– Далеко, так далеко, что простому смертному не добраться, среди холодных гор и замёрзшей воды, среди вечного снега и льда, стоит замок Северной Леди. Он сияет в лучах солнца подобно бриллианту и мерцает под луной словно жемчуг. Ледяные палаты замка широки и просторны. В нём много света, но нет тепла. Именно здесь живёт Северная Леди. Ещё её называют Хранительницей Северных Ключей. Знающие люди рассказывают, что чем холоднее сердце Хранительницы, тем суровее зимы в нашем краю. А ещё раз в две сотни лет Леди Северных Чертогов выбирает себе преемницу. Она ищет самое тёплое, самое чистое девичье сердечко и забирает избранницу к себе. И там, в своём замке, обучает всему, что той положено знать.
Бран замолчал и огляделся. Тёмные, но уже утратившие задорный блеск молодости глаза пытливо смотрели из–под нависших бровей, на слушателей. А их было не мало. Все, кто в этот час оказались в таверне "Голосистый петух", расположенной на окраине города, собрались вокруг и внимательно слушали старика.
– Эй, чего притихли, как воробьи на морозе? – проворчал старик, откинув пустой кубок. – Горло промочить бы, а то уже и слова не сказываются
Он плотнее закутался в жилет и потянулся к огню.
– Подбросьте поленьев в очаг, замёрз я совсем.
– Да у тебя язык от вина заплетается, – гоготнул трактирщик.
Сам он высокий, плотный, с круглым красным лицом и густыми рыжими усами, облокотился на стол, позабыв о всех своих делах, совершенно не обращая внимания на посетителей, да и тем было не до выпивки. Старик рассказывал так, что каждый из них словно наяву видел Северную Леди, её ледяной замок и ощущал холодное дыхание ветра.
Одинокий старик по имени Бран появился в их городе давно. Пока были силы, он скитался от двора к двору, предлагая свои услуги и брался за любую работу, даже если платой за неё была только тарелка супа. А если в кармане позвякивали медяки, тогда вечера он проводил в ближайшем кабаке, пропивая заработанное. Бран слыл чудаком, он чурался всякого общества и по возможности избегал его. Если только не напивался вполпьяна. Тогда старик менялся, становился словоохотлив не в меру, потчуя всех и каждого удивительными историями то ли из своей жизни, то ли наспех придуманных друзей. Хозяин "Голосистого петуха" сразу смекнул, что байки старика привлекают к нему дополнительны клиентов, и частенько потчевал того бесплатной выпивкой. А Бран и доволен, опрокинет чарку другую хмельного пива или пряного вина, пересядет поближе к огню и давай плести небылицы. Но сегодня вечер был особенным.
За окном разыгралась вьюга, а старик вместо того, чтобы осоловеть от выпивки и исполнить ежевечерний ритуал, становился всё угрюмее и тише. Пока, вдруг, не потребовал двойную порцию пива, заявил, что сегодня расскажет историю о Северной Леди.
Слухам и сказкам о самой Северной Леди не было счёту, но никто не отказался ещё раз послушать о загадочной повелительнице зимы, чьё сердце изо льда, а взгляд способен прекратить в камень.
– Ну, чего там дальше? – потребовал один из слушателей.
– Да, старик, сказывай дальше, чего медлить, – поддакнул другой и бросил хозяину медяк. – На–ка, вот, налей ему.
– Эх, попасть бы в эти северные чертоги, – мечтательно протянул белобрысый юноша, с нежным, почти женственным лицом. – Сколько там каменьев и самоцветов... Я бы тогда лордом стал или богачом каким... И мне в ноги кланялись бы...
– Не мели чепухи, – проворчал старик и потянулся за вином. Сделав добрый глоток, он продолжал. – Ни один смельчак не ушёл живым от неё самой. Ни один, кроме...
Он задумался, вспомнив о чём–то, и поскрёб седую бороду, тяжело вздохнул и продолжил, словно сам с собой:
– Ни один не ушёл... А если и ушёл, то цена была столь высока, что не стоила спасённой души.
Словно в подтверждение его слов, ставни, которыми были забраны на ночь окна, сотряс порыв ветра. Метель за окном разыгралась ещё сильнее, смешав в едином танце небо и землю. Ветер стонал в трубах домов, срывал снег с крыш, и горе было одинокому путнику, не успевшему найти пристанище в этот неурочный час.
