родрику было тридцать лет. Но, по мнению Риккерда, он вел себя лет на пятнадцать. От силы. Отцовская опека, так и не сумела превратить его в мужчину способного вести себя достойно своего высокого положения. Или хотя бы наломав дров, держать язык за зубами.

— Нет. Не расплакался.

Королевское совещание порядком затянулось — на целый час. В его продолжение Сотар терпеливо ждал. Он сидел на стуле в вестибюле, аккуратно положив руки на колени и глядя перед собой. Оставленные за дверями придворные и офицеры, то и дело бросали взгляды в сторону просителя Короны.

Наконец дверь распахнулась, и распорядитель протокола объявил:

— Его Величество принял решение. Оно будет объявлено немедленно, — и добавил, устремившемуся было в Малый Зал люду: — Его Величество желает говорить с лордом наедине.

Сотар поднялся, пытаясь поймать взгляд Бойла, чтобы найти в нем ответ. Но удерживающий ручку двери распорядитель упорно не желал смотреть на Барлейта, сосредоточенно глядя перед собой. Лорд шагнул в зал, видя впереди освещенный трон и стоящие близ ступенек фигуры советников. Выряженные точно на бал, они вызывали подсознательное раздражение. Филлис Мисгерд «королевская тень», чья красная будто бы плаксивая физиономия выдавала нездоровое пристрастие к пьянкам. Казначей Дерек Герей. И законник Сербус Флогель. У них был непроницаемый вид покорных слуг. Бойл остался у входа.

— Подойди! — велел король. Сейчас Элберт не улыбался, его лицо было сумрачно и величественно. Сотар приблизился, слыша раскатистое эхо собственных шагов, и встал, глядя на владыку снизу вверх.

— Мы рассудили твою просьбу. Все тщательно взвесили, ибо король не может быть импульсивен в таких сложных вопросах. Ты понимаешь это?

— Да, Ваше Величество.

— Хорошо, — с легким шорохом одежды складывая руки перед лицом, кивнул король. — Было бы большой глупостью подумать, что наши с тобой дружеские отношения станут решающим обстоятельством при решении государственного вопроса. Я всегда руководствуюсь высшим принципом — справедливостью, — со значением подчеркнул он, выдерживая ровный тон. — На справедливости стоит государство, а потому…

Сердце Барлейта сжалось от недоброго предчувствия.

— Бестигвальд построен на законах и славных воинских традициях. Во все времена дворяне вели между собой войны и ходили в набеги друг на друга. Это сделало беонтов могучим народом! Это сделало Бестигвальд государством, а не скопищем неженок. Это стало естественным ходом вещей. И потому я не считаю, изложенное тобой дело достойным моих ушей, и не стану выносить по нему никакого решения.

— Ваше Величество, моего младшего сына…

— Нет! — враз посуровев, перебил его молодой король. — Не желаю ничего слушать! Ты просишь меня отнять законно взятую Родриком добычу и вернуть её тебе? Ты, воин, приходишь ко мне жаловаться о том, что тебя кто-то обставил? Так может, ты не достоин, быть лордом-протектором, если не можешь организовать надлежащую оборону собственной крепости? Ты соображаешь, что вообще делаешь?

В глазах Сотара будто что-то оборвалось. Черные от природы они потемнели еще сильнее, став похожими на две дыры.

— Соображаю, — похолодевшим голосом покорно ответил он, заметив злорадную искру, мелькнувшую в глазах внешне невозмутимого Мисгерда. — Вы рекомендуете мне самостоятельно решить вопрос?

— На слове ловишь? — недобро взглянул на него Элберт. — Умничаешь? Не зарывайся, Сокол! Я уже сказал, дружеские отношения не помешают мне вынести справедливый вердикт на мое усмотрение. Если будешь дерзить своему королю, то прикажу лишить тебя всех дарованных привилегий и дать плетей! Разбирайся со своими проблемами сам, лорд Сотар! Но если я еще раз услышу от тебя подобную жалобу, или обвинение в адрес достойных людей… Понял меня?

Сотар молчал. Он, опустил голову вниз и глядел на свое отражение в полу, словно отруганный отцом мальчишка.

— Ты меня понял? — повторил вопрос, сердито сжимающий челюсти монарх.

— Да.

— Отлично. Тогда свободен.

На отечном лице Мисгерда проскользнула едва заметная улыбка. Сотар поклонился. И молча, пошел прочь. Он задержался у входа лишь на короткий миг. Но Тео Бойл так и не поднял глаз.

— Уфф, — откинулся на шитые шелковыми нитями подушки Родрик, блаженно закрыв глаза. — Люблю сказки со счастливым концом. Велон повержен, Корона торжествует! В общем, замечательно, что ты все это мне рассказал, а теперь можешь выметаться вон, я буду досыпать, и… тут где-то была деваха, хочу наглядно подтвердить превосходство беонтов над рабами хе-хе!

Риккерд чуть заметно дернул щекой.

— Тебе обязательно было убивать мальчишку Сотара?

— Щенка-то? Он на меня бросился! За руку укусил! Меня! — возмущенно потряс своей сухощавой конечностью наследник семьи, продолжая витать в воздушных замках фантазий.

«Идиот! Тупой идиот! И почему же ты не убил их всех! Отчего не вырезал поселок и не сжег замок дотла, чтобы ничего не могло указать на тебя!» — глядя на то, как во дворе, солдаты внимательно досматривают громыхающую осями крытую повозку, привезшую Винтарху бочки с рыбой, думал Риккерд. Занимающиеся своими делами слуги, старались не обращать внимания на Каменных Ос[16].

— Жена Сотара еще жива?

Родрик приоткрыл один глаз и с насмешкой уставился на брата:

— А тебе на что?

— Отец прислал меня за ней, — Риккерд поднялся, и, скрывая брезгливость во взгляде, поглядев на Родрика, сказал: — И за тобой. Одевайся. Мы едем в Южную Корону.

— Какого черта? Никуда я не поеду, мне и здесь хорошо, — зло пробурчал тот, уткнувшись в подушку носом.

«Ты и так мыслями не блещешь, а усекновение головы не пошло бы на пользу даже мудрецу».

— Отец приказал тебе прибыть в Корону со мной, пока проблема с Сотаром не будет разрешена окончательно.

— Да какая проблема? Король послал его подальше. Что сделает этот слюнтяй? Приедет сюда, к Винтарху и вызовет меня на поединок?

«Я бы взглянул на то, как он потаскает тебя по земле».

— Не обманывайся. Сотар покинул летнюю резиденцию и может быть сейчас где угодно. Отец не верит, что он просто так оставит это дело. Он уже разослал вассалам письма с требованием глядеть в оба и принимает необходимые для нашей безопасности меры.

— Да какая разница-то? Он один! Что может один человек? И зачем, ну зачем я понадобился отцу в замке?

Риккерд промолчал.

«Для меня это загадка в гораздо большей степени. Почему, несмотря на всю твою ничтожность и глупость отец не чает в тебе души, и стремится защитить от любой опасности?»

— И что дальше, мой лорд? — окидывая цепким взглядом заросли ивняка, растущего вдоль берега Заливы, спросил Башивир. — Домой?

Пренебрегая разъезжими трактами, они вдвоем ехали по одному из ответвлений южной дороги — тропинке, расстилающейся между серебристой рекой и задумчивым поясом лиственного леса. В листве копошились весело щебечущие птицы, в траве у дороги порхали желтые и пурпурные бабочки. От реки шел шум, и тянуло подсоленным воздухом. У самой воды кипела работа — собравшиеся там прачки с усердием стирали и выкручивали мокрые вещи, развешивая те на веревках. Все пело, жило и радовалось, своим буйством напоминая о лете, которое, казалось, будет длиться вечно. Все кроме Сотара. Он раскрыл рот и заговорил. В первый раз с того момента, как они выбрались за городские ворота:

— Моего сына таскали по двору как раба. Били палками как циркового медведя и хлестали плетьми, на потеху рвущим брюха гнидам. Пьяному ублюдку ван Дрейнов. Мою жену отняли, словно сам я бесправный слуга, а король пообещал мне взамен свою пахнущую кнутом справедливость. Забуду ли я об этом? — жестко спросил он поежившегося Плута. Все лицо Сотара, вечно флегматичное и спокойное заострилось, и напряженные черты выступили на нем как раны. — Мы не едем домой. Точнее я не еду.

На опушке леса пасся огромный лось с раскидистыми рогами. Заметив странников, он настороженно покосился на них, но убегать не стал. Будто чувствовал, что людям до его лосиной шкуры нет ни малейшего дела.

— Башивир.

— Да, мой лорд, — с готовностью отозвался Плут.

— Ты поедешь в Красную Гряду. Соберешь всю нашу дружину и проследишь, за сбором провианта для них. Если заметите лазутчиков, трогать их не нужно. Пусть смотрят. Присмотри за Ториасом. Никого из дворян-просителей не принимать. Я дам знать о себе, как только смогу. Очень скоро.

Сотар сейчас напоминал скорее полководца, рассуждающего о расположении войск, чем мирного лорда-покровителя. Башивир догадывался, куда собирается его лорд, но отговаривать Барлейта не смел. Тем более что свою клятву верности он приносил не престолу, а самому Сотару. Спросил лишь:

— Не опасно ли путешествовать в одиночку?

— Не более чем всегда. Камень брошен, но мы обгоним расходящиеся от него круги, — дорога делала поворот и врезалась в чащу, за которой уже виднелся дорожный столб указатель. — Готовьтесь к бою. Мы восстановим честь нашего дома… Ринвальд наверняка уже предупреждает своих вассалов, и снаряжает Ос. Пускай думает, что угадал мои намерения.

Башивир не задавал вопросов, потому что, как ему казалось, он разгадал намерение своего лорда. И не имел ничего против хорошей резни в стане ван Дрейнов, которых он сам ненавидел, как и всех беонтов. А король? Король представлялся Плуту натурой отходчивой и способной простить Сотара в случае чего. Но последняя фраза Барлейта заставила его усомниться в правильном понимании господского замысла.

— И еще, последнее. Как только вернешься в Гряду, вестником, а лучше через надежных людей отправь весть Заике и Визерию. Они могут сослаться на мою болезнь или любой другой повод… в любом случае пусть выбираются из столицы. Пусть выбираются, до того как всё начнется.

Башивир встретился с лордом глазами и, вздрогнув, тут же отвел их в сторону. Почти полвека ходивший по степям и лесам разведчик, устрашился того, что таилось на дне двух черных бездн, которыми смотрел на мир Сокол Велона. В отдаляющемся шуме Заливы, по-прежнему полном солнца и радостной суеты, Башивиру вдруг почудился отзвук ломающихся пик, скрежета скрещенных сабель и сливающегося в единый кровавый поток человеческого крика…

… Там где кончались поместья, разделенные между жадными до денег беонтами наделами, начиналась Великая степь Велона. Конечно же, степью она именовалась во многом формально — здесь встречались леса и холмы, овраги и балки, по дну которых струились ручьи, текли, вдоль заросших берегов речки и даже попадались целые поселки. Здесь селились свободные велоны — большая редкость, учитывая ненасытные аппетиты Бестигвальда. Народ тут жил работящий и трудолюбивый, но кое-чем отличающийся от сотен миллионов своих прислуживающих господам собратьев. Здесь все имели оружие. И в случае чего не боялись его применить. Конечно, это не спасало свободные хуторки от гнева дворян — временами случалось, подобные поселки разоряли, а население вырезали или отправляли на каменоломни, где рабочие руки всегда были в дефиците. Чтобы другим неповадно было. Поэтому на самом деле лишь небольшая часть велонов рисковала жить так. Однако, жизнь причудливая штука, и нередко бывало что получивший надел где-то по соседству мелкий дворянин предпочитал сосуществовать с соседями мирно, не будя лихо.

В полдень пятого дня пути Сотар оставил за спиной, лежащие посреди степи горелые руины. Хутор на несколько десятков домов перестал существовать и о печальной судьбе живших в нем напоминал лишь тоскливо скрипящий флюгер, на одной из чудом сохранившихся крыш. Собственно дома под этой крышей почти не осталось — полторы стены, да горки черной золы с виднеющимися в ней похожими на кости камнями. Напрасно рыскающие по пепелищу вороны перекликались с хриплым карканьем, седлая каменные обломки. Покрытый сажей череп печально смотрел на всадника с покосившейся изгороди. Помогать здесь было некому, и Барлейт даже не стал останавливаться. Он уже видел на горизонте к северу и югу силуэты дозорных башен.

К Мальдгарду он добрался спустя четыре часа езды по заросшей лебедой и хмелем степи. Крупнейший из Вольных городов Велона, являл собою впечатляюще зрелище. Потому что это не был город. Это был массивный, укрепленный камнем и деревом, тщательно прорытыми рвами с торчащими на дне острыми кольями, лагерь. С двух сторон, к востоку он был защищен быстрой рекой, а к югу, откуда можно было бы ждать нападения гашхаров, хитрой системой рвов, которые в случае чего, как знал Сотар, можно было затопить. Впрочем, верить в то, что найдется горячая голова способная атаковать Мальгард, не приходилось. Здесь постоянно проживало не меньше четырех тысяч головорезов, которые не знали иной жизни кроме борьбы. Брать у таких было особенно нечего (золото у Вольных не задерживалось), а единственная по-настоящему священная для Вольных вещь — меч, — мог вдохновить на нападение только безумца.

В походное время здесь царила атмосфера, которой могли позавидовать любые армии мира, а на подступах постоянно дежурили, умудряющиеся скрываться в голой степи воины. В мирное — ситуация была несколько иная.

Сотар проехал по мостикам надо рвами и, миновав спящего в скирде сена прямо у ворот Вольного, въехал в Мальдгард. В раскинувшемся под медленно темнеющим небом лагере царил привычный хаос. Домов здесь было достаточно мало, да и те, что были, походили на небогатые селянские домишки, с замшелыми стрехами. В основном обходились плотными палатками, реже шатрами, а то и просто натянутым под открытым небом полотном. Отовсюду слышались громкие голоса, смех и песни. Спешившийся Барлейт повел Рысь рядом, запросто здороваясь с попадающимися на пути Вольными. У него тут было много знакомых, да и сами наемники в большинстве прекрасно знали лорда-протектора Велона. Незнакомому с порядками и обычаями Вольных странно было видеть, что все жители «города» — от мала до велика мужчины. И все они вооружены. С оружием здесь не расставались даже спящие. Еще одним необычным обстоятельством было то, что среди Вольных спокойно встречались и светловолосые беонты, и даже раскосые гашхары.

Барлейт прошел вдоль главной «улицы», до высокого красивого шатра красного цвета, расположенного аккурат возле главной площади Мальдгарда. Привязал Рысь у коновязи, где уже толкались боками, настороженно всхрапывая, несколько скакунов и покосившись на азартно играющих в кости возле шатра Вольных, вошел внутрь.

— Мое почтение, Старшине, — приветствовал он собравшихся в шатре мужчин. В отличие от обильно бродящих снаружи простецки одетых в жилетки и латаные штаны наемников, здесь собралась публика куда богаче. Все в шикарных, — у кого соболем, у кого пантерой или горностаем подбитых, — копеньяках красных и синих расцветок. Камзолы тонкой выделки и красные пояса с рубинами, делающие честь любому богатею. Выборные Старшины, — временные коменданты, присматривающие за порядком и согласием с позволения самих Вольных, — выглядели как зажиточные дворяне. Самая бедная одежда оказалась у стоящего напротив старшин Кривоноса.

— Сотар! Ты? — изумленно выдохнул один из старшин.

Барлейт прошел к заваленному свитками столу, крепко тиская заскорузлые крупные ладони, более всего похожие на руки гранитных статуй. Обойдя по кругу, он остановился напротив Грива. Маг внимательно вглядывался в серьезное и мрачное лицо Барлейта, а после сочувственно произнес:

— Мы слышали о том, что случилось. В степи ветер далеко разносит голоса и слухи. Твой сын, должен был жить… Соболезную, брат.

— Мы все соболезнуем, — поправил его сидевший за столом смуглый, почти черный Вольный, в чьем наряде прослеживалась любовь к мелким украшениям. Остальные согласно закивали.

Барлейт ответил им таким же молчаливым кивком, как будто речь шла о чем-то незначительном. Здесь не пристало плакаться в жилетку, это бабье дело. Мужчина всегда должен оставаться мужчиной.

— Я прибыл с сообщением. Как лорд-протектор, — произнес он. Старшины переглянулись.

— Со всем уважением, Сокол, но тебе придется обождать. У нас здесь уже есть повод для толковища.

Сотар вопросительно взглянул на них и говоривший поспешил объяснить:

— Вчера сожгли хутор Старого Вирта.

Очевидно, это были те самые виденные им по пути руины.

— Кто?

— Пока не знаем, — просто пожал плечами чернолицый Вольный. — Но думаем на Золберга Сиплого. И собираемся решить, всем многолюдством, что с этой мыслью делать. Старый Вирт еще недавно был Вольным.

— Что делать, что делать, — проворчал старый Вольный с похожими на две растрепанные копны усами, почесывая за ухом. — У Вирта жена была да пятеро детей, я уж молчу про мужиков и баб, с которым он хозяйство делил. По старинке, без лишнего гуманизму и затей, в железный короб с дыркой посадить над ульем, а под ним костер развести. Пущай Сиплого пчелы судят, пока не запечется целиком.

— Это пускай народ решит, — оборвал мечты старика старшина первым заметивший Барлейта, засунув пальцы за малиновый пояс, обтягивающий его вместительный круглый живот.

Такие вопросы, в самом деле, решались на общем тинге и обычно заканчивались разграблением дворянских богатств, которые охотно пропивалось Вольными на своеобразных поминках по товарищу.

— Вопрос важный. Я подожду, — покладисто согласился Барлейт.

Как и обычно его намерений было невозможно прочитать на невозмутимом лице. Только Кривонос, похоже, догадывался, что на уме у Сотара. Но никаких предположений высказывать не торопился. Только смотрел. Очень внимательно смотрел, как будто сожалея, что они не могут говорить свободно.

… Когда ночь вступила в свои права, раскинув над Мальдгардом звездное покрывало, на главной площади лагеря, огражденной крепко сбитыми рогатками и освещенной установленными на жердинах факелами, собралась громадная толпа народу. Молодые, старые, лысые, заросшие, щеголеватые и бродяжного вида, с юными лицами и посеченные в схватках. В толпе стоял гул и шум голосов, стремящихся перекричать друг друга, гвалт в котором нельзя, пожалуй, было услышать и самого себя. Сотар, Кривонос, и четверо старшин стояли близко от специально сооруженного деревянного помоста. Под помостом за пятью большими барабанами стояли обнаженные по пояс Вольные. Беспокойное пламя скакало по их блестящей от пота коже. Один из старшин подал знак, и в шум молвы врезался ритмичный, призывающий к вниманию, барабанный бой. Четверо с достоинством поднялись на помост, над головами толпы Вольных. Говорить стал старшина с малиновым поясом, держа речь уверенно и привычно:

— Друзья и боевые товарищи! Все мы собрались здесь решать, как нам поступить с памятью о старом Вирте. Большинство помнит его по совместным походам на гашхаров, по славным грабежам и дружним попойкам! Он был один из нас… и теперь он свободен! Вернулся туда, где все мы будем, оставив по себе последнее. Память. Вспомним его в последний раз? Так чтоб небу стало жарко?

В толпе одобрительно взревели. Старшина приободренным голосом продолжил, говоря заготовленную и возбуждающую эмоции речь, которую он под аккомпанемент ревов окончил вопросом:

— И что же мы сделаем с подлой гадюкой Золбергом, напавшим на Вирта?

— Убьем! Убьем! Убьем! Убьем!!!

Под размеренную цепь барабанного боя, на вспотевшем от жары и эмоций лице старшины появилось торжествующее выражение:

— И что же, кто из вас, смельчаков готов отправиться к Золбергу и донести до него нашу волю?

Крики стали на порядок выше. Близилась кульминация, в которой Вольные бы стали выяснять, кто поедет и в каком количестве, хвататься за воротники и горлопанить, являя чудеса народного волеизъявления. Трусов не было. Каждый хотел получить свою часть добычи и размяться от длительного безделья.

«Пора», — решил про себя Барлейт, и, воспользовавшись секундной паузой, прокричал:

— Дозвольте сказать слово, Вольное братство! — и стал подниматься на помост.

— Сокол… Сокол… Сокол Велона, — зашушукались Вольные глядя на строгую фигуру в красном одеянии. Сотар отметил, как нахмурились старшины, вдруг осознав, что их использовали для разогрева публики. Но прогнать его не смели, так как Вольные знали и уважали Барлейта. Командиры маленьких отрядов, составлявших самое общество Мальдгарда и простые, без затей вояки. Они ждали его слова. И он был намерен использовать это ожидание с наибольшей пользой.

— Здравствуйте, уважаемое сообщество!

— Здорова! — выкрикнули с задних рядов, и откуда-то из центра, но основная масса смотрела на лорда молча. Выжидающе. Сотар глядел на них, ощущая на себе тысячи взглядов. Внимание, способное парализовать горло неумелого оратора.

— Я прибыл к вам издалека. Сам. Как брат к братьям. К землякам. Прибыл за редким нынче даром, который нельзя купить на рынках Бестигвальда; который можно лишь заслужить, как вы заслужили свободу. Я прибыл просить вашей справедливости, — он мог бы начать со слов об опасности, грозящей Мальдгарду, но знал, что Вольные не боятся смерти и им нужен не страх, но вдохновение. — Что может один человек? Там, откуда я прибыл, верят, что он ни на что не способен. Там, быть может. Но не здесь. Я скажу вам, что может один человек! Он может изменить ход истории. Он может изменить мир. Он может выиграть любую войну. Когда континенты меняли свои очертания, а государства были малы словно дети, кто вершил судьбы человечества и творил подвиги? Каждый раз это был один человек. Кто может переломить ситуацию в нашу пользу и исправить ту историческую ошибку, которая продолжается уже третье десятилетие. Как всегда это может сделать один человек. И этот человек… каждый из Вас. Каждый из Вас это армия, способная взять любой замок, выиграть любое сражение, разбить любого врага! Каждый из Вас… а вместе мы несокрушимая сила, равной которой на свете еще не было!! Так почему бы нам не заявить о себе?!!

Старшины ошеломленно смотрели на разворачивающееся перед ними действо. Сотар — всегда спокойный, уравновешенный и дальновидный, сейчас был похож на одержимого шамана. Он энергично взмахивал руками и выкрикивал бьющие, словно мечом речи. И его поддерживали! Возможно, не существовало в мире другого племени, способного заразиться в одной речи такой яростной решимостью, кроме Вольных. В любом цивилизованном городе запала оратора хватило бы лишь на пересуды и сплетни, на которые способны ослабленные бытом изнеженные беонты. Но среди Вольных его слова действовали как поднесенный к промасленной пакле огонь. Слушая Сотара, Вольные одобрительно кивали головами и поддерживали его согласным ворчаньем.

