М. Опальнов Луатомвао






Рассказ М. Опальнова

Рис. худ. С. Лузанова




I.

Их было пятеро, сидевших на веранде лучшего ресторана Леопольдвилля за столиками, уставленными стаканами с вином и виски, заваленными журналами и газетами.

Облокотившись о резные перила веранды, почти у самого входа сидел швейцарец капитан Гарднер, начальник округа Лунду. Против него небрежно раскинулся в качалке артиллерийский капитан Ван-Слипп. Острый румянец лихорадки, трепавшей артиллериста с полудня до захода солнца, еще не сошел с его шафранно-желтых щек. Рядом с Ван-Слиппом поместился лейтенант аскари Фелибер Легро, более известный по всему бельгийскому Конго под названием «Брюссельского франта».

Под электрической лампой, льющей с потолка молочный лунный счет, ровный и успокаивающий, дымил плоской сигареткой русский ротмистр Иславин, два года назад променявший серебряные погоны колчаковского ротмистра на золотые жгуты офицера колониальных войск его величества короля бельгийского Альберта. Но Иславин, этот вятский или пензенский уроженец, не привык еще за два года к новому экзотическому бытию. Это видно было хотя бы потому, как испуганно втягивал он голову в плечи, когда залетавшие на веранду большие летучие мыши, ослепленные светом лампы, чертили порывисто и бесшумно над стулом ротмистра зигзаги своего полета.

Вся эта четверка не представляла собой ничего особенного: обычный тип колониальных офицеров, отравленных тропической лихорадкой и алкоголем, мелкотравчатые деспоты, неудачники, надеявшиеся поживиться около сказочных богатств «Черного материка»,

Гораздо интереснее был пятый, полковник Мадай. Его прошлое не удалось установить еще никому. Знали лишь, что он по национальности — венгерец и что чин полковника носит заслуженно, заработав его здесь же, в Африке. Его сухое, сморщенное лицо ничего не говорило о прожитом и пережитом, как будто годы прошли, не опалив его иссушающим своим дыханием.

Некоторые весьма скудные сведения из его биографии удалось добыть лишь от него самого, из его рассказов, полных недомолвок и утаек. Этот всесветный авантюрист, по его собственным словам, служил чуть ли не в двадцати различных армиях, начиная с армии его апостольского величества императора австрийского и кончая армиями карликовых республик Южной Америки. Здесь, в Конго, он появился одновременно со Стэнли. Значит, Мадаю было никак не меньше 70 лет. Сейчес он жил уже на покое, на пенсию, получаемую от бельгийского министерства колоний.

К этому обеззубевшему колониальному волку, к этому конквистадору в отставке обращались за всевозможными справками все чиновники и офицеры Конго. Полковник Мадай был поистине ходячей африканской энциклопедией. Его кривые крепкие ноги топтали землю всех пяти Африк: горы северного побережья, омываемого Средиземным морем, пески пустынного пояса, где раскинулись страшные — Сахара, пустыни Ливийская и Нубийская, плодородный гумус «страны черных» — Судана — джунгли центральной Африки и, наконец, плато и прерии южной оконечности африканского материка.

Все пятеро молчали. В воздухе повисла та настороженная пауза, обрывающая иногда оживленный спор, во время которой собеседники готовят новые аргументы и доказательства. Лишь плавное колыхание какого-то мотива, несшегося из танц-зала, нарушало тишину веранды.

Первый прервал паузу Мадай. Пошарив в специальном углублении налокотника качалки недопитый свой стакан, полковник сделал большой глоток и сказал:

— Это очень сложная штука. На вопросе о взаимоотношениях рас мы, возможно, когда-нибудь свернем себе шею. Этот вопрос требует особенно щекотливого к себе отношения здесь, в Африке где часто все понятия приходится ставить на голову.


— Добавьте, полковник, — откликнулся капитан Гарднер, — где одинокие белые живут зачастую друг от друга на расстоянии, равном вертикальному масштабу Бельгии.

Все снова замолчали. По улице, почти у самых перил веранды, пронесся авто, бросив на пол и стены спутанные движущиеся блики своих прожекторов, их яркий свет словно разбудил неожиданно старого полковника.

— В мое время все было проще и яснее! — громко сказал он.

Остальные четверо затаили дыхание Рассказ Мадая стоило послушать.

