Кто Я?

Кто я? Бог? Может дьявол? Хотя по возможностям они одинаковые, только цели разные. Первый делает нас добрыми и гармоничными, другой превращает нас в злых и жадных. Или это мы сами себя такими делаем, только переложить не на кого? Я себя не отношу ни к одному из них. Живу для себя, всего по чуть-чуть. Впрочем, как и у других людей, но с одной большой разницей: я ближе к всемогущим… Родился я в деревне под названием Сидозеро простым крестьянином в 1890 году. При рождении нарекли меня Андрейкой. На тот момент я был первым и единственным ребёнком у своих родителей отца Алексея и мамы Ульяны Волковых. Жили мы у отца моего папы, деда Захара. Бабушку я не застал, она сильно захворала и померла ещё до моего рождения. Родители вдвоём работали на семейство купцов Андреевых, которые занимались продажей всяких ленточек и украшений в Петербурге. Меня же постоянно оставляли на деда Захара. Сорванцом я был ещё тем, поэтому увидеть меня, бегущего по деревне от деда Захара с хворостиной в руках, было не редким случаем. Еды нам хватало, на огороде всего росло предостаточно. В стойле стояла своя корова, в загоне пару хрюшек, ну и как же без курочек. Двор охранял большой лохматый чёрный пёс Буян. Все животные в деревне почему-то меня боялись. Собаки переставали лаять на меня, когда я подходил к ним поближе и старались держаться от меня подальше, и лишь наш пёс Буян уважал и не боялся. Походил, виляя хвостом, и лез своим языком ко мне в лицо. Был у меня в деревне и друг, соседский мальчишка – Семён, моего возраста, весь рыжий и в конопушках. Мой пёс его, слабо говоря, недолюбливал и когда он приходил за мной, то просто ждал меня под лай пса за воротами. Жил он в большой семье: два старших брата, которые над ним постоянно издевались и перекладывали свою работу на него и три сестры. Ну, не будешь же с девчонками в их самосвязанных кукол играть? Мы вдвоём любили уходить подальше от деревни, на озеро и просто посидеть или половить на удочки рыбу. Такая простая деревенская жизнь. Впервые я обнаружил свои возможности, когда мне стукнуло восемь лет. В то утро родителей как обычно не было дома, а я не покормил куриц. За что по моей спине прошлась хворостина деда. Дед любил поваляться на печке, и пока он ходил по огороду, я решил ему отомстить. Из-под несушки достал яйцо и положил на лежанку под тряпицу, а сам вышел во двор и огляделся. Буян обошёл меня вокруг, обернув мои ноги своей верёвкой, и принялся меня лизать. Я и не заметил, как в дом зашёл дед и только по его крику понял, что месть удалась.

– Ах ты, паршивец! Ну-ка, поди сюда! – на крыльце дома появился дед с размазанным яйцом на весь бок.

Мои ноги, опутанные верёвкой, подкосились и я упал. Пёс закрыл меня от деда своим большим туловищем, но дед направился именно ко мне. На мгновение мне захотелось стать Семёном, и я зажмурился с этим желанием. Дед подошёл ко мне:

– Сёмка! Ты чего тут развалился? Моего сорванца не видел?

Я открыл глаза. Дед Захар распутывал мои ноги от верёвки Буяна.

– Нет, деда, не видел. – настороженно произнёс я не своим голосом.

Дед Захар взял свою любимую хворостину и, глядя на меня, произнёс:

– Ты, я смотрю, с Буяном подружился?

– Так сколько уже можно лаяться-то? – уже посмелее, произнёс я.

Дед улыбнулся и пошёл за ворота. Буян снова начал лезть ко мне. Я оглядел себя: одежда как у Семёна, на левой руке кривой мизинец, тоже как у него. Руки в конопушках. Я подскочил и подошёл к окну и через стекло начал разглядывать своё отражения. Я выглядел как Сёмка! Один в один! Как такое возможно? Может в меня вселились бесы? Я снова подумал про своё тело и, открыв глаза, обнаружил что я – это снова я. Такое никому нельзя говорить, а то глядишь, монахам отдадут на съедение. Секреты не вечны, если об этом знают больше одного человека, даже Семёну в дальнейшем я этого не сказал. А дед Захар в это время продолжал идти по деревне и оглядываться. Навстречу ему попался уже настоящий Семён:

– Дед Захар, Андрейка дома?

