Лоргар. Носитель Слова

Примечание переводчика о временных интервалах

Ввиду того что планета Колхида значительно крупнее Священной Терры, использование понятий из общепринятой номенклатуры «терранского стандарта» не позволит с достаточной точностью описать уникальный дневной/ночной цикл ее обитателей. Поэтому, прежде чем мы начнем, читателю следует ознакомиться с нижеизложенными сведениями.

Период обращения Колхиды вокруг звезды равен пяти годам — четырем целым и восьми десятым, точнее говоря. Следовательно, когда жителя этого мира называют «шестилетним», в действительности ему двадцать восемь или двадцать девять терранских лет.

Солнечные сутки Колхиды (один оборот планеты вокруг своей оси) эквивалентны семи целым и одной десятой терранских суток, или ста семидесяти целым и четырем десятым терранского часа. Очевидно, что даже люди — весьма приспособляемые создания — не могут жить в почти девяносточасовом циркадном ритме, вследствие чего в колхидском обществе возникла особая система промежуточных периодов сна и бодрствования.

Во многих работах данные отрезки времени называются «днями», что может ввести читателя в заблуждение и создать у него ложную картину происходящего. В данном тексте я старался использовать как можно более буквальный перевод колхидских терминов, возникших еще в языке древних народов пустыни.

Итак, словом «день» в этом манускрипте обозначается суточный оборот планеты вокруг своей оси, от одного восхода до другого.

Указанный день, в свою очередь, делится на следующие периоды длиной примерно двадцать четыре часа каждый (точная их продолжительность зависит от времени года и места событий; хронометраж на Колхиде, по сути, представляет собой отдельную и сложную научную дисциплину):

Все эти «субдни» разбиты еще на три примерно восьмичасовых отрезка, два из которых отведены под бодрствование и один — под сон. Называются они «явь-подъем», «явь-главная» и «дремочь» (последний предназначен для восстановления сил, но, как правило, жители планеты спят меньше восьми часов в утрень, долгодень и последень и чуть больше — в темноте остальных субдней).

Таким образом, говоря о «яви-подъеме предсвета», мы имеем в виду начальные восемь часов первого двадцатичетырехчасового периода нового колхидского дня. Надо заметить, что по обычаю самое жаркое время суток — явь-главная долгодня — также отводится под отдых, поскольку, когда местная звезда находится в зените, выходить на улицу чрезвычайно вредно для здоровья. В свою очередь, дремочь полночья — наиболее холодный и темный период колхидских суток.

Что касается других временных интервалов — отсчета месяцев, планетарных лет и так далее, — то я постарался избавить читателя от необходимости подробно разбираться в исключительно сложном календаре Колхиды, поскольку это не является необходимым для понимания нижеследующего текста.

1 1 1

До затянутого маревом горизонта тянулись барханы оттенков ржавчины, пепла и засохшего пота. Даже удушающая жара не изгнала отсюда жизнь: колючие кустарники и деревца, кактусы и суккуленты с яркими цветами росли в тенях скал, похожих на колонны, внутри извилистого вади. Подпитывали их глубоко залегающие остатки исчезнувшего оазиса. Повсюду среди растений можно было заметить движение — если знать, куда смотреть. Скорпионы и бронзовки сновали по опаляющему песку, жужжащие мухи перелетали с одного кактуса на другой. Высоко над ними, среди тонких облачков, несущихся по бледно-голубому небу, кружили на холодных ветрах исполинские пустынные стервятники с размахом крыльев в четыре метра. Глазами, не уступающими в зоркости магноклям, они обшаривали землю в поисках пищи.

Пылевые смерчи, скользя вдоль дюн, заносили следы вокруг лагеря и наметали груды песка у стен тринадцати больших тканевых палаток в красно-синюю, черно-золотую и серо-белую полоски. Навесы на прочных шестах прикрывали от безжалостных долгоденных лучей солнцеходов — двуногих ездовых животных, высоко ценимых здесь, — и гораздо более грузных крепкоспинов, которых запрягали в сани. Несмотря на тенты, звери с короткой шерстью, покрасневшей от песка, тяжело дышали на жаре и жмурились от сияния, отраженного соседними барханами.

Еще больше громадных зонтов стояло на подветренной стороне бивака, и под ними ютились Отвергнутые. Старые и молодые, они теснились возле солнечных плиток, на которых жарились лепешки из серой кактусовой муки, сдобренные драгоценным молочком медового паука. Посасывая из фляжек воду — ее оставалось опасно мало, ведь последний оазис племя покинуло два с половиной дняназад, — люди негромко обсуждали, куда отправиться на явь-подъеме сумерицы, когда достаточно похолодает для продолжения кочевки.

Они перебирали в пальцах талисманы и амулеты из маленьких костей птиц и млекопитающих, покрытые изящно вырезанными псалмами, что с древности передавались из поколения в поколение. Самые пожилые дремали, прижимая к себе молельные палочки; когда их грудь вздымалась и опускалась во сне, в этих просверленных костях еле слышно посвистывал и постанывал непрерывный, но слабый ветерок. Рядом рылись в песке малыши, разыскивавшие в песке вади-сонь и пустынных моллюсков; ребята представляли себе, что на самом деле разрывают вход в одно из Затерянных Хранилищ, где хранятся сокровища археотеха времен Последнего Странствия. Подбирая галечники и крошечные окаменелости, они раскладывали трофеи по кучкам в зависимости от блеска, размера и других критериев, понятных только детворе.

Мальчики и девочки постарше играли в «Кто дольше выстоит на солнце», отмеряя время попыток небольшими песочными часами. Предупреждения родителей, что какой-нибудь дядя или тетя умерли от разъедающей кожу солнечной сыпи или множества раковых опухолей, дети пропускали мимо ушей.

Самые молодые взрослые пришли к алтарю. Главное место в центре становища занимали четыре высоких столба, собранные из отдельных резных тотемов, изображающих то или иное обличье четырех Сил. Даже Отвергнутые, не имевшие права посещать великие города, старались по мере возможностей поклоняться богам своих предков. В чашах-жаровнях у основания каждого шеста пылали скромные приношения, и ароматный дымок расстилался над лагерем, унося в воздух молитвы верующих. Жрецы-опекуны присматривали за костерками: непрерывно переходили от одного к другому, раздували огонь, поправляли хворост, при необходимости брызгали еще немного благовоний.

Порой кто-то из кочевников, посещенный внезапной мыслью или желанием, словно пробуждался от дурмана, вызванного жарой, царапал свое прошение на обрывке папируса и передавал кому-нибудь из служителей при тотемах. Тот сжигал клочок, бормоча заклинания, смысл которых затерялся в веках, но важность слов не уменьшилась на протяжении жизни ста поколений.

1 1 2

Фэн Моргай, вождь племени, призвал свое семейство на краткий совет. Он указал на темное дрожащее пятно у горизонта; человек, незнакомый с пустынями, мог бы принять его за гору. Кочевники же знали, что возвышение, вершина которого едва виднеется вдали, не природная формация, а развалины города их прародителей, давно занесенные мертвыми песками.

— Еще две дремочи больших переходов, — сказал Фэн родичам, махнув тканевой картой — его главной фамильной ценностью. Символы на схеме почти стерлись, но мать и дедушка научили Моргай читать ее, как только он достаточно подрос, чтобы запоминать буквы.

— Вся надежда на молитвы, — пробормотала Станзия, старшая из его сестер. — Думаешь, боги проведут нас к Затерянному Хранилищу?

— Нет, — печально покачал головой Фэн. — Думаю, это Город Зеркал. Смотрите, над ним облака. Дождь, мои девочки и мальчики… Скоро дождь.

— Говорят, вади в Фушасе снова заполнятся, — произнес самый младший его кузен, Фабри Тал. — До них один явь-подъемный переход, не больше.

— Нам не туда, — возразил Кора, старший брат Тала, ранее поддержавший план Фэна Моргай. — И кто так говорит? Вечно пьяный вещун в Майпорисе? За глоток ж’каса он тебе что угодно расскажет.

— У него есть одна из старых книг! — запротестовал Фабри. — И он при мне бросал кости на ее страницы. Выпали символы ветра и солнца. «Новое начало», — сказал мне волхв.

— И за добрую весть ты дал ему отхлебнуть твоей выпивки, — подхватил Моргай. Он хотел что-то добавить, но тут с наблюдательного поста — вышки на стойках под навесом, собранной на наветренной стороне лагеря, — донесся пронзительный клич, отвлекший семейство. Другие номады глядели вдаль, прикрывая глаза от яркого солнца.

— Иди, Аланнат, смени Бенджора, — велел Фэн своей младшей сестре, и женщина ринулась на свет, закрыв перед этим лицо головным платком, чтобы солнце не обожгло ее за несколько секунд пробежки.

Спрыгнув с вышки, Бенджор побежал к старейшинам. В руке дозорного поблескивала смотровая труба. Жестом он попросил Моргай встать между двух ближайших палаток и затем указал в сторону, откуда дул ветер, — немного к краю пустыни.

— Караван! — выпалил он, сунув Фэну наблюдательное устройство. — Караван!

Вождь племени посмотрел в телескоп. Тот зажужжал и защелкал, настраивая жидкие линзы по командам сканеров сетчатки. Как только горизонт попал в фокус, Моргай направил трубу чуть вправо, к очень далекому берегу, и заметил нечеткое черное пятно на дюнах всего лишь в километре от бивака.

— Караван, здесь? — Они со Станзией обменялись тревожными взглядами, после чего взглянули на главный шатер, где жило семейство Фэна.

— Ничего не открывай незнакомцам, — сказала вождю сестра, и он согласно кивнул.

— Приготовьтесь, достаньте оружие, — приказал Моргай остальным. — Но не задирайте их и не мешайте мне говорить с ними.

1 1 3

Самая крупная машина взобралась на гребень широкого бархана, словно выброшенный на берег кит. Ее массивные борта вздымались над дюной, окруженные клубами пыли и дыма; из десятка небольших выхлопных труб с насадками в виде горгулий тянулась маслянистая копоть. Толстые деревянные траки взрыхляли песок на вершине, носовой отвал пропахивал колею в наносах, разбрасывая мелкие камешки.

Караван пока еще оставался мутной темной кляксой в мареве, но по мере приближения гиганта кочевникам удалось лучше рассмотреть его спутников. Вокруг колосса, словно почетный эскорт верховых, ехали двухместные четырехколесные багги с баллонными шинами, полезными на плывунах, и блестящими солнечными батареями на крышах и накладках.

Их сопровождали настоящие всадники на солнцеходах, украшенных выцветшими ленточками и узкими флажками. На спине каждого дозорщика развевалось черно-красное молельное знамя. Лица седоков скрывали плотные головные платки и очки-консервы, их ездовое облачение было грязным и рваным. Скакуны с коротко подрезанными хвостами — по обычаю племен из внутренних пустошей — тоже видывали лучшие дни. Их шерсть свалялась, бока покрылись шрамами от песчаных бурь.

Появились остальные машины из свиты передвижного храма: повозки, запряженные тройками псевдоверблюдов, и две солнцеходные колесницы, за которыми тянулись цепи и утяжеленные стяги, заметавшие следы каравана на песке.

Корабль-часовня все отчетливее выступал из марева. Проявилась башенка над кабиной водителя с установленной наверху кафедрой, окруженной раструбами громкоговорителей. За кабиной, на палубе, ярко освещенной большими отражателями, ждали команды десятки вооруженных мужчин и женщин.

Когда огромное полотнище над кузовом хлопало и вздымалось на ветру, под ним порой вспыхивали в лучах солнца наконечники пик и стрел, булавы и фустибалы. За тяговым двигателем, где платформа транспорта поднималась наподобие юта, были установлены два копьемета. Там же высились шесты, похожие на мачты; между ними и выхлопными трубами тянулись черные и красные полосы декоративной ткани. Кое-где столбы отсутствовали, и казалось, что корабль щербато ухмыляется.

На вершине конструкции сверкала пылающая книга, выполненная в золоте. Она означала верность и веру, служила символом одной из самых прозелитских религий древних городов — Завета Варадеша.

1 1 4

На площадке мобильной церкви блеснули зрительные стекла: пассажиры обратили внимание на горстку палаток, появившихся вдали. По переговорным трубам понеслись распоряжения, и двигатели корабля-часовни, вняв уговорам и ругани экипажа, с ворчанием направили упрямого колосса по новому курсу — в широкую песчаную впадину за гребнем дюны.

Юркнув между охранниками каравана, Найро зачерпнул смазки из ведра и опрокинул ковш над шестернями цепной передачи, идущей под главной платформой. Вокруг него стоявшие у бортов вольные стрелки готовили ветролуки и дротикометы, ослабляли петли на поясах, где висели булавы. Пара-тройка из них пнули стареющего раба, что пробирался среди них на полусогнутых ногах, прочие ограничились бранью в его адрес.

Найро носил только набедренную повязку и налобник. Его голые плечи и спину, исхлестанные кнутом, покрывал сложный узор из участков белой рубцовой ткани и почерневшей кожи, выдубленной и потрескавшейся за долгие годы под солнцем. Просто чудо — хвала Силам! — что мужчина избежал опухолей, которые поразили многих его сверстников, и другие прислужники смотрели на долгожителя, будто на некий талисман. Он протянул уже шесть колхидских лет. Если же обратиться к последующим расчетам адептов Терры, то тридцать стандартных.

На правой стороне бритой головы Найро было вытатуировано упрощенное изображение Книги Слова, символа Завета, формально владевшего рабом.

Он прошел мимо свирепых ктоллийских наемников в плоских фарфоровых масках. Жуткие рисунки на них повторяли картины, увиденные воинами в мысленных странствиях или во время ритуалов совершеннолетия, после приема опьяняющих веществ. Бойцы держали копья с зазубренными наконечниками; отражающие диски на их колетах сияли белизной под солнцем в зените.

Дальше располагалось Братство Стрельцов, морских воинов, ныне сражающихся на суше. Выглядели они грозно — мужчины носили густые бороды, женщины имитировали растительность на лице, затейливо переплетая пряди волос. Их ветролуки стояли у стенки корабля.

За ними начинались позиции картасских Ведьминых Ходоков, обездоленных потерей своих домов, годом ранее сгинувших в громадном расколе земли. Целый великий город исчез под песками и водами — как утверждал Завет, в наказание за грехи его жителей. Немногочисленные выжившие в знак позора раскрасили свои тела охрой; сейчас краска виднелась в просветах между сегментированными нагрудниками, поножами и наручами.

Были и многие другие, из поселений и ниоткуда, все новообращенные. Ни один боец здесь не принадлежал к Завету от рождения, никто не происходил из Варадеша, Священного Города. Впрочем, это лишь означало, что воины особенно ревностны в вере. Теперь само их существование зависело от того, обретут ли они новую цель в жизни через Истинное Слово. Бойцы исповедовали принятую религию с тем же фанатизмом, что и их повелитель.

Сам же Носитель Слова еще не появился, хотя его, начальника каравана, уже известили о замеченном лагере Отвергнутых. Найро поглядывал на люк в покои господина, находящиеся в недрах передвижного храма, но пока ничего не замечал.

1 1 5

Когда мобильная часовня, по инерции проехав вперед, замерла в сотне метров от окраины бивака, рабыня-глашатай Кастора вылезла из небольшой дверцы ближе к корме и, быстро просеменив к трапу, взобралась на кафедру. Повинуясь ее наущениям, громкоговорители с хрипом и мощным треском пробудились к жизни.

Обитатели лагеря собрались на краю тени, отбрасываемой навесами. Найро заметил блеск оружия — в основном копий, ничего технологичного, — но Отвергнутые проявляли скорее любопытство, чем враждебность. Было видно, как они спокойно переговариваются.

Молельные динамики автоматически провыли несколько искаженных нот призыва, перекрыв шорох ветра.

— Возрадуйтесь, о те, от кого отвратили взор Силы! — провозгласила Кастора на водной речи, общем языке торговцев и миссионеров, странствующих между городами. По лицу рабыни Найро видел, что она относится к своему занятию с покорным равнодушием, хотя и старается изображать энтузиазм для слушателей. — Восславьте благодетельность их, ибо в день сей они направили к вам Носителя Слова. Не бойтесь, ибо он лишь одаряет мудрыми советами тех, кто готов внимать ему. Больше не будете вы бродить в глуши неведения, ибо Носитель Слова укажет вам, как вернуться на путь Истины. По милости его вы вновь познаете Волю Сил!

Услышав шаги по ступеням, Найро повернулся обратно к открытой решетке люка. Пока Кастора продолжала выступление, восхваляя достоинства Истины и праведность Носителя Слова, из проема выступил сам господин. Он был молод — со дня его рождения Колхида совершила всего три с половиной витка по своей длинной орбите, — но его лоб уже пересекли глубокие морщины, что останутся с ним навсегда. Его лицо, которое всегда будет безупречно ухоженным в зрелости, сейчас выглядело изможденным. Носил повелитель грязные лохмотья, расшитые знаками Сил и узорами созвездий Вышних Эмпиреев, — ту же самую темно-серую рясу, которую буквально сорвали с него в час изгнания из Варадеша. Жизнь в пустошах изгнала из жилистого тела юноши жир, оставив одни лишь мышцы. Кожу его уже испещряли следы пребывания вне городов: темные солнечные ожоги, ссадины от гонимого ветрами песка.

Как только он подошел к основанию лестницы, ведущей на кафедру, рабыня, подобно удирающей змее, скользнула за край трибуны, чтобы господин мог подняться без помех. Пока тот с неизменной энергичностью взбирался на площадку, динамики вновь издали скрипучий призывный клич.

— Внемлите Носителю Слова! — начал он, воздев руки над головой. — Услышьте Истину из моих уст, запомните имя Кора Фаэрона!

1 2 1

Вождь Отвергнутых поднял ладонь, давая каравану разрешение приблизиться. Мобильный храм покатился вперед со скоростью пешехода, другие машины образовали вокруг него заслон, а воины, соскочив с боевой платформы, зашагали возле бортов, словно почетная стража. Пара песчаных саней выдвинулась в авангард, и их экипажи подняли гигантские паруса, прикрыв от солнца участок между опускающимися сходнями корабля-часовни и тенью, создаваемой навесами на границе лагеря.

Проворно спустившись по веревочной лестнице, Кор Фаэрон встал босыми ногами на затененный, но очень горячий песок. Ступни, кожа на которых от рубцов и мозолей стала толстой, как подошва ботинка, едва ощутили пылающий жар. В его свите шутили, что пятки и душа проповедника одинаково привыкли к страданиям. Он не пресекал такое веселье, если остроты не произносились намеренно в его присутствии: конечно, насмешки над Силами и эмпиреями были богохульством, однако Кор Фаэрон понимал, что солдаты есть солдаты. Лучше не испытывать их верность необязательными карами за подобные проступки.

К нему подошли несколько кочевников, сбившихся в кучку. Приветствуя гостя, они поднесли ему чашки с водой. Добрый знак; при мысли о том, что к его поучениям в кои-то веки прислушались, у Кора Фаэрона поднялось настроение. Обычай требовал принимать всех миссионеров, но такое гостеприимство слишком часто оказывалось кратким — просто формальностью, необходимой, чтобы почтить традиции и не уронить репутацию. Приношение воды он счел искренне дружелюбным жестом.

Заметив на телах некоторых номадов крученые рубцы песчаной хвори или струпья и бляшки клеткоеда, он подавил гримасу отвращения. Привычная для Отвергнутых нечистота указывала на их неправедность, однако Кор Фаэрон был уверен, что они все равно заслуживают того, чтобы узнать Истину. Какой смысл нести Слово Сил тем, кто уже внял ему? Да, варадешские глупцы вышвырнули его за предложение направить усилия Завета на обращение новых верующих, но это лишь убедило проповедника, что Истина таится в безлюдье между городами.

Кор Фаэрон сознавал, что поиски слушателей в пустыне метафорически отражают его бесконечный поход за клочками знания среди пустоты невежества. Ведомый Силами, он проникал в загадочные таинства колхидской астрологии и находил дорогу к цели. За долгие сезоны изгнания он уже привлек на свою сторону десятки людей. Повсюду его ждала паства, открытая для Слова и Истины, и долг требовал от миссионера нести их дальше.

— Пусть наше странствие завершится в водах, — произнес вождь племени, приветственно наклонив голову. Он был чуть ниже Кора Фаэрона; лицо кочевника почти целиком скрывали головной платок и очки-консервы, но, пожалуй, ему было семь лет от роду. Худую руку, в которой он держал чашку, туго обтягивала жесткая, потрескавшаяся кожа.

— Благослови тебя Силы, — отозвался пастырь. Он поднял левую кисть и, сомкнув указательный и средний пальцы, начертил в воздухе Знак Четырех, как предписывалось в «Изложениях Варавикуса»: начав сверху и слева, повел рукой вправо и вниз, затем перечеркнул получившийся круг крест-накрест. Старейшина номадов, с любопытством следивший за движениями гостя, не понимал их религиозного значения, но был впечатлен важностью и торжественностью жеста.

— Я — Кор Фаэрон, Носитель Слова.

— Я — Фэн Моргай, а это мой народ. — Глотнув из чашки, кочевник передал ее миссионеру, который лишь слегка смочил губы.

Ему не терпелось начать проповедь, однако вождь настаивал на соблюдении всех положенных обычаев. После того как они испили одной воды, Фэн Моргай представил свое семейство и других важных членов племени — выдал длинный список имен, каждое из которых Кор Фаэрон немедленно забывал. Сейчас эти люди не имели для него значения. Носитель Слова уделит им больше внимания, если они станут его последователями, но не раньше.

1 2 2

Наконец миссионера провели к циновкам, разложенным ближе к центру лагеря, но не прямо к главному шатру, как мог бы ожидать гость. Не размышляя о причинах такого странного отхода от традиций, Кор Фаэрон начал пылкую проповедь. Он активно жестикулировал, подчеркивая важные моменты, и плавно переводил взгляд темных глаз с одного слушателя на другого, как его учили в варадешской Орастрии.

Религиозный пыл охватил пастыря и зазвучал в его словах, когда он отступил от заученного текста, рассказывая о странствиях Эпиксазы из Эургемеза и ее смерти от рук Неверных в родном городе, куда она вернулась с Истиной. Он видел понимание на лицах кочевников: они, изгнанные теми, кто называл себя верующими, прошли через те же самые мытарства, что и Эпиксаза.

— Перед каждым из нас была поставлена цель, — говорил им Кор Фаэрон, наслаждаясь возможностью сбросить груз тяжких раздумий. — Силы взирают на труды наши с пренебрежением, ибо все, что создаем мы под эмпиреями, лишь бледное отражение чудес Верхних Сфер!

В него словно бы вселился дух Сил; их речи слетали с губ проповедника, и грудь его пылала огнем. Своим Словом он передавал их Волю. Он возложил длань на обмотанную платком голову Фэна Моргай, испытывая отеческую заботу к обездоленным номадам, хотя большинство из них родились на полгода раньше него, а некоторые были гораздо старше. Силы вверили этих людей его попечению, и Кор Фаэрон не откажется от возможности приобщить их к Истине.

— Я не стану сторониться вас, как поступают прочие, ведь для Сил важно не положение смертного, а лишь его преданность. Неважно, что вы обитаете в диком краю, выброшенные из цивилизации в пустыню, словно звери, — все мы просто издольщики на землях Сил. Кто лучше вас понимает смысл самопожертвования? Какой жрец или жрица в башнях Гураса или Варадеша может сказать, что разбирается в желаниях Сил лучше тех, кто вынужден каждодневно страдать под Их обжигающим взглядом? — Проповедник взмахом руки указал на исполинский шар в небе за парусами-зонтами. — Не сомневайтесь: Силы и жизнь связаны так же, как солнце и день. Они — свет, что поддерживает ее, и огонь, что поглотит ее. Как солнце неустанно опаляет нам спины, так и мы должны неотступно служить Им!

Отвергнутые зачарованно внимали его проповеди, столь непохожей на сухие речи других миссионеров, искавших новых последователей для своей веры. Этот пастырь использовал знакомые им понятия, разбирался в их жалком существовании. Его слушали больше половины взрослых номадов и все дети, способные сосредоточиться хотя бы на пару минут.

Кор Фаэрон замер на гребне гордыни, едва не рухнув в пропасть самодовольства. Люди ведь внимали не ему, а Истине! он напомнил себе, что он — всего лишь сосуд Сил, орудие Воли, и ничего больше. Его ждали не лавры, но заклание; такое место указали ему свыше.

1 2 3

Одержимый энергией Сил, проповедник зашагал вдоль ближней к нему шеренги кочевников, сидевших на скрещенных ногах. Он обратился к тем, кто находился в задних рядах толпы, убеждая их прислушаться к его посланию и познать Истину.

— Нам будет ниспослано Слово, и по нему мы изведаем Волю Сил, — сказал им Кор Фаэрон, прижимая кулак к опаленной солнцем груди. — Мне было передано сие знание, и я передаю его дальше, ибо Силы изрекли и объявили, что откровение их не должно умолкнуть. Придет час испытаний, когда они обратят бессмертный взор на Колхиду и отделят праведников от неправедных. Никто не сможет отговориться незнанием, ибо Силы даровали нам всем пути к обретению Истины.

он указал на стоящих позади него рабов с атрибутами миссионера: множеством священных книг, скипетром с навершием в форме кулака и другими реликвиями, обретенными им за время поиска в пустошах. По жесту хозяина невольники опустились на колени и протянули ему свои ноши.

— Я почерпнул мудрость с этих древних страниц, — это было правдой лишь наполовину: тома в библиотеке пастыря были написаны на разных языках, поэтому Кор Фаэрон сумел прочесть только шесть из них, — и обнаружил там Слово. Оно гласит, что мы обязаны служить Силам, и ничего более. Едой нас обеспечат рабы, ибо свободные люди должны нести бремя поклонения, всецело отдаваясь восхвалению Сил, что создали и поддерживают нас. Любой из вас — избранный, — ткнул он в толпу костлявым пальцем. Кто-то улыбнулся, прочие вздрогнули. Кор Фаэрон заметил, что вождь и еще несколько номадов отвели глаза. Обдумывая это, пастырь продолжил: — Каждый из вас — деталь в механизме Вселенной: шестерня или провод, переключатель или шарнир. Святые тексты учат нас, что придет некто, возвышенный над остальными в очах Сил; слепым он дарует зрение, глухим — слух, немым — Слово.

Острым взором проповедник уловил, что Фэн Моргай и его семейство заерзали на циновках. Что это? Нервозность? Стыд? Отойдя на несколько шагов в сторону, он взглянул на лагерь под другим углом и заговорил, полагаясь уже на чутье:

— Наградой Верным станут почет и уважение. — Он показал на своих последователей, которые ждали, разбившись на группы, в тени солнечных парусов и на палубе мобильного храма. — Свет Сил прольется на них и сотрет все изъяны с тел, чтобы внешний облик их отражал чистоту их души.

С новой позиции Кор Фаэрон рассмотрел, что вождь с ближайшими спутниками не отворачиваются от него, а поглядывают куда-то.

Их взоры были устремлены на главный шатер в самом центре лагеря — большую коническую палатку, бело-красно-черную, расшитую узорами божественных созвездий.

1 2 4

— Удел же неверующих — бедствия и мучения. Понизив голос до злобного шепота, он окинул толпу свирепым взором. Он выискивал, кто еще ведет себя подозрительно или кажется виноватым. — Ничто не укроется от Сил. Все открыто Их извечному проницательному взгляду, как пустыня — палящему солнцу!

Эти слова вызвали совершенно определенную реакцию: вождь и его жена посмотрели друг на друга. Кор Фаэрон шагнул к слушателям, выставив руки ладонями вперед, словно благословлял номадов. Шурша циновками, они отодвигались с дороги пастыря, как песок расступается под натиском ветра, пока гость не оказался лицом к лицу с Моргай. Проповедник обвиняюще уставился на главу племени:

— Что в сердце твоем, Фэн Моргай? Когда Силы обратят взор на тебя, они увидят Верного или приспешника неверующих?

Вождь промолчал, сглотнул комок и почти сразу же отвел глаза. По его щеке стекла капля пота — ничего необычного в таких условиях, однако он счел это очередным знамением от Сил. Не оставляя Фэна в покое, он прошел мимо него и ткнул рукой в жилище кочевника.

— Какие тайны ты прячешь в своей обители? — требовательно спросил Кор Фаэрон. — Возможно, ты надеялся оградить их от взоров смертных, но Силы видят все. Они заглядывают в сердца и умы людей так же легко, как я сейчас смотрю тебе в глаза. Не оскверни своего языка и моих ушей запирательствами и ложью!

Съежившись, Фэн Моргай снова посмотрел на свое семейство и кивнул, у него тряслись руки. Окруженный детьми и женой, он направился к палатке.

— Я не хотел ничего дурного, — тихо произнес он, встав у входа. — Не собирался оскорблять Силы.

Проповедник лишь склонил голову, не принимая его заявление и не выдвигая обвинений. Он ждал, скрывая нетерпение; наверняка Отвергнутые пытались утаить от него фрагмент археотеха, какую-нибудь находку из мертвых городов, относящуюся к Былой Эпохе. Все подобные артефакты следовало передавать Завету, однако многие племена и соперничающие секты припрятывали трофеи для себя. Так же поступал и Кор Фаэрон, он не намеревался извещать кочевников, что уже не входит в число членов Завета. По сути, он пользовался их неведением, полагаясь на обычаи, защищавшие святых путников.

— Покажите, что там, дабы мы увидели уже известное Силам! — властно приказал пастырь, снова ткнув пальцем в сторону шатра.

Откинув тяжелый полог-дверь, Фэн Моргай отошел назад.

— Выходи, — проговорил он дрожащим голосом. — Не бойся.

Кор Фаэрон удивленно сдвинул брови, и морщины у него на лбу еще больше углубились.

Из палатки появился некто — судя по росту и фигуре, ребенок, — закутанный в длинное одеяние и платок пустынника. Проповедник уже хотел потребовать объяснений, но тут мальчик повернулся лицом к нему. он увидел фиолетовые глаза, сияющие ярче солнца, и в одно мгновение свет Сил ослепил его, разрушив прежний мир и возвестив начало Эпохи Аврелиана, Золотого.

1 3 1

Найро и еще несколько слуг помчались к господину, который пронзительно вскрикнул и, закрывая лицо руками, повалился навзничь, словно от удара. Когда Отвергнутые вокруг шатра упали на колени, как трава, примятая ветром, раб увидел одинокий силуэт на пороге. Аксата — великан из Голгоры, командующий стражниками, — раздавал приказы воинам, направляя их в лагерь с оружием наготове.

— Стойте, стойте! — заорал Найро; старость не помешала ему вырваться вперед.

Боялся он напрасно: Аксата скомандовал роте окружить становище, но не атаковать. Найро думал только о повелителе — не из-за верности, поскольку Кор Фаэрон был скверным человеком, а из-за страха за собственное будущее. Без хозяина он и другие рабы попадут в полное распоряжение солдат, которые, скорее всего, окажутся даже хуже проповедника.

Не добежав пары метров до лежащего юноши, Найро взглянул на ребенка у входа в палатку. Как только он встретил взгляд фиолетовых глаз мальчика, силы покинули его. У слуги закружилась голова, он споткнулся на полушаге и ничком рухнул в горячий песок, затянутый круговоротом ощущений. В сознании раба клеймом отпечаталось золотое лицо.

1 3 2

Сначала пастырю померещилось, что он слышит пение неземного хора эмпиреев, доносящееся откуда-то издали. Потом раздался более грубый звук — карканье серебряных воронов, стаи которых нередко сидели на деревьях за воротами сиротского приюта. Шум, яростный и оглушительный, извивался вокруг Кора Фаэрона, словно бы перетекал с одной стороны на другую. Наконец проступили отдельные голоса кочевников, говорящих на пустынном наречии. он знал несколько слов и выражений из этого языка, но сейчас ничего не разобрал.

Разлепив веки, он увидел только темный навес. Через пару секунд тент заслонили обветренные лица номадов, закутанных в платки. В темных глазах читалась тревога. Подошедший Аксата гаркнул на них, и Отвергнутые разбежались перед начальником охраны и его вооруженными спутниками. Несколько рабов склонились над господином и протянули к нему руки, но не решились коснуться его благословенной плоти.

Стоило Кору Фаэрону сесть, как его лоб и виски пронзила пульсирующая боль. Он отчаянно заморгал, но не смог избавиться от двух ярких точек, словно выжженных на сетчатке глаз. В первую минуту проповедник не мог ничего вспомнить из-за дурноты, но затем память вернулась к нему, и он, резко вздохнув, вскочил на ноги. Стараясь не смотреть на ребенка — с трудом представив его лицо и фигуру, пастырь решил, что мальчику не больше полугода, — он отыскал пронзительным взглядом Фэна Моргай.

Вождь Отвергнутых и его семейство стояли у главного шатра, с заговорщицким видом обсуждая что-то. Заметив, что пастырь поднялся, Моргай отошел в сторону.

— Что это за ересь? — рявкнул проповедник, брызгая слюной и наступая на Фэна. — Что ты прячешь от света в своем лагере тьмы и богохульства?

— Кор Фаэрон, это просто мальчик, — огрызнулась жена вождя. — Ребенок, которого мы нашли в пустыне и спасли от жгучей смерти.

— «Просто мальчик»? Вы что, не видите в нем света Сил? Почему вы скрывали его от меня, Носителя Слова? — Подойдя к горстке кочевников, он схватил Моргай за грудки и подтащил к себе. — Ты хотел воспитать из него какого-нибудь пустынного вещуна? Может, лжепророка? Решил, что захватил нового Тезена или Сланата, Кхаана или Нарага? Какие кривды ты хотел посеять в его сердце, совратитель?

— Он просто дитя, — эхом отозвался вслед за женой Фэн Моргай.

Глава номадов высвободился. Поскольку он считал Кора Фаэрона рукоположенным жрецом, то старался не касаться его «благословенной» кожи. Тот заметил, что вождь ведет себя неуверенно, словно его беспокоят невысказанные сомнения. Странствующего пастыря охватил религиозный пыл: он сознавал, что наткнулся на нечто великое, и понимал, что нельзя оставлять ребенка на воспитание суеверным невежественным дикарям. В худшем случае мальчик после Отвергнутых мог попасть в лапы Завета или церкви другого города.

Впрочем, злоупотреблять обычаями гостеприимства не стоило — Моргай имел право прогнать наглого пришлеца. На секунду прикрыв веки, Кор Фаэрон в знак извинения коснулся их кончиками пальцев.

— Прости мою слепоту, Фэн Моргай, — сказал он как можно более примирительным тоном. — Но ты должен понимать, что это дитя не мирского рождения.

— Не… мирского? Ты прав, он не похож на обычных детей. Проповедник, мы нашли его лишь семнадцать дней назад, в стеклянистой воронке к краю от оазиса Катарк. Тогда он был младенцем, грудничком. А теперь, ты посмотри… в семнадцать дней он кажется полугодовалым.

— Ему нужно пойти со мной, Фэн Моргай. Я проведу его к Истине. Уверен, ты осознаешь, что мы встретились не по совпадению. В мире множество пустынь, племен и проповедников, но Силы свели нас с тобой здесь и сейчас. Мы — участники одного великого замысла. Ты сыграл свою роль — уберег дар, полученный нами от Сил. Теперь позволь мне забрать его, Фэн Моргай.

— Почему ты не спрашиваешь меня?

1 3 3

Услышав это, Кор Фаэрон напрягся. Судя по тембру, говорил ребенок — с неокрепшими голосовыми связками, узкой грудью, — но тон его, спокойный, выверенный и мудрый, напоминал о речах старшего дьякона сиротского приюта, где воспитывался пастырь. Мальчик говорил с достоинством, идеально произнося слова водной речи. Встретив взгляд главы номадов, он понял по глазам Моргай, что тот знает, насколько изумлен сейчас святой путник. «Я чувствовал себя точно так же», — читалось в выражении лица вождя.

— Все в порядке, теперь можешь смотреть, — тихо произнес мальчик.

Кор Фаэрон глянул через плечо, ожидая, что его вновь захлестнет сияющая энергия. Но увидел он ребенка в слишком больших для него штанах и рубашке, закутанного в темно-красный платок. Фиолетовые глаза блестели столь же ярко, но в них уже не зияла бездна эмпиреев, затянувшая проповедника в прошлый раз. Тем не менее взор их оставался тревожащим. Повернувшись к малышу, он хотел заговорить с ним, однако не нашел слов. Его опьяняла аура, исходящая от живого сосуда для Света Сил.

— Что ты сказал, Лоргар? — переспросил Фэн Моргай.

— Ты назвал его? — Кор Фаэрон злобно уставился на кочевника. — Дал ему одно из ваших грязных песчаных имен?

— Это хорошее прозвание, — возразил номад. — Очень старое. Оно пришло ко мне, когда я узрел мальчика — или, вернее, когда пришел в себя после того, как увидел его. Его имя означает «Призывающий Дождь».

— Оно нравится мне, Кор Фаэрон, — добавил Лоргар. — Если мое имя не слишком раздражает тебя, я хотел бы сохранить его — на память о жизни с Фэном Моргай и его доброте.

Мальчик просил негромко, но его фразы врезались в разум проповедника с той же мощью, что приказы самих Сил. Отказать ребенку было так же невозможно, как усмирить солнце голыми руками.

Пастырь кивнул, на секунду утратив дар речи. Затем он сообразил, что означает услышанное.

— «На память»? То есть ты отправишься со мной?

— Ты произнес весьма волнующую речь, Кор Фаэрон. Мне известно, что я… другой. Неповторимый. Ты — Носитель Слова, и от тебя я узнаю о Силах и Истине. — Лоргар в точности воспроизводил модуляции проповедника, так же выделял голосом важные места. — Возможно, научившись всему этому, я сумею познать себя. Ты будешь моим наставником.

— Я… — В глазах у Фэна Моргай стояли слезы, но он не мог воспротивиться желанию мальчика, как дюны не могли помешать ветру, меняющему их очертания.

