Культурный шок

— Меня убеждать бесполезно, — отрезал Эрик и поставил стакан на стол. — Я мнения не изменю. Уверен, что Черных — ненормальный.

— Он этнограф, — улыбнулся Витя. — Да ещё и ксенобиолог. Кто-нибудь слышал, чтобы у человека были две таких специализации, а он при этом остался нормальным? Это ж не профи, а готовый диагноз в дурке!

Эрик отвернулся и то ли покраснел, то ли багряный и алый закат Тахора из громадных окон станционного кафе его так перекрасил. Сидели в кафе на верхнем этаже маяка связи, над смотровой площадкой; вокруг сияли прекрасные небеса, а сам Тахор с его непроходимыми лесами, которые хотелось называть джунглями, и с его малопонятными обитателями, остался так далеко внизу, что казался почти нереальным.

— Останься, — сказал Алан. — Так интересно! Вот ты когда-нибудь тахорян вблизи видел?

— Видел я, видел, — Эрик, хмурясь, щёлкнул пальцами перед сенсорной панелью официанта, чтоб налил ещё пива. — Это вы, связисты, не бываете внизу, а тем более — на прииске. А я там работаю, так что — нагляделся. Табор! Грязные дикари, ворюги — вокруг прииска и колючка, и ток, а им всё нипочём, проникают в любую щель, прут всё, что не приколочено. А потом видишь такого в ожерелье из нейродиодов, каждый — баксов по восемьсот… Из поисковых мехов вытаскивают, огоньки их привлекают, видимо. И не боятся же…

— Дамы себя украшают? — спросил Алан.

— Бес их разберёт! — буркнул Эрик. — Я не различаю. Тахоряне — не люди, по мне — все на одну морду. Они даже не млекопитающие, кстати — вообще непонятно, что они такое. И смотреть на них противно.

— Эрик, ты демонстрируешь отвращение, а значит, ты не прав, — Витя подвинул к Эрику миску с чипсами. — Попробуй. И не разводи ксенофобию: подумаешь, диоды спёрли! Мы их грабим, они у нас воруют… Думаешь, иль им не нужен?

— Он им понадобится — если понадобится — через пару тысяч лет, — возразил Эрик. — Если они выживут в своих зарослях, что не факт, на самом деле.

— Выглядят очень здоровыми, — сказал Алан благодушно. — И красивыми. Я думал, первобытные люди все в коросте ходят…

— Чтоб вы знали, — заметил Витя, — самыми здоровыми и красивыми выглядят те первобытные племена, в которых особенно страшно работает естественный отбор. Кривые-косые просто не выживают. Не сироп в их зарослях, а Эрик им диодов жалеет! По уму, сюда медицинскую миссию нужно. Или «Врачей во Вселенной».

— Это не наше дело, — сказал Эрик. — Наше дело — прииск, добыча иля, его переработка, хранение и транспортировка. А с дикарями пусть возятся такие, как Черных. Спать с ксеносом — бр-рр! Мерзость.

— Может, он не спит? — заметил Алан.

— Да ладно! Все сотрудники — в курсе. Эта гадость в его коттедже живёт — просто так, думаешь? Нормальному человеку и подумать противно… и не суй ты мне эту дрянь! — Эрик раздражённо оттолкнул чипсы. — Это не картофель. Меня от местного воротит.

— Ну и живи на консервах!

— Лучше консервы.

— Э, парни! — Алан кивком указал в сторону.

Витя и Эрик оглянулись.

В кафе вошли Лёня Черных и существо с Тахора. Посетителей в этот час было немного, но обернулись все, даже пластиковый розовый мех-бармен за стойкой.

Лёня, загорелый дочерна, с выгоревшими, торчащими белёсой соломой волосами, в рабочем комбезе, выглядел так обычно, как только возможно для сотрудника ДальКосма. Но вот рядом…

Тахорянин — или тахорянка — ростом Лёне по плечо, был укутан в тогу или плащ, сделанный из чего-то вроде ослепительно ярких перьев. Пушистые спирали, полосы и зигзаги, жёлтые, салатовые, ярко-рыжие, притягивали взгляд, узор прямо-таки гипнотизировал, заставляя себя рассматривать. Когда ксенос делал шаг, в разрезе тоги показывалась длинная, гладкая, стройная, цвета тёмного дерева, голая и босая нога, очень похожая на человеческую. Руки, слишком длинные, с узкими четырёхпалыми ладонями, отличались от человеческих заметнее. Безволосая голова, покрытая сложным белым орнаментом на макушке и висках, с подвижными настороженными кошачьими ушами, на высокой шее, обмотанной какой-то блестящей лентой, была уж совсем нелюдской, до оторопи.

На тёмном, скуластом, почти треугольном лице ксеноса с треугольным же коротким носиком и лиловыми, пухлыми, как у земной манекенщицы начала века, губами, сияли почти человеческие ярко-голубые глаза в длинных ресницах. Над ними таращилась вторая пара, чёрные, блестящие бусинки глазок без ресниц и век. Внизу — весёлый человеческий взгляд, выше — тяжёлый, будто змеиный.

Лёня улыбнулся, махнул рукой и пошёл к столику, за которым расположились приятели. Тахорянин обвивался вокруг Лёни, как говорится, плющом — а от его двойного взгляда почти всем сидящим стало слегка неуютно.

— Привет честной компании! — радостно сказал Лёня и скомандовал официанту. — Пива всем. Глёу — чипсов и сока гаки.

Он уселся на свободный стул, а ксенос устроился на его коленях в странной позе, сгорбившись, облокотившись о стол, подняв плечи. Лёня погладил ксеноса по спине.

— Тьфу! — не удержался Эрик. — Ты, всё-таки, законченный маньяк, Лёнька! Сюда его припёр… тут же едят!

Ксенос покосился на него — и неожиданно широко улыбнулся, обнаружив ослепительные, бледно-голубые, крупные зубы. Когда б не цвет — улыбка сошла бы за человеческую.

— Мы и пришли поужинать, — объявил Лёня. — А с Глёу познакомиться Алан хотел.

— А я бы пережил, — пробормотал Эрик.

— А оно — мальчик или девочка? — поинтересовался Витя.

Лёня рассмеялся.

— Ну ты спросил… Ни то и ни другое. Он даже не гермафродит, он — аку…нет на Земле такого термина. Скажем… катализатор, инициатор… о! Переносчик! Или хранитель.

— Аку, — подтвердил ксенос бархатным низким голоском. — Глёу — он аку. Лёня — он парень. Лёня — он этэ, он чика раз-два-три взять, — и хихикнул.

— И что это значит? — поражённо спросил Витя.

— Уверен, что у меня должно быть много жён, — пояснил Лёня. — И надеется когда-нибудь их увидеть. Думает, что до моих женщин можно дойти по здешним лесным дорогам. И обещал передать им всё, что я захочу.

— Я всё равно не понял, — сказал Витя.

— А… ну как тебе объяснить… У тахорян — три пола, понимаешь? Этэ, чика и аку. Грубо говоря, мужчина, женщина и аку, хранитель потомства. Те тахоряне, которые тут у нас обитают — исключительно самцы; самки живут в грибных пещерах по ту сторону гор. Женским и мужским особям тут нужны принципиально разные условия для жизни… да хоть бы то, что самцы тут охотники, а самки питаются грибами. Аку могут жить везде; они спариваются с самцами и доносят до самок — ну всё: сперму, новости, байки… любовные послания. Эрот, местный вариант.

Лёня замолчал, гладя Глёу между лопаток, как кошку. Аку грыз чипсы с беличьим хрустом. Земляне смотрели на него поражённо.

— Он — мой проводник и переводчик, — сказал Лёня. — Они, аку, идеальные проводники, ясное дело.

— Слушай, Лёнь, — зачарованно сказал Алан, — мне рассказывали… А правда, что этот их секрет… которым они возбуждают своих… того? Для землян как наркотик?

Лёня хмыкнул:

— Скорее уж — как афродизиак. Но вообще — да, ощущения очень интересные.

Эрик изобразил приступ отчаянной тошноты:

— Значит, о тебе правду говорят? Мерзость…

— Лёнь, — сказал Алан, — а мне можно попробовать?

— А они тёплые? — спросил Витя. — Слушай, Лёнь, а как они устроены, вообще? Где у них этот секрет? У них — влагалище или что?

— Да будь он хоть женщиной… — Эрик никак не мог успокоиться.

— Лёнька-то не зевает!

— Лёнь, а дай мне его? Он же по-нашему понимает?

Лёня вздохнул:

— Люди, простите, конечно, но вы не обалдели? Он — разумное существо, вообще-то…

— Они ж дикари! — удивился Алан. — Почти животные… не далеко ушли, во всяком случае. И потом, ты сам говорил, он шляется по всему Тахору, так какая ему разница?

Витя захохотал:

— Не ожидал, что Алан у нас настолько озабоченный!

— Извращенцы! — сплюнул Эрик — и вдруг схватился за карман. — Э! Ручка…

Ручку Эрика знала вся станция — и этот инженерский позолоченный десятицветный «паркер» для трёхмерных набросков сейчас крутили тонкие пальцы аку.

— Ты, тварь! — возмутился Эрик. — Отдай!

— Опа… — пробормотал Алан. — А у меня калькулятор пропал. Но как? Он же меня не трогал…

Эрик рванулся через стол — и стол вдруг, как живой, дёрнулся прочь от него. Скользнув животом по пластику и опрокинув пиво, лязгнув по столешнице подбородком, Эрик плашмя растянулся на полу. Глёу хихикнул, как земной пацанёнок, сунул ручку куда-то под плащ и снова обкрутился вокруг Лёни, обнимая его за шею и за плечо.

— Ничего себе… — присвистнул Витя. — Да он же парапсихик! Телекинетик, да?

— Стрелять таких, — процедил Эрик, свирепо отряхивая невидимые пылинки.

— Я извиняюсь, конечно, — сказал Лёня, — но ты не боишься, что пулю развернут в полёте? Назад?

— Что?! Эти грязные… — но тут на лице Эрика появилась тень понимания. Он замолчал. И все замолчали.

— Они все могут? — спросил Витя, почему-то шёпотом. — Телекинез, а?

— В какой-то мере, — сказал Лёня. — Но аку — особенно. Все видели?

Приятели молчали.

— Я знаю, что ты сообщишь начальнику геологической партии, Эрик, — сказал Лёня. — Сообщи. Пока им интересно. Наши ближайшие соседи вообще незлобивы по натуре, воинственные племена дальше живут. Но ведь вы же понимаете, что установившееся положение вещей может резко измениться?

— Да жахнуть с орбиты… — начал Эрик — и снова замолчал, сообразив, что именно сказал.

— Я бы, на месте руководства — и на твоём, — медленно проговорил Лёня, — хорошенько поразмыслил, чем мы можем им заплатить. Пока окончательно не угробили репутацию… и миссию… а то ведь они и дальше будут сами брать. Сколько сочтут правильным.

Никто не возразил. Люди внимательно рассматривали стол и покрытие пола.

— Пойдём, Глёу, — сказал Лёня. — Солнце — он сел.

— Ночь — уль-нё, — согласился аку и дёрнул кошачьим ухом.