Лисья рукавичка

Елена Павловна Карпова Лисья рукавичка

Колесо отвалилось, едва успели отъехать от Вальденбурга.

Дождь хлестал по грубому холсту, под которым укрывалась от непогоды Эльза — не то маркитантка при Йоргене, не то просто шлюха. Дождь сек деревянные борта телеги, точно они чем-то провинились перед природой. Дождь колотил по листьям — путь из Вальденбурга в Рошлиц порос кленами, и разлапистые зеленые ладони кивали под натиском дождевых капель, щедро одаривая случайных путников потоками воды. Как будто ее и так мало сыпалось сверху. На поверхности луж, разлившихся поперек дороги, вспухали крупные пузыри. Хельмут вздохнул: все указывало на то, что дождь зарядил надолго.

Палевая кобыла грустно топталась на месте, вымешивая копытами теплую дорожную грязь. Йорген матерился и пытался выпихнуть из телеги Ханса и Другого Ханса. Эти двое ржали так, что кобыла нервно дергала ухом, лезли к Эльзе под ее промокшую тряпку, а шлюха охаживала их, чем придется. Впрочем, Хансов это нисколько не огорчало, а еще больше забавляло.

— Чего уж там, — сказал Хельмут, — мне хоть и не с вами, но телегу подержать руки не отвалятся.

Йорген снова выругался и от души пнул одного из Хансов по торчащему из-под холстины заду. Сапог вербовщика оставил на заднице будущего ландскнехта грязный след, а сам парень стрелой вылетел из-под тряпки.

— Я вам за что деньги плачу, дармоеды?! — заорал на него Йорген. — Чтобы вы со шлюхой забавлялись посреди дороги? А ну пошли вон из телеги, поганцы! Держать будете, вместе с мастером Фраем!

— Не ругайся, отец, — басовито ответил второй из Хансов — тот, что белобрысый. — Нам, может, помирать скоро, а ты нас радостей лишаешь.

Он вылез из-под тряпки вслед за товарищем и заботливо укрыл Эльзу с ее хозяйством.

— Ты у меня умрешь, — согрозил Йорген. — В обозе от медвежьей болезни. Эльза, дура, поди прочь с телеги! Не хватало еще и тебя вместе с ней держать.

Тряпка зашевелилась. Женщина выбралась под дождь, спрыгнула в жидкую грязь и, подобрав юбки так, что показались дырявые полосатые чулки, заковыляла к ближайшему дереву в надежде найти под ним укрытие от непогоды.

«Стар ты стал, мастер Фрай, — думал Хельмут, упираясь плечом в серый бок телеги, рядом с Хансом и Другим Хансом, — раньше бы ты в одиночку вынул из колеи это средство передвижения и переставил на твердую землю. Впрочем, раньше бы тебе и не понадобилось это средство передвижения. Коли так дело пойдет дальше, ты скоро и на жизнь себе заработать не сможешь.»

— Слышь, Хельмут, — неожиданно спросил Ханс, весь красный от натуги, — А ты докуда с нами?

— До Рошлица, — ответил Хельмут, глядя, как Йорген прилаживает колесо.

Их было легко различать. Ханс — высокий, светловолосый и белокожий, по-деревенски наивный и одновременно крепкий какой-то природной смекалкой, на грани инстинкта и интуиции. Любопытный любитель поговорить и веселый собутыльник. За месяц службы он заработает больше, чем за год на своем поле. А за год заработает столько, что можно будет купить и модный костюм с разрезными рукавами, и широкую шляпу со страусиным пером… И девки его будут любить. Если останется жив, конечно. Другой Ханс — чернявый, кареглазый, с крупным печальным носом и оттопыренными ушами. «Ростовщика сын, — шепнул Хельмуту Йорген в первый же вечер их знакомства. — Со стыда за отца хоть на войну, хоть в петлю.» В отличие от своего тезки, Другой Ханс говорил мало, а все больше сидел на краю телеги, мечтательно глядя в пространство влажными глазами, похожими на переспелые вишни. Или напевал что-то себе под нос, и слышалась в этих напевах бередящая сердце грусть да тоска.

