Крик Бога

***

На следующий день после начала трехдневного привала, Полди, юноша лет 15 с выпадающими волосами, бессмысленно шастался по территории лагеря. Дети, привыкшие с рождения к постоянной ходьбе, не могли просто сидеть на месте, поэтому почти все они пытались как-либо потратить свою энергию.

Взрослые же под гнётом времени становились слабее, хотя так же с рождения пребывали в постоянном движении. Сами по себе привалы нужны были для отдыха Пророка и его свиты, а также для небольших вылазок за провизией и водой. Вчера и сам Полди попытался найти что-нибудь съестное, но вернулся лишь со зловонной давно протухшей консервой, которую было страшно открывать. На её лицевой стороне красовалась надпись: «Натуральный вкус искусственной телятины в каждой ложке!»

Полди проходил мимо шатра Пророка, где хранились реликвии прошлого. Старик использовал их в своих ритуалах и для молитв Сирене — неведомому неумолкаемому звуку, в божественность которого верили множества поколений их племени. Сам Пророк выступал в роли вождя, ведя всех к просветлению, к источнику звука. С раннего детства всех приучают к тому, что артефакты из Эпохи тишины являются олицетворением наихудших кошмаров. Если их не оберегать должным образом, время может обратиться вспять, к ужасному прошлому.

В данный момент Пророк обедал — обыкновенно он принимал пищу раньше всех и ел, не ограничивая себя, но при этом всё племя уже сидело полукругом напротив него. Поэтому, позабыв о всех запретах и пройдя сквозь ткани, висящие на входе, Полди проник в красный шатер.

В дальнем углу стоял алтарь — хлипкий радиопередатчик, украшенный тканями. Примерно раз в месяц Пророк проводил общий молебен вокруг него. На стене висело что-то вроде пергамента с большим кругом, внутри которого находились четыре круга поменьше.

Больше всего Полди интересовали артефакты древности, ведь никто, кроме Пророка и свиты, не мог к ним приближаться, да и желания особого у них не было — люди испытывали дикий страх перед ними. Но только не Полди. В раннем возрасте он начал воспринимать догмы просто как истории, не как что-то реальное, он в них не верил, но сумел не подать виду. Это получалось само по себе, он понимал, что если выразит несогласие, то его ждёт судьба Падших — наиболее интеллектуально развитых людей, зачастую они выдавали себя умением писать, читать и грамотно разговаривать. В качестве наказания за нарушение правил их приговаривали, как бы иронично это не звучало, к казни крайне высокими звуками.

Полди стал передвигаться по запрещенной территории заметно громче — будь кто-то снаружи, его бы услышали. Близость желаемого одурманивает и притупляет чувства. Он полез в ящики в поисках артефактов. Лучшей защитой для них был заложенный с детства страх, потому в ближайшем мешке он отыскал некий черный куб с мягкими гранями.

Он принялся было осматривать находку, как вдруг часть поверхности сдвинулась, а из открывшейся пустоты вылезло механическое щупальце с полупрозрачным наконечником.

От ошеломления он не мог двинуться, а сам механизм приблизился к голове Полди. Через мгновение механизм пробил его голову у виска и резко высвободил поток электричества прямо в мозг. От шокового удара Полди забился в конвульсиях, не осознавая происходящего, пока не потерял сознание.

За столом собралось всё племя, все с большим вниманием наблюдали за трапезой Пророка. Они не имели права заниматься чем-либо иным. Не считая молитв, прислуживание Пророку и удовлетворение всех его прихотей были главной частью их веры — веры в то, что Ли Кабат, некая аморфная божественная сущность, сидит возле Сирены и ждёт тех, кто справится с трудностями на пути к нему, дабы наградить.

Как только Пророк набил живот до отвала, люди смогли взять себе по одной порции — сегодня это была пшенная каша и смесь из перетертого кактуса. Большинство знаний прошлого были невозвратимо утеряны во времени, но только не счет — каждый из аборигенов четко знал, сколько и чего он может иметь. Сегодняшняя порция состояла из маленькой миски смеси и одной ладони каши, но эти правила не распространялись на Пророка, он ел сколько ему влезет. От этого нередко кое-кому не хватало еды. Если сегодня тебе не досталось еды, значит ее съел Пророк, дабы он мог вести всех к богу. Всех это устраивало. Каждый был готов отдать жизнь за то, чтобы дать шанс остальным дойти до Сирены.

