«Анитра» распределяет лавры

«Анитра» распределяет лавры

После того как термоионная, с блуждающей запятой, «Анитра», проанализировав «Кориолана» и «Двенадцатую ночь», окончательно установила авторство Шекспира, до этого многократно оспаривавшееся, репутация ее поднялась на недосягаемую высоту. Для «Анитры» не составило труда определить среднюю длину слов и строк «Илиады» и «Одиссеи», и из полученных цифр следовало как дважды два, что написал эти поэмы не коллектив авторов, как предполагали иные ученые, а один-единственный человек – Гомер.

Об «Анитре» разговор впереди. Что же касается ее обладателя, о нем можно сказать немного. Абор Исав представлял собой широколицего мужчину неопределенного возраста. Бог весть почему он мнил себя поэтом, мало того – поэтом великим. Правда, не признанным еще в таком качестве, но какое это имеет значение? Толпа признает гения не сразу, что видно на примере тех же Шекспира и Гомера.

Правда, в течение долгих веков признание гения происходило, так сказать, кустарно: в оценке великих произведений господствовала вкусовщина. «Мне нравится» или «мне не нравится» – дальше этого дело не шло. Нравится большинству – и автор становился признанным. Не нравится – и его забрасывали гнилыми персиками, или апельсинами, или тухлыми помидорами, в зависимости от географической широты и климата той местности, в которой происходило действие.

Однако Абору ли не знать, что человек – не более чем человек и ему – увы! – свойственно ошибаться. Разве мало история являет примеров того, как незаслуженно поднимались на щит произведения явно бездарные, в то время как заслуженные поэмы надолго, если не навсегда, погружались в ил забвения. Разве сам он, Абор Исав, не является иллюстрацией к этой справедливой, хотя и горькой, мысли?

Наконец-то наступил вожделенный миг, которого Абор ждал столько лет. Закончена поэма, которая должна поставить его в один ряд с лучшими творцами современности. Хотя какие же сейчас писатели? Так, бумагомараки…

Нет, он должен стать вровень с величайшими писателями века. А может, не только века, а всех времен?..

Абор придирчивым взглядом пробежал последнее четверостишие. Нет, что ни говори – это здорово. Какие звонкие созвучия! Таким рифмам позавидовал бы и Гомер. (Между нами говоря, старик и вовсе не смыслил в рифмовке. И вообще стоило бы разобраться: за что он увенчан лаврами?..)

Абор повернул валик, вынул из машинки лист и залюбовался. Сколько информации несут эти строки! Таких сведений не вычитаешь и в энциклопедии. Здесь найдешь все – от средней температуры копакабанского пляжа в прошлом году до детального описания испытательных стрельбищ.

Правда, поэма несколько разбухла, и она стала похожей на гроссбух, но такой ли уж это недостаток? Многие классические вещи отнюдь не назовешь тощими.

И вот поэма закончена. Как пронзить взглядом пласты времени и узнать, получит ли поэма мировое признание?

Абору до смерти хотелось сейчас же, немедленно прочесть кому-нибудь свое творение и услышать отзыв, неважно какой. Шутка ли – только что завершен труд всей жизни!

Абор встал из-за стола и прошелся на руках. Он любил такой способ передвижения, когда его никто не видел.

Между тем «Анитра», уже успевшая привыкнуть к обезьяньим выходкам хозяина, без устали продолжала поглощать высящуюся перед ней горку литературы – на сей раз это были образчики санскритской письменности.

Подойдя к окну, Абор снова поставил себя с головы на ноги. Едва он успел это сделать, как дверь без стука отворилась и в комнату вошел Дон Фигль, едва ли не единственный, кто мог терпеть вздорный характер Абора.

– Ты что это раскраснелся? – спросил Дон подозрительно и потянул носом воздух: он знал о страсти Исава.

– На сей раз ты ошибся, – рассмеялся Абор. – У меня просто большая радость.

– А, – догадался Дон, – «Элегии дуду»?

Абор молча кивнул.

– Поздравляю с завершением, – пожал ему руку Дон Фнгль.

– Благодарю.

– Сколько строк?

– Не помню, – буркнул Абор. Великий поэт кривил душой: мог ли он хоть на миг забыть, что в поэме его, вместе с последней страницей, ровно пятьдесят четыре тысячи четыреста пятьдесят одна строка?!

