Евгений ЛобачевЛовим поэтов

Перед самым нападением почти все дамы на модном пляже Нарра-Танарисса собрались под легким навесом местного ресторанчика. Их внимание приковывал хрупкий молодой человек с бледной кожей, красивыми, очень длинными волосами и усиками «шнурочком». Молодого человека звали Василий Хвостиков, и он был поэтом.

Василий читал стихи. Читал со знанием дела, куда лучше прочих рифмоплетов, обычно декламирующих свои вирши на одной ноте, с интонацией уставшего от вечности привидения. Нет! Вася читал вдохновенно, с огнем, разжигаемым не столько жгучим пламенем души, сколько нестерпимым бурчанием в желудке.

Вася был голоден. Этот печальный факт придавал его голосу особую силу и заставлял звучать с неподражаемым лирическим дребезжанием. Взгляд молодого человека впился в рыжеволосую фею, примостившуюся прямо у его ног на золотистом песочке. Желудок поэта безошибочно подсказывал, что сия прелестница — верный шанс провести несколько ближайших недель в сытости. При этом Васина душа, не подозревавшая о происках желудка, лишь заливалась соловьем при виде красивой девушки и томилась в предвкушении более близкого знакомства.

Кавалеры, считавшие поэзию делом никчемным, побросали своих дам на произвол патлатого балабола и устроили неподалеку веселую возню, отдаленно напоминавшую древнюю игру волейбол.

Все складывалось как нельзя лучше. Стихи лились бурным потоком, публика млела, и лишь одно беспокоило поэта: поведение коротко стриженной темноволосой особы, угнездившейся в последнем ряду. Девушка вела себя как бойкий ребенок, угодивший на скучное взрослое мероприятие, с которого никак нельзя убежать. Замечая, как она вертится, надувает губки и закатывает глаза, Вася внутренне напрягался, отвлекался от рыжей красавицы, и процесс обольщения приходилось начинать сначала.

В ту минуту, когда все завертелось, поэт декламировал одну из самых душещипательных своих поэм, начинавшуюся словами: «В душе, томимой страстью жгучей…»

На слове «томимой» небо над пляжем внезапно потемнело, а «страстью жгучей» потонуло в оглушительном реве двигателей стремительно снижающегося звездолета.

Огромный титановый шар рухнул на пляж в ста метрах от ресторана. В нижней части открылись десятки проходов, и на золотой песок хлынула толпа грязных нечесаных дикарей, одетых в совершенно невообразимые костюмы, сделанные главным образом из кусков пластиковой упаковки.

— Ростуны! — взвился истошный вопль, и в ту же секунду пляж превратился в живую картину «Пожар в буйном отделении».

Ростуны хватали женщин и волокли на корабль. Прямо под носом остолбеневшего от ужаса поэта бугай в набедренной повязке вцепился в волосы рыжекудрой чаровницы и поволок ее за собой. Пустым взглядом Вася уставился на две глубокие борозды в песке — все, что осталось от феи.

Среди всеобщего хаоса выделялось лишь несколько островков организованного сопротивления. Пять или шесть мужчин, образовав круг, пытались вывести из толпы дикарей двух женщин, да давешняя непоседливая барышня хладнокровно укладывала возле навеса штабеля из неподвижных врагов.

Девушка сражалась с грацией пантеры, окруженной стадом кабанов. Вася, отбросив со лба длинные волосы, завороженно следил за тем, как она голыми руками уделывала очередного мордоворота, а в это время в непосредственной близости от него происходил следующий разговор:

— Гляди, как тоща-то. Кожа да кости. Вождь таких не любит. Вождь любит, чтоб в теле…

— Ерунда, откормит. Зато гляди, какие усики. Вождь непременно просил с усиками найти. Страсть его такие бабы заводят.

При упоминании об усиках Вася поморщился: сам он женщин с порослью над губой не любил, а потому решил взглянуть на субъекта, которому понадобилась особа, обладающая столь редким достоинством. Все, что он успел увидеть, — двоих одетых в поролоновые накидки дикарей и неотвратимо опускающуюся на его голову дубину.

* * *

Поэт очнулся в сырой вонючей темноте. Где-то гудели невидимые механизмы, издали доносились крики и пьяный гогот. Раскалывалась голова. Безумно хотелось пить.

— Воды, — простонал Вася как можно жалобнее. — Пи-ить.

