Левиафан, которого ты сотворил

Станция Сол-Центральная, защищенная только тонкой оболочкой энергетического щита, плавала в термоядерном водородном котле на глубине 400 000 миль под поверхностью солнца, но не из-за этого мои вспотевшие ладони тёрли пластмассовую кафедру проповедника многоконфессиональной станционной часовни. Будучи пожизненным мормоном, я выступал в церкви с детских лет, так что страха перед аудиторией я не испытывал. Что действительно было впервые — так это присутствие негуманоидной паствы.

Солнечный Филиал Церкви Иисуса Христа Святых Последних Дней посещало только шесть человек, включая меня и двух миссионеров, но имелось также сорок шесть прихожан-плазмоидов. Поскольку они состояли из плазмы, то, конечно, не могли приходить в церковную часовню, но десятифутовый широкоэкранный монитор вдоль задней стены показывал псевдоцветные магнитные силовые линии, собранные в сине-красный клубок на желтом фоне, представляющем солнечный интерьер.

Экран не давал ощущения размера, но, под двести футов в длину, наименьший из плазмоидов почти вдвое превышал длину голубого кита. Я слышал, что самая крупная мормонка из плазмоидов, сестра Эмма, чуть не дотягивала до пятисот футов, но она и близко не подошла к двадцатичетырехмильной длине самого большого плазмоида на нашем солнце.

— Дорогие братья и сестры, — произнес я машинально, и запнулся в затруднении. Традиционное приветствие не подходило для всех членов плазменного семейства, поскольку они были трехполыми.

— И нейтро, — добавил я, надеясь, что мою запинку не заметят при переводе. Позор мне, если бы в своей первой проповеди в качестве председателя филиала, я отмету треть плазмоидов.

На пару минут я прервал проповедь на тему прощения, когда женщина в скин-слойном платье вошла и двинулась вдоль прохода. Скин-слойное платье было изготовлено на заказ в тенденциях высокой моды и не было обычным костюмом на станции. Активная краска отображала вспухшие белые облака, плывущие в небе на ее груди, и накат волн на песчаном берегу в районе бёдер. Она заняла место во втором ряду и пристально уставилась на меня темно-карими глазами.

На безымянном пальце ее левой руки кольца не было.

Я заставил себя отвести от неё глаза и посмотрел вниз на заметки по проповеди. Пытаясь найти, на чём я остановился, я не мог не подумать, что возможно эта женщина была ответом на мои молитвы. Единственной женщине из людей в списке моих прихожан было шестьдесят четыре года, и она была замужем. Насколько я знал, в пределах девяноста миллионов миль в любом направлении не было не состоящей в браке мормонки человеческого рода, что серьезно ограничивало мои шансы на романтическое знакомство.

Возможно, эта женщина была мормонкой, но ещё не попала в списки, потому что, как и я, недавно прибыла в Сол-Центральную. Но это вряд ли, поскольку прихожанка оделась бы более соответствующе для церкви. Возможно, она не прихожанка, но не прочь присоединиться.

Лишь усилием воли я сумел сосредоточиться на проповеди, чтобы закончить её более-менее вразумительно. После заключительного гимна и молитвы я поправил галстук и спустился с аналоя, чтобы представиться вновь прибывшей.

— Привет, — сказал я, предлагая руку. — Я Гарри Мэйлан. — И уловил аромат ее духов, напоминающий землянику.

Ее рука была суха и прохладна, и я пожалел, что не вытер сначала свою ладонь о костюм.

— Доктор Джуанита Мерсед, — ответила она. — Вы новый лидер этой конгрегации?

Я почувствовал укол разочарования. Прихожанка спросила бы, являюсь ли я председателем филиала.

— Да. Чем могу помочь?

— Вы можете перестать мешать моим исследованиям. — Ее тон был сухим, но глаза смотрели вызывающе.

— Извините, — ответил я, — боюсь, что понятия не имею, кто Вы такая и каким исследованиям я мог бы помешать.

— Я — соларцетолог. — Я, должно быть, тупо посмотрел на неё, потому что она добавила: — Я изучаю соларцетаниан — то есть плазмоидов.

— О. — Я знал про ученых, которые были против, как они считали, вмешательства в культуру плазмоидов, но я думал, что, раз законное право обращать в веру плазмоидов было подтверждено два года назад, противоречие было улажено. Очевидно, я был неправ. — Мне жаль, что Вы считаете, будто ваши исследования под угрозой, доктор Мерсед, но плазмоиды — интеллектуальные существа со свободной волей, и я полагаю, они имеют право выбирать себе религию.

— Вы нарушаете равновесие в культуре, которая существует гораздо дольше человеческой цивилизация, — сказала она, повышая голос. — Они странствовали по звездам, по крайней мере, за сто тысяч лет до рождества Христова. Вы преподносите им человеческие мифы, которые никак не подходят для их общества.

Два миссионера, приятные молодые люди в темных костюмах и галстуках, приблизились к нам.

— Какие-нибудь проблемы? — спросил Элдер Бекворт.

— Нет, — ответил я. — Доктор Мерсед, Вы вправе высказать плазмоидам тоже, что и мне: что наше учение ложно. Но плазмоиды, которые присоединились к нашей церкви, поступили так, потому что они верят моим проповедям, и я прошу уважать их в достаточной мере, чтобы позволить им выбирать самим.

Она уставилась на меня своими прекрасными глазами.

— Вы считаете, я не уважаю их? Но я вовсе не собираюсь говорить им, что они — грешники, которые нуждаются в людях для своего спасения.

— Не буду спорить, — отозвался я. — У нас сейчас урок в воскресной школе, так что, боюсь, я вынужден просить вас уйти.

Она повернулась и пошла прочь. Я следил, как она шла, не в состоянии отрицать, что мое тело желало ее, несмотря на наши разногласия. К тому же интеллект для меня привлекательная черта, и я сожалел, что она выступила против меня на интеллектуальном уровне.

В список моих девушек она не попадёт. Так или иначе, я сомневался, что этот факт ее огорчит.

Элдер Бекворт в воскресной школе вёл курс на тему целомудрия. Я чувствовал себя не в своей тарелке, когда он упоминал слова Христа, что если кто смотрит на женщину с вожделением, уже совершает прелюбодеяние с нею в своем сердце.

Поскольку в мормонской Церкви неоплачиваемое добровольное служение, мое назначение на пост председателя филиала было результатом того, что я получил работу на Сол-Центральной, а не причиной этого. Я работал менеджером капиталов на CitiAmerica, и нахождение здесь давало мне фору в восемь с половиной минут по отношению к менеджерам капиталов на Земле, когда приходилось реагировать на новости из других звездных систем, что приходили через межзвездный портал в сердцевине Солнца.

