— Я обещала Митеньке и Варе, что мы пообедаем вместе, — смущенно отводя глаза, пробормотала Евгения.
Александра улыбнулась.
— Оставайся. Мы с Владимиром Всеволодовичем в некотором роде уже сработались.
Так оно и было. По крайней мере, переносам Знаком Александра уже не удивлялась. А по части обнимашек, необходимых для выполнения переноса, с самого начала ничего не имела против.
Выбираясь из сухого фонтана в Смоленске, я подал Александре руку. Кивнул знакомому охотнику, направляющемуся к фонтану. Тот проводил Александру обалделым взглядом — нечасто нас, охотников, баловали вниманием благородные барышни.
Я поймал извозчика. В том, что нужный адрес он знает, не сомневался, и оказался прав.
— Пожалуйте, — остановив карету, показал извозчик.
Я подошёл к воротам. Трости, чтобы постучать, как положено аристократу, у меня не было. Выдернул из ножен кинжал и побарабанил рукоятью.
— Чего изволите? — подоспевший привратник посмотрел на кинжал в моей руке с опаской.
— Я к господину Головину. Он дома?
— Дома, да-с… Изволите подать визитку?
Да чтоб тебя! Сто раз ведь уже заказать собирался.
— Нету. В другой куртке забыл. Скажи: прибыл граф Владимир Всеволодович Давыдов.
— Давы-ыдов⁈ — ахнул привратник. И бросился открывать ворота. — Пожалуйте, пожалуйте! Немедленно доложим!
Александра посмотрела на меня с удивлением.
— А я отчего-то решила, что вы не знакомы с хозяином.
— Я и не знаком.
— А почему же тогда?..
Я пожал плечами.
Нас проводили в гостиную и предложили располагаться. Дом был приличных размеров. Скорее даже, дворец, а не дом, не меньше обломовского.
Анфилады комнат, узорчатый паркет из ценных пород дерева, хрусталь, зеркала, картины в золочёных рамах, напольные вазы, камин, отделанный мрамором — в общем, если бы моей целью было проверить, действительно ли Катерина Матвеевна самая богатая невеста в Смоленске, сейчас исчезли бы последние сомнения. Хорошо, что не это было моей целью, и на приданое Катерины Матвеевны я не претендовал. Хотя всё равно взгрустнул — не люблю, когда добро по дури разбазаривают.
— Владимир Всеволодович!
Матвей Головин спешил мне навстречу с распростертыми объятиями. До сих пор меня столь радушно приветствовал единственный человек в мире, портной Яков Соломонович Брейгель. Но если Брейгель внутренним взором видел на моём месте денежный мешок и радовался ему, то Матвей Головин — самому факту моего существования. Мое присутствие и впрямь доставляло ему искреннюю радость.
Он схватил меня за руку, энергично затряс.
— Бесконечно рад приветствовать, многоуважаемый Владимир Всеволодович! Очень, очень много о вас слышал!
Я представил Александру. Пока Головин отдавал распоряжения относительно чая, кофе и прочего, присмотрелся к хозяину дома. И вынес окончательный диагноз: солнечный звездодуй.
— Что-что? — переспросила Александра.
Видимо, последние слова я проворчал вслух.
— Да есть такие ребята, солнечные звездодуи. Светящиеся, порхающие, готовые восторгаться каждым пуком каждой птички и каждым каком каждой бабочки. У молоденьких девушек, вроде Катерины Матвеевны, это смотрится мило, у дяденек, переваливших за полтос — печально. Мужчина в принципе может себе позволить быть солнечным звездодуем в единственном случае: если у него за спиной стоит жена и взмахами волшебной скалки разгоняет все проблемы. Но здесь, как понимаю, не тот случай.
— Вы, Владимир Всеволодович, говорите загадками.
— Ничего. Скоро всё станет предельно ясно, обещаю.
— Итак, друг мой! — Матвей Головин опустился в кресло и устремил на меня восторженный взгляд. — Рассказывайте! Рассказывайте же скорее. Катенька столько о вас говорила, мне так не терпится узнать вас получше! Очень жаль, что моя супруга поехала к обедне. Она тоже была бы счастлива с вами познакомиться.
