Кровавый финал

Как мотылек на пламя, Белачек проехал двести миль, чтобы повидать старую женщину.

И это в пургу. Он едва успел — из-за неё дорожная полиция закрыла все дороги. Белые заносы были уже футовой величины, и еще один фут прибывал. Для Белачека всё это не имело значения: ради дела он пополз бы голым по осколкам стекла и бритвенным лезвиям. Оно того стоило. И самым лучшим было то, что в этой давно уже перенасыщенной области никто ещё не заполучил рассказ этой старухи. Она уже была в годах. Возможно, это был последний шанс для всех.

Белачек был писателем. Автором документальных детективов. Его специальностью были серийные и массовые убийцы. Насильники, каннибалы, вампиры, садисты, душители, расчленители — да, мрачно и ужасно, но это был его хлеб с маслом. Предмет его изучения — монстры среди нас — некоторых отвращал, но Белачек оправдывался, рассказывая критикам, что изучая их, монстров, он гораздо лучше понимает всё остальное. Человек по своей природе убийца. Современные тенденции в насилии и социопатии лишь подтверждают это. Кроме того, черт возьми, деньги, которые приносили его книги, никому не вредили.

Нисколечко, мать его, не вредили.

Её история не была рассказана… и именно поэтому старуха так важна… по крайней мере, это была одна из причин. И в самом деле, сколько книг об Эде Гейне, Джефри Даммере и Генри Ли Лукасе сможет проглотить публика? Новый убийца, новый список преступлений — вот что, в итоге, жаждут издатели.

Белачек донесет это до читателя в целости и сохранности.

Снежные завалы были выше кабин пикапов. На кончиках автомобильных антенн — оранжевые пенопластовые шарики, чтобы вы могли видеть, как машины выезжают из-за угла. А снегопад не прекращался; мело и вьюжило, взбивая белые одеяла поперек дороги. Через несколько таких часов, всё заметет снегом и наступит ночь.

Белачек решил, что к тому времени он уже будет далеко отсюда.

Дом нашелся без особых затруднений. Большой, в викторианском стиле. Ветхий, сутулый, траченный непогодой. Очень похожий на динозавра, кем, по сути, и являлся. В городе было много древних домов вроде этого. В былые дни, когда шахты и железные дороги еще работали, в этой части страны водилось много денег. В двадцатых годах здесь проживало более ста тысяч человек. Сейчас же — не более пяти. Большая часть города была заброшенной и бесхозной; целые кварталы — пустыми и заколоченными.

Засунув в парку блокнот и диктофон, Белачек вышел наружу. Гонимый ветром снег вонзился в него как шторм из иголок. Писатель стоял перед воротами — ржавыми, разваливающимися — и смотрел, просто смотрел, проникаясь атмосферой этого болезненного городишки верхнего Мичигана.

— Да, — сказал Белачек под нос, — в самый раз.

Дорожка была нерасчищена и, как полярному исследователю, ему пришлось пробиваться сквозь заносы; снежные вихри порой полностью застили глаза так, что он не видел дальше трех футов перед собой. Белачек взобрался по прогибающимся, обледенелым ступенькам, громко постучал в дверь. Та живо открылась.

Высокая женщина, длинное лицо с острыми чертами. Убийственный взгляд.

— Да? — сказала она, воплощая собой весь город: мрачный, потрёпанный и безнадёжный.

— Я приехал чтобы повидать Иду Свонсон, — ответил писатель. — Она меня ожидает.

— Мистер Белачек? — её глаза сузились.

Он кивнул.

Женщина впустила его. Ветер втолкнул Белачека в двери. Он выскользнул из парки, отряхнул ботинки на потертом восточном коврике.

— Господи, ну и хреново снаружи… — Но Белачек оказался один, его хозяйка исчезла.

Ну и ладно.