Племя приступило к приему пищи. Пророк раскинулся на стуле и осмотрел свой народ. Всего под его опекой находилось около ста человек, но так как обычай вынуждал всех садиться полукругом напротив Пророка, он заметил одно-единственное свободное место рядом со скрюченным парнем, примерно одного возраста с Полди, которого зовут Гоц. Вообще, они были очень похожи — одинаково медный цвет волос, схожий рост и повадки, выработавшиеся непосредственно во время их дружбы. Он сидел, уставившись в треснувшую тарелку отстранённым взглядом.

Пророк приказал подозвать его.

Когда Гоц вставал из-за стола, мать схватила его руку своей дрожащей рукой. Они посмотрели друг на друга несколько секунд, и Гоц направился к Пророку. Старик отошел с ним в сторону, держа его за плечо. Им пришлось отойти на приличное расстояние, чтобы поговорить — Гоц скверно слышал, приходилось повышать голос, чтобы донести ему слова. Он не был полуглухим с рождения. Этот недуг стал его наказанием за то, что он со своим старшим братом украли еду со стола Пророка в тот день, когда им не хватило еды. Гильф, приближенный к Пророку, его правая рука, отвечающий за распределение еды, увидел их, уходящими от стола до объявления обеда, а после он же заметил недостачу продуктов. Он сообщил об этом главе племени и тот принял решение наказать их.

Для этой цели был выбран вид казни под названием Крик Бога. Для этого используется незамысловатая конструкция — на голову надевается плотный изолирующий резиновый мешок, внутрь помещается предмет Эпохи тишины — моторчик, который при чрезмерной нагрузке начинает издавать острый звук, вкупе с закрытым пространством и нехваткой воздуха у человека лопаются барабанные перепонки, и он умирает от сверхвысокого звука. Для этого использовались старые ручные приводы.

Старший брат, имя которого осталось на задворках истории, был казнён со всей суровостью на глазах Гоца. Его же в силу незрелости пощадили и не довели казнь до конца, однако из-за громкого звука он практически оглох, а смерть брата в конвульсиях и само пребывание в закрытом мешке с истощающим звуком оставили на его психическом здоровье непоправимый след. После того дня он всё больше замыкался в себе, боялся быть в обществе. Мать содержала его в «тепличных» условиях, пыталась защитить от проблем мира и держала его под своим крылом, за что была ненавидима им самим. Он был слаб как физически, так и ментально, поэтому видел её в роли причины возникновения всех тягот жизни. Ему казалось, что во всём, что с ним случилось виновата она и только она. Его мир состоял только из Матери, он не видел ничего дальше неё. Но что бы было с ним, не подвергая она его чрезмерной опеке, смог бы он столько прожить в диком обществе, которое сторонилось Гоца из-за его невозможности слышать глас Сирены?

В любом случае, сейчас Гоцу предстояло отыскать Полди и привести его на обед по приказу Пророка. Гоц осмотрел жилые палатки, но Полди там не нашел, поэтому он отправился к шатрам Пророка и его свиты. Ткань, что служила дверью, зашевелилась и из помещения выполз трясущийся Полди. В левой руке он держал тот самый черный куб. Гоц принялся поднимать его, но Полди не мог устоять на ногах, отчего первому пришлось взвалить его себе на плечи и отнести домой. Полди всё это время неподконтрольно сжимал находку.

Гоц опустил друга на землю и стал было расспрашивать его о случившемся, но тот опередил его и попросил принести какую-нибудь ткань, чтобы закрыть рану в том месте, куда его поразило током. Гоц медленно встал и отошел. Он не знал, что делать — с одной стороны, он обязан рассказать Пророку о проникновении в шатёр и, так же, как и несколько лет назад, признать единственного друга предателем, либо, вопреки своим страхам, помочь ему. Неизвестно, то ли из-за жалости, то ли из-за опасений вновь потерять близкого человека, Гоц всё же решил помочь другу, по крайней мере, пока не узнает подробности.

С этой мыслью он вышел из палатки и через несколько минут вернулся с грязными лоскутами ткани. Он помог Полди остановить кровотечение и наложить повязку на голову.

