Корона

Теперь я

Длинный стол заставлен полупустыми блюдами и полными кувшинами. Кувшины все несут и несут. А ты все пьешь и пьешь. Как в тебя столько влазит, Гил? И как ты завтра вообще на ноги сможешь подняться?

Впрочем, ты сможешь. Ты поднялся даже после битвы за Грейм. В крови по локоть. По шею. С головой.

А завтра еще и день твоей коронации. Поднимешься как миленький. Прыжком.

Хотя, конечно, никакой коронации не будет.

Ты встаешь, придерживаясь за стол, – тут тебе не Грейм, да? – и говоришь о том, каким мудрым правителем был отец.

Угу. Именно поэтому его понесло в те болота, где его вместе с войском сожрали чудовища. Расширил границы государства, ничего не скажешь. Теперь нам лишь бы уже существующие удержать. Армии почти не осталось. И трон сейчас такой шаткий… Если на него сядешь ты, по привычке - с размаху, он точно развалится.

Но ты не сядешь.

Пью вместе с тобой за отца. Все пьют.

Музыканты, повинуясь взмаху твоей руки, играют что-то маршевое и боевое. Ну, да. Надо хотя бы делать вид, что у нас боевой настрой. Мне кажется, я видел, как с твоей ладони сорвались красные капли. Твои руки все еще в крови, а я снова вижу слишком много. Либо это вино. Ты пропитан кровью и вином, брат.

Музыка грохочет, народ расползается из-за стола: кто по углам зажиматься, кто – проветриться, кто – отлежаться, не выдержав заданного тобой темпа.

Я тоже поднимаюсь.

Выхожу на балкон. Вдыхаю ночную прохладу и думаю, как вас разгонять из-за стола. Вас уже пора разгонять, но вы ни в какую. Хоть пожар вам устрой…

Чувствую движение за спиной, но не оборачиваюсь. Иногда ко мне подходят призраки.

Чтобы их не спугнуть, лучше не оборачиваться.

***

– Теперь я! – выдыхаю, поднимаюсь с земли, подхватываю меч.

Мне шесть, тебе – десять. И я – твоя уменьшенная, осветленная копия. Мне не нравится этот факт. Может, было бы проще, не будь мы настолько похожими. А так – я всего лишь недоделанный ты. И уже тогда понимаю – мне до тебя не дотянуться.

Взмах мечом, выпад, который ты легко блокируешь.

Мечи деревянные, но я бью в полную силу. Я злюсь, потому что ты смеешься. И легко парируешь каждый удар.

Я думаю, что когда-нибудь отомщу тебе за этот смех. Этот твой смех – первое яркое воспоминание детства. Потому что мой – такой же.

Второе яркое воспоминание - призрак Рарра.

Ребенок из тумана, серый парящий силуэт, пустые черные глазницы.

Сухой шепот:

– Ты поиграешь со мной?

***

Рассвет уже давно отпугнул тьму, и мы снова за столом, но теперь – за другим.

В пыльном душном зале, что рядом с библиотекой. Ты сидишь, подперев голову кулаком и равнодушно смотришь в стол. Равнодушие напускное, я-то вижу.

Я знаю.

Я не спал. А ты, Гил?

– Я не понимаю… – бормочет Вер. – Она же была там всегда. Всегда! Там пыль везде, по всей комнате! Нет следов! Там нет следов… Призраки ее что ли утащили?! Засов не двигался кучу лет… Да я ключ едва провернул! И ключа всего два, Гил!

Он смотрит на тебя растерянно. Будто ждет, что ты сейчас ему все объяснишь.

Но ты не объяснишь.

– У твоего отца и у меня! – продолжает он. – Не мог же он ее с собой в болота увезти… Он никогда ее не брал!

Да, Вер прав, отец никогда не доставал корону из хранилища.

При мне он открывал ту дверь лишь однажды – показал ее нам. А потом закрыл с грохотом, запер на ключ. И с тех пор дверь не трогали.

Ну, как… Вер уверен, что не трогали.

А значит, все идет по плану.

