Короли ночи

I

Сверкнул кинжал — и сдавленный крик перешел в предсмертный хрип. Человек, лежавший на примитивном алтаре, забился в конвульсиях и затих. Зазубренный кремниевый клинок вонзился в залитую кровью грудную клетку, а костлявые пальцы вырвали еще трепещущее сердце жертвы. Глаза жреца, держащего сердце, светились дикой пронзительной силой. Они полыхали мрачным огнем под седыми густыми бровями.

Вокруг алтаря Бога Тьмы — груды больших неотесанных камней — рядом со жрецом стояли еще четверо мужчин. Один из них среднего роста, почти без одежды, ловкий, стройный, с черными волосами. Голова его была увенчана узким железным обручем, который украшал единственный красный драгоценный камень. Еще двое, тоже темноволосые и смуглые, были приземисты и широки в плечах. Их спутанные черные пряди падали на широкие брови. Если лицо первого дышало умом и волей, то в облике этих двоих было что-то звероподобное. Четвертый резко отличался от всех остальных. Черноглазый и темноволосый, очень высокий — на голову выше окружающих — и светлокожий, он с явным отвращением смотрел на ритуал, давно забытый на его родине.

Кормак с острова Эрин — а именно он был четвертым — знал, что обряды друидов на его острове также странны и необычны, однако в них было мало общего с тем, что он увидел здесь. Мрачную сцену освещал только один факел, в ветвях деревьев шумел ночной ветер. Кормак чувствовал себя страшно одиноким среди людей чужой расы. К тому же только что ему пришлось быть свидетелем, как вырывают сердце, человеческое сердце, из живого еще тела. Да и почтенный жрец с окровавленными руками, равнодушно взирающий на останки, лежащие перед ним, не вызывал особых симпатий.

Кормак взглянул на обладателя драгоценного камня. Неужели и вправду Бран Мак Морн, король пиктов, верит, что этот старый седой мясник может предсказывать будущее по еще кровоточащему человеческому сердцу? Однако его жгучее любопытство осталось неудовлетворенным. В темных бездонных глазах короля даже он, Кормак (а значит, и никто другой), ничего не смог прочесть.

— Добрый знак! — вскрикнул жрец, обращаясь не к Брану, а скорее к двум другим звероподобными вождям. — На трепещущем сердце плененного римлянина прочел я знаки, предсказывающие поражение его родине и триумф сынов вереска!

Двое дикарей забормотали что-то, в их глазах заплясали огоньки.

— Идите и подготовьте ваши кланы к битве, — приказал король.

Они ушли тяжелой обезьяньей походкой, свойственной людям сильным, но низкорослым.

Бран кивнул Кормаку, будто забыл о жреце, все еще изучавшем кровавые останки на алтаре. Галл поспешно двинулся за ним. Выйдя из мрачного леса на открытое пространство и увидев над собой свет звезд, он вздохнул с облегчением.

Они стояли на возвышении, с которого открывался вид на широкие просторы вересковых пустошей. Вблизи леса горело лишь несколько костров, но в действительности людей на равнине было очень много, целые орды. До самого горизонта горели огни, и последний их ряд был в лагере галлов — доблестных воинов, прекрасных наездников, которыми командовал Кормак. Они были частью той лавины, которая двинулась на западное побережье Каледонии, положив начало будущему королевству Дальриады. Слева от их лагеря также мерцали огни, а на юге, на горизонте, были видны светящиеся точки, расположенные в шахматном порядке.

— Костры легионеров, — буркнул Бран. — Люди, которым они освещают путь, железной пятой растоптали остальные народы по всему миру. А сейчас и нас теснят из наших вересковых пустошей. Что ждет нас завтра?

— Жрец считает, что победа, — ответил Кормак. Бран сделал нетерпеливый жест.

— Свет луны в океане. Ветер в кронах пихт, — сказал он. — Ты думаешь, я верю в эти бредни? Мне совсем не по душе, что распотрошили пойманного легионера. Но нужно как-то воодушевить людей, прибавить им мужества. Представление дано для Грона и Боцаха. Они передадут воинам, что гадание было удачным.

— А Гонар? Бран засмеялся:

— Гонар слишком стар, чтобы вообще во что-нибудь верить. Он был верховным жрецом Тьмы еще за двести лет до моего рождения. Он считает себя прямым потомком того Гонара, который прорицал еще во времена Брюла-копьеметателя, основателя рода. Никто не знает, сколько ему лет на самом деле. Иногда мне кажется, что он и есть тот самый первый Гонар.

Да, кое-что я умею, — раздался насмешливый голос, и Кормак невольно вздрогнул, когда рядом с ним возник темный силуэт, — по крайней мере, люди все еще верят мне. Мудрый должен научиться казаться глупцом, если хочет чего-то достичь. Мне известны тайны, которые уничтожили бы даже твой рассудок, Бран. Но я опускаюсь до танцев и погремушек из змеиной кожи, копаюсь в людских потрохах и куриных печенках, чтобы оставаться для людей таким, каким они меня представляют своим жалким умом.

Кормак с интересом взглянул на старика — безумие в его взоре куда-то исчезло, он уже не был тем шарлатаном, который недавно бормотал заклятия над алтарем. Свет звезд словно облагораживал жреца, белая борода придавала ему представительность патриарха, фигура выпрямилась и казалась выше.

— Вот источник твоих сомнений, Бран, — старческая рука указала на четвертый круг костров.

— Да, — король мрачно кивнул. — Кормак, тебе это так же хорошо известно, как и мне. От них зависит итог завтрашней битвы. С твоей конницей и боевыми колесницами бриттов мы были бы непобедимы. Но в сердце каждого викинга сидит сам дьявол! Сам знаешь, какого труда мне стоило загнать их в ловушку и переманить к себе. Они клялись воевать на моей стороне! Но Рогнар, их вождь, погиб, а они твердят, что пойдут в бой только за вождем собственной расы, и грозят в ином случае перейти на сторону римлян. Без них мы пропали: первоначальный план битвы изменить уже, к сожалению, невозможно.

— Смелее, Бран, — произнес Гонар. — Коснись камня в своей короне, может статься, он поможет тебе.

— Не кликушествуй, как на Ворожбе племени. Я не из тех дураков, которые скачут в такт пустой болтовне. Что толку в этом камне? Да, он странный и не раз приносил мне удачу. Но сейчас мне нужны не драгоценности, а послушание трех сотен британских забияк. Только эти капризные викинги способны выдержать атаку римских легионеров!

— И все же, Бран, — стоял на своем Гонар. — Камень!

— Да-да, камень! — нетерпеливо воскликнул Бран. — Он старше, чем весь этот мир. Он уже был старым, когда Атлантида и Лемурия опустились на морское дно. Его подарил Брюлу копьеметателю король Валузии Кулл из Атлантиды. Давно, когда весь мир был еще молод… Но теперь

— что нам теперь с того?

— Как знать, — сказал колдун, явно намекая на что-то. Ведь времени и пространства нет. Настоящее — это все сущее. Все события, которые когда-то были, есть или еще будут, все это — только настоящее. Человек существует в том, что мы называем пространством времени. Я уже побывал и во вчерашнем дне, и в завтрашнем — они не менее реальны, чем наше сегодня, больше похожее на бред или мираж. Однако позвольте мне уснуть и поговорить с тем Гонаром. Возможно, он найдет способ нам помочь.

— О чем он говорит? — спросил Кормак, недоуменно пожимая плечами вслед удаляющемуся жрецу.

— Он все время утверждает, что тот первый Гонар приходит к нему в снах и говорит с ним, — ответил Бран. — Я неоднократно был свидетелем проявления его сверхчеловеческих способностей. Не знаю… Я всего лишь безызвестный король в железной короне, который пытается вытащить из болота племя завязших в нем дикарей. Пойдем лучше проверим наш лагерь.

По дороге Кормак задумался, по какой прихоти судьбы этот человек появился в диком племени, словно вынырнувшем из беспросветного мрачного прошлого. Он был прямым потомком людей, некогда властвовавших над всей Европой, пока империя пиктов не пала под ударами бронзовых галльских мечей.

Кормак много слышал о том, как именно Бран, сын незначительного вождя клана волков, стал нынешним Браном, претендующим на королевскую власть над всей Каледонией. Огромными усилиями он объединил племена, населяющие вересковые пустоши. Но его власть была неустойчива, многое еще предстояло сделать для ее укрепления. Нескоро еще пиктские кланы забудут свои распри и создадут единый фронт, способными противостоять завоевателям. Завтрашняя битва — первое генеральное сражение объединенных кланов против римлян — прояснит будущее нового восходящего королевства пиктов.

Бран и его союзник шли через пиктский лагерь. Смуглые люди у костров спали или ужинали, вгрызаясь зубами в полусырое мясо. Кормака поразила царившая всюду тишина: в лагере стояли более тысячи воинов, а до слуха доносились иногда лишь негромкие гортанные напевы. Казалось, души этих людей все еще охвачены безмолвием Каменного века. Кормак окрестил их про себя "карликами-гигантами" за низкий рост и сгорбленную фигуру — рядом с ними Бран Мак Морн казался великаном. У всех длинные волосы спадали на глаза, но бороды, жидкие и всклокоченные, были только у стариков.

Дикие, босые, прикрывающие наготу волчьими шкурами, они были вооружены короткими кривыми мечами и стрелами с кремниевыми, железными и медными наконечниками. Оборонительного оружия и доспехов у них не было, за исключением примитивных щитов из обтянутого кожей дерева; у многих в косматые гривы были вплетены полоски металла — своего рода защита от меча противника. Лишь некоторые, преимущественно представители старых родов с многовековыми традициями, были стройны и пропорционально сложены, так же, как и Бран. Обычно именно такие воины становились вождями, но и в их глазах светилась первобытная дикость.

— Совершенные дикари, — думал Кормак, — хуже галлов, бриттов или германцев. Правда ли, что они правили землями и городами, на месте которых ныне плещутся волны моря? правда ли, что они пережили потоп, уничтоживший блестящие империи и ввергнувший уцелевших в варварство?

Рядом с лагерем соплеменников короля расположились бритты, дикие племена которых все еще сопротивлялись великому Риму. Они селились к югу от Римской стены, а также среди холмов и лесов на западе. Когда Цезарь впервые привел Римских Орлов на Острова, именно бритты, крепкие, голубоглазые, со спутанными светлыми шевелюрами, гибли тысячами, устилая своими телами приморский песок. Как и пикты, они не носили доспехов. Их одежда была сшита из грубого полотна и выделанных оленьих шкур, маленькие круглые щиты из твердого дерева украшала бронза. Их носили на левом плече, а на правом — луки, хотя бритты были довольно-таки посредственными лучниками. Их короткие луки, гораздо короче, чем у пиктов, были только подспорьем к бронзовым тупоконечным мечам, которые прославили бриттов, нагоняя страх на врагов. Их боялись все: и пикты, и римляне, и пришельцы с Севера.

В свете костра были видны окованные бронзой боевые колесницы, с двух сторон, как огромные косы, торчали искривленные острия — одно такое острие могло поразить сразу шестерых. Здесь же, под бдительным оком стражи, паслись стреноженные боевые кони, длинноногие, быстрые и выносливые.

— Имей я тысячу колесниц, — вздохнул Бран, — я бы со своими лучниками гнал бы легионы до самого моря!

— Вольные британские племена вынуждены будут рано или поздно подчиниться Риму, — заметил Кормак, — но я думаю, что они все же присоединятся к тебе в этой войне.

Бран безнадежно махнул рукой:

— Кельтское непостоянство. Они никак не могут забыть давних конфликтов и племенных раздоров. Наши старики рассказывают, что кельты не объединились даже тогда, когда римляне появились здесь впервые. Они не будут вместе бороться и против самого грозного общего врага… А эти сейчас пришли ко мне только потому, что разругались со своим собственным вождем. Парадокс, но на них можно рассчитывать только в бою. Кормак кивнул:

— Знаю. Цезарь покорил Галлию лишь благодаря тому, что использовал одни племена в борьбе с другими. Мои люди так же непостоянны, как морские приливы и отливы, но из всех кельтов самые ненадежные — это валлийцы, жители Уэльса. Несколько веков назад мои галльские предки отобрали у них Эрин, хотя и были в меньшинстве. Валлийцы не смогли объединиться и противостояли нам по отдельности, а не как единый народ.

— Таким же путем эти уэльсские бритты борются сейчас против Рима, — сказал Бран. — Эти, здесь, помогут нам завтра. А что будет дальше, никто не знает. Но как я могу ожидать преданности от чужих племен, если я даже в своих не уверен. Тысячами они укрываются среди холмов и, очень осторожные, держатся как бы с краю, в стороне. Я здесь король только по титулу. Если боги даруют мне завтра победу, все толпой сбегутся под мое знамя. А если я проиграю, они разлетятся в разные стороны, как птицы от холодного ветра…

Нестройный хор голосов приветствовал обоих вождей, когда они пришли в лагерь галлов Кормака. Их было пятьсот — высоких, стройных, преимущественно черноволосых и сероглазых, живущих только войной, непринужденных, но хорошо организованных. Порядка здесь было больше, чем у валлийских собратьев. Предки галлов приобретали боевые навыки еще на обширных равнинах скифов, служили наемниками при дворах египетских фараонов и многие из этих навыков принесли с собой в Ирландию. Умелые металлурги, они вооружались не тяжелыми бронзовыми мечами, неудобными в бою, а высококачественным оружием из железа.

Одеждой им служили сотканные из шерсти короткие юбочки, на ногах были кожаные сандалии. Каждый носил легкую кольчугу, не стесняющую движений, и шлем без забрала. Других доспехов они не признавали, поскольку это не соответствовало их представлениям о мужском достоинстве. Галлы и бритты, воевавшие с Цезарем, считали римлян трусами из-за их металлических доспехов, которые те надевали перед битвой. А несколько столетий спустя ирландские кланы так же стали думать об одетых в панцыри норманнских рыцарях.

Воины Кормака, искусные наездники, не слишком хорошо стреляли из луков. Они пользовались круглыми щитами с металлической окантовкой и холодным оружием трех видов: кинжалами, длинными прямыми мечами и легкими одноручными топорами. Стреноженные кони паслись неподалеку от костров. Они были не так тяжелы, как лошади бриттов, но зато более быстроходны.

Бран с удовлетворением осматривал лагерь галлов:

— Эти люди — остроклювые птицы войны! Взгляни, как они холят свои топоры и смеются над завтрашним кровопролитием. Если бы эти пираты в соседнем лагере были такие же дисциплинированные, как твои люди, я бы уже сейчас насмехался над легионами.

Они вошли в круг костров викингов. Три сотни мужчин сидели, играя в кости, оттачивая оружие и слишком часто, по мнению Кормака, прикладываясь к бутылке. Вересковое пиво в неограниченных количествах им приносили союзники-пикты. Викинги посматривали на Брана и Кормака без особой симпатии. Бросалась в глаза разница между ними и пиктами или кельтами. Иным было выражение холодных глаз, на лицах, обветренных от морского воздуха, читались дикость и жестокость, мрачная решимость и несокрушимое упорство.

Атаки бриттов были сродни страшным натискам стихии, но им не доставало упорства и выносливости викингов. Если бриттам не удавалось одержать победу немедленно, азарт борьбы пропадал, и они легко разбегались или начинали склоки между собой. А эти мореходы были совсем другими — выдержка холодного синего Севера заставляла их стоять нерушимо до самого конца, коль скоро такое решение было однажды принято.

Один их внешний вид чего стоил — гиганты, одновременно массивные и стройные, они, по-видимому, были иного, чем кельты, мнения о доспехах, поскольку одевались в длинные, до колен, панцири из кожи, закаленной в огне и укрощенной железными пластинками. Доспехи дополняли такие же штаны и крепкие шлемы с рогами. У них были большие овальные щиты из твердого дерева, кожи и латуни и, кроме того, длинные копья с железными наконечниками, тяжелые железные топоры и кинжалы, а у некоторых — длинные широкие мечи.

Кормак чувствовал себя неуютно под неподвижными тяжелыми взглядами этих воинов с льняными волосами. Веками их кланы враждовали, и он помнил об этом даже сейчас, когда пришло время сражаться бок о бок. Но будет ли так?

Один из них, высокий и угрюмый, выступил вперед. Неверный свет костра отбрасывал глубокие тени на его волчье лицо, покрытое шрамами. В плаще из волчьих шкур, небрежно наброшенном на широкие плечи, и в шлеме с огромными рогами, он казался еще выше на фоне колышущихся теней — неандерталец из мрака варварства, угрожающего всему миру.

— Ну что, Вульфер? — спросил король пиктов. — Ты пил мед с кем нужно? Говорил у костров? Каково ваше решение?

Глаза викинга заблестели в темноте.

— Если хочешь, чтобы мы за тебя воевали, дай нам короля нашей крови, и мы пойдем за ним в бой.

Бран выразительным жестом вытянул руку:

— Попроси меня лучше достать с неба звезды и украсить ими ваши шлемы! Твои люди не пойдут в бой, если ты поведешь их?

— Против римских легионеров — нет, — понуро ответил Вульфер. — Король привел нас сюда, и король должен вести нас на римлян. А Рогнар мертв.

— Но я тоже король, — сказал Бран. — Будете ли вы воевать, если я пойду во главе вашего боевого клина?

— Мы хотим короля из нашего народа, — сказал Вульфер. — Мы самые доблестные из всех воинов Севера и воюем только за своего короля, и только король может повести нас в бой против легионов.

Кормак почувствовал угрозу, скрывающуюся за упорством викинга.

— Вот правитель острова Эрин, — сказал Бран. — Будете ли вы сражаться для него, человека с Запада?

— Мы не будем сражаться под предводительством кельта, будь он с Востока или с Запада, — отрезал викинг. Остальные одобрительно загудели. — С нас достаточно того, что мы должны воевать на их стороне!

Горячая кровь ударила Кормаку в голову; он пробился вперед и стал рядом с Браном, положив руку на рукоять меча:

— Что ты хотел этим сказать, пират?

Прежде чем Вульфер успел ответить, вмешался Бран:

— Хватит! Вы хотите, чтобы мы проиграли битву прежде, чем она началась? Глупцы! Это безумие! Вспомните вашу присягу.

— Мы присягали, когда был жив Рогнар, но после того, как он погиб от стрелы римского легионера, мы считаем себя свободными от присяги и пойдем в бой только с нашим королем.

— Но против людей с вересковых равнин твои товарищи пойдут и с тобой, — как бы невзначай бросил Бран.

— Да, — викинг бесстыдно поглядел Брану в глаза. — Пришли нам короля, или завтра мы перейдем на сторону римлян.

Бешенство, казалось, выпрямило спину Брана и прибавило ему роста. Возвышаясь над викингами, он выругался:

— Предатели! Лгуны! Вы были у меня в руках! Да, выхватывайте мечи, если хотите! Кормак! Оставь свой клинок в ножнах. Эти волки не отважатся укусить короля. Вульфер, вспомни, ведь я даровал вам жизнь и свободу, хотя мог уничтожить вас. Вы приплывали сюда на своих кораблях и нападали на страны Юга, как гром среди ясного неба. Вы опустошали наши побережья, дым горящих деревень густым облаком висел над вересковыми пустошами, над берегами Каледонии. Я устроил на вас засаду, когда вы были заняты поджогами и грабежами, когда кровь моих людей обагряла ваши руки. Я сжег ваши длинные ладьи и заманил вас в ловушку, причем у меня было втрое больше лучников, чем у вас, когда мы укрылись на пустоши.

