Леднев Юрий & Окуневич Генрих Крах 'дископопа'

Юрий Леднев, Генрих Окуневич

Крах "дископопа"

"В наш век даже музыка стала

экологической проблемой".

Из выступления на совещании

После того рокового случая мы так ни разу и не появились перед публикой. Дорога на сцену нашей группе закрыта теперь практически навсегда.

Иногда мы собираемся вместе у кого-нибудь из нас дома, чтобы поиграть в свое удовольствие. Но перед тем тщательно осматриваем комнату, чтобы в ней (избави бог!) не оказалось какой-нибудь живности вроде мухи, таракана или комара. Иначе, если о том станет известно властям, нас на основании статьи закона "О причинении страданий животным" могут упрятать в тюрьму. Музыка когда-то популярного на всей планете "Дископопа", победителя многочисленных фестивалей и обладателя кубка "Музыка века", буллическим решением Международного суда оказалась практически под полным запретом.

Наигравшись всласть, мы отдыхаем. И тогда в нашей памяти невольно всплывает тот черный день, когда проклятый рок гастрольного недоразумения свел нас со стратдиносами - эндемами планеты Флора.

Да, денек это был самым скверным во всей нашей творческой биографии! По количеству недоразумений и нелепых случайностей он был просто урожайным...

В ожидании администратора Космосконцерта, который должен был сопровождать нас на гастролях, мы сидели в "забегаловке" и травили веселые истории и анекдоты.

"Забегаловкой" на нашем музыкальном жаргоне называется комната, где в былые времена пассажиры получали инструктаж и проходили таможенный и медицинский контроль. Теперь, когда космические перелеты стали обычным делом, безопасным для землян, строгие формальности отпали сами собой, а комната и оборудование контроля остались чем-то вроде экспонатов для туристов. Командированные и экскурсанты перед отлетом частенько забегают сюда, чтобы по старой привычке выпить на дорогу по стаканчику безградусной и со сладострастным удовольствием щелкнуть по компьютерному антиалкогольному носу когда-то грозного и неподкупного, а теперь бездеятельного и безобидного, как старый уж, служаки-робота.

До отлета по расписанию нам оставалось более десяти минут. Алексей Кабачинский, наш весельчак и насмешник, король бой-ритма, рассказывал веселый анекдот, как на свет божий появился стиль "ретро", который стал оппонентом "новой волне". Содержание анекдотца заключалось в следующем: в криогенной капсуле старого космического дредноута, по недоразумению заброшенного в прошлом веке в соседнюю галактику, была обнаружена целая бригада замороженных артистов Москонцерта, в полной сохранности пролежавшая в ней более ста лет.

- Опять у нас маленькое гастрольное недоразумение! - возмутился оттаявший конферансье, узнав о казусе.

Алексей так здорово копировал размороженных коллег из "ретро", что мы просто валились от хохота, не подозревая, что проклятый демон недоразумения уже витает над нами.

В этот веселый момент к нам ворвался юноша лет четырнадцати, в немыслимых портках с короткими штанинами, которые носили еще в прошлом десятилетии. Глянув на нас глазами дворняги, он по-школьному прокричал:

- А! Вот вы где! А я вас ищу по всем комнатам!

Из того, что он назвал "забегаловки" комнатами, мы сразу поняли: парень в нашем деле полный профан.

- Что ты от нас хочешь? - спросил его наш руководитель Попов.

Захлебываясь школьной скороговоркой, юноша выпалил:

- Администратор товарищ Дубоносов просил передать вам, что вместо него полечу с вами я! Вот гастрольное удостоверение! - он показал папку с грифом Космосконцерта.

- А где он сам?

- У него заболела мама. Он сказал, чтобы я заменил его...

Глянув на часы, новоиспеченный администратор вдруг испуганно закричал:

- Скорее! Скорее! А то опоздаем! - и выскочил на улицу.

Юноша показался нам тем забавным увальнем и растяпой, над которым вечно измываются в школах, пиратничают во дворах. Угловатый, нескладный, он бежал впереди нас к взлетной площадке и, оборачиваясь на ходу, постоянно торопил: "Скорее, скорее! А то опоздаем!" В общем, весь его вид и поведение так и напрашивались на острый язычок.

