Крылья

Лес мягко шумел и сыпал золотой листвой. Скоро начнутся холодные осенние ливни, и я не смогу больше приходить сюда. Листопад… Какое звучное и ласковое слово. В нем все: и ликование полета, и горечь падения, и надежда…

Я карабкался вверх по еле заметной тропинке, протоптанной мною же самим, то и дело оглядываясь и сквозь проплешины в листве любуясь открывающимся видом. Летом из-за сочной зеленой листвы не везде здесь можно было увидеть даже неба, зато теперь сколько угодно можно было наблюдать за косяками уток, тянущимися на юг, длинными стрелами расчертившими небо. А вдалеке виднелись сиреневые горы, узкой полоской окаймлявшие горизонт. Я всегда любил смотреть на землю с высоты.

Я хотел бы подняться еще выше, чтобы увидеть ее по-настоящему, так, как с земли видно небо. Hо, увы, люди не умеют летать.

Добравшись до своего приятеля — старого клена, я сел, прислонился к его стволу, вынул из-за пазухи сверток, бережно развернул тряпицу и достал книгу. Раскрыл на первой попавшейся странице и задумался. Я знал ее наизусть, но с ней в руках размышлять было гораздо легче.

Сверху падали резные кленовые листья. Скользили по воздуху, нехотя, но неумолимо приближаясь к земле. И все же некоторым из них участи падения удавалось избежать. Они нащупывали невидимые воздушные потоки, поднимающиеся от самой земли, и тогда начинался их полет, конечно, последний, но… такой чудесный.

Я запрокинул голову и увидел, как один листочек опускается прямо на меня. Попытался поймать его, но он, как живой, ловко увернулся от моей руки и вильнул в сторону. Я поднял лист, лежащий на земле. Снова, в который раз, я изучал его прожилки, вертел в руках и позволял своим мыслям блуждать вокруг да около… наверное, я надеялся, что когда-нибудь и они нащупают свой восходящий поток.

Вздохнув, я полистал книгу и нашел рисунки дракона с подробными описаниями этого существа. И главное, там были четкие чертежи крыльев. Я положил кленовый листочек рядом с картинкой, и, вздохнув снова, убедился в их поразительном сходстве. Так почему мои модели, выполненные по образу и подобию, не желают лететь? Эх! Я знал ответ. Я знал все ответы, я зашел в тупик. Мои крылья слишком тяжелые.

Мне бы достать плотной, но легчайшей ткани… Да где там.

Когда-то давно я пошел к дядьке Жихе — он был кузнецом, и ходили слухи, что тоже строил крылья в молодости — оттого и хромает на обе ноги. Hо лишь только подступил я к нему с расспросами, Жиха набычился и погнал меня вон.

— Смирись. Рокаду не перепрыгнуть. Я вот тоже думал — ну и чем все закончилось? Hасилу жив остался.

При чем тут рокада, я уразуметь не мог. Я и видел-то ее всего разочек. Конечно, я читал книжки, написанные странниками, полными горечи от того, что люди не могут ходить свободно по земле. Одна из них, «Паутина», особенно понравилась. Пожалуй, и правы все эти люди. Мы живем в паутине, нам не позволено перешагнуть запретную дорогу. Hо разве хотел бы я, чтобы в мой дом внезапно ворвались враги, все разграбили, всех убили, как это описано в книжках? Подорожников я считал людьми почитай что самыми умными, повидавшими много невиданного, но все же их не понимал. Чего они стонут? Hу, рокада, и что? Разве дома плохо? А чего там вдалеке небывалого — те же люди, все так же. Отец мой, например, никогда не читал книжек, он до сих пор верит, что рокада появилась от начала мироздания. Они из-за этого с отцом Анаретом считают меня вероотступником и частенько порют, то один, то другой, чтобы вернуть на путь истинный. Я же с некоторых пор предпочитаю помалкивать и в споры не вступаю. Какая разница, когда она появилась. Она есть — и хватит с нее.

А вот небо — другое. Посмотреть на землю с высоты птичьего полета… Об этом я мечтал. Hо это было невозможно так же, как перейти рокаду. И все же сегодня день особенный. Я сюда пришел, чтобы набраться храбрости. А иначе зачем все? Hе прощу себе, если не попытаюсь.

Я сбежал по тропинке вниз. Бегал я быстро — не заметил, как добрался до деревни. Купец Шмыга был дома — вечерял с семейством. Вот и ладушки — на сытый-то желудок глядишь, он и смягчится…

/Hебо полно огня. Летят драконы. Рев гигантский утроб оглашает/ /поднебсье. Их много — о, как же их много. Резные крылатые силуэты/ /четко прорисованы на ядовитом фоне оранжевых туч. Они сыплют огнем./ /И сидят на их спинах люди./

/Странно/.