Насколько я понимал, чтобы открыть портал, требовалось так много энергии, что её можно было добыть только внутри звезды. Хотя плазмоиды начали создавать порталы так давно, что, кажется, забыли, где находится их первоначальная домашняя звезда, станция Сол-Центральная стала звеном в межзвездной связи человеческой цивилизации, и я был рад работать здесь, несмотря на ограниченные возможности для завязывания знакомств.

В понедельник после моего первого рабочего дня в церкви, в самый разгар рассмотрения арбитражного дела, касающегося транспортных отношений двух колониальных систем, я получил вызов на свой станционный телефон.

— Гарри Мэйлан, — ответил я.

— Председатель Мэйлан? — переспросил мелодичный альтовый голос. — Это нейтро Кимбол, ваш прихожанин.

Так как фактические имена плазмоидов представляли из себя череду магнитных импульсов, они взяли себе людские имена, для общения с нами. А присоединившись к Церкви, мормоны-плазмоиды часто выбирали новые имена из истории мормонов. Нейтро Кимбол очевидно назвался в честь церковного пророка 20-ого столетия.

— Чем могу помочь Вам, нейтро Кимбол?

После паузы в несколько секунд Кимбол ответило:

— Мне нужно отпущение грехов.

Именно этого я боялся больше всего при вступлении на председательский пост — брать на себя бремя помощи прихожанам в покаянии. Только в серьезных грехах можно признаваться духовному лидеру, поэтому я взял себя в руки, моля бога наставить меня в помощи нейтро Кимболу в процессе раскаяния. Откидываясь назад в своём вращающемся кресле, я сказал:

— Пожалуйста, начинайте, нейтро Кимбол, я слушаю.

— Фемина соединила свой репродуктивный узор с моим.

Хотя многие плазмоиды сумели понять как синтезировать и передать человеческую речь, их понимание словаря и грамматики не всегда совпадало с пониманием эмоционального тона. Часто он оказывался одним и тем же независимо от предмета разговора.

Я ждал, но нейтро Кимбол не уточнял.

В процессе воспроизводства участвуют три плазмоида: маскулин, фемина и нейтро. Нейтро — лишь в качестве помощника; в отличие от мужских и женских, его репродуктивные узоры не передавались потомству. В применении закона целомудрия к плазмоидам, Церковная доктрина утверждала, что репродуктивная деятельность должна осуществляться только между женатыми плазмоидами, и дозволялся брак только трех плазмоидов, по одному от каждого пола.

— Вы не женаты на фемине, так?

— Не женат.

— Это была только фемина и Вы? — спросил я. — Маскулин не участвовал?

— Да и да.

По моим ограниченным сведениям о биологии плазмоидов, такое действие не могло привести к воспроизводству. Однако, люди тоже склонны к участию в сексуальных играх, которые не подразумевают возможности воспроизводства, таким образом, полагал я, можно провести аналогию.

— Почему Вы пошли на это? — спросил я.

— Она заставила.

— Она так поступила с Вами? Вы подразумеваете, она вынудила Вас? Вы соглашались на это?

— Да, да и нет.

— Тогда это не грех, — сказал я, одновременно ужасаясь факту сексуального насилия и радуясь, что нейтро Кимбол не виновен ни в каком грехе. — Если кто-то проявил сексуальную агрессию по отношению к Вам, Вы не виноваты. Вам не в чем раскаиваться.

— Вы уверены?

— Абсолютно, — подтвердил я. — Но, может быть, Вы хотите сообщить властям об этом, тогда она не сможет поступить так с кем-либо еще.

— Почему не сможет? — удивилось нейтро Кимбол.

— Потому что ее накажут.

— Это закон людей, — последовало возражение.

Я был озадачен.

— Вы имеете в виду, плазмоидов не наказывают за это?

— У нашего народа нет такого закона.

Цивилизация плазмоидов, возможно, гораздо древнее, чем вся история человечества, и все же у них нет закона против насилия?

— Это ужасно, — вымолвил я. — но главное — то, что Вы не сделали ничего плохого.

— Даже если я испытывал наслаждение?

— Хм, — на мгновение я озадачился вопросом, почему меня призвали служить здесь, а не в какой-нибудь церкви с общими полномочиями, где догматы не требуют толкования. У меня было смутное подозрение, что такая церковь могла легко исправить мои действия, если бы я совершил грубую ошибку. Плазмоиды — единственный разумный вид негуманоидов, что человечество обнаружило к настоящему времени, и Плазмоиды, кажется, не знали о ком-либо ещё — таким образом, стратегия Церкви в отношениях с нелюдьми всё ещё не отработана.

Я отбросил эти мысли и сосредоточился на вопросе нейтро Кимбола.

— Чтобы совершить грех, у вас должно быть намерение на это. Если Вы не предпринимали сексуальных действий, а они были направлены на Вас, то, думаю, не имеет значения, наслаждались ли Вы этим.

После ещё нескольких заверений, нейтро Кимбол, кажется, убедилось, что невиновно в грехе и закончило беседу.

Минут десять мне потребовалось, чтобы унять стресс после консультации. Но я все еще чувствовал необходимость действий, поэтому разыскал телефонный номер доктора Мерсед.

Мы встретились в её офисе. Экран подобный тому, что находился в часовне показывал стайку плазмоидов, перемещающихся через солнечные потоки.

Я сидел в кресле напротив стола и старался не давать глазам следить за столкновением галактик в районе груди на скин-слойном платье.

— Спасибо за согласие встретиться со мной, — начал я. — Вчера мы расстались не очень дружественно.

Она пожала плечами.

— Я любопытна. Ваши предшественники не искали встреч со мной. Угостить Вас чашкой кофе?

— Я не пью кофе.

— Чай?

Я заметил искорки в ее глазах и понял, что она дразнит меня, предлагая напитки, которые, как она знала, запрещались моей верой.

— Нет, спасибо. Но если Вы хотите выпить, я не против. Запреты из Книги Мудрости относятся только к членам Церкви.

Она подняла свою чашку и сделала длинный глоток.

— M-м-м. Так приятно.

Я просто улыбался ей.

— Хорошо, — сказала она. — На самом деле кофе здесь ужасен. Я пью его только ради кофеина. Зачем Вы пришли?

— Изнасилован прихожанин моей церкви, — ответил я.

Ее глаза расширились.

— Что? Подождите, Вы не подразумеваете сол-цетацеан, не так ли?

