Любовь в XXI веке

РОБЕРТ ЯНГ

ЛЮБОВЬ В XXI ВЕКЕ

Перевод Д. Жукова и Э. Гершкович

Автоплатье стояло на постаменте в витрине салона с продукцией фирмы "Большой Джим". Надпись под ним гласила:

Эта прелестная новая модель "шевроле" ваша всего за каких-то 6499 долларов 99 центов! Щедрая скидка, если вы оставите у нас свое нынешнее платье-автомобиль! Впридачу получаете даром шляпку-шлем!

Арабелла не думала нажимать на тормоза, но уж так получилось. Потрясающее автоплатье! В жизни она такого не видела! И всего за каких-то 6499 долларов 99 центов!

Произошло это в понедельник к вечеру, когда весенние улицы заполнили спешившие домой служащие, а в апрельском воздухе стоял неумолчный рев автомобильных сирен. Салон "Большого Джима" находился неподалеку от угла и примыкал к большой площадке магазина подержанных автоплатьев, обнесенной забором, стилизованным под старину. Здание салона было построено в американском колониальном стиле, несколько нарушенном громадной неоновой вывеской, полыхавшей на фасаде:

"БЕРНИ, ПРЕДСТАВИТЕЛЬ БОЛЬШОГО ДЖИМА"

Услышав все нарастающий рев сирен, Арабелла наконец сообразила, что мешает движению, и, прошмыгнув перед капотом старика, одетого в пунцовый "кадиллак", съехала на бетонную обочину перед витриной салона.

Вблизи платье-автомобиль уже не казалось столь ослепительным, но тем не менее глаз оторвать от него было нельзя. Его элегантные бирюзовые бока и блестящая решетка радиатора горели в косых лучах заходящего солнца. Раздвоенный турнюр далеко выдавался назад, как две кормы катамарана. Это была прелестная модель, отвечавшая даже тем требованиям, которые предъявлялись к новейшим изделиям промышленности, и о покупке ее стоило подумать. И все же Арабелла не рискнула бы ее приобрести, если бы не шляпка-шлем.

Продавец (наверное, сам Берни) в безукоризненном двухцветном "бьюике" тронулся с места, когда она вкатила в дверь.

- К вашим услугам, мадам! - произнес он вежливо, но во взгляде его, устремленном на ее наряд из-за идеально чистого ветрового стекла, сквозило явное презрение.

Щеки Арабеллы залила краска стыда. Может быть, платье и вправду давно пора сменить. Может быть, мама права, говоря, что она совсем не следит за своими нарядами.

- Платье в витрине... - сказала Арабелла. - А... а это верно, что шляпка-шлем дается бесплатно?

- Совершенно верно. Хотите примерить?

- Да.

Продавец развернулся лицом к двустворчатой двери в другом конце комнаты.

- Говард! - позвал он. Тотчас створки двери раздвинулись, и в комнату въехал молодой человек в голубом комбинезоне фасона "пикап".

- Да, сэр.

- Отбуксируйте платье с витрины в примерочную и подберите к нему на складе шляпку-шлем.

Продавец повернулся к Арабелле.

- Он проводит вас, мадам!

Примерочная комната находилась сразу за двустворчатой дверью, направо. Молодой человек пригнал платье, лотом отправился за шляпкой. Он нерешительно протянул ее Арабелле и как-то странно на нее посмотрел. Кажется, он хотел что-то сказать, но раздумал и выехал из примерочной.

Арабелла заперла дверь и торопливо переоделась. Обивка-подкладка приятно холодила тело. Она надела шляпку-шлем и посмотрелась в большое трехстворчатое трюмо. У нее перехватило дыхание.

Поначалу ее немного смущал раздвоенный турнюр (в платьях, которые она носила, задняя часть так не выдавалась), но блестящая хромированная решетка радиатора и полные крылья сделали ее фигуру неузнаваемой. Ну а что касается шляпки-шлема, то, если бы не зеркало, она бы не поверила, что простая шляпка, пусть даже шлем, может так изменить внешность. Это была уже не усталая девушка, заехавшая в магазин после службы, теперь это была Клеопатра... Вирсавия... Прекрасная Елена!

Робко выехала она из примерочной. Что-то похожее на благоговейный страх промелькнуло в глазах продавца.

- Вы совсем не та девушка, с которой я только что разговаривал, - сказал он.

- Та самая, - подтвердила Арабелла.

- С тех пор как у нас появилось это платье, - продолжал продавец, - я мечтал о девушке, которая будет достойна его элегантности, его красоты, его... его индивидуальности.

Он почтительно закатил глаза.

- Благодарю тебя. Большой Джим, - сказал он, - зато, что ты послал эту девушку к нашим дверям.

Он опустил глаза и посмотрел на притихшую Арабеллу.

- Хотите проехаться?

- О да!

- Хорошо. Но только вокруг нашего квартала. А я тем временем подготовлю бумаги. Нет, - добавил он поспешно, - это вас ни к чему не обязывает, но если вы решите его купить, все будет готово.

- А... а сколько вы дадите за мое старое платье?

- Сейчас посмотрим. Вы его носили года два, не так ли? Гм... - Продавец на мгновение задумался. - Мы вот как поступим. Вы не из тех, кто носит одежду неаккуратно, поэтому вам я сделаю очень хорошую скидку - тысячу два доллара. Хорошо?