Мы могли перестрелять вас, как загнанных волков, мои люди пылали жаждой мести, но я оставил вас в живых, а вы присягнули мне, что будете воевать на моей стороне.

— И это значит, что мы должны умереть теперь, потому что пикты воюют с Римом? — выкрикнул какой-то бородатый пират.

— Вы отдали мне в залог вашу жизнь, — ответил Бран. — Вы пришли, чтобы грабить, и я не обещал вам, что отпущу вас живыми и здоровыми обратно на Север, да еще и с добычей. Вы поклялись принять участие в одной битве против римлян под моим знаменем. Вот тогда я помогу тем, кто останется жив, построить корабли, и они смогут отплыть, куда захотят, вместе с большей частью трофеев, добытых у римлян. Рогнар соблюдал присягу, но погиб в стычке с разведчиками легионеров. А теперь ты, Вульфер, сеешь раздор и подбиваешь своих товарищей к тому, что должно внушать отвращение каждому настоящему викингу, — ты хочешь нарушить присягу, принесенную на мече!

— Мы не нарушаем никакой присяги, — огрызнулся викинг, и король почувствовал, что его германское упорство сломить труднее, чем превратить в лояльность ненадежную горячность кельтов.

— Дай нам короля, который не будет ни пиктом, ни галлом, ни бриттом, и мы умрем за тебя. А если ты не дашь нам его, то завтра мы будем сражаться на стороне величайшего из всех вождей — императора Рима!

На мгновение Кормаку показалось, что в гневе король пиктов выхватит меч и прикончит викинга. С трудом сдерживаемое бешенство, горящее в глазах Брана, заставило Вульфера из осторожности отступить на шаг и схватиться за меч.

— Глупец, — процедил Мак Морн сдавленным голосом, дрожащим от гнева. — Я мог бы стереть вас с лица земли, прежде чем римляне приблизятся на столько, что услышат ваши предсмертные стоны. Выбирайте: или завтра вы сражаетесь на моей стороне, или сегодня умираете под черной тучей стрел, кровавым натиском мечей и темной волной боевых колесниц.

При упоминании колесниц, единственного оружия, которое когда-либо разрушало нордическую стену — классический строй викингов — Вульфер чуть изменился в лице, но не отступил.

— Пусть будет война, — ответил он с упорством. — Или король, который поведет нас.

Викинги отреагировали коротким гортанным криком и стуком мечей о щиты. Бран, гневно сверкая глазами, снова хотел что-то сказать, но вдруг в круг света, отбрасываемый костром, беззвучно проскользнула белая фигура.

— Слова, сладкие слова… — произнес старый Гонар с невозмутимым спокойствием. — Мак Морн, больше ничего не говори. Вульфер, ты и твои товарищи будут воевать на нашей стороне, если у вас будет король?

— Мы присягали.

— Ну так будьте спокойны, — сказал колдун, — прежде чем завтра начнется битва, — я пришлю вам короля, за которым не шел ни один человек на земле за последние сто тысяч лет. Он не будет ни пиктом, ни галлом, ни бриттом. В сравнении с ним император Рима — всего лишь деревенский староста.

Все остановились в нерешительности. Гонар взял под руку Кормака и Брана:

— Пойдемте. А вы, викинги, помните о своей присяге и моем обещании. Я ни разу не изменил данному слову. Спите и не думайте в темноте пробраться в лагерь к римлянам. Если вы и избежите наших стрел, то вас настигнет мое проклятье. Помните еще, что легионеры очень недоверчивы!

Все трое ушли, и Кормак, обернувшись, увидел у костра Вульфера, перебирающего золотую бороду. На лице его застыли озабоченность и раздражение.

Троица молча шла под светом далеких звезд через волнующиеся верески навстречу таинственному шепоту ветра.

— Столетия назад, — заговорил Гонар, — когда мир был еще молод, огромные пространства земли распростирались там, где сейчас шумит океан. Их населяли богатые народы, объединенные в королевства, из которых самым мощным была Валузия — Земля Очарования. Рим — просто деревня по сравнению с великолепными городами Валузии. Их величайшим королем был Кулл, который прибыл туда из Атлантиды и отобрал корону у местной, выродившейся уже, династии. Пикты тогда жили на островах, ставших теперь горными вершинами, и были союзниками Валузии. Самым великим пиктом был Брюл Копьеметатель, основатель рода, к которому принадлежит Мак Морн.

После страшной битвы в Краю Теней Кулл дал Брюлу камень, который ты, король, сейчас носишь в своей короне. Долгие века блуждал этот камень, прежде чем попал в наши руки как знак рода и символ нашего былого величия. А когда море поглотило Валузию, Атлантиду и Лемурию, остались в живых только пикты, но их было немного. Они снова начали подъем к цивилизации. Они многое утратили, но развили доступные им ремесла и искусства. Вместо металлургии — обработка камня, особенно кремня. Они завладели всеми землями, которые поднялись над водой, сейчас мы называем их Европой.

И тогда с севера пришли молодые народы и племена, почти не отличавшиеся от обезьян. До того они заселяли территории вокруг полюса, холодные и покрытые льдом, и ничего не знали о великолепии Семи Империй, о потопе, который изменил вид половины мира. Новые племена все время прибывали: кельты, германцы… С севера, колыбели многих рас, они переселялись на Юг. Таким образом, пикты снова были остановлены в своем развитии и возвращены к варварству.

Сейчас мы стоим на грани гибели. Здесь, в Каледонии, последняя наша опора. Здесь все, что осталось от нашей некогда могучей расы. И мы сильно изменились: наши люди смешались с дикарями, которых здесь застали. Мы выгнали их на Север, но от, смешанных браков пикты сделались карликами. Только вожди, как ты, Бран, сохранили древнюю стать…

— Правда, правда, — произнес король нетерпеливо. — Но при чем здесь…

— Кулл, король Валузии, — невозмутимо продолжал колдун, — был в свое время таким же варваром, как и ты сейчас. Своей могучей империей он владел только лишь с помощью меча. Уже сто тысяч лет его нет в живых, нет в живых и Гонара, друга твоего предка Брюла. Но я говорил с ним меньше часа назад.

— Ты говорил с его духом.

— А может быть, он с моим? Я ли вернулся во времени на сто тысяч лет, или он пришел ко мне из прошлого… Скорее всего, это не я разговаривал с покойником, а он говорил с человеком, еще для него не родившимся. Для мудреца все времена едины. Так или иначе, я беседовал с Гонаром, и мы оба были живы. Мы встретились в месте, где не имеют значения время и пространство. Он многое мне рассказала.

Начинало светать, и все вокруг окрашивалось сочными яркими красками. Далекие поля вереска переливались, приветствуя восходящее солнце.

— Камень в твоей короне, как магнит, притягивает через столетия, — сказал Гонар. — Солнце встает. И кто же появляется вместе с ним?

Кормак и король вздрогнули. Красный диск выглянул из-за холма на Востоке. В его сиянии вдруг возник человек. Они не видели, как он приблизился. Ростом он был огромен, как бог. Теперь, когда он шагал в их сторону, его заметили и просыпающиеся отряды. Послышались крики изумления.

— Кто это? Или что это? — с трудом произнес Бран.

— Пойдем и поприветствуем его, Бран, — спокойно ответил колдун. — Это именно тот король, которого прислал Гонар, чтобы сохранить народ Брюла.

II

Среди солдат воцарилось молчание, когда Бран, Кормак и Гонар двинулись к чужаку. Он приближался к ним размашистой походкой и с близкого расстояния уже не казался гигантом, просто был очень высокого роста. Кормак принял его за викинга, но потом понял, что это не так. Он немного походил на викингов пропорциями тела, но черты лица были совсем другими. Львиная грива волос была черна, как воронье крыло. На гладко выбритом лице с резкими чертами блестели глаза, серые, как сталь, и холодные, как лед. Высокий лоб свидетельствовал о незаурядном уме, а тяжелая нижняя челюсть и тонкая линия рта — о сильной воле и отваге. Но более всего его выделяло величие, заметное в каждом движении. Его ноги были защищены какими-то особенными сандалиями, туловище — кольчугой, спадающей почти до колен и сплетенной, по-видимому, из стальной проволоки. В бедрах она была перехвачена широким поясом с золотой пряжкой, на котором висел длинный прямой меч в прочных кожаных ножнах. Голову украшал золотой обруч, придерживающий волосы.

Этот человек остановился перед ожидающей его в молчании группой. На лице его читалось веселое недоумение. При виде Брана глаза его блеснули, и он заговорил. Язык его, очень архаичный, был, несомненно, пиктским языком. Кормак едва понимал его.

— Здравствуй, Брюл! Гонар не сказал, что это ты мне приснишься!

Впервые Кормак увидел короля пиктов совершенно сбитым с толку. Бран замер в немом удивлении. А пришелец продолжал:

— И в диадеме с камнем, который я тебе дал. А ведь еще вчера ночью ты носил его вправленным в перстень.

— Вчера ночью? — прошептал Бран.

— Прошлой ночью или же сто тысяч лет назад — это все равно, — забормотал Гонар, которого эта сцена явно развеселила.

— Я не Брюл, — ответил король. — Ты, наверное, не в своем уме, если говоришь так о человеке, который умер сотни веков назад. Это был основатель моего рода.

Неожиданно пришелец рассмеялся.

— Ну что ж, теперь я знаю точно, что вижу все во сне! Мне будет что завтра рассказать Брюлу, когда я проснусь: ведь я встретил людей, утверждающих, что их род происходит от него, хотя Копьеметатель пока еще даже не женат. Да, теперь я вижу, ты не Брюл, хотя у тебя его глаза и фигура, его рост. Он шире тебя в плечах, и ты не так носишь его камень. Ну ладно, во сне все может случиться, я не стану с тобой спорить. Какое-то время мне действительно казалось, что меня переносит куда-то, и вот я проснулся в совершенно чужой стране. Это самый реальный из всех моих снов. Так кто же вы?

— Бран Мак Морн, король каледонских пиктов. Этот почтенный человек — Гонар из рода Гонара, колдуна. А этот воин — князь Кормак, рыцарь Конначата, владетель острова Эрин.

Пришелец потряс своей львиной головой:

— Твои слова для меня — пустой звук. А Гонар вовсе не похож на того Гонара, которого я знаю, хотя он так же стар. Какая это страна?

— Каледония, или Альба, как ее называют галлы.

— А эти воины? Коренастые, как обезьяны, и так внимательно на нас глазеют — даже рты пораскрывали…

— Это и есть мои пикты.

— Как бесформенны бывают люди во сне, — заметил незнакомец себе под нос. — А те, лохматые, рядом с колесницами, это кто?

— Бритты из племени Уэльса, валлийцы, которые живут к югу от Стены.

— Какой Стены?

— Стены, которую построил Рим, чтобы воспрепятствовать народам с вересковых земель проникать в Британию.

— Британия? — в его голосе зазвучало любопытство. — Никогда не слышал о такой стране. А что такое Рим?

— Что?! — выкрикнул Бран. — Ты никогда не слышал о Риме, об империи, владеющей миром?

— Ни одна империя не владеет миром, — холодно ответил пришелец. — Самос могучее королевство на земле — то, которым я правлю.

— А кто ты?

— Кулл из Атлантиды, король Валузии.

Кормак почувствовал на спине холодок. Серые глаза пришельца смотрели также уверенно. Невероятно, просто ужасно!

— Валузия! — воскликнул Бран. — Но ведь море уже давным-давно гонит свои волны над острыми башнями Валузии.

После этих слов короля пиктов Кулл рассмеялся ему в лицо.

— Что за сумасшедший кошмар! Прежде чем наслать на меня этот сон, Гонар отвел меня в потайную комнату внутреннего дворца и предупредил, что мне приснятся странные вещи. Но это просто невозможный сон, и к тому же я все время помню, что это сон!

Гонар вмешался, прежде чем Бран успел что-либо ответить.

— Не спрашивай богов об их деяниях, — забормотал колдун. — Ты король, и обязан этим тому, что в прошлом не раз замечал и использовал разные обстоятельства. Этого человека прислали боги из времен первого Гонара, чтобы он помог нам. Разреши мне с ним поговорить.

Бран кивнул головой. Воины вокруг смотрели на них, ничего не понимая. Тс, что стояли ближе, стали внимательно прислушиваться к словам Гонара.

— О Великий Король! Ты пребываешь во сне, но разве вся человеческая жизнь — это не сон? Откуда ты можешь знать, не была ли сном твоя прежняя жизнь и не сейчас ли ты проснулся? Мы, люди из твоего сна, — назовем это так, — ведем свои войны и переживаем периоды мира и покоя.

А сейчас огромная армия подошла с Юга, чтобы уничтожить народ Брюла. Ты поможешь нам?

Кулл широко улыбнулся и с явным удовольствием ответил:

— Охотно помогу! Я уже не раз сражался в своих снах. Я убивал, падал сраженный и бывал очень удивлен, когда сновидения развеивались. Смотрите, я ущипнул себя и чувствую боль, но все равно знаю, что сплю. Бывало, что во сне я чувствовал боль от ран. Да, люди из моего сна будут сражаться за вас против тех, других, которые также живут в этой стране сна. Где они?

— Ты испытаешь огромную радость от битвы, если забудешь, что это лишь сон, — добавил колдун не без хитрости. — Допустим, что силой колдовства первого Гонара ты на самом деле перенесен в будущее, привлеченный драгоценным камнем, который ты подарил Брюлу. Он имеет магические свойства и сейчас сияет, как ты видишь, в короне короля из рода Морн. Ты находишься в эпохе, когда люди Брюла воюют с более сильным противником не на жизнь, а на смерть.

Какое-то время тот, кто называл себя королем Валузии, выглядел потрясенным. Тень сомнения и даже страха показалась в его глазах. Но потом он все же рассмеялся:

— Ладно. Веди меня, колдун!

Теперь уже инициатива перешла к Брану. Он уже совершенно освоился в новой ситуации. Если даже он и подумывал, что все это гигантская мистификация, подготовленная Гонаром, то, видимо, решил принять ее за чистую монету. Но Кормак все еще сомневался.

— Король, видишь ли ты мужей, которые всматриваются в тебя, опершись на древки своих топоров?

— Этих высоких, золотоволосых и бородатых?

— Да. Наш успех в будущей битве зависит от их участия. Они поклялись, что перейдут на сторону неприятеля, если мы им не дадим вождя, который поведет их в бой. Их король погиб, а новый вождь тоже должен быть королем. Такое условие они поставили. Ты поведешь их?

В глазах Кулла мелькнуло удовлетворение.

— Они похожи на Красных Убийц, моих собственных воинов. Я поведу их.

— Тогда пойдем.

Небольшая группа двинулась вперед через толпу воинов, которые напирали друг на друга, чтобы увидеть пришельца, но испуганно отшатывались по мере его приближения, оживленно обсуждая происходящее.

Викинги стояли сбоку, плотно сомкнув ряды, и придирчиво рассматривали Кулла. Он отвечал им таким же взглядом, оценивая их внешний вид и вооружение.

— Вульфер, — произнес Бран, — мы привели вам короля и требуем, чтобы вы сдержали данное слово.

— Пусть он говорит с нами, — холодно отозвался викинг.

— Он не знает вашего языка, — сказал Бран, помня, что викинги не имеют понятия о легендах его племени. — Но это великий король с Юга…

— Он прибыл к нам из прошлого, — спокойно вмешался колдун. — Давным-давно он был самым великим из всех вождей на земле.

— Покойник, — тревожно перешептывались в передних рядах, а остальные подошли ближе, стараясь услышать как можно больше. Вульфер вскипел злобой:

— Разве привидение может вести в бой живых людей? Ведь вы сами говорите, что этот человек давно мертв. Мы не пойдем за трупом!

— Ты лгун и предатель, Вульфер, — сказал Бран с плохо скрываемым гневом. — Ты поставил перед нами задачу, заранее считая ее невыполнимой. Да, тебя манила битва, но на стороне Орлов Рима. Мы привели вам короля, и это не пикт, не галл и не бритт. А сейчас ты отрекаешься от данного вчера слова?

— Хорошо, пусть он бьется со мной, — Вульфер, явно припертый к стене, взмахнул топором. — Если ваш покойник победит меня, тогда мои люди пойдут с вами. Если ж я с ним справлюсь, вы позволите нам спокойно уйти в лагерь легионеров.

— Хорошо, — ответил колдун. — Вы согласны, Волки Севера?

Дружный вой одобрения и лязг оружия были ответом. Бран повернулся к Куллу, который молча стоял, не понимая ни слова из сказанного, но о многом, несомненно, догадываясь. Его холодные глаза выразительно посветлели, а Кормак подумал, что они, наверное, видели уже не мало таких сцен.

— Этот воин говорит, что ты с ним должен бороться за право стать королем, — объяснил Бран, и Кулл, охваченный жаждой боя, кивнул головой:

— Я понял это. Освободите нам место.

— Щит и шлем, — предложил Бран, но Кулл отказался.

— Ничего не нужно, — сказал он. — Отойдите назад, дайте нам возможность замахиваться оружием.

Воины отступил, и в середине этого круга противники стали осторожно приближаться друг к другу. Кулл выдернул из ножен сверкающий нож — безусловно, произведение настоящего мастера. Вульфер, покрытый шрамами сотни таких поединков, отбросил в сторону свой плащ из волчьих шкур и осторожным шагом приблизился к противнику.

Внезапно — их разделяло еще немалое расстояние — Кулл прыгнул. У наблюдавших перехватило дыхание, хотя все они немало повидали и привыкли к неожиданностям. Как тигр, бросающийся на добычу, Кулл ударил мечом еще в прыжке, но противник в последний момент успел прикрыться щитом.

Посыпались искры; топор Вульфера зловеще просвистел над головой Кулла. Он ударил снизу и отскочил, стремительный и неуловимый, как хищный кот. Край щита Вульфера был сильно поврежден, а панцирь пробит — меч Кулла едва не достиг цели.

Кормак, дрожа от волнения, изумился, как меч мог разрубить чешуйчатую кольчугу викинга, — после такого удара он должен был бы разлететься на куски, но на нем не было ни малейшей зазубрины. "Это лезвие из валлузийской стали, — подумал галл, — и было выковано в другую эпоху другими людьми!"

Противники снова бросились в атаку — их оружия скрестились двумя молниями. Щит Вульфера разлетелся надвое — по нему пришелся еще один удар меча Атлантиды. Но и Кулл пошатнулся, когда топор викинга обрушился на его золотую диадему. Этот удар должен был бы разрезать золото, как масло, и раскроить череп, но топор отскочил, а его лезвие оказалось глубоко выщербленным.