Счастлива? Хм-м, ну окей. Сам напросился. Давай знакомиться.
— Вам, вероятно, известно, что я охотник?
— О, да, безусловно! Катенька говорила, что…
— А охотникам доступна такая любопытная штука, как колдовство. В частности, мы можем заглядывать в прошлое и предсказывать будущее. И я здесь для того, чтобы вас предостеречь. Мой хрустальный шар поведал, что если вы в самое ближайшее время не уймёте свой пыл по части вваливания бабла во всякую хрень, Катерина Матвеевна останется без приданого.
Глаза Матвея какое-то время ещё светились восторгом. По инерции, видимо. А потом он обалдело пробормотал:
— Простите… Что?
Расшифровку своих слов я оформил быстро. А на то, чтобы Матвей Головин поверил мне, как родному, время тратить вообще не пришлось.
Одна из отличительных черт солнечных звездодуев — убедить их в чём-либо не составляет ни малейшего труда. Любому бреду, произнесённому нужным тоном, верят, как святому писанию. Припомнив биографию Матвея Головина — то, как его без проблем окрутила вдова с двумя детьми, которая была едва ли не втрое старше; то, как потом эти подросшие дети заправляли всем немалым состоянием Головиных, — я был почти уверен, что столкнусь примерно с таким существом. Однако Матвей Головин превзошёл все мои ожидания.
Н-да, человек со скалкой тут просто жизненно необходим. Сам я эту почётную роль выполнять не могу, мне бы свои дела успевать раскидывать. А вот Александра Дмитриевна Урюпина в качестве надсмотрщицы — то, что надо. Муха мимо не пролетит.
Через полчаса после начала беседы Александра извлекла из знакомого саквояжа знакомые письменные принадлежности и разложила на столе. Начиная с этого часа все банковские чеки, выписываемые Матвеем Головиным, без визирующей подписи поверенного — Александры Урюпиной — становились недействительными.
— Знаете. А это очень даже хорошо, — решил Головин. — А то, вы понимаете, характер-то у меня твёрдый! Но ведь иной раз так уговаривают, так уговаривают! Ну просто невозможно отказать.
— Понимаю, чё. Вы как ёжик — сильный, но лёгкий.
— Да-да, — рассеянно подтвердил Головин. — А тут с меня, получается, взятки гладки! Поверенный наложил запрет, вот и весь сказ.
Он, поначалу приунывший, снова солнечно расцвёл. А мне сделалось внезапно скучно. И всё, что ли? Не будет ни криков, ни скандалов, ни разорванной на груди тель… Эм… Что там у него, манишка? Какое-то унылое приключение. Всё-таки избаловала меня жизнь, привык, что за каждым кустом какое-нибудь развлечение.
Но ведь грех жаловаться! Сегодня вечером мы с Харисимом, например, будем зажигать. Причём, в самом прямом смысле этого слова. Мне правда так нужны какие-то проблемы до этого прекрасного события?
Вопрос был риторическим и ответа не требовал. Но вселенная его, видимо, услышала и поняла по-своему.
Мой взгляд, блуждающий по интерьеру без особых целей, упал на журнальный столик. На нём стояла широкая… ну, наверное, ваза. Хотя в моём понимании вазы высокие, обладают узким горлышком и предназначены для постановки цветов непосредственно внутрь. Это же была какая-то неправильная ваза, но назвать её чашей тем более язык не поворачивался.
Да и вообще, не в вазе суть! Внутри лежали визитные карточки. Частная коллекция Матвея Головина. Видимо, карточки всех визитёров клались туда, а потом, в случае необходимости, нужная изыскивалась.
Наверху оказалась строгая чёрно-белая карточка, на которой витиеватым шрифтом было выведено нечто до боли знакомое.
Я встал, не обращая внимания на излияния Головина — который всё это время что-то с восторгом излагал — и подошёл к столику. Взял карточку. И прочитал: «Троекуров Дмитрий Иванович».
— Прошу прощения, — перебил я Матвея. — А вы знакомы с господином Троекуровым?
— Что, простите?.. — Матвей посмотрел на визитку. — Ах, да… Конечно, знаком! Это человек выдающихся качеств. Мы с ним, можно сказать, друзья, давно друг друга знаем.