Как только мы расселись в креслах космобуса, Виталий Огнев, великий виртуоз маш-рока, любитель розыгрышей, спросил его с тонким ехидством:

- Юноша, откройте нашей группе вашу фамилию, имя, отчество и семейное положение?

Парень живо привстал в кресле и с готовностью, как на уроке, отбарабанил:

- Я Сергей Кипарелли, студент консерватории по классу скрипки! Отчество - Петрович!

Герман Вильдек, король чип-шока, глянув на портфель и футляр в его руках, перехватил эстафету розыгрыша:

- Сергей Петрович, а что это у вас в руках?

- В правой - музыкальный инструмент, а в левой - ноты!

Мы откровенно грохнули в ответ на его слова. По-нашему, таскать с собою ноты все равно, что ходить с сопливым носом.

А розыгрыш, в котором участвовала вся группа, продолжался. Мы с деликатной тонкостью обсмеяли его штаны, прическу, выяснили, что он не умеет петь, плясать, показывать фокусы, курить табак, целоваться с девушками, таскать конфеты из маминого буфета и прочее и прочее...

- А что же ты тогда умеешь?

Парень открыл футляр, достал из него скрипку и, нежно погладив деку, заявил:

- Я умею играть на скрипке. А это настоящий Страдивари. На него паспорт есть...

- Скрипка! - так и ахнули мы. - Ты собираешься играть на скрипке?

- Да! - с гордостью подтвердил Кипарелли. - Скрипка - это богиня музыки!

- Ты, конечно, играешь на ней Баха, Венявского, Чайковского и всяких других классиков, которых выучил еще в музыкальной школе?

- Да! - самоуверенно признался он. - И буду пропагандировать музыку великих корифеев человечества на других планетах!

От высказанной вслух гениальной идеи он просветленно улыбнулся, что очень задело наше авангардное чувство.

- А ты знаешь, что на других планетах совершенно не выносят классических произведений? - провокационно сказал Попов.

- Этого не может быть! - фанатично возразил он. Обида за непочтение к классикам вспыхнула в его глазах.

Тут мы буквально навалились на его психику, рассказав с жуткими подробностями, как на одной планете аборигены съели известного скрипача вместе со скрипкой и нотами. Во время рассказа выдуманной истории мы с наслаждением наблюдали, как у парня пропадала самоуверенность, а в глазах загорался испуг. Он поднялся с кресла и со словами: "А я так мечтал о космических гастролях", - направился к выходу. (Если бы мы знали тогда, чем мог обернуться для нас его уход!)

- До свидания, - жалобно промямлил он, сломленный нами.

- Кипарелли, вернись! Сядь на место! - резко крикнул ему вслед Попов. (Если бы наш руководитель знал, что его словами говорило само провидение!) - Ты вписан в нашу путевку и полетишь с нами!

Сергей покорно вернулся в кресло, а мы, пожалев его, обещали при удобном случае дать ему возможность проявить себя в нашем концерте.

Увлеченные розыгрышем Кипарелли, мы и не заметили, что время старта истекло, а наш космолет стоит на месте и никуда не летит.

Спохватившись, Попов в нетерпении надавил на кнопку "Вызов" и скомандовал: "Давай старт! Почему стоим?" В динамике раздался вежливый голос робота-диспетчера:

- Уважаемые пассажиры, по какой причине вы изменили время вылета?

Вопрос робота показался нам жутко бестактным, и мы грубо прокричали в ответ:

- Не задавай глупых вопросов! Взлет давай!

Вежливый робот опять:

- Диспетчер очень просит вас...

Но мы прервали его с возмущением:

- Идиот! Нам некогда тебе объяснять! Мы опаздываем!

Робот с настырной вежливостью продолжал:

- Уважаемые пассажиры, очень прошу...

Тут мы, не выдержав, взорвались справедливым гневом:

- Балбес ты!

- Осел электронный!

- Заткнись сейчас же, дурак!

Мы с удовольствием выплеснули в адрес робота и всей его породы целый поток оскорблений. Надо сказать, тогда было в моде грубить обслуживающим роботам, обзывая их тупицами, ослами, дураками и прочими обидными словечками. В том проявлялась месть человеческого инстинкта нашим верным помощникам за то, что электронные создания в миллионы раз быстрее и точнее выполняют человеческие обязанности, да еще и со сверхделикатностью и терпением, независимо от погоды и времени суток, - качествами, которые никак не давались людям за всю историю сервиса.

