Самое страшное, что только может быть в ученом, работающем в нашем направлении, где каждая мелочь способна вывернуть мир наизнанку, — это рассеянность, непоследовательность и… и еще… э-э… Ах да! Я же вот еще о чем хотел вам рассказать!
Что-то они все-таки сбросят, эти американцы. Ей-богу, долбанут…
Самолет ходил туда-сюда над островком, омывая все вокруг ревом турбин. Вчера был крошечный разведчик, парил тихонько, под птицу маскировался. А сегодня уже не маскируются. Штурмовой истребитель прислали.
— Шустрее, профессура, шустрее! — прикрикнул майор Иволгин, поправляя кобуру. — Не у тещи на чае! Шевели ногами, двигай руками, ломай лед! Раз, два-а! Раз, два-а! Раз, два-а! Не халтурь!
Профессура продолжала вяло долбить ломами. Притомились уже. Третий час подряд этот лед молотят.
Да и печет здесь…
Майор поправил панаму и отошел под пальмы, в тенек. Присел на гранитных ступенях памятной плиты.
Уверен, настанет день, когда наши крошечные благодетели навсегда избавят человека от любого труда.
Майор сморщился, выплюнул окурок и от души втоптал его в горячий песок.
Нобелевский лауреат, черт бы его подрал! Надежда российской науки, легенда научного мира. Человек, все прогнозы которого сбываются…
Сейчас человек, чьи прогнозы всегда сбываются, работал ломом. Как и его убеленные сединами ученики. Два доктора наук помоложе грузили сверкающие осколки на носилки и таскали подальше от берега.
— Живее, вашу мать, живее! — крикнул майор. — Лед быстрее нарастает, чем вы его сдалбливаете!