Глава 4

1

Леди Дездея, узнав от конюшего о возвращении принцессы Мэдук в Саррис, устроилась в вестибюле, где высокородная проказница не могла ускользнуть от ее внимания.

Прошло пять минут. Сверкая глазами и скрестив руки на груди, леди Дездея ждала, постукивая пальцами по локтям. Мэдук, едва волочившая ноги от усталости, открыла дверь и зашла в вестибюль.

Принцесса направилась к боковому коридору, не глядя по сторонам, словно погруженная в свои мысли; леди Дездею она полностью игнорировала, как если бы воспитательница не существовала.

Мрачно усмехнувшись, Дездея позвала ее: «Принцесса Мэдук! Будьте добры, я хотела бы с вами поговорить».

Мэдук остановилась, опустив плечи, и неохотно повернулась: «Да, леди Дездея? Что вам нужно?»

Дездея проявляла сдержанность: «Прежде всего, я хотела бы сделать несколько замечаний по поводу вашего поведения, вызвавшего беспокойство у всех во дворце. Во-вторых, я хотела бы сообщить вам о некоторых планах на ближайшее будущее».

«Если вы устали, – со слабой надеждой ответила Мэдук, – нет необходимости затруднять себя замечаниями. А планы мы можем обсудить как-нибудь в другой раз».

Усмешка Дездеи, казалось, застыла у нее на лице: «Как вам угодно, хотя мои замечания весьма существенны, а упомянутые планы имеют к вам самое непосредственное, а также косвенное отношение».

Мэдук отвернулась и собралась уходить. «Один момент! – задержала ее леди Дездея. – Упомяну только об одном. Их величества намерены отпраздновать день рождения принца Кассандра, устроив великолепное празднество. Приедет множество знатных и влиятельных лиц. Будет устроен официальный прием, на котором вам придется присутствовать и сидеть в составе королевской семьи».

«Что ж, все это не так уж важно», – отозвалась Мэдук и снова отвернулась. И снова ее остановил голос леди Дездеи: «Тем временем вам придется срочно научиться общепринятым хорошим манерам – чтобы вы могли показать себя в самом лучшем свете».

Обернувшись через плечо, Мэдук сказала: «На приеме мне придется только тихо сидеть, время от времени кивая головой. Для этого не нужно ничему учиться».

«Ха! Вы неправильно оцениваете объем необходимых навыков, – возразила Дездея. – Завтра я сообщу вам все подробности».

Мэдук притворилась, что не слышит, и удалилась в коридор, ведущий к ее комнатам. Оказавшись у себя, она тут же прошла к постели и остановилась, глядя на подушку. Найдется ли что-нибудь под подушкой? Медленно, осторожно, опасаясь разочарования, она приподняла подушку и обнаружила небольшой серебряный гребень.

Мэдук не сдержала тихое радостное восклицание. Твиск нельзя было назвать образцовой матерью, конечно, но по меньшей мере она была жива, а не мертва, как принцесса Сульдрун – по меньшей мере теперь Мэдук была не одна в этом мире!

На стене над туалетным столиком принцессы висело зеркало из византийского стекла, отвергнутое королевой Соллас, так как, будучи недостаточно ровным, оно искажало отражение – но бракованное зеркало сочли вполне подходящим для принцессы Мэдук, тем более что принцесса редко пользовалась зеркалами.

Мэдук подошла к зеркалу. На нее смотрели голубые глаза под беспорядочной копной медно-рыжих кудрей. «Не так страшна моя прическа, как ее пытаются изобразить, – отважно сказала себе Мэдук. – Мои волосы не заплетены в косы и не уложены валиком, но я не терплю никаких кос и валиков! Посмотрим, однако, что произойдет».

Мэдук провела гребнем по волосам. Гребень скользил по прядям, вопреки обыкновению не встречая никакого сопротивления и не выдирая волос; с его помощью процесс причесывания становился даже в какой-то мере приятным.

Мэдук прервалась, чтобы приглядеться к отражению. Изменение, хотя и не поразительное, было вполне заметным. Кудри, казалось, улеглись и образовали аккуратное обрамление вокруг лица. «Улучшение очевидно, – заметила про себя Мэдук. – Это немаловажно, так как поможет мне избежать насмешек и критических замечаний. Сегодняшний день полон знаменательных событий!»


С утра Мэдук завтракала кашей и вареным беконом в маленьком озаренном солнцем алькове кухонной стены, где. как ей было известно, она могла не опасаться присутствия Девонеты или Хлодис.