— Что теперь? Все ждут, когда ты придешь на обед.

— Скажем всем, что в доме, где я искал еду, обвалился потолок, и на меня посыпались камни, — произнес Полди.

— Но ты был в шатре Пророка! Это запрещено! — с возгласом сказал Гоц. Его слова наполнялись страхом.

— Мы об этом никому не скажем, ты будешь молчать, — добавил Полди и подумал: — с ним никто не общается, проблем возникнуть не должно.

— Хорошо, я постараюсь, но ты должен рассказать мне, как ты там оказался.

— Всему своё время. Сейчас нам нужно пойти и отчитаться… Отчи-та-ться? Что это вообще значит? — Полди пришел в замешательство, неосознанно употребив незнакомое слово. Он посмотрел на озадаченного Гоца и сказал, что они должны рассказать всё Пророку.

— Еще кое-что, — добавил Полди, — возьми это и положи в сундук за тобой.

Вновь незнакомое уху Гоца слово вызвало у него недоумение:

— Какое сундук? — спросил Гоц, не понимая, чего от него хочет Полди.

— Сундук… положи это в ящик у стены, — неуверенно добавил Полди.

«Сундук. Сундук» — это слово с рокотом прозвучало в голове Гоца. Он поглазел на черный куб, взял его и сунул в громоздкий ящик позади себя.

— Когда вернемся — расскажешь мне правду, — обиженно отрезал Гоц.

— Расскажу.

Гоц помог другу встать, и они вышли из палатки.

Полди уже мог передвигаться самостоятельно, и они вместе подошли к импровизированной трапезной. Большинство людей уже разошлось по своим палаткам. Пророк стоял у своего стола, беседуя с Гильфом — его самым доверенным лицом. Когда они подошли к Пророку, тот, не дав им сказать и слова, приказал Гоцу следовать за Гильфом, чтобы помочь тому провести вечерний обход.

— Полди, мальчик мой, что во имя Сирены с тобой случилось? — мягко спросил Пророк.

— Пророк, не стоит беспокоиться. Это всё старый потолок. Обрушился на меня, пока я искал еду в заброшенном здании.

— Полди… ты же знаешь, что я тебя никогда не обижал. Скажи мне правду и сможешь получить сегодняшний ужин, — по-доброму сказал старик.

«Его слова вызывают отвращение. Почему его голос звучит так поддельно? Он мне не верит и пытается вызвать доверие, но почему я ему не верю?» — звучало в мыслях Полди, пока он озадаченно смотрел в пустоту.

— Полди. Ты слишком долго думаешь, Полди. Выкладывай всё как есть, — голос Пророка стал более грубым.

— Это правда, я хотел найти что-нибудь съедобное, помочь ост…

Пророк быстро схватил Полди за шею правой рукой, крепко сжав, а левой рукой отбил машинальную попытку Полди схватить свой нож для обороны.

Глядя безумным глазами в душу Полди, старик медленно приблизился к его лицу, не издавая ни одной эмоции. Он сжал его шею еще сильнее и толкнул парня, отчего тот рухнул на землю, жадно вдыхая драгоценный воздух. Пророк смотрел на него сверху всё тем же безумным взглядом. Он посмотрел на свою правую ладонь, после чего покинул место происшествия.

Полди лежал в пыли и кашлял. «Легко отделался», — подумал он.

Гоца завели в главный шатер, в тот, где Полди нашел таинственный куб. Гильф приставил его к стене, сам откинулся на стуле напротив и смотрел на него.

— Гильф? — неуверенно сказал Гоц. Как только Гильф посмотрел на него, он отвел глаза в другую сторону.

— Говори, — сухо ответил он.

— Почему мы не идём на обход? — тихо спросил Гоц.

— Нужно дождаться Пророка, — безразлично отозвался Гильф.

Гоц посматривал на стул справа от себя, но стеснялся попросить разрешения сесть. Всё вокруг давило на него. Он безосновательно чувствовал себя виноватым и просто ждал.

В шатер тихо вошел Пророк.

— Итак, Гоц, что с ним случилось? — спросил он, заведя руки за спину.

— Полди ничего, кхм, ничего страшного с ним не случилось.

