Лекарь Империи 7

Глава 1

Мы ужинали в «Трех медведях» — небольшом, уютном кафе недалеко от больницы. Это место было нашей тихой гаванью, негласным клубом для медработников.

Здесь никто не удивлялся разговорам о редких патологиях за соседним столиком, а официантки знали, что фраза «у меня срочный вызов» означает немедленно упаковать оставшийся ужин с собой, а не нести книгу жалоб.

Вероника задумчиво ковыряла вилкой салат «Цезарь», витая где-то в своих мыслях.

— О чем задумалась? — спросил я, отрезая сочный кусок от своей котлеты по-киевски.

— Да вот думаю, — она подняла на меня свои чуть уставшие глаза. — Теперь с этим твоим диагностическим центром наша рыбалка накрылась медным тазом. Помнишь, мы планировали на выходные на Оку съездить? С удочками, с термосом…

Точно, рыбалка.

А ведь и я сам сильно хотел на неё поехать. Только вот барон и граф нарушили мои планы. Не сказать, что меня это прям огорчало. Но рыбалка… Надо как-то извернуться.

— Да, придется отложить, — я вздохнул. — На неопределенный срок. Слишком много всего навалилось. Документы эти изучить под микроскопом, с Кобрук встретиться, подготовить свои условия, контраргументы…

— Я тебя поддерживаю, Илюш, правда, — Вероника накрыла мою руку своей, и ее теплое прикосновение немного сняло напряжение. — Я горжусь тобой. Но пообещай, что будешь себя беречь. Здоровье-то у тебя одно, а ты и так работаешь на износ. Вчера ближе к ночи домой пришел, сегодня в шесть утра уже на ногах.

В той жизни мое тело было изношенным инструментом, который я загнал вконец. А здесь… здесь во мне почти безграничная энергия двадцатилетнего парня. Я не просто работаю, я наверстываю упущенное. Упиваюсь этой возможностью — спасать, думать, действовать, не чувствуя себя развалиной.

— Пока молодой и полон сил, нужно работать, — улыбнулся я. — Спасать людей, двигать медицину вперед. Все мои сверстники сейчас по клубам тусуются, а я над атласами по анатомии сижу.

Фырк, который материализовался на соседнем стуле и, пользуясь моим отвлеченным состоянием, нагло делал вид, что таскает картошку фри с моей тарелки, громко фыркнул.

— Ой, какой герой! «Спасать людей»! — проскрипел он у меня в голове. — А то, что ты просто адреналиновый наркоман и трудоголик, который без работы и дня прожить не может, это мы, конечно, не учитываем?

— И не жалеешь? — тихо спросила Вероника, не видя моего наглого компаньона.

— Ни капли, — ответил я твердо и абсолютно искренне. — Это мое призвание.

Призвание… Это была лишь половина правды.

В прошлой жизни я гнался за статусом, деньгами, признанием в научных кругах. И в итоге остался один в пустой квартире с инфарктом на пороге.

Здесь… здесь у меня была она. Было дело, которое имело настоящий смысл.

Мы доели ужин в спокойном молчании, каждый думая о своем, но чувствуя плечо друг друга.

Дорога до дома, короткий разговор о пустяках, ее теплая рука в моей — все это было тем самым якорем, который держал меня в реальности. Он не давал утонуть в водовороте больничных интриг и чужой боли.

Засыпая рядом с ней, я впервые за долгое время не думал ни о диагнозах, ни о переговорах. Просто был счастлив. Странно, необычно, непривычно. Но счастлив.

Но ночь проходит быстро, и реальность всегда возвращается вместе с пронзительным звоном будильника.

Следующее утро началось с привычной суеты.

Понедельник, восемь утра — час пик в ординаторской. Я вошел, ожидая увидеть обычную картину: напряженные лица, стопки историй болезни и очередь из желающих задать мне каверзный вопрос.

Так и было, но с одним отличием. Все Хомяки были уже в сборе и чем-то заняты.

Величко, нахмурив лоб, штудировал свежий номер «Вестника целителя». Фролов сосредоточенно строчил что-то в истории болезни, его почерк был на удивление ровным.