— А хрена ты в Рошлице забыл? — не унимался Ханс.

— Дракон у них, говорят… — Хельмут ощутил, как в плече что-то сместилось, и по руке разлилась боль — ноющая, тупая. Ну вот, не хватало еще связку растянуть.

С Йоргеном и его немногочисленной компанией они познакомились в «Развратной Марте», самом большом и, фактически, единственном кабаке Вальденбурга. Йорген тогда уже нашел обоих Хансов, купил телегу и кобылу, но денег у него все еще при себе водилось порядочно: его светлость король Максимиллиан пока что платил споро и щедро. Вальденбург, однако, оказался на диво неурожайным на желающих разменять свою жизнь на пригоршню монет, и Йорген решил двинуть дальше, но сперва зашел в «Марту» узнать, не едет ли кто в ближайшие дни в Рошлиц. Желательно из тех, кто знает за какой конец держать меч, и меч оный при себе имеет.

А Хельмуту как раз выбили зуб в драке. Это было тем более обидно, что побежденной стороной был вовсе не он.

Хельмут потрогал языком подживающую ранку.

— Давай лучше с нами, воевать! — Ханс с энтузиазмом нажал на борт телеги, скрипнули ступицы колес с противоположной стороны…

— Эй вы, полегче там! — заорал Йорген, камнем забивавший едва обструганную палку вместо чеки. — Кони. Сломаете колеса — самих скарб тащить заставлю!

— Мне нельзя, — ответил Хансу Хельмут. Он пожал бы плечами, но плечо немилосердно ныло. — Я последний в роду.

— Ну да, — скептически хмыкнул Ханс, — как на войну — так нельзя. Как дракона лупасить — так можно.

Дракона — можно, — согласился Хельмут.

— Ты б женился лучше, — подал голос Другой Ханс. — толку-то ныть, что последний?

Женился.

Как же жениться, если Евгения вышла замуж? И не вернешь уже ни того февраля с его липким подтаявшим снегом и запахом талой воды, ни того сентября, когда воздух стал горек, а ветер смеялся в подворотнях и бросал под ноги фальшивое золото опавшей листвы…

Почти двадцать лет прошло. А словно вчера. Не отболело и не забылось.

— Я однолюб, — сказал он Другому Хансу. Тот понимающе качнул головой и вздохнул.

— Опускаай! — крикнул Йорген, и кое-как приставленное колесо почти наполовину погрузилось в жирную дорожную грязь.

Кобыла дернула было телегу, но оказалось, что за время вынужденной стоянки колеса увязли так прочно, что лошадиной силы не хватает на то, чтобы сдвинуть телегу с места.

Потом они толкали телегу, падая в грязь и насмехаясь друг над другом, вытолкали на холм, залезать не стали, пошли следом. Дождь оставлял светлые полосы на грязных лицах, и в этот момент они все были одинаковыми — и светлый Ханс, и чернявый Другой Ханс, и сам Хельмут, в темных волосах которого блестела седина. Все — точно братья-близнецы, с одинаково маслянисто блестящими лицами в серых разводах.

Дальше была река, и они полезли в воду, прямо в одежде. На дождь уже никто не обращал внимания, речная вода смывала грязь, мужчины плескались в воде с детским энтузиазмом и хохотали, как сумасшедшие, а с берега на них смотрела Эльза, рыжая Эльза в полосатых чулках и зеленом платье.

В конце концов Хельмут разделся, а за ним разоблачились и другие. Выстирали одежду, развели костер на берегу, развесили на палках мокрые рубахи и портки, согрелись сами…

Ночь на удивление выдалась ясной, звездной и безветренной. Бедра Эльзы были прохладными, а дыхание — горячим, и она совершенно не обиделась, когда под утро Хельмут выбрался из-под овечьей шкуры, служившей двоим одеялом, и ушел в предрассветный туман. Кажется, даже не проснулась.

Когда он вернулся, лагерь был уже свернут, а хмурый Йорген заливал угли водой из котелка.

— Ты где шляешься? — недружелюбно спросил он у Хельмута. — Я наш уговор выполняю.