- Уважаемые пассажиры, робот очень просит вас...

Мы окончательно вышли из себя:

- Тупица запрограммированная, балбес компьютерный, научись сначала работать, как человек! Если еще раз задашь хотя бы один вопрос, мы забьем гвоздь в твою схему!

Аргумент с гвоздем, видимо, дошел до сознания робота, и вопросов больше не последовало. Мы почувствовали, как отрываемся от Земли. К сожалению, только после мы узнали, что "тупицами" и "балбесами" были тогда мы, а не робот, что следовало нам лететь на "Лире", а не на "Флоре" и не в ту сторону, не на ту планету, а может, и вовсе не лететь...

Взлетев, мы постепенно успокоились. Почтительно молчавшим, пока мы спорили с электронным диспетчером, юный Кипарелли вдруг заговорил:

- А вы смелые ребята! Так здорово обругали служащего-робота!

- Гордись, что попал в нашу компанию! - заявил ему Попов. - Твою физиономию напечатают в прессе вместе с нашими!

- Лучше не надо, - ответил на это он, чем поразил нас до глубины души.

- Ты не хочешь славы?!!

И тут Сергей откровенно признался, что летит с нами космическим зайцем. А помогала ему в этом одна девушка из Космосконцерта ("И тут шерше ля фам!" - подумали мы), которая уговорила администратора Дубоносова пойти на подлог, придумав историю с больной матерью. Если об этом узнают, сказал Сергей, его могут исключить из консерватории, поэтому очень просил не сообщать о его поступке. Мы обещали ему молчать при условии, если он не будет играть в наших концертах никакой классики.

Пока мы потешались над юным скрипачом, космобус успел проколоть инвитационным импульсом пространство-время от Земли до Флоры. В салоне хрустально звякнул колокольчик и вспыхнуло табло: "Посадка произведена".

Забрав музыкальные инструменты, предвкушая восторженную встречу с поклонниками "Дископопа", мы вышли из космобуса. Но, к великому удивлению, ни толпы наших почитателей, ни представителей местной концертной организации мы не увидели. Кругом царили полнейшее безлюдье и тишина. Нас это очень обескуражило. Но, в любых ситуациях никогда не теряющий духа, наш руководитель Попов сказал:

- Видимо, здесь не принято встречать артистов на космодроме. Публика ждет нас в концертном зале, куда будем добираться своим ходом.

Мы согласились с Вольдемаром и двинулись пешком на поиски сцены.

Погода стояла ясная - полное безветрие. Вокруг пышная, цветущая природа нежилась в тишине и тепле, напоминая породистую сытую кошку, развалившуюся на диване в солнечном зайчике. Мы шли по тропинке через цветущее поле и сбивали огромные, величиной с хороший мужской кулак, одуванчики, срывали красивые, будто выращенные в оранжерее, диковинные цветы. В конце взлетной площадки стоял большой транспарант, на котором в ярко-оранжевой строгости были начертаны правила поведения людей на местной планете. Категорически запрещалось: громко разговаривать, петь, воспроизводить музыку, рвать цветы, мять траву. Ходить можно было только по тропинкам в сопровождении сотрудника научной станции.

Никакого сотрудника возле щита не было. Мы решили слегка поозорничать стали громко лаять, мяукать, топтать траву и цветы прямо под грозным экологическим кодексом. Сергей глядел на это молча, но без одобрения.

Когда порыв озорства прошел, мы в изнеможении повалились возле щита. А кто-то из нас саркастически изрек:

- Эти защитники реликтовых салатов и драных кошек готовы навешать запрещающих табличек и бирок на каждый кустик и каждый хвостик!

Наконец мы выбрались с летного поля и, обнаружив вагончик на гравитационном ходу, с шумом ввалились в него. Среди десятка расположенных на панели кнопок Попов надавил на одну с надписью: "Площадка стратдиносов". Слово "площадка" мы приняли за место для выступлений. Вагончик плавно пропарил над все еще безлюдной для нас поверхностью планеты и мягко опустился на край лужайки, окруженной зарослями. Рядом возвышалась площадка высотой около метра, размером с баскетбольное поле, с вышкой для наблюдений, куда сразу же забрался со своей скрипкой Кипарелли. На площадке рядами стояли топчаны, столы, широкие кресла, весы, различные приборы. Все это скорее напоминало больничное оборудование, чем реквизит сцены.