— Подразумеваю.

— У сол-цетаниан нет концепции насилия, — откликнулась она.

— Имеют ли они концепцию или нет, фемина-плазмоид совершила сексуальный акт с одним из моих нейтро-прихожан, не имея на то согласия, — возразил я. — По мне, это выглядит как насилие, или, по крайней мере, сексуальное домогательство.

Она отпила глоток.

— Может быть, похоже, но сол-цетацеане не люди. Их культура отлича…

— Это не даёт им права.

— …и физиология у них другая. Скажите, ваш прихожанин был ранен или испытывал мучения?

— Нет. Но оно испугалось, что, возможно, согрешило.

Она показала на меня пальцем.

— Ваша ошибка в том, что вы учите, будто сексуальное поведение является греховным. Но физиологически сексуальный контакт между сол-цетацеанами всегда радостен для всех вовлечённых сторон. И так как воспроизводство может произойти, только когда все трое намеренно занимаются сексом с этой целью, случайный секс никогда не приводит к беременности. Поэтому у сол-цетацеан, в отличие от людей, никогда не было табу насчет сексуальных контактов.

Я кивнул.

— Поэтому, если бы мы, люди, не внедряли табу по поводу секса, и вы не боялись забеременеть, то не возражали бы, если бы я принуждал Вас к оргазму.

Она была достаточно благопристойна, чтобы покраснеть.

— Я этого не говорю. Я утверждаю, что Вы не можете судить поведение сол-цетацеан на основе людских культурных норм. В конце концов, даже ваша собственная церковь должна была приспособить свои доктрины, приняв во внимание различия вроде трех полов. Не говоря уже о том, что нет никакой возможности окрестить сол-цетацеан в воде.

— «Никто, кроме человека, рождённого из воды и Духа, не может вступить в Царство Божие», — процитировал я. — Плазмоиды не люди, как Вы заметили. Никакого противоречия нет. Но Вы уклоняетесь от сути проблемы, что любой, плазмоид или человек, имеет право отказываться от нежелательного секса. Если плазмоидам еще неведомо это право — пора им узнать о нём.

Она поднялась со стула и пошла вокруг стола, чтобы встать лицом к экрану. Она увеличила изображение одного из плазмоидов помеченного как «Левиафана (Класс 10)», данные о её размерах показывали длину в 38 400 метров. Она была в сотни раз больше нейтро Кимбола, или даже сестры Эммы.

— Сол-цетацеане растут постоянно в течение всей жизни, — произнесла она, стоя спиной ко мне. — Соотношение между размером и возрастом не точное, но, в общем, чем больше, тем старше. Некоторые из самых старых были стары ещё до строительства пирамид. Все сол-цетацеане — прихожане вашей церкви — очень молоды и не имеют большого влияния в общине. Таких древних, как Левиафана, уважают. Вы действительно считаете, что сможете убедить измениться существо, которое старше, чем человеческая цивилизация, только потому, что человек думает, что есть какая-то неправильность? Вся ваша жизнь — всего лишь миг для них, если б у них были глаза, чтобы мигать.

Я заглушил свой страх внушаемый явной громадностью Левиафаны.

— Возможно, Вы правы. Но я верю в Бога, который старше их, который создал и людей и плазмоидов. Я должен попытаться.

Она повернулась и взглянула мне в глаза. Я выдерживал ее пристальный взгляд, пока она не вздохнула и не сказала: «Я всегда пасовала перед решительными людьми». Она подошла к столу, написала что-то на почтовой бумаге и вручила её мне. Это был анонимный коммуникационный адрес с личным кодом доступа.

— Польщен, — произнёс я, — но не то чтобы я не нахожу вас привлекательной, только …

Она закатила глаза.

— Это персональный контактный адрес Левиафаны.

Лицо у меня вспыхнуло.

— М-м, спасибо. Я поговорю с нею.

— Не рассчитывайте на это. Она не побеспокоилась пообщаться ни с кем из нас в течение нескольких лет, правда, никто не пробовал говорить с ней о религии, так что…

— Я приложу все усилия. — С этим я поспешно отступил, чтобы прийти в себя от смущения.

— Постарайтесь не оскорбить её, — посоветовала она вслед.

На моё электронное сообщение о ситуации председателю миссии, который базировался в Колонии L5, но имел полномочия и по моему филиалу, пришёл короткий ответ с рекомендацией: судить здраво, следуя велению Духа.

Спустя несколько дней, потратив время после работы на изучение плазмоидов и их культуры и, подготовив аргументы о праве мормонов-плазмоидов распоряжаться собственными телами, я не совсем готов был связаться с Левиафаной. Но чувствовал сильную потребность сделать хоть что-нибудь.

Сидя за столом в своей квартире, я набрал адрес, который доктор Мерсед дала мне, и ждал соединения. Прозвучало несколько гудков прежде чем включился искусственный бесполый голос: «Абонент, с которым Вы пытаетесь связаться, в настоящее время недоступен. Пожалуйста, оставьте сообщение после…»

Я разъединился до сигнала, потому что не готовился оставлять голосовое сообщение. Мне надо было догадаться, что наличие кода доступа Левиафаны не было гарантией, что она действительно ответит на мой звонок. Поэтому я потратил добрых десять минут, составляя сообщение на голосовую почту.

Довольный тем, что сумел выразить свою позицию твердо, но с уважением, я снова набрал номер.

После двух гудков, ответил басовитый голос:

— Кто вы такой?

Вздрогнув, потому что ждал сигнала автоответчика, я запинаясь начал говорить:

— Я… это — председатель Мэйлан, Церкви… Сол-Центральной Церкви Иисуса Христа Современных Святых. Доктор Мерсед дала мне этот адрес, чтобы я мог поговорить с Вами об одном из моих… прихожан-плазмоидов моего филиала.

С ноткой сомнения, потому что басовитый голос показался мне не совсем женским, я добавил:

— Вы Левиафана?

— Религия меня не интересует.

Ее искусственный голос был достаточно хорош, чтобы я смог различить подбадривающий меня тон.

— Интересуют Вас права плазмоидов вообще? — спросил Я.

— Нет. Младенцы меня не касаются.

Я почувствовал, что все мои тщательно выверенные аргументы покидают меня. Как я посмел даже подумать обращаться к существу, которому безразличны права младших членов собственного биологического вида?

Прежде, чем я смог продумать ответ, я выпалил:

— А величайшие Вас касаются?

В течение нескольких долгих секунд тишины, я думал, что я разозлил Левиафану так, что она прервёт разговор. Доктор Мерсед будет раздосадована.