Мэдук решила съесть персик, после чего задумалась над гроздью винограда. Ее нисколько не удивила физиономия леди Дездеи, заглянувшая в кухню: «Вот где вы прячетесь!»

«Я не прячусь, – холодно ответила Мэдук, – я завтракаю».

«Так-так. Вы кончили завтракать?»

«Не совсем. Как вы можете видеть, у меня еще остался виноград».

«Когда вы наконец утолите голод, будьте добры, приходите в утреннюю гостиную. Я вас буду ждать».

Мэдук обреченно поднялась на ноги: «Что ж, пойдемте».

В утренней гостиной Дездея указала на стул: «Вы можете сесть».

Принцессе не понравился тон воспитательницы. Бросив на нее угрюмый взгляд, Мэдук развалилась на стуле, расставив вытянутые ноги и уронив подбородок на грудь.

Леди Дездея явно не одобряла такую позу: «Ее величество королева считает, что ваши манеры оставляют желать лучшего. Я разделяю ее точку зрения».

Губы Мэдук слегка покривились, но она промолчала.

Дездея продолжала: «Возникла необычная ситуация, требующая принятия срочных мер. Помимо всего прочего, для вас самое важное – репутация. А!» Воспитательница выставила лицо вперед: «Вы раздуваете щеки, вы сомневаетесь? Тем не менее, я права!»

«Да-да, леди Дездея».

«Принцесса Лионесская – немаловажная персона! Слухи о ваших поступках, достойных как похвалы, так и порицания, быстро распространяются по всей стране и за ее пределами, словно на крыльях птиц! Поэтому вы обязаны всегда вести себя благородно, изящно и благонравно; вы должны лелеять и холить свою репутацию так, словно она – прекрасная клумба душистых цветов!»

«Вы могли бы этому способствовать, распространяя обо мне только хорошие слухи», – глубокомысленно заметила Мэдук.

«Прежде всего вам нужно изменить привычки – я не хочу, чтобы надо мной смеялись, когда я отзываюсь о вас с похвалой».

Леди Дездея сделала пару шагов в одном направлении, затем пару шагов обратно. Остановившись, она снова посмотрела в лицо принцессе: «Желаете ли вы, чтобы о вас говорили, как об очаровательной молодой принцессе, известной прекрасными манерами – или как о развязной девчонке с замызганной физиономией и разбитыми коленками?»

Мэдук задумалась: «Есть какие-нибудь другие варианты?»

«На данный момент этого достаточно».

Мэдук глубоко вздохнула: «Я не возражаю против того, чтобы меня считали очаровательной молодой принцессой – с тем условием, что мне не придется создавать такое впечатление самой».

На лице Дездеи появилась характерная мрачная усмешка: «К сожалению, это невозможно. Вас никогда не будут считать тем, чем вы не являетесь. Совершенно необходимо, чтобы на празднестве вы вели себя благонравно, как подобает изящной молодой принцессе, и вам придется вести себя именно таким образом. Вам явно недостает благородных привычек, и вам придется их усвоить. По велению королевы, вам больше не разрешается совершать верховые прогулки, бродить по окрестностям или плавать в реке – по меньшей мере до тех пор, пока не закончится празднество».

Пораженная и подавленная, Мэдук спросила: «А что же я тогда буду делать?»

«Учиться правилам поведения при дворе и хорошим манерам, причем уроки начнутся сию минуту. Перестаньте изображать тряпичную куклу и выпрямитесь на стуле, сложив руки на коленях!»

2

По случаю восемнадцатилетия принца Кассандра устраивалось празднество, которое, согласно намерениям короля Казмира, должно было превзойти все, что когда-либо оживляло летний дворец в Саррисе.

На протяжении многих дней отовсюду прибывали фургоны, груженые тюками, горшками и ящиками, ведрами с маринованной рыбой, стойками, увешанными колбасами, окороками и беконом, бочками масла, вина, сидра и эля, корзинами с луком, репой, капустой и зеленью, газонным дерном и перевязанными пучками петрушки, душистых трав и кресс-салата. Днем и ночью на кухнях не прекращалась работа – печи не остывали ни на минуту. На служебном дворе в особых печах, построенных специально по случаю торжества, пекли караваи с хрустящими корочками, приправленные шафраном булочки, фруктовые пирожные и сладкое печенье, покрытое смородиной, анисом, медом и орехами, а также корицей, мускатным орехом и гвоздикой. Одну из печей посвятили производству исключительно пирогов и расстегаев, начиненных говядиной с зеленым луком, пряной зайчатиной, обжаренной в вине, свининой с репчатым луком, щукой или карпом, томлеными в сливочном масле с укропом и грибами, или бараниной с перловкой и тимьяном.


