Хроники Нарнии: «Покоритель Зари», или Плавание на край света

Глава первая Картина в детской

Жил-был мальчик по имени Юстэс Кларенс, а по фамилии – Вред. И, надо сказать, он её почти заслужил. Родители звали его Юстэсом, учителя – Вредом. Не могу сказать вам, как звали его друзья, их у него не было. Сам он называл родителей не «папа» и «мама», а Гарольд и Альберта, поскольку они считали себя очень современными и передовыми. Они не ели ничего тяжёлого, не пили, не курили и не носили синтетического белья. Мебели у них почти не было, спали они без подушек, окна держали открытыми в любую погоду.

Юстэс Кларенс любил животных, точнее – насекомых, но только в мёртвом и засушенном виде. Любил он и книги, но лишь такие, где много таблиц и на картинках изображены машины или толстоватые дети, занимающиеся гимнастикой.

Не любил же он двоюродных братьев и сестёр – Питера, Сьюзен, Эдмунда и Люси Пэвэнси. Однако он обрадовался, узнав, что двое младших приедут погостить, так как хотел кого-нибудь помучить. Сам он был хилым, не одолел бы даже Люси, не говоря об Эдмунде, но знал немало способов поддеть и обидеть человека, особенно если он у тебя гостит.

Эдмунд и Люси вовсе не хотели ехать к тёте Альберте, но ничего поделать не могли. Их отца пригласили в Америку читать лекции, маму он взял с собой, потому что она десять лет не отдыхала, а Питер готовился к вступительным экзаменам у старого профессора Кёрка, в чьём доме все четверо детей пережили увлекательнейшие приключения. Если бы профессор жил всё там же, они бы тоже туда поехали, но он сильно обеднел и переселился и крохотный однокомнатный коттедж. Взять с собой четверых – слишком дорого, и в путешествие отправилась только одна Сьюзен. Родители считали её красавицей, училась она неважно (хотя в остальном была очень умна), и мама решила, что она «почерпнёт больше, чем маленькие». Эдмунд и Люси старались ей не завидовать, но страдали сильно, особенно Эдмунд. «Тебе что, – говорил он, – а мне с ним жить в одной комнате!..»

Повесть наша началась под вечер, когда брату и сестре удалось побыть немного одним. Говорили они, естественно, о Нарнии, своей заповедной и любимой стране. Почти у всех есть такая страна, но чаще всего – в воображении. Эдмунду и Люси повезло больше, чем нам, – их страна существовала на самом деле. Они побывали там дважды – не в игре, не во сне, а наяву. Конечно, попали туда они чудом, иначе в Нарнию не попадёшь, и надеялись снова там очутиться (собственно, им это было обещано или почти обещано). Сами понимаете, они говорили о ней, когда только могли.

Сидели они у Люси, на кровати, и смотрели на картину, которая висела прямо напротив них. Только она одна и нравилась им из всех здешних картин. Тёте Альберте она, напротив, не нравилась (поэтому её и повесили в комнате наверху), но выбросить её не решались, ибо это был свадебный подарок от кого-то, с кем не хотелось ссориться.

На картине был корабль, и казалось, что он летит прямо на тебя. На носу у него сверкал позолотой дракон с открытой пастью, мачта была одна, и парус один, квадратный и малиновый. За золотой головой дракона виднелся зелёный борт, а высокая волна, на которую корабль взлетел, сияла синевой. Чем дольше ты смотрел, тем ближе всё это было, и казалось, что тебя вот-вот обрызгает пеной. Ветер, как видно, был хороший, и корабль нёсся легко, чуть накренясь вправо (замечу, кстати, что это называется правый галс). Солнце светило тоже справа, и с этой стороны вода отливала зеленью и пурпуром. Слева же (от зрителя – справа) она была потемней.

– Знаешь, – сказал Эдмунд, – очень тяжело смотреть на такой корабль, если не можешь попасть в Нарнию.

– Нет, всё легче, когда хоть посмотришь, – сказала Люси. – А правда, он совсем как там!