Здесь тоже царили безлюдье и сонная тишь. Мы расселись по креслам и стали ждать событий. Время тянулось патокой, но около нас никто не появлялся. В душе закипала обида. Вдруг сверху, щекоча слух, полились скрипичные пассажи. Это Кипарелли решил, не теряя времени, позаниматься. Мы рявкнули на него:

- Прекрати сейчас же скрипеть! Действуешь на нервы!

Сергей, с минуту помолчав, стал опять потихоньку пиликать. Мы цыкнули зло на него, и он замолчал.

А время тянулось!.. Мы ждали и злились.

Вдруг Вольдемар Попов вскочил с кресла и скомандовал:

- А ну, ребята, как следует ударим децибелами по этому кладбищенскому покою! Тряхнем заповедную тишину!

Мы быстро расчехлили инструменты и изготовились. Руководитель взмахнул рукой:

- Даешь "Восторги Зевса"!

Эта пьеса, сочиненная Вольдемаром во время его размолвки с тещей, отличалась обилием форте, фортиссимо, диссонирующих аккордов и как нельзя лучше подходила для казни всякой тишины и покоя.

Раздосадованные тем, что нас здесь никто не встретил, мы с предельной силой выплеснули на вздрогнувшие от громкого звука окрестности целый каскад диссонирующих аккордов различных динамических оттенков - от визга до грохота. Звуковые волны носились по поляне, пригибая высокую траву, сдувая с цветов вместе с пыльцой различные семейства насекомых, раскачивая ветви на деревьях и кустарниках, отдаваясь вдали орудийным эхом. Казалось, под напором взлетающих потоков звуковых волн над нами пульсирует голубой купол неба и даже вибрирует солнечное светило.

Вдруг сквозь этот адский грохот с вышки до нас пробился голос Кипарелли:

- Эй, стойте! Поглядите!

Мы прекратили играть и увидели...

На поляну из кустов вперевалочку вылезали какие-то странные коротконогие существа, похожие на морских котиков. Они расселись прямо под нами. Глаза их горели зеленым огнем, а пасти часто разевались, будто существам не хватало для дыхания воздуха.

- А вот и почтенная публика! - приветствовал появление существ Вольдемар.

- Ну и публика! - засмеялся наверху скрипач. - С хвостами!

- А ты помолчи там! - прикрикнул на него Попов. - Не наша забота думать о качестве публики. Нас не касается, хвостатая она или бесхвостая! В космосе всякая бывает. Наша задача - дать концерт, поставить в отчете галочку и - домой! Учись, классик, гастрольной жизни!

Словно поняв смысл сказанного Вольдемаром, существа одобрительно замурлыкали.

Мы снова заиграли, а "публика" стала тихо подвывать, припадая к траве, будто от сильной боли в желудке.

Самым удивительным в их реакции на музыку было то, что они изменяли окраску своего тела в зависимости от громкости и высоты звуков. Под воздействием музыки их тела становились синими, оранжевыми, зелеными, красными, фиолетовыми, переливались, сверкали всеми оттенками красочной палитры цветов. Зрелище было потрясающим. Мы, играя, смотрели на них и переговаривались:

- Они музыку чувствуют кожей...

- Живой калейдоскоп...

- Это же цветопублика, ребята!

- Цветопублика? Не слыхал о такой...

- О цветомузыке слыхал, о цветопублике - никогда!

Вольдемар Попов распорядился:

- Прибавьте темп и громкость!

Мы прибавили темп и громкость. Цветопублика отреагировала на это еще более яркой игрой оттенков и красок. Сверкание цветов ускорилось, словно на поляне закрутился волшебный калейдоскоп и разноцветные камешки стали кататься в нем с бешеной скоростью.

В группе существ, в середине хоровода, одно выделялось особо, отличаясь от других большей интенсивностью свечения и яркостью цветовой гаммы. От пронзительных высоких звуков оно выше других волчком вытягивалось вверх, а от низких шире раздувалось, становясь почти шаром.