— Тс-с! — сердито прошептал голос из тьмы.

— Помоги мне, незнакомец, — продолжал играть роль раненого воина Василий. — Я умира-аю.

— Заткнись, а?! — досадливо бросил невидимый собеседник, и Вася по голосу догадался, что говорит с женщиной. Последнее обстоятельство заставило призадуматься. Душа потребовала немедленно совершить нечто героическое, но желудок стоял на том, чтобы продолжать изображать немощь. В итоге, чтобы уравновесить обе части своего естества, поэт продекламировал голосом умирающего героя древней трагедии:

— Кто ты, о дева?

— Смерть твоя, если не заткнешься, — буднично ответствовала дева.

— Но для чего молчать? — вопросил Вася.

Что-то щелкнуло, и вспыхнувший тонкий луч фонарика выхватил из тьмы лицо той самой девушки, которая недавно в одиночку сражалась с целой ордой варваров. Ее темные, коротко стриженные волосы сердито топорщились.

— Для того, — прошипела девушка, — чтобы я могла спокойно подумать, как смыться с этого треклятого корабля.

— Какого корабля? Где мы? — всполошился Вася. Давешние события громоздились в его памяти кучей разрозненных обрывков, и воспоминание об упавшем с неба звездолете оказалось слишком глубоко от поверхности.

— У ростунов мы, — терпеливо объяснила собеседница. — Знаешь таких?

Еще бы не знать! Поэт испуганно завертел головой, как будто скверная новость сама по себе изменила окружающую действительность.

Ростунами звали жуткое племя дикарей, унаследовавших от более цивилизованных предков автоматические верфи для постройки звездолетов. Прозвище «ростуны» эти люди получили из-за того, что считали свои заводы деревьями, а звездолеты — плодами, растущими на них. Путь сквозь космос им прокладывали шаманы, общавшиеся с Великим Духом Бортового Компьютера, а корабли ремонтировали знахари при помощи зелий, заговоров и священных разводных ключей.

Несмотря на высокотехнологичное окружение, ростуны оставались обычными дикарями, со всеми присущими первобытным племенам демографическими проблемами. Поэтому время от времени им приходилось наведываться в соседние миры, чтобы пополнять поредевшее население представительницами прекрасного пола.

Припомнив все, что знал о ростунах, Вася чрезвычайно рассердился.

— Ну, это уж никуда не годится, — заявил он, вскочив на ноги. В голове тотчас взорвались тысячи фейерверков, и поэт со стоном опустился на пол, совершенно неразличимый во тьме. — Они же хватают только женщин, — продолжал он, сжав виски ладонями. — Как я-то сюда угодил?

— Узнаю речь истинного джентльмена, — проговорила девушка.

От этих слов Вася залился краской и попытался объясниться:

— Ну, я не то… я к тому, что раз им женщины нужны, то как меня-то… то есть я не против… то есть против… но и тебя… вас… как-то тоже несправедливо… правда ведь? Да?

Выслушав путаный монолог, девушка вздохнула и осветила фонариком пространство вокруг себя.

— Как тебя зовут-то? — спросила она.

— Вася, — ответил молодой человек и тут же прибавил торжественно: — Поэт Василий Хвостиков. Слышали, наверное?

— Слышала. На пляже. Плохие у тебя стихи. Я думала вздремнуть под них немного, так и того не вышло: скучища страшная.

В первую секунду Вася онемел от обиды. Однако, немного поразмыслив, пришел к выводу, что девушка, в одиночку уложившая десяток громил, сама ненамного опережает их в развитии. Следовательно, обижаться на нее бессмысленно, однако можно и даже нужно попытаться привить ей любовь к прекрасному. Он пока не знал даже имени незнакомки. Поэтому, прокашлявшись, задал вопрос со своей фирменной, самой проникновенной интонацией:

— А позволено ли мне будет узнать ваше имя, мадемуазель?

— Не тресни на мадемуазелях, — загадочно проговорила девушка и добавила: — Мое имя Ардена.

— И откуда же вы? — поинтересовался Хвостиков.

— Амазон-4. Слыхал про такой мир?

Вася слыхал, и даже очень много. Кошмарная планетка, населенная охотниками, исправно удовлетворяла потребности Галактики в профессиональных боксерах, наемных убийцах и ресторанных вышибалах. Причем последние составляли неотъемлемую часть разгульной поэтической жизни Хвостикова, особенно тех ее эпизодов, когда в животе и в кошельке было одинаково пусто. Оставалось только восхищаться упорством ростунов, сумевших затащить разъяренную кошку на свой корабль.

