Куда приводят коты

Бочка с нефтью

Многих отчисляли из универа. Не меньше и тех, кого увольняли, не заплатив. А уж кого бросали вторые половинки, вообще не счесть. Но редко кто может похвастаться комбинацией всего вышеперечисленного, сыгравшей в один день.

А я могу.

Бинго!

Нет, я не пытаюсь найти оправдание тому, что сделал. Может, сделал бы то же самое, случись в этот день стипендия, премия и романтическое свидание с бурным финалом.

Но вышло ровно наоборот. Утром меня выперли из учебного заведения за пропуски, во время которых я зарабатывал на учебу и подарки для Жанны. Днем начальство деликатно послало на три буквы за прогулы, которыми я пытался спасать учебу и личную жизнь. А вечером Жанна сказала, что ей не нужен безработный неуч.

И на каждое из этих событий я лишь кивал, пожимал плечами, мол, ну ладно.

Однако спокойствие было внешнее. Внутри невидимая бочка наполнялась нефтью, которая могла рвануть от малейшей искры…

И рванула.

Ближе к ночи траурная прогулка привела под мост, и я заметил, как трое уродов мучили кошку. Один держал за хвост, раскачивал, как маятник, над пламенем зажигалки, которую держал второй, сидя на корточках, а третий снимал на телефон. Все трое ржали, а бедное животное истошно выло, брыкалось.

Не знаю, что на меня нашло.

Так-то мухи не обижу. Сдачи дать способен, но только если уж совсем припереть к стенке, а вообще от конфликтов стараюсь уходить, в чужие разборки не ввязываюсь.

Но вой кошки…

Я зарычал, накрыло горячей пеленой. Не помню, откуда в руке оказался кирпич.

Когда вернулась способность мыслить, я обнаружил себя сидящим на распластанном теле. В кулаке осталась лишь половина кирпича. Другая половина торчала у живодера изо рта. Во вменяемом состоянии трудно смотреть на то, во что я превратил его череп. Опознать смогут лишь по татуировкам, перстням, часам, цепочке…

Кажется, я замесил в фарш какого-то мажора. Папиного сынка.

Эту мысль подтвердил стоящий неподалеку бордовый спорткар, водительская дверь нараспашку, колонки долбят из пустого салона матерным рэпом. Я запустил куском кирпича в открытую дверцу и – о чудо! – куда-то попал. Во всяком случае, хрустнуло, и речитатив стух до невнятного мычания.

Прихожу в себя под шелест осенней листвы на асфальте… Пыхтят, как кузнечные мехи, легкие… Тарахтит вдалеке мотоцикл, на котором смылись дружки мажора…

– Мяу!

Мне словно отвесили пощечину. Я тут же взял себя в руки.

Оказалось, кошка не сбежала. Вернее, пыталась, но не смогла. За ней по парковке тянется цепочка темных пятнышек, животное лежит поодаль.

Я подбежал, колени коснулись асфальта.

Белая, с рыжей спиной…

На бедре скривила губы резаная рана. Шерсть вокруг потемнела, похожа на колючки.

Я быстро понял, чем сделан порез. Среди вещей, которые бросили выродки, кроме зажигалки и телефона, есть нож. Выпал, скорее всего, из ладони покойника, когда я сбил с ног. А ведь нож мог торчать сейчас из меня. Спас фактор внезапности, а еще убойный допинг ярости.

– Потерпи, хорошая. Сейчас…

Я погуглил адрес ближайшей ветеринарной клиники. Вызвать бы такси, но не хочется ждать, а потом еще объясняться с водителем. Я осторожно взял кошку на руки, вознамерился было добежать на своих двоих, тут недалеко…

Но взгляд задержался на брошенном спорткаре.

Прав у меня нет, но водить худо-бедно умею, научили приятели.

Я пнул с пассажирского сиденья кальян, тот грохнулся об асфальт, руки бережно опустили на глянцевую обивку обессилевшего зверька. Центральная панель в трещинах, под коробкой передач кусок кирпича. Ключи нашлись в кармане мажора.

Крутить баранку хоть и умею, но своего железного коня нет. А вместе с ним – и знаний ПДД. Так что, пока ехали, заработал на свой счет солидное число акустических дизлайков от машин и их владельцев. Один раз чуть не «поцеловал» бордюр. Чудо, что лишь один. Такими темпами гаишники сцапают раньше, чем уголовный розыск.

В клинике я передал кошку в умелые руки дежурного врача.

– Что случилось? – спросила она.

– Отобрал у каких-то уродов. Издевались…

– Убивать таких на месте!

О том, что ее желание было реализовано, я предпочел умолчать.

Пока женщина промывала и зашивала рану, я осторожно чесал кошке загривок, а рыжий полосатый хвост вяло дергался. Рыжая также спина и верхняя часть головы, кошка словно в супергеройской маске. Белая шерсть на лапках, животе, груди, забирается на мордочку белым треугольником. На этом треугольнике сбоку от носа – рыжее пятнышко.

– Здоровью ничего не угрожает, – заверила врач, – но ходить пока не сможет. Кошечке нужен уход и хорошее питание. Крови много потеряла.

– Конечно. Спасибо, доктор!

Не стал я говорить и то, что кровь на моей одежде вовсе не кошачья.

При клинике есть зоомагазин, я успел как раз перед закрытием. На деньги из кармана мажора купил лекарства по рецепту, корм, переноску, лоток, наполнитель, миску, несколько игрушек.

Все как есть

Проснулся от запаха жареной картошки и ветчины, а еще от шипения. Что-то скворчит на сковородке…

У плиты хозяйничает девушка.

Спросонья подумал, Жанна. Она вчера не бросила, дурной сон…

Но иллюзия жила лишь секунду. Волосы Жанны длинные, черные. А у этой – рыжее каре. Да и ростом сильно ниже. На девушке моя светло-зеленая рубашка с коротким рукавом и желтыми клетками. И, похоже… все. Под подолом матово блестят в свете утра голенькие ножки.

– Проснулся?

Девушка тряхнула волосами, и я увидел милое личико. Под зелеными глазами через переносицу припорошено веснушками. И рыжая родинка сбоку от губ, которые озарили улыбкой. Незнакомка поправила локон, не выпуская из пальцев деревянную лопаточку.

– Вовремя! Завтрак готов.

Она что-то поддела со сковороды, после чего тарелка в ее пальцах подплыла к столику рядом с кроватью, фарфор звякнул о застеленное кружевной салфеткой стекло, и я увидел… глазунью с двумя румяными пластиками ветчины и тремя поджаристыми драниками. Рядом с тарелкой девушка поставила чай. Правда, выбрала для него странную тару. Не чашку, а блюдце.

Завтрак, что ни говори, побуждает глотать слюну. Тем не менее, все еще внимательно изучаю девушку. Она перехватила мой взгляд.

