Погребенные. Легенда о Маат

VI

– Я должен тебя спрятать, – сказал Габриэль и качнулся назад. Между нами было всего каких-то жалких два сантиметра, а его рука по-прежнему лежала на моей талии. Он сжал пальцы, и я почувствовала странное тепло.

Бегло что-то обдумав, Габриэль снова приблизился ко мне и обнял, но в этом не было дружеских или любовных намерений. Он сделал это вынужденно, идя против своих желаний, потому что в следующее мгновение я открыла глаза уже под землёй, в Дуате.

Оказавшись в этом мире однажды, было невозможно спутать его с другими. Стоило ногами погрузиться в чёрный, прохладный песок, стоило вскинуть голову и вглядеться в бескрайнее, бурлящее небо – и пути назад уже не было.

Я лишилась дыхания и, свалившись на землю, устремилась вверх обезумевшим взглядом, словно вовсе не было последних месяцев, словно я не приняла свою божественную сущность и факт существования этого места. Всё оказалось лишь неудачной попыткой самовнушения. На самом деле я не до конца осознавала происходящее, и это место взорвало моё сознание.

Всё дело было в нём. В небе. В этой кромешной, всепоглощающей темноте. Казалось, что я могу коснуться её рукой, просунуться в эти двигающиеся тени, но это была лишь иллюзия. Стоило мне приподняться, вытянуть шею, как пульсирующая мгла стала дальше. Я была готова поклясться, что небо обладало сознанием, наблюдало за мной. Но не только оно.

Габриэль молча смотрел на меня всё время, что я задыхалась от переизбытка чувств. Нас выбросило в знакомой по воспоминаниям бескрайней чёрной пустыне. Тёплый ветер трепал его заметно отросшие, немного вьющиеся волосы и широкую чёрную футболку, испачканную кровью убитых им людей.

– Ты в порядке? – безэмоционально спросил он.

– Нет, – честно призналась я, сгорая от желания броситься в его объятия и разрыдаться. Мне так не хватало слабости, которую я могла ощущать только рядом с ним. – Я…

– Пожалуйста, – Габриэль выставил перед собой руку, закрываясь от меня, и отвёл взгляд, – ничего не говори.

– Но…

– Теперь, когда ты здесь, в Дуате, ты в безопасности, под защитой Анубиса. На этом мои дела с пантеоном окончены. Я ухожу. Дорогу до дворца найдёшь сама. – Он вскинул подбородок, и я проследила за его взглядом. На горизонте, в пыльной чёрной дымке, виднелись стены здания, подпирающего небо. Заблудиться и правда было сложно.

– И ты просто уйдёшь? Не сказав ни слова?

Подобие усмешки тронуло изящные, словно нарисованные губы.

– Я сказал целую кучу слов, Маат.

Захотелось швырнуть ему в голову горсть песка, которую я сжимала в ладони, но вместо этого я просто уставилась на него. Я не верила, что он действительно уйдёт. Внутри него должно было остаться что-то… что-то ко мне: злость, ненависть или любовь – не важно. Он что-то чувствовал, а значит, всё его безразличие – игра.

А потом он развернулся, даже не выдержав драматическую паузу, повисшую между нами, – словно я была деревом или столбом, с которым можно не прощаться. Словно я была никем.

И это правда. Я не помнила половину жизни Маат, поэтому не ощущала себя собой в полной мере. От Аники Ришар осталось лишь тело и глупые, человеческие рефлексы: постоянно вздрагивать, пищать, курить и грызть ногти. Я не верила в злой рок. Я верила в череду принятых решений и их последствия. Мне некого было винить в том, какой стала моя жизнь.

Когда-то Габриэль был Амсетом.

Он изменил имя, но не оно делало его тем, кем он был, а жизненный путь, выбор и ответственность за этот выбор. Его могучие плечи гнулись под тяжестью потерь, принятых решений. Его сердце болело, а я… Во мне ничего не было: ни пути, ни силы, – лишь тупая уверенность в том, что, если он уйдёт, я сойду с ума. В последний раз. Окончательно.