— И амазонки грозный меч разит несносных басурманов, — неудачно сымпровизировал Вася.

— Трепло, — процедила сквозь зубы Ардена.

Где-то вдали послышалось бормотание и шлепки двух босых ног, управляемых не столько мозгом, сколько окутавшими его винными парами. Вскоре стали слышны отдельные слова:

— К-козочка моя… ик… Я ид-ду… иду… ай! Ушастый! Ты ч-чего разлегся? А я з-зачем на тебя лег?.. А, это я упал. Сейчас встану и пойду-у к ик… мо-оей ко-озочке.

Внезапно вспыхнул свет, и впервые у Васи появилась возможность оглядеться. Они находились в большом зале с металлическими стенами и потолком. Из чего сделан пол, понять было невозможно, ибо его толстым слоем устилал всевозможный хлам. По большей части — ворохи бумаги, тряпок и поролона. Посреди зала высилось сооружение, больше всего напоминавшее нары, к которым заботливые руки ценителей тюремного уюта приладили балдахин из мешковины.

— Ну и помойка, — проворчала Ардена, стоявшая в двух шагах от поэта.

Тем временем шаги приближались. Неведомый субъект, спешивший к своей козочке, еще дважды упал и один раз ухитрился заблудиться — было слышно, как он топчется на месте и клянет чертей, которые перепутали все двери на корабле.

Наконец проход нашелся, и со счастливым воплем в зал ввалился здоровенный бородач, наряженный в штаны, склеенные из обрезков гофрированной пластиковой трубы, поролоновую накидку и начищенную до блеска солдатскую каску. Едва завидев пленников, он расплылся в улыбке, представляя на всеобщее обозрение зубы, выкрашенные фиолетовой краской.

— Милая моя, а я приш… ик… шел, — прогнусил пьяный и неверным шагом двинулся в направлении Ардены и Васи.

Незнакомец приближался, и намерения его были вполне ясны. Ардена стояла неподвижно, сжимая и разжимая кулаки. Встреча с ней не сулила ловеласу в каске ничего хорошего.

Вася чувствовал себя прескверно. Он с ужасом таращился на дикаря, приближавшегося к девушке, с надеждой взглядывал на Ардену, густо краснел, опускал глаза и принимался что-то сердито говорить самому себе.

Чем ближе подходил тип в каске, тем тревожнее становилось поэту. Когда от чужака их отделяло не более десяти шагов, Хвостиков издал вдруг полный отчаянья всхлип и вышел вперед, прикрыв собой Ардену.

— Оба-на! — изумленно воскликнула девушка.

Васю била крупная дрожь. Он стоял, крепко зажмурившись, проклинал свой необъяснимый порыв и убеждал самого себя, что нужно бросить девчонку и бежать без оглядки, пока пьяный громила не набросился на него с кулаками. И все же загадочная сила удерживала поэта на месте, не давая ретироваться.

Наконец Вася собрался с силами и решился приоткрыть глаза.

Пришелец покачивался перед ним, скаля в блаженной улыбке фиолетовые зубы, и, похоже, не собирался никого убивать. Вася, ободренный сим обстоятельством, откинул со лба длинные волосы и окинул дикаря любопытным взглядом. Ростун улыбнулся еще шире, вытянул губы трубочкой и умиленно промурлыкал:

— Милая моя. Сама ко мне прибежала. Ко-озочка.

— Кто? Я?! — опешил Хвостиков.

Сзади послышалось подозрительное хрюканье. Оглянувшись, Вася увидел, что Ардена схватилась за живот и согнулась пополам в приступе безудержного хохота. Ее трясло все сильнее, и в конце концов девушка рухнула на пол.

Между тем любвеобильный бородач сделал шаг и, обдав поэта убийственной смесью ароматов денатурата, чеснока и тухлятины, заключил в потные объятия. Вася дернулся, заорал дурным голосом и сиганул куда-то вверх и вбок — прочь от вонючего ухажера. В глазах потемнело.

— Тьфу! Сгинь! Провались! Изыди! Гад!

Несколько минут поэт был не в себе, и только увесистые оплеухи, которыми щедро одарила его Ардена, смогли привести его в чувство.