- Нет... не очень. ("Наверное, целый год придется обходиться без ленча...")

- Не забудьте, шляпку-шлем мы даем бесплатно.

- Я знаю, но...

- Попробуйте прокатиться в нем сначала, а потом мы поговорим, - сказал продавец. Он достал из шкафа знак, свидетельствующий, что машина принадлежит магазину, и прикрепил его к задней части платья. - Теперь все в порядке, - сказал он, открывая дверь. - А я тем временем займусь бумагами.

Арабелла была так взволнована и возбуждена, что, выехав на улицу, чуть не врезалась в молодого человека, одетого в белый спортивный костюм с откидным верхом, но быстро овладела собой и, дабы показать, как хорошо она ездит (первое впечатление говорило об обратном), обогнала его. Она заметила, что он улыбнулся, и сердце ее радостно забилось. Как раз сегодня утром у Арабеллы было такое чувство, что с ней должно приключиться чтото удивительное. На редкость обычный рабочий день в конторе приглушил было это чувство, но теперь оно вспыхнуло с новой силой.

Перед красным светом ей пришлось остановиться, и молодой человек оказался рядом.

- Привет, - сказал он. - Какое на тебе шикарное платье!

- Спасибо.

- Я знаю отличный кинотеатр. Поехали сегодня?

- Но мы даже не знакомы! - сказала Арабелла.

- Меня зовут Гарри Четырехколесный. Теперь ты меня знаешь. А я тебя нет.

- Арабелла. Арабелла Радиатор... Но я вас не знаю.

- Это поправимо. Ну так как, идем?

- Я...

- Где ты живешь?

- Макадам Плейс, шестьсот одиннадцать, - ответила она не задумываясь.

- Я буду в восемь.

- Я...

В это время зажегся зеленый свет, и не успела Арабелла возразить, как молодой человек исчез. "В восемь, - думала она с замиранием сердца. - В восемь часов..."

Теперь она просто вынуждена купить это платье. Другого выхода не было. Молодой человек видел ее в такой великолепной модели, и что он подумает, если она будет в старом разболтанном рыдване, когда он заедет за ней? Она вернулась в салон, подписала бумаги и поехала домой.

Отец вытаращил на нее глаза из-за ветрового стекла своего трехцветного "кортеза", когда она въехала в гараж и остановилась у обеденного стола.

- Ну, - сказал он, - наконец-то ты не выдержала и купила себе новое платье!

- Прекрасно! - сказала мама, которая была неравнодушна к кузовам типа "универсал" и почти никогда не меняла этого покроя. - А я уж думала, ты никогда не поймешь, что живешь в двадцать первом веке, а в двадцать первом веке надо уметь одеваться так, чтобы тебя заметили.

- Я... мне только двадцать семь, - сказала Арабелла. - В моем возрасте многие девушки еще незамужем.

- Если они одеты кое-как, - съязвила мама.

- Никто из вас так и не сказал, нравится вам платье или нет, - заметила Арабелла.

- Мне очень нравится, - сказал папа.

- Кто-нибудь непременно тебя заметит, - сказала мама.

- Уже заметили.

- Ну! - обрадовалась мама.

- Наконец-то, - сказал папа.

- В восемь он заедет за мной.

- Ради бога, не говори ему, что читаешь книжки, - сказала мама.

- Хорошо. Я... больше не читаю.

- И свои радикальные идеи тоже держи при себе, - сказал папа. - Насчет людей, которые одеваются в платья-автомобили, потому что стыдятся тела, которое им дал бог.

- Но, папа, ты же знаешь, что я давно так не говорю. С тех... с тех пор, как...

С рождественской вечеринки, подумала она, с тех пор как мистер Карбюратор похлопал ее по заду и сказал, когда она его оттолкнула: "Ползи обратно в свою историю, ты, книжный червяк. Нечего тебе делать в нашем веке!"

- Очень давно не говорю, - неуверенно закончила она.

Гарри Четырехколесный появился ровно в восемь, и она поспешила ему навстречу. Они катили бок о бок, свернули на Асфальтовый бульвар и выехали из города. Ночь была чудесная весна еще не совсем прогнала зиму, которая выкрасила переливающейся серебристой краской горбатый месяц и начистила до блеска мерцающие звезды.

Площадка перед экраном была полна, но они нашли два местечка позади, неподалеку от опушки, где рос кустарник. Они стояли рядом так близко, что их крылья почти соприкасались, и скоро она почувствовала, как рука Гарри сперва легла ей на колесо, а потом осторожно переместилась выше, на талию, как раз над раздвоенным турнюром. Она хотела было отъехать, но, вспомнив слова мистера Карбюратора, закусила губу и попыталась сосредоточиться на фильме.

В нем рассказывалось о бывшем фабриканте вермишели, который жил в гараже-пансионате. У него были две неблагодарные дочери. Он боготворил мостовую, по которой они ездили, и делал все, чтобы они купались в роскоши. Поэтому ему приходилось отказывать себе во всем, кроме самого необходимого. Он жил в самом бедном углу гаража, а одевался в подержанные автомобили, такую ветошь, что место им было только на свалке. Дочери его, напротив, жили в самых комфортабельных гаражах и одевались в самые дорогие автоплатья. В том же пансионате жил студент, будущий инженер по фамилии Растиньяк, и весь сюжет основывался на его попытках проникнуть в высшее общество и по ходу дела приобрести состояние. Для начала он обманным путем выуживает у сестры деньги, чтобы экипировать себя новым кабриолетом модели "Вашингтон", и через богатую кузину добивается приглашения на вечер, который встраивает дочь некоего торговца. Там он знакомится с одной из дочерей бывшего фабриканта вермишели и...