Он стоял ожидая, наблюдая, впитывая всё, как сухая губка. Над дверью — светильник с вентилятором; стекло запачкано. Грязный и пыльный. Отбрасывающий пятна неяркого, тусклого света. Белачек находился в холле. Тот был огромный, продуваемый, пахнущий плесенью. Дорогое и красивое ковровое покрытие было изношенным и истертым бесчисленными ногами. Центральным элементом всего была лестница ведущая на второй этаж. Балюстрада с закруглениями, резные балясины похожие на цветущие лианы изогнутые ветром. Дубовые перила отполированные поколениями рук.

— Мистер Белачек.

Он повернулся. Там стояла высокая женщина.

— Мистер Белачек. — произнесла она, словно раскусила паука. — Мисс Свонсон сейчас вас примет.

По затененному коридору он последовал за ней. Белачек был почти уверен, что пожилая леди Свонсон едва сводит концы с концами. Судя по виду этого места, этого гребаного мавзолея, деньги здесь не водились. И всё же, у неё был наемный работник, служанка. Интересно. Сквозь двойные двери туда, где в старые добрые времена мог быть зимний сад. Длинная узкая комната с высокими потолками, сырая как открытая могила. Еще больше грязных стекол.

— Мистер Белачек.

Ида Свонсон сидела в кресле-качалке, её колени покрывал вязаный шерстяной плед. Она была тощей и хрупкой, костей больше чем кожи. Глаза затянуты белизной. Старуха была слепая как летучая мышь, но, тем не менее, точно знала, где в комнате он находится.

— Здравствуйте, мисс Свонсон, — сказал Белачек. — Спасибо за возможность встретится.

Старуха кивнула:

— Давайте приступим. — Она позвонила в колокольчик и появилась высокая женщина. — Лана, ты не могла бы принести нам кофе? Спасибо.

Высокая женщина вновь исчезла.

Белачек приземлился на небольшой, пухлый диван.

Пожилая леди держала руки под пледом. «Должно быть, ад кромешный, стареть в доме вроде этого», подумал Белачек. «Столько лестниц, столько коридоров. Холодно, сыро. Не лучшее место для кого-то вроде Иды Свонсон».

— Я полагаю, вы хотите разузнать об Андрее.

— Да. Все что вы сможете мне рассказать. — Белачек уже достал блокнот и включил диктофон. Его пальцы дрожали, глаза пристально вглядывались. — Это должно быть рассказано.

— Очень хорошо. Мой сын Андрей. — Воспоминания были утомительными. Казалось, что морщины на её лице углубились, разрослись, как перышки инея на окне. — Может быть расскажете то, что, в общем, известно вам, а потом я расскажу то, что знаю.

Белачек полистал блокнот:

— Ладно. Андрей Свонсон. Ваш сын. Признан убийцей четырёх женщин. Шесть лет назад сбежал из тюрьмы, но считается, что он всё еще жив. Это общеизвестная информация о нём. Я могу углубиться в детали…

— Не стоит, — скупо улыбнулась женщина. — Я сказала: в общем.

Подробности? Андрей изнасиловал и убил четырёх женщин, расчленил их в Энн-Арбор. Жертвами выбирал студенток. Похищал их, приковывал в подвале, насиловал и пытал, прежде чем расправиться с ними с помощью опасной бритвы: он резал и кромсал их часами. Едва ли это было лёгкой смертью. А Андрей Свонсон едва ли был человеком — он был чудовищем. Сексуальным садистом. Когда его арестовала полиция, Свонсон со злорадством рассказывал отвратительные подробности того, что он совершил. Лишь отмена смертных приговоров спасла его от казни.

Но всё это общественность уже знала.

Прежде чем предпринять эту поездку Белачек всё исследовал и задокументировал. Знать факты было недостаточно: то, чего он хотел (то, чего читатели хотели) — узнать: что сделало Андрея Свонсона чудовищем; в какой канаве родился бешеный выродок вроде него.

Принесли кофе. Лана посмотрела на Белачека так, словно хотела вытащить его глаза через задницу щипцами для салата. Белачек вежливо улыбнулся. Кофе был чуть тёплым: безвкусная, тёмная жидкость с консистенцией туши. Белачек изредка делал глоток.