Подсчет произвела «Анитра». А она, как известно, не ошибается…

– Дуся, не дуйся, – сказал Дон и присел к столу. Он побарабанил пальцами и спросил: – Что же теперь-то будешь делать?

Абор пожал плечами. Дон Фигль посмотрел на его скорбное лицо, и ему вдруг стало жаль Исава. Бедняга, видимо, жаждет похвалы, хотя бы и самой умеренной.

Исав читал иногда Фиглю отрывки из своей поэмы, и каждый раз Дон припоминал ощущение удушья, испытанное им несколько лет назад на море, когда он пробирался по дну среди скользких водорослей и акваланг вдруг забарахлил.

Но в конце концов, и бездарность иной раз заслуживает если не снисхождения, то жалости…

– Чем же ты закончил тот эпизод, когда она прочитывает его письмо и решает броситься с башни? – неосторожно спросил Дон Фигль.

– А вот я тебе почитаю, – оживился Абор.

Дон ругал свою опрометчивость, но было поздно. Исав завыл, забормотал, загнусил.

Видимо, он зарядил надолго. Попробуй прекратить осенний дождичек, начавший вдруг моросить!..

Сколько могла длиться эта пытка? Надо что-либо придумать, иначе головная боль обеспечена на целую неделю.

– Послушай, мне пришла блестящая мысль, – прервал Фигль чтеца на фразе «О боже! – вскрикнула графиня…».

– Что? – переспросил Абор, поперхнувшись графиней.

– «Анитра» прочла твои «Элегии дуду»?

– Само собой.

– Целиком?

– Кроме этой странички.

– Отлично. Так дай ей и этот листок.

– Без тебя знаю, – проворчал Абор, недовольный тем, что его перебили. – Все? – И он набрал полную грудь воздуха, приготовившись декламировать дальше.

– Погоди, – заторопился Дон Фигль. – Так почему она не может оценить твою поэму?

– Кто?

– Да «Анитра» же! Она не ошибается…

Разинув огромный рот, Абор молча смотрел на Фигля.

– Но… Она может только автора определять… – промямлил наконец Абор.

– Верно. Но кто мешает тебе изменить программу?

– Ты думаешь? – нарушил Абор томительную паузу.

– Ну конечно! Кто лучше «Анитры» знает мировую литературу? Она помнит все, что когда-либо было увековечено типографскими знаками или письменами, будь то на бумаге, папирусе, пергаменте или мраморе. Так что «Анитре» будет с чем сравнивать твои «Элегии».

– Гм, пожалуй. – Абор почесал угреватый лоб. – Но кто мне составит новую программу?

– Подумаешь! Я помогу, – свеликодушничал Дон, донельзя довольный прекращением пытки.

Абор Исав загорелся новой идеей.

– Давай приступим сразу же! – сказал он.

– Может, подождем?

– Зачем откладывать? Вот перфолента, как раз новый рулон, вот табулятор, – засуетился Абор.

– Сразу мы не можем, – сказал Дон.

– Почему?

– Очень просто. Как составить для «Анитры» программу? По какому признаку должна она сравнивать между собой разные книги?

– Как сравнивать книги? – повторил Абор.

– Ну да! Как «Анитра» будет измерять уровень гениальности?

– Действительно, я не подумал об этом, – проговорил Исав.

– Понимаешь, мы должны поставить перед «Анитрои» вопрос: какая книга самая гениальная?

– Точно. – Глаза Абора заблестели. В душе он видел уже свои «Элегии», увенчанные лаврами. – Так, может быть, обойдемся вообще без программы?

– Как это?

– Поставим перед «Анитрой» вопрос. Как она решит – так пускай и будет.

– Это опасно.

– Может не найти решения?

– Не то, – покачал головой Дон Фигль. – Если мы не укажем, в каких единицах измерять гениальность, твоя «Анитра» может перегореть.

– Отчего?

– От перенапряжения.

– Так не годится, – перепугался Абор.

«Анитра» безучастно смотрела на двух людей своими огромными блюдцами-фотоэлементами. Изредка, когда произносилось ее имя, блюдца мигали.