— Мы можем отомстить за Старого Вирта, как делалось это всегда и забыть, утолив жажду единиц из вас! Сколько поедут туда? Сотня? Две? Это ли возмездие за Вирта и всех кто жил и умирал в нашей земле? Это ли дело для воинов? Мы можем и дальше жить в мелких набегах, считая крохи, а можем сделать большее. Встать вровень с нашими великими предками, наводившими ужас на весь мир! Войти в легенду, со славой и королевской добычей! — Его просто трясло. Барлейт начал ощущать это давно забытое чувство. Прилив сил, который дают витающие в воздухе эмоции. Чистую силу. — Здесь есть воины?

— Да!!!!!

— Вы хотите, пощекотать пятки Бестигвальдской сволочи?!!

— Да!!!!

Старшина в малиновом поясе попытался было перебить Сотара, почувствовав, как далеко может зайти моментально накалившаяся ситуация. Он попытался обернуть все в шутку:

— Хорошо сказано, Сокол, — запанибрата приблизился он к Сотару, напуская на себя вид эдакого солидного папаши, которому принадлежит конечное право решать. — Мы подумаем, над твоей байкой, право слово, подумаем…

— Я обещаю вам много крови и много добычи! — перекрывая голос старшины, буквально взревел Сотар. Выхваченная из ножен сабля заставила Вольного испуганно отшатнуться. В толпе тут же захохотали. И смех этот убил последнюю надежду заставить Барлейта замолчать. — Обещаю битвы и победы!

— Ну, хватит! — обеспокоенно попытался перебить Сотара другой старшина, но из возбужденной толпы тут же раздались возмущенные крики:

— Заткнись!

— Дай ему сказать!!!

— Молчи!!!

То кричали жадные до битв предводители. Сотар же продолжал:

— У вас нет лордов, но я и не требую присяги! Прошу лишь одного, готовности идти и воевать! Вы готовы побеждать и подтверждать, что вам не писаны правила! Что вы Вольные, а не вчерашние селяне и холопы! Вы хотите благородной крови?!!!

— Ты хочешь идти на Бестигвальд? Хочешь использовать людей в сведении личных счетов?! У короля стотысячное войско! — взревел оскорбленный криками старшина. Сотар высокомерно поглядел на оппонента:

— Вольные побеждали и большие войска. У вас короткая память, но я помню, какими были походы Вольных в старые времена. Не отрядов, идущих в набеги — а армии, побеждающей своим несравненным умением! Бестигвальд слаб как никогда — его дворянство слабо и изнежено. Мы встряхнем его! При вас, здесь и сейчас я отказываюсь от титула лорда Бестигвальда, и желаю присоединиться к Вольным, как брат и товарищ! Если вы пойдете за мной, возможно не все из вас доживут до зимы, но клянусь, это будут веселые месяцы! И те, кто дойдет, еще будут пировать вином из погребов Южной Короны! Что может быть слаще войны и побед?!!! Я сам приведу вас к победе!!!

Упоминание о Дрейнах завело толпу еще сильнее, хотя глядя на потрясающих саблями и мечами Вольных, казалось, что больше уже некуда. Голодные до борьбы и богатств, которые сулила война, они имели все, что было нужно. Кроме вожака. Стоящий у кромки людского моря Барлейт с удовольствием услышал, как рев голосов складывается в скандирование:

— Со-кол! Со-кол! Со-кол!!!

Он увидел, как серьезно смотрел на него из первого ряда Грив. В глазах Кривоноса отражались ночные огни, из-за блеска которых он казался существом из другого мира, накинувшим человеческий вид, словно одежду. Губы мага беззвучно шевелились, но Барлейт понял вопрос.

«Да. Черт возьми, да! Я был неправ. Спутал камень, с серой тенью, колышущейся на изменчивых волнах жизни. Я ошибся, и понял это, лишь потеряв. Я всего лишь человек. Но и они тоже люди. И теперь настает их время терять…»

ГЛАВА 5

— Нападай, нападай, нападай! — азартно орали, лупя кулаками по скамейкам молодые офицеры, жадно пожирая глазами усыпанную желтым песком площадку, на которой двое одетых в мешковатую тренировочную форму парней состязались в фехтовании. Бой шел в полную силу, поэтому гонористые дворяне предпочли оставить сабли в покое и орудовали деревянными клинками, охотно обрушивая их, друг на друга. Эмоциональные возгласы обряженных в кружева барышень с успехом заменяла эмоциональная брань мужчин.

— Давай, Шаб, я на тебя золотой поставил! — громче всех визжал молодой человек с округлым лицом, похожими на бантик губами и совершенно не подходящими ему нашивками капитана королевской армии. Инвестиция не была напрасной, ибо Шаб — более воинственный и агрессивный, чем его соперник, очевидно и без посторонних подсказок был намерен одержать победу. Нанося почти беспрерывные серии ударов, он с ревом теснил противника, пока не сбил его с ног и не приставил к горлу поверженного кончик деревянного меча. Противник со стоном и усталым смехом поднял вверх два пальца, признавая поражение.

— Да! Да! — закричал капитан, триумфально вскидывая пухлые волосатые кулаки. — Так его! Эй, Хитнер, живо гони мои деньги!

Получив выигрыш, капитан довольно растянулся на лавке, обводя прочих снисходительным взглядом. Пока рядовой состав усиленно тренировался во внешнем дворе, муштрой заслуживая право носить коронованного льва на панцирях, офицеры тоже не теряли времени, совмещая приятное с полезным. Тренировку с азартными спорами.

— Следующая пара! — скомандовал капитан. — Колин и Виз!

Услыхав свое имя, Визерий весело подмигнул компаньону и, распустив гайтаны, сбросил удушливый ментик на скамью, оставшись в свободной светлой рубашке с подкатанными до локтей рукавами. Блеснул, играя на солнце простенький браслет с вправленными в него камешками медово-медного янтаря.

— Ну что, будущий капитан Сотар, — хмыкнул лейтенант Колин, крепкий шатен с невыразительным, словно специально созданным для войн лицом. — Совсем скоро засядешь за картами, и тренировки перестанут быть для тебя постоянной обязанностью — будешь хлестать вино, да следить за соблюдением требований отцов-командиров. Ну да я тебя по старой памяти уважу в дорожку.

— Приятно, что ты решил послужить ковриком на этой дорожке, — в тон ему, проверяя баланс деревянного клинка, откликнулся Визерий. — Обещаю стелить не слишком жестко.

Последние дни слух о скором повышении сына лорда стал главной темой для обсуждения и подшучиваний между его сотоварищами по рангу. Тем не менее, с Колином у Визерия были скорее дружеские пикировки, в отличие от многих других, в чьих взорах Виз не раз замечал ненависть. «Куда смотрит король? Чтобы нами, чистокровными беонтами, командовал какой-то крысиный поскребыш? Грязный велон?» В глаза, однако, такого говорить не рисковали, закономерно побаиваясь кулаков и сабли «грязного велона» заслуженно слывшего в числе лучших воинов королевского полка.

Впрочем, на велона Визерий был похож разве, что черным цветом спадающих на плечи волос. У него было утонченное, немного бледное лицо, краснеющее лишь в припадках гнева, и лукаво блестящие зеленые глаза. Забываясь, он часто насмешливо щурился и кривил губы чуть-чуть в одном лишь намеке на улыбку. В его осанке, манере держаться и неожиданной привычке к иронии чувствовался отпечаток цивилизации, превращающий «дикое» в «элегантное», а «грязное» в «необычное». Иными словами женщинам он нравился.

Они одновременно ступили на песок и шутливо отсалютовали друг другу. Но стоило прозвучать команде, как атмосфера дружественности едва-едва успела вспорхнуть к небу, словно переполошенный криками толстый голубь, гулявший по деревянной балке над головами противников. Серое перо, кружась, опускалось вниз и в какой-то миг, попав под мощный поток загребающих воздух клинков, отлетело в сторону. Этот бой был легким. Несмотря на решимость Колина, и его напористую, сходную с Шабовой манеру атаковать, ничем новым удивить Визерия он не мог. Разумеется, никто не назвал бы поединок, игрой в поддавки — Колин умел заставить любого попотеть, не давая и мига передышки в бою. Но в один прекрасный момент Виз, подметив ошибку соперника, ушел от выпада и, рубанув изо всех сил, просто выбил оружие из рук лейтенанта. Клинок отлетел прочь, взметнув ярко-белое облачко песка, а сам Колин недоверчиво уставился на опустевшие руки.

— Туше, — усмехнулся, утирая с разгоряченного лба пот Визерий. — И знаешь, пожалуй, когда я стану капитаном, я предпочту остаться здесь и напоминать тебе кто здесь главный.

Соперник пренебрежительно фыркнул, но тут же заулыбался сам и поспешил пожать руку Сотара. Визерий пробежался взглядом по лицам зрителей, отмечая привычные для себя эмоции. Ледяная вежливость, иногда высокомерие и совсем редко дружелюбие не зацикленных на родовой чести дворян, но собратьев по оружию.

— Ну как, это все на сегодня? — полушутя спросил он, поигрывая клинком. — Никто больше не желает растрясти жирок?

Шептавшийся с капитаном, белобрысый Ларс Мисгерд один из многочисленного потомства главы королевской разведки неожиданно отозвался:

— А, что велон, раз здешние мужики позабывали яйца дома, я сам преподам тебе урок.

На него тут же недовольно заворчали:

— Полегче с выражениями, мужики в поле пашут!

Но дерзко впившийся глазами в лицо Виза Ларс на это не обратил никакого внимания.

— Только ради чего ж мне вставать, если я не получу ничего кроме удовольствия видеть как наша чернобровка жрет песок? — осклабился он, подозрительно смелый сегодня. — Предлагаю биться на деньги. Исключительно, чтобы прибавить интересу — мы ж, все-таки не рабы в яме!

Предложение встретило у офицеров живое одобрение. Виз же терялся в догадках. С Ларсом у него были, пожалуй, одни из самых худших отношений в полке — этот пуще всех держался своей родословной и кичился дружбой семьи с самими ван Дрейнами, а потому не упускал возможности тактично уколоть Визерия. Но бойцом он был весьма посредственным, и, пользуясь дружбой с капитаном, старался никогда не попадать в пару с Визерием, предпочитая жалить словом. Так что же изменилось сегодня? Отчего он прямо таки лучится предвкушением какой-то выдающейся гадости?

— Ого! Да малыш Ларс рассчитывает исполнить сегодня две свои главные эротические фантазии! — засмеялся молодой Сотар. — Отходить меня палкой, да еще и заработать на этом? И под какой же интерес станем биться?

— Двадцать орлов! — выпалил, снимая с худых плеч верхнюю одежду Ларс. Среднее месячное содержание офицера со свитой составляло сорок. — Хотя я бы предпочел на пояс!

«А он и впрямь осмелел. В чем же дело? Я ведь видел, как он дерется, на что расчет?» — Визерий никогда не недооценивал противника. И твердо знал, что нет такой подлости, на которую не пойдет помешанный на благородстве беонт, чтобы досадить «выскочке». Даром, что ситуация внешне выглядела пристойной и вполне молодцеватой.

— Будь, по-твоему. Давай на пояс, — Сотар указал кончиком сабли на свой, оставленный на скамье серебряный пояс, с соколиной пряжкой. Формально эта вещица стоит орлов тридцать. Но для дворян пояса всегда были знаком чести.

На них уже вовсю делали ставки. В основном в пользу Визерия. Но Сотар видел тщательно скрываемую усмешку на лице капитана. Что-то он знает. Бой вряд ли будет честным. Так в чем же подвох?

Ларс, с хрустом размяв руки, достал со стойки один из клинков и ступил на горячий песок тренировочной площадки. Заправил под рубашку висящий на тонкой нитке блестящий кулон с вправленным в него камнем и медленно встал в стойку. Лицо его стало похоже на раскрытый звериный оскал. Визерий неспешно встал в двух шагах от противника. Внимательно изучив противника он не нашел в том никаких внешних изменений.

— Начали! — выкрикнул командир. Бойцы помедлили мгновение и сошлись. Первый выпад Ларса Визерий парировал, с присущей таланту небрежностью, поражаясь глупости и самонадеянности белобрысого. И, решив проучить его, атаковал сам, найдя брешь в обороне соперника. Мечи вдруг сплелись в замысловатую конструкцию, бойцы приклеились друг к другу, словно страстная парочка — все происходило почти моментально, — Визерий разорвал дистанцию, но клинок Ларса снова поймал его оружие, вовлекая то во вращение.

«Да как он…» — не понимая в чем дело, Виз снова сделал рывок и тут его бок обожгло. Сильнейший удар заставил Сотара пошатнуться и сразу же пропустить второй удар — по локтю левой руки. Мелькнувшее в смазанном вихре лицо Ларса было преисполнено величественного презрения. Третий удар Виз все же сумел парировать, скорее на чистом везении, чем на мастерстве, но выиграл тем самым несколько мгновений. Крутанувшийся с мечом в руке Ларс походил на танцора, исполняющего свой коронный танец.

«Как же он меня… ловит?! Кто учил его такой защите?» — Визерий не мог поверить своим глазам, потому что совершенно точно знал: никогда прежде Ларс не демонстрировал ничего подобного. Он снова и снова повторял свои нелепые ошибки, но теперь из каждого неверного замаха, из каждого промаха и просчета следовало нечто невообразимое.

Офицеры на лавках голосили, что было мочи. Они видели как Виз, пропускает удар за ударом, пытается собраться с силами… но впустую. Ларс явно вознамерился выполнить свое обещание… А Визерий даже не мог понять как ему это удается.

— Что такое, велон? — издевательски поинтересовался Ларс, когда Визерий пропустив мощный, едва не раздробивший удар по плечу, едва-едва сумел избежать попадания в бедро. — Недостаточно тренируешься? Или в тебе просто слишком много дурной крови?

Со стороны скамей доносились разочарованные выкрики. Ощущающий как горит все тело Виз, глянул в сторону зрителей.

— Переоценили они тебя, — хихикнул, подчеркнуто медленно приближаясь, Ларс. Ему невдомек было, что застывший на месте Виз, глядит вовсе не на зрителей.

Он заметил это случайно, почти чудом.

Налитая в объемный стеклянный графин, стоявший на столе за спинами зрителей, вода ощутимо потемнела. В первый миг Визерий принял это за обман глаз, из-за того, что он со света глядит в тень настила. Но нет. Прозрачная жидкость действительно потемнела. Не очень сильно, но достаточно узнаваемо для того, кто знал, как реагирует вода на близость источника рудной магии.

«Кварц! — осенило его, переводящего взгляд на фигуру Ларса, на шее которого болтался новенький кулон. Оригинальный, но по виду достаточно простой для чванливого Мисгерда. — Ублюдок использует против меня кварц с талантом фехтовальщика! В тренировочном бою!!!»

Все ставало на свои места. Необъяснимое мастерство и отточенная техника Ларса имела свою цену. Измеряющуюся в золоте, которое вывалила его семья опытному рудному магу и неизвестному мастеру, который позволил вложить часть своего навыка и поместить его в Камень Новичков[17]. А Ларс, стало быть, гордость семьи — вопреки байкам и старым поверьям далеко не каждый дворянский род мог похвастаться собственным рудным магом.

Рубящий удар пригнул Визерия к земле. Торжествующе взметнулся вверх меч Мисгерда — отбить этот удар можно. А вот следующий уже вряд ли. И едва ли Ларс сдержит руку. Поражение? Грозящий насмешками над его именем, перечеркивающий всю колоссальную работу по созданию репутации, проигрыш?

Солнечный свет падал сверху подобно острым стрелам, заливая глаза, смазывая черты лица Ларса. По коже градом катился пот. Тело ужасно болело, просто горело немилосердным огнем. Меч Мисгерда начал движение вниз. Ну, ты сам захотел. Янтарь на руке потеплел, в ответ, на просьбу владельца отдавая силу, ласково, как способен только этот камень, оставляя на пересохших губах медовый привкус. Зрачки Визерия сузились, отвечая на замедление всего окружающего мира. Ворованное магией движение Ларса стало плавным, словно проходя через толщу воды. Крики офицеров растянулись, как фальшивые ноты, в единый низкий рев. Вода в графине потемнела почти дочерна. Хорошо, что никто этого не видит.

Если бы Визерий проделывал это в первый раз, одна такая перемена смогла бы привести его в оторопь. Но он считал себя опытным и знал, что следует делать, и что нельзя попадаться в ловушку кажущегося бесконечным времени…

Для зрителей, видевших поединок обычным для себя образом, облитые светом Ларс и Визерий предстали двумя призраками. Ловкими и быстрыми. То есть быстрым, конечно же, был черноволосый призрак. Молниеносно быстрым. Никто не понял, когда он успел парировать удар Ларса и снова оказаться на ногах. Мисгерд вдруг отчаянно взревел, послышался сильный шум ударов — одного, другого, третьего. Деревянная палка Визерия рубила его по конечностям, заставляя выть от боли, теряя приставшее воину самообладание. С резким хрустом его обретший второе дыхание меч врезался в ребра белобрысого дворянина и в ту же секунду, подбив Ларса под ноги, Виз отправил противника на песок.

Мгновение все растерянно молчали, разглядывая тяжело дышащего Визерия в потемневшей рубахе, со слипшимися на лбу волосами и жалко всхлипывающего, поджимающего под себя ноги Ларса.

— А вы вообще в курсе, что это была тренировка? — глуповато спросил Шаб.

— О-ох! — стонал обнимающий ребра Ларс. — Убил меня! Убил меня к чертям, сволочь! Сраный велон! Помогите кто-нибудь!

— Огненное погребение оказать? — кисловато предложил круглолицый капитан, неохотно раздавая золотые монеты подчиненным. Он, похоже, об обмане знал с самого начала, поэтому, когда Визерий помогал беспомощному сопернику доплестись до лавок, старший офицер очень пристально смотрел на Сотара и с непонятными нотками в голосе сказал:

— Похоже в тебе благородной крови все же больше, чем велонской. Пожалуй, хватит на сегодня, а то у меня так не останется ни одного боеспособного помощника!

Вода в графине за его спиной светлела, избавляясь от черноты.

— Эгей, — воскликнул сообразительный Колин, — Да у нас здесь была просто тренировка месяца! И клянусь серебряной бородой Прародителя, вечером за это стоит выпить!

Зло отдувающийся Ларс, ронял полные ненависти взгляды на жадно прильнувшего к ковшику с водой Визу и требовал медика, очевидно едва сдерживаясь, чтобы не потребовать слуг и паланкин, ибо сам двигаться был решительно не в состоянии.

— О, — пробубнил кто-то, — Сотар, вот и твоя нянька пожаловала.

Визерий через плечо оглянулся. Заика стоял в каменном проходе под приколоченным над аркой щитом, зажав под мышкой взятые в библиотеке рукописи. Простолюдин не имел права вмешиваться в разговоры рыцарей и, по мнению большинства, играл роль собаки при хозяине. Собственно Заику такая роль вполне устраивала. Более того, на людях, он настойчиво стремился поддерживать этот образ. Колокол на башне, возле здания казарм гулко и мощно ударил четыре раза.

— Ну что ж, — скрывая тяжелое дыхание и дрожь в пальцах, объявил Визерий. — На сегодня повинность может считаться отбытой, поэтому… мое почтение, капитан.

— Заходи вечером в «Дукат», — поспешил предложить Колин. — И не забудь: ставит победитель.

— Точно-точно. О победителях: чуть не забыл, — набросив куртку на плечи и перепоясавшись, Визерий подошел к Ларсу, протягивая руку. В которую Мисгерд, сдержав плевок, опустил свой пояс.

— Может лучше золотом? — ах как сплелись в его взгляде ненависть и надежда!

— Честь дороже золота, — ответил Виз, старой дворянской поговоркой и взял широкий пояс, демонстративно рассмотрев, как переливается на солнце чудная золотая вязь. Его веселила злость в беонтских глазах.

… Когда они шли по городу, Заика довольно долго молчал. Белые стены казарм остались за площадью с фонтанами, где в летнюю жару нежилось множество горожан. Справа, за высоким мостом виднелись обелиски Королевской Площади, заметные лучше шпилей дворца. Шесть длинных темно-серых игл, подобно драконьим костям грозили небу и внушали всем смотрящим на них почтение. Эти обелиски были вечным напоминанием, по иронии судьбы поставленным лет сорок назад, во времена его деда. И символизировали они, опоры престола. Величественные Стиариды, первые из королевских вассалов. Воинственные Клеархи, всепобеждающий меч, живущий в войнах. Гордые Логвеллы, для которых нет ничего важнее чести. Таинственные Фолкены, одетые в паутину слухов, ловящие ветер перемен. Высокомерные Дрейны, пчелы добывающие золото и всегда готовые пустить в ход кнут. И наконец, Сотары. Младшие из всех. Вечная уступка, в пользу порабощенного Велона; смотрящие за беспокоившими дворянские поместья Вольными.

— Мне-е казалось, молодой лорд понимает, как опасно использовать магию, — смешно шаркая по брусчатке мягкими сандалиями, вдруг сказал Заика, отвлекая Визерия от обелисков. Сутулый и низкий на фоне Виза, со смешной плешью на макушке, в серой, безликой хламиде, перетянутой простым кожаным поясом, отличающей его от рабов (свободный велон в столице! Ужас!) совершенно не впечатлял на фоне плечистого и высокого черноволосого красавца. Да уж, он не имел выразительной физиономии, глубоких глаз, и красивого голоса. Но его умению выразить сомнение в душевном здоровье собеседника не было равных.

— Он первым начал, — чувствуя всю смехотворность такого оправдания, огрызнулся Виз. — У него был кварц с умением фехтовальщика!

— Я заметил, — невозмутимо сообщил Заика, посторонившись с дороги тяжелой кареты. — И что же молодой лорд? Неужели он увидел в том небольшом жульничестве повод для дополнительного состязания? Как щенок, гоняющийся по лужку за кошачьим хвостом, тут же воспользовался своими блестящими возможностями.

Если бы кто посторонний услышал, как велон говорит со своим лордом, он бы несказанно удивился — за такие речи, прислугу должно было ждать наказание от порки до вырывания языка. Но на самом деле Заика не был ни рабом, ни прислугой. Он был наставником, которого давным-давно Сотар нанял своему старшему сыну. Для обучения того письменности, истории, манерам (хотя эти уроки Визерий по сей день благополучно пропускал мимо ушей) и магии.

— Небольшое? — возмутился, мимоходом улыбнувшись какой-то симпатичной девушке в милой шляпке с розочкой, Визерий. Девушка, заметив, небрежно повешенный через его плечо богатый пояс и саблю на бедре, восхищенно затрепетала ресницами. Опекающая её старая служанка сердито поджала губы. — Да он бы мне голову расколол как арбуз! Кого бы ты тогда доставал своими проповедями? И потом, никто ведь ничего не почувствовал — среди них было всего два мага, то есть три если считать Мисгерда, но все они слабаки!

— Молодой лорд, конечно же, помнит какую опасность, представляет работа с камнями?

— Опасность? Да о чем ты, янтарь один из немногих камней-посредников, которые невозможно разрушить в ходе использования! — сказал Виз и тут же пожалел о сказанном.

— Молодой лорд захочет сам рассказать, какие еще бывают опасности от использования янтаря?

Они мало-помалу приближались к особняку, принадлежавшему отцу Сотара, в котором Визерий жил, минуя стоящие на каждом перекрестке внушительные мраморные скульптуры рыцарей в древних доспехах, окруженные красивыми алыми розами. К сожалению «мало-помалу», не позволяло форсировать избитую тему.