1 3 4

Глядя на Лоргара, пастырь ощутил некое шевеление в груди. Само присутствие мальчика разожгло в Коре Фаэроне небывалый религиозный пыл, и в свете этого огня проповедник увидел новую цель. Когда юношу изгнали в пустыню, он поклялся нести Слово всем, кто готов внимать ему, и дал обет, что каждый новообращенный станет для него достаточной наградой — доказательством того, что Кор Фаэрон исполняет волю Сил, а Завет стоит на фундаменте лжи и косных догм. Теперь, с появлением Лоргара, пастырь мог иначе послужить возвышению Слова. Он лихорадочно обдумывал грандиозный план триумфального возвращения в Варадеш; при поддержке нового Пророка ему удастся очистить город от порчи Завета.

Желания юноши были написаны у него на лице, и он отвел взгляд, опасаясь, что Лоргар догадается о них. Шагнув мимо Фэна Моргай, проповедник повернулся к ребенку спиной и нетерпеливо махнул рукой, показывая, чтобы тот следовал за ним к кораблю-часовне через полосу затененного песка.

— Иди со мной, Лоргар. Я научу тебя тому, что знаю о Силах и Истине.

Отвергнутые позади них ворчали и роптали, но открыто не возражал никто. Рабы, пришедшие на помощь Кору Фаэрону, пробежали с боков от него, под палящим солнцем, чтобы оказаться у передвижной церкви раньше хозяина. Слева к пастырю пристроился Аксата.

— За такого мальчика могут убить, — не оборачиваясь, сказал он капитану. — Он — искупление и проклятие. Сейчас эти бродяги согласились отдать его, но потом примутся болтать о случившемся, и другие начнут искать Лоргара. Нельзя, чтобы Завет пронюхал о нем: тогда жрецы прочешут всю пустыню.

— Понимаю, святой господин, — отозвался Аксата и ушел в сторону.

Проповедник и ребенок добрались до мобильного храма. Встав у лестницы, Кор Фаэрон пригласил Лоргара первым подняться на палубу. Когда тот преодолел половину трапа, пастырь полез по ступенькам вслед за ним. Как только он перевалился через борт, снизу донесся свист ветролуков и треск фузей, которым ответили панические крики Отвергнутых.

1 4 1

Хотя ослепившее Найро сияние рассеялось, мальчика — Лоргара — по-прежнему окружал странный свет, ореол могущества. Невольник подумал, что у него приступ песчаной горячки: он ведь упал за пределами тени от солнечных парусов и пришел в себя под жарким, как топка, долгоденным солнцем.

Найро задержался возле кадки на палубе, чтобы подать воды хозяину и его новому подопечному, когда они заберутся на корабль-часовню. Он потянулся к черпаку, но замер — в лагере раздалась стрельба. С высоты передвижной церкви раб заметил в тенях дульные вспышки фузей, блестящие промельки стрел и пулек из пращей-фустибул. Более тяжелые снаряды — пламезвезды и дроты из копьеметов — обрушивались на палатки, давя или пронзая тех, кто навлек на себя гнев Кора Фаэрона.

Оторвав взгляд от кровавого зрелища, раб увидел, как отреагировал на внезапную бойню Лоргар. Найро ждал, что мальчик ужаснется, застынет или даже придет в ярость, но тот безмятежно наблюдал за истреблением номадов, не выказывая ни малейшего волнения. Пожалуй, в поведении ребенка читалось легкое сожаление; то, как он чуть склонил голову и поджал губы, заставило раба предположить, что Лоргар заранее догадался о подобном исходе. Он исключительно спокойно воспринимал происходящие вокруг события; в нем жило некое понимание, характерное для взрослых людей.

Пока хозяин с мальчиком поднимались на палубу, охранники Кора Фаэрона, вытащив клинки и булавы, дорезали и добивали последних кочевников. Некоторые солдаты уже растаскивали имущество Отвергнутых и поджигали ограбленные шатры. Другие бойцы выводили из загона крепкоспинов и солнцеходов, которые пригодятся в караване.

Найро уже не в первый раз наблюдал подобную сцену и знал, что к окончанию дремочи тела занесет песком, золу развеет ветер, дым растворится в небесах и от племени Фэна Моргай не останется ничего. Силы решат, награждать или карать души убитых, — если верить проповедям Кора Фаэрона, за жизнь в безверии их подвергнут нескончаемым пыткам.

Когда Лоргар добрался до верха лестницы, раб рефлекторно подал ему руку, чтобы помочь пролезть через отверстие в фальшборте, но тут же едва не отдернул ладонь, боясь коснуться сверхъестественного ребенка. Они снова встретились взглядами, и Найро прочел любопытство в фиолетовых глазах мальчика. Напомнив себе, что перед ним вознесшееся дитя, а не одна из Сил, невольник схватил его за запястье и втянул наверх.

1 4 2

Ребенок, закутанный в одеяния кочевников, едва не упал, но в последний момент крепко ухватился за головной платок Найро и устоял на ногах. Секундой позже Кор Фаэрон появился в проеме и раздраженно посмотрел на раба.

— Воды, — бросил он, махнув рукой в сторону кадки. — Глотка пересохла, как Ланкакский пескошеек. Неси!

Зачерпнув из кадки, невольник наполнил железную кружку и, отведя глаза, подал ее хозяину. Он услышал, как пастырь сделал три больших глотка, роняя на палубу капли, которые почти сразу же испарялись, невзирая на тень от навеса. Затем господин сунул кружку обратно в руки Найро. Подняв глаза, тот развернулся, чтобы наполнить сосуд для мальчика, но проповедник покачал головой:

— Пока не давай ему воды.

— Кто эти люди? — спросил Лоргар, глядя на слуг, выполняющих разнообразные поручения.

— Забытые, нечистые, недостойные, — ответил Кор Фаэрон. — Рабы.

— И что они делают?

— Все, что я потребую.

Ребенок спокойно принял это к сведению, лишь слегка наморщив лоб под неровным краем головного платка.

— Чем они заслужили такое обращение?

Скривившись, пастырь навис над мальчиком:

— Во-первых, дитя, называй меня «мой господин» или «Носитель Слова». Во-вторых, не задавай вопросов без разрешения. Я буду учить тебя Истине, и отныне ты должен думать только о своих уроках. Но сейчас я удовлетворю твое любопытство, ведь ты только вступаешь на путь просвещения. — Ткнув пальцем в Найро, он обвел рукой мобильную церковь, указывая на других изгоев. — Они в неволе потому, что оскорбили Силы.

— А кто судит за подобные оскорбления, мой господин? — уточнил ребенок, излучая невинность. — И как долго продлится наказание?

— Ты не понимаешь, Лоргар. Если хочешь познать Истину, научись слушать внимательнее. Поскольку рабы влачат жалкое существование, очевидно, что сами Силы покарали их, сделав невольниками. Ты же слышал мою проповедь: все мы идем по дорогам, выбранным для нас Силами. Когда они сочтут, что эти люди больше не должны быть рабами, те обретут свободу и новую жизнь. Смертные не вправе надевать на других подобные оковы, как и снимать их.

Мальчик внимал мудрости пастыря с задумчивым видом. Хотя в его взгляде не было сочувствия, Найро не заметил там ни холодности и презрения, как у стражников, ни злобы и жестокости, как у Кора Фаэрона.

— Хозяин? — Невольник коснулся век кончиками пальцев, извиняясь за вмешательство. — Где Лоргар будет спать и есть? Он останется с вами или поселить его к солдатам?

Проповедник немного поразмыслил, и его губы исказились в коварной ухмылке:

— Пусть спит, ест и молится вместе с подобными тебе. На более важные уроки он будет приходить по первому моему зову. Если задержится, накажут вас всех. И сними с него эти вонючие тряпки Отвергнутых — мне не нужен ученик, одетый, как лишенная веры пустынная крыса. Подходящее облачение послушника лежит у меня в самом большом сундуке.

В знак понимания Найро кивнул и дотронулся кулаком до своего лба.

— Я стану рабом, мой господин? — спросил ребенок. Как и прежде, это удивительное создание казалось скорее заинтересованным, чем испуганным, возмущенным или растерянным.

— Вот первый из аспектов Истины, который тебе нужно понять, Лоргар, — сказал Кор Фаэрон. Он сложил два пальца, как для благословления, но указал ими в небеса, на бледный диск солнца, видимый сквозь тканевый навес. — Все мы — рабы под взором Сил.

1 4 3

Пока воины Аксаты заканчивали зачистку Отвергнутых, пастырь спустился в свои покои и вернулся к научным занятиям. Найро, оторвавшись на минутку от многочисленных трудов, нашел глазами Лоргара; тот, стоя на ящике у борта, наблюдал за казнями и разграблением. В простом светлом халате послушника Завета, открывавшем руки с золотистой кожей, ребенок выглядел совсем маленьким. Когда с него сняли головной платок, он оказался совершенно безволосым. Сейчас, несмотря на тень от навеса, лоб мальчика блестел от пота.

Кровь номадов впитывалась в барханы, привлекая падальщиков. Трупоястребы спускались к убитым, паря на восходящих потоках воздуха; под ногами Верных-наемников шевелился и вспучивался песок, указывая на приближение подземных всеядников. Лоргар словно бы не замечал этой активности: он то и дело переводил взгляд с одного человека на другого, очень недолго изучая каждого из них.

Найро, держа в руке наждачный брусок, пересек палубу и принялся обрабатывать доски корпуса рядом с мальчиком, круговыми движениями счищая с них потрескавшуюся краску. Хотя жестокое искоренение Отвергнутых еще продолжалось и на борту храма находилась лишь горстка хозяйских стражников, раб обратился к ребенку шепотом:

— На что ты смотришь, Лоргар?

— На все, Найро, — не оборачиваясь, серьезно ответил тот. — Я стараюсь уловить каждую мелочь, но их слишком много.

— Какие мелочи? И откуда ты знаешь мое имя? Господин не представил меня.

— Я слышал ваши разговоры на подходе к лагерю, как и все, что произнесли на борту после моего прибытия. Мне известны все названные вами имена, хотя я еще не до конца соотнес их с людьми. Вот… — Мальчик указал на картассийку в лагере, носившую плотно облегающий пурпурный колет и черные гетры. В ее волосы были вплетены десятки шелковых ленточек тех же цветов. Женщина грузила похищенные драгоценности на песчаные сани. — Ее зовут Артарас. Она часто ругается и постоянно поглядывает вон на ту ктолличку по имени Коршад — хочет овладеть ею даже сильнее, чем этими самоцветами. Также о теле Коршад много болтает некий Фаббас, но он находится в трюме, и пока я его не встречал.

— Ты видишь и слышишь все это? — Не удержавшись, Найро с изумлением уставился на Лоргара. — Да ты словно заглядываешь им в сердца… в души.

— Разве такое возможно? — Ребенок заинтересованно посмотрел на раба. — Я воспринимаю только колебания звука и света. Неужели можно заглянуть в душу?

— Думаю, да, — ответил невольник. — В тебе ведь есть нечто, ослепившее нас.

— Не знаю… — печально сказал мальчик. — Отвергнутые говорили, что я — водный дар, Кор Фаэрон считает, что я связан с Силами.

— Правда?

— Я слышу его бормотание в каюте у нас под ногами, — пояснил Лоргар. — Сейчас он молчит, только дышит.

— Наверное, читает, — предположил Найро. — Ищет вдохновения в книгах.

— А его книги объяснят, что я такое? Кор Фаэрон обещал научить меня Истине. Мне кажется, это значит, что я познаю себя. Пока мне ведомо только одно: я не человеческое дитя. Младенцы Отвергнутых отличались от меня.

— У Завета много учений и предсказаний. В наших историях о пророках сокрыты послания от Сил, и тот, кто сумеет разгадать их значение, станет Носителем Слова.

Лоргар ничего не ответил и вновь повернулся к становищу кочевников, однако раб заметил, что теперь мальчик рассматривает лица новообращенных солдат, чуть сдвинув брови.

1 4 4

С наступлением дремочи караван направился дальше в пустыню, оставив позади тела номадов. Пастырь, взволнованный своим открытием, не выходил из каюты, пытаясь проникнуть в смысл находки при помощи молитв и медитаций. Беспощадная жара долгодня постепенно спадала на протяжении яви-подъема и яви-главной последня. Когда закончился очередной перерыв на сон, путники начали готовиться к сумерице, на приближение которой указало ослабление ветров, дувших из далеких земель. Паруса передвижной церкви безжизненно повисли на мачтах и поперечинах.

В миг последнего дуновения самума, словно бы возвестившего о переходе яви-подъема в явь-главную, Кор Фаэрон поднялся по трапу с нижней палубы. Он взглянул на заходящее солнце, прикрывая глаза ладонью. В другой руке он держал окованный бронзой том.

Красные вымпелы на марсах впередсмотрящих означали, что горизонт чист. Ответные флажки того же цвета трепетали на шестах эскортных машин.

По кивку проповедника слуги включили громкоговорители, и трескучий сигнал призвал Верных на закатную мессу. Наземные яхты заученными маневрами приблизились к мобильному храму, пока колосс ворчал, останавливая двигатели, и огрызался скрипом тормозов и скрежетом передач. Следом подтянулись колесницы, багги и трициклы, расположившиеся овальным бивачным построениемвокруг транспорта духовного владыки каравана.

Их экипажи, достав ярко раскрашенные молельные платки, заняли места на палубе корабля-часовни и остывающем песке вокруг него. Покрыв этими кусками плотной шерстяной ткани головы и плечи, чтобы защититься от еще жаркого солнца, люди опустились на колени.

Поднявшись на пилястр с кафедрой, Кор Фаэрон окинул взором своих прихожан. он видел в них единую паству, а не отдельных рабов и новообращенных. Затем его взгляд привлекла маленькая фигурка Лоргара, стоявшего на коленях в задних рядах, среди невольников. Ребенок пристально смотрел на проповедника, не упуская ни одной детали происходящего. Сбоку его мальчишеское лицо подсвечивало медленно заходящее солнце.

Кор Фаэрон постарался выбросить дитя из головы и начал речь, обращаясь к Верным перед грядущей ночью.

1 4 5

— Близится вечерний покой, — разнесли громкоговорители над караваном. — Мы на рубеже его.

— На рубеже, — хором отозвались прихожане. Миг спустя то же самое произнес тонким голосом Лоргар, которого подтолкнул в левый бок Найро.

— Пришло время спокойных раздумий. Пора осмыслить дневные деяния и то, что предстоит нам ночью. Ледяные звезды сменяют палящее солнце. Силы отводят дневное око, но не засыпают: из вышних чертогов эмпиреев они указывают нам путь, по коему нужно следовать.

Повернувшись навстречу ночи, он вытянул руку ладонью вперед. Над самым горизонтом мигнула одинокая искорка.

— Узрите же — Первая звезда, ночное око Сил, наш проводник.

— Проводник, — шепотом повторила паства. Лоргар вновь запоздал; его полный энтузиазма голос резанул ухо Кору Фаэрону, однако тот продолжил, не сбиваясь:

— Послания Сил разбросаны по эмпиреям. — Он поднял обеими руками тяжелый том, «Книгу неземных писаний», показывая его невидимым божествам наверху. — Сейчас, на рубеже дня и ночи, жара и холода, действий и размышлений, мне должно посовещаться с небесными оракулами и обрести Истину.

— Истину.

На сей раз мальчик почти идеально попал в такт, но проповедник не знал, что помогло ему: чутье или своевременная подсказка от соседей. Положив «Книгу неземных писаний» на кафедру, пастырь обдумал недавние события и подавил вздох.

Не было смысла отрицать, что день выдался примечательным. Если обойти тему с Лоргаром, новообращенные и рабы просто заполнят пустоту неведения суеверными догадками. Лучше с самого начала задать правильный тон, утвердить свой авторитет.

— Сегодня мы увидели чудо. — Кор Фаэрон жестом велел мальчику подняться: — Встань, дитя.

Повинуясь, ребенок выпрямился; даже утопая в плотном разноцветном платке, полученном от кого-то из невольников, он излучал неоспоримую силу и достоинство.

— Силы ниспослали нам этого мальчика, Лоргара. Мы избавили его от неизвестной судьбы, отданной на откуп пустынным дикарям. Возможно, их облик не вызвал у вас подозрений, но знайте: они — Отвергнутые, недостойные даже входить в города Колхиды. Неверие коснулось их душ, поэтому их семьи и пращуры прокляты, обречены бродить по безлюдью за грехи свои.

Если бы Лоргар остался с ними, проклятье просочилось бы и в его душу. Теперь наша очередь — наше право! — воспитать дитя по обычаям Истины. Господином ему буду я, но все мы должны стать его учителями. Я — Носитель Слова, но все мы должны нести бремя его просвещения.

Обдумайте это в час размышлений. Не забывайте: Силы определили, что в вечернюю пору нам следует разгадывать секреты их вселенной, и одна из таких тайн сегодня появилась в нашей жизни.

Лоргар, у тебя много вопросов, но ответы на них ты отыщешь только путем учения, послушания и соблюдения заповедей Истины. Ночью я начну рассказывать тебе об астромантии: со временем ты познаешь мудрость Сил и прочтешь их послания, но для этого тебе необходимо ознакомиться с писаниями наших предков.

Показав мальчику, чтобы тот снова опустился на колени, проповедник закрыл глаза и воздел руки к эмпиреям. Несколько секунд он молча благодарил божеств за щедрый дар — хотя Кор Фаэрон старался не давать слабину после осуждения и изгнания, хотя свет Сил ежедневно озарял юношу, они наверняка знали, что с недавних пор в его помыслы проникли сомнения.

Лоргар стал для него наградой за упорство, подтверждением того, что пастырь следует через глушь правильным путем, соответствующим загадочному плану Сил. Ему не требовались более очевидные знамения от судьбы, чем появление этого существа в обличье ребенка — ученика, готового обогатиться сведениями о вере и Истине. Несомненно, теперь жители Колхиды поймут, что наступила новая эпоха, век разрушения Завета и воссоздания его руками великого Кора Фаэрона!

Открыв глаза, он почувствовал, как из его тела вновь заструилось могущество Сил, привнесенное их благословением. Последователи, добровольно повинующиеся ему, взирали на пастыря сияющими глазами, жаждая изведать его Правды и Закона. Они вручили Кору Фаэрону свои души, и проповедник не подведет их.

По кивку господина верующие хором затянули псалом.

1 4 6

1 5 1

Каюта пастыря была обставлена довольно скудно, даже беднее, чем у старших новообращенных. Причина крылась не в высокой нравственности Кора Фаэрона — у него имелось несколько предметов роскоши вроде мягчайшего одеяла из козерожьей шерсти и запасов номорийского шоколада, которые медленно убывали со дня бегства из того города. Нет, он руководствовался своими привычками и соображениями удобства. Когда проповедника вышвырнули из Варадеша, при себе у него оставались только лохмотья, и с тех пор он приучился странствовать налегке.

Главное место в комнате занимал книжный шкаф — точнее, два дорожных сундука, закрепленных на стене. Если бы юноше пришлось уходить в спешке, он забрал бы только их содержимое, да и то лишь при достаточном запасе времени. Кор Фаэрон не настолько обожал Силы, чтобы жертвовать собой ради печатных и рукописных томов и древнего устройства для чтения кристаллов.

Распахнутым ставням и окну не давал закрыться раздвоенный сук кровекора, который почти полгода служил пастырю церемониальным жезлом, пока вождь одного племени не подарил ему старый скипетр, висевший сейчас над постелью. Нижнюю часть ветви до сих пор покрывали следы густой красной смолы, именно из-за нее дерево получило такое название. Тусклый свет снаружи переползал с голой металлической обшивки трюма на некрашеные дощатые стены. Также полумрак рассеивали лучи маленького люмен-куба на перевернутом ящике возле кровати и огоньки примитивных сальных горелок на полках.

В дрожащем сиянии мерцали старинные электронные платы и оббитые самоцветы для читающего модуля. В открытых коробках на полу лежали еще несколько вещиц неопределенного назначения — по большей части подарки от благодарных слушателей или приношения Силам, перехваченные Кором Фаэроном на полдороге к могилам, жертвенным ямам или обрядовым кострам.

Проповедник сидел на койке, держа на коленях распахнутую «Книгу неземных писаний». Он перебирал страницы вещего альманаха, пока не нашел отрывок, который соответствовал текущему сезону.

— Мой господин?

Услышав голос Лоргара, пастырь вздрогнул. Мальчик спустился по трапу совершенно бесшумно.

— Стучать надо! — рявкнул Кор Фаэрон. — Никогда не входи ко мне без позволения.

— Простите, мой господин. Отвергнутые живут в шатрах, по ним невозможно стучать. — Извинение прозвучало искренне, ребенок не просто оправдывался. В знак раскаяния он поднес кончики пальцев к глазам — чуть неуверенно, словно сомневался, подходит ли такой жест к ситуации. — Я пришел для первого урока, мой господин.

— Встань на колени, здесь. — Проповедник указал на пол между дверью и постелью. Лоргар повиновался. Поднявшись, он поставил «Книгу неземных писаний» на место в шкафу-сундуке и вытащил «Наставления к урокам Даммаса Дара».

— Я буду учиться читать, мой господин?

Кор Фаэрон наотмашь ударил мальчика по щеке. На коже заалело пятно, но и в руке пастыря заныли кости, а голова Лоргара почти не дернулась. Впрочем, от шока у него расширились зрачки и выступили слезы.

— Тебе не разрешали задавать вопросы, дитя, — холодно произнес он, потирая ушибленную кисть. — Если ты не способен уяснить простое правило, я не стану тратить на тебя время. Внимай моим речам, воздерживайся от своих.

— Да, мой господин, — отозвался Лоргар, глядя в пол. У него дрожали губы.

— Со временем ты научишься читать и писать, но сначала тебе нужно узнать о доктринах веры. — Открыв книгу на титульном листе, проповедник заговорил, водя пальцем по словам, тщательно скопированным от руки с оригинального текста Былой Эпохи: — «Наставления к урокам Даммаса Дара. Перевод с эпикейского Капа Даэрона, город Варадеш. Третье издание. Отпечатано в Варадешском университете».

1 5 2

Приближалась дремочь хладомрака; большую часть яви-главной Кор Фаэрон читал вслух, и у него уже ныла шея. Расправив плечи, он поднял голову и поймал на себе пронзительный взор Лоргара, словно бы впитывающего каждое слово. Также пастырь заметил на переносице ребенка уже знакомую складку, всякий раз возникающую перед тем, как тот собирался чем-то поинтересоваться. Тем не менее, несмотря на очевидное желание выяснить нечто, мальчик держал язык за зубами. Проповедник решил поощрить его за послушание:

— Что ты хочешь узнать, дитя?

— Отвергнутые говорили о Варадеше так, словно в нем живут одни дьяволы и убийцы. Но там изготовили вашу книгу.

— И в чем тут вопрос?

— Вы расскажете мне о Варадеше, мой господин?

— Нет, сегодня у нас не урок географии или истории. Пока тебе достаточно знать, что Варадеш — рай для Сил и ад для смертных. Он — столица Завета, благословленная светом и затем низвергнутая в преисподнюю за невежество жрецов. Однажды мы с тобой отправимся туда, но уже не как просители. Печален будет тот день для Варадеша… Да, Завет должен пасть, чтобы возвыситься снова в сиянии Истины.

Лоргар открыл рот, но тут же закрыл его и воздержался от очередного вопроса. Мальчик даже стиснул челюсти, как будто слова буквально пытались пробиться наружу.

Кор Фаэрон обжег его взглядом, и ребенок, наконец успокоившись, послушно замер. Не сводя с него запрещающего взора, пастырь перевернул страницу и возобновил чтение.

В томе содержались не сами молитвы и пророчества эпикейцев, а их краткие изложения и комментарии исследователя. К сожалению, он не видел оригинального текста, на который ссылался автор, но логически выводил многое из исследований трудов Даммаса Дара.

Продолжая читать вслух, Кор Фаэрон с беспокойством чувствовал, что Лоргар наблюдает за ним. Мальчик посматривал то на лицо проповедника, то на гримуар в его руках. На лице ребенка была написана зависть.

— Жаждешь ее? — выкрикнул пастырь. Захлопнув книгу, он ткнул ею в сторону Лоргара. — Решил, что сумеешь найти здесь ответы без моей помощи?

— Нет, мой господин! — Мальчик вскинул руки в знак покорности. — Простите мои прегрешения, господин, как мы молим Силы прощать их. Я хочу только разобраться… Пожалуйста, почитайте еще из «Наставлений к урокам Даммаса Дара».

— Ничего не требуй у своего учителя, дитя. — Поднявшись, он накрыл Лоргара своей тенью. — По-твоему, ты знаешь, что лучше для тебя? Может, мне следовало оставить тебя с теми невежественными песчаными крысами?

Ребенок не ответил на обвинение; слушая упреки повелителя, он поджал губы, но промолчал. Впрочем, Кор Фаэрон все равно обозлился: что же, этот беспризорник, спасенный им от лишений и вечных мук, вздумал перечить его воле?

— Явь-главная на исходе, вскоре мне нужно заняться наблюдением за эмпиреями. Что ты выучил, Лоргар? Докажи, что я не должен определить тебя к рабам и предоставить тебе выискивать кусочки Истины в моих проповедях.

— «Прежде всего, мы можем расценивать взгляды жителей Эпикеи как заурядные, а не низкопоклоннические, свидетельством чему является вынужденное выступление Даммаса Дара против обрядов Багряного храма, — начал мальчик, безошибочно воспроизводя начальные строчки книги. — Причины данного протеста рассматриваются нами в первых главах. Определив позицию, которой придерживался Даммас Дар, мы…»

1 5 3

— Хватит! — прорычал Кор Фаэрон. Он схватил ребенка за ворот и потянул вверх. На протяжении двух ударов сердца ничего не происходило: Лоргар по-прежнему стоял на коленях, только ткань халата послушника растягивалась в тонких пальцах пастыря. Затем он поднялся, словно бы по собственной воле. Казалось немыслимым, что малыш может помериться силой с юношей, — даже учитывая, что проповедник не обладал крепкими мышцами. — Не повторяй моих слов, дитя! Это насмешка над уроком!

Отвешивая Лоргару подзатыльники, Кор Фаэрон вытолкал его в дверь, затем прогнал по коридору к трапу на палубу.

— Мой господин, я слышал каждую фразу! — возразил мальчик. Он пытался продолжить декламацию, перемежая ее всхлипами от ударов: — «В главах седьмой и восьмой мы постараемся распустить гобелен преувеличений, сплетенный эпикейцами вокруг событий, касающихся осады Галл-Тассары, и тем самым отделить частицы правды от вымысла». Разве вы не это читали, мой господин?

Они поднялись на ярко озаренную палубу. Пастырь пнул ребенка босой ногой под зад, и Лоргар, спотыкаясь, пробежал вперед, под лучи светильников; у самого Кора Фаэрона от удара заболели колено и бедро. Стражники и рабы, оторвавшись от своих занятий или безделья, повернулись на шум.

— Ты болтаешь впустую! — взревел проповедник. — Ты задумал выставить меня идиотом, выучив текст без понимания смысла. Нужно не зубрить строчки, а проникать в сокрытую там Истину! Завет погребает наш мир под церемониями и святошескими речами, и скоро мы сгинем, как человек в пустыне умирает от жажды, ибо нет веры в слепом поклонении, нет Истины в словах, произносимых бездумно! Я не допущу, чтобы мой послушник поступал так же.

Лоргар трясся, вцепившись в свой халат, но Кор Фаэрон уже решил примерно наказать его прямо сейчас. Мальчик и все вокруг него должны понять, что лишь истинно верующие могут служить Силам. Пастырь вырастит не автоматона, каких готовят в училищах Варадеша, а приверженца Истины!

— Аксата, здесь нужен твой кнут, — сказал он, жестом подзывая командира новообращенных. — Раз Лоргар не слушает моих увещеваний, перейдем к более весомым аргументам.

Капитан подошел к ним, разматывая снятую с пояса плеть. Заметив его неуверенность, проповедник оскалился и ткнул пальцем в ребенка:

— Оставь следы на его теле, чтобы Истина оставила след в его душе!

1 5 4

Лоргар плакал в сумраке трюмного помещения: его поразительные глаза блестели, слезы прокладывали дорожки в грязи на лице. Прижимаясь к усеянной заклепками стойке, мальчик недоверчиво поглядывал на Найро. Перед этим раб выгнал из комнаты всех остальных, чтобы никто не лез к ребенку, и теперь, будто охранник, стоял у приоткрытой двери в коридор. Из щели шириной в ладонь падал свет.

— Я… Я же… выучил слова, Найро, — задыхаясь от всхлипов, пробормотал Лоргар. Смятенный и потерянный, он обвел глазами полутемную каюту и задержал взгляд на невольнике. — Идеально запомнил их! Думал, ему будет приятно. Почему он так возмутился?

— Не знаю, Лоргар, — признался раб. — Порой хозяин быстро оскорбляется, но очень долго не объясняет, в чем дело.

Он взял мальчика за руку — осторожно, чтобы не напугать.

— Давай я посмотрю, — тихо произнес Найро.

Ребенок отодвинулся и мотнул головой.

— Не надо.

— Где у тебя болит?

— Здесь. — Мальчик постучал себя по обнаженной груди, потом поднял дрожащие пальцы ко лбу. — И здесь.

— А как же твоя спина? Аксата стегнул тебя шесть раз. — Присев на корточки рядом с Лоргаром, невольник слегка потянул за полу его халата. — Дай проверю, что там с ней.

Малыш испуганно взглянул на раба, однако Найро как можно дружелюбнее улыбнулся ему щербатым ртом и ободряюще кивнул:

— Трогать ничего не буду, только посмотрю.

Лоргар неохотно повернулся спиной к свету. Приспустив ему халат ниже плеч, невольник с трудом разглядел в сумраке полдюжины красных полос, пересекающих по диагонали левую лопатку и позвоночник. Повернувшись, он немного шире открыл дверь; в помещении стало светлее, но других повреждений раб не нашел. На следах от кнута не оказалось даже струпьев.

— Синяков нет. Кожа вообще не содрана… — Найро неверяще покачал головой. — Наверное, Аксата на твоей стороне и только делал вид, что бьет с размаху. Ты не кричал, меня это сразу удивило… Видимо, ты не такой хороший актер, как стражник, — готов поклясться, мне казалось, что он вкладывается в каждый удар. Теперь прикройся, чтобы хозяин ничего не заметил. Ему очень не понравится, что Аксата избавил тебя от серьезной кары, и это скверно кончится для вас обоих.

Запахнувшись в халат, мальчик повернулся к невольнику:

— У меня не болит спина. Мне ранили душу, Найро, и мои сердца страдают.

— Сердце, Лоргар. Оно у тебя всего одно.

Нахмурившись, ребенок покачал головой:

— Я слышу твое сердце, Найро, и пульс Дерваса на верхней палубе, и многих других. Да, у вас всех по одному сердцу, но прислушайся к моим. — Он поманил раба рукой, и тот, неуверенно наклонив голову, прижался ухом к щуплой груди мальчика.

Разобрав двойной стук, отдающийся в ребрах, невольник мгновенно выпрямился и с вновь пробудившимся изумлением воззрился на Лоргара. Того обрадовала реакция Найро.

— Говорил же! — широко улыбнулся малыш.

1 5 5

Раб задумался, какие еще чудеса скрыты в теле ребенка, но ничего не сказал. Его встревожило еще и то, как безропотно Лоргар принял наказание: плакал, но не возражал и не вырывался. Очевидно, душа мальчика была такой же необычной, как и плоть. Хозяин не ошибся, Силы действительно направили Лоргара в этот мир с особой целью. Возможно, он — пятый пророк? Но чей именно? Новой Силы? Такая мысль в равной степени восхищала и пугала Найро.

Смеясь, ребенок показал на него:

— Видишь? Теперь твое сердце бьется быстрее. Тук-тук, тук-тук… Я слышу его так же хорошо, как шаги Дагарона Капазкиеца, — он бродит по палубе над нами.

Невольник прислушался, но разобрал только скрип металла и глухой шум двигателей на холостом ходу, питавших генераторы. Впрочем, он не усомнился в словах мальчика; в голове слуги неудержимым самумом кружились мысли о том, что означает появление Лоргара.

— Отдохни здесь, пока хозяин не вызовет нас для наблюдений, — сказал он малышу и повернулся уходить.

— Найро…

Раб оглянулся.

— Я мог бы учить слова еще быстрее, но мне приходится ждать, пока их произнесет Кор Фаэрон.

— Ты умеешь читать книги? — Невольник понял, что ошибся, решив, будто ребенку больше нечем его удивить. В последующие годы Найро еще очень много раз побывает в такой ситуации.

— Пока нет, но ведь научиться этому несложно, правда?

— Для тебя?.. — Слуга пожал плечами. — Наверное, да. Впрочем, Кор Фаэрон никому не позволяет читать его святые тома. Ты должен проявлять терпение, внимать урокам и наставлениям господина. Учись прилежно: малейший проступок может привести его в гнев.

— Но если я просто…

— Нет! — Полностью развернувшись к мальчику, раб погрозил ему пальцем. — Выкинь эти помыслы из головы, Лоргар. Если ослушаешься хозяина, худо тебе придется.

— А может, ты…

— Тебя, послушника, просто изобьют, если поймают за чтением. Если же господин схватит с книгой меня, невольника… Мне отсекут руки. За этим, скорее всего, последует медленная, мучительная казнь.

— Я думал, ты хочешь помочь, — надулся ребенок.

— Когда я такое сказал?

— Ты не говорил, не выражал это словами. Но сейчас ты здесь, а другие — нет. Спасибо тебе.

Невольник отступил, не принимая похвалу мальчика и не соглашаясь с тем, как тот оценил его. Он не мог допустить, чтобы Лоргар бессмысленно страдал, однако скрывал в душе страстную надежду на то, что ребенок привяжется к нему. Кто знает, чего сможет добиться раб, заручившись такой поддержкой?

— Найро?

Тот застыл на пороге, но не обернулся.

— У тебя когда-нибудь иссякают вопросы, Лоргар?

— Ты говоришь складно, лучше других прислужников. Читать, думаю, тоже умеешь. Ты не родился невольником, верно? Кем ты был до того, как… стал рабом?

Сначала Найро не собирался рассказывать, но в тоне мальчика звучало нечто такое, что не позволяло проигнорировать его или выказать неповиновение.

— Учителем. До того как меня обратили в рабство, я был кем-то вроде наставника. — Он услышал, как Лоргар набирает воздуху в грудь, и предугадал его следующий вопрос: — Если тебе интересно, то меня сделали невольником за то, что я учил не тех людей не тем вещам.

— Чему именно?

Мужчина скрипнул зубами, пытаясь удержаться от ответа, однако теперь на его волю воздействовал не только голос ребенка, но и растущее внутри желание поделиться своим секретом.

— Свободе, Лоргар, которую Завет считает ересью. Я учил, что все мужчины и женщины равны пред взором Сил.

Найро уже открыл слишком многое. Если такие речи дойдут до ушей Кора Фаэрона, тот догадается о прежнем имени раба и отнимет у него жизнь. Чтобы больше ни в чем не признаваться, невольник сбежал из каюты.

1 6 1

История с Лоргаром переполнила чашу терпения Кора Фаэрона. Хорошо зная себя, проповедник заперся в своих покоях на всю дремочь хладомрака, до следующих астромантических наблюдений в начале яви-подъема полночья. Сидя на койке, он всматривался в темную пустыню, ожидая, когда Силы стянут с небес самую плотную в сутках пелену тьмы.

На протяжении хладомрака дневной жар рассеивался, и температура воздуха быстро снижалась. Здесь, на одной из высочайших точек Ванагирской пустоши, снег выпадал чаще дождя, однако сезон подобной щедрости Сил пока не наступил. Ветра полночья еще не задували, но вскоре люди почувствуют их ледяное касание. Почти безоблачное небо означало, что тепло скоро уйдет без остатка и задолго до наступления яви-главной термометр покажет значения, близкие к точке замерзания.

По всему каравану рабы готовились к похолоданию: зажигали топочные камеры, переключали на отдачу солнечные приемники, в которых с утреня накапливалась энергия звезды. Слуги переворачивали тенты, что защищали караван от смертоносных лучей, — теперь навесы, обращенные отражателями вниз, удерживали часть ускользающего тепла.

Хороший диалектический парадокс. Взяв в руку автописца — древнее устройство с прерывисто вспыхивающим экраном, — Кор Фаэрон нажал руну запуска.

— Нам следует вечно искать взора Сил, — произнес он ясно и размеренно, чтобы механический секретарь уловил каждое слово.

Из автописца поползла лента прозрачного пергамента с аккуратно выжженной вязью, складывающейся в реплику проповедника. Для неторопливой диктовки требовалось сдерживать скачущие мысли, что помогало юноше лучше оттачивать свои философские высказывания.

— Для меня не тайна, почему они оставили Колхиду: Завет бездумно изрыгает в эмпиреи заученные псалмы, лишенные веры и страсти. Но привлечь око Сил — значит отдаться на их волю. Когда бессмертный взгляд свыше снова падет на нас, придет час испытания. Пройдут его те, кто не отрекся от веры. Те, кому не хватило решимости, провалятся. Смертным должно не судить друг друга, но молить о возвращении взора Сил и начале их суда. По завершении испытания те, кто выживет, будут снова обитать под укрепляющим оградительным взглядом Сил.

Обдумывая эти фразы, он почувствовал, как стихает его гнев. Кор Фаэрон вспомнил Истину, гласящую, что Силы определяют для каждого ту или иную роль, соответствующую их замыслу. Так, пастыря они наделили знанием Истины и могуществом Носителя Слова — провидца среди слепых, слушателя в толпе глухих, оратора в мире немых. Его, и никого иного, облекли подобным доверием.

Но как же тяжела была ответственность за такое множество душ…

1 6 2

В дверь трижды постучали. По громкости и темпу ударов Кор Фаэрон определил, что к нему пришел командир новообращенных, Аксата.

— Входи.

он не ошибся.

— Мой господин, часовые расставлены, патрули высланы. — Огромному капитану стражников было тесно в каюте.

Проповедник молча кивнул, принимая доклад. Он уловил какую-то странность в поведении своего помощника, да и само его появление стало отклонением от нормы.

— Почему ты рапортуешь лично, Аксата? Обычно от тебя является подчиненный, и я не возражаю.

Великан потеребил узел веревки, которой подпоясывал рясу аколита, носимую поверх доспеха и кольчуги.