– Поздравляю, – тихо говорю я, ухмыляюсь чуть заметно, и знаю – это твоя ухмылка. Мы не близнецы, но все равно похожи, как две капли. Правда, только внешне. Внутри мы разные. Может, даже слишком. – Ты умудрился потерять корону, Гил. В день коронации. Что это говорит нам о тебе?

– Что у меня было много других дел, и не было времени следить за мишурой, – отвечаешь ты. Ты не шутишь, не ухмыляешься, смотришь прямо, твердо.

Наверное, сейчас мы разные.

– Опустошить кувшины? – уточняю я. – Напомни, Гил, что я просил тебя сделать, как только мы получили весть о гибели отцовского войска.

Ты презрительно фыркаешь. Уголок губ дергается – то ли ухмыльнуться в ответ, отразить мою усмешку, то ли зарычать.

Отвечать тебе и не надо, это помнят все – ты тогда очень громко кричал, что я не о том думаю. Что погиб дорогой родитель, а у меня – одни церемонии на уме. Однако, если бы дверь была открыта тогда, три дня назад, все увидели бы, что короны нет. Возможно, успели бы приготовить что-то похожее, чтоб издали никто не отличил.

– Надо идти к гномам, – говорит Акил, почесав седую бороду. – У них найдется, чем заменить…

И внимательно смотрит на меня. Я с гномами хорошо знаком, да. Я со всеми соседями знаком.

Но сейчас Акил наверняка вспоминает, что гномы - мастера открывать замки. Однако, Акил, следов нет. И короны нет. И дверь не открывали очень давно.

Тебе нечего мне предъявить.

– А надо ли идти? – жестко спрашиваю я, и ты вскидываешься. Ох и взгляд у тебя сейчас. Но мне всегда легко с ним справиться - просто представить, что на меня смотрит разъяренное отражение. – Может, ее нет не просто так?

– Что ты хочешь этим сказать? – спрашиваешься ты. Будто не знаешь. А я кошусь по сторонам - оцениваю обстановку. Шесть изумленных взглядов на меня. Три – цепких, оценивающих. Акил – среди них.

Старик быстро соображает.

Подведем итог. Шестеро лояльных и три возможных бунтовщика. Вот такой расклад, брат. Не все, значит, хотят видеть тебя на троне. Вопрос только – почему? Тобой ведь будет легче управлять, чем мной.

Было бы…

– Может, это знак? – говорю я, стараюсь быть серьезным и догадываюсь, что теперь губы дергаются у меня - так хочется засмеяться. – Может, корона сама отказывается от тебя?

– Имис! – ты бьешь ладонью по столу.

– Что? – удивляюсь я. – Помнишь легенду о Крейе, сыне Ровея? Духи замка отказались его принимать и уничтожили мантию, а когда он заупрямился, то обратили в пепел и его самого…

Ты хмуришься. Ты явно не ожидал, что я пойду вот так, прямо, в лоб. Есть разные виды атак, брат. И если не хочешь, чтобы противник тебя обыграл, нужно уметь менять тактику. Черт, да ты это должен знать! Сколько битв ты выиграл? Сколько крови на тебе? С головой!

– Духи… – растерянно повторяет Вер. Он хотел пошутить, когда говорил о призраках. Пошутить, а не угадать.

Он не знает, что не угадал.

Акил тоже хмурится. Он не так доверчив, как Вер, но тоже не понимает, во что я играю. Глупый старик, в том и дело, что ты не должен понимать. Я тебе не Гил.

Здесь есть только одно существо, которое понимает, что к чему.

– А вот и нет, – Рарр свешивается с люстры, зацепившись за нее носками ботинок, и смеется. Сухой смех - треск поленьев в костре. – Духи тут ни при чем! Мы тут ни при чем!

И грозит мне пальцем.

Хорошо, что его никто не видит.

– Не думаю, что… – начинает Гоб.

– Нет, – говоришь ты и резко поднимаешься. – Нет, все верно. Я не могу сберечь даже корону. Как я сберегу народ?

Я поднимаю бровь.

Правда?

Так просто?