— Ну да, ну да, — недовольно, но покорно припомнил Виз. — Янтарь, обычный янтарь, дает время, но взамен ускоряет кровь. А её ускорение может привести к тому, что любая полученная в таком состоянии рана, может стать смертельной, а любой порез, обернется кровопотерей.

Тут только Заика соизволил оглядеть Визерия, как бы невзначай остановивши взгляд на местах, в которые пришлись удары деревянного клинка.

— Молодой лорд, вероятно, знает о таком явлении как внутреннее кровотечение? Это радует, очень радует. А еще молодой лорд, раз уж мы коснулись темы, желает более глубоко раскрыть свои познания относительно камней.

Подобные опросы Заика устраивал своему подопечному с момента их первой встречи. С тринадцати лет. Вот уже почти семь лет.

— Существует несколько видов камней, с которыми может обращаться рудный маг, — заученно начал Визерий. — Шесть видов, не считая разновидностей имеющихся у кварцев и янтаря. Камни способные отвечать магу так же именуются посредниками, потому что дают накопленную в природе Силу, и позволяют использовать её эффект в двух направлениях. Для изменения своих возможностей и для изменения внешнего мира.

— Молодым лордом овладело красноречие, и он желает поделиться знаниями касательно вреда, который может принести использование каждого вида посредников.

— Не буду я этого делать! — возмутился Визерий.

— У молодого лорда плохая память?

— Да я все это уже наизусть знаю!

Подобное утверждение казалось, позабавило прижимающего к груди свои бесценные фолианты Заику.

— Значит память лорда не плохая, но ограниченная? «Это» он помнит наизусть, а то, что если его способности внезапно обнаружатся, да еще и выплывет то, что они превосходят по глубине способности большинства худо-бедно справляющихся с кварцем дворян, это неизбежно вызовет массу вопросов и проблем для него самого и всего его рода? Как насчет помнить это?

— Да кто их здесь обнаружит-то? Никто в армии ничего не подозревает!

— Интуиция подсказывает мне, что Видящие зовутся так нем только по причине наличия у них аж двух глаз, — поджал губы Заика. — Лорд Сотар очень огорчится, если по моему недогляду что-нибудь случится с его сыном и…

— О!!!

— Что? Где? — сбился с мысли наставник, оглянувшись по сторонам.

— Нет, ничего. Просто хотел сказать, что мы пришли, — с нескрываемой радостью оборвал Заику, которого так и тянуло назвать занудой Виз, указывая на увитое плющом серое здание особняка, похожее на миниатюру старинного замка. — Мы дома. У меня, знаешь ли, на вечер были кое-какие планы, поэтому я с твоего позволения займусь приготовлениями.

… Найти их компанию не составило труда. Кто рассказывает скабрезные истории громче Колина? Кто задиристей Шаба? Кто пьет больше Хитнера? Приходя в облюбованную офицерами королевской армии таверну «Золотой Дукат», в многообразии собирающейся там публики их было невозможно не заметить.

— А он ей и говорит: «Рыцари с дам денег не берут»! — заканчивал очередную байку Колин, тиская сидящую на его коленях девицу в просторной красной юбке. Компания залилась дурашливым хохотом.

— Ну, со мной милый рыцарь так не поступит? — игриво спросила брюнетка, проводя ладонью по небритой щеке офицера. Колин только усмехнулся, скользя пальцами по её гладкой ноге.

За круглым, уставленным преимущественно питьем, столом обреталась компания из троих одетых в офицерские мундиры дворян и пятерых девушек. В середине, на медном блюде возвышался зажаренный аппетитно намасленный гусь. Рядом — золотистые яблоки, персики и зеленый виноград.

— Где капитан? — полюбопытствовал Визерий, присаживаясь на пустое место, рядом с Колином. Шаб, что-то проворчал, уделяя больше внимания задорно хохочущей жгучей брюнетке в голубом платье и ее кудрявой подружке топящей лицо в кружке со сладковатым вином. Вместо него ответил Хитнер:

— Будет позже. Его вызвали во дворец, — сказал первый помощник капитана, задумчиво перебирая чуткими пальцами кругляши серебряных монет. Вечерний выигрыш. Хитнер был азартным игроком и проявлял свою страсть везде, где выпадал такой шанс. При этом — удивительное, для человека подобных увлечений дело, — чаще оставался в выигрыше, чем в проигрыше. Способен был играть на все и со всеми. Визерию говорили, что Хитнер был вхож в дома многих высокопоставленных придворных, объединенный с ними общим досугом. И если этот слух был правдив, то, скорее всего молодого офицера ждало великолепное будущее.

— Жаль, не увидимся. Собственно я сегодня должен еще кой-куда заскочить, поэтому… А что Мисгерда тоже «вызвали»? — наполняя кружку арлийским, спросил Визерий.

— Нет. Он сказал, что «одна мысль о том, чтобы пить с грязным велоном, вызывает у него тошноту», — увлеченный подсчетами Хитнер не утруждал себя этикетом. — Но думаю, забыл добавить в свой аргумент, что не желает пить с крепко поколотившим его велоном. С велоном, отнявшим у него подаренный папой пояс.

Еще одной удивительной чертой его характера было, подчеркнутое равнодушие к людям. Демонстрируя иной раз к ним, расположение Хитнер легко мог сказать как в глаза, так и за глаза любую гадость или услышанную где-то грязную сплетню. Единственным человеком в их компании, про которого Хитнер говорил только хорошее был их капитан.

— Ну, тошнота это не так плохо. Главное, чтобы на соленое не тянуло, а то я и в самом деле начну переживать, — отметил Виз. — Лиама, стало быть, нет по той же причине? Из расовой солидарности?

— Нет, Лиама нет по другой, — подмигнул ему Колин, запуская пальцы под юбку своей спутницы. — Он сейчас на вечернем рандеву с одной интересной и благородной аристократкой. Натягивает на член очередную благородную щелку. И где только находит их?

— Шутишь? — фыркнул Шаб. — Они сами его находят. Вешаются на него, как…

— Дружи с Кейлиной ван Дрейн и у тебя будет все то же самое, — Хитнер уставился на Шаба, отмечая его литые мускулы, короткую военную стрижку, и тщательно выбритое лицо, которое можно было бы назвать мужественным не выгляди оно откровенно глуповатым. — Впрочем, нет. Не будет. Ты не достаточно высокороден, а это знаешь ли, главный элемент успеха в обществе.

— И хрен с ним! — не очень-то расстроился Шаб, прижимая к себе девиц покрепче. — Мое общество ничуть не хуже. Да малышки?

Малышки ответили согласным щебетанием. Причем одна умудрилась сделать это, не переставая пережевывать отправляемые в рот одну за другой крупные виноградины с подноса. Шаба откровения Хитнера совершенно не трогали. Он и сам прекрасно знал, что никогда не сумеет подняться высоко в благородном обществе, но не придавал тому большого значения. Просто потому что и так обладал всем, за что ценил и любил жизнь. Драки и бои, в которых можно доказать свое превосходство, выплескивая избыток ярости. Женщины и вино — удовольствия для настоящего мужчины, в которых Шаб не знал меры. И, конечно же, почитание и страх, которых ему с лихвой хватало в глазах велонов и простых граждан.

— Не хочу сплетничать, — начал Хитнер дежурной фразой, с которой начинал почти все свои сплетни, — Но раз уж речь зашла о Кейлине, я недавно слышал, кое-что очень интересное.

— Ох, опять эти пересуды… а, что конкретно ты слышал? — сперва поморщился, но тут же заинтересовался Колин. Дочь ван Дрейна всегда была достаточно распространенной темой для всяческих слухов. Столичные офицеры любили пошептаться о красотках высшего света и их вольных нравах, отчаянно привирая — как подозревал Визерий, — из зависти от их недоступности. Притом, что многие из них никогда и в глаза не видали предмета своих обсуждений.

— Говорят, она переспала с сыновьями всех лордов, — вставил реплику Шаб.

— Ну, это все слышали, — кивнул с серьезной миной Колин. — Виз, давно хотел спросить как она в постели?

— Увижу, расскажу.

Одна из девушек залилась смехом, одаряя Визерия пылким взором, обещающим незабываемую сладость всего за несколько монет. С жалованием у лейтенанта все было в порядке, да и отцовские деньги не переводились, но к женским чарам он остался чужд.

— Если вы уже наговорились, то может быть, я все же закончу? — недовольно осведомился первый помощник капитана. Он терпеть не мог, когда его перебивали. — Мне вот, одна пташка напела, будто бы Кейлина, весьма охотно занимается… сводничеством.

Визерий поморщился, переводя взгляд вглубь зала.

— Чем-чем? — переспросил Колин.

— Сводничеством. Поговаривают, — он сгреб столбики серебряков со стола, — будто бы эта куколка знакомит своих подружек, из тех, что пресытились напудренными кавалерами, с такими парнями как наш Лиам… и другими. Посмазливее — для утех. Да побогаче — для счастливых замужеств. И делает это очень не бесплатно.

В воздухе пахло вином и горячкой человеческих тел. И вот к нему примешался еще один запах, который очень не понравился Визерию — запах грязных пересудов.

— Чушь, — фыркнул он. — Такие выдумки изобретают болтливые прачки да рассказывают всем подряд! Сводничество в высшем обществе?

— Ты утверждаешь, что я рассказываю выдумки? Байки?! — в глазах Хитнера появился острый блеск.

— Нет. Байки, это страшилки про Медового Человека[18]. В них истины больше, — резковато бросил Виз.

— Это правда. Чистейшая как слеза девственницы.

— И мифическая как рог единорога.

Первый помощник капитана зло уставился на Визерия через стол. В его взгляде не было ничего, что могло бы свести возникшую перепалку в ранг шуточек. «Больно ты храбрый стал, — говорил этот взгляд, — когда тебе стали прочить капитанскую должность».

— Виз-Виз, ты чего! — поспешил вмешаться почувствовавший напряжение Колин: — Кому какое дело до подобной болтовни? Ну, сплетня и сплетня, чего ты взъелся? Тем более про Дрейнов! С каких пор ты полюбил их?

— Причем здесь это? Кейлина на самом деле может быть той еще стервой, — неспешно, давая почувствовать вескость своих слов объяснил Визерий, не обращая внимания на поджавшего губы Хитнера. — Мне просто неприятно копаться в подобных сплетнях. Как в болото лезть. Может быть лучше поговорить о чем-нибудь другом?

Он хотел добавить еще кое-что, но вдруг осекся. Странное чувство, коснулось кожи и пробежалось вдоль позвоночника к шее. Визерий прислушался к себе, не обращая внимание на удивленного Колина и зло блестящего взглядом Хитнера. Что, что, что это за странное ощущение?

И в тот самый момент, гостеприимно горящий в светильнике над третьим слева от них столом огонек, дрогнул и загас. Стол, разделявший сидевших за ним двоих мужчин, полетел на одного из них. Второй, не медля ни секунды, бросился к выходу, по пути оттолкнув с дороги завизжавшую девушку в кружевной юбке. Отчаянно быстро, словно пойманный за руку вор.

— Стоять! — зло пролаял кто-то из зала. Сидевший у выхода ни чем не примечательный горожанин ловко поставил беглецу подножку и когда тот растянулся на полу, умело навалился сверху, забирая под себя руки. Упавший рычал и как мог извивался, дергая обутыми в коричневые башмаки ногами.

— Какого черта там происходит? — забеспокоился Колин. Шаб оставил кружку в сторону, внушительно опершись кулаком о столешницу. На его лице Визерий увидел знакомое по поединкам выражение агрессивной готовности к взрыву.

— Успокойтесь, — бросил им, голосом резким как удар копья, проходивший мимо мужчина. Его взгляд нашел глаза офицеров. Колючий и леденящий. Черная одежда едва слышно шелестела на ходу. Девица на коленях Колина испуганно зажала рот рукой. Спина Визерия облилась холодным потом.

— Видящий, — тихо, нехотя отводя взгляд, прорычал Колин. — Откуда он здесь взялся?

Вопрос был вполне понятный — зал «Дуката» был отлично освещенным и не слишком большим. Человека единственным светлым пятном, в одежде которого была фиолетовая лента в шляпе, сложно было не заметить. И все же, судя по оцепенению в зале, его не заметили. Никто.

Визерий внимательно рассматривал Видящего, который спокойно встав над поверженным пальцем указал своему подручному на пояс того. Спокойное лицо, всегда уверенного в себе человека, ухоженная русая бородка вокруг заостренных губ. Лицо не лишенное благородства — по некоторым слухам все Видящие были выходцами из знатных дворянских семей. Впрочем, по другим они все были призванными колдовством Стиаридов демонами.

— Сохраняйте спокойствие, — раскрывая переданный ему кошель неудачливого беглеца, объявил Видящий. — Все в порядке.

Многие тут же послушно уткнулись в свои тарелки. Но Визерий продолжал смотреть. Видящий кивнул своему помощнику и тот, на пару с выбравшимся из-под стола и с болезненной миной прихрамывающим напарником вздернули беглеца на ноги. Никто в столичной таверне даже не пискнул, когда человека вывели на улицу. Никто не поинтересовался, что именно в порядке и куда ведут провинившегося. Лицо Видящего, все это время, оставалось неизменно пустым. Ему так же не было дела до посетителей таверны, словно бы они существовали в каких-то разных мирах.

Виз опустил глаза на кошель в руке Видящего. Обычный темный мешочек на завязках. В таких хранят небольшие суммы денег. И драгоценности. Холодок вновь пробежал по спине, угнездившись на шее, в основании затылка.

«Что… что я чувствую? — поразился Сотар. И тут же понял: — Магия. Я ощутил камень. В кошеле кварц, хранящий в себе какое-то знание или талант, переданный рудным магом. А пойманный, почти наверняка посредник или продавец».

Видящий замер у порога, словно его окликнули по имени. Человек в черном медленно оглянувшись, уставил на Визерия свои страшные очи.

ГЛАВА 6

Всю ночь в окрестностях Вельбрега шел дождь. Притворившись летним ливнем — энергичным и быстропроходящим, — он обманул ожидания смертных. Вместо минут, растянулся на часы. Шумящие в листве и барабанящие по блестящим бурым стволам прозрачные струи, превратили дороги и перепутья в хлюпающую под конскими копытам грязевую массу.

Следующее утро было серым и пасмурным, лишенным намека на яркие цвета, словно летняя погода потерпела сокрушительное поражение, и заключенное в облачную тюрьму солнце теперь привиделось бы людям лишь с небесного эшафота.

Именно такое сравнение пришло в голову Глифта Логвелла, когда он, правя коня, спешил к укрывшемуся за островерхим березняком военному лагерю. Черный конь несся по неровной дороге, тяжело выбивая мощными копытами серые столбики грязевой влаги из размокшей земли. Вторя ему, тянулся следом еще десяток всадников — вассалы и верные слуги, сопровождали своего безрассудного лорда. Въехав под сень пахнущих свежестью и прелой листвой белых в подпалинах стволов, рыцарь нахмурился: за всю дорогу им не попалось ни одного конного разъезда или хотя бы завалящего караула. Здесь — на черной ленте дороги, — тоже не было ничего подобного.

«Этого и следует ожидать, когда командование отдают тем, кто о войнах разве что в книжках читал», — озабоченно думал Глифт, озираясь по сторонам. Может, хоть какую-нибудь засаду организовали? Нет — пространство между березками и гнущимся к земле зеленовато-желтым кустарником, было скорбно пустым.

Судя по красноречивым взглядам, которые бросали меж собой его воины, их посещали сходные мысли.

Лагерь, разбитый на равнине был достаточно велик — над палатками и шатрами висели, превращенные дождем в разномастные тряпки, несколько десятков штандартов. Здесь дожидались битвы тысячи воинов. Но подлинная сила Южной Армии, даже не думала скрываться под тентами или, матерясь на погоду, распевать гнусные песенки. Дальние холмы за лагерем — на них чернели неподвижные как скалы и смертоносные как стихии «драконы».

— Хм, неужто и Дрейны прикатили? — удивился Глифт, расслышав за спиной завистливые вздохи свиты. Да уж «драконы», новинка в оружейном арсенале Бестигвальда. Изобретение, превратившее осадные орудия, в оружие нападения. И уничтожения. Только ван Дрейны, по слухам непосредственно причастные к созданию «драконов», наравне с Стиаридами, имели у себя мастеров артиллерии. И только они могли снарядить ими армию.

… Но Каменных Ос в рядах Южной Армии не оказалось. Змеи, вепри и звезды, поднявшие ногу цапли, ощетинившиеся волки и медведи — на глаза попадалась почти вся геральдическая фауна оттиснутая в нагрудниках, вышитая на стягах и палатках. Однако изображения золотой башни на синем фоне не было нигде. Даже над командирским шатром, куда Логвелл направился первым делом, вызывая косые взгляды и перешептывания, сидевших под высокими навесами воинов.

— … Я еще раз вам повторяю, мы должны предвидеть все варианты! — встретил Логвелла отчаянный выкрик командующего Южной Армией офицера Гектора Страйта. Окруженный, готовящими реляции подчиненными и увешанными всевозможными побрякушками подручными, генерал Страйт как раз объяснялся со своими командирами. Подручные, в чине полковников и майоров, что доходчиво отражалось на шитых золотом мундирах, как могли, поддерживали патрона.

— Значит, пишите! — пользуясь паузой, возникшей из-за того, что у Гектора кончился воздух в груди, деловито распорядился его адъютант. — Пишите-пишите! Неприятельская армия, имела ощутимое численное превосходство.

— Какое? — тут же поинтересовался кто-то из скрипящих перьями. Адъютант задумался, дав тем самым выступить полковнику королевской армии, столь толстому, что из его формы можно было бы пошить неплохую одноместную палатку:

— Стойте! Неприятельская… звучит как-то глупо, — он подобострастно оглянулся на Гектора, задумчиво пощелкивая пальцами. — Как-то наивно, да?

— В самом деле, — призадумался Гектор. — Какие они «неприятели»? Разбойники!

Его ценная поправка тут же задала военному совету новый ритм.

— Разбойничья армия? — переспросил все тот-то же настырный писец.

— Неплохо… — неуверенно заметил адъютант, поддержанный несколькими кивками.

— Да не, — снова встрял толстый полковник, за чьим гонористым тоном, прослеживался опыт бывалого кабинетного полководца. — Разбойничья армия? Армии бывают только у королей — в столице этого могут не понять. Ватага!

— О! Ватага! — одобрил генерал Страйт, благосклонно посмотрев на толкового помощника, с которым был схож станом, словно родной брат. — Нет! Лучше банда!

Все приближенные разразились восторженными комментариями. Адъютант кисло посмотрел на полковника, но инициативу уступать тому не стал:

— А что с численностью? «Ощутимое численное превосходство»? Это же несерьезно — нужны детали, мы ведь армия! От нас ждут четкого ответа и ясности!

— Точно… точно… точно… — зазвучало с разных сторон.

— Может быть пятнадцать тысяч? — осторожно сунулся пред генеральское око высокий командир со звездным гербом на кафтане. Так как он представлял местное дворянское ополчение, то негласно считался более низким по своему рангу, чем офицеры королевской армии, специально прибывшие из Вельбрега, чтобы принять командование. И адъютант, и полковник, и прочие приближенные к генеральскому телу, посмотрели на нахала с одинаковым раздражением.

— Чушь… бред… ерунда…

— Кому это вообще нужно? Пятнадцать тысяч? — с мнимой жалостью спросил стушевавшегося командира адъютант. — Вы совершенно не понимаете сути военного управления. Пятнадцать тысяч! Ха! Пишите — «разбойничья банда превосходила части Южной Армии, под командованием доблестного генерала Страйта, в два раза»!

— В два? Как-то не впечатляет. Давайте лучше в пять раз! — обратил на себя внимание полковник.

— Да ну, — недовольно отозвался адъютант. — В пять? У нас ведь у самих девять тысяч. В пять, это ведь очень много…

— Э-э-э, не девять, а восемь тысяч четыреста человек, — снова не вовремя влез со своими поправками «звездный» командир, нервно подергивая бороду, но на него никто внимания не обратил.

— Это если выиграем, — резонно поднял вверх палец полковник. — А если проиграем, как тогда это будет выглядеть? Армию одолела ватага, всего в два раза большая? Представляете реакцию столицы?

Все сразу замолчали, глядя на генерала, возвышающегося промеж подчиненных как кит среди селедок.

— Может лучше отправить солдат рыть окопы и готовить оборонные укрепления? — вступил в разговор, вдоволь насладившийся сценой Глифт.

— В жопу укрепления, — немедленно откликнулся генерал, слишком занятый, чтобы обернуться на нового советчика. — Надо думать, как преподнести новость.

В отличие от Гектора, многие дворяне все же обратили свое внимание на Глифта.

— Лорд Логвелл, — с толикой растерянности проговорил один из них. Услыхав титул, офицеры дружно встрепенулись и даже генерал Страйт вздрогнул. Точнее сказать, учитывая его телеса — всколыхнулся. Грубое обращение к вассалу короля, могло создать неприятности любому, кто озабочен своей карьерой. А Логвеллы, хоть и не Клеархи, но вполне могут потребовать сатисфакции.

— Лорд, — натужно соображая как объяснить свою непочтительность начал генерал. Но очевидно все мысли в его голове не помещались, и большая часть благополучно разделилась между безвестным полковником и адъютантом.

— Благородный лорд Логвелл, — бросился спасать своё начальство от позора адъютант. — Генерал имел в виду, что огромное значение для лица королевской армии имеет отношение к ней в столице. Никто из приближенных к Его Величеству особ не смог лично присутствовать на поле боя, но все они ждут вестей. И от того, какие будут эти вести, зависит многое, в том числе и спокойствие добрых граждан. Мы армия — в пору, когда разбойники из числа отщепенцев разоряют имения дворян, за нашими успехами и неудачами следит весь Бестигвальд!

«И поэтому вы заняты не планированием битвы, а отписками, которые сделают вас героями таверн и салонов. Или помогут отбрехаться в случае поражения…»

— … вот поэтому-то мы все немного на взводе и генерал тоже. Он ведь человек, талантливый, но прямой, как и положено воину и рубит, так сказать, в запале…

По виду генерала можно было сказать, что он, если и рубит что, так это куски индейки за обеденным столом. Не забывая совершать кавалерийские налеты на стан свинины.

— Что известно о противнике? — решив не тратить времени на пустую болтовню спросил лорд.

Место у стола было освобождено моментально.

— Собираетесь повоевать? — как-то глупо удивился Гектор внешнему виду Глифта. В отличие от абсолютного большинства присутствующих Логвелл был закован в доспехи. Родовой барс грозно скалился с покрытого красной эмалью панциря. Влажно блестели изящно подогнанные друг к другу пластины на руках и ногах. Кольчужный горжет обтягивал мощную шею.

— Нет, это я от дождя надел. Так, что нам известно о противнике?

Вообще-то Южная Армия не подчинялась Защитнику Востока, да и сам лорд никоим образом не был с ней связан. Но властелин Гвиндейла был человеком добросовестным — стремился быть в курсе всех опасностей угрожающих его домену даже косвенно. И генерал Гектор не мог позволить себе ударить перед ним лицом в грязь.