Даже Славик Муравьев, обычно мечущийся по комнате в поисках кофеина, спокойно сидел за столом с чашкой в руке.

Только Крылов, как всегда, стоял мрачной тенью у окна. А вот Шаповалова не было.

Странно. Он и опоздание — два несовместимых понятия. Либо случилось что-то серьезное, либо… он намеренно давал мне возможность побыть главным.

— О, Илья! — Величко первым поднял голову. — Вернулся! Ну как прошел прием у барона? Правда, что там драка была?

Остальные тут же отвлеклись от своих дел и повернулись ко мне с живейшим любопытством.

— Все, что вы слышали — правда, — кивнул я, ставя на стол свой портфель и усаживаясь на свободное место.

— Даже то, что тело какого-то аристократа летало над столом, объятое синим пламенем? — Муравьев с шумом отложил журнал.

— И бабочки из чистого света вокруг него кружились? — с серьезным видом добавил Муравьев.

— И ангелы пели а-капелла? — не выдержал и подхватил Фролов.

Ужас.

Сарафанное радио больницы — самый мощный усилитель слухов во вселенной. Началось с остановки сердца, а закончилось чуть ли не вторым пришествием.

К концу недели будут рассказывать, что я воскресил мертвого и превратил воду в вино. Нужно было срочно гасить этот пожар тщеславия.

— Что за бред? — я устало покачал головой. — Никто не летал, бабочек не было. Обычная внезапная остановка сердца на фоне гипертрофической кардиомиопатии. Стандартная реанимация в нестандартных условиях.

— Стандартная? — Фролов недоверчиво поднял брови. — Десять минут поддержания жизни на чистой «Искре» — это теперь стандарт?

— Ладно, не совсем стандартная, — пришлось мне согласиться. — Но давайте к делу. Время идет. Чем вам помочь? Где затыки с пациентами?

Я приготовился к привычному потоку вопросов, но вместо этого хомяки переглянулись.

— Да у нас как-то все нормально, — пожал плечами Величко.

— Все под контролем, — уверенно кивнул Муравьев.

— Ну, вот вчерашний случай с Бельским… — неуверенно проговорил Фролов.

— Бельский не считается, — строго прервал я его. — Это уникальный случай, один на сто тысяч. С таким вы, может, больше никогда не столкнетесь. Я про рутину.

— Тогда у меня тоже все отлично, — с широкой улыбкой отрапортовал Суслик.

Я смотрел на них с нескрываемым удивлением. И легким разочарованием.

Я привык быть центром их профессиональной вселенной, последней инстанцией, решающей все ребусы. А теперь… они справляются сами? Неужели я их так хорошо научил? Или они просто боятся признаться в проблемах после моего двухдневного отсутствия?

Крылов, все это время молчавший у окна, неожиданно подал голос. Его тон был, как всегда, сухим и нейтральным, но в нем не было привычной враждебности.

— Да нет у них проблем, — констатировал он, глядя куда-то во двор. — Это они все сами справляются. Я же тут был все это время, наблюдал. Их даже Шаповалов в субботу хвалил. Сказал, что наконец-то дождался в отделении настоящих лекарей, а не студентов-недоучек.

Вот это да.

Похвала от Шаповалова — это как орден «За заслуги перед отечеством». А из уст Крылова, нашего приставленного «шпиона», это звучало как объективный отчет разведки.

Значит, это была не бравада. Они действительно… выросли. Мои хомяки превращались в настоящих волков. И это было чертовски приятно.

Я обвел их взглядом, и на этот раз в нем было искреннее, неподдельное уважение.

— Молодцы, ребята. Горжусь вами.

Они тут же засмущались, как школьники, получившие неожиданную пятерку. Фролов покраснел, Величко уткнулся в свой журнал, а Муравьев сделал вид, что его кофе вдруг стал невероятно интересным.

— Смотри-ка, птенцы научились летать! — хихикнул в моей голове Фырк. — Скоро из гнезда выпихнут тебя и займут твое место!

— Пусть выпихивают, — с теплотой ответил я. — В этом и есть смысл работы наставника. Не держать их вечно под своим крылом, а научить летать выше, чем ты сам. Хотя… немного непривычно. Кажется, мне тоже придется искать для себя новые вызовы.