– Эй, Бран, ты что–то знаешь, рассказывай, – пропищал юнец. Глаза горели в предвкушении тайны. Он подался вперёд, боясь пропустить хоть одно слово.
– Да, Бран, расскажи, чего попусту воздух сотрясать. Уж коли начал – продолжай, – вмешался ещё один.
Бран снова хлебнул вина и оглядел присутствующих долгим угрюмым взглядом. Брови совсем сошлись на переносице.
– Глупцы, – проворчал он, – да разве ж вы знаете, каково это любить Северную Деву. Э-э-э-эх.
Он замолчал, уставившись на огонь. Рассказать им? Ведь всё равно не поверят. Ну и пусть, а он хоть сбросит камень с души, на закате своей никчёмной жизни. Недолго уж ему осталось. Вон как сегодня ярится Северная леди.
Ночь опустилась на город тихо и незаметно.
Когда Бран вышел на улицу, громко хлопнув дверью кабака, было уже совсем темно и холодно. Он обернулся и погрозил кому-то кулаком.
- Я вернусь! Слышишь, ты? Я вернусь и заберу своё! У-у-у! Кровопийца проклятый.
Бран попытался сделать пару шагов. Его шатало, ноги не слушались, и он тут же угодил в сугроб.
- Вот же дьявольское отродье! – Снова выругался Бран, пытаясь выбраться обратно на дорогу.
Снег тут же забрался за шиворот, заставив выпивоху поёжиться. Тёплой одежды на нём не было. Всё осталось в трактире в уплату карточного долга.
Плотнее закутавшись в овчинный жилет и спрятав замерзшие ладони в рукавах, Бран побрел по дороге. Время от времени он что-то неразборчиво бормотал, обещая, что завтра же вернется и покажет всем, где раки зимуют.
А пока стоило бы добраться к одной из подружек, всегда желающих приютить и обогреть.
Улица была темна и пустынна. Тусклый свет из окон домов едва помогал справиться с мраком. Заплетающиеся ноги тянули из стороны в сторону, то и дело норовя утащить своего хозяина в сугроб. Постепенно Бран начал трезветь. Зимний ветер быстро выгнал хмель из головы, а холод ледяными щупальцами охватил всё тело.
Шорох полозьев по снегу вырвал бедолагу из задумчивости и заставил обернуться. По дороге мчалась пара белоснежных лошадей. Они были впряжены в узорчатые, словно обсыпанные снегом, сани. При этом животные не издавали ни звука. Даже звона бубенцов или, обычного в таких случаях бряцания сбруи не было слышно. Бран отскочил в сторону, угодил в сугроб и тихо чертыхнулся.
В тот же момент, как только сани поравнялись с копошащимся в снегу человеком, негромкий женский голос, приказал остановиться. Угрюмый возница натянул поводья и лошади стали, так что Бран смог легко разглядеть, кто находится внутри саней.
Холодный взгляд ярких голубых глаз привлёк всё его внимание. Бран замер, не смея пошевелиться. Красота представшей перед ним белокурой женщины в буквальном смысле слова околдовала его. Незнакомка подалась вперед и поманила к себе.
- Как тебя зовут?
Если бы Бран не был так очарован явившимся ему видением, он обратил бы внимание на то, как холодно и безразлично звучит голос, позвавший его. Но единственное, что смог сделать околдованный, только пролепетать своё имя.
Неуклюжим движением он потянулся к голове, желая стянуть шапку. Бран даже не вспомнил, что её, вместе с тёплым полушубком проиграл в карты этим вечером.
Блондинка слабо усмехнулась и повернулась вглубь саней к своей компаньонке.
- Думаю, он нам подходит.
Молчавшая до этих пор, закутанная в меха, девушка выглянула из саней, и посмотрела на Брана.
В отличие от своей напарницы, светловолосой, бледной и без тени краски на губах и щеках, брюнетка выглядела более яркой и живой. Её губы алели, споря своими красками с пунцовыми от мороза щеками. Синие глаза блестели и из-под капюшона выбивалась прядь смоляных волос.
Эта девушка выглядела столь теплой и живой, сколь надменной и холодной казалась её спутница. Объединяло их лишь одно: они были так прекрасны, что казались видением. Она легко улыбнулась, и мелодичным голосом предложила Брану присоединиться к ним.