— Это Вольные, — морща лоб, заявил он. — Банда в тысячу человек, или около того. Прут прямо на нас.

— Кто командует разведкой?

Генерал нахмурился и глянул на полковника.

— В своих предположениях мы полностью опирались на донесения союзников, — он, старательно щурясь, поискал глазами кого-то в шатре. — Посланников лорда Сотара.

Это уже было что-то. Глифт повернулся в указанном направлении уставившись на тройку облаченных в бригантины велонов. Чужеродный элемент на фоне беонтов и полукровок дворянского статуса. На фоне мехов и разукрашенных одежд.

Глифт остановил свой взгляд на одном из посланцев, узнавая его:

— Башивир? Что происходит на равнинах? Откуда эти Вольные вообще взялись? И почему лорд Сотар ничего не сообщил о разбойниках мне?

Собственно последний вопрос волновал Логвелла более всего. После того случая, той неприятности с Дрейнами, о которой судачили в обществе Барлейт отдалился от цивилизации еще больше. Прошли уже три недели, а он не отвечал на письма и вообще не подавал никаких признаков жизни. Глифт уже собирался навестить лорда Сокола лично, когда услыхал жалобы от дворян, имевших наделы в Велоне. Объявившаяся там крупная банда грабителей — то ли Вольных, то ли еще какой сволочи, разоряла поместья, жгла и убивала беонтов, вела себя бесцеремонно и дерзко. Но даже тогда от Барлейта не поступило ни словечка, хотя всегда прежде он предупреждал о подобном: подчас Логвелл даже помогал небольшому степному гарнизону своими войсками.

В глазах отвесившего поклон Башивира промелькнула смесь удивления и недовольства. Но Глифт этого не заметил. Он вообще был не силен в чтении лиц.

— Мой лорд обнаружил, что некоторое количество Вольных, сплотилось в крупный отряд и, нарушив многолетнее перемирье, занялись грабежами имущества собравшихся здесь благородных господ.

Присутствующие в шатре дворяне подтверждали его слова, выражая ненависть к «грязным рабам».

— И он предложил нам поймать разбойников в ловушку, — перебив Башивира, снова заговорил полковник. — Выманить их сюда, за Холодную Ленту и разбить всех до единого, чтобы не гоняться за ублюдками по степям. Совместно с военным гением генерала, был разработан план сражения. Лорд Сотар сам предложил силам Южной Армии объединиться с дворянами, для сокрушительного удара по разбойникам и вызвался выманить неприятеля к нашим позициям.

Он говорил с такой убежденностью, словно это должно было объяснить, отчего восьмитысячная армия не пошевелила пальцем, чтобы подготовить линии обороны, а ее командование вместо создания запасной стратегии развлекается написанием сказок. Глифт Логвелл укоризненно взглянул на Башивира. Ему было понятно поведение королевских вояк, надеявшихся, что Барлейт Сотар сделает за них основную работу, но от его понимания ускользало другое — зачем Сотар так рисковал собой? Его двести человек, против тысячи, когда в резерве остаются восемь тысяч — что за самоубийственные порывы?

— И что же, — спросил Глифт, — здесь все обеспокоены только формированием общественного мнения, а исход будущего боя никого не волнует?

Офицеры попрятали глаза. Генерал насупился. А вот дворяне ответили иначе. Из общего хора несогласных голосов выделился один. Скрипучий, как трухлявый сук.

— Мы выиграем, — сказал простужено сипящий старик в зеленом плаще, удерживаемом на хилых плечах внушительной серебряной цепью с большим рубином. Лицо, его, с широким ртом и выпученными из-под морщинистых век глазами было по-жабьи непривлекательно. — Разделаем их, как стаю белок. Они ответят нам за причиненное беспокойство. У меня дома, перед воротами, есть отличный крюк, на который я с удовольствием подвешу кого-нибудь из этих говнюков. Офицеры пускай выполняют свою работу, мы уверены в своих силах и вы не хуже меня знаете почему… — лоснящиеся губы раздвинулись, обнажая кривые желтые зубы. — Потому что эти разбойники, наверняка из бывших рабов. Они могут сколько угодно бегать от нас по полям, но в решающем столкновении их дерьмовые душонки быстро отправятся в пятки, как у собак, которые узнают хозяйскую плеть! А у нас есть плети, их станет на всех этих ублюдков!

И в подтверждение своих слов старик показал Логвеллу толстую нагайку.

— Вальдс дело говорит, — одобрительно подметили за спиной старика.

Вальдс. Золберг Вальдс. Золберг Сиплый. Глифт слышал о нём. Вассал и мелкий прислужник, управляющий велонскими угодьями семьи Винтархов — помощников и слуг, великих ван Дрейнов. Его крутой нрав и непримиримая жестокость была известна многим «рабам». В Велоне его именем пугали детей.

— Мы понимаем ваше беспокойство, — поддержал дворян адъютант, прикоснувшись ладонями к груди. — Но спешим заверить, что оно совершенно напрасно. Южная Армия одолеет неприятеля. И сделает это с блеском.

— Надеюсь на это.

Про себя же Логвелл подумал, что ему еще только не хватало разбойничьей орды в тылу владений. Ведь если нападающие прорвутся дальше, они тем самым окажутся между Вельбрегом, Южной Короной, Лирестом… и его долиной. И куда же они пойдут в поисках легкой наживы?

— С вашего позволения, мы продолжим, — важно повел рукой над головами писцов генерал. — До сражения еще уйма работы, и нам следует многое подготовить. Разослать депеши и расставить войска, проверить работу артиллерии, — он не удержавшись, похвастался: — Видали холмы? Тамошние крошки — подарок лорда Дрейна, разнесут не то, что тысячу… десять тысяч, разнесут в ошметки, за время которое надобно мне, чтобы перекусить до обеда!

Живейшая метафора покорила сердце Глифта. Он окончательно уверился в глупости командиров и мощи, доступных тому войск. Все как любит Его Величество. Что ж, остается только пожелать им удачи и спокойно проконтролировать исход сражения. Своими глазами, а, не читая сообщения.

— С вашего позволения я откланяюсь, — вдруг сообщил Башивир, — скоро должен прибыть гонец от моего лорда и я бы хотел его встретить.

Увлеченное командование благосклонно отпустило Плута.

— Лорд, не желает составить мне компанию на свежем воздухе? — поравнявшись с Логвеллом, спросил человек Сокола. Некоторые дворяне недовольно заворчали, не понимая, как позволяет себе наглый велон обращаться к сиятельному лорду?

«Теплота и сухость в компании благородных, или дождь и грязь, в компании бродяги-велона?»

— С удовольствием, — кивнул светловолосой головой Глифт и первым покинул шатер.

Дождевая вода стекала по промокшим матерчатым поверхностям, собираясь в отвратительно хлюпающие под ногами солдатских караулов лужи и мочила сапоги. Лилась на головы и одежду. Воздух полнился увлажняющей воздух сыростью и стелящимся среди палаток дымом костров, который, точно паутину постоянно разрывали ходящие туда-сюда люди. Слышались и смех, и ворчание, и мрачная брань, проклинающих погоду людей. Местами ощутимо пахло мочой.

— Твой лорд не предупредил меня, — с ноткой недовольства сказал Глифт, идущему рядом Башивиру, который пошептавшись, отпустил куда-то одного из своих подчиненных. Позади от них на некотором отдалении шли четверо «верных» Логвелла. Остальные воины остались под навесами у командирского шатра; слуги отправились в конюшни и на полевую кухню.

— Замыслы господина скрыты от тех, кто их исполняет, — с сожалением ответил Плут, натягивая на голову шапку. Водные капли лениво падали на черные плечи бригантины, стекая между металлическими заклепками. — Но думаю, он не желал подвергать вас лишнему беспокойству. Сами видите, что Южная Армия, значительно превосходит противника.

Глифту показалось, что Плут так насмехается над вояками, но лицо Башивира было по виду совершенно серьезно. Логвелл не привык вглядываться внутрь человеческих интонаций и читать между строк. Для него фраза «познать внутренний мир», имела только одно значение — связанное с копанием в кишках. Поэтому-то он никогда не задумывался над полутонами, почитая все, что кроется в словах, кроме самих слов интриганством и трусостью. А Башивир был для Логвелла в первую очередь воином, стало быть, человеком чуждым интриг и любой хитрости, кроме военной.

— Ты их видел? Офицеров? Если они и будут где-то являть чудеса тактики, так это в расстановке блюд на кухонном столе. Форменные халдеи. Они победят, но погубят при этом бездну народа! Сотар мог предупредить меня, я бы убедил Его Величество и сам взял командование!

Со стороны обоза пахнуло теплотой каши и солдатского супа. Сидящие возле приставленных друг к дружке телег, солдаты, прятались от дождя, и попутно обсушивая подмокшие ливреи с гербовыми нашивками, торопливо жевали горячую еду, запивая ее разбавленным пивом.

— Все, что не делается, лорд Логвелл… — неопределенно ответил Башивир, обменявшись взглядами с командиром прошедших мимо ополченцев. Велоны сутулились, жадно кутаясь в манты — бедного вида плащи, шитые из мешковины. Капюшоны у большинства были на размер или и того больше, неудобно падая на глаза. Оружие у них было таким же дрянным, как и одежда — кривые, с многочисленными зазубринами пики, и переделанные с плотницких да лесорубных топоры. Кто бы стал тратиться на каких-то велонов? — Но в решениях моего лорда, я не привык сомневаться. Вам не следовало здесь быть.

Глядевший на восток, туда, где равнина переходила в далекую, похожую на складку возвышенность рыцарь потер железной пятерней подбородок.

— Как он сейчас?

Плут не успел ответить. До Глифта и Башивира неожиданно докатился похожий на громовой раскат хлопок. А за ним следом, с разрывом в секунду еще два. Логвелл недоуменно оглянулся — звук катился со стороны холмов, — и в этот самый миг совсем-совсем близко, там, откуда они только что пришли, раздался ужасный грохот. Один из обедавших солдат от неожиданности подскочил, уронив миску в грязь, а его ближайший сосед поперхнулся, закашлявшись. И в ту же секунду площадка между телегами перестала существовать. Вместе с солдатами, костром, поварами, кашей и супом. Что-то рухнуло с неба, облеченное огнем и дымом, и вверх взметнулся подобный взбешенному духу Земли, смерч из камней, шипящей слякоти и горящих обломков. Волна горячего ветра ударила в испуганные лица людей, отражаясь от следующего за ней пламени, и закружила в себе истошные вопли горящих заживо.

А с хмурого неба продолжали с тревожащим душу свистом один за другим падать снаряды. В мгновение ока все смешалось — к обычному и каменному дождю добавился дождь из высвобожденного пламени.

— На нас напали! Атака! — заорали на разный лад перепуганные голоса.

Горело все вокруг: земля, шатры и палатки, утварь и обозы… бегали перепуганные, ничего не понимающие люди. Многие из них горели, стремительно превращаясь в живые факелы. Снаряд, переломав встретившиеся на пути тела, попал в деревянное заграждение, за которым бесились кони. Мимо Глифта пронесся, безжалостно растоптав двоих корчащихся на земле, оглушенных взрывом копейщиков, оборвавший привязь жеребец — в его гриве гарцевало пламя.

— Бежим! — крикнул Логвеллу Башивир, указывая куда-то в сторону. Очень вовремя крикнул, потому что они едва-едва сумели избежать потока бегущих, не разбирая дороги людей. Человеческого стада, в которое, позабыв себя, превратились обозники, воины, ополченцы и дворяне. Только выдающаяся сила, позволила Глифту устоять на ногах, когда их задел, едва-едва не опрокинув поток выпученных глаз и разинутых в бесконечном крике ртов.

— В сторону, в сторону, — утопая, почти захлебываясь, рычал Башивир, не чинясь, раздавая направо и налево удары. Еще несколько коней промчались через толпу, оставляя в ней просеку — у одного на спине сидел нелепо машущий саблей и перепугано орущий всадник в разорванном лиловом доломане. Буланый конь пугался крика и топтался на месте, сносимый безудержным потоком куда-то в сторону центра лагеря.

Наконец они выбрались, выкарабкались, превозмогая безумие потока, и привалились к обрушившейся деревянной изгороди, с недоумением наблюдая за охваченным пламенем лагерем. Приходящий в себя Логвелл отметил, что голосящие с холмов «драконы» в основном бьют по центральной части — избегая стрелять по краям, где собственно они и находились.

— По своим, по своим, милсдарь, суки лупят! — зло ревел, прибившийся к ним солдат с мечом. На нем была прожженная на груди ливрея со звездным гербом, как две капли похожая на виденный в шатре командующего. Из одного уха текла кровь.

«Предательство», — машинально ощупывая испачканное грязью лицо, подумал Логвелл, окидывая взглядом, неподвижно лежащие тела. В толчее его задели по голове и теперь перед глазами все плыло. Пламя размазывалось, подобно живой стене, окружающей весь лагерь. И… рядом нарастал шум сражения. Звон стали. Где-то поблизости постоянно кричали какие-то люди; все чаще среди криков звучало паническое:

— Враг! Враг! Здесь враг!

— А ну тихо там! — отчаянно пытался удержать дисциплину, какой-то мужчина в пышной бобровой шапке, как вдруг… черные тени плясали на оранжевом полотне из огня. Тени танцевали, размахивая длинными черными иглами. Мужчина охнул, хватаясь за грудь, которую пронзила пика, и повалился на землю, деловито рубимый на части топорами. Меховая шапка слетела с его запрокинувшейся головы в огонь.

Тени кричали, сея страх, панику и неразбериху:

— Враг!

— Предательство!

— Мы пропали! Бежим! Бежиииииим!!!

— Спасайся, кто может!!!

В лагере, среди огня и растерянных, дезориентированных людей метались тени, нанизывая на свои дрянные пики и топоры, любого на ком был полноценный доспех или богатое одеяние. Рассеивая людей как овец. А небо роняло, роняло, роняло воду и огонь, словно уже наступил последний день и миру пришел срок узнать гнев Прародителя.

«Проклятье! Как ловко! Как ловко они это сделали!» — билось в голове Логвелла. Он был опытным командиром и быстрее прочих оправился от шока, отлично сознавая, что следовало делать. Сейчас, людей могла вразумить лишь жесткая воля и крепкая рука.

— Лорд Логвелл! — закричали где-то совсем неподалеку. Голос принадлежал одному из «верных», пытавшихся в огне и чаду, разыскать господина.

Зазвенев пластинами доспехов «Две руки» потянулся встать, как вдруг ощутил, прикосновение к щеке чего-то острого и холодного.

— Тише, лорд, — предупредил, удерживая его за плечо Башивир. — Не следует кричать.

Между огнем и дымом, которые стлались по земле от самого обоза, родились несколько теней. Незнакомый воин, что чудом выбрался к ним, заметив оружие, приставленное к лицу Глифта, попытался броситься на Плута, но на него самого уже навалились двое. Не веря собственным глазам, Логвелл узнал в тенях, тех самых кутавшихся в мешковатые плащи ополченцев. Но разве ополченцы могут действовать, так слажено? Воину со звездным гербом заломили руки за спину. Вознесся к небу, ловя редкие дождевые капли, топор на длинной ручке. И обрушился вниз. Кровь и мозг из разрубленного черепа потекли в грязь. Они действовали деловито и необычайно слаженно, не утратив четкости мышления даже в аду. Паника и ужас, словно бы не касались их. Одна из теней приблизилась к Башивиру и Логвелл, косящий глаза на лезвие ножа, услыхал:

— Людей лорда оставьте в живых.

И тень послушно вернулась в дым и пламя. К охваченному шумом и криками, израненному битвой лагерю.

— Что ты делаешь? — прошипел Логвелл.

— Спасаю вашу жизнь, лорд, — поведал ему на ухо Башивир, придерживая нож. — Облегчите мне задачу. Не шевелитесь. Эта битва уже проиграна. Надеюсь, старания командующего не были напрасны и хотя бы одно донесение они успели отправить.

Потянув валяющийся поблизости, вымоченный дождем и грязью плащ, он набросил тот на Глифта, старательно скрывая доспехи того, от постороннего взора.

Логвелл щурясь, от лезущего в глаза дыма, перевел взгляд на командирский шатер — его верх, после попадания снаряда был скошен, обнажились порядком обгоревшие деревянные детали. Пламя, с ленцой пожирало промокшие от дождя стяги, как раз приканчивая отчаянно трепещущего вепря Страйта.

— Ты с ними? С разбойниками? Убери от меня эту затраханную зубочистку!

— Не шевелитесь, милорд. Сидите. Оно того не стоит. Поверьте, мой лорд опечалится, если узнает, что вы погибли. Ах, зачем вы только приехали сюда? — горестно покачал головой Башивир, отталкивая Глифта острием подальше от игры отсветов и клубов дыма. — Вас не должно было быть здесь. Но, чу, вы слышите?

Логвелл прислушался, слыша лишь шум зарева и дрожь земли, в которые вкрадывались отзвуки еще одной стихии — стихии человеческой боли и страдания. Пару раз мимо пробегали отряды людей, но на привалившегося к изгороди Логвелла, и прикрывающего его Башивира, никто не обратил внимания.

— «Драконы» смолкли, — хрипло заметил он. Башивир кивнул:

— Не только, милорд. Не только. Представление заканчивается. Это конец.

— Какой еще конец? Чей конец?!

— Южной Армии, милорд.

Из-за далекой гряды к пылающему лагерю уже подтягивалась длинная, даже по приблизительным прикидкам составляющая несколько тысяч колонна пеших и конных воинов. Глядя на ровный, выдержанный строй, язык не поворачивался назвать их разбойниками. Впрочем, тому была еще одна причина. Нападавшие ехали под бело-красными знаменами. Знаменами Сокола. Но и это не все: со стороны холмов, на которых стояла артиллерия, из небольшого дрома[19] где никто не удосужился провести разведки, выехал отряд в несколько сотен всадников.

Очень скоро лагерь был окружен кольцом, и никто не смог бы сказать, сколько именно было нападавших. Но перепуганным и подавленным, сотнями сдающимся в плен людям казалось, что враги были буквально всюду.

… Лорд Барлейт Сотар прибыл в лагерь во главе депутации из старшин и предводителей Вольных. Сокол Велона тихо проехал над рядами склонивших головы и поставленных на колени пленных, добром которых сейчас распоряжались Вольные. Возле порушенного командирского шатра его дожидалось трясущееся от ужаса командование Южной армии. Снаряд «дракона» изрядно уменьшил их количество. Четверо офицеров, боязливо жались к генералу, так и, норовя спрятаться за его широкие телеса. Сам Гектор, в разорванном мундире то, краснея, то бледнея водил недоуменным взглядом по сторонам.

— Лорд Сотар, — прошептал он, узнавая гордого всадника в серебристых доспехах с красным изображением расправившего крылья сокола. — Вы? Вы… что это всё значит?

Барлейт окинул толстяка равнодушным взглядом и уставился на растерявших свой дворянский лоск командиров ополчения.

— Справедливость, — его голос прозвучал как приговор. — Генерал Страйт, я прибыл, принять вашу капитуляцию.

— Лорд… лорд, — смятение отразилось на давящемся звуками лице генерала. — Вы…

— Предатель! Подлый предатель! — взревели остатки беонтов. — Негодяй!

Один из старшин сделал знак и несколько молодцев быстро навели порядок, нещадно лупцуя носителей золотых украшений палицами. Дерзкие выкрики переродились в болезненные стоны и всхлипы. Барлейт и ухом не повел.

— Капитуляция, генерал. Не нужно давать повод к… инцидентам. Подарите себе и своим подчиненным жизнь.

— Вы… вы… вы меня обманули…

— Генерал, — голос Барлейта, жестко стеганул по ушам. Многие слушатели невольно поежились. — Не испытывайте нашего терпения. Альтернатива вам не понравится.

Адъютант и полковник, которому кто-то успел расквасить нос, с ужасом уставились на зловеще ухмыляющихся Вольных. И торопливо зашептали полководцу в оба уха, очевидно в кои-то веки, придя к согласию.

— Мы сдаемся, — обреченно послушал советников генерал, сдуваясь как рыбий пузырь. На лице Барлейта не мелькнуло и тени эмоций; он и не ждал ничего иного. Вольные перемигивались между собой, жадно поглядывая на богатую добычу — серебряные и золотые украшения на пленниках, сваленные в кучи клинки в тонких, изукрашенных драгоценностями ножнах.

— Замечательно. Как пленные вы можете рассчитывать на известную степень безопасности…

Один из офицеров, державшийся за спинами прочих, весь красный от гнева вдруг вырвался вперед и с криком бросился на Барлейта. Саблю у него никто отобрать не удосужился, посчитав простым украшением. Ошибка. Одного за другим, оказавшийся отличным фехтовальщиком, безвестный офицер разметал четверых Вольных. Сложно было подозревать подобный талант в холеном «паркетном» человеке.

Несколько пленных из числа солдат и дворян попытались было последовать его примеру, но Вольные не дремали — в воздухе вновь замелькали палицы и дубины, бесцеремонно сбивая благородных с ног. С пленными солдатами поступали много проще: их без разбору накалывали на пики.

Золотые шевроны блеснули возле коня Сокола, но прежде чем офицер успел ударить Сотара саблей, перед ним, словно призрак из грязи, вырос Грив Кривонос. На велоне была только вороненая кольчуга и обычные штаны вареной кожи. На поясе его висел устрашающего вида меч с черной рукоятью, но Кривонос даже не подумал за него схватиться. Сабля, свистя, описала круг и столкнулась с подставленным под неё запястьем, врезавшись в металлический браслет. Видевшие это охнули: удар подобной силы, должен был оставить Кривоноса без кисти. Но рассекшее метал острие, остановила беззащитная человеческая плоть. Языки огня доедавшего остатки нескольких палаток дрогнули, прижимаясь к земле.

Не верящий собственным глазам офицер, сжимал рукоять обеими руками, тщетно напрягая мускулы.

— Что-то не так, благородный? Или память камня молчит насчет таких случаев? — в сине-зеленых глазах сквозила насмешка. Грив резко выстрелил свободной рукой, хватая локоть нападавшего пальцами. Раздался хруст, и человеческая кость подалась, точно мокрая глина. Офицер взвыл и рухнул на колени, пытаясь вырваться из тисков боли.

— Образование, — наслаждаясь жутковатой сценой, выразительно несчастному объяснял Кривонос, — бич нашего времени. Прежде чем применять свои способности, всегда нужно знать, в чем, собственно говоря, их слабость. Ну да ничего, ты же не виноват, что камень-проводник, не дал тебе никаких знаний о тех, кто пользуется алмазами. Где он кстати?

Высвободив вторую руку, Грив, чье тело игнорировало никчемные попытки стоящего на коленях человека рубануть его по ребрам, деловито ощупал форму, задержавшись на одной из пуговиц.

— Позолота? — понимающе кивнул он, отрывая понравившуюся пуговицу и выпуская рыдающего человека из хватки. И тут же, почти без замаха ударил его кулаком в грудь. Видевшему все это со стороны Глифту, почему-то вспомнилась булава, сшибающая с седла рыцаря в тяжелой амуниции.