— Мальчик…

— Что с Лоргаром?

— Он необычный. Вы сами так сказали, господин.

— Да.

— Зачем он здесь?

Кор Фаэрон хотел проигнорировать вопрос, но понял, что неведение будет подтачивать капитана и заражать мысли других новообращенных. Он почти решил отделаться банальностями — сказать Аксате: «У Сил есть план, и все мы исполняем его, даже если не понимаем божественного замысла», но удержался, осознав, что тем самым оскорбит Истину. Нужно поделиться с воином сомнениями: это не станет проявлением слабости, к тому же капитан будет лояльнее относиться к хозяину, если сочтет, что тот доверяет ему свои тайны.

— Думаю, Аксата, мы должны не разгадать цель Лоргара, а задать ее. Видишь, как жаден он до учения? Это дитя подобно форме, в которую нам следует влить нашу веру и мудрость, чтобы создать нечто святое и прекрасное.

Медленно кивнув, солдат почесал небритый подбородок обломанными ногтями и прищурился.

— Но какую цель вы нашли для него? Вы учите его, как будущего аколита, а бьете, словно раба.

— Совершенно ясно, что в Лоргаре есть задатки величия, однако Силам потребно, чтобы оно основывалось на смирении. В первую очередь мы обязаны убедить мальчика, что он должен служить вышнему замыслу, а не земным устремлениям.

Капитан снова подтвердил, что понимает, но беспокойство не пропало с его лица.

— И что именно это означает для нас?

— Для нас? — Кор Фаэрон тщательно подобрал следующие слова. — Конец и начало, Аксата. Лоргар — знак того, что Силы заметили наши труды. Изгнание не вечно. Наше пребывание в глуши, физической и духовной, однажды прекратится. Мальчик — ключ к этому будущему.

— Вы намерены уничтожить Завет?

— Аксата, я ценю твою сообразительность. За нее и сделал тебя моей правой рукой. Но сейчас ты ошибаешься, ведь Завет — это Церковь Колхиды, правомерная наместница Сил. Завет — не только жрецы и жрицы, хоры и клиросы, храмы и монастыри. Он должен уцелеть, но для этого обязан измениться. Изменения принесем мы, Аксата: ты, я, другие истинно верующие. Потому нам и ниспослали Лоргара. Если ты желаешь узнать его цель, просто посмотри на стены и шпили Варадеша… Слава Силам.

— Слава Пророкам, — отозвался воин.

Ободренный услышанным, он покинул Кора Фаэрона, который также воодушевился в ходе разговора.

Истина оказалась несложной, и он выбранил себя за то, что не осознал ее раньше. Появление Лоргара было не испытанием, а возможностью.

1 7 1

Наступило студеное полночье, когда звезды ярче всего сияют в чистой вышине. Найро и другие рабы спустились с корабля-часовни, чтобы подготовить хозяину место для наблюдений; с собой они несли циновки и подзорные трубы.

Потом невольники ждали на холоде под безоблачным небом, кутаясь в лохмотья и плащи. Найро смотрел вверх, на созвездия: как и любой отпрыск Колхиды, он знал несколько главных фигур. Вот Открывающееся Око с красным светилом Валак на месте зрачка. Восходящая Лестница — она больше напоминала слуге водопад, но кто он такой, чтобы спорить с древними? У самого горизонта — Зубчатое Солнце, иногда называемое Железным Венцом Кхаана.

Почти в зените находились Возвышенные Врата; сквозь них виднелось размытое пятно, которое мудрецы считали облаками вокруг Горы Эмпиреев, Божьего Пика. Именно к нему совершили Паломничество пророки, взошедшие по обрывистым неприветливым склонам в дымку Сил у вершины.

Однажды, когда проповедник изучал Возвышенные Врата, раб украдкой заглянул в его телескоп. Увидев далекий вихрь, скрывающий Божий Пик, Найро на миг ощутил связь с Силами. В ту секунду он понял смысл слов Кора Фаэрона о том, что люди живут под бессмертным взором свыше.

Однако величие того момента не увязывалось с повседневным бытием слуги, и он не мог поверить, что его пребывание в кабале, как и рабство миллионов других, входит в замысел Сил.

— Маска! — резким шепотом позвал Найро. Он то и дело оглядывался на часовых, занимавших посты у бортов и на мачтах мобильного храма. Впрочем, солдаты не предполагали, что невольники попытаются сбежать: любой глупец, рискнувший ускользнуть в пустыню, скоро отправился бы к Силам. Смертоносное безлюдье стерегло рабов надежнее любых патрулей или оград. Найро проверял, не появились ли хозяин с Лоргаром, — помня об уникальном слухе мальчика, он боялся, что тот уловит беседу слуг.

Заметив сдержанные, но настойчивые жесты товарища, Маска подошла к нему. Следуя таким же секретным знакам, Лорра, Бафэ и Каль Декка присоединились к ним обоим у главного наблюдательного пункта. Делая вид, что проверяют рукояти и шестерни приборов, невольники начали совещаться. Они едва шевелили губами, их голоса почти терялись в шуме ночного ветра и хлопанье плащей.

— Я подслушал разговор господина с Аксатой, — сообщил Найро. — Они собираются воспитать ребенка согласно учениям Истины и, вернувшись в Варадеш, натравить его на архижрецов Завета.

— Рискованно. — Бафэ прикрыл рот рукой, якобы поглаживая бороду. — Если Завет что-нибудь узнает, то устроит облаву на нас.

— Тут мы бессильны, — бросила Маска, поворачиваясь уходить. Найро поймал ее за накидку и осторожно потянул назад.

— Ты не поняла, о чем я. Кор Фаэрон заполнит голову мальчика Словом и Истиной, но, возможно, Лоргар научится чему-нибудь еще.

Лорра мельком взглянула на вожака и тут же склонилась над механизмом основного телескопа, чтобы скрыть беспокойство от посторонних:

— Тогда нас заживо обдерут не слуги Завета, а хозяин.

— Проявим осторожность, — возразил Бафэ. — Короткие редкие уроки. Может, немного сострадания…

— Думайте шире, — прошептал Найро. Раб помолчал, изучая слушателей. Если сейчас он полностью раскроет свой замысел, товарищи могут счесть его безумцем, но такую возможность нельзя упустить. — Лоргар может стать нашим спасителем. Для всех нас, всех колхидцев. Кор Фаэрон верит в нечто подобное — считает, что мальчик проложит путь для возвращения Сил. Он попробует использовать ребенка, кем бы тот ни оказался. Но что, если Лоргар на самом деле пятый пророк? Недопустимо, чтобы проповедник управлял таким могуществом.

— «Управлял»? — фыркнул Каль Декка, протирая трубу телескопа краем рубахи. — Если Лоргар действительно пророк, управлять им будут только Силы.

— В такое я не верю, — отрезал Найро. — Сейчас он просто дитя, и его, как любое дитя, можно обучить — независимо от того, какую судьбу уготовили ему свыше. Он способен принести нам избавление, освободить рабов.

— Я согласна и на нечто более скромное, — заметила Маска. — Пусть Лоргар сделает нашу жизнь чуть легче, и я буду…

Взглянув на передвижную церковь, невольница осеклась и отошла в сторону, к другим приборам. Обернувшись через плечо, Найро увидел на палубе Кора Фаэрона, омытого отраженным серебристым светом звезд. Пастырь взирал на эмпиреи с непривычной для него улыбкой.

Поймав на себе тревожный взгляд Бафэ, вожак успокаивающе подмигнул ему и устремился к кораблю-часовне — выполнять пожелания господина.

1 7 2

Странствие каравана продолжалось. В некоторых аспектах жизнь путников изменилась, в других сохранялся статус-кво. На протяжении светлого времени суток Верные пересекали дюны великой пустыни, прокладывая курс согласно астромантическим наблюдениям предыдущих хладомрака и полночья. Кор Фаэрон, советуясь со звездами и «Книгой неземных писаний», прозревал Волю Сил. Но, если раньше его приверженцы искали в глуши другие караваны, направлявшиеся к лагерям Отвергнутых, оазисам или вади, теперь хозяин мобильной церкви объявил, что им необходимо скрываться от пытливых глаз тех, кто желает задушить Истину.

Пастырь возглавлял рабов и новообращенных в литургиях и святых обрядах — перед завтраком, в начале каждой яви-подъема и до обеда, означавшего наступление яви-главной. Также прихожане, защищенные молельными платками от солнца или мороза, собирались на краткие службы в последние часы перед дремочью или во время, отведенное для сна.

Немало времени Кор Фаэрон проводил с Лоргаром, читая ему священные тома и внушая собственные идеи. После побоев мальчик усвоил урок и не только запоминал содержимое трактатов, но и вникал в смысл текста.

Он всеми силами старался воздерживаться от вопросов, но его пытливость не знала границ, и дотошность порой брала верх над послушанием. Иногда пастырь удовлетворял любопытство Лоргара, если тема беседы нравилась ему; в других случаях Кор Фаэрон звал Аксату, и капитан отсчитывал ребенку пару плетей, чтобы тот не тратил драгоценного времени господина.

Как и утверждали Отвергнутые, мальчик рос исключительно быстро: казалось, каждый утрень лучи восходящего солнца падают на заметно более высокого и широкого в плечах паренька. Несмотря на юность Лоргара, под его кожей начинали бугриться мускулы, и люди считали, что однажды он превзойдет телесной мощью Аксату.

Его жажда знаний не ослабевала: ребенок поглощал все, что рассказывал ему наставник, подобно бескрайним пескам Белых равнин, впитывающим дожди до последней капли. Мальчик схватывал все на лету и истово стремился не только разобраться в старинных книгах, но и узнать больше о Былой Эпохе: Пророках, древней Колхиде, ее караванах и торговых путях. Впрочем, сильнее всего Лоргара манили легенды о великих городах.

Именно в этой области Найро со товарищи могли дать ему лучшее образование, чем Кор Фаэрон. Готовя еду, распуская или счаливая канаты, начищая и полируя, орудуя молотками и пилами, невольники беседовали с ребенком: рассказывали ему былины или изустные предания пустынных кланов, иногда пели песни своих племен. Все они общались на водной речи, предписанном языке каравана, но у каждого раба имелись свой диалект и нескладные присловья. Мальчик с легкостью перенял их и очень хотел похвастаться проповеднику, однако Найро отговорил его. Необходимость хитрить удручала Лоргара, но, не желая вновь подвергнуться побоям, он держал язык за зубами и демонстрировал лингвистические таланты только в обществе слуг.

Иногда Найро замечал ребенка возле люков или у основания мачты с наблюдательной площадкой — несомненно, тот внимательно прислушивался к речам стражников. Разумеется, в самые краткие сроки мальчик выучил поразительное количество проклятий и бранных слов из трех дюжин различных земель и городов. Новообращенных это развеселило до такой степени, что они тоже начали тайно делиться с Лоргаром своими историями, тогда как возмущенный господин безотлагательно распек его и наказал очередной поркой.

1 7 3

Минуло сорок явь-подъемов и дремочей. Мальчик почти дорос до плеча Найро, став при этом более крупным и мускулистым, чем немолодой раб. Кор Фаэрон часто вступал с послушником в концептуальные дебаты — испытывал его, забрасывая вопросами и выражая сомнения, обычные для неверующих. Тем самым пастырь убеждался, что Лоргар сможет ответить как на любые обвинения в богохульстве и ереси, так и на конкретные аргументы против его религии. В свободное время паренек шутил с невольниками и новообращенными, выдумывая на основе их рассказов хитроумные басни, где из зерен правды вырастали захватывающие приключения в божественных краях эмпиреев.

Найро все так же трудился, не разгибая спины, но само присутствие Лоргара частично облегчало душевную боль слуги. Один вид молящегося мальчика напоминал рабу, что надежда вернулась. Любой предсвет приносил с собой обещания перемен.

Хотя караван старательно избегал встреч с купцами и номадами, запасы пищи неумолимо сокращались, и Верным пришлось возвратиться на более многолюдные маршруты в пустыне. Так, на шестой хладомрак после обнаружения Лоргара проповедник обратился к посланникам небес с мольбой об указании пути. Истолковав движения светил, господин велел отправляться в Ад-Дразону, близлежащий оазис.

Они легли на новый курс, рассчитанный согласно наблюдениям. Ожидалось, что цели караван достигнет к яви-главной следующего утреня.

Команда готовила пустые бочки для воды, торопясь успеть до ледяных ветров полночья — в это время долго работать на воздухе было невозможно. В мерцающем свете люменов Найро и другие невольники возились с блоками и веревками у главного люка.

Вдруг кто-то отстранил раба, крепко взяв его за плечо. Заняв место учителя, Лоргар поднял груз одной рукой и открепил трос другой, после чего с легкостью поставил бочонок на пару-тройку таких же, поднятых ранее. Вернувшись к люку, паренек спустил канат обратно в проем и спрыгнул в полутьму, где Маска со товарищи ворочали тяжелые деревянные цилиндры, цепляя их на лебедку. Очевидно, послушник обладал зоркостью крыс, обитающих в грузовом трюме, поскольку ловко перетащил бочки к люку — по две за один раз. Подтянувшись, он снова вылез на верхнюю палубу и велел слугам внизу подвешивать сосуды на блок.

Лоргар продолжал неустанно трудиться с размеренностью метронома; на его золотой коже почти не выступал пот. Не прошло и часа, как все бочонки уже стояли у фальшборта.

— Что дальше? — спросил мальчик у Найро с оживлением, вызванным не только физическими упражнениями, но и осязаемым результатом выполненной им задачи. — Правда, здорово иногда заняться чем-нибудь практическим? Это освобождает разум для возвышенных дум. Например, пока я составлял последнюю дюжину бочек, мне пришло в голову, что данный процесс является метафорой наших духовных усилий. Как бы напряженно мы ни работали, добиться поставленной цели нам удается только вместе; как сосуды должны стоять упорядоченно, так и в мыслях и молитвах недопустим разнобой. Истина не только в том, что у каждого человека есть предназначение. Помимо людей, все вещи в мире подвластны порядку, определенному свыше, и их надлежит расставить согласно божественному плану.

Раб не знал, как отнестись к услышанному. Он с беспокойством подумал, что Лоргар слишком хорошо слушал призывы господина к иерархичному обществу и подчинению воле Обуянных — так Кор Фаэрон называл тех, кто внял Слову и впустил Истину в свою душу.

— Кадки для засолки, — после паузы ответил Найро, указывая на кормовой люк. — Будем запасаться мясом.

Паренек с прежней бодростью взялся за дело, распевая гимны, в которых невольник узнал «Устные даяния Храму», но дополненные стихами пера самого Лоргара. Перекатывая по палубе огромные кадки, он потчевал растущую аудиторию «Славой Вознесенным», исполняя каждую строфу и припев на разных языках. Мальчик играючи переводил текст с одного наречия на другое, пока рабы и стражники наперебой просили его использовать их родной диалект.

1 7 4

Праздничная атмосфера настолько захватила Найро и остальных, что никто не увидел и не услышал, как Кор Фаэрон поднялся из своей каюты. Его присутствие заметили лишь после того, как пастырь, появившись из люка над трапом, оглушительно взревел:

— Что за нечестивое шутовство?!

Новообращенные и невольники прыснули в стороны, как тараканы от светильника. Каждый из них вдруг вспомнил о важных делах в трюме, машинном отделении или просто в другом конце передвижного храма. Лоргар застыл; кадка, которую он толкал ногой, укатилась к фальшборту. Найро держался рядом — он не мог оставить мальчика один на один с разъяренным хозяином. Аксата, к его чести, тоже не сбежал и стоял, понурив голову от стыда: еще пару мгновений назад он весело отбивал мотив гимна, стуча кулаком по планширю.

— Ты! — Проповедник ткнул пальцем в капитана стражи. Тот вздрогнул, словно обвиняющий перст был стволом фузеи. — Доставай кнут!

Следом он набросился на других солдат и, грозя им карами, прорычал, чтобы они притащили рабов, отлынивавших от поручений. Новообращенные спешно повиновались, страшась гнева пастыря и надеясь отвести от себя недовольство Сил. Казалось, наемникам потребовались считанные секунды, чтобы собрать по храму тридцать восемь мужчин и женщин. Всех, включая Найро, поставили на колени.

— Силы расставили людей по лику этого мира, — злобно проговорил Кор Фаэрон. — Наделили всех нас целью, вплели в свой великий замысел. Если бы Силы желали, чтобы вы лодырничали, хихикали и выделывали коленца, как скальные мартышки, то не сделали бы вас невольниками! Шесть плетей каждому.

1 7 5

Огласив приговор, проповедник отвернулся от рабов и направился к Лоргару, презрительно глядя на него. Тот, почти не уступавший юноше в размерах, все равно оробел, как будто к нему приближался посланный Силами аватар осуждения.

— Я только хотел помочь, мой господин, — еле слышно объяснил мальчик уже не мелодичным голосом.

— Тебе не к месту помогать им, — тихо ответил Кор Фаэрон.

Первый щелчок кнута и короткий стон возвестили о начале порки невольников, однако Найро и другие слуги, еще не оказавшиеся в грубых руках стражников, смотрели только на своего хозяина и Лоргара. Пастырь говорил спокойно, без привычных яростных выкриков. Казалось, он искренне разочарован пареньком и уязвлен тем, что его послушник вел себя так глупо.

— Ты что же, будешь делать за них всю работу, Лоргар? — спросил проповедник. — Срезать мясо с костей? Разжигать огонь? Смазывать шестерни? Стирать одежду? Лакировать и красить храм? Шить вымпелы? Просеивать песок, ища землекрабов, жуков и скорпионов для готовки?

Мальчик стоял, бездумно сжимая и разжимая руки. На его лице читалось смятение.

— А как же другие рабы, Лоргар? — Кор Фаэрон указал за борт, в ночную тьму. — Не только невольники из этого каравана, но и те, что принадлежат сотне торговцев, тысяче купцов? Те, что миллионами живут в городах? Ты возьмешь их труды на себя? Кто будет ухаживать за детьми? Кто будет укладывать камни, возводя монументы Сил? Кто будет раздувать топки, полировать кафедры, переписывать тексты? Ты займешься всем этим?

Паренек мотнул головой и опустил плечи, не глядя на пастыря. Порка продолжалась, вопли избиваемых слуг звучали все громче; подходила очередь Найро, но он по-прежнему не мог отвести взгляд от этой пары.

— Нет. Нет, мой господин, — пробормотал Лоргар.

— Нет, — повторил он, остановившись менее чем на расстоянии руки от него. — Значит, ты станешь решать, кого освободят от работы, а кто продолжит гнуть спину. Ты, смертный, будешь определять судьбу невольников.

— Я… — Мальчик не нашел, что возразить, и у него задрожали губы. Он беспомощно, виновато уставился на Найро.

Кто-то бесцеремонно схватил раба за плечо. Подняв глаза, тот увидел Карад из Братства Стрельцов. Во взгляде женщины не было подобной жалости; она подняла слугу с палубы и потащила к Аксате, ждавшему с кнутом в руках. Найро умоляюще посмотрел на Лоргара, но паренек, посуровев лицом, обернулся к Кору Фаэрону.

— Мои глубочайшие извинения, господин, — поклонился он.

Найро прижали к планширю, и первое хлесткое касание плети отозвалось жаркой болью у него в плечах.

1 7 6

Пока продолжалось наказание, пастырь оглядел шеренгу слуг с истерзанными, окровавленными спинами и снова повернулся к ученику. Кор Фаэрон радовался, что сумел сдержать гнев: не стоило забывать, что Лоргар, невзирая на рост и интеллект, по-прежнему ребенок, который при всех дарах, полученных от Сил, во многих смыслах остается невинным и несведущим. Он просто заблуждался, а не бунтовал против господина.

Впрочем, само сочувствие к невольникам было не менее греховным, чем деяние мальчика. Испытывать жалость к ним значило осуждать Силы. Если кто-нибудь сочтет, что другой человек не заслуживает назначенного ему удела, за этим обязательно последуют иные сомнения — сомнения, могущие привести к открытому неповиновению божествам и Истине. Кор Фаэрон понимал, что здесь нужна осторожность, иначе послушник забудет, что рабы заслуживают страданий, и начнет видеть в них невинных жертв.

— Лоргар, подойди ко мне, — отрывисто произнес он, поманив ученика пальцем.

Паренек зашагал к нему по палубе. Во взгляде ученика не было ни хитрости, ни настороженности.

— Да, мой господин?

— Невольники наказаны за пренебрежение работой, но проступок совершили не только они.

— Нет, мой господин. — Мальчик стыдливо опустил голову, и его безволосый череп отразил желтое сияние висячих ламп передвижной церкви. — Они согрешили из-за меня.

— Лоргар, ты от рождения наделен остроумием и обаянием, поэтому люди прислушиваются к каждому твоему слову. Это большая ответственность.

— Да, мой господин.

Кор Фаэрон немного помолчал, тщательно подбирая слова и оглядывая паренька. Ему не хотелось даже представлять, что Лоргар будет использовать свои пробуждающиеся способности для чего-либо, кроме продвижения замыслов повелителя. Но тема была деликатной, поскольку, прямо отвергнув моральное право ученика на несогласие с ним, пастырь рисковал получить обратный результат. Сейчас, казалось, Лоргару даже не приходило на ум, что он может идти против наставника.

— Ты должен поклясться мне, дать обет именем Сил.

— Обет, мой господин?

— Да, присяга, заверенная свыше и связанная с твоей душой. Пообещай Силам, что станешь защитником Истины и во всем будешь полагаться на Нее и Слово. Поклянись своей бессмертной душой, что посвятишь всего себя трудам на благо Сил и их дела.

— Клянусь, мой господин.

— Скажи, в чем именно, и смотри в эмпиреи, пока говоришь. Изреки свой обет полностью, чтобы его услышали все: и смертные, и те, кто вовне.

Взглянув на Кора Фаэрона, мальчик поднял глаза к далеким звездам.

— Я клянусь… Я обещаю… — Лоргар, что было непривычно, не мог подобрать слова. Осекшись, он с мольбой посмотрел на проповедника. Это чрезвычайно понравилось пастырю, ведь в тот момент послушник понял, что ему еще многое нужно узнать и помочь здесь способен только учитель — Кор Фаэрон.

— Лучше начни с чего-нибудь вроде: «Клянусь всемогущими Силами…» Потом скажи, что именно обещаешь сделать.

Улыбнувшись, Лоргар кивнул и снова обратил взор к небесам:

— Клянусь всемогущими Силами, что я… посвящу жизнь изучению Слова и Истины, а также служению Силам, как они сочтут нужным. Я буду внимать их посланиям из эмпиреев, начертанным на песке и среди звезд, в сердцах и умах людей. Даю обет во всем этом, и, если нарушу его, пусть мою бессмертную душу изгонят из эмпиреев на муки в безразличной пустоте.

1 7 7

— Хорошо, — произнес Кор Фаэрон, мгновенно испытав гордость после решительного заявления мальчика. Пастырь видел, что стражники и рабы отчетливо услышали клятву, и это напомнило им не только об Истине, которой подчинялись они все, но и о власти проповедника над Лоргаром, а значит, и над каждым человеком в караване. — Теперь, дитя, к вопросу о твоем наказании.

Паренек вновь покорно кивнул, не говоря ни слова. Пройдя к борту мимо съежившихся, стонущих рабов, он положил широкие ладони на планширь, перегнулся через него и посмотрел на Аксату. Капитан новообращенных повернулся к господину за подтверждением; он в ответ поднял восемь пальцев.

— Аксата, дай ему на две плети больше, чем рабам, — он был зачинщиком этого греховного представления.

Показав, что понял господина, офицер занес кнут. Кор Фаэрон заметил, как он переглянулся с несколькими солдатами. Невозможно было узнать, о чем именно они думают, но, вернее всего, наемники сообразили, что стали соучастниками пастыря. То, что их избавили от кары, не останется незамеченным в рядах бойцов, и проповедник обязательно напомнит Аксате о возложенной на того тяжкой ответственности.

Под бесстрастным взором Кора Фаэрона плеть опустилась на спину Лоргара чуть ниже ключиц. Ряса аколита немного ослабила хлесткий удар, и мальчик едва дернулся. Пастырь не видел лица ученика, но обратил внимание, что он опустил плечи и впился пальцами в деревянный поручень.

— Еще семь, — сказал он Аксате и добавил, повернувшись к люку: — У нас тут конгрегация верующих, а не цирк.

1 8 1

Наступил утрень, и восходящее солнце озарило оазис Ад-Дразону. Над горизонтом возникли два мраморных столпа, увенчанных золотыми лампами-маяками, которые питались энергией дневного света. Принцип действия этого чуда Былой Эпохи забылся уже давно, после грозных крестовых походов прошлого, и даже сами ученые колхидцы теперь не могли проникнуть в его тайну.

Ад-Дразону, как и большинство увлажняющихся впадин в громадной пустыне, был сезонным оазисом. Во время полного разлива здесь скапливались десятки караванов, но в тот поздний явь-подъем, когда прибыла экспедиция Кора Фаэрона, вода стояла низко.

Проповедник отправил за припасами несколько фургонов с командой из рабов и новообращенных под началом Аксаты, выдав им пригоршню монет из скромного резерва. он распорядился закупить еды не менее чем на семь или восемь дней: он хотел как можно реже встречаться с посторонними.

Осмотрев Ад-Дразону через подзорную трубу с медными кольцами, пастырь насчитал у края озерца три отдельных каравана и миссии. В нескольких сотнях метров за ними виднелись сторожевые башенки — намного более низкие, чем колонны маяков, они окружали котловину на уровне максимального разлива воды. Деревья и кустарники, буйно росшие возле источника, начинали увядать: даже эти стойкие растения уступали безжалостной суши и беспощадной жаре.

Убрав трубу, Кор Фаэрон обнаружил, что Лоргар стоит у борта и разглядывает оазис, напрягая глаза. Несомненно, на передвижной храм сейчас были направлены магнокли и телескопы, а мальчик торчал у всех на виду! Учитывая, какое воздействие он оказал на Верных при первой встрече в лагере кочевников, охранники купцов и торгового поста сейчас могли отреагировать как угодно, а в вооружении они превосходили наемников.

— Вернись в трюм! — гаркнул проповедник, шагая к ученику по палубе. — Я велел тебе не показываться, несносное дитя!

Схватив Лоргара за воротник, он попытался оттащить его от борта. Заупрямившись, паренек не сдвинулся ни на сантиметр. Кор Фаэрон лишь стянул ему рясу с широких плеч и тут же уставился на невредимую спину, которую так свирепо исхлестали в минувшее полночье.

— В трюм, — буркнул он, воздержавшись от комментариев, и толкнул мальчика к люку в помещения для рабов. Точнее, попробовал — дернувшись вперед, Лоргар замер и оглянулся с обидой в глазах.

— Я хочу посмотреть на караваны и стражников! — возразил он, от расстройства забыв добавить «мой господин».

Такое неповиновение следовало подавлять на месте. Кор Фаэрон отвесил пареньку оплеуху; ладонь словно ударилась о камень.

— Иди вниз, дитя, — прорычал он сквозь сжатые зубы, впившись в Лоргара злобным взглядом. — За ослушание я покараю тебя позже.

Хотя затрещина, очевидно, не повредила пареньку физически, потрясение от нее и вспышка ярости наставника обратили его в бегство. Ученик скрылся в сумраке под палубой.

1 8 2

Удалившись в свои покои, Кор Фаэрон предался раздумьям. Он не сомневался, что Аксата умышленно избавил мальчика от заслуженного наказания, но опасался открыто выступать против командира новообращенных, чтобы не оказаться в изоляции. Проповедник решил постепенно возвысить какого-нибудь честолюбивого наемника, посулив тому, что при необходимости он сменит нынешнего капитана.

Остаток яви-подъема пастырь провел, размышляя о подходящих кандидатах, пока рев рупоров наверху не известил о возвращении фуражного отряда. Сидя в каюте, Кор Фаэрон вслушивался в грохот сапог и тележек по палубе. Наконец загрузка трюмов окончилась и восстановился обычный порядок. он по-прежнему не выходил наружу, успокаивая себя стихами из «Дерзаний Кора Адраса»: история мытарств первого верховного жреца Завета напоминала, что путь к праведности, это восхождение на пик Верующих — нелегкое странствие.

Раздался знакомый стук в дверь, и в ожидании стычки с Аксатой у проповедника гулко забилось сердце. Кор Фаэрон понимал, что не имеет права выговаривать капитану прилюдно, унижая его в присутствии солдат, иначе загонит великана в угол, откуда тот сможет вырваться только с боем. Нет, лучше обратиться к высшей власти — к самим Силам. Пригласив наемника войти, пастырь хмуро и скорбно воззрился на него.

— У нас в трюмах… — начал докладывать Аксата, но осекся, увидев печальное лицо юноши. Обеспокоенно глядя на него, он шагнул вперед и заботливо протянул руку: — В чем дело, господин?

— Я разочарован, Аксата. Горько разочарован. Мне казалось, ты брат мой, названый брат в глазах Сил.

На лице новообращенного отразились смешанные чувства — восхищение тем, что его так высоко ставят, быстро сменилось тревогой от осознания того, что ситуация, похоже, вот-вот изменится. Не успел он заговорить, как Кор Фаэрон продолжил:

— Я доверился тебе, Аксата, всецело доверился. Ты — мои глаза там, куда я не могу заглянуть, мои уши там, где я ничего не слышу, мои уста там, куда не доносятся мои речи. — Последнюю фразу пастырь целиком взял из знаменитого монолога Тезена в «Книге Перемен»; произнеся его, пророк впервые вызвал двуличного духа стихий К’Кайо. Капитан задрожал, прекрасно зная, что в этих словах кроется предостережение об измене со стороны окружающих. Подбавив в голос надменности, он закончил цитату: — Моя длань там, куда мне не дотянуться, Аксата.

— Господин, клянусь вам, все в порядке. — Стражник подал ему расписки за товары с таким видом, словно там содержались оригинальные притчи пророков. — Я бы никогда…

— Ты ставишь собственное мнение выше моего? — огрызнулся Кор Фаэрон, решив укрепить свою позицию общими утверждениями перед тем, как выдвинуть конкретное обвинение.

— Н-нет, господин.

— По-твоему, смертные должны сомневаться в решениях Сил?

— Разумеется, нет, господин. Но почему?..

1 8 3

Пастырь впился в Аксату пронзительным взглядом, словно призывая покаяться в грехах. Он растягивал паузу, накапливая праведный гнев и направляя его, пока тот не вырвался единым порывом.

— Мальчик! — резко прошептал Кор Фаэрон. Он предпочел бы выкрикнуть это с вершины мачты, но опасался, что их разговор пытаются подслушать. — Минувшей но-чью я приказал дать ему плетей, но на его теле нет никаких следов. Ты не вправе спасать Лоргара от положенной кары.

— Я и не спасал, клянусь! — Аксата вспыхнул не от ярости, а от стыда. Сжав мясистые кулаки, он смял прозрачные листки со счетами. — Я охаживал его кнутом так же крепко, как остальных.

Проповедник считал, что хорошо разбирается в людях — по крайней мере, в том, говорят они правду или нет. Благодаря этому он неоднократно добивался поддержки или покровительства с тех пор, как оказался в изгнании. он знал: капитан верит искренне, его приверженность Истине идет от души. Великан всегда страшился гнева Сил и признавал пастыря Носителем Слова. Он просто не мог солгать повелителю, как не мог вырезать себе сердце и остаться в живых.

— Тогда дело в другом, Аксата, — быстро проговорил Кор Фаэрон, изменив тон и тактику. — Иди за мной.

Солдат молча проследовал за господином по коридору и трапу на верхнюю палубу. Караван уже удалялся от Ад-Дразону, казармы стражников скрылись за окружными дюнами.

Проповедник крикнул, чтобы Лоргар выходил из трюма. Быстро выбравшись наверх, мальчик нервно взглянул на капитана и наставника, чувствуя какой-то подвох.

— Раздевайся, дитя, — велел ему пастырь.

Ученик повиновался не сразу, но больше от удивления, чем из непокорности. Он стянул серую рясу, обнажив тело с покрасневшей от солнца кожей и толстыми витыми мышцами. Оставшись в одной набедренной повязке, Лоргар бросил одеяние на палубу и замер, чуть дрожа под язвительным изучающим взором Кора Фаэрона.

— Повернись, — приказал тот, покрутив пальцем в воздухе. Мальчик развернулся на пятках; тугая плоть на его спине была чистой, без единой ссадины. Пастырь взглянул на Аксату: — Видишь?

Тот изумился, и это окончательно убедило юношу, что наемник не участвовал в каком-нибудь заговоре с целью избавить Лоргара от порки. Убедившись, что новообращенные не готовят мятеж, проповедник перешел к новой проблеме.

— Похоже, твой кнут недостаточно крепок, — произнес Кор Фаэрон так, чтобы слышали все. — Собери пять самых сильных бойцов, и пусть захватят булавы.

1 8 4

Найро с растущим ужасом наблюдал за тем, как Аксата пересекает палубу, выкрикивая имена и отдавая команды. Потом капитан и еще пятеро солдат подошли к Лоргару, сжимая тяжелые палицы. Мальчик безразлично оглядел каждого из них по очереди. Никто из новообращенных не выдерживал его взора; все отводили глаза уже через один удар сердца. Капитану хватило ума вообще не поворачиваться к пареньку — он смотрел только на сосредоточенного господина.

— Ты знаешь, что нужно делать, — сказал ему пастырь, ткнув пальцем в Лоргара. — Бичуй тело, чтобы очистилась душа.

— По голове не бить, — пробормотал Аксата подчиненным, когда они окружили мальчика и занесли булавы, после чего взглянул на Кора Фаэрона…

«Зачем? — спросил себя Найро. — В надежде, что тот передумает?»

— Действуй, иначе наказание коснется и тебя, — спокойно проговорил он, однако раб заметил, что хозяин вздрогнул от испуга при виде этого мельчайшего признака инакомыслия.

Лоргар закрыл лицо кулаками и свел локти вместе. Открыв для ударов крепкие бока и спину, он безмолвно ждал кары.

Капитан ударил его первым, по бедру, и тем самым как будто разрушил чары: другие солдаты вслед за ним перехватили палицы обеими руками и начали избивать паренька. Наемники молотили его по плечам и ребрам, пока кто-то не свалил Лоргара на палубу тычком под колено, после чего мишенями стали хребет и ноги мальчика.

Кор Фаэрон не приказывал им остановиться, однако люди начали уставать. Из их ударов пропала сила. Наконец Аксата принял решение и, отступив на шаг, выронил булаву из саднящих пальцев. Прочие наемники также отошли, радуясь внезапному прекращению насилия. Из-за них показался Лоргар, стоящий на коленях; руки он держал у груди, лбом упирался в палубу. Его обнаженное тело почернело от гематом, кое-где из рассечений сочилась кровь.

Подойдя к ученику, пастырь опустился на колени и прислушался. Заметив, что мальчик шевелит губами, Найро попытался разобрать его шепот:

— …шли Постные Годы, и на шестое их лето Сенната Тала бросили в клеть со змеями, и обвинители его среди неверующих веселились и проклинали имя его…

Послушник цитировал «Откровения Пророков», бывшие краеугольным камнем религии Завета. Посмотрев, как крупные слезы Лоргара падают на палубу, Кор Фаэрон поднялся и кивнул Найро, который спешно подозвал товарищей.

Обступив паренька, рабы помогли ему встать. Опираясь на них, Лоргар заковылял к открытому люку, опустив голову и сутулясь. У входа на лестницу он остановился и повернул голову к наставнику; один глаз мальчика заплыл от случайного удара. Он поклонился, словно благодарил проповедника за побои. Найро испытал отвращение при мысли, что Лоргар мог счесть наказание заслуженным. Впрочем, невольник верил, что целебные способности паренька проявятся вновь. Раны от палицы, как и от плети, быстро заживут на нем, и за это Найро благодарил Силы, вспоминая жгучую боль в собственной спине, по которой в минувший хладомрак прошелся кнут Аксаты.

Мальчик словно излучал достоинство. Кор Фаэрон повернулся к нему спиной, якобы с пренебрежением, но, как показалось рабу, чуть торопливо. Пастырь подобрал рясу послушника и, не глядя на ученика, бросил ее Найро.

— Отныне Лоргара будут наказывать только так, — заявил он. — Я не могу прощать злодеяния — этим правом обладают одни лишь Силы. Через муки плоти душа очищается от грехов.

1 9 1

Из Ад-Дразону караван направился в безжалостный край, который варадешцы окрестили Бесплодными Низинами, а кочевники — Губительными Песками. Название возникло не просто так: на протяжении трех четвертей года эта впадина высокого давления, жары и обдирающих ветров простиралась на четыре тысячи километров и была в буквальном смысле непреодолимой. Древнейшие мифы рассказывали о сокрытых в ней городах и о том, что жуткая пустошь возникла после падения туда звезд. Несомненно, там рыскали дикие звери, а под барханами таились еще более грозные создания и устройства, ждущие дерзких глупцов.

Наибольший трепет внушал людям Король-Змий, воплощенное разрушение, которому многие аборигены Губительных Песков поклонялись как полубогу, аватару Сил. Отпрыски этого существа, расселившиеся по всем Бесплодным Низинам, охотились на людей, которые по неосторожности или от безвыходности забредали на их земли.

Согласно традиции, никто не отправлялся туда после Пира Скорби. Ритуальное празднество закончилось три дня назад, но Кор Фаэрон, твердо решив избегать любых встреч с посторонними, которые могли бы сообщить о Лоргаре в городах, повел караван по остаткам старых трактов в глубь пустыни размером с континент.

Вслух никто не жаловался, поскольку возражать посланнику Сил в столь ужасном месте значило навлечь на себя беду. Жертвоприношения и молитвы совершались с большим пылом, чем когда-либо за время изгнания пастыря. Сам проповедник, его послушник, новообращенные и рабы, собрав всю свою веру и волю, старались преодолеть испытания стихий и выжить.

Казалось, за подобную решимость их вознаграждают свыше. Явь-подъем за явь-подъемом, дремочь за дремочью проходили без песчаных бурь, словно кто-то расчищал путь для последователей Кора Фаэрона. Даже закаленные ветераны пустыни — воины Аксаты из племен Отвергнутых, кочующих по Внутренним Пределам, — говорили о поразительно быстром продвижении. Очевидно, Силы благоволили пастырю, если позволяли его последователям без затруднений пересекать худшую из земель Колхиды.

