Красные Башмачки

Пролог

Госпожа спускалась по ступеням собора, элегантно придерживая подол расшитого платья двумя пальчиками левой руки. Правой она опиралась на крепкую руку своего кавалера.

Лиз с широко распахнутыми глазами стояла среди толпы попрошаек, не отрывая взгляда от лакированных красных башмачков, мелькавших среди пены белоснежных нижних юбок.

Красные башмачки — вот, что было самым важным в целом свете!

«Хочу такие! Боже! Как я хочу такие башмачки!»

Госпожа прошла по ступеням и села в карету с герцогскими гербами. Пажи швырнули с запяток в толпу нищих горсти медных монет.

Из окна отъезжающей кареты молодая герцогиня Дармштадская отметила, что только девочка — подросток в сером платье осталась на ногах среди упавших на колени оборванцев, что выуживали монеты из щелей булыжниковой мостовой.

Прижимая к груди корзинку с головкой сыра, Лиз смотрела вслед карете пока она не скрылась за углом.

Тяжело вздохнув, она поспешила домой, цокая тяжелыми деревянными башмаками по мостовой.

Впрочем, домом это место она называла только по привычке. Ведь если люди живут в «этом», значит, это дом?

Ветхое здание в два этажа на окраине города служило приютом для двадцати семей беженцев из южной Тевтонии.

Они уже два года жили здесь из милости местного бургомистра и исправно платили по гульдену в месяц за каждую комнату.

Лиз потеряла родителей во время бегства из окрестностей Грюнштадта. Что с ними стало она не знала, да и не узнает теперь. Бывший мастер цеха портных Йоган Шульц и его супруга Марта взяли девочку с собой. Выбившаяся из сил девочка, безучастно сидевшая на обочине дороги привлекла их внимание.

Их дети уже завели перед войной собственные семьи и старики об их судьбе ничего не знали. Втроем на коленях каждый вечер Йоган, Марта и Лиз молились о своих пропавших родственниках, в душе понимая что вряд ли когда их увидят.

Здесь в Неймегене Шульц не смог сразу же вступить в гильдию портных. Требовался первоначальный взнос — пятьсот гульденов. Не будучи членом гильдии он мог принимать заказы только тайком и довольствоваться любым вознаграждением. Горожане же предпочитали расплачиваться плодами своих рук. Как, например, сегодня, молочник — сыром.

Гильдейский староста уже делал предупреждение Шульцу — следующий раз его могли отвести к городскому судье. С точки зрения местных законов Шульц занимался незаконным промыслом. Но старик всю жизнь шил одежду и ничего другого делать не умел. Лиз понимала что пятьсот гульденов ему никогда не скопить. Жизнь в Неймегене была не дешевой.

Сегодня на ужин к травяному чаю был ломтик сыра. Лиз ела его долго, откусывая маленькими кусочками, растягивая удовольствие.

Сырную головку Марта спрятала на ключ в сундук.

После ужина Лиз отправилась к соседям-башмачникам Хагену и Софии.

Софи отложив дратву, вышла в коридор.

Отхожее место было просто ровиком в глубине двора и женщины ходили туда не меньше чем по двое, чтобы можно было присесть, прячась за юбкой спутницы без страха быть замеченной кем-то.

Лиз присела за широкой юбкой Софии, стараясь не дышать носом. Из ровика воняло удушающее…

Устраиваясь спать на тюфяке с соломой, Лиз тоскливо подумала о том что еще один беспросветный день окончен. Впрочем, сегодня было яркое пятно-красные башмачки той леди на ступенях храма…

В Неймегене все профессии были сведены в гильдии. Даже была гильдия служанок. Не состоя в ее списках, что требовало внести взнос в пятьдесят гульденов, Лиз не имела права работать служанкой. Шестнадцатилетняя, худенькая для своих лет, девушка резво бегала по городу, разнося заказы для своих соседей.

Гильдии разносчиц город Неймеген еще не придумал.

Шумный и мастеровитый, Неймеген располагался на восточном берегу реки Рир. Пологие холмы восточнее города покрыты виноградниками. Каждый квартал города имел свой храм. Стены из камня держали город в своих крепких объятьях.