Несмотря на все свои старания, Арабелла никак не могла сосредоточиться. Рука Гарри Четырехколесного перекочевала с талии на фары и начала изучать их конфигурацию. Арабелла попыталась расслабить мышцы, но почувствовала, что вместо этого они напрягаются еще больше, и услышала свой сдавленный голос:

- Не надо, ну пожалуйста!

Рука Гарри опустилась.

- В таком случае после кино?

Это была лазейка, и она тотчас устремилась в нее.

- После кино, - согласилась она.

- Я знаю местечко на холмах. О'кей?

- О'кей, - услышала она свой испуганный голос.

Арабелла вздрогнула и поправила сдвинутые фары. Она тщетно пыталась следить за действием фильма. Мысли ее уплывали на холмы, и она старалась придумать хоть какой-нибудь предлог, любую отговорку, которая выручила бы ее. Но так ничего и не придумала, и, когда фильм закончился, она вслед за Гарри выехала с площадки и покатила рядом с ним по Асфальтовому бульвару. Когда он свернул на проселочную дорогу, Арабелла покорно последовала за ним.

На холмах, милях в семи от бульвара, дорога эта шла вдоль местной резервации нудистов. Сквозь изгородь между деревьями мелькали огни редких коттеджей. На дороге нудистов не было, но Арабеллу все равно передернуло. Когда-то она немного симпатизировала им, но после встречи с мистером Карбюратором она и думать не могла о них без отвращения. По ее мнению, Большой Джим обошелся с ними гораздо лучше, чем они того заслуживали. Затем она предположила, что у него свой расчет - в один прекрасный день некоторые из них раскаются и попросят прощения за свои грехи. Странно, однако, что никто из них до сих пор этого не сделал.

Гарри Четырехколесный молчал, но Арабелла чувствовала, что он тоже испытывает отвращение к нудистам, и, хотя она знала, что это происходит по другой причине, она вдруг подумала о нем с теплотой. Может быть, он совсем не такой наглый, каким показался вначале. Можег быть, где-то в глубине души он тоже чувствует себя сбитым с толку нормами поведения, определяющими их существование, - нормами, которые при одних обстоятельствах значат одно, а при других - совсем другое. Может, он...

Миновав резервацию и проехав еще около мили, Гарри свернул на узкую дорогу, что вилась среди дубов, и кленов, и выехал на лужайку. Она робко ехала следом и, когда он затормозил у большого дуба, остановилась рядом. И тут же пожалела об этом, почувствовав, как его рука дотронулась до ее колеса и снова стала неотступно подползать к фарам. На этот раз в голосе ее послышалась боль.

- Не надо!

- Что значит не надо? - сказал Гарри, и она почувствовала, как сильно он прижался к ней своим шасси, как его пальцы нашли и обхватили фары. Каким-то образом ей удалось выехать из его объятий и отыскать дорогу, которая привела их на поляну, но в следующее мгновенье он был уже рядом и прижимал ее к канаве.

- Ну, пожалуйста! - закричала она, но он, не обращая на это внимания, придвигался все ближе. Крылья их соприкоснулись, и она инстинктивно рванулась в сторону. Переднее правое колесо ее потеряло дорогу - и она почувствовала, что опрокидывается. Шляпка-шлем слетела с головы, ударилась о камень и отскочила в кусты. Правое переднее крыло смялось от удара о дерево. Колеса Гарри бешено закрутились, и через минуту темнота поглотила красные точки его стопсигналов.

Древесные лягушки, кузнечики и сверчки выводили свою песню, а издалека, с Асфальтового бульвара, доносился шум оживленного движения. Слышался и еще один звук - рыдания Арабеллы. Но вот боль притупилась, рана стала затягиваться, и рыдания утихли.

Впрочем, Арабелла знала, что рана никогда не затянется до конца. Как и рана, нанесенная мистером Карбюратором. Девушка отыскала шляпку-шлем и выбралась на дорогу. На шляпке появилась вмятина, а бирюзовая блестящая поверхность ее была поцарапана. Маленькая слезинка скатилась по щеке Арабеллы, когда она надевала шлем.

Но шляпка - это еще полбеды. А помятое правое крыло? Что же делать? Она не может появиться утром на службе в таком растерзанном виде. Кто-нибудь обязательно донесет на нее Большому Джиму, и тот узнает, что все эти годы у нее был лишь один автомобиль и что она втайне пренебрегала его совершенно ясным указанием иметь по крайней мере два. А вдруг он отберет у нее права и сошлет в резервацию к нудистам? Она не думала, что незначительный проступок повлечет за собой такую строгую кару, но приходилось учитывать и это. При одной лишь мысли о подобных последствиях ее переполнило чувство стыда.

Кроме Большого Джима, есть еще родители. Что сказать им? Она представила себе их лица, когда она утром выедет к завтраку. Она слышала их голоса:

- Уже разбила! - скажет папа.