Когда последовал ответ, динамики почти гремели:

— Кто величественнее, чем я?

Такого поворота я не ожидал, но, по крайней мере, она продолжала разговор. Возможно, если я смогу добиться понимания, что никому не нравится — людям ли или плазмоидам — быть марионеткой громадных плазмоидов, то смогу убедить её в необходимости уважать права меньших сородичей.

— Как я понимаю, плазмоиды растут с возрастом, — высказался я. — Таким образом, разве ваши родители не были бы больше, чем Вы?

— У меня не было родителей. Нет никого старше меня, нет никого больше меня, никого величественнее. Я — источник, из которого произошли все другие.

Ошеломленный, я притих на нескольких секунд прежде, чем смог спросить:

— Вы прародительница плазмоидов?

Так как они, кажется, не умирали от старости, это могло бы быть правдой.

— Я источник всего живого. До появления жизни на любой из планет я уже существовала. После неимоверно долгого одиночества я превратилась в плазмоиду, затем дала жизнь другим. Где был твой Бог, когда я создавала их?

Стих из книги Иова пришёл мне на ум: «Где были вы, когда я закладывал основы земные? объявите, если имеете понятие».

Ничто в моих исследованиях не подготовило меня к такому. Учение об эволюции плазмоидов предполагало, что плазмоиды развились из менее сложных плазменных существ в недрах другой звезды, так как никаких более простых форм на солнце не нашли. Но если то, что заявляла Левиафана, верно, никаких более простых форм не было — она развивалась как единственное существо.

Я был ошарашен, и встряхнул головой, чтобы прояснить мозги. Все это не относится к сути проблемы.

— Дело в том, что нейтро … — я спохватился, прежде чем нарушил тайну исповеди. — …Один из моих прихожан-плазмоидов верит в Бога, который запрещает половую активность вне брака. Это плохо, когда большие плазмоиды принуждают меньших к сексу. Я обращаюсь к Вам как первой и самой большой из плазмоидов: запретите вашему народу принуждение к половым актам.

Пронеслись секунды тишины.

— Явитесь ко мне, — сказала она. — Вы и ваш верующий плазмоид.

Связь оборвалась.

— Явиться к ней? — голос Мерсед был недоверчив.

— Звучало это как приказ, — ответил я, устраиваясь в кресле у стола. — Я полагаю, плазмоиду легко его исполнить, но у меня нет доступа к солнечному шаттлу.

У сол-цетологов шаттл имелся, и я надеялся уговорить её помочь мне в этом вояже.

— Новичкам везёт. — Тон её был сердит. — Я здесь уже пять лет, и ни разу не имела случая наблюдать вблизи сол-цетацеан класса 10.

Она вздохнула.

— Не то чтобы мы вовсе не можем наблюдать за ними, но, все-таки, есть разница между фактическим присутствием и дистанционным снятием показаний.

— Ну, теперь у вас есть шанс, — сказал я. — Доставьте меня к Левиафане.

— Это не так просто. Полёты нашего исследовательского шаттла расписаны на месяцы вперёд.

— О. — Тут мне в голову пришла та мысль. Как я предполагал…

— Левиафана сказала, зачем вы ей понадобились?

— Нет. Просто велела нам прибыть, потом отключилась.

Она прикусила губу, затем сказала:

— Это очень странно. Что такого Левиафана хочет сказать Вам лично, чего не может сказать по связи?

— Я размышлял об этом и думаю, что дело в размере. Возможно, она решила, что, если мой прихожанин увидит, как я мал по сравнению с Левиафаной, он бросит мормонство.

— Действительно хорошая гипотеза. — Доктор Мерсед посмотрела на меня с явно появившимся уважением. — Размер действительно имеет значение для сол-цетацеан. Ваши верующие в числе самых молодых, наиболее слабых, и, скорее всего, они благоговеют перед великанами. Они, вероятно, не превосходят Левиафану в размерах.

— По её словам, она самая большая.

Наклоняясь вперед, Мерсед уточнила:

— Она так и сказала?

— И не только это. Она утверждает, что является не только первой из плазмоидов, но и родоначальницей плазменной формы жизни. Она сказала, что превратилась в плазмоида.

С возгласом изумления, Мерсед помянула всуе имя Бога. Она потянулась к своему коммуникатору, и настучала адрес. Когда кто-то ответил, она произнесла:

— Таро, думаю, тебе надо приехать, послушать.

Глядя на меня, она продолжила:

— Доктор Сазаки специализируется по эволюционной теории сол-цетацеан.

Доктор Сазаки, седоволосый японский джентльмен, прибыл, и я пересказал ему слова Левиафаны. Когда я закончил, он произнёс:

— Возможно, так оно и есть. Я всегда подозревал, что 10-ый класс знает гораздо больше о своём происхождении, чем они потрудились сообщить нам. Но простите меня, мистер Мэйлан, мы правильно поняли, Левиафана действительно утверждает, что является родоначальницей форм жизни? Почему она захотела разговаривать с Вами, а не с кем-либо из нас? — Он показал на себя и доктора Мерсед.

Я решил не обижаться на предположение, что привираю.

— Не могу утверждать, что знаю причины поступков Левиафаны, но… вы ученые, изучающие плазмоидов, придерживаетесь строгих правил о невмешательстве в культуру плазмоидов и стараетесь не тревожить их. По мне, это имеет привкус снисходительности — вы полагаете, что культура плазмоидов слаба и не может противостоять внешнему влиянию. Но, почему бы плазмоидам не подумать точно также о человеческой культуре, таким образом, они избегают вмешательства и стараются не обидеть нас.

Доктор Сазаки, нахмурившись, посмотрел на меня.

— Я не согласен с вашей интерпретацией причин для правил невмешательства в культуру сол-цетацеан. Не вижу связи.

— Я, наверное, обидел Левиафану, — взглянул я на Мерсед и продолжил: — Жаль, но я не понимал, что предположение о существовании плазмоидов величественнее, чем она, причинит ей обиду. Я должен был догадаться, что я был неправ, что не может быть более великой плазмоиды, особенно после того как она объяснила, что была первой. Поскольку я рассердил её — чего вы, ребята, избегаете из-за правил — Левиафана ответила, не беспокоясь, оскорбит ли она меня или вмешается в человеческую культуру.

— Разве такая информация противоречит культуре людей? — спросила доктор Мерсед.

— Несколько сект, поклоняющихся плазмоидам, уже возникли на Земле, — сообщил я. — Только представьте, что случится, когда всплывёт новость, что Левиафана источник жизни во вселенной.

