Красный лебедь

Элиза столкнула с окна вазу. Посудина гулко ударилась о землю, и царевне стало стыдно. Запах роз напоминал ей о вине, вине, которую она не могла избыть. Она подошла к столу. Нитки все спутались: розовые, желтые, зеленые, они все смотались в один ком. Она дернула за синюю, дернула за желтую, а потом кинула шитье на пол. Элиза положила руки на талию и прошлась по пустой комнате. Темнота скрадывала очертания мебели, но она знала, что где стоит. Знала, что в шкафу – драгоценности, что стул –изогнутый и ножки у него позолоченные, что стол инкрустирован драгоценными камнями. Она остановилась у темного зеркала, отражения видно не было, но она и так знала, что постарела. Дочери исполнилось девять, и малышка была хороша, как и сама царевна, когда мачеха хотела превратить ее в лебедь. Элиза покачала головой, ей все никак не удавалась изгнать из головы тот образ. Она – совсем еще девочка – стояла в пустой купальне. По камням стекали струйки воды и капли брызгали в бассейн. На стенах вились диковинные растения, и их вихри притягивали ее взгляд. Она стояла по колено в воде, а огромная зеленая пупырчатая жаба сидела на белой груди. Мачеха велела ей стоять и не двигаться, и она, Элиза, стояла и не двигалась. В дверь постучали, она быстро пересекла комнату и дернула ручку.

– Ваше Величество, мы нигде не может найти Гаечку, – выпалила фрейлина, за ней стояли еще пятеро девчонок, и все они были напуганы.

– У пруда? В саду? На парковых дорожках? В буфете искали? – спросила царевна. – Его Величеству сказали?

Муж в последнее время отдалился от нее. Он упрекал Элизу в том, что она прячется от него, как улитка в свою раковину, но правда была в том, что из этой раковины она и не вылезала. А ему просто надоело любить то, чего он не может понять. И полюбил то, что знал всегда.

– Его Величество распорядился прочесать всю территорию. Ее негде нет! – девушка была в отчаянии.

Элиза взмахом руки отпустила фрейлин. Она подняла пяльцы, на ткани – одиннадцать белых лебедей превращались в юношей. Огонь на костре принимал очертания розового куста.

Царевна зажала пальцами виски. Она почувствовала слабость, ноги не держали, и она оперлась о спинку стула.

– Я невиновна, – прошептала она. – Невиновна!

Туфли на ногах мачехи быстро стали красными. Она держалась долго, но все же упала. Мачеха, высокая, статная колдунья согнулась и легла в угли, и тело содрогалась в племени костра. Братья бесстрастно смотрели на смерть, а она, Элиза, царевна-лебедь, обнимала в углу младшего брата, брата, у которого вместо руки осталось крыло. Он смотрел на нее, и его била дрожь.

– Что ты, маленький, – сказала она. – Из-за нее меня чуть не сожгли, помнишь? Помнишь, как заблагоухало розами, когда я надела на вас кофты из крапивы, что сорвала на кладбище? Мы сделали доброе дело.

Так она тогда сказала. Элиза вырвала шитье из деревянного зажима и сжала в кулаке. Дернула платье, которым зацепилась за стул, и покинула комнату.