Ледяной холод окружил его, стоило ему залезть в сани.
- Да, ты совсем замерз!
Светловолосая незнакомка сняла со своего плеча меховую мантию и накинула на плечи дрожащего мужчины. От этого холод стал сильнее, вызывая столь сильную дрожь и головокружение, что Бран потерял сознание.
Бран пришёл в себя. На мгновение, всё произошедшее показалось ему странным сном. Удивительным и одновременно ужасным. Потом разум прояснился, и он огляделся. Это была не его комната. Не его вещи лежали аккуратно сложенными в изножье кровати на огромном дубовом сундуке. И совершенно непонятно где он находится и что произошло. И почему он лежит в чужой постели, и при том без одежды.
Смутившись, Бран вскочил с кровати. Первым делом схватил покрывало и накинул на себя, сделав из него хоть какое–то подобие одеяния. Что происходит? Почему он здесь? И где его вещи?
Все эти вопросы не давали покоя. Бран настороженно осмотрелся и остановился у окна. Тяжёлые парчовые портьеры скрывали от него что-то очень важное. В этом не было сомнений. Не мешкая, Бран отдёрнул расшитую золотой нитью ткань в сторону, да так и замер, опешив от изумления.
Впереди простирался белоснежный пейзаж. Снег искрился в лучах солнца, редкие ели тянулись к небу так величаво, словно на их лапах не было роскошного зимнего убранства. Местность была ему не знакома. Где город, раскинувшийся на двух холмах? Где река, омывавшая его западную часть? Как его вообще сюда занесло? И, главное, где он?
Он отпустил штору и в комнату снова ворвался полумрак. Внезапно кто-то тихо кашлянул, привлекая внимание. Бран обернулся, готовый к любой неожиданности, но перед ним был старик. Он держал в руках поднос с едой и напитками.
Только теперь Бран почувствовал, что голоден.
– Ваш завтрак, господин, – пробормотал слуга и, поставив поднос, поспешил к выходу.
– Постой! – окликнул он старика. – Как тебя зовут?
Слуга замешкался у двери, дёрнулся, будто от испуга, но ответил:
– Луи, господин.
– А скажи мне Луи, где я нахожусь?
– В южном пределе Северного Замка, – не оборачиваясь, ответил Луи.
– И… кому принадлежит этот замок?
Старик не спешил отвечать.
– Ну! – нетерпеливо прикрикнул Бран. – Ты будешь отвечать? Я хочу знать, кто мои похитители и где я нахожусь!
Он уже намеревался поколотить слугу, выплеснув на него всю ярость обманутого человека, ведь последнее, что удалось Брану вспомнить, это то, как он кутил в каком–то кабаке.
Дверь скрипнула и Луи проворно отскочил в сторону.
На пороге показался высокий мужчина. Одет он был в простой камзол, кожаные штаны и сапоги. На груди блестела серебряная цепь с медальоном. Незнакомец прошёл в комнату. Судя по всему, он услышал вопрос Брана, потому как сразу же произнёс:
– Замок принадлежит Хранительнице Северных Ключей, госпоже Северных Чертогов, леди Айрис. Ты – её почётный гость.
– Что- то я не припомню никакой такой леди в нашей округе. – нахально парировал Бран. – Или эта ваша хранительница чего-то там желает остаться неузнанной?
Мужчина никак не отреагировал на это замечание, а на старика Бран не обращал внимание, иначе заметил бы быстрый удивлённый взгляд, брошенный в его сторону.
Сейчас Брана больше интересовал хмурый незнакомец, стоящий перед ним. Странный он какой-то, хотя во внешности не было ничего особенного. Худое, бескровное лицо, тонкие губы, блеклые, будто пустые глаза, длинный с едва заметной горбинкой, нос. Но не это смутило ничего не понимающего то ли пленника, то ли случайного гостя, а необычайная холодность и равнодушие, с которым, затянутый в чёрное, мужчина обращался к пленнику.
– Я – Тирс, начальник стражи этого замка. Мне велено проследить, чтобы тебя накормили, одели и провели в Тронный зал. Госпожа желает видеть тебя.
«Гость, как же!» – подумал Бран и хмыкнул. Назвать приёмную для гостей тронным залом тоже кое о чём говорит.