Тем не менее верующие не забывали о своих обязанностях, и в тот страшный утрень, когда ураганы наконец обрушились на дюны и поглотили передвижной храм вместе с эскортами, команда и невольники не растерялись. Пока экипаж устанавливал ветроломы и противопесчаные щиты, Кор Фаэрон, сознавая, что любая задержка может стать фатальной, разрешил Лоргару участвовать в работе. При помощи необычайного мальчика защиту лагеря удалось воздвигнуть вдвое быстрее обычного. Сам пастырь тоже примкнул к рабочим бригадам — он тянул тросы и поднимал балки, демонстрируя, как самоотверженно трудится ради общего блага.

1 9 2

Альтруизм хозяина показался Найро не таким уж искренним. Когда все было готово, а прихожане разошлись по трюмам и сборным укрытиям, раб поделился своими тревогами с Лоргаром.

— Он видит, как легко ты сходишься с людьми, и ревнует, — сказал невольник пареньку, когда они устроились под палубой для перерыва на явь-главную: снаружи в это время жар опалял саму душу, даже в тени. Найро сознавал, что говорить следует осторожно: как бы хорошо ни чувствовал себя мальчик среди наемников и слуг, он оставался аколитом господина. Завести речь о деспотии Кора Фаэрона, прямо посетовать на его убеждения значило выступить против Слова и Истины — концепций, которые Лоргар всемерно поддерживал, хотя уже пострадал за нарушение религиозных норм. — Он опасается, что ты стал слишком популярным, и стремится частично перенять твое поведение. Увидев, как мы относимся к тебе после совместной работы, он снизошел до подражания твоему поступку.

— Я могу признать, что ты в чем-то прав, — отозвался мальчик; во тьме трюма был виден только блеск его глаз, — если имеешь в виду, что он трудился ради собственного спасения.

— Да, но не от бури, — произнес Найро, и Лоргар судорожно вздохнул. Побоявшись, что слишком многое себе позволил, невольник выбрал менее прямой путь к цели. — Помню, в «Откровениях» говорится: «Деяниями аколитов возносится господин».

— Отповедь на обвинение Нарага в том, что он приукрашивал свою репутацию за счет достижений Диа Марды и Каллипы. Согласно ей, ученик достигает великой славы лишь благодаря наставнику. — Раб буквально чувствовал наслаждение мальчика. Участвуя в спорах по вопросам теологии или писания, Лоргар всегда лучился радостью, не запятнанной самодовольством. — То, что Кор Фаэрон возвышается моими усилиями, нисколько не принижает моих успехов.

— Да, но только если он сам строит на твоем фундаменте, — возразил Найро и облизал губы: пыль и песчинки проникли даже в недра корабля-часовни, покрыв все вокруг тонким красно-серым слоем. — Если же он называет твою башню своим домом, это воровство. Люди должны владеть лишь тем, что создали сами, к добру или худу.

Лоргар ответил не сразу, и раб приободрился, видя, что аколит решил подумать над темой, а не отделаться каким-нибудь банальным контраргументом из святых текстов. Найро почувствовал, как мальчик сел удобнее; ростом он почти уже сравнялся с невольником. Быстрое развитие паренька не замедлялось, а пайки в караване были скудными даже у стражников, поэтому Кор Фаэрон потребовал, чтобы члены команды и рабы отдавали Лоргару часть своих порций.

Тот факт, что люди делились с ним без возражений, хотя многие из них недоедали, лучше всяких слов говорил о положении мальчика в караване. К тому же невольники и до этого не знали сытости — они вынужденно перераспределяли пищу между собой, чтобы выровнять рационы и избежать потери сил от голода.

1 9 3

— Разве я не творение Кора Фаэрона? — заговорил наконец Лоргар. Он вырос не только внешне — его голос стал ниже, звучнее, и все понимали, что аколит находится на рубеже отрочества и юности, хотя лишь двадцать дней назад был почти младенцем. — Я создан из мудрости, истовости и учений пастыря.

— «Такое же преступление — приписывать заслугам смертного то, что порождено Силами», — твердо произнес Найро, с удовольствием применяя цитату из учений Кора Фаэрона против него самого. — Все мы знаем, что ты обладаешь уникальными дарами. Силы определили тебе более великую судьбу, чем у любого из простых людей. Многие попытаются использовать тебя как орудие для достижения собственных целей, но ты должен хранить верность Воле Сил. Ты обязан сам определять, в чем состоит Истина.

Лоргар отозвался негромко, но в его мягком тоне проступили нотки допросчика:

— И к какой же цели ты хочешь направить меня, Найро?

Прямого обвинения не прозвучало, однако от этого вопрос не стал менее острым; он как будто проник в самую душу раба. Неукротимость паренька так воздействовала на слугу, что Найро не мог солгать или уклониться от ответа.

— К освобождению всех мужчин и женщин Колхиды, Лоргар, — помимо воли произнес он и быстро добавил: — Если того пожелают Силы.

Казалось, послушник замолчал на целую вечность. Он сидел неподвижно, и только медленное дыхание отличало его от мертвеца. Когда Лоргар наконец заговорил, положив широкую ладонь на колено раба, тот вздрогнул от неожиданности.

— Я услышал тебя, — просто сказал аколит. — Остается узнать, слышат ли тебя Силы.

Это приободрило Найро — пока он некоторое время спустя не обдумал слова отрока более тщательно. Затем невольник выбросил их из головы, поскольку считал, что лишь глупец станет привлекать к себе внимание свыше.

1 10 1

Странствие по Бесплодным Низинам превратилось в тяжкий труд, постоянную борьбу с непрерывно ухудшающейся погодой. Два-три небольших транспортных средства, не выдержав пылевых бурь, разбились или утонули в песчаных заносах. Еще несколько машин и колесниц пришлось бросить; какие-то из них разобрали на запчасти, чтобы сохранить драгоценные детали и устройства для будущего применения.

Кор Фаэрон гнал караван вперед, нисколько не щадя своих последователей. Пастырь напоминал им о жертвах, на которые пошли пророки, чтобы принести Слово Сил в города Былой Колхиды.

Экспедиция ползла медленно, но безостановочно, поскольку от этого зависело ее выживание. Задержавшись надолго в центре Бесплодных Низин, люди стали бы жертвой надвигающегося урагана Божья Ярость, который, согласно легендам, каждую зиму проносился по внутренним районам пустыни. Чтобы выбраться вовремя, требовалось двигаться каждую явь-главную, поэтому караван прорывался сквозь свирепые ветра, обдирающие кожу вихри и невыносимое пекло. Кор Фаэрон вел себя как одержимый, подобно Капу Вахе из «Притчи о Небесном Ките», но подгоняло его не возмездие, а более чистая цель — обретение праведной мудрости. Так, благодаря защите Сил и собственной стойкости, верующие дождались дня, когда бури стихли и проповеднику открылись вдали белые пики Бритв. За коварными ущельями этого горного хребта лежал мертвый город, именуемый Последним Пристанищем — Саррагеном на языке его давно сгинувших обитателей.

Кор Фаэрон не сообщал пастве о пункте назначения, ибо в мифах и преданиях номадов Сарраген назывался самым дурным из древних поселений; большую опасность представлял только Король-Змий. Утверждали, что из города никто не возвращается, а по его улицам и разрушенным дворцам бродят проклятые души.

И все же пастыря влекло именно туда. В Бесплодных Низинах он не мог наблюдать за звездами, однако не сомневался, что ранее увиденные знамения велят ему отправиться в Последнее Пристанище, чтобы исполнить свое предназначение.

Воодушевленные победой над Божьей Яростью, караванщики быстро преодолевали равнинную пустошь — такую же сухую, как прочие земли Окраины, но безмятежную и плодородную в сравнении с краем, по которому странники пробирались недавно.

1 10 2

Все новые и новые солдаты и рабы обращались к Лоргару если не за указаниями, то за помощью в труде. Прежде пастырь разрешил своему подопечному работать во время бурь и не мог отозвать своего согласия, хотя караван вошел в полосу более мягкого климата.

С тех пор как Кор Фаэрон забрал Лоргара у дикого племени Отвергнутых, минула всего половина колхидского года, но мальчик успел развиться в мужчину — по крайней мере, физически. Ростом он сравнялся с проповедником, а в ширине плеч намного превзошел его. Послушник не уступал в мощи самым дюжим стражникам, за исключением Аксаты, который возвышался над всеми остальными.

Но в умственном смысле Лоргар при всем его колоссальном интеллекте, безупречной памяти и невиданных способностях к языкам оставался ребенком. Его чувства и рассуждения по-прежнему были во многих смыслах невинными, поскольку у него не имелось жизненного опыта, который получали обычные дети в городах или пустыне, наблюдая за взаимодействиями в обществе.

Он был только подопечным Кора Фаэрона, отданным Силами под опеку пастыря. Но тот, даже сознавая лежащую на нем великую ответственность и понимая, что исполняет священный долг, уже не мог относиться к Лоргару исключительно как к послушнику. он пытался вести себя отстраненно и академично — быть учителем, а не родителем, — но отцовский инстинкт, пробужденный в нем отроком, брал верх.

Кор Фаэрон не желал, чтобы эти «семейные узы» помешали ему дать аколиту достойное образование, поэтому с новыми силами взялся за воспитание приемного сына в духе добродетелей Слова и Истины. Лоргар теперь обеспечивал функционирование и живучесть мобильной церкви; когда у него выдавалась свободная минутка между этими трудами и кратким сном, проповедник заполнял ее уроками.

Но даже их не хватало, что утолить жажду послушника к знаниям или разгладить на его лбу словно бы вечную морщину, углублявшуюся перед каждым новым вопросом.

1 10 3

— Позвольте мне читать самому, мой господин, — попросил Лоргар однажды дремочью, после молитвы, когда они, как обычно, спустились в каюту Кора Фаэрона для изучения очередного святого текста — «Книги Кайрада». За прикрытыми ставнями завывал ветер; мелкие и крупные песчинки шуршали по корпусу, сдирая краску.

— Что, мое чтение тебе не нравится? — сурово спросил пастырь. — Утомился от звуков моего голоса?

— Я не об этом томе, мой господин, — сказал аколит. Он указал на полку, где проповедник хранил особые книги — древнейшие или добытые в самых отдаленных городах. Все они были написаны на чужих старинных языках, и Кор Фаэрон не знал даже их заглавий, не говоря уже о содержании. В свое время пастырь долго изучал цветные вставки, схемы и чертежи в этих книгах, восхищаясь неведомыми рунами и странными предметами, изображенными там, но тексты оставались для него такими же бессмысленными, как сочетания костей, бросаемых вещунами Отвергнутых. — О тех, которые вы не можете прочесть.

— Думаешь, эмпиреи даруют тебе понимание? — высокомерно бросил Кор Фаэрон.

— Я бы хотел попробовать. — Подавшись вперед, как при самой настоятельной просьбе, Лоргар положил руку на колено проповедника: — Пожалуйста… отец?

Слово поразило пастыря, словно удар молнии, — он содрогнулся всем телом, в равной мере от разоблачения и отвращения. На долю секунды Кор Фаэрон преисполнился немыслимой гордости и счастья, окрыленный осознанием того, что его чувства к Лоргару взаимны, что отрок видит в нем не только наставника. Никогда прежде он не ощущал такого эмоционального взлета и поддержки извне.

Но затем пастырь осознал смысл услышанного, и радость сменилась горечью. Сбросив шлепком руку ученика, Кор Фаэрон поднялся. Его охватил жаркий стыд, тут же переросший в гнев. Униженный и разъяренный одновременно, проповедник не мог смотреть на отрока.

— Больше не называй меня так! Во всех делах я твой господин, Лоргар, а ты — мой аколит. — Вспомнив, при каких обстоятельствах послушник использовал это обращение, пастырь решил, что им пытаются манипулировать. Пристыженность уступила место негодованию, и Кор Фаэрон обрушил на отрока неудержимый поток обвинений: — Ты решил, что я поддамся на лесть? Позволю сыну то, чего не разрешаю ученику?

— Нет! — Лоргар в страхе смотрел на жреца, молитвенно вскинув руки. — Я не хитрил, мой господин.

— Дешевый трюк! Ты хотел добиться очередного послабления! Из-за этих бурь я сидел в четырех стенах, потерял хватку, и, как видно, мы оба забыли тяжкие уроки прошлого. — Прошагав к выходу, пастырь распахнул дверь и рявкнул в коридор: — Аксата, ко мне!

Затем он молча воззрился на подопечного, словно призывая его извиниться за недостойное поведение.

1 11 1

Ожидая, пока командир новообращенных отзовется на призыв, Кор Фаэрон почувствовал, что его ярость начинает спадать. Однако же, хотя гнев проповедника ослаб, он не собирался менять решение. Если Лоргару и суждено выучить сегодня что-нибудь, пусть это будет урок о верности цели: слова и дела человека могут отозваться для него как добром, так и худом, но, единожды выбрав дорогу, нужно следовать по ней до конца.

— Увиливание — признак трусости, Лоргар, — сказал он ученику. — Никогда не забывай об этом. Союзники будут ослаблять твою решимость своей недостаточной убежденностью, враги попытаются сбить тебя с пути. Во всех делах будь невосприимчив к подобной порче.

— Я запомню, мой господин, — тихо, но истово отозвался аколит, и в груди пастыря затрепетало беспокойство. Он проигнорировал тревожное чувство и, услышав шаги капитана, с радостью отвернулся от пылающего взора послушника.

— Собери сильнейших бойцов, Аксата, — велел Кор Фаэрон. Смысл приказа был вполне очевиден: жрец отдавал его не впервые.

Стражник замер на пороге, сжимая кулаки. Несколько мгновений он не встречался глазами с повелителем, но затем посмотрел прямо на него с извиняющимся выражением лица.

— Они не пойдут, господин. Заупрямятся. — Великан взглянул на Лоргара, потом опять на проповедника, и оправдание превратилось в мольбу: — Они боятся поднимать на мальчика дубину или кнут!

— Взрослые люди испугались ребенка? — Пастырь скривил рот. — Лоргар растет быстро, но не забывай — он все еще дитя.

— Я не трону вас, Аксата, — негромко произнес отрок, — и не стану винить за то, что вы исполняете волю Сил.

— Это и беспокоит солдат. — Взволнованный капитан еще раз оглядел обоих, быстро и нервозно. — Можем ли мы побеседовать без мальчика?

— Говори все при нем, — резко бросил Кор Фаэрон, теряя остатки терпения при виде нерешительности стражника.

Аксата слегка мотнул головой, испуганно, но и решительно.

— Иди за мной. — Протопав мимо великана, жрец властно поманил его пальцем. — Разберемся с этим делом.

Пронесшись по коридору, пастырь не стал подниматься на палубу, а ворвался в казарму новообращенных. Многие из них сейчас сидели на своих койках — кто-то упражнялся в чтении и письме, другие обсуждали святые тексты, несколько человек размышляли или молились.

Внезапное появление господина вызвало немалый переполох, но сразу же стало очевидно, что бойцы понимают причину визита. Они столпились перед Кором Фаэроном, как стадо коз, заметивших песчаного льва. Правда, учитывая телосложение солдат, обстановка скорее напоминала встречу одинокого козла с прайдом песчаных львов, но проповедник никогда не признался бы в этом вслух.

1 11 2

Те, кто впоследствии утверждал, что Кором Фаэроном всегда управляла гордыня, не знали его. Озаренный светом Сил, он не ведал трусости — только набожное стремление распространять Истину. Сам пастырь наверняка заявил бы, что всецело отдался этому долгу не из высокомерия, а просто приняв бремя, возложенное ему на плечи.

Поэтому, когда жрец посмотрел на новообращенных и осознал, что надвигается мятеж, их возможное отступление от Слова встревожило его сильнее, чем угроза собственной жизни.

— Вы отвергаете мой замысел, — произнес Кор Фаэрон, ткнув в сторону наемников пальцем, будто клинком дуэлиста. Обводя их взором, опаляющим, как лучи солнца, проповедник называл каждого по имени: — Бопарус, Кор Алладин, Номас, Фадау… И ты, Кайта? Вы отрекаетесь от меня?

Аксата вмешался, заметив, что его солдаты утратили дар речи:

— Господин, он — Лоргар — дитя Сил. Мы все это видим, и вы говорили то же самое. Его ниспослали нам из эмпиреев. Новообращенные… — Командир сделал вдох и выпрямился, решив примкнуть к общему мнению. — Мы решили, что не станем бить того, кто избран Силами. Иначе мы навлечем проклятье на наши души, господин. Все так думают. Мы не хотим рисковать, наказывая его.

Пастырь вспыхнул от ярости: нахальство и домыслы наемников разожгли ее, словно искры — сухой трут. Подавив приступ бешенства, он заговорил сквозь сжатые зубы:

— Я — Носитель Слова, и я изрекаю Истину, данную Силами. Они действуют через меня, Аксата! — Затем он позволил праведному гневу прорвать дамбу: — Ты читал святые книги? Ты изучал звезды и знамения? Несведущий глупец! Я — хозяин, учитель, Носитель Слова! Я — Правда и Закон! Если ты не согласен исполнять мои приказы, я найду тебе замену! Следующему, кто откажется повиноваться, отсекут кисти!

— Значит, рубите мои. — Капитан вытянул руки запястьями вверх, будто предлагал Кору Фаэрону немедленно осуществить угрозу. Он заговорил без вызова, с официальной вежливостью: — Господин, мы обсудили вопрос и решили, что никто из нас не прикоснется к отроку. Прошу вас, господин, посоветуйтесь с Силами и найдите другой способ.

Разъяренный открытым сопротивлением, пастырь все же сохранил достаточно здравомыслия, чтобы понять глубину опасности. Он не представлял, что на краю Бесплодных Низин в караване может начаться бунт, но солдаты на самом деле пошли против него, ослабили его позицию.

Перебирая варианты, Кор Фаэрон пытался сообразить, как успокоить страхи новообращенных, сохранив при этом власть над командой и невольниками.

1 11 3

Уловив чьи-то громкие голоса, Найро подошел к переборке, отделявшей жилье рабов от более просторной общей спальни наемников. Он приложил ухо к металлической преграде и, затаив дыхание, прислушался к разговору.

— В чем дело? — спросил Парента, подобравшись к нему.

— Что-то насчет Лоргара… Тихо, не мешай.

Хотя невольник упускал каждое третье слово, было очевидно, что пастырь проигрывает в споре.

— Положение меняется, — сообщил Найро горстке подошедших рабов. — Аксата говорит, что не будет служить человеку, который не признаёт Лоргара новым пророком.

Люди вокруг ахнули и разразились восклицаниями. Подобное высказывание было немыслимым: оно шло враз-рез с фундаментальными догмами Завета и убеждениями Кора Фаэрона.

— Он не смирится, — заявила Л’сай, женщина с эбеновой кожей, почти невидимая в полумраке трюма. Хрустнув костяшками от волнения — или предвкушения, — она облизнула губы.

— Надеюсь, что нет, — отозвался Найро и провел себе по горлу пальцем, будто кинжалом: — Может, Аксата наконец сделает то, чего алкали мы все.

— Ты сто раз говорил, что новообращенные ничем не лучше Кора Фаэрона, — пробормотал Парента.

— Лоргар — другое дело, — заверил их вожак. — Если Аксата присягнет отроку на верность… Возможно…

— По-твоему… — начала возражать Аладас, но Найро оборвал ее, вскинув палец, и ошеломленно посмотрел на товарищей.

— Капитан только что заявил, что Силы направили Лоргара сменить Кора Фаэрона и господин выполнил свою задачу, когда отыскал мальчика.

— Ему конец, — прошептала Л’сай, оскалив зубы в ухмылке. — Пастырь слишком надменен, чтобы отступить. Его наверняка изгонят.

— Или больше того, — вмешался Коа Но, чуть ли не повизгивая от восторга.

— Кора Фаэрона схватили! — провозгласил Найро, услышав сердитые крики и топот ног. — Сейчас выведут на палубу!

Рабы по всему трюму разом хлынули к трапу под люком, как стая крыс. Протолкавшись в первый ряд, вожак заморгал от солнечного света, который пробивался сквозь облако пыли.

Вдруг в толпе зашептались — из теней выступила крупная фигура, и фиолетовые глаза блеснули в лучах светила, появившегося в разрыве тучи. Человек шагал быстро, но бесшумно. Склонив голову под бимсом, Лоргар начал подниматься по лестнице; Найро уступил ему дорогу.

— Жди здесь, — велел отрок с бесстрастным выражением лица. Он говорил тихо, но в тоне прозвучало требование немедленно подчиниться, и невольник словно прирос к полу.

Пока аколит поднимался, Найро смотрел ему в спину. Лишь после того, как Лоргар скрылся из виду, раб стряхнул оцепенение и осторожно последовал за ним. Не приближаясь к послушнику вплотную, он выглянул из люка.

1 11 4

Дрожа от страха и радостного возбуждения, Найро увидел, что несколько солдат удерживают Кора Фаэрона, пока двое других свивают удавку из принесенного снизу каната. Новообращенные вооружились в арсенале — помимо булав и кнутов, при них были различные фузеи, пистолеты, луки и клинки.

— Изгнание, я сказал! — Аксата держался чуть поодаль от главной группы, за спиной у него стояла дюжина наемников. — Пусть Силы решают, жить ему или умереть.

— Я не позволю этой змее таиться в песке! — огрызнулась Торсъя, продолжая вязать узел на толстом красном тросе. Ктолличка надела свою керамическую маску, и теперь ее голос глухо доносился из-под нарисованной морды чудища, напоминавшего летучую мышь. — Пошлем его к Силам. Если он им не понадобится, пусть вернут обратно.

— Вы будете вечно гореть за эту ересь! — взревел проповедник. Вырвав руку, он воздел ее к небу: — Нынче ночью Силы сразят вас за оскорбление Носителя Слова! Смертные не вправе осквернять плоть избранного!

— Кор Фаэрон, тебя выкинули из Завета за твои безумные интриги, — усмехнулся Ахенги, один из тех, кто держал пастыря. — И разве ты не твердил, что все в мире происходит по замыслу Сил? Если они считают, что твое недостойное существование должно продолжаться, почему не соизволят вмешаться? Мы стоим под их взором, но где же их длань? Какого спасителя Силы направят к тебе?

— Они направили меня.

Услышав тихие слова Лоргара, все повернулись к нему. Многие солдаты неловко переступили с ноги на ногу, кое-кто поднял оружие. Шагнув вперед, Аксата обратил открытые ладони к послушнику и наемникам, словно сдерживал двух драчунов.

Тем временем к кораблю-часовне приближались другие машины, и их экипажи забирались на борт — или по заранее оговоренному плану, или просто заметив, что на колоссе творится что-то неладное. На палубе стало тесно; Найро заметил, что остальные рабы наблюдают за противостоянием через решетки в полу или со сходного трапа.

— Давайте успокоимся, братие и сестрие, — решительно произнес капитан. — Лоргар, это к лучшему. Кор Фаэрон отравлял твой разум.

— Отпустите моего отца. — Аколит шагнул вперед, и, хотя он не выглядел агрессивным, солдаты отшатнулись, словно под натиском невидимой силы.

— Твоего отца? — Схватив пастыря, Торсъя натянула ему на шею петлю через бритую голову. — Если у тебя и был отец, его труп остался лежать в том лагере ублюдочных кочевников.

— Оставь его, — настойчиво попросил Лоргар, шагнув к женщине.

— Сделай, как он говорит, — сказал Аксата, полностью развернувшись к солдатам. — Как и решили, бросим Кора Фаэрона в пустыне на произвол судьбы.

— Нет, не бросите, — возразил послушник. — Руки прочь от Носителя Слова.

— Делай, как он говорит, — повторил капитан и отдернулся от подошедшего Лоргара, словно само присутствие отрока причиняло ему боль. — Вместе мы найдем другой выход. Пророк изъявил свою волю.

— Он не пророк. — Ахенги оскалил заостренные зубы, и вычурные завитки татуировок на его темной коже исказились. — Приглядись — он мерзкое отродье. Пустынный мутант. Силы прокляли его, а не благословили.

Наблюдая за сценой, Найро осознал, как разделило людей появление Лоргара. Для каждого караванщика он символизировал нечто значительное, но что именно? Здесь мнения расходились. Судя по ненависти на лице Ахенги и еще нескольких воинов, завистливый наемник говорил от имени враждебного культа, не подчиняющегося Кору Фаэрону или Аксате.

— Нужно избавиться от тех, кто может навлечь на нас гнев Сил, — добавил кандидат в народные вожди. Капитан в смятении покачал головой; его план смены власти неожиданно развалился. Еще минуту назад Кору Фаэрону противостоял единый фронт, но теперь воины разделились на несколько групп со своими убеждениями и целями.

Выражение лица проповедника то и дело менялось; при каждом новом повороте событий в его чертах проступали то гнев или страх, то презрение или удивление. Храм его авторитета распался на куски за считаные мгновения, но фундамент правления жреца слабел с тех пор, как он привел в паству Лоргара.

— Убить тело, выпустить порченую душу — вот наш единственный путь к спасению, — провозгласила Торсъя, дернув за удавку на шее пастыря.

— Если ты так настаиваешь… — послушник сжал длинные пальцы в кулаки.

1 11 5

Когда Найро позже просили описать следующие несколько секунд, он не находил слов.

В первый момент раб испытал отчаяние, решив, что кредо проповедника слишком глубоко укоренилось в разуме Лоргара и тот не позволит людям, которых постоянно изводил и унижал Кор Фаэрон, честно покарать обидчика. Невольник подумал, что его надежды на аколита сгинули, рассеялись на ветру, как пепел становища кочевников, где нашли мальчика.

Отчаяние весьма быстро переросло в ужас при мысли о том, что Лоргар погибнет, борясь за неправедное дело. Услышав гудение фузей и треск чудо-клинков, старый раб отчетливо понял, что Ахенги и его приспешники сейчас казнят сына вместе с отцом.

Затем все слилось в одно размытое пятно. Впоследствии Найро вспоминал щелчки разрядов, свист оперения стрел и гневные выкрики, вскоре сменившиеся болезненными и паническими воплями. Лоргар неуловимым движением метнулся вперед, и там, где только что стояли новообращенные, выросла груда изувеченных трупов со сломанными костями, выдернутыми из суставов конечностями и вырванными органами.

Всего полдюжины мгновений спустя аколит замер среди кошмарных останков. Его рясу и лицо покрывали брызги крови Торсъи и еще нескольких солдат. Багряная влага капала с рук послушника, растекалась у его ног по металлической палубе.

Возле Лоргара, в центре круга изуродованных тел, с разинутым ртом взирал на бойню Кор Фаэрон.

Найро заплакал от шока: никогда в жизни он не видел ничего более чудовищного, чем эта внезапная вспышка насилия. В памяти раба отчетливо сохранилось, что слезы блестели и в глазах пастыря, отражая сияние выпавшего из чьей-то руки чудо-клинка, — яркое солнце над ними закрывал тканевый навес. Но во взгляде жреца читалась также радость триумфа, и он с гордостью обозревал картину истребления, которое учинил его аколит.

Тишину нарушил визг лучевого выстрела. Пучок энергии попал Лоргару в плечо, и тот упал на одно колено. Его опаленная плоть светилась. Видя, что избранник Сил не погиб и от такой раны, Ахенги и другие наемники бросились бежать в пустыню, паля наугад из пистолетов и фузей.

1 12 1

Смрад крови и обожженной плоти забивал ноздри Кору Фаэрону. Могучий ученик нависал над ним, однако его присутствие успокаивало пастыря. Капли алой влаги с пальцев Лоргара тихо барабанили по палубе.

— Сын мой… — прошептал жрец, обуреваемый эмоциями. Расставив пальцы, он прижал ладонь к воронке в плече послушника, но тот даже не вздрогнул. Рана уже затягивалась — обожженные края углубления размягчались, обрастая новыми мышцами и кожей.

— Это пройдет, мой господин. — Отрок взглянул за борт, на облако пыли, отмечавшее путь беглых мятежников. — Мы успешно избавились от них.

Кор Фаэрон вновь ожесточился сердцем.

— Неразумно, Лоргар, — сказал он. — Торсъя была права: нельзя давать врагу опомниться. Если бить, то в полную силу, чтобы не уцелел ни один противник, способный угрожать победителю.

— Они не вернутся, — возразил аколит. — У них нет ни еды, ни воды. Через пару дней их кости обглодают солнечные волки.

Проповедник решил не укорять его за пропуск обращения «господин», рассудив, что их положение слишком ненадежно, чтобы тратить время на такие мелочи. Как всегда, Кор Фаэрон смотрел на ситуацию как будто с высоты — видел дальше окружающих. И сильнее, чем в Слово и Истину, он верил только в упорство своих неприятелей.

— Даже если выживет только один, он доставит весть о тебе в Варадеш, — медленно объяснил пастырь, словно Лоргар опять стал ребенком. Подопечный жреца слишком хорошо думал о людях и окружающем мире, что делало его уязвимым перед превратностями таинственного плана Сил и жалким честолюбием смертных, способным помешать божественному замыслу. Взмахнув рукой, проповедник указал на трупы предателей вокруг. — Если кто-то еще не верил, что ты происходишь из эмпиреев, теперь их сомнения развеялись. Любой, кто услышит о твоих способностях, захочет снискать твое расположение или погубить тебя.

Взяв в руки окровавленную ладонь отрока, Кор Фаэрон крепко сжал ее. Он не боялся ни смерти, ни возмущения других, не ведал иных ничтожных страхов простых людей — праведность защищала его от отчаяния перед земными тревогами, — но пастырь не был высечен из камня.

— Тебя направили ко мне, сын, а меня — к тебе. Того пожелали Силы, и да будет так. Но есть люди, которые против этого, и они, уступив своему тщеславию, попытаются нарушить Волю Сил. Завет — самая могущественная церковь Колхиды, и ее слуги тем или иным способом узнают о тебе, Лоргар. Если хотя бы один из беглых Неверных псов расскажет про тебя, то новость понесется от племени к племени, от торговца к торговцу, от города к городу и столь же неизбежно, как холод ночи сменяется жаром дня, достигнет Варадеша. И тогда правящие там деспоты — тираны, сковавшие Верующих тяжкими цепями бездумных декламаций и пустых обрядов, — убьют тебя. Или, хуже того, наденут на тебя ярмо своего бездуховного поклонения, ибо не потерпят, чтобы кого-либо, даже Силы, восхваляли громче них.

Как обычно, Кор Фаэрон не высказал своего пожелания прямо, но из самой ситуации было ясно, что нужно сделать. Истина проникала в мир через пастыря, даже если он не произносил Слово.

1 12 2

— Откажись, — прошептал Найро себе под нос, помня о тончайшем восприятии Лоргара.

Тот ничем не показывал, что слышит раба, и по-прежнему не отвечал на прочувствованную мольбу Кора Фаэрона.

— Пойду я, — сказал Аксата, опустившись на колено перед господином и аколитом. — Так я искуплю свою ошибку, из-за которой наша благословенная конгрегация оказалась в опасности.

Его предложение повторили стражники, оставшиеся с капитаном. Все они поклонились Лоргару до палубы.

— Нет. — Послушник не стал приводить никаких аргументов, изрек лишь одно слово, но оно прозвучало, как неоспоримый приговор или грохот надгробной плиты. Поднявшись, отрок направился к трапу, спущенному с борта.

— На сей раз они будут готовы, — предупредил его Аксата, вставая.

— Вероятно, — не оборачиваясь, отозвался Лоргар.

— Они вооружены. — Великан подал ему свой пистолет: — Ты тоже должен взять что-нибудь.

Аколит поразмыслил, глядя на ствол.

— Оружие лживо, ибо оно дарует слабым иллюзию силы. — Послушник улыбнулся капитану; будто солнце на мгновение проникло под тент. — Но я приму твой совет.

Лоргар пересек палубу, осматриваясь вокруг. На корме мобильной церкви хранились детали нескольких транспортных средств, разобранных во время перехода по Бесплодным Низинам. Немного порывшись в хламе, отрок повернулся, держа в одной руке колесную ось повозки, а в другой — тяжелую курильницу для мачты. Сминая металл пальцами, аколит насадил шипастый железный шар на древко и воздел над головой громадную булаву, которую не поднял бы даже Аксата.

— Ждите меня здесь, — велел послушник, и никто не возразил ему, даже Кор Фаэрон, по природе своей споривший с любым, кто пытался командовать им.

— Береги себя, — попросил Найро, когда отрок перебрался на трап, и его пожелание эхом повторили еще несколько рабов.

Напоследок Лоргар посмотрел на пастыря. Тот ответил привычно бесстрастным взглядом.

— Не подведи меня, дитя, — сказал проповедник. — Никакой пощады.

С этим аколит спустился на песок. Найро, Аксата и многие другие столпились у борта, глядя, как отрок шагает по барханам. Кор Фаэрон, презрительно фыркнув, направился к себе в каюту.

Теперь он в руках Сил, — провозгласил пастырь и скрылся в трюме.

Невольники и оставшиеся солдаты наблюдали за Лоргаром, пока тот не исчез в далеком мареве. Ветер занес его следы.

1 12 3

После ухода аколита караванщики пребывали в странном расположении духа. Кор Фаэрон не покидал своих покоев — лишь изредка кричал, чтобы ему принесли свежей воды и еды, но не более того. Рабы занимались только самыми важными делами, касающимися вопросов гигиены и приготовления пищи. Стражники, которых теперь было лишь четверть от прежнего состава, опасались требовать от них большего — после бегства бунтарей невольники втрое превосходили охранников числом.

Существовала возможность, что отвернувшиеся от Истины еретики вернутся, однако новообращенные не решались выслать патрули и расставить часовых: тогда в передвижном храме осталась бы лишь горстка воинов.

Некоторые слуги, от имени которых выступала Л’сай, требовали, чтобы им выдали оружие, аргументируя тем, что верные солдаты одни не справятся с изгнанными отступниками. Наемникам такая идея казалась не только кошмаром наяву, но и нарушением всех догм, выученных ими у проповедника.

Аксата и Найро спешно договорились, что в обмен на отказ от телесных наказаний рабы воздержатся от нападений на стражников или Кора Фаэрона. Обе группы не смогли бы уцелеть в одиночку, поэтому какое-то время никто не возражал против быстро установившегося статус-кво.

Чтобы поддерживать соглашение, две фракции вместе молились Силам о наставлении, сбережении и укреплении в непростые времена. Они проклинали мятежников, именуя их Неверными, и просили божеств сокрушить тех, кто отринул Истину.

1 12 4

Явь-главная и дремочь долгодня минули без происшествий. Наступила явь-подъем; ни Лоргар, ни бунтари так и не вернулись. Кор Фаэрон безвылазно сидел в каюте, занятый богослужениями, исследованиями или чем-то еще, что вполне устраивало и солдат, и невольников. Перемирие между ними держалось на протяжении еще трех трапез и молитв, до прихода сумерицы.

В середине ее яви-главной, когда небо темнело все быстрее, указывая на приближение хладомрака, Аксата подошел к Найро.

— Мне страшно, — признался он старому рабу. — Отступники не успели далеко уйти до того, как Лоргар отправился за ними. Невозможно, чтобы он так долго догонял их.

— Согласен, — отозвался тот. — Он ходит быстрее их, его выносливость бесконечна. Лоргар уже вернулся бы, если бы мог.

— Нужно признать, что мы потеряли его. — Темные глаза капитана увлажнились при этой мысли; у невольника перехватило горло и сжалось сердце. — Лоргар стал мучеником. Его забрали у нас, такого юного…

— Я еще надеюсь, — возразил Найро, одолев грусть, проникшую к нему в душу. — Возможно, он победил, но был ранен и теперь беспомощно лежит в песках.

— Мне не легче от того, что Лоргар умрет медленно! — простонал великан.

— Ты не понял — мы должны послать отряд на его поиски.

— Без оружия такую группу отправлять нельзя. — Аксата подозрительно сощурился. — Если пойдут новообращенные, караван будет беззащитен перед мятежниками. Значит, придется вооружить рабов. Этого ты хочешь?

— Возможно, пора тебе проявить немного веры?

— В то, что Лоргара хранят Силы?

— В этом я не сомневаюсь, но суть в другом. Мы должны поверить друг другу.

— Я не могу, Найро. Господин, как всегда, ведет себя непредсказуемо. Силы направляют его по неисповедимым путям. Можешь ли ты сказать, о чем он думает сейчас, после всего случившегося?

— Нет, — признался невольник. — Эта измена — твоя измена — могла сбросить его в пропасть безумия.

— Уверен, ты согласишься, что он и в лучшие времена ходил по ее краю.

Раб признал этот очевидный факт. Положа руку на сердце, он не мог обещать Кору Фаэрону безопасность — ни со своей стороны, ни со стороны других слуг.

— Пусть решают Силы, — внезапно объявил капитан. — Их замысел исполнится, и смертным не повлиять на него.

— Я всегда считал такие идеи фаталистическими, Аксата, — заметил Найро.

— Речь не о том, что мы должны бездействовать, — совсем наоборот. Завтра после пробуждения я поведу солдат на поиски, но вас вооружать не стану. Если первыми вернутся бунтари… Что ж, если к тому времени мы еще не погибнем, то, обещаю тебе, постараемся отомстить за тебя и господина. Если же вы захотите напасть на Кора Фаэрона, то знайте, что Силы, неотступные в своей ярости, обрушат на вас возмездие за смерть Носителя Слова!

Видя, что великан принял решение, невольник не стал спорить. Возможно, подумал он, рабы сумеют как-то воспользоваться отсутствием стражников.

Товарищей он предупреждать не стал, чтобы те не вздумали раньше времени строить планы, о которых могли донести Аксате.

Дремочь сумерицы опустилась на караван холодным покрывалом. Найро, даже усталый, спал некрепко — его волновали мысли о том, что принесет хладомрак.