Пророк вновь пришел в бешенство и напал на Гоца, прижав его к стене.

— Говори, паршивец! — злость пронизывала каждое его слово.

— Он… я… там упало… — Гоц растерялся от нападок старика и не мог ничего сказать.

— Отвечай! Что случилось?!

Гоц очень быстро дышал, пытаясь успокоиться, но он не мог противиться гнету, и расплакался.

— Гильф! — крикнул Пророк и ударил рукой о стену, точно у головы Гоца: — Подготовь всё к Крику Бога. Проверим, сколько он продержится на этот раз.

Гильф равнодушно встал и направился к выходу из шатра, дабы принести всё необходимое.

Отчаянный крик заполнил шатёр, Гоц спустился на пол и забился в угол: «На него… него… на него упал с-сундук».

Тут же он получил пощечину от Пророка.

— Кто? Кто тебя научил таким словам?! Какой ещё «сундук», юнец? — с пеной у рта вопил старик.

В обществе нового образца незнакомые слова являлись ненормативными, скорее даже табу. Их запрещено было произносить вслух, а если вскрывалось знание таких слов, это приравнивалось к предательству бога, и каралось со всей суровостью.

В порыве агрессии он ударил Гоца по лицу. Тот приложил ладонь к месту удара. Его глаза были наполнены слабостью, страхом и смирением, а дух — сломлен.

Пророк поднялся, сжал руку в кулак и вновь вдарил по стене. Он обернулся к Гильфу и стремительно произнес: «В его палатку. Живо!»

«Сундук, говоришь. Посмотрим…», — про себя подумал Пророк.

Старик и Гильф рванули к месту жительства Полди. Его там не оказалось, но Пророк приметил шкаф, именуемый «сундуком», приблизился к нему, положил на него ладони, и левой рукой открыл его. Тут же его поразило чудовищное зловоние открытой протухшей консервы. Пророк отпустил крышку сундука, машинально пытаясь закрыть нос, как в этот же момент она упала на его правую ладонь и прибила пальцы — как позже выяснится, фиксатор, который должен удерживать крышку в открытом положении, был надломан.

Полди стоял, прижавшись спиной, за соседней палаткой и наблюдал за происходящим. В левой руке он сжимал черный куб. Пока Пророк и Гильф были заняты обыском его палатки, Полди решил зарыть находку у палатки Гильфа — там-то её точно не будут искать.

До конца дня он старался не попадаться кому-либо на глаза, в надежде, что завтра пыл старика поугаснет.

Рано утром Гоц разбудил Полди, лежащего в песке, и сказал, что их отправляют на вылазку в здание, замеченное в нескольких километрах от лагеря. Предположительно, это была полуразрушенная больница. Добыча лекарств — ответственное дело, которое поручают опытным взрослым, но никак не детям. «Дед хочет, чтобы мы оплошали, и у него появился повод наказать нас», — понял Полди. Это было странно для него, ранее он не отличался сообразительностью, к тому же, новые, ранее неизвестные слова, постепенно проникали в его речь.

«Что этот чертов куб сделал со мной?» — слова с тревогой переплетались в его сознании.

Оставив мысли, Полди вошел в свою палатку, Гоц проследовал за ним. Тот быстро собрался, взял немного воды и, пропустив утреннюю обязательную молитву, что являлось тяжким преступлением против Сирены, вышел с другом наружу. На лице Гоца проступило сомнение. Он не знал, как реагировать на последние выходки Полди.

— Сходи к Гильфу и скажи, что мы ушли, — по-командирски произнес Полди.

— Что? — переспросил Гоц из-за того, что не расслышал его слов.

— Скажи Гильфу, что мы отправляемся в больницу, — с повышенным тоном сказал Полди, — не хочу после вчерашнего ненароком встретиться с дедом.

Последнее слово, как меч полоснуло слух Гоца. Такое явное неуважение к Слышащему никак не сходилось с его воспитанием — его, как и всех детей, с рождения учили почитать и бояться Пророка. В сознании Полди явно случилось какое-то неправильное изменение.

Когда Гоц скрылся за палатками, Полди вбежал в свое жилище, в спешке схватил еду, лежавшую на столе, и мешочек с лекарствами. Также быстро он покинул помещение и сложил всё в тряпичную грязную сумку через плечо.