Переломанное тело отлетело назад, уронив собой испуганно вскрикнувшего генеральского адъютанта. Кое-как поднявшись и машинально отряхивая белоснежный китель от грязи, молодчик с ужасом глядел на искаженное ужасом лицо мертвеца. Золотой лев на груди, вмялся глубоко внутрь торчащих осколками ребер, напитываясь кровью.

— Маг, — с ужасом вздохнул кто-то из пленных, глядя на довольно потирающего пуговицу Грива. — Мамочки… маг…

— Теперь, когда господа благородные оценили, чего стоят их потуги, я бы порекомендовал, если среди них остались еще рудные маги, держать свои способности при себе. И сдать имеющиеся при себе драгоценности.

— Че-чего вы хотите? — лежащий в грязи труп, приковывал к себе взгляды знати. — Что вы собираетесь делать? Хотите выкуп?

Барлейт поглядел на кучку грязных, всего за какой-то час утративших свое высокомерие людей.

— Где Золберг Вальдс? — спросил он вдруг, и когда дрожащего старика вытолкнули вперед, словно чумного, соседи, продолжил: — Ты. Лично ты можешь не беспокоиться на счет выкупа. У тебя есть иной долг. Перед Мальдгардом, — повернувшись в седле, он скомандовал: — Пусть господин Золберг выплатит по счетам.

— Что вы имеете в… — залепетал старик, когда к нему подскочили сразу несколько Вольных. — Что вы… нет! Не надо!!! Пустите меня, вы грязные твари! Пустите!

Но никто не подумал его слушать. Золберга потащили к столбу, на котором виднелись остатки флагов Южной Армии, и, не смотря на угрозы и сопротивление, повесили, связав руки за спиной, его собственной нагайкой. Петля глубоко врезалось в морщинистую шею, когда дергающееся тело начали вздергивать вверх, протаскивая спиной по шесту. Золберг Сиплый дрыгал ногами и до последнего пытался изрыгать проклятия. Но скоро затих, вывалив из жабьего рта чудовищно опухший язык и дернувшись в последний раз как порванная струна.

— И-ех, — грустно констатировал смуглый старшина за спиной Сотара. — Жалко. Надо было целиком запечь суку, а то сдох больно быстро.

Пленные мрачно смотрели на висящего прямо под обгоревшим до неузнаваемости флагом дворянина.

— Мой лорд, — позвал Сотара, степенно выступая из рядов Вольных Башивир. Рядом с ним шел — без всякого принуждения — Глифт Логвелл. Хозяин Красной Гряды, завидев Глифта, нахмурился и вопросительно взглянул на слугу.

— Досадная случайность, мой лорд, — пояснил Плут. Чувствуя на себе не слишком дружелюбные взгляды велонов Логвелл тем не менее сохранял ледяное спокойствие и с достоинством глядел на Сокола.

— У меня есть важная информация для лорда-протектора Велона, — скупо сообщил он. Сотар на несколько мгновений замялся, разглядывая так некстати появившегося знакомца. Но потом кивнул и, глянув на старшин, распорядился:

— Следуйте плану, — и добавил, уже громче, для всех: — И займитесь, наконец, добычей! Мы победили!!!

До палатки их провожали радостными выкриками и скандированиями, не уступающими по громкости недавнему грохоту снарядов. Логвеллу никто не связывал руки, но от него не отходили ни на шаг трое Вольных с обнаженными саблями. Повинуясь распоряжению Сотара, они встали перед палаткой, преграждая путь любопытным. Внутрь, кроме Глифта и Барлейта, вошел лишь Башивир.

Глифт смотрел, как Барлейт располагается на невысоком чурбачке, пристраивая между расставленных ног изогнутую саблю в матово блестящих темных ножнах.

— Ты понимаешь, что наделал?

Логвелл говорил так тихо, что удивлялся сам себе. У него внутри все клокотало и кипело: негодование, злость, ярость, удивление… Удивление. Его, пожалуй, было больше всего. Ключевой вопрос «зачем», не давал покоя.

— Мне следовало предвидеть, что ты появишься здесь, — отозвался Сотар. — Ты всегда очень тщательно исполнял свои обязанности. Что же… я сделал все, что только мог, чтобы удержать тебя на расстоянии. Судьба.

Он слабо улыбнулся. И что-то в его улыбке промелькнуло такое, что у Логвелла защемило сердце. Все вопросы и обвинения куда-то пропали сами собой.

— Это все… все из-за Дрейнов? Ты хочешь добраться до них? — так же тихо спрашивал Глифт, избегая смотреть в лицо Сокола.

— Я хочу справедливости.

— Его Величество не одобрит твоего поступка. Ты ведь… — язык не повернулся сказать одно простое слово. Слово, которое Глифт и в страшном сне не соотнес бы со своим восточным соседом. Бунтарь.

Барлейт слабо махнул рукой, опуская ее на гарду меча. Он все прекрасно понимал сам. Никогда еще не было так, чтобы Вольных вел в бой кто-то из приближенных короля. На армию короля.

— У тебя была какая-то информация. Так ты сказал?

— Да. Ты отлично справился. Обманул всех и вся. Честно говоря, до сих пор не пойму как тебе удалось без шума захватить холмы… но трюк с паникой, достоин высшей похвалы. Повергнуть почти без драки больше восьми тысяч, располагая при этом… сколькими? Сколько их там на самом деле — две? Три тысячи?

— У страха большие глаза, — уклонился от прямого ответа Сокол. — Благодарю за похвалу. Что-то еще?

— И снова да. Если потребуется я готов выплатить всю необходимую контрибуцию за меня и моих людей. Столько сколько потребуется. Закон войны свят. Но… — Глифт сбился с официального тона, мучительно подыскивая правильные слова. Его собеседник терпеливо ждал, слушая ликование Вольных. — Сотар, я обещаю, я клянусь тебе, что мы решим твой вопрос. Не горячись. Не нужно делать больше сделанного, — он поглядел в черные глаза Сокола. — Ты достаточно заявил о себе. И если ты остановишься. Здесь. Сейчас. Не трогая больше никого. Я, Глифт Логвелл, лично прослежу, чтобы тебе вернули жену, а Дрейны понесли заслуженное наказание. Чтобы их сын, ответил на королевском суде.

Щека Сотара мучительно дернулась.

— Неужели ты думаешь, я не пытался добиться этого?

— Король Элберт благоволит тебе. Но он слишком расслабился, позабыл, что такое настоящая междоусобица. Ты напомнишь, уже напомнил ему об этом — сегодня же вечером он поймет, как ошибался на твой счет.

— Дрейны никогда и ни у кого на поводу не пойдут.

— Пойдут! — пламенно пообещал Логвелл. — Пойдут, если прикажет король! А он сделает это! Я сам, поеду твоим представителем в Лирест и добьюсь, чтобы он приказал. В противном случае… это же война! Война! Кровопролитная, не нужная никому кроме Клеархов, война!

— Я тебя не узнаю, Глифт. Мне казалось уж кто-кто, а ты воспримешь идею войны с распростертыми объятиями.

Логвелл агрессивно замотал головой.

— С гашхарами. Или где-нибудь на западе… но не такую. Не войну, в которой одна часть Бестигвальда будет драться с другой! Потому что это глупая война. Ты и сам понимаешь, какой глупой будет такая война. И чем она закончится — остановись сейчас, Барлейт. Вольные возьмут достаточно добычи и послушают тебя, они ведь тоже не самоубийцы… главное остановись. Мы вернем твою жену, ты сможешь отомстить за сына. Но не так. Не нужно этого безумия.

Он с надеждой смотрел на Сокола. Речи Защитника Востока были полны смысла. И никто не мог бы отмахнуться от них. Тем более этого не мог сделать рассудительный и взвешенный человек. Человек всю жизнь служивший одной идее. Башивир украдкой изучал лицо лорда. Глифт смотрел в него открыто. С улицы в палатку врывались крики, делящих свой улов Вольных. Сотар сидел, упираясь сапогами в землю и задумчиво опустив подбородок на рукоять сабли. Ни по глазам, ни по лицу его невозможно было прочитать ни эмоции, ни мысли, ни единого душевного порыва. Логвелл не знал волнения в бою. И не боялся смерти. Но сейчас в его сердце вкрадывался трепет.

— Хорошо. Я остановлю Вольных… но только, если мне вернут Лану, и если я, своими ушами, услышу как Дрейны просят прощения. А главное — суд. Суд короля. Езжай, Глифт. Езжай прямо сейчас к Его Величеству. Но знай, что у твоего обещания будет заложник. Южная Армия.

ГЛАВА 7

… Голоса были чуть приглушены дверью, но по-прежнему слышались довольно отчетливо.

— Кто бы мог подумать, что он пойдет на такое? — рассуждал хрипловатый мужской бас. Ринвальд ван Дрейн позавчера вернулся с охоты простывшим, и теперь в его быструю речь вкрадывалось гнусавое сопение.

— Никто, — подтвердил мягкий тенор. Кейлина узнала голос ван Стиарида и он тут же представился ей. В опрятном черном колете, с расчесанной бородой и благообразными усами, с изогнутой линией седины над ровным лбом. С украшенным изумрудами и черным янтарем поясом, на котором переливались в декоративной скачке всевозможные звери. И с неизменно доброжелательным лицом лорда из детской сказки. Таким располагающим для людей видевших Стиарида впервые. Кто не знал его. И тайны его лица.

— Вольные выступили против Бестигвальда, а Логвелл пошел дипломатом к королю. Мир воистину сошел с ума, — покачал головой отец. Она подумала, что как раз сейчас он, должно быть, сидит в любимом кресле, повернувшись к гостю, и покачивает ногой. Стиарид ответил довольно длинной репликой. Не расслышавшая слов девушка прижалась ухом к двери, поправляя сбившуюся на глаз прядь волос.

— Возмещение убытков? — с толикой недоверия переспросил Ринвальд. — Он так легко откажется от мести? Не станет бить, грабить и убивать, в надежде впиться в горло моего старшего сына? Так подразумевается? Что король испугается каких-то бродяг и истерики своего подчиненного? Что пойдет на уступки, кланяясь через сторожа своей восточной границы?

— Сотар не дурак, — и вновь тот же тенор. Вероятно, лорд Стиарид мог бы при должном желании играть в столичном театре на первых ролях. — Он мыслит здраво. И видит ситуацию, как она есть. Но он верит в то, во что хочет. Или в то, к чему подталкивают его обстоятельства — нехватка провизии и маленькая армия. Значит, есть надежда обойтись малой кровью.

— Я его не боюсь, — независимо ответил Ринвальд. — Если хочет, пусть приходит сюда и попробует на зуб мои бастионы. У Каменных Ос найдется, чем удивить велонских голодранцев. Что? Что вы смотрите так на меня? Или скажете, что питаете к Сотару родительские чувства и не собирались его использовать в нашем маленьком замысле? Давайте будем честны — никто никогда не воспринимал Барлейта, этого блаженного дурака, в качестве равного! Но, если вас это утешит, изначально я не планировал идти в прямую конфронтацию. Случилась накладка.

— Это не игрушки, лорд Дрейн, — тон Стиарид не изменил, но в его случае интонация ничего не значила. — Не ваши личные разборки. Это политика. Наш род дышит ею, столетиями оберегая престол от потрясений. И знаете, мы никогда не делали этого в спокойные времена. Накладки очевидная обыденность нашей жизни. Но политика, а значит и мы, не терпит, чтобы развитие желательных событий определяли накладки, а не люди. Вам ли этого не знать? Ведь вы и только вы, всегда полагаетесь на точные расчеты. В настоящий момент война нежелательна. И тем более нежелательна она на территории Бестигвальда.

Уже второй час, с момента прибытия на Южную Корону кареты с королевским гербом и полусотней охраны, хозяин замка вел частную беседу за закрытыми дверями. Охрану, слуг и советников к разговору не допустили.

— Уступки? — недоверчиво переспросил Ринвальд. — Идти на уступки перед нелепыми угрозами, выторговывая себе минуты? Подкармливая их наглость и внушая нашим вассалам сомнения? Вы понимаете, о чем говорите? Это не дворцовые маневры — мы переходим на разговор о цифрах. О прибылях и убытках. И бухгалтерия твердит мне в оба уха, что убытков от такого выжидания окажется не в пример больше! Может, вы еще предложите мне отдать под суд сына? Лучше я дам этому выскочке и его грязной шайке, то чего он действительно заслуживает. И за каждого убитого с моей стороны, сдохнут десять с его! Это закон, по которому Дрейны жили и благодаря которому будут жить!

— Вы не желаете смотреть на ситуацию с точки зрения государственного деятеля…

— Нет! — резко перебил Стиарида лорд Дрейн. — Своих детей отдавайте, если хотите. Королевский суд! А сецессию для Велона ему не нужно?

— Если мои слова кажутся тебе недостаточно убедительными, — Стиарид не собирался уступать, — обрати внимание вот на что…

«Скука», — равнодушно подумала Кейлина, осторожно отступая от вишневого оттенка двери. Ни её отец, ни лорд Стиарид до сих пор не сказали ничего стоящего внимания. И уже не скажут, погрязши в споре. Ничего такого, о чем следовало бы говорить. Она давно и прочно усвоила, что к тем разговорам, которым невозможно дать ход с пользой для себя лучше не прислушиваться. Счастлив кто знает нужное.

Что же до исхода разговора, она была совершенно уверена, что отец останется при своем мнении. Во всем, что касалось благополучия его наследника, он становился ужасно упрямым.

Молодая леди поправила ленточки на платье, привычно тронула розочки рубиновых сережек и, осмотревшись по сторонам, поспешила прочь от отцовской приемной. Этаж сейчас пустовал, поэтому особенно опасаться не стоило…

— Подслушиваешь?

Риккерд обретался прямо за углом, возле ведущей на второй этаж дворца лестницы. Сидел на загодя принесенном стуле, положив ногу на ногу копирующим отца жестом, и чего-то по своему обыкновению ждал. Кейлина одарила брата самой милой своей улыбкой, которой всегда скрывала свое безразличие к людям.

— Сторожишь? — голубизна её кукольных глаз, встретилась с угрюмой серостью его взора. — Вроде бы отец ясно сказал, что разговор приватен, так зачем же ты здесь?

Брат и сестра, они были совсем не похожи друг на друга. Ни внутренне, ни (хвала Прародителю!) внешне. Крупный, явно рожденный для войны, Риккерд, каждая деталь, чьей внешности соответствовала родовым чертам, за исключениям некоего «но». Светлые, но не слишком как для Дрейна волосы. Серые, но не голубые глаза. Слишком широкая переносица. Отцовский мощный подбородок, дающий сходство с прямоугольными челюстями стоящих во внутреннем дворе мраморных скульптур. И слишком грубый рот, почти лишенный губ. Опять-таки воина. Для Кейлины всегда оставалось загадкой, отчего отец не отправил Рика в королевскую армию, а оставил при себе в качестве помощника, а фактически прислуги. Риккерд ездил с поручениями, представал перед друзьями и врагами рода, занимался поддержанием хозяйства, приводил в исполнение наказания вынесенные главой рода.

— Присматриваю за порядком, сестрица. Чтобы им никто не мешал. А ты с каких-то пор заинтересовалась политической ситуацией? Неужели велонская тема прорвалась в салоны? — с неподдельным интересом поинтересовался Риккерд. Он кажется не оставлял попыток навести мосты.

Чего только не придумывают люди от безделья.

— Должен же хоть кто-то в нашей семье интересоваться по-настоящему важными вещами. И если мои братья на это неспособны, то может у меня выйдет. А сейчас я опаздываю — у меня, знаешь ли, занятия, — и, воспользовавшись паузой она прошла мимо изящно стеля шаг по древесного цвета плитке.

— Моя сестра как всегда приветлива и мила, — провожая глазами её распущенную солнечную гриву, сказал, прислушиваясь к себе Риккерд. — Нечто небесное. Настоящее исчадие небес.

— … Когда-то маги правили миром. Маг сам был как тысяча, как тысяча тысяч. Он шагал по земле, ощущая далеко вглубь каждую частицу мира. Каждую крупицу Силы, пропуская через себя. Он чувствовал каждый минерал, и каждое растение служило Его воле. Все стихии, льнули к Нему и это не легенда, это правда. Но однажды что-то случилось. Произошел катаклизм. Трагедия, — тихим, похожим на шорох мела по грифельной доске, голосом рассказывал мэтр Остис.

Голубь, порхнув крыльями, приземлился на бронзовый бортик, с любопытством кося голову на людей в беседке.

— Какая?

— Того никто не знает. Не осталось ни письменных источников, ни даже сказок. Известно лишь, что вода и огонь перестали служить магам. Отвергли их. Неведомо почему. Старые маги канули в прошлое, сохранив свои секреты. Их ученики, были не более чем заготовками. Подобиями подлинных магов, нередко обученными лишь на четверть. Одни черпали силу трав и деревьев, силу воздуха. Их назвали «ткачами». Другие — из недр. Им служили все камни и минералы.

Служанки, убирающиеся в садике Южной Короны, разглядывая чинно беседующую о чем-то за розарием парочку, весело переглядывались. Восемнадцать лет дитю, уж замуж пора, а все чему-то учиться.

— … но время крало и те секреты. Сегодня на зов рудных магов отзываются всего шесть камней. Управиться с двумя-тремя из них, считается признаком высокой квалификации, — с нескрываемой досадой рассказывал Остис. — Конечно, быть может, есть и другие… это невозможно проверить, ведь сила рудных магов стала очень индивидуальна. А камни теперь разрушаются, стоит лишь взять из них больше положенного, — сосредоточенный на своих мыслях он, в подобные моменты, казалось, сам уплывал куда-то. — Ткачи повелевали живой силой этого мира. Их даром было Слово. Одним словом они могли убить или исцелить. Сейчас этого нет. Оставшиеся по селам знахарки и шептуны жалкие ничтожества и шарлатаны. Вода и огонь презирают магию. Воздух молчит. Только силы земли еще питают нас. Однажды и они могут иссякнуть. Надеюсь, это произойдет не на нашем веку. Запомни же, — познать силу двух-трех камней уже успех.

— А как же все шесть? — прослушавшая добрую половину лекции Кейлина очнулась, выразительно взглянув на мужчину в балахоне. Мэтр Остис пожевал губами:

— Строго говоря, для рудного мага высшего уровня доступны только пять камней. Два камня из шести, великолепные драгоценности, которые ты видишь на своих подругах каждый день, наиболее сложны в освоении. Но каждый из них имеет свой нрав, и сейчас уже, пожалуй, никто не сумел бы уговорить эту парочку действовать сообща. Даже опытнейшим магам остается лишь обращаться к одному из них, к тому, чей характер ему ближе.

— И что же это за камни? Что они могут? — с нескрываемым интересом спросила Кейлина. Скучную теорию, утомительные занятия по сосредоточению, развитию внимания и истории, она терпела лишь по одной причине. Чтобы как можно больше узнать о своих возможностях.

— Леди Дрейн, мы же уже проходили это — камни ничего не могут сами по себе. Может маг, получающий благодаря камням доступ к Силе.

— Я помню. Поэтому правильнее всего называть эти драгоценности «посредниками».

— Именно, леди Дрейн. А вообще вам не мешало бы быть повнимательнее, — сделав замечание мэтр Остис, вновь вернулся к своей любимой теме: — Один таит в себе ярость крови, второй хлад разума. Один, способен свести с ума саму природу. Второй, то лекарство, что может быть горше любого яда, — он задержал речь, давая девушке мгновение, чтобы догадаться самой. — Рубин и сапфир. Их сила, прямо зависит от того, насколько ты сильна, насколько хорошо ты сумеешь почувствовать минерал. От личных способностей, от качества или количества оказавшихся рядом камней. Возьмем, к примеру, алмаз — кто-то с его помощью сумеет лишь избегнуть ссадин и ушибов, а в чьих-то руках алмаз раскроется полностью. И о мага сломаются мечи. Кто-то с помощью рубина способен вызвать головокружение у недруга, а кто-то восстанавливать свое тело от любых повреждений. Это очень тонкое искусство и научится ему дано не всем. Даже использование янтаря — обычного, не говоря уж о белом, или не приведи Прародитель, черном, сейчас стало редкостью. Собственно поэтому новички обычно начинают с кварца. Чтобы не ошибиться, не переоценить свои способности. И часто им же заканчивают.

Кварц. Камень Новичка. Один из самых распространенных инструментов рудной магии, как уже знала Кейлина. Каждый из камней имел два типа воздействия по отношению к магу. Внешняя сторона, влияющая на мир вокруг. И сторона внутренняя, дающая способности, часто связанные с риском для здоровья и жизни. В этом плане кварц был самым безопасным. Он хранил в себе воспоминания магов. Остис как-то говорил, что раньше кварц использовали лорды для передачи сообщений. Идеальное письмо, защищенное от всех кроме других магов. И от других магов, если посылающий достаточно искусен и способен заклясть этот чуткий камень на собственной крови.

Еще более полезной особенностью кварца была способность сохранять в себе следы чужих талантов. В музыке, красноречии… много в чем. Впрочем, аметист и кошачий глаз стояли в сторонке от остальных разновидностей. И способности давали очень-очень необычные.

Но Остис очень неохотно раскрывал тайны камней, если это не входило в предмет занятия. Надо думать, боялся отбить интерес своенравной ученицы. Или не хотел побуждать ее к опасным экспериментам.

— И каким же из этих камней владеешь ты? Рубином? Или сапфиром?

— Никаким, — с сожалением признался учитель рудной магии. — Они выше моих способностей.

— А я? — настойчиво спросила Кейлина. — У меня получиться?

Мэтр Остис окинул сидящую за столом девушку. Пробежал глазами по разложенным перед ней минералам.

— Многое, леди Дрейн, о ваших способностях говорят ваши успехи. Вы и сами знаете — лишь один из сотни рудных магов, начинает работать не с кварцем, а с каким-нибудь другим проводником. Вы начали с Камня Льстеца[20]. Камня причудливого и переменчивого. Очень многогранного и необычного камня… — он помедлил, точно хотел поддразнить интерес к своему мнению. — Да. Вы сможете. Может через три или пять лет обучения, но вам это удастся. Не сразу, что хорошо ибо все что дается в рудной магии без должного усердия может привести к бедам как мага, так и его окружение.

Именно такой ответ был нужен Кейлине. Такого ответа она ждала. И почудилось ли ей или нет, но мочки ушей на миг словно бы обожгло, касающимися их рубинами. Наставник, легко читая в её лице, наклонился к ученице, позволяя почувствовать исходящий от льняной одежды легкий запах сандала и сказал:

— А теперь верну вас на землю, леди Дрейн. Достаточно теории. Пора поработать с камнем.

— С каким? — загорелись глаза Кейлины. Он, не глядя, указал на один из лежащих перед воспитанницей. Потерявший к их диалогу интерес голубь снялся с бронзового насеста и перелетел к небольшой стайке, воркующей возле старой служанки, крошащей птицам хлебные крошки.

— Опять? — Кейлина недовольно рассматривала выбор наставника. Опал. Она вот уже полгода практиковалась в работе с тремя камнями. Училась читать и слушать послания заключенные в кварце. Безуспешно старалась разобраться с алмазом: укрепление тела ей упорно не давалось, а единственно успешным было упражнение направляющее силу алмаза во внешний мир. Остис говорил, что маги древности могли с помощью алмаза рушить стены городов. Вершина ее успеха — трещины на боках глиняных кружек и кувшинов. Поэтому работать с алмазом нетерпеливая Кейлина не любила. Но опалы… с ними приходилось обращаться чаще всего, и теперь леди Дрейн могла считать себя знатоком возможностей дарованных Камнем Льстеца.