– Играть не надоело, а? – спросил Юстэс Кларенс, который подслушивал за дверью, а сейчас вошёл, ухмыляясь как можно гнуснее. Прошлым летом он жил у Пэвэнси, много слышал про Нарнию и любил поддразнивать ею своих нынешних гостей. Конечно, он считал, что они её выдумали; поскольку же ему самому не хватало ума на выдумки, Нарния чрезвычайно его раздражала.

– Чего тебе надо? – грубо спросил Эдмунд.

– А я стишок сочинил, – сказал Юстэс. – Вот такой:

– Во-первых, «играет» и «станет» – не рифма, – сказала Люси.

– Это ассонанс, – важно ответил Юстэс.

– Не спрашивай, что это такое! – сказал Эдмунд. – Он только и ждёт, чтобы его спросили. Сиди и молчи, может, он тогда уйдёт.

Любой мальчик, встретив такой приём, или ушёл бы, или хотя бы обиделся. Но Юстэс был не таков. Усмехаясь, как прежде, он заговорил снова.

– Что, картинкой любуетесь? – спросил он. – Неужели нравится?

– Ради бога, не отвечай, а то он начнёт спорить об искусстве! – поспешил вставить Эдмунд, но правдивая Люси уже ответила:

– Да, очень.

– Вот уж мерзость, так мерзость, – заявил Юстэс.

– А ты не смотри, – предложил Эдмунд.

– Нет, а почему она тебе нравится? – пристал Юстэс к Люси.

– Наверное, вот почему, – ответила Люси. – Мне кажется, что корабль плывёт на самом деле. И вода совсем как настоящая. А волны как будто поднимаются и опускаются.

Конечно, у Юстэса было что на это ответить, но он промолчал: взглянув на картину, он увидел, что волны и в самом деле поднимаются и опускаются. Он всего один раз в жизни плавал на корабле (да и то на остров Уайт) и не выносил качки. Теперь, когда он взглянул на волны, ему снова стало плохо. Он позеленел, отвернулся, а потом попытался взглянуть ещё раз. И тут все трое оцепенели от изумления.

Вам, наверное, будет трудно поверить в то, что они увидели, но и они не поверили своим глазам. На картине всё двигалось, причём не как в кино – всё было слишком живым, лёгким, объёмным. Нос корабля опускался вниз – и большой фонтан брызг взлетал вверх. Потом волна прокатывалась под кораблём, на минуту становились видны корма и днище, и снова опускалась, и появлялась снова. Учебник, лежавший на кровати возле Эдмунда, зашелестел страницами и полетел к той стене, на которой висела картина, а Люси почувствовала, что волосы хлещут её по щекам, как бывало в ветреную погоду. Погода и впрямь стала ветреной, только ветер дул из картины. Вместе с ветром до них долетали звуки: вздохи волн, плеск воды о борт корабля, скрип снастей, свист ветра и рокот моря. Но только запах, острый и горьковатый, убедил Люси, что это не сон.

– Прекратите! – пискливо и злобно заорал Юстэс. – Что за дурацкие шутки! Хватит, а то я Альберте скажу! Ой!

Эдмунд и Люси привыкли к приключениям, но тут и они закричали «Ой!», ибо солёная вода неожиданно выплеснулась из рамы и окатила их с головы до ног.

– Я сломаю вашу мерзкую картину! – заорал Юстэс, и тут произошло несколько событий сразу: Юстэс бросился к картине; Эдмунд, который кое-что знал о магических силах, устремился за ним, крича: «Стой, не дури!»; Люси вцепилась в него с другой стороны; и как раз в эту минуту то ли они стали быстро уменьшаться, то ли картина начала расти, Юстэс подпрыгнул, чтобы сорвать её со стены, и оказался в ней. Прямо перед ним было не стекло, а настоящее море, ветер и волны неслись на раму, словно на скалу. Совсем перепугавшись, он сам ухватился за Эдмунда и Люси, и они прыгнули в раму вслед за ним. Миг-другой все бились и кричали, а когда им всё же удалось удержать равновесие, огромная голубая волна обрушилась на них, опрокинула и поволокла за собой. Юстэс отчаянно завизжал, но визг его тотчас оборвался, ибо вода попала ему в рот.