Что-то, что я смогла объяснить лишь многим позже, случилось с моим телом и сознанием в тот момент, когда Габриэль приподнял руку и у кончиков его пальцев образовалась чёрная брешь. До того момента, как он вернётся на землю, оставалось меньше секунды. Меньше половины секунды. Человеческое тело Аники Ришар не умело двигаться с такой скоростью. У меня не было силы и времени, чтобы закричать. Не было ни единого шанса…

Но он остановился, когда поглотившее меня отчаяние преодолело расстояние между нами и вгрызлось в него зубами. Рука Габриэля замерла, а разрыв в материи, через который он должен был уйти от меня навсегда, так и не успел утянуть его за собой.

Я была быстрее.

Моя боль была сильнее. И она поглотила не только его. Она поглотила меня.

Я не отдавала себе отчёта в том, что делала, когда Габриэль вцепился руками в голову и протяжно взвыл. Я совсем не понимала, не контролировала боль, которую ему причиняла.

– Что ты делаешь? – Он протянул руку в мою сторону, пытаясь схватить, но не удержался и рухнул на колени. – Маат…

Здесь, в его воспоминаниях, был запечатлён каждый миг таинственного прошлого…

Люди не имели власти над своими судьбами – их решали мы, боги. Но и мы не славились выбором жизненного пути. Источник наделял нас силой, в которой нуждался мир людей и богов в тот или иной период времени.

Моей силой был огонь. Я обуздал стихию раньше, чем научился ходить, но это было лишь началом пути. Люди и боги научились добывать огонь примитивными способами. Моя задача заключалась в чём-то другом, и мне предстояло разобраться с этим под чутким руководством старшего брата Хапи и Анубиса.

– Как я принимаю решение, куда отправится душа человека на Суде? – спросил Анубис.

Мы сидели на балконе его покоев. Западная часть дворца выходила на каменистую пустыню и врата Тота, через которые после Суда душа проделывала путь к полям Иалу, где обретала вечный покой. Комната Анубиса была единственной в этой части дворца. Никто, кроме Осириса, не мог прийти и увидеть это место без позволения Анубиса.

– Весы… э-э-э… грехи и… – Я не спал так долго, что с трудом ворочал языком и повторял заученную из свитков информацию.

Грозный, жестокий профиль Анубиса тронула снисходительная усмешка. Уроки с ним нравились мне гораздо больше, чем с Хапи. Хапи требовал дисциплины, изнуряя меня тренировками. Анубис имел свою тактику: мы просто разговаривали, ели фрукты и пили вино.

– Если бы всё было так, как описано в свитках, подлецы попадали бы в Иалу, в то время как действительно хорошие люди предавались забвению без шанса на продолжение жизни, – поучительно заявил Анубис.

– Но…

– Есть то, что мы называем плохими и хорошими поступками. Но не всегда плохие поступки совершают плохие люди. И не все те, что совершают хорошие, на самом деле хорошие люди. Тонкость моего ремесла в том, чтобы увидеть эту грань. Она не очевидна. Мы не видим её, как видим огонь.

Я пошевелил пальцами, перекатывая между ними пламя.

– Огонь очевиден, но твоя сила и предназначение не в очевидности. В этом пламени ты должен найти что-то другое, недоступное людям. Недоступное даже мне.

Воодушевлённый этой истиной, я мчался в свои покои, не разбирая дороги. И даже когда кто-то влетел в меня на полной скорости, собирался просто пройти дальше, но у него были совершенно другие планы на это случайное столкновение.

– Помоги! – вскрикнула девчонка и вцепилась в мою ладонь острыми ногтями. – Пожалуйста, помоги мне.

Мне пришлось наклонить голову: она была низкой и пряталась под копной длинных чёрных лохматых волос. Маат, дочь Сета. Мы давно не виделись, но я знал, что Осирис выпустил её из темницы и позволил жить во дворце, а мне нельзя было сообщать об этом отцу.

– Что случилось? – пытаясь звучать так же серьёзно и важно, как Анубис, спросил я.

