— Хрен бы знал, — мрачно ответила кобыла. — На мне не написано. А и знала бы — тебе не сказала. Урод ты. Ненавижу.
Во, знакомые песни пошли, про «ненавижу». Хотя Ай Кью в данном случае явно повыше, чем у других. Я погасил Манок.
— Ты зачем людям житья не даёшь, Тварь⁈
— Жрать хочу.
— А Хому за что евнухом сделала?
— Словесов таких не знаю. А яйца ему раздолбила, чтоб не размножался, сволочь этакая. Стреляет он. Ишь. Стрелялку отрастил.
Морда кобылы всё это время выглядела отнюдь не злобной, не напуганной, а какой-то раздражённо-обречённой. Если можно, конечно, увидеть какие-то выражения на лошадиной морде. Тон-то полностью соответствовал.
— Убивать будешь? — буркнула кобыла. — Ну, убивай, давай. Чего тянуть. Куда меня такую ещё — только на кости.
Я с минуту молчал, глядя на кобылу, и сам не знаю, о чём всё это время думал. Потом неожиданно даже для себя сказал:
— Ко мне пойдёшь? Как раз хотел тачку с фарами. Чтоб я еду ночью — а все срутся от ужаса.
Лошадиная морда вытянулась.
— Чё? — спросила она.
— Через плечо! Верхом на тебе ездить буду. Или в карету запрягать, тоже круто получится.
— Ты меня оседлай сперва! — возмутилась кобыла. — Кавалерист нашёлся, ишь!
— Да оседлаю, не вопрос. У меня помощник хороший.
— Это ктой-то?
— Ты. — Я вытащил из ножен меч и показал кобыле. — Вот, смотри. Вариантов два. Или ты сейчас добровольно и с песней везёшь меня, куда прикажу, и дальше во всём слушаешься, или я тебе башку отрублю. Как по мне, выбор очевиден. Хотя, ты же тварь. — Я посмотрел на кобылу с сомнением. — У вас с причинно-следственными связями не очень. На всех одна пластинка — «ненавижу»…
— Ну, ненавижу, — обиделась кобыла. — А за что мне тебя любить? Ты охотник! Ты меня убивать пришёл.
— Ну так не убил же. Пока ещё. Значит, объективно, и ненавидеть пока не за что.
Кобыла глубоко задумалась. Призналась:
— Вот, чую, где-то ты меня дуришь! А где — непонятно.
— Без башки останешься — вовсе никогда не поймёшь, — обнадежил я. — Так и помрёшь, дура дурой. Ну, что? Поехали?
В деревню я въезжал так гордо, что римские полководцы должны были переворачиваться в гробах от зависти. У них в Риме таких лошадей, как у меня, отродясь не было. Тварь оказалась реально здоровенной, обычные лошади на её фоне — деревянные пони с детской карусели.
Рядом с нами шагал Гошка, тоже гордый, как лев. Ощущал свою причастность к событию века. Я ему не мешал, не так много у них тут интересного происходит. По мере нашего продвижения у дороги собиралась толпа. На меня, сидящего верхом на Твари, пялились с благоговейным ужасом. К тому моменту, как я проехал деревенскую улицу до конца, собралось уже, пожалуй, всё население.
— Значит, так, — остановившись, объявил я. — На всякий случай, для тех, у кого новостная лента отключена — я ваш новый владелец, граф Владимир Всеволодович Давыдов. Он же граф-охотник, слышали, наверное. Кобылу эту я изымаю. Больше она вам досаждать не будет.
— Зарубить её надобно, — крикнули в толпе. — А то не дай бог сбегит от вас, да к нам сюда вернётся!
— Слышь, ты! — возмутилась кобыла. — Зарубальщик! Стрелялку я тебе отшибла — ещё по зарубалке добавить? — И дёрнулась в сторону орущего.
В толпе завизжали, шарахнулись.
— Тпру! — приказал я. Придержал верёвку-амулет. — Значит, так. Кобыла эта — моё имущество, и как им распоряжаться, решать буду я. А тебе советую перенаправить энергию с агрессии в более мирное русло. Импотенция — штука неприятная, зато какой простор для медитаций открывается! Вот об этом подумай на досуге… Всё, граждане. Счастливо оставаться. Повышайте урожайность карпов, Тихоныч на днях с аудитом нагрянет.
Я изобразил Знак и переместился в Давыдово.