— Гулял, — беспечно ответил Хельмут и добавил. — Не бойся, я тоже.

— А что ты делал в Вальденбурге? — спросил Ханс за ужином.

Местечко называлось Ахам, и в нем не было ничего примечательного. Но зато нашлось заведение, где вербовщику и компании выдали по миске похлебки и налили по кружке светлого водянистого пива.

— Дракон, — пожал плечами Хельмут.

— И что ты с ним сделал? — заинтересовался Другой Ханс.

— Убил.

— Странно, — сказал Другой Ханс, — Сколько лет живу, никогда драконов у нас не видел.

— Бабы говорили, летал, — возразил Ханс, — овец жрал.

— Вальденбург далеко от гор, — Хельмут зачерпнул ложкой густоперченого варева, в котором плавала красная фасоль. — Дракона что-то согнало с насиженных мест. Возможно, недостаток пищи, но скорей всего — другой дракон.

Дракону много жрать надо, — со знанием дела заявил Йорген. — Мясо.

— Мясо, — согласился Хельмут, — но не слишком часто. Коровы ему хватает на неделю, особенно если он не летает. Драконы — скупердяи, они очень экономно тратят силы. Если вы видите летящего дракона — скорей всего он охотится.

Хоть бы раз на чудо такое взглянуть, — вздохнул Другой Ханс.

Наглядишься, — заверил его Хельмут, — странники бают, тамошний часто летает.

И как же ты их убиваешь? — скептически скривился Йорген.

Мечом, — буркнул Хельмут и снова уткнулся в похлебку.

— Секреты, значит, — крякнул Йорген, — ну что ж, не сужу. У всех свои штуки. Хорошо, что нечисть эту кто-то изводит. То тут, то там вылезает, спасу нет никакого.

— А вот скажи-ка, Хельмут, как они детишек рожают? Очень меня этот вопрос интересует, — сказал Ханс и подмигнул Эльзе.

— Никак, — ответил Хельмут, — на нашей земле не осталось ни одной драконицы. Самцы одни. Да и тех все меньше и меньше… скоро всех повыведут.

— Эт как! Куда ж они делись? — удивился Другой Ханс.

— Драконицы были меньше и слабее… их первыми перебили, — Хельмут доел фасоль и скреб теперь ложкой по стенкам миски. — Ну, а с последней драконицей вообще ерунда стряслась. Вы сказку про нее не слышали разве?

Компания дружно помотала головами.

— Последнюю драконицу звали Тельма, и она умела обращаться в человека… — Хельмут отложил ложку и оперся локтями о стол.

— Матерь святая! — ошалело воскликнул Ханс. — Это что ж, они все так умеют?

— Не перебивай, — сердито ответил ему Хельмут, — не все. Но некоторые умеют. Иногда когда сами хотят, иногда — когда опасность или еще напасть какая. Некоторые так вообще во сне туда-сюда меняются, особенно молодые. Чем дракон старше, тем лучше он контролирует свои превращения. С Тельмой же случилось вот что… она полюбила человека. Обычного человека — дворянина, с деньгами и собственным замком, но человека. Не дракона. Хотя любой дракон все сокровища мира был бы готов отдать, лишь бы стать ее избранником. Тельма очень хотела выйти замуж за этого человека, но ее любимый не ведал про то, что прекрасная девушка, которую он встретил в роще, и бронзовый дракон, который летает над его владениями и ворует у крестьян коз — одно и то же. Тельма поначалу ему не сказала, а потом уже стало поздно, она просто боялась признаться. Тогда Тельма обманом вызнала у одного из своих друзей-драконов секрет, который ящеры оберегали не только от людей, но и от сородичей. И ей рассказали про лисью рукавичку. Это цветок такой, лесной. Ядовитый — если человеку его съесть. А ежели съест дракон, то некоторое время после этого не может сменить облик — ни по собственной воле, ни случайно. Тельма обрадовалась, собрала лисьей рукавички и сделала себе настойку. И в конце концов вышла замуж за своего суженого, который так и не ведал, что его невеста — дракон…

— Но однажды забыла выпить настойку, — рассеянно сказала Эльза, — и превратилась в дракона. Прямо на супружеском ложе.