— Во-первых, вам следует знать о моём муже. Отце Андрея. Мои отношения с ним были довольно недолгими и, в тоже время, весьма отвратительными. — Её белые глаза смотрели вдаль. — Его отец, Чарльз, был садистом. Хотя, тогда я этого не знала. У нас было несколько свиданий. Он был настоящим джентльменом и замечательным собеседником. На Рождественском балу, проводившемся тогда ежегодно, на том, что оказалось нашим последним свиданием, Чарльз взял меня силой, на заднем сиденье своей машины. Насиловал меня в течение нескольких часов. Он отрезал мне три пальца с левой руки и вырезал похабные слова у меня на коже.

У Белачека перехватило дыхание.

— Вы не будете возражать, если я спрошу: какие слова?

Её незрячий взгляд остановился на нём.

— О, я буду возражать. Большего я вам не расскажу, лишь покажу руку и обрубки пальцев.

— Смогу ли я уговорить вас…

— Нет. — Мисс Свонсон отпила кофе. Сразу же вернула руку, правую руку, под плед. Белачек видел, что она массирует ей левую руку. — Чарльз оставил меня в живых. Почему? Я не знаю: возможно, для того, чтобы я смогла выносить его ядовитое семя. Полиция его арестовала но, как и его сын, Чарльз сбежал. Сбежал на пути в тюрьму. Он изнасиловал и убил двух девочек, в течение двух недель. Когда его поймали — в цепях отправили в тюрьму. Вскоре после этого — повесили.

Белачек строчил в блокноте. Всё было гораздо лучше, чем он надеялся:

— А потом…

— А потом, девять месяцев спустя на свет явился Андрей. Милый, прекрасный ребенок. Зачатый в ужасе, да, в ужасе но, тем не менее, отмеченный прикосновением ангелов. Я любила своего ребёнка, мистер Белачек. Он был замечательным мальчиком, очень умным, очень ласковым, очень общительным. Но потом всё изменилось. — Её лицо стало вялым и обвисшим, желтым словно маска. — Это сотворил переходный возраст. До той поры, Андрей был нормальным ребёнком во всех отношениях. Тогда, в пятидесятые, никто понятия не имел, что превращает мужчину в монстра, какие признаки могут предупредить об этом. Не как сейчас, когда это целая наука.

Белачек облизнул губы.

— Но вы начали замечать… странности?

— Да. Он убивал животных. Сначала исчезли домашние любимцы, затем, достаточно скоро, соседские животные. Он вешал их в лесу, наслаждался их маленькими, трогательными смертями. Да, натиск пубертата превратил моего милого малыша в чудовище.

— Чудовище? — Белачек казался оскорбленным. — Проблемный ребенок — наверняка, но чудовище?

— Да! — Слова Иды Свонсон были как пистолетные выстрелы. — Чудовище, мистер Белачек. Люди, которые боятся выходить на улицу, или которые разговаривают с невидимыми друзьями — эти люди проблемные. Мой сын был сущим дьяволом. Видите ли, это было наследие его отца; генетическое проклятье, высвобожденное переходным возрастом. Неужели вы не понимаете? До этого он был нормальным здоровым ребенком. Ничего не предвещало испорченного, уродливого извращенца, в которого он превратился.

Белачек уже не писал. Он казался обеспокоенным этими словами.

— Продолжайте.

Пожилая леди медленно покачивалась:

— Затем случилась череда происшествий. Андрей обнажался в школе, подговаривал девочек к непристойным действиям. И, естественно, продолжал убивать животных. Он напал на одну из наших служанок, пытаясь её изнасиловать. С очевидными намерениями, увел с игровой площадки двенадцатилетнюю девочку, но, слава богу, пришёл её отец и дал Андрею хорошую взбучку. Но это его не остановило. Вовсе нет. Всё стало ещё хуже…

— Вот как? — Блокнот Белачека лежал открытый на коленях. В нём — ничего, кроме каракуль.