К половине девятого Шаповалов так и не появился.

Это было уже не просто странно. Это было аномально.

Шаповалов и опоздание — это как сухой скальпель или стерильный гной. Несовместимые понятия. Его ежедневный приход в половине восьмого был таким же незыблемым ритуалом, как утренняя планерка или вечерний обход.

Его отсутствие — это не просто сбой в расписании, а системная ошибка. Что-то пошло не так.

— Ладно, — я поднялся, принимая на себя роль старшего. — Идите на утренний обход по своим пациентам. А я пока займусь новыми поступлениями.

Хомяки послушно разошлись, оставив меня одного в ординаторской.

А я направился на сестринский пост, надеясь получить хоть какую-то информацию. За стойкой, перебирая истории болезни, сидела Кристина.

И не просто сидела — она буквально светилась изнутри, как новогодняя елка с включенной гирляндой.

— Доброе утро, Илья! — просияла она, заметив меня. Улыбка была такой широкой, что, казалось, еще чуть-чуть, и она просто лопнет от счастья.

— Доброе, Кристина, — я невольно улыбнулся в ответ. — Что-то ты сегодня особенно радостная. Хорошие новости?

Она тут же густо покраснела, но глаза продолжали сиять.

— С Артемом все хорошо, — смущенно проговорила она. — Мы в субботу на свидание ходили. В кино, потом в ресторан… Он такой… замечательный.

Хорошо. Хоть у кого-то сегодня все идеально.

Артем был надежным, порядочным парнем. Может, Кристина с ним наконец остепенится и перестанет коллекционировать разбитые сердца адептов. Отличная пара получится.

— Рад за вас, — искренне сказал я. — Кстати, Игоря Степановича не видела?

— Нет, с утра не было, — она снова стала серьезной. — Странно, обычно он первый приходит, еще до меня.

Итак, это не мне показалось. Весь пост его не видел.

Значит, он не застрял в каком-то другом отделении. Он просто… не пришел в больницу. А как же наша договоренность? Встреча с Кобрук после совещания.

Он не тот человек, чтобы просто «забить» на такое. Это начинало пахнуть очень скверно.

— А новые пациенты есть? — спросил я, чтобы исключить последнюю логичную причину.

— Увы, нет. Выходные на удивление спокойные были. А старых уже хомяки… то есть, ординаторы, разобрали, — отрапортовала она.

Я достал телефон, нашел в контактах номер Шаповалова и нажал на вызов. Пошли длинные, монотонные гудки.

Один, второй, третий… На пятом гудке звонок резко оборвался. Сброс.

Вот это уже было не просто странно. Это был красный флаг.

Не брать трубку — это одно. Он мог быть на совещании, в душе, да где угодно. Но сброс…

Сброс — это активное действие. Это означало, что он видел мой звонок, но не мог или не хотел на него отвечать. Учитывая его педантичную пунктуальность и наш вчерашний важнейший разговор… вариант «не хочет» отпадал сам собой.

Оставался только один. «Не может». И этот вариант мне нравился гораздо, гораздо меньше.

Следующие два часа я пытался утонуть в рутине, забить голову работой, чтобы вытеснить неприятное предчувствие.

Сначала прибежал взволнованный Славик с вопросом по антибиотикам для пациента с острым холециститом. Затем появился Фролов — уточнить схему снижения дозировки гормонов для Бельского. Потом Величко притащил длинную ленту ЭКГ с сомнительными изменениями у молодого пациента.

— Смотри, Илья, — он ткнул пальцем в бумагу. — Тут в третьем отведении зубец Т какой-то странный, высокий и заостренный…

Синдром ранней реполяризации желудочков. Классика.

Вариант нормы у молодых и здоровых. Месяц назад они бы подняли на уши всю кардиологию, подозревая инфаркт миокарда. А сейчас… просто сомневаются.

Прогресс. Но объяснять все равно надо. Терпеливо, по пунктам.

— Это ранняя реполяризация, Семен. У молодых, особенно у спортсменов, часто встречается. Не патология, можешь спать спокойно.