- Это прима! - прокомментировал Огнев.

- Браво, прима! - прокричал Андрей.

Будто поняв, что похвала относится к ней, прима еще активнее завертелась, засветилась, увлекая других. А мы посмеивались, забавляясь невиданным зрелищем.

- Ребята, давайте опробуем на них "Апокалипсис Сатурна"! - предложил Попов. - Сразу с "Седьмой печати"!

Эту жуткую пьесу, как называл ее сам автор, Вольдемар сочинил "по недоразумению души", за одну ночь, когда его жена заночевала у матери, а ему показалось, что она ушла от него навсегда. Потенциал этой вещицы содержал полный набор скрежещущих диссонирующих звуков, выражающих гибель мирового духа в хаосе катастрофы. Мы ее исполнили всего пару раз: многие слушатели, не выдержав ее глубокого содержательного смысла, попадали в обморок прямо на концерте. Из-за протестов в печати пьесу пришлось отложить до лучших времен.

После предложения Попова бес озорства так и взыграл в нас! Мы с удовольствием изрыгнули из наших инструментов адские звуки "Апокалипсиса Сатурна". Услыхав рев, вой, визг и отчаянный стон "Седьмой печати", существа задрожали в паническом ужасе. Подняв головы к небу, они вытаращили глаза, словно на них из разверзнутой небесной хляби летели страшные разрушительные силы. Вдруг наша публика набухла, почернела и дико завыла. Прима тревожно заметалась по поляне, потом, рухнув, осталась недвижимой посреди помятых цветов...

В тот миг мы были в полном экстазе, полностью потеряв способность анализировать происходящее. В следующее мгновение до нас донесся страшный рев, и мы почувствовали, как на нас навалилось что-то липкое, рычащее, злое...

Мы уже приготовились проститься со своей бренной жизнью, когда наш слух вдруг уловил звуки чарующей мелодии... Ах, какая это была чудесная музыка! Светлая, нежная, радостная, словно из детской сказки. Она пролилась неожиданно, откуда-то с неба, как теплый дождь на схваченную внезапным морозом зеленеющую ниву. Она звучала торжественным гимном всему живому, прекрасному, цветущему, протестуя против всякого зла и насилия.

Почувствовав, как придавившая нас тяжесть вдруг ослабла, мы вскочили на ноги и, взглянув туда, откуда неслись волшебные звуки, поняли все.

На смотровой площадке стоял наш спаситель Сергей Кипарелли со скрипкой в руках. Из-под его смычка летела в мир мелодия Скрипичного концерта Петра Ильича Чайковского.

А от нас, погасив агрессивные чувства, медленным лебединым шагом уходили в заросли странные существа с цветомузыкальными способностями, чуть было не растерзавшие всю нашу компанию. Сергей умиротворял их до тех пор, пока все они не скрылись в лесной чаще.

Как загипнозированные, стояли мы, со слезами вслушиваясь в музыку великого классика, и нам казалось, что лучше ее нет и не было никогда на свете...

Но не успели мы как следует отойти от первого потрясения, как на нас обрушилось другое. Внезапно со стороны леса выскочила группа возбужденных людей, вооруженных палками. С неземной ненавистью, не скупясь на самые крепкие земные выражения, они обрушились на нас. Прикрывая от ударов собственными телами музыкальные инструменты, мы кричали, оправдываясь:

- Мы не знали!

- Нас направили сюда!

- Мы артисты!

Когда их палки достаточно поработали по нашим спинам, а гнев утолился, мы узнали, что они не бандиты или туземцы, а сотрудники местной научной станции. Выслушав наши объяснения, самый старший из них по возрасту и, видимо, по положению, угрюмый бородач в пенсне, закричал на нас:

- Убить вас мало, артисты несчастные! Это же стратдиносы, эндемы местной фауны, единственные экземпляры во всей Галактике! Вы могли их погубить своей дикой музыкой! Музыкальные бандиты! Марш отсюда! - лицо бородача побагровело от гнева. Он замахнулся палкой и рявкнул так, что пенсне свалилось с его носа и закачалось на серебристой цепочке. - Чтоб духа вашего здесь не было!