К обоим «Анитра» привыкла. Хозяина видела каждый день, да и второй появлялся здесь частенько. Вот и сейчас они, по обыкновению, говорят о чем-то непонятном и, по всей вероятности, вздорном. Впрочем, это вообще характерно для странных двуногих существ, называющих себя людьми.

Расплывчатые слова, расплывчатые понятия, расплывчатые поступки. Нет того, чтобы жестко запрограммировать каждый свой шаг, четко формулировать каждую фразу, ведь сказал же один математик, ее создатель, неизвестно куда исчезнувший, что для того, чтобы получить правильный ответ, нужно уметь правильно поставить вопрос. Ясно, казалось бы?

Так нет. Эти самые люди готовы часами восторгаться какой-нибудь чепухой вроде заката светила или смеси разноцветных красок, распределенных по полотну (к тому же неравномерно), или слушать набор звуков, которые каждый из них толкует по-разному…

Сталактит из окурков угрожающе перевесился набок, грозя вывалиться из пепельницы. Слежавшиеся слои дыма лениво колыхались и не думая выходить в открытую фрамугу. Абор и Дон исписали кучу бумаги, но желанная программа для «Анитры» все не получалась. Формулировка задачи была ясна: установить, какое произведение, из всех известных «Анитре», является самым великим. Остановка была за малым: чем измерить гениальность книги?

«А ведь и впрямь интересная задача, – подумал Дон Фигль, на миг отрываясь от листа, исчерканного формулами. – У каждой эпохи был свой признанный властитель дум. Так что, если ограничить задачу определенным отрезком времени, например столетием, задача сильно облегчается. Но что получится, если попытаться сравнить между собой этих самых властителей дум разных эпох? Что в этом случае принять за главное? По какому признаку сравнивать книги, написанные в разные времена?»

Снизу, с десятиэтажной глубины, сюда еле доносились звуки засыпающего города.

«Однако этот дурачок в самом деле надеется, что его бредовый опус получит у „Анитры“ первый приз, – мелькнуло у Фигля, когда он глянул на счастливое лицо Абора, вычерчивавшего на голубом листе какуюто замысловатую схему. – Пусть надеется. Чем бы дитя ни тешилось…»

– Ничего не приходит в голову, – сказал Абор и скомкал листок.

– И мне, – произнес Дон.

Дон Фигль понимал лучше Абора, что «Анитра» – создание безвременно ушедшего гения – отличается от своих электронных товарок так же, как победительница на конкурсе красоты выделяется из тысячной толпы стандартных девиц. Термоионная, с блуждающей запятой, она могла разрешить любую логическую задачу. Но как быть с задачей, перед которой логика пасует?..

– Так дело не пойдет, – решительно заявил Дон Фигль, вдавливая окурок сигареты в холм, давно успевший похоронить под собой пепельницу. – Прежде чем мы не определим главный признак гениальности, дело не сдвинется ни на шаг.

– Вот вся литература, какая у меня имеется…

– Вся эта макулатура, – перебил Дон Фигль, указав на груду книг, принесенных Абором и возвышавшихся посреди стола, – ничего по сути не объясняет.

– Нет, почему же…

– «Гений – это труд». Или: «Гений – это терпение». По-твоему, такое определение годится для «Анитры»? – сощурился Дон Фигль.

– Можно попробовать. Я, например, знаешь сколько трудился над «Элегиями»? Давай в самом деле запрограммируем…

– Чепуха. Если следовать подобному определению, то любой добросовестный мусорщик окажется гением. Это ясно и без помощи «Анитры».

Любопытная Луна, заглянувшая в насквозь прокуренную комнату, застала их измученными и озлобленными. Бросить дело на полдороге мешал охотничий азарт. Казалось разгадка гениальности вот-вот будет найдена, но в последний момент решение ускользало, добавляя лишь очередную порцию разочарования.

– Тут еще одна штука вклинилась, – сварливым голосом произнес Абор, лихорадочно перелистывая толстый фолиант в потрескавшемся переплете (почему-то человеческая гениальность трактовалась больше в старых книгах).

– Что еще за штука?

– Непроявленные гении.

– Непроявленные гении? Поди-ка выпей холодной воды, – посоветовал Дон. После автомобильной катастрофы Абор Исав заговаривался.

– Не веришь? – обиделся Абор. – Тут вот один автор пишет, что гении бывают проявленные и непроявленные.

– Вроде фотопленок, что ли?

Абор кисло улыбнулся, показывая, что ценит и понимает юмор приятеля.

– Проявленные гении – это те, которые проявили себя, – пояснил он. – Непроявленные – те, которые…

– Пошли ты своего автора знаешь куда?

– Тут высказываются довольно здравые мысли. Вот почитай, протянул Исав книгу.

– Больше не могу. Ни строчки. А который век?

– Двадцать первый. – Исав дипломатично накинул пару веков.

– Двадцать первый, – вздохнул Дон Фигль, – со счетов не сбросишь. Прочти-ка вслух.

– Понимаешь, тут говорится, что о гении нужно судить не по тому, что он сделал, а по тому, что он мог бы сделать, если бы попал в подходящие условия.

– Забавно, – процедил Фигль.

– В качестве доказательства автор цитирует одного писателя…

– Старинного?

– Н…нет. Не очень.

– Имя?

– Марк Твен.

– Не слышал такого. Из молодых, наверно. Что же он пишет о непроявленных гениях, этот твой Марк Твен?

– У него действие происходит в раю.

– Что, что?

– Ну, действующие лица попадают на небо. Аллегория, – пояснил Исав.

– Ах, аллегория. И что же дальше?

– Двое попавших в рай разговаривают о тех, кто были великими на Земле. И выясняется, что те, которые считались при жизни великими, здесь низведены до общего уровня. Например, знаменитый Ричард Львиное Сердце работает на ринге – в полном соответствии со своими наклонностями. Король Генрих Восьмой превратился в актера. Он – трагик. Марк Твен замечает, что сцены, в которых он убивает людей, в высшей степени правдоподобны. Генрих Шестой торгует в киоске религиозной литературой. И так далее.

– При чем тут короли? На титулы «Анитре» в высшей степени начхать. Что он пишет о гениальности по существу, твой Марк… как его там?

– Есть и об этом. Где же… Ага, вот. Автор рассуждает о полководческом гении. И утверждает, что, скажем. Наполеон вовсе не был таким уж гениальным полководцем.

– Это уже интересно, – оживился Дон Фигль. – Чем же Марку Твену не угодил Наполеон?

– Да вот он тут пишет, что многие, по всей вероятности, были выше Наполеона.

– Даже многие? Кто же это?

– Их имена так и остались неизвестными, в этом вся штука. Это могли быть коновалы, башмачники, точильщики – словом, люди, которые никогда в жизни не держали в руках меча и не сделали ни единого выстрела. Понимаешь? В душе они были полководцами, но не имели возможности выявить свое призвание.

– Как же их раскрыть-то, непроявленных гениев? – Дон почесал в затылке. – И потом, зачем усложнять программу «Анитры»? А главное, к чему тебе излишняя конкуренция? Давай-ка мы уж займемся только проявленными гениями. Вроде тебя.

Дон Фигль подошел к окну и, распахнув его, высунулся по пояс и с наслаждением вдохнул. «Еще решат, что здесь пожар», – подумал Дон, наблюдая, как лениво вываливаются наружу толстые дымные слои.

Судя по рисунку созвездий, дело шло к утру.

– Послушай, Дон!.. – В голосе Абора дрожал такой восторг, что Фигль обернулся.

– Послушай! А что, если за меру гениальности книги взять количество информации?

– И возговорила валаамова ослица человеческим голосом, пробормотал Дон Фигль.

– Что?

– Нет, это я так. Значит, ты предлагаешь принять за меру количество информации? Я правильно понял?

– Правильно, – заторопился Абор. – Давай двигаться от противного…

– Если мне что-нибудь противно, я всегда стараюсь отодвинуться подальше.

– Можешь ты хоть на время оставить свои шутки? Так вот, если рассуждать от противного… Какая книга наименее интересная? Та, которая не несет в себе никакой информации, – сам себе ответил торжественно Абор Исав. – Та, из которой читатель не почерпнет для себя ничего нового. Значит, и наоборот: чем больше информации заключает в себе книга, тем она интереснее.

– Забавно, – не выдержав, расхохотался Фигль. – Вообрази себе роман, в котором наиподробнейше, со всеми деталями описана стыковка двух галактических кораблей, со всеми включениями и выключениями тысяч маневровых дюз. Или, скажем, автор скрупулезно описал на сотне страниц доменный процесс. Несут ли такие книги информацию? Безусловно. Является она новой для среднего читателя? Является. Значит, по твоей теории получается, что…

– Это разные вещи, – упрямо нагнул голову Абор – И потом, у тебя примитивное представление об информации. По-твоему, информация – это обязательно какие-нибудь технические данные.

– А что же такое, по-твоему, информация? – спросил Дон, подумав, что этот графоман не так прост, как может показаться с первого взгляда. Вообще Абор Исав, прежде чем начинал читать свою писанину, по всем статьям походил на нормального человека.

– Информация… – Абор на минуту задумался. – По-моему, информация – это все, что содержит для человека элемент новизны. Все новое, что узнает человек.

– Неважно что?

– Неважно. Лишь бы новое. Новые чувства, новые понятия, новые слова… Новые характеры, если угодно.

– В этом есть смысл, – согласился Дон Фигль. – Но как же все-таки быть с доменным процессом?

– Во второй половине двадцатого века, когда кибернетика делала первые шаги, теория информации многим вскружила головы. Но тогда же были и здравые попытки применить ее к оценке литературных произведений. С помощью математики сравнить разные книги.

– Я читал об этом. Бред собачий.

– Не скажи. Некоторые результаты были любопытными. Например, один ученый еще в 1962 году установил, что в среднем стихотворение несет в себе в полтора раза больше битов информации, чем прозаический отрывок такого же объема. И электронная машина блестяще подтвердила этот вывод.

– Ладно, бог с тобой, – устало согласился Дон Фигль, которому было уже все равно. – Информация так информация.

– Мы на правильном пути! – горячо заговорил Абор Исав. Полное количество информации, содержащееся в книге, это главное и единственное мерило ее ценности. Каждая по-настоящему талантливая книга – это Монблан информации. Разве, прочтя такую книгу, ты не чувствуешь себя духовно обогащенным?

«Кто его знает, может, он в чем-то и прав, – мелькнуло у Дона. – Можно же писать бездарнейшие опусы, в то же время оставаясь, в общем-то, неглупым человеком».

Абор принялся разматывать чистую перфоленту.

«Чем черт не шутит, – подумал Дон Фигль. – Неужели „Анитра“ решит признать его чемпионом? А что! Информации он мог понапихать в свою поэму предостаточно. Количество информации… Неужели это все, что нужно для художественного произведения? Нет, что-то неладно в нашей программе…» Но что именно неладно. Дон Фигль определить не мог.

Оба не отрываясь смотрели, как длинная лента шурша уползает в плоскую щель посреди панели.

– Сейчас все решится, – сказал Абор и оперся на панель «Анитры». Глаза его возбужденно блестели.

Дон Фигль почувствовал неопределенную тревогу. Словно ему доверили охранять сокровище, а он не уберег. Или упустил опасного преступника, и тот рыщет теперь на свободе.

Между тем «Анитра» осваивала новую программу.

Странные они, эти люди. Хотя бы вот эти двое. Болтают бог знает о чем, и что ни слово-то загадка. Вдобавок ко всему они по сути не понимают друг друга. Конечно, в разговоре они употребляют одинаковые слова, но беда в том, что в одно и то же слово каждый из них вкладывает свой смысл. Математический анализ их беседы показывает, что они как бы говорят на разных языках…

Поглотив программу, «Анитра» заработала вовсю. Тысячи книг одна за другой проносились перед ее памятью ровным строем, словно на параде летательных аппаратов. «Анитра» дотошно сравнивала между собой египетские папирусы и модерновые фоноблоки, похожие на малюсенькие карандашики: вставляешь его в ухои услужливые голоса наперебой читают тебе захватывающий боевик с выстрелами, погоней и красотками. «Анитра» с неуловимым проворством перебирала запечатленные в ее памяти тексты старинных фолиантов в обложках из телячьей кожи и неопрятные издания XX века, похожие на грязные кирпичики.

Дон Фигль глядел на многоцветную, весело подмигивающую вертикальную панель «Анитры», на которой плясали огненные стрелы, доходящие до самого потолка, и в душе его продолжал расти темный бесформенный ком тревоги.

Машина глупа. Всякая! Даже «Анитра» – плод гениального изобретателя. А вдруг она и в самом деле отдаст пальму первенства «Элегиям дуду»?

Неожиданно на выпуклой поверхности кофейного экрана начали четко проступать какие-то буквы. Обычно на этом экране «Анитра» выписывала результаты своих исследований.

– Сейчас узнаем, – сказал Дон.

– Так скоро? – пробормотал Абор. Губы его тряслись.

Но буквы никак не желали складываться в осмысленные фразы. Один набор букв молниеносно сменял другой.

– «Анитра» раздумывает… – догадался Дон Фигль.

Конечно, непросто было «Анитре» выбрать из тьмы книг самую достойную. Сколько мыслей, сколько образов, сколько стилей! Заблудишься в два счета, как в дремучем лесу. Но «Анитра» все переводит на суровый и скупой язык информации. Любые красоты она оценивает по двенадцатибалльной системе. «Анитру» не обманешь.

…Закат на Миссисипи? Море оранжевого пламени? Окровавленные запястья лиан, свешивающихся в мутную воду? Пробковые дубы, которые взобрались на гребень глинистого обрыва? Превосходно, но какое количество информации содержится в этом описании? И много ли этой самой информации придется на одну страницу текста?..

И самые красочные пассажи тускнели, когда к ним прикасалась «Анитра». Машина брала очередную книгу – вернее, ее магнитную копию, – определяла общее количество информации и затем делила его на число страниц. В результате, как правило, получалось число довольно мизерное…

Расправившись таким образом с жертвой, «Анитра» принималась за следующую. Полученные цифры ей предстояло в конце сравнить и выбрать среди них наибольшую.

Хорошо бы каждой книге раз и навсегда выставить оценку, соответствующую тому объему информации, который она содержит. Но люди об этом ее не попросили, а проявлять инициативу «Анитра» не умела.

Буквы на кофейном экране продолжали свою бессменную пляску. В хаосе букв иногда проскальзывали обрывки слов и даже целые слова, но они тотчас таяли, чтобы смениться новыми.

Наконец ход грандиозного процесса начал замедляться. Огоньки на вертикальной панели вспыхивали все ленивей, а огненные стрелы, еще пять минут назад бойко подпрыгивавшие под самый потолок, напоминали теперь сытых питонов.

Экран внезапно очистился, словно школьная доска, с которой все записи вдруг стерли мокрой тряпкой. Медленно-медленно из глубины экрана всплывали буквы. Вероятно, они должны были сложиться в название книжки-победительницы. Абор и Дон одновременно нагнулись над экраном, стукнувшись лбами, отчего последовал звук, похожий на стук столкнувшихся бильярдных шаров. Оба, сгоряча не поняв, в чем дело, отпрянули от светящейся выпуклости, чтобы через секунду снова в точности повторить весь маневр. Но ни Дон, ни Абор не почувствовали боли. До ощущений ли им было, когда сейчас, в эту минуту, решалась судьба самой лучшей в мире книги, книги-короля, царь-книги?..

Абор Исав, машинально потирая на лбу две полнометражные шишки, что-то вычитывал с экрана, беззвучно шевеля губами. В сочетании световых букв ему чудилось нечто, отчего сладко замирало сердце и начинали дрожать коленки.

Дон Фигль вел себя более сдержанно. Он досадливо морщился, трогая ладонью пылающий лоб, затем даже попытался насвистывать что-то бравурное. Но кто знает, что было у Фигля на душе?..

Огненная стрела застыла на полдороге. Многоцветные огоньки на панели таяли, словно догорающие спички. «Анитра» выполнила заданный урок.

– «Лестер Армстронг», «Твой спутник», – вслух прочел Абор Исав, чуть не носом водя по экрану. – Что за дьявольщина!..

– Ты чем-то недоволен?

– Армстронг… Первый раз слышу такую фамилию. – В голосе Исава звучала растерянность.

– Мало классиков читаешь.

– Что это за писатель?

– А это и не писатель вовсе.

– То есть как?

– Очень просто. «Твой спутник» – это сборник физических констант и таблиц. Настольная книга каждого техника. Короче говоря – справочник…

Да, именно справочник оказался самой гениальной книгой по оценке термоионной, с блуждающей запятой, «Анитры». Но можно ли считать эту оценку самостоятельной? Ведь программу для «Анитры» составляли люди…