— Очнись, дурень! — настойчиво повторяла девушка. — Пора выбираться.

Хвостиков обвел глазами зал. К экзотическому убранству добавилась немаловажная деталь: на нарах, вперив в потолок бессмысленный взгляд, замотанный, как в кокон, в балдахин, с кляпом во рту лежал бородач в гофрированных штанах. Каска с его макушки переместилась на голову Ардены, отчего девушка стала похожа на новобранца в самоволке.

— Двигаем отсюда, — сказала Ардена, убедившись, что Вася снова способен соображать. Она схватила его за рукав и почти бегом потащила к выходу.

— Да что за спешка-то? — просипел поэт, путаясь ногами в мусоре.

— Этот вот Казанова, — девушка мотнула головой в сторону связанного пьянчуги, который в это время принялся отчаянно извиваться, пытаясь освободиться от пут, — он их вождь.

— Чей вождь?

— Ростунов, понятное дело, чей же еще?

— Откуда ты знаешь?

— Он сам сказал, когда я его вязала. Очень был недоволен подобным обращением с его королевским величеством.

— Ну и дела! — Вася почесал в затылке. — Так его искать скоро начнут?

— Скоро не скоро, но точно начнут, — подтвердила Ардена.

— Но как мы сбежим? — забеспокоился Хвостиков. — У тебя план есть?

Девушка кивнула.

— Кое-что придумала, пока ты отплевывался от поцелуев.

— Так он меня поцеловал?! — завопил Вася и от омерзения передернул плечами.

— А то! Взасос! — подтвердила Ардена. — А ты чего вперед-то выскочил, когда он вломился?

— Тебя защищал, — потупился поэт.

— Надо же! Спасибо.

— Всегда пожалуйста, — пожал плечами Вася и отметил про себя, что девушки с грозного Амазона-4, оказывается, способны очень мило улыбаться.

За дверями зала обнаружился темный извилистый коридор, заканчивавшийся тонкой раздвижной переборкой. Из-за нее доносился шум пьянки. Другого выхода не наблюдалось.

— И что дальше? — уныло поинтересовался Хвостиков.

— Надо прорваться в ангар со спасательными капсулами, пока далеко не улетели.

— А мы что, уже летим? — воскликнул Вася, часто-часто захлопав ресницами.

— Сильно тебя приложили, — констатировала Ардена. — Уже часа четыре, как отчалили. Того и гляди в джамп войдем. Тогда пиши пропало — окажемся около их системы. Поторапливаться надо.

— Как же поторапливаться, когда там весь обезьянник в сборе?

Девушка чуть-чуть раздвинула створки и заглянула в образовавшуюся щель. Вася последовал ее примеру.

То, что им открылось, более всего напоминало футбольный стадион, переоборудованный в свинарник. Огромное круглое помещение, должно быть, располагавшееся в центре корабля, кишело пьяными ростунами, облаченными в лучшее из того, что могли предоставить самые большие помойки Галактики.

Расставленные как попало столы были покрыты толстым слоем объедков и уставлены невообразимым количеством бутылок.

Между столами бродили всклокоченные красномордые личности с огромными кулаками и внимательно озирали окрестности, должно быть, подыскивая желающих поучаствовать в веселой драке.

— Лучше не придумаешь, — воскликнула Ардена, сдвинула каску на затылок и взъерошила волосы, отчего стала похожа на готового к бою петуха. — Мальчики до того упились, что просто не заметят нас.

— А куда мы должны попасть? — поинтересовался Хвостиков.

— Видишь, с той стороны зала дверь, — показала девушка, — она ведет прямо в ангар. Я знаю корабли этого класса.

— Угу, — пробормотал Вася, — плевое дело.

— Не дрейфь, — ободрила его Ардена.

— Ты не поэт, тебя не били, — вздохнул Хвостиков. — Ладно, открывай, пойдем. Только, чур, я первый!

Вася почувствовал, что снова мелко дрожит. Однако деваться было некуда, и он протиснулся между створками переборки.

Сделав два шага, Хвостиков почувствовал, что наступил на нечто упругое. Опустив глаза, он обнаружил, что стоит на ладони лысого дылды, прикорнувшего на узкой полоске суши между двумя пивными озерами. Дылда свирепо уставился на поэта, однако тот как будто прирос к месту, даже не пытаясь двинуться дальше.

— Может, все-таки сойдете? — проникновенно спросил дылда.