Люси благодарила судьбу за то, что прошлым летом научилась хорошо плавать. Правда, она плыла слишком торопливо, да и вода была куда холоднее, чем казалось снаружи. Тем не менее, Люси не тонула и сумела сбросить туфли (это непременно нужно, когда плывёшь в глубоком месте). Она даже не забыла закрыть рот, но не закрывала глаза. Корабль был совсем близко – прямо над ней поднимался зелёный борт, а сверху глядели люди. Но, как и следовало ожидать, Юстэс вцепился в неё, и они пошли ко дну. Когда они всё же вынырнули, Люси увидела, как с корабля прыгнул человек в белом. Эдмунд теперь барахтался рядом с ней, держа вопящего Юстэса под мышки. Потом она увидела чьё-то знакомое лицо, и кто-то ухватил её за плечи. Люди на корабле кричали, над фальшбортом свесились головы, вниз полетели верёвки и канаты. Эдмунд и тот, знакомый, обвязали Люси верёвками. Ей казалось, что всё это длится очень долго, так как лицо её посинело, а зубы начали выбивать дробь. На самом же деле времени прошло мало: на корабле поджидали удобного момента, чтобы поднять её наверх, не ударив о борт корабля. Несмотря на это, она сильно ушибла коленку, и ей было больно, когда, дрожа от холода, она оказалась на палубе. После неё подняли Эдмунда, а потом – несчастного Юстэса. Последним появился чем-то знакомый златоволосый мальчик, на несколько лет постарше Люси.

– Ка-Ка-Каспиан! – вдруг сказала она, когда обрела голос. Да, это был Каспиан, юный король Нарнии, которому они помогли занять престол, когда были здесь в прошлый раз. Тут и Эдмунд узнал его. Все трое пожали друг другу руки, а мальчики ещё похлопали друг друга по спине.

– А это ваш приятель? – спросил Каспиан, с улыбкой поворачиваясь к Юстэсу. Но тот плакал гораздо громче, чем можно плакать в его годы, если ты просто промок, и вопил:

– Пустите меня, пустите меня обратно! Мне тут не нравится.

– Пустить? – спросил Каспиан. – Куда же это?

Юстэс подбежал к борту корабля, словно ожидая увидеть над морем раму картины, а может быть, и часть комнаты, но увидел только пенистые синие волны и голубое небо, сливавшиеся у горизонта. Наверное, нельзя упрекать его в том, что сердце у него упало. Ему чуть что становилось худо.

– Эй, Ринельф! – крикнул Каспиан одному из матросов. – Принеси их величествам грогу! После такого купания надо согреться.

Он называл величествами Эдмунда и Люси, потому что когда-то, задолго до него, они, и Сьюзен, и Питер были королями и королевами Нарнии. Время в этой стране течёт не так, как у нас, и, проведя там сто лет, вы вернётесь в наш мир в тот самый день и час, когда его покинули. Но если, пробыв здесь, скажем, неделю, вы вернётесь в Нарнию, там за это время может пройти и тысяча лет, и один день, и вообще ни минуты. Пока туда не попадешь, этого не узнаешь. И потому, когда Питер с братом и сёстрами вернулись в Нарнию, жители её приняли их, как приняли бы мы короля Артура. Кстати, некоторые считают, что он и вправду вернётся, а от себя добавлю: давно пора.

Ринельф принёс горячий грог, дымящийся в кувшине, и четыре серебряных кубка. Именно это сейчас и требовалось; и, сделав несколько глотков, Люси и Эдмунд почувствовали, что тепло пробирает их до самых пяток. Но Юстэс морщился, и плевался, и ныл, требуя, чтобы ему дали витаминизированного напитка на дистиллированной воде, и вообще поскорее высадили на берег.