Город принадлежал епископу Рирскому и на протяжении многих лет был лакомым куском для многих соседних господ: герцога Дармштадского, маркграфа Ессенского и того господина за рекой Рир, который всегда непрочь отхватить кус пожирнее — короля Конфландии.

До этого, впрочем, Лиз и дела не было. Здесь в долине Рир царил мир. По реке плыли барки с товарами. Огромный рынок шумел с рассвета до заката, предлагая все что угодно душе и телу за звонкую монету.

На пристань Лиз ходить побаивалась, уж больно грубый там народец отирался.

Сегодня с замиранием сердца девушка отправилась в северную часть города в квартал портных. Мастер Фертен заказал Шульцу две жилетки. Странно, как будто в своем квартале не мог заказать!

Но Лиз была рада этому заказу. Сын мастера Фертена, черноглазый и кудрявый Хендрик, заставлял ее сердце трепетать.

Такого пригожего парня поискать!

Местные девушки вились как мухи вокруг лавки Фертена, где Хенрик, восемнадцатилетний, стройный красавец управлялся делами под присмотром мамаши.

Но у Лиз сегодня законный предлог войти в этот дом и поговорить с Хендриком. При виде Лиз молодой человек становился любезным и галантным кавалером. Девушка краснела и бледнела одновременно, проклиная свою худобу. Даже в вырезе корсажа ей нечего показать-груди всего лишь как яблочки… от у дочери мастера Краузе грудь, так и выпирает наверх, словно там под платьем две тыквочки!

За квартал до дома Фертена Лиз придирчиво проверила юбку, чепец, поправила корсаж. В этом платье она просто серая мышка! Были бы у нее красные башмачки!

— Дорого дня, Хендрик…

— Доброго дня, моя птичка!

«Он назвал меня своей птичкой!»

Лиз затаила дыханье и не смогла сдержать радостной улыбки.

— Я принесла заказ…

Хендрик оглянулся. Мамаша Фертен увлеченно болтала с покупательницей.

— Неси в заднюю комнату.

— Мне нельзя туда. Мамаша Фертен будет ругаться! — испугалась Лиз.

— Не будет…

Он был рядом. Почти касался ее плеча грудью.

Лиз потупилась и, стиснув ручку корзинки, сделала несколько шагов.

В задней комнате пахло новыми тканями. Сукно, льняная и хлопковая ткани лежали рулонами в нишах шкафа.

Узкий стол в центре комнаты пуст.

— Куда положить?

— На стол…

Лиз поставила корзинку на стол и ахнула, когда крепкие руки юноши обхватили ее сзади. Она замерла. Руки же поднялись выше от талии к груди и стали мять ее через ткань по-хозяйски смело и грубо.

— Пусти…

— Ты сама этого хочешь… Не ломайся, птичка моя…

Горячее дыханье на ее шее. Грудь Хендрика прижалась к ее спине.

Лиз держалась за корзину, отдаваясь грубым ласкам, дрожа от страха и еще другого неведомого ранее чувства — ощущение сладости греха заполняло ее душу…

Смелая рука заползла за пазуху… пальцы юноши нащупали сосок груди.

Лиз пискнула и, бросив корзину, стала вырываться.

«Ну, уж это чересчур!»

Руки Хендрика стали твердыми и наглыми. Они боролись молча, пока не вмешался третий.

Хендрик завопил, когда мамаша Фертен дернула его за волосы на затылке, оттаскивая, прочь. Отшвырнув сына, женщина подскочила к девушке и хлестко ударила ладонью по лицу. Багровое злобное лицо портнихи совсем близко. Ощерился рот.

— Шлюха безродная! Побирушка! Тварь! Убирайся вон!

Не помня себя от ужаса и стыда, Лиз рванулась прочь, выбежала на улицу и побежала куда глаза гдлядят. Щека горела, слезы текли ручьем.

Она бежала, порой натыкаясь на прохожих как слепая.

«Какой ужас! Какой позор! Утоплюсь!»

Она пришла в себя только на пристани. Села на что-то твердое и расплакалась.

