Люди и звезды

I

Пресс-конференция была длинная и скучная. Захваченные врасплох поспешным отлетом «Альбатроса», репортеры лихорадочно рылись в старых подшивках газет, в поисках необычайных вопросов для интервью, которое должно было состояться во второй половине того же дня. Правда, энтузиазм их коллег старшего поколения мог бы предложить им достаточно ресурсов: но так как эта мысль пришла в голову им всем, то вопросы походили один на другой, как две одинаковые ракеты.

Сухощавый англичанин, беспрестанно смахивавший с лацкана пиджака воображаемые пылинки, старался быть оригинальным.

— Как вы разрешите вопрос личной гигиены? Думаю, что запаса воды едва хватит для питания.

— Господин Гаррис может не беспокоиться, — ответил Матей Чинку. — С помощью ультразвукового душа, мы предстанем перед марсианами в культурном виде.

— Ультразвуковой душ?..

— Вот именно. При определенном числе колебаний в секунду, все нечистоты исчезают.

А так как Гаррис казался не вполне убежденным, то Билль сунул ему под нос свои безупречно чистые руки:

— Эффект утреннего душа. Лучше любого английского мыла!

Укорительный взгляд профессора заставил Билля воздержаться от вмешательства во второй «инцидент», происшедший на пресс-конференции. Зато на пути к Вене он не выдержал:

— Ну и тип же, однако, этот безбородый!.. Готов поклясться, что он занимается «Уголком рыболова-любителя» и что его прислали сюда исключительно потому, что остальные в отпуску.

«Безбородый» — молодой репортер малоизвестной французской газеты — вступил в спор с профессором Громовым по вопросу атомных двигателей. Вернувшись к устаревшим аргументам, имевшим хождение более двадцати лет назад, он утверждал, что «подобные двигатели опасны» и что «ученым следовало бы лучше заняться усовершенствованием классических моторов».

— Катаракта, — пробормотал профессор, поправляя на носу очки. А так как журналистам во что бы то ни стало хотелось узнать, что он этим хотел сказать, то он пояснил им с иронической улыбкой в уголке губ: — В конце прошлого века один из собратьев моего уважаемого оппонента посетил Универсальную выставку. В то время много шума наделали новые лампы накала… Знаете, что написал о них этот журналист? Передам вам его текст дословно, стоит запомнить: «Необходимо воспротивиться распространению этого изобретения, могущего стать первоисточником бесчисленных неприятностей, как, например, катаракты. Напротив, мы всецело заинтересованы в том, чтобы поддержать единственную усовершенствованную систему: освещение керосиновой лампой…»

Под взрыв общего хохота, безбородый поспешил скрыться. Воспользовавшись этим моментом, Ларсон шепнул стоявшим рядом с ним на трибуне коллегам:

— А не съездить ли нам в Вену? Сегодня вечером премьера балета «Влюбленный робот».

— А билеты вы взяли? — скептически спросил Матей.

— Билеты? Вы недооцениваете меня, молодой человек! Дирекция театра предоставляет в распоряжение «Покорителей космоса» ложу!

— Дирекция или госпожа директор? — вмешался Билль.

— Вероятно, ты связался с ней по видеотелефону… чтобы легче ее убедить, — вошел в игру Матей.

— Перестаньте говорить глупости! — отмахнулся Ларсон. Однако за этим протестом угадывалась удовлетворенная гордость.

Не отвечая на вопрос, Ларсон пристально глядел на еще не поднявшийся занавес. Желая привлечь его внимание, Матей дотронулся до его руки. И ощутил под тонким сукном дрожь напряженных мышц.

— Свен, что с тобой?

— Что? — встрепенулся инженер. — А, ничего! Думы разные.

Сконфузясь без всякого основания, Матей собрался было завязать нейтральный разговор, когда ему на выручку пришел тяжелый шорох подымавшегося занавеса.

Поглощенный тем, что происходило на сцене, он вскоре забыл и о Ларсоне и об остальных.

К железному остову были прикреплены тонкие золотые, серебряные и платиновые листки, тускло поблескивающие в заливавшем зал рассеянном свете. И вдруг где-то слева вспыхнул луч прожектора. Как бы пробужденные его ярким светом, листки начали мелко дрожать, ударяясь друг о друга, и весь остов с металлическим шелестом наклонился в его сторону…

Матей почувствовал необходимость услышать свой голос:

— Остроумный трюк. Фотоэлемент…

— Ерунда! — оборвал его Билль. — Нечто в том же духе я уже видел на Бродвее. Не стоит тратить на это времени, даже бесплатно!

— Во всяком случае, это не вполне подходящее зрелище для тех, кто желает поразвлечься, — пробормотал Громов, старающийся, как всегда, никого не обидеть.

Ларсон не пытался извиниться за свою неудачную затею. Казалось, этот металлический кошмар взволновал его больше, чем других. Лицо его вдруг исказилось; резко поднявшись со своего места, он вышел из ложи. После минутного колебания остальные последовали его примеру. В этот последний проводимый на земле вечер они должны были оставаться вместе.

Ларсон ждал их в кулуаре, нервно покуривая пахнувшую свежим медом сигару. Лицо у него было такое мрачное, что Билль со своей обычной непосредственностью предложил:

— А не съездить ли нам в Пратер?..

Вагонетка стремительно мчалась вниз по покатому спуску «горки». Навстречу ей стремительно неслось ее отражение в пруду. Михай вцепился руками в спинку переднего сидения. «Теперь!» Отражение разлетелось вдребезги и исчезло. Скользя по металлическим рельсам, вагонетка рассекала воду заостренным носом. Сидя на скалах, среди воды, влюбленная пара дружески кивала космонавтам шаровидными касками. Чуть дальше, в отведенном для них уголке, дети играли в горелки, оседлав маленькие подводные мотороллеры…

Прежде чем войти в бар-автомат, профессор оглянулся на пруд, в который как раз погружалась другая вагонетка.

— Ускорение намного меньшее, чем на вращающемся кресле, и все же у меня захватило дух, — сказал он.

— И у меня тоже, — признался Матей. — Вероятно, потому, что здесь мы на «гражданском положении».

Окинув их скучающим взглядом, Ларсон вошел в бар. Когда они догнали его, он уже сидел за кубическим столом, посереди которого сверкала клавиатура автоматического распределителя.

— Что пьем? — спросил Билль.

— Я слышал, что выпущен в продажу новый коктейль: клубника, ананас и кокосовое молоко, — подсказал Матей.

— Оставь ты меня в покое со своими новшествами! — вспылил Ларсон. — Сегодня я хочу рюмку «проперголя»!

С этими словами он нажал на клавиш. Окошко открылось, и на столе появился меленевый флакон с жидкостью, отливавшей чудесным фиолетовым цветом.

— Одну только рюмку, Свен, — негромко произнес профессор. — Мы вылетаем завтра ночью.