В следующий миг викинг потерял ориентацию под градом ударов, как уносимый бурей корабль. Он старался парировать удары топором, призвав на помощь весь свой опыт, но этим смог лишь на несколько секунд отсрочить поражение. Меч Кулла отрубил нагрудник с его кольчуги, сбил один из рогов шлема, а потом разрубил древко топора. Тот же удар, который перебил древко, пришелся по шлему Вульфера и ранил его в голову. Викинг упал на колени, тонкая струйка крови потекла по лицу.

Кулл не стал наносить очередной удар и, бросив меч Кормаку, остался безоружным, лицом к лицу с противником. Его глаза горели жестокой радостью, он что-то кричал на незнакомом языке. С волчьим рычанием Вульфер вскочил на ноги. В руке его был кинжал. Два тела сплелись в борьбе, а зрители издали такой вопль, что все вокруг задрожало. Рука Кулла лишь чуть не дотянулась до запястья викинга, но кольчуга атланта и так защитила его от удара.

Кинжал сломался, и Вульфер отбросил бесполезный уже обломок и обхватил своего противника. Его медвежья хватка переломала бы ребра более слабому человеку, но Кулл только сверкнул зубами в тигриной улыбке и ответил тем же. Некоторое время они, раскачиваясь, топтались на месте, но мало-помалу черноволосый воин заставил викинга выгнуться назад так, что наблюдающим показалось: у него вот-вот сломается позвоночник. С диким воплем ошалевший от страшной боли Вульфер потянулся к лицу Кулла, намереваясь выцарапать ему глаза. Одновременно он своими волчьими зубами впился в плечо атланта — из раны хлынула кровь. Вокруг раздался крик:

— Кровь! У него течет кровь! Он не дух! Он простой смертный!

Кулл, разъяренный укусом, еще крепче сжал викинга, а потом оттолкнул от себя и правой рукой ударил ниже уха. Викинг упал навзничь в двадцати футах от места борьбы. Совершенно утратив человеческий облик, он еще раз вскочил на ноги и запустил в Кулла поднятым с земли камнем.

Молниеносная реакция спасла короля, но острый край камня поранил-таки ему щеку, и это еще больше его разозлило. С рычанием он бросился на противника и выместил на нем всю ярость: поднял его так, будто это был не рослый викинг, а щенок, и отбросил от себя на дюжину футов. Вульфер упал и больше уже не поднялся. Он был мертв.

Какое-то время вокруг стояла тишина. Первыми заволновались и зашумели галлы, потом к ним присоединились бритты и пикты. Лязг мечей и вопли донеслись даже до марширующих далеко на юге легионеров.

— Люди с Седого Севера! — вскрикнул Бран. — А теперь вы сдержите свое слово?

Дикие викинги и мечтать не могли о чем-нибудь ином. Это читалось в их глазах еще до того, как их человек ответил. Примитивные, полные предрассудков, воспитанные на рассказах о воинственных богах и героях, они не сомневались, что черноволосый воин, победивший Вульфера, и есть сверхчеловек, посланный богами войны.

— Да! Мы никогда не видели такого героя! Покойник он, приведение или сам черт, мы пойдем за ним всюду: до Рима или до Валгаллы!

Кулл не понимал слов, но их смысл доходил до него. Со словами благодарности взяв у Кормака свой меч, он повернулся лицом к ожидающим викингам и обеими руками поднял его высоко над головой, направив острие в их сторону. Они не поняли этого, но оценили жест. В порванной, запятнанной кровью одежде, Кулл был для них ликующим божеством войны.

— Пойдем, — сказал Бран, тронув его за плечо. — Римская армия уже на марше, а у нас еще многое не готово. Едва хватит времени расставить отряды, прежде чем враг будет здесь. Давай поднимемся на вершину вон того холма,

— показал пикт.

Оттуда они посмотрели вниз, на долину, которая тянулась с севера на юг, где из узкого ущелья разворачивалась в широкую равнину длиной около мили.

— Враги пойдут там, вверх по долине, — пояснил пикт.

— У них тяжелые обозы, другой дорогой они не смогут пройти — кругом одни горы. Здесь мы сделаем засаду.

— Я думал, что твои люди уже давно ждут в укрытии,

— удивился Кулл. — А как быть с разведчиками, которых враги наверняка вышлют?

— Мои дикари не выдержали бы долгого ожидания в засаде, — в голосе Брана прозвучала горькая нотка. — Я не мог их расставить, пока не был уверен в викингах. И потом, любая туча или листья, гонимые ветром, могли испугать их, и они бросились бы бежать врассыпную. Ставка в этой игре — будущее пиктов. Они называют меня своим предводителем, но это пустой звук. В окрестных холмах и горах скрывается много диких кланов, которые отказываются воевать под моим началом. Из тысячи лучников, которыми я сейчас командую, больше половины происходит из моего собственного клана. Против нас идет маршем около восемнадцати сотен римлян. Это еще не само нашествие, но первая попытка, которая решающим образом повлияет на планы расширения границ империи. Они хотят построить крепость в одном дне марша отсюда на юг. Если это им удастся, они смогут основать и другие форты, сжимая стальной обруч вокруг сердца вольного народа. Если же я выиграю битву, это будет двойная победа. Все племена соберутся под мое знамя, и следующий поход Рима получит более сильный отпор. Если я уничтожу эту армию, то уничтожу и последующие. В случае же моего поражения кланы рассеются и отойдут на север, а дальше дороги для бегства уже не будет. Им останется только сражаться, но сражаться каждому в одиночку, а не единым народом. У нас здесь тысяча лучников, пятьсот всадников, пятьдесят боевых колесниц с полным снаряжением и ста пятьюдесятью воинами. А теперь — благодаря тебе — еще и три сотни пиратов с Севера в тяжелом вооружении. Как получше расставить для битвы эти силы?

— Ну что ж… — задумался Кулл. — Я бы забаррикадировал северный выход из долины… нет! Это было бы слишком похоже на ловушку. Лучше перегородить его с помощью той банды головорезов, что ты отдал мне под командование. Три сотни смогут некоторое время удерживать ущелье от любого количества врагов. А когда они будут сражаться в ущелье долины, лучники станут обстреливать их сверху с обеих сторон, пока не расстроят боевые порядки. Вот тогда, имея конницу, укрытую за одним хребтом, а колесницы — за другим, я атаковал бы одновременно с обеих сторон и смел бы противника с лица земли.

Глаза Брана засияли.

— Король Валузии, это и есть мой план!

— А что с разведчиками?

— Мои воины как пантеры. Они смогут укрыться почти на самой дороге, по которой пройдут римляне. Въезжающие в долину увидят только то, что им позволят увидеть. А те, кто перевалит через хребет, уже не вернуться и ни о чем не расскажут. Стрела бесшумна и быстра… Судьба всей битвы, по сути дела, зависит от людей, защищающих ущелье. Эти воины должны сражаться в пешем строю и сдерживать атаку легионеров, пока ловушка не захлопнется. Кроме викингов, других таких воинов у меня нет. Мои полуголые воины, без панцирей и с короткими мечами, не продержались бы здесь и минуты. Вооружение кельтов тоже оставляет желать лучшего, к тому же они не умеют сражаться в пешем строю и будут мне нужны в другом месте. Именно поэтому мне так были нужны эти викинги. А ты сам встанешь в этом ущелье вместе с ними? Задержишь римлян до того времени, как все будут готовы? Помни, большинство здесь погибнет. Кулл лишь улыбнулся:

— Я уже много рисковал в жизни. Хотя Тул, мой главный советник, сказал бы, что моя жизнь принадлежит народу Валузии и у меня нет права на риск…

Его голос на мгновение зазвучал необычно, по лицу пробежала гримаса.

— Боже, — воскликнул он, неуверенно улыбаясь, — я временами забываю, что это только сон, настолько все кажется реальным. Но ведь это сон, и что с того, что я, может быть, умру. Я всего лишь проснусь, как это уже не раз со мной бывало. Веди меня, король Каледонии!

Кормак, направляясь к своим воинам, напряженно размышлял. Без сомнения, все это было одной большой мистификацией, но все же… Вокруг он слышал звуки приготовления к битве. Черноволосый король — это, наверное, сам Неид, кельтский бог войны. Или король древних, еще до потопа, времен, которого Гонар вызвал из прошлого. А может, это мифический воин, и он прибыл сюда прямо из Валгаллы? Нет, это смертный, ведь все видели его кровь. Но и у богов есть кровь, только они не умирают, теряя ее.

Такие же споры вели и воины. "В конце концов, — подумал Кормак, — даже если это и обман, он вселяет в войска надежду, что они имеют поддержку сверхъестественных сил. Эта цель полностью достигнута. Вера, что Кулл — больше, чем простой смертный, возбудила такую жажду битвы среди кельтов, пиктов и викингов, что все они словно обезумели, вдохновляемые кровью грядущей битвы". Кормак снова и снова спрашивал себя — а во что я верю? Безусловно, этот человек родом из какой-то чужой страны. В каждом его движении и взгляде заметны следы отдаленности от земли Кормака не только в пространстве, но и во времени.

Это как знак чужого времени, туманных пропастей многих канувших в забвение веков, отделяющих черноволосого великана от современников Кормака. Галл почувствовал, что от напряженных раздумий разум его мутится. Тряхнув головой, чтобы избавится о назойливых размышлений, он рассмеялся при мысли, что и сам участвует в этом фарсе.

III

Солнце уже склонялось к западу; тишина невидимой дымкой уже лежала над долиной. Кормак взял в руки вожжи и посмотрел на хребты по обеим сторонам ущелья. Разросшийся вереск, покрывающий крутые склоны, хорошо скрывал сотни затаившихся там диких воинов. Единственным, кто подавал признаки жизни, были три сотни викингов, собравшихся между скалами в самом узком месте. Они перегородили проход стеной из сомкнутых щитов, стоя в тесном строю в форме клина. В его острие, как наконечник копья, стоял человек, называющий себя Куллом, королем Валузии. На нем не было шлема, голову венчал прекрасный, уникальной работы обруч, скорее, даже диадема из твердого металла, выглядевшего, как золото. На левом плече у него был большой щит, принадлежавший когда-то королю пиратов Рогнару, а в правой руке он держал его тяжелую железную булаву. Викинги с восхищением поглядывали на него. Ни он не понимал их языка, ни они его, но приказы были уже излишни. Согласно указаниям Брана, они построились в ущелье, которое должны были удержать любой ценой.

Бран Мак Морн остановился перед Куллом. Они посмотрели друг на друга — королевство одного еще не родилось, держава другого уже затерялась во мгле веков… "Короли тьмы, — подумал Кормак, — безымянные короли ночи, повелевающие мрачными фантомами…

Король пиктов протянул руку:

— Ты больше, чем король. Ты настоящий мужчина. Если мы оба останемся в живых, проси меня, о чем хочешь.

Кулл, отвечая на рукопожатие, усмехнулся:

— И ты, король теней, родственная мне душа. Кажется, тебя создало не только мое сонное воображение. Может быть, мы когда-нибудь встретимся наяву, в настоящей жизни.

Бран кивнул головой, вскочил в седло и отъехал, взбираясь на западный склон. Потом он скрылся за хребтом. Кормак после некоторого колебания спросил:

— Странный человек, ты действительно человек из плоти и крови или ты дух?

— Во сне все мы материальны, пока не проснемся, — ответил Кулл. — Но это самый странный кошмар из всех, которые я когда-либо видел во сне. Даже ты мне кажешься таким же живым человеком, как Брюл, или Канану, или Тул, или Керкор, хотя ты бесследно исчезнешь, как только я проснусь.

Кормак кивнул головой так же, как раньше это сделал Бран, и, отсалютовав — Кулл ответил с ему одному присущим достоинством, — повернул коня и отъехал рысью. На вершине западного холма он остановился. Далеко на юге висела в воздухе туча пыли. Сквозь ее дымку уже можно было различить авангард приближающейся колонны. Ему показалось, что земля дрожит под размеренным шагом тысячи обутых в железо ног, ступающих в едином четком ритме. Он спешился, а один из подчиненных ему вождей, Домнаил, забрал коня и отвел в замаскированное густыми деревьями укрытие под откосом. Только едва заметное подрагивание зелени указывало на присутствие пяти сотен воинов, каждый из которых держал руку на ноздрях своего скакуна, чтобы избежать малейшего звука.

"Сами боги сотворили эту долину". — подумал Кормак. Дно ее было оголенным, а внутренние склоны поросли высоким вереском. У подножия гор за долгие годы собралась земля, смытая дождями, на которой росло достаточно деревьев, чтобы укрыть и его конницу, и пятьдесят боевых колесниц.

У северного края долины, на виду, стояли викинги под предводительством Кулла. По обе стороны от них скрывалось по пятьдесят лучших пиктских лучников. С западной стороны ущелья были скрыты галлы, а вдоль нее и под вершиной залегли около ста пиктов, и каждый со стрелой на тетиве натянутого лука. Пока они прятались в вереске. Остальные пикты скрывались на восточных склонах, над бриттами и их колесницами. Ни они, ни галлы с другой стороны не могли видеть, что происходит в долине, но для них были установлены специальные сигналы.

Длинная колонна легионеров уже входила в южный широкий край долины. Наездники в легком вооружении, разведчики широким веером рассыпались по долине. Они приблизились на расстояние полета стрелы к молчащей армии, загородившей им путь, и там остановились. Некоторые повернули коней и галопом поскакали к главным силам. Остальные развернулись цепью и стали взбираться на откосы, чтобы осмотреть вершины. Это был критический момент. Если бы они что-нибудь заметили, план битвы был бы разрушен. Кормак, вжимаясь в вереск, восхищался изумительной способностью пиктов маскироваться. Он видел, как один из римских всадников проехал в трех футах от лучника и ничего не заметил.

Разведчики взобрались на хребет над долиной и огляделись вокруг. Большинство развернулись и поскакали вниз. Кормак удивился их беспорядочной манере ведения разведки. До сих пор ему не приходилось воевать с римлянами, и он не знал, что они, особенно офицеры, чрезвычайно самоуверенны. Много воды утекло с тех пор, когда каледонцы вставали на борьбу с легионами. К тому же, большинство римских солдат прибыли в Британию из Египта совсем недавно и, ничего не подозревая, с пренебрежением относились к здешним противникам.

Но вот трое всадников на противоположном хребте повернули коней на восток и исчезли по другую сторону горы. И еще один, в ста ярдах от Кормака, стал присматриваться к гуще деревьев внизу. Тень подозрения появилась на его смуглом орлином лице. Он повернулся в седле, будто хотел позвать товарищей, но вместо этого съехал вниз по внутреннему откосу, наклоняясь вперед. Сердце у Кормака бешено забилось: в любой момент враг мог повернуть и поскакать обратно, поднимая тревогу. Он с трудом удержался от желания выскочить из укрытия и напасть на римлянина. Тот, безусловно, почувствовал напряжение, висевшее в воздухе, и взгляды сотни глаз, следившие за ним. В этот миг послышался звон спущенной тетивы невидимого лука — римлянин со сдавленным криком выбросил вверх обе руки и, пронзенный длинной черной стрелой, упал с коня, который протяжно заржал. Вслед за стрелой из зарослей вереска появился коренастый карлик и, схватив коня под узцы, успокоил его и отвел вниз, в укрытие. К римлянину подбежал другой, и Кормак увидел, как блеснул нож. Через миг все вокруг снова успокоилось. Убийца и убитый снова исчезли из поля зрения, и только вздрагивающий вереск указывал на то, что минутой раньше здесь что-то произошло.

Галл снова посмотрел в долину: трое, переехавшие западный хребет ущелья, не возвращались. Он знал, что они никогда не вернутся. Оставшиеся разведчики явно сообщили, что один-единственный отряд готов оборонять проход; голова колонны двигалась вперед без остановки. Они были уже под скалой, где лежал Кормак. Вид этих надменных всадников, которые вскоре погибнут, но пока маршируют мерным шагом, их безупречная дисциплина, замечательное вооружение и орлиные лица, несмотря ни на что, вызывали в нем подсознательный страх.

По долине шли двенадцать сотен солдат в тяжелом вооружении, и земля вздрагивала в такт шагам. Большинство из них были среднего роста, крепкого телосложения, закаленные в десятках битв. Под их ударами дрожал весь мир, рушились империи. Их шлемы были украшены гребнями, панцири блестели; Оружие — обычное для римлян: короткие острые мечи, дротики и тяжелые щиты. Не все были италийцами, среди них шагали и наемники-бритты, а одна центурия, целая сотня, состояла из рослых светловолосых галлов и норманнов, которые сражались за Рим с таким же рвением, как и его коренные уроженцы. При этом они еще сильнее, чем римляне, ненавидели своих диких соплеменников. По бокам колонны тяжеловооруженных пехотинцев ехали многочисленные отряды конницы, а фланги армии защищали лучники и стрелки с пращами. Обоз войска состоял из многих тяжелых возов. Можно было увидеть и главнокомандующего римлян, который занимал свое постоянное место в строю. Это был высокий мужчина с аристократическим лицом, издалека бросающийся в глаза. Галл много слышал о нем. Это был Марк Силий.

Гортанный глубокий рык разнесся в воздухе, когда легионеры приблизились к преграждавшим им путь воинам. Скорее всего, они хотели разрушить это препятствие с ходу, поскольку колонна не изменила темпа. Если боги хотят погубить кого-нибудь, сначала они лишают его разума. Кормак, правда, не был знаком с этим высказыванием, но и без того сообразил, что великий Силий — просто глупец. Римская спесь и нахальство во всей красе! Марк привык нападать на запуганные народы разгромленного и пришедшего в упадок Востока и слабо представлял себе воинское искусство племен Запада.

От колонны отделился отряд и поскакал прямо к выходу из ущелья. Но это был прием, рассчитанный скорее на устрашение, так как на расстоянии трех длин копья перед неподвижно стоявшими викингами они отвернули коней с громкими и издевательскими выкриками, забросав викингов дротиками. Дротики, не причинив вреда, загрохотали по плотной стене щитов. Викинги молчали, однако командир отряда конницы решился на чрезмерную дерзость. Повернув коня, он наклонился и ударил пикой в лицо Кулла. Большим щитом король отразил удар. Тяжелая булава сокрушила и шлем, и голову противника. Даже конь легкомысленного римлянина упал на колени, настолько велика была сила удара. Только теперь из уст викингов вырвался короткий, дикий крик радости. Пикты на обоих флангах ответили им диким воем и выпустили град стрел по отступающим всадникам. Люди Вереска пустили первую кровь врагу! Воины в приближающейся колонне также закричали и ускорили шаг, а перепуганный конь первой жертвы проскакал мимо них, волоча за собой тело, ногой зацепившееся за стремя. Сейчас это были только жалкие останки, ничем не напоминающие гордого римлянина.

Через мгновение первая линия легионеров, сгрудившись из-за тесноты ущелья, со страшным грохотом ударила в монолитную стену щитов. Ударила — и отскочила от нее; стена не дрогнула. Впервые римские легионы встретились с боевым строем, который не смогли разрушить первой же атакой и который позднее назвали английским каре.

Щиты ударялись о щиты, а короткие римские мечи искали промежутки в этом железном строю. Копья викингов, торчащие на равном расстоянии друг от друга, мерно поражали врага. Тяжелые боевые топоры били сверху, пронзая железо, тело и кость. Кормак видел Кулла, появляющегося каждую минуту между римлянами, всегда впереди, наносящего удары, подобные порывам бури. Рослый центурион с высоко поднятым мечом ринулся на него, но железная булава разбила его щит и меч на мелкие куски, а шлем римлянина был вбит между его плеч.