— Да-да, конечно, — ответил Вася, продолжая стоять. Поэта поразили пристальные взгляды пяти или шести ростунов, минуту назад казавшихся мертвецки пьяными. Двое громил даже попытались подняться ему навстречу.

— Я, конечно, понимаю, у каждого может быть неотложное дело именно в это время и в этом месте, — произнес плешивый ростун, и Вася почувствовал, что тот знает, о чем говорит. — И все же в некотором смысле я оказался здесь первым. Улавливаете суть?

— Ты чего встал? — услышал Хвостиков над ухом шепот Ардены.

— На меня ползала таращится, — прошептал он в ответ.

— Иди, — подтолкнула девушка.

— Покорнейше вас благодарю! — воскликнул интеллигентный дикарь, когда Вася все-таки сошел с его руки. И уныло добавил: — Ну вот, теперь пусть девушка постоит…

Ардена окинула зал цепким взглядом и, схватив Васю за шиворот, потащила его обратно в коридор.

— Дрянь дело, — сказала она, сомкнув створки. — Вся орава пьяней пьяного, но бдят, сволочи.

— Нас стерегут? — поинтересовался Хвостиков, проникшись ощущением важности собственной персоны.

— Скорее, ждут, справится вождь или нет.

— С кем справится?

— С двумя бабами, — разъяснила Ардена.

Вася почесал макушку.

— Ну, одна ба… женщина — это ты. А вторая?

— Ты, конечно, — сказала девушка, удивляясь тупости собеседника.

— Я?! — вскричал поэт. — Эти обезьяны приняли меня за бабу… ох, прости… за глупую женщину?!

— Именно за глупую, — подтвердила Ардена. — Ты на себя в зеркало-то смотрел, патлатый? Вылитая девица с пушком над верхней губой.

Хвостиков фыркнул и заявил, что его артистический образ не обсуждается.

— Ну ладно — я, — сказал он немного погодя, чтобы сменить тему разговора. — Я — поэт, существо безобидное. Смятенье муз — оружие мое. Но как они решились оставить вождя наедине с тобой? Ты же амазонка, воительница, богиня войны.

Тут Ардену не уберегла даже общеизвестная толстокожесть жителей Амазона-4. Девушка залилась краской и наградила Хвостикова шутливым тычком под ребра, от которого он позеленел и полминуты восстанавливал дыхание.

— У него работа такая, — сказала богиня войны, справившись со смущением. — Какой же он вождь, если не сладит с двумя бабами!

— Так они его отправили на верную гибель без всякой подстраховки?

— Вождь должен быть сильным. А если не справится, выберут нового, — пояснила Ардена. — Те оглоеды у выхода этого только и ждут. Так что в открытую мы там не пройдем — сцапают.

— А нас-то за что?

— Из рабства нас пока никто не отпускал.

— Мы еще и в рабстве! — простонал Вася. — Что же делать?

Ардена уселась на пол, по-восточному скрестив ноги, и пригласила Хвостикова проделать то же самое.

— Давай рассуждать логически, — сказала она, провожая взглядом Васю, который отказался садиться и расхаживал от стены к стене.

— Давай, — буркнул поэт.

— Пройти внахаловку у нас не получилось и вряд ли получится.

— Угу, — кивнул Вася.

— Одеться в рванье по-туземному, чтобы не узнали, тоже не выйдет. Им известно, что за этой переборкой только мы да вождь.

Хвостиков снова выразил согласие кивком.

— Значит, — продолжала рассуждать Ардена, — надо задействовать вождя.

— И как ты предлагаешь с ним договориться? — горько рассмеялся Вася. — Простите, мол, уважаемый, за то, что звезданули по башке, и проведите нас, пожалуйста, к капсулам? Может, еще попросить постоять на стреме, чтобы никто не мешал смыться с этого корыта?

Ардена пропустила Васин выпад мимо ушей. Она молча подошла к завернутому в мешковину вождю и встряхнула с такой легкостью, словно он был малым ребенком. Со стороны она походила на муравья, управляющегося с огромной куколкой.

Как ни странно, демонстрация силы произвела на представителя туземной власти самое благоприятное впечатление: глаза восхищенно округлились, а из-под тряпицы, закрывавшей рот, донеслось довольное урчанье. Вася готов был поклясться, что бородач пребывает в полном восторге оттого, что скоро его гарем пополнится столь бойким экземпляром.

