Маринка

Открыв ключом входную дверь своей квартиры, я вошла в темноту прихожей.

И сразу же получила удар в нос. Мне показалось, что вся кровь моего организма взбунтовалась, перекочевала в носоглотку, где клокотала, отдаваясь в висках барабанной дробью.

Подумалось, что сошла с ума и ещё пришла в голову дурацкая мысль о внезапном бунте измученного диетами тела. Почему так подумала?

Да потому, что был светлый день. В квартире, залитой солнцем и заляпанной моей кровью, совершенно никого не было. На меня не падали предметы, как при полтергейсте. Боевик с гранатометом не прятался за шторами. А маньячелло с кривым кинжалом не притаился за высокой спинкой кресла. Обалдеть! А что бы я тогда смогла сделать?

Ясно, что без боя бы не сдалась. Как представила себе огромного громилу, жутко стало. Допустим, долбанула бы его по башке табуреткой и он бы сразу вырубился как в кино?

А маньяка ошпарила бы кипятком? Нет, нет. Пока до кухни добегу, он меня бы прирезал.

Хорошо, что я уже улыбалась над своими фантазиями и понемногу успокаивалась.

Однако, нос распухал и кровь из него реально капала на пол.

«Сумасшедший не осознает, что он сумасшедший». Замыленная фраза мне в утешение.

А я осознаю или нет? Нет, лучше бы не усугублять и не накручивать себя.

Опять застыла в тревожной стойке, оглядываясь вокруг.

Не понимаю, откуда в мой нос прилетел внезапный удар ? Из окна мяч? Так седьмой этаж.

Может быть ослепшая внезапно птица? Но стекла целы, и форточки наглухо закрыты.

Кое-как остановив кровотечение, я плюхнулась в кресло и запрокинула голову. Ошарашенно пялилась в потолок. И вдруг все потемнело. Неизвестные силы звезданули по лбу так, что вмиг, будто переродилась в футболиста. Надо иметь чугунную башку форварда, отбивающего головой мяч с такой силищей, что сотрясает мозг, наверно с похожей истязающей болью.

Тут же последовал удар в глаз и сильные шлепки по щекам. Лицо обдало жаром, загорелось.

Я визгливо затявкала не пойми каким зверьком, будто кого- то отпугивая, а потом взвыла, уносясь из кресла ввысь до самой люстры, сшибая хрустальные подвески.

Нет, я не дам себя калечить! Бешено крутилась, как собака за хвостом, оглядывая комнату. Забежала в спальню, ворвалась на кухню, заглянула в ванную комнату. Вышла на балкон и тупо смотрела с седьмого этажа на прохожих, выискивая замаскированных врагов.

Никто и ничто не зацепили моего пристального внимания, а уж до меня, торчащей из- за балконного ограждения и дела никому не было. Внизу перед моими глазами хаотично двигались головы, ноги, расстилались неровные пятна выцветших газонов. Виднелся серый асфальт в выбоинах, похожий на лунную поверхность. Крыши машин в тесном дворе, как темные гробы. Мрак, боль и грусть давили на меня.

Осторожно на носочках прокралась к дивану и тихо уселась, заморозив тело в надменной позе актрисы, будто гордая аристократка перед казнью. Все тело болело, колотилось сердце. Сильно бесило, что не могу себя защитить и дать сдачу тому, не понятно кому. Отомстить, отметелить как следует обидчика. Вот только найти бы эту невидимую сволочь.

Я уже достаточно накопила в себе звериной ярости и настраивалась на битву.

На мою гордо торчащую голову долго никто не покушался, и спина заныла от напряжения в ожидании неизвестно чего.

Постепенно сердце моё успокоилось. Кругом тишина , ни звука, только из подтекающего крана – кап, кап, кап.

У меня в квартире совсем мало укромных уголков, где мог бы спрятаться враг. Хотелось обмануть себя, что ничего страшного не произошло.

Помешательство. Минутное забытье, бред от усталости. Я только что с выезда и совсем мало спала в эту смену.

Подумаешь, горе какое! С каждым бывает. Про себя рассуждала я, одновременно обкладывая льдом лицо. Вот, уже хорошо. Ах, как хорошо! Только мой толстый распухший нос, заткнутый ватными тампонами, не дышал, а ныл и ныл, зараза, не давая передышки. Слишком ощутимый факт реальности. Рано расслабилась. Думай, Маринка, думай.

Растянулась на диване и судорожно начала вспоминать.

**

Живу в типовой двушке, доставшейся по наследству от бабушки маме, а после смерти мамы царствую одна.

Никогда мое уютное гнездо не выталкивало хозяйку и не обижало. Муж тоже не обижал. Даже тогда, когда вежливо прикрыл за собой дверь мило улыбаясь, и назвал меня диетической галетой. Это было давно, шестнадцать лет назад. Беременность ещё не влияла на мою гордость по простой причине незнания о ней. Молодость добавляла дерзкой уверенности в своей правоте, и я помахала ручкой вслед уходящей первой любви.

Ха! Галета. Так все же ради тебя, дорогой. А раньше, что было раньше?

Моя объемистая грудь, казалось, вылетит из платья к нему навстречу без всякого на то, моего согласия. В полузабытой юности мое сдобное пышное тело было ещё тот провокатор. Явно выделяясь телесными рельефами, напористо выступающими со всех флангов, нагло привлекая озабоченные мужские взгляды.

Хорошо, что всё осталось в сумеречном прошлом.

Бывало дома перед зеркалом дотошно примеряла к себе движения, на мой взгляд, подходящие томной загадочной леди.

А моя голова компрометировала, будто прыгая на короткой шее как вздумается. Что- то непристойно громкое, подобное лошадиному ржачу, вылетало из моей глотки, когда я слышала даже незатейливый анекдот. Патологическая смешливость искажала гримасой лицо и так, не слишком облагороженное природой. Не удержать в стойле резвую лошадку с крутым нравом. В компании сверстников за версту было слышно громкоголосую дурынду, засевшую во мне.

А рот! Что вытворял мой рот, дорвавшись до поцелуя! Это же атомная Фудзияма.

Тьфу ты, Боже мой. Фудзи – гора. Нет, наверно, не гора. Короче, атомная, которая взрывалась везде в глубине меня. От терпкого жара я изнемогала, еле удерживая распирающую энергию в себе. Как разрушительная радиация ядерного гриба, так страсть опаляла мое нутро.

От того, почему- то смех разбирал меня, наверно опасаясь обиды от посторонних и маскируя неуверенность. Тех, кто оказывался рядом, как бомбой шарахало от меня. От, пожирающей симпатию, моей словоохотливости. Бедные поклонники! Они, чуть опомнившись, уносили ноги от чувственной атаки полногрудой громкоголосой насмешницы.