Северная часть дворца выходила к скалам. Здесь дули сильные, пронизывающие до самых костей ветра. Я сам с трудом сдерживался от того, чтобы пожаловаться на погоду, чего уж говорить об этой тощей, трясущейся от холода. Отпустив мою руку, когда поняла, что не убегу, она поднесла ладони ко рту и, пытаясь согреться, подула в них.

– Я потеряла своего котёнка. Точнее, не потеряла, а он куда-то убежал, когда мне приносили еду.

– У тебя есть кот?

– М-м? – Девочка приподняла одну бровь.

– Далеко не каждому Бастет преподносит такой дар, – объяснил я. – У меня есть два, а у моего старшего брата ни одного, потому что он…

– Мне всё равно, почему у него нет кота, – резко перебила меня она. – Я ищу своего. Ты поможешь мне или нет?

От тона её голоса и резкой смены настроения я немного растерялся, а она не стала ждать, пока я приду в себя, и, толкнув меня плечом, прошла мимо.

– Эй, подожди, я могу помочь…

Он боролся так, словно был готов умереть, лишь бы я не узнала о нашем прошлом, о чувствах, которые мы испытывали друг к другу. Он прятал всё хорошее, что между нами когда-то было, потому что той меня больше не существовало. Теперь я была чужой, и он ненавидел эту чужачку.

Она была лентяйкой, но такой способной, что раздражала и восхищала одновременно. Я заворожённо наблюдал за её занятиями с Анубисом, и, страдая от ревности и детской зависти, просто не мог не попытаться им помешать.

– Ты неправильно держишь руки, – сказал я, когда Маат встала в стойку. Анубис был ей не по зубам, поэтому он попросил меня побыть тем, на ком Маат могла испытать свои навыки. Она силилась заставить меня пошевелить пальцами, но я сжал кулаки.

– Ты можешь заткнуться? – рыкнула Маат, глядя на меня исподлобья так, словно уже готовилась вгрызться зубами мне в шею. – Я пытаюсь сосредоточиться.

Я откинулся на стену, скрестил руки на груди и закатил глаза.

– Ты неправильно стоишь.

Её глаза расширились и округлились. Она была готова убить меня, поэтому не могла взять свои силы под контроль, но ногами пользовалась умело. Со всей дури пнув меня пяткой по колену, Маат вылетела за двери.

Я не умела себя контролировать. Не могла ничего сделать с тем, какую разруху оставляла в сокровенных, дорогих его сердцу воспоминаниях. Я видела и чувствовала, как он боролся, но в этот момент моя боль и злость были сильнее.

Тень улыбки преобразила её скучающее от нудного чтива лицо, когда она повернула голову и посмотрела на Акера. Я кашлянул в кулак, остро нуждаясь в том, чтобы отвлечь её внимание от этой груды красующихся мускулов, но ничто не могло остановить Маат.

– Он такой взрослый, – закусив губу, прошептала она, вцепившись в него взглядом. – Анукет, правда, он красивый?

Анукет подавилась кончиком длинной косички, которую всегда держала во рту, когда слишком сильно чем-то увлекалась. В отличие от Маат, парни её мало заботили. Анукет мечтала о мире людей, поэтому много училась и постоянно пропадала в своих мыслях, пока я и Маат отвечали за беспорядок во всём дворце.

– Ага, – удостоив Акера секундным взглядом, ответила Анукет. – Только тупой как камень. – Она постучала кулаком по скамейке, на которой мы все сидели и вот уже какое тысячелетие читали в наказание за то, что сожгли её служанке волосы.

Сжёг я. Точнее, Маат заставила меня, а Анукет, как обычно, просто стояла рядом.

Внутренний двор напоминал огромный колодец, на самом дне которого мы и сидели, а над нашими головами от одних дворцовых стен к другим тянулись многочисленные мостики. Прислужники редко сюда забредали. Популяция пауков и змей разрасталась так стремительно, что даже Анукет привыкла к соседству с ними и перестала кричать каждый раз, когда что-нибудь выползало составить нам компанию. Одним словом, скверное место, созданное специально для того, чтобы нагонять тоску и отбивать тягу к жизни.