Первая шеренга легионеров, пытаясь выйти в тыл врага, выгнулась вокруг клина викингов, как полоса стали. Но проход был слишком узким, а лучники пиктов слишком меткими. На таком малом расстоянии поражающая сил стрел была страшна. Они пробивали щиты и панцири, насквозь пронзая воинов.

Римляне отступали, окровавленные, практически разбитые, а викинги, топча погибших, сомкнули ряды. По всей ширине их строя лежали убитые римляне.

Кормак вскочил, размахивая руками. По этому знаку Домнаил и его люди галопом въехали из укрытия на склон. Они быстро построились вдоль хребта над ущельем. Кормак сел на коня, которого ему подвели, и нетерпеливо всматривался в противоположный склон. Там не было никаких признаков жизни. Где же Бран, где его бритты?

Внизу легионеры, разъяренные неожиданным сопротивлением горстки защитников, сменили строй. Повозки, которые некоторое время стояли, тяжело покатились вперед, и вся колонна снова двинулась, как будто собиралась пробить себе дорогу своей массой. Легионеры бросились в атаку, впереди была галльская центурия. На этот раз атака всей армии — тысячи двухсот человек— должна была удаться. Воинов Кулла смяли бы и втоптали в землю. Люди Кормака дрожали от нетерпения, ожидая, когда пробьет их час.

Вдруг Марк Силий обернулся и посмотрел на запад, где на фоне неба вырисовывалась длинная шеренга всадников. Даже на расстоянии Кормак заметил, что римский вождь побледнел; он, наконец, понял, с кем пришлось сражаться. Ловушка — пронеслось, по-видимому, в его сознании, и дальше, в смятении — поражение, опала, кровавый конец. Он знал, что отступать уже слишком поздно. Поздно перестраиваться и устанавливать четырехугольником повозки. Был только один выход, и Марк, опытный, хотя и совершивший непростительную ошибку воин, сразу выбрал его. Голос Силия пробился сквозь шум битвы, как боевой сигнал, он донесся даже до Кормака. Галл не понял слов, но смысл приказа ему был ясен. Марк приказал легионерам разбить маленький отряд викингов и таким образом прорубить себе дорогу из ловушки, прежде чем она совсем захлопнется.

Теперь легионеры осознали всю тяжесть своего положения. С отчаянной решимостью они бросились вперед, на врага. Стена щитов качнулась, но не поддалась. Дикие лица галлов и более сдержанные италийцев горели над щитами бешеной ненавистью. Отталкивая друг друга, они наносили смертельные удары, убивали и погибали в кровавой битве.

Топоры поднимались и падали, копья ломались о выщербленные мечи.

Но где же Бран и его колесницы? Еще несколько минут такой бойни, и из викингов ни один не останется в живых! Уже сейчас они падали один за другим, правда, оставшиеся по-прежнему смыкали строй. Эти дикие северяне умирали стоя, на одном и том же месте, а львиная грива Кулла чернела среди их золотоволосых голов, как боевой стяг. Его красная от крови булава разила врагов, оставляя за собой красное месиво.

В мозгу Кормака молнией промелькнула мысль: "Ведь они там погибнут, а мы ждем сигнала Брана!"

— Вперед, за мной, сыны Галлии, пусть хоть в ад! — закричал он.

Ответом ему был ликующий вопль. Опустив поводья, он ринулся вниз по склону, а пятьсот всадников, пригнувшись к конским гривам, двинулись за ними. В тот же миг туча стрел обрушилась на долину с обеих сторон, а крик атакующих пиктов, казалось, вознесся до самых небес. Через восточный хребет, как внезапный гром летней грозы, ринулись боевые колесницы, они неслись вниз по склону, пена летела с конских морд, копыта, казалось, не касались земли. В первой колеснице, во главе этой безумной гонки был Бран Мак Морн. Его обычно темные глаза сейчас горели жаждой боя. Полунагие бритты кричали и хлопали бичами, как одержимые демонами. Сзади, за колесницами, воя по-волчьи и стреляя на ходу из луков, волна за волной поднимались из вереска пикты. Все это успел увидеть Кормак во время дикой скачки вниз. Римская конница двинулась им наперерез. На три корпуса коня опережая своих людей, Кормак первый принял на себя удары копий римских всадников. Пику первого из них он отбил щитом и, высоко поднявшись в стременах, страшным ударом сверху разрубил врага до седла. Следующий римлян метнул дротик в Домнаила, но в тот же момент конь Кормака сшиб его грудью. Конь римлянина был легче, он полетел кувырком, сбросив всадника под копыта. В следующее мгновение ужасный вихрь галльской атаки смел римскую кавалерию и разбил ее в пух и прах, топча и гоня перед собой кровавые остатки. После этого орущие Демоны Кормака ударили по тяжеловооруженной пехоте Римлян, и ее линия выгнулась под этим ударом. Засверкали мечи и топоры, инерция атаки понесла всадников на шеренги врагов. Но здесь, остановленные, они, несмотря на сверхчеловеческие усилия, начали отступать. Римские дротики разили без устали, и мечи собирали свою кровавую жатву, повергая на землю и коней, и всадников. Окруженные со всех сторон превосходящими силами врага, галлы гибли без счета.

Но прежде чем ситуация стала критической, с другой стороны по римским шеренгам ударили колесницы. Они подъехали все одновременно, а в самый последний миг перед столкновением возницы развернули коней в сторону и поскакали вдоль строя римлян, скашивая людей, как пшеницу. На выгнутых остриях, укрепленных сбоку колесниц, умирали сотни людей, а бритты еще больше увеличивали замешательство в рядах римлян, бросаясь на их копья со своими двуручными мечами. Пикты стреляли с колесниц прямо в лица римлян, некоторые на ходу выскакивали, чтобы рубить и колоть, чтобы уничтожить как можно больше врагов. Пьяные от запаха крови, предчувствуя близкую победу, эти дикие люди напоминали раненых тигров — умирали, не чувствуя ран, а их последний смертельный вздох был похож на яростное рычание.

Битва еще не закончилась: действительно, римляне были ошеломлены и разбиты, их ряды расстроены, почти половина из них убиты, но оставшиеся защищались с безумной яростью. Со всех сторон окруженные, они наносили удары, сражаясь маленькими группами или в одиночку. Встав спиной к спине, лучники, стрелки с пращами, спешившиеся всадники и пехотинцы в тяжелом вооружении смешались в одну неуправляемую массу. Центурионы, запертые в ущелье, бросались на кровавые топоры викингов, все еще преграждавших им дорогу, а главная битва кипела у них за спиной. С одной стороны безумствовали и рубили направо и налево галлы Кормака, с другой — носились туда и сюда боевые колесницы, беспрестанно разворачиваясь и наезжая. Дороги к отступлению не было: ту, по которой римляне зашли в ущелье, закрыли пикты. Они захватили повозки, перерезали горло маркитанткам и теперь без устали посылали стрелы в спины сбившейся колонны римлян. Эти длинные черные стрелы легко пробивали сталь и иногда пронзали сразу несколько людей. Гибли не только римляне, пикты также падали под молниеносными ударами римских дротиков и коротких мечей; галлов давили их же собственные убитые кони, а колесницы, оторвавшиеся от упряжи, разили насмерть возниц.

Тем временем в узкой теснине битва продолжалась. "О великие боги, — думал Кормак, бросая вокруг быстрые взгляды между двумя ударами, — неужели они все еще обороняются?" Да! Они сражались! Всего лишь десятая их часть держалась на ногах, каждую минуту кто-то умирал, но они отражали ожесточенные атаки ослабевающих легионеров.

Над полем боя разносились крики и звон оружия, но стервятники начали уже высоко кружить над сражающимися. Кормак, стараясь пробиться сквозь толпу воинов к Марку Силию, увидел, что конь римлянина вдруг упал. Но всадник быстро поднялся, один среди врагов. Его меч трижды сверкнул, трижды принося смерть. Тогда из самой гущи боя появилась страшная фигура, с головы до ног забрызганная кровью, — Бран Мак Морн. Приближаясь к римлянину, он отбросил свой сломанный меч и вытащил из-за пояса кинжал. Марк ударил, но король пиктов молниеносно уклонился и, перехватив руку с мечом, дважды поразил грудь патриция через панцирь.

Громкий вопль раздался вокруг, когда погиб предводитель римлян. Кормак окриками собрал около себя оставшихся в живых галлов; пришпорив скакуна, прорвался через остатки все еще сопротивляющихся легионеров и поскакал как можно быстрее на противоположный конец долины.

Приблизившись, он увидел, что опоздал. Викинги, суровые морские волки, были уже мертвы. Погибли они так же, как сражались, даже после смерти оставаясь в строю — лицом к врагу, с поломанным, красным от крови оружием в руках, все еще грозные, хотя уже умолкнувшие. Между ними, перед ними и повсюду вокруг лежали тела тех, кто пытался их одолеть. Напрасно. Они не отдали ни фута земли, на которой стояли. Погибли все до единого, но погибли и все их враги. Те римляне, которым удалось избежать их топоров, были сражены стрелами приблизившихся сзади пиктов и мечами галлов.

Но и этот эпизод битвы еще не закончился. Кормак увидел, что драма приближается к концу на западном склоне, где группа галлов в римских доспехах наседала на одного воина. Черноволосый великан, на голове которого блестела золотая диадема, защищался и атаковал. Легионеры были в смятении: их товарищи погибали, и они хотели, прежде чем придет их черед умереть, лишить жизни этого черноволосого вождя, который командовал золотоволосыми воинами с Севера.

Наступая с трех сторон, они постепенно оттеснили его к вертикальной стене ущелья. Путь его отступления был усеян мертвыми. Он боролся за каждый шаг, хотя даже устоять на крутой скале было делом нелегким.

У Кулла уже не было ни щита, ни булавы, его большой меч был весь в крови. Кольчуга замечательной, нездешней работы была во многих местах порвана в клочья. Кровь текла из ран, покрывающих тело, но глаза его все еще блестели радостью битвы, а усталая рука все с той же мощью наносила смертельные удары.

Но Кормак видел, что конец придет прежде, чем поспеет помощь. Сейчас, на самой вершине холма, множество мечей нацелилось в могучего вождя, силы которого, безусловно, сверхчеловеческие, стали уже убывать. Он рассек надвое череп рослого воина, таким же ударом перерубил шею другому, повернувшись под градом ударов, взмахнул мечом снова, и очередная жертва упала у его ног, разрубленная надвое. Й вдруг, когда дюжина мечей была занесена, чтобы нанести смертельный удар, которого атлантиец уже не смог бы отразить, случилось нечто удивительное.

Солнце тонуло в волнах Западного моря, окрашивая багрянцем поля вереска, цвет которого теперь напоминал море крови. На фоне солнечного шара, как и в момент появления, стоял Кулл. Вдруг, как внезапно поднявшийся туман, глубокое пространство открылось за пошатнувшимся королем. Изумленному взгляду Кормака предстал на короткий миг чудесный образ иной страны и иного неба. Он увидел голубые горы, блестящие тихие озера, золотые, пурпурные, сапфировые башни и высокие стены великолепного города, какого земля уже не видела много — много веков. Этот пейзаж, отраженный в летних облаках, на мгновение затмил тянущиеся до моря вересковые холмы.

Все это исчезло, как мираж, растворившийся в воздухе. Галлы, стоя высоко на склоне, побросали оружие и оглядывались в недоумении, поскольку черноволосый человек по имени Кулл исчез, не оставив никаких следов, кроме тел убитых врагов!

Ошеломленный Кормак повернул коня и двинулся назад через пурпурную долину, копыта его скакуна разбрызгивали лужи крови, кровавые брызги стучали по шлемам убитых. Над долиной разносился клич победы. Все это стало казаться Кормаку чужим, нереальным. Среди убитых и раненых шел какой-то человек — Кормак с трудом узнал в нем Брана. Галл соскочил с коня рядом с ним. Король был безоружен, окровавлен, его панцирь был весь в пробоинах, корона надсечена, но красный камень сиял, как и раньше, ярким светом, будто звезда.

— Мне, наверное, следовало бы убить тебя, — галл с трудом выговаривал слова, как человек, к которому не вполне еще вернулось сознание. — Ведь кровь доблестных мужей на твоей совести. Если бы ты раньше дал сигнал к атаке, то хотя бы некоторые из них были живы теперь.

Бран сложил руки на груди. У него были очень усталые глаза.

— Убивай, если хочешь. Я уже сыт по горло этой резней. И вообще, все мое королевское правление противно мне, как холодный мед. Король должен играть, используя в качестве игрушек обнаженные мечи и людские жизни… Здесь ставкой был весь мой народ. Да, викингов я принес в жертву и страдаю от этого! Это были доблестные люди! Но если бы я отдал приказ тогда, когда ты ожидал этого, все могло бы пойти прахом. Не все римляне были в узком месте ущелья, им достало бы времени опомниться и одержать верх над нами. Король принадлежит своему народу и не может позволить чувству жалости к другим влиять на его решение. Поэтому я и ждал до последнего — и викинги погибли… Я помню об этом и мучаюсь, но мой народ теперь спасен.

Кормак, совершенно опустошенный, убрал меч.

— Да. Ты рожден быть королем, рожден быть властелином людей, Бран, — признал галльский князь.

Взгляд Брана блуждал по полю битвы. В воздухе блестел густой запах крови. Варвары-победители мародерствовали над убитыми. Римляне, которые сложили оружие и сдались, спасаясь от смерти, стояли теперь под охраной, глядя на своих победителей горящими глазами.

— Мое королевство и мой народ спасены. Сейчас все живущие в вересках придут ко мне, и их будут тысячи. Когда Рим снова двинется сюда, он встретит отпор единого народа. Но я очень устал. Что с Куллом?

— Зрение и разум мне помрачила битва, — ответил Кормак, — но мне показалось, что я видел, как он исчезает, будто дух, в блеске заходящего солнца. Я поищу его тело.

— Не ищи, — произнес Бран. — Он вышел из восходящего солнца и в заходящее ушел. Он прибыл к нам издалека, сквозь мглу веков, и вернулся к себе, в свое королевство.

Кормак отвернулся. Наступала ночь. Гонар встал перед ними, как белый призрак.

— В свое королевство, — повторил, как эхо, колдун. — Время и пространство — ничто. Да, Кулл вернулся в свое собственное королевство, к своей собственной короне и к своему времени.

— Так он был духом?

— Разве ты не чувствовал пожатия его руки? Не слышал голоса, не видел кровавых ран, не видел, что он ел, пил, смеялся? Что убивал?

Кормак стоял, как в забытьи.

— Оказывается, возможно, чтобы человек попал из одного века в другой вместе со своим оружием… Значит он был таким же смертным, как и в своем времени… Кулл мертв?

— Он умер, по нашим понятиям, сто тысяч лет назад, — ответил Гонар. — В своем собственном времени его не убили мечи римлян. А разве мы не слышали легенд о том, как король Валузии совершил путешествие в чудесную страну, лежащую то ли вне времени, то ли в будущем, и участвовал там в великой битве? Как раз она сегодня и состоялась. Сто тысяч лет назад или сегодня…

Сто тысяч лет назад или только что Кулл, владетель Валузии, встал со своего обитого шелком ложа в потайных покоях своего замка и с улыбкой сообщил первому Гонару:

— Я видел очень страшный сон. Я перенесся в будущее и воевал вместе с королем странного народа.

Великий волшебник без слов улыбнулся и показал на окровавленный меч и порванную кольчугу на покрытом ранами теле короля. Сам Кулл, окончательно проснувшись, почувствовал усталость и боль в запекшихся от крови ранах. Он молча раздумывал, возможно ли это и что же на самом деле произошло. Знания о Бесконечности недоступны даже правителям, Кулл понял из объяснений Гонара не больше, чем ты, читатель, можешь понять из моих слов…

— Значит, он остался жив, несмотря на раны. И вернулся во мглу и тишину своих столетий. Что ж, он считав нас сном, а мы его — духом. Думается, и жизнь — это сплетение призраков, снов и иллюзий. Таким я вижу и наше дело — королевство, которое сегодня родилось из железа и крови в этой долине. Оно так же преходяще, как пена на гребне морской волны.

I

— Скоул!

Закопченные стены дрожали от дикого крика, пирующие кубками и ножами лупили о дубовые столы, под которыми псы, похожие на волков, дрались за объедки. Во главе самого большого стола сидел Рогнар по прозвищу Рыжий, гроза проливов. Он поглаживал бороду и приглядывался к пирующим — их было больше ста. Пир обслуживали золотоволосые женщины и невольницы. Стены зала были обшиты бархатом и шелком, украшены восточным оружием, изделиями из золота, шкурами и рогами диких животных. Люди Севера торжествовали победу. Рим пал. Франки, готты, вандалы и саксы владели теперь лучшими землями в мире. Им приходилось сейчас воевать только с еще более дикими племенами, приходившими с Севера. Франки, подчинившись влиянию латинской культуры, еще не успели осесть в Галлии, как увидели в устьях своих рек длинные ладьи викингов, несущие огонь и разрушение. Викинги все чаще нападали на земли Востока, Запада и Юга. Понемногу они начали селиться на Гебридах и Орканах, хотя считали эти острова скорее местами временных стоянок, нежели постоянного места жительства; однако кое-где осели прочно. Одно из таких селений находилось здесь — в нем жили люди Рогнара, единственного властителя на этом острове. Шотландцы называли остров Карбан, пикты — Коломар, а для викингов это был Вальгард.

Слово Рогнара было здесь законом, его воля свято выполнялась, и вид грандиозного пира, естественно, доставлял ему удовольствие. Немногие могли похвастаться такой воинственной дружиной норманнов и юттов, рослых, светловолосых, готовых к битве и к пиру. Даже теперь, во время веселья, они сидели в полном вооружении, только рогатые шлемы лежали на скамьях. Взгляд Рогнара задержался на одном из них — явно чужаке. По силе он явно не уступал никому из присутствующих, но смуглая кожа и холодные глаза стального цвета выделяли его из общей группы. Лицо, обрамленное черными волосами, было гладко выбрито и покрыто многочисленными шрамами — они придавали ему грозное выражение. На нам не было никаких украшений, лишь обыкновенная кольчуга. Пока Рогнар присматривался к чужаку, в скаллу вошел новый гость — высокий, пропорционально сложенный молодой человек, без бороды, с едва пробивающимися усами.

— Здравствуй, Хакон, — приветствовал его Рогнар, — Я со вчерашнего дня тебя ищу!

— Я охотился на волков в горах, — ответил вошедший, также оглядываясь на темноволосого мужчину.

— Это Кормак Мак Арт, предводитель банды, ладья которой разбилась прошлой ночью. Он один спасся и появился здесь рано утром, весь мокрый. Он смог убедить стражей привести его сюда, а не убивать на месте, чего им — видит бог! — очень хотелось. Он хочет воевать под моим началом и доказал, что имеет на это право: вызвал на поединок лучших фехтовальщиков моей дружины и бился с ними по очереди. Рана, Тостига и Хальфгара он разоружил, не причинив им никакого вреда!