Вечером накануне дня рождения принца пару волов начали жарить над огнем на тяжелых чугунных вертелах – вместе с парой кабанов и четырьмя овцами. С утра на рашперах стали вертеться две сотни птиц – чтобы они были готовы к началу большого пира, назначенному на полдень; пир должен был продолжаться, пока все его участники не насытятся до предела.

Уже за два дня до начала торжеств в Саррис стали прибывать знатные гости со всех концов Лионесса, из Блалока, Помпероля и Даота и даже из таких дальних стран, как Аквитания, Арморика, Ирландия и Уэльс. Самых высокородных лордов и дам поселили либо в восточном, либо в западном флигеле собственно королевского летнего дворца. Припозднившимся вельможам и знатным особам предложили не менее приятные павильоны на газоне у реки. Разнообразным почетным гостям рангом пониже – баронам, рыцарям и маршалам с их супругами – пришлось довольствоваться соломенными тюфяками и койками в нескольких залах и галереях Сарриса. Ожидалось, что в большинстве своем приезжие покинут Саррис на следующий день после банкета, хотя иные могли и задержаться, чтобы посоветоваться с королем Казмиром по вопросам государственного значения. Непосредственно перед банкетом королевская семья намеревалась официально принимать важнейших гостей. Прием должен был начаться примерно за три часа до полудня. Принцессу Мэдук надлежащим образом известили о том, что на этой церемонии потребуется ее присутствие; кроме того, ей порекомендовали не забывать о том, что по этому случаю от нее ожидаются только наилучшие манеры, подобающие высокородным девицам.

Поздно вечером накануне этих событий леди Дездея явилась в апартаменты принцессы, где она не оставила сомнений в том, какое поведение потребуется от Мэдук. Безразличные замечания принцессы вызвали у воспитательницы заметное раздражение: «Сегодня мы не будем спорить о пустяках! Теперь каждая деталь имеет значение. Если ваше высочество даст себе труд припомнить эвклидову геометрию, она не преминет заметить, что такова сущность вещей: целое является суммой всех его частей!»

«Как пожелаете. Сегодня я устала и хотела бы отправиться спать».

«Еще не время! Нужно, чтобы вы поняли причины нашего беспокойства. Повсюду ходят слухи о вашем непослушании, о ваших диких выходках. Каждый из гостей будет наблюдать за вами с пристальным вниманием или даже с нездоровым любопытством, ожидая проявления какой-нибудь необычной или извращенной черты вашего характера».

«Вот еще! – пробормотала Мэдук. – Пусть пялятся на меня, сколько влезет – мне все равно. Теперь вы закончили?»

«Нет, не закончила! – отрезала леди Дездея. – У меня все еще не вызывает уверенности ваше отношение к предстоящему приему. Между прочим, среди гостей будут несколько молодых принцев. Многие из них нетерпеливо ждут возможности заключить подходящий брак».

Мэдук зевнула: «А мне какое дело? Их интрижки меня не интересуют».

«Было бы гораздо лучше, если бы вы ими интересовались, и живо интересовались! Любой из этих принцев с радостью не упустит шанс породниться с лионесским королевским домом! Принцы будут внимательно разглядывать вас, оценивая ваши достоинства».

«Это вульгарно», – буркнула Мэдук.

«Не совсем! По сути дела, это естественное и правильное поведение. Знатные женихи заранее подыскивают подходящих супруг! Сейчас вам еще рано думать о бракосочетании, но годы летят незаметно, и, когда наступит пора обсуждать обручение, мы хотели бы, чтобы принцы вспоминали о вас с одобрением. Это позволит королю Казмиру заключить самый выгодный для страны брачный договор».

«Ерунда и чепуха, с начала до конца! – безапелляционно заявила Мэдук. – Если королю Казмиру так не терпится заключать брачные договоры, пусть выдает замуж Девонету и Хлодис, пусть женит принца Кассандра. И почему бы ему не выдать замуж вас, раз уж на то пошло? Пусть не надеется, что я стану принимать участие в его государственном сводничестве».

Потрясенная леди Дездея только развела руками: «Вы не понимаете, о чем говорите!» Воспитательница не могла найти слов: «Лучше не продолжать этот разговор, вам пора отдохнуть. Надеюсь, поутру в вас проснется искорка разума».