- За свою жизнь я сносила сотни платьев-автомобилей, скажет мама, - но ни одного из них даже не поцарапала, а ты выехала из дому всего на минуту и разбила его!

Арабелла вздрогнула. Наверное, ей не вынести всего этого. Надо починить платье сейчас же, ночью. Но где? Вдруг она вспомнила табличку, которую заметила в витрине салона сегодня вечером. Занятая платьем, она чудом запомнила эту табличку, на которой было написано: "Круглосуточное обслуживание".

Она поехала обратно в город, прямо к салону "Большой Джим". Витрины его зияли чернотой, а дверь была наглухо заперта. С досады у Арабеллы засосало под ложечкой. Может, она ошиблась? Но она могла поклясться, что там было написано: "Круглосуточное обслуживание".

Она подъехала к витрине и прочитала табличку снова. Все верно, обслуживание круглосуточное, но ниже маленькими буквами было написано: "После шести часов вечера обращаться рядом, в магазин подержанных автоплатьев".

Арабеллу встретил тот же молодой человек, который доставал платье с витрины. Она вспомнила, что его зовут Говард. Он был все в том же комбинезоне-"пикапе". Узнав ее, он опять как-то странно посмотрел на нее. В первый раз ей показалось, что это жалость, теперь она была в этом уверена.

- Мое платье пропало! - выпалила она, когда он затормозил рядом. - Вы можете его починить?

Он кивнул.

- Конечно, могу.

Он показал на маленький гаражик на задворках магазина.

- Раздеться можете там, - сказан он.

Она торопливо пересекла магазин. В темноте можно было разглядеть лежащие повсюду автоплатья и автокостюмы. Она взглянула на свое старое платье, и ей захотелось плакать. Не надо было расставаться с ним! Надо было прислушаться к голосу рассудка и не дать себя увлечь этой безвкусной шляпкой-шлемом.

В гаражике было холодно, холодно и сыро. Арабелла выскользнула из платья, сняла шляпку и через приоткрытую дверь просунула их Говарду, старательно прячась от его взора. Но беспокойство оказалось напрасным, потому что тот отвернулся. Наверное, он привык иметь дело со скромными женщинами.

Теперь, без платья, стало еще холоднее, и она забилась в угол, стараясь согреться. Вскоре Арабелла услышала постукивание и выглянула в единственное окошко. Говард трудился над правым передним крылом. По тому, как ловко он это делал, можно было сказать, что он выправил сотни таких крыльев. Кроме стука резинового молотка, ничего не нарушало ночной тишины. Улица была пустой и темной. В конторах напротив светилось всего несколько окон. Над крышами домов, захватив всю площадь в центре города, горела реклама Большого Джима. Реклама менялась. "Что хорошо для Большого Джима, хорошо для каждого", - утверждала она сначала. А потом спрашивала: "Если бы не Большой Джим, что бы с нами было?"

Стук... стук... стук... Вдруг ей вспомнилась музыкальная телепередача "Зигфрид Шоссе" (из серии "Опера может быть интересной, если ее переделать на современный лад"). В первом акте оперы Зигфрид не дает прохода одному механику по имени Мимир (своему предполагаемому отцу) и упрашивает его сделать такую гоночную машину, которая бы обогнала на предстоящих гонках в Валгалле машину одного мерзавца, обладателя модели "фафнир". Стук молотка подхватывают барабаны, пока Мимир без устали возится с автомобилем, а Зигфрид все снова и снова вопрошает, кто же его настоящий отец. Стук... стук... стук...

Говард кончил выпрямлять крыло и занялся теперь шляпкой-шлемом. Кто-то в лимонно-желтом "провиденсе", шурша шинами, проехал по улице. Вспомнив о времени, она взглянула на часы: было двадцать пять минут двенадцатого. Мама с папой будут довольны - они спросят ее за завтраком, когда она вернулась, и получат ответ: "Что-то около двенадцати". Они всегда жаловались на то, что Арабелла рано возвращается домой.

Потом она снова подумала о Говарде. Он уже выправил вмятину на шляпке и теперь замазывал царапину. Закрасив царапины на крыле, он притащил шлем и платье к гаражику и просунул их в дверь. Она быстро оделась и выехала на улицу.

Из-за ветрового стекла он разглядывал Арабеллу. Голубые глаза его, казалось, излучали мягкий свет.

- Как хорошо на колесах! - сказал он.

Она изумленно посмотрела на него.

- Что вы сказали?

- Так, ничего. Это из рассказа, который я когда-то читал.

- О!

Она удивилась. Обычно механики не увлекаются чтением, да и все остальные тоже. Ее так и подмывало сказать, что она тоже любит книги, но она сдержалась.

- Сколько я вам должна? - спросила она.

- Хозяин пришлет счет. Я тут всего лишь рабочий.

- Всю ночь работаете?

- До двенадцати. Когда вы приехали сюда покупать платье, я только приступил к работе.

- Вы... вы очень хорошо починили мое платье. Я... я не знаю, что бы я делала...

Она оборвала фразу.

Мягкий свет, который излучали его глаза, погас. Теперь они смотрели холодно.

- Кто это был? Гарри Четырехколесный?

Ей было стыдно, но она заставила себя посмотреть ему прямо в глаза.

- Да. Вы... его знаете?

- Немного, - сказал Говард, и она поняла, что этим "немного" сказано многое. При ярком свете рекламы Большого Джима лицо его, казалось, вдруг постарело, а в уголках глаз появились морщинки, которых она прежде не замечала.