– Доброго спутника привёл ты нам, братец-король, – прошептал Каспиан Эдмунду, но не успел он добавить и слова, как Юстэс снова завопил:

– О-о-ой! Фу! Что это? Уберите от меня эту мерзость!

Впрочем, на сей раз чувства его можно было понять. Из рубки на юте вышло преудивительное существо и неторопливо подошло к ним. Можете называть это существо мышью – собственно, оно мышью и было, только ходило на задних лапах и достигало в высоту двух футов. На голове у него был тонкий золотой обруч, а в нём – длинное алое перо. (Поскольку шёрстка у мыши была темная, почти чёрная, выглядело это очень красиво.) Левая лапка лежала на эфесе шпаги, такой же длинной, как хвост. Мышь – нет, назовем это создание Мышем, слишком уж ему не подходит женский род, – Мыш изящно и величаво ступал по раскачивающейся палубе, а манеры у него были самые изысканные. Люси и Эдмунд сразу узнали Рипичипа, храбрейшего из нарнийских говорящих зверей, покрывшего себя бессмертной славой во втором сражении при Беруне. Люси, как всегда, ужасно захотелось взять его на руки и погладить по тёплой шёрстке; но она не посмела – он обиделся бы до глубины души. И она опустилась на одно колено, чтобы поговорить с ним.

Рипичип выставил вперёд левую лапку, отставил правую, церемонно поклонился, поцеловал Люси руку, выпрямился, подкрутил усы и промолвил тоненьким голоском:

– Мое нижайшее почтение вашему величеству! Мое нижайшее почтение королю Эдмунду! (Он снова поклонился.) Мы и мечтать не смели, что вы украсите своим присутствием наше славное плавание.

– О-о-ой, уберите его! – вопил Юстэс. – Ненавижу мышей! Терпеть не могу дрессированных животных! Какая пошлость… и глупость… и сентиментальность, в конце концов!

– Насколько я понимаю, – спросил Рипичип у Люси, бросив взгляд на Юстэса, – этот невоспитанный человек находится под покровительством вашего величества? Если это не так…

Тут Эдмунд и Люси одновременно чихнули.

– Какой я дурак, вы же мокрые! – воскликнул Каспиан. – Идите вниз, переоденьтесь. Тебе, Люси, я отдам свою каюту, только боюсь, у нас тут нет платьев. Придётся тебе обойтись моей туникой. Рипичип, будь добр, укажи её величеству дорогу.

– Ради служения даме, – сказал Рипичип, – можно забыть на время и о чести… – и он сурово поглядел на Юстэса. Но Каспиан поторопил их, и через несколько минут Люси оказалась в королевской каюте. Там ей ужасно понравилось всё – и три квадратных окна, в которые били синие волны, и низкие, обитые мягким скамьи, окружавшие стол с двух сторон, и серебряная лампа под потолком (Люси сразу узнала тонкую работу гномов), и золотой лев над дверью. Всё это она заметила в мгновение ока, ибо тут же появился Каспиан и сказал:

– Живи здесь, Люси. Я только возьму себе сухую одежду, – и принялся рыться в одном из ящиков.

– И ты возьми себе, что найдешь, – прибавил он. – Мокрое оставь за дверью, я скажу, чтобы его отнесли сушиться на камбуз.

Люси было так хорошо, словно она давно жила в каюте Каспиана, и даже покачивание корабля не беспокоило её, ибо, когда она была в Нарнии королевой, ей приходилось плавать по морю. Каюта была совсем крошечная, но светлая, обшитая деревом (на панелях летали птицы, пламенели драконы) и очень чистая. Туника молодого короля оказалась великовата, но Люси её кое-как приладила, а вот башмаки, сапоги и сандалии были сильно велики, но ей нравилось ходить по кораблю босиком. Переодевшись, она посмотрела в окно на убегающую назад воду и глубоко, радостно вздохнула. Она не сомневалась, что плавание будет чудесное.