А в следующую секунду чуть не оглох. Лошадь не ржала — она вопила. Истошно, на каких-то ультразвуковых нотах. Встала на дыбы посреди двора и завертелась вокруг своей оси. Каким чудом я на ней удержался, трудно сказать. Подождал, пока проорётся. За это время, естественно, во двор высыпали все мои домашние.
— Мать честная! — выразил общее мнение Тихоныч. И перекрестился.
— Ты чего орёшь? — строго спросил у кобылы я. — У нас тут вообще-то грудные дети.
— А ты куда меня потащил, изверг⁈ Я тварь, между прочим! А ты меня — охотничьим Знаком таскать⁈ Да с меня как будто всю шерсть разом выдернули, вместе с гривой! А потом назад засунули другим концом.
— Образно, — одобрил я. — И даже немного понятно. Несмотря на то, что у меня ни шерсти, ни гривы… Ну, блин! Сорян. Не ожидал такого эффекта. В следующий раз амулет на тебя накину.
— Тварь? — охнул Данила. — Владимир Всеволодыч! Это что же это ваша лошадка говорит такое?
Тот факт, что лошадка в принципе разговаривает, его, похоже, не смутил. К лошадям Данила всегда относился с большой любовью. Не исключаю, что и сам с ними разговаривал, когда никто не слышал.
— На что ж вы её сюда, ваше сиятельство? — присоединился к Даниле Тихоныч. — Страсть-то такую…
— Спокойно! — скомандовал я. — Ну, тварь, подумаешь. Дальше что? Вы тварей никогда не видели?
— Да видать-то видели, — пробормотала тётка Наталья. — Да только где ж это вообще видано, охотнику тварь объезжать…
— Ничего. Всё когда-нибудь бывает в первый раз. Нас с моей новой знакомой в этом доме накормит кто-нибудь? Или нам помирать с голоду?
Сработало. Тётка Наталья охнула, всплеснула руками и убежала в дом. Маруся рванула за ней.
Я спешился, верёвку бросил Даниле. Кобыле сказал:
— Сейчас тебя проводят к постоянному месту жительства. С соседями — не ругаться, матом не орать. Не хватало ещё, чтобы у меня весь гужевой транспорт обсценную лексику освоил… Данила! Новую хозяйственную единицу — определить в стойло, накормить, искупать, копыта начистить! Или что там у них ещё полагается.
— Накормить? — дёрнула ушами кобыла.
— Это — не волнуйся, милая, — успокоил кобылу Данила. Ласково похлопал по морде. — За этим дело не станет! Мы тут все живём, как у Христа за пазухой. И ты голодать не будешь, не беспокойся.
Кобыла от подобного обращения так прифигела, что даже не нашлась, что ответить.
— Да только, ваше сиятельство, — озадаченно продолжил Данила, — я никак в толк не возьму. Ежели она — тварь, то как же здесь оказалась? Внутри двора, то есть? У нас же против тварей — амулет?
— Хм-м. — Тут я тоже призадумался. Решил: — А ну, проведём эксперимент! Открой ворота.
Данила открыл ворота. Я снова сел на кобылу, подъехал к ним. Внизу, поперёк въезда, лежала верёвка-амулет.
— Шагай, — велел кобыле я.
На всякий случай приготовился к тому, что сейчас нас отшвырнёт назад. Но ничего такого не произошло. Кобыла спокойно перешагнула верёвку.
— Хм-м. Ну-ка, а так? — я спешился. Велел кобыле: — Шагай одна!
Вот теперь не получилось. Ну, то есть, у амулета-то получилось. Не получилось у кобылы. Которую отбросило на пару метров и протащило задницей по земле, аж борозды от копыт остались. Нормальные такие, глубокие.
— … .….…! — прокомментировала ситуацию кобыла. — … .…….!
— Ух, мощно заплетает! — восхитился Данила. — У нас в деревне пономарь был, тоже по этому делу мастер. Так даже он, когда с похмелья на колокольню карабкался, эдак не заворачивал.
— Всё ясно, — объявил я. — Амулет её удерживает, когда она — сама по себе. Когда я сижу на ней верхом, пропускает спокойно. Видимо, не воспринимает как тварь.
— Ясно ему, — проворчала кобыла. — Тебя бы так, жопой по земле! Экспериментатор херов.
— А ты сама-то лучше? — огрызнулся я. — Всю деревню в страхе держала! Ценных карпов пожрала — а они, между прочим, считанные были. Хорошего человека импотентом оставила — а у него, может, гениальные дети народиться могли! Может, второй Ломоносов бы вырос и университет в Поречье открыл.