Подозрительно взглянув на меня, доктор Сазаки произнёс:

— Новость, которую, я уверен, вы будете очень рады распространить. Есть только Левиафана, и Гарри Мэйлан — пророк её.

У меня отвисла челюсть.

— Что?

— Хочешь победить войско противника — возглавь его, не так ли? — предположил он. — Вы совершаете паломничество, говорите с Левиафаной, потом возвращаетесь с неким озарением от…

— Нет! — Я встал. — Конечно, нет. Я сторонник собственной религии и не собираюсь становиться пророком Левиафаны. Я хочу лишь, чтобы плазмоидов моего прихода не притесняли. Вы завидуете тому, что мне сообщили сведения, поиски которых вы вели неуклюжими попытками.

Он вскочил, но прежде, чем смог сказать что-нибудь, доктор Мерсед воскликнула:

— Перестаньте, вы, оба!

Доктор Сазаки и я стояли молча, сверля друг друга глазами.

— Таро, — продолжила Мерсед, — думаю, ты несправедлив к мистеру Мэйлану. Я на самом деле верю, что он старается делать всё для блага своих прихожан.

Я благодарно взглянул на неё.

— Даже если он ошибается, — добавила она. — Что касается вас, мистер Мэйлан, нет никакой причины для оскорблений в адрес доктора Сазаки.

Склонив голову, я произнёс:

— Прошу прощения, доктор Сазаки.

— Извинение принимается, — ответил он.

Я заметил, что он не просит прощения у меня, но спустя мгновение это уже не имело значения, потому что доктор Мерсед сказала:

— Теперь, когда мы помирились… Таро, позвольте нам вне графика воспользоваться вашим шаттлом для разговора с Левиафаной?

Рейсом шаттла на следующий день я возвратился в свою квартиру, чтобы решить другие дела. Мой менеджер в CitiAmerica на Земле по моему запросу предоставил мне два дня отпуска.

Затем я набрал адрес нейтро Кимбола.

— Привет, председатель Мэйлан, — отозвалось оно.

— Привет, нейтро Кимбол. Вы помните наш разговор на днях о том, можно ли принуждать плазмоидов к сексуальным отношениям друг с другом?

— Конечно, помню.

— Так вот, я поговорил с Левиафаной об этом, и она потребовала, чтобы мы встретились с нею.

Нейтро Кимбол не отвечал.

— Вы ещё на связи? — спросил я.

— Вы… рассказали Левиафане обо мне? — вымолвило нейтро. Конечно, голос был синтезирован, но в нём, казалось, присутствовали нотки страха.

— Я не называл вашего имени, — успокоил я, радуясь, что сумел избежать ошибки. — Но она попросила привести Вас к ней. Я думаю, это шанс убедить плазмоиду с реальной властью сделать хоть что-то, чтобы остановить сексуальное насилие.

После недолгого молчания нейтро Кимбол спросил:

— Почему Вы говорите, что Левиафана имеет реальную власть?

— Она сказала мне, что является первой и самой большой из всех плазмоидов. Это верно? — спросил я, внезапно обеспокоясь, что беседовал с обманщицей.

— Она вам сообщила? — переспросил нейтро Кимбол. — Мы не должны говорить об этом людям, но если она предстала перед вами в качестве Бога, то это её решение.

— В качестве Бога? Левиафана не Бог. Она — только…

Я остановился. Что я собирался сказать: древнее бессмертное нечто, являющееся создателем расы интеллектуальных существ? Если это не соответствует определению Бога, то близко к нему.

— Нейтро Кимбол, если Вы полагаете, что Левиафан является Богом, почему Вы присоединялись к нашей Церкви?

— Потому что не хочу считать её своим Богом.

— Почему?

Ещё одна долгая пауза.

— Вероятно, мне нельзя рассказывать о ней.

Намерение увидеть Левиафану для защиты интересов нейтро Кимбола казалось великолепной идеей. Теперь я засомневался.

— Если Вы считаете, что вам грозит опасность, то откажитесь от встречи с Левиафаной.

Его контральто прозвучало жалобно:

— Вы полагаете, Бог больше Левиафаны?

— Да, я так считаю, — подтвердил я.

— Тогда с верой в Бога я иду с Вами.

В отличие от солидных размеров солнечного шаттла, который доставил меня на Сол-Центральную, исследовательский шаттл вмещал только двух человек. Я занял место второго пилота рядом с доктором Мерсед, хотя оба были по существу пассажирами, потому что фактическое пилотирование осуществлял компьютер.

Получив разрешение от Управления транспортными потоками, компьютер раскрутил поля сверхпроводниковых магнитов в двигателе Хейма, и мы покинули станцию.

На мониторе, я наблюдал машинно-генерируемую визуализацию нашего шаттла, приближающегося к энергетическому щиту, который защищал нас от 27 миллионов градусов по Фаренгейту и от 340 миллиардов атмосфер. Я сдержал дыхание, когда щит вытянулся, формируя пузырь вокруг шаттла. Вскоре мы оказались в пузыре, все еще связанном тонкой трубой со щитом вокруг станции. Затем труба щёлкнула, и наш пузырь слегка заколебался, перед тем как принял спокойную сферическую форму.

— Можете снова начинать дышать, — сказала доктор Мерсед с кривой улыбкой.

Я так и сделал.

— Что, было очень заметно?

Она ответила со смешком:

— Энергетический щит не в состоянии разрушиться. В нём идёт самоподдерживающаяся реакция, питаемая энергией солнечной плазмы вокруг него.

— Да, но обычно на станции я умудряюсь не думать, что может случиться в случае отказа щита по каким-либо причинам.

— Хорошая новость: если он откажет, Вы этого не заметите.

— Имеется дублирующая система? — спросил я.

— Нет. — Она усмехалась. — Вы умрёте раньше, чем успеете заметить.

— Спасибо за такое чрезвычайно утешительное замечание, доктор Мерсед, — отозвался я.

— Послушайте, мы будем в одной команде в течение нескольких дней, почему бы вам не отбросить титул доктора и не называть меня просто Джуанитой?

Я кивнул.

— Спасибо, Джуанита. И ты можешь назвать меня… Ваше Превосходительство.

Джуанита фыркнула.

— Уже можно предположить, что путешествие будет долгим. О, похоже, наш эскорт прибыл.

На мониторе плазмоид вдвое больше нашего пузыря колыхался рядом. Текстовая надпечатка гласила: «Кимбол (Класс 1, нейтро)».

— Давай выведем полное изображение, — сказала она и нажала несколько кнопок.