Через несколько минут Гоц вернулся к настороженному Полди, который переступал с ноги на ногу.

— Готово? Можем идти? — спросил Полди, прикусывая нижнюю губу.

— Да, но Гильф сказал, чтобы мы вернулись до темноты.

— Тогда нам нужно поторопиться. Идем, — сказал и махнул рукой Полди.

Всю дорогу они шли молча — Полди напряженно о чем-то думал, постоянно прикусывая губу, и иногда ненароком начинал грызть ногти. Гоц видел его напряженность и нехарактерную ему вдумчивость, но не мог понять причину таких резких перемен. Он просто шел рядом, ведя за собой отстраненного от реальности Полди.

Спустя час они стояли перед монструозным зданием. Каждый его кирпич, наполненный сотнями лет безжизненного хаоса, был готов разрушиться от прикосновений настоящего времени. Постройка возвышалась над песком своей V-образной причудливой формой, в которой по всей площади были высечены странные для людей Звука рисунки — буквы. Левый луч здания был наполовину отломан, но самой отпавшей части нигде не было, должно быть, время поглотило часть здания уже очень давно.

Вход представлял собой треугольный проход с выломанными дверьми, за которыми — непроглядная неизвестность. Они взошли на невысокие ступени и переступили через порог здания. Как только они оказались внутри, две огромные балки, образующие букву V, раскатисто соединились, образовав высокое прямоугольное изломленное строение. Килограммы песка сошли вниз, словно здание отрусилось от пыли. В некоторых местах стены ставали прозрачными, создавая проход для солнечного света, который разогнал темноту. Пред взором двух ошарашенных детей оказались сотни этажей, приятно освещенных мягкими лучами дня, что были плотно усеяны шкафами с запретными плодами ужасного прошлого — книгами. Это место оказалось библиотекой невероятных размеров.

Они не знали, что такое книга и какое предназначение у этой дьявольской вещи, но знали наверняка, что она в своем существе несет зло и бесчинство. По крайней мере, полностью в этой неписанной истине был уверен Гоц, тогда как внутри Полди медленно созревало семя сомнений насчет всего мира.

Гоц, практически до краев наполненный каким-то неземным страхом и непониманием, был уже готов ринуться на выход, как заметил, что Полди с неподдельным интересом рассматривает бесконечные стеллажи с книгами. Его это возмутило, но он боялся как-либо упрекнуть своего друга. Он стоял, сдавливаемый со всех сторон чувством, что он испытал много лет назад, ему представилось, как он вновь пройдет через бездушную пытку, если хоть пальцем дотронется до книги. Он закрыл уши руками, уже ощущая невыносимый острый звук, распространяющийся по резиновому мешку на его голове. От гнетущих мыслей ему стало нехорошо, он рухнул на пол и прижался к стене, пребывая в чудовищном трансе, из которого не было выхода. Страх — единственное его чувство сейчас. В каждом мгновении он переживает тысячи жизней, полных страха. ЧТО РЕАЛЬНО?! ГДЕ ВЫХОД ИЗ ТУПИКА?..

Полди вывел его из психического ада, растормошив его. Гоц не сразу понял, где он и вообще, кто он, но смог быстро прийти в себя.

— Что с тобой происходит? Ты вопишь на все здание, — недовольно задал вопрос Полди.

— Мне… нам нужно уходить отсюда. Здесь лекарств нет.

— Так и скажем старику? Он всё так спланировал — послал нас куда угодно, но только не туда, где есть медикаменты.

— Он всё поймет. Прошу, идём скорее.

— Гоц. Мы сейчас уйдем, но не факт, что в лагере нас ждут. Мне нужно… я хочу… ты не сдал меня, когда вытащил из шатра, и не рассказал никому, что я пропустил молитву. Я пытался удостовериться, можно ли тебе доверять, но я должен услышать лично от тебя обещание, что ты меня не предашь, — Полди приблизился с Гоцу практически вплотную.

— Ты снова что-то натворил? Во имя Кабата, за эти два дня ты сделал столько странного…

— Скажи, что я могу тебе доверять. Скажи это!

— Полди, что…

— Пока ты здесь сходил с ума, я понял, — он сделал паузу, в горле пересохло. —…