Александр Филиппович ПЛОНСКИЙ
ЛАДОНИ, КОТОРЫЕ САДНЯТ
Рассказ
- Хотите, прочитаю новый рассказ?
Застигнутые врасплох гости молчали.
- Опять фантастика? - спросил Философ.
- Обожаю фантастику, - захлопала в ладоши Актриса. - Но почему вы не пишете детективные романы, как знаменитый Мегрэ?
- Сименон, - вполголоса поправил Инженер. - Жорж Сименон. Впрочем, это не столь важно.
- А правда, что у него двести романов?
- Правда. Но большинство не детективные.
- Но и не фантастические, - подчеркнула Актриса.
- Интересно, он тоже читал их вслух? - пробормотал Философ.
- Вряд ли. Сименон сочинял романы со сверхзвуковой скоростью. Зато мои рассказы значительно короче, - сказал я в оправдание. - И страдать придется недолго.
- Краткость - сестра таланта, - кивнул Философ, раскуривая трубку.
- Свежая мысль, - отозвался Инженер, сочувственно относившийся к моему литературному творчеству. - У вас, философов, мысли всегда свежие, даже если они чужие.
- Вы тоже умеете мыслить, - не остался в долгу Философ. - На инженерном уровне.
- Пожалуй, начну, - предупредил я, раскрывая рукопись.
- С удовольствием послушаем ваше эссе, - поддержала Актриса.
- Сонет, - уточнил Инженер.
"Саднили натруженные ладони. Карбо привык к этой боли и не обращал на нее внимания. Он знал: еще минута, и боль исчезнет, прежняя реальность сменится новой, с другими, неизведанными радостями и печалями, взлетами и падениями...
Карбо всегда входил поздно вечером - в иное время, иной мир, иную жизнь. И, прожив ее в считанные часы, иногда мелькавшие, словно секунды, а иногда тянувшиеся годами, возвращался на рассвете.
У него была единственная степень свободы - свобода ежевечернего выбора координат в каждом из четырех измерений. С точностью до дня и километра. Любого дня в прошлом и будущем. Любого километра в пределах Земного шара. Но он никогда не знал заранее, чем чреват выбор: предстоит ли ему преследовать или спасаться бегством, жаждать крови или истекать ею.
И в этом была своя прелесть. Потому что он родился искателем приключений, бродягой в пространстве и во времени..."
- Так я и знал, - вмешался Философ. - Снова перепевы Уэллса, вариации пресловутого "парадокса дедушки". Конечно же, ваш Карбо, охотясь на мамонта, застрелит из бластера собственного пращура и...
- Не слишком ли торопитесь? - возразил Инженер. - До сих пор Автор придерживался научных концепций и в литературе, и в жизни. Так ведь?
- Безусловно, - подтвердил я. - В трех измерениях двигаюсь туда и обратно, а в четвертом...
- Только туда? - иронически подхватил Философ. - Это меняет дело!
- Вот видите, сказал Инженер. - Автор не позволит герою своего рассказа пользоваться столь устаревшим средством транспорта, как уэллсовская машина времени!
- Вера Холодная тоже не признавала транспортных средств, присоединилась к разговору Актриса. - На съемки она всегда приезжала в экипаже.
- В карете, запряженной цугом, - не удержался Инженер.
- Цугцвангом, - в тон ему откликнулся Философ.
- Так я и поверила! - погрозила пальчиком Актриса.
- Что это вы ставите крест на машине времени? - не выдержал я. - Она ведь не перпетуум-мобиле. И вообще, знаете ли, что такое машина?
- "Машина есть деревянное приспособление, оказывающее величайшие услуги при подъеме грузов", - процитировал Витрувия Инженер.
- Вот-вот. В понимании машины вы все еще на рубеже первого века до нашей эры. Но скажите, чем ЭВМ не машина времени, к тому же - мыслящая?
- Распространенное заблуждение, - назидательно проговорил Философ. Машина не мыслит, а моделирует мышление. Сама категория "мышление" не существует вне человека. Лишь человек способен мыслить.
- А если машина научится делать то же самое, даже быстрее и лучше?
- Все равно она не будет мыслить.
- Хотя бы на инженерном уровне? - простодушно спросил Инженер. Кстати, вас не было дома на прошлой неделе!
- Я летал в Ленинград.
- Чепуха!
- Вы мне не верите? - оскорбился Философ.
- Не верю. Полет - категория, присущая птицам, стрекозам, бабочкам...
- Божьим коровкам, комарам, - продолжила Актриса. - Не переношу комаров!
- ...А вы, как мне кажется, даже не летучая мышь. Человек, будь он трижды философом, летать принципиально не способен. Мы в состоянии лишь моделировать полет, как машины - мышление!
- Софистика! Демагогия! - взорвался Философ, потрясая потухшей трубкой. - Таким приемом любую истину можно довести до абсурда!
- Вам виднее, - согласился Инженер. - Ведь это по вашей части. Но будем последовательны: если уж моделировать, так моделировать! А знаете, "действующая модель мысли" - совсем не дурно!
- Прекратите спорить, мальчики! - блеснула Актриса оперным сопрано. Вот вы что-то говорили насчет времени, будто его нельзя остановить или повернуть обратно. А Станиславский и Немирович-Данченко рассказывали...
- Вам? - поразились Инженер и Философ.
- Моей бабушке. Довольны?
- Парадокс бабушки, - съязвил я.
- Зажмурьтесь! - приказала Актриса. - А теперь раскройте глаза. Шире! Видите роскошный зал, позолоту, бархат? Мужчин во фраках, женщин в бриллиантах, павлиньих перьях и этих...
- Кринолинах!
- Неважно, в чем! Восемь часов вечера, сейчас поднимется занавес. Пять минут, десять - публика аплодирует. Ой, мальчики, так приятно, когда тебя вызывают... Полчаса - начинается шум. Час...
- Представляю картину, - улыбнулся Инженер. - Гвалт, топот... Мужчины, засучив рукава фраков, ломятся в запертые двери. Женщины визжат, царапают позолоту, трясут павлиньими перьями...
- Да замолчите вы! - взмолилась Актриса. - Или не интересно? Так вот, через два часа занавес поднимается. На сцену выходит гастролер. Публика свистит и шикает.
- И бросает в гастролера бриллианты!
- Не думаю, чтобы кто-нибудь бросал бриллианты, - трезво рассудила Актриса. - В моей сценической практике...
- А что же гастролер?
- Вынул часы, ровно восемь!
- Часы небось стали?
- Да нет, часы шли. Восемь было на всех...
- Гипноз, - прокомментировал Философ. - Ничего сверхъестественного, обыкновенный гипноз. В литературе описаны еще и не такие случаи!
- Продолжим чтение? - спросил я, дождавшись паузы.
"Карбо родился 10 мая 31926 года..."
- Как именно? - потребовал разъяснить Философ. - Обычным образом или из колбы?
- Из колбы? - недоуменно переспросила Актриса. - А разве так бывает?
- Бывает, - авторитетно подтвердил Инженер. - Но покамест лишь в лабораторных условиях. Массовое производство колб еще не налажено. А в будущем... Посудите сами, какая женщина через триста веков захочет рожать?
- Как интересно, - пропела мне на ухо Актриса. - Вам обязательно надо писать детективные романы. И не спорьте, у вас чудесно получится. Хотите, подскажу сюжет: перед самым рождением Карбо колбу похищают...
- Зачем?
- Ну... затем, чтобы получить выкуп... Это же так очевидно!
- В моем рассказе нет ни слова о колбе, - рассвирепел я. - Где вы раскопали эту проклятую колбу?
- Он же родился, - резонно заметил Фолософ. - Хотя... отчего бы не сделать его роботом?
- Но Карбо не робот! Не робот, слышите?!
- А в этом что-то есть, - неожиданно поддержал Философа Инженер. Робот смотрится современнее.
Я истерически рассмеялся.
- Вспомнил анекдот. Едут в поезде Брижит Бардо и японец.
- Совсем одни? - спросила Актриса. - И Бе-Бе, конечно...
- ...Брижит спрашивает: "Месье, вы, случайно, не швед?" - "Увы, мадам, с вашего позволения, японец". Через полчаса - снова: "А может-таки, швед?" - "До сих пор был японцем". Спустя еще час: "Ну, признайтесь, вы все же швед?" - "Да, швед!" - "Странно... А по виду вылитый японец!"
- Это вы тоже сами сочинили? - ахнула Актриса.
- Сам, - не моргнув глазом, подтвердил я. - И Карбо, действительно, робот!
- Неувязка! - торжествуя, воскликнул Философ. - Он у вас слишком похож на человека. И ладони у него, видите ли, саднят. Разве у робота могут саднить ладони?
- Ваша взяла, - сдался я. - Сейчас все объясню. Карбо не робот. И родился не в колбе, а в роддоме. Его даже ни с кем не перепутали, хотя народонаселение Земли увеличилось в миллион раз, а рождаемость...
- Жаль, - вздохнула Актриса.
- Жаль, что не перепутали?
Она покачала головой.
- Жаль, что Карбо не робот и не родился из колбы. Это было бы так романтично. А нельзя переделать?
- Нельзя, - ответил я жестко, - потому что это противоречило бы авторскому замыслу.
- Но почему у него саднили ладони? - не унимался Философ.
- Он натер их на галерах. Если бы вы были невольником и день за днем ворочали тяжелыми веслами, да еще прикованный к ножным упорам, то у вас вообще не осталось бы ладоней!
- На каких галерах?! Каким невольником?! - стиснул виски Философ.
- Карбо зациклился во времени и каждое утро возвращается в метастабильное состояние, на свою галеру, неужели не ясно? Однажды ночью его застукали в спальне Карла IX, куда он попал из-за разброса пространственной координаты. Как нарочно, именно в этом, 1564 году. Карл издал ордонанс, запрещавший приговаривать к галерам на срок меньше десяти лет, поскольку "не менее трех лет требуется на обучение галерника искусству грести".
- А меня обучали пять лет, - сказал Инженер.
- Четыре года и десять месяцев, - фыркнул Философ и вдруг завопил: Братья и сестры! Нас предали! Я прав! Сплошные перепевы, а мы уши развесили! Из реальности в реальность - было! Экскурсы в прошлое - было! Зацикливание во времени - тоже было! Все было!
- Он больше не станет сочинять фантастические рассказы, - вступилась Актриса. - Раз фантастика себя исчерпала, мы с ним начнем писать детективные романы. Вместе, как братья Гонконг!
- Гонкур, - привычно поправил Инженер.
- Сюжет я только что придумала. Представляете, колбу с роботом Карбо похищают, а инспектор, ну, этот...
- Мегрэ!
- И он уже был! - простонал Философ.
- Ну вот что, - заявил я решительно, - вы не поняли главного. Карбо переходит из одной реальности в другую, из настоящего в прошлое или будущее, ни на мгновение не покидая своего собственного времени, не выходя из дома!
- Где же он живет на самом деле? - окончательно запутался Философ.
- Да не живет он вовсе! Не живет, черт побери, в этом вся соль. Карбо уверен, что живет, а сам лишь моделирует жизнь, улавливаете разницу? И не просто жизнь, а такую, какая нам не снилась, - яркую, полнокровную, насыщенную событиями, как кислородом. За весь свой век никто из нас не испытает и четверти того, что он за год!
- Машина времени, вживленная в мозг? - осенило Инженера.
- Он сумасшедший, ваш Карбо? - с ненавистью спросил Философ.
- Как я ему завидую, - прошептала Актриса. И неожиданно разрыдалась. - Но есть же у него что-нибудь настоящее? Ну хотя бы ладони, которые саднят?
- Ладони настоящие, - сказал я, подумав.