— Ну вот что, обезьяна, — прошипела Ардена самым смертоносным тоном, на какой была способна, — сейчас я тебя развяжу, но попробуй хоть раз вякнуть — придушу к чертовой матери. Понял?

Вождь кивнул. Восторга на его лице поубавилось, но бородатому все равно было интересно.

Девушка осторожно распутала мешковину, и вождь, постанывая, сполз с ложа.

— Огонь-баба! — были первые его слова. Потом бородач бросил неприязненный взгляд на Хвостикова. — А вот эта — психованная какая-то.

— Не все мужики любят целоваться с другими мужиками, — сообщила Ардена.

Вождь пристально оглядел Васю, по-новому открывая для себя и бледную кожу, и длинные волосы, и пушок над верхней губой, и досадливо плюнул.

— Ты бы еще юбку нацепил, недоумок!

— Он, знаешь ли, поэт, — вступилась за Хвостикова Ардена. — Ему положено так выглядеть.

— Поэт? — вождь поднял к потолку глаза и зашевелил губами. — Это который сказки рассказывает? А ну, давай соври что-нибудь.

Вася вздохнул. Порой ему предлагали показать свое искусство и в менее изысканных выражениях. Далеко не всегда он снисходил до метания бисера, но в данном случае отказываться не следовало. Набрав в грудь побольше воздуха, он выдал экспромтом:

Гроза галактик — вождь брадатый,

Ватаги славной атаман…

Прежде чем произнести следующие строфы, Вася призадумался. Их нельзя было отнести к славословиям, которых, несомненно, от него ждали, но другой вариант совершенно не желал придумываться. Поэтому завершал четверостишие Хвостиков, крепко зажмурившись:

Всегда немытый и поддатый,

Несносный бабник и буян.

Не открывая глаз, поэт ждал оплеухи, но ничего не происходило. Наконец, спустя несколько мучительно долгих секунд, Хвостиков решился узнать, что же творится за пределами его век.

Вождь стоял, открыв рот, с совершенно потерянным видом. В глазах пылал восторг обитателя джунглей, впервые в жизни примерившего ожерелье из бутылочных крышек.

— Волосатый, — заговорил он наконец, — ты лучшее брехло из всех, кто мне встречался. Всего пара слов, а я как живой получился.

— А что, вам знакомы и другие поэты? — осведомился Вася, раскрасневшись от похвалы.

— А то! — живо откликнулся бородач. — Тоже малохольные вроде тебя. Куда ни отправь работать — везде подохнуть норовят. Мне говорят, ты их на рудник писарями ставь. А на черта мне столько писарей? Даже на пластмассу не годятся — труха одна выходит, знахарям головная боль. Приходится за борт выкидывать. Раньше велел своим молодцам и вовсе этих субчиков на корабль не брать, сразу на берегу резать, но уж больно любят ребята глядеть в иллюминатор, как они кувыркаются.

От этих слов у поэта потемнело в глазах. Размахнувшись, он влепил вождю звонкую оплеуху, вложив в нее всю свою ненависть. Бородач изумленно ойкнул и осел на пол.

— Поздравляю! — резко сказала Ардена, надвигаясь на Васю, который отчаянно дул на ушибленную руку. — Ты придумал самый долгий способ самоубийства. Лучше бы просто разбил свою патлатую башку о стену.

— Не вижу повода для шума! — гневно парировал Хвостиков. — Этот боров убивал поэтов!

— Этот боров мог вывести нас отсюда, — прошипела девушка. — Мне ничего не стоило заставить его сделать нам это одолжение. А теперь он лежит в отключке, с разбитой рожей! И даже если мы приведем его в чувство, дегенераты в зале сразу поймут, что пахана уделали бабы. И вместо бегства мы поучаствуем в маленькой революции, а потом отправимся в гарем и за борт — каждый своей дорогой.

— Не отправимся, — произнес Вася неожиданно уверенным голосом.

— Что-то придумал? Выкладывай, — велела Ардена.

— Я с вождем примерно одного роста… — начал Вася.

— Но ты без бороды, — заявила девушка, моментально уловившая суть плана. — Вот если бы нам ножницы или нож…

Оба одновременно бросились обыскивать лежащего вождя.

* * *

Четверть часа спустя из-за переборки в зал вышел вождь в обнимку с коротко стриженной ведьмой, давеча переломавшей ребра не одному бойцу. Многочисленные претенденты на престол, собравшиеся у дверей посмотреть, чем кончится дело, испустили дружный вздох разочарования.