Эта рутина на время успокаивала. Создавала иллюзию, что все идет по плану, что мир стабилен и предсказуем. Хотя я нутром чувствовал, что главный план на сегодня уже летит ко всем чертям.

В коридоре, нарушая нашу рабочую идиллию, появился магистр Журавлев.

Важный, как индюк, в идеально накрахмаленном халате, он прошествовал мимо сестринского поста, удостоил меня снисходительным, величественным кивком и проследовал дальше вглубь отделения.

Фырк, до этого дремавший у меня на плече, тут же оживился. Он спрыгнул на пол, выпятил свою тощую бурундучью грудь и прошелся парой шагов, комично копируя надменную походку магистра.

— Смотрите все на меня! Я павлин! Я самый красивый! — проскрипел он у меня в голове. — Все должны пасть ниц и восхищаться моим великолепным оперением!

Фырк, как всегда, был точен в своих метафорах. Журавлев действительно походил на павлина в курятнике.

Яркий, шумный, горделивый и абсолютно бесполезный с практической точки зрения. Но его появление именно сейчас… это не было совпадением. В моем мире не бывает таких совпадений.

— Но он не просто так тут дефилирует, — мысленно сказал я Фырку, наблюдая за удаляющейся спиной магистра. — Что-то вынюхивает.

— Или высматривает, — тут же откликнулся фамильяр. — Заметил, как он на дверь кабинета Шаповалова покосился? Долго так, с интересом.

Наблюдение Фырка стало последней каплей. Связь между отсутствием Шаповалова и присутствием Журавлева стала для меня пугающе очевидной.

Пазл начал складываться, и картина мне совсем не нравилась.

Шаповалов, самый пунктуальный человек в мире, не приходит на работу и сбрасывает мои звонки. А его главный враг, Журавлев, разгуливает по его отделению с видом победителя и косится на дверь его кабинета.

Это похоже на рейдерский захват. Только захватывают не бизнес, а власть.

Я снова достал телефон. Пальцы сами нашли в списке контакт «Шаповалов И. С.». Вызов.

На этот раз было по-другому. Не сброс. Просто длинные, безнадежные гудки, уходящие в пустоту. Один. Второй. Третий. Четвертый.

Хуже. Гораздо хуже. Теперь он даже не сбрасывал. Телефон просто лежал где-то, а его хозяин… Где его хозяин?

В обед я сидел в гудящей, как улей, больничной столовой, механически ковыряя вилкой пюре. Запах котлет, борща и хлорки смешивался в один, неповторимый аромат казенного общепита.

Этот шум и гам обычно успокаивали, заземляли после стерильной тишины операционных. Но сегодня — только раздражали. Тревога, поселившаяся внутри с самого утра, никуда не уходила.

Ко мне за столик с подносом в руках плюхнулся Артем. Выглядел он странно: глаза светились счастьем, но уголки губ были озабоченно опущены.

— Привет, герой выходного дня, — усмехнулся он. — До меня уже дошли слухи о твоих подвигах на аристократическом приеме.

— Не преувеличивай, — устало отмахнулся я. — Обычная реанимация в необычных декорациях.

— Ну да, ну да. Десять минут поддержания жизни на чистой «Искре» — это у нас теперь «обычная реанимация», — он иронично хмыкнул. — Ладно, не скромничай. Лучше расскажи, как в целом съездил.

Я вкратце, без лишних эмоций и подробностей, пересказал ему помощь сыну графа Ушакова. Артем слушал, и его лицо становилось все более восхищенным. Он был одним из немногих в нашей профессии, кто умел искренне радоваться чужим успехам, без тени зависти.

— Круто. Просто невероятно круто! Спасти сына высокопоставленного человека… Да он тебе теперь по гроб жизни будет обязан, — он искренне улыбнулся. — А я вот… — он вдруг замялся и отвел взгляд, словно собирался признаться в чем-то постыдном.

— Что?

— Кажется, я влюбился, — выпалил он и тут же добавил, как бы извиняясь: — В Кристину.

Так вот почему он так светится. И почему озабочен.

Он не просто влюбился, он влюбился в Кристину — самую красивую, самую сложную и самую… опасную девушку в нашем отделении. Это было сродни добровольному согласию на операцию на сердце без наркоза.