— Вот, глядите! — протянул он руку, указывая на главную улицу Леопольдвилля, калейдоскопом красок и света ушедшую куда-то далеко, далеко, к бархатистому ночному горизонту. — Глядите: галдит, торгует, обманывает! Вообще живет! А я помню времена, когда на этом месте были лишь непроходимые джунгли. Этот город, — широким жестом обвел Мадай и туземные хижины на сваях, похожие на купальни, и тяжелые дома белых, — этот город имеет общее с Римом то, что оба они составились из бродяг. Одним из этих бродяг был и я. При мне в октябре 1882 года Генри Мортон Стэнли заложил его. При мне же этот необычайный авантюрист-исследователь-журналист преподнес веселому монарху Леопольду бельгийскому обширную империю Конго!

— Я тогда перешел с португальской службы на службу к королю Леопольду, — продолжал он. — Мы «работали» в его «владениях короны» и отнюдь не сантиментальничали. Негров, не желавших работать, лупили плетьми, брали в качестве заложниц их жен, из экспедиции в качестве трофеев приносили руки туземных крестьян, чиновники набрали в солдаты каннибалов и разрешали им практиковать людоедство на туземцах-недоимщиках, пленные служили мишенями для практической стрельбы из револьверов господ офицеров, и так далее.[1] Итоги? Блестящие! Гуманное предприятие это дало нашему суверену Леопольду 20 млн. долларов чистой прибыли. Вот как мы работали! Пью же, молодежь, и за ваши точно такие же успехи! — поднял Мадай стакан с вином и, отхлебнув, довольно улыбнулся не то хмельной сладости вина, не то своим, не менее хмельным и сладким воспоминаниям.

— Хорошо вам рассказывать о девяностых годах, — откликнулся первым Ван-Слипп, — а вы попробуйте рубить руки теперь, во времена социалистического министра Вандервельде и Лиги наций. Ну-те-ка?

— Киргизы моего эскадрона, — сказал небрежно Иславин, — служившие социалистическому сибирскому правительству, пленных красных закапывали в стога сена и сжигали живьем.

— Браво, ротмистр! — хлопнул слегка в ладоши Мадай. — Это по-нашему! Слышите, Ван-Слипп? Вот вам и социалистические министры! А Лиге наций тоже некогда смотреть за тем, кому вы будете рубить руки. Она занята сейчас решением более важного вопроса: носить или не носить штаны туземцам Сомали?

Переждав когда утихнет смех, вызванный его последними словами, Мадай продолжал:

— Уверяю вас, что с этой стороны бояться нечего. Лига наций, как добрая мамаша, всегда найдет оправдание для всех нас, ее, хотя и беспокойных, но верных сыновей. Бойтесь другого!

— Но чего же, или кого? — недоумевающе пожал плечами капитан Гарднер.

— Бойтесь их! — сказал, внезапно понизив голос, Мадай. И обведя широким жестом далекий, темный горизонт, добавил: — Бойтесь их, настоящих хозяев этой страны, этих «наполовину детей, наполовину дьяволов».







Бойтесь их! — сказал, внезапно понизив голос, Мадай…



— Черных? — презрительно фыркнул «Брюссельский франт». — Вы шутите, полковник!

Почувствовав презрительное недоумение в словах Лeгpo, Мадай обратился уже ко всем присутствующим:

— Господа, еще не поздно, а потому позвольте мне рассказать вам один случай из моей практики?

— Мы просим вас, полковник, — ответил почтительно за всех, как старший в чине, капитан Гарднер.

— Благодарю! И хотя мой рассказ будет лучшей иллюстрацией к нашему предыдущему разговору, все же главным действующим лицом в нем буду не я, не человек даже, а дерево-вампир, из так называемых деревьев — плотоядных.

— Эй, мальчик! Один виски для меня! — крикнул он негритенку, гримасничая крутившему за стойкой машинку для приготовления коктейлей.

И, откинувшись на спинку качалки, начал свой рассказ.


II.

— Это произошло ровно четверть века тому назад, в год начала русско-японской войны, т.-е. в январе 1904 г. Меня назначили тогда окружным комиссаром в хорошо вам всем знакомый горный округ Катанга, богатый медью, золотом и изумрудами. Но мне пришлось работать по другой специальности. Под моей непосредственной охраной находилось более десятка каучуковых плантаций, расположенных в низменной части округа, в поясе болот. Еще при вступлении моем в должность мне сообщили, что на плантациях неблагополучно, что среди черных рабочих царит недовольство и слышен ропот на тяжелые условия работы. Поэтому я с первых же дней своей новой службы был на-чеку.