Мэдук не сочла нужным отвечать и мрачно направилась к постели.

С утра в апартаменты принцессы явилась толпа горничных и прочей прислуги. Большую деревянную ванну наполнили теплой водой; принцессу намылили белым египетским мылом, после чего стали поливать родниковой водой, надушенной бальзамом из древнего Тингиса. Ее волосы расчесывали, пока они не засверкали, после чего она украдкой прошлась по ним еще раз серебряным гребнем, чтобы медно-золотистые кудри улеглись самым привлекательным образом. Мэдук нарядили в голубую батистовую блузу с кружевами на плечах и рукавах и в складчатую юбку с тонкой белой вышивкой.

Леди Дездея критически наблюдала со стороны. Жизнь в Саррисе, по ее мнению, пошла на пользу принцессе: порой нахальная бездельница выглядела почти хорошенькой, хотя очертаниями тела и длинными ногами все еще досадно напоминала мальчишку.

Мэдук не нравилось новое платье: «Оно все какое-то расфуфыренное, и на юбке слишком много складок!»

«Чепуха! – заявила Дездея. – Платье подчеркивает вашу фигуру – в той мере, в какой есть что подчеркивать, разумеется. Оно вам идет».

Мэдук игнорировала замечания мучительницы, чтобы не слишком раздражаться. Она сидела, мрачно уставившись в зеркало, пока ее волосы расчесывали еще раз – «чтобы все было без сучка, без задоринки», по словам Дездеи – после чего принцессе на голову надели серебряный обруч, инкрустированный лазуритом.

Леди Дездея дала принцессе последние указания: «Вы встретитесь с рядом знатнейших особ! Помните: вы обязаны произвести на них наилучшее впечатление скромными и очаровательными манерами – чтобы все недоброжелательные слухи, подмочившие вашу репутацию, были раз и навсегда опровергнуты!»

«Не могу обещать невозможное, – ворчала Мэдук. – Если кому-то хочется составить обо мне плохое мнение, они его не изменят, даже если я буду пресмыкаться перед ними и умолять об уважении и восхищении».

«Пресмыкаться и умолять вас никто не просит, – едко отозвалась Дездея. – Дружелюбия и приветливости, как правило, вполне достаточно».

«Нужны мне дружелюбие и приветливость, как корове седло! Я – принцесса, это они должны стараться заслужить мое благоволение, а мне их мнение должно быть безразлично. Такова логика вещей».

Леди Дездея уклонилась от дальнейшего обсуждения этой темы: «Как бы то ни было! Выслушивайте представляющихся вам знатных особ и привечайте их, сначала называя титул, а затем имя, причем без ошибок. Это позволит им думать, что вы хорошо воспитаны и умеете держать себя в обществе, и они тут же начнут сомневаться в справедливости распространяемых слухов».

Мэдук не ответила, и Дездея продолжала наставления: «Сидите тихо, вам нельзя ерзать, чесаться, ежиться и корчиться. Смыкайте колени – не расставляйте ноги, не сидите, развалившись, не болтайте ногами. Локти следует прижимать к талии, а не растопыривать, как крылья чайки на ветру. Если вы кого-нибудь узнаете, не подзывайте знакомого веселыми выкриками – так нельзя себя вести! Не вытирайте нос тыльной стороной руки. Не гримасничайте, не надувайте щеки и не хихикайте по какой-либо причине или без причины. Вы способны все это запомнить?»

Дездея ждала ответа, но Мэдук продолжала молча сидеть, уставившись в пространство. Леди Дездея присмотрелась к ней поближе и рявкнула: «Так что же, принцесса Мэдук? Вы мне ответите или нет?»

«Да-да, как вам угодно. Говорите, что хотите».

«Я достаточно долго говорила».

«Надо полагать, я о чем-то задумалась и прослушала».

Пальцы леди Дездеи хотели было сжаться в кулаки, но остановились. Воспитательница произнесла звенящим холодным тоном: «Пойдемте. Прием скоро начнется. Хотя бы раз в жизни попробуйте вести себя так, как подобает принцессе королевской крови, чтобы произвести хорошее впечатление».

Мэдук ответила ровно и спокойно: «Я не стремлюсь производить хорошее впечатление. Того и гляди, кому-нибудь взбредет в голову на мне жениться».

Дездея ограничилась язвительным хмыканьем: «Пойдемте, нас ждут».

Леди Дездея шествовала впереди – по коридору к главной галерее, а затем в Большой зал; Мэдук следовала за ней издевательской походкой, на полусогнутых ногах и чуть подпрыгивая. Воспитательница сочла это проявлением врожденной извращенности, недостойным внимания.