1 12 5

Кор Фаэрон вновь листал древний томик. Страницы тонкого, как облатка, пластека переворачивались без загибов; разрушительное воздействие времени не коснулось их гладкой поверхности. Пастырь вел грязным пальцем по строчкам текста, дивясь плавности начертаний и не замечая, что обгрыз ноготь до мяса. Этот шрифт не походил на клинопись, преобладавшую в письменности современных языков Колхиды, — он тек, подобно реке, не разбиваясь на отдельные словоформы. Проповедник смотрел на прекрасные иллюстрации, чьи насыщенные оттенки не потускнели даже спустя века, а то и тысячелетия. На них изображались стройные создания в позах для различных молитв и святых обрядов. Выражение их проницательных глаз идеально сохранили кристаллические нити загадочных красок.

Книга из удивительно легкого материала была тонкой по сравнению со многими увесистыми томами, стоявшими на самодельных полках, поэтому Кору Фаэрону казалось, что он держит в руках перышко.

Жрец часто спрашивал себя, какие мучительно недосягаемые знания содержатся на этих страницах. Что, если главный ответ находится именно здесь, скрытый в неведомых фразах? Возможно, книга — часть вселенской шутки Сил, которые сунули проповеднику под нос ключ к Истине, но не позволили разглядеть его?

Пастырь проклинал и свое невежество, и одержимость, что управляли его разумом. Он не мог противиться вере, жарко и ярко пылавшей в душе, но за это топливо для деятельной, истовой жизни приходилось платить, и недавно Кор Фаэрон отдал долг с ужасной лихвой.

Трясущейся рукой жрец смахнул пот со лба, затем вытер со щек капли другой влаги.

Он отослал своего сына — похоже, отправил на верную смерть.

Хуже того, он лишил мир великого дара Сил.

Проповедник возненавидел судьбу за то, что божества сделали его Носителем Слова. Подумав о титуле, он усмехнулся, но невесело, с горечью. Это наречение явилось к нему в бредовом сне, на десятый день изгнания, когда Кор Фаэрон сгорал от лихорадки в пустыне. С тех пор книги, украденные из храма, были спасением пастыря — щитом от нападок, доказательством его личности.

Выронив томик из дрожащих пальцев, он встал, потянулся к остальным нечитаемым гримуарам на полке и наугад вытащил один из них. На кожаной обложке виднелись остатки золотого тиснения. Скорее жрец добрался бы до эмпиреев, чем расшифровал название.

Отшвырнув книгу, проповедник схватил другую, но и она выпала у него из рук. После этого, охваченный внезапным порывом, Кор Фаэрон принялся выбрасывать содержимое шкафа-сундука на пол. У его ног выросла груда томов.

При виде мятых страниц и треснувших корешков пастырю вспомнились старинные гравюры с еретиками и мучениками, привязанными к столбам. Над дровами вокруг них вздымалось пламя, выжигавшее грехи из плоти.

Оглядевшись, жрец неверной рукой потянулся за масляной лампой. Он посмотрел вниз, на труды неизвестных авторов, и распрощался со всеми надеждами и замыслами.

1 13 1

С верхней палубы донеслись какие-то неразборчивые крики. Проповедник не обратил на них внимания: с самого начала уединения он игнорировал любые внешние шумы. Пусть рабы и новообращенные делают что хотят, на все воля Сил. Кор Фаэрон отпускал паству, как отпустил Лоргара в пустошь, к неизвестному жестокому уделу.

При мысли об ученике скорбь жреца усилилась вдвое — он осознал, что потерял не только веру, но и единственное существо, в котором нашел беспримесную религиозную страсть и понимание. Теперь никто не прочтет этих книг, ибо в гордыне и тщеславии своем Кор Фаэрон выбросил ключ, врученный ему Силами.

Он подвел их всех. Подвел свою конгрегацию, Силы и их избранного посланника, Лоргара.

В дверь яростно заколотили, но пастырь, игнорируя стук, шагнул к висячей лампе и снял ее с крюка.

Деревянная створка уже тряслась — люди снаружи пытались выбить ее плечами.

Вероятно, рабы. Похоже, солдаты в конце концов бросили проповедника, и теперь невольники стремятся отомстить ему — неправедно, ведь он был лишь сосудом Сил. Кор Фаэрон не дастся им.

Хлипкий замок не выдержал натиска. Часть двери с грохотом вылетела, в проеме возникли Аксата и Найро. Остальные толпились в коридоре позади них.

— Господин! — Командир наемников снес плечом остатки двери.

— Все потеряно, Аксата. Силы оставили меня.

— Лоргар цел, мой господин, — неохотно произнес старый раб. — Наблюдатели заметили его. Он вернулся живым.

1 13 2

Никогда прежде Найро не видел, чтобы у человека так резко менялось выражение лица. Когда они взломали дверь — на этом настоял Аксата, поскольку невольник с радостью оставил бы Кора Фаэрона наедине с тьмой в его душе, какой бы губительной та ни была, — жрец напоминал воплощенное отчаяние. Его грязную физиономию пересекали дорожки слез, текущих из красных, воспаленных глаз. Из-под растрепанной одежды виднелись неровные ссадины на плечах и груди, где пастырь царапал себя. Такие же следы покрывали щеки и лоб.

Скорбь проповедника быстро уступила место неверию, которое перешло в смятение. На долю секунды Найро заметил радость — даже невиданное ликование, — но потом Кор Фаэрон посмотрел на прихожан со слишком хорошо известным им чувством.

С презрением.

— А ты как будто удивлен, — резко произнес Носитель Слова. — Разве Лоргар — не дар Сил? По справедливости его возвратили мне. Благословлены мы, ибо Силы обратили к нам взор свой!

При виде таких стремительных изменений Аксата и Найро переглянулись, пораженные внезапным возвращением прежнего Кора Фаэрона. Раб хотел указать, что сам жрец только что готов был сдаться, но не успел: пастырь зашагал к ним, на ходу поправляя рясу, и стражник отошел в сторону, пропуская его. Могло показаться, что ничего особенного не произошло, что они, как тысячу раз до этого, нашли проповедника за изучением книг и записью наблюдений.

— С дороги, — бросил Кор Фаэрон не сразу посторонившемуся невольнику.

Коридор за дверью был узким, и толпе верующих пришлось отступать вверх по ступеням. Они хлынули на освещенную палубу, как вода, откачиваемая помпой; снизу неудержимо надвигался проповедник. Аксата, поднявшись следом за ним, указал через плечо пастыря на силуэт в озаренной звездами дали.

За Лоргаром уже выслали фургон, и сейчас он поднимался на борт. Караванщики молча смотрели, как машина разворачивается и едет обратно к мобильному храму, взрыхляя толстыми колесами непрестанно движущийся песок.

1 13 3

Ожидая прибытия фургона, паства теснилась у борта, но Кора Фаэрона все уважительно обходили стороной. Найро вглядывался в лицо проповедника, стараясь разгадать его намерения. Носитель Слова спокойно наблюдал за приближением машины, но, когда транспорт Лоргара поравнялся с кораблем-часовней, раб похолодел: глаза жреца, пусть на кратчайший миг, триумфально сверкнули.

Невольник почувствовал, что мир снова уходит у него из-под ног. Итак, в результате бунта пастырь станет лишь более могущественным и фанатичным. Неважно, что теперь под началом Аксаты гораздо меньше солдат: с возвращением аколита Кор Фаэрон снова получит неограниченную власть. И все же раб не мог огорчаться, что Лоргар выжил. Посмотрев вниз, он разглядел послушника с кожей, загоревшей на солнце, но не красной и не покрытой волдырями, чего следовало бы ожидать после столь долгого пребывания в пустыне без защиты. При виде отрока Найро не просто исполнился радости, вновь обретя союзника, но по-настоящему воспрянул духом.

Лоргар легко перепрыгнул с фургона на трап мобильного храма. Он по-прежнему держал булаву, древко и оголовье которой, как и рука аколита, потемнели от засохшей крови. Такие же пятна покрывали грудь послушника; там, где по ней ручьями стекал пот, виднелись полосы золотистой кожи. Забравшись на палубу, отрок встал рядом с Кором Фаэроном и слегка поклонился.

— Исполнено, мой господин, — сказал он. — Я не пощадил никого.

В ответ на это заявление рабы и наемники возвысили голоса в бессловесных хвалебных кличах. Кор Фаэрон вперился взглядом в Лоргара, и Найро заметил в поведении аколита крошечный признак перемен. Тот не отвел глаз, а встретил взор пастыря, словно намекая на непокорность. Кажется, проповедник тоже понял это: почти неуловимо кивнув, он отступил на шаг.

1 13 4

В тот же миг Кор Фаэрон словно бы заметил, что сжимает в руке книгу. До сих пор Найро не обращал на нее внимания, но, похоже, пастырь держал этот же томик, когда верующие вломились к нему в каюту. Невольник и жрец одновременно узнали произведение.

«Откровения Пророков». Святейшая книга Колхиды.

Кор Фаэрон поднял ее, словно знамя, показывая всем прихожанам на корабле-часовне и за его пределами.

— Силы изъявили мне свою Волю! — провозгласил он. — Истина открылась — они благословляют наше дело. Лоргар возвращен к нам как один из Верующих, служитель Слова!

— Служитель, мой господин? Не раб? — переспросил аколит так тихо, что Найро не услышал бы его, если бы не стоял совсем рядом.

Отрок посмотрел на пастыря, затем на том в его руке, как будто задал безмолвный вопрос, неясный старому невольнику. Кор Фаэрон, кажется, понял, в чем дело: на секунду прервав речь, он посмотрел ученику в глаза и с едва заметной неохотой опустил голову. Впрочем, тут же проповедник закивал гораздо неистовее — очевидно, в голове у него оформилась какая-то важная мысль. Он заговорил снова, медленно и взвешенно, как будто для выразительности, однако Найро понимал, что на самом деле жрец еще не избавился от колебаний. Обращался он словно ко всем сразу, но не отводил взгляда от Лоргара.

— Я упоминал, что близок час испытаний. Пройти их должен каждый из нас, будь то господин, раб или новообращенный… или аколит. Наши сомнения проявились, наши враги — как зримые, так и духовные — стали известны нам. Силам не нужны слабые; божества вознаграждают могучих. Как мне открыли путь к Истине, когда я бродил по беспощадным пескам, так и Лоргар, выйдя под бессмертный взор свыше, показал, на что способен, и закалил свою веру в крови врагов.

Кор Фаэрон преодолел неуверенность, его голос снова звучал властно. Пастырь выбросил руку с книгой в сторону ученика; тот секунду глядел на нее с недоуменным удивлением, после чего принял томик.

— Мне недвусмысленно дали понять, что отныне передо мной иная дорога. Моя прежняя задача выполнена. Хотя я останусь вашим наставником в вопросах религии, Силы даровали нам другого посланника.

Проповедник улыбнулся Лоргару, и тот, осознав, что произойдет следом, засветился от счастья. Заразительная радость отрока передалась Найро, но, восторгаясь душой, умом он тонул в отчаянии, понимая, что отныне опасаться влияния Кора Фаэрона на ученика следует еще больше.

Отступив на шаг, жрец преклонил колено перед Лоргаром. Новообращенные и рабы судорожно вздохнули.

— Узрите же нового Носителя Слова!

2 1 1

Стоя под навесом на палубе, Кор Фаэрон оценивающе посматривал то на толпу, собравшуюся в тени передвижного храма, то на Лоргара за кафедрой. Очередное племя Отвергнутых, зачарованное речами аколита, взирало на него снизу вверх, вслушиваясь в написанную им самим проповедь.

Восемью днями ранее, передавая ученику титул Носителя Слова, пастырь исходил из настоятельной необходимости, близкой к отчаянию. Теперь же, вспоминая тот момент, жрец видел в случившемся волю Сил, вдохновивших его на такое решение. Оно принесло немало выгод, самая очевидная из которых заключалась в том, что люди повиновались Лоргару с гораздо большей охотой, чем Кору Фаэрону. Еще ни одна живая душа не осталась глухой к словам аколита и безразличной к его истовости и вере. И, хотя караван избегал лишних встреч с посторонними, в конгрегацию понемногу вливались люди, услышавшие выступления Лоргара.

Жрец оглядел лагерь. Его паства выросла вдвое с тех пор, как он нашел мальчика: новых прихожан было уже намного больше, чем сбежавших и убитых солдат. Номады присоединялись к пастве со своими фургонами и шатрами, семьями и животными, поэтому управление караваном заметно усложнилось. Впрочем, поскольку все они формально были новообращенными, Кор Фаэрон свалил проблемы с их питанием, размещением и прочими вопросами на Аксату. Капитан счел такую ответственность милостью, хотя жрецу просто требовалось больше свободного времени.

Используя это время, он обдумывал, разрабатывал и воплощал в жизнь свои планы, не заботясь больше о проповедях и духовном здравии прихожан. Лоргар отлично подходил на роль избавителя, был несравненным номинальным вождем. Он, подобно Аксате, видел награду в самом труде. Аколит очень редко выглядел счастливее, чем в те часы, когда стоял перед благосклонной аудиторией, внимающей его вдохновляющим речам, — сильнее его радовали, пожалуй, только разговоры наедине с Кором Фаэроном. Как правило, они обсуждали переведенные Лоргаром отрывки сведений из книг, которые пастырь наконец разрешил ему прочесть.

Одна такая беседа была назначена на эту явь-главную, и аколит спешно произнес последние молитвы, торопясь на встречу с учителем. Уже не господином, но эта маленькая перемена в их отношениях почти не ослабила влияния Кора Фаэрона. Кроме того, Лоргар проповедовал идеи пастыря намного лучше его самого. Он изрекал с кафедры пламенные тирады, но также проявлял сочувствие и участие к простым людям, в отличие от жреца, безразличного к трудностям и мелким невзгодам прихожан.

Вдвоем они спустились в покои Кора Фаэрона. Несмотря на новое положение и обязанности, Лоргар по-прежнему жил вместе с рабами, но большую часть времени проводил в каюте-библиотеке.

Сразу же шагнув к полкам, аколит вытащил и показал наставнику одну из книг.

— Думаю, я целиком перевел ее, — увлеченно заявил парень. Взглянув на том, пастырь увидел знакомые плавные строчки и диковинные иллюстрации. Лоргар продолжал быстро говорить: — Других таких в библиотеке нет. Перепробовал все языки и диалекты — даже близко не то. Пришлось расшифровывать с чистого листа. Похоже, как бы странно это ни прозвучало, ее написали не люди.

— «Не люди»? — нахмурился Кор Фаэрон.

— Изображения, отсылки, все реалии, представленные в тексте… совершенно нечеловеческие. — Пыл аколита угас, он криво улыбнулся. — Вообще мне кажется, что это или сборник стихов, или пособие по кулинарному мастерству.

— Пособие по?..

— Да, вот так, — пожал плечами Лоргар. — Возможно, я ошибся: текст не слишком вразумительный. Надо еще поработать над переводом, но эта книга вряд ли прольет новый свет на Истину.

2 1 2

Аколит сел на койку, и пол скрипнул — отрок продолжал невиданно быстро расти и теперь возвышался даже над Аксатой. Проявляя колоссальный аппетит, он насыщал громадное тело едой, тогда как знания из книг и уроков пастыря питали его не менее внушительный интеллект.

Отрок вздохнул.

— Ты чем-то обеспокоен? — вроде бы небрежно спросил Кор Фаэрон, хотя ему меньше всего хотелось, чтобы Лоргар озаботился каким-нибудь делом. Ученик имел обыкновение искать ответы на вопросы, которых другие люди даже не задавали, и всякий раз, когда он так томился, у наставника прибавлялось работы.

— Я не уверен, что нужно Силам, — откровенно сказал послушник. Опершись локтями на колени, он сложил вместе огромные ладони. — Даже обдумав почти каждую фразу из книг в этой библиотеке, я не приблизился к пониманию Истины. Да, я Несу Слово, как делал ты, и у нас все больше новообращенных, но невозможно, чтобы Силы требовали от нас только этого.

Кор Фаэрон промолчал, сознавая, что сейчас не время высказывать предположения. По хорошо знакомому выражению лица Лоргара пастырь догадался, что тот размышляет и ход его мыслей нельзя прерывать.

— Думаю, я… мы что-то упускаем. То, что нам нужно, кроется не в книгах. Возможно, среди светил.

— Ты познал искусство наблюдений неба, назубок знаешь каждую главу «Книги писаний неземных».

— Да, еженощно мы чертим схемы созвездий, ищем знамения от Сил. Но что они говорят?

— Ничего, — признал Кор Фаэрон. — Их взор обращен не к нам. Силы — бессмертные создания, но они не тратят время на недостойных. Преступления Завета, сгубившего истинную веру, отвратили божеств от Колхиды.

— И как же мы вновь разожжем пламя веры, мой учитель?

— Тяжким… — Пастырь осекся, заметив рассеянный отсутствующий взгляд аколита. Казалось, он смотрит куда-то сквозь стену. — Ты меня слушаешь?

Лоргар отозвался не сразу, и Кор Фаэрон подавил желание повысить голос, криком вывести парня из прострации. Тот сидел абсолютно неподвижно, лишь губы слегка шевелились.

— Что ты шепчешь? Громче!

— Внемли, отец… — Пастырь скривился от такого обращения. Лоргар часто опускался до подобной фамильярности, когда забывался. — Внемли музыке.

Кор Фаэрон прислушался, но не уловил никакой мелодии, только привычные шумы корабля-часовни: велась подготовка к переходу, который продлится до начала дремочи. Прекрасно зная, что Лоргар обладает уникальным слухом — то же самое относилось к остальным его чувствам и многому другому, — жрец открыл окно. Нет, струны не дрожат, флейты не поют.

— Ничего не слышу, парень, — отрезал он, но тут же понял, что аколит по-прежнему глядит в никуда, как под гипнозом. Сознание Лоргара покинуло каюту.

2 1 3

Вдруг аколит издал хриплый вопль и откинулся на спину. Деревянная рама треснула под его весом, парень рухнул на пол вместе с обломками койки. Зрачки Лоргара расширились от шока, он сдавил виски ладонями и взревел; в тесной каюте рык получился оглушительно громким. Ошеломленный пастырь повалился на палубу, зажимая уши, — от мощного звукового удара у него закружилась голова.

Приоткрыв глаза, в которых плясали какие-то пятна, Кор Фаэрон увидел, что его подопечный с безумно блуждающим взглядом переворачивается с боку на бок, открывая и закрывая рот, словно рыба на берегу. Жрец еще не опомнился, в ушах у него звенело, но он подполз к страдающему ученику и ласково коснулся его рукой. При виде спазмов и конвульсий, терзающих Лоргара, у пастыря сдавило грудь и стиснуло горло.

— Тише, тише, — просипел Кор Фаэрон. Охваченный паникой, он изо всех сил вцепился обеими руками в огромную кисть аколита, надеясь, что тот ощутит касание даже сквозь непрерывные судороги.

Приступ закончился так же внезапно, как и начался. Резко сев прямо, Лоргар еще несколько секунд буравил глазами металлическую переборку. Затем он повернул голову и посмотрел прямо на жреца.

— Я услышал и узрел, отец! — провозгласил парень.

— Силы? — Выпустив руку ученика, пастырь чуть отодвинулся. — Они общались с тобой?

— Мне явилось видение. Я услышал и узрел Истину. — Аколит поднес ладонь к уху, как будто прислушиваясь: — И песня все продолжается.

— Что за песня?

— Мелодия эмпиреев, всего пространства и времени. Ее напевает себе Вселенная.

Кор Фаэрон взглянул на Лоргара с тщательно скрываемым подозрением: его встревожило такое развитие событий. Аколит, несомненно, подвергся какому-то воздействию, но пока жрец сомневался, что дело в прямом вмешательстве Сил.

— Отдохни, — велел он парню.

Пастырь взял со столика и передал ученику кувшин с водой. Приложившись к нему, как к кружке, Лоргар в два приема выпил содержимое.

— Прекрасно, — произнес аколит, обратив на Кора Фаэрона фиолетовые глаза с золотыми искорками в зрачках. — Грядет Единый. Он станет концом и началом всего.

2 1 4

После дальнейших уточнений — аккуратных, поскольку, несмотря на физическую мощь Лоргара, темпераментом он часто напоминал нервного подростка, — ученик пояснил, что видел существо, окутанное сиянием золота и звезд, спускавшееся из эмпиреев на орлиных крыльях.

— Что же это значит? — спросил аколит. — Не встречал ничего подобного ни в Посланиях, ни в Наблюдениях. Точно не пятый пророк, верно?

Кор Фаэрон почесал подбородок и, шагнув к двери, крикнул рабам, чтобы принесли еще воды и вина. Получив таким образом время на размышление, он перебрал варианты. Их оказалось мало, и ни один не понравился жрецу.

— Небывалый случай, — наконец признал он. Лоргар хотел что-то ответить, но пастырь, услышав шаги в коридоре, жестом остановил его. — Пока молчи об этом.

Ученик как будто собирался возразить, но передумал, наткнувшись на пристальный взгляд пастыря. В дверь постучали — одна из невольниц принесла кувшин тепловатой воды и бутылку ланансанского красного. Отпустив женщину, Кор Фаэрон подал аколиту воду, которую тот снова выхлебал двумя жадными глотками.

Налив себе вина, жрец отпил немного и, собравшись с мыслями, продолжил:

— Если уж мы не можем разобраться в этом необычайном событии, Верные тем более придут в замешательство. Нам не к месту порождать слухи и домыслы: мы — посланники Истины, ты — Носитель Слова. Что ты сейчас скажешь людям? Сначала нужно однозначно понять, о чем хотели сообщить нам Силы.

Не дожидаясь, как Лоргар отреагирует на столь неопровержимый довод, пастырь добавил:

— Возможно, это совпадение, но нельзя игнорировать факт, что ты перенес видение в тот же вечер, когда заговорил о знаках свыше.

— Не «перенес», — быстро возразил ученик. — Оно было упоительным.

— Ты бился в мучениях.

— Ну да. — Аколит выглядел пристыженным, словно его застали за греховным занятием. — Видение было нестерпимо болезненным, но столь же бесподобным. К тому же я познал музыку сфер. Такая дивная мелодия…

— Музыка звучит до сих пор? Какая она? Раньше ты слышал ее? Когда ты падал, случаем не ударился головой?

— Да, чудесная, нет, нет. — Лоргар недовольно взглянул на пастыря, и у того защемило в груди. — По-твоему, я что-то скрывал от тебя?

— Я не знаю, что думать! — с чувством произнес Кор Фаэрон и разом опустошил бокал, чтобы скрыть переполнявшую его досаду. Ученик нуждался в его наставлениях, так будут ему наставления. — Но мы знаем, что тебя ждет великий удел. Я считаю — таково мое предварительное мнение, — что в видении ты узрел самого себя. Ты грезил наяву, и тебе явилось предвестие грядущего. Внутреннее откровение.

— Как Тезену на склонах горы Ашаск?

Жрец попытался вспомнить эту притчу, но он не обладал исключительной памятью Лоргара. Разумно было предположить, что аколит прав: тот мог наизусть процитировать любую книгу.

— В некотором роде, — уклончиво ответил Кор Фаэрон. Он не прекращал размышлять и заговорил, так только нашел нужные слова, будто бы принесенные извне, родившиеся из беспримесной мудрости Сил: — Сегодня ты оплакивал невнимание божеств, и они ниспослали тебе видение. Предполагаю, что оно должно воодушевить тебя, а не просветить. Возможно, тебя побуждают к действию — показывают, кем ты сможешь стать, если приложишь нужные усилия.

— К чему?

Пастырь помолчал. Он долго планировал этот разговор и столь же долго не понимал, как сумеет добиться своего, но сохранял полнейшую уверенность в успехе. Именно ради этого проповедника когда-то направили к мальчику, но до сих пор Кор Фаэрон только намекал на то, чего желает для приемного сына. Неужели время пришло?

— К вопросу с Заветом, Лоргар. Ты — светоносец, тот, кто оттеснит тьму и очистит святотатцев. Носитель Слова должен стать главой Завета, первосвященником Верных Богу.

2 1 5

Сердце жреца заколотилось в ожидании ответа, но боялся он напрасно. Лоргар размышлял всего пару секунд, после чего кивнул, излучая мощь и решимость:

— Да будет так. Мы отправимся в Варадеш.

— Сейчас? — с нескрываемым восторгом спросил Кор Фаэрон.

Он был готов к противостоянию со своим прежним орденом — давно предвкушал это столкновение, мечтал о нем каждый день с начала изгнания. Пастырь сознавал, что получит только один шанс сместить обидчиков, и восстановить справедливость предстояло новому Носителю Слова. Но жрец больше не претендовал на власть над Лоргаром; он не мог просто скомандовать ученику идти к Священным минаретам Города Серых Цветов.

Аколит приковал жреца к месту взглядом фиолетовых глаз:

— Не сейчас, но скоро. Многие отвечают на наш зов и еще больше ответят в будущие дни.

— Ты хочешь повести в Варадеш армию? — Кор Фаэрон представил, как городские стены и башни его врагов рушатся под натиском рати Лоргара.

— Я принесу туда новое кредо, Истину Единого.

— Но кто внемлет твоему Слову? Пара дюжин кочевников, встречные караванщики? Подобный сброд не пробьется через укрепления Святого города.

— Я знаю, кто готов выслушать меня. — Лоргар неотрывно, пронзительно смотрел на пастыря. — Невольники. Целое воинство душ, ждущих избавления. В двух днях пути отсюда шахты Тарантиса, начнем с них.

— Освобождать рабов от ярма, возложенного на них Силами? Это кощунство. Не должно… — Жрец запнулся и умолк под непоколебимым взором ученика.

— Я — Носитель Слова, Посланник Истины. Пусть же не пять тысяч кулаков застучат по вратам Варадеша, но пятьсот тысяч голосов сплетутся в молитве, что отопрет засовы.

На подобное заявление Кор Фаэрон ничем не смог возразить, ибо Лоргар изрек его голосом, в коем звучала Воля Сил.

2 2 1

Выше уровня земли находилась лишь малая часть Тарантиса, знаменитого своими тезенитовыми копями. Поселение, в основном вырытое в земле, как и шахты, располагалось под твердым песчаником и гранитными скалами захолустного края, называемого Медной Плитой. Из пустыни виднелись только темно-красные стены городка, но поток тяжелых фургонов, преодолевавших путь в сто сорок километров между рудником и Варадешем, указывал дорогу к Тарантису задолго до того, как на горизонте возникали эти укрепления.

В нескольких милях от ворот со стрельницей тянулась цепочка сторожевых башен. Как только караван пастыря приблизился к ним, из двух придорожных бастионов выслали колонны бронемашин — похожих на тысяченожек транспортов с эффективными паровыми двигателями. Секретом их создания владел Завет, что наряду с прочими драгоценными тайнами обеспечивало ему превосходство над неприятелями.

Боевая техника ползла через дюны на десятках маленьких гусениц, решетчатые корпуса щетинились турелями с копьепушками. Найро наблюдал за машинами с растущим беспокойством — их черные знамена с пылающей книгой, символом Завета, пробуждали в старике неприятные воспоминания о церкви, сделавшей его невольником.

— Аксата, подготовь воинов, — распорядился Кор Фаэрон с кафедры проповедника. — Караван — в боевой порядок.

Члены экипажа флажками и дудками подавали сигналы другим транспортам подтянуться к мобильному храму. Вооруженные солдаты строились вдоль планширей, занимали позиции за копьеметами. На бегу они размахивали локтями, и Найро приходилось увертываться, чтобы его не сбили с ног и не затоптали. Пока экспедиция добиралась до Тарантиса, число новообращенных возросло благодаря двум случайным встречам с кочевниками.

Всадники-номады и колесницы неслись у бортов передвижной церкви, вздымая клубы песка. Наездники обменивались странно звучащими криками и пронзительным свистом. Весь караван, окруженный внешним кольцом из наземных яхт и солнечных экипажей, двигался навстречу стражникам Завета в темпе корабля-часовни, рассекавшего бархан.

Когда между формированиями осталось меньше полукилометра, от строя тарантисцев отделились два грузовика, над церковными стягами которых развевались длинные зеленые вымпелы переговорщиков. Повинуясь жесту пастыря, Аксата скомандовал остановить мобильный храм, однако патрули продолжали кружить рядом с ним, как серебристые орлы, охраняющие гнездо. На топе мачты подняли ответный зеленый флажок.

Грузовики, застыв в сотне метров от корабля-часовни, изрыгнули взвод солдат в простых серых рясах аколитов под бронзовыми пластинчатыми доспехами. Вооружение стражников составляли трезубцы и копья. Под их наконечниками, сверкавшими на последенном солнце, были закреплены громоздкие пулевики. У каждого бойца имелся переносной навес — два раздвижных шеста на спине с растянутым между ними куском ткани, — отбрасывающий тень на покрытую шлемом голову.

Вслед за ними высадилась женщина в изящной броне, украшенной золотом и рубинами. В одной руке она держала обнаженный тальвар, мерцавший разрядами энергии, в другой — старинный пистолет. Из ранца, цеплявшегося за ее спину подобно крабу, тянулись вдоль конечностей щупальца полуорганического экзоскелета.

Найро никогда раньше не видел столько археотеха за один раз. Стоявшая рядом Аладас пристально посмотрела на него. В глазах рабыни читалось сомнение.

Бойцы на палубе беспокойно забормотали, но Аксата, рыкнув на них, заставил нерешительные голоса умолкнуть.

Из шлема офицера стражников прозвучал ее голос, усиленный динамиками не менее мощными, чем рупоры мобильного храма:

— Я — стрелок-диакон Халь Аспоа, комендант Третьей башни. Вам запрещено ближе подходить к Тарантису. Если вы не измените курс, вас атакуют. Выживших обратят в рабство за прегрешения против Святой Церкви Сил.

Кто-то сдержанно усмехнулся. Резко обернувшись, Найро уставился на Л’сай.

— А нам какая разница? — сдавленно хихикая, проговорила женщина. — Надеюсь, хоть они вздернут Кора Фаэрона.

— Если что, нам гореть вместе с новообращенными, — напомнил ей старый невольник, обрывая веселье.

2 2 2

Пастырь с опаской наблюдал за приближением стрелка-диакона, держа руки на боках кафедры. За офицером следовали ползуны-тысяченожки, их турели с копьепушками вращались, держа на прицеле кружившие рядом эскорты каравана. Делегация остановилась примерно в тридцати метрах от борта, и красный песок накрыло черное пятно теней, отбрасываемых личными тентами.

Жрец включил громкославитель.

— Я — Кор Фаэрон, искатель Истины, Вестник Сил. Ты незаконно распоряжаешься этим свободным краем от имени Завета. У тебя нет морального права препятствовать мне исполнять долг, назначенный свыше!

— Где слуги Святой Церкви Завета, там и ее владения. Поскольку все мы — рукоположенные жрецы Завета, вокруг нас храмовые земли. Кощунственными речами ты не добьешься пропуска. Умолкни, или я оглашу тебя еретиком!

— Можешь попробовать, Неверная!

Переговоры зашли в тупик. Противоборствующие священники несколько секунд взирали друг на друга, пока Кор Фаэрон не заметил какое-то движение на палубе. Лоргар, поднявшись из темного трюма, обратился к пастырю:

— Дай мне поговорить с ними. Позволь им услышать Носителя Слова.

— Нет, — запретил жрец. — Эти неблагодарные создания не заслуживают Истины. Они просто бандиты в рясах! Нет никого омерзительнее людей, которые изменили Силам, но притворяются их защитниками!

— Я могу переубедить…

— Нет! Лоргар, ты должен извлечь важный урок из того, что случится тут. Проповедь — это оружие нападения. Мы должны принять, что обращение кого-либо в твою веру — акт духовного насилия. Никто не приходит к Истине по легкому пути. Никто поначалу не внимает Слову добровольно. Лишь страданиями плоти очищается душа. — Кор Фаэрон снова подключил рупоры: — Кощунствуешь здесь ты, варадешская карга! Убирайся из этого края, или я обрушу на тебя ярость Сил!

Аколит хотел возразить отцу, но не успел — стрелок-диакон Халь Аспоа вынесла свой приговор.

— Ты обвиняешься в ереси, тяжелейшем из грехов! — провозгласила она, пока из змееподобных транспортов выбирались все новые солдаты со злобно гудящими электрокопьями. Телохранители офицера направили оружие на мобильный храм, сама она прицелилась из пистолета в Кора Фаэрона. — Я очищу твое тело, судьбу же души определят Силы!

Пастырь скорее ощутил, чем увидел рывок Лоргара. Аспоа выстрелила, но через долю мига после дульной вспышки юный великан отразил поток фазированных частиц, вскинув на его пути фрагмент решетчатого настила. В другой руке Носитель Слова сжимал булаву, сработанную им перед погоней за мятежниками.

Шеренга церковников дала залп, над планширем засвистели пули. В ответ затрещали карабины и запели луки новообращенных.

Подобно дискоболу метнув решетку в отделение стрелка-диакона, Лоргар свалил двоих солдат, после чего спрыгнул за борт.

2 2 3

В броню передвижного храма врезались потрескивающие пики из копьепушек; снаряды оставляли на ней рытвины, детонируя с оглушительным грохотом. Пригибаясь за обшитой металлом стойкой, Найро смотрел на поле боя через отверстие от заклепки, вздрагивая при каждом перестуке осколков. Как и во время схватки с бунтарями, Лоргар выказывал нечеловеческое проворство и мощь. Эта картина лишний раз напомнила пораженному рабу, что Носитель Слова — не смертный муж, а посланник Сил. Он застиг врасплох стрелков-аколитов, не ждавших, что неприятель покинет относительно защищенный корабль-часовню. В самом деле, обычный человек вряд ли дерзнул бы высунуться под пули и снаряды.

Поэтому солдаты Завета отреагировали на атаку великана лишь через пару секунд, когда тот уже мчался к стрелку-диакону, вздымая ударами ног красные вихри. Офицер выпалила в противника, но промахнулась — его окутывало целое облако песка и пыли.

Стражники бросились на Лоргара, и он взревел, будто сам Кхаан при Падении Нашеша. Опустив громадную палицу, Носитель Слова вбил в землю ближайшего солдата, пока искрящие трезубцы бессильно отскакивали от его кожи, опаляя рясу. Снова взмахнув булавой, проповедник размозжил двум неприятелям головы в шлемах.

Хотя Найро не особенно разбирался в ратном деле, он достаточно долго наблюдал за Аксатой и другими бойцами, чтобы понять: Лоргар дерется бездумно, непрофессионально. Стрелки-аколиты быстро окружили его и принялись колоть трезубцами, целясь в ноги, чтобы повалить великана. Парень сдерживал их лишь благодаря своим поразительным дарам: телосложению, быстроте и силе. Каждым неистовым выпадом он отбрасывал врагов, но церковники удар за ударом ослабляли его, как трупопсы, терзающие быка-крепкоспина.

Рано или поздно Лоргару нанесут серьезную рану.

Похоже, Аксата подумал о том же: в миг, когда жуткая мысль возникла в голове раба, капитан спрыгнул на песок и криком приказал новообращенным следовать за ним. Воины ринулись навстречу шквалам огня, подгоняемые тревогой за судьбу своего духовного вождя. Позади них, на борту корабля-часовни, грохотали копьеметы и звенели луки Братства Стрельцов, занявшего позиции на площадках мачт.

Оглушительные залпы бронированных ползунов на мгновение стихли: артиллеристы, ошеломленные внезапной контратакой, не успели прицелиться в противников, сблизившихся с пехотой Завета. В бортах машин распахнулись люки, и свежие отделения церковников хлынули наружу, готовясь обойти с фланга новообращенных, которые рвались в центр неприятельского строя.

Растолкав стрелков-аколитов, Носитель Слова подступил к их командиру. Аспоа, отбросив пистолет, перехватила тальвар обеими руками и первым же взмахом наискосок почти разрубила колесную ось, служившую древком булавы Лоргара. Выпустив оружие, тот впечатал кулак в лицо диакона, одним ударом расколов забрало шлема и череп; голова женщины так резко дернулась назад, что сломалась шея.

Когда церковники перенесли огонь с корабля-часовни на поверхность, Найро робко высунулся над бортом. Он увидел, что со стороны более удаленной башни к полю битвы движется третья крупная машина.

Скоро Лоргара и новообращенных задавят числом.

2 2 4

Вцепившись в края кафедры, пастырь с растущим беспокойством наблюдал, как облаченные в рясы головорезы Завета медленно охватывают кольцом солдат Аксаты. Машины церковников перенесли огонь на солнечные яхты и патрульные фургоны, не позволяя маневренной технике каравана прийти на помощь. Лоргар и его товарищи увязли в рукопашной с церковниками, поэтому артиллеристы ползунов-тысяченожек, как и канониры мобильного храма, выбирали другие цели, боясь зацепить своих.

Носитель Слова дрался как мог, орудуя двумя трофейными электрокопьями, но при всем величии его ума и красноречия, при всей грозной физической мощи и проворстве, дарованном Силами, он был неуклюжим бойцом, а в толпе врагов и друзей ему не удавалось размахнуться.

Уже дюжина новообращенных распласталась на песке, мертвые или истекающие кровью. Хотя вдвое больше стрелков-аколитов пали от рук Лоргара или караванщиков, перевес оставался на стороне Завета. Когда прибудет транспорт из третьей башни, разгром последователей Кора Фаэрона станет почти неизбежным.

— Ну уж нет, — прорычал жрец себе под нос. Возвысив голос, он обратился к Верным, что еще оставались на палубе: — Ну уж нет, братие и сестрие! Слава Сил не погибнет сегодня, на каком-то безымянном клочке песка и грязи! Если мы не упустим свой шанс, божества помогут нам. Все это — часть испытания, и мы должны преодолеть каждую трудность! Проклятие ждет того, кто даст сгинуть нашей мечте! В преисподнюю отправятся души тех, кто предпочтет спасти свою шкуру, а не принести Истину неверующим!

Пастырь распалил себя, его неуверенность сменилась праведным пылом. Он буквально слетел по лестнице с кафедры. Напоенный животворной энергией Сил, вдохновленный видом Носителя Слова, который сражался в окружении врагов, Кор Фаэрон огляделся в поисках оружия. У борта лежал раненый солдат — женщина в рясе, покрасневшей от крови. Рядом с ней валялась длинноствольная фузея. Подхватив мушкет, жрец вскинул его над головой и пристально оглядел рабов на палубе:

— Если хотите стать посланниками Истины, будьте готовы пасть за нее!