— У такого недоумка — гениальные?
— Да запросто! Генетика — сложная наука, это тебе не яйца в курятнике хомячить.
Кобыла обиженно замолчала.
— Ладно, — сменил гнев на милость я. — Считай, мы в расчёте. — Снова сел на кобылу верхом, въехал обратно во двор. — До конца дня отдыхай, потом решу, что с тобой дальше делать.
Передал верёвку-повод Даниле и потопал в дом.
После великолепной трапезы как следует выспался. Восстановление сил третьего уровня — это хорошо, а просто отдыхать — не только приятно, но и полезно. Рекомендую от души. Когда проснулся, солнце клонилось к закату.
Офигеть. Оглянуться не успел — уже август заканчивается. Хотя осенью, думаю, тоже будет хорошо. И тебе деревья красивые, и урожай с полей уберут — он, по словам Тихоныча, должен быть отменным. Уровень материального благосостояния отдельно взятого графа существенно повысится. Тем более, что на подносе для корреспонденции, стоящем на столе, меня дожидалось письмо от Ползунова: получил несколько весьма выгодных заказов, поздравляет компаньона с удачным началом совместной деятельности.
Красота, в общем! Если б ещё только всякие Троекуровы не гадили. Кстати, о Троекуровых.
— Отбываю в Смоленск! — перегнувшись через перила, крикнул я. — К ужину не ждите!
Повесил за спину меч и шагнул в нуль-Т кабину.
— Здравствуйте, господин граф Давыдов, — обрадовалась мне девчонка травница. — А я уж думала, долго вас ждать придётся!
— Это ты зря. Не имею привычки заставлять ждать прекрасных дам. А ты моё имя откуда знаешь?
Девчонка кокетливо стрельнула глазами.
— Да уж такой вы известный человек! За травкой-то я к знакомой бегала, она в наши края из дальней деревни выбралась. Как услыхала про охотника в благородной одежде, так и ахнула. Да это ж, говорит, сам граф Давыдов к тебе в лавку пожаловал! Про подвиги ваши рассказала, как вы у них в деревне, вместе с барышней-охотницей, сенной сарай потушили, а после тварей порубали целую кучу. И в окрестных деревнях тоже. Дочка её малая с вами разговаривала даже. Помните?
— Нет, — честно сказал я.
Девчонка улыбнулась.
— В общем, я уж для вас постаралась не на страх, а на совесть. Вот, держите, — протянула мне полотняный мешочек. — Травки — самые наилучшие, не сомневайтесь!
— Не буду сомневаться, — пообещал я. — Удачной торговли.
— А вам доброй охоты, господин граф! Ежели ещё что понадобится, завсегда жду. Я, если надо, и зелья всякие готовить умею. И лечить маленько.
— Да маленько-то и я умею… Ладно.
Я кивнул девчонке, сунул мешочек за пазуху. Выйдя из лавки, переместился в Оплот. Выражение лица Прохора, выскочившего навстречу, мне категорически не понравилось.
— Владимир! Беда!
— Ну, началось, — вздохнул я. — Что тут у вас? Дед сбежал?
Дед действительно сбежал. Но не просто так, а с музыкой и фейерверками.
Экспозиция выглядела следующим образом: дверь в пристройку выбита, из пристройки ползёт наружу дым. Мастер Сергий лежит шагах в десяти.
Его жутковатый помощник валялся ближе, и опытным взглядом я сразу определил, что там спасать нечего. А вот за мастера Сергия ещё можно было побороться.
— Восстановление сил, Заживление, даже Остановить кровь делал, — бормотал Прохор над телом. — Лежит… Вроде живой, а…
— Противоядие кастовал? — спросил я.
— На кой? Не травили ж его.
— Умники, блин! — Я кастанул Противоядие. — Он же дыма надышался!
Оставалось надеяться, что Знак поумнее местных охотников и распознает дым как яд. И он распознал.
Мастер Сергий открыл глаза, закашлялся. Сильно, хорошо — даже покраснел.
— Воды чистой принеси, — сказал я Прохору.
Хорошо бы ещё аппарат ИВЛ, да только где ж его взять. Это тебе не водопровод в хату провести, тут думать надо. Хотя, технически… Меха-то в кузнях и баянах есть? Есть. Хм. А чего я гоню? Элементарная ж тема. Надо будет с местными медиками перетереть.