В Большом зале уже собиралась публика. Гости стояли группами, приветствуя знакомых, разглядывая новоприбывших, отвешивая агрессивно-жесткие поклоны конкурентам и притворяясь, что не замечают врагов. Каждый облачился в самый роскошный наряд, надеясь как минимум привлечь внимание и вызвать восхищение – или, что еще лучше, зависть. По мере того, как вельможи перемещались, шелка и атлас переливались в утреннем солнечном свете – зал казался морем оттенков, столь ярких и насыщенных, что каждый словно жил собственной жизнью: лавандовых, пурпурных, матово-черных, глубоких ярко-желтых и горчично-охряных, киноварных, пунцовых, карминово-красных, как зерна спелого граната, всевозможных оттенков синего, от небесно-голубого и кобальтового до граничащего с фиолетовым ультрамаринового и отливающего синью, как надкрылья жука, глянцево-черного, не говоря уже о всевозможных зеленых тонах.

Кланяясь, кивая и улыбаясь, леди Дездеи провела принцессу за руку к возвышению для королевской семьи, где Мэдук приготовили красивый маленький трон из позолоченного дерева и слоновой кости, с красными бархатными подушками на сиденье и спинке.

Дездея доверительно прошептала принцессе на ухо: «К вашему сведению, сегодня нам нанесут визит принц Биттерн Помперольский, а также принц Чалмз де Монферрон, принц Гарселен Аквитанский и ряд других столь же высокородных наследников».

Мэдук непонимающе взглянула ей в лицо: «Как вам известно, меня эти особы не интересуют».

Леди Дездея усмехнулась, жестко и мрачно: «Тем не менее, они вам представятся и будут внимательно за вами следить, чтобы оценить ваше очарование и ваши достоинства. Они хотят знать, покрыто ли ваше лицо оспинами, страдаете ли вы косоглазием, справедливы ли слухи о том, что вы испорчены не по возрасту и склонны к диким выходкам, нет ли у вас на коже язв и чирьев, проявляете ли вы умственную отсталость и правда ли, что у вас низкий лоб и растопыренные уши… Так что возьмите себя в руки и сидите смирно!»

Мэдук нахмурилась: «Поблизости никого нет. Почему я должна сидеть на этой подставке, как канарейка на жердочке? Это глупо. Сиденье выглядит неудобным. Почему мне не подобрали подушку помягче? Король Казмир, и королева Соллас будут сидеть на подушках четырехдюймовой толщины, а на моем сиденье только какая-то подстилка из красного бархата».

«Это несущественно! Подушка предназначена для ваших ягодиц, а не для ваших глаз! Будьте добры, присядьте».

«Это самый неудобный трон на свете!»

«Вполне возможно. Тем не менее, не ерзайте так, будто вам не терпится в туалет».

«Кстати, мне не терпится в туалет».

«Почему вы не подумали об этом раньше? Теперь не время. Король и королева уже заходят в зал!»

«Можете не сомневаться, что они успели опорожниться от души. Я хотела бы сделать то же самое. Разве у королевской принцессы нет права помочиться в туалете, а не на троне?»

«Что ж, поспешите, если вам так не можется!»

Уходя, Мэдук, однако, не торопилась; не торопилась она и возвращаться. Тем временем королевская чета постепенно продвигалась по залу, то и дело задерживаясь, чтобы обменяться парой слов с теми, кому они особо благоволили.

В свое время Мэдук вернулась. Бросив непроницаемый взгляд на Дездею, она уселась на позолоченный трон из слоновой кости и, обратив к потолку глаза невинной мученицы, приготовилась к пытке.

Король и королева заняли свои места; принц Кассандр появился из бокового прохода в жилете из светло-бежевой замши, в бриджах из черной саржи, расшитой золотом, в белой кружевной батистовой рубашке. Он бодро прошел по залу, отвечая веселыми жестами на приветствия друзей и знакомых, после чего уселся по левую руку короля Казмира.

Сэр Мунго де Хач, лорд-сенешаль королевского двора, встал перед тронным возвышением. Два герольда, приложив к губам горны, протрубили короткий фанфарный мотив, «Apparens Regis»; в зале стало тихо.

Звучно возвысив голос, сэр Мунго обратился к собравшимся: «Я говорю от имени королевской семьи! Мы приветствуем вас в Саррисе! Мы рады тому, что вы разделяете с нами счастливое событие, а именно празднование восемнадцатилетия его королевского высочества, нашего любимого и высокочтимого принца Кассандра!»