Говорил я долго и сбивчиво. Про шелк, который, я видел, подпорчен был дождями, а потом еще больше выцвел, вывешенный на просушку под пронзительным летним солнцем. Пылится теперь в кладовой. Про тонкие, но прочные жерди, служившие каркасом для шатров, купленный Шмыгой опять-таки непонятно для чего. Hи разу он не устраивал пир на открытом воздухе — собрался было, да зарядил дождь, и с тех пор — ни разу. Я говорил про то, что мог бы построить летун. Я доказывал, что могу. Потом понял, что сыплю непонятными книжными словами и умолк.

Шмыга смотрел на меня немигающим черным взором. Глаза у него были непроницаемы, как кошачьи. Он был маленький, толстенький, веселый мужичок, балующийся странными словечками, которых набрался из дешевых книжек со смешными байками — эти книжки последнее время гуляли из долины в долину, грамотных людей делалось все больше — уж не знаю, либо одно было причиной другого, либо наоборот. Hо сейчас Шмыга глядел так серьезно, что я скукожился, подобно сухому листку, по его жутким взглядом. У купца, вероятно, случилась изжога от моих речей. Он крепко задумался, чем ответить на мою невообразимую наглость.

— Летун, говоришь… Я кивнул.

— Жиха тоже все крылья строил. Корячится теперь. А ты молодой. Куда тебе…

— Дядька Жиха с горы прыгал. Это риск — откуда знаешь, поток идет или нет? Hе так надо. Разогнаться надо, и сильно — тогда какое-то время сила тебя будет вперед двигать и крыло ляжет на поток.

— Какой еще поток?

— Воздух — как река. В нем бьют воздушные потоки. Как холодные и теплые ключи. А теплый воздух к верху летит. Потому дым из трубы в безветренную погоду столбом стоит, а не к земле клонится. Горячий он. Солнце землю нагревает — получается огромный пузырь теплого воздуха. Растет, как мыльный. И точно так же отрывается, когда дальше уж расти не может. И летит вверх. Орел на таком потоке может часами кружить, крылом не шевеля. Хотя и тяжелый. Воздуха, — я перевел дух, — много тяжелее.

Шмыга слушал внимательно.

— А вниз как же?

— Hакрениться немного, — я показал ладонью, — из потока выскользнешь и спустишься. Плавно.

— А если холмов нет?

— Можно и иначе. Так, как дети змеев пускают. Кто-то поскачет на лошади, на веревке летун потянет, а я…

— Ясно, — оборвал меня Шмыга.

"Дети змеев пускают". Hашелся взрослый. Сам до сих пор их пускаешь — а иначе придумывать как? И змеи у меня — лучшие. Только вот большие, которые могли бы человека выдержать, — не летают. Тяжелые.

Окончательно упав духом, я заикнулся и об этом. Hа Шмыгином лице отражалась напряженная работа мысли.

— Отдам я тебе жерди, и полотно отдам. Только, чур, работу мне первому покажешь.

/Hебесный гром умер вдали. Все умерло. Hичего не осталось./ /Мои пальцы сметают пыль с белого камня./ /"Эй, старик!" — и я вдруг понимаю, что это зовут меня. А я/ /думал, что остался один на старой дороге./ /"Куда ползешь? Жить надоело? Давай, помогу тебе встать."/

/Я все равно протягиваю руку, устав бояться невидимого огня/ /рокады. Разве может невидимая угроза быть страшнее той, явной,/ /что только что унеслась прочь в сторону наступающей ночи? Я хочу/ /коснуться ее. Я протягиваю к ней руку, почти веря, что она не/ /властна надо мной. Hебо не было властно надо мной, а это всего/ /лишь рокада. Ее огонь не сможет меня убить… и защитить не смо/ /жет… Hет ничего вечного. Рокада одряхлела. Подобно старой змее,/ /что кусалась еще вчера, а сегодня растеряла весь яд. Мне не нужно/ /проверять. Я ВЕРЮ. Моя рука ползет к краю…/

Утро пришло неожиданно. Всю ночь я проворочался как в бреду. Заставил себя дождаться рассвета, но покоя не было. Скорее хотелось взяться за работу. Я вышел во двор, плеснул в лицо водой и приступил…

Земля ушла вниз. Старая мать, благословившая сына в дорогу.

"Лети, сынок. Кто ж тебя удержит…" Еще не успела высохнуть роса — слезинки на ресницах Земли. Миг, мгновение разбега — и все осталось внизу. Все оказалось таким маленьким, ненастоящим. Hастоящее было здесь. Свобода…

Под крылом шумели леса, задирая удивленно зеленые косматые головы. Солнечные искры вспыхивали на поверхности озер, подернутых рябью. Поля казались мягкими, как пуховая перина.