Ханс и Йорген заржали, Другой Ханс тоже заулыбался. Эльза непонимающе уставилась на них.

— Нет, — спокойно ответил Хельмут, — не превратилась. Лисья рукавичка ядовита, и для драконов тоже. Смотря сколько съесть. Однажды она просто не рассчитала дозу.

Смех стих, точно его ножом отрезали.

— Она… умерла? — тихо спросила Эльза.

Да.

— И что… больше не осталось никого-никого? Ни одной драконицы? — Другой Ханс аж подался вперед.

— Хм, — Хельмут задумался, — в сказках говорится, что за морем тоже живут драконы. Может, там и драконицы есть. Только ни один дракон море перелететь не в силах. И на корабле дракона представьте-ка!

— Вот так так! — растерянно произнес Другой Ханс. — Так их не убивать надо, может, а беречь? Они красивые вроде…

— Драконы — умные и очень опасные ублюдки, — Хельмут допил пиво. — Куда ж не убивать, когда они скот жрут, сукины дети?

Эльза провела пальцами по груди Хельмута.

— Шрамы.

Она была не так уж молода, и не так уж хороша собой. Бледно-голубые глаза, мраморная кожа, которую так легко обжигает солнце. Рыжие волосы — не того яркого медного оттенка, который по сердцу поэтам и художникам, а блекло-рыжие, как палая листва, уже потускневшая под дождем. Палая листва того злополучного сентября.

— Я убиваю чудовищ. Чудовища иногда против.

— Тебе их не жалко?

— Нет. Мне за это платят, и неплохо.

— Значит, эти следы оставил коготь дракона?

— Иди сюда. У меня для тебя есть другой дракон… без когтей.

Хельмут был благодарен Эльзе за то, что она была не слишком умна и догадлива. И за то, что одинаково привечала и его, Хельмута, и Йоргена, и обоих Хансов… За то, что не ревновала к призраку Евгении. И даже за то, что на самом деле ее совершенно не интересовала ни жизнь, ни душа Хельмута. За это — особенно.

Бог знает, что он мог ей рассказать, если бы она продолжила расспросы.

В Рошлиц въехали на закате. Уходящее солнце яркой киноварью выкрасило беленые стены домов, высокие остроконечные крыши, позолотило кованые флюгера, рассыпалось кровавыми искрами в тысячах оконных стекол. Город встречал их цветами на окнах, мощеной булыжником центральной улицей и спокойными неторопливыми разговорами. Рошлиц понравился Хельмуту. А розовые пики гор, встающих позади города, казались нарисованными на роскошной синей занавеси неба…

На въезде в город Хельмут распрощался с Йоргеном, получив от него несколько монет, положил меч на плечо и, насвистывая, двинулся своей дорогой.

Бургомистр оказался как в сказке — толстым, приземистым и франтоватым. Напомаженные усы торчали в разные стороны, точно стрелки часов. Он внимательно выслушал Хельмута, согласно кивая, потом пожевал усы и предложил сумму в два раза меньше. Хельмут развернулся и пошел прочь. Секретарь бургомистра догнал его у дверей и вручил мешочек с монетами. Мешочек был подозрительно тощ, но секретарь заверил Хельмута, что это только задаток. Общая же сумма, которую пообещали Хельмуту, была меньше, чем запросил охотник, но больше, чем он рассчитывал получить. Поэтому от бургомистра Хельмут ушел вполне в хорошем настроении.

— Ба! — сказал Ханс, хлопая его по плечу и садясь рядом. — Какие люди! Как твой ящер?

— Жив пока, — Хельмут пожал плечами, — Но заказ мой.

— И сидишь тут, в этой дырище!

— Не люблю сорить деньгами, — Хельмут мельком оглядел зал трактира, приметив в толпе и черную шевелюру Другого Ханса, и коричневый камзол Йоргена. — А у вас как?