С этим Кор Фаэрон бросился к трапу и начал спуск, не проверяя, следует ли за ним кто-нибудь. Неважно, ждет его победа или поражение, — на все воля Сил.

2 3 1

Найро непроизвольно шагнул за пастырем, но кто-то схватил его за руку. Резко обернувшись, старик увидел Л’сай, смотревшую на него широко распахнутыми глазами.

— Пусть сами умирают, — настойчиво произнесла невольница, выпустив его. — Пусть перебьют друг друга.

Помедлив, бывший учитель оглядел палубу. Несколько десятков рабов наблюдали за ним и Л’сай, ожидая, какое решение они примут. Затем он повернулся к дюнам, где не утихал круговорот схватки, и Кору Фаэрону, который целеустремленно приближался к хаосу сражения. Пастырь не ведал сомнений, так неужели Найро чем-то хуже его?

— Зачем тебе отдавать жизнь за жреца? — спросила Л’сай, подумав, что разгадала мотивы старика. — Он для нас ничто!

— Не за жреца. — Невольник перевел взгляд на великанский силуэт Лоргара. Проповедник как раз насадил одного из стрелков-аколитов на электрокопье и поднял тело в воздух. — За него.

Лицо женщины исказилось, словно от боли. Покачав головой, она обратилась к товарищам:

— Даже если мы уцелеем сегодня, этим дело не кончится. Церковь Завета не спустит нам оскорбления. Еретиками они назовут нас, обрекут на судьбу худшую, чем рабство. На медленную смерть от рук истязателей и палачей-диаконов. — Выражение лица Л’сай изменилось — ее посетила более коварная мысль: — Лучше всего помочь бойцам Завета, показать нашу преданность Церкви Варадеша!

— Нет, — отрезал Найро. Он заговорил тихо, но быстро, подгоняемый нетерпением — понимание того, что каждая секунда промедления может обернуться гибелью, сдавливало ему сердце: — Нет, мы не поступим так, ведь над нами властны Силы, а не Завет. Можете как угодно относиться к земной жизни и ее законам, но божества существуют, и сегодня они будут судить нас. Кор Фаэрон прав — мы ходим под их взором. Узрите же Лоргара! Узрите же Носителя Слова, ниспосланного нам Силами. Подумайте не о нынешнем дне, но о днях грядущих и спросите себя: за что стоит драться, даже умирать?

Л’сай заступила ему дорогу к лестнице, но старик оттолкнул женщину и, нагнувшись, подобрал с палубы потерянный кем-то разводной ключ. Другие невольники тоже принялись искать среди тел и луж крови товарищей что-нибудь, способное сойти за оружие, или забирать снаряжение с трупов новообращенных.

— Кем ты себя возомнил? — презрительно усмехнулась Л’сай. — Для всех ты просто раб.

— Я не раб. У меня есть имя, и он знает его, — возразил бывший учитель, взирая на Лоргара. Воздев разводной ключ, словно легендарный золотой клинок самого Пира Олурия, старик воскликнул: — Я — Найро!

2 3 2

Где-то через десять биений сердца — десять ударов, сотрясающих грудь, в которой пылали легкие, — старый невольник осознал, что поступил весьма опрометчиво. Вокруг него свистели пули, со всех сторон падали рабы, сраженные дротиками и снарядами, ключ в руке казался немыслимо тяжелым. Раб с трудом передвигал подгибающиеся ноги по вязкому песку, стараясь пробраться по барханам в самую гущу битвы.

Отыскав взглядом Носителя Слова примерно в сорока метрах впереди, Найро пригнул голову и двинулся туда, игнорируя свистящий шепот стрел и крики спутников, жутко обрывавшиеся на полуслове.

Он спотыкался, наступая босыми пятками на острые камни и осколки снарядов. В какой-то момент справа от него разорвался фугас, и ударная волна швырнула невольника наземь, ошеломив его жаром и грохотом.

Стиснув зубы, Найро поднялся — он твердо решил, что погибнет, только стоя на ногах.

«До чего же смешно, — фыркнула некая часть его личности. — Ты просто учитель. Раб. Ты умрешь здесь неоплаканным».

Эта мысль подстегнула старика. Он осознал, что сегодня его жизнь имеет смысл — больший, чем затворнические труды в академии, и уж точно больший, чем полировка, шлифовка и прочие работы на борту корабля-часовни.

Найро видел, что тело Лоргара испещрено порезами, одеяния превратились в лохмотья, а руки и обнаженная грудь залиты багряной влагой.

Но он продолжал сражаться.

Великан, которого прикрывали с боков Аксата и еще несколько Верных, пронзал и сбивал с ног всех, кто выходил против него. С начала схватки прошли считанные минуты, но движения Лоргара уже стали более ловкими, его выпады — менее безоглядными. Он расчетливо проводил короткие, безошибочно точные удары, выпуская неприятелям кишки наконечниками копий.

Один из транспортников с громыханием направился к схватке. Его экипаж уже не волновало, что наряду с врагами они могут повредить союзникам, — солдаты думали только о том, чтобы сокрушить гиганта, все еще сопротивлявшегося воле Завета.

Перевалив через соседнюю дюну, машина оказалась прямо перед Найро и другими невольниками. Из узких прорезей в корпусе, похожих на смотровые щели в шлемах, на неорганизованную толпу обрушился град мелкокалиберных горящих дротиков. У Хусана занялись волосы, и он повалился наземь, размахивая руками. Гор Даос лишился ноги, отсеченной шквалом пылающих снарядов, что с равной легкостью прожигали мышцы и кости. Л’сай…

Найро не ждал, что женщина последует за ним, но вот она, с похищенной глефой в руках, рычит и завывает, будто зверь, выступая против надвигающегося на них металлического змея. Бросив быстрый взгляд на Лоргара, рабыня устремилась к транспорту.

Пушка в носу ползуна, дохнув алхимическим огнем, мгновенно обратила Л’сай и еще трех рабов в клубы пара и шипящие ошметки плоти, разбросанные по месиву охлаждающегося стекла.

Гибель женщины поразила Найро, как удар ножом в брюхо.

Ощущение не исчезло, и что-то влажное потекло у него по животу. Опустив глаза, невольник понял, что действительно ранен: из его солнечного сплетения торчал короткий зазубренный дротик. Кровь не останавливалась, и у раба подогнулись ноги.

Он снова рухнул в песок, выронив разводной ключ из дрожащих пальцев. Массивный транспортник грузно поднимался к Найро, изрыгая копоть из выхлопных труб. Бархан трясся и смещался под тяжестью машины, по склону навстречу ей катились лавины песка.

Бывший учитель барахтался на красно-серой дюне, одержимый идеей, что Силы примут его более благосклонно, если он умрет с оружием в руке. Ему вспомнились истории о Пророках — о Паломничестве, кое они совершили в эмпиреи, чтобы добыть свет Истины. Найро отправится туда же или его ждет вечное ничто и мучения в преисподней?

Над рабом навис нос ползуна-тысяченожки. Сквозь смрад крови и обугленной плоти старик уловил запах выхлопных газов и вонь смазки. Через смотровую щель в броне он увидел лицо водителя — тот смотрел куда-то в сторону, даже не подозревая, что его транспорт сейчас раздавит живого человека.

2 3 3

Перед лицом Найро неожиданно взметнулся песок, и о том, что происходило следом, он догадывался только по звукам: грохоту удара титанической мощи и визгу искореженного, раздираемого металла. Утерев с лица слезы и грязь, невольник разглядел, что нос машины разорван вдоль и на месте водителя остались только его ноги.

Уголком глаза раб заметил какое-то движение. Обернувшись, Найро увидел в нескольких метрах великана, который, подобно упавшему метеориту, лежал внутри удлиненной воронки в песке. В пальцах он сжимал две исковерканные и залитые кровью полосы металла; его руки от запястий до локтей покрывали алые обрывки кожи и мяса.

— Лоргар! — Невольник поднялся, забыв об острой боли в животе.

Аколит очнулся, сел с таким видом, словно не совсем управлял собой, и произнес что-то на неизвестном рабу языке. Фраза походила на ругань, но Найро не был точно уверен. Великан отшвырнул куски корпуса, и старик начал неуклюже спускаться к нему по дюне вдоль цепочки кровавых пятен. Услышав какие-то крики, он оглянулся через плечо: Кор Фаэрон, Аксата и новообращенные занимали позиции вокруг поврежденной машины. Когда из открывшихся с шипением люков показались оглушенные солдаты, волна невольников тут же захлестнула их и хлынула внутрь подбитого ползуна.

Покачнувшись, Найро замер в паре шагов от Носителя Слова. Тот, кривясь от боли, попытался встать. Из распоротых сосудов в его руках обильно струилась багряная влага. Великан попробовал сжать кулак, но лишь поморщился — изодранные сухожилия не слушались. Видя, как страдает парень, раб почувствовал укол совести: он очень долго считал Лоргара неуязвимым, но что, если во время порок и избиений тот просто не подавал виду, хотя чувствовал каждый удар?

Носитель Слова, будто моля о чем-то, протянул к Найро изуродованные руки и шевельнул губами в безмолвной просьбе.

2 3 4

Разорвав на ленты свое скромное облачение — короткую грязную тогу из скверно выпряденного льна, — старик забинтовал раны Лоргара. Вокруг по-прежнему ярилась битва.

Парень молча кивнул, его взгляд вновь стал сосредоточенным. Порезы на груди и лице уже покрылись струпьями, кровотечение из сосудов в руках ослабло. Уникальный организм великана исцелялся.

— Зачем? — обратился к нему невольник. — Зачем ты пострадал за меня?

Лоргар ответил на каком-то мелодичном наречии, словно не догадываясь, что Найро не понимает его. Говорил он с неясным выражением лица, но переспросить раб не успел: Носитель Слова бросился вверх по бархану, подхватив на ходу обломок металлической стойки, острый, как копье. Вдруг он застыл, обернулся и впился в старика пронзительным пылающим взором, приковав Найро к месту.

— Мне стоило бы спросить о том же, — произнес Лоргар и помчался в гущу сражения.

Невольник сел, прижимая ладонь к солнечному сплетению. Рана оказалась не такой тяжелой, как он опасался: шок навредил ему больше самого дротика. Затем Найро осознал, что снаряд вытащили из его тела, и увидел зазубренную стрелу среди обломков на месте падения Носителя Слова.

Объяснение было только одно: Лоргар извлек дротик, пока раб накладывал ему повязки. Парень, несомненно, мучился от боли в изрезанных руках, но действовал так быстро, что невольник ничего не заметил и не почувствовал.

— Вот и ответ, — прошептал Найро.

2 4 1

Хотя большая часть Тарантиса находилась под землей, трио бронированных врат в скальном выступе над шахтами производило весьма солидное впечатление. Вокруг каждой пары створок, неуязвимых для простого оружия караванщиков, на поверхности были выстроены независимые друг от друга бастионы из ярко-красного камня и темного металла.

После того как Носитель Слова одолел высланных против него солдат, стражники из остальных башен, сдав территорию захватчикам, отступили в родной город и заперли ворота. Триумф недешево обошелся Верным — погибли два десятка новообращенных и вдвое больше рабов, еще несколько дюжин тех и других получили ранения, причем многих могла спасти только врачебная помощь в госпитале. Кор Фаэрон счел это приемлемой платой за урок, преподанный Лоргару: теперь тот знал, насколько сложным будет противостояние с Заветом.

— Что теперь делать? — спросил Аксата. Он стоял рядом с пастырем и аколитом в тени солнечных парусов пары фургонов, примерно в полукилометре от ближайшего барбакана. — Нам не пробить вход в Тарантис фузеями и копьеметами.

— Возможно, сторожевые заставы будет проще вскрыть, — указал жрец. — Там мы и найдем более мощное оружие.

— А хватит ли нам времени? — не унимался капитан. — У Завета есть средства для… разговоров по воздуху. Уже через два дня сюда придут подкрепления из Варадеша.

На это Кор Фаэрон сумел ответить только злобным взглядом.

Лоргар, погруженный в раздумья, прижимал палец к губам. Глядя на него и Аксату, все осознавали, каким огромным стал Носитель Слова. Он уже на полголовы перерос воеводу, но развитие его уникального тела не замедлялось. Великан сорвал с рук намотанные рабом повязки, но к толстой корке свернувшейся крови, что закрыла его раны по благоволению Сил, присохли длинные клочья ткани. Они трепетали на ветру, словно цветные ленты, рассыпая похожие на ржавчину багряные чешуйки.

— У нас уже есть все, что необходимо, — объявил Лоргар. — Подгоним сюда корабль-часовню.

— Но там нет ничего, что может разрушить скалу, расплавить или расколоть металлические плиты, — возразил капитан.

— Если ты решил таранить ворота, то это глупая идея, — заявил пастырь. — Судно просто развалится, и мы застрянем тут.

— Незачем ломиться в открытые двери, — загадочно произнес Носитель Слова и подал знак экипажу передвижного храма. Многозначительно взглянув на Кора Фаэрона, он добавил: — Иногда голос — самое разрушительное оружие.

2 4 2

Чтобы усилить вещательную систему, подключенную к кафедре, перед мобильной церковью установили дополнительные генераторы и динамики. Теперь от одного треска помех дрожали барханы, поэтому караванщики ждали начала громогласной речи Лоргара на безопасном расстоянии. При нем остались только пастырь и горстка невольников, занятых обслуживанием техники. Среди них был и Найро.

Раб перехватил Носителя Слова по пути к кафедре, пока Кор Фаэрон еще не взобрался наверх. Положив ладонь на громадный бицепс Лоргара, старик кивнул ему:

— Я так и не поблагодарил тебя за то, что ты спас мне жизнь.

— Знаешь, я помню все. — Наклонившись к Найро, великан понизил голос: — Все, что ты когда-либо сделал или сказал мне. Все, что произошло на корабле с той секунды, как я взошел на него. Разговоры слуг, шепоты рабов, то, что в прошлом ты был учителем, и то, чему научил меня… Думаю, теперь мне понятно, почему Кор Фаэрон наказал меня, когда я вызубрил тот текст, не вникая в смысл. Да, я могу восстановить в памяти любые фразы, услышанные с тех пор, как меня нашли в пустыне, но твои слова я запомнил но собственному выбору.

Найро не знал, что на это ответить, и вдруг ощутил сильное беспокойство.

— Мне кажется, Кор Фаэрон предпочтет сразиться и проиграть, нежели добиться победы мирным путем. — Невольник взглянул за борт, на цитадель вдали. — Возможно, он прав. По-моему, даже тебе не удастся убедить стражников открыть ворота: они же видели, как ты обошелся с их товарищами.

— Ты увидишь, Найро, какая хорошая у меня память и какой хороший я ученик. — Он ласково похлопал раба по плечу исполинской рукой. — Я обращусь не к стражникам.

Пока старик смотрел, как великан втискивается за кафедру, Кор Фаэрон вышел на палубу, хмуро посмотрел на невольника и рыкнул, чтобы тот убирался. Прошагав к помещению для рулевого возле борта, жрец поднялся в тень кабины и обратил взгляд на далекую стрельницу. Все, кто находился на борту корабля-часовни, закрыли уши подушечками из тряпок.

С шумом, подобным раскату грома и шипению тысячи змей, Лоргар включил вещательную систему.

2 4 3

— Рабы Тарантиса, внемлите моим словам! Я — Лоргар, Носитель Слова, посланник Сил, вестник Истины. Сегодня я пришел к вам с радостными вестями: божества обратили на вас взор свой! Грядет Единый, тот, кто освободит нас от оков неведения.

Не ярмо и не кандалы держат вас в неволе, но страх, поселенный в сердцах ваших догмами Завета. Церковь сокрыла от вас таинства эмпиреев, спрятала их за обрядами и молебнами на непонятном языке. Экклезиарх и его жречество встали между вами и Силами, закрыли вам дорогу к высотам, куда вы могли бы подняться.

Я не принесу вам Истину, ибо она уже живет в вас. Я, Лоргар, не стану вам спасителем, ибо вы угнетаете сами себя. Каждый, кто сейчас слышит меня, понимает, что моя речь праведна, и знает свое место под взором Сил. Возблагодарите же их за то, что они вложили вам в руки орудия освобождения!

Покажите же свою веру, приверженность делу Единого, и Он снизойдет из эмпиреев, дабы озарить всех нас светом Истины. Для Него не существует хозяев и невольников, ведь Он — вышний господин, и все, обитающие внизу, — слуги Его. Судить вас будут не по вашему положению, но по делам вашим. Вас не отринут за слабость, проявленную в прошлом, но примут за волю, выказанную в настоящем, и то, чего вы сумеете достичь в будущем.

Отмщение мы понесем тем, кто грешит против Единого, но явится Он с милосердием и лаской. В блистающем нимбе Сил будет Он ступать среди нас, даруя нам покой и наполняя смыслом наши жизни.

Я призываю вас совершить лишь то, чего и так жаждут ваши сердца по велению Единого. Он не требует ничего, кроме ваших молитв и любви. Нам нужно избавиться от гнусных жертвоприношений, освободиться от ложного, позорного служения. Церковь должна переродиться, и тогда Колхида вновь обретет величие, в глазах как смертных, так и Сил.

Восстаньте же, восстаньте сейчас, ибо вас зовет вечность! Будьте чисты в вере, храбры сердцем и вручите души свои заботе Единого.

Нам нечего терять, кроме своих цепей!

2 4 4

Лоргар проповедовал весь остаток утреня и дальше, до дремочи долгодня, когда солнце палило сильнее всего. Он не прерывался ни для отдыха, ни для трапезы, лишь изредка отпивал воды из бутылки. Другие караванщики дремали или занимались самыми необходимыми делами — так, новообращенные посменно несли дозор на опустевшем тракте из Варадеша, чтобы не пропустить появления солдат Завета.

Наступила явь-подъем последня. В безоблачном небе висело яркое и жаркое солнце, готовое выжечь волю даже из самой стойкой души.

Услышав, что Носитель Слова замолчал, Найро очнулся от полусна. Раб сидел, прислонившись спиной к мачте с кафедрой; все это время он не снимал подушечек для защиты ушей от рева громкославителей.

Наверху Лоргар всматривался вдаль, прикрывая ладонью глаза от солнца, что сияло почти в зените. Старик проследил за взглядом аколита, так же заслонившись рукой от светила, начинающего клониться к закату. Казалось, сами Силы встречаются с Найро взором. Стену ближайшей стрельницы, обращенную к каравану, по-прежнему скрывала тень, но выглядел бастион как-то иначе.

Осознав, что очертания барбакана изменились и в полумраке что-то движется, слуга невольно вскрикнул.

Своим возгласом он разбудил остальных, включая Кора Фаэрона. Пастырь в развевающихся одеяниях метнулся к трапу, ведущему на крышу кабины рулевого. Взобравшись наверх, он ткнул костлявым пальцем в сторону врат Тарантиса.

— Слава Силам! — воскликнул жрец. — Узрите же, что Истина не ведает преград!

Он был прав.

Из шахт в пустыню текли потоки оборванных созданий, хохочущих и вопящих от счастья. Эти мужчины и женщины в рваном тряпье, с распухшими от голода животами и тонкими, как спички, конечностями, поразительно живо радовались успешному побегу. Десятки их, сотни, затем тысячи вырывались из рудников. Многие падали на песок и молитвенно вздымали руки к солнцу, которого не видели долгими колхидскими годами. Другие бродили по дюнам как оглушенные, безуспешно пытаясь свыкнуться с волей.

2 4 5

Кор Фаэрон быстро заметил тесно сплоченную группу из пяти-шести десятков рабов, шагавших прямо к кораблю-часовне. Разглядев на них доспехи и оружие, захваченное у стражников, пастырь понял, что видит предводителей восстания. Скорее всего, у них имелись иные цели помимо свободы как таковой.

Спустившись на палубу мобильного храма, жрец подозвал Аксату и жестом поманил Носителя Слова. Тот слез с мачты, усталый после выступления — несмотря на сверхчеловеческую выносливость, аколит на время утратил привычную истовость.

— Подготовь отряд для встречи, — приказал пастырь капитану, указав на приближающуюся толпу. — Вынеси им воды и немного еды. О Лоргаре не упоминай, сразу направь их ко мне.

Аксата как будто хотел возразить и взглянул на великана, ища поддержки. Кор Фаэрон воздержался от замечания, четко понимая, что сейчас не время портить отношения с помощником.

Великан покачал головой:

— Делай, как велит Кор Фаэрон. Передай им приглашение, представь их пастырю, но молчи о том, кто я такой. Нам еще не известно, кем они окажутся — союзниками или врагами.

— Несомненно, рабы услышали речь Носителя Слова и хотят служить ему, как и все мы, — предположил капитан.

— Допустим, — быстро отозвался жрец, опередив Лоргара, — но они — народ отчаянный, и кто знает, что руководит ими в нынешних обстоятельствах? Иди же, приведи их к нам.

Когда Аксата отобрал нужных бойцов и отправился с ними через барханы, пастырь отвел ученика в сторону.

— Мудрое решение, — сказал Кор Фаэрон. — Нам нужно единство. Мы своими глазами видели, как опасно разделение лагеря на группировки.

— Верно, и я всегда буду поддерживать тебя, — ответил Носитель Слова.

— Этого мало — нужно нечто большее, иначе волна, поднятая нами сегодня, сметет нас. Отныне мы — лидеры движения, растущего в численности, и окружающие будут завидовать нам. Они попытаются вбить клин между нами, взять то, что мы создали, и извратить в своих низменных целях. Потом Завет присвоит наши достижения, чтобы построить на их фундаменте новую тиранию во имя какого-нибудь недостойного экклезиарха.

Видя, что аколит внимает ему, пастырь развил наступление:

— У нас только одна возможность, всего один шанс низвергнуть разложившееся жречество, и его нельзя упустить. Прольется еще много крови, но Силы не допустят, чтобы подобные жертвы пропали втуне. Вечность станет наградой для тех, кто падет во имя Истины.

— Так что же ты предлагаешь?

— Скрепить узы меж нами. Экклезиарху, духовному вождю Завета, служит архидиакон Варадеша, занятый практическими вопросами. Ты — Носитель Слова, будущий экклезиарх. Тебе нужно назначить меня архидиаконом, Аксату — нашим верховным стрелком-диаконом. Так мы будем встречать всех новоприбывших. Мне — их тела, тебе — их души. Мы станем неразделимыми, неустанными… непобедимыми.

Лоргар улыбнулся:

— Во имя Истины и Единого.

Кор Фаэрон справился с желанием возразить, хотя опасался, что его приемный сын балансирует на грани святотатства. Видения ученика продолжались, усиливались, и Лоргар уже не сомневался, что рождается новая Сила, готовая сокрушить Завет. Возможно, пастырь еще не все выучил об эмпиреях.

— За Истину и Единого, — подтвердил он.

2 5 1

Найро постучал в дверь каюты проповедника. Ожидая ответа, старик глянул через плечо на свою спутницу, Ха Осис, которой тарантисцы поручили говорить от их имени. Женщина была среди тех, кто поднял невольников на восстание, когда приглушенная слоем камня проповедь Лоргара разожгла в них религиозный пыл. Она до сих пор не успокоилась и диким трепетным взором оглядывала коридор.

— Так это святилище, где пребывают в общении Лоргар и Кор Фаэрон, — прошептала Ха Осис.

Слуга просто кивнул: рвение новообращенной одновременно веселило и пугало его.

Тарантисцы выбрались из рудников полтора дня назад, и с тех пор караван, не тратя времени на отдых, углублялся в пустыню, чтобы уйти от возможной погони Завета. К полуобнаженному телу женщины присохла пыль, под сломанные ногти набилась грязь, волосы свалялись от пота и песка. Помыться она не могла: всю имеющуюся влагу берегли для питья.

Кор Фаэрон, открывший им дверь, выглядел так же неопрятно. На щеках, подбородке и голове пастыря отросла щетина, ладони и предплечья покрывали грязные потеки — он полоскал руки в грязной воде. Жрец посмотрел на старика так, словно заметил ползущего по палубе жука, после чего окинул Ха Осис пренебрежительным взглядом.

— Кто там? — спросил из каюты Лоргар. — Впусти их.

— Найро и одна из новых сестер, — ответил Кор Фаэрон, отступив на шаг. На его лице ясно читалось, как раздражен он ролью привратника для бывших рабов.

Носитель Слова сидел в огромном, изготовленном под него кресле возле койки, служившей рабочим столом. Там лежали разнообразные тома и аккуратно сшитые страницы. Бывший учитель разглядел пачку пергаментов, исписанных изящной клинописью, и узнал почерк Лоргара. Еще несколько десятков листов обнаружилось на полках шкафа.

По настоянию пастыря Найро и другие слуги расшили серую рясу аколита символами духовенства, чтобы обозначить его повышение в чине, пусть и без формального рукоположения в Завете. По груди, обшлагам и подолу тянулись алые и лазурные фигуры, но не те, что использовались ортодоксами Варадеша. Эти знаки, придуманные самим Лоргаром, провозглашали его Носителем Слова, вестником Истины и пророком Единого.

Слуга низко поклонился ему, тогда как Ха Осис упала на колени и прижалась лбом к металлическому полу, покрытому растрескавшейся серой краской.

— Прости, что отвлекаю тебя от ученых трудов, Носитель Слова, — начала женщина. Удивленно нахмурившись, великан посмотрел на Найро. Тот пожал плечами, намекая, что не отвечает за поведение тарантисцев. — Мы нуждаемся в твоей милости, глашатай Истины!

— Говори. — Убрав автостило, Лоргар положил руки на бедра. — И встань, пожалуйста.

2 5 2

Ха Осис нерешительно поднялась на ноги, прижимая ладони к простой веревке, на которой держалась ее юбка. У бедра женщины висела палица, прежде принадлежавшая шахтному стражнику Завета, — скорее трофей, чем оружие.

— Из Тарантиса нас сбежало пять тысяч, о мудрые, — сказала она. — Мы уходили второпях, взяли воды и провизии, сколько успели, и теперь страдаем — запасов почти не осталось. Я надеялась, что вы поведаете нам, долго ли еще до конца избранного вами пути.

Аколит вопросительно взглянул на пастыря.

— Два дня, если выдержите темп, — ответил архидиакон Истины. — Мы направляемся в Меассин, где головорезы Завета управляют плантациями хлопка и льна. Десять тысяч рабов стонут под бичом в полях и за станками — сучат пряжу и плетут ткань для богомерзких святош Варадеша. Носитель Слова соберет там добрый урожай.

Тогда Ха Осис в отчаянии вскинула руки.

— Великие вожди, для такого перехода нам не хватит ни пищи, ни воды. — Женщина перевела молящий взгляд с Кора Фаэрона на Лоргара. — Пустыня не прокормит пять тысяч ртов.

— И чего ты от нас хочешь? — огрызнулся пастырь. Он указал рукой на столик с хлебами и кувшинами возле Носителя Слова: — Чтобы мы наворожили еды и вина из нашей скромной снеди?

— Я могу поголодать, пусть недолго, — сказал великан, потянувшись к тарелке.

— Ты ешь много, но не настолько, чтобы хватило на пять тысяч человек, — возразил жрец. — Мы называем щедроты Сил «дарами», но они не достаются бесплатно. Признательность божеств нужно заслужить, преодолевая мытарства и доказывая свою веру.

Печально кивнув, Лоргар убрал руку и посмотрел на Ха Осис.

— Мой архидиакон прав: слабым волей не пройти по этой дороге. Через два дня мы остановимся в Меассине. Там вы будете пить из колодцев, есть с блюд Завета. Пока же разделите остатки припасов, как сочтете нужным. Молитесь и знайте, что делами своими приблизитесь к Истине. Выживут те, кого Силы признают достойными.

Он повернулся к книгам, давая понять, что разговор окончен. Женщина оцепенело поклонилась и зашаркала спиной к двери, бормоча благодарности Носителю Слова за мудрый совет.

2 5 3

Найро, стоявший у входа, поймал на себе презрительный взгляд Кора Фаэрона.

— У тебя еще что-то? — поинтересовался архидиакон.

Слуга хотел узнать, насколько серьезно Носитель Слова говорил о всеобщем равенстве, когда проповедовал идеологию Единого, и решил, что сейчас подходящий момент.

— Лоргар, мы можем поделиться с тарантисцами запасами каравана. Потом кочевники отправятся на охоту… — Он осекся, заметив, что великан сидит неподвижно — только грудь вздымается на вдохе — и смотрит куда-то вдаль.

— Этого им хватит самое большее на долгодень и последень, — заявил Кор Фаэрон. — От болезненных решений не уйти, как и от тяжких испытаний… На что ты уставился?

Архидиакон обернулся, и его враждебность быстро сменилась чем-то вроде скорби. Затем вернулся гнев, и пастырь толкнул Найро за порог:

— Прочь!

— Что с ним?

Кор Фаэрон понизил голос до резкого шепота:

— Он общается с Единым. Оставь нас! И молчи об этом, а не то я наплюю на братскую любовь и повешу твою шкуру на мачту вместо флага!

Перед носом слуги захлопнулась дверь. Через секунду из-за нее донесся низкий приглушенный стон; почти тут же неразборчиво заговорил жрец, успокаивая ученика. Старик в растерянности зашагал по коридору, не зная, что и думать.

2 5 4

Картина мучений такого могучего, такого полного жизни существа, как Лоргар, приводила в ужас. Носитель Слова, плотно зажмурившись и стиснув челюсти, раскачивался на кресле, сжимая виски ладонями. Кор Фаэрон бездумно лепетал какие-то нечленораздельные фразы, надеясь, что аколит услышит их. Пастырь старался хоть как-то помочь великану, поддержать его, но казалось, что Силы загоняют в мозг парня раскаленные гвозди.

«Это испытание, — напомнил себе жрец. — Успеха можно добиться, лишь преодолев невзгоды. Страдания — монеты, коими смертные платят пошлину на дороге к бессмертию».

Охнув в последний раз, Лоргар выпрямился и открыл глаза. Его взгляд по-прежнему был мутным, отсутствующим. Следом аколит расплылся в тонкой улыбке, такой заразительной, что архидиакон невольно ухмыльнулся в ответ. За муки Носителя Слова вознаграждали наслаждением, и в этот раз, похоже, оно оказалось даже сильнее обычного.

Кор Фаэрон взял кувшин, готовясь подать ученику воды.

Великан содрогнулся всем телом, и его душа вернулась в бренную оболочку, привычное место обитания. Пастырь не представлял, на что похожи такие странствия по эмпиреям, а Лоргар, как ни странно, не желал рассказывать о них.

Но сейчас он взглянул на жреца с блеском в глазах. Кор Фаэрон не видел аколита таким воодушевленным с тех пор, как тот решил атаковать Завет в Тарантисе.

— Наша праведность доказана, отец, — произнес великан. Переполненный чувствами, он забылся и перешел на фамильярное обращение, но архидиакон, уже привыкший к такому, воздержался от замечания. Приняв от него кувшин, Лоргар благодарно кивнул и осушил сосуд. Улыбнувшись еще шире, он пояснил: — Силы послали мне новое видение.

— Новое? — внешне небрежно спросил пастырь, но сердце его затрепетало. Первое видение направило их к прямому столкновению с Заветом. Неужели аколит изменит мнение, заговорит о новом уделе? — Не о Едином?

— Он был там, как и прежде, — воплощенное золото и свет. Но с ним пришел другой.

— Единый стал Двумя?

— Второй — маг в синих одеждах, как на рисунках древних шаманов. Его единственный всевидящий глаз лучился сиянием Сил.

— Золотой бог и мудрый человек, — проговорил Кор Фаэрон. — В самом деле, доказательство праведности! Силы вновь подтверждают, что Истина с нами, заверяют, что мы на верном пути. Ты — золотое существо, а я — маг, волхв.

— Думаю, так и есть, — отозвался великан, взяв жреца за плечо. Тот вздрогнул, и слезы навернулись ему на глаза.

— Я никогда не сомневался… — Обхватив руками громадную кисть ученика, пастырь опустился на колени. — Я знал, что тружусь на благо Сил. Надо мной глумились, но я верил, что Истина откроется нам. Она придет через тебя, Лоргар.

— Через нас, — сказал тот. — Мы будем проповедовать Слово Единого, и Истина вернется на Колхиду.

«А я стану архидиаконом Завета, — подумал Кор Фаэрон. — Займу подобающий мне пост владыки Варадеша».

2 6 1

Из Меассина последователи Лоргара направились в Ахеш-Ахук, оттуда — в Кофус на лавовых равнинах Турсаса. Странствуя от лагеря к лагерю, они подавляли любое вооруженное сопротивление и обращались с речами к освобожденным рабам. Армия Единого росла — десять, двадцать, потом тридцать тысяч бойцов, когда Верные сняли ярмо с невольников на плантациях Сисаса и Уреша.

Как и после Тарантиса, возникли проблемы с обеспечением столь многочисленной паствы. Захватив Мерину, верующие развернули там полупостоянную базу, где осталась большая часть воинства. Меж тем Носитель Слова повел лучшие силы новообращенных в глубь пустыни; видения указали ему, как подготовить почву для прибытия Единого.

— Мало сбивать оковы с рабов. Есть другие люди, что искали помощи у Завета, но церковники отвергли их, — сказал Лоргар пастырю вслед за тем, как объявил во всеуслышание, что они снова отправляются в Губительные Пески.

— В Бесплодных Низинах нет ничего стоящего, — возразил Кор Фаэрон, но аколит только улыбнулся. Архидиакон не успокаивался: — Ты хочешь набрать войско из Отвергнутых? На это уйдет целая вечность. Здесь мы рекрутируем по тысяче невольников разом, а то и втрое больше. Кочевники пустошей живут племенами по триста-четыреста человек. К тому же, пока ты будешь искать их, только растратишь все наши припасы. Безрассудный план, Лоргар. Надо двигаться к Гастарешу, на соляные поля.

Носитель Слова, однако же, в своей спокойной манере настоял, что караван отправится в Бесплодные Низины без промедления, на явь-подъем предсвета.

Бури налетали на экспедицию реже, чем во время первого путешествия, но свирепые ветра все так же гнали песок, сдиравший не только краску с металла и досок, но и неприкрытую кожу с людей. Когда Лоргара спрашивали о цели странствия, он отвечал уклончиво, говоря, что его направляет Единый. Пастырь по-прежнему облегчал муки ученика, которого терзали повторяющиеся видения наяву о золотом воине и маге в длинном облачении. Архидиакон считал эти приступы знаком того, что Силы одобряют путь, избранный их посланниками.

Наконец верующие достигли огромной Воронки Горестей — возникшего в Былую Эпоху кратера в сорок километров шириной, заваленного обломками небесного города. Любого, кто рискнул бы пересечь край углубления, ждала богатая пожива, но охотники за сокровищами здесь почти не появлялись. На этой земле лежало проклятие Сил: под песками обитала змееподобная тварь, пожиравшая целые караваны.

Номады, которых присутствие чудовища вынуждало закладывать крюк длиной в день и больше между оазисами Фуррха, Хорнасы, Аль-Нерги и Ашадсы, называли его многими именами.

Драконом Кхаана нарекали его и Погибелью Городов, но чаще всего в легендах Отвергнутых создание величали Королем-Змием.

2 6 2

На яви-подъеме того утреня караванщики преодолели неровные окружные скалы и с некоторой опаской спустились в чашу кратера. Экипажи патрульных яхт и наблюдатели тщательно осмотрели дюны в поисках дьявольского существа. По команде Лоргара верующие оставили транспортные средства на каменистом грунте и зашагали по барханам. Закутанные в длинную одежду люди прикрывались от восходящего светила плотными переносными навесами.

Их следы быстро заметал ветер, однако медленно поднимающееся око Сил позволяло выдерживать направление в глубь Воронки Горестей. Преодолев около четырех километров, отряд услышал крик со стороны разведчиков на солнцеходах, державшихся в паре сотен шагов впереди.

Первым причину тревоги разглядел неземным взором Носитель Слова, но уже через считаные секунды то же самое увидел Кор Фаэрон.

Через дюны параллельным курсом с Верными мчалось нечто, вздымавшее песок на высоту почти в десять метров. Аксата отдал нескольким сотням воинов приказ построиться для схватки с Королем-Змием. Как только они собрались вместе и остановились, монстр начал двигаться по кругу. Никто не понимал, каким образом тварь чует их.

— Нет! — крикнул им Лоргар. — Вы — одна большая цель! Рассредоточиться!

Вняв мудрому совету, новообращенные разбились на мелкие группы, отстоящие друг от друга на полсотни метров. Песчаный бугор меж тем резко развернулся и стрелой помчался к людям.

Носитель Слова стоял в центре воинства, сжимая булаву. Он сбросил навес, чтобы тот не мешал в бою, и по бритому черепу великана стекали ручейки пота. Под его кожей, которая в лучах восходящего солнца казалась жидким золотом, бугрились нечеловечески могучие мышцы.

Примерно за полкилометра от воинства песчаное вздутие вдруг исчезло.

2 6 3

Потеряв врага из виду, новообращенные запаниковали. Они кричали, спрашивая друг у друга, куда пропало чудовище, и понемногу сбивались в кучу — инстинктивно, как испуганное стадо.

— Не толпиться! — взревел Лоргар, но было уже поздно.

Взметнув стометровый фонтан алой пыли и обломков камня, Король-Змий вознесся из недр пустыни и заглотнул клыкастой пастью две дюжины солдат вместе с несколькими тоннами песка и пепла. С грохотом, от которого содрогнулись и осели дюны, колоссальная тварь рухнула на поверхность. При падении она раздавила еще тридцать бойцов.

Кор Фаэрон застыл как вкопанный — за всю жизнь он не видел ничего столь ужасающего. Узрев воплощенную ярость Сил, пастырь решил, что это кара божеств за лицемерие: он ведь думал только о себе, поддерживая учение Лоргара о Едином. Жрец немедленно взмолился, мысленно каясь и обещая никогда больше не сбиваться с пути Истины эмпиреев.

Король-Змий оказался не драконом, не аспидом и не ехидной. Подобных ему созданий вообще не встречалось в исторических книгах и бестиариях, которые аколит переводил для наставника. На вытянутом, почти двухсотметровом теле существа блестели треугольные красно-золотые чешуйки, каждая величиной с ростовой щит воина. По барханам он влачился на идущих вдоль туловища черных шипах пятиметровой длины, похожих на недоразвитые конечности. Над загривком твари подрагивал складчатый костистый гребень, охватывающий шею. Ворот, словно бы составленный из колец охряного, синего и золотого цветов, чуть расширялся к краю.