Акер стоял на ближайшем к нам мосту. Он всегда возвращался с тренировок в свои покои этой дорогой. Только спустя много лун я узнал, что Маат специально подбирала момент для своих шалостей, а наказание всегда совпадало со временем, когда Акер проходил именно в этом месте. Он был старше нас и, как и Анукет, планировал нести службу в мире людей, но уже трижды не прошёл отбор.

– Он не тупой, – возразила Маат, не переставая следить за Акером, с печальным видом разглядывавшим небо. Скорее всего, он потерпел очередное поражение при отборе. – Просто он создан для Дуата. Анубису не хватает рук, а вы все так тянетесь в мир людей, словно там что-то есть.

– Я не тянусь, – пытаясь привлечь её внимание, сказал я, и она улыбнулась, всего на секунду удостоив меня взглядом.

Я и правда никогда не хотел покидать Дуат. Моё главное стремление – быть как можно дальше от отца и как можно ближе к Маат, для которой путь в мир людей закрылся навсегда.

– Прекрати, умоляю, – прошептал Габриэль. Его голос смешался с шелестом песка, мерно перекатывающегося по пустыне. Эти земли, земли Дуата, видели зверства и похуже тех, которыми я пытала Габриэля против своей воли. Моя сила желала большего. Ей было мало правды, но боли… её оказалось слишком много.

– Маат, стой. – Я поджидал её за углом с букетом белых кувшинок, но она даже не заметила меня. Просто прошла мимо, слишком торопясь к Акеру. Я знал, что к нему, потому что встретил этого придурка у выхода из северной части дворца, когда бежал к ней.

– О… – Она искренне удивилась и уставилась на меня из-под длинной чёлки, скрывающей глаза, блестящие от предвкушения чего-то неприлично приятного. – Амсет, ты вернулся? Давно?

– Только что, – ответил я и уставился на округлую, заметно увеличившуюся с нашей последней встречи грудь, очень слабо скрываемую платьем. Я тоже подрос и именно по этой причине смотрел туда, куда не следовало, не в силах поднять взгляд выше.

Мы не виделись слишком долго. И слишком сильно изменились за то время, что я провёл в мире людей, обучаясь у своего отца, потому что мой старший брат отказался проходить отбор и принял решение остаться служить в Дуате. Луна сделала тринадцать оборотов вокруг Земли, прежде чем мне позволили ненадолго вернуться. И первой, кого я захотел увидеть, была она: молодая, невероятной красоты девушка, торопящаяся на свидание с другим.

Она рвалась вперёд, словно дикое, загнанное в сети животное, а я удерживал её и сгорал от желания присвоить себе.

– Амсет, поболтаем позже, – пробормотала она, ни капли не соскучившись за это время. – Я очень тороплюсь.

– Куда? – как последний идиот, спросил я, покраснев до кончиков ушей и вспотев в новой шёлковой рубахе.

– Не твоё дело, – устав бороться со мной за свою же руку, Маат сделала что-то такое, от чего я сам отпрыгнул в сторону и позволил ей пройти.

– Прости, Амсет, я правда спешу. Увидимся позже.

– Я не контролирую это, – сквозь слёзы и плотно сомкнутые зубы процедила я, пытаясь оторвать руки от головы Габриэля. Он стоял на коленях, обнимая мои ноги, но я не могла… не могла перестать…

– Ты сейчас расплавишь мой мозг, – зарычал он, но это был не рык злости. Это был рык умирающего животного, пробравший меня до дрожи. – Маат…

Я перестал считать луны после того, как Исида благословила наш с Анукет союз, и мы поселились в собственном дворце, недалеко от земель, которыми правил мой отец. Пройдя отбор и вступив на службу бок о бок с высшими богами, я проводил дни, растянувшиеся в месяцы и годы, помогая людям сохранить их медленно, но верно развивающийся мир.

Под моим чутким руководством и с позволения отца к власти пришла самая могущественная, как её потом прозвали историки, Восемнадцатая династия фараонов, и земли Египта расширились от пятого порога Нила на юге до Евфрата на севере.