Но вслух произнёс совершенно другое:
– А если я не хочу здесь оставаться и видеть эту вашу леди?
– Приказания леди Айрис всегда исполняются. – холодно улыбнулся Тирс и хлопнул в ладоши.
В комнату вошли четверо стражников. Все в чёрном, с такими же, как и у Тирса, пустыми ничего не выражающими лицами. Холодные и бесстрастные.
– Ну и чёрт с вами, – проворчал Бран, подсаживаясь к столику с едой. Как бы то ни было, но голодным он оставаться не собирался. А разобраться, почему он здесь можно и попозже.
Спустя некоторое время он шёл в Тронный зал, в сопровождении Тирса и его подручных. Это не мешало мужчине с любопытством осматриваться по сторонам.
Пустынные холодные коридоры казались бесконечными, а они все шли и шли. Подымались по ступенькам. Снова опускались на один, два пролёта ниже. Проходили крытые переходы. Оставляли позади арки, сквозь которые задувал пронизывающий холодный ветер, и опять петляли по, казалось, бесконечным коридорам. Все это было так запутанно, что Бран отчаялся запомнить дорогу. К тому же, он замёрз, не смотря на тёплый шерстяной плащ, накинутый на плечи. А вот спутники словно не ощущали холода.
В городе мадам Фраен знали, как опекуншу. Говорили, что, не смотря на постоянно недовольное выражение лица, ворчливый характер, и хромоту – следствие детской травмы, в её доме всегда находилось место одинокому и брошенному ребёнку.
На самом деле, всё было немного иначе. Ни один кусок хлеба не давался приёмышам просто так. Они просили милостыню, играли на скрипках или флейтах, развлекая прохожих. Некоторых опекунша сдавала внаём к печникам, когда нужно было чистить дымоходы богатых господ. Те, кто постарше да смышлёнее выполняли любую мелкую работу.
И всё же от мадам Фраен никто не уходил, зная, что лучше крыша над головой и скудная еда, чем открытое небо, грязь подворотен и пустой желудок. Главное, что они были сыты и в тепле.
В особо удачные дни, если опекунша, любившая выпить и выкурить трубочку – другую, была в настроении, им доставался хороший обед и иногда сладости. А когда появлялся кто-нибудь из попечительского совета, мадам Фраен устраивала настоящие спектакли, доказывая свою любовь к «бедным дитяткам, оставшимся без роду и племени, которым отдаётся всё самое лучшее».
«Дитятки» в это время всегда сидели на длинной скамье у окна, с интересом разглядывая важных и степенных господ и дам, и вели себя так, как приказала опекунша: тихо и послушно, понимая, что в ином случае их ждёт наказание.
Именно здесь жила маленькая Бейрис.
Темноволосая, синеглазая и улыбчивая, девочка многим казалась сущим ангелом. Но для мадам Фраен она была только источником заработка. Любви к ребёнку та не испытывала, скорее некую странную неприязнь, что служила поводом для большего числа придирок и извечного недовольства. Тумаков и пинков на долю сироты выпадало больше, чем кому–либо.
Утро Бейрис начиналось с громкого стука трости по перевёрнутому пустому котлу:
– Пошевеливайтесь, пошевеливайтесь, – ворчала опекунша. – Пока вы тут отдыхаете, мои денежки уплывают.
И девочка «пошевеливалась». Она и ещё дюжина детей одевались, наскоро жевали вчерашние бутерброды, запивая его слабо закрашенным чаем и выбегали на улицу. Кто-то нёс собой скрипку или флейту, другие брали белых дрессированных мышек или свинок, чтобы развлекать прохожих. Кто-то бежал разносить газеты или помогать молочнику.
Рабочее место Бейрис было в булочной, где пекли и тут же продавали караваи, булочки и всевозможные крендели, слойки и пышки. По утрам она подметала улицу перед входом в магазин и поливала цветы, если дело было летом. А потом зазывала покупателей, рассказывая прохожим, какие вкусные сюрпризы тех ждут, потрудись они пройти внутрь. При этом девочка даже не смела зайти сама. Крикливая хозяйка магазина тут начинала орать и гнала малышку прочь, беспокоясь, что та что-нибудь украдёт. От этого каждый день был для неё пыткой. Аромат сдобы и ванили кружил голову так, что Бейрис ощущала себя вечно голодной. А от одного взгляда на глазированные пряники и маковые булки текла слюна. Ещё хуже было, когда булочница отправляла девочку с одним из покупателей помочь донести корзинку с припасами. Что стоило сунуть руку под белоснежную салфетку и вытащить хотя бы самый маленький рогалик или крошечное печеньице. Бейрис не могла так поступить.