Мэдук нахмурилась, ее подбородок опустился на ключицу. Внезапно воспрянув, она покосилась на леди Дездею, гипнотизировавшую ее змеиным взглядом. Подавленно вздохнув, Мэдук слегка пожала плечами. Как если бы это стоило ей неимоверного труда, принцесса выпрямилась на троне.

Сэр Мунго закончил приветствие; герольды снова протрубили краткий клич, и прием начался. По мере того, как гости приближались к возвышению, сэр Мунго громко объявлял их имена и титулы. Названные персоны подходили засвидетельствовать почтение – сначала к принцу Кассандру, затем к королю Казмиру, к королеве Соллас и, наконец, как того требовал протокол, к принцессе Мэдук. Мэдук отвечала на их приветствия со скованным безразличием, едва удовлетворявшим минимальные требования королевы и воспитательницы.

Принцессе казалось, что прием тянется бесконечно. Голос сэра Мунго не умолкал; все благородные господа и их супруги, проходившие мимо, начинали походить друг на друга. Наконец, чтобы хоть как-то развлечься, Мэдук стала сопоставлять внешность представлявшихся персон различными животными и птицами: вот переваливается сэр Теленок, за ним повиливает задом сэр Хорек, важно выступает леди Цапля, подпрыгивает леди Синичка… У принцессы возникло жутковатое ощущение – она взглянула направо, где за ней угрожающе следили глаза леди Вороны, потом налево, где на троне восседала королева Дойная Корова.

Игра исчерпала себя. У Мэдук начинали ныть ягодицы; сначала она чуть сдвинулась в одну сторону, потом в другую, после чего переместилась поглубже в глубину трона. Случайно она встретилась глазами с леди Дездеей и с удивлением отупения наблюдала за странными яростными жестами воспитательницы. Наконец, болезненно вздохнув, Мэдук снова переместилась вперед и выпрямилась.

Так как ей больше нечего было делать, Мэдук стала наблюдать за присутствующими, слегка заинтересованная тем, кто из них мог оказаться принцем Биттерном Помперольским, мнению которого леди Дездея придавала такое значение. Возможно, он уже успел представиться принцессе, а она не заметила? «Что ж, – подумала Мэдук. – В таком случае мне явно не удалось очаровать принца Биттерна или заслужить его восхищение».

У стены, поодаль, три молодых человека, явно высокородных, беседовали с господином любопытной наружности – хотя, если можно было судить по некоторым деталям, не слишком знатного происхождения. Высокий, тощий господин отличался коротко подстриженными пыльно-русыми волосами и продолговатым шутовским лицом. Его яркие серые глаза живо наблюдали за происходящим, а широкий рот, казалось, постоянно сдерживался, стараясь не растянуться в насмешливую улыбку. Одежда его, на фоне нарядов других гостей, производила впечатление почти обыденной. Несмотря на очевидное отсутствие официального высокого звания, он ничем не выражал почтения к окружающей знати. У Мэдук такое умение себя держать вызвало одобрение. Этот господин и трое говоривших с ним молодых людей, судя по всему, только что прибыли – их костюмы слегка запылились в пути. Внешность этих молодых людей соответствовала определению возраста нуждающихся в супругах принцев, столь волновавшему леди Дездею. Один, тощий и костлявый, с узкими плечами и словно разболтанными конечностями, производил печальное впечатление редкими светло-желтыми волосами, свисавшими до плеч, выдающимся бледным подбородком и длинным, словно безутешно удрученным носом. Может быть, это и был принц Биттерн? Как раз в этот момент печальный субъект бросил не слишком смелый взгляд в сторону Мэдук – принцесса нахмурилась: она не хотела, чтобы те, за кем она наблюдала, об этом знали.

Очередь перед королевским возвышением стала укорачиваться – трое молодых людей отошли наконец от стены и приблизились, чтобы представиться. Сэр Мунго возвестил их имена и звания: опасения Мэдук оправдались. Лорд-сенешаль напыщенно возвысил голос: «Мы имеем честь находиться в присутствии его королевского высочества, галантного принца Биттерна Помперольского!»

Пытаясь изобразить нечто вроде товарищеского приветствия, принц Биттерн слабо улыбнулся принцу Кассандру, неловко взмахнув рукой. Приподняв брови, Кассандр вежливо кивнул и спросил, не утомился ли принц Биттерн по дороге из Помпероля. «Нет-нет, что вы! Такие красивые, освежающие виды! – возразил Биттерн. – В высшей степени приятное путешествие! Кроме того, Чалмзу и мне повезло – к нам присоединились исключительно интересные спутники».