Обычные — для людей. Чтобы управляться с ними. И огненные, про них мэтр рассказывал, что они предназначены, дабы предвидеть события. Этому умению он ее не учил потому что (как подозревала сама Кейлина) несмотря на десятки прочитанных книг сам не знал о нем ровным счетом ничего.

— Понимаю, — как всегда серьезно кивнул мэтр. — Вы верите, что и так уже разобрались во всем. Но спешу вас порадовать. Сегодня мы займемся внешними воздействиями, на которые способен опал. Будем заклинать погоду. И, леди Дрейн?

— Да, наставник? — замерла она.

— Скажите, что не станете своевольничать и использовать магию в ситуациях, которые рискуют столкнуть вас лбами с другими рудными магами. Поверьте на слово, наши собратья могут очень неоднозначно отнестись к попыткам влияния на них.

— Конечно, мэтр, — легко пообещала она, накрывая похожий на миниатюрную палитру художника камень ладонью.

Артей прибыл по первому зову, оставив наблюдение за тренировкой Каменных Ос.

— Мой лорд, — поздоровался он, прямой как меч, вставая у кресла в котором ожидал, поигрывая золотой фибулой Риккерд. Против обыкновения присесть лорд не предложил, разглядывая похожего на молодого грифа с изогнутым клювом, слугу. И это птичье сходство только подчеркивалось дорогим камзолом с белыми кружевными манжетами, который Гексли, подчиняясь моде, носил с истинно наемничьим небрежением.

— У меня сегодня был интересный гость с Рудного Утеса, — фибула перекатывалась между костяшек пальцев, поблескивая узорчатым боком. — Со здравым, но не интересным лично мне предложением.

Артей знал о ком идет речь, но, как и положено вассалу, господина со своими предположениями не перебивал. Слушал, молча, уставив свои немигающие черные глаза на господина. Черные как у велона. Или даже скорее гашхара. Под левой рукой торчала, целясь куда-то в сокрытое за зелено-красным витражом окно, костяная рукоять сабли.

— Поэтому для тебя и твоих молодцев есть небольшая работенка, — Ринвальд с шумом потянул воздух простуженным носом. — Возьми дюжину крепких, умеющих держать языки за зубами парней и поезжайте в столицу. Найдите там лейтенанта королевской армии Визерия Сотара. И привезите его сюда.

Предводитель Каменных Ос несколько оживился. На его губах появился намек на удивленную улыбку.

— Когда вы приказываете привезти сотареныша, подразумеваются ли какие-нибудь форс-мажорные обстоятельства? Должны ли мы уговаривать его, передвигаться ли нам тайно или…

— Не болтать. Пожелания всего два. Никто посторонний о вашей работе знать не должен — особенно со стороны короны. И привезите мне Визерия. Остальное мне не интересно. И тебе не должно быть. Только не забудь, что у парня найдется охрана, да и сам он вроде как не напрасно форму носит.

Ринвальд откинулся головой на подбитую мягкой алой подушечкой спинку кресла и пристально посмотрел на Гексли своими ярко-голубыми глазами с покрасневшими белками.

— Это как раз та часть, мой лорд, которая не должна быть интересна ни вам, ни мне.

День молодой леди был расписан по часам. Подъем, встречи, занятия, встречи, подготовка к вечернему балу. Все спланировано, во все требуется участие. Добропорядочная дщерь своего рода не имела бы ни минуты собственного времени. И так изо дня в день, из месяца в месяц. До самой своей свадьбы. Которая в случае с Кейлиной до сих пор не состоялась только по причине отсутствия подходящей партии.

Никакого отдыха. Обязанности леди — благородное бремя. Если бы только Кейлина всегда следовала правилам.

Среди скучных дневных дел, её интересовали лишь проводившиеся три дня в неделю уроки мэтра Остиса. Только они вдохновляли дочь лорда Дрейна. Потому что давали ей нечто уникальное. То чего не было у других. Она очень ревниво относилась к своей необычности.

Талант Кейлины открылся довольно поздно. Долгое время лорд Ринвальд не мог смириться с мыслью, что божественный дар полностью обошел его любимого старшего сына и достался девочке. Но благоразумие все же взяло верх и на свой семнадцатый день рождения ей кроме прочих подарков презентовали тихого пропахшего сандалом мужчину, похожего на измученного рукописями книжника. Её наставника в искусстве магии.

С той поры в жизни молодой леди Дрейн произошел ряд изменений. Семья отдалилась от Кейлины еще сильнее. Если раньше отец смотрел на нее лишь как на возможность закрепления своих позиций, посредством династического брака с ценным союзником, то теперь лорд похоже не мог определиться, как быть с её прорезавшимися способностями. Мать почти перестала с ней разговаривать, как и Родрик, в чьих глазах она находила откровенную зависть. Это не слишком трогало юную леди. Родственников она не любила. Но будучи от природы неглупым человеком, с раннего возраста научилась изображать любезность в разговорах с ними. Со всеми, кроме Риккерда, на которого Кейлина посматривала свысока.

Впервые за всю жизнь ее учили чему-то по-настоящему важному. Мэтр Остис оказался талантливым учителем и сразу же нашел подход к новой ученице. Он не стал засыпать ее своими россказнями. Просто спросил — нравится ли ей какой-нибудь молодой человек. А когда выяснил, подарил небольшой круглый опал. И рассказал о возможностях этого камня. С той поры поддерживать энтузиазм Кейлины не приходилось. Всего за месяц она проделала работу, на которую другим требовался год. А затем был первый экзамен, с блеском пройденный. Красавчик Люций Себиас — молодой рыцарь, по которому сохли все её подружки, но с которым она не могла иметь ничего общего, из-за его низкого происхождения, стал буквально сходить по ней с ума.

Ох, как же она втоптала его в грязь этого никчемного тупицу! Какой это был миг торжества! История закончилась предсказуемо: семья рыцаря, спасая его от позора, посодействовала переводу Люция на службу к западным границам Бестигвальда. А Кейлина под фанфары скандала, поняла каково это. Обладать властью. Не той, которую дает статус. Не той, о которой говорят, глядя на короля Элберта. А той, что пленит человеческое сердце, делая обладателя послушной марионеткой. Ах, каким было выражение глаз попавшего в магическую сеть дурачка-рыцаря!

«И это лишь малая толика того, на что способен рудный маг», — частенько думала она, сладко засыпая в пуховой постели.

… Сегодня днем, после сокращенных до полутора часов занятий, она уезжала в Лирест, в тамошнее поместье ван Дрейнов. Король давал «Лунный бал», знаменующий его отъезд из города в столицу для подготовки к празднованию дня рождения. Это был самый крупный из летних балов. Туда собиралась вся дворцовая знать. Там были все. Должен был быть и кто-то из Дрейнов. Требовалось держать марку. Поэтому весь без исключения вечер она провела в своем будуаре. Её прической, укладывая золотистые волосы так, чтобы они скрыли небольшие дефекты внешности, занимались аж три служанки. Еще две обрабатывали кисточками её лицо, накладывая пудру, румяна и прочие необходимые любой моднице штучки. Великое искусство сделать макияж совершенно незаметным. Выбор в одежде пал на красное платье со шлейфом и необычайно элегантным шарфом (вечера становились прохладнее). Украшения из белого золота с крупными рубинами, одетые на шею и запястья, подчеркнули богатство наряда. Подумав, Кейлина, надела на безымянный палец тонкое колечко с небольшим белым опалом. Туфли с отливающими перламутром капельками халцедона.

«Я лучше всех, — довольно думала она, разглядывая свое рубиновое отражение в зеркале. — И никто из тех обезьян, что сегодня будут выплясывать на балу, со мной не сравниться!»

Эта мысль не покидала её всю дорогу через укутанный поздними сумерками Лирест. До самого королевского дворца, освещенного сейчас тысячей огней. Стоило Кейлине, сойти с экипажа в компании своей прислуги, как её уже приветствовали буквально со всех сторон. Прогуливающиеся по блестящему, словно выложенному из ледяных блоков двору, гости хорошо знали дочь лорда Дрейна. Она отвечала им лучезарной улыбкой и дружескими кивками, не тратя впрочем, время на беседы.

«Свита», дожидалась ее за одним из столиков для отдыха. И завидев Кейлину, отреагировала бурными возгласами.

— Милая моя, ты великолепна! — радостно охала, первой схватившая Кейлину за руки Белла Вильм.

— Какое платье! — вторила ей Дарни Мисгерд, округлившимися глазами спеша по рубиновым гроздьям украшений. — Божественное ожерелье!

— Восхитительно! — трясла черными кудрями Алия Финдлаль.

— Ты опоздала! — с обидой воскликнула Белинда Вильм, младшая сестра Беллы. — Мы ведь договаривались увидеться здесь в девять, а уже десять!

— Извини, — легко улыбнулась Кейлина, уделив Белинде только мимолетный взор. — Ну что, леди, как вам «Лунный» в этом году?

— О, превосходно, просто превосходно! — первой отозвалась болтушка Алия. — Столько лиц! Вы видели, какие фасоны привезли с собой эти столичные фифы? Шерсть, чистейшая шерсть, но какая тонкая работа…

— Вообще-то скучновато, — не разделила энтузиазма подруги Дарни. — Народу мало. Особенно достойных внимания парней.

Она кивнула в зал, где на мраморных клетках фланировали пары. В череде спин, Кейлина почти сразу заметила дымчатый дублет Маррина ван Стиарида. На груди кавалера красовалась запыленная бархатная роза, а сам молодой лорд кружил (во всех смыслах) полногрудую шатенку с изысканно бледной кожей в роскошном алом платье с бриллиантовой бархоткой на шее. Утонченной парой восхищались.

Кейлина оценивала танцующих с невозмутимостью сфинкса — они с Селиссой Дэбрей друг друга просто ненавидели и ничего больше. Вот и теперь! Стоило ей опоздать, как эта мымра уже наложила лапу на такой роскошный приз, каким был сын лорда Стиарида.

— Какой милашка! — завистливо протянула Алия. Хвалить было что. В отличие от своего нелюдимого брата, о котором в приличном обществе старались помалкивать, Маррин был подлинным лордом в самом светском смысле этого слова. Красота его правильного лица (усов и бороды он не носил) с чуть виноватыми бровями хорошего парня, способны были растопить сердце любой дворянки. И это не говоря о его таланте вести беседу, или солидном куше, который стоял за этим, пожалуй, самым желанным женихом Бестигвальда.

— А она… — очаровано протянула Дарни, но вовремя опомнилась и, скорчив гримаску выдала: — Шлюха напомаженная.

— Фу! Что за слова! — изящно возмутилась Алия, покачав головой. — Мы все же в цивилизованном обществе!

Но Кейлина посмотрела на подругу с поощрением. Точно-точно шлюха и есть.

— А вы видели, что на себя надела Эмилия Герей? — настойчиво пытаясь завладеть вниманием Кейлины, пискнула Белинда. Дочь королевского казначея была второй ненавистнейшей соперницей Кейлины и в другое время она бы обязательно посмеялась над ее просчетами, но не сейчас. Услужливость Белинды, присутствовавшей на правах самой младшей в ее свите, отчего-то раздражала сегодня.

— Ведь и правда, людей маловато, — оглядываясь на великолепный резной балкон, с которого за происходящим наблюдал, отдыхающий от танцев король, заметила Кейлина. — Особенно поместные дворяне — они никогда не упускают шанса предстать перед монархом, так отчего же сейчас их нет?

— А то ты не знаешь? — улыбнулась Дарни. — Южная армия потерпела поражение, не устояв перед натиском бешеных велонских орд. Сорокатысячное войско велонов во главе с отступником Сотаром, готовится к броску на Южную Корону, а леди Дрейн невинна как ягненок!

— Сорокатысячное? — усомнилась Алия, хлопая ресницами: — Это же очень-очень много? Откуда их столько?

— Известно откуда! Из степей. Сорок-сорок, мне-то можешь верить — я сама слышала об этом из письма, которое прислал отец. Им донесения из самой Южной Армии перед боем слали…

— Сорок тысяч! — потрясенно покачала головой Алия. — Это ж, какая прорва!

— И Южная Армия у них в плену, насколько я знаю, — Дарни хитро поглядела на невозмутимо потягивающую золотое илистерское вино Кейлину. — Но о том, что там да как, лучше спросить кое у кого другого.

Любопытные взгляды обратились к леди Дрейн.

— Понятия не имею о чем ты.

— Да брось — у Дрейнов с Сотарами свара, а ты не в курсе?

— А правда, — подалась вперед Алия, — что Родрик сжег замок Сотара, убил его сыновей и…

— Не знаю. Я с Родриком не разговариваю.

В этот момент к их столику подошли, избавив Кейлину от необходимости отвечать на неудобные вопросы.

— Мое почтение, леди! — галантно раскланялся молодой русоволосый юноша в дворянской одежде. — Леди Кейлина, вы сегодня сражаете своей красотой просто наповал. Не подарите ли вашему покорному слуге танец?

Комплимент был банален. Но отчего бы не подарить, слыша за спиной завистливые вздохи. Тем более за эти уже маячил второй — куда более унылый претендент. Кейлина грациозно подала руку. Наставала пора танцев.

С тех пор, как магия вошла в ее жизнь, отношение леди Дрейн к обыденным, в общем-то, вещам изменилось. Овладев силой опала и заимев несколько подобных украшений (по объяснениям Остиса чем больше камень проводит времени с магом, тем сильнее их связь) она стала повсюду вокруг себя замечать много интересного. Обращать большее внимание на незначительные детали. Мэтр рассказывал, что опытные рудные маги умеют видеть друг друга и находить друг друга с помощью кварца. Она пока что не знала как. Но этого знания не требовалось, чтобы замечать магию вокруг.

Проникновенно играла музыка. Вот девушка, слабо знакомая по прежним балам, ранее неуклюжая легко и грациозно тянется в па, меняя выстраивающихся в очередь партнеров. На ее крохотных ножках поблескивают миниатюрные шитые бисером туфли, среди которых знакомым перламутром бросаются в глаз халцедоны. У Кейлины самой были такие же, и потому она чуть высокомерно улыбнулась, запоминая азартное лицо дворянки. Она узнала ее тайну.

Вон за столиком беседуют двое. Парень неотрывно глядит на собеседницу, а та любовно поглаживает круглый амулет из опала. Невинная игрушка. Велика сила рудной магии. Велика милость Силы, которая оставив отпечаток на избранных, на тех в ком кровь Прародителя, позволяла исправлять собственные недостатки. Сглаживать любые углы.

Взгляды. Когда они танцевали под серебристым светом ламп, на них было направлено множество взглядов. Кавалер Кейлины аж напрягся, думая, что все они излучают восторг танцу. Глупенький. Кейлина знала, что смотрят преимущественно на нее. Кто-то с интересом. Кто-то с завистью. Мужчины, часто со скрываемой похотью. Или же с тайной опаской — так смотрели те, с кем у Кейлины были общие секреты. Все как обычно. Или нет? Сначала она подумала, что это ей только кажется, но нет…

Сегодня во многих женских взглядах сквозило раздражение, и леди Дрейн, украдкой изучая шепчущихся аристократок, никак не могла понять отчего. Случайно, у стены, она вдруг разглядела свою бывшую подругу Вилассу. Брюнетка тут же отвела взгляд, но её лицо, подергивающееся от злобы, о многом говорило. Наверное, никак не может простить выходку с Люцием, беззаботно подумалось леди Дрейн.

Кейлина не была лучшей танцовщицей на свете и довольно быстро уставала. Но памятуя, сколько людей на нее смотрят (в том числе наверняка Селисса и Эмилия), прервать танец, прежде чем отзвучит музыка, не могла. В какой-то миг она привычно потянулась к гнездящемуся в халцедоне таланту. Кварц — идеальное хранилище мыслей и способностей. Вверх по лодыжкам заструилось искристое ощущение. Каждая мышца, каждая связка вдруг обнаружила неизведанную ранее грацию. Глядя в расширяющиеся от удивления глаза кавалера, Кейлина позволила себе небрежную улыбку. «Смотрите, смотрите — завидуйте!»

Когда они закончили, сам король позволил себе снизойти до аплодисментов, чем подвиг зал на овации. С тихой радостью Кейлина заметила на себе взгляд Маррина и, как следствие, ревнивый гнев в глазах Селиссы.

— Моя леди, — восхищенно прошептал ей на ухо кавалер, — умоляю вас! Подарите мне еще немного вашего внимания! Еще совсем-совсем немного…

Он смутился и немного покраснел.

— В полночь, — благосклонно сказала она, еще раз оценив молодого дворянчика. — В оранжерее на втором этаже.

И пошла прочь, затылком чувствуя восторженный взгляд. Разумеется, ни в какую оранжерею Кейлина идти не собиралась. Ни в полночь. Ни позже. Пускай просидит там хоть до утра идиот. В другой раз подумает к кому и с какими просьбами подходить.

— Ох, а здесь жарковато! — заметила она, взяв из рук Алии пушистый веер. — Я, пожалуй, прогуляюсь на третий. Кто-нибудь со мной?

За столом оставались, не присоединившись к танцующим парам только Алия и еще Белла. Перед последней уже стояло блюдо с запеченной рыбой. Когда Белла волновалась, она всегда хотела есть. И эта скверная привычка уже совсем скоро должна была погубить её талию. Ей явно пора было определиться, что ей дороже — внимание мужчин и кампания или мясное рагу. А может просто выйти замуж.

— С удовольствием, — тут же с готовностью отозвалась Вальц, жалобно поглядывая на только начатое блюдо. Алия же передернула плечиками:

— Я, пожалуй, еще останусь.

Разумеется. Алия очень любила всевозможные сплетни и имела невероятное количество знакомых дам самых разных возрастов, разделяющих эту ее страсть. Очевидно, сейчас она намеревалась разыскать в зале кого-нибудь, чтобы дать волю языку.

Отбившись по дороге от еще нескольких предложений, девушки прошли наверх.

— Видела? — как-то неловко спросила голубоглазую аристократку Белла, шурша юбками по красным ступенькам. — Клеархи здесь. Больше десятка прибыло. И все парни. Совсем там у себя затосковали, небось, без нормального общества. Видела их глаза? Как на дворянок смотрят-то?

Конечно, она видела. Даже знала кое-кого из этого многочисленного и жадного до любых утех племени. У молодой леди Дрейн был широкий круг знакомств. Внешняя балюстрада, протянувшаяся вдоль задней стороны дворца, встретила их прохладным воздухом и пустотой. Кейлина шла первой, блаженно подставляя лицо ветерку и ведя рукой по белым мраморным перильцам. На стене горели оправленные в бронзу факелы. Далеко за пределами дворца мерцали огни города, отраженные в водах реки.

— А еще… ты не поверишь, кого я сегодня видела. Одна из дочерей лорда Фолкена! Глазам не поверила, ну ты же знаешь, они последнее время отшельничают. Думала, ошибаюсь. Но присмотрелась — нет. И платье у нее такое… необычное… — голос Беллы неуверенный еще с начала реплики, сейчас просто сорвался.

Кейлина молчала, как бы и не слыша обращенных к ней слов.

— Кейли, я заплачу, — жалобно заверила ее Белла. — Я не забыла и отдам все…

Леди Дрейн оглянулась и с удивлением, в котором не чувствовалось и грамма фальши, бросилась успокаивать собеседницу:

— Подруга! Ты чего? — она улыбалась, придерживая обмякшую Вальц за плечи: — Какие долги? Не обижай меня. Я рада, что у вас с Олбером всё замечательно. Какие могут быть счеты? Отдашь, когда сама сумеешь, я ведь не тороплю, да и о чем вообще речь? Главное, чтобы у вас с ним все сложилось. Ну?

Белла недоверчиво взглянула на Кейлину, придерживая ладони возле щек.

— Я… я… спасибо, — выдохнула она.

— Да, пустое. Белла, да ты вся дрожишь. Нет, кажется выходить на улицу, было плохой идеей. Иди скорее обратно.

— А ты?

— Сейчас подойду. Немного подышу воздухом и вернусь.

Белла на несколько мгновений задержалась, борясь с внутренним порывом, но после уступила и с видимым облегчением отправилась внутрь. Кейлина осталась одна. Её улыбка стала чуть более искренней, когда она вспомнила нервное выражение лица подруги. Глупая, думает, ей нужны деньги. Нет, нет, дружба Беллы, которая в скором времени выйдет замуж за перспективного аристократа, входящего в десятку самых влиятельных людей законодательного Собрания намного дороже. Ради этой дружбы леди Дрейн была готова и в дальнейшем потворствовать мелким грешкам леди Вальц. Собственно даже их знакомство с Олбером, изначально имело характер такого «грешка». Леди Дрейн стремилась стать незаменимой подругой для людей, которые могли стать незаменимы для столицы.

Очень неплохо для женщины.

У входа послышались шажки. Стук каблучков вгоняемых в холодный пол. Все еще переживая внутреннее торжество, Кейлина открыла глаза. Перед ней, облитая оранжевым светом факелов стояла Виласса. Влетающий со стороны города ветер шевелил ее заплетенные в толстую косу черные волосы. Лицо было искажено злобой. Кейлина высокомерно выгнула бровь.

— Соскучилась? Или никак не уймешься со своим рыцарьком?

— Ты сука, — прошипела та, медленно подходя к леди Дрейн. — Ты дешевая сука, со своими дешевыми интригами и своим ублюдочным семейством! Ты достойная своей семейки сука…

Кейлине показалось, что она ослышалась. Так, с ней никто и никогда не говорил.

— Это из-за вас! Это все из-за вашего, чертовы твари, самолюбия! Наши родные должны сейчас ждать пока ваши милости угомоняться? Почему вы не хотите прекратить это?!

Ноздрей блондинки вдруг коснулся пробивающийся сквозь цветочные духи, запах вина и угрозы. Кейлина запоздало сообразила: Южная Армия, в нее вошли почти все окрестные дворянские семьи. Чьи-то дети и отцы. У Виланны кажется было четверо братьев. Наверняка все они участвовали в том неудачном сражении.

— Ты не забыла, девочка с кем говоришь? Или неудачи на личном фронте сказались на твоих пристрастиях и ты решила выпросить для себя плетей? Решила сравняться с холопами? — задрала острый подбородок Кейлина. На самом деле ей было не слишком-то уютно, но оскорбления привели ее в ярость, заставляющую позабыть обо всем.

Кажется это было излишне.

— Ах, ты ж, сука! — взвилась, окончательно взбешенная Виланна. И сделал то, чего леди Дрейн от нее никак не ожидала. Вцепилась той в лицо.

— Я тебе покажу! Моего отца убили из-за ваших козней! — рычала, позабыв об этикете бывшая подруга таская Кейлину за волосы. — Из-за вашей долбаной политики! И ты смеешь… я тебя научу! Вы и вся ваша семья узнаете!