- Как вас зовут? - отрывисто спросил он.

Она ответила.

- Арабелла, - повторил он. - Арабелла Радиатор. А меня Говард Автострада.

Арабелла взглянула на часы.

- Мне пора, - сказала она. - Большое вам спасибо, Говард!

- Не за что, - сказал он. - Спокойной ночи!

- Спокойной ночи.

Она ехала домой по пустынным темным апрельским улицам. Весна кралась за ней на цыпочках и нашептывала на ухо: "Как хорошо на колесах! Как хорошо на колесах!"

- Ну, - сказал на следующее утро отец, принимаясь за яичницу, - как этот двухсерийный фильм?

- Какой двухсерийный? - спросила Арабелла, намазывая маслом ломтик тоста.

- Ага! - сказал отец. - Значит, фильм был не двухсерийный!

- В некотором смысле, наверно, и в самом деле было две серии, - сказала мать. - Одна в кино, а другая - где-нибудь в другом месте.

Арабеллу стала бить дрожь, но она справилась с собой. Прямота ее матери напоминала рекламные телевизионные передачи. Это в какой-то мере гармонировало с яркими безвкусными микроавтобусами, которые она носила. Сегодня на ней было красное платье с выпуклой решеткой, изогнутой хвостовой частью и массивными темными стеклоочистителями. Арабелла снова подавила дрожь.

- Я... хорошо провела время, - сказала она. - И не сделала ничего плохого.

- И это все новости? - спросил отец.

- Наша целомудренная маленькая двадцатисемилетняя - почти двадцативосьмилетняя - дочь, - сказала мать, - чиста как первый снег. Наверно, теперь ты наложишь на себя епитимью будешь вечерами сидеть дома и читать книжки.

- Я тебе говорила, что бросила читать книги, - сказала Арабелла.

- Читай себе на здоровье, - заметил отец.

- Бьюсь об заклад, ты ему сказала, что не хочешь его больше видеть, потому что он хотел тебя поцеловать, - сказала мать. - Ты всем так говорила.

- Нет, не сказала! - Арабеллу теперь опять била дрожь. Как раз сегодня вечером мы с ним встречаемся снова!

- Вот это да! - сказал отец.

- Ура! - сказала мать. - Может быть, теперь ты станешь вести себя, как велит Большой Джим, - выйдешь замуж, будешь больше потреблять и поможешь своим сверстникам нести бремя поддержки нашей экономики.

- Может быть!

Арабелла отъехала от стола. Прежде она никогда не лгала и теперь была на себя сердита. Но только по дороге на службу она вспомнила, что, солгав однажды, нужно либо продолжать лгать, либо признаться во лжи. А поскольку о признании не могло быть и речи, ей оставалось либо поступить так, как сказала, либо по крайней мере делать вид, что так поступает. Сегодня вечером ей придется куда-нибудь пойти и пробыть там хотя бы до двенадцати, иначе родители станут подозревать ее во лжи. Кроме кинотеатра, ей ничего не пришло на ум.

Она выбрала другой кинотеатр, не тот, где они были с Гарри Четырехколесным. Когда она туда добралась, солнце уже село и фильм только начался. Она тут же пожалела, что не удосужилась взглянуть на название картины перед въездом в кинотеатр. "Золушка" считалась фильмом для взрослых, но зал наполняли в основном дети, и в своем большом автоплатье среди множества крошечных автоштанишек и автоплатьиц она чувствовала себя неловко.

Это был полнометражный мультипликационный фильм - сказка о приключениях хорошенькой маленькой Золушки, которая жила с мачехой и двумя ее некрасивыми дочерьми. Большую часть дня она проводила в углу гаража, моя и полируя платья-автомобили своей мачехи и ее дочерей. У них было полно всяких красивых платьев - "вашингтонов", "лансингов", "флинтов", тогда как маленькой Золушке доставались лишь отрепья. И вот в один прекрасный день сын управляющего магазином Большого Джима объявил, что собирается дать бал в гараже-дворце своего отца. Тотчас же сестры и мачеха заставили Золушку мыть и полировать свои лучшие платья. И вот она их моет и полирует, а слезы у нее все текут и текут, потому что нет у нее красивого платья, в котором она могла бы поехать на бал. Наконец настал долгожданный вечер: сестры и мачеха, сверкая хромированными деталями своих вечерних туалетов, весело направляются в гараж управляющего. Оставшись одна, Золушка падает на колени в моечной и горько плачет. Уже казалось, сам Большой Джим оставил ее, как вдруг появляется Добрая фея автомобилей в роскошном сияющем белом "лансинг де миле". Она стремительно взмахивает волшебной палочкой, и вдруг на Золушке, прекрасной как утро, оказывается платье "гранд-репидс" цвета гвоздики, с такими блестящими колпаками, что глазам смотреть больно. Итак, Золушка попадает на бал, и все танцы катается с сыном управляющего, а ее некрасивые сестры и мачеха сгорают от зависти у стены. Золушка так счастлива, что забывает о том, что волшебство Доброй автофеи кончается в полночь и, если часы на рекламе Большого Джима начнут бить двенадцать, она превратится в девочку-мойщицу автомобилей прямо посреди демонстрационного зала. Вспомнив об этом слишком поздно, она на большой скорости мчится вниз по аппарели, но впопыхах теряет одно колесо. Сын управляющего находит его, а на следующий день объезжает все окрестные гаражи и просит всех женщин, присутствовавших на балу, примерить его. Но оно такое маленькое и изящное, что не налезает ни на одну ось, как бы обильно ее ни смазывали. Примерив колесо на оси двух некрасивых сестер, сын управляющего хочет уйти, как вдруг замечает в углу моечной Золушку, полирующую платье-автомобиль. Золушке ничего другого не остается, как выйти из угла и примерить колесо. И что бы вы думали? На глазах у изумленных сестер и мачехи колесо легко садится на место, даже без единой капли смазки. Золушка отправляется с сыном управляющего, и с тех пор они счастливо катаются вместе.