И вот в один прекрасный летний день, как пишут наши господа романисты, ко мне, в город Мукурру пришла тревожная весть: рабочие одной из наиболее крупных плантаций взбунтовались, сожгли строения, склады сырья и покушались даже на жизнь владельца плантации, заметьте — белого! Но европеец во-время бежал и скрылся от бунтарей где-то в лесу. Рабочие взбунтовавшейся плантации принадлежали к племени тоба, — от них можно было ожидать всего. Поэтому я, не мешкая, взял роту своих аскари и марш-маршем направился к месту происшествия. Здесь я вынужден буду сделать маленькое отступление и привести вам рассказ моего чернокожего капрала Мбанги.

— Во время нашего похода, продолжавшегося четыре дня, Мбанги забавлял меня рассказыванием различных местных былей и небылиц. Однажды он рассказал мне и о дереве-вампире. Мы шли в этот момент окраиной большого болота. Посеревший от испуга капрал проговорил почему-то шопотом[2]: «На этом болоте, мой полковник, живет луато-мвао. Остерегайся встречаться с ним, о, господин!»


— На первой же ночевке Мбанги рассказал мне и подробно о луато-мвао, что в переводе на наш язык означает — «сеть дьявола». Так чернокожие называют удивительное растение, нечаянно открытое ими на болоте, которое мы прошли днем. Местные жители твердо убеждены, что «сеть дьявола» — не простое растение, а чудовище, злой дух, принявший форму дерева. Черные уверяют, что оно все видит и понимает, что ветви его способны вытягиваться, как руки человека, чтобы схватить добычу, что оно даже может передвигаться в погоне за своей жертвой. Последнее, конечно, чушь! Но достойны внимания описания внешнего вида этого кошмарного растения. По словам Мбанги густые ветви «сети дьявола» покрыты чем-то вроде крохотных присосков, вечно открытых и мгновенно закрывающихся, едва их что-либо коснется. Но если это окажется не живым существом, не мясом и кровью, то рты сразу открываются, ослабевает сразу же и объятие ветвей, схвативших добычу, и отбросив предмет, не пришедшийся ему по вкусу, словно выплюнув его, «сеть дьявола» снова вытягивается и настораживается…

— Плюющиеся деревья? Ну и ну! — покачал головой неугомонный «Брюссельский франт».

— Боже мой! — с откровенным страхом воскликнул ротмистр Иславин. — Неужели, правда, существуют на свете такие растения?

— А вот спросим об этом капитана Гарднера, — сказал Ван-Слипп. — Он в ботанике силен.

— Видите ли, господа, — сказал швейцарец, — существуют действительно растения, которые в сложном химическом соединении — белке находят недостающие им азот, фосфор и серу. Группа таких растений имеет до 400 представителей, часть которых произрастает и в наших европейских странах на горных лугах моей родины Швейцарии и в степях вашей родины России, коллега, — обратился капитан к Иславину. — Эти растения подробно и увлекательно описаны великим Дарвином в его капитальном труде «Насекомоядные растения». Но их вернее надо было бы назвать мясоедными, плотоядными, а лучше всего — белковоядными, так как в животной пище они ищут только недостающий им белок. По способу улова добычи растения эти делятся на три группы: к первой принадлежат растения, которые ловят добычу выделяемой для этой цели липкой слизью. Жертва буквально «влипает», слизь забивает ей дыхательные пути, она задыхается и труп ее переваривается растением. Это — наиболее простейший вид плотоядных растений, к которым принадлежит, например, южно-американская жирянка. Ко второй группе принадлежат растения, которые ловят добычу особыми аппаратами, устроенными на подобие захлопывающейся западни, капкана или волчьей ямы. Такова, например, растущая здесь, в Африке, пузырчатка. И, наконец, наиболее совершенны растения третьей группы, активно ловящие добычу, производя при этом собственные движения. К этой группе можно отнести нашу европейскую росянку. По способу же использования добычи растения эти делятся в свою очередь на два отдела. Трупоядные, которые ждут, когда попавшие в их ловчие аппараты животные умрут и подвергнутся воздействию гнилостных бактерий, т.-е. разложатся. Продуктами гниения, продуктами распада белков и пользуется трупоядное растение… Но есть растения и живоядные, которые пойманную добычу умерщвляют сами, чаще всего раздавливают ее и, не дожидаясь процесса разложения, подвергают труп действию своих соков, растворяющих белок. К последней группе, т.-е. растений, убивающих свою жертву, относится, видимо, и «сеть дьявола», о которой нам так красочно повествует полковник Мадай. Но я должен сейчас же оговориться. Все плотоядные, о которых рассказывал вам я, все эти жирянки, росянки, пузырчатки, мухоловки — мелочь, которая справляется лишь с мелкими насекомыми, комарами, мухами, от силы гусеницами.