Из-под ороговелого лба на архидиакона взирали фасеточные глаза, собранные в три пучка. Эти органы зрения величиной с голову пастыря чем-то напоминали самоцветы, и сейчас в них отражались солнце, песок и мертвые воины. Почти всю пятиметровую башку занимала продольная пасть, утыканная в несколько рядов клыками, схожими с кривыми саблями. С зубов — черных, как и рудиментарные ноги, — капала густая слюна, тлетворный смрад которой ощущался даже издали. Между ними торчали обломки костей и куски плоти новообращенных, а также фрагменты скелетов и гниющих тел людей и животных, что забрели когда-то в логово Короля-Змия.

2 6 4

Аксата и солдаты разразились криками и проклятиями: лучи фузей и разрывные стрелы не могли пробить толстую шкуру чудовища. Ударив хвостом по дюне, монстр сокрушил еще два десятка бойцов Кора Фаэрона и пропахал в песке борозду многометровой глубины.

Лоргар устремился к твари. Держа булаву одной рукой, он бежал невероятно быстро, словно летел над сыпучими дюнами, почти не оставляя на них следов.

Заметив его, Король-Змий свернулся кольцами и поднял голову на тридцать метров над пустыней. Озаренный безжалостным сиянием восходящего солнца, он покачивался вправо-влево, изучая яркими глазами приближающуюся добычу.

Не издав ни единого звука, чудовище метнулось вперед. Исполинская пасть сомкнулась, поглотив Носителя Слова в вихре песка и каменных осколков.

Отчаянно возопив, пастырь рухнул на колени, и оружие выпало из его разжавшихся пальцев. Не веря своим глазам, он смотрел, как монстр, между челюстей которого сыпались лавины пыли, снова встал на хвост и задрал голову, чтобы проглотить жертву. Солдаты вслед за жрецом закричали от страха и омерзения.

Внезапно тварь наклонила башку и повела шеей, будто у нее в глотке застряла пища. Содрогнувшись, исполин резко дернул головой вбок и повалился наземь, превратив еще одну горстку воинов в кровавое месиво. Король-Змий забился в спазмах — катаясь по дюнам, он мотал башкой, взрыхлял песок и неуклюже сучил в воздухе лапами-шипами.

Последняя конвульсия волной пробежала по телу чудовища от головы до хвоста. Над пустошью взметнулись тонны пыли, ноги монстра затряслись, гребень на шее затрепетал и через несколько секунд обвис.

Кор Фаэрон, утратив дар речи, наблюдал, как медленно открывается пасть твари. Раздвинув челюсти изнутри, Лоргар спустился по вывалившемуся языку колосса, словно по сходням, после чего упал лицом в песок.

Все бойцы и пастырь почти разом вскочили на ноги и бросились на помощь Носителю Слова.

— Не прикасаться! — остановил их аколит, с трудом поднимаясь на ноги. С головы до пят его покрывала слюна Короля-Змия, и в некоторых местах кожа слезала с мышц. Капли топящегося жира падали на бархан. — Его яд сжигает плоть.

Повалившись в песок, великан содрал с себя большую часть густой клейкой гадости. Когда он закончил, кое-где на его обнаженном теле проглядывало кровоточащее мясо. Лишь после этого Лоргар позволил Кору Фаэрону заняться его ранами. Аксате и остальным он приказал вернуться к каравану, забрав с собой столько чешуи и костей чудовища, сколько они смогут унести.

— И что с ними делать? — спросил капитан.

— Соберите знак, который укажет всякому путнику, что возле Мерины живет победитель Короля-Змия. Странники разнесут Слово гораздо быстрее и дальше, чем удалось бы нам.

2 7 1

— Что значит «вот и он»? — спросил Лоргар. Повернув крупную бритую голову, аколит с гримасой раздражения взглянул на Найро. — Я вижу только клубы пыли и дыма, а мои глаза острее твоих.

— Да, но в эту явь-главную ты больше ничего не различишь в легендарном Городе Серых Цветов, — отозвался слуга. Они стояли на носу корабля-часовни, сразу над передними двигателями. Старик всмотрелся в дымку песка и облаков на горизонте: — На следующую явь-подъем узнаешь почему.

Прошло девять дней после триумфа Носителя Слова над монстром, и за это время многие Отвергнутые стеклись под знамя пророка, которого они называли Призывающим Дождь и Убийцей Змия. Затем караван отправился через пустыню на Окраину: аколит спешил попасть в Варадеш, словно там у него была назначена встреча с Силами.

После разговора Найро и Лоргара паства Кора Фаэрона провела в дороге всю дремочь предсвета. Как и говорил старик, на первый настоящий тракт в знаменитый Святой город они выехали с наступлением утреня, когда лучи солнца коснулись верхушек утесов над океаном.

Там, чтобы не попасться на глаза жителям и стражникам Варадеша, встали лагерем десятки тысяч новообращенных. Их вожди продолжили путь к цели. Тракт, ведущий с Окраины, поначалу пустовал, так как большинство странников прибывали в город по прибрежным дорогам из Ассахора и Тезенеша. Над их машинами и повозками вздымалось столько копоти, сажи, пыли и дыма, что облако смога застилало Варадеш от подножия стены до верхушки самого высокого минарета. Из мутной пелены проступали лишь нечеткие очертания башен, над грязным туманом торчал шпиль главного храма.

Вскоре проповедники достигли равнины, где пески чудесным образом сменились террасами орошаемых рисовых полей и волнующихся нив. Существовали они благодаря таинственным ирригационным системам, сокрытым под землей. Установки фильтрации и обессоливания, запущенные предками колхидцев в Былую Эпоху, по-прежнему снабжали свежей водой почву в радиусе пятнадцати километров от города, но с каждым годом происходило все больше неизбежных сбоев и поломок. Когда-то плодородные участки, поросшие кустарником и бурьяном, выделялись подобно серым и красным пятнам на желто-зеленом ковре.

На пшеничных полях трудились невольники под присмотром расхаживающих туда-сюда надзирателей. Что касается рисовых делянок, требующих куда более внимательного и любовного ухода, то их распределяли между свободными крестьянами в обмен на верность Завету.

В небе парили пришвартованные дирижабли, чьи экипажи втягивали на длинных канатах мешки с мукой, сушеным рисом и прочими дарами «плодородной дуги». Их груз предназначался для отправки в Варадеш или продажи в других больших городах, пытающихся выжить на краю исполинского главного континента Колхиды.

Глядя на рабов, Найро размышлял о том, как по прихоти Сил попал в услужение к Кору Фаэрону, а не сюда, под кнут головорезов Завета. Он указал на ближайшее поле, где зеленела кукуруза, а мужчины и женщины выдергивали сорняки между ровных грядок:

— Лоргар, я мог бы оказаться на их месте. Жить под ярмом церковников и однажды умереть на одной из этих плантаций.

— Но все сложилось иначе: Силы привели тебя ко мне, — отозвался аколит. Догадавшись, о чем хочет побеседовать старик, он покорно задал вопрос: — Как ты встретился с Кором Фаэроном?

Не успел Найро подобрать слова для ответа, как со стороны кафедры донесся возглас проповедника, привлекший всеобщее внимание. Жрец обратился к своей пастве.

— Мы неподалеку от заповедника змиев, — предупредил он. — Будьте бдительны, ибо сам воздух здесь отравлен их самодовольством. Не доверяйте никому, кто бы ни встретился нам: среди них не будет сподвижников нашего кредо. Тут каждый раб — око Завета, любой торговец — ухо Церкви. В этих краях не рады слышать имя Кора Фаэрона, поэтому говорите всем, что путешествуете под началом Кора Адаона. Если возможно, ничего не упоминайте о нашей цели или хотя бы рассказывайте как можно меньше. Мы — простые искатели мудрости, вернувшиеся из миссионерского паломничества в пустыню… Так, Лоргар! Не показывайся на палубе! Нельзя, чтобы перед нашим появлением расползлись слухи о великане, идущем к Священным Башням.

Жестом показав, что все понял, аколит спустился в трюмный люк передвижного храма. Пролезать туда Носителю Слова становилось все сложнее — он по-прежнему прибавлял в росте и весе. Лоргар уже вымахал за два метра, но ничто не указывало, что на этом его развитие прекратится. Гигант занимал спальные места четырех рабов, а ел за двадцатерых.

Найро смотрел ему в спину, ощущая пустоту в душе — как и всякий раз, когда его разлучали с Лоргаром.

— Готовьтесь к прибытию, — распорядился Кор Фаэрон, — мы будем у ворот еще до яви-главной.

2 7 2

Варадеш выглядел примерно так же, как и в тот день, когда Найро, словно ненужную обузу, вышвырнули отсюда вместе с проповедником и его культистами. То, что рабы участвовали в ереси Кора Фаэрона не по своей воле, никого не интересовало.

Город окружала куртина двадцатиметровой высоты из песчаника, кремня и гранита, серьезно отремонтированная в некоторых местах. С боков главных врат высились одинаковые обсидиановые башенки. За стеной, пронзая облако пыли и дыма от костров и моторов, тянулись к небу шпили и минареты тысячи храмов, выложенные серой и красной плиткой. Их кирпичную кладку прикрывала замазка тех же оттенков.

Сквозь густую пелену смутно виднелись цветы, десятками тысяч свисавшие с балконов и настенных кафедр, оконных карнизов и каркасов крыш. То были знаменитые лунные лилии, в честь которых Варадеш порой называли Городом Серых Цветов. Кроме того, из их раздавленных лепестков получали краску для одеяний духовенства.

В воздухе с жужжанием проносились курьерские автожиры, петлявшие между стайками чаек-херувимов и церковных воронов, выученных служить посланцами для низших чинов в иерархии Завета.

Вдали, на горе Пророков, возвышался Башенный храм, подобный указующему в эмпиреи персту. Километровую громаду, белую и золотую, черную и серебряную, венчал хрустальный шпиль. Вокруг нее располагались два десятка куполов, украшенных барельефами в виде пылающей книги. Нефы под ними вмещали тысячи прихожан.

Благолепие Варадеша не знало себе равных: город представлял собой безупречное воплощение святости, выстроенное согласно священным указаниям так, чтобы голоса и молитвы его смертных жителей возносились в эмпиреи. Здесь обитал миллион с лишним живых душ, а также втрое больше рабов — они, согласно догмам веры, душ не имели и спасения не заслуживали.

Последний факт накрепко засел в памяти Найро. Его самого обратили в рабство за выступления в защиту невольников, потом отдали во владение проповеднику, впоследствии преданному анафеме за ересь. За этими темными стенами старик дольше пробыл учителем, чем рабом, однако полгода в услужении у Кора Фаэрона — до изгнания в Пустошь — казались ему беспрерывным мучением.

Но, несмотря на все это, Варадеш действительно мог стать ключом к свободе в той или иной форме.

Найро сглотнул комок, скрывая нервозность, хотя, учитывая обстоятельства их миссии, он вполне мог выказать легкое беспокойство, не опасаясь недовольства товарищей. Аксата, готовый к бою, не терял бдительность. Его солдаты, как и командир, внимательно оглядывали другие караваны — массу людей и транспорта, ползущую по прибрежным трактам. Ближе к вратам все сливалось в единое месиво очередей и временных стоянок, над которым ползли грузовые дирижабли. Гудение их солнечных двигателей служило фоном для рычания моторов и болтовни купцов и паломников, теснившихся у стен Города Серых Цветов.

В проеме ворот происходило настоящее столпотворение: все пешеходы, вьючные животные и повозки одновременно пытались пройти через отверстие десятиметровой ширины. Движением никто не руководил; из давки непрерывно доносились крики, ругательства, божба именами Сил и пророков, а также обычные оскорбления.

Кор Фаэрон зря старался сохранить их появление в тайне. Когда мобильный храм и эскортные фургоны находились еще в двух километрах от стены, толпы пилигримов, торговцев и кающихся грешников раздвинулись, и из ворот выступили несколько сотен вооруженных людей. Они рассекли человеческие волны, подобно ножу, нацеленному в пастыря.

Жезлоносцы Завета, как их называли, носили рясы аколитов, но поверх них были облачены в панцирные доспехи и шлемы с забралами. Их жезлы — черные деревянные шесты метровой длины, обмотанные серебристой проволокой и снабженные шоковыми шипами, — годились только для наведения порядка, однако за отрядом ехали бронированные стрелковые платформы. Их пушки, грозно торчащие из низких башенок, подкрепляли авторитет церковников.

Солдаты под началом Аксаты, окружив корабль-часовню, пошли навстречу варадешцам. Свое оружие бойцы не прятали, но и не выхватывали.

2 7 3

Найро и другие слуги ждали распоряжений Кора Фаэрона. Решимость помогала им преодолеть страх. Хотя Лоргар не присутствовал на палубе, все помнили, что он недвусмысленно потребовал сначала воззвать к Истине и Слову. Его палица обрушится только в том случае, если Завет не пожелает договориться миром и преградит им вход в город. Тогда Верные призовут десятки тысяч собратьев, чтобы пройти во врата силой.

— Единый в эмпиреях, тот, кто превыше всех, — забормотал бывший раб, — если ты услышишь молитву смиренного учителя, прошу: сохрани меня в сей день. Я заботился о сыне твоем Лоргаре, внимал Слову его, принял Истину, кою он проповедовал… Не сомневаюсь, что жизнь вечная в эмпиреях чудесна, но я, честно сказать, хотел бы еще немного пожить на земле.

Жезлоносцы в темной броне выстроились перед бойцами Аксаты, развеяв последние надежды на то, что появление церковников было случайным. Выхлопные газы их машин поплыли над палубой, и Найро закашлялся. Потом наступила тишина, которую нарушал только стук его сердца.

Кор Фаэрон сделал несколько шагов к воинам Завета, но не успел он заговорить, как жезлоносцы расступились, пропуская укрытый навесом солнечный кеч. С борта сошла дюжина мужчин и женщин — жрецы, судя по цвету одеяний. На спине у каждого был закреплен шест с иконой, что указывало на их среднее положение в сложной, тщательно продуманной иерархии варадешской церкви.

Из другого наземного судна появился новый отряд жезлоносцев. Эти стражники тащили несколько паланкинов, где лежало нечто вроде груд одеял и простыней. Солдаты выстроились за священниками, и вся делегация осторожно направилась к каравану. Варадешцы исподволь оглядывали Верных и, кажется, боялись даже сильнее, чем Найро.

— Где великан? — спросила жрица с бритой головой и синими татуировками на щеках. Кольца на тонких пальцах обозначали ее чин.

— Носителя Слова здесь нет, — ответил пастырь, быстро решив, как вести себя в этой странной ситуации. — Я — Кор Фаэрон, архидиакон Единой Истины.

— Коадъютор Силена, — представилась женщина. — Тебя здесь хорошо знают, Кор Фаэрон, но вышли мы не к тебе. Почему же Носитель Слова не с тобой?

— Я — его архидиакон, — твердо повторил проповедник.

Бывший хозяин Найро говорил уверенно, однако старик отлично представлял, какое смятение тот испытывает. Об их появлении не просто догадывались, его ждали — но при этом Верных как будто приветствовали, а не прогоняли.

— С какой целью вы задерживаете нас снаружи? — продолжил Кор Фаэрон.

— Вас не задерживают! — ошеломленно возразила Силена. Тут же она жестом подозвала стражников с носилками, и священники посторонились, пропуская их. Теперь Найро заметил, что в паланкинах лежат трупы, прикрытые саванами Завета. Что это, угроза? Или пастырь заранее направил в Варадеш лазутчиков? — Мы принесли дары для Лоргара.

Аксата и другие бойцы, взявшись за оружие, подозрительно уставились на жезлоносцев. Найро как можно незаметнее отодвинулся, стараясь укрыться от силовиков Завета за кораблем-часовней.

По кивку коадъютора стражники сдернули покровы, открыв тела трех мужчин и четырех женщин с раздутыми, изменившими цвет лицами. Этих людей, похоже, задушили или отравили. Бывший раб судорожно вздохнул, но не от их жуткого облика: он узнал одежду мертвецов. Шестеро были облачены в серо-белые одеяния иерархов, седьмой — в голубовато-серое убранство экклезиарха.

— Хвала Единому! — провозгласила Силена, и ей эхом отозвались священники и жезлоносцы. Когда усиливающийся ветер унес их клич, жрица улыбнулась Кору Фаэрону: — Твоя слава опередила тебя, архидиакон. Дух Единого поселился среди нас, и Варадеш готов принять своего истинного владыку, Лоргара, Носителя Слова. Восславьте же Золотого!

3 1 1

— Старший адъютор Силена? Прошу, входите.

Кор Фаэрон указал помощнице на один из простых деревянных стульев, расставленных по библиотеке. Кивнув в знак благодарности, жрица села. Поверх рясы на ней был надет пыльный дорожный плащ. Густой загар покрывал лицо женщины везде, кроме бледных колец вокруг глаз — следов от очков-консервов, сейчас поднятых на лоб. Аксата, не дожидаясь команды, подошел к ней с чашками воды на подносе. Главный последователь пастыря, официально произведенный в чин верховного стрелка-диакона, носил гладкие, отформованные по фигуре силовые латы, которые тихо гудели при каждом движении. Знаком различия ему служил серый табард, надетый поверх черной брони.

Взяв один из простых керамических сосудов, Силена быстро осушила его.

— Дела в Ло Шасса сложились успешно? — спросил архидиакон.

Хотя Аксата каждый день проверял библиотеку, выискивая потайные глазки и археотеховые устройства, Кор Фаэрон не собирался открыто говорить о своих планах и интригах в стенах Башенного храма. Впрочем, если жрица вернулась с добрыми вестями, в будущем подобные меры предосторожности станут ненужными.

— С прискорбием сообщаю вам, архидиакон, — печально заговорила Силена, но глаза ее смеялись, — что миссионерский караван иерарха-визиря Юсуа погиб в долине Красной Королевы. На них устроили засаду бандиты или, возможно, ополченцы из другого города.

— Как жаль! Юсуа и его братия были последними Стражами Реликвий. Теперь мне придется назначить новых старших хранителей музеев и оружейных. А я ведь говорил визирю, что опасно вести переговоры с чужеземцами, но он не слушал меня. По сути, чем настойчивее я просил Юсуа не общаться с корайскими послами, тем решительнее он склонялся к этой идее.

— Вот список, который вы просили, архидиакон, — сказал Аксата, положив на стол господина лист с именами подходящих кандидатов на три освободившиеся должности Стражей Реликвий.

— По городу ходят слухи, — продолжила жрица, понизив голос, — что несколько человек, выступавших против вас в Ассамблее, покинули Варадеш с семьями и свитой. Якобы отправились в паломничество, но кое-кто утверждает, что они жаловались на некое «черное сердце», разлагающее Завет изнутри.

— Враги Единого, — проворчал Кор Фаэрон. — Пусть бегут в другие города. Никто из соседей не прислушается к их мольбам: там помнят столетия кабалы и унижений со стороны Завета.

— И все же они, вероятно, попробуют разжечь восстание против Лоргара. Начнут подсылать в Церковь лазутчиков, чтобы подорвать его авторитет, — возразил Аксата.

— Вот поэтому я и доверил охрану этого храма тебе, мой бдительный стрелок-диакон. Или мне стоит выбрать кого-нибудь другого?

— Нет, я обеспечу безопасность Носителя Слова, — ответил дюжий солдат. — Клянусь в том жизнью и душой.

— А я обеспечу воплощение всех его замыслов, — заверил собеседников пастырь. — Через четыре дня, на своем следующем заседании, Ассамблея одобрит возведение Лоргара в чин экклезиарха. После этого весь Завет будет поклоняться Единому и Истине.

— Где же сам Золотой? — поинтересовалась Силена. — Я бы хотела получить его благословение, если возможно.

— Там, где и всегда, — улыбнулся Аксата. Он указал на освинцованное окно, за которым простирались крыши и башни Города Серых Цветов. — Если он не в великой библиотеке, то со своим народом — проповедует Верное Слово.

3 1 2

«Пути Сил воистину неисповедимы», — подумал Найро.

Чуть больше полутора лет назад его превратили из учителя в жалкого раба, обрекли на тяжкий и унизительный труд под плетью деспотичного жреца. Потом он оказался в пустыне, принадлежа заблудшему изгнаннику.

Найро обязан был погибнуть насильственной смертью или скончаться от какой-нибудь из множества болезней, рожденных беспощадным климатом Колхиды, однако по воле Сил он дотянул до нынешнего дня относительно здоровым. Из презренной неволи он вознесся к славе; сейчас бывший слуга стоял на балконе Башенного храма, что выходил на площадь Мучеников, заполненную сотнями тысяч Верных. Рядом с ним возвышался экклезиарх Завета, который лично попросил — а не потребовал! — чтобы Найро пришел на его инаугурационную речь.

Лоргар выглядел восхитительно: великан почти трех метров ростом в сшитом на заказ пурпурно-сером облачении, мерцающем шелковыми нитями, и с золотым венцом на голове. Он не желал подобной торжественности, но ее требовал обычай и ожидали народные массы. С другой стороны балкона стоял архидиакон Кор Фаэрон — такой же злобный и опасный, как и в тот день, когда Найро впервые встретил его, но теперь неуязвимый благодаря покровительству приемного сына.

Экклезиарх воздел могучие руки, и бормотание в толпе мгновенно смолкло. Тишину нарушали только крики воронов и чаек, вившихся вокруг множества шпилей колоссального храма. Найро показалось, что его сердце на миг замерло от волнения — он был вознагражден за веру, он разделял момент триумфа с Носителем Слова!

3 1 3

— Благослови, Единый, сие собрание! — провозгласил Лоргар. — Долго я мечтал об этом моменте, с тех самых пор, когда меня нагим младенцем подобрали в пустыне, но даже не надеялся узреть возвышение Единого бога, всецело подкрепленное могуществом Завета. Сегодня мы все добились великого успеха, который навсегда изменит жизнь каждого человека в Варадеше и его окрестностях.

Как свободный народ, как одна паства, скрепленная Единой Истиной, мы избавились от противоречивых доктрин, отринули старые суеверия и вступили на дорогу к просвещению, с коим вернется процветание. Вы уже проделали со мной долгое странствие, и никаких смиренных благодарностей не хватит, чтобы выразить переполняющую меня признательность за вашу поддержку.

Мы больше не будем приносить друг друга в жертву тщеславию, эгоизму и пустым обещаниям смертных. Прежде мы походили на запряженных в общее ярмо волов, каждый из которых, мешая соседям, тянул плуг в свою сторону, пытаясь проложить собственную борозду. Теперь же мы — Поборники Единого, Верные, что призовут Звезду Эмпиреев спуститься на землю и направить нас в славное грядущее. Встав плечом к плечу, мы поровну разделим бремя труда и проложим дорогу в завтра, где всеми благами будет владеть не горстка людей, а каждый из вас!

Найро осознал, что по щекам у него катятся слезы. Он смутно разглядел, как сотни людей внизу, опустившись на колени, в знак почтения прижимаются лбом к твердым булыжникам.

Другие приветственно поднимали руки, плакали и восклицали. Голос Лоргара перекрывал шум без каких-либо усилителей; самих звуков его речи хватало, чтобы разжечь пламя в душе, наполнить разум мечтами, верой и силой. Найро порывался пасть ниц пред столь могущественным святым созданием, но сдерживал себя, зная, что на церемонии требуется соблюдать сдержанность и благопристойность. Старик не желал оскорбить своего спасителя низкопоклонством.

3 1 4

Кор Фаэрон еще до начала речи натянул маску безразличия, но теперь пастырю мучительно хотелось улыбнуться — выказать гордость и восторг, пробужденные в нем преклонением новых последователей Единого. Разумом жрец понимал, что восхваляют не его, а Лоргара, — экклезиарх был для людей солнцем, дарующим свет. Только свет этот, похоже, проливался лишь на тех, кто окружал Носителя Слова.

Сегодняшнего триумфа они добились циничными интригами, бездушными манипуляциями и во многом тайными кровавыми делами Темного Сердца. Однако сейчас архидиакон забыл обо всем: хотя выглядел он по-прежнему сурово, его захватило великолепие происходящего.

— Это не конец, а только начало, — возобновил речь Лоргар. — Великий труд должен продолжаться, ибо Единый не снизойдет к недостойным. Нужно разрушить старый мир лжи и тирании, чтобы воздвигнуть на его месте храм надежды и справедливости. Мы превратим Варадеш в воплощение Истины!

Такие слова обрадовали пастыря еще сильнее. Кор Фаэрон давно уже мечтал о перерожденном Святом Городе, сам облик которого возвеличивал бы не древние унылые обряды Завета, а Истину — его и Лоргара.

Архидиакон замечтался, и следующие фразы ученика застали его врасплох.

— На этом городе мы не остановимся. Усладительный свет Единого прольется на всю Колхиду! — провозгласил экклезиарх. — Я не стану восседать на золотом троне, как требующий почитания идол, но продолжу распространять послание, вложенное Единым мне в душу. Я останусь Носителем Слова и одарю Истиной все поселения планеты. В том мне поможет каждый колхидец — неважно, будет он идти со мной под солнцем или одиноко трудиться во тьме глубочайших подвалов Варадеша. Чтобы удостоиться пришествия и благословения Звезды Эмпиреев, нам следует обратить все помыслы, все усилия на продвижение Истины.

Когда вся Колхида поверит в Единого и Истину, все как один ее жители вознесут голоса в общей молитве, и она станет зовом, что приведет Его к нам.

3 1 5

Покидая балкон вместе с соратниками, Кор Фаэрон едва сдерживал ярость. Внутри их ждали иерархи Завета, различные духовные лица и мирские служители, поэтому пастырь не решился прямо возразить экклезиарху, несмотря на желание схватить из ковчежца какую-нибудь позолоченную утварь и треснуть ею Лоргара по голове.

— Мы такое не обсуждали, — произнес архидиакон, стараясь говорить как можно спокойнее. Впрочем, сама фраза прозвучала резким вызовом.

— О чем ты? — не понял великан. — У нас всегда была одна цель: принести Истину всей Колхиде. Теперь, когда могучий Завет на нашей стороне, любая сила на планете склонится перед Волей Единого.

— Да ты… — Жрец осекся, подбирая нужные слова, чтобы не оскорбить экклезиарха при свидетелях. — Твоя речь, по сути, означает объявление войны другим городам. У Завета длинные руки, но нам не хватит ресурсов, чтобы сражаться против всех сразу.

— Кто говорил о войне и сражениях? — возразил Лоргар. — Разве у врат Варадеша нас не встретили с распростертыми объятиями? Разве Истина не ступала впереди нас, открывая двери и сердца людей?

Кор Фаэрон сглотнул комок, не понимая, действительно ли экклезиарх так думает или просто пытается загнать его в проигрышную позицию. Очевидно, первое — Лоргар обладал многими талантами, но коварства среди них не числилось. Его вера, его искренняя убежденность в пришествии Единого, который спасет Колхиду, оскорбляли Силы. Архидиакону такое очень не нравилось, однако до сих пор он лицемерно поддерживал ученика, поскольку это помогало ему избавляться от недругов в Завете. Но теперь… Теперь экклезиарх вознамерился обратить в новую религию весь мир, отлучив его от Сил.

Повернувшись к другим священникам, Кор Фаэрон увидел, что они смотрят на Носителя Слова с фанатичным пылом.

Значит, открыто противостоять этому кредо не удастся. Как бы Лоргар ни относился к наставнику, остальное жречество при случае без сожалений избавится от архидиакона. Поддержит его только лояльная группировка, известная под мрачным ироническим названием Темное Сердце. Когда начнется кампания против городов — а она начнется, — Носитель Слова вынужден будет воззвать о прощении и помощи к Силам, направившим его на Колхиду. Тем временем Кор Фаэрон позаботится о том, чтобы все было готово к возвращению настоящей Истины.

Пусть Лоргар несет Слово по планете — архидиакон останется в Варадеше, чтобы руководить делами Завета в отсутствие экклезиарха. Разве он сам не выступал против косных структур и доктрин старой Церкви, скованной отжившими свое обрядами и догмами? Теперь у него был вождь, готовый проповедовать свою веру с той же истовостью, которая вела Кора Фаэрона в его странствии; первосвященник, достойный этого чина.

— Как пожелаете, экклезиарх. — Поклонившись Лоргару, он указал на церемониальный скипетр в руках владыки Завета. Украшенный самоцветами золотой жезл напоминал по форме примитивную палицу, когда-то собранную великаном из жаровни и колесной оси. Жрец продолжил; обращался он к ученику, но взирал при этом на других священников, чтобы те не вздумали отказаться от участия в крестовом походе: — Верные не будут почивать на лаврах. Они разнесут послание Единого по городам Колхиды и предложат каждому несложный выбор: принять слово Лоргара или сгинуть под булавой Лоргара…

3 2 1

Подготовка к отбытию Верных из Варадеша шла полным ходом. После инаугурационной речи Лоргара минуло четыре дня, и все усилия горожан были направлены на то, чтобы воплотить в жизнь грандиозный план экклезиарха — распространить Закон и Знание Единого среди непросвещенных обитателей планеты.

В сборах великой экспедиции, чего-то среднего между караваном и армией, участвовал и Найро. Освобожденные рабы по своей воле делали ту же работу, которую раньше их заставляли выполнять под угрозой кнута. Служа Лоргару, они приближали явление Единого, чувствовали себя актерами в глобальной пьесе о спасении Колхиды.

Найро ощущал то же самое. Хотя в последнее время он нечасто виделся с экклезиархом, занятым своими обязанностями и научными трудами, бывшего учителя все так же переполняли надежды, пробудившиеся в тот день, когда в лагере Отвергнутых нашли необычного мальчика.

Избавление Колхиды началось, и ничто не помешает ему. Старику хотелось плакать от счастья при мысли, что он еще сможет увидеть мир без невольников; что мечты его молодости, в духе которых он наставлял учеников, станут явью по воле Лоргара. Но не все было идеально: архидиакон по-прежнему глубоко впивался ядовитыми когтями в душу экклезиарха.

В дремочь перед отправлением авангарда Верных бывший раб остался наедине с экклезиархом. Помогая великану — во многом похожему на ребенка, когда-то жившего с номадами, — переодеться для прощальной мессы, Найро рискнул высказать свое мнение.

— Кор Фаэрон забрал слишком много власти, о Носитель Слова, — осторожно начал он, оборачивая широкий кушак вокруг талии Лоргара. — Ты поручил ему управлять всем Варадешем в твое отсутствие.

— Он — мой архидиакон.

Экклезиарх поднял руки, чтобы не мешать старику.

— Он всегда служил себе в той же мере, что и тебе, — не отступал Найро.

— А ты — нет? — тихо спросил великан. — Ты следовал за верой в Единого или надеждой на освобождение от ярма? Я помню, что твои поучения были не менее лукавыми, чем проповеди Кора Фаэрона.

Закрепив пояс, старик начал прикалывать на грудь Лоргара золотые значки — символы его чина и божества.

— Если так, то мои интриги были праведными: избавив людей от кандалов, ты проложил дорогу к славному возвышению Единого. — Найро надел простые серебряные кольца на огромные пальцы святого владыки. — Да, Кор Фаэрон — архидиакон, но после твоего отбытия обретет полномочия экклезиарха. Что сдержит его честолюбие?

— Но чего он сможет достичь? — парировал гигант. — Если, как ты говоришь, архидиакон обладает громадной властью, то наверняка боится потерять свой пост. Что важнее всего, Кор Фаэрон до сих пор следует Верному Слову, а оно воплотилось во мне и через меня вознеслось на вершины, с которых мы будем проповедовать Истину. В общем, если им и управляет корысть, то лишь в сочетании с интересами Завета и Единого.

3 2 2

На это Найро возразить не смог и вернулся в свои покои, терзаемый неясными тревогами. Спал он беспокойно, мучаясь смутными видениями какой-то грядущей катастрофы, и проснулся разбитым. Последними приготовлениями старик занимался в полудреме; наконец его и остальных помощников собрали за стенами Варадеша.

Там выстроились тысячи солдат и всадников в сопровождении сотен машин и повозок всех видов, отыскавшихся в городе: фургонов и полугусеничного транспорта, бронированных грузовиков и солнечных яхт. Воинство прикрывали колоссальные навесы, перемещаемые группами крепкоспинов. Все ждали появления экклезиарха — священники и диаконы различных чинов, бесчисленные миссионеры и освобожденные невольники. За последние дни горожане запасли достаточно провизии; исполинские резервуары с водой и контейнеры с кормом для скота грузили команды из сотен рабочих. Недостатка в людях Завет не испытывал: безбрежные толпы варадешцев готовы были гнуть спину и натирать мозоли на службе Носителю Слова в обмен на его напутствие или саму возможность увидеть Золотого вблизи.

Как только в проеме врат появился Лоргар, радостные крики Верных сотрясли стены (недавно отремонтированные и укрепленные, так как паранойя подсказывала Кору Фаэрону, что впереди неприятности и вскоре Святой Город осадят враги). Хотя экспедиция была поистине огромной, еще десять тысяч вооруженных последователей Единого оставались охранять Варадеш. Существовал риск, что неприятели решат нанести удар в сердце Завета во время отсутствия его духовного вождя.

Архидиакона несли рядом с экклезиархом в закрытом портшезе. Лоргар шел пешком, не обращая внимания на первые, но уже безжалостно жаркие лучи предсветного солнца.

Стоявший неподалеку Найро услышал, как жрец, выйдя из паланкина, сказал ученику:

— Иди, с благословения Завета и его смертных слуг.

Носитель Слова, обхватив затылок пастыря, наклонил голову и соприкоснулся лбами с человеком, который вырастил его как аколита и родного сына.

— Будь сильным, отец, и жди моего призыва, — дрожащим голосом произнес великан.

— Варадеш подготовит для тебя все необходимое, — заверил его Кор Фаэрон.

— Я вернусь к этим вратам лишь после того, как спасу Колхиду, — пообещал Лоргар.

Выпрямившись, он кивнул, будто старался убедить в чем-то самого себя, и посмотрел на далекий горизонт. Повысив голос, экклезиарх обратился к бескрайнему морю людей, распростершемуся у Города Серых Цветов; его речь проникла в сердца и умы всех, кто находился внутри и снаружи стен:

— Начнем же! «Слово или Булава» станет нашим кредо. Мы будем милостивы, но непоколебимы; сострадательны, но непреклонны. Если мы не исполним долг перед Единым, то окажется, что мученики, павшие за наше дело, умерли напрасно. Знайте: каждой спасенной нами душе суждена жизнь вечная в Его эмпиреях. Мы можем потерпеть неудачу или погибнуть, но не можем проиграть, пока храним верность Истине. Вперед, дети Единого! Вперед, к славе и избавлению!

3 2 3

И случилось все, как изрек Лоргар.

Великими были свершения его, но нет у нас ни места, ни времени, чтобы подробно рассказать о них здесь. Да будет известно, что трудился он многие дни, странствуя вдоль берега и в глубь пустыни, принося людям Слово и Истину.

Первой на пути Верных встала Голгора, что находилась за подчиненным Завету градом Тезенешем, и пред стенами ее экклезиарх говорил об Истине и пришествии Единого. Визири и старейшины Голгоры давно получали вести о возвышении Носителя Слова и армии его сподвижников. Ощутив в себе дух Единого, они, подобно варадешцам, распахнули врата перед Верными и пригласили Истину в дом свой.

Так же поступили Ктолл и Мартиас, Лананса и Хурлдеш. Но не каждый город с радостью принимал просвещение: Эпикея, многовековой оплот Церкви Архивистов-Избавителей, приветствовала апостолов Истины валунами из катапульт и огненными стрелами.

Могучими слыли башни того города, но лишь на протяжении долгодня, последня и сумерицы выдерживали они неистовый натиск Верных. Осажденная снаружи, Эпикея рухнула изнутри — часть ее жителей, прислушавшись к речам Лоргара, перешла на сторону Истины.

На закате, как и обещал Носитель Слова, горожанам предложили выбрать между покорностью и смертью. Немногие выбрали второе, и их без промедления отправили в эмпиреи, на суд Единого. Большинство предпочли сменить религию, из страха или вняв наконец проповедям экклезиарха. Изначально эпикейцы боялись, что их обратят в неволю, поэтому, узнав, что отныне Завет приносит свободу, а не порабощение, праздновали целый день и безоговорочно поклялись в верности Лоргару.

Поход продолжался, все новые поселения сопротивлялись или капитулировали. Иногда, если оказывалось, что их население необратимо погрязло в заблуждениях и лживых догмах, города ровняли с землей, а взрослых жителей истребляли без остатка. Неописуемая бойня произошла в Кафракии, где от старой веры отрекся лишь каждый десятый, и экклезиарх со слезами на глазах смотрел, как пламя исполинских погребальных костров пожирает тела людей, не пожелавших услышать Истину.

Найро был свидетелем тому, что святой владыка, начав оплакивать судьбу города в сумерицу, удалился в пустыню искать утешения и общения с богом. Вернулся Лоргар лишь к хладомраку, через двое суток. Его лицо скрывал капюшон, а золотистую кожу — слой пепла с развалин сожженной Кафракии.

3 3 1

Многих новообращенных посылали в Варадеш, но не как пленников, а как паломников, жаждущих знаний. Там они по доброй воле трудились на благо Завета: строили тракты и заставы, рыли каналы, закладывали вдоль своего пути лавры и обители, словно указывая Верным обратную дорогу в Святой Город.

Тысячами их отправляли в дальние странствия, через пустыню или на кораблях вдоль берега гигантского материка. Кор Фаэрон поручал им действовать впереди воинства Лоргара, в тех краях, где ожидалось серьезное сопротивление. Эти тайные миссионеры словом и делом подтачивали решимость неприятеля, порой они даже устраивали перевороты или иными способами разрушали оборону города еще до прибытия Верных.

В высших эшелонах Церкви Варадеша таких воинов и лазутчиков именовали Ушметар Каул — «клинок, что разрезает смертное бытие, открывая путь к Горе Эмпиреев». Сами они чаще всего называли себя Братством Ножа.