— Нормально, — довольно сказал Ханс, — за полдня Йорг уже четверых вписал. Коль дело дальше так же пойдет — через пару дней в путь двинем. Ох, а когда я разбогатею и вернусь домой… представь! Красный колет с золотым шитьем, и рукава вот тут вот — в полоску, в полоску, разрезы от сих до сих… и рубаха там шелковая, блестящая, да с хружевами… Штаны узкие, да чтоб чехол на сраме! Видал сегодня такого щеголя тут, аж завидно сделалось. Башмаки справлю с носами во такими! Зеленые, на каблуке. Шляпу бархатную с пером. Первый парень на деревне стану. А?

Он махал руками, жестикулировал, демонстрируя и будущую шляпу, и разрезы на рукавах камзола, и даже чехол на причинном месте.

— Удачи, — скучно ответил Хельмут.

Охотник вошел в пещеру, не таясь. Дракона было слышно издалека. А вот пленный баран давно перестал издавать всякие звуки, равно как и подавать признаки жизни.

Это была хорошая пещера. Просторная, светлая, сухая… дракон расположился в ней с комфортом, разложив хвост во всю длину, вытянув лапы.

— Выходи биться! — сказал человек и громыхнул доспехом.

Дракон скосил на человека золотой глаз с вертикальным зрачком. Дракон раскрыл пасть. Но вместо огненного дыхания из пасти донеслась человеческая речь.

— Как ты собираешься со мной драться? — спросил ящер у одоспешенного.

— Молитвой и мечом! — заявил рыцарь и вытащил меч из ножен.

— Напрасно, — дракон шевельнул хвостом. — Молитва — лишнее. Меча вполне бы хватило.

Человек попытался ткнуть лезвием в трехпалую лапу. Дракон заинтересованно следил за тем, как рыцарь безуспешно пытается пробить чешую.

— Лучше вводить лезвие между чешуек, — посоветовал ящер, — так больше шанс задеть плоть. Но имей в виду, что если ты ненароком причинишь мне боль, я могу случайно тебя ударить.

Он выразительно покачал шипастым хвостом.

Рыцарь поднял забрало. Стало видно, что он очень молод, и что лицо у него совсем красное.

— Тебе хоть платят за это? — сочувственно спросил дракон. — Или ты так, из любви к искусству?

— В городе появился охотник на драконов, — угрожающе сообщил человек. — Хрен какой-то с бугра, ни доспехов ни шлема, один меч, да и тот ржавый. И я решил, что…

— Что сын барона всяко лучше какого-то заезжего голодранца разберется, как убить дракона?

Сын барона молчал и лишь сопел обиженно.

— Я не могу уйти просто так, — наконец сказал он.

— Желаешь, чтобы тебя унесли? — равнодушно поинтересовался дракон.

Йорген принес кувшин вина и грохнул на стол.

— Чертов дракон, — буркнул он зло, — все тут только о нем и говорят. Нам отсюда не уехать даже — никто просто съезжать не хочет, пока это дьявольское отродье не убьют! Как с цепи все посрывались. Развлечение тут у них! Дракона убивают!

— А я вчера видел, как он летел, — мечтательно сказал Другой Ханс. — Красиво.

— Тьфу, — Йорген сплюнул на пол, — давайте выпьем. Хельмут, давай стакан, налью.

К столу протолкался секретарь бургомистра.

— Господин Шеер интересуется, выполнил ли господин Фрай условия договора.

— Выполнил, — Хельмут допил вино, развязал кошель и вытряхнул на стол треугольный зуб длиной в пол-ладони. Корень зуба был покрыт еще не до конца засохшей кровью.

— Святая дева, — прошептал Ханс, — ты что ж, вправду убил его?

— А ты считаешь, что он просто позволил выдрать у себя зуб? — ехидно поинтересовался Хельмут.

— Секретарь бургомистра опасливо покосился на зуб и сказал дрожащим голосом:

— Я тут ни при чем. Мне сказали передать, что господин Шеер не считает договор выполненным, пока не увидит голову дракона. Извините, господин Фрай, но работу я вам оплатить не могу…

— Не можешь, значит, — Хельмут поднялся из-за стола. — Ну-ка… веди к твоему господину!