Застиранный крошечный платочек весь вымок, хоть выжимай.

— Девочку кто-то обидел?

Вкрадчивый голос фальшив.

Лиз подняла взгляд.

Мужчина лет сорока с ухоженной бородкой, но без шляпы, в когда-то богатом, но теперь замызганном камзоле.

— Мой господин послал меня спросить — не нужна ли помощь юной особе.

— Нет, нет! Помощь не нужна!

Мужчина наклонился поближе.

— Не вздумайте бросаться в воду — здесь у берега всякая грязь плавает: дохлые кошки, кухонные отбросы… грузчики порой мочатся прямо с причала в воду. Вы же не хотите, чтобы эта гадость попала в ваш прелестный ротик?

Лиз содрогнулась и быстро встав с канатной бухты поспешила прочь.

Всю дорогу до дома она переживала то, что случилось в лавке Фертенов, укоряя себя за легкомыслие и податливость. Если бы она не пошла с Хендриком в заднюю комнату — ничего бы не случилось!

За потерю корзинки Лиз оставили без ужина и она отправилась спать голодной.

Проснулась она под утро. Голодная, несчастная, с болью в низу живота.

Осторожно ступая вышла из комнаты во двор.

На рассвете всегда свежо и в утренней дымке город кажется таинственным, сказочным.

Аккуратно завернув юбки, присела у ровика, настороженно оглядываясь.

Тихо и безлюдно во дворе.

Есть хотелось нестерпимо.

Лиз привела одежду в порядок и прошла до арки ворот. Там жил привратник Франц — отставной солдат. Утром открывал ворота, вечером закрывал.

Хромой превратник не имел на правой руке трех пальцев и за что имел кличку «кухтопалый». Жизнь изрядно потрепала Франца, но не озлобила его. Он охотно беседовал с жильцами епископского дома и даже угощал детей сухарями.

«Мне бы один сухарик… маленький… твердый, твердый…»

Лиз остановилась у стены дома, зажмурила глаза и так точно представила этот сухарик, квадратный, ноздреватый, прижаренный сбоку. Слюна обильно выступила во рту, а в желудке заныло.

Она представила как держит этот сухарик между большим и указательным пальцами. Какой от шершавый…

Лиз поднесла руку к лицу и разинула рот от удивления. Сухарик был в ее руке, точь в точь такой каким она представляла. Закружилась голова. Захватило дыхание… из воровато огляделась.

«Мне это чудится!»

Но сухарик пах сухариком и на вкус был обычным пшеничным сухарем.

Лиз схрумкала его во мгновение ока.

«Я колдунья?! Я все могу! Хочу золотую монету!»

Она зажмурилась и пожелала иметь в руке золотую монету. Время шло, мгновения пролетали, сливаясь в минуты, но в руке ничего не появилось.

«Это был сон?»

Лиз потерла глаза кулачками. Вкус хлеба во рту еще сохранялся. Но почему не появилось золото?

Лиз была не глупая девочка и сообразила что золота она отродясь в руке не держала, а вот сухарики часто. Она пожелала получить еще сухарик, но ничего не вышло.

Разочарование было не долгим.

«Я смогла один раз, смогу и еще раз повторить!»

У нее есть тайное знание — так здорово! И опасно…

В Неймегене каждый выходной на площади жгли ведьм по приговору церковного суда. Однажды Лиз довелось это увидеть.

Обритую наголо женщину в окровавленной грязной рубашке цепями примотали к каменному столбу, обложили вязанками хвороста. Палачи знали свое дело. Дрова были разложены умело. Несчастная вопила, срывая голос, когда языки пламени лизали ее ноги. Дергала ногами…

— Танцуй ведьма! Танцуй! — кричали из толпы зевак.

Полотно рубашки сгорело открыв обожженное нагое тело-самый любимый момент для публики. А потом женщина перестала кричать и огонь с ревом принял ее в свои алые объятья.

Больше на казни Лиз не ходила.

«Меня тоже сожгут — если узнают о моем даре…»

Она задрожала и обхватила плечи руками.