Анукет провалила два отбора и готовилась к третьему. Так, в перерывах между работой и её обучением, уже много лет спустя после заключения брака, мы поняли, что полюбили друг друга. Она стала моим лучшим другом, поэтому, когда она не прошла отбор в третий раз, на заре Восемнадцатой династии фараонов, спустя почти семьсот лет по солнечному календарю, я вернулся в Дуат вместе с ней.

Не только время, но и жизнь текла здесь совсем иначе. Смертные представляли Дуат как страшное, скверное место, но в сравнении с миром живых на этих землях царствовали тишина и умиротворение. Никаких тревог и лишней суеты: лишь ты и смерть. Пугающее, но – если привыкнуть – потрясающее единение.

Всё здесь шло своим чередом, застыло в своей безмятежности. Всё, но не я. Я изменился достаточно сильно для того, чтобы не думать о Маат, не искать с ней встреч.

Проходя по мостику, на который мы всегда смотрели в детстве, отбывая наказание за очередную провинность, я обдумывал то, что мы обсудили с Анубисом, и спешил к своей жене. Нам с Анукет было хорошо вместе. Мы выросли бок о бок и в какой-то степени взрастили друг друга. Но у моей любви к ней не было определённой причины. Вероятно, именно это люди и называли истинной, настоящей любовью.

А потом я посмотрел вниз – и замер.

Я не сразу её узнал. С нашей последней встречи Маат сильно изменилась: стала выше и шире в нужных местах. Она лежала на каменной скамейке, закинув ногу на ногу, а чёрные, немного вьющиеся волосы рассыпались вокруг её головы подобно жидкому шёлку. Она что-то читала, но я понял это не по свитку. Её аккуратный прямой нос всегда морщился, когда она была особенно сильно увлечена чтением.

– Не верю своим глазам! – вдруг вскрикнула она, и я вздрогнул, засмотревшись на её волосы. – Амсет!

Я стоял на том самом мостике, а она смотрела на меня так, как я всегда мечтал в детстве: восторженно, воодушевлённо.

– Я сейчас спущусь, – ответил я.

– Не надо, – Маат махнула рукой, – я сама.

Она вскочила на ноги и вытянулась во весь рост. И это стало одновременно худшим и лучшим моментом моей жизни. Красная воздушная ткань облегала стройное тело, подчёркивая изгибы. Пояс из золотой змеи обхватывал талию чуть ниже выглядывающего наружу пупка. Никогда преж де чужой пупок не казался мне таким недостижимо притягательным.

Когда она поднялась наверх, я уже забыл, куда и зачем шёл. Когда она бросилась на меня с объятиями, словно за последние сотни лет мы не успели стать друг другу совершенно чужими, я забыл, зачем родился.

Она запрыгнула на меня, обвила руками и ногами, и тепло наших тел нашло друг друга. Я вдохнул аромат мёда и корицы и ощутил себя дома.

Из его глаз потекла кровь, но я знала и чувствовала, что вместе с ней текли его слёзы.

– Я зла, – заявила Маат. – Зла, что узнаю о том, что вы вместе, самой последней!

Мы сидели в её новых просторных покоях с видом на врата Тота. Я помнил покои Маат ещё с тех пор, когда мы были детьми: она ютилась в крохотной комнатушке и с постоянно разинутым ртом исследовала мою спальню.

Теперь она жила как настоящая богиня. Мои покои в мире людей в собственном имении и близко не были такими роскошными. Посреди комнаты стояла огромная, способная вместить в себя человек десять, кровать. Чёрный шёлк, расшитый золотом, устилал поверхность. С потолка спадали серые вуали и тщетно пытались прикрыть бардак, царивший на постели.

Балкон захватили растения. Вероятно, что когда-то они были маленькими и смирно сидели по горшкам, но кто-то перестал следить за ними, и они разрослись так, что мне пришлось расчищать место у стола, ломившегося от еды.

– Не могу поверить! – не унималась она.

Смущённо улыбнувшись, Анукет уткнулась носом в моё плечо. Я оставил невесомый поцелуй на её макушке.

– Столько времени прошло, у нас было много дел, прости. Ты должна была узнать об этом первой, – пробормотала Анукет.