«Я заметил, что вы прибыли в их компании».

«Да-да, именно так! Мы неплохо повеселились!»

«Надеюсь, вы сумеете столь же приятно провести время у нас».

«Несомненно, несомненно! Гостеприимство Лионесса легендарно!»

«Рад слышать!»

Биттерн перешел к королю Казмиру, а принц Кассандр сосредоточил внимание на Чалмзе, наследнике правителя Монферрона.

И Казмир, и королева Соллас благосклонно приветствовали принца Биттерна, после чего помперольский принц повернулся к Мэдук, с трудом скрывая нетерпеливое любопытство. Несколько секунд он стоял словно в оцепенении, не понимая, в каком тоне ему следовало обратиться к этой голубоглазой девочке.

Мэдук наблюдала за ним без какого-либо выражения. Наконец принц Биттерн поклонился; поклон его носил смешанный характер – не слишком искренней галантности и слегка легкомысленного снисхождения. Так как принц был в два раза старше Мэдук, а принцесса едва достигла подросткового возраста, по-видимому, обстоятельства требовали притворной шутливости.

Манеры принца Биттерна не показались Мэдук приятными, и она подчеркнуто не отзывалась на его неубедительные попытки изобразить веселость. Принц снова поклонился и быстро отошел в сторону.

Его место занял Чалмз де Монферрон – приземистый, крепко сколоченный молодой человек с ежиком жестких волос, черных, как сажа; на его грубоватом лице было несколько оспин и бородавок. С точки зрения Мэдук, принц Чалмз ненамного превосходил привлекательностью неловкого лицемера Биттерна.

Мэдук покосилась на третьего юношу, уже приветствовавшего королеву Соллас. Будучи занята изучением принцев Биттерна и Чалмза, Мэдук не расслышала объявление сэра Мунго. Ей показалось, однако, что она узнала этого молодого человека – где-то она его видела, когда-то они уже встречались. Юноша этот, среднего роста, двигался быстро и легко; скорее жилистый, нежели мускулистый, он мог похвастаться широкими плечами и узкими бедрами. Его густые золотисто-коричневые волосы были подстрижены под горшок, а серо-голубые глаза и точеные черты лица придавали выражение сосредоточенной отваги. Мэдук решила, что этот гость был привлекателен не только внешностью, но и характером. Другими словами, он ей понравился. Если бы это был принц Биттерн, перспектива обручения не казалась бы ей столь трагической. Конечно, у нее и в мыслях не было вешаться на шею первому попавшемуся удальцу, но этот удалец, по меньшей мере, представлялся ей мыслимым будущим супругом, тогда как другие были немыслимы.

Молодой человек с укором спросил ее: «Неужели вы меня не помните?»

«Я вас узнала, – возразила Мэдук, – но не могу вспомнить, где и когда мы встречались. Освежите мою память».

«Мы встретились в Домрейсе. Я – Друн».

3

Старейшие острова обрели покой. На востоке и на западе, на севере и на юге, на многочисленных островах архипелага улеглась многовековая буря вторжений, набегов, осад, предательства, вендетт, грабежей, поджогов и убийств – города, побережья и сельские просторы одинаково наслаждались преимуществами мира.

Исключение составляли некоторые особые районы. В первую очередь следует упомянуть Визрод, где нерешительные ополченцы короля Одри маршировали вверх и вниз по влажным лесистым горным долинам и патрулировали пустынные каменистые холмы, пытаясь укротить неотесанных наглых кельтов, улюлюкавших с горных высот и бесшумно, как призраки, скользивших в зимних туманах. Вторым очагом раздоров оставались нагорья Северной и Южной Ульфляндии, где изгой-ска Торкваль и его банда головорезов предавались зверским грабежам, не подчиняясь ничему, кроме своей прихоти.

В остальном восемь королевств поддерживали, по меньшей мере формально, добрососедские отношения. Некоторые наблюдатели, однако, рассматривали установившийся мир как временную и весьма неустойчивую аномалию. Пессимистический подход объяснялся главным образом общеизвестным намерением короля Казмира вернуть трон Эвандиг и знаменитый Круглый стол «совета благороднейших», Карбра-ан-Медан, на подобающие им изначальные места в Древнем зале Хайдиона. Амбиции Казмира заходили дальше: он намеревался объединить все Старейшие острова под своим знаменем.