— Я видел в так называемых «галлерейных лесах» экваториальной Африки цветочки, которые свободно кушали попугаев и зайцев, — сказал Ван-Слипп. — Но продолжайте, полковник, прошу вас, — обратился он к Мадаю.

— К вечеру следующего дня моя рота добралась до взбунтовавшихся плантаций. Что там произошло — не буду вам описывать подробно. Вы сами не раз участвовали в подобных же передрягах, вы все сами хорошо знаете, какая паршивая штука эта партизанская, «малая война», да еще в африканских лесах и джунглях! Мы гонялись за отрядами восставших, неизменно натыкаясь на… воздух, а в худшем случае на непроходимые болота. И тогда за спинами нашими начинали трещать ружья чернокожих.

Наконец, когда солнце было уже в зените, т.-е. перед началом тропических ливней, восстание пошло на убыль. Мы загнали в болото большой отряд повстанцев и мои аскари досыта накормили «синими бобами» этих грязных, провонявших каучуком тобо, которые вздумали бунтовать в то время, когда цивилизация нуждается в галошах, непромокаемых плащах, шинах для авто и вело, детских мячах и дамских подвязках.

Чернокожие сдались и выдали мне вождей и зачинщиков бунта. Главарей я тотчас же расстрелял, а оставшихся в живых собрал и обратился к этой пахучей толпе с такими приблизительно словами: «Друзья, если вы опять будете бунтовать, я опять приду сюда и снова накормлю вас «синими бобами» из наших альбани и пулеметов, Если вы подымете руку на белого, я перебью мужчин, женщин, детей и сожгу ваши хижины. Если в вашем округе случатся какое-нибудь несчастье с белым, пусть не вы даже тому будете виной, я расстреляю мужчин через десятого. Запомните это! Берегите белых, как собственные глаза, — иначе горе вам! А теперь до свидания!»…

— Хорошие слова! — не утерпел, чтобы не напыжиться снова в снисходительном одобрении «Брюссельский франт».


— Мне ответил от имени всего племени дряхлый старик, — продолжал свой рассказ Мадай. — Он сказал коротко: «Хорошо! Теперь мы во все глаза будем следить за белыми!» В тоне его слышались покорность и даже робость, но нехорошим огнем блестели его глаза из-под седых бровей. Я не придал этому особенного значения и повел отряд обратно в Мукурру.

Обратный поход был особенно нудным и скучным, так как впереди уже не было надежды на предстоящие хорошие потасовки. Поэтому я от скуки занялся охотой. Передав капралу свой тяжелый альбани, я взял льежскую двухстволку и, свистнув Альфе, отделился чуть в сторону от шедшего цепочкой отряда. И мы с сеттером тотчас же попали в болото. Я хотел уже было вернуться на тропу, но в этот момент Альфа сделала стойку. Дальше все следовало, как всегда: я крикнул — «пиль», Альфа бросилась, из кустарника вылетел фазан, я выстрелил. Фазан подбитый, но не убитый свалился куда-то в дальний куст. Альфа бросилась за ним. Я остался ждать ее на том же месте, с которого стрелял, и вдруг почувствовал, тупой и тяжелый удар, в голову. Заросль джунглей, в которую бросилась Альфа, вдруг почему-то метнулась вверх, к небу. Но в действительности это я падал вниз, на землю. Помню, что мое сознание вспыхнуло последней мыслью: «Солнечный удар! Дело дрянь…»

А затем — тьма, словно кто-то, дунув на солнце, сразу погасил его, и забытье…


III.

— Обычно романисты-приключенцы приводят в сознание своих обеспамятовавших героев или лучами жгучего солнца, или, наоборот, ночным холодком, — растягивая сухие и темные свои губы в улыбке, заговорил снова Мадай. — Большой популярностью у них пользуются также голоса людей, укусы москитов, но самым шикарным считается вернуть героя к сознательному бытию жгучей болью, наносимой озверевшими врагами. Не буду хвастать, мое пробуждение от забытья произошло без этих непременных эффектов. Просто сила нанесенного удара ослабела, испарилась, кровь снова нормально заструилась по жилам, и я, подняв с земли голову, сел. Не увидел я перед собой и ничего страшного: ни толпы врагов, ни блеска стали у моего горла. Перед глазами моими была полянка, обычная, прозаическая полянка, совершенно безлюдная, и все-таки холодок страха струйкой пробежал меж моих лопаток. Это не была та поляна, на которой я упал без памяти. Значит, и тот удар не был солнечным? Значит, на меня напали?