Подобрав покореженные инструменты, мы буквально бежали от разъяренных сотрудников, с бранью преследовавших нас до самого космодрома.

Картина нашего возвращения с гастролей на этот раз была печальной. Если бы тогда взглянуть на нас со стороны, можно было подумать, что мы возвращаемся с похорон дражайшей тетушки.

Все время полета к Земле в салоне царила тяжкая молчаливая атмосфера. Каждый из нас делал вид, что занят очень важным делом, - выяснял, насколько пострадал его инструмент при гастрольном недоразумении. На самом деле мы увлеклись этим, чтобы (не дай бог!) не встретиться взглядами и случайно не заговорить о происшедшем!

Наш руководитель что-то долго и отрешенно писал. По его виду можно было догадаться, что занят он не сочинением новой пьесы для "Дископопа", а составлением отчета о нашей провалившейся миссии к инопланетной публике.

Изредка Вольдемар прижимал ладонью пластырь, приклеенный к тому месту, где когда-то у него было левое ухо. И тогда Герман невольно тянулся рукой к лицу, трогая нашлепку, под которой догадывался остаток откушенного носа. Оба тяжко вздыхали, а их страдания отдавались болью в наших сердцах.

Конечно, мы знали: и Попову, и Вильдеку в любой земной поликлинике восстановят и нос, и ухо, и даже лучше, чем они получили их от рождения. Но при встрече на родной Земле этот факт не обещал нам ничего хорошего.

И только юный Кипарелли не страдал ни духом, ни телом. Обняв творение старика Страдивари, он с мальчишеским интересом наблюдал, как в защитном поле космического корабля, вспыхивая, сгорали частички разного межпланетного мусора...

Наши печальные мысли и душевные переживания оборвал радостный голос робота в динамике:

- С возвращением вас, дорогие пассажиры, на родную Землю!

Вот мы и дома, на милой планете!

"Ах, какое голубое небо над нами! Такое только здесь..."

- Извините, несколько вопросов для прессы и телевидения...

К нам, как змеи, со всех сторон тянутся головки микрофонов. Журналистская братия окружила нас у трапа плотным кольцом.

"Как быстро они узнают о свежих новостях в космосе!"

- Можно ли принимать за благодарность откусывание частей тела у артистов слушателями-инопланетянами?

- Не был ли агрессивный выпад стратдиносов реакцией на музыку "Дископопа"?

- Стоит ли брать на концерты для инопланетян куски сырого мяса, чтобы полнее удовлетворить слушательский спрос?

Под аккомпанемент веселого смеха встречающих эти злоязычные господа журналисты с наслаждением палачей задавали нам свои "невинные вопросики", от которых закипала от злости кровь и хотелось провалиться сквозь землю. Растерянные, жалкие, мы умоляли их оставить нас в покое, ссылаясь на чрезмерную усталость. И только Кипарелли с мальчишеским восторгом, забыв, что летал на Флору космическим зайцем, рассказывал о встрече со стратдиносами, с удовольствием кинозвезды подставляя под объективы камер свою улыбку.

Славу мы тогда заработали себе шумную и скверную. Пресса и телевидение так ярко подали этот случай, что нам нельзя было появляться на улице.

Общество защиты животных обозвало нас в своем журнале мясниками и зверогубителями. Они подали на нас в суд и на основании статьи Закона об охране животных оштрафовали нас на крупную сумму, запретив публичные выступления там, где могут быть любые представители живого мира. А поскольку на нашем концерте могут случайно оказаться кошка, птица, муха, комар, то решение суда стало практическим запретом нашей деятельности, крахом знаменитого "Дископопа".

После того рокового случая мы так ни разу и не выступили на сцене. Фирмы звукозаписи больше не приглашают нашу группу для записей музыкальных альбомов. На телеэкранах не появляются наши веселые физиономии. Пресса не пишет о нас восторженных рецензий. Нас постепенно стали забывать.

Но однажды, когда мы шли по улице, одна сердобольная старушка, завидев нас, стала вразумлять своего внука:

- Посмотри, внучек, на этих дядей. Это их чуть не скушала публика за то, что они громко играли. Смотри, сегодня не вздумай заводить свой магнитофон!

Мы рассмеялись. Новое поколение - старое наставление!

Загрузка...