Кейлина вслепую пыталась выцарапать обидчице глаза и била ее кулаками в живот, но более крупная брюнетка имела очевидное физическое преимущество. Невероятнейшая ситуация — в королевском дворце, во время бала, две утонченные, милые, аристократичные леди… дрались как бешенные кошки. В зале продолжала играть величественная и неторопливая музыка.

«Опал!» — лихорадочно подумала шипящая сквозь зубы леди Дрейн. Но магия очарования едва ли способна была усмирить бушующую в крови ярость.

— Аиии! — завопила Кейлина, врезав Виланну коленом. Та согнулась, но намотанные на кулак локоны леди Дрейн не выпустила. Хлоп! Губы и нос обожгло хлестким болезненным ударом, а Кейлину охватила бессильная ярость от желания дотянуться до обидчицы, причинить ей боль.

Красиво плыли по далекой воде огни города.

— Я тебе! — мерзко пыхтела над ухом совсем не утонченная сейчас брюнетка. О последствиях своего поступка она, похоже, не думала, увлеченно прижимая Кейлину к перилам. Хорошо, что их растрепанных, с всклокоченными волосами, размазанной на лицах пудрой, красных от злости и напряжения, никто не видел.

— Отпусти! Отпусти, су-ка! — шипела, чувствуя как печет лицо Кейлина. Сколь сильно хотелось ей сейчас уничтожить соперницу. Как жаль, что она так и не разобралась с алмазами — физическая сила сейчас пришлась бы кстати. Кровь, — ее кровь! — попала на так восхитившее Дарни ожерелье. Стыд и страх придавали ей упорства, но Виланна уже почти одержала верх, пиная ее и путаясь в собственной юбке.

И тут же, вжимаемая теперь уже в стену, рядом с факелом, Кейлина ощутила какой-то странный источник Силы. Нечто горячее и незнакомое. Не раздумывая, она потянулась к нему. Сердце, колотившееся едва ли не в такт ударам, вдруг застучало еще чаще. Еще тревожней.

Это было как озарение. Как добравшийся до вен огонь. Факелы разом затрещали, наполняя воздух маслянистым запахом. Два ближайших погасли. От неожиданности Виланна перепугано замерла, глядя на дымящуюся паклю.

— Отпусти меня! — удушливо прорычала Кейлина. Сила ответила ей, и теперь она ощущала внутри себя жар. Не пламени, но раскаленного угля. Вулканической лавы, кипящей в подземных пещерах. Пальцы соперницы разжались, враз цепенея. На тыльных сторонах нежных ладонях пульсировали, наливаясь синевой вены.

— Сука, тварь, ты, ты!

— Заткнись!!!

Кейлина провела языком по набухшей и горящей от боли губе. Прикоснулась пальцем. Кровь, так и есть. Она медленно разбиралась в гамме новых ощущений. Глядя на оторопело замолчавшую Виланну, Кейлина видела перед собой ровный, податливый и послушный мысли свет. Что-то похожее на свечение, проходящее через великолепную драгоценность. Струящаяся по жилам и лицу кровь нагревалась. Это пугало и завораживало одновременно.

— На колени! На колени!!! — горячая ярость выплеснулась в этом парализующем волю приказе. Пальцы сжали расслабившееся запястье брюнетки, чувствуя кончиками как пульсирует кровь в этом теле.

Виланна неловко дернулась и как подрубленная опустилась на пол. Кейлина видела, как на светлом лице девушки начали проступать вены. И каким-то шестым чувством ощущала, что может сейчас сделать со своей жертвой все, что угодно.

Опустив глаза, она со злостью посмотрела на свое разорванное платье. На желтые пятна будущих синяков, проступающие на руках. И на каплю крови, которая медленно впитывалась в гладкую поверхность рубина. Украшающий ожерелье камень, загадочно мерцал и это мерцание, отзывалось где-то глубоко-глубоко в самой Кейлине. Родившееся ощущение было новым. И пока еще непонятным.

На поцарапанное лицо блондинки как-то вдруг вернулась улыбка.

— Три-пять лет, мэтр Остис? Кажется нашим занятиям придется задать новое направление, — чувствуя как болят уголки рта прошептала она. И с силой ударила одеревеневшую Виланну по голове.

ГЛАВА 8

Сотар сидел, устало вытянув руку вдоль края стола. Только что завершился военный совет с Вольной старшиной, в которую вошли предводители отрядов Мальдгарда. Походный шатер на тридцать человек, полчаса назад трещавший по швам от эмоций и воинственного запала сейчас был пуст. И тих. Что несказанно радовало. Объединить всех этих людей, оказалось много проще чем вести их.

— Легко ли удержать на поводке шторм? — посторонний голос прозвучал столь неожиданно, что Барлейт не смог сдержать удивленного вздоха. И когда это Кривонос, успел возвратиться?

Свечи на столе продолжали гореть ровно. Полог не колыхался. Может быть, он никуда и не уходил? Так и сидел себе в полутьме, на противоположном конце стола, пока уставший Сотар был занят собственными мыслями.

— Ты позвал их за собой. Позвал Вольных, пообещав им славное дело, какого не было уже сотню лет. И что же теперь? Южная Армия, это сборище трусов, словно отара овец ждет, пока за них дадут выкуп, но настоящий враг еще даже не показался на горизонте. Они хотят воевать, а ты в ответ предлагаешь бездействовать. Дергаешь старшину за усы. Оправдываешься маневрами и планами, но я хорошо тебя знаю. Чего ты ждешь на самом деле?

Можно было предположить, что Сотар отмолчится, как часто делал, не желая посвящать посторонних в свои думы. Но этого не произошло. Лорд с бесконечной усталостью потянулся к висящей на спинке стула сумке. По столу, с отпечатками пивных кружек, скользнул, вращаясь острыми углами темный конверт с оттиснутым в красном сургуче вензелем. Такими пользовалась только знать и высокопоставленные государственные чины. В небрежно надрезанном конверте оказались два письма. Одно, писанное на золотистой гербовой бумаге, украшенное множеством печатей, маг почти сразу же опустил на стол. Его внимание приковало второе послание — всего несколько строчек крупными буквами, начертанные с некоторым пренебрежением к правилам грамматики.

— Лорд Дрейн дал свое согласие? — перечитав записку, констатировал Кривонос. — Обещает выплатить виру, повиниться и вернуть тебе жену? «Через два дня на Лебединой Пустоши».

Барлейт молчал. Кривонос скомкал письмо, уставив на него скрывающиеся под бровями белесые глаза.

— Глифт сумел уговорить короля и тот вмешается в вашу свару с Дрейнами, — кривя губы, выговорил он. — Значит, поэтому ты придерживаешь руку и не хочешь идти на юг? Ждешь монаршего вмешательства. Не так много для этого будет нужно, верно? Королевский суд в обмен на головы тех, кто поддержал тебя. Это цена сделки предложенной Логвеллом, — он посмотрел на смятые строчки, — и, судя по тону, Защитник Востока не видит в этом никакой проблемы! А что же до тебя, Барлейт Сокол?

Грив смотрел на лорда и выражение его глаз, походило на взгляды, бросаемые канувшими в ночь деревянными идолами, на своих сменивших одежду из шкур на одежду из ткани детей. Между ними был только пустой, залитый шумными Вольными стол. И неизвестность, похожая на притаившегося под затененным куполом паука.

— Ты желаешь королевской милости? — с издевкой спросил Кривонос. — Готов увидеть, как станут судить Родрика Дрейна? Не ты, пострадавший от его руки, но король? Готов считать деньги, которые тебе отдадут за убийство твоего сына, лорд? Готов предать тех, кто тебе поверил? Скажи! Скажи прямо как есть!

Его мозолистый кулак с зажатым в нем листком поднялся так высоко, словно Кривонос, собирался броситься на Барлейта.

— Да, — недрогнувшим голосом ответил Сотар и Грив качнулся, потрясенный непреклонной решимостью, вложенной в это короткое слово. С недоверием и гневом он смотрел на Барлейта, а тот продолжал говорить: — Да. Ради моей семьи и ради правосудной справедливости я готов отдать многих. Это не вопрос моих моральных принципов. Это не вопрос моей чести. Это вопрос к моей природе. Я продаю идею, ты хочешь сказать? Все, что я думал об этой идее, я уже высказывал тебе.

— Ты не видишь в нас людей! — зло гаркнул Кривонос.

— Я правитель, — спокойно возразил Барлейт. — Я вижу в вас тех, кем вы хотите быть. Но знаю, кем вы должны быть. Тебя это смущает? Брось, колдун, ты не хуже меня знаешь, что такое отправлять людей на смерть для достижения своих целей. И сейчас, ты не хуже меня понимаешь, что Вольных Мальдгарда недостаточно, чтобы вести войну с Дрейнами или тем паче Бестигвальдом. Нужны все. И я уже говорил тебе, Грив, что твоя пламенная мечта неосуществима в принципе. Им, — он кивнул в сторону выхода из шатра, — она не слишком нужна. Посмотри правде в глаза, если бы не я, ты до сих пор убеждал бы старшин, в необходимости вылазки по поместьям. Черни? Что ж, чернь безмолвствует и готова терпеть.

Маг дернул перебитым носом, но ничего не возразил. Сотар говорил чистейшую правду, и они оба прекрасно это понимали. Разве их свела дружба? Нет, они в первую очередь были нужны друг другу.

— Да. Я бы сделал то, о чем говорю. Если бы верил, что получу желаемое. Но этого не будет. Король приказал мне разбираться самому, и я это очень хорошо помню. Прежде чем Его Величество по-настоящему осознает серьезность происходящего, мне следует выполнить этот приказ в полной мере. Наш король глуховат. Но глуховат счастливо. Он слышит только хорошее. И даже рев возмущенной толпы до последнего будет казаться ему овацией. Ручаюсь, что к тому моменту жажда Вольных уже будет утолена, а мне не составит особого труда уговорить монарха считать случившееся дружней перебранкой.

— Твое обещание Логвеллу…

— Я сказал лишь то, чего от меня ждали.

Тишина, пахнущая горячим воском. Грив некоторое время раздумывал над словами Сокола. Он сидел, опустив широкие плечи над столом, уткнув кулак в усы.

— Чего же ждешь ты сам?

— Встречи с ван Дрейнами. Они должны будут пойти на нее, раз обещали короне. С пышной свитой и золотом, которое бросят мне в лицо.

Такой ответ был понятен Гриву.

— А как же Логвелл? Он собирается выступить посредником в мировой, — ткнул он пальцем в конверт. Барлейт согласно кивнул, с усилием сжав переносицу пальцами:

— Глифт. Он весьма щепетилен. С самого начала он не должен был вмешиваться. Но кто может предусмотреть все, что произойдет? Случайность. Логвелл и его рыцари — проблема. Но не главная, совсем не главная, — он сделал паузу. — Грив, что если я попрошу тебя об одном дружеском одолжении, очень для меня важном?

— Я слушаю, Барлейт.

Сотар грузно поднялся со своего места и двинулся вдоль пустого стола.

— Некоторое время назад, я отправлял гонца в столицу. Но он не возвратился. Может, задержался, может где-то заплутал. Я не знаю. И мне очень нужен там опытный, умелый человек.

— Шпионить? — с толикой презрения хмыкнул Кривонос.

— Нет. Найти моего сына Визерия. И, пока ничего не случилось, привести его сюда. Поможешь, Грив?

Кривонос помешкал.

— Отсылаешь меня в преддверии важнейшего события, в самое змеиное кубло? Когда и тебе самому не помешает помощь мага? — он хмыкнул, став похожим на доброго дядечку. — Выглядит столь подозрительно, что я прямо не сомневаюсь в твоей искренности, Бар. Только вот, что мне за выгода в этом согласии? Что я получу, взамен своего риска и возможно риска, всего нашего предприятия?

Сотар встал рядом с ним, опираясь о стол кулаками.

— Услугу. Услуга в обмен за услугу. Равноценный обмен.

Если от долины Гвиндейл ехать на юго-запад, по основной дороге, игнорируя все ответвления и перекрестки, а после свернуть западнее тракта на Южную Корону, окажешься на Лебединой Пустоши. То странное место, происхождение чьего названия затеряно во времени. Край тихих озер и лесистых взгорий. По вечерам её земли покрывались серым, как тряпки нищего, туманом, в котором терялись поросшие мхом менгиры, а в лесах нет-нет появлялись странные голубоватые огни.

Почва здесь была преимущественно каменистая, зато в озерах водилось великое множество редкой рыбы, а разнообразие леса медленно, но неуклонно уменьшалось под дружный перестук топоров лесорубов. Здешний лес возили, случалось на самое южное побережье, для постройки кораблей.

— Край леших и якши, что делать тут честному человеку, — ворчал Риль. — Того и гляди голову заморочат, да в осины утащат.

— Сказочек наслушался? — подначил его почесывающий искусанную комарами руку Скубар. — Какое тебе здесь волшебство? Разве, что какому-нибудь леснику с тоски дуб с дуплом, девкой представится или…

— Тихо мне оба! — осадил болтливую парочку Башивир. — Едут!

По глинистой дороге к разбитому на опушке леса бивуаку спешила небольшая кавалькада. Завидев приезжих, воины Сотара без лишней суеты стали затягивать пояса и вооружаться. Среди них не было ни стариков, ни юнцов. Все крепкие, проверенные делом мужи. Только таким и можно было доверять в том деле, что должно было состояться на Лебединой Пустоши. Сидящий на бревне Риль положил на колени черный топор, любовно проведя по нему ветошью. Плечистый, поросший черным волосом, сам похожий на лешего Скубар одобрительно крякнул, примерившись к увесистому чекану.

— Ну, братцы, готовимся. «Барсы» и Каменные Осы, — выпустив последнее колечко дыма, Башивир затушил трубку, нацепил на бедро саблю, нахлобучил на голову шапку и встал навстречу гостям.

Предводитель отряда, едущего под стягом с оскаленным барсом, был одет в легкую кольчужную рубаху, и трехцветную тунику поверх. О круп его коня стучал продолговатый синий щит. В прорезях шлема сверкали холодные глаза. Сразу за ним двигался знаменоносец. Плут, скосив голову на бок, обратил внимание на прямые мечи воинов Логвелла.

Каменные Осы, все как один были облачены в бригантины и высокие шапки, украшенные перьями черных цапель. Они надменно глядели на людей Сотара, среди которых большинство составляли велоны. У некоторых с губ не сходили презрительные усмешки.

— Байлин Гестион, — не слезая с коня, представился рыцарь. И тут же спросил: — Арбалеты, луки, пращи?

— Да не. Мы ж тут все безобидные.

Велоны дружелюбно оскалились, разглядывая охрану лордов. Десяток из свиты Логвелла. И две дюжины дрейновских. Лорд Сотар оставил здесь дюжину воинов. Еще шестеро проследовали за ним к месту встречи.

— Слезаем, ребята, — махнул своим Байлин, снимая с головы басинет. У него было лицо сильного, но недалекого человека и коричневая щетка коротеньких самовлюбленных усов, только усиливала это впечатление. Пока люди привязывали своих коней, рыцарь отозвал Башивира и командира отряда Дрейнов — ряженного в зеленый дворянский кафтан с золотой башней, — и внушительно глядя на обоих, сообщил:

— Его Величество постановил, что лорд Глифт ван Логвелл, выступит посредником и гарантом встречи ваших сюзеренов. И он намерен, чтобы благородные повели себя мирно. Затем и приставил меня к вам, — он отвлекся в сторону и, выпучив глаза, заорал так, что слюна с губ полетела: — Гевор, ну какого черта ты там встал?! Тебе, что было приказано делать? Возьми двоих и вдоль леса! Живо-живо-живо!!!

Командир Ос наблюдал за приготовлениями Логвеллов, с едва прикрытой скукой. Его собственные молодцы, побрезговав подсесть к велонам, разводили рядом собственный костер.

— Я прослежу, чтобы вы вели себя чин по чину, — с истинно бычьим спокойствием продолжил Байлин, сверля своими маленькими глазками в первую очередь Плута. — Никаких арбалетов. Никакого стрелкового оружия. Никаких сраных провокаций. Обойдемся без этого дерьма и уже через час разъедимся.

— Поскорей бы, — глядя мимо Башивира, помечтал командир Ос. — Кабы здесь вшей не набраться или блох.

Плут издевку пропустил мимо ушей. Он разглядывал пояс и красные сапожки острослова. Ладная работа. Недешевая.

— Мы поняли друг друга? — качнув мощными плечами, удостоверился Байлин. — Чудно. Тогда дело за господами.

Все они повернули лица на север. Там, через крохотный лужок — на высоком зеленом холме, на самой его плешивой макушке стояла крытая круглая ротонда. К холму вели дороги с юга и с запада. На него взбиралась пыльная, усеянная выпирающими из мягкой земли обломками камней тропинка, ведущая к старым, чудом уцелевшим мраморным колоннам. Восточнее холма, в высоких травах и гальке залегло тихое, прозрачное озеро, у берегов которого возились со снастями несколько пропахших тиной рыбаков.

«Интересно, — подумалось Плуту: — сочинят ли песни об этой встрече? Иль она останется в памяти людей такой, какой ее видим мы все? Какой ее увидят на обратном пути Дрейны, как только лорд получит желаемое. Только бы, только бы все прошло так, как обещал король Бестигвальда. Так как запланировал лорд Сотар».

— Все чисто! — окликнул Байлина, вернувшийся назад Гевор. Башивир уставился на командира дворян.

— Где ваш лорд?

Дрейны заставляли себя ждать. Барлейт еще двадцать минут назад подъехал к холму. Дворянин смерил велона брезгливым взглядом, но до ответа снизошел:

— Скоро будет. Я сейчас же отправлю гонца, чтобы предупредить, что…

— … все в порядке. Они едут, — заключил Глифт, глядя с каменистой площадки на теряющуюся за лесом дорогу. Его слова разрушили нервную тишину, побуждая всех присутствовавших в ротонде к действиям.

Шестерка охранников Сотара тут же встрепенулись, перепроверяя оружие и отодвигаясь к увитым дикой лозой колоннам. Рыцари Логвелла вышли наружу, к лошадям, освобождая пространство для встречи. Барлейт безучастно стоял на противоположной стороне ротонды и разглядывал озеро. Трое, стоявших по колено в воде мужиков, как раз тянули мокрые черные сети, в которых копошилась серебристая рыбешка. Еще столько же, лежали в траве и занимались истинно дворянским промыслом. Не принимая никакого участия в работе, забрасывали тружеников ценными советами.

— Двадцать лошадей и один экипаж, — продолжал комментировать лорд Логвелл, сцепив руки за спиной. На сей раз, он предпочел броне свою обычную походную одежду, украшенную лишь драгоценным поясом, с висящим на нём коротким мечом. — Дрейны при параде. Вообще-то договоренность была о меньшем количестве!

Последняя реплика касалась стоявшего рядом с Логвеллом тучного человека в сапфировых одеждах. Прибывший из столицы первый помощник королевского законника Флогеля Идан лишь пожал плечами:

— Вам ли не знать о гордости, которая сопутствует любому из великих вассалов. Можно лишь радоваться, что их не двести. Лорд Сотар, как вы видите, ваши переживания совершенно напрасны — Дрейны не лгали.

На самом деле Барлейт не высказывал никаких переживаний. Внешне он был спокоен как утес. За него говорил его внешний вид. Красный цвет одежд сегодня был изрядно разбавлен гладкостью бронированных поверхностей. Наколенники, латная защита для груди и правой руки, панцирь, верная сабля.

Сокол оставил созерцание и присоединился к Глифту, скрестив на груди руки. Черные глаза блестя, следили за приближением Дрейнов. Всадники, одетые в великолепные одежды, на замечательных конях, чьи попоны были расшиты золотыми башнями один за другим подъезжали к холму. В нарядах преобладали синие и зеленые тона, обильно украшенные золотом и самоцветами.

— Неужели же они не прихватили с собой Гексли, — изучая подъезжающих, вдруг подметил Логвелл. — Удивительное дело.

— Не вижу ничего удивительного, милорды. Похоже, именно так лорд Южной Короны дает понять, что приехал с оливковой ветвью, а не с мечом, — помощник законника пытался своим голосом и манерами соответствовать знаковости момента. Но все, что у него получалось — быть безмерно пафосным.

— Не вижу ни одной оливы. А вот мечей предостаточно, — проронил Барлейт. На его лице сейчас стало заметно напряжение. Складка на лбу отчетливо обрисовала морщины.

— Фигура речи, вы же понимаете.

Лорд Логвелл обеспокоенно положил руку на карваш[21] Сокола.

— Барлейт, — его голос звучал серьезно, совсем не как всегда. — Король дал слово. Я дал слово. И ты его дал. Сдержись сейчас. Родрик предстанет перед судом, как и должен, ты ведь этого хотел? Так и будет. Только держи себя в руках.

— Обращаю ваше внимание, милорды, что суд состоится после того как рыцарям Его Величества будут выданы зачинщики, повинные в безобразиях учиненных в восточных провинциях…

— Заткнись, — оборвал Глифт, не вовремя влезшего со своими напоминаниями королевского посланца. Защитник Востока, как не был он уверен в успехе мероприятия, беспокоился.

Дверца экипажа открылась, и из него первым выбрался сам Ринвальд ван Дрейн. Лорд Южной Короны выглядел и держался по-королевски. Чистокровный беонт с золотистыми волосами и расчетливыми голубыми глазами. В его алом костюме, подогнанном под фигуру, не было ни одной драгоценности. Не было и пестрых тонов или цветовых переходов, к которым тяготели придворные столицы. Только алое. И черная, меховая накидка, небрежно застегнутая на груди.

Следом за отцом, показался и сын. Барлейт нашел глазами Родрика. И больше не отпускал, пока тот явно красуясь, поднимался к ротонде. Сын лорда выглядел уверенным и даже веселым. Словно на бал шел. На кожаном копеньяке наследника виднелись чуть заметные пятна разлитого вина. Очевидно, по дороге благородный не сумел отказать себе в любимом удовольствии. «Зачем он здесь?» — заиграл желваками Логвелл.

Они встретились внутри. Двое лордов, вместе с потеющим от напряжения посланником короля. И семья Южной Короны, окруженная блеском своей славы. Барлейт молчал, дожидаясь слов. Протокола на подобный случай не существовало. Рыцари Логвелла пропустили семерых из свиты Дрейнов, заступив остальным путь. Почти у всех, кто остался снаружи были объемные темные холщевые мешки. «Деньги», — пробормотал Логвелл. Лебединая Пустошь сегодня полнилась вооруженным народом. У леса курились разведенные воинами костры. Под древним, пережившим своих творцов куполом, веяло сталью.

— Здравствуй, Сотар, — Ринвальд хранил спокойствие и был скуп на эмоции. Так же как и Сокол. — Воля короля прислала меня сюда. Чтобы принести извинения за моего сына.

Люди у него за спиной походили на элементы цветастой гравюры, нанесенной на стену в промозглом подземелье. Родрик стоял за плечом отца и откровенно улыбался, чувствуя на себе взгляд Сокола.

— Что ж, раз уж мы собрались, думаю, настает момент выполнить волю короля. Довольно крови, милорды, — вылез со своими речами Идан, втесняясь между враждующими лордами. — Пожмем друг другу руки.

«Где она? — изображая равнодушие, думал Сотар. — Почему Дрейны не привели ее с собой? Может в экипаже?»