Маат жевала сыр и запивала его вином так, что всё вываливалось и вытекало из её рта. Но она не обращала внимания и диким взглядом прожигала во мне и Анукет дыру. В ней не было ревности, только любопытство, и тёмную часть меня это немного злило.

– И вы вернулись в Дуат навсегда?

– Я не прошла отбор, – прошептала Анукет, продолжая прятать пунцовое лицо у меня на плече.

– Так это же здорово! – Маат вскочила с места, развернула кувшин и подносы, а потом бросилась на нас, и мы втроём повалились на пол. – Боги, я тут с ума схожу от скуки! Помогаю Анубису, занимаюсь одним и тем же!

Я старательно изучал созвездия ненастоящих звёзд в попытке отвлечься от женской груди, зловеще нависшей прямо над моими губами.

Анукет громко расхохоталась. Грудь Маат её ни капли не смущала.

– Какой красивый рисунок, – пробормотала она, и я, попавшись в эту ловушку, впился взглядом в пространство между женскими грудями. Птичье перо, нарисованное золотом на теле Маат, брало своё начало в самой середине и уходило вправо – уверен, что касалось сосков. Я никогда не видел её соски, но часто представлял их. Особенно когда оставался совсем один, ещё когда жил в Дуате.

– Спасибо! Сама себе нарисовала.

Я невольно представил её голой, рисующей на своём теле золотыми красками, и поспешил откатиться в сторону. Спасением стали Дориан и Вивиан, резко ворвавшиеся в покои…

А потом я упала под тяжестью его горячего тела и ударилась головой так, что зазвенело в ушах. Габриэль навалился сверху, рыча от ярости и боли. Кровь текла из его глаз и ушей и капала мне на лицо.

– Сука! – закричал он, вдавливая меня в землю до хруста костей.

Габриэль вытолкнул меня из своей головы, но это далось ему с таким трудом, что он едва дышал. Я видела своё бледное отражение в его застланных тьмой глазах.

– Прости, прошу, прости, – хрипло простонала я, когда он сжал моё горло дрожащими пальцами. – Я не хотела…

Но он не слышал. Не хотел слышать. Его поглотило. Перед ним лежала не его бывшая подруга детства, а враг. Я напала на него, причинила боль. Я и правда была его врагом. Врагом, которого он любил. Врагом, который любил его.

Сердце остановилось, когда отчаянный крик души Габриэля проник в моё тело. Его пальцы перестали душить, но оставались на горле, а он сам, вскинув голову к небу, просто кричал. Вены на шее вздулись и потемнели, лицо покраснело. По подбородку и под ушами по-прежнему текла кровь.

Словно услышав его, серый песок под нами, подхваченный сильным порывом ветра, завихрился, а небо, в котором, как мне казалось, бурлила жизнь, обрушилось на нас чёрным дождём, смывая слёзы, текущие по моим щекам.

– Я бы хотел, чтобы ты умерла, Маат, – прошептал Габриэль, тяжело дыша.

– Прости, – пробормотала я. – Прости, что не могу умереть.

Кадык на горле Габриэля дёрнулся, когда он сглотнул и, отвернувшись от меня, уставился куда-то вперёд. Дождь всё не утихал. Я закрыла глаза, но чёрная вода всё равно проникала через плотно сжатые веки, через губы, попадала в рот.

– Твою мать, – вдруг выругался Габриэль и скатился с меня. – Вставай, живо.

Руки и ноги дрожали. Я с трудом перевернулась и приподнялась на колени, а потом увидела их.

Сотни тысяч, быть может, даже миллионов теней выплывали из-за горизонта. Вода и вихрящийся песок не позволили мне увидеть эмоцию, с которой Габриэль смотрел на стремительно надвигающееся на нас полчище. Но, уверена, он был обескуражен.

– Что это? – пряча лицо в сгибе локтя, спросила я. – Что это такое?

– Парад смерти, – перекрикивая дождь, ответил Габриэль. – Мёртвые ищут путь на Суд Анубиса. Те, кто не справится, будут навеки обречены скитаться по этим землям. Нам лучше не мешать им. Вставай, я отведу тебя к Анубису.