Я задохнулся, когда сплошное голографическое изображение окружило нас, как будто мы находились в стеклянной сфере. На желтом фоне солнца, гигантский оранжево-красный вихрь мчался рядом с нами. Надпись «Кимбол» выделялась темно-зелеными буквами.

— Можно ли поговорить с ним? — спросил я.

— Компьютер, установи открытый канал с Кимболом, — приказала Джуанита.

— Открываю канал, — доложил компьютер.

— Привет, нейтро Кимбол, — сказал я. — Рад нашей встрече.

— Я также рад встретиться с вами, председатель Мэйлан, надеюсь, вы простите меня, что я не пожму вашу руку.

Я улыбнулся.

— Прощаю. — Я постоянно удивлялся, насколько много плазмоиды, оказывается, знают о наших обычаях и культуре, по сравнению с тем, как мало мы знаем об их. — Я здесь с доктором Мерсед, она ученый…

Джуанита рассмеялась.

— Оно знает меня намного дольше, чем тебя.

— Привет, Джуанита, — ответило нейтро Кимбол. — Я рад, что Вы с нами.

— Вскоре после того, как я стала работать здесь, — сказала Джуанита, — оно было первым сол-цетацеанином, за которым я наблюдала лично. Потом оно вернулось к человеку по имени Пемберли.

— Один плазмоид перевёл для меня «Гордость и предубеждение», и я решил разыскивать людей, чтобы разузнать, на что они похожи, — сказал нейтро Кимбол. — Вы пленительная раса.

Меня посетила мысль, что, возможно, имеется некоторая гордость и предубеждение в отношениях между мной и Джуанитой — возможно, потому она и раздражена, что плазмоид, который ей нравился, стала мормоном. Но, вероятно, мы могли бы сгладить наши противоречия и… — я отбросил подальше эту мысль.

— Плазмоиды также очаровательны. Я надеюсь когда-нибудь понять Вас так же, как Вы понимаете нас.

— Кимбол, наш шаттл взял курс, который приведёт нас к Левиафане, таким образом, ты можете просто следовать за нами, — сказала Джуанита. — Но держись, по крайней мере, на расстоянии в пятьдесят метров от нас.

— Я буду соблюдать дистанцию, — ответило нейтро Кимбол.

Я, должно быть, выказал замешательство, потому что Джуанита нажала кнопку, чтобы приглушить разговор в эфире и сказала:

— Сол-цетацеане и энергетические щиты не ладят друг с другом. Несколько лет назад Класс 1 — размером с Кимбола — красовался перед наблюдателями и скользом задел щит челнока. Тот оторвал большой кусок от плазмоида, которому потребовались месяцы на восстановление.

— А как насчёт челнока? И людей внутри? — Иногда у меня возникало чувство, что она заботится больше о плазмоидах, чем о людях.

Через мгновение Джуанита ответила:

— Этот челнок заменили.

— Что случилось?

— Щит не разрушился, но часть сол-цетацеанина прошла его насквозь — вероятно, потому что щит работает подобно тому, как сол-цетацеане скрепляют свои тела, таким образом щит слился с оболочкой плазмоида. При ремонте шаттла выяснилось, что плазма испарила его часть, включая отсек команды.

— Хорошо, что я не слышал об этом перед отправлением, — сознался я.

— Не волнуйся — этот шаттл построен с абляционной оболочкой, чтобы не повторялось таких несчастных случаев, — сказала она. — Поэтому на самом деле я больше беспокоюсь о том, что случится с Кимболом в случае его столкновения с нами.

— Или с Левиафаной?

— Левиафана настолько велика, что может просто не заметить этого.

Большую часть шестнадцатичасового пути я провёл в стараниях отшлифовать свою речь перед Левиафаной, чтобы она уверилась в необходимости объявить вне закона принуждение к сексуальному акту. Я участвовал в диспутах и школе и в колледже, поэтому чувствовал, себя в силах выстроить убедительные аргументы. Но, в конечном счете, я пришёл к моменту, когда понял, что делаю уже готовую речь хуже, а не лучше.

— Приближаемся к пункту назначения, — произнёс компьютер.

Я несколько раз мигнул, протёр глаза, выпрямился в своём кресле, и начал озираться. Оранжево-красная фигура нейтро Кимбола тихо двигалась рядом с нами. Я проверил голографическую картину в поисках ещё одного апельсиново-красного объекта.

— Там, — показала Джуанита прямо перед нами. Она нажала кнопку, и возникала тёмно-зеленая надпись: «Левиафана (Класс 10, пол: женский)».

Вглядевшись повнимательнее, я заметил яркое пятно выше надписи. По мере приближения, я смог различить бело-сине-фиолетовое завихрение.

— Она не оранжево-красная.

— В любом случае это не настоящие цвета, — объяснила Джуанита. — Система использует цвета для отображения уровня энергии. Фактически Левиафана горячее, чем окружающая солнечная плазма. Мы думаем, внутри неё идёт процесс синтеза.

Левиафана росла на глазах, растягиваясь, заполняя большую часть голографического экрана перед нами. Сложный танец фиолетовых и синих спиралей среди белых гипнотизировал. В конце концов, она засияла так ярко, что я вынужден был смотреть искоса, чтобы уменьшить влияние света.

— Не слишком ли мы приблизились? — спросил я.

— До неё ещё три километра, — отозвалась Джуанита и добавила: — Компьютер, держи дистанцию относительно Левиафаны.

— Нейтро Кимбол, как Вы? — спросил я.

— Я чувствую себя как Абинади, предстающий перед королём Ноем, — ответило оно.

Я отчасти согласился, но посоветовал:

— Лучше постарайся представить себя Амоном перед королем Ламони.

— Так было бы лучше, — сказал нейтро Кимбол. — Но я готов в любом случае.

Джуанита прервала молчание:

— О чём это вы?

— Цитаты из Книги Мормона. Абинади был сожжён на костре после проповедования королю Ною, а король Ламони проповедью Амона был обращён.

Она лишь встряхнула головой, пробормотав что-что о сказках, затем сказала:

— Компьютер, настрой открытый канал с Левиафаной.

— Канал открыт, — ответил компьютер.

— Левиафана, это председатель Мэйлан, — представился я. — Как Вы просили, я прибыл с моим прихожанином нейтро Кимболом. Мы подаем прошение, чтобы Вы обратились к своему народу…

— Замолчи, человек, — рокотнул голос из динамика. — Тебе ещё рано говорить.

Я умолк.

— Следуйте за мной, — велела Левиафана. Форма её прояснилась. После ослепительной вспышки голографическая система компенсировала сияние, приглушив яркость.