Услышав это, Хакон обратился к Кормаку с поздравлениями, на что кельт слегка кивнул головой и сказал на правильном древне-ирландском языке:

— У меня много друзей среди викингов.

Хакон еще раз пристально взглянул на него, но ответный взгляд был холоден и спокоен, как скала, и тот опять повернулся к вождю. Пираты-ирландцы часто встречались в проливах, иногда они доплывали до Испании или даже до Египта, хотя их ладьи были хуже, чем у викингов. По правде говоря, эти два народа враждовали, союзы между ними были редки. Они конкурировали между собой за влияние на Западных Морях.

— Ты прибыл в добрый час, Кормак, — произнес Рогнар. — Завтра ты увидишь мою свадьбу. Клянусь молотом Тора, в моей жизни было много женщин, от римлянок до датчанок, и каждый раз, когда они мне надоедали, я отдавал их на потеху своей дружине. Ни на одной из них я не был женат! Но сейчас подумал о сыновьях и нашел такую, которая для этого подходит. Эй, Озрик, Эудруг, приведите сюда британку! Ты сам сейчас ее оценишь!

Взгляд Кормака упал на сидевшего неподалеку Хакона: невнимательный наблюдатель увидел бы лишь скуку и рассеянность на его лице. Но кельт заметил, как судорога пробежала по лицу Хокона, выдавая напряжение, тщательно скрываемое под маской равнодушия.

В зал в сопровождении двух викингов вошли три женщины. Две из них подвели третью к Рогнару и отступили назад.

— Смотри, Кормак! Разве она не годится, чтобы рожать королевских сыновей?

Кормак взглянул на стоящую пред ним пунцовую от гнева девушку. Ей, безусловно, не было еще и двадцати, хотя она выглядела взрослой женщиной. Весь облик свидетельствовал о том, что она не была покорной узницей. Одетая как все норманны, она, судя по всему, происходила из другой расы. Золотые волосы, голубые глаза и светлая, чуть смугловатая кожа указывали на се принадлежность к кельтской расе, но не юга Британии. Ее поведение явно говорило о том, что она дочь народа столь же дикого, как и пленившие ее норманны.

— Это дочь вождя из западной Британии, — сообщил Рогнар. — Происходит из племени, которое никогда не склоняло голову перед Римом, а теперь, находясь между саксами и пиктами, и тем и другим дает достойный отпор. Я отбил ее у капитана саксонской ладьи, который возвращался после набега на земли ее отца. С первой минуты я понял, что это самая подходящая девка для того, чтобы родить мне сыновей. Она здесь уже пару месяцев, пришлось учить ее манерам и языку. Когда я поймал ее, это была настоящая дикая кошка! Я отдал ее для вразумления старой Эдне, но, клянусь молотом Тора, эта старая ведьма не многого добилась! Целая дюжина розог потребовалась для укрощения этой…

— Ты все сказал, разбойник? — перебила его девушка с тщательно скрываемым испугом в голосе. — Если да, то я возвращаюсь к себе. Рожа Эдны, при всем ее безобразии, все же симпатичнее твоей рыжей морды!

Раздался громоподобный хохот, даже Кормак чуть улыбнулся.

— Не похоже, чтобы ее дух был укрощен, — спокойно заметил он.

— Если бы это было так, она бы и гроша ломаного не стоила, — невозмутимо ответил Рогнар. — Баба без искры — все равно, что ножны без меча. Иди к себе, моя красавица, и приготовься к завтрашнему торжеству. Может, ты будешь смотреть на меня ласковее после того, как родишь мне трех-четырех сыновей.

Глаза девушки сверкнули, но, ни слова не говоря, она повернулась и собралась было уйти, как вдруг, перекрывая шум зала, раздался пискливый возглас:

— Стой!

Глаза кельта сузились при виде странного существа, которое, покачиваясь и подрагивая, приближалось со стороны входа. Человечек с лицом взрослого мужчины ростом не превышал ребенка. Все его тело было странно деформировано. Искривленные ноги с огромными плоскими стопами, одно плечо намного выше другого и большой горб — все это придавало существу вид уродливого гиганта. На темном лице горели большие желтые зловещие глаза.

— Что это? — удивился Кормак. — Я знал, что вы доплываете к дальним странам, но не слышал, чтобы кто-то из вас побывал у ворот ада. Это создание словно прямо оттуда.

— Именно в пекле я его и поймал, — оскалился в усмешке Рогнар. — Византия во многом похожа на пекло. У греков есть обыкновение ломать и криво составлять кости детям, чтобы из них вырастали уродцы на потеху императору и его свите. Чего ты хочешь, Анзаце?

— Господин, — пропищала безобразная тварь, — завтра ты женишься на этой девице. Разве нет? О да, да! Но знаешь ли ты, о великий, что Торула любит другого?

Торула взглянула на карлика с презрением и страхом.

— Э-э, — пробурчал вождь. — Любит другого? Ну и что же? Мало кто из девок любит своих будущих мужей. Что мне до ее любви?

— А если я скажу тебе, что один из твоих людей с ней в сговоре? И они разговаривали прошлой ночью, кстати, и раньше тоже, через решетку в окне? Это тебя тоже не касается?

Рогнар в бешенстве ударил рогом о стол и разбил его на куски. В зале стало тихо, все взгляды устремились на вождя.

— Рогнар, — прервал тишину голос покрасневшего от гнева Хакона, — если ты позволишь этой падали оскорблять твою, как бы там ни было, будущую жену…

— Ложь! — одновременно с ним крикнула девушка. — Я…

— Тише! — зарычал Рогнар. — А ты, порождение ада, говори, и быстро. Если ты солжешь, то сдохнешь, как собака!

Он схватил карлика за тунику; лицо того сделалось серым, но это не помешало ему бросить на Хакона разъяренный взгляд.

— Мой господин! — заскулил он, — я подсматривал много ночей и наконец увидел. Один из твоих людей тебя предал. Прошлой ночью, лежа под деревьями недалеко от ее окна, я слышал, как они планировали побег. Господин, ты был бы обворован! И у тебя не было бы жены!

Рогнар затряс его, как легкое перышко.

— Собака! — прорычал он. — Назови имя того, о ком говоришь, или я спущу с тебя шкуру!

— Я докажу, что говорю правду, — возмущенно пропищал карлик. — Прошлой ночью я захватил с собой человека, которого все знают как самого честного. Тостиг!

Высокий мрачный бородач поднялся с лавки; это был один из тех, кому Кормак утром преподал урок фехтования.

— Тостиг, — пискнул карлик, — скажи нашему хозяину, что я говорю правду! Скажи, ведь ты лежал этой ночью в кустах и слышал, как его самый близкий сподвижник, якобы уехавший на охоту, строил с этой девкой планы предательства и побега сегодня ночью!

— Он говорит правду, — тихо подтвердил Тостиг.

— Один, Тор и Локи! — взвыл Рогнар, отталкивая от себя карлика и стуча по столу огромным кулаком. — Кто этот пес? Говори, я должен свернуть ему шею!

— Хакон! — взвизгнул урод с нескрываемой радостью. Твоя правая рука — Хакон!

— Правда, это был Хакон, — подтвердил Тостиг.

У Рогнара от неожиданности отвисла челюсть. Некоторое время ничто не нарушало тишину, а потом молнией блеснул меч Хакона, и воин с проклятиями бросился на своих врагов. Анзаце с воплем пытался спастись бегством, Тостиг же выхватил меч и стал биться с Хаконом. Но ярость победила — одного удара оказалось достаточно, чтобы Тостиг свалился к ногам Рогнара с разрубленным черепом. В тот же миг Торула наклонилась и с такой силой ударила карлика по лицу, что тот, окровавленный, без сознания, очутился на полу. Скалла закипела, как адский котел: викинги рвались в бой, не слишком, впрочем, понимая, кого следует бить и на чью сторону стать. Лояльность воинов подверглась жестокому испытанию: ситуация вынуждала выбирать одного из вождей. Поблизости от Рогнара оказалась небольшая группа ветеранов его походов, они не привыкли сомневаться. Их обязанностью была охрана вождя, и на этот раз они тоже закрыли его щитами от Хакона, который, яростно атакуя, старался снять голову с плеч своего бывшего покровителя.

Попытки были тщетны: люди Рогнара наскочили на него, повалили и связали. Шум постепенно стих, тем более что Рогнар ожесточенно этого требовал. Было заметно, что он кипел злобой и хотел дать ей выход. Все замолкли, Анзаце отполз, держась за голову. Огромных размеров женщина занялась Торулой, да так, что девушка в ее могучих руках была беспомощна, как ребенок, и не могла освободиться, несмотря на все усилия.

Только один человек в зале не поддался общим настроениям и спокойно, с невозмутимой и несколько циничной улыбкой наблюдая за всем происходящим. Конечно, это был Кормак.

— Ты хотел меня предать? — разъяренный, Рогнар даже не осознавал всей бессмысленности вопроса. Одновременно он одарил своего экс-адъютанта злобным пинком. — Ты, которому я так верил и которого отличал всеми возможными способами…

От злости у него, видимо, перехватило дыхание. Он намеревался закончить тираду новым пинком, но раздался пронзительный крик девушки:

— Скотина, вор, трус! Ты не отважился бы пинать его несвязанного!

— Заткнись! — рявкнул Рогнар.

— Не заткнусь! — кричала она, отчаянно стараясь вырваться. — Я люблю его? А почему бы и нет? Ты жестокий, а он приветливый, отважный, только он относился ко мне по-доброму. Я выйду замуж или за него, или ни за кого!

Рогнар замахнулся, но прежде чем он ударил девушку, Кормак схватил его за запястье. Вождь даже охнул — пальцы у кельта были, как стальные клещи. Какое-то мгновение горящие глаза норманна смотрели в холодные глаза кельта, но ни один из них не отвел взгляда.

— Ты не сможешь жениться на трупе, Рогнар, — спокойно сказал Кормак, отпуская его руку.

Похоже, вождь пришел к тому же выводу, потому что, ругаясь вполголоса, приказал:

— Забрать этого пса и приковать к стене. Завтра пусть полюбуется на мою свадьбу, а потом посмотрит, что я с ним сделаю. И своими руками!

Двое могучих воинов вынесли отчаянно сопротивляющегося Хакона. Его взгляд задержался на мгновение на лице Кормака, и он выдавил из себя одно только слово:

— Клиан!

Кормак и бровью не повел, словно его это не касалось. Он сидел, так же спокойно, как и раньше глядя на все. Тем временем Хакона выволокли наружу.

— А что с девкой? — спросила женщина, державшая Торулу. — Высечь?

— Приготовь к свадьбе, — снова разозлился Рогнар. — Убери ее с глаз моих, пока я не вышел из себя и не свернул ей шею.

II

Укрепленный на стене факел вспыхнул и высветил тени в небольшом помещении, стены которого были сложены из сосновых бревен. Прикованный в углу Хакон пошевелился, тихо бранясь. Раны и неволя не слишком тяготили его. Его приводила в бешенство мысль о том, что Рогнар силой возьмет девушку в жены, в то время как он сидит здесь, беспомощный, как овца, и ничего не может изменить. Он замер, услышав снаружи легкие шаги, а потом голос с чужим акцентом.

— Ты не врешь? Рогнар действительно приказал тебе говорить с ним? А откуда я могу это знать? — спрашивал стражник.

— Так иди и узнай, а я в это время посторожу вместо тебя. А если он тебя выпорет за то, что ты ему помешаешь, то уж не моя вина.

— Ну, иди, черт с тобой… — заворчал стражник. — Но не задерживайся долго.

Засовы отодвинулись, и в дверях показалась высокая фигура. Двери сразу же с грохотом захлопнулись. Кормак, в полном вооружении и в шлеме с пучком из конского волоса, взглянул на Хакона. Чрезвычайно мрачный, он казался демоном из адской пропасти, прибывшим сюда запугать пленника.

— Я знал, что ты придешь, — заговорил Хакон. — Будем говорить тихо, чтобы стражник нас не слышал.

— Я пришел спросить, откуда ты знаешь ирландский.

— Врешь, — ответил со злобной радостью Хакон. — Ты пришел из страха, что я выдам тебя Рогнару. Как только я произнес имя, данное тебе на твоем родном языке, ты понял, что я знаю, кто ты на самом деле. Твое прозвище — Волк, ты не только Кормак Мак Арт, но еще и Кормак Волк, пират и убийца, правая рука забияки Вульфера, заклятого врага Рогнара. Я не знаю, что ты здесь делаешь, но твое присутствие не предвещает для Рогнара ничего хорошего. Мне достаточно сказать одно слово стражнику, и твоя участь будет такой же, как моя.

— Я могу перерезать тебе горло, прежде чем ты успеешь пискнуть.

— Можешь, — согласился тот. — Но не перережешь, это не в твоем стиле — убивать безоружного.

— Правда, — скривился кельт будто бы с сожалением. — Ну, говори, чего ты ждешь от меня?

— Моя жизнь за твою; выпусти меня, и я не стану тебе мешать.

Кельт уселся на табурет и задумался.

— А есть ли у тебя какой-нибудь план?

— Освободи меня и дай мне меч. Я выкраду Торулу, и мы убежим в горы. А если это не удастся, я, по крайней мере, возьму Рогнара с собой в Валгаллу.

— А что в горах?

— У меня там свои люди. Пятнадцать самых лучших воинов ожидают меня. Это мои друзья из Юттландии, которые не слишком любят Рогнара. С другой стороны острова у меня есть ладья, и если нам удастся уплыть на другой остров, мы сможем укрыться надолго. Я успею собрать собственную дружину. Пройдет немного времени — и я сожгу скаллу над головой Рогнара и рассчитаюсь за сегодняшние пинки!

Кормак кивнул. То, о чем говорил Хакон, было между викингами делом обычным, и его план казался вполне выполнимым.

— Все это хорошо, — отозвался он наконец, — но сначала тебе нужно выйти отсюда.

— А это твоя забота.

— Ты говорил, что у тебя в лесу есть пятнадцать друзей…

— Есть. Мы ушли вчера под видом охоты на волков. Я оставил их в лесу, а сам вернулся закончить кое-какие дела и условиться с Торулой. Я должен был провести вечер в скалле, а потом вернуться к охотникам. В действительности же я подкрался бы после полуночи и забрал Торулу. Если бы только не эта падаль Анзаце, сердце которого, клянусь Тором, я брошу котам…

— Хватит, — прервал Кормак. — Сделаешь, что захочешь, но сейчас не время об этом говорить. Есть ли у тебя приятели среди людей Рогнара? Мне показалось, что не всем понравилось, как он с тобой обращался.

— У меня много друзей и сторонников, но они все еще колеблются. Воин — безголовое животное, он идет за тем, кто кажется ему более сильным. Если Рогнар со своими соратниками погибнет, то остальные, без сомнения, примкнут ко мне.

— Значит… — глаза Кормака заблестели. — Слушай. Я сказал Рогнару правду: моя ладья действительно разбилась о скалы, но не только я уцелел. За южным мысом, хорошо укрывшись, сидят Вульфер и пятьдесят его волков. Мы собрались ночью после катастрофы и решили, что только я, как менее всех известный Рогнару, пойду в скаллу и постараюсь войти к нему в доверие, чтобы каким-нибудь образом добыть ладью. Именно это нам нужно. А теперь у меня есть к тебе предложение: я помогу тебе убежать, а ты объединишь свои силы с нашими и поможешь победить Рогнара. Потом ты дашь нам один из драккаров, а все добро в скалле, остальные люди и имущество будут твои. Если у нас будет хороший корабль, мы сами быстро добудем все это для себя и пополним команду. Ты согласен?

— Считай, что мы договорились, — радостно сказал юноша. — Помоги мне, и, клянусь, если я получу власть на этом острове, то отдам тебе самый лучший драккар, который только у меня будет.

— Хорошо. А теперь послушай. Стража меняется ночью?

— Вряд ли.

— А этот? Думаешь, его можно переубедить?

— Нет, это один из лучших людей Рогнара.

— Ну что ж, пусть ему будет хуже. Если мы с ним справимся, твой побег не обнаружат до самого утра. Погоди!

Кормак подошел к двери и позвал:

— Эй, стражник! Как же ты сторожишь пленника, если оставляешь ему открытой дорогу к бегству?

— Что?!

— Не что, а все решетки из окон выломаны.

— Ты с ума сошел! — простонал стражник, вбегая внутрь.

Он поднял голову, разглядывая окошко под самым потолком. В этот момент железный кулак Кормака сокрушил его ударом в челюсть. Тот упал без сознания. Ключи от сковывающих Хакона цепей были у стражника на поясе, и уже через минуту молодой человек потягивался, разминая затекшее тело. Кормак занялся перемещением на его место сторожа с кляпом во рту. Они беззвучно выскочили из тюрьмы, закрыли за собой дверь и бегом добрались до леса, окружавшего поселение. Здесь кельт остановился и огляделся вокруг. Луна еще не взошла, но звезды светили ярко.

Скалла была повернута к заливу, где стояли на якорях драккары. Около нее полукругом размещались амбары, конюшни и жилые дома дружины — ближний дом был в каких-нибудь ста ярдах. Тот, в котором держали Хакона, был крайним. Совсем рядом начинался лес, и некоторые постройки стояли уже в тени деревьев; поселение не было окружено частоколом или хотя бы обыкновенным забором. Рогнар был хозяином острова, никто, кроме его людей, не жил здесь, поэтому он чувствовал себя в безопасности и предпочитал развлечения трудам по организации обороны от маловероятной, по его мнению, угрозы нападения.

Эти наблюдения Кормака прервал тихий топот чьих-то быстро удаляющихся шагов. Он напряг зрение и увидел легкое движение под одним из высоких деревьев. Кельт оставил

Хакона и двинулся в ту сторону с кинжалом в руке. Его вел скорее инстинкт, чем зрение. Перед ним хрустнула растоптанная ветка, потом он увидел тень, оторвавшуюся от дерева и направившуюся в сторону скаллы. Даже при столь скупом освещении он понял, что так могло выглядеть только одно существо на острове.

— Анзаце! — прошипел Хакон, догоняя Кормака. — Снова он подсматривал! Нужно его перехватить, и сейчас же!

Но Кормак удержал его от погони.

— Спокойно, — прошептал кельт. — Он знает, что ты на свободе, но не подозревает, что мы его засекли. У нас есть в запасе еще немного времени, прежде чем здесь станет

жарко.

— Но Торула! Уйти без нее? Никогда! Иди сам, если хочешь, а я или заберу ее, или погибну!

Кормак посмотрел на скаллу — уродливая фигура как раз скрылась за углом.

— Пошли за ней, — согласился он. — Это безумие, но Рогнар действительно может ее убить, прежде чем ты вернешься со своими людьми.

Оба они выскочили из тени, быстро перебежали открытое пространство, отделяющее скаллу от леса, и приблизились к зарешеченному окну в самом конце постройки. Здесь они присели, и юноша тихонько постучал по решетке. Почти сразу же выглянуло белое личико девушки.