Но, судя по его решительному лицу, он был готов. Что ж, могу только пожелать ему удачи. И очень крепких нервов.

— Поздравляю, — я тепло и искренне улыбнулся ему. — Совет да любовь, как говорится.

— Спасибо, — он с облегчением выдохнул. — Но ты что-то сегодня сам не свой. Плохо выглядишь. Не выспался?

Проницательный черт. Настоящий реаниматолог — диагност по призванию.

Он читает людей так же, как мониторы витальных функций. Заметил напряжение в плечах. От него не скроешься.

— Да Шаповалова нет с утра, — я решил не увиливать. — Трубку не берет, на звонки не отвечает. Все отделение на мне повисло. Думал, может, задерживается, но уже полдень.

Улыбка мгновенно исчезла с лица Артема. Он нахмурился, и в его глазах появилась тревога.

— Странно, — протянул он. — Очень странно. На моей памяти Шаповалов работу не прогуливал ни разу за те пять лет, что я здесь. Даже когда с тяжелейшим гриппом свалился, все равно из дома звонил и раздавал указания по телефону. Если его нет, и он не на связи — это повод для серьезного беспокойства.

— Вот и я так думаю, — мрачно кивнул я.

Одно дело — мои догадки, основанные на интуиции и косвенных уликах. И совсем другое — когда их подтверждает человек со стороны, знающий Шаповалова годами.

Тревога перестала быть просто неприятным предчувствием. Она обрела вес и форму. С Шаповаловым действительно что-то случилось.

И я, кажется, догадывался, кто за этим стоит.

После обеда чаша моего терпения переполнилась. Хватит этого пассивного ожидания и тревожных догадок. Если гора не идет к Магомету, значит, Магомет сам идет выяснять, что, черт возьми, случилось с горой.

Я направился к Кобрук.

Административное крыло на четвертом этаже было другим миром. Вместо суеты лечебных отделений, запаха лекарств и стонов пациентов — тишина, ковровые дорожки, глушащие шаги, и полированные двери кабинетов.

Это была территория власти, а не медицины.

У приемной главврача было пусто — секретарша еще не вернулась с обеденного перерыва. Это было даже к лучшему. Я подошел к массивной дубовой двери и коротко, уверенно постучал.

— Войдите! — донесся изнутри властный женский голос.

Анна Витальевна Кобрук сидела за своим огромным, как аэродром, столом, погруженная в изучение каких-то бумаг. Для важности нацепила на нос очки. Генерал в своем штабе, сосредоточенная и полностью контролирующая ситуацию.

— Илья, — она подняла голову, и в ее глазах не было ни тени удивления. — Как раз хотела вас вызвать. Присаживайтесь.

«Хотела вызвать».

Эта фраза мгновенно сместила баланс сил. Я пришел задавать вопросы, а оказалось, что меня уже ждали, чтобы дать ответы. Или вынести приговор.

Она знала, что я приду.

Неужели Шаповалов вчера вечером успел с ней поговорить о центре? Или… или это напрямую связано с его исчезновением?

Я сел на стул для посетителей, чувствуя себя как на допросе.

— Анна Витальевна, мне нужно с вами поговорить, — начал я, решив идти напролом.

— Да, слушаю вас, — она отложила бумаги в сторону, полностью сосредотачиваясь на мне.

— Где Игорь Степанович Шаповалов? — спросил я прямо, без предисловий. — С утра его нет на рабочем месте, телефон не отвечает.

Она не ответила сразу.

Вместо этого начался медленный, почти ритуальный танец. Она сняла очки, аккуратно положила их на идеально чистую поверхность стола. Медленно потерла переносицу, словно пытаясь снять невидимое напряжение. Сделала глубокий, едва заметный вдох.

Эта пауза была мучительной.

Молчание. В мире административных игр молчание — это оружие. Она не торопилась с ответом, взвешивала каждое слово.

Ее лицо было непроницаемо, как у игрока в покер, но усталость в жестах выдавала ее с головой.

Что-то произошло.

Наконец, она подняла на меня свой усталый, но абсолютно прямой, немигающий взгляд.

— Шаповалов у нас больше не работает.