Но я цел и невредим, при мне мое оружие: и двустволка, и патроны к ней, и револьвер в кармане, и даже нож за поясом. Больше: даже Альфа была здесь, со мной, тоже невредимая, лишь как-то странно притихшая и перепуганная. Что за чертовщина! Что за странный враг напал на меня? Я поглядел себе под ноги и все стало понятным.


Вязкий жирный гумус поляны был истоптан множеством босых ног. По характерному вывертыванию пяток при ходьбе я понял, что здесь были тоба, мои недавние противники. Но зачем они затащили меня сюда? Я огляделся. Полянку нельзя было назвать большой — две цирковых арены, не больше, и очертаниями она напоминала арену, почти идеально круглую. С одной стороны к ней полукольцом примыкала густая и высокая заросль деревьев, опутанных темными и толстыми лианами; с другой тоже полукольцом прильнуло болото, ровное и жутко-спокойное в своей обманной неподвижности. Я поднялся и в сопровождении Альфы направился к болоту, так как к нему шли и следы, оставленные воинами тоба.

— Но у края трясины, дохнувшей на меня прелью, болотным газом и слащавой вонью торфа, я остановился пораженный. Следы босых ног чернокожих пропали, исчезли непостижимым образом, словно негры поднялись на крыльях и по воздуху пронеслись над болотом. Обескураженный и уже начавший беспокоиться, опустился я на траву. Но тотчас же вскочил на ноги. Солнце начало спускаться, оставаться же на ночь на этой проклятой поляне я не хотел: чего доброго — явятся снова им одним известными путями тоба и разделаются со мной уже по-настоящему. Не пускает болото, попробуем пробраться через чащу. Я свистнул Альфе и направился к заросли. Пес последовал за мной крайне неохотно, поджав хвост и полусогнув лапы, словно готовясь ежесекундно к прыжку назад.

Остановившись в нескольких саженях от заросли и окинув ее внимательным взглядом, я сразу же убедился, что передо мною та непроходимая и непрорубная чаща, которая даже со стеной может поспорить своей непобедимостью. Но здесь я надеялся на Альфу. Были уже случаи, когда она проводила меня, отыскав незаметную для человеческого взгляда тропинку, через подобные же тропические заросли. И снова послал пса в атаку:

— Альфа, иди! Ищи дорогу! Домой! Там! — протянул я руку в сторону джунглей.

Но к крайнему моему удивлению пес, единственный раз на моей памяти, отказался исполнить приказание. Альфа слабо взвизгнула, словно прося прощения, и, сжавшись в комок, прильнула к земле.

— Иди, дьявол! — ударил я собаку ногой в бок. Она не отпрыгнула, нет, наоборот, — подползла ко мне еще ближе, тычась головой в мои ноги. Ясно, что это была просьба: «раздроби мне голову твоими сапогами за ослушание, но не посылай меня в эту заросль…»

— Ну, нет, проклятое животное, — подумал я, — ты все-таки пойдешь куда я тебя посылаю!

И стараясь ошеломить Альфу быстротой и неожиданностью своих движений, я, подняв с земли камень, запустил его в чащу, крикнув одновременно: — Принеси!

Слишком уж неожиданно было отдано это новое приказание, а потому импульс послушания на этот раз победил страх. Сеттер сорвался с места, рыжим пламенем вспыхнул в зелени кустов, окаймлявших чащу, мелькнул еще раз, еще, и вдруг из кустов раздался отчаянный визг, почти человеческий вопль о помощи. Это кричала Альфа! Сунув в казенник патрон с разрывным «жаканом», я бросился на помощь моему бедному сеттеру.

Еще издали заметил я, что Альфа борется с какой-то неведомой силой, втягивающей ее в густую чащу. Но это не было животное, о, нет! Мне показалось, что собака опутана сетью черных веревочек, как-будто кто-то накинул на нее множество стягивающихся петель и за концы их тащит Альфу в кусты. Но кто же, кто же тащил ее? Повидимому, люди. Я вскинул ружье и разрядил оба ствола в кусты, в невидимого врага. Никакого результата! Вернее, результат был обратный.