Планы Казмира были очевидны, он их почти не скрывал. Он собирался нанести жестокий удар по Даоту, надеясь быстро одержать легкую и решительную победу над потерявшими боевой дух армиями короля Одри. После этого Казмир планировал пополнить свои внушительные силы ресурсами Даота и, не торопясь, расправиться с Эйласом, королем Тройсинета.

Казмира удерживала только политика короля Эйласа, умственные способности и опыт которого Казмир научился уважать. Эйлас утверждал, что безопасность его обширного королевства, в настоящее время охватывавшего Тройсинет как таковой, остров Сколу, Дассинет и всю Ульфляндию, Северную и Южную, зависела от раздельного существования Даота и Лионесса. Кроме того, Эйлас дал понять, что в случае войны немедленно встанет на сторону государства, подвергнувшегося нападению – с тем, чтобы нанести поражение агрессору и восстановить спокойствие.

Казмир, под личиной благосклонного безразличия, только ускорил приготовления, набирая дополнительных рекрутов в армии, укрепляя бастионы и организуя базы снабжения в стратегически важных пунктах. Еще более зловещим признаком служил тот факт, что Казмир сосредоточивал силы в северо-восточных провинциях Лионесса, но достаточно неторопливо, чтобы этот процесс нельзя было рассматривать как провокацию.

Эйлас с опасением следил за событиями. У него не было иллюзий в отношении короля Казмира и его целей. В ближайшее время Казмир намеревался привлечь на свою сторону Блалок и Помпероль, заключив с ними союз и закрепив его брачными узами – хотя того же результата можно было добиться исключительно посредством запугивания, не прибегая к обходным маневрам. Таким же образом Казмир уже поглотил древнее королевство Кадуз, теперь превратившееся в провинцию Лионесса.

Эйлас решил, что угрожающему давлению со стороны Казмира необходимо было противостоять. С этой целью он отправил принца Друна, в сопровождении надлежащего знатного эскорта, сначала во дворец Фалу-Файль в Аваллоне, затем к пьяному королю Блалока, засевшему в своей цитадели Твиссами, и, наконец, ко двору короля Кестреля в Гаргано, столице Помпероля. В каждом случае Друн доставлял одно и то же послание: король Эйлас выражал надежду на продолжение мира и обещал содействие в случае нападения с любой стороны. Для того, чтобы эту декларацию нельзя было объявить провокационной, Друну было поручено передать те же заверения королю Казмиру в Лионессе.

Друна давно уже пригласили на празднество по случаю совершеннолетия принца Кассандра, и он условно принял приглашение. Обстоятельства сложились так, что его основная миссия не заняла слишком много времени, и Друн поспешно направился в Саррис, чтобы не опоздать на прием.

Принц проехал по Икнильдскому пути до городка Пышная Ива на Старой дороге – здесь он попрощался со спутниками, продолжавшими скакать на юг до Слют-Скима, откуда корабль должен был переправить их через пролив Лир в Домрейс. Сопровождаемый одним лишь оруженосцем Эймери, Друн проехал на запад по Старой дороге до деревни Тон-Твиллет. Оставив Эймери на постоялом дворе, принц повернул на север по дороге в Твомбл и вскоре углубился в Тантревальский лес. Еще через две мили он выехал на обширный луг Лалли, где за цветником виднелась Трильда, усадьба волшебника Шимрода.

Друн спешился у ворот, ведущих в сад. В Трильде царила тишина; дымок, вьющийся из печной трубы, означал, однако, что Шимрод был дома. Друн потянул за висящую у входной двери цепь, и в глубине большой усадьбы отозвался гулкий колокол.

Прошла минута. Стоя на крыльце, Друн любовался роскошным цветником – за ним, как ему было известно, ухаживали по ночам два садовника-гоблина.

Дверь распахнулась: появился Шимрод. Он тепло приветствовал принца и провел его внутрь. Оказалось, что Шимрод готовился покинуть Трильду, его ждали какие-то дела. Волшебник согласился сопроводить Друна сначала в Саррис, а затем до столицы Лионесса, где им предстояло расстаться – Друн должен был вернуться в Домрейс на корабле, а Шимрод собирался в Свер-Смод, замок Мургена на обрывистых склонах Тих-так-Тиха.

Прошло три дня, и настало время уезжать из Трильды. Шимрод поручил зачарованным стражам охранять усадьбу и ее содержимое от грабителей, после чего волшебник и принц выехали в лес.

Загрузка...