— Хакон! — раздался радостный шепот. — Будь осторожен! Здесь со мной старая Эдна. Она, правда, спит, но…

— Отодвинься, — шепнул Хакон, поднимая меч. — Я разрушу эти стены…

— Уж это-то точно поднимет на ноги даже самых пьяных, — прервал его Кормак. — У нас ровно столько времени, сколько Анзаце будет ябедничать Рогнару. Нет смысла тратить его без толку.

— Но как…

— Отойди, — скомандовал кельт, хватаясь за решетку и упираясь ногами в стену.

Хакон в немом удивлении смотрел, как спина ирландца выгибается дугой. Мускулы напряглись, вены вздулись, решетка подалась. Раздался сухой треск, и Кормак спокойно отставил на землю вырванное из стены железо. Кто-то заворчал внутри.

— Ну, иди сюда, — приказал Кормак, еще дрожа от напряжения.

Девушка подошла к окну, но за ее спиной раздались громкие крики и проклятия, сильные руки схватили ее за плечи. Торула обернулась и молниеносно нанесла размашистый удар. Руки исчезли, раздался звук падающего тела и в следующее мгновение девушка уже была в объятиях возлюбленного.

— Вот этим, — отбросила она тяжелый кувшин, — я отплатила старой ведьме! Вернула часть своего долга!

— Быстрее! — поторопил Кормак. — Сейчас начнется…

Он не успел договорить, как засветились факелы и послышался дикий рев Рогнара и его свиты. К счастью, беглецы были уже в лесу. Здесь Кормак остановился.

— Сколько времени тебе потребуется, чтобы дойти до своих и вернуться обратно? — спросил он.

— Вернуться?

— Я же ясно сказал.

— Ну… самое большое, полтора часа.

— Хорошо. Собери своих и ждите здесь, пока не услышите этот сигнал, — и он трижды тихонько прогукал. — Потом проберитесь в то место, откуда будет слышан мой голос. И будь внимателен, не наткнись на Рогнара и его людей.

— Но… Он, вероятней всего будет ждать рассвета, прежде чем двинется на поиски.

— Насколько я его знаю, нет, — рассмеялся Кормак. — Он еще этой ночью будет прочесывать лес со своими людьми. Но об этом потом, поспеши, и так время зря тратим. Весь двор уже освещен факелами. Веди своих так быстро, как сможешь, а я иду за Вульфером.

Кормак подождал, пока они скроются, и пошел через лес. Ему по-прежнему приходилось полагаться главным образом на инстинкт. Сейчас ему очень пригодился опыт тех лет, когда он жил в лесных чащах, подобно дикому зверю. За своей спиной он ясно слышал треск и проклятия, доказывающие, что Рогнар уже знает, что обе птички упорхнули. Но этот шум скоро стих — Кормак быстро удалялся от селения. Сейчас он слышал только шум волн, разбивающихся о берег. Приближаясь к укрытию, где прятались даны — дерзкие предки нынешних датчан, от имени которых получила название современная Дания, — он пошел медленнее. Потом стал прислушиваться: ему не хотелось, чтобы какой-нибудь нервный часовой размозжил ему голову просто ради профилактики. Кельт остановился и гукнул, и сразу же из темноты появилась могучая фигура. Раздался громкий голос:

— Кормак, клянусь Тором, мы уже решили, что тебе не удалось их обхитрить…

— Да нет, они доверчивы, как идиоты, — и Кормак коротко обрисовал ситуацию. — Но я не вполне уверен, удастся ли нам задуманное. Нас едва наберется семьдесят против трех сотен.

— Сколько?

— У нас есть союзники. Помнишь Хакона? — Угу.

— Он теперь против Рогнара. И с ним пятнадцать юттов. Нужно все рассчитать. Если мы проиграем, то, по крайней мере, с честью расстанемся с жизнью. А если же все удастся, то мы получим корабль. Ну, и ты наконец отомстишь…

— Месть… — с наслаждением в голосе повторил викинг, глядя в небо горящим взором и свирепо сжимая рукоять топора.

Этот мощный рыжеволосый дан был одного роста с Кормаком, и хотя ему не хватало тигриной пружинистости кельта, это компенсировалось его массивностью.

— Вылезайте, волки! — выкрикнул он в темноту за спиной. — Хватит гнить в норах, идем кормить воронов Одина. Озрик, Аслаф, идите, будет славная потеха.

Силуэты пиратов сгустились, как ночные тени. Единственным звуком, который мог указать на движущуюся группу, было приглушенное бряцание оружия. Цепочкой они двинулись вслед за вождем. Внизу кельт видел только волнообразную линию могучих теней, увенчанных шлемами. Воображение подсказывало картину: он ведет в бой стаю демонов. Кормак усмехнулся.

III

У подножия небольшого холма он остановился так внезапно, что идущий следом Вульфер налетел на него. Стальные пальцы сжались на плече вождя, предупреждая вопросы. Спереди донеслись голоса и позвякивание оружия, сквозь Деревья просвечивал огонь факелов.

— Ложись! — шепнул Кормак, а Вульфер передал приказ дальше.

Вся колонна, как один человек, упала в траву и замерла. Шум усилился, переходя в звуки шагов многих людей, не привыкших к ночному лесу. В поле зрения появились воины, размахивающие факелами и наполняющие гамом и светом большую часть еще недавно тихого леса. Они двигались по едва заметной тропе наперерез движению данов. Во главе их с мечом в руке шел Рогнар, его лицо искажала гримаса злобы и ярости. Рядом с ним были те, кто еще недавно в скалле защищали его своими телами, а следом шла нестройная ватага воинов. При виде этой беспорядочной группы Вульфера затрясло, и Кормак почувствовал, как напряглось плечо вождя.

— Вот сейчас бы на них тучу стрел, а потом мечам, мечами… — донесся до него мечтательный шепот.

— Не сейчас, — яростно зашептал кельт. — Их здесь почти триста. Есть возможность сделать это иначе, и не стоит от нее отказываться. Лежи спокойно и дай им пройти!

Ни один звук не выдал присутствия полусотни вооруженных мужчин, и норманны исчезли по другую сторону поляны, не подозревая об опасности. Кормак был доволен собой: ведь до сих пор его предположения о поведении противника оправдывались полностью. Ярость Рогнара была столь сильна, что он пренебрег осторожностью и возможностью систематических поисков при свете дня и не стал дожидаться рассвета. Его понесло в ночной лес, и только что он прошел мимо большого отряда. Какие же у него были шансы найти двух человек? Ну что ж, не в правилах викинга спокойно сидеть и рассуждать или даже кипеть от ярости, когда можно что-то делать, хоть это и бессмысленно. Кормак знал этих вспыльчивых людей лучше, чем они знали сами себя, и именно на этом основывался его план.

Даны даже не дрогнули, пока шум удаляющегося отряда не утих совсем, а факелы стали похожими на светлячков. Зато потом они двинулись дальше с удвоенной скоростью, уже гораздо меньше внимания обращая на сохранение тишины. Наконец стали видны огни поселения Рогнара.

Они затаились между деревьями на опушке, внимательно наблюдая. Большинство построек было ярко освещено, но вооруженных людей было совсем немного. Видимо, вождь забрал с собой на ночную прогулку в лес почти весь свой отряд.

— И что теперь? — спросил Вульфер.

— Хакон уже должен быть здесь.

В это время один из воинов, проходивший мимо конюшни, свернул с дороги и направился в их сторону, светя себе факелом.

— Что за неудача, — простонал Вульфер. — Идет прямо на нас. Эдрик, а ну-ка, возьми стрелу…

— Нет! — остановил его Кормак. — Подожди, пока это будет действительно необходимо. — И растворился в темноте, как бесплотный дух.

Воин и в самом деле шел прямо на них, привлеченный, по-видимому, каким-то движением или силуэтом вооруженного человека. Это было более любопытство, чем беспокойство. Он вступил под кроны деревьев и неожиданно для самого себя осветил факелом рыжебородого дана, возвышающегося над ним молчаливой статуей.

— Аогрор, — дрожащий свет был обманчив, и человек увидел только рыжую бороду. — Так скоро обратно? Удалось ли…

Он замолк на полуслове, подойдя ближе и увидев незнакомое лицо и вооруженных людей, полукругом стоявших возле Вульфера. Глаза его расширились от ужаса, но он не успел издать ни звука: вождь выбил из его рук факел и тщательно затоптал. Затем норманн был разоружен и связан.

— Говори, но тихо, и только тогда, когда я буду спрашивать, — раздался свирепый шепот. — Сколько воинов осталось в селении?

Внезапность нападения и полная темнота вокруг усиливали страх, и норманн, который в битве был дерзок и отважен, теперь вдруг стал покорным.

— Тридцать, — ответил он дрожащим голосом.

— Где они?

— Половина в скалле, остальные в домах.

— Все ясно. Связать и оставить, — скомандовал Кормак. — А теперь ждите, пока я найду Хакона.

Он прогукал три раза и стал прислушиваться. Из рощи с противоположной стороны селения сразу же раздался ответ.

— Оставайтесь здесь, — приказал он и пошел в ту сторону.

Он шел, как обычно, бесшумно и ловко, прячась между деревьями, пока не услышал, что к нему приближаются несколько человек. Он повторил условный сигнал и услышал, как Хакон предостерегает своих людей от излишней поспешности в использовании оружия. За силуэтом молодого викинга он увидел его товарищей.

— Клянусь богами! От вашего шума Цезарь из гроба встанет! Ищейки, небось, уже голову ломают, откуда на этом острове взялось стадо буйволов. Кто это?

Рядом с Хаконом вырисовывалась худенькая фигурка, вооруженная и одетая, как все остальные, но выглядевшая странно хрупкой по сравнению с ними…

— Торула… Уперлась, что пойдет с нами, пришлось искать самую маленькую кольчугу и…

Кормак сперва остолбенел, а потом произнес одну из самых изысканных стилистических фигур, составленную из одних проклятий.

— Ладно, ладно… На бабское упрямство нет лекарства, — произнес он уже спокойнее. — А теперь слушай внимательно. Видишь дом, в котором ты сидел? Подожжем его.

— Но это сразу же привлечет сюда Рогнара!

— Это нам и нужно. Когда они начнут тушить пожар, вы ударите по ним. Перебейте их как можно больше, а потом убегайте к конюшне. Это не слишком трудно, и если все сделаете правильно, то не потеряете ни одного человека. Когда будете внутри конюшни, забаррикадируйте двери и ведите себя, как во время осады. Они не подожгут вас, им будет жаль коней, а вы спокойно отобьетесь от тридцати.

— А как же ты и даны? — запротестовал Хакон. — Мы будем рисковать, а ты…

— Ты доверяешь мне? — перебил его Кормак. — Надо ли тратить ценное время на глупые споры? Разве ты не понимаешь, что эффект от нашего удара будет в два раза сильнее, если Рогнар и его люди будут уверены, что имеют дело только с тобой? Не бойся. Когда придет время, даны прольют здесь море крови.

— Хорошо. Но заберите Торулу, чтобы с ней ничего…

— Никогда! — девушка для пущей убедительности топнула ногой. — Я буду рядом с тобой все время, пока мы оба живы. Я дочь британского вождя и умею драться не хуже, чем твои люди.

— Что ж, — иронически скривился кельт, — сразу видно, кто будет главой в вашем доме. На дискуссии нет времени. Забирай ее с собой — и за дело!

Он еще раз повторил необходимые приказания, и все пошли в сторону опушки леса. Расстояние между домом и деревьями было небольшим, и они молниеносно преодолели его. Когда они пробегали мимо одинокого дерева, стоящего напротив открытой теперь двери, Кормак ударился обо что-то головой. Он сразу ухватился за это "что-то" — это оказалось ногой человека, висящего на суку.

— Хакон, это твой сторож, — сообщил он молодому человеку.

— Рогнар быстро судит и карает.

— Глупо. Никогда не следует убивать, если в этом нет необходимости.

Бревна были сухими, и, после несложных маневров с кремнем и трутом, огонь начал живо облизывать стены.

— Отойдите назад и подождите, пока начнут гасить пожар. Потом нападайте на них — и бегом к конюшне, — напомнил Кормак и пошел к своим.

Даны с беспокойством смотрели на огонь, подбиравшийся к крыше. Вдруг во дворе раздались крики. Из скаллы стали выскакивать мужчины, полуодетые, но вооруженные, внезапно вырванные из сонных грез. Следом за ними появились невольницы и женщины. Через мгновение все бросились тушить пожар. Как водится в громких и бесполезных советах на было недостатка, в результате чего огонь быстро и беспрепятственно охватил весь дом, а Рогнар и его люди не заметили бы пламени только будучи слепыми. В этот момент раздался воинственный клич: небольшой вооруженный отряд выскочил из леса и, как гром, пролетел мимо изумленной стражи. Нанося удары направо и налево, соратники Хокона прорубали себе путь среди онемевших от изумления норманнов, оставляя за собой кровавый след, вымощенный мертвыми телами. Вульфер и собравшиеся вокруг него воины, глядя на людей Хакона, рвались следом.

— Кормак! — протестовал вождь. — Мой топор голоден!

— Имей терпение, хватит и твоему топору. Видишь, они дошли до конюшни и заперлись внутри.

Так оно и было. Норманны уже опомнились и хотели, как обычно, сомкнутым строем обрушиться на противников, но те уже скрылись внутри конюшни, откуда доносился топот перепуганных коней. Конюшня была построена так, что могла спокойно выдержать атаки голодных волчьих стай и безумные вихри Северного Моря. Естественно, и для людей с топорами она была крепостью. После того, как обороняющиеся забаррикадировали дверь, единственным возможным входом в помещение остались высоко расположенные окна. Толстые деревянные решетки были немедленно изрублены, но проникновение внутрь постройки оставалось невозможным — защитники были настроены весьма решительно. После нескольких неудачных попыток остатки осаждавших отступили и начали совещаться. Как правильно предвидел Кормак, о поджоге не могло быть и речи из-за бесценных коней. По той же причине отказались от обстрела из луков, тем более, что шанс попасть в кого-нибудь из людей внутри темной конюшни был минимальным. Засевшим в конюшне юттам, напротив, было гораздо легче поразить противника на ярко освещенном дворе. Они были мастерами стрельбы из лука, но имевшееся оружие старались использовать с толком. Наконец кого-то из осаждавших осенила здравая мысль.

— Рогнар должен был увидеть огонь и повернуть назад. Олаф, беги ему навстречу и скажи, что Хакон и его люди заперты в конюшне. Мы можем их удержать, но пусть Рогнар поспешит. А там будет видно.

Посыльный бегом двинулся в путь, а Кормак рассмеялся:

— Все так, как я и предполагал. Боги этой ночью помогают нам. Вульфер, отойди, а то огонь тебя осветит.

Наступило время нервного ожидания, в течение которого ни одна из сторон не проявляла активности. Огонь догорал, на месте здания остались только дымящиеся угли. На востоке поднималось утреннее зарево. Наконец из леса донесся топот сотен ног. Нервы кельта напряглись до предела — это был решающий момент. Если норманны в спешке пройдут и не заметят их присутствия, значит, все должно удаться, как было задумано. Он последний раз дал своим людям знак сохранять тишину и замер, стараясь унять биение сердца. Засверкали огни, и, к своему облегчению, он увидел, что Рогнар подходит как раз с противоположной стороны. Вождь ревел, как раненый лось, и размахивал двуручным мечом.

— Выломать дверь! За мной! Рубить стены!

Следом за ним из леса выбежала вся его дружина во главе с приближенными.

Вульфер вскочил на ноги, как и все даны, затаившиеся в чаще. Взгляд его горел жаждой битвы, топор дрожал от нетерпения в огромной руке.

— Подожди! — Кормак схватил его за плечо. — Подожди, пока начнут ломать двери!

IV

Оставив по дороге несколько человек убитыми — стрелы осажденных по-прежнему достигали цели — банда ринулась к конюшне, ломясь в окна и пытаясь разрубить двери. Перепуганные кони оглашали воздух отчаянным ржанием, когда двери задрожали под ударами десятков топоров.

— Пора! — Кормак рванулся вперед и сразу же его воины выпустили тучу стрел. Мертвые тела стали падать с окон, атакующие с недоумением озирались. Даны были замечательными лучниками, как и фехтовальщиками, превосходящими в этом искусстве все народы Севера. Сейчас они доказали это очередной раз, стреляя на бегу с неизменной меткостью. Норманны, однако, не поддались. Видя наступающую из леса ватагу рыжебородых, они поняли, что имеют дело с более многочисленным врагом, и с отчаянной яростью повернулись лицом к своей изменчивой судьбе. Выпустив в упор последние стрелы, даны отбросили луки прочь и бросились врукопашную, выкрикивая имя Одина.

Хотя сразу стало ясно, что атакующие в меньшинстве, внезапность их нападения давала им определенное преимущество. Кормак, меч которого сеял смерть и опустошение, отдавал себе отчет в том, что единственный возможный путь к успеху — быстрота действий. Если бой затянется, викинги смогут использовать численный перевес, и в этом случае итог битвы легко предвидеть.

В это время Хакон со своими людьми выскочил из конюшни и атаковал бывших товарищей с другой стороны. Первые лучи восходящего солнца осветили жестокий бой, разгоревшийся на площади. Рогнар должен умереть как можно скорее — решил Кормак, машинально отражая удар топором и добивая противника. Вокруг него стало свободнее, и он увидел обоих вождей, пробивающихся друг к другу сквозь толпу сражавшихся. Какой-то дан бросился на Рогнара — и упал с размозженной головой. Через мгновение два рыжебородых гиганта столкнулись в схватке с диким криком. Ненависть, старательно взращиваемая в течение многих лет, подогревала их теперь, при непосредственной встрече. Воины как с одной стороны, так и с другой постепенно опускали оружие, бессознательно занимая более удобные для наблюдения за поединком места.

Противники не отличались друг от друга ни силой, ни весом. Рогнар был вооружен тяжелым мечом, Вульфер — топором и щитом, треснувшим пополам после первого же удара норманна. Отбрасывая его обломки, Вульфер ударил, целясь в голову, но противник уклонился и потерял только рог со шлема. Рогнар зарычал и попытался рубануть мечом по ногам, но могучий дан с удивительной легкостью подпрыгнул и еще в воздухе нанес очередной удар топором по голове противника. Топор скользнул по шлему, но сила удара повергла Рогнара на колени. В миг, когда Вульфер замахивался, Рогнар встал и ударил со всей силой в шлем дана. Лезвие меча сломалось, Вульфер зашатался — глаза его заливала кровь. Как раненый тигр, он взмахнул топором вслепую. И именно этот удар попал в цель, разрубив шлем и голову Рогнара пополам. Обе наблюдающие стороны одобрительно вскрикнули. Тело норманна рухнуло к ногам Вульфера, но через мгновение и дан упал, атакованный приближенным уже мертвого вождя. Кормак пробивался между ними, стараясь защитить своего раненого товарища. Тут на помощь поспешили его воины, и снова разгорелся бой.