— Да, намного хуже. Отвратительные происшествия.

— Так-так, отвратительные, вы говорите? — спросил Белачек уже возбуждённый, весьма возбуждённый. Он вспотел, его сердце колотилось, пока старая леди рассказывала ему шокирующие подробности. У него появилась эрекция, но он об этом не подозревал, зная лишь, что у него влажные ладони, что кожа кажется слишком тесной для вспухшего, насыщенного кровью органа внизу. В животе был грубый нечеловеческий голод. С губ стекали слова: — Продолжайте, да, продолжайте…

Если Ида Свонсон и насторожилась, то никак этого не показала. Плоским безжизненным голосом она продолжала:

— … слава богу, никто не пострадал. Пока еще. Дело дошло до голов, понимаете. Я обнаружила, что на задах, в заброшенном сарае, Андрей коллекционирует головы животных. Некоторые были свежими, другие почти мумифицированными. Этот дикий зверь внутри него, он вышел из-под контроля. Он был голодным и с каждым днем требовал всё больше и больше. — Сейчас было видно, что миссис Свонсон трясёт. Белачек был на краю сиденья. — Я загнала его в угол, сказав что он болен, что его отправят в лечебницу.

— И что… что случилось потом? — спросил Белачек. Он даже не заметил, как диктофон скатился и упал на деревянный пол. — Скажите, что случилось потом! Я должен знать, что случилось…

— Да, конечно должны. Андрей накинулся на меня с опасной бритвой. Видимо, даже тогда она была его излюбленным орудием. Он беспощадно изрезал меня, уделяя особое внимание глазам. Затем убежал. Из-за его жестокости я ослепла. С того ужасного дня я не видела дневного света. — Ида Свонсон остановилась, тяжело дыша и заставляя себя успокоиться. — Нет, с тех пор я не его видела, мистер Белачек. Но он жив. Я знаю это. Даже после побега из тюрьмы он убивал. Постоянно. Он ничего не может с этим поделать. С того дня я не видела это злобное, порочное чудовище: своего сына… до сих пор.

Белачек замер с бритвой в руках.

— Ты знала, — прошипел он. — Всё это время ты знала!

— Конечно, знала. Ты думал, мать не узнает своего собственного сына? Ты думал, использование имени твоего отца не предупредит меня? — Ида не была испугана, просто утвердилась в убийственных намерениях. — И теперь ты вернулся… закончить то, что начал?

Белачек хихикал, пуская слюни. Он приближался с бритвой, на остро заточенном лезвии сверкали блики света.

— Ради книги, ради себя, ради тебя, мамочка…

Ида Свонсон — вспоминая милого, дорогого мальчика, который был у неё когда-то, прежде чем тьма поглотила его и отрыгнула этого демона — позволила пледу упасть с колен. В одной — правой — артритной клешне был револьвер. Маленький, блестящий, калибра 0.38. Андрей Белачек замер, затем ринулся вперед. Револьвер выплюнул в него пулю. Она поразила его в живот, отбросила назад на диван, и красные реки затопили его сиденье. Следующая пуля ударила в грудь. Третья — в горло. Четвертая и пятая — в голову. Белачек, всё еще выглядевший ошеломленным и потрясенным случившимся, упал на подушки и замер.

В комнату вошла Лана.

— Всё кончено?

— Да, — ответила слепая женщина. — Да.

— Очень хорошо. — Лана взяла у старухи револьвер, начала заворачивать тело Белачека. — Боюсь, диван ремонту не подлежит. Полагаю, оно того стоило.

Ида Свонсон выглядела древней.

— Теперь все кончено. То, что следовало сделать сорок лет назад случилось сегодня, — сказала она и больше не произнесла ни слова.

Лана, аккуратно завернув Белачека так, чтобы не протек, утащила свою ношу прочь. Её конечным пунктом была печь в подвале, где она кусок за куском скормит никчёмные останки Андрея Белачека огню.