– Ты это спрашиваешь или мне говоришь? – задал встречный вопрос дед.

Семён замялся на месте, не понимая сути. А дед продолжил:

– Ты что ли улицами меня оббежал? Быстро бегаешь. Как же это тебя Буян отпустил? Пойду дальше своего сорванца искать. Увидишь Андрея, скажи, чтобы меня дома ждал. И пусть не боится, не трону. – с этими словами дед Захар откинул ветку в сторону и направился к строящейся церкви. Семён продолжал стоять на месте и переваривать сказанное.

В этот вечер и в правду дед меня не тронул. За ужином у нас завязался разговор за жизнь.

– Ты уже большой, Андрей. И я не вечный, восьмой десяток никак идёт. Тяжко мне одному хозяйство тянуть и ты всё никак в толк не возьмёшь, что мы семья, мы на одной стороне, должны друг другу помогать. Вон батька твой с мамкой хоть и небольшие, но деньги зарабатывают. Стало быть, ты ко мне в помощь. Сколько я продюжу, только одному богу известно, но то, что я всегда стараюсь для вас, моих родимых, бог знает. Я перед ним чист. Слава богу, у нас церковь своя достраивается, через неделю освящать её епископ Назарий приедет. Дай бог здоровья купцу нашему Александру Семёновичу за дела его благодатные.

Я сидел и осмыслял всё им сказанное. А ведь и правда он о нас печётся, старается. Мы одна семья. Только одно меня беспокоило:

– Деда. Я боюсь в церковь идти. Можно я не пойду?

– Да с чего её тебе бояться? Аль ты грешник? Бог создал нас по своему образу и подобию. Все мы немного грешны. Для того нам и церковь, чтобы разговаривать с богом. Он милостив, он всё простит.

– А вдруг он меня покарает?

Дед усмехнулся так, что слеза покатилась по щеке:

– За яйцо по мне размазанное? Или за кур голодных? Так то ли грех?

Возможно, он и прав и мне нечего бояться. Со следующего дня я без всяких просьб сам стал заботиться о скотине и птице, а ещё спрашивал деда Захара, чем ему помочь на огороде.

13 июня 1899 года в нашу деревню на открытие церкви Елисея Пророка приехал епископ Олонецкий и Петрозаводский Назарий и сопровождал его купец молодой наш Андреев Александр Семёнович. Вся округа собралась на открытие церкви. В этот памятный день приехали и мои родители. Может я и не замечал или не хотел замечать, но у мамы был довольно большой живот. И отец наговаривал:

– Дай бог, ещё один помощник будет.

Народ после открытия стал заходить и выходить из церкви, нахваливая красоту и убранство церкви. Зашёл дед, зашли родители, а я всё стоял перед ней и не решался заходить. В какой-то момент я уловил взгляд деда изнутри здания на меня и, решив «будь что будет» перекрестился перед входом и вошёл. Со мной ничего такого не произошло, но дрожание прошло сразу. Дед подошёл поближе:

– Ну, Андрейка, не покарали? За яйца и кур не наказывают. Живи праведно, не делай зла и тогда тебе не совестно будет в церковь заходить.

Вскоре у маменьки родился помощник. Ха! Маруськой назвали. Не ждал отец, что девочка будет. Но когда деревенская повитуха дала её ему в руки, тот расцвёл. Я и так у родителей был не на первом плане, то теперь меня отодвинули на задворки. Лишь дед Захар всегда меня хвалил и поддерживал во всём. Через месяц родители с Маруськой уехали в Петербург. Навсегда уехали! А я остался с дедом. Меня для них как будто не существовало. Только оставили немного денег. Дед сразу их запрятал подальше:

– У нас пока всё есть. Глядишь, когда-нибудь пригодятся.

После отъезда родителей дед всегда был рядом. Он видел, как мне было плохо и обидно, и всегда поддерживал своеобразно:

– Андрейка, что слюни распустил? Ты думаешь, они одного тебя бросили? Я хоть и старый, но тоже считаюсь. Они и меня на старости лет бросили. Не боись, прорвёмся. – а затем прижимал к себе и тоже пускал слезу.