Ситуация складывалась не так как он рассчитывал изначально. Неужели же Дрейны прямо наплевали на распоряжение Элберта?

— Прежде чем, мы это сделаем, я все же хотел бы внести ясность, — упредил дальнейшие действия королевского посла лорд Южной Короны.

Сокол провел пальцем по щеке.

— Где моя жена?

— Вот об этом то… — Ринвальд оглянулся на одного из сопровождающих, приказывая ему выступить вперед. Улыбка Родрика стала еще более отвратительной. В ней появилось предвкушение.

С замершим сердцем Сотар смотрел на стукнувший о ногу мешок, из которого виднелись грязные золотые волосы. Лицо Глифта вытянулось. Он испуганно поднес руку к лицу.

— Сучка сдохла, — пьяно хихикнул Родрик. Барлейт бросился вперед тотчас, позабыв обо всех планах и замыслах. Мгновенно. Сабля свистнула, и разрубила горло бросавшего мешок воина. Идан беззвучно разинул рот, за миг до того как на него повалился умирающий. Лорд Ринвальд проворно отскочил назад, уступая место молниеносно среагировавшему телохранителю.

То, что случилось после, когда перед лицом опешившего от страха Родрика столкнулись два клинка — Сотара и крупного, почти квадратного телохранителя, — заняло считанные мгновения. У всех в руках появилось оружие. И все бросились на всех.

Бывают схватки, в которых мастера, сойдясь друг с другом, рассыпаются смерчами смертоносных ударов, превращая схватки в подобие великолепного танца. Здесь не было ничего подобного. Сразу же заплескала кровь, а яростный рык вырвался между колонн, перевитый криками боли. Загудел, взрываясь звоном полосуемый могучими выпадами клинков воздух. Сотар не видел ничего, что творилось вокруг — как падали на землю конечности, теряемые в смазанном вращении, вместе с телами протыкаемых неудачников.

Он видел лишь Родрика ван Дрейна. Испуганного, растерянного. Ему в лицо летели брызги и ошметки плоти, посмевших встать на пути, бьющегося в страшном молчании Сокола. Всё вокруг двигалось и умирало, находя свое место в кровавой мозаике. Орал, требуя всех прекратить Глифт, пока его не оглушил ударом по голове, подкравшийся сзади мечник Дрейнов. Слева молодой дворянин с башней на зеленом камзоле азартно хакнув развалил лицо противника надвое. И тут же сам жалко завыл, скрючившись и роняя на землю саблю — Барлейт страшным ударом разрубил его правый бок.

Рыцари Логвелла в первое мгновение растерялись от неожиданности, не зная, что делать. Но им подсказали — мешки со стуком полетели на землю и в руках Каменных Ос, оставшихся снаружи ротонды, появилось диковинное оружие. Щелкнули взводимые кремниевые курки. Грохнуло. Четверых рыцарей как по волшебству бросило на землю. Через страшные дыры с загнутыми внутрь краями, появившиеся в доспехах потекла кровь…

… С холма донеслись слитные хлопки, распугивающие притаившихся на крыше ротонды птиц. Башивир моментально сообразил, что произошло — так звучало пороховое оружие Дрейнов.

— Что там за херня? — зазвенев шпорами, оглянулся встревоженный Байлин. На холме суетились люди с вышитыми на одежде золотыми башнями. Для мирно сидевших у своего костра Дрейнов это было как сигнал.

— Смерть рабам! Убивай!!! — вскричал их командир, размахнувшись саблей. Да, они определенно с самого начала готовились резать своих врагов, не веря в мирный исход дела. Точно так же как и их противники.

Острие клинка одного из Ос обрушилось, разрубая телячью кожу куртки и спину замешкавшегося велона. Мужчина с криком изогнулся, точно пытаясь руками достать рану. Взревевший Скубар вскочил на ноги и сравнял голову нападавшего с чеканом. Из-под молота брызнули осколки черепа. Воин в синей тунике ударом ноги вышиб поленья из костра, обжигая лица и руки нескольких парней. Под вопли боли в воздух взметнулись горячие искры.

— Нет! Остановить их! Не сметь! — бросился в свалку Байлин. — Гевор! Тридан!

«Не вовремя, как же все это не вовремя. Сучьи Дрейны!», — думая о засадах, расставленных Сотаром слишком далеко, ввязался в безобразный бой Плут.

Риль попытался зарубить своего противника топором, но на дороге попался один из воинов Логвелла и велон замешкался. В отличие от Осы, который с мстительной ухмылкой вспорол его живот. Сабля рябого беонта как раз сломалась под тяжело рухнувшим на неё шестопером. Он навалился руками на толстую ручку оружия, однако подчиненный Плута даже не подумал бороться — вместо этого он загреб рукой в грубой воловьей перчатке тлеющие в кострище угли и буквально растер их по лицу завизжавшего недруга. И, уже не тратя времени на ослепшего, с тяжелым выдохом раздробил одетое в бригантину плечо другого врага, прикрывая бросившегося в атаку Скубара. Бронзовым плевком разлетелись модные заклепки с рукава наемничьей одежды.

Сам Башивир удачно поставив подножку, уже занес меч над воином в синей тунике, как его с силой оттолкнул упомянутый Гевор. Враг избежал удара, и, поднявшись на ноги, первым делом рубанул катавшегося по земле велона с обожженным лицом. А помощник Байлина, точно и не заметив этого, оттеснял Башивира прочь.

— Мы на одной стороне, дубина! — отчаянно кричал Плут. Без толку. Гевор, типичный беонт по праву рождения, явно не слишком вникал в особенности отношений между лордами. А крик Гестиона и вовсе трактовал в единственно возможном для себя значении. Прямо на глазах Башивира, по вине одного из рыцарей Каменные Осы зарезали еще одного его парня.

Приказ лорда Сотара не трогать воинов Логвелла истерся из памяти. Плут, озверев, выхватил из-за пояса один из кинжалов и с силой воткнул его под кольчугу «миротворца». Рыцарь закричал от боли, размахивая руками, словно тонущий в воде и в этот момент ему в шею вонзился топор одного из Башивировых парней, заваливая Гевора на горящую траву.

— Гнида! — выругался Байлин, поразив нанесшего удачный удар велона острием меча в лицо. Среди наряженных в кожу, а подчас и бархат Каменных Ос и воинов Сокола, он, одетый в железо, со стекающей по мечу и латной перчатке кровью выглядел порождением зла. Не в силах выполнить указание своего лорда, он, кажется, вознамерился перебить всех до кого только мог дотянуться. Не разбирая где правые, а где виноватые. Потому что следующим под меч рыцаря попал командир Каменный Ос. Присоединившиеся к Байлину двое мечников, охотно поддержали старшего.

— Вероломные засранцы! — голос Байлина был подобен боевой трубе, когда он с поднятым к небу мечом шел на сцепившуюся друг с другом свору людей. — Я остановлю вас, даже если мне придется связать вас вашими собственными кишками!

Он был убедителен. И даже очень. Над поляной как-то сам собой пронесся непонятно кем брошенный клич:

— Кончай котов[22]!..

Охотно принятый под влиянием момента к руководству.

…Законник Идан жалобно всхлипнул и осел под колонной, пытаясь удержать руками внутренности. Зарубивший его в угаре, следом за телохранителем Сотара русый голубоглазый беонт, не услышал хриплого лепета о неприкосновенности королевского посланца. На столь важную дипломатическую утрату, никто из самозабвенно истребляющих друг друга людей не обратил никакого внимания. Тем паче, что сапоги уже и так скользили по влажной крови, наступая на клейкие кишки.

Люди Сотара умирали один за другим, валясь на площадку и забирая с собой превосходящего в числе неприятеля. Но, похоже, что это было только начало. Носящий золотую башню на одежде подскочил к краю площадки и, поднеся сорванный с трупа рог, резко затрубил в него… и, задохнувшись, вдруг повалился на один из трупов. Из спины торчали два арбалетных болта. «Рыбаки», отбросив свои дела и достав припрятанное оружие, сделали залп, по изрешетившим рыцарей Логвелла Дрейнам, а теперь деловито взводили арбалеты.

— Тебе конец! — вопил из-за спин редеющей охраны тискающий рукоять сабли Родрик. — Ублюдок! Ты сдохнешь, сдохнешь здесь, так же как и твоя сучка!

Его отец поступал более мудро. Он не стал ступать в рискованную схватку и, позволив делать свое дело другим, едва ли не за шею потащил Родрика обратно к экипажу. От случайных выстрелов их прикрывали двое, с извлеченными из мешков щитами. Над лесом уже разлетались напуганные услышавшими голос рога людьми вороны.

Но Сотару не было дела до врагов. В бешенстве он сражался, тесня троих, не будучи в силах дотянуться до ненавистных обидчиков. Родрик же, то и дело оглядывался на заполненную людьми ротонду и с наслаждением кричал:

— Мы выпотрошим тебя как кабана, велон! Сетью! Сетью его!

Сотар лишь рычал, тяжело дыша от серий ударов, да наводил оторопь на врагов своим бешеным взглядом. У него не было слов и обещаний. Все потонуло в жажде убивать. Все потеряло свой смысл.

К ротонде спешили люди от бивуака. Не было времени понять, кто там победил свои или чужие. Торопились со стороны озера, хоронившиеся до поры в «секрете» Вольные, которые так и не дождались условного знака. Летела через лес, засевшая в засаде конница Дрейнов. Сколько? Зная Дрейнов, можно было бы предположить, что немало. Лорд Южной Короны не рискует понапрасну.

Воин, оглушивший Логвелла, красивым, каким-то даже показным движением располосовал последнего из телохранителей Сотара и, тут же атаковал самого лорда, всадив ему саблю в ногу.

Безупречный удар. Один против четверых. Один в заваленных трупами верных людей старинных руинах. Ты просчитался, лорд Сокол. Снова ошибся, хотя давал себе обещание этого не делать. Говорил Кривоносу, что не веришь в слова короля. Что ты не такой, как сдвинутый на чести Логвелл… тот, что лежит сейчас среди трупов, сам похожий на труп… и что же получилось?

— Нет, — усмехаясь, сообщил русоволосый, своим товарищам. — Сети нам здесь не потребуются. Ну как, обрежем Соколу крылья?

И он проделал клинком странное, но невероятно сложное движение. Очень ловкий. Очень сильный.

«Маг», — сообразил Сотар. С запозданием и некоторым безразличием. Потому что красная штанина уже темнела от крови, а мысли туманила боль. Какие-то люди, что-то кричали где-то совсем рядом. Он не слышал. Один против четверых. Один против сотни. Или тысячи?

— Смотрите-ка, он огрызается, — улыбнулся маг, парируя неожиданный выпад слабеющего Сокола. — Не сдается.

Их глаза встретились. Мягкие золотые волосы. Грязные, торчащие из пропахшего кровью мешка. Сдаться?

— Уууууууаааааа!!!

Жаль. Как жаль, что чудес не бывает. Маг ждал его выпада. Он не мог себе отказать в таком удовольствии покрасоваться, молодой еще парень, которому были открыты куда большие силы, чем могло бы показаться. Когда-то Сотар слышал, что талантливые маги умеют, использовать особые камни кварца вмещать в них боевые стили и навыки разных мастеров, создавая нечто уникальное по своей смертоносности. Но это, конечно же, сказка.

Сабля отлетела в сторону, острое, как клюв падальщика лезвие угодило прямо между пластинами защиты, вгрызаясь в плечо. Больная нога, прострелив импульсом боли до самых волос, подломилась и Сотар полетел на землю… нет, во тьму.

— Дух-то захватывает? — довольный эффектом, вызываемым одиноко возвышающегося на вершине горы замка, спросил рыцарь в сером акетоне, надетом под пластинчатый панцирь. Через суконное синее поле на его плаще скалил клыки белый барс. Сталью отблескивала латная защита на вытянутой в сторону донжона руке.

Сербус Флогель поправил съезжающую с взмокшей головы кунью шапку и тоскливо вздохнул. Ему вот черный, на фоне заходящего солнца, замок, не казался красивым. Чем он красивый? Тем, что на колчан с торчащими из него как стрелы башнями похож? Солнце, опускаясь за горные громады на западе, заливало ведущий к замку серпантин красным светом, безбожно слепя глаза. Королевский трактователь законов подумал, что с большей охотою остался бы в долине или хотя бы том самом последнем минованном ими поселении. Особенно угнетал его вид тонких острых кольев с обеих сторон окружающих стены замка. Здешние хозяева придерживались строгих взглядов на декор.

«Почему я? — довольно уныло думал он, покачиваясь в седле смирной кобылки, — это, что была моя идея, использовать Логвелла? Нет, это придумали Дрейны, со своим Мисгердом. А к Логвеллу посылают меня — найди слова, Сербус, напомни Защитнику Востока, кто его правитель. Скажи, что он послужил правому делу… Извинись за шишки на его высокородном лбу. Тьфу! Я же не посол!»

— Уже почти приехали, — покровительственно глядя на неженку, болезненно вздрагивающего от порывов гуляющего в горах холодного ветра, сообщил Пейрис Данвальд. Так, он сказал, его зовут — встретивший Флогеля в долине рыцарь.

— Как здоровье, старого лорда? — чтобы хоть как-то разнообразить короткие реплики посланца, поинтересовался Сербус, поглядывая вправо, на склон соседней горы. Поросший густым кедровым лесом, издали похожим на великанский мох, он внушал некоторый трепет. Где-то поблизости, у зеленой границы, уходящей от серпантина почти отвесно вниз, трещали тетерева. Вдали, в лесном ковре, виднелись голые скальные бока, похожие на торчащие каменные кости.

— Пошел на поправку, — вроде и дружелюбно, но все так же односложно, ответил Рыцарь-с-Барсом. — Горы милостивы к старику.

Последняя реплика показалась Флогелю не слишком вежливой, но черт его знает, каким представляли себе этикет эти горные разбойники. Внимание законника на миг отвлекла летящая в розоватом небе птица — бело-коричневый ягнятник осматривал двуногих на предмет добычи.

— Надеюсь, он сможет присутствовать на приближающихся именинах Его Величества и выборах в Законодательное Собрание.

— Выборы! — эта тема показалась близкой рыцарю. — Мой отец никогда не пропускал их. Никогда не пропускал и всегда избирался в Собрание. Все мечтал, что когда-нибудь сможет стать его главой.

— Номинальная должность, — почти машинально откликнулся Сербус, — полномочия все равно делегированы правящей династии, а глава решает разве что, какое сукно будут использовать на стульях в следующем заседании.

Сзади громко скрипнула тележная ось. Раздался тяжелый стук ударившегося о деревянное дно предмета. Сербус нервно оглянулся на свою свиту. Воины сердито бранили нерасторопного возницу, по вине которого едва не слетело колесо в одной из телег с дарами. Король был столь щедр, что послал с законником полтора десятка телохранителей, два десятка слуг и три телеги со всяческим скарбом на подарок лорду Логвеллу.

Еще не хватало, чтобы что-то из дареного имущества поломалось.

— Тупой велон, — зло поджал губы Флогель, делая в памяти зарубку по возвращении приказать дать вознице пятьдесят плетей. — Так о чем, Пейрис, вы говорили?

— Об избирательном процессе, — напомнил рыцарь.

— Да, точно. И что вы, тоже собираетесь войти в Собрание? Занять одно из трех сотен мест и попытать удачу в борьбе за титул главы? Так сказать пойдете по стопам отца?

— Вряд ли, — покривился рыцарь. — Знаете, как говорят про эти самые выборы? День — лотерея, пять лет — гонорея. Уж в последнем мой папаша разбирался, так что вряд ли. На подобный образчик дворянской мудрости королевский законник с ответом не нашелся. Он, по счастью, уж и не требовался — палящие лучи солнца и похожий на грустную песню шепот ветра, утонули в тени Великана[23]. Тщательно выструганные из белого дерева, вкопанные в землю у стен колья, производили неприятное впечатление.

Подковы коней зазвенели, выбивая редкие искры из камней. Пейрис, Сербус и сопровождающие тучного законника всадники, миновав ворота, въехали в обширный клуатр[24] замка. Волею заката стены его оказались раскрашены в два цвета — оранжево-розовый и темно-серый, делясь пополам.

В центре у статуи уже занесшего для удара копье рыцаря, гостей встречал сам хозяин. В покрытом красной эмалью доспехе с забранными под кольчужный капюшон волосами, он казался уменьшенным подобием обитателя постамента. И этот его вид, очень не понравился Флогелю.

«Выглядит так, словно собирается вести армию в бой», — кольнуло в груди недоброе предчувствие. Законник даже подумал о том, что неплохо бы, пожалуй, воротиться назад — но куда? — хозяин уже шагал навстречу, звеня шпорами и боевой выправкой.

— Лорд Глифт ван Логвелл, от лица нашего короля Элберта из рода Марвиэль, я рад передавать Вам сердечные пожелания здоровья и всяческих успехов, — слуги помогли Сербусу выбраться из седла и он тут же, скрывая неудобство от долгого переезда, низко поклонился Защитнику Востока. — А все это, лишь скромные дары, нашего монарха для Вас.

Глифт довольно равнодушно взглянул на громыхающие по камням телеги. Сербус обратил внимание, что в тени серых галерей стоят люди лорда. Почти все они были одеты в кольчуги и тяжелые стеганые куртки. С другой стороны, за приезжими следили освещенные багряным закатом мечники в темных латах, с покрытыми геральдикой наплечниками.

— Здесь золото и меха, а так же партия утонченного арлийского вина, которое вы столь любите, и…

— Помогите им, — приказал Глифт и из боковых проходов к телегам подбежали слуги Логвелла. Атмосфера, тем не менее, не стала дружелюбнее. Со всех сторон Сербус чувствовал уставленные на него недоброжелательные взгляды. Спешивающиеся позади законника всадники так же почувствовали, что им здесь не очень-то рады.

Приветствие прозвучало, и теперь законник ждал ответных слов. Но пауза затягивалась.

«А что ты хочешь? — зло подумал Сербус, разглядывая непроницаемое лицо молодого лорда. — Это политика, мальчик. Думаешь мне все это нравиться? Танцевать перед тобой на задних лапках. Или ты думал, всё всегда будет, по-твоему? Ха! Взрослей. Скажи вообще спасибо, что тебе выказывается благодарность. Ох, и кой черт, меня прислали к этому помешанному на своих принципах идиоту?»

— Пройдемте в башню. К столу, — скупо улыбнулся Глифт, беря Флогеля за локоть. — Не стоит нам мерзнуть на улице. Пейрис, позаботьтесь о наших гостях.

Рыцарь прижал бронированный кулак к сердцу и тут же дал отмашку. К запыленным королевским воинам потянулись девушки с заготовленным угощением. Мужчины заулыбались.

«Так бы сразу», — сварливо подумал Флогель, пытаясь подавить растущее волнение. Он не хотел себе признаваться, но его пугало безразличие Логвелла. Искоса он рассматривал идущего рядом лорда, разыскивая на нем возможные следы увечий.

— Как ваш отец?

— Ждет нас, — пропуская законника в главный зал крепости, откликнулся Логвелл. — Шапку снимите.

«Прародитель, помоги мне сейчас убедить этих двух упрямцев».

В зале было довольно темно. Горел огонь в очаге, протягивая длинные и острые пальцы вдоль красного ковра. На стенах бледными полосами висели стяги ближайших вассалов ван Логвеллов. У входа застыли двое мрачного вида воинов в латах, вроде тех, что остались во дворе. Дворяне, присягнувшие Защитнику Востока. Забрала на их шлемах были похожи на намордники для диких зверей. Закат смотрел мимо решетчатых окон, превращая зал в заполненное грубоватыми абрисами подземелье. Ни одна из свечей в настенных жирандолях не горела. Впереди, в темноте, на сколоченном как трон стуле с высокой спинкой восседал старый Глорин ван Логвелл. Когда законник вошел в зал он даже не шевельнулся, продолжив сидеть в неуютном, отчего-то похожем на большую усыпальницу зале. Флогель вдруг ощутил себя неуверенно.

— Милорд, — начал он, стремясь привлечь внимание Логвелла. Силуэт не двинулся. — Король Элберт шлет вам пожелания долгих лет.

Сделав несколько шагов, он замер, вперив взгляд в уставленный блюдами и кувшинами стол. Общение не складывалось. Сморщенный затылок законника начал багроветь.

— Милорд? — с ноткой раздражения повторил он, но старый осел, даже не подумал отвечать. Может он уснул?

— Говори громче, — Глифт полукругом обошел Сербуса. — Говори громче, он не слышит тебя, прохиндей.

— Ч-что? — Сербус увидел глаза Защитника Востока. И они напугали его до колик. Застывшие с подернутой мутной поволокой склерой, и вспыхивающей в недрах зрачков злыми, жадными искрами.

— Мой отец не слышит тебя, — треснувшим голосом повторил Логвелл, чье лицо в полумраке отдавало мертвенной синевой. — Потому что вчера он умер.

Сербус икнув от неожиданности, вновь поглядел на черный силуэт в кресле. Силуэт от чьей неподвижности тянуло чем-то зловещим. Сказанное не укладывалось в голове. За спиной законника лязгнули доспехи, но он не обратил на этот звук никакого внимания. Вцепившись в выставленную перед собой словно щит шапку, он следил за заступившим дорогу к столу лордом.

— Не сумел пережить позора, который опустился на наш род. Позора, в который вы и ваши интриги втоптали нашу семью. Его последние слова, он насмехался над моей глупостью… Честь, — голос Логвелла взлетел к сводам, — наша жизнь. Я обещал и клялся моей честью. Брал за руки и обещал. А вы, обманули меня. По вашей вине умерли люди. Славные люди. Мои люди. Мои друзья. Нарушено слово.

— Именно для этого я прибыл сюда, — сдерживая трясущийся голос, высказался законник. — Чтобы помочь вам разобраться в этой щекотливой ситуации. В-ваш отец, его, наверное, стоит похоронить?

— Мне не нужна ваша лживая помощь, ублюдки. И советы тоже. И извинения. Просите их у покойников. У моего отца. Он будет сидеть здесь, и будет участвовать в нашем пиру, — с яростью ответил Глифт. И в этот момент Сербус вдруг понял, что его отсюда никто не выпустит. Он понял, что именно выражают глаза Логвелла с того самого момента как они прибыли в Великан. Безумие.

— Выкуп? — ощущая, как становятся ватными ноги, предложил законник. — Ми-ми-млорд, хочет выкуп?

— О да. Ты дашь мне выкуп. И ты, и все кто предал меня. Дрейны. Корона. Вы все. Я не могу вернуть к жизни славных сынов, не могу смыть насмешки, но я могу сделать, то, что умею делать очень хорошо. Но сначала, — голос лорда снова изменился. В него добавилась глумливая ласка. — Мы ждали вас, посол мира. Посол короля. И приготовили в вашу честь пир. Вы, верно, не откажетесь принять в нем участие? Ведь ваша в нем роль, она очень. Очень особенная.

Лицо лорда хищно заострилось. И в этот момент на Сербуса Флогеля сзади навалился один из караульных. Сильная рука, впиваясь в волосы железными фалангами пальцев, оттянула голову вскрикнувшего чиновника назад и в беззащитное горло вонзилась полоска заточенной стали.

Мир потонул в красном. И черном.