Арабелла взглянула на часы. Половина одиннадцатого. Домой ехать слишком рано, если она не хочет снова подвергнуться циничному перекрестному допросу.

Арабелла промучилась до одиннадцати, а потом уехала. Она хотела покататься до полуночи, и так бы оно и было, не надумай она поехать через город. И конечно же, она очутилась на улице, где находился магазин подержанных автоплатьев. Вид стилизованного забора вызвал приятные воспоминания, и, проезжая мимо, она бессознательно снизила скорость. Когда Арабелла поравнялась с въездом, колеса у нее уже еле-еле вертелись, а заметив облаченного в "пикап" человека, она и совсем остановилась, что получилось у нее вполне естественно.

- Привет, - сказала она. - Что вы делаете?

Он подъехал к обочине, и, увидев его улыбку, она обрадовалась, что остановилась.

- Пью стакан апреля, - ответил он.

- Вкусно?

- Очень. Я всегда был неравнодушен к апрелю. Май на него похож, но немного тепловат. Ну а июнь, июль и август вызывают у меня только жажду золотого вина осени.

- Вы всегда говорите метафорами?

- Только с избранными, - ответил он. И, помолчав, добавил:

- Почему бы вам не въехать и не постоять тут до двенадцати? Потом мы отправимся куда-нибудь есть сосиски и пить пиво.

- Хорошо.

Площадка была забита поношенными платьями и костюмами, но ее старого платья не было. Она была рада этому, потому что при виде его только расстроилась бы, а ей хотелось сохранить приятное волнение, начавшее теснить грудь. И ей это удалось. Ночь была не по-апрельски тепла. Изредка, в перерывах между яркими вспышками рекламы Большого Джима, можно было даже увидеть несколько звездочек. Говард рассказал немного о себе - как он днем учится, а вечерами работает, но когда она спросила, где он учится, он сказал, что и так слишком много говорил о себе и теперь ее очередь. Она тоже рассказала ему о своей работе, о фильмах и телепередачах, которые смотрела, и наконец о книгах, которые когда-то читала.

Потом они оба стали говорить, перебивая друг друга, время летело, как птица, торопящаяся в южные края, и не успела Арабелла опомниться, как приехал человек, работавший с двенадцати до восьми, а они с Говардом уже ехали по направлению к кабачку "Золотой скат".

- Может быть, - сказал он, когда они уже подкатили к ее гаражу, - вы заедете за мной завтра вечером, и мы выпьем вместе еще один стакан апреля? Если вы не заняты, - добавил он.

- Нет, - сказала она, - я не занята.

- Тогда я вас буду ждать, - сказал он и поехал.

Она смотрела, как гаснут, исчезают во тьме задние огни его "пикапа". Откуда-то донеслась песня. Арабелла всматривалась в темные тени, стараясь разглядеть, кто поет. Но на улице, кроме нее, никого не было, и тогда она поняла, что поет ее сердце.

Арабелле казалось, что следующий день никогда не кончится, а когда он наконец кончился, с тусклого неба полил дождь. Ей хотелось узнать, вкусен ли апрель во время дождя, и скоро (после еще одного сеанса в открытом кинотеатре) она узнала, что дождь никак не портил вкуса, если были все другие составные части напитка. А они были, и она провела еще один быстролетный вечер с Говардом, сначала на площадке, рассматривая звезды между вспышками рекламы Большого Джима, потом в "Золотом скате" за сосисками и пивом и наконец прощаясь с Говардом у своего гаража.

На следующий вечер все составные части опять были налицо, и на следующий, и на следующий... В воскресенье они отправились на пикник в горы. Говард выбрал самый высокий холм. Взобравшись по извилистой дороге на вершину, они остановились там, нашли стоянку под старым вязом и ели приготовленные ею картофельный салат и сандвичи, передавая друг другу термос с кофе. Потом они закурили и, овеваемые полуденным ветерком, лениво разговаривали.

С вершины холма открывался великолепный вид на лесное озеро, которое питала небольшая речка. На другой стороне озера виднелся забор резервации нудистов, а за ним на улицах одной из деревень резервации можно было разглядеть людей. На таком расстоянии они казались почти неразличимыми точками, и сначала у Арабеллы мелькнула только смутная догадка насчет того, что же это такое. Однако постепенно они полностью овладели ее вниманием, и она уже ни о чем другом и думать не могла.

- Должно быть, это ужасно! - сказала она вдруг.

- Что ужасно? - поинтересовался Говард.

- Жить вот так, в лесах, голыми. Как... как дикари.