Таинственный враг, осмелев, оторвал Альфу от земли и полузадушенную, слабо взвизгивавшую потащил куда-то вверх. Бросив разряженное ружье и выхватив из кармана «мистера Браунинга», я выпустил в кусты всю обойму. Пес, слабо барахтаясь в сетях, попрежнему поднимался.

Не помня себя от злости, я подпрыгнул, схватился за эти тонкие черные веревочки и сам уже, вися в воздухе, попытался их разорвать. Не тут-то было! Они обладали крепостью стальной проволоки. Тогда, освободив правую руку, вися на одной только левой, я выдернул из-за пояса нож и ударил им по веревкам. Боже мой! Концы обрезанных веревок отпрянули, как живые, как-будто они почувствовали боль от удара ножа. Мне показалось, что я перерезал эластичные натянутые жилы, полные крови, а в следующую затем минуту я упал на землю с пуком этих, не то веревок, не то жил, не то чорт знает чего в руках!

Где-то высоко над моей головой раздавались странные звуки, похожие на характерное хрустение ломаемых костей, на треск разрываемой кожи. Там «кто-то» или «что-то» пожирало мою бедную Альфу! А я сидел на земле и тупо глядел на пук черных, гладких и эластичных веревок, лежавших на моей ладони. В этот-то момент я почувствовал, как что-то с силой захлестнуло мою левую руку выше локтя, а затем режущая боль полосами обожгла мою кожу. Ну, точь-в-точь, как если бы меня кто-то стегал кнутом. Я инстинктивно поднял нож и увидел… те же черные веревки, опутавшие левую мою руку.

Они тянулись откуда-то из глубины густого кустарника и, опоясав в нескольких местах мою руку, причиняли эту режущую боль. Поэтому и чувствовал я боль полосами. Я быстро вскочил, но тотчас же неведомая сила снова свалила меня на землю. Эти же веревки, подползшие по-змеиному, опутали мои ноги и повалили меня. К счастью, правая моя рука, вооруженная ножом, была еще свободна, и я бил ножом по веревкам, рассекая их. Но все новые и новые пучки этих жутких щупальцев тянулись ко мне, опутали до колен ноги, тугой петлей захлестнули поясницу, оплели грудь, причиняя нестерпимую режущую боль. И вдруг живая толстая веревка, вернее — канат, до жути похожая на хобот слона, взметнулась около моего лица, легла на плечи и захлестнулась вокруг шеи. Но я успел просунуть в эту петлю правую руку и тем спасся от удушения. А затем щупальцы с силой оторвали меня от земли и потащили наверх. Я не мог сделать ни малейшего движения, — плотно и крепко опутала меня дьявольская сеть — Да. да! Это была она, «сеть дьявола»! Я понял это, понял, с каким врагом имею дело лишь тогда, когда запеленутого, словно ребенка, оторвало меня от земли дерево-вампир.







Все новые и новые пучки этих жутких щупальцев тянулись ко мне…


Во время этого невольного воздушного путешествия я снова встретился с моей бедной Альфой, или, вернее, с тем, что от нее осталось. Ветви «сети дьявола» обмотали пса тесным клубком, рассекли ее шкуру и плотно влились в обнажившееся мясо. Тут только я увидел, что и моя одежда в крови! «Сеть дьявола» одним только прикосновением своих щупальцев, как ножами, разрезала мою одежду, исполосовала кожу, нанося глубокие прорезы. А выступившая кровь как-будто еще более разъярила это дьявольское растение. Оно все крепче, все теснее сдавливало меня в своих объятиях и я начал терять сознание!

Полковник замолчал и, похлопывая по карманам, начал искать коробку с папиросами. На веранде попрежнему стояла тишина, даже взвизги фокстрота и блек-боттом, несшиеся из танцзала, смолкли; лишь где-то на улице ныла надоедливо однострунная туземная гитара.

— Ну, что же было дальше? — нетерпеливо прервал молчание Иславин. Офицеры заметили, что глаза русского округлились, как у ребенка, слушающего «страшные» сказки.

— То, что я пережил вися в воздухе, опутанный «сетью дьявола», — заговорил снова Мадай, — можно сравнить лишь с мучительным кошмаром, бредовым видением героев Амедея Гофмана. Бороться я не мог и, сдаваясь, выпустил из руки ненужный уже мне нож. «Это «скис»[3] — как говорят авиаторы», — подумал я начиная терять сознание. Но последнее, что я, увидел, была толпа черных людей, одетых в форменные голубые куртки, бежавших по болоту сюда, ко мне, к «дьяволовой сети», как мне показалось. Мои аскари! Но почему рост их увеличился до таких гигантских размеров? Нет, конечно, это бред!.. Больше ничего не помню…


IV.