– Что, не узнал?

Повернулась ко мне боком, пальцы приподняли край рубашки. На открывшемся бедре я увидел шов. Пухлую гусеницу поблекшей зеленки с черным узором ниток.

Девушка, глядя на меня, лучезарно улыбнулась.

Хочу что-то сказать, но не могу выбрать, что. Спасибо за завтрак… Ты очень красивая… Прикольно, не знал, что кошки умеют так… Слова в голове смешались, и все, что смог выдавить, это:

– Мяу!

Лишь после этого догадался повернуть голову к шкафу, в дверце которого есть зеркало. В нем я увидел кота. Короткая шоколадная шерсть, яркие желтые глаза. Кот лежит на смятой футболке, рядом изогнулись не менее мятые джинсы.

Единственное, что меня удивляет, это мое спокойствие. В такой ситуации стоило бы ломать голову над тем, как такое возможно. Кошки не превращаются в людей! Люди не превращаются в котов! Ну да, ну да… Однако любопытно другое. Почему эта чертовщина (вернее, котовщина) меня ни капельки не беспокоит?

Мурчу, перебираю в мыслях бусины ответов… Наконец, выбираю нужный. Быть может, неверный, плевать. Главное – меня устраивает.

За вчерашний день я вымотал столько километров нервов, меня давило таким тяжеленным прессом отчаяния, что больше не хочу волноваться от слова «совсем». С меня хватит. Пусть мир рушится, пусть розовые слоны пляшут на голубых черепахах, пусть творится какая угодно дичь… До лампочки. Не потрачу на этот цирк ни единой нервной клеточки. Что бы ни происходило дальше, буду принимать все как есть. В кои-то веки проснулся с гармонией в душе, только попробуйте ее нарушить – глаза выцарапаю!

Теперь есть чем.

Я запрыгнул на столик, по телу теплая бодрящая волна. Мышцам и суставам так хорошо в движении, кручусь на месте, рассматриваю себя.

Девушка расположилась за столиком напротив меня, на ковре. Подложила подушку, уселась по-турецки с чашкой чая в ладонях.

– Можешь теперь питаться кошачьим кормом, зайдет не хуже чипсов или шашлыка, но пока ты дрых, я, будучи пушистой, схомячила всю миску. Пришлось вспоминать кулинарные навыки. В общем, жуй пока то, к чему привык. Успеешь еще познать прелести кошачьего бытия…

Чавкаю картофельной оладьей в яичном желтке. Сочная мякоть тает во рту, а поджаристая корочка хрустит, муррр… Лучший завтрак в жизни! А теперь кусочек ветчины… Ом-ном-ном! А как дивно все пахнет в непосредственной близи! Словно смерч перевернул фуру со специями, а я – один большой нос, который закрутило в этот вихрь пряностей.

Чайное озеро в блюдце я вылакал, даже не заметил.

Пить и есть без участия рук (вернее, лап) оказалось слегка непривычно, но именно слегка. Неудобство лишь в голове. Кошачье тело прекрасно знает, как надо делать, и сделало. Остается лишь умыться, что тоже, кстати, в программе автопилота, я лишь слежу, как лапа трется о морду, а лапу чистит язык.

– Слушай… – начала девушка изменившимся тоном.

Пустая чашка отступила в сторону, предплечья скрестились на краю столика.

– Времени мало. За мной тоже охотятся, и поверь, мои преследователи гораздо страшнее твоих… Но ты вчера не прошел мимо. Спасибо тебе! Это все, что могу сделать для тебя. В человеческом облике ты легкая добыча. Достанут из-под земли. Но у кота…

Она погладила меня по макушке, и я не смог не замурчать.

– У кота есть семь дней, чтобы покинуть город, а еще лучше – страну. Доберись до жэдэ-вокзала, прыгни на поезд, который идет заграницу. Через семь дней снова станешь человеком. И ни в коем случае не снимай это.

Рыжая подергала что-то на моем горле. Я только сейчас понял: там посторонний предмет. Прыжок, и я вновь на кровати, перед зеркалом.

– Я сделала его из ремешка часов, нашла в комоде. Прости, если были тебе дороги. Ничего более подходящего не попалось. Часы вернула в комод…

Разглядываю полоску потертой кожи, едва отличимой по цвету от шерсти. Сбоку тускло отсвечивает пряжка.

Не ищи меня

Я зашипел.

Пружина во мне распрямилась, меня швырнуло поверх черного зрачка глушителя, я пронесся, как по мосту, по руке Седого, вцепился в рожу. Кошачий вой смешался с матом.

Дальше как в замедленной съемке. Для меня. А вот Седому и неуклюжим слонам, которые топтались вокруг, явно не хватает кнопки «пауза». Пистолет с глушителем оказался на ковре, Седой закружился в дикой пляске, сгорбился, закрылся руками, пытается сбросить, а мои когти перекраивают плащ в лохмотья.

Жанна с воплем вырвалась из хватки усатого, метнулась меж двух горилл на входе. Кажется, ей удалось прорваться на лестничную клетку, но ее догнали.

А я творю в квартире настоящую вакханалию. Вою, царапаю, скачу по плечам, переворачиваю посуду…

– Держи его!

– Держи-держи!

– Хватай!

Неповоротливые верзилы тянут ко мне лапы, но я уже за спиной или под ногами, взбираюсь, как по деревьям, летаю от одного к другому, будто Человек-паук между небоскребами. Мне и в голову не могло прийти, что движение может приносить такой кайф! Теперь ясно, почему коты и кошки любят кататься по полу, брыкаться, носиться, даже сами с собой. Это просто праздник для мышц и суставов!

– Попался!

Я завис в воздухе, меня схватили за шкирку. Попытки отбиться не дают результата. В итоге меня запихнули в переноску, которую я купил вчера, и вот уже смотрю с подоконника на погром в квартире сквозь металлическую решетку пластиковой коробки.

Усатый, ругаясь, заталкивает возвращенную и плачущую Жанну в туалет. Дверь хлопнула, плач стал глухим. Двое в масках снова стерегут распахнутую настежь входную дверь.

Седой поднял с ковра пистолет.

Его беглый взгляд прошелся по вспаханной поверхности плаща, пальцы помассировали тройную царапину на щетине, растерли на подушечках кровь. Седой уставился исподлобья на меня. Пистолет начал подъем…

– Может, – заговорил поймавший меня боец, – пристрелить кошака на глазах хозяина? И приготовить?

Глушитель замер.

Седой ушел в себя на несколько секунд, затем потряс указательным пальцем.

– Добрая мысль…

Пистолет опустился.

Седой оглядел квартиру. Взгляд задержался на пустой кровати.

– А где рыжая?

Головы закрутились в недоумении. Снова суета и ругань, бойцы стали маячить по углам, кто-то даже заглянул в шкаф.

– Бараны! – заорал Седой. – Упустили! Как она проскочила мимо вас?!