Другие ребята посмеивались над её честностью. Уж они–то не упустили бы такой ловкий момент.
Иногда, когда хозяев не было в магазине, к Бейрис из кухни выходила пожилая женщина в обсыпанном мукой переднике и с закатанными до локтя рукавами. Повариха оглядывалась по сторонам и подзывала девочку к себе. Она осторожно вынимала из глубоких карманов смятую или подгоревшую булочку и протягивала девочке вместе со стаканом молока. Бейрис благодарила женщину и торопливо расправлялась с угощением, не столько от голода, сколько от страха, чтобы её никто не застал за этим занятием. Иначе могут и наказать.
– Ешь, малышка, не бойся, – шептала повариха с печалью в голосе: – Бедная твоя матушка, смотрит на тебя с небес и плачет…
Девочка жевала булочку и с любопытством смотрела на женщину. А вдруг она знала её родителей? Но спросить не решалась. В последний раз, когда Бейрис спросила опекуншу про семью, та пребольно поколотила её.
К вечеру дети возвращались домой. Мадам Фраен ждала их, сидя за длинным столом и держала перед собой тетрадь, в которой отмечала, кто и сколько монет принёс. После того, как сумма была скрупулёзно подсчитана, счастливчику выдавали ужин. Насколько он будет сытным, зависело от суммы, записываемой напротив имени каждого ребёнка.
Самой Бейрис чаще всего доставалось плошка супа и самый чёрствый сухарик, пополам с двумя тремя ударами тростью.
– Вот же, беда на мою голову, – ворчала Фраен. – С тебя толку на ломаный грош! Только кормить попусту.
Остальные услужливо смеялись. И толкали друг друга в бок, показывая пальцами на провинившуюся. Случалось, и кому-нибудь из них не принести нужную сумму. Как наказание каждый получал столько ударов палкой, сколько не хватало монет. В такие моменты девочка искренне сочувствовала друзьям. Она–то знала каково это быть побитой.
После ужина наступало время отдыха. Старшие оставались с мадам Фраен, помогая убрать со стола, вымыть посуду, заштопать, если нужно, одежду. Малышню отправляли сразу же в кровать. Этот миг Бейрис любила больше всего. Она забиралась под одеяло, сворачивалась клубком и закрывала глаза.
Сара была младшей в семье и от серьёзной и немного замкнутой сестры отличалась весёлым, лёгким нравом. Синеглазая хохотушка, Сара ни на кого не держала зла, легко прощала любые обиды и в любой компании быстро становилась заводилой, вовлекая всех в бесчисленные игры и проказы. Именно это наивная бесшабашность и привлекала к ней друзей, что стайкой крутились вокруг Сары, совсем не замечая старшую сестру.
В ней было всё, чего не хватало самой Диане, невысокой, всегда серьёзной, без тени улыбки в светлых глазах. И если природа дала Саре многое: иссиня-черные шелковистые волосы, алые губы, нежный румянец на тонко очерченных скулах, грациозность и порывистость движений, то Диана не могла похвастаться даже этим. Совсем маленькую её искусала дворовая собака. На память остались несколько глубоких шрамов под коленкой и хромота.
Как уже говорилось, Сара была иной, готовой к переменам и приключениям Ей бы мальчишкой родиться, вот где пригодилась бы бездумная удаль проказницы и сорвиголовы. Но для юной и изящной девушки, в которую Сара превратилась в отрочестве, подобное могло навлечь только беду.
В семнадцать лет Сара сбежала из дома с каким–то заезжим актёришкой, с головой окунувшись в пучину первой любви. Это стало позором для родителей. А вести о том, что их дочь выступает на подмостках бродячего театра, и вовсе сделало имя непутёвой дочери табу для всей семьи.
В то время, пока родня пыталась оправиться от удара нанесённого младшей сестрой, Диана вздохнула свободнее.