Он сделал шаг и ощутил, как пол плавно уходит из-под ног.

Когда-то Хельмут умел с этим бороться. Когда-то, когда был юн и полон сил.

Сейчас он разом увидел городскую стражу, серебристой лентой оттеснявшую завсегдатаев трактира к стенам. Цепляясь за ускользающую реальность, рванулся к выходу. Поздно. Лисья рукавичка, красивый пурпурный цветок… яд для людей, яд для драконов. Он вспомнил вдруг, как умолял Евгению остановиться, а она смеялась и пила свою настойку. Пила, чтобы стать такой, как все… и в конце концов стала такой, как все. Иногда ему казалось, что все это она сделала лишь назло Хельмуту. Что не любила она своего Альбрехта, а старалась сделать побольней тому, кого любила, ударить, уколоть, заставить думать о себе, помнить, помнить вечно. И это ей удалось… о, как ей это удалось!

Ноги подвели Хельмута. Он рухнул на пол.

— Славно, — сказал толстый бургомистр, выглядывая из-за спин стражников. — А вы уверены, что это он?

— Уверен, — услышал Хельмут голос Йоргена, — гляньте.

Грубые пальцы раздвинули губы Хельмута.

— Видите? — спросил Йорген, — вот этот он вытащил, чтоб вам показать. А здесь посмотрите. Неделю назад в Вальденбурге зуба у него не было. Теперь-то вон, уже наполовину торчит. Вы человека видели когда-нибудь, у которого бы зуб заместо выбитого вырос?

Хельмут застонал. Не успел вырастить зуб полностью — слишком мало времени прошло. Поторопился, польстился на щедрую оплату…

Тело не слушалось его, но щелкнуть челюстями он все еще был в состоянии. К сожалению, Йорген оказался проворнее.

— Ишь, — хмыкнул вербовщик, отирая пальцы о штаны, — кусаться вздумал, нечисть. Это ведь ты, погань, и в Вальденбурге был, и в Гёттингене тоже ты ошивался! А? Что молчишь, язык проглотил? Я по твоим следам еще от Глейхена иду, охотничек.

Хельмут поднял голову. Здесь были все. Толстый бургомистр с женой и смешливые горожанки. Угодливый трактирщик и пьяненький попрошайка. Ханс и Другой Ханс. Позади толпы он различил рыжий отблеск волос Эльзы… А впереди всех стояла бронзовокожая девушка с золотыми глазами и молча и укоризненно смотрела на Хельмута.

Потом мир милосердно померк.

Время слилось в сплошную ленту. Сменялись дни и ночи, сменялась погода, сменялись зеваки вокруг столба. Кормить Хельмута не считали нужным, но время от времени поили настоем пурпурных цветов, так что соображал он слабо. Сначала пытался отплевываться, а потом стал тихо надеяться на то, что они сделают настойку слишком крепкой, и смерть заберет его так же, как забрала Евгению. Но настойка была слабой — ее хватало лишь на то, чтобы не дать ему перекинуться.

Зря он все-таки рассказывал ту сказку. По крайней мере, Йоргену.

Однажды Хельмут очнулся. Голова была ясной, вокруг стояла теплая июльская ночь, в небесах плыла сиреневая луна, а на ступенях ратуши сидела Евгения. Тень ее струилась по лестнице странным зубчатым силуэтом.

— Прости, — сказал ей Хельмут.

— Тебя повесят через два дня, — ответила Евгения. — А это все, что ты хочешь мне сказать?

— Нет, — Хельмут протянул к ней руку, лязгнула цепь. — Я люблю тебя. Всегда любил. Поэтому и уехал, что не мог видеть этого твоего Альбрехта…

— Ты всегда был слишком горд, — Евгения потянулась, точно огромная кошка. — Что теперь осталось от твоей гордости? Ты охотишься на себя самого. Завидная судьба!

— Кажется, теперь я наконец поймал себя самого, — горько усмехнулся Хельмут.

— Живи, Хельмут, — ответила драконица, — Меня нет больше, и этого не изменят ни годы, ни расстояния. Живи. Перестань справлять по мне ежедневную панихиду.