Тихие голоса за углом привлекли внимание девушки. Она сняла деревянные башмаки и босиком подкралась поближе.

— … тысяча гульденов — это тысяча гульденов! — вкрадчивый этот голос явно знаком Лиз.

— Для тебя Шульц это решение всех проблем. Вступление в гильдию, новое жилье! Стоит ли колебаться? Девчонка не твоя родственница. Приблудная.

— Она нам как дочь…

Голос мастера Шульца Лиз едва расслышала.

«Какая девчонка? Про меня говорят? Кто-то хочет меня купить?»

Лиз испугалась до дрожи. Ноги стали ватными.

«Надо бежать!»

Но как? Единственный выход со двора через ворота. А там сейчас мастер Шульц и обладатель вкрадчивого голоса.

Лиз решилась вернуться в комнату к Марте. Уж старуха ее в обиду не даст. Даже за тысячу гульденов? Таких денег Лиз никогда в жизни не видела. Ее родители были крестьяне и кроме медных монет ничего за свой труд выгадать не могли. С шести лет девушка помогала по хозяйству, убиралась в доме, носила воду, пасла козу с козлятами.

Братья работали в поле с отцом когда налетели наемники. Лиз отсиделась в погребе за бочкой с солеными яблоками и выбралась на пепелище оставшееся от дома и сараев только на следующее утро. Потом побрела на север прочь… а нее сейчас предлагают целое состояние-тысячу гульденов! Устоит ли мастер Шульц?

Мастер Шульц не устоял. Он вошел в комнату в сопровождении незнакомого молодого мужчины в новеньком зелено-черном одеянии с гербом вышитым на груди.

— Лиз, управляющий барона Раймштейна предлагает тебе место горничной в доме своего хозяина. Я дал свое согласие как опекун твой…

Мастер не смотрел в глаза и косил в сторону.

— Ты что это выдумал, Йоган?!

— Не вмешивайся, Марта. Так надо.

— Ты что же продал ее?

— Не болтай чушь! Она уже взрослая и ей нужна работа. В доме барона ей будет кров над головой, платье и бесплатные обеды. Накопит денег и выйдет замуж. Собирайся, Лиз!

Девушка всхлипнула и вцепилась в Марту обеими руками.

— Не отдавайте меня, молю вас!

Слуга барона подал голос:

— Мастер Шульц, так все решено или нет?

Мастер вызвал в коридор жену и они там горячо шептались несколько минут. Лиз стояла у стены, потупив взор. Она дрожала и комкала в руках платочек.

«Меня продали как щенка…»

Собирать с собой ей было нечего. Убогий узелок с бельем и все.

Она поклонилась Шульцам.

— Благодарю вас за заботу.

Твердая рука слуги взяла ее руку выше локтя в тесный захват.

Лиз запихнули в тесную повозку с узкими оконцами. Она замерла на жестком сиденье и прижала к груди узелок. Слуга напротив противно ухмылялся.

Зацокали копыта лошади и повозка затряслась по булыжникам.

— Куда вы меня везете?

— Отвыкай задавать вопросы, куколка.

— Отвечайте или я закричу!

Слуга пожал плечами.

— Кричи, но не долго. У меня есть веревка и кляп.

Лиз проглотила слюну и замерла, исподлобья посматривая на сопровождающего. Лет тридцати с длинным узким носом и тонкими губами. Злобный тип — сразу видно. Люди с тонкими губами хорошими не бывают!

Так в молчании они ехали около получаса.

Заскрипели ворота. Повозка проехала еще и остановилась.

Слуга выбрался сам и протянул руку, помогая выйти.

Квадратный, вымощенный камнем двор пуст и чисто подметен.

— Иди за мной.

Девушка шла за слугой, оглядывая робко сумрачные стены с редкими узкими оконцами.

Про барона Раймштейна она ничего никогда не слышала. Ему и впрямь нужна служанка? За тысячу гульденов?

О плохом думать не хотелось, но ничего хорошего в голову не приходило.

Слуга сдал девушку двум крепким теткам в строгих синих платьях и белых чепцах.