Правда, самому вождю победа далась нелегко. Борода его была изрядно выщипана и торчала в разные стороны диковатыми пучками. Каска низко нависала надо лбом, отчего лицо почти полностью скрывала тень. Накидка и гофрированные штаны болтались как на скелете. На щеках красовались глубокие кровавые борозды, оставленные ногтями чертовки, которая теперь льнула к плечу своего укротителя.

За волосы вождь волок закутанную до самой макушки в мешковину ту самую усатую девицу, за которую изловивший ее молодец получил в награду круглый блестящий медальон с чудно́й надписью «заглушка канализационная».

— Держись прямо, — прошептала Ардена. — Ты — вождь! Расправь плечи. Выпяти грудь.

— Я и расправил, — пискнул поэт и хрустнул лопатками, — и выпятил.

— Ты брюхо выпятил, а не грудь. И что это ты плетешься на полусогнутых, будто стакан касторки замахнул? Мой тигр! — это уже для толстого коротышки, пускавшего слюни, любуясь на семейную идиллию вождя.

— И вовсе не на полусогнутых. Просто этот гад слишком тяжелый. Кстати, ты бесподобно целуешься, — блаженно пробормотал Вася, ответив на страстный поцелуй Ардены. — Только будь поосторожней — скотч того и гляди отклеится, и я останусь без бороды.

Выдав последнюю фразу, Хвостиков передернул плечами: воспоминания о том варварском способе, каким он лишился локонов, а вождь — бороды, оставили в душе поэта слишком глубокие раны. Вкус фиолетовой краски, которую раздобыла девушка, чтобы выкрасить его зубы, также не радовал.

Вася и Ардена медленно брели меж столами, изо всех сил стараясь выглядеть как пара влюбленных на прогулке. Им это вполне удавалось. Особенно сторонних наблюдателей убеждали поцелуи, которые с каждым разом становились все дольше.

Когда до ангара с капсулами оставалось не более ста шагов, Хвостиков дернул Ардену за локоть и прошептал:

— Он шевелится.

— Кто шевелится? — не поняла девушка.

— Вождь.

— Это тебе мерещится. Я его как следует по башке приложила, когда он после твоей оплеухи очухался.

— Ничего не мерещится! — закипятился Вася. — Сама посмотри.

Ардена бросила косой взгляд на сверток, который тащил за собой поэт. Пленник явно начинал приходить в себя. Он выпростал из мешковины руку и пытался разорвать свой кокон. Ткань постепенно поддавалась, и сквозь дыры уже виднелся налитый кровью глаз и веревка, к которой был привязан пук остриженных Васиных волос, предназначенный для имитации пышной шевелюры прекрасной невольницы.

— Эй, Иван Иваныч, ты где бабу с такими ручищами огреб? — крикнул сидевший за ближайшим столом пьянчуга, грудь которого украшал орден с загадочной надписью «заглушка канализационная». Вася бросил на него короткий взгляд и снова уставился на куль позади себя. — Иван Иваныч, — продолжал владелец бляхи, — чегой-то там у тебя такое?

Он в упор смотрел на Васю, и только тут Хвостиков понял, что обращаются к нему. Колени подкосились, и если бы не Ардена, он шлепнулся бы на пол от страха. «Стало быть, этого гада в мешке зовут Иван Иваныч, — отстраненно подумал поэт. — Странно. Мне всегда казалось, что атамана головорезов должны звать как-то пострашней. Череп, например, или Костолом».

— Чего к вождю пристаешь? — выдавил Хвостиков натужным басом. Он молился всем богам и черной пустоте космоса, чтобы никто не услышал, как дрожит его голос. — Не видишь, барышень прогуливаю?!

— Как не видеть! Только где ж ты эту рукастую взял? — не унимался пьяненький орденоносец. — На пляжу таких не было.

«Вот пристал, чертов зануда!» — подумал Вася и почувствовал вдруг, что сковавший его ужас сменяется раздражением.

— Значит, были! — рявкнул Хвостиков совершенно окрепшим голосом. — Одна — стриженая кошка, которая вам задницы надрала, а другая — усатая тихоня. Между нами, так себе бабенка оказалась — ни рыба ни мясо. Вот я ее в мешок и сунул.