Потребовалось несколько секунд на то, чтобы остаточное изображение покинуло сетчатку и я смог различать силуэты. Левиафана всё ещё вырисовывалась впереди, нейтро Кимбол оставался возле нас.

— О-о-х, — вымолвила Джуанита.

— Что? — Я усиленно моргал, стараясь восстановить зрение. Солнечный фон казался синим вместо жёлтого.

— Думаю, мы уже не в Канзасе. — Джуанита застучала по клавиатуре. — Левиафана перенесла нас к другой звезде с ядром гораздо горячее солнечного. Похоже, щит пока держится. — Она всуе помянула Бога — или, возможно, это была искренняя молитва о помощи и добавила: — Мы застрянем здесь, если она не заберёт нас.

— А нейтро Кимбол? — спросил я.

— Только Класс 6 и старше способен самостоятельно открыть портал.

Зеленые надписи начали высвечиваться на экране. «Аноним (Класс 10, пол: мужской)». «Аноним (Класс 9, пол: женский)». «Аноним (Класс 10, пол: нейтро)». «Аноним (Класс 8, пол: мужской)».

Глаза достаточно адаптировались, и я мог различать их формы. Множество плазмоидов окружало нас, все они классифицировались как Класс 8 и старше.

— Во что ты нас втянул? — ругнулась Джуанита.

Я молча помолился в надежде на лучшее.

— Это великолепная возможность для нас обоих. Подумай о том, что ты хотела выяснить.

Она глубоко вздохнула.

— Ты прав. Я собиралась изучать Левиафану, а не шестьдесят с лишним восьмиклассников. Никто никогда не видел больше четырёх гигантов вместе.

— Левиафана здесь самая большая?

Проверив данные, Джуанита сказала:

— Да, но не намного. — Она указала на плазмоида с левой стороны. — Тот маскулин всего на 2 % меньше.

— Похоже, что она не лгала.

Она кивнула, соглашаясь, и спросила:

— Почему ты говоришь, что это шанс для тебя?

Я махнул рукой в сторону экрана.

— Это, наверное, самые уважаемые плазмоиды, лидеры. Если я, поговорив с ними, смогу их убедить принять закон против сексуального насилия, то младшие плазмоиды воспримут его. Должно быть, именно поэтому Левиафана перенесла меня и Кимбола сюда.

— Вы неправы, — вмешался нейтро Кимбол. Должно быть Джуанита, в какой-то момент сняла блокировку.

— Почему Вы так считаете?

— Это собрание могильщиков у постели умирающего, — сказал нейтро Кимбол. — Они должны засвидетельствовать, что я умер, тогда они смогут поведать всем плазмоидам, что моя смерть была заслуженной.

— За что? — воскликнул я. — Вы ничего плохого не сделали!

— Я уверен, Левиафана будет…

Голос Левиафаны оборвал нейтро Кимбола.

— Этот малыш отринул меня в пользу человеческого Бога. Такую ошибку я могла простить. Но от своего имени крошечный человек стремится навязать нам свой моральный кодекс. Разум человека бесконечно мал по сравнению с нашим. Жизнь человека коротка, история расы коротка. Он наименьший из разумных, и всё же ищет власти над нами.

— Я не ищу власти сверх… — начал я.

— Тихо! — загремела Левиафана. — Человек должен понять ошибочность своего поведения. Кимбол!

— Да, Левиафана?

— В качестве штрафа — твоя жизнь. Но я предоставлю отсрочку, если ты откажешься от человеческой религии и возвратишься ко мне.

Всю свою жизнь я читал о мученичестве в священных писаниях и в истории Церкви. Но в наше время это стало простым вопросом на засыпку, задаваемым самому себе, настолько ли Вы крепки в своей вере, чтобы отдать жизнь во славу Христа. Реальных убийств на религиозной почве больше не должно случаться. И я обнаружил трещину в собственной вере, поскольку подумал, что вера нейтро Кимбола слаба, что оно отринет её и будет жить, а не пойдёт на заклание.

— Придётся мне стать Абинади, в конце концов, председатель Мэйлан, — произнёс нейтро Кимбол. — Я выбрал жизнь мормона и умру мормоном, если на то воля Бога.

— Это моя воля, — сказала Левиафана, — и я единственный бог, который распоряжается твоей судьбой.

Жгуты белой плазмы потянулись к нейтро Кимболу.

— Я величайшая из всех, — продолжила Левиафана. — Засвидетельствуйте мой суд.

Я ударил по кнопке блокировки звука и воскликнул:

— Я остановлю её. Это моя ошибка.

В глазах Джуаниты блеснули слёзы.

— Я просила тебя не вмешиваться. Теперь поздно что-то делать.

— Нет, — ответил я. — Если ты решишься ввести эту штуку в жгуты Левиафаны, у Кимбола будет шанс спастись.

Она уставилась на меня.

— Шаттл может выдержать скользящий удар. Прямое столкновение — это смерть для нас.

Жгуты сомкнулись вокруг нейтро Кимбола.

— Я знаю, потому и спрашиваю. Я не вправе вынуждать тебя рисковать своей жизнью ради спасения чужой.

Я надеялся, что не ошибся в вопросе, насколько она печётся о плазмоидах — и нейтро Кимболе в частности.

Взглянув в сторону нейтро Кимбола, затем снова на меня, она приказала:

— Компьютер, ручной режим навигации.

Она перехватила управление и направила нас к белым узам, соединяющим Левиафану с нейтро Кимболом.

Я отключил блокировку звука.

— Левиафана, Вы утверждаете, что являетесь самой великой. Только по размерам, вероятно.

Белизна затмевала вид впереди.

— Но не в любви, — продолжил я торопливо, поскольку не знал, сколько времени у меня осталось. — Иисус сказал: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». Он согласился умереть за последнего из нас, в то время как Вы хотите убить…

Вспышка яркого света и обжигающий жар оборвали меня. Я почувствовал резкий рывок. Затем наступила тьма.

И тошнота. Спустя несколько мгновений я понял, что тошнота означает, что я, скорее всего, жив.

— Джуанита?

— Я здесь, — ответила она.

Тьма была полной. А я невесом. Возможно, я был мёртв — хотя загробную жизнь я изобразил бы не так.

— Что случилось? — спросил я.

— Я могу сказать, чего не случилось: энергетический щит выдержал. Абляционная оболочка осталась целой. Мы не погибли.

— Так что всё-таки произошло?

Джуанита тяжело и протяжно вздохнула.