— Пойдем милочка, приведем тебя в порядок. — пробасила первая, схожая с мужчиной лицом и повадками.

— Меня? В порядок? Я в порядке!

— Не пугайся, девочка, мы поможем тебе вымыться и сменить одежду.

Вторая заискивающе улыбнулась.

— У тебя когда была кровь?

— Неделю назад…

— Ты была с мужчиной?

— Где?

— Глупышка, ты девственница?

— Да…

Лиз покраснела от таких расспросов, страх еще больше вырос и заполнил ее от макушки до пят. Язык словно прилип к небу.

Полупарализованная этим страхом она позволила безропотно отвести себя в теплую комнату с окнами под потолком.

Здесь девушку раздели донага и поместив в большую лохань тщательно отмыли в горячей воде в четыре руки с мылом и отдушками.

Лиз немного оттаяла и уже начала привыкать к грубоватым теткам, что мыли ее как младенца.

Удовольствие от горячей воды, мыльной пены и мягких мочалок, неожиданное и сладкое удовольствие принесло расслабление. Страх сидел где-то в макушке, но дрожь прошла и сердце билось ровно.

В повседневной жизни Лиз купалась в прачечной на соседней улице не чаще раза в две недели вместе с теткой Мартой, но наспех и в не очень-то чистой воде. Здесь же ее мыли как госпожу.

«Разве мне грозит что-то дурное? Зачем меня мыть если хотят сделать дурное? Но и курицу моют прежде чем сунуть вариться в горшок!»

После купанья, намотав на голову полотенце и тщательно вытерев, тетки помогли надеть длинную до пят рубашку тонкого полотна.

Надев предложенные мягкие домашние туфли, Лиз в сопровождении теток оказалась в небольшой светлой комнатке за столом. Сюда принесли на подносе свиной паштет, ломти сыра, свежий хлеб и и кувшинчик с вином.

Лиз с трудом удержалась от того чтобы наброситься на еду.

— Я не пью вина… может быть, молока?

— Ты должна выпить этот бокал за здоровье нашего хозяина, барона Раймштайн!

— Но, я не пью!

— Пей или ты окажешь неуважение хозяину и тебя накажут!

— Меня? За что?

Мужеподобная тетка нагнулась поближе.

— Без вина не получишь еды…

Лиз заставили выпить весь кубок. Вино оказалось приятное, сладковато-кислое и совсем не горькое…

Ела аккуратно, одергивая себя поминутно: «Жуй медленнее… медленнее!»

Но голодный желудок не желал слушать уговоров.

Она скушала все и осоловела. Захотелось прилечь и подремать. Она делала усилия чтобы держать глаза открытыми. «Это от вина? Как смешно!»

— Наша птичка клюет носом!

— Пойдем мы уложим тебя на постельку.

«Какие они добрые!»

Лиз прослезилась. Тетки заботились о ней как о родной!

— Как вас зовут? Меня — Лиз.

— Хорошо, хорошо! Пойдем.

— Но спать еще рано! — запротестовала Лиз и зевнула.

Тетки отвели ее по лестнице из дуба на второй этаж в комнату без окон. Вдоль стены на скамье стояло множество зажженных свечей. От этого в комнате было светло почти как днем. Кровать, широкая, как луг, стояла напротив у стены, белея простынями.

— Это для меня? Вы ошиблись!

— Не спорь деточка, ложись, отдохни.

Лиз усадили на постель, размотали полотенце с головы, сняли с ног туфли.

Глаза слипались. Растроганная Лиз смотрела на служанок через пелену благодарных слез.

— Большое вам спасибо за вашу доброту!

Она легла и ее прикрыли мягким легким одеялом.

Тетки стояли рядом пока по ровному дыханию не убедились что девчонка заснула.

Тогда они вышли вон. Одна из них, та что мужеподобная с басом, постучала в соседнюю дверь.

— Господа, она спит.

— Замечательно, ступайте. — отозвался мужской голос из-за двери.

Через несколько минут потайная дверь в комнате без окон отворилась.

Вошли двое мужчин. Они сбросили роскошные халаты на пол и, оставшись нагими, приблизились к кровати со спящей девушкой.