Хоть бы повозмущался немного…

***

Так просто без тебя. Тогда и воздуха больше, и сил, и уверенности. Когда не маячит грозным призраком – куда более материальным, чем Рарр и его менее разговорчивые друзья – собственная улучшенная копия.

Мне двенадцать, и я учусь. Я быстро учусь. Мама болеет и не подпускает к себе больше, чем на несколько минут в день.

Отец занят.

Я учусь яростно, назло. Я не надеюсь догнать тебя. Скорее, стараюсь не думать о тебе. О матери, об отце. О вас всех.

К черту вас всех!

Я злюсь, и злость дает мне силы. Я учусь быстро. Я дерусь на мечах, и они уже не деревянные. Я усваиваю навыки стрельбы из лука и рукопашного боя.

Я читаю книги.

Я впитываю, я запоминаю.

– Бе-едный, – шепчет Рарр, сидя рядом со мной в библиотеке, и тянет серую ладонь, чтобы коснуться меня. Кажется, так он хочет проявить жалость. Мне не нужна жалость призрачного ребенка.

Мне ничья не нужна.

Я бью его по руке – и та рассыпается туманом. И весь Рарр – серой пылью. Исчезает и долго не возвращается. Может, обиделся. А может, знает, что уже вернулся ты. И не хочет попадаться тебе на глаза.

Он боится тебя, Гил. Он хорошо видит кровь на руках, даже если ее смыть.

А сейчас ее много – ты вернулся из своего первого победного похода. И все вновь становится на свои места. Как бы я ни спешил, я не догоню тебя. Ты все так же насмешлив, широк в плечах, силен и умен. Только взгляд – холоднее. И усмешка – злее. Но кому есть до этого дело?

Ты появляешься – и все, сломя голову, бегут к тебе навстречу. С мамой ты проводишь не менее часа.

С отцом – весь вечер.

Я ухожу в библиотеку, надеясь побеседовать с Рарром – тебе назло.

– Эй! – зову я его. – Тут в книге про духов. Духи – это вы?

Но его нет. И толстым слоем лежит на столе серая пыль.

Я и пыль – наверное, так надо.

***

Полдень.

Ты подхватываешь походный мешок и сбегаешь по лестнице. Я вновь иду к балкону. Мне не верится, что это – все. Что ты так просто сказал свое “отрекаюсь” – и все согласились.

А ты легко шагаешь к конюшне. Солнечный свет бликует в твоих волосах, и на мгновение кажется, что они – светлее. Что они – мои. Что это я ухожу отсюда, и меня ждет верный боевой конь.

Остается только вскочить ему на спину – и умчаться прочь, от пыли и призраков.

Только вот – некуда.

– Куда ты направишься? – спросил Акил.

– Прочь, – отрезал ты. И коротко глянул на меня.

Я кивнул. Ты – в ответ.

Вот и все.

Я касаюсь медальона под рубахой. Такой же висит у тебя на шее.

Родители подарили нам одинаковые черты. Ты – одинаковые украшения. Я дарю тебе свободу.

Дороги у нас – разные. Ты уходишь по своей. Я остаюсь здесь. Гномы уже делают новую корону. Фальшивую.

Ее надену я.

Теперь я.

***

Мне шестнадцать. Пока ты был в очередном походе, я нашел, чем подкупить гномов. Гномы научили меня открывать замки. Знал бы отец, как я талантлив, он бы гордился. Мамы больше нет. Не думаю, что она гордилась бы. Не умением работать с замками – точно.

И наверное, не разговорами с призраками.

Но ведь это естественно: если оставить ребенка одного в темном замке, он начнет говорить с призраками.

Мне шестнадцать.

Сегодня ты вернулся. Снова с победой. Твой взгляд еще холоднее. И ты не пируешь со всеми своими сегодня - уходишь к себе.

А я здесь – напротив этого замка. Все, как всегда: я, пыль и ручной призрак, тьма и замки на дверях.

Правда, теперь кое-что изменилось. Эту дверь я смогу открыть.

***

Я знаю, кто может предать меня.

– Но они поддержали тебя, – удивляется Рарр. Тенью соскальзывает со стены, идет по полу ко мне, будто настоящий.