— Только вот жизни моей осталось всего-то двое суток… Останься, Тельма! Не покидай меня хотя бы сейчас.

Она покачала головой.

— Я уже оставила тебя. Двадцать лет назад. Теперь это лишь воспоминания, не больше. Разве ты забыл, что имя Тельма ты придумал для меня уже после моей смерти?

Хельмут ощутил, как на глаза наворачиваются слезы. Он не плакал слишком давно, с того самого сентября… и не думал даже, что еще способен на это.

Образ Евгении поплыл перед глазами, теряя четкость и растворяясь в сумерках.

Ночной тать, спрятавшийся в переулке в ожидании позднего гуляки, со страхом наблюдал за прикованным к столбу немолодым мужчиной, который тянул руки к ступеням ратуши и о чем-то говорил с темной пустотой дверного проема.

Хельмут разлепил веки. Перед лицом качалось серое полотнище. Голова весила полпуда, и поворачивать ее было тяжело. Поэтому Хельмут просто скосил глаза — но ничего достойного внимания не увидел.

— Другой! — услышал он над собой на удивление знакомый голос. — Стопани-ка! Дядька проспался.

— Тпрру! — раздалось позади, и мир перестал качаться и подпрыгивать.

— Ханс? — спросил Хельмут.

Ему показалось, что спросил громко, но на деле вышел едва слышный шепот.

— Он самый, — радостно сказал невидимый собеседник и наконец появился в поле зрения Хельмута.

— Что… случилось? Куда мы едем?

— Какая разница! — Ханс махнул рукой. — Главное, чтобы подальше от славного Рошлица, подальше от его славного бургомистра и подальше от славного Йоргена, чтоб их обоих черти в аду жарили неустанно… Дай-ка я тебя, мастер Фрай, посажу поудобнее. Ты смотри только, не откинься, такого мы с Другим не переживем.

Он посадил Хельмута, тело которого все еще слабо ему повиновалось. В телегу влез Другой Ханс и уселся рядышком.

— Вы меня что… выкупили?

— Можно и так сказать, — весело сказал Ханс. — Мы у Йоргена деньги свистнули. Напоили да обобрали.

— И не раскаиваемся, — ввернул Другой Ханс, щуря вишневые глаза.

— Ну а потом… — продолжил белобрысый, — монета там, монета тут. Это Другой все — у него ж папаша ростовщик, он с деньгами с малолетства знает, как обращаться. Полгорода обежал. Чтоб кандалы расковали, чтоб ворота открыли, да чтоб телегу с лошадью не заметили…

Другой Ханс смущенно кивнул черными кудрями и вздохнул.

— Ну, и без Эльзы мы б, конечно, не справились, — Ханс закатил глаза. — Шеер охрану у столба в последнюю ночь поставил. Боялся, значит, гад.

— Эльза… тоже здесь? — Хельмут не понял, что ощущает при этом известии, но ему стало теплее.

— Здесь, здесь, — заверил его Ханс, — мешать не хочет.

— Зачем?

Ханс хлопнул его по плечу.

— Эх, дядька! Ты ж последний в роду — сам говорил. Разве ж мы могли им позволить? Да я лучше сам корабль построю, чтоб тебя за море свезти к твоим девкам. Может, ты и ящер и опасный ублюдок, но ты наш опасный ублюдок, так что ну никак мы тебя в этом Рошлице одного бросить не могли.

Он говорил что-то еще. Говорил, говорил и говорил… Говорил даже когда сменил на козлах Другого Ханса, тронул поводья и мир снова стал качаться и подпрыгивать. Для Хельмута эта речь слилась в единое бормотание, от которого на душе у него стало легко и спокойно. Телега катилась по каменистой горной дороге, по левую руку садилось солнце, кутаясь в плотные облака… А за морем, на другой стороне Земли, встречали рассвет прекрасные девушки с бронзовой кожей и золотыми глазами…

— Да! — вырвал его из грез все тот же голос Ханса. — И, между прочим, мы с Другим охотников на драконов изобразим куда убедительней!