Говард посмотрел на нее своими голубыми и глубокими, как лесное озеро, глазами.

- Вряд ли можно назвать их дикарями, - сказал он, помолчав. - У них такие же машины, как у нас. Школы, библиотеки. У них есть торговля и ремесла. Правда, заниматься всем этим они могут только в пределах резервации, но чем это отличается от жизни, скажем, в деревне или даже городе? В общем я бы сказал, что они цивилизованные.

- Но они раздетые!

- Разве так ужасно ходить раздетым?

Он опустил свое ветровое стекло и наклонился к ней совсем близко. Потом он опустил ее ветровое стекло, и в лицо ей повеяло свежим ветром. По глазам его она увидела, что он хочет ее поцеловать, и не отстранилась. Она была рада, что не отстранилась, потому что поцелуй этот ничем не напоминал ни поползновений мистера Карбюратора и Гарри Четырехколесного, ни замечаний отца и намеков матери. Потом она услышала, как открылась дверца машины, потом другая, и почувствовала, что ее вытаскивают на солнце и апрельский ветер. Ветер и солнце были свежие и теплые, свежие, теплые и чистые, и ей вовсе не было стыдно, даже когда Говард прижал ее к груди, не закрытой костюмом-автомобилем.

Это был долгий сладостный миг, и никогда бы ему не кончаться. Но он кончился, как кончается все.

- Что это? - спросил Говард, поднимая голову.

Она тоже услышала шорох колес, посмотрела вниз и увидела, как промелькнул и исчез за поворотом блестящий белый кабриолет.

- Ты... ты думаешь, они нас видели? - спросила она.

Говард помедлил, обдумывая ответ.

- Нет, не думаю. Наверное, кто-нибудь был тут тоже на пикнике. Если бы они поднимались на холм, мы бы услышали шум мотора.

- Не услышали бы... если на нем глушитель, - сказала Арабелла. Она скользнула в свое автоплатье. - Я думаю, нам лучше уехать.

- Хорошо.

Он полез в свой "пикап".

- В следующее воскресенье... ты поедешь со мной? - спросил он.

Глаза его были серьезными, они умоляли.

- Да, - услышала она свой голос, - я поеду с тобой.

В следующее воскресенье было даже лучше, чем в первое, день теплее, солнце ярче, а небо голубее. Снова Говард вынул ее из платья, прижал к себе, целовал, и снова ей не было стыдно.

- Пойдем, - сказал он, - я хочу тебе что-то показать.

Они стали спускаться вниз к лесному озеру.

- Но ты идешь ногами, - запротестовала она.

- Нас никто не видит, так не все ли равно? Пойдем!

Она стояла в нерешительности. Сверкавший внизу ручеек придал ей решимости.

- Пойдем, - сказал она.

Сначала ей было тяжело идти по неровной земле, но потом она привыкла и вприпрыжку бежала рядом с Говардом. У подножия холма они вошли в рощу, где росли дикие яблони. Через рощу пробегал ручеек, с журчанием обтекая поросшие мхом камни. Говард лег на землю и припал губами к воде. Она сделала то же самое. Вода была ледяная, Арабелле стало холодно, и кожа у нее покрылась пупырышками.

Они лежали бок о бок. Листья и ветви причудливо разузорили над ними небо. Их третий поцелуй оказался еще слаще прежних.

- Ты бывал здесь раньше? - спросила она, когда они, наконец, выпустили друг друга из объятий.

- Много раз, - сказал он.

- Один?

- Всегда один.

- А ты не боишься, что Большой Джим узнает?

Он рассмеялся.

- Большой Джим? Большого Джима не существует. Автопромышленники придумали его, чтобы запугать людей и заставить их носить автомобили, чтобы люди побольше покупали их и почаще меняли, а правительство содействует этому, так как без увеличения оборота автомобилей экономика потерпела бы крах. Сделать это нетрудно, потому что бессознательно люди давно одевались в автомобили. Весь фокус состоял в том, чтобы заставить людей носить автомобили сознательно, заставить их чувствовать себя неловко без автомобилей в общественных местах и, если возможно, даже испытывать стыд. Особого труда это тоже не составило, хотя, конечно, автомобили пришлось сделать маленькими и приладить к человеческой фигуре.

- Не смей так говорить. Это... это богохульство! Еще подумают, что ты нудист.

Он пристально посмотрел на нее.

- Так ли уж позорно быть нудистом? - спросил он. - А разве не позорно, например, быть хозяином магазина и нанимать мерзавцев вроде Гарри Четырехколесного, которые влияют на нерешительных покупательниц, а потом ломают их покупки, чтобы они не воспользовались пунктом договора, гласящим, что непонравившееся платье можно вернуть в течение суток? Прости, Арабелла, но лучше, чтобы ты это знала.

Она отвернулась, чтобы он не увидел ее слез. Он взял ее руку, нежно обхватил за талию. Она не противилась, когда он поцеловал ее в мокрые щеки. Приоткрывшаяся было рана затянулась, и на этот раз навсегда.

Он крепко обнял ее.

- Придешь со мной сюда еще раз?

- Да, - ответила она, - если ты хочешь.

- Очень хочу. Мы снимем наши автомобили и убежим в лес. Мы натянем нос Большому Джиму. Мы...