– Предали без пяти минут короля и поддержали меня, – киваю я. – Ничто не помешает им предать своего нового короля.

– Но тех, кто не поддержал тебя, ты тоже отправил подальше, – напоминает Рарр.

– А от этих просто избавлюсь, – пожимаю я плечами. – Слишком опасны. Особенно – Акил.

– Избавишься – как? Это вызовет подозрения...

– Да, – соглашаюсь я. – Пусть вызывает. Люди должны понять – я не Гил. Со мной шутить нельзя.

– Какие люди? – сухо смеется Рарр. – Ты всех разогнал. Сначала брата, потом – советников…

– Да, – снова соглашаюсь я. – Наберу новых. Жаль, призраков брать нельзя…

Рарр снова смеется.

Приступ рассыпчатого смеха, похожего на кашель.

***

Я перенял смех у него.

Мне восемнадцать, и я смеюсь, как призрак.

– Знаешь, чего ты такой бледный? – спрашиваешь ты и пытаешься потрепать по волосам, как будто я все еще ребенок. Я не отталкиваю руку, но уворачиваюсь. – Потому что сидишь в библиотечной пыли. Так и заболеть недолго, Имис.

– Кто-то из нас ведь должен уметь читать, – отвечаю я и ухмыляюсь в ответ.

Да, отражение, я готов к тому, что ты повторишь ухмылку за мной.

– Зачем? – удивляешься ты. – У меня для этого будет полно специально обученных советников.

Останавливаешься, смотришь сверху вниз и добавляешь:

– По сути, Имис, ты здесь совершенно не нужен.

И смеешься. Я вижу – за нами наблюдают.

Смеюсь в ответ. Твой смех – теплый, отцовский, мой – призрачный.

Ты уходишь прочь. Я касаюсь медальона - сквозь рубаху и плащ его не почувствовать. Но он там, на груди.

Еще одна штука точно такая же, как у тебя.

***

– Прощай, брат, – шепчу я, глядя вдаль.

Пыль на дороге уже улеглась.

Тебя больше нет рядом, и теперь моя очередь пачкать руки в крови. Я не против.

Я просто не думал, что мне будет так тебя не хватать.

***

Мне восемнадцать, и я смеюсь, как призрак.

И старательно подыгрываю тебе в нашей игре. Рарру она все больше интересна.

– Зачем? – удивляется он. – Зачем играть во вражду?

– Так лучше видно всех вокруг, – отвечаю я. – Как будто с двух сторон. Видно, кто друг, а кто враг.

– Кому из вас? – не унимается Рарр.

– Обоим, – отвечаю я.

***

Мне шестнадцать.

Все, как всегда: я, пыль и ручной призрак, тьма и замки на дверях.

Правда, теперь кое-что изменилось. Эту дверь я смогу открыть.

А еще – приходишь ты.

– Открываем? – тихо спрашиваешь из-за плеча.

– Чтоб тебя! – шепотом ругаюсь я. – Нельзя так подкрадываться, Гил!

– Призраков, значит, не боишься, но если подкрадывается человек… – фыркаешь ты.

– Не человек, а ты, – шепчу я. Ты снова смеешься.

И меня это раздражает. Слишком громко. Неужели не можешь потише?

– Открываем? – обрываю твой смех я. – Уверен?

– Уверен, – серьезно киваешь ты.

***

Мне двенадцать, и я учусь.

Мне одиноко, и я ухожу в библиотеку, надеясь побеседовать с Рарром – тебе назло.

Но его нет. И толстым слоем лежит на столе серая пыль.

Проходит час, и тяжелая дверь распахивается. Подозреваю, ты открыл ее ударом ноги. Ты все двери так открываешь.

Подходишь ко столу, как которым сижу. Падаешь на стул рядом, смахиваешь пыль, чихаешь.

– Пришел учиться читать? – спрашиваю я.

Ты фыркаешь и треплешь меня по волосам:

– Поговорить, Имис.

Я кошусь на тебя. Я не то, чтобы не верю тебе. Я тебя просто не знаю. Но ты говоришь так твердо, так уверенно, так пламенно, что я начинаю верить. И хмурюсь так, как ты никогда не хмуришься – перестаю быть твоим отражением.