Усатый снял с пояса рацию.

– Палыч, прием. Из подъезда девка рыжая не выбегала? В рубахе на голое тело…

Из динамика хохотнули.

– Не-е, командир! Такую бы не проморгали, уж поверь!

– Она в здании, – говорит Седой. – Так, один со мной, остальные – живо искать! Обходите квартиры, балконы, этаж за этажом. Двери ломайте, если надо. Чердак, подсобку, проверьте каждую щель!

– Слушаюсь, товарищ генерал-майор!

Усатый увел почти всех бойцов, остались только Седой и тот, что меня сцапал. Седой вернулся в кресло, а бугай с автоматом начал лениво патрулировать квартиру. За стеной приглушенное хныканье. Седой положил пистолет на подлокотник, стал вновь набивать трубку табаком.

В руке бойца знакомый предмет. Шатаясь по квартире, невзначай играет им, словно четками. Бурый кожаный ремешок… Только сейчас я обратил внимание: на моем горле нет ошейника.

– Пиво есть в холодильнике? – спросил Седой.

Громила бросил ремешок на кровать, провел инспекцию белого ледяного шкафа.

– Две бутылки!

Открыл одну, протянул Седому. Хотел открыть вторую.

– Ты при исполнении! – осадил Седой. – Поставь!

А сам сделал звучный глоток, блаженно выдохнул. Даже сквозь черную ткань маски заметно, как скисла морда бойца. Донышко запотевшей бутылки звякнуло о кухонный стол с крайней неохотой. А Седой раскурил трубку, голова откинулась на спинку кресла, веки опустились…

С подоконника из моей тюремной камеры можно заметить узкое пространство между кроватью и стеной, которое не видно ни с кресла, ни с центра комнаты. Там торчит из-под кровати краешек ткани. Светло-зеленой, с желтыми клетками. Моя рубашка.

А под тем краем кровати, который обращен к ногам незваных гостей, в тени мерцают зеленые глаза на фоне пушистого силуэта. Из-под мягкой мебели, прячась за опрокинутым столиком, выглядывает рыжая кошка с белым треугольником на морде.

Седой ожил, полусонный взгляд зашарил по углам.

– А что ты в руке вертел?

Ткнул подбородком в оставленный на кровати ремешок.

– Ну-ка, дай.

Тип в маске исполнил.

– С кошака, – пояснил он. – Ну народ пошел, котов в ошейниках на поводке выгуливают! Вот у меня котяра нормальный. Пнул через порог, вали на все четыре! Жрать захочет – вернется…

Седой вертит ремешок, глядя куда-то и попыхивая трубкой…

С лап не сойдет

– Как ты прошел за мной? – услышал я голос рыжей.

Лежу на холодном, шершавом, что-то мягкое тычет в голову.

– Эй, открой глаза, морда!.. Как тебе удалось пройти за мной?

Больше не могу отрицать наличие себя, хоть и помню, что покинул мир живых. Пришлось разлепить веки.

Передо мной кошка. Та самая, бело-рыжая. Но ведь я слышал голос…

Спина кошки на фоне светлого облачного неба изогнута в крадущейся манере, рыжая с опаской озирается.

– Сказала же, не ищи меня!

Не померещилось. Кошка говорит. Тем же звонким девичьим голосом, какой я слышал в квартире. Даже мимика кошачьих губ похожа на человечью, как в мультиках. Что касается меня, я осознал две вещи.

Я все еще жив. И я все еще кот.

– Это невозможно, – рассуждает рыжая, – мало того что ты смог прыгнуть через перемир, так еще и точно по моему следу… Как ты это сделал?!

– Не знаю! – ответил я.

Ну вот, еще и говорить умею в кошачьей шкуре. Родным голосом. А чего раньше-то мяукал?

– Я не собирался никуда прыгать. Меня газом травили, думал, умираю… Где мы вообще?

Я поднялся.

Это оказалась бетонная крыша. С моего места за каменным бордюром видно только небо. Похоже, мы на большой высоте. Вокруг торчат спутниковые тарелки, антенны, воздух расчерчен линиями проводов. В углу свалены ржавые трубы, листы жести, обрезки арматуры, гайки и другой металлолом.

Кошка обходит меня по кругу, глаза изучают мою кофейную шерсть, хвост поднят знаком вопроса.

– Где ошейник?

– У того, в плаще. Седого…

Она остановилась, взгляд опустился.

– Плохо. Я бы сделала другой, но нужно время, а его…

– Его у тебя нет! – раздался над нами хриплый женский голос.

Я задрал голову к надстройке позади меня.

На ее крыше восседает черная кошка. Хвост, как гадюка, извивается. На шерсти застыли кривые лезвия солнечного света. От брови к усам пролегла бороздка шрама, через впадину глазницы, хотя сам глаз целый. Желтые глаза на фоне угольной черноты такие яркие, кажется, что лампы, а внутри горят свечи. Миндалины зрачков по форме и впрямь как свечное пламя, только черное.

Черное пламя рождает желтый свет… Гипнотическое зрелище.

– Кто это? – спросил я тихо.

Рыжая ответила не сразу:

– Я же говорила, за мной тоже погоня…

Дверь надстройки вздрогнула от глухого удара с той стороны, петли скрипнули, из темноты открывшегося проема вышел… вышло…

Гигантская ящерица! Размером с крокодила, но не крокодил… Именно ящерица. Меж плотно сжатых, как плоскогубцы, челюстей вылезла мясистая вилка языка, лизнула воздух, всосалась обратно. Тяжелые Г-образные лапы с боков переставляются парами крест-накрест по очереди, тело изгибается то в одну, то в другую сторону.

Мы с рыжей поспешили убраться от ходячего танка, я спрятался в тени спутниковой тарелки, а рыжая забралась на груду металлолома.

Варан… Я вспомнил! Их называют варанами, эти чудища живут в Австралии! Я бы мог поверить, что меня занесло на другой материк, вот только граффити из великих и могучих трех букв на бордюре беспощадно опровергает такую догадку.

Бескрылый дракон остановился на том месте, где были мы с рыжей только что. В бетон вгрызлись черные когти, покачивается острое бревно хвоста. С подбородка свисают слюнные щупальца. В глазных яблоках тьма, оттуда наблюдает нечто древнее, неподвластное времени и переменам…

Черная кошка спрыгнула на хвост варана, лапы сплели цепочку грациозных шагов по кольчуге из чешуи, миниатюрная пантера взошла на голову ящера, как на утес.

– Долго будешь убегать, дрянь?! – прокричала она.

Рыжая развернулась вполоборота к бетонному забору, смотрит за край крыши, где, наверное, скрывается город.

– Зря забралась на эту гору хлама, – говорит черная, – тебя видно из окон соседних домов. Или ты забыла главный закон перемира? Наши силы не действуют на глазах людей.