— Вот уж правда ваша, — сказал я вслух, а сам подумал: «Звездит».
Будь они друзьями, зачем Троекурову оставлять визитку?
— Он вам что-то предлагал?
— Ох, Владимир Всеволодович, вы проницательны! Да, от господина Троекурова поступило некоторое предложение.
— И куда он предложил вам вложить деньги?
Почему-то я был готов к чему угодно, только не к этому. Матвей Головин рассмеялся и сказал:
— Речь шла не совсем о деньгах. Мы обсуждали возможность бракосочетания его сына, Николая Дмитриевича Троекурова, с моей Катенькой.
Я аж визитку обратно в вазу выронил.
— Бракосочетание⁈
— Ну да. Правду сказать, Катеньку уже действительно пора выдавать замуж. А Николай Дмитриевич — фигура достойная, с положением в обществе и состоянием. К тому же хорош собой, получил прекрасное воспитание и образование. Знает языки…
— И вы уже приняли решение?
— Разумеется, нет! — возмутился Матвей. — Тогда я бы выглядел, как несерьёзный человек, который решает всё под влиянием сиюминутного настроения.
— Это, разумеется, не так, — вставила Александра.
— Конечно же, нет. Я пообещал подумать. Взял на размышления неделю.
— Но вы ведь уже знаете, что ответите, да? — Я понимал, что давлю уже просто как БТР, но ничего не мог с собой поделать.
— Правду сказать, я предполагаю ответить согласием. Поймите меня верно, Владимир Всеволодович: при всём моём к вам уважении, вы — в первую очередь охотник. Я… я, разумеется, не хочу ничего плохого сказать об охотниках. Напротив: спасибо вам, что защищаете нас от этих ужасных тварей, заполонивших мир. Только вашими стараниями Россия гордо держит знамя человечности посреди охваченной огнём Европы!
— Посреди?.. — озадачилась Александра.
Я мимикой и жестом показал ей, чтобы не развивала эту тему. В географии у Матвея Головина явно были пробелы, а может, просто выразился неудачно.
— … однако охотники в массовом сознании — не самая лучшая партия для девушки вроде Катерины Матвеевны. Образ жизни… Все эти сомнительные пирушки и ещё более сомнительные связи с сомнительными девицами… То есть, поймите правильно — я не хочу сказать, что в чём-то подобном замешаны лично вы, ни в коем случае!..
— Конечно, я вообще не такой.
— … но в случае вашего бракосочетания Катенька навсегда останется парией в свете, ей откажут от лучших домов. Она, бедняжка, попросту зачахнет. Она ведь привыкла к совершенно другой жизни! Уверен, вы поймёте меня, как отца: я не хочу такой судьбы для своей любимой дочери.
— Прекрасно понимаю, — сказал я, вспоминая свои практически панибратские отношения с предводителем пореченского дворянства.
Что-то мне подсказывает, что если мы с Катериной Матвеевной поженимся, то откажут от домов нам полтора идиота, которые в свете вообще не котируются. Это, разумеется, касается Поречья, но и в Смоленске я нисколько не сомневаюсь. А в Петербурге я уже вообще обладаю долей в предприятии стратегического значения.
В общем, у меня было что по существу возразить Матвею. Однако оставался один безответный вопрос: мне-то эта женитьба куда вообще упёрлась? При моём образе жизни мне только такой жены, как Катерина Матвеевна не хватает. Вот кто-то вроде Земляны — ещё да. Типа Маруси — тоже да. Ни тебе лишних вопросов, ни скандалов не по делу. Нет, Катерину Матвеевну я, конечно, люблю всем сердцем — мимолётное виденье, гений чистой красоты и всё такое. Но жениться-то зачем? Хорошее дело браком не назовут.
— … к тому же вас ведь могут, простите великодушно за грубую правду, — в любой момент убить, — продолжал трещать Матвей. — Вообразите себе, какую боль испытает Катерина Матвеевна!
— Уверяю, мне тоже будет неприятно, — со всем возможным участием вставил я.
— Значит, вы меня понимаете!
— Всем сердцем. Которое, разумеется, разбито с этой минуты раз и навсегда. Но это ничего. Я стихи напишу. Которые станут классикой мировой литературы, и дети в школах будут проклинать меня, заучивая их наизусть через сто лет.