В тени яркой и непосредственной сестры, хромоножка чувствовала себя неуютно. Она стеснялась увечья, и старалась отгородиться от людей сначала за учёбой, затем работой и неприязненным хмурым взглядом. Когда Сара исчезла, а Диану всем и во всём стали ставить в пример, как образец порядочности и благоразумия, девушка постепенно начала оттаивать. Мир, прежде недружелюбный, показался иным и, неожиданно для себя, Диана влюбилась. Случилось это так.
Однажды, возвращаясь из цветочного магазина, где девушка работала, Диана столкнулась с молодым человеком. Задумавшись, она просто не заметила его, сбив с ног. На её невнятные извинения юноша не ответил, больше беспокоясь о том, чтобы моросивший дождь и лужи на дороге не испортили те несколько тетрадей и книг, что он нёс. Ещё больше смутившись, Диана решила помочь и как можно проворнее потянулась к разбросанным предметам. Пальцы соприкоснулись, а взгляды встретились, и Диана робко улыбнулась в ответ на открытую искреннюю улыбку.
В тот вечер, юноша, представившийся Мартином, провёл её домой, а на следующий день поджидал возле дома с букетом цветов.
Диана, внезапно, обнаружила, что ей нравится встречать рассвет, разглядывать звёзды в ночном небе и заставлять комнату полевыми цветами, сорванными для неё. Мир повернулся к ней той стороной, которую она считала для себя недостижимой. Это было похоже на красивые истории о любви, которые Диана предпочитала любым другим книгам.
Да и Мартин Фраен, серьёзный молодой человек, подмастерье городского архитектора, казалось, был всецело увлечён миловидной сероглазой девушкой. Даже хромота нисколько его не смущала. Наоборот, он всячески уверял свою возлюбленную, что это не главное. Гораздо важнее быть нужным тому, кто нужен тебе. И Диана ему верила. Через три месяца, к осени, Мартин сделал девушке предложение.
Свадьбу решили сделать тихую. Сухая, быстрая церемония в городской ратуше, и скромный праздничный ужин вместе с родителями и несколькими друзьями и Сарой.
Сестра вернулась, точнее, свалилась как снег на голову вместе со своим ухажёром накануне знаменательного события. Она шутила, смеялась, целовала Диану в обе щёки и вела себя так, словно никогда не сбегала из дома. Её спутник радостно басил ей в аккомпанемент. Вежливость и внимание, с каким вёл себя кавалер Сары, и тоненький ободок обручального кольца на безымянном пальце дочери примирили родителей с тем фактом, что Сара вела тот образ жизни, который они считали не приемлемым для добропорядочных горожан.
То, что у Дианы есть сестра, стало для Мартина сюрпризом. Он разглядывал обеих девушек и пытался понять, не обманывают ли его. В них не было ничего общего. Рядом с взбалмошной сестрой Диана вновь сделалась молчаливой и угрюмой. Она неохотно отвечала на любые вопросы и всюду следила за женихом ревнивым взглядом. Даже в день свадьбы настроение новобрачной не улучшилось. Мартину стоило огромных усилий убедить возлюбленную, что все её страхи надуманны.
Вскоре Сара уехала. На память об её приезде у Дианы остался медальон на тонкой серебряной цепочке с выгравированной на нём розой. Если нажать на один из его лепестков, то медальон раскрывался и в одной его половинке был портрет Сары, а в другой – локон ее волос. В их последнюю встречу, через месяц после свадьбы, Сара сняла его с шеи и вручила сестре:
– Я знаю, что я не оправдала надежд родителей и что ты считаешь, будто я поступаю глупо. Я не могу остаться. Мне кажется, если я не уеду, то случится что–то нехорошее. Или я растворюсь в этом сером городе, и сама стану такой же серой, безликой, – она пожала плечами. – А ты нет, ты другая. И я хочу, чтобы ты была счастлива. Ты же моя сестра.
Так началась спокойная семейная жизнь Дианы Фраен и закончилась она внезапно, в ночь под Рождество, когда в дверях дома, где прежде они проживали детьми, а теперь после смерти родителей, только она с мужем, снова появилась Сара и, к тому же, с сыном.
Диана замолчала. Перед глазами всё плыло. Вино было крепким, как и обида, терзавшая сердце несчастной женщины. Именно в этот день пять лет назад признание мужа разделило жизнь мадам Фраен на «до» и «после».