Я открыл глаза. Мой субалтерн-офицер лейтенант Гульд с помощью ножа выпутывал мои руки из ветвей «сети дьявола», брезгливо отбрасывая их в сторону.

— Лейтенант, — крикнул капрал Мбанги, — не разбрасывайте эти ветки. Они тотчас же пустят корни в землю и разрастутся в кусты. У этого растения истинно дьявольская живучесть!

Лейтенант Гульд, не обращая внимания на слова Мбанги, возился с моими пораненными «сетью дьявола» руками. Но ветви Гульду приходилось срывать вместе с моей кожей, так плотно присосались они к телу. Порезы, нанесенные мне ветвями растения-вампира, я лечил очень долго, но следы от них остались и до сих пор. Вот, смотрите! — засучив рукава кителя, положил на стол обе руки Мадай.

Офицеры, поднявшись со стульев, сгрудились у стола. На руках, полковника ясно видны были глубокие шрамы, сплошными кольцами, опоясавшие предплечья и даже запястья.

— Точно такие же шрамы имеются на всем моем теле, — сказал он. — Это работа дерева-вампира. Хотя немало лишних ран нанесено мне и Гульдом, неумело, вместе с кожей срывавшим стебли «дьяволовой сети». Я заметил при этом, что срезанные ветви «сети» свертывались, как длинные пальцы, цепляясь за ближайший предмет, стягивая его или снова освобождая, если он не годился в пищу. Мне показалось, что каждая из этих веток жила своей собственной жизнью, жизнью — цепкого, клейкого и прожорливого до отвращения червяка. И они смердели, эти щупальцы, смердели, как тронутое, прелое, начавшее разлагаться мясо.

Я лежал на земле с солдатским ранцем под головой недалеко от «сети дьявола» и теперь-то мог рассмотреть ее как следует. Это было громаднейшее дерево, которое своей тенью покрыло бы даже и брюссельский кафедральный собор. Вообразите, какой же силой обладало оно? Мне кажется, что «сеть дьявола» справилась бы с лошадью, не только с человеком. По внешнему виду оно напоминало вербу, или, скорее, пожалуй, плакучую иву, только ее густые, перепутанные ветви и веточки черно-бурого, как запекшаяся кровь, цвета лишены были листьев. Они походили скорее на щупальцы животного. Щупальцы эти пребывали в вечном медленном движении, тянулись в разные стороны, ощупывали землю, Словно готовясь расползтись.


Пока я лежа рассматривал «сеть дьявола», труп моей бедной Альфы, также освобожденный из «сетей дьявола», начал уже разлагаться под горячим солнцем, и Мбанги приказал одному из аскари зарыть его, оттащив куда-нибудь подальше от нашей стоянки.

— Нет, я в это не верю! — вскрикнул нервно Иславин. — Не дьяволом же было, в самом деле, это дерево?

— Спокойствие, ротмистр, — сказал холодно капитан Гарднер. — Мистика здесь не при чем. Вспомните мой рассказ о росянке: ведь и она ловит насекомых, производя собственные движения. Видимо, к этому же разряду плотоядных, т.-е. активно ловящих свою добычу, принадлежала и «сеть дьявола». Как видите, все это можно объяснять и без всякой чертовщины.

— Я не обижаюсь на слова ротмистра, — сказал полковник Мадай, — действительно во все рассказываемое мною трудно верится. Но я рассказываю лишь то, чему сам был свидетелем. Итак, продолжаю! Я не утерпел и крикнул аскари, несшему труп собаки: «Брось ее в эту дьяволову пасть!»

— Чернокожий стрелок размахнулся и запустил труп Альфы прямо в чащу щупальцев дерева-вампира. И тотчас же, на наших глазах, собака превратилась в бесформенный комок, туго обмотанный щупальцами «сети дьявола». Затем затрещали кости животного, и труп начал быстро уменьшаться в размерах. А через полчаса растительные пиявки распрямились и собачий остов свалился в глубину куста неузнаваемым комком переломанных костей. При всей, этой операции сдавливания и пожирания ни одна капля крови или крошка мяса не упали даром на землю, — так тесно, так искусно обмотали свою жертву стебли «сети дьявола».