Шли годы. Сначала я возненавидел своих родителей. Потом эта обида прошла, и появилось полное к ним безразличие. Дед Захар сильно сдал. Стал еле ходить, шоркая о землю ногами. Хозяйство полностью легло на мои плечи. И я не жаловался. Может потому, что жаловаться было некому, или дед так закалил мою волю. Спасибо ему. Самостоятельно научился контролировать свои перевоплощения в других людей и что самое главное, без ограничений. Мог стать ребёнком лет пяти-шести, мог прикинуться бабушкой. Спокойно войти в любой дом под видом своего. Поговорить, покушать, выведать секреты.

В свои шестнадцать лет я не мог позволить себе выделить время на девушек. Дед Захар лишился разума, ходил по дому, как приведение и творил всякие глупости. Нужен был глаз да глаз. Местные бабки говорили мне:

– Пора бы ему на лубок.

Но разве бы я смог так поступить с ним. Он взрастил меня, кормил, воспитал. Да, я был безграмотный, но такими были все вокруг меня, не я один.

В один день, после того, как я подоил нашу корову, я занёс молочка попить деду. Он сидел на полу возле печки и держался за сердце. Аккуратно поставив молоко на стол, я подбежал к нему:

– Деда! Ты чего это?

Он взглянул на меня:

– Видимо пора мне к бабке моей. Заждалась…

– Брось! Не пора? А как же я? И ты меня бросишь?

Его взгляд стал осмысленным:

– Ну, ты сам подумай, Андрейка. Я таким хулиганом стал в последнее время…

Я прервал его:

– Как и я когда-то. Ты же меня терпел.

– Не перебивай деда. А то сейчас возьму хворостину и отхожу тебя.

У меня из глаз добровольно потекли слёзы:

– Давай, напомни мне детство. – и сам подал ему прутик.

Дед Захар взял его, но рука опустилась, глаза замерли, дыхание пропало.

Меня охватил страх одиночества. Я схватил обеими руками за его плачи:

– Деда!

По рукам от тела прокатились разряды электричества до плеч Захара. Деда передёрнуло, он сделал глубокий вдох и приоткрыл один глаз:

– Андрейка! Чего спать мешаешь!

– Да ты спи деда, спи. Только дай я тебе помогу на печку влезть, не на полу же спать.

Слёзы утраты сменили слёзы радости. Я помог ему влезть на печку, и вскоре оттуда послышалось сопение уснувшего деда. По всему телу чувствовалась сильная слабость. Я вышел во двор и взглянул вверх, в это безграничное небо. Так кто же я? Немая тишина в ответ, пение птиц, чавканье в корыте свиней. Старый Буян лежал на земле и настороженно наблюдал за мною. Я направился к нему, чтобы погладить, но он поднялся с земли и с опаской начал отходить.

– Буян! Это же я.

Пёс остановился, остановился и я. Что со мной не так? Если во мне есть бесы, то в церковь я не смогу войти. Что-нибудь, да случится. И я как ужаленный понёсся в церковь. На удивление, внутри неё со мной ничего не произошло, что и успокоило меня. Я даже обрызгал себя святой водой. Тоже ничего… Немного постояв, я зажёг свечки за здравие деда возле иконы Пантелеймону и Богоматери.

Во дворе дома приветливо, виляя хвостом, меня встречал Буян. Теперь он меня не опасался. Что это были за молнии в моих руках, кто наделил меня такой силой. В доме дед Захар сидел за столом и пил молоко. Его взгляд выглядел вполне здоровым:

– Андрейка, сегодня молоко какое-то особенно вкусное. Почти всё выпил уже, не хочешь?

Я попробовал. Молоко, как молоко – такое, как обычно.

– Как ты себя чувствуешь дедуль?

– Как будто лет на сорок помолодел. Выспался чтоль?

– Вот и хорошо.

– Бабка мне моя сегодня приснилась. Плачет, говорит, соскучилась по мне. Когда, мол, уже ко мне приедешь? А я плачу… Говорю, скоро уже. Тоже по ней скучаю. А тут ты меня бес разбудил. Не успел наглядеться на свою родимую.