На другом берегу в кустах что-то щелкнуло. Она застыла в объятиях Говарда. Кусты зашевелились, и показался полицейский в автомундире. Поднялась большая квадратная рука с портативном звуко-видеомагнитофоном.

- Ну-ка, подойдите, - произнес громкий голос. - Большой Джим хочет вас видеть!

Судья Большого Джима неодобрительно посмотрел на Арабеллу из-за ветрового стекла своего черного "кортеза", когда ее привели к нему.

- Как вы думаете, хорошо это, - сказал он, - снять платье и бегать вприпрыжку с нудистом?

Арабелла побледнела.

- С нудистом? - воскликнула она недоверчиво. - Но Говард не нудист. Этого не может быть!

- Может. Собственно говоря, он хуже, чем нудист. Он добровольный нудист. Однако мы понимаем, - продолжал судья, что вы этого не знали и в какой-то мере мы сами виноваты в том, что он вас опутал. Если бы не наша непростительная потеря бдительности, он не мог бы вести двойную жизнь - днем учиться в нудистском педагогическом институте, а по вечерам убегать из резервации и работать в магазине подержанного платья и пытаться обратить в свою веру хороших людей вроде вас. Поэтому мы будем к вам снисходительны. Вместо того чтобы отобрать права, мы дадим вам возможность исправиться отпустим вас домой, чтобы вы загладили свое предосудительное поведение: просите прощения у родителей и впредь ведите себя хорошо. Между прочим, вы многим обязаны молодому человеку по имени Гарри Четырехколесный.

- Я... я обязана?

- Да, вы. Если бы не его бдительность и преданность Большому Джиму, может статься, мы бы узнали о вашем поступке слишком поздно.

- Гарри Четырехколесный? - удивленно сказала Арабелла. Он, должно быть, ненавидит меня.

- Ненавидит вас? Милая девочка, он...

- И я знаю почему, - продолжала Арабелла, не замечая, что перебила судью. - Он ненавидит меня, потому что показал мне себя в истинном свете, а себя настоящего он в глубине души презирает. Вот... вот почему и мистер Карбюратор тоже ненавидит меня!

- Послушайте, мисс Радиатор, если вы будете продолжать в том же духе, я могу пересмотреть свое решение. В конце концов...

- А мои мама и папа! - продолжала Арабелла. - Они ненавидят меня, потому что тоже показали себя в истинном свете, и в глубине души они себя тоже презирают. Такую наготу не могут скрыть даже автомобили. А Говард? Ему не за что ненавидеть себя... как и мне. Что... что вы с ним сделали?

- Разумеется, выпроводили обратно в резервацию. Что еще мы могли с ним сделать? Уверяю вас, больше он не будет вести двойной жизни. А теперь, мисс Радиатор, поскольку я уже покончил с вашим делом, не вижу причины для вашего дальнейшего пребывания в суде. Я человек занятой и...

- Судья, а как становятся добровольными нудистами?

- Демонстративно появляются на людях без одежды. До свиданья, мисс Радиатор!

- До свиданья... и спасибо.

Сначала она поехала домой, чтобы собрать свои вещи. Мать и отец ждали ее в кухне.

- Грязная шлюха! - сказала мать.

- Подумать только, и это моя дочь, - добавил отец.

Не говоря ни слова, она проехала через комнату и поднялась вверх по аппарели к себе в спальню. Собралась она быстро: кроме книг, у нее почти ничего не было. На обратном пути через кухню она задержалась ровно настолько, чтобы сказать "до свиданья". Лица родителей вытянулись.

- Погоди, - сказал отец.

- Погоди! - закричала мать.

Арабелла выехала на улицу, даже не взглянув в смотровое зеркало.

Оставив позади Макадам-плейс, она направилась в городской сад. Несмотря на поздний час, там еще были люди. Сначала она сняла шляпку-шлем. Потом-автоплатье. Арабелла, освещенная мигающим светом рекламы Большого Джима, стояла в центре собравшейся толпы и ждала, когда приедет кто-нибудь из полиции нравов и арестует ее.

Утром ее препроводили в резервацию. Над входом висела надпись:

ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН

Надпись была перечеркнута свежей черной краской, и над ней наскоро выведена другая:

НОШЕНИЕ МЕХАНИЧЕСКИХ ФИГОВЫХ ЛИСТКОВ

ЗАПРЕЩАЕТСЯ

Страж, который ехал слева от Арабеллы, свирепо выглядывал из-за своего ветрового стекла.

- Опять забавляются, нахалы, - пробурчал он.

Говард встретил Арабеллу у ворот. По его глазам она поняла, что все в порядке, и тотчас оказалась в его объятиях. Забыв о наготе, она плакала, уткнувшись лицом в лацкан его пиджака. Он крепко прижимал ее к себе, она ощущала его руки сквозь ткань пальто. Глухо доносился его голос:

- Я знал, что они следят за нами, и дал им возможность поймать нас в надежде, что они сошлют тебя сюда. Поскольку они не сделали этого, я надеялся... я молил бога, чтобы ты пришла сама. Дорогая, я так рад, что ты здесь. Тебе здесь понравится. У меня коттедж с большим садом. В общине есть плавательный бассейн, женский клуб, любительская труппа...

- А священник? - спросила она сквозь слезы.

Он поцеловал ее.

- Священник тоже есть. Если поторопимся, то застанем его, пока он не ушел на утреннюю прогулку. Они вместе пошли по тропинке.