— Сожгите, сожгите скорее это чортово дерево! — закричал я вне себя от ужаса и брезгливости. Послушные моему приказу аскари натаскали вороха горючего материала, обложили им «сеть дьявола» и подожгли. Но жуткое дерево это разгоралось с большим трудом. Сгорели дрова, хворост, сухие лианы, а его ветви оставались целы, только покрывались копотью. Когда же, наконец, после долгих усилий оно занялось, то распространился запах до того отвратительный, что спасения от него приходилось искать в бегстве. Мне этот смрад живо напомнил запах горелого мяса, исходящий от костров, на которых сжигаются трупы. Этой прелести я вдоволь нанюхался на берегах Ганга, в Индии, во время службы моей в армии магараджи Муран — Сурато. «Сеть дьявола» сгорела окончательно лишь к утру. И лишь после этого мы двинулись в дальнейший путь. Вот и все! — закончил свой рассказ Мадай.

— Позвольте, полковник, — запротестовал Ван-Слипп. — Дакеко не все! А как же?..

— Да, да, конечно, — улыбнулся Мадай, — в рассказе моем масса неясностей. Но я заранее знаю, о чем вы будете спрашивать меня, а потому и отвечаю на ваши вопросы. Во-первых, затащили меня на эту проклятую полянку, обрекая тем самым на ужасную смерть в щупальцах «сети дьявола», мои недавние противники — тоба. Спасли же меня мои аскари, вернее — лейтенант Гульд Обеспокоенный моим долгим отсутствием, он повернул отряд обратно и натолкнулся на бивуак тоба, не ждавших такого молниеносного маневра. Гульд нюхом почувствовал, что мое исчезновение — дело их рук, и пообещал изжарить их на медленном огне, если они не скажут, где я нахожусь. Один из тоба, почти мальчик, не выдержал и повел отряд на поляну, где я в это время уже боролся с «сетью дьявола». Через болото они прошли, как вы, наверное, уже догадались, на ходулях. Поэтому-то не оставили чернокожие своих следов и поэтому же я, вися в воздухе опутанный щупальцами «сети дьявола» и увидав своих аскари, бегущих по болоту, удивился их гигантскому росту. Ну, теперь, кажется, все ясно, неправда ли?

— Нет, я все-таки не понимаю еще одного, — сказал «Брюссельский франт, — какое-же отношение ваш рассказ о «сети дьявола» имеет к нашему предыдущему разговору о взаимоотношениях рас?

— Не понимаете? — со снисходительной небрежностью переспросил Мадай. — Чего-же здесь не понимать, г-н лейтенант? Судите сами, сколько же ненависти, сколько упорства и дьявольской настойчивости надо иметь, чтобы после долгой кровопролитной войны, после поражения снова напасть на меня, белого и офицера, как это сделали тоба? Это-же был новый повод к новой войне. Так в сущности и случилось! Война снова началась и носила крайне затяжной и жестокий характер. А теперь скажите, если при своем нечеловеческом упорстве, при своей жгучей ненависти к белым колонизаторам все черные племена Африки объединятся, что будет? О, это будет такой могучий взрыв, который сразу же сбросит всех нас с «черного материка» в океан! Боюсь, как бы Африка для нас с вами тоже не оказалась «сетью дьявола», из которой нам уже не выпутаться и которая переломает наши кости! Вот все, что я хотел сказать.

Мадай замолчал и, побарабанив по столу пальцами, запел вдруг вполголоса «казарменную песенку» Киплинга:


Мы идем, мы идем — пятый день по Африке.

Мы идем, мы идем — все по той же Африке…


Офицеры молчали. Откуда — то из тьмы, словно из таинственного жерла, тянул теплый, душный ветерок, насыщенный пряными ароматами «Черного материка». Ротмистр Иславин, подставив лицо ветру, широко раскрытыми глазами смотрел в темноту, словно хотел взором своим окинуть всю эту таинственную страну, враждебную ему, северянину и чумаку — страну, полную тайн, скрытых угроз и опасностей.

И вдруг русский вздрогнул, нащупал свой стакан и выпил залпом виски, даже не разбавив спирт водой. Офицеры сделали вид, что ничего не заметили. Они поняли русского. Точно такое же чувство щемящего ужаса и они заливали спиртом в первые годы своей службы на «Черном материке»…

---

Журнал "Вокруг света" (Ленинград), 1929, № 14. - стр. 16–20.[4]

Иллюстрации С. Лузанова.



Загрузка...