Кормак оказался напротив Рана — одного из лучших фехтовальщиков Рогнара, а Хакон схватился с его приятелем Хальфгаром. Кормак даже рассмеялся — накануне он уже скрещивал меч с Раном и знал, что здесь можно использовать. Молниеносная блокада удара с полуоборота, еще более быстрый укол — и его меч в сердце противника. Не теряя времени, он обернулся, чтобы проверить, что с Хаконом. Тот оказался в трудной ситуации — Хальфгар, гигант, превосходящий даже Вульфера, имел преимущество и в силе, и в ловкости. Он осыпал ударами щит и меч Хакона, не давая ему возможности для атаки. Тот уже лишился шлема, и его ждала бы неминуемая гибель, если бы не маленькая фигурка, выскочившая откуда-то сбоку и принявшая удар на острие своего меча. Ее этот удар сбил на колени, но таким образом была получена столь ценная секунда передышки. Меч гиганта как раз был занесен повторно, когда Кормак подоспел на помощь и пронзил горло атакующего мечом. Затем он схватил Вульфера за плечи и оттянул в сторону, размахивая оружием вслепую и страшно бранясь. Беглый осмотр поля боя позволил Кормаку сделать вывод, что гвардия Рогнара пала, а остальные норманны после смерти вождя сражаются без особого энтузиазма. Все происходило в соответствии с его планом. Один из викингов закричал:

— Лес полон данов!

Этого было достаточно. Паника, понятная только тому, кто хоть раз горел в огне битвы, овладела норманнами. Вульфер, яростно мотая головой и требуя свой топор, хотел вести данов вперед, но Кормак удержал его. Даны позволили поверженным врагам, готовым дорого продать свою жизнь, укрыться в скалле.

— Эй, там! Слушайте меня! — крикнул им Хакон, вытолкнутый вперед Кормаком.

— Слушаем, — донеслось из-за забаррикадированных окон, — но не приближайся. Мы, наверное, уже погибли, но и многие из вас умрут вместе с нами, когда попробуют войти сюда.

— Хорошо, не стану. Я иду к вам, как к друзьям, хотя вы и позволили Рогнару меня бить, унижать и держать в неволе. Но это прошлое, и пусть оно уйдет в небытие. Рогнар убит, его свита тоже, а у вас нет вождя. В окрестных лесах полно данов, которые только и ждут моего знака к нападению. Но я не спешу его подавать. Это приведет только к тому, что скаллу сожгут вместе с вами. Послушайте меня и признайте своим новым вождем. Если вы присягнете мне на верность, с вами не случится ничего плохого!

— А даны? — раздались неуверенные голоса. — Почему мы должны им верить?

— А мне вы верите? Разве я нарушил хоть когда-нибудь данное слово? — Нет, — признали они, — ты всегда сдерживал свои обещания.

— Так вот, я клянусь вам, что эти даны безопасны. За помощь я обещал им ладью и сдержу слово, они смогут отплыть спокойно. Если вы пойдете за мной, то мы вскоре добудем или построим другую. И еще одно. Здесь, возле меня, стоит девушка, которая будет моей женой. Она дочь вождя бриттов и обещает нам помощь своего отца во всех наших делах. А друзья в Британии — это источник припасов и новая база. Мы сможем делать такие набеги на саксов, каких еще не видел мир. С помощью бриттов Торулы мы попробуем создать новое княжество в Британии, как это сделали Седрик, Хенгист и Хорса. А сейчас выбирайте: хотите вы меня вождем или предпочитаете огонь?

Наступила тишина: очевидно, совещался второпях созванный совет, после чего выступивший в роли глашатая снова отозвался:

— Мы согласны, Хакон!

Хакон отложил окровавленный меч и приблизился к дверям.

— И вы клянетесь мне Быком, Огнем и Мечом в повиновении?

Большие створки дверей открылись, оттуда показались бородатые лица.

— Мы присягаем, Хакон. Наши мечи в твоем распоряжении.

— А когда они обнаружат, что мы их обманули и нас мало, то перережут горло и ему, и нам, — буркнул в сторону Вульфер, стирая кровь с лица.

— Они присягнули и сдержат слово, — усмехнулся Кормак. — Ты серьезно ранен?

— Пустяк. Несколько царапин на бедре и плечах. Я только перемазался кровищей, она залила мне глаза, когда меч скота попал по моему шлему.

— Я всегда говорил, что твоя голова крепче твоего шлема. А теперь нужно заняться ранеными. Убитых у нас с десяток, а среди оставшихся не найдешь такого, кто не был бы ранен. У юттов погибла половина. Клянусь богами, это был отличный бой!

Говоря это, он показал на поле битвы, усеянное трупами норманнов, павших от стрел и мечей.

V

Полуденное солнце освещало бело-красный парус единственной ладьи с головой дракона на носу, пришвартованной у берега. На палубе стояла группа людей.

— Мы замечательно поохотились этой ночью, — сказал

Кормак, протягивая руку Хакону. — Лишь несколько часов прошло с того времени, когда ты был приговорен к смерти, а мы были потерпевшими кораблекрушение на земле врага. А теперь ты — господин Вальгарда и вождь дружины хороших воинов, а у нас под ногами палуба доброй ладьи, хотя ее команда далеко не укомплектована. Но и это можно поправить, как только до данов дойдет весть, что Вульферу и Кормаку Мак Арту нужны люди!

— Ага, — подтвердил Вульфер, беря руку Торулы в свои огромные лапы. — Если бы я хотел жениться, то, конечно, сейчас бы перерезал Хакону горло и забрал бы тебя с собой. Но ветер крепчает, и мое сердце рвется ощутить качку на палубе. Пусть вам помогают боги!

Хакон с девушкой и несколькими воинами помогли им отчалить, и по команде Вульфера даны взялись за весла, выводя ладью на большую воду. С берега видели еще, как парус поймал ветер и драккар набрал скорость.

— Ну, что теперь, старый волк? — прорычал Вульфер, награждая Кормака дружеским пинком, который мог бы свалить и коня. — Куда предлагаешь направиться?

— На Остров Мечей, за экипажем, — ответил кельт, сверкнув глазами. — А потом, скоул, беремся за викингов. И на конец света!

I

— Тигры моря! Люди с волчьими сердцами, грабители из огня и железа! Кормильцы воронов, смакующие убийство и смерть! Гиганты, которым смертоносная песнь меча милее любовной песни!

В усталых глазах короля Геринта мелькнула тень.

— Это для меня не ново. Годами именно эти обезумевшие голодные волки убивали моих людей.

— Возьми любую страницу из записок Цезаря, — сказал Конал, менестрель, — разве не пишет он, как посылал волка против волка? Так покорили наших предков, которые тогда тоже были волками.

— А сейчас они скорее напоминают овец, — отозвался король с сожалением в голосе. — В мирные годы под властью римлян они забыли военное искусство. А без легионов Рима мы, борясь за жизнь, даже не способны защитить наших женщин.

Конал отставил стеклянный кубок и наклонился над резным столом.

— Волк против волка! — воскликнул он. — Ты говорил мне, да я и сам хорошо об этом знаю, что мы не можем послать пограничные отряды на поиски твоей сестры. И не могли бы, даже если бы знали, где искать принцессу Елену. Придется тебе взять наемников, ведь те, о ком я сейчас говорил, так же отважны и дики, как и англы, напавшие на нас. В подобной ситуации это самый лучший выход.

— Только вот пойдут ли они против своих, и вдобавок под предводительством бритта? — с сомнением заметил король. — И не изменят ли они мне?

— Они ненавидят друг друга не меньше, чем мы ненавидим их. Кроме того, ты можешь пообещать им награду, если они вернутся с принцессой.

— Расскажи мне о них, — приказал Геринт.

— Вождь, Вульфер Хосаклирф, — рыжий великан, как и другие люди на его родине. Он по-своему ловок, но предводительствует главным образом благодаря своим воинским доблестям. Лучше всего он управляется с тяжелым топором на длинном древке: обращается с ним, как с игрушкой, а щиты и черепа противников разбивает с такой легкостью, будто они стеклянные. Когда он, весь забрызганный кровью, со спутанной бородой и горящими глазами, врезается в шеренги врагов, размахивая своим топором, немного находится желающих сражаться с ним. Но там, где нужна истинная ловкость, ловкость ума, он полагается на свою правую руку — хитрого, как змея, и давно нам известного эриконского кельта Кормака Мак Арта, которого еще называют Волком. Когда-то он был предводителем ирландских пиратов, нападавших на берега Галлии и Испании и даже на самих викингов. Когда началась междоусобная война между названными братьями, он присоединился к викингам, а точнее, к юттам — именно из них происходит Вульфер и его компания. Кормак — типичный кельт, высокий и мускулистый, напоминающий дикого кота. Его любимое оружие — меч, и он знаменитый фехтовальщик. Обычно викинги не умеют фехтовать, их бой на мечах напоминает молотьбу. Теперь же, когда почти забыто искусство римских фехтовальщиков, Кормак — это из ряда вон выходящее явление. Говорят, что в бою он ведет себя абсолютно хладнокровно, но является очень грозным противником, потому-то его и называют Волком. Те, кто осмеливались сражаться с ним, в лучшем случае спасались бегством.

— Ты мог бы их найти для меня? — спросил Геринт.

— Господи, они на расстоянии вытянутой руки — в маленькой бухте на западном побережье чинят свою ладью перед новым походом на англов. У Вульфера только один корабль, но движется он со скоростью ветра. К тому же его люди такие лихие рубаки, что их боятся больше, чем какого-либо другого врага, даже и более многочисленного. Они обожают воевать, и я думаю, что при достаточно высоком вознаграждении сделают то, чего мы ждем.

— Обещай ему все, что он захочет. Похитили не только принцессу, прежде всего похитили мою любимую сестру, — лицо короля омрачилось.

— Положись на меня, — сказал Конал, наполняя кубок вином. — Я знаю, где их найти и как с ними разговаривать, но мне нужно твое королевское слово, что я могу обещать

Кормаку исполнить любое его желание. Из этой банды он самый недоверчивый.

Геринт кивнул головой. Он знал, что у этого менестреля свои тропинки. В большинстве вопросов он потрясающе невежествен, но в некоторых, в том числе дипломатии, безусловно, большой знаток. Его ловкость равно благословляли и проклинали, а волшебная игра на арфе открывала ему двери, которые не уступили бы натиску топора. Там, где гибли доблестные воины, он проходил цел и невредим, а его закулисные переговоры с викингами были и вовсе легендой. Король полностью доверял менестрелю.

II

Вульфер сидел задумавшись. Он запустил в бороду пальцы и что-то бормотал про себя. Огромный, из-за рогатого шлема казавшийся еще выше, чем был на самом деле, он повернулся, чтобы задать вопрос сидящему рядом с ним смуглому, гладко выбритому мужчине. Этот человек, тоже рослый, но не такой массивный, как Вульфер, был, безусловно, более подвижным и ловким. Он не носил, как викинги, золотых украшений, его венчали не рога, а конский султан, похожий на его собственные волосы, черные и ровно постриженные.

Кормак Мак Арт, а это был он, даже не обернулся к Вульферу. Его холодные серые глаза внимательно смотрели в тонкое лицо Конала. У того не было ни арфы, ни меча. С непроницаемым выражением он глядел на мрачное и покрытое шрамами лицо кельта.

— Ты для меня что первый встречный — как я могу это проверить? — спросил Кормак. — Одних твоих слов и обещаний недостаточно. Откуда мне знать, что это не хитрость и не попытка послать нас на поиски чего-то несуществующего или просто в объятия врагов? Кроме того, у нас есть еще небольшое дельце на восточном берегу Британии…

— То, что я предлагаю, будет для вас выгоднее любого пиратского набега, — прервал его менестрель. — Если ты пойдешь со мной, я отведу тебя к человеку, который убедит тебя и представит доказательства. Но мы можем идти только втроем: ты, Вульфер и я.

— Ловушка, — буркнул ютт. — Кормак, я ошибся…

— Нет, Вульфер, — Кормак покачал головой и внимательно посмотрел на менестреля. — Если это западня, то он в ней окажется вместе с нами, а этот парень не так глуп.

— Если ты доверяешь мне в этом, то почему не веришь в остальном? — ответил Конал.

— Разница заключается в том, что здесь речь идет только о нашей с Вульфером жизни, а там — о всей команде. Я обязан все проверить. И я не думаю, что ты лжешь, но ведь и тебя могли обмануть.

— Тогда пойдем со мной. Тому человеку вы поверите безоговорочно.

Кормак поправил шлем и встал. Вульфер, все еще с сомнением покачивая головой, отдал последние приказания сидящим у костра викингам. Одни из них готовили еду, другие играли в кости, третьи чинили вытащенную на берег ладью. Глухая стена леса вокруг пиратов служила им идеальным укрытием.

— Все уже почти готово, — пробурчал викинг, взглянув на ладью. — Утром мы могли бы выйти в море.

— Не спеши, — посоветовал ему кельт. — Если этот кто-то нас не убедит, мы всегда можем вернуться и уплыть.

— Да, если вернемся.

— Конал знал, что мы здесь. Если бы он хотел нас выдать, то давно бы привел королевских всадников и лучников. Но я думаю, что он ведет с нами честную игру, как это уже не раз бывало. Вот только тому, кто за ним стоит, я не доверяю.

Они углубились в лес и скоро оказались среди огромных скал, на которых кое-где росли деревья. Обойдя стороной крутой обрыв, они увидели одинокого мужчину высокого роста. Укутанный в пурпурный плащ, он стоял, прислонившись к могучему дубу. Конал подошел к нему и дал знак приблизиться своим спутникам. Вульфер еще сильнее сжал топор и стал озираться по сторонам, опасаясь, не выскочат ли из укрытия вооруженные люди. Пираты остановились перед молчащим человеком. Конал снял шапку. Мужчина откинул капюшон… Кельт, никогда не терявший самообладания, отступил назад.

— Клянусь кровью богов, это король Геринт!

Ни он, ни Вульфер, всегда отвергавшие любую власть над собой, не преклонили колен, но смотрели с уважением на правителя, который, несмотря на вечно неблагоприятные обстоятельства, сумел — благодаря одной лишь дальновидности — на годы задержать продвижение саксов к Западному Морю.

Темные волосы Геринта указывали на примесь римской крови, а в благородных чертах и спокойных серых глазах светилось наследие многовековой цивилизации, отступившей под натиском варваров. Он олицетворял собой последний оплот погружавшейся в кровавую бездну Римской Империи. Оба пирата, будучи врагами Рима и всего римского, все же умели ценить отвагу. Они знали, что подданных Геринта варвары все больше припирали к стене. Несмотря на это, они сражались и хранили традиции древней культуры. Боги Рима давно пали под ножами готтов и вандалов, варвары чванились во дворцах, оставленных некогда могучими императорами, которых уже никто почти не помнил. Только эти романизированные кельты поддерживали традиции уничтоженной империи на своем острове.

— Вот они, ваше высочество, — сказал Конал. Геринт поблагодарил его воистину королевским кивком.

— Они хотят из твоих уст услышать то, что я им уже сказал.

— Друзья, — тихо заговорил король, — я пришел к вам за помощью. Мою сестру Елену, которой нет еще двадцати лет, похитили. Не знаю, кто и как это сделал. Как-то утром она поехала в лес в обществе придворного и служанки — и больше никто ее не видел. Это было в один из нечастых периодов затишья на наших границах. Мы искали принцессу, но нашли только изуродованное тело придворного. Чуть поодаль от маленькой поляны, в глубине леса, нашли их коней. Но девушек не удалось отыскать, хотя мы обшарили все королевство — после них не осталось ни единого следа. Шпионы, высланные к саксам и англам, тоже не привезли никаких сведений. И мы решили, что девушки стали добычей одной из напавших на наши берега пиратских банд. Чтобы найти принцессу, нужно вести поиск на море. Но для нас это невозможно — нет кораблей. Остатки своего флота мы потеряли в битве с саксами за Корнуэлл. Но даже если бы у нас был флот, мы не могли бы никого выслать на поиски: с востока нам угрожают англы, а с юга — вороны Седрика. Поэтому я обращаюсь к вам за помощью. Я не могу вам сказать, где следует вести поиски, но, ради бога, привезите ее хоть с края света, а потом назначьте вашу цену.

Вульфер выразительно посмотрел на Кормака. Как всегда, это значило, что дело следует осмыслить и кто-то должен этим заняться.

Кельт решил, что условия все же следует определить прежде, чем они отправятся на поиски.

— Вы согласны? — в голосе короля звучала радость.

— Мы не торопимся, — остудил его пыл Кормак. — Сначала нужно договориться. Задача нелегкая: мы должны отыскать девушку, а знаем о ней только то, что она похищена. Что будет, если мы вернемся ни с чем?

— Все равно я вознагражу вас. Золота у меня предостаточно… если бы я мог превратить его в войско! Но пример Вортигерна является серьезным предостережением.

— Если мы привезем ее тебе, живую или мертвую, то ты дашь нам сто фунтов чистого золота и по десять за каждого человека, которого мы потеряем. Если же мы ее не найдем, тогда возьмем только плату за каждого убитого. Мы не саксы, которые дрожат над деньгами. И еще ты нам позволишь починить ладью в одной из бухт и поставишь необходимые припасы. Ты согласен?

— Вот вам мое слово и моя рука.

Кормак почувствовал нервное пожатие длинных пальцев Геринта.

— Когда вы отплываете?

— Как только вернемся к заливу.

— Я поплыву с вами, — вдруг произнес Конал. — Кстати, тут и еще кое-кто собирается составить нам компанию.

Он свистнул — и чуть не лишился жизни. Звук этот слишком напоминал сигнал к атаке, и пираты мгновенно на него прореагировали. Они спрятали мечи в ножны только тогда, когда увидели, что из леса вышел еще один человек.

— Это Марк, благородный бритт, — сказал Конал. — Если вы не против, он отправится вместе с нами.

Молодой человек был хорош собой. Смуглое лицо и черные волосы выдавали уроженца Юга. Он был вооружен, одет в кольчугу и шлем легионера.

— Умоляю, возьмите меня с собой. Война для меня не внове, а сидеть на одном месте и ожидать новостей намного тяжелее, чем погибнуть.

— Идем, если хочешь, — сказал викинг. — Похоже, нам нужны будут все мечи, какие только удастся собрать. Скажи, король, нет ли у тебя хоть малейшей догадки о том, кто мог увезти принцессу?

— Нет. Мы нашли только одну вещь, которой не должно было быть в лесу. Вот она.

Он подал вождю наконечник стрелы. Кормак внимательно его осмотрел. Лицо его не изменилось, только в глазах появился блеск. Потом он произнес весьма странную фразу:

— Это не в моих правилах, но бриться я сегодня не буду.

III

Ветер наполнял парус корабля, плеск весел, сопровождаемый песней гребцов утих. Кормак Мак Арт в полном вооружении стоял на корме, и ветер развевал конский хвост, украшавший его шлем. Неподалеку, опершись на топор, Вульфер выкрикивал команды своим людям.

— Кормак, — спросил он, — кто король Британии?

— А кто правит царством мертвых, когда Плутон уходит прогуляться? — вопросом на вопрос ответил кельт.

— Не рассказывай мне здесь римских сказок, — буркнул раздраженный Вульфер.