Потому что ты несешь чушь.

Там, далеко, есть волшебные леса. В них живут волшеблные существа. Ты попал туда случайно, а уходить – не хотел. Ты влюблен в одну из их рода. Она спасла тебя, когда ты был ранен. Ты хочешь быть с ней. Но ее не заберешь, нельзя, не во дворец. К тому же – она умрет без леса. Ты не хочешь оставаться здесь. И при первой же возможности уйдешь к ней.

Правда, отец не отпустит. Еще раз заговоришь об этом – сожжет те леса.

Тут я не могу не согласиться с ним. Ты просто не в себе сейчас.

– Иди проспись, – советую, – тебе вскружила голову девка из леса. Ты будущий король, и…

– Да не хочу я им быть! – кричишь ты и бьешь кулаком по столу. – Какой из меня король, Имис? Черт, я бы прямо сейчас отдал тебе корону, если бы мог!

– Я ее у тебя не возьму, – отрезаю я. – Не сходи с ума!

– Мама говорит, нужно слушать сердце…

Ты и впрямь говоришь спокойнее, тише. Так вот о чем ты с матерью целый час беседовал.

– Мама больна, – жестко напоминаю я. – А у тебя есть обязанности.

– Имис! – ты неожиданно хватаешь меня за руку, и я готов зарычать, но ты всего лишь просишь. – Поможешь мне от них освободиться?

Качаю головой.

Ты уходишь.

Но ты упрям. И каждый раз напоминаешь мне о том, что вернешься в леса. И каждый раз - просишь помочь.

Когда мне исполняется шестнадцать, я открываю ту дверь.

Ты идешь вместе со мной к гномам, моим учителям. За науку я должен отдать им корону. Они плавят ее при нас.

– У меня есть условие, – говоришь ты, глядя, как течет расплавленное золото.

– Сейчас?! – шепчу я. – Ты решил поставить его сейчас?

– Из этого, – киваешь на то, во что превратилась корона, – два медальона. Отдать две капли золота – это ведь не слишком много?

Гномы принимают твое условие.

Мы прячем медальоны под одеждой.

***

Мне шесть.

Я дерусь в полную силу. Ты смеешься, но понемногу отступаешь под моим натиском.

Я выбиваю меч из твоей руки. Прыгаю вперед – сбиваю с ног. Вскакиваю и лишь тогда замечаю: на холме стоит отец, наблюдает за нами. Ты уже давно увидел его, правда?

– Не нужно мне подыгрывать, – бормочу я, протягивая тебе руку.

– Нужно, – возражаешь ты. Схватившись за руку, легко поднимаешься. – Ты будешь подыгрывать мне, а я – тебе. Мы же братья!

Отходишь назад, подбрасываешь в руке меч.

– Теперь я?

***

Динный стол полон полупустых блюд и полных кувшинов. Их все несут и несут. А ты все пьешь и пьешь.

Выхожу на балкон.

Чувствую движение за спиной, но не оборачиваюсь.

– Имис… – это не призрак, это ты. – Готов к завтрашнему дню?

– Мне все еще кажется, что ты совершаешь ошибку.

– Уже совершил, – смеешься ты, и твой смех раздражает. – Но это моя жизнь, и я буду совершать все ошибки, которые захочу. А вот тебе теперь нельзя ошибиться… Ты уверен, что хочешь взвалить эту ношу на себя?

– Уверен, – отвечаю. – Я этому учился.

Твоя ладонь ложится на плечо. Я кошусь на тебя и тут же - за спину. Рано ломать сложившийся образ. Завтра он пригодится. Но все пьяны, никто не смотрит сюда, да и ночь темна. Нас не видно в ней.

Рарр прыгает с крыши на балконные перила. С перил осыпается серая пыль. Он садится на них по-птичьи, замирает, наклоняет набок голову. Кажется, он наконец перестал тебя бояться. И ему интересно, что ты скажешь.

А я знаю и так.

Два слова.

– Теперь ты.