По мере того как Слово распространялось по континенту, вдоль берегов и вверх по немногочисленным рекам, Город Серых Цветов становился все более развитым, богатым и цивилизованным. Сундуки архидиакона наполнялись сокровищами, подчиненные ему монастыри — иноками.

Кор Фаэрон, наделенный временной властью, руководил многократно возросшей паствой Завета. В тесном кругу иерархов он определял, как следует обучать церковным доктринам орды новообращенных, которых присылал ему пророк Истины. Пастырь ни в чем не отклонялся от Слова Лоргара, но преподавал паломникам не только учение экклезиарха. Они слушали проповеди о важности повиновения и дисциплины, о необходимых человеку добродетелях — жертвенности и решимости.

После такой обработки и тренировок пилигримов вооружали и отправляли обратно через пустыню в воинство Носителя Слова. На место каждого слуги Единого, павшего в битвах с крамольниками, вставали десять свежих бойцов.

Спустя почти полный оборот Колхиды вокруг светила — примерно четыре года, как рассчитали бы адепты Терры, — армия Лоргара насчитывала уже сотни тысяч солдат. Одних слухов о ее приближении хватало, чтобы заставить сдаться любых противников, кроме самых отъявленных неверующих. Города, зачищенные от неисправимых грешников, Верные отстраивали по образу и подобию Варадеша. В академиях и семинариях, возведенных на месте руин, преподавали избранные Кором Фаэроном жрецы, распространявшие доктрины Завета.

Миссионеры, все дальше проникая в песчаный океан, несли Слово Убийцы Змия племенам внутренних пустошей, чтобы каждый обитатель колоссального материка, будь то цивилизованный гражданин или кочевник, узнал имя Лоргара. Матриархи Тезенеша даже поднесли ему титул Уризена, что означало «мудрейший из мудрых», Архитектор Веры. Как утверждали легенды, это вещее прозвание раньше носил только сам Пророк Тезен.

3 3 2

Экклезиарх не раз и не два делился своими сомнениями и сокровенными мыслями с Найро, ставшим его наперсником в отсутствие Кора Фаэрона. Бывший раб видел, как замысел Лоргара искажается, тонет в экстазе верующих. Казалось, с каждым захваченным городом Носитель Слова испытывал все большее отвращение к тому, что сотворил. Все неотступнее и лихорадочнее молил он неприятелей сдаваться без боя, хотя воинство у него за спиной выло, жаждая крови язычников и святотатцев.

Несколько раз отдельные армии под началом чрезмерно фанатичных стрелков-диаконов или просто заблудших адептов, стремившихся доказать свою веру, без ведома и разрешения Лоргара бесцельно атаковали, осаждали и разграбляли города или поселения.

Найро подозревал, что за некоторыми из упреждающих штурмов стоит Кор Фаэрон, поскольку архидиакон всегда испытывал особую любовь к экзекуциям. Но если он рассчитывал подавить такой демонстрацией силы всех возможных противников, то добился обратного эффекта. Сопротивление власти Завета — а значит, и Лоргару — лишь окрепло. Если в начале похода кто-то не верил, что Церковь Варадеша доберется до него через весь континент, после ряда завоеваний и обращения в новую религию множества городов опасность увидел каждый.

Бывший раб предлагал экклезиарху покарать виновников, но тот не мог наказать последователей за слишком буйную веру и только заявил о своем недовольстве тем, что жертвам погромов не дали возможности отречься от былых заблуждений.

Уцелевшие города вступали в коалиции против Носителя Слова, но все их лидеры уступали Лоргару как в красноречии, так и в военной мощи. Экклезиарх, сам по себе стоивший армии обычных солдат, неизменно возглавлял атаки Верных: он крушил врагов Единого, не прекращая громогласно восхвалять свое божество. Если где-то и жили воины, способные одолеть Лоргара один на один, или ораторы, обладающие более могучим и убедительным голосом, то не на Колхиде. Познания экклезиарха в лингвистике достигли таких высот, что ему достаточно было провести день рядом с носителем неизвестного языка или прочесть несколько текстов из книг неверующих, чтобы разобраться в их оборотах речи и убеждениях, культуре и моральных нормах. Для Носителя Слова не существовало непостижимых диалектов или теологических доводов. Благодаря этому он подрывал устои целых конфессий или систем верований так же успешно, как его воинство крушило стены и твердыни. Многие потенциальные неприятели соглашались сменить религию только потому, что им читали проповеди на их родном наречии.

Даже те, кого воспитывали в духе абсолютной ненависти ко всему варадешскому, заливались слезами и молились, услышав полные любви выступления Носителя Слова. Признание жестокостей прежних веков и притчи о Едином, что принесет избавление, освободило многих колхидцев от оков недоверия к Святому Городу.

Сам Лоргар, как видел Найро, оплакивал любую потерю Верных. Порой для пробития обороны нечестивцев приходилось жертвовать десятью или двадцатью тысячами бойцов, но экклезиарх поминал павших в своих речах, а картины их смертей мучили его во сне.

— Цена Истины слишком велика, — порой говорил он Найро с болью в душе.

Но потом экклезиарх вновь приказывал воинству атаковать, зная, что путь для него уже проложен. Отступившись от своего замысла сейчас, он предал бы Единого и миллионы людей, которые ждали от Носителя Слова распоряжений и духовных наставлений.

3 3 3

Состояние Лоргара все больше тревожило Найро. Казалось, чем ближе экклезиарх подходит к своей цели, тем хуже ему становится после видений. Бывший раб по мере сил ухаживал за проповедником, когда тот, балансируя на грани помешательства, беспомощно постанывал и пускал пену в своем грандиозном шатре. По слухам, Носитель Слова либо подхватил в глубине пустыни какую-то заразную хворь, либо его преследовал дух Короля-Змия, жаждущего отомстить своему убийце. Старый советник и его помощники безжалостно пресекали подобную болтовню.

Чаще всего приступы святого владыки начинались с закатом и тянулись во тьме хладомрака, полночья и пред-света, а порой даже дольше. Найро умолял Лоргара вернуться в столицу, обратиться за помощью к медиумам и целителям Варадеша, но экклезиарх только повторял клятву о том, что не появится в Городе Серых Цветов, пока не устранит все угрозы душе народа Колхиды.

Бывший учитель даже сговорился с Аксатой и втайне отправил несколько посланий Кору Фаэрону, умоляя архидиакона прибыть на фронт и позаботиться о приемном сыне. Не получив ответа, Найро пришел к выводу, что пастыря больше не беспокоит здоровье Лоргара.

Старик, насколько мог, облегчал мучения повелителя, но порой Носителем Слова овладевали поистине жуткая ярость или неземная тоска, и тогда советник, от страха лишившись мужества, убегал под защиту спутников.

Несмотря на это, вера приближенных экклезиарха и его самого не ослабевала после таких происшествий — возможно, потому, что видения прямо подтверждали связь между Единым и Лоргаром. Тот неизменно пробуждался от безумия и беспамятства с новыми силами и знаниями, на основе которых читал проповеди о своих убеждениях и устройстве самих эмпиреев.

3 3 4

Глядя, как тысячи трупов сгребают для сожжения за разрушенной стеной Хатагена, под пеленой черного дыма от уже горящих погребальных костров, у Найро комок подкатил к горлу. Город постигла такая же участь, как и все сопротивлявшиеся поселения до него: когорты Аксаты взяли укрепления штурмом и перебили тех, кто не сдался. Жителей, сложивших оружие, вместе с молодыми и немощными привели к Лоргару — внимать речам Золотого. Выслушав их, почти каждый из уцелевших горожан отрекся от ложной веры, но, как всегда, нашлись и глухие к Истине нечестивцы, погрязшие в ереси своих культов.

Сейчас Верные в головных повязках и масках для защиты от дыма и смрада, выстроившись длинными колоннами, грудами складывали мертвецов на песке или в зарослях кустарника. Среди них ходили рукоположенные жрецы с кадилами, но клубы благовоний растворялись в копоти пылающих тел. Священники просили Единого о милосердии к душам убитых, ибо те не ведали, что грешили против Истины. Даже отправив язычников в эмпиреи, экклезиарх еще надеялся спасти их от вечного проклятия.

Вспыхнули облитые благословенным маслом поленья еще нескольких костров, и зеленовато-голубой огонь поглотил последних сынов и дочерей Пути Богов — религии, господствовавшей в Хатагене. Их прах и души вознеслись на небеса вместе с вонью горелой плоти и насыщенным ароматом фимиама.

Найро ощутил движение сбоку, и рядом с его тенью по серому песку пролегла еще одна — бледная, как всегда в сумерицу.

— Очередные Неверные отправились к Единому, — произнесла Кастора.

Бывший глашатай и одна из самых фанатичных рабынь Кора Фаэрона теперь щеголяла в похожем на корону головном уборе и одеяниях иерарха. Кастора достигла многого под опекой и покровительством Лоргара, но, кроме нее, в живых осталась лишь горстка невольников из того самого каравана.

Л’сай пронзили плазменным копьем возле Тарантиса. Парента и Коа Но скончались от песчаной одышки во время длинного перехода от Ассахора к Жо Бургешу. Каль Декка возглавлял хранителей Нуреш Аба, переименованного после капитуляции в Покаянный Город. Лорра, ныне стрелок-диакон, командовала патрулями на трактах между Голгорой и Варадешем.

В памяти Найро всплывали все новые имена и лица. Так, Ха Осис, вождь тарантисцев, погибла скверно — под копытами взбесившегося стада крепкоспинов. Сотни людей из племен Отвергнутых, что присоединились к каравану в первые месяцы после появления Лоргара; новообращенные, ответившие на зов Убийцы Змия… Большинство из них уже погибли, и старик не помнил, как звали павших.

Стражников уцелело еще меньше. Аксата служил Кору Фаэрону как верховный стрелок-диакон, кто-то из его прежних подчиненных теперь возглавлял батальоны и когорты. Экклезиарх, похоже, не обращал внимания на кумовство пастыря — его всецело занимали «симфонии Вышних Эмпиреев», пение потустороннего хора, слышимое только Носителю Слова.

— Мужчины и женщины, — поправил Найро собеседницу. — Люди.

— Невежественные дикари.

— Когда-то и мы были невежественными. Единый требует не жертв, а жертвенности в трудах на благо Его.

— Но жертвы принесены, чего бы Он ни желал, — уже не так торжественно сказала Кастора, задумавшись о чем-то.

— Что тебя беспокоит?

— Только один город пока не склонился пред Волей Лоргара.

— И тебе не по душе, что кровопролитие скоро закончится? — Советник покачал головой. — Я бы покончил с чистками уже завтра.

— До объединения Колхиды погибнут еще очень многие, — предупредила женщина. — Нам осталась Гахеварла, Город Магистров.

— Ее владыки способны наворожить Сдирающую Бурю, — прошептал Найро. — Разряды молний, несущие песок ураганные ветра, что не стихают дни напролет… Еще ни один враг не добрался живым до стен Гахеварлы.

Кастора надолго задержала взгляд на старике. Иерарх молчала, но ее мрачные раздумья были понятны и без слов. Вероятно, Лоргар поступил правильно, отложив столкновение с магистрами до конца похода, но судьба планеты, так или иначе, решится у Гахеварлы. Этот финал неизбежен и смертоносен, как пришествие палящего долгодня и леденящего полночья.

3 4 1

— Сираш! — снова позвал помощника Кор Фаэрон. — Сираш, принеси еще чернил!

Мысленно поклявшись выпороть ленивого жреца за нерасторопность, архидиакон повернулся к столу, заваленному пергаментами и кристаллическими пластинками, бумажными страницами и лентами автописцов. Все это покрывали рукописные и печатные строчки.

— Я попросил Сираша ненадолго выйти.

Стоило пастырю услышать этот голос, как сердце заколотилось у него в груди. Не веря своим ушам, Кор Фаэрон судорожно вздохнул и обернулся.

На пороге пышных дверей в личные покои архидиакона стоял гость в темной рясе с капюшоном. Впрочем, столь неприметное облачение не скрывало того, что его хозяин почти вдвое выше обычного человека.

— Лоргар! — Пастырь вскочил на ноги, обуреваемый противоречивыми мыслями. Почему пророк вернулся? Что-то не в порядке? Возможно, он узнал об операциях архидиакона по «переселению беженцев» — точнее, выживших из культов, поклонявшихся Силам? Или же война закончилась? Последний вопрос молнией взлетел в начало списка. — Гахеварла пала?

— Так ты приветствуешь меня? — Откинув капюшон, Носитель Слова обнажил бритую голову, сильно загоревшую в долгих странствиях. — Почти полтора года минуло с тех пор, как я покинул эти стены. Или ты не рад моему возвращению?

— Ты экклезиарх, Лоргар, а не заблудшее дитя, — упрекнул его Кор Фаэрон. — Отбывая, ты дал обет, что не вернешься, пока не установишь власть Единого над всей Колхидой. Клятва исполнена?

— Еще нет, — признался великан. Оглядевшись, он не нашел подходящих под его вес сидений и уселся на пол перед столом пастыря. При этом голова Носителя Слова оказалась на одном уровне с лицом стоявшего архидиакона.

Кор Фаэрон опустился в изукрашенное кресло, несколько радуясь тому, что от Лоргара его отделяет барьер в виде стола, пусть и ненадежный. Бывший аколит вел себя как-то необычно.

— Ты многое повидал, — пришел к заключению жрец. — Тебе открылась тайная суть смертных и веры. Ты узрел иную Истину.

— Того, чему я стал свидетелем, я не пожелал бы ни одному человеку.

— Но иного выбора не было: где есть только Единый, нет места другим. На том зиждется твоя вера.

— Наша вера. И я не схожу с этой дороги.

— Лоргар, для такого красноречивого создания ты удивительно скверно лжешь. Если ты здесь, то уже сошел с пути.

— Я все так же верю в Единого. Мои видения даже ярче прежнего, и пришел я именно из-за них. Золотое существо и одноглазый маг… Возможно, это предупреждение? Гахеварла защищена таинственным техноколдовством. Что, если чародей, который является мне в грезах, — один из ее магистров? Тогда мне нужно не воевать с ними, а заключить союз?

— Они проявили готовность выслушать Слово?

— Сдирающая Буря свирепствует уже четверть года. Все это время никто не входил в Гахеварлу и не покидал ее. Думаю, магистры не желают переговоров.

— Само основание Гахеварлы, как и Святого Города, пропитано кровью, пролитой во имя Сил. Ты готов разделить власть с теми, кто по-прежнему вырывает сердца своим невольникам и приносит сожженные останки врагов в дар владыкам эмпиреев?

— Это противоречит Правде и Закону Единого.

— Вот и все, Лоргар. Ты зря потратил много дней, добираясь сюда: как и в любых вопросах веры, ответ был известен тебе заранее. Или ты хотел еще чем-то поделиться со мной?

3 4 2

Экклезиарх ответил не сразу. Поднявшись, он немного побродил по кабинету, едва не задевая головой массивные люстры, что свисали с купольного потолка. Носитель Слова явно думал о чем-то своем, но Кор Фаэрон сомневался, что великан прислушивается к вселенской музыке у себя в голове.

— Что ты пишешь? — вдруг поинтересовался Лоргар, словно пастырь ни о чем его не спрашивал.

— Переписываю, — поправил архидиакон. Он указал на клочки бумаги и всевозможные документы. — Твои слова, кстати говоря. Различные версии твоих речей со всей Колхиды, из каждого новообращенного города и племени, любого паломничества. Записи проповедей, расшифровки бесед с верующими и неприятелями. Твои мысли, судьба и вера, воплощенные в тексте.

— И как следует отредактированные? — предположил экклезиарх.

Услышав это беззлобное обвинение, Кор Фаэрон покраснел, но не смог ничего возразить.

— Только для ясности и краткости, а то ты часто повторяешься. И я никому нс покажу книгу без твоего одобрения.

Великан рассеянно кивнул, не вполне понимая важность литературных экзерсисов пастыря.

— Она заменит «Откровения Пророков», — добавил тот.

Осознав смысл этого категоричного заявления, Лоргар яростно сверкнул глазами:

— Когда-то ты опасался, что я окажусь пророком Пятой Силы, но я — нечто большее! Я — очищение Колхиды, телесное и духовное. Мы должны искоренить любые святотатства, чтобы удостоиться пришествия Единого!

Кор Фаэрон ничем не выказал своей тревоги, однако проворно сложил пальцы руки под столом в знак Четырех, кратко заверив Силы, что остается истинно верующим и однажды вернет им планету.

— Так что же, теперь ты знаешь, как победить магистров?

— Да. — Лоргар поднял уголки губ, но улыбка быстро сменилась гримасой усталости. Он взглянул через дверной проем на огромную кровать в примыкающей к кабинету спальне: — Можно воспользоваться твоим гостеприимством на эту дремочь? Мне нужно покинуть Варадеш с первыми лучами утреня, чтобы вернуться к воинству до следующего предсвета.

Архидиакон кивнул, удивляясь, что экклезиарх надеется столь быстро пересечь континент.

Пригнув голову, великан ушел в соседнюю комнату, и через пару минут оттуда донеслось его гулкое дыхание. Кор Фаэрон тут же направился в помещение связи и, миновав устройства, соединяющие кабинет с громкославителями во всех храмах города, распахнул двери на балкон. Там находился птичник с почтовыми воронами — не менее надежным средством коммуникации, чем капризный археотех, применявшийся стрелками-диаконами для общения на больших расстояниях.

Вытянув из коробочки рядом с клеткой полоску бумаги, жрец взял лежавшее там же стило и быстро написал что-то. Следом он открыл вольер, выбрал птицу и, свернув послание, засунул его в трубочку на ноге ворона. Как только пастырь разжал руки, письмоносец взлетел и вскоре скрылся в ночи, направляясь к промежуточной станции в Уралто. Оттуда сообщение иными способами передадут адъютору Силене.

К добру или худу, в ближайшие дни определится судьба Лоргара, а с ней — и будущее Завета. Пришла пора Темному Сердцу собраться и подготовиться к любому исходу.

3 5 1

Несмотря на предсветный холод, у Найро от беспокойства потели ладони. Свет фар машин пронзал сумерки, воины когорт Аксаты с фонарями в руках рассредоточивались в пустоши, выстраиваясь по заранее определенным линиям и окружностям. Лагерь за спиной бывшего раба уже сиял огнями, там кипела подготовка к бою, но все ощущали какую-то неуверенность. Уже сутки никто не видел Носителя Слова, а Аксата отмалчивался, когда его спрашивали о местонахождении и намерениях святого владыки. Возможно, экклезиарх все это время провел у себя в павильоне, занимаясь учеными трудами или общаясь с Единым перед грядущим штурмом.

Если Найро разбирался в Лоргаре — а старик считал, что лучше всех разбирается в нем, — то Носитель Слова сейчас пребывал в глубоких раздумьях о бойне, которая начнется с его следующего приказа.

Советник заметил какое-то движение на дальнем краю базы. Люди выскакивали из шатров-столовых и помещений для омовения, прерывали утренние обряды. Сбиваясь в толпу, они пробирались по улицам между палаток; зона волнения в городе-лагере расширялась, как круги на воде. Звучали все более громкие крики, звон колоколов и гонгов усиливал нарастающий шум.

Найро потребовал у пробегающих мимо солдат объяснить, что происходит.

— Золотой вернулся из пустыни! — отозвался кто-то.

Старик тоже сорвался с места и быстро оказался в огромной массе людей, стекавшихся со всего становища навстречу экклезиарху. Увидев нескольких охранников, остолбенело смотревших на толпу, советник потребовал, чтобы они сопровождали его. Хотя Найро не был рукоположенным священником, все знали его и считали талисманом Единого, чуть ли не живым символом.

Повинуясь командам адептов-стражей, Верные пытались расступаться перед ним в толчее. Но, даже несмотря на это, Найро далеко не сразу преодолел давку и выбрался в первый ряд.

Лоргар, выступив из тьмы, возвышался на границе лагеря в окружении последователей. Хотя все они старались по мере сил не напирать на экклезиарха, свободное пространство вокруг него непрерывно сужалось. Стрелки-диаконы и жезлоносцы с трудом сдерживали надвигающуюся живую стену.

Верные, подошедшие к проповеднику ближе других, размахивали псалтырями, пачками листов с собственными сочинениями или копиями проповедей Носителя Слова, которые использовались слугами и воинами на базе как вторая валюта — столь высоко ценились речи Лоргара. Люди просили упомянуть их в молебнах Единого, и всюду, куда обращался взор фиолетовых глаз экклезиарха, раздавались многочисленные возгласы, вопли экстаза и заверения в непоколебимой вере. Больные песчаной одышкой и костоедой взывали об исцелении к пророку единственного божества Колхиды.

Носитель Слова шагал вперед, и пустой участок вокруг него перемещался вместе с ним. Наконец Лоргар — как обычно, внимательный к каждой мелочи, — разглядел в сутолоке Найро и поманил бывшего учителя к себе, но его жест неверно поняла женщина с младенцем, стоявшая возле старика. Выбежав вперед, она упала на колени и протянула ребенка экллезиарху, словно подношение.

— Золотой, возложи длани свои на моего сына — пусть благословлен он будет под взором Единого!

— Он уже благословлен верующей матерью, — с улыбкой ответил Лоргар.

Именно тогда Найро заметил в его взгляде нечто новое. Раньше взор экклезиарха был полон смирения и заботы, но теперь глаза великана светились триумфом, словно он воспринимал поклонение толпы как полную победу. Советник мог только догадываться, что произошло с Носителем Слова за время отсутствия, но подобная картина ему не нравилась.

3 5 2

— Думаю, они не готовы нас выслушать.

Попытка Аксаты пошутить не встретила одобрения иерархов и стрелков-диаконов, сопровождавших Лоргара. В полукилометре впереди пустыня словно кипела и бурлила, вздымаясь подвижной стеной песка и разрядов энергии.

Громовое поле Гахеварлы.

Пылевой барьер тянулся высоко в небеса, заслоняя восходящее солнце, и воинство Носителя Слова накрывал противоестественный переменчивый сумрак. В других обстоятельствах люди только порадовались бы тени, но сейчас Найро ощущал липкий холодный страх. Тишину нарушали только треск молний и свист песчинок, рассекающих воздух.

Бывший раб крепче сжал рукоять силовой булавы. Никогда еще он не применял оружие по прямому назначению, предпочитая оставаться позади более агрессивных — и, честно говоря, более умелых — бойцов многомиллионной паствы экклезиарха. Сегодня, однако же, советнику не удалось бы избежать опасностей битвы и в тылу когорт. К вратам Гахеварлы вела только одна дорога, и пролегала она через Сдирающую Бурю.

По сигналу Аксаты вперед выехал стрелковый фургон в броне из толстых железных листов, скрепленных множеством заклепок и широкими сварочными швами. Ему оставалось еще несколько метров до края урагана, когда из колышущегося облака вылетел дуговой разряд. Молния заземлилась через топливный резервуар машины, и пары жидкости в нем взорвались с грохотом, от которого вздрогнули все, кроме Лоргара. Опаленную землю в радиусе сорока с лишним метров засыпали куски металла и человеческих тел.

Верные представили, каково будет маршировать через бурю пешком, и общий настрой стал еще мрачнее.

Найро оглянулся через плечо, на тридцать тысяч стрелков-диаконов, вооруженных аколитов, мечников-адептов и воинов-жрецов, готовых к наступлению. Вполне вероятно, никто из них не доберется до стен Гахеварлы — их изуродованные трупы разбросают до самых эмпиреев дьявольские ветра магистров.

— Ожиданием мы ничего не добьемся, — заявил Аксата, направляясь к стоявшей рядом наземной яхте, где находились офицеры его штаба. — Мне пора отдавать приказ.

Воин успел сделать три широких шага, когда Лоргар тихо сказал ему в спину:

— Постой.

3 5 3

Услышав экклезиарха, все замерли. Найро едва не поперхнулся, затаив дыхание на вдохе.

Расслабленно, как будто в полной гармонии с окружающим миром, проповедник отделился от группы последователей и зашагал прямо в вихрь. Советник хотел закричать, предупредить великана, что даже дарованные Единым телосложение и выносливость не спасут его от ударов Сдирающей Бури. Ураган сорвет плоть со скелета Лоргара, и все будет кончено.

Но слова вслед за дыханием застряли в глотке старика и остались непроизнесенными. Судя по смятению соседей, они испытывали то же самое, беспомощно наблюдая, как их святой владыка идет навстречу гибели.

Экклезиарх остановился всего в десяти метрах от стены разъяренных стихий. Некоторое время он словно бы изучал Сдирающую Бурю, собираясь с мыслями.

Опустившись на колени, Лоргар низко склонил голову. Ветра с периметра урагана обдували его бритый череп пылью, наметали песок в складки одеяний. Пару минут проповедник не двигался.

Потом на ветру зазвучали слова — восхваления Единого. Здесь и там Найро улавливал названия городов, приведенных под руку Завета. Далее последовало торжественное заявление о решимости и вере.

И, наконец, взывание. Не молитва и не ходатайство.

Требование.

— Силы жаждут смертей для утоления своего голода, в оплату за врученные дары. Я говорил этим людям, что Правда и Закон Единого учат иному. Тот, кто отдал жизнь за самое правое дело, не будет забыт, но люди должны проявлять жертвенность в трудах своих, а не жертвовать собою. Если ты не ответишь мне, я все равно отдам приказ и поведу их за собой в равнодушную бурю. Она поглотит меня, и ты никогда не обретешь Колхиду. Я не прошу тебя и не угрожаю тебе — просто объясняю, что ты должен сделать, если хочешь получить ее.

Экклезиарх поднялся, держа одной рукой булаву — то самое оружие, которым несколько лет назад сокрушил бунтарей-новообращенных, только укрепленное металлическими ободами и штифтами.

Лоргар двинулся вперед, и ветвистые молнии, выпрыгнув из урагана, засверкали на его золотистой коже, заземляясь через ноги.

3 5 4

Миг спустя Сдирающая Буря склонилась пред Носителем Слова и расступилась, как будто раскрывая объятия. Вокруг экклезиарха по-прежнему вспыхивали шипящие разряды, зеленые, пурпурные и белые.

Великан поднял руки, и брешь расширилась, словно по его команде. Стена клубящегося песка разошлась, образовав ущелье со стенами-круговоротами песка и камней. Поперек растущего прохода метались молнии.

Лоргар вошел туда.

— Вперед! — взревел Аксата, устремившись к своей яхте. — Всем когортам — марш!

Команду тут же передали через рупоры и по незримым волнам. Через считанные секунды воинство экклезиарха пошло в наступление, среди бойцов ползли бронированные корабли и стрелковые фургоны с многочисленными орудийными башнями.

Найро осознал, что и сам, загребая ногами песок, ковыляет в теснину посреди бури, будто в разинутую пасть чудовища. Он чувствовал присутствие Единого так же отчетливо, как в тот день, когда едва не сгинул под ползуном-тысяченожкой. У старика колотилось сердце и стучало в ушах, но дух его пел под взором божества.

Вслед за Лоргаром он вступил в темную расселину.

3 5 5

Гахеварла пала к концу долгодня.

Армия Верных под началом экклезиарха захватила стены города уже к дремочи утреня. Продолжая натиск, воины хлынули в город и осадили центральную твердыню до наступления яви-главной долгодня. Последний магистр, что удерживал цитадель, метал в орду Единого сгустки черной энергии и напускал зеленый ядовитый туман, сражая бойцов сотнями, пока Лоргар не сокрушил ворота донжона. В тот же момент, когда чернокнижник пал от руки Аксаты, жаркие ветра пустыни развеяли Сдирающую Бурю.

Носитель Слова стоял на барбакане вместе с военачальником и советником. Внизу, на улицах Гахеварлы, без задержек продолжалось обращение выживших в новую веру. Среди ошеломленных горожан ходили священники, проповедовавшие Истину Единого.

— Что ж, вот и все, — произнес Аксата и вздохнул с явным облегчением.

Экклезиарх промолчал.

— Колхида объединена под стягом Книги-и-Пламени, — сказал Найро, имея в виду герб Завета. Раньше подобное заявление, и даже одна мысль о том, что какая-то монолитная церковь теперь управляет жизнями всех людей на планете, привело бы его в ужас. Но теперь этой церковью руководил Лоргар, и единство Колхиды казалось самой естественной и прекрасной вещью под эмпиреями.

Экклезиарх промолчал.

— Как всегда, появится горстка недовольных, — добавил Аксата. Он посмотрел на старика мимо широкой груди Носителя Слова, и бывший раб увидел беспокойство на лице воина. — Но мы победили. Война окончена, время праздновать.

Проповедник по-прежнему безмолвно смотрел вдаль.

Сначала Найро подумал, что Лоргару вновь явилось видение, но тот не страдал от боли и не пребывал в эйфории, как происходило в таких случаях. Советник пришел к выводу, что святой владыка просто погружен в глубокие раздумья и никого не слышит. Он жестом показал Аксате, что нужно уходить, но, стоило им повернуться к лестнице, ведущей с бастиона, как экклезиарх все-таки разомкнул уста.

— Это еще не конец, — медленно проговорил он, — а всего лишь завершение начала.

3 6 1

Колокольный благовест и удары гонгов в сотне храмов заглушали рев и радостные крики многомиллионной толпы, запрудившей дороги по всему Варадешу. Столица, разросшаяся за годы притока беженцев и новообращенных, давно уже вырвалась за собственные стены, подобно озеру, вышедшему из берегов. Возле новых предместий раскинулся лагерь из временных хибарок, не уступавший по величине Городу Серых Цветов. Перед триумфальным возвращением Лоргара туда стекались бесчисленные паломники.

Экклезиарх въехал в Варадеш, стоя на кафедре позолоченного корабля-часовни — того самого, в котором несколько лет назад пересекал пустыню вместе с Кором Фаэроном. С тех пор мобильный храм усовершенствовали лучшими технологиями и украсили лучшим убранством из запасов Завета. На крыше кабины рулевого стояли Аксата, Найро и другие ветераны, именуемые Первыми Апостолами, Вестниками Единого.

Бывший раб с презрением отнесся к подобным титулам, сочтя их оскорблением идеалов равенства, но Лоргар велел ему не переживать из-за этих претенциозных прозваний. Они скоро забудутся, как только Колхида вступит в эпоху истинного просвещения.

Миновав шатры и караваны, экспедиция оказалась в самом городе, и Найро с изумлением увидел новый Варадеш. Когда он покидал столицу, вдоль ее главных проспектов высились часовни, школы и монастыри различных сект и отраслей религии, а в извилистых переулках и на тесных базарах толпились верующие и проповедники.

Но теперь всех бездельников выгнали из города, и экклезиарха встречала строгая уважительная тишина. Рукоположенные священники и диаконы, выстроившиеся на тротуарах, слегка кланялись в знак уважения к вернувшемуся герою.

Многие знакомые Найро здания были снесены. На месте академии, где он преподавал, раскинулась площадь, выложенная золотой и серебряной плиткой. Храмы и реликварии с мозаичными иконами Единого на стенах сменили разрушенных предшественников; Варадеш в буквальном смысле перестроили по образу и подобию нового Завета.

И статуи… Повсюду стояли изваяния Кора Фаэрона и Лоргара — в натуральную величину и еще крупнее, мраморные и гранитные, золотые и серебряные, алебастровые и из крашеного известняка. Казалось, в городе нет ни одной плазы, рыночной площади или широкого проспекта, на которые не взирал бы один из этих идолов.

Над всей столицей нависал Башенный храм, значительно обновленный и иначе отделанный. Впрочем, грандиозный шпиль сохранил повелительный вид перста, указующего на созвездие Божьего Пика в эмпиреях. В дворике перед исполинским зданием начиналась широкая белая лестница, поднимавшаяся к арочному портику тридцатиметровой высоты.

На ступенях гостей ждала одинокая фигура.

Кор Фаэрон.

3 6 2

Встречая Лоргара, архидиакон встал на одно колено, сложив руки на груди и опустив подбородок. Уже через пару мгновений пастырь выпрямился, и экклезиарх, сопровождаемый Аксатой и Найро, сошел к нему.

Когда пророк впервые заявил, что приведет всю Колхиду под руку Завета, Кор Фаэрон счел подобное невозможным. Теперь он корил себя за сомнения и чересчур скромные притязания: Носитель Слова доказал, что более чем способен справиться с задачей. Его архидиакон правил теперь не только Варадешем, но и целым миром.

Некоторое время назад Кор Фаэрон привел в действие план, призванный обеспечить ему верховенство, но успех Лоргара в Гахеварле гораздо надежнее укрепил позиции пастыря. Отныне люди будут почитать Носителя Слова, как поклонялись Единому. Что же, пусть экклезиарх остается формальным главой Завета — архидиакон не нуждался в восхвалениях.

Ему принадлежала церковь, как и вся планета. Любой колхидец служил Кору Фаэрону, сам не зная того.

Пастырь улыбнулся:

— Добро пожаловать домой, ваше святое величество.

3 6 3

Лоргар не ответил на улыбку.

— Еще многое предстоит сделать, — сказал он.

— Разумеется, — отозвался Кор Фаэрон. — Города, недавно принявшие новую веру, еще не стали полноценными членами Завета, но церковные миссии уже в пути.

— Дело не в этом. — Отвлекшись на минуту, Носитель Слова оглядел столицу. — Ты очень хорошо поработал, сотворил настоящий алмаз. Так мы перестроим все наши города… Однако новости о победе ошибочны.

— Мне сообщили, что Гахеварла больше не стонет под ярмом магистров. Это ложь?

— Магистров больше нет, — подтвердил Лоргар и, оглянувшись на Аксату и Найро, добавил: — Но я узнал, что наш успех иллюзорен.

Архидиакон изобразил непонимание, хотя и сознавал, что удивительный человек перед ним услышит, как быстро заколотилось сердце пастыря. Экклезиарх продолжал, словно бы не замечая внезапной паники собеседника:

— Под личиной Завета сохранились секты и культы, поклоняющиеся Силам. Даже среди тех, кто признает верховенство Единого, зазвучали голоса против владычества Варадеша. Против меня… Ты закончил обрабатывать мои проповеди?

— Да. Новая книга для Верных ждет твоего одобрения, экклезиарх.

— Она станет краеугольным камнем нового порядка. Пусть все познают Истину с ее страниц. Никакого инакомыслия — только полностью объединившись, мы призовем Звезду Эмпиреев.

— Тогда нужно искоренить порчу, — сказал Кор Фаэрон. — Избавиться от еретиков, перечащих твоей воле.

— Верно, — согласился Лоргар. — Проведем чистку.

3 6 4

— Чистку идей, — поспешно вмешался Найро. — Будем учить людей Истине с помощью книги, о которой вы говорили.

Сама мысль о новом кровопролитии привела старика в глубокий ужас, не в последнюю очередь он испугался за себя. Впрочем, страх тут же уступил место отвращению: оказывается, даже миллионов жертв не хватило, чтобы утолить жажду Кора Фаэрона к власти и возмездию! Недопустимо, чтобы архидиакон влиял на Носителя Слова в этом вопросе.

— Ты вывел нас из неволи, святой владыка, — произнес старик, заламывая руки. — Суть Правды и Закона — в свободе, а не порабощении. Даже если люди подчинены экклезиарху или его эдиктам, нельзя лишать их права говорить то, что они хотят. Слово превыше Булавы.

— Чепуха, — бросил жрец. — Оппозицию нужно раздавить немедленно, иначе она, как гниль или опухоль, разрушит изнутри все, что мы построили. Братство готово исполнить твою волю, Лоргар.

Великан посмотрел на обоих своих помощников. Аксата слегка отступил, чувствуя, что для него в этом споре нет места.

— Вы двое никогда ни в чем не сходитесь. Мне что, вечно быть вашим третейским судьей и миротворцем?

— Этот безмозглый раб хочет, чтобы ты отрекся от всех достижений, оскорбил тех, кто пожертвовал ради тебя жизнью, руками, ногами или здоровьем. Хватит внимать трусливым советам мерзавца — они поганят твой разум!

— Кор Фаэрон использовал тебя с того дня, как убил людей, спасших тебя в пустыне! — с жаром произнес Найро. — Разве ты не видишь? Он бил и порол тебя, пока не добился повиновения, и пусть сейчас на тебе серые одежды экклезиарха, господствует здесь пастырь. Он неизменно лил тебе в уши яд, а теперь хочет превратить тебя в свое орудие — самого могучего головореза в истории культов!

Услышав такое обвинение, Лоргар сдвинул брови и взглянул на архидиакона.

— Грязная ложь! — пронзительно крикнул тот.

Старик не заметил кулака, врезавшегося ему в подбородок, и сообразил, что Кор Фаэрон ударил его, только когда пересчитал ребрами и локтями несколько ступеней. В следующую секунду бывший учитель осознал, что держит в руке кинжал, который год носил в ножнах у бедра.

3 6 5

Время для пастыря как будто замедлилось. Он ошеломленно смотрел, как Найро бросается вверх по лестнице, занося нож. Бессмысленно закрываясь рукой, архидиакон успел испытать презрение к самому себе за то, что позволил рабу так возвыситься в глазах Лоргара.

И вот — глупая, грязная смерть.

Его накрыла тень экклезиарха. Кор Фаэрон заметил оголовье булавы — в прошлом жаровню, клубы благовоний из которой плыли над его караваном. Пролетев вниз подобно комете с хвостом из позолоченных цепочек и амулетов, оно врезалось в череп советника.

Неимоверно могучий удар раздробил голову Найро, плечи и смял хребет. Острие кинжала, выскользнувшего из безжизненных пальцев, оцарапало подбородок пастыря.

Тело убитого сложилось внутрь и расплющилось о ступени — кости в ногах треснули под сокрушительной тяжестью палицы полубога.

Удержавшись от вскрика, Кор Фаэрон отступил на шаг. Его в равной мере ужасало и восхищало пламя, вспыхнувшее в глазах Лоргара. Золотой, Носитель Слова, Уризен, экклезиарх Завета с окровавленными руками возвышался над трупом Найро. Казалось, его голову охватывает золотой нимб — хотя, возможно, это солнечный свет отразился от кожи.

Испачканным в крови пальцем Лоргар указал в небеса.

— Единый идет! — провозгласил он. — Мы должны быть готовы!