Но рыжая все смотрит в пропасть. Я уловил в движениях ее мышц намерение развернуться к краю крыши полностью. Неужели хочет прыгнуть вниз?

– Спускайся! – рявкнула черная.

Рыжую будто сдернули с металлического холма невидимым лассо, она ударилась о бетон в паре метров от черной кошки, вой заставил меня вздрогнуть.

Я бросился на помощь, но в следующий миг меня… придавило к бетону! Дыхание перехватило, даже взвыть не могу! Что-то холодное давит на хребет с такой силой, что я невольно вспомнил терминатора под прессом. И лишь попав под этот неведомый пресс, я заметил, что вижу перед собой только двух кошек.

Где варан?

Ответ оказался в поле моего зрения почти сразу. По обе стороны от меня, будто воротник, черные кинжалы когтей. А справа нависает чешуйчатая морда. На меня ноль внимания, чувствую себя крошечной шлюпкой под бортом военного крейсера, палуба челюстей направлена к кошкам. Эта громадина будто и не заметила, что придавила меня, случайно под ногу попался.

Долгая история

Блуждаю по лабиринту дворов. Детские площадки, скверики, магазинчики, скамейки и клумбы у подъездов… Со всех сторон – окна многоэтажных дворов. Прячусь в кустах, песочницах, под припаркованными авто, от укрытия к укрытию, хотя с моей шоколадной окраской быть невидимкой получается не очень.

– О, гляди, кошак! Породистый, зараза…

Восторженные ахи и ухты, иногда с намерением взять в плен. Убегаю, но так, чтобы люди оставались поблизости. Хочется побыть одному, но понимаю, что в присутствии двуногих мне не угрожают потусторонние четвероногие. Насколько я разобрался, варан и черная кошка (да и рыжая) могут перемещаться в обход привычных законов физики. Пространство и стены им не преграда, способны возникнуть где угодно, лишь бы не видели люди.

Сгустились тучи, ветер погнал со дворов мамаш с детьми, ожили и шатаются по асфальту трупы опавших листьев.

Я не придумал ничего лучше, чем спрятаться под мусорными баками. Меня не видно, а я вижу прохожих, в случае чего могу броситься к ним. Да и вокруг полно окон, кто-то ведь иногда выглядывает из кухни с чашкой чая или с балкона, попыхивая сигаретой…

Эх, домашний уют…

Он уже кажется таким далеким. Впрочем, и здесь неплохо, по крайней мере, варан точно не появится – слишком тесно. А с кошкой можно и поцапаться на когтях, еще посмотрим, кто кого…

– Вот черт! – сказал я.

Вообще-то, думал, выйдет очередное «мяу», но… наверное, я вне досягаемости для человечьих ушей.

Оказалось, под контейнерами нашел приют не я один.

Здесь лежит серая крыса.

И осталось ей, похоже, недолго. Через весь бок – кровавая борозда, а на шее укус. Шерстка на брюшке и лапках слиплась, на асфальте блестят среди мусора и пыли бордовые пятнышки. Глаза грызуна закрыты, но он еще дышит. Сопение наполнено болезненной тяжестью.

Я подкрался вплотную.

Запах крови наполняет нос приятными мурашками, во рту скапливается слюна. Звериный инстинкт недвусмысленно дает понять, что передо мной – еда. Очень вкусная! Намного вкуснее, чем корм в миске…

Но не могу.

Так уж вышло, что к крысам у меня непреодолимая симпатия. У деда жили две крысы. Мы вместе покупали в зоомагазине. Когда я приезжал в гости, то обязательно чистил клетку, кормил, поил и, конечно, играл со зверьками. Брал из клетки, сажал на плечи. А они бегали по мне, обнюхивали, облизывали. Милейшие ласковые создания. Если, конечно, регулярно с ними играть и держать минимум по двое, чтоб играли друг с дружкой. Они существа социальные. В одиночестве крыса быстро дичает, начинает шарахаться от людей, может и укусить.

Разумеется, передо мной сейчас именно такой случай. Дикая уличная крыса.

Но память сильнее голода. Моя дурацкая биография и так весьма скупа на что-то хорошее, и причинить вред крысе – это окатить помоями воспоминания о дедушке, о тех светлых часах, что я проводил с его домашними грызунами.

Порыв ветра загнал под бак обертку из-под «сникерса», та застряла в крысьей шерстке, зверек вздрогнул и продолжил тяжело сопеть. Обертка колышется, трется о рану.

Моя лапа смахнула это недоразумение, фантик обиженно забился в угол мусорной зоны.

По крыше навеса, по забору застучал дождь.

Глаза вдруг тоже ощутили потребность что-нибудь излить. Я осознал, что совсем один. Как эта крыса… Столько всего случилось за последние полтора суток! Я попытался осмыслить все сразу, и мозг начал вязнуть в тумане. Накатила беспощадная усталость. Если сейчас не посплю, меня стошнит от избытка невероятных событий на единицу времени.

Я улегся, спрятав крысу в клубок своей тушки. Серая бедолага обречена, но хоть согрею напоследок. Пусть ее жизнь отправится в крысиный рай из хорошо протопленного дома, а не из промерзлой хибары.

Так я и уснул.

А когда проснулся – крыса оказалась в полном порядке!

Никаких укусов и царапин, лишь сухие иголки шерсти от спекшейся крови. Крыса по-прежнему в плену моего меха, только не лежит, а сидит, черные бусинки смотрят на меня. Окаменела от напряжения.

Стоило мне шевельнуть головой, и она перепрыгнула мою спину, метнулась из-под бака.

– Стой! – крикнул я.

Остановил ее не мой зов, а пролетевший мимо курьер на велосипеде. Желтый плащ мелькнул перед глазами, крыса отскочила назад от грязной волны из лужи, шерсть обстреляли брызги. Лысый хвост в панике крутится, стрелка мордочки ищет сухой путь.

– Я тебя не трону! – сказал я тише.

Мордочка повернулась ко мне. Замерла.

– Не убегай, – почти прошептал я. – Пожалуйста…

Сижу под баком, спрятав лапы под туловище, и гляжу на крысу.

Зарычал возникший из-за угла жилого дома внедорожник. Оскалившись решеткой радиатора, подъезжает в нетерпении к бакам, грязь в лужах спешно расплескивается с дороги. Крыса юркнула под бак, через один от моего. Я отполз глубже в тень. Дверца иномарки открылась, на асфальт ступили дорогие ботинки, зашуршало, похоже на целлофан, бак надо мной вздрогнул.

Когда машина уехала, я и крыса повернули друг к другу головы. Только головы. Хочу показать, что не намерен кидаться. А крыса готова в случае чего дать стрекача.

Перемир

К бакам подъехала «газель». Водитель что-то выкинул из кузова, а когда вернулся в кабину, мы с Ластиком вылезли из-под бака. Крыс прыгнул на заднюю фару, коготки заскрежетали по борту, серая тушка, а затем и хвост втянулись под брезентовый занавес. Мои лапы подбросили меня сразу к краю борта, зато с брезентом пришлось пободаться, прежде чем он впустил.

«Газель» зарычала, тронулась.

– И куда едем? – спросил я.

– Без разницы, – отвечает крыс, – нужен простор, но без посторонних глаз. Этот кузов сгодится. И нет никого, и места хватает.

– Для чего?

– Научить тебя ходить через перемир.

Нас качает на поворотах, но вот машина выбралась из дворов на оживленную улицу, поехала прямо. Гляжу из-за края брезента на суету вечернего города. Идут с работы люди, урчат и сигналят автомобили, автобусы, в тенях позолоченного сумрака зажигаются вывески. Ноздри поймали уксусный запах шашлычной, в горло потекла слюна.

– Так что такое перемир? – спросил я.

Ластик забрался на пирамиду деревянных ящиков и картонных коробок. Смотрит на меня с вершины этой горы.

– Все, что скрыто от людских глаз и ушей, это перемир.

Я оглядел металлический каркас и брезентовые стены нашего убежища на колесах, ящики и коробки. Нос сообщает, что еды в них нет.

– Этот кузов – тоже часть перемира?

– Да. Но как только сюда заглянет водитель или кто-то еще из людей…

Крыс замолчал, давая мне возможность закончить. Что я и сделал:

– …быть перемиром кузов перестанет.

После чего запрыгнул на ящик, вскарабкался по коробкам к учителю, тот смотрит вниз, в темный угол ближе к кабине. Я вгляделся, полумрак открыл мне… деревянную бочку. Маленькую, как табуретка. На дощатом пузе нарисована веселая глазастая пчела. Я спустился, обнюхал… Пустая. Если там и был мед, то эти времена давно прошли. А вот крышка пахнет человеком. Причем не самой благородной его частью. Похоже, бочку и впрямь использовали вместо табурета.

Я вернулся к Ластику, с досадой констатировал:

– Еды нет.

– Вот и хорошо, – говорит крыс, – на голодный желудок лучше доходит.

Я хотел пошутить, мол, голодный желудок намекает, что я сейчас разговариваю с потенциальной едой, но сдержался.

Ластик забрался мне на спину.

– Ты чего, Ласт?! – поперло из меня возмущение. – Я что, похож на лошадь?

– Есть хочешь?

– Хочу.

– Тогда не перечь. Надо. А теперь слушай внимательно…

Говорил он, как всегда, в своей манере, тихо, вкрадчиво, как дедушка на лавочке, но с таким обнаглевшим спокойствием, словно уверен: возражений не будет. Коготки вцепились мне в шею и спину, крыс устроился между лопатками, как в седле. А внушает он, что я должен разбежаться и выпрыгнуть из машины.

– Смерти моей хочешь?!

– Дождись, когда встанем на светофоре, если тебе так спокойнее. Но надо именно с разбега! В то место, где мы залезли, видишь, угол брезента болтается? Вот прям мордой в него, как пушечный снаряд, но самое главное… Главное – в этот момент закрой глаза и прижми уши к голове. Ты не должен видеть и слышать, куда прыгаешь! Понял?

Как назло «газель» начала замедляться, даже времени поспорить или хотя бы морально подготовиться не дают!

– Знаешь, что-то жрать уже расхотелось…

– Вперед! – скомандовал крыс.

Благо, хоть ругаться не запретил, и, когда машина затормозила, я влетел в брезентовую преграду с диким мявом. Туловище и лапы ждут удар об асфальт или капот другой машины… Нет, о лобовое стекло!

Только почему вдруг стало тихо?

Я открыл глаза, обнаружил, что стекло вовсе не автомобильное. Подо мной белая гладкая поверхность. Рядом торчит в горшке кактус. За окном высота этажей десять, внутренний двор какого-то элитного микрорайона, его обступили цветастые новостройки.

Мы на чьей-то кухне.

– Говори шепотом, – предупредил крыс очень тихо и слез с моей спины. – Если хозяева услышат, опять начнем пищать и мяукать. Это в лучшем случае…

Я хотел спросить, что в худшем, но внимание поглотил стол.

Он накрыт яркой праздничной скатертью, торчат бокалы, бутылка шампанского, ваза с фруктами и виноградом, торт, стопка блинов, майонезная гора салата в миске, какая-то запеченная на противне птица, явно не курица, слишком уж большая. Может, гусь или индейка…

Я чуть не поперхнулся слюной, лапы стали легкими, как перышки, и вот уже переставляю их между блюдами.

– Стой! – прошипел Ластик.

Но я отдался гастрономической оргии. Надкусываю все подряд, морда разукрасилась кремом и майонезом, особого приема удостоена птица. Обхожу противень со всех сторон, откусываю от крыла, от бедра, от груди и шеи.

– Риф, прекрати! – пытается вразумить Ластик.

– Зафем? – промямлил я с куском птичьего мяса в зубах.

Даймен

Это оказалось проще, чем я ожидал.

Но проще – не значит легче.

Нужно было лишь повторить сотню неудачных попыток под присмотром мастера. Неумело, грубо, но с упрямством осла. До первой удачи. Зато потом – как по маслу. То же, что с велосипедом: падаешь, падаешь, падаешь, но вот, наконец, поймал равновесие… и жизнь разделилась на «до» и «после». Теперь навык с тобой до самой смерти.

Однако наличие мастера сильно ускорило процесс. Если бы не Ластик, я бы плюнул на все с трех-четырех провалов. Но когда пинают под зад (в моем случае – кусают за ухо), висят над душой, не дают покоя… Честно сказать, мой учитель из крысиного племени здорово рисковал. Когда я уже потерял счет количеству запоротых прыжков через этот проклятый перемир, вся моя ненависть была направлена на мелкого лысохвоста, который никак не отставал.

«Еще раз».

«Да ты издеваешься! Видишь, не получается, я безнадежен!»

«Я сказал, еще!»

«Кажется, я понял, за что тебя вспороли…»

Но Ласт был неумолим. Даже Ластиком его называть теперь как-то неудобно. А ведь казался робким тихоней, когда я нашел его под баками. Разительные перемены, однако. Спокойный и твердый учитель Сплинтер, не иначе. А я тупил как черепашка, из которой никак не получался ниндзя.

Я и не думал, что попытка номер черт знает какой увенчается успехом. Сделал, как говорится, на расслабоне. Просто устал, а отдохнуть не давали. Потому мысленно махнул рукой (вернее, лапой) и прыгнул, мягко выражаясь, «на отцепись». Лишь бы как бы.

И вдруг – оказался именно там, где и задумывал!

Скверик во внутреннем дворе какой-то муниципальной организации. Ажурная решетка ограды, увитая плющом. За ней шумит улица. Пара скамеек в тени деревьев…

И фонтан у стены.

Полукруг его бассейна выложен плитами с отделкой под старину, вода льется параллельными лучиками из каменной руки. Точнее, из каменных часов, которые рука держит. Она торчит из стены, а часы в ладони складные, как раковина устрицы, такие носили на цепочках лет сто назад. «Раковина» раскрыта, ключик бьет из циферблата, кисть сверкает огибающими ее ручейками, бассейн наполняется пеной, а мои уши – уютным журчанием.

Время утекает сквозь пальцы.

Странно, что мне удалось прыгнуть именно сюда. Я ведь был здесь единственный раз в жизни. Мы с Маришкой ели тут черешню… Это было задолго до Жанны. Так давно, что меня накрыло светлой тоской. Хорошо, что сейчас раннее утро, скверик пуст, прятаться не нужно.

– Отличный маякорь, – сказал Ласт. – Приметный.

– Ты о чем?

– О фонтане.

– А почему он… – Я осекся, а затем уточнил: – Как ты его назвал?

– Маякорь, – повторил крыс.

– Что это?

Он снова залез мне на спину.

– Сейчас покажу. Теперь порулю я, позволишь? Не думай ни о чем. Вперед!

Я запрыгнул на спинку скамейки, пробежал по ней, как по канату, до края и сиганул вниз головой в урну – в черное брюхо мусорного пакета. Вполне себе дыра в неизвестность.

Сперва не понял, где очутился. Но оглядевшись, узнал… кузов «газели», откуда начались наши с Ластом мистические прыжки! Мы на вершине знакомой мне пирамиды из коробок и ящиков. Раньше мы не возвращались в места, откуда исчезали. Этот случай первый.

Ласт подполз к краю коробки, на которой мы находимся.

– Видишь бочку?

Смотрит в угол кузова, там, в тени, притаился бочонок, я сразу узнал. Нарисованная на деревянном пузе пчела все так же таращится веселыми глазищами.

– Это маякорь, – говорит Ласт, – благодаря нему я и смог вернуть нас сюда.

Он повернулся ко мне и продолжил:

– Маякорь – это что-то необычное. Предмет или деталь окружения. Что легко запомнить и вспомнить. Желательно, чтобы это было что-то уникальное. Такое, что больше нигде не встретишь. Только там, куда хочешь прыгнуть. Такой маякорь – гарантия удачного прыжка.

Я призадумался.

– А если в моей квартире, например, нет ничего примечательного, но помню все вещи, где что расставлено?

– Тогда будь готов к тому, – отвечает Ласт, – что тебя может забросить в любую другую квартиру с похожим интерьером.

Он снова забрался мне на спину.

– А теперь, Риф, верни нас в тот скверик.

И я вернул. Это действительно оказалось очень просто. Каменная рука с часами, а за ней и все остальное всплыло перед внутренним взором само, стоило лишь закрыть глаза в полете с вершины коробочной пирамиды. Даже не помню, в какую сторону прыгнул. Куда-то наугад. И бултыхнулся прямиком в фонтан!

В сквере по-прежнему никого. Если не считать мокрого кота и мокрой крысы. Но мы быстро обсохли на утреннем солнышке. Даже очень быстро.

А затем я совершал прыжки в самые разные уголки города. В том числе, в какие-то квартиры. Ласт настоял, что нужно закрепить это ощущение. Он по-прежнему страхует, сидя на моей спине, но теперь нашими перемещениями дирижирую только я. Иногда успешно, иногда не очень. Но откровенных промахов больше нет. Тело запомнило, как должно себя чувствовать, когда прыгаешь туда, куда надо.

Жизнь без забот

Есть мнение, что человеком движут три базовых инстинкта – еда, размножение и доминантность. Иными словами, деньги, секс и выпендреж. Именно ради утоления этих трех потребностей мы пашем на работе, ввязываемся в авантюры, изобретаем, строим, воруем и так далее.

Видимо, мне придется выдумать четвертую. Первые три перемир насытил уже через неделю.

Для меня теперь открыты миллиарды квартир. Почти в каждой есть пища. И пока хозяев нет дома, я там – царь и бог! Только стараюсь избегать чересчур богатые жилища (видеокамеры, сигнализации) и чересчур бедные. В последних сложно стащить что-либо так, чтобы осталось незамеченным. Да и стыдно объедать и без того недоедающих.

Главное, не взять лишнего, навести за собой порядок, а как только из прихожей донесется скрежет ключа, ворочающего дверной замок, – превратиться в кота и улизнуть через перемир.

С женщинами тоже проблем нет.

Достаточно оказаться вечером или ночью в квартире одинокой домохозяйки, без детей и питомцев. Спрятаться где-нибудь, например, под диваном, и ждать, когда уснет. А потом превратиться в человеческую версию себя и… можно приступать.

Они, конечно, просыпаются, но сонные, растерянные. Пока до мозга дойдет, что происходит, тело от ласк и объятий уже сомлевшее, гормоны пошли в кровь, биохимия берет свое. В этот момент они похожи на кошек: не ломают голову, как так получилось, а отдаются потоку ощущений. А утром что-нибудь придумают. Мало ли, сон эротический. Или домовой. Благо, женщины верят во всякую эзотерику. Хотя кто знает, может, сказки про домовых и возникли когда-то из-за таких, как я.

Разве что похвастаться всем этим не могу. Нельзя.

Превратиться из кота в человека на глазах какой-нибудь красотки не получится. Перемир не позволит. Правда, я думал схитрить. Если та же красотка увидит, как за дверью, к примеру, туалета спрячется кот, а выйдет человек, то ее мозг будет вынужден признать очевидное.

– Не вздумай такое вытворять, – сказал Ласт, когда я поделился с ним этой идеей.

– А что случится?

– Можешь сгореть.

– Как это?

– Исчезнуть без следа. Люди разные бывают. Некоторые настолько… твердые, их мысли как колючая проволока. Перемиру проще стереть тебя из реальности, чем бороться с попытками такого человека объяснить невозможное.

– Ну, женщины более легкомысленные, – успокоил я. Скорее себя, чем чего. – Это уж если нарвусь на пожилого профессора.

– Не рискуй, Риф.

– Согласен, не буду. Но это крайний случай, верно? Могут быть и другие исходы…

– Ну, тебя может просто вышвырнуть через перемир в другое место, как обычно бывает, женщина потеряет сознание, а когда придет в себя, подумает, что померещилось. А может ничего не случится. Она решит, что ты вор или маньяк, проник в ее квартиру и прятался в туалете. Тогда готовься уклоняться от летящей посуды и зажимать уши, будет много крика. Ну, а в самом благоприятном варианте, крайне редко, но все же… Она не удивится и не возмутится. Не станет гадать, откуда ты взялся. Просто улыбнется и предложит кофе. Такой человек создан для перемира.

– Эх, здорово встретить такую. Только не знаю, как научить ее превращаться в кошку.

– Вот именно. Покажешь ворота в рай, а ключи не дашь. Свинство! Уж лучше пусть живет в неведенье.

– Кстати, а почему мы можем творить чудеса только в облике животных? Я пробовал прыгнуть в перемир человеком, не выходит.

– Ну, кто-то умеет. Это приходит с опытом… Но в основном – да, путешествовать через перемир лучше в животном обличии. У зверя или птицы мозг проще. Ни до чего не допытывается. Принимает все как есть. Перемир таких любит. До сих пор не понимаю, как он впустил тебя с этой твоей… э-э, сверлогикой! Ты даже котом умудряешься задавать вопросы. И меня склоняешь к ответам.

Такими беседами мы с Ластом коротали время в моем новом пристанище. На той самой крыше, откуда рыжая ускользнула из лап черной кошки и смуглой азиатки в одном флаконе, а также ее чудовищной рептилии.

Найти это место я сумел далеко не сразу. В качестве маякорей использовал груду металлолома в углу и ругательное словечко на ограждении, но этого оказалось мало. Перемир кидал меня на какие-то другие верхушки, выяснилось, что под небом полным-полно крыш, где хранят строительный мусор и метят парапет неприличной лексикой. Позже вспомнил, азиатка успела поцарапать рыжую кинжалом, на бетоне должна была остаться кровь. Я добавил в череду маякорей засохшие темные кляксы, надеясь, что еще не смыло дождем. Правда, и в этом случае перемир приводил к разлитому маслу, пятнам красной эмали и прочему левому…

А затем я вспомнил кинжал! Азиатка метнула мне вслед, в раскрытую дверь пристройки, клинок вошел в стену над лестницей. Конечно, вполне могло быть, что азиатка за ним вернулась. Или нашел кто-то другой, например, электрик.

Но мне повезло.

Красивая сталь с зубцами торчала там же.

Я перепрятал трофей под какую-то ржавую железяку из кучи металла в углу крыши. Не исключено, что хозяйка вернется-таки за своим имуществом. Отдых здесь чреват повтором нашей встречи, которую могу и не пережить. Не знаю, что они с рыжей не поделили, но азиатка ненавидит ее так сильно, что готова расправиться даже с теми, кто имел с рыжей какое-то дело.

Никому нельзя доверять

– Лишняя пара глаз на хвосте не помешала бы, верно? – с деланным сочувствием произнес тот, кто меня держит. Хватка, несмотря на худобу, у него крепкая.

Мне ничего не остается, кроме как брыкаться, шипеть и разглядывать «гота» лет тридцати в расстегнутой черной жилетке из кожи на голое тело и темных джинсах. Черные волосы чуть не достают до плеч. Жидкие, но ухоженные, частые гости парикмахера. Угольного оттенка губы потрескались в ухмылке, подведенные тушью глаза взирают искоса.

– Впрочем, это бы не сильно помогло, – добавил он. Еще и голос а-ля «Depeche Mode», под стать субкультурному имиджу.

– Ему уже ничто не поможет.

В поле моего зрения вошла блондинка со стрижкой «ежик», в светлой майке и голубых джинсах, которые не пощадила причудливая мода на дырки. Встав рядом с готом, она почесывает локоть и смотрит на меня со смесью равнодушия и брезгливости.

– Он мог сбежать сам, а вместо этого дал сбежать крысе. Такому и сама Сехмет не поможет. Он безнадежен.

Оставив в покое локоть, она принялась скрести ногтями колено. Я заметил, что кожа на локтях и коленях огрубевшая. Похоже, у нее псориаз.

– Дайте мне его пощекотать! – раздался позади противный голос.

Меня развернули, и передо мной возник лысый тощий тип. Они все костлявые, но это что-то с чем-то! Камуфляжные штаны на подтяжках. Под ними голый торс, и лучше бы этот скелет в кожаном мешке был прикрыт хотя бы футболкой. А так – ходячий памятник туберкулезу. Уши торчат выразительно, как и в кошачьей форме. Самый молодой из троицы, наверное, нет и восемнадцати. И самый мерзкий. Сгорбился надо мной, улыбка тупая, как у нарика под кайфом, на щеке сверкает мой кровавый автограф из трех линий.

Нож в кулаке поклевывает острием мое брюхо.

– Боишься щекотки, а, какашка крысячья? Хе-хе…

– Полегче, Хлест! – осадил гот. – Леону эту какашку еще допрашивать.

– Да ладно, язык отрезать не буду! Так, пузо чуток разукрашу…

Острие ткнуло сильнее, и мое тело дернулось, я взвыл, зашипел. На животе вспыхнуло горячее, под общий смех жжение растворяется в чем-то щекочущем.

– И вообще, – продолжает лопоухий, – допрашивать можно и без лап… И без хвоста, хе-хе!

– Хлест, слушай, – вмешалась блондинка, – думаю, Мерлин прав, лапы и хвост могут подождать.

Скинхед простонал.

– Да Мерлин у нас вечно прав, Сабрина! Что теперь, отказывать себе в маленьких радостях?!

Блондинка перестала, наконец, чесать колено. Тут же начала карябать второе, при этом чесать другой, еще не чесаный локоть.

– Маленькие радости – это наше все! – заявила она, а потом добавила: – Зато против «разукрасить пузо» ничего не имею!

И засмеялась. Волна веселья подхватила и остальных. Кроме, разумеется, меня.

Меня захлестнула иная волна.

Я вдруг осознал, что оказался в роли той кошки, которую спас темным вечером под мостом. Вспомнил, как вез к ветеринару, вспомнил рыжую девушку, ходившую по квартире в моей клетчатой рубашке… А затем прилив тоски сменился багровым гневом. Я думал, что весь этот трэш, власть кирзового сапога, олицетворением которой был Седой с его ублюдочным сынком, остались навсегда в прошлом. Но и здесь, в новом мире, то же самое! Там ко мне домой нагрянули без приглашения верзилы с автоматами, здесь, на крыше, куда я повадился возвращаться и уже начал считать этот островок Вселенной чем-то вроде тихой гавани, очутилась какая-то шайка сфинксов-садистов…

Да когда же эта грязь оставит меня в покое?!

Когда пырнули ножом в живот снова, я взревел и забрыкался с яростью, на какую только способен. Сквозь бурю собственного рева услышал вопли и стоны извергов, а спустя несколько секунд тот, кто меня держит, брызнул в морду каким-то вонючим спреем.

Его хватка ослабла, и я упал на бетон. И тоже вдруг ослаб, в глазах помутнело.

Мне бы пустить остатки сил на бегство, но загипнотизировало страшное и одновременно вожделенное зрелище. Мучение моих мучителей.