— Рим владел Британией, как Плутон подземной бездной, а когда не стало Рима, мелкие демоны передрались между собой за власть. Легионы ушли лет восемьдесят назад, когда Алларик со своими готтами готовился к штурму столицы империи. Вортигерн стал королем Британии. В поисках поддержки против пиктов он нанял Хенгиста и Хаса вместе с их юттами. За ними пошли саксы и англы — и не только против пиктов. Вортигерн пал. Теперь Британия поделена на три кельтских королевства: восточное побережье удерживают пираты, медленно, но верно продвигающиеся на запад. Южной Дамнонией владеет Утер Педригон. Среднее королевство, от границы с Дамнонией до самых Кумбианских гор, — это королевство Геринта. Севернее находится земля, которую бритты называют Страт-Клайд. Это владения короля Гарта. Там живут самые дикие люди, многие из которых родом из селений, которые никогда не были под римлянами. Весь этот край — мечта воров и грабителей, потому что три короля редко живут в мире между собой. Принимая во внимание безумие Утера и дикость Гарта, здесь приходится ждать междоусобной войны. Если бы не королевство Геринта между ними, они бы давно вцепились друг другу в горло. Но это еще не все. Ведь остаются ютты, англы и саксы, и с континента к ним прибывают подкрепления.

— Об этом я и сам хорошо знаю. Многих из них. я сам посылал в Мидгард. В один прекрасный день мои соплеменники явятся сюда и заберут себе всю Британию! — заявил ютт.

— Эта земля стоит того, чтобы за нее повоевать, — подтвердил кельт. — А что ты думаешь о тех двоих, которых мы взяли на борт?

— Конала я давно знаю, он своей арфой умеет разбить мне сердце или превратить в ребенка. Но я знаю, что и мечом он владеет не хуже. А римлянин, что ж, он выглядит неплохим солдатом.

— Его предки три столетия командовали британскими легионами, а до того воевали вместе с Цезарем в Италии и Галлии. Именно остатки римской стратегии до сих пор помогали британским рыцарям сдерживать саксов… Ну, что ты скажешь о моей бороде? — Кормак провел рукой по щетине.

— Когда мы не воевали и не убегали от преследователей несколько дней подряд, я никогда не видел тебя небритым. Тебе некогда поскоблить щеки?

— Еще чуть-чуть, и мои шрамы станут незаметны, — улыбнулся Кормак. — Ты ни о чем не догадался, когда я приказал взять курс на Ару?

— А о чем я мог догадаться? Я подумал, что мы попробуем расспросить этих диких шотландцев. Обычно ты знаешь, что делаешь, я уже привык к этому, — вождь пожал плечами.

— Только один народ на островах использует такие стрелы, — кельт показал наконечник. — Это каледонские пикты, которые еще до кельтов владели этой землей. Такие наконечники они делали еще в каменном веке и делают сейчас; я сам это видел, когда сражался с королем Голом из Дальриадии. Сразу после ухода легионов из Британии пикты пытались захватить южное побережье. Их отогнали ютты, саксы и англы. Теперь Гарт отделяет их от земель Геринта.

— Ты думаешь, они захватили принцессу? Но как?!

— Об этом еще предстоит узнать, и потому мы плывем в Ару: шотландцы и пикты воевали и как союзники, и друг против друга больше ста лет. Сейчас между ними мир, значит, шотландцы должны знать, что делается в Мрачной Империи. Так называют королевство пиктов. И действительно, оно мрачное и страшное. Понять этот древний народ выше наших сил.

— Так нужно поймать шотландца и как следует допросить его.

— Ничего подобного, — Кормак покачал головой. — Я сойду на берег и порасспрашиваю. Это же мои соплеменники.

— Благодаря чему ты будешь повешен на самом высоком дереве в округе, если тебя узнают. У них нет повода для любви к тебе. Ты и правда воевал у Гола, но с тех пор столько раз нападал на них, что… Да не только ты, с нами такое тоже пару раз случалось.

— Вот потому-то я и отпустил бороду, — рассмеялся Кормак.

IV

На западное побережье Каледонии опустилась ночь. "Ворон" стоял на якоре в северной части дикой и мрачной бухты, рядом с крутым берегом. Кормак направил сюда корабль уже под покровом темноты. Многолетний опыт — ведь все острова Западного Моря были свидетелями его подвигов — помог ему избежать рифов.

— А сейчас, — заявил он, — я схожу на берег.

— Позволь сойти и мне, — попросил Марк.

— Твой внешний вид и речь выдали бы нас обоих. Ты, Конал, тоже не можешь идти. Я знаю, что твою игру на арфе с удовольствием слушали шотландские короли, но, кроме меня, ты один знаешь эти берега. Если я не вернусь, тебе придется выводить всех отсюда.

Кельт внешне очень изменился — короткая борода маскировала черты лица. Он надел круглый шлем и пластинчатую дальриадскую кольчугу.

— Ну что, старый волк, — обратился он к Вульферу, — ты ничего не говоришь, но я вижу, как у тебя горят глаза. Ты хочешь идти со мной? Да, на берегу наверняка бы пламенно приветствовали того, кто так много раз поджигал здешние деревни и топил в море ладьи.

— Шотландцы так нас любят, что меня бы повесили без лишних расспросов только за рыжий цвет моей бороды. Но все это неважно, и, не будь я капитаном этой лохани, одного тебя я бы не отпустил. Ты такой разиня!

Кормак засмеялся:

— Жди меня до рассвета, не дольше.

После чего спустился с борта в воду и направился к берегу. Несмотря на тяжелое оружие, он плыл уверенно. Высмотрев место, где не мешали прибрежные скалы, он вышел на берег. Горный козел вряд ли преодолел бы этот подъем, да, пожалуй, он и пробовать бы не стал, но Кормак не имел ни желания, ни времени на окружную дорогу. Он взбирался, пока не оказался наверху, а дальше зашагал по пологому склону. Пират направлялся на юг, где далекие огоньки обозначали Ару — его цель на этой негостеприимной земле. Кормак не сделал и шести шагов, как услышал за собой легкий шум; он сразу же повернулся с оружием наготове. За его спиной маячила могучая фигура.

— Хант! Что, к дьяволу…

— Вульфер опасался, что с тобой что-нибудь случится, и поэтому выслал меня следом.

Кормак долго и виртуозно ругал и вождя, и своего спутника, хотя знал, что это не поможет. Хант слыл молчуном и выслушивал все с каменным лицом. Голова богатыря поослабла от многочисленных боевых ранений, но он был умелым рубакой и всегда в точности выполнял приказы вождя. Поэтому Кормак прервал свою гневную речь и только предупредил Ханта, что для их общего блага он не должен соваться в селение — пусть подождет под стеной.

Они шли тихо и не слишком быстро. Кормак опасался наткнуться на вооруженный отряд, возвращающийся в селение или выходящий из него. Но им повезло, и они дошли до опушки леса, никого не встретив. Вскоре уже были на расстоянии полета стрелы от окружающих деревню стен.

— Спрячься здесь, — приказал Кормак, — и не смей приближаться к деревне. Если услышишь что-нибудь подозрительное, жди, пока не останется час до рассвета. Если и тогда я не вернусь, гони к Вульферу. Понимаешь?

Хант кивнул головой и исчез между деревьями, а Кормак отправился к селению.

Ара была построена на берегу маленького залива; со стороны суши ее прикрывала высокая стена. За стеной виднелись крыши небогатых усадеб и вытащенные на берег ладьи, служившие шотландцам для вылазок против бриттов и саксов или для поездок за припасами в Валстерн. Ара была не слишком привлекательным местом, скорее, военным лагерем, чем деревней; беспрерывные войны, которые велись со всей округой, не способствовали развитию культуры. В этом смысле жители Ары скорее даже сделали шаг назад, сохранив лишь боевую ярость своих предков.

Кормак был одним из этих людей, так как родился в Конначате, но ни в коем случае не испытывал к землякам родственных чувств. Он провел среди этих людей слишком много времени, чтобы не презирать их за примитивность, но одновременно, не оценить их достоинства в бою. Сейчас он приблизился к воротам и, не ожидая, пока стража сама его заметит, начал орать. Он хорошо знал, что шотландцы вначале бьют, а потом уже смотрят, на кого пришелся удар. Хриплый голос приказал ему стоять спокойно. Его осветили факелом. В неровном свете он увидел суровые лица с всклокоченными бородами и пристальными холодными глазами.

— Кто ты?

— Парта Мак Отна с Улахалу. Прибыл на службу к Эохайду Мак Алибе.

— Ты весь мокрый.

— Было бы чудом, если бы я был сухим. За нашей ладьей гнались саксы, кажется, только я один и спасся от стрел и волн. Я доплыл до берега, уцепившись за сломанную мачту.

— А что с саксами?

— Я видел, что их парус пропал на юге. Возможно, они поплыли воевать с бриттами.

— А почему же стража не заметила тебя на берегу?

— Я вышел на берег за милю отсюда и шел на огни. Когда-то я уже был здесь и знаю, что это Ара, а как раз сюда я и собирался.

— То, что он говорит, похоже на правду, — произнес один из стражников. — Впустите его.

Ворота открыли, и Кормак вошел в лагерь своих заклятых врагов. Между хижинами горели костры, у ворот собралась группа любопытствующих, слышавших разговор сторожей и пришельца. Его рассматривали обрюзгшие растрепанные женщины и полуголые дети, у каждого из них он заметил какое-нибудь оружие. Даже едва научившиеся ходить карапузы сжимали в ручонках камни или куски дерева. Это был самый выразительный знак их дикости. Без сомнения, в случае необходимости эти малыши защищались бы, как дикие котята. В конце концов, разве он сам когда-то не был таким? И нет ничего удивительного в том, что Рим не смог устоять пред такими воинами.

Он не боялся, что его узнают, и спокойно пошел за вооруженным человеком, который вел его к самому большому зданию во всем селении, видимо, дому вождя. В Каледонии некогда было заниматься условностями, поэтому дворец вождя оказался самой обыкновенной хижиной, только более просторной, чем остальные. Кормак усмехнулся, сравнивая это поселение с городами, в которых бывал. Но не башни и стены делают город городом, а живущие в нем люди. Его провели в просторное помещение. Несколько десятков вооруженных людей сидели за грубо сколоченными столами, многие пили из кожаных кубков. Во главе самого большого стола сидел уже знакомый ему король. Рядом с ним стоял менестрель, косматое чудовище, которого Кормак машинально сравнил с утонченным Коналом.

— Сын Алибе, это воин с Эрина, который хочет служить тебе.

— Кто твой вождь? — икнул совершенно пьяный Эохайд.

— Я свободный воин, — ответил Кормак. — Но было время, когда я шел по следам Донн Руат Мак Финна, принца Улахалу.

— Садись и пей, — сказал король и подкрепил свое приглашение неверным жестом волосатой руки. — Потом поговорим.

Собственно говоря, на Кормака уже никто не обращал внимания. Несколько шотландцев подвинулись, так что он смог сесть за стол, кто-то подал ему наполненную чашу. Быстрые глаза кельта заметили двоих людей, сидевших напротив. Одного он узнал. Сигул, норманнский предатель, нашел убежище среди врагов собственного народа. При виде Сигула Кормака охватила злость, но, бросив взгляд на сидевшего рядом коренастого, смуглого человека, он забыл про Сигула. Пикт!

Кормак попытался втянуть его в разговор и какой-нибудь историйкой склонить к откровениям на тему пропавшей Елены, если, конечно, тому что-нибудь известно. Но для этого разговора пиктский вельможа — а никто другой, пожалуй, здесь не сидел бы — был пьян. Он выкрикивал непристойные песенки, отбивал такт мечом по столу, а если замолкал, то только для того, чтобы влить в себя очередную порцию пива. Здесь все были пьяны, за исключением Сигула — тот внимательно наблюдал за гостем.

Как раз когда пикт пил свое пиво, а Кормак думал, как бы втянуть его в разговор, менестрель затянул одну из своих диких песен. В ней он называл вождя Волком из Альбы, самым великим кормильцем воронов. Пикт в пьяном угаре вскочил на ноги и стал стучать кружкой об стол. Он не помнил себя: пикты обычно пьют легкое пиво и не приучены к тому пойлу, которое подавали здесь.

— Это правда, — заплетающимся языком бубнил он. — Эохайд Мак Алибе — великий воин, но не самый великий в Каледонии. Кто равен величием восседающему на древнем троне пиктов королю Брогару?

А второй после него — это Грулк. Это я — Грулк Разящий! В моем доме, в Гротго, есть циновка, сотканная из скальпов бриттов, англов, саксов и шотландцев тоже!

Кормак нетерпеливо пожал плечами: эта пьяная похвальба могла привести только к тому, что такой же пьяный и оскорбленный шотландец убьет крикуна. Но уже от следующей тирады пикта он с трудом сдержал себя.

— Кто, как не Грулк, — кричал дальше пикт, — захватил самую красивую женщину? Нас было пятеро в ладье, и ветер отогнал ее на юг, к землям Геринта. Мы искали воду, а вместо этого нашли в глубине леса трех бриттов, парнишку и двух красивых женщин. Мальчика я убил сам — он рвался в бой, а женщин — в ладью, и дальше, на север, на Гротго! — тут он завыл от возбуждения. — Когда старый Гонар, верховный жрец, посмотрел на ту, что звала себя Атлантой, он крикнул, что она посвящена богу Луны, потому что носит на груди его символ, который лишь только он может увидеть. И вместе со второй, Марицей, выслал ее на Шетланды, на остров Алтарей. Это дочь бриттского вельможи, боги будут рады ей!

— Когда это было? — спросил Кормак.

— Они отплыли три недели назад. Еще не наступила ночь Жертвы Луны… Но ты сказал, что я вру!..

— Выпей и забудь об этом, — буркнул кто-то из собутыльников и подал ему полный кубок.

Пикт схватил его обеими руками и опустил в него лицо. Он пил огромными глотками, и напиток стекал на его голую грудь. Кормак поднялся. Он уже знал все, что ему было нужно, и думал, что пьяная компания не заметит его внезапного исчезновения. Он боялся, что будет трудно выбраться за стену. Но главная трудность была в другом — Сигул обходил стол и приближался к нему.

— Что, Парта, ты так быстро утолил жажду?

Резким движением он сдвинул Кормаку шлем на затылок. Тот в бешенстве оттолкнул его руку, а Сигул восторженно завопил:

— Эохайд! Мужи Каледонии! Вор и лжец между нами! Вся честная компания ошеломленно уставилась на него.

— Это Кормак! — Сигул потянулся к мечу. — Кормак Мак Арт из банды Вульфера Хосаклирфа!

Кормак прыгнул, как раненый тигр. Сверкнул металл, и голова Сигула покатилась под ноги остолбеневшим шотландцам. Они повскакали с мест, но Кормак был уже у дверей. Воины, увидевшие его бегущим от дома вождя, без лишних вопросов погнались за ним. Пьяные высыпали во двор, бранясь и громко повторяя имя их гостя. Услышав это, все селение бросилось в погоню. Кормак тенью пробирался между домами. Он добежал до неохраняемого участка стены и молниеносно оказался по другую ее сторону. Он несся в сторону леса, но понял, что преследователи сориентировались и знают, куда он направляется. За ним бежало множество вооруженных людей. Пират мчался пригнувшись, в любую минуту ожидая стрелы в спину. На его счастье, шотландцы были плохими лучниками. Один из преследователей почти настиг его. Кормак обернулся, чтобы его задержать, но оступился на камне и упал на колени. Вдруг из-за деревьев появилась могучая фигура, и почти одновременно с ее появлением на Кормака свалилось мертвое тело шотландца. Кормак вскочил. Погоня была уже близко. Хант с волчьим рыком повернулся к подбегающим. Кельт поспешно втащил его в лес. Вокруг они слышали хруст веток — погоня была рядом, но теперь они двигались медленнее, перебегая от дерева к дереву, а когда преследователи оказывались слишком близко, прятались в кустах. Вдруг послышался собачий лай.

— Чтоб на них обрушились зараза и демоны! Псы приведут всю эту шайку на наш корабль. Другого выхода нет, придется плыть.

Они повернули под прямым углом к берегу. На маленькой полянке наткнулись на трех шотландцев. Один из них бросился на Кормака, двое — на Ханта. Противник Кормака хорошо владел мечом — отразил удар кельта и успел ударить его по шлему. Но прежде чем он нанес следующий удар, Кормак одним взмахом отрубил ему ногу, а следующим — отсек голову. Хант в это время одолел одного из нападавших. Другой атаковал отчаянно, и Кормаку показалось, что меч шотландца вонзился Ханту в живот. Однако тот схватил врага за горло, оттолкнул и ударил так, что меч сломался на позвонках врага. Потом Хант вырвал меч противника из своего живота.

— Он тяжело тебя ранил? — Кормак уже был рядом. Он попытался снять с него одежду и остановить кровь.

— Царапина! — Хант нетерпеливо оттолкнул его. — Но меча я лишился. Смываемся отсюда!

Кормак недоверчиво посмотрел на него и быстрым шагом двинулся в сторону берега. Хант без видимых усилий следовал за ним. Все приближающийся лай собак подгонял их. Когда они вбежали на скалистый берег, поросший свисающими над водой деревьями, дыхание Ханта стало тяжелым и прерывистым. Уже был виден мыс, за которым пришвартовался "Ворон". Им оставались какие-то полторы мили.

— А сейчас — в воду! — скомандовал Кормак. — Придется плыть. Нужно обогнуть мыс, через эти отвесные скалы не пройти. Да и собаки не… Что с тобой?!

Хант беззвучно рухнул не землю. Кормак присел и перевернул его на спину. Воинственное выражение на лице ютта сменилось смертельным покоем. Кормак рванул кольчугу, чтобы нащупать пульс, но не нашел его, а когда вытянул руку, оказалось, что она вся в крови. Он не мог понять, каким чудом столь тяжело раненный человек мог бежать так быстро и долго. Услышав совсем рядом собак, он вскочил, сбросил шлем, кольчугу, обувь и пояс — и прыгнул в воду.

В предрассветной мгле Вульфер взад-вперед расхаживал по палубе. Он услышал тихий звук, который явно не был плеском разбивающейся о берег или о борт ладьи волны. Другие тоже его услышали и без команды стали всматриваться в воду. Какой-то человек явно пытался взобраться на палубу.

Наконец полунагой Кормак Мак Арт, поддерживаемый несколькими сильными руками, выбрался из воды и выкрикнул:

— На весла — ив открытое море! Десятки шотландцев в любой момент могут здесь показаться! Курс — на Шетланды, пикты туда увезли сестру Геринта.

— Где Хант? — спросил Вульфер.

— Вбей еще один бронзовый гвоздь в мачту. Геринт нам уже должен десять фунтов. — Печаль в его глазах была в явном противоречии с циничными словами.

V

Марк неспокойно ходил по палубе. Ветер наполнил парус, и корабль стремительно рассекал волны, но для бритта эта скорость казалась скоростью улитки.

— Но почему этот пикт назвал ее Атлантой? — он повернулся к Кормаку. — Служанку и в самом деле звали Марицей, но у нас нет никаких доказательств, что с ней действительно принцесса Елена.

— Мне кажется, доказательства есть. Ты думаешь, она бы призналась, кто она? Если бы они знали, что захватили сестру Геринта, то потребовали бы выкуