Лесная обитель

Глава 5

Диэда с Кинриком скрылись в толпе. Гай смотрел им вслед, борясь с желанием позвать их обратно. Эйлан, внезапно засмущавшись, не поднимала глаз. А юноша не знал, как с ней заговорить. После того, как Кинрик рассказал ему о жрицах Моны, самоуверенности у молодого офицера заметно поубавилось – он больше не ощущал себя властелином мира, как оно и подобает римлянину. Благодарение богам, что Кинрик не подозревает о том, кто таков его гость на самом деле! Юношу не оставляло неуютное ощущение, что старик Арданос обо всем догадался, но если и так, друид его не выдал – что само по себе внушало тревогу.

Гай перебрал в уме несколько безопасных тем для беседы и наконец сказал:

– А расскажи мне побольше о том, как в вашем племени справляют этот праздник! У силуров обычаи немного иные, и я боюсь допустить какой-нибудь промах. – Юноша решил про себя, что придумал отличное оправдание своему невежеству, ведь за всю свою жизнь он побывал на местном празднике Белтайн только однажды, еще шестилетним мальцом!

Девушка зарделась.

– В самом деле? – Вот теперь она смутилась не на шутку. – Это очень древний праздник. Наверное, когда-то у всех племен обряды были одни и те же. Арданос говорит, наши предки принесли этот обычай с собой, когда приплыли на острова. А кому и знать, как не Арданосу!

– И верно, – усмехнулся Гай. – Твой дедушка так стар – он не иначе как приплыл на том самом первом корабле из Галлии? – Девушка прыснула от смеха, и Гай облегченно выдохнул – оба разом почувствовали себя не так скованно.

– Ты видел, как зажигали священное пламя, – промолвила Эйлан. – Сегодня ночью, когда Верховная жрица явится благословить костры, мы все станем приветствовать ее как Великую Богиню. Не знаю, как уж там обстояли дела в южных племенах, но на севере в старину женщины пользовались большей свободой, нежели сегодня. Это сейчас у нас есть Верховная жрица – и есть друиды. А до прихода римлян некоторыми племенами правили королевы. Картимандуя повелевала бригантами, а ицены шли за Боудиккой.

Гай похолодел. Среди римлян именем Боудикки, Кровавой королевы, до сих пор пугали детей. В Лондинии по сей день можно было видеть следы пожара на месте сгоревшей базилики. Рабочие, закладывая фундамент – ведь город стремительно рос, – порою находили кости тех, кто пытался бежать от кровожадных иценских орд. А Эйлан, ничего не замечая, продолжала:

– Только на время войны королева ставила во главе армии военного вождя: это мог быть ее брат или супруг, но в любом случае он не обладал большой властью в народе. Королева правила от своего собственного имени, и, что ни говори, женщины лучше разбираются в делах правления, ведь каждой женщине приходится вести дом и хозяйство! Согласись, главенствовать над племенем пристало скорее женщине, нежели мужчине, который только и способен выполнять приказы военного вождя!

– Над племенем – возможно, – согласился Гай. – Но нелепо и думать о том, чтобы поставить женщину командовать легионом – или править великой империей под стать цезарям.

– Не вижу, почему бы и нет, – промолвила Эйлан. – Уж верно, женщина, привыкшая разумно распоряжаться в большой семье, сумеет править империей не хуже всякого мужчины. Разве среди римлян не было могущественных королев?

Гай поморщился, вспоминая своего наставника-грека, который заставлял его зубрить историю.

– Я слыхал, во времена императоров Клавдиев была одна злобная старуха по имени Ливия, мать обожествленного Тиберия, – осторожно подбирая слова, проговорил юноша. – Она отравила всю свою родню. Может, поэтому римляне и не в восторге от женщин-правительниц.

Молодые люди уже обогнули костры и дошли до дальнего конца праздничной площадки и до подножия могильного кургана с его покатыми склонами.

– Гавен, так, по-твоему, все женщины – зло? – спросила Эйлан.

– В тебе зла точно нет, – заверил юноша, встречая ее ясный взгляд. Глаза Эйлан напоминали озера с кристально – чистой водой – утонуть бы в них навсегда! Эти глаза – светлый источник истины. При мысли о том, что он вынужден будет и дальше обманывать девушку, Гай содрогнулся от отвращения к самому себе. Звучит нелепо, да, – но молодой римлянин был готов доверить этой юной бриттке свою жизнь – то есть открыть ей, кто он на самом деле такой.

Позади возникла какая-то суматоха. Крики и пение зазвучали ближе. Гай обернулся – молодежь тащила чучела из ивовых прутьев и соломы. Иные фигуры походили на людей, иные – на чудищ из ночного кошмара. На одной Гай заметил очень узнаваемое подобие легионерского шлема.

Волосы у римлянина встали дыбом. Он только что объяснял Эйлан, что не помнит белтайнских обрядов, но теперь – рокот ли барабанов тому виной, или мерцающие отблески, или дурманный аромат пряных трав, брошенных в огонь, – Гай внезапно понял со всей отчетливостью, что видел нечто подобное прежде. Юноша зажмурился: перед его внутренним взором возникли татуировки в виде драконов, обвивших могучие руки; послышался чей-то молодой смех. На мгновение рокот барабанов оглушил Гая; видение потонуло в крови – и в скорби, так давно подавляемой, что даже слова для нее не подберешь.

Юноша крепче вцепился в руку Эйлан.

– Дурачок! – рассмеялась Эйлан, заметив выражение его лица. – Это же просто куклы! Летнего короля или кого-то другого вместо него даже в древние времена приносили в жертву только раз в семь лет, чтобы возродить землю.

– Ты – дочь друида, – промолвил Гай, опускаясь на траву. – Тебе лучше знать.

– Я не владею знанием, которому учат в Лесной обители, но это сказание я слышала. Говорят, будто с Избранником обращались как с королем в течение целого года. Семье его воздавали почет. Все его желания исполнялись, его потчевали самыми вкусными яствами и винами, ему приводили прекраснейших девушек. Зачать дитя от бога почиталось за честь; даже служительницы святилища не были для него запретны, хотя любого другого, кто возлег со жрицей, покарали бы смертью. А по прошествии года… – Девушка замялась. – Его отдавали огню.

Эйлан сидела совсем близко. Гай вдыхал свежий, напоенный луговыми цветами аромат ее волос.

– Я слыхал, в Риме появился новый культ: его служители, приверженцы Назарянина, верят, что их пророк – сын бога и умер, чтобы искупить людские грехи, – промолвил Гай. Сам он предпочитал Митру, бога солдат.

– Приверженцы Назарянина есть не только в Риме, – подтвердила девушка. – Отец рассказывал, некоторые из них бежали в Британию от преследований императора. Друиды позволили им построить церковь на Острове Яблок далеко на юге Летней страны. Но здесь у нас отдает свою кровь земле только супруг Богини – или кто-то, кто его заменяет.

С громкими воплями молодежь принялась кидать чучела в костер: языки пламени под восторженные возгласы рвались к небу. Мимо пробежала еще одна шумная орава, Эйлан неуютно вздрогнула, и Гай покровительственно приобнял ее за плечи.

– Это они сжигают злых духов: очень скоро между двумя кострами прогонят скот, чтобы уберечь его от всех опасностей на летних пастбищах среди холмов. Огонь обладает великой властью… – Девушка внезапно покраснела – но не от жара пламени.

– А что еще происходит вокруг костров? – мягко спросил Гай. Он весь дрожал: ему стоило немалых усилий сдержаться и не притянуть девушку к себе. Даже сквозь платье он ощущал нежную мягкость ее стройного, гибкого тела. Впервые увидев Эйлан, молодой римлянин посчитал ее совсем ребенком, но теперь он понимал: рядом с ним – женщина, при всей ее хрупкости; и сознавал, как сильно его влечет к ней.

– Ну… – смущенно начала девушка, неотрывно глядя в пламя, – в эту ночь, пока пылают костры Великой Богини, влюбленные, обменявшись обетами, рука об руку прыгают через огонь, дабы почтить Богиню и попросить ее о детях. А потом вместе уходят в лес. Возможно, в древние времена не знали, откуда берутся дети; но Арданос рассказывает, что люди подметили: дети рождаются после совершения обрядов в честь Владычицы – поэтому люди по сей день соблюдают древний обычай.

– Понимаю, – мягко отозвался Гай. Пульс его участился.

– Конечно, ничего подобного дочери вождей и друидов не делают, – быстро добавила Эйлан.

– Конечно, нет, – тихо откликнулся Гай. Собственное тело подсказывало ему, что сын префекта отлично бы справился с ритуалом, но он надеялся скрыть это обстоятельство от Эйлан. Она – дочь хозяина дома, она для него неприкосновенна, словно родная сестра. – И однако ж, как чудесно было бы… – юноша глубоко вздохнул, – если бы мы с тобой могли вот так вместе почтить Богиню.

В темноте Гай не столько увидел, сколько почувствовал, как запылали ее щеки. Девушка замерла в его объятиях.

– Я никогда не думала… – еле слышно прошептала Эйлан и умолкла. Теперь затрепетала и она – но не отстранилась.

– Вот так хотел бы я выказать свою любовь к тебе, – еще тише промолвил он, словно опасаясь спугнуть лесную птаху, что опустилась на его руку. С каким целомудренным простодушием рассказала она ему про обряды Белтайна! Дочка Клотина недвусмысленно давала понять, что рада ответить на его заигрывания, но Гаю была неприятна ее распущенность. А вот теперь ему казалось, что он ни к одной девушке не испытывал таких чувств, как сейчас к Эйлан, которая так доверчиво прильнула к нему. Она сидела совсем близко: юноша ощущал тепло ее тела и с каждым вдохом впивал цветочный аромат ее светлых волос.

Вопли стихли; теперь вокруг слышались негромкие ночные шорохи: мелкие зверушки шуршали в траве там, где за могильным курганом начинался склон холма; потрескивали и гудели костры, где-то крикнула птица. Но Гай, растревоженный рассказом Эйлан, различал в весенней ночи и другие звуки. Позади них, на склоне, влюбленные предавались страсти.

Гай коснулся щеки Эйлан – словно лепестка цветка. Ласково развернул девушку лицом к себе. В ее огромных глазах плескалось изумление, губы чуть разомкнулись. Поцелуй застал ее врасплох: Эйлан вздрогнула от неожиданности, но не отпрянула. Уста ее были сладки, так сладки, что юноша привлек ее к себе и поцеловал снова – мгновение она сопротивлялась, а потом губы приоткрылись ему навстречу как распускающийся бутон.

Неизъяснимое наслаждение опьяняло юношу. Голова у него шла кругом, в висках стучало. Он не сразу понял, что случилось – и тут девушка с силой оттолкнула его.

– Мы не должны! – прошептала она. – Мой отец убьет нас обоих!

Гай заставил себя разжать руки. Посягнуть на дочь хозяина дома – не худшее ли святотатство? Эйлан должна быть для него так же священна, как родная сестра. Священна… молодой римлянин внезапно понял, что чувство его к этой девушке и впрямь чисто и свято. Гай с удивлением осознал, что, выпустив девушку, тут же погрузил пальцы в траву. Он выпрямился и отряхнул ладони.

– Ты права. – Гай сам себе удивлялся: как ровно звучит его голос! В чувствах его по-прежнему царил хаос, но на сердце было тепло – в груди нарастала и крепла уверенность. То, что произошло сейчас, было предрешено – с того самого мгновения, когда он впервые увидел ее лицо в ореоле солнечного света над краем ловчей ямы. – Мы оба покроем себя позором, а ведь в моих чувствах к тебе нет ничего бесчестного. Я люблю тебя, Эйлан, как мужчина любит женщину, которую хотел бы взять в жены.

– Но как, почему? – прошептала она, глядя на огонь. – Ты чужой здесь. Ты впервые увидел меня только две недели назад. Или я тебе тоже снилась?

– Я здесь еще более чужой, чем ты думаешь, – мрачно объявил Гай. – Но я докажу тебе свою любовь. – Он помолчал немного, собираясь с духом. – Вручаю свою жизнь в твои руки. Я – римлянин, Эйлан. – Девушка испуганно отпрянула, и он поспешно добавил: – Я не то чтобы солгал. Гавен – имя, которым звала меня мать; но мое настоящее имя – Гай Мацеллий Север Силурик, и я не стыжусь своего происхождения. Моя мать – дочь вождя силуров, а отец – префект лагеря II Вспомогательного легиона. Если после того, что ты узнала, я стал тебе ненавистен, позови стражу, и пусть они убьют меня.

Девушка вспыхнула – и побледнела как полотно.

– Я никогда тебя не предам.

Гай не сводил с нее глаз. «А вот мать меня предала…» Внезапно юноша осознал, как нелепа подобная мысль: конечно же его мать вовсе не хотела умирать, не хотела бросить сына! Но только сейчас, снова окунувшись в ее теплый, многоцветный мир, юноша понимал, каким мучительным потрясением оказался для него резкий переход от материнских объятий к суровой дисциплине армейского лагеря. Не поэтому ли он не сумел открыть душу ни одной девушке-римлянке – так, как разоткровенничался сейчас с Эйлан?

– Завтра я возвращаюсь к своим, но клянусь тебе, если я уеду отсюда живым и невредимым и если ты не против, я честь по чести попрошу у Бендейгида твоей руки!

Сердце рвалось у юноши из груди, но никакие другие слова на ум не приходили.

– Я не против, Гавен… Гай, – наконец произнесла Эйлан. Голос ее звучал еле слышно, но девушка глядела ему в лицо, не опуская глаз. – Однако не думаю, что отец согласится отдать меня римлянину, тем более легионеру. И даже если отца и удастся уломать, то воспротивится мой дед; а Кинрик… Кинрик убил бы тебя, если бы знал правду! – выпалила она.

– Да, наверное, договориться будет непросто, – промолвил Гай. В юноше взыграла гордость, хотя те же самые мысли приходили в голову и ему. – Но так ли это невозможно? С тех пор, как мы пришли на этот остров, многие наши офицеры женились на бриттках из хороших семей, дабы скрепить союз между нашими народами. Я, в конце концов, сам наполовину бритт.

– Пожалуй, – с сомнением протянула она, – но в нашей семье такого не случалось!

– Мой род по обеим линиям ничем не ниже вашего!

Эйлан посмотрела на него как-то странно, и Гай понял, что в нем говорит гордость римлянина. Но девушку его слова вроде бы не оттолкнули, хотя и не убедили, а урезонить ее сурового отца окажется еще труднее.

– Я в жизни не встречала никого, кто понравился бы мне так, как ты – и за такое короткое время, – беспомощно промолвила Эйлан. – Я сама себя не понимаю, – призналась она, – но почему-то мне кажется, будто я знаю тебя от сотворения мира.

– Может, так оно и есть, – проговорил Гай почти шепотом. В тот момент он чувствовал себя таким же чистым и непорочным, как и юная девушка в его объятиях.

– Некоторые греческие философы считают, что душа возвращается в мир опять и опять, чтобы до конца исполнить свое предназначение, и снова узнает тех, кого любила и ненавидела в прошлых жизнях. Возможно, сама судьба свела нас вместе в продолжение нашей прошлой жизни, моя Эйлан. – Произнося эти слова, юноша дивился сам себе. Как может он, Гай Мацеллий Север, говорить такое женщине? Но Эйлан, оправдывался он, не просто какая-то женщина: он никогда и ни с кем не был настолько близок. Впервые в жизни его чувства к девушке наполнились мистическим смыслом, которому и объяснения-то не подберешь.

– Друиды тоже так учат, – тихо откликнулась Эйлан. – Величайшие из наших жрецов прожили на земле множество жизней – воплощаясь в оленя, и лосося, и кабана, чтобы понять все живое. Герои, чья жизнь оборвалась в самом расцвете, тоже зачастую возрождаются снова. Но что до тебя и меня… – Девушка свела брови, и Гай с трудом выдержал взгляд ее ясных глаз. – Однажды я видела в озере свое отражение, но с иным лицом, непохожим на мое нынешнее, – и все-таки это была я. Думается, тогда я была жрицей. Сейчас я смотрю на тебя – и не вижу ни римлянина, ни бритта. Сердце подсказывает мне, что ты когда-то обладал великим могуществом в своем народе – под стать королю.

Гай вспыхнул. От таких разговоров ему всегда делалось неловко.

– Сейчас я не король, а ты не жрица, – грубовато возразил он. – Я люблю тебя в этой жизни, Эйлан, ты нужна мне! – Юноша завладел ее рукой. – Я хочу видеть тебя рядом, когда просыпаюсь утром, и засыпать, держа тебя в объятиях. У меня такое чувство, что мне всю жизнь чего-то недоставало, а ты меня исцелила! Ты разве не понимаешь? – Гаю казалось невероятным, что завтра он отправится обратно в легион и, чего доброго, никогда больше ее не увидит.

Какое-то время Эйлан неотрывно глядела в огонь, а затем обернулась к нему.

– Ты снился мне еще до того, как мы повстречались, – тихо проговорила она. – В моем роду много ясновидцев, и сны мои часто сбываются. Но вот о чем я не говорила никому. Ты уже вошел в мое сердце. Не знаю, что за сила влечет нас друг к другу, но думается мне, я любила тебя когда-то в прежней жизни.

Юноша склонился и поцеловал ее ладонь; она прерывисто вздохнула.

– Я люблю тебя, Гай. Мы с тобою связаны незримыми узами. Но сможем ли мы быть вместе, я не вижу…

«Если сейчас я овладею ею, им придется нас поженить!» – подумал Гай. Он уже хотел привлечь девушку к себе, как вдруг между ними и кругом света скользнула какая-то тень. На площадке вокруг костров собирался народ. Взглянув на звезды, юноша понял, что близится полночь: луна стояла высоко. Как быстро пролетели часы! Эйлан с тихим возгласом поднялась на ноги.

– Что такое? – спросил Гай. – Что происходит? – Издалека доносились разнузданные крики и хохот, но здесь, у костров, люди словно бы присмирели во власти радостного ожидания. От волнующего предвкушения по коже побежали мурашки. Молодой римлянин шагнул к девушке и встал рядом.

– Тссс! – шепнула Эйлан. – Грядет Великая Богиня…

Где-то за пределами круга света зазвучали переливы флейт. Эйлан застыла недвижно. Во внезапной тишине отчетливо слышалось потрескивание огня. Костры уже догорели до углей, и теперь площадку освещало ровное зарево, в прохладном лунном свете померкшее до бледно-золотого свечения. Гай смотрел во все глаза, завороженный невиданным зрелищем.

За пределами круга света замерцал тусклый блик. Приближались друиды в белых одеждах: старцы с развевающимися бородами, в венках из дубовых листьев, с золотыми торквесами на шее. Они обошли костры посолонь и замерли в ожидании. Выстроились они на равном расстоянии друг от друга, точно часовые по периметру военного лагеря, но движения их были лишены выверенной четкости, усвоенной Гаем в армии. Друиды просто пришли туда, где им должно быть, – как звезды в небе.

Послышался серебряный перезвон колокольцев; напряжение нарастало. Гай заморгал: невозможно было рассмотреть хоть что-нибудь, и однако ж в темноте что-то двигалось – некая бесформенная тень. Внезапно юноша осознал, что видит женские силуэты в ниспадающих одеяниях оттенка полночной синевы. Плавной, скользящей поступью женщины вступили в круг друидов и образовали внутри него еще одно кольцо. Тихонько позвякивали серебряные украшения; под покрывалами смутно белели лица.

Внезапно Гай понял: это – жрицы Лесной обители, священнослужительницы, уцелевшие при разграблении острова Мона. При виде такого множества друидов у молодого римлянина встали дыбом волосы, а глядя на призрачные фигуры в синих одеждах, он испытал неодолимый ужас – и словно бы услышал неотвратимую поступь рока. Неужели судьба его как-то связана со жрицами Лесной обители? При этой мысли кровь застыла у него в жилах – и он судорожно стиснул руку Эйлан.

Последние три жрицы двинулись к высокому трехногому табурету, установленному между костров. Та, что шествовала впереди, стройная и хрупкая, словно бы чуть сутулилась под тяжестью одежд. Две другие шли справа и слева от нее: одна – высокая и статная, вторая – коренастая и крепкая. Обе были темноволосы; на обеих поблескивали серебряные украшения. Обе были без покрывала; у каждой над переносицей темнел синий полумесяц – нанесенная вайдой[8] татуировка. Гаю подумалось, что рослая жрица в бою оказалась бы достойным противником, а в глазах второй женщины словно бы читается недовольство.

Жрицы остановились; последовал какой-то ритуал с золотой чашей – молодой римлянин не понял, что происходит. Затем прислужницы усадили Верховную жрицу на трехногий табурет и понесли ее на вершину кургана. Переливчатый звон колокольцев звучал все громче и громче – и вдруг разом стих.

– Дети Дон, для чего вы здесь? – вопросила статная жрица, называя собравшихся именем мифической праматери племен.

– Мы взыскуем благословения Богини, – откликнулся один из друидов.

– Так призовите Ее!

Две женщины кинули на угли по горсти каких-то трав. Ноздри Гая затрепетали: заклубился сладковатый дым – и поплыл над площадкой, заволакивая ее мерцающим маревом. Молодой римлянин был привычен к благовониям, но сейчас им владело странное ощущение, будто что-то давит на него извне. Он бы предположил, что погода меняется, – но небеса были ясны.

Повсюду вокруг зашептались бессчетные голоса: в приглушенном гуле слышались слова заклинаний и молитв. Негромко запели друиды, и юноше показалось, будто земля под его ногами вибрирует в ответ. Гай снова почувствовал страх. Он оглянулся на Эйлан: девушка не сводила восторженного, благоговейного взгляда с трех фигур на возвышении между кострами.

Жрица под покрывалом тихо застонала и принялась раскачиваться из стороны в сторону.

«Она все равно что Сивилла или Дельфийская пифия, про которых мне рассказывал наставник», – подумал про себя Гай. Юноша даже предположить не мог, что однажды ему доведется увидеть подобное своими глазами. Невнятное многоголосие набирало силу; внезапно женщина под покрывалом замерла неподвижно – а две другие отступили назад. Гай затаил дыхание: жрица словно сделалась выше ростом. Она выпрямилась, оглянулась по сторонам, словно чего-то высматривая. А затем тихонько рассмеялась и откинула покрывало.

Гай слыхал, что Верховная жрица Вернеметона стара, но эта женщина сияла ослепительной красотой, и каждый жест ее был исполнен страстной, неуемной силы, не подвластной годам. Присущий римлянам скептицизм развеялся; в юноше заговорила кровь матери. «Выходит, это правда… легенды не лгут… это сама Богиня…»

– Я – плодоносная земля, колыбель ваша, я – лоно вод, – произнесла она: тихий отзвук ее голоса раздавался словно бы у самого уха юноши. – Я – серебряная луна, я – море звезд. Я – ночь, от которой рожден первый свет. Я – матерь богов; я – непорочная дева; я – всепожирающая змеиная утроба. Вы видите меня? Я вам желанна? Вы признаете меня?

– Мы видим тебя… – зашелестело в ответ. – Мы видим тебя и преклоняемся пред тобою…

– Так возрадуйтесь: пусть жизнь продолжается! Пойте, танцуйте, пируйте, предавайтесь любви – мое благословение почиет на вас; скот даст приплод, и созреет зерно.

– Госпожа! – прозвенел внезапно женский голос. – Моего мужа забрали на рудники, мои дети голодают. Что мне делать?

– Моего сына тоже увели! – выкрикнул какой-то мужчина, и многоголосый хор подхватил: – Когда же ты избавишь нас от римлян? Когда взовьется стрела войны? – Поднялся возмущенный ропот. Гай всей кожей ощущал нарастающую напряженность. Достаточно Эйлан произнести одно только слово, и его разорвут на куски. Он оглянулся на девушку: в глазах ее блестели слезы.

– Разве мои дети, слыша плач сестры своей, не поспешат ей на помощь? – Богиня резко обернулась: взметнулись и опали темные одежды. – Позаботьтесь друг о друге! В сокровенных свитках небес я прочла имя Рима, а напротив него начертано: «Смерть!» Воистину, Риму суждено пасть, но не вам решать его участь. Так я рекла, внемлите моему слову! Помните о круговороте жизни. Однажды вы обретете все, что утратили; все, что у вас отняли, вернется к вам. Се, я призываю силу небес, дабы возродить землю!

Она воздела руки, и Гаю показалось, что луна разгорается ярче, одевая фигуру слепящим заревом. Жрицы, обступив Богиню, запели:

Гай поежился. Он и не знал, что женские голоса могут быть так прекрасны. На краткий миг весь мир завороженно умолк. Затем Верховная жрица взмахнула руками, две жрицы-помощницы бросились к ней, и в ту же минуту к небесам с ревом рванулось пламя костров. На угли что-то бросили? Гай не успел разглядеть – мысли у него мешались. Толпа разразилась неистовыми криками.

– Пляшите! – Богиня возвысила голос. – Ликуйте и радуйтесь, разделите мое упоение, опьяняйтесь моим восторгом! – На мгновение она выгнулась дугой, широко раскинув руки, словно пыталась обнять весь мир. А затем бессильно обмякла – рослая жрица подхватила ее и поддержала.

Но того, что произошло дальше, Гай уже не видел. Его толкнули; юноша крепче стиснул руку Эйлан; кто-то незнакомый схватил его за вторую руку. Загрохотали барабаны; и внезапно все пришли в движение, круг стронулся с места – и вот уже в целом мире не осталось ничего, кроме барабанного боя. Рокочущая музыка подхватила его, закружила и понесла вперед; в какой-то момент он заметил в хороводе Кинрика с Диэдой – точно напротив. Гаю показалось, что лицо девушки мокро от слез.

Казалось, танец длился целую вечность – но наконец закончился и он. Кинрик с Диэдой отыскали своих спутников в толпе. Но теперь, когда исступление восторга схлынуло, эти двое, будучи во власти собственного горя, даже не задумались, о чем таком беседовали друг с другом Гай и Эйлан в канун Белтайна. Под кров Бендейгида молодежь вернулась очень поздно, и никто из домочадцев, по всей видимости, не заподозрил, что две молодые пары провели ночь отдельно друг от друга. Гая это только радовало: ведь куда надежнее просить руки Эйлан из Девы, опираясь на поддержку влиятельного отца. А пока Гай всецело во власти друида, еще не хватало, чтобы старик решил, будто гость опозорил его дитя!

Однако ж, если бы только Гая признали и одобрили в качестве жениха, ему бы наверняка позволили повидаться с Эйлан перед отъездом. Но хозяйка дома затеяла большую уборку, и все женщины трудились, не разгибая спины. Реис заверила гостя, что передаст дочери его тщательно продуманные, осторожные слова прощания. Это обещание да мелькнувший отблеск золотистых волос Эйлан – вот и все, чем вынужден был утешаться Гай по дороге к Деве и к миру римлян.