Лопоухий придурок орет во все горло, обе ладони прижаты к лицу, где я расцарапал, когда мы были еще в кошачьих личинах, но теперь крови оттуда хлещет столько, будто полоснул не кот, а тигр. Щека в лоскуты, красное льется на плечо, забрызгало полтуловища, и самое жуткое, что три борозды от когтей… растут! Края ран переползли через подбородок, рвут мясо на шее. Лысый малолетка мечется, как загнанная овца, будто от этого можно сбежать, блеет что-то похожее на «спасите», но никому до него нет дела.

У остальных и без него хватает проблем.

Блондинка села на корточки, в истерике расчесывает колени и локти, там бляшки стали белыми, покрылись трещинами, сквозь них сочатся бордовые ручейки, и, судя по крикам блондинки и измазанным кровью ногтям, зуд стал невыносимым.

Гот и вовсе упал, перекатывается с бока на бок, пальцы обеих рук вцепились в голову. Его трясет, желваки вздулись, сквозь зубы прорывается стон. Рядом валяется флакон с гадостью, которой он брызнул мне в морду.

Сейчас им не до меня.

Пока я за пределами их внимания, перемир впустит меня, и я улизну. Но для этого надо закрыть глаза. А я чувствую, что если закрою, дрянь из флакона вырубит меня окончательно. И так еле держусь. Но выбора нет. Эти трое меня добьют, когда снова про меня вспомнят. Сейчас были бы все шансы добить их самому – обернуться человеком, взять выроненный лысым кинжал и…

Стиратель

– Тише, тише!

Леон призывает свору лысых четвероногих к порядку, но кошачья какофония, кажется, лишь набирает обороты. Не могу пошевелиться, будто внутри заржавевших рыцарских доспехов. Плащ держит намертво. Со всех сторон колют злобные реплики котов и кошек:

– Дайте нам порвать его, босс!

– Смерть ему!

– Он покалечил наших ребят!

– Он стиратель, чувствуете?! Он может стереть нас всех…

– Ты уже труп!

Тогда Леон поднял руки над головой, ладони хлопнули друг о друга. Хлопок неожиданно громкий, как выстрел из пистолета, я даже увидел, как звуковая волна упругим призрачным бубликом разбухла во все стороны, вынудив кошачьи спины напрячься.

Все тут же умолкли.

– Не суди их строго, – говорит Леон, опуская руки, – они просто тебя боятся. У них тоже аллергия на твой взгляд.

Жестом он подал сигнал кому-то из сфинксов, осадивших трон.

– Оставьте нашего дорогого гостя. Пока что. Лучше принесите сюда его… предшественника.

Парочка кошаков перепрыгнула куда-то за трон.

Я дернулся, на этот раз со всей силы, оскалившись. Но тщетно.

Леон улыбнулся.

– Видишь ли, – говорит невозмутимо, – сегодня утром произошло досадное событие. Умер мой стиратель. Превосходный был экземпляр! Три года просидел в этом кресле и, подумать только, до самого конца остался при своей твердолобости. Я регулярно бросал ему кого-нибудь из своих недоброжелателей, просто дежурная проверка, не утратил ли мой страж даймена, так сказать, порох в пороховницах. И всякий раз он их качественно сжигал.

Из-за трона вышли двое, мужчина и женщина, несут за ноги и руки, будто мешок, третьего. И, скорее всего, мертвого. Леон и кошачья ватага расступились, пропуская носильщиков. Они, как и те, кто напал на меня на крыше, похожи на каких-то неформалов. А тот, чье тело небрежно сбросили в центр решетки над пузырящимся котлом, выглядел вполне солидно. Когда-то давно… Пиджак, брюки, рубашка с галстуком, ботинки… Все рваное, в пятнах, словно не снималось несколько лет. Седые волосы, борода и усы разрослись, мужчина похож на дикаря из джунглей.

На глазах черная маска. Такую обычно надевают перед сном.

– Увы, – говорит Леон, – старость не щадит никого. Наверное, сердечный приступ…

Носильщики, зажимая носы и рты, поспешили убраться из зоны испарений. Их фигуры скрылись где-то за троном.

– Я бы тебя не привел к себе в убежище, – продолжает вожак сфинксов. – Взял бы кинжал да оставил там, на крыше, но ты на свою беду успел увидеть меня перед тем, как потерять сознание. Даже не всего меня, только лапы. А я успел ощутить твой взгляд. Как в горячую воду зашел, честное слово! Ну, решил я, тут сама судьба указывает. Стиратель, да еще такой своеобразный… Грех было пройти мимо!

– И что за хрень такая, стиратель?

– О, прости, ты же новенький! Что ж… Надеюсь, хотя бы о том, что творить чудеса перед людьми да и просто попадаться им на глаза нежелательно, ты в курсе?

– В курсе.

– И почему же так лучше не делать?

– Можно исчезнуть.

– Переместиться, – уточнил Леон. – Случайно. В принципе, ничего страшного, если суметь вовремя собраться. Но засада в том, что бывают люди, от взгляда которых можно исчезнуть навсегда. Сгореть. В одно мгновение. Такие люди, стиратели, настольно не переваривают все, что за гранью их понимания, и при этом настолько убежденные скептики, что перемиру проще отменить все необъяснимое в зоне их внимания. Отменить самым радикальным способом.

– Да, слышал о таких… Хочешь сказать, я один из них?

Леон пожал плечами.

– Конечно, никто не знает, что чувствуют те, кто сгорают от взгляда стирателя. С того света, если он есть, никто не возвращался, чтобы поведать. Но приближение опасности можно почуять за миг до. Как и в случае с обычными людьми. Знаешь про… чувство ветра?

Я сначала не понял, о чем он, но потом вспомнил:

– Да, меня как-то раз швырнуло в перемир из торгового центра. Охранник увидел по камерам. За секунду до этого налетел ветер.

– А в случае со стирателем – не ветер. Кое-что иное…

– Жжение? – предположил я.

Леон щелкнул пальцами, улыбка до ушей.

– Бинго!

– Тогда почему я до сих пор не спалил тебя и всю твою шайку?

– Потому что ты уже один из нас!.. Ну, не из нашей, как ты выразился, шайки, конечно. Один из перемирцев. Знаешь про перемир и даймены, знаешь, что это не выдумки. Тебе объяснили, как тут все устроено, и ты принял это своим… э-э-э, непригодным для таких вещей мозгом. Парадокс! Стиратель, которого принял перемир! Тебя привели. Можно сказать, впихнули, я уверен. Сам бы ты не смог. Таких, как ты, перемир и близко не подпускает.

Леон посмотрел на свои ладони.

– Я и сейчас чувствую, как твоя природа стирателя пытается сжечь всех нас. Руки горят, будто держу их рядом с огнем. И лицо тоже, и все остальное… Хотел бы я знать, у кого хватило могущества привести в перемир стирателя… и не сгореть по пути.