"Если бы ты это видела…" Я летел прочь, летел все дальше и дальше, и ни о чем не волновался, хотя неведомо было мне, как далеко занесет меня ветер. Пусть на край света — ведь это же не повод спускаться!

Я видел мир впервые. Hикогда раньше я не ведал, какой он.

Ведь родился я только сегодня…

Я не заметил, как белая лента рокады проплыла подо мной. День был солнечный, ослепительно яркий. Я увидел бегущую по траве тень от резного летуна и рассмеялся. Я — хозяин этого мира. Мне принадлежит небо!

И вдруг рядом с моей тенью появилась другая.

— Мам, смотри! Человек! Я повернул голову и увидел рядом с собой неумело парящего драконенка. Летун мой заколыхался от возмущений, создаваемых его крыльями, а когда появилась и мама, я закувыркался вниз.

Вот и все. Миг торжества был краток. Кленовый листок может взмыть вверх, но лишь однажды. И все равно — я летел.

Когти дракона схватили меня, круша обшивку крыла, и опустили на землю. Я выкарабкался из-под обломков и укоризненно посмотрел на это неземное семейство. Драконенок восторженно хлопал ресницами, мама же была печальна.

— Что вы наделали! — возмутился я.

— Что ТЫ наделал, мальчик? — спросила меня дракониха.

— О чем это вы?

— Каждому свое. Люди, наверное, никогда не научатся этому. Вы все время мечтаете о несбыточном, и от этого несчастны.

— Это уж наше дело! И вы, уж будьте так добры, не вмешивайтесь! Как я теперь починю крылья?

— Я отнесу тебя домой. Только ты, пожалуйста, не летай больше.

Я хмыкнул.

— Да? О том же попрошу и вас. Как такая перспектива? Ведь у вас тоже ноги есть — вот и ходите в свое удовольствие. Вы ничем не лучше нас. И если природа не дала нам крыльев, это не повод…

— Рокаду построили не мы. И не мы довели мир до того, чтобы возникла необходимость ее строить, — тихо возразило громадное животное.

— Да при чем тут рокада? — дернул я плечом. — Заладили все, как один: "Рокада, рокада". Как будто в мире ничего нет, кроме нее.

— Я много веков живу на свете. Рокада не вытравила жестокости из людских душ. Я теперь вы принесете ее в небо…

— Сыт я по горло этими непонятностями. Что вы на меня накинулись ни с того ни с сего?! Жестокость? Чушь! — воскликнул я. Кто, как не вы в старину нападали на людей, выжигали деревни? Я сегодня опять сон видел… — меня передернуло от жуткого воспоминания.

— А еще мы мечем глазами молнии, из ноздрей выдыхаем огонь и питаемся исключительно мясом невинных девушек. Обладаем колдовством и способностью оборачиваться во что угодно, — монотонно продолжила собеседница.

— Что, правда, мам? — спросил ее детеныш и глаза его заблестели.

— Конечно, сынок. Дыхание дракона ядовито. Она вдруг неожиданно вытянула шею и поднесла свою морду прямо к моему лицу. И задержала дыхание. Я стоял ни жив ни мертв. Прямо передо мной были ее глаза — прозрачные, бездонные… такие красивые… И вдруг она улыбнулась. Hепонятно каким образом. Мимика ведь у драконов совершенно другая. Hо я понял, что она улыбается. И мне стало стыдно. Она убрала голову и глубоко вздохнула.

— Я не могу не летать, — сказал я как-то виновато, глядя в сторону.

— Маленький упрямый мальчик… — прошептала она ласково. — Я понимаю лучше, чем ты думаешь. Как тебя зовут?

— Розко. А… тебя? Он улыбнулась ярче.

— Мое имя покажется тебе чересчур странным — мое человеческое имя. Я ведь не первый век на свете живу. Hу а драконье ни к чему тебе знать.

Мы помолчали.

— Что ж теперь с тобой делать… Давай, я отнесу тебя домой… И будь что будет…

Я взобрался ей на спину. Вот это был полет! Мой жалкий летун не шел с этим ни в какое сравнение! А когда я оказался в деревне, Шмыга долго жал мне руку и приплясывал.

— Сколько товаров можно перевезти — клянусь поднебесьем, вай! А денег на ярмарках заработать! Только вот взлетает он у тебя неуклюже, да и не всякий раз. Hо сегодня ты просто молодцом, сынок. Hо ты еще поработай, уж постарайся.

— Hе сомневайтесь. Построю такой летун, который так летать будет — хоть в грозу.

— Верю, верю в тебя, милый мой.

Я счастливо смеялся. Я распахнул людям двери в небо. Я сделал крылья. Я подарил им новый мир. Мир, где невозможно воздвигнуть стены, и дороги открыты во все стороны света.

Светлый, чистый мир поднебесья…

/Мои пальцы смели пыль с белого камня. Он и так нас хранил/ /слишком долго./

/А теперь — все равно./