Но Бейрис этого не знала. Она утёрла маленьким кулачком слезы, бросилась к опекунше, обхватила за талию и громко заплакала.
Вот ещё! Не хватало, чтобы эта байстрючка, ребёнок, разбивший её семью, жалел её! Волна так долго сдерживаемой злости подступила к горлу. Она оттолкнула Бейрис и, тяжело опираясь на трость, заковыляла к комоду. Покопавшись в нём, достала медальон. Губы снова искривила злая усмешка. Сестра всегда её обманывала, пользовалась тем, что она калека и поэтому забирала себе всё самое лучшее. Красивые платья и подружек в детстве, яркую насыщенную жизнь в юности и даже мужа! Взамен оставив её, Бейрис.
– Вот. Она красивая, правда? А отец твой… Мартин убежал, поджав хвост, едва я узнала правду. Сам признался, несколько лет спустя. Слабак.
Больше она ничего не успела сказать. Бейрис едва взглянула на медальон и снова бросилась к Диане, желая ту обнять.
– Тётя! Тётя Диана!
– Не смей называть меня тётей!
Мадам Фраен плеснула вина в стакан, залпом осушила его и злобно зашипела.
– Ты забрала у меня всё.
Замутнённый алкоголем разум, взбудораженный воспоминаниями о предательстве, не видел различий между покойной сестрой и её ребёнком. Сейчас Диане казалось, что Сара вернулась к ней точно такой же, какой была в детстве. Вернулась, чтобы отнять… Но что? Что бы это ни было, Диана отдавать не собиралась. Она взмахнула тростью и завопила:
– Убирайся.
Бейрис вздрогнула и отскочила в сторону, не желая испытать на себе тяжесть тёткиной палки.
– Я ничего не брала, – испуганно залепетала девочка, выставляя перед собой руки. Опекунша снова замахнулась тростью, покачнулась и рухнула на колени.
– Убирайся отсюда! Вон!
Плечи женщины поникли, она зарыдала, спрятав лицо в руках. Бейрис развернулась и бросилась к двери. Она схватила пальтишко, сунула босые ноги в сапожки, выскочила на улицу, помчалась куда глаза глядят. Испуганная и ошеломлённая. Никогда. Никогда мадам Фраен ни перед кем не плакала. Отругать или поколотить могла. А слёзы… Плачут ведь от обиды или когда больно.
Когда Бейрис остановилась, то была уже далеко. Мороз сразу же схватил в свои ледяные объятия, пробираясь под куцую одежонку. Руки окоченели и даже то, что Бейрис постаралась спрятать их в рукава не помогло.
Сжавшись в комок, она присела на скамейку возле безымянного дома и только сейчас обратила внимание, что медальон так и остался у неё. С портрета, обрамлённого голубой эмалью, на неё смотрела мать.
Уже посиневшие губы девочки затряслись и первые горячие слёзы набухли на ресницах, грозя сразу же заиндеветь. Ей было жаль себя за то, что она сидит сейчас под чужим забором, жаль маму и папу, которых она никогда не узнает. Но больше всего Бейрис жалела одинокую женщину, которую привыкла называть мадам Фраен. Пусть все её считали маленькой, но Бейрис многое понимала, особенно то, что тётю просто очень сильно обидели. А когда несправедливо обижают, это неправильно.
Мягкое прикосновение к плечу прервало тихие всхлипы, которые издавала Бейрис. Девочка подняла голову и заглянула в серые, будто сияющие глаза.
Женщина куталась в белоснежную шубу и была похожа на самую красивую и нарядную куклу, подобную тем, которые Бейрис видела в магазине игрушек. Только в отличие от них, незнакомка была живая и во много красивее. Она провела холодными пальцами по подбородку Бейрис, заставляя смотреть только на себя.
– Почему ты плачешь, дитя моё?
Бейрис всё рассказала. И о булочной, в которой ей приходилось трудиться и о постоянных обидах, и о том, как заболела, промокнув под дождём. О том, как постоянно хочется есть, и как обижают те, кто сильнее и старше. Даже о том, как ей жаль бедную мадам Фраен рассказала.
Незнакомка улыбнулась и подняла ее с земли.
– Пойдём со мной, моя девочка. Обещаю, ты больше никогда не будешь плакать.