— Не, усатую я помню, — не отставал собеседник. — Усатую я сам ловил. Ты мне за нее и орден пожаловал, — он похлопал по канализационной заглушке на груди. — А эта… это… в мешке… Гляди, оно лезет!

Послышался треск. Дикари в ужасе попятились. Из мешка вылезало нечто огромное, осоловевшее, с выщипанной бородой и сплошь покрытое свалявшимися Васиными волосами.

— Чур меня! — завопил владелец заглушки и бросился наутек. Остальные оказались не столь впечатлительными и молча пялились на Васю и новоявленное диво. Самые сообразительные уже закатывали рукава.

— Беги в ангар, — шепнул Хвостиков Ардене. — Я их задержу.

Девушка бросила на поэта короткий взгляд, в котором смешались и удивление, и благодарность, и много чего еще, и Васе вдруг захотелось продекламировать поэму. Потом она быстро поцеловала его в щеку и исчезла, просочившись между двумя громилами.

«Теперь мой выход», — подумал Вася.

— Сволочи! Вы кого мне подсунули? — заорал он и, схватив за грудки ближайшего мордоворота, потащил к ощипанному вождю, все еще не понимавшему, где он и кто. — Это вы называете женщиной для вождя?! Вот эту ободранную гориллу? Уроды! Всем бошки поотрубаю!

Вася бушевал и сам не мог понять — то ли взгляд Ардены толкает его на безумство, то ли страх, засевший где-то в печенке, перебродил и превратился в нечто новое и доселе неведомое.

Как бы то ни было, Васин гнев поверг ростунов в ужас. Дикари выстроились в две шеренги, а Хвостиков прохаживался вдоль строя, каждому давая понять, что тот, кого не повесят в ближайшие два часа, может считать себя счастливчиком. Когда лица «соплеменников» цветом стали напоминать недавно выпавший снег, Хвостиков решил завершить выступление какой-нибудь эффектной выходкой.

— Поубиваю! — рявкнул он и замахнулся, чтобы отвесить беспамятному вождю хорошую оплеуху. Однако временное помутнение рассудка не сказалось на бойцовских качествах атамана. Одно молниеносное движение, и поэт кубарем покатился по полу, теряя весь свой маскарад.

— Иваныч, да ты — не он, — выдал кто-то из ростунов, приведя соплеменников в совершеннейший ступор этой сентенцией. Воспользовавшись всеобщим замешательством, Вася вскочил и, невзирая на саботаж гофрированных штанов, опрометью бросился к ангару.

Сзади послышались яростные вопли и топот сотен босых ног.

Ардена ждала у шлюза ближайшей спасательной капсулы. Она схватила Хвостикова за шиворот и как котенка втащила внутрь. Люк захлопнулся.

Сквозь иллюминатор было видно, что ростуны, ворвавшиеся в ангар вслед за поэтом, бросились ниц и запели заунывный гимн, которым провожали в мир иной своих покойников. Ангар служил племени кладбищем. Лишь окончательно пришедший в себя вождь не пел — он метался по площадке, потрясая кулаками и выкрикивая проклятья вслед удалявшейся капсуле, которой была предназначена роль его личной гробницы.

* * *

Неделю спустя под навесом ресторанчика на пляже Нарра-Танарисса собралась почти та же компания. Дамы, отбитые полицией у ростунов в самый последний момент, все еще встрепанные, рассеянно слушали поэта, который бубнил нечто невразумительное, то и дело замолкал и бросал тревожные взгляды на линию прибоя. Наконец он вовсе бросил декламацию и торопливо затопал к морю, по щиколотку утопая в золотистом песке. Когда до воды оставалось всего несколько шагов, на его глаза легли две мокрые ладошки.

— Я перепугался, что ты утонула! — завопил Вася.

— Угораздило же связаться с таким впечатлительным типом, — притворно вздохнула Ардена. — Милый, я с Амазона. Лучше меня плавают только дельфины. Не ворчи. Лучше прочитай мне тот длинный стишок, который про лошадь с коровой.

На этот раз вздохнул Хвостиков:

— Сколько раз тебе повторять: не про лошадь с коровой, а про боевого коня Александра Великого, про Буцефала, то есть Быкоглавого. И не длинный стишок, а поэму. Прочту обязательно, как только доберемся до номера.

И они удалились за дюны, где пряталась гостиница, провожаемые возбужденным перешептыванием скучающих дам.

Загрузка...