– Какая она была? Бабуля. Я даже её имени не помню.

– Сестрёнку твою в честь неё назвали. Маруська была. Хорошая была, работящая. Красавица. Всем мужикам в деревне на зависть. Никогда с ней не ругался. Жили, душа в душу. А когда померла, долго не мог прийти в себя… Пока ты не родился.

– А… Вот ты в ком отдушину увидел. У меня до сих пор полосы от твоей хворостины остались. Могу показать.

– Прости меня за всё внучок, дурака старого, но и ты не подарком то был.

И мы вместе посмеялись от души. Ночь была безветренной. На небе ни облачка. Звёзды сами молили: «Посмотри на нас». За день столько случилось, отдохнуть бы, но мне не спалось. Я сидел во дворе и пялился на эти звёзды. Совсем не хотелось заходить в дом. Зашёл в дом я только утром, когда начал орать наш петух. На печке, отвернувшись к стене, спокойно лежал дед.

– Дед, вставай. – потолкал его я: Утро настало.

Но он не пошевелился. Я толкнул его ещё раз:

– Дед?

И в этот раз он не ответил. Я запрыгнул на печь. Нет движений, не слышно дыхания.

– Деда! Да что ж это?

Я попытался вспомнить, что я делал, чтобы получились молнии в руках. Но как бы я не старался, у меня ничего не получилось. И я, расплакавшись, уткнулся в его фуфайку. Мёртвых уже не вернуть. Оставалось только похоронить, как положено. Тут и пригодились когда-то оставленные родителями деньги. Соседи добрые помогли. Сообща сделали гроб. Иерей отпел, как полагается по православному. Похоронили. Помянули. Ещё два года я тянул на себе хозяйство. Сдох от старости мой любимый пёс Буян. От родителей ни разу не пришла весточка, как они там поживают. И я решил сам перебраться в Петербург. Где продал, где отдал свою животину соседям. Собрал свои вещи с пожитками и тронулся в путь. Я и понятия не имел, где искать своих родителей. А нужны ли они мне? А я им? Добравшись до Петербурга и потратив почти все оставшиеся деньги, мне ничего другого не оставалось, как проситься куда-нибудь на работу. Так я и устроился на работу подмастерьем к сапожнику. Работал практически за еду. Однажды я даже встретил свою мать на рынке, когда относил заказ.

Я быстренько перевоплотился в девушку и прошёл мимо неё. Рядом с нею сидела и играла в куколку девочка лет десяти, моя сестрёнка Маруся. Отца не было рядом. Но подходить к ней мне не хотелось. И всё же я подошёл. Мне хотелось, чтобы они знали, что деда Захара уже нет в живых. Я подошёл к лотку с товаром и не знал, как мне начать разговор. Но разговор начала моя мать:

– Здравствуй красавица. Желаешь что-нибудь купить?

– Нет. – начал я: Мне показалось, что я Вас знаю. Я не могла Вас видеть в Сидозере?

Мама стала присматриваться ко мне, но видела всего лишь незнакомую девушку:

– Да, мы оттуда. Только тебя я не узнаю.

– Очень давно я Вас видела у деда Захара.

– Как он там? Небось, стар очень стал?

– Да помер он. Два года уж как.

– А Андрейка как там? – заволновалась она.

– Не знаю, дом давно как пустой стоит. – сказал я и поторопился уйти.

Мама поспешила выйти из-за прилавка и проводила меня взглядом. Я отнёс свой заказ и вернулся в мастерскую. Теперь я знал, где могу встретить свою маму. Но простить за то, что она меня бросила – никогда. Всякий раз, когда я проходил мимо неё, я менял свой вид и замедлял шаг. То мальчишкой, то бабулькой, то мужчиной, только неизменным оставался мой взгляд на неё и сестрёнку. И она это чувствовала каждый раз. Однажды она меня остановила, когда я выглядел бабушкой:

– Извините, мне кажется, я Вас знаю, только не знаю откуда. Этот взгляд я вижу очень часто. Мне кажется, Вы меня знаете? Вы хотите мне что-то сказать?

Я опустил глаза, пробурчал что-то невнятное и поспешил удалиться. Разочарованная она осталась стоять на месте:

–По-моему я уже схожу с ума…

Я решил больше не ходить на рынок, не бередить душевные раны ни себе, ни ей.