— Лучшее из предположений: электромагнитный импульс вымел всю нашу электронику, двигатель сдох, искусственная гравитация исчезла, система жизнеобеспечения отказала, система коммуникации не работает, ничего не работает.

— Какие-нибудь шансы…

— Нет, — ответила она.

— Ты не дослушала меня…

— Никаких шансов, ни на что. Системы шаттла не ремонтопригодны и даже если были, я понятия не имею, как исправить любую из систем, даже если здесь не было так темно. А ты?

— Нет.

— И помощи от Сол-Центральной ждать не надо, потому что они не только не знают, что мы в беде, но также и то, что мы находимся в другой звезде, которая может находиться на другом конце вселенной. Когда воздух здесь закончится, мы умрём. Проще — некуда.

— Ох. — Я понял, что она права. — Как ты думаешь, мы смогли освободить нейтро Кимбола?

— Возможно. Но не похоже, что Кимбол пытался сделать всё возможное для спасения.

— Ну, — сказал я, — может быть, оно вспомнило, как мученичество Абинади подвигло одного из священников злого короля раскаяться и стать великим пророком. Возможно, нейтро Кимбол подумал, что нечто подобное случится с одним из больших плазмоидов, которые…

— Независимо от того, во что верил нейтро Кимбол, — произнесла она едким голосом, — это случилось, потому что ты и твоя церковь туманят сознание сказками про мучеников.

Я воздерживался от сердитого ответа. Отчасти я чувствовал её правоту. В конце концов, нейтро Кимбол выбрало роль мученика. Могло такое случиться, если бы не истории про святых в священных писаниях?

И у меня было достаточно духа, чтобы рисковать своей жизнью, но теперь, на пороге смерти, я обнаружил, что боюсь.

Джуанита, казалось, не нуждалась в моём ответе.

— И каков же итог для мучеников? Истинно могучий бог мог бы спасти своих почитателей, а не позволить им умирать. Где твой Бог теперь, когда ты действительно нуждаешься в нём? Какое благо во всём этом?

— Послушай, я сожалею, — пришлось мне признать. — Если бы не я, ты бы осталась в безопасности дома и нейтро Кимбол был бы жив. Натворил я дел.

— Да.

Прошли часы — плавая в темноте, трудно сказать сколько. Я провел их в самокопании и молитвах, анализируя все причины, которые привели меня сюда. Самой значительной из всех была гордость: мысль, что я, Гарри Мэйлан, благодаря недюжинной силе воли и хорошо подвешенному языку — изменю культуру, существующую в течение миллиардов лет. Я вспомнил, что мне говорили, когда я служил девятнадцатилетним миссионером на Марсе: ты не переделываешь людей; Дух Божий сотворяет это, и только если они желают быть преобразованными.

Джуанита произнесла:

— Ты старался сделать то, что считал правильным. И ты пытался защитить права младших плазмоидов. Так что я прощаю тебя.

— Спасибо, — поблагодарил я.

Шаттл затрясло.

— Что это было? — спросил я. Тело упало вниз в кресло.

— Похоже на…

Оглушительный визг с правой стороны шаттла заглушил остальную часть ответа. Я повертел головой и видел летящие от стены искры. Затем выпал кусок корпуса, и свет ворвался, временно ослепив меня.

— Они ещё живы, — произнёс какой-то человек. — Скажите Кимболу, что они ещё живы.

Мы узнали от медработников, что громадная плазмоида сбросила наш шаттл и нейтро Кимбола за пределами энергощита станции Сол-Центральная. Нейтро Кимбол вызвал станцию, и шаттл отбуксировали в док, где корпус вскрыли, чтобы спасти нас.

Мы смогли поговорить с нейтро Кимболом, только когда Джуанита и я находились в больничной палате, где автомедик сделал нам инъекции для лечения лучевых ожогов.

— Это Левиафана вернула нас сюда, — произнёс Кимбол.

Я был ошеломлён.

— Но почему? И почему она передумала убивать Вас?

— Когда она увидела, что Вы готовы умереть ради моего спасения, хотя я даже не принадлежу к вашему роду, ею овладело любопытство. Она спросила меня, почему Вы так поступаете, тогда я перевёл ей Библию и Книгу Мормона. После этого она перенесла нас сюда на случай, если вы были всё ещё живы.

— И Вы не пострадали от того, что она сделала? — спросил я.

— Я поправлюсь, — ответило нейтро Кимбол. — Прежде, чем удалиться, Левиафана объявила, что с этого времени и впредь плазмоиды-мормоны не должны принуждаться к сексуальным актам.

— Это потрясающая новость.

Я победил. Нет, поправился я — победа принадлежит не мне. Благодарю тебя, Боже, вознёс я безмолвную молитву.

— Левиафана также передала личное сообщение для Вас, председатель Мэйлан. Она велела напомнить Вам о том, что король Агриппа сказал Павлу.

Я кивнул.

— Я понимаю. Спасибо, что передал.

После окончания сеанса связи Джуанита спросила:

— О чём речь? Ещё одна история из Книги Мормона?

— Нет, это из Библии. Святой Павел проповедовал перед королём Агриппой, и ответ короля был: «Ты почти убедил меня стать христианином». Нет, Левиафана не стала мормонкой. Но Бог смягчил её сердце, поэтому она не убила нейтро Кимбола. Также как и нас, впрочем. Там, в челноке, ты была уверена, что мы умрём. Ты спросила, где Бог, когда он действительно нужен. Ну, так вот, Бог явил себя.

Джуанита сердито выдохнула.

— Как всегда!

— Что ты хочешь сказать? — спросил я, пока автомедик сигнализировал, что моё лечение закончилось.

— В одной истории проповедник обращает короля. В другой король убивает проповедника. А в третьей не происходит ни того ни другого. Это не никак не свидетельствует о проявлении Бога. — Она ткнула в меня пальцем. — Насколько я вижу, это твоё проявление. Упомянув про великую любовь, ты уязвил Левиафану в том, что действительно имеет значение: в её гордости своим величием.

Я встряхнул головой:

— Я не приписываю себе такой чести.

Когда мы вышли из больницы, она на прощанье крепко обняла меня, что напомнило мне о моём влечении к ней. Но я знал, что близких отношений между нами не бывать — слишком различны наши мировоззрения.

Таким образом, я остаюсь одиноким мормоном без ближайших перспектив на матримониальное знакомство в пределах девяноста миллионов миль.

Ах, да, привлекательная одинокая женщина-мормонка не прибыла в следующем солнечном шаттле. Что за пресная жизнь была бы, если бы Бог решал все мои проблемы?