Единственное — автоматика нужна. Держать штатного ИВЛьщика, наверное, никто не захочет. А вот с автоматикой — тут да, беда. Нет, ну в стационарном медпункте, наверное, можно наколхозить что-то. С той же паровой тягой или ещё как…
Из инженерных мыслей меня вырвал Прохор, вернувшийся с ведром воды. Сунул ковш мастеру Сергию. Тот сперва прополоскал рот, сплюнул. Потом глотнул и тут же сблевал. Снова прополоскал рот. Напился — теперь уже от души. И, наконец, вылил ковш воды себе на голову. Жестами показал, что хочет сесть. Мы с Прохором помогли ему.
— Чего было-то? — спросил я, обращаясь сразу ко всем.
Прохор только руками развёл.
— Я на крик выбежал, а тут — дым коромыслом, огонь. Давай тушить.
— Что за крик?
— Знамо: «Пожар!»
— Кричал-то кто? Ты один тушил?
— Как перст, один. Местные будто вымерли.
Вот это было очень странно. Про деревенских людей текущей эпохи можно, конечно, немало неприятного сказать, если уж прям упороться и закопаться. Но на пожар просто обязана была подняться вся деревня. И дело тут даже не столько в альтруизме, сколько в шкурном интересе. Загорелся один дом — огонь легко перекинется на другие. Глазом моргнуть не успеешь — вся деревня в погорельцах.
Я огляделся. Ни одного огня, тишина. Хм…
Достал один из тех амулетов, что всегда ношу с собой, потому как всегда могут пригодиться. Сжал его в руке — и картина неуловимо изменилась.
Где-то гавкнула собака. Где-то с полуноты заиграла гармонь. Долетел девичий смех.
— Морок, — сказал я. — Наложили, видимо, какой-то двойной. Отсюда кажется, что в деревне тишина, а из деревни — что здесь всё хорошо. Хитро задумано. Этак средь бела дня можно куда угодно прийти и техасскую резню бензопилой устроить — комар носа не подточит. Остаётся лишь один вопрос: это кто всё устроил?
— А чего тут думать? — изумился Прохор. — Этот, твой! Дедок-убивец. Ох, зря ты его сюда притащил! Надо было сразу…
— Это не он, — сказал сиплым голосом мастер Сергий.
— А кто ж тогда? — нахмурился Прохор.
— Я не знаю… — мастер Сергий уронил голову на грудь и покачал ею. — Никогда прежде его не видел. Лицо — словно маска восковая. Открыл дверь, вошёл… Дальше не помню.
— А этот, дед, с тобой был?
— Виссей-то? Был.
Виссей, надо же. Познакомиться успели. Я-то имени у деда не спросил, мне без надобности.
— И чего Виссей?
— Ох… Как в дыму всё. Тот едва вошёл, и сразу огонь вспыхнул. А Виссей — скок в окно! Окно-то раскрыто у меня, я стоялый воздух не люблю. Рыбкой нырнул, да ещё резво так — будто полсотни лет разом скинул…
— Значит, и про пожар — Виссей орал?
Мастер Сергий пожал плечами, потряс головой и снова взялся за ковшик. Не запомнил.
— Так чего это было-то? — спросил Прохор.
— Троекуров приходил убрать болтуна. Болтун ухитрился встать на лыжи. Теперь меня терзают два вопроса. Первый: сумел ли утечь.
— А второй?
— Второй совсем неприятный. Кто приходил и видел Виссея тут? Как Троекуров его нашёл?
— Да тут кого только не было! Сам знаешь, как оно у нас. То один зайдёт, то другой. То тому помоги, то этого спасай! Не оплот, а проходной двор…
— Так Виссей-то в пристройке сидел! Тихо, как мышь, он ведь не дурак. И просто так абы кто в пристройку не потащился бы, посторонние дальше тебя не ходят. Так что давай-ка, Прохор, вспоминай.
Пока Прохор вспоминал, я подошёл к сергиевому секьюрити пощупать пульс для очистки совести. Но, оказавшись рядом, только рукой махнул. Шею мужику повернули на сто восемьдесят градусов. Надо сказать, чтоб похоронили по красоте, отважный дядька был. Увидел, что на Сергия наехали — и кинулся защищать, не побоялся. Хотя сразу ясно было, что пришла какая-то жуткая хрень, с которой обычному человеку не справиться.
— Ну, если подумать, — дозрел Прохор, — то с тех пор, как ты деда оставил, тут только трое были.