— Спасибо! Спасибо вам огромное за такое глубочайшее понимание! — Матвей вскочил, схватил меня за руку и затряс её. — Однажды, я уверен, общественное мнение в отношении охотников переменится! И я сам приложу к этому руку.
— Не надо…
— Я всем расскажу, какой вы умный и тонко чувствующий молодой человек!
— Этого уж вовсе не надо.
— Пожалуй, нам пора! — подскочила Александра. — Владимир Всеволодович?
— Да-да, разумеется, — закивал я. — Спасибо, что приняли! До свидания.
— Заходите в любое время! — напутствовал нас Матвей. — Двери моего дома…
Двери его дома захлопнулись, отрезав остатки фразы.
— Желаете платок? — Александра Урюпина протягивала мне платок.
— Зачем? — удивился я. — У меня что-то на лице?
— Ничего, кроме смертельной тоски. Я была уверена, что вы вот-вот заплачете, потому и поспешила объявить об уходе.
— Заплачешь тут, — буркнул я, оглянувшись на дом.
— Вы настолько близки с Катериной Матвеевной?
— Ну, не настолько… Хотя это зависит от того, что вы понимаете под словом «настолько». В моём понимании нам ещё есть, куда стремиться.
— И вы всерьёз намерены попробовать себя в поэзии?..
— Разумеется. Уже набросал кой-чего. Вот, послушайте: «Крестьянка ехала верхом на кобылице, а парень встречу сей попался молодице…»
— Какое интересное начало, — с унылым видом сказала Александра. — А дальше?
— Дальше ещё не придумал. Но точно про любовь будет.
Вернув Александру в офис, я сам вернулся обратно в Смоленск, присел там на край фонтана и глубоко задумался.
Свежевыясненные обстоятельства нельзя было просто откинуть. Разумеется, ночная вылазка важна, однако тут может крыться кое-что поважнее.
Зачем Троекурову эта свадьба? Вариантов — масса. Хочет достать меня? Возможно. Позарился на приданое в свете недавно нарисовавшегося наследства? Вполне возможно, денег много не бывает, особенно если занимаешься террористической деятельностью. Решил уже хоть как-то пристроить к делу своего непутёвого сына? Тоже нельзя сбрасывать со счетов такой вариант.
— Ладно, — встал я со вздохом. — Это всё, конечно, интересно, но первым делом — самолёты.
И отправился к Харисиму.
К вечеру всё было готово. Даже более, чем всё.
Обломову я в официальном порядке предоставил заявление, согласно которому я, Владимир Давыдов, подозреваю господина Троекурова в тварных бесчинствах. А в качестве примера привожу гробовую мастерскую. Которую нынче вечером мы будем зачищать.
Благодаря дате на документе у Обломова появилась возможность официально предоставить своих наблюдателей, абсолютно беспристрастных, которые будут лицезреть всю комедию и потом письменно изложат впечатления.
Я лично сильно сомневался, что Троекуров оформил контору на себя, там даже на вывеске другая фамилия. Но надо же с чего-то начинать. Одними физическими и магическими силами его не сковырнёшь, надо давить по всем фронтам. Пусть занервничает, задёргается. Ошибки начнёт допускать. Мне это всё — исключительно на руку.
— Ну-у, собрал толпу, — буркнул недовольный Харисим, увидев Земляну и Захара.
— Тридцать мертвяков, — напомнил я. — Тридцать, Харисим! Не жадничай. Забыл про выговор от главы?
Харисим ещё сильнее насупился. Помнил он про выговор.
Мы стояли напротив целевого здания, с полностью составленным и утверждённым планом. Ничто не могло пойти не так.
Самый раскачанный Красный Петух имелся у Харисима, ему и доверили деликатное дело поджигания крыши. Захар и Земляна сыграли в «Камень, ножницы, бумага». Захар проиграл, и Земляна пошла внутрь конторы.
Меньше чем через минуту дверь открылась, и Земляна появилась на пороге с целевым дедушкой на плече. Дедушка болтался без чувств. Вернувшись к нам, Земляна сбросила свою ношу и сказала: «Уф!»
— Мой выход, — объявил я.