Мария Ерфилова Лучшая картина Розы Горовиц

Этой ночью Розе Горовиц приснилась смерть. Смерть стояла в глубине комнаты, рядом с умывальником, и голос ее был глубокий и ясный. Но какая она была? И что именно сказала? На утро Роза того не помнила.

Смерть еще ни разу не являлась ей так близко, хотя за восемьдесят лет было много поводов. И вот теперь пришла, расплылась алым пятном в мутном видении. Незваная, тревожащая.

– Это только сон, – сказала старушка Роза вслух и села на кровати.

Не села – оттолкнулась, словно колосс, с невероятным усилием, с выдохом. Кровать, такая вязкая, крепко держала ее. Но Роза Горовиц – сухая твердая кость, древесный ствол и воля – она подняла себя. Она встала. Ноги дрогнули, голова опустела, как воздушный шар, чуть было не оторвалась, чуть было не улетела в потолок.

Роза Горовиц надела старые джинсы покойного мужа. Подрезанные, с вшитой резинкой, они просторно болтались на ней. Роза носила эти штаны не из сентиментальных чувств, а потому что в них было удобно работать. В их широких карманах она хранила карандаши, ластики и маркие мелки пастели.

Роза Горовиц никогда раньше не думала о смерти всерьез. Она хоронила многих, но всегда будто приходила на поле битвы после сражения. И только этим утром Роза почуяла, что пришла пора взяться за последнюю, лучшую картину.

В ее памяти поплыли старые холсты, руки учеников, все труды и годы, и уверенность, что написано немало, и сомнения, что рисунки хорошие. Создала ли она хоть что-то стоящее за восемьдесят лет?

Роза медленно шла к мольберту. Половицы старого дома скрипели и подсказывали ей, куда ступать. Роза шла в тумане, но скоро голова перестала быть воздушным шаром.

Так тяжело, так трудно. Бедная моя старушка, бедная Роза Горовиц.

Но Роза не принимала жалости. Она давно жила одна, привыкла слушать стрелки часов и говорить с вещами.

– Сегодня возьмем акварель. Подите ж сюда, тюбики, откручу вам головы. Может, смогу сделать пейзаж, – Роза собрала в хвост свои белые-белые волосы. Она никогда их не красила, потому что считала белый самым ярким цветом. И лучшее, что видела в своих картинах – это участки листа, оставленные нетронутыми краской, светящиеся, слепящие.

Сегодня Роза решила рисовать поле с маками. Стоит поторопиться. Если смерть показалась разок, то она может вернуться так скоро, что не успеешь кистью по бумаге провести. Алые маки, поле – все это Роза видела в Киргизии. Да, когда-то она рисовала верблюдов в Китае и слонов в Индии, но теперь вернулась в свой старый дом. В дом, который помнил ее маленькой девочкой, той, что только училась смешивать цвета, класть синий рядом с оранжевым, находить сочетания для сердца и красоты.

– Мурк, – послышалось за спиной. Мягкая шерсть коснулась ноги. Роза вздрогнула. Как она могла забыть про Тишу? Наверное, когда снится смерть, легко упустить жизнь и то, что положено в ней делать ежедневно.

Роза отложила краски и пошаркала в кухню. Вынула из холодильника консервы.

– Тиша, Тиша. Вот куда уставился? Еды тебе кладу, на.

Тиша неотрывно глядел на печь. Коты иногда так делают, но в последнее время Роза уж слишком часто замечала за своим – что подолгу сидит и смотрит, будто видит нечто иное, потустороннее.

– Тиша, Тиша, ешь быстренько, ну.

Роза подумала, что, может быть, он тоже видит смерть.

– Котик мой, не бойся.

Но она сама боялась. Боялась не успеть. Подошла к мольберту, призадумалась. А так ли нужны ей маки? И поле? Все это далекое, ушедшее.

И взялась рисовать петуха. Это был один из ее любимых сюжетов. У самой Розы не было хозяйства, только огород с тыквами и картошкой, но когда-то ее мать держала кур. Петухи были пугающие, яркие и интересные для этюдов.

Роза Горовиц прицелилась кистью, изобразила одним движением тело и хвост, переливчатый сноп перьев… Нет, все не то. Не то, что подходит для последней и самой лучшей картины.

–А может, взять масло? – проговорила Роза.

Не зря же ей на прошлой неделе пришла посылка.

***

– Баушка Роза! Баушка! – кричат и тарабанят в дверь. Кто еще ее называет “баушка Роза”? Только Петя-школьничек, Петя-почтальон-на-полдня.

– Сейчас, – кряхтит Роза и идет открывать.

– Баушка Роза, в посылке опять новые краски, а? Чего будете рисовать? – Петя заглядывает за порог. Тянет носом запах лимона, чая и пирога с тыквой. Его не рисунки интересуют, а что бы перекусить. У него нет своей бабушки и он любит Розу как свою.

– Зайди-зайди, – говорит ему Роза. – Поешь.

Петя снимает сапоги с голодными подошвами и аккуратно ставит их у двери, вешает на крючок плащ обратной стороной – чтоб не видно было дырку на рукаве. Роза кладет пирог на блюдечко – рыжий, осенний. Сама садится рядом – делает наброски карандашом.

– Баушка Роза, а меня нарисуете?

– Ты ешь сиди, тебя и рисую, не шебуршись.

Петя-почтальон притих, жует, чуть не жмурится. Наклоняется погладить кота. С опаской бросает взгляд на Розу – не сильно ли пошевелился, что помешал рисунку? Но вроде старушка ничего – продолжает работу.

Загрузка...