Незаметно подкрался 1915 год. Мне стукнуло двадцать пять лет. Сапожника снабжали материалами и заказами для изготовления обуви солдатам. Первая мировая война уже шла полным ходом. Чтобы меня не забрали в армию, я то и дело прикидывался бабушкой. Как-то находясь рядом и, обернувшись бабушкой, я заглянул на рынок. За прилавком, где обычно стояла мать, теперь стояла уже подросшая девушка. Я подошёл к ней и заговорил:

– Привет девица. Тебя ведь Марусей звать?

– Да, бабушка.

– А где твоя мать, давно тут не была.

– Прошлой зимою от холеры померла.

– Эко беда какая… А отец где?

– В армию забрали.

– И как же ты теперь? Одна?

– На купца Андреева Александра Семёновича работаю, он мне и кров даёт, и кормит.

– Родни-то никого не осталось поблизости?

– Маменька рассказывала, что есть брат старший. Но потерялся он давным-давно. Наверное, сгинул уже, раз нет от него вестей.

Меня это даже немного разозлило:

– А тебе маменька не говорила, что это они его бросили?

– А Вам-то это откуда знать?

– Так я ведь сама из Сидозера. И Андрейку вашего знала и деда Захара. Через две недели будет ровно девять лет, как твоего деда Захара не стало. Андрейка там точно будет на могиле. Могу проводить показать.

– Да, конечно. Маменька очень хотела его перед смертью увидеть. И мне тоже хочется.

– Тогда я за тобой через десять дней зайду, да в дорогу.

– Я буду ждать. А как Вас зовут?

– Я, как и ты, тоже Маруська.

– Хорошо баба Маруся, до встречи.

Я был в предвкушении, что наконец-то кровиночка будет рядом. Ладно, родители… Она то ведь ни в чём не виновата передо мною. И я смогу быть для неё опорой.

Вечером, после того, как я доставил заказ на офицерскую улицу, решил пройтись по Английском саду. Только для приличия придумал себе хорошие сапоги, лёгкое пальто и фуражку. Не в своём же тряпье на люди показываться. Там, сидящую на лавочке и читающую книгу я встретил её. Она была прекрасна и я не смог оторвать своего взгляда от этого прекрасного создания. Небольшая чёрная шляпка аккуратно сидела на её голове, прикрывая уложенные волосы. Из-под причёски красовались золотые серёжки в виде ракушки с сапфиром в середине. У сапожника, у которого я работал, были изысканные манеры. Именно у него я научился немного грамоте, манере общения, умению вести себя в обществе и с дамами.

– Добрый вечер. – начал я: сегодня прекрасная погода, а Вы ей даже не наслаждаетесь.

– И Вам добрый вечер. – оторвала свой взгляд, закрыв книгу и осмотрела меня всего девушка: Я тут каждый день ей наслаждаюсь. А вы?

– А я тут впервые. Позвольте представиться – Андрей Алексеевич… Андреев…

– солгал я.

– Купцы Андреевы Вам не родственниками приходятся?

Из всех Андреевых я знал только одного, кто построил в Сидозеро церковь:

– Александр Семёнович мой дядюшка.

– А что ж вы не у своего дядюшки на балу? Мой папенька с маменькой туда уехал. Абатуров Евграф Фёдорович и Наталья Андреевна. Вы с ними знакомы?

– Нет, не имел чести быть представленным. Но вы ведь тоже не там. – улыбчиво подметил я.

– Я не могу сказать, что рада присутствовать на подобных вечерах.

Я обрадовался:

– Так и я сказал дяде, что плохо себя чувствую.

Наши взгляды пересеклись, и девушка сразу потупила взгляд и опустила глаза. Я понимал, что смотреть так, как это делал я, просто неприлично. Поэтому с трудом себя превозмог, выпрямился:

– Могу я узнать Ваше имя?

– Елизавета Евграфовна.

– Елизавета Евграфовна, простите меня ради бога за мою бестактность.

Лиза подняла глаза на меня:

– Простите, но мне нужно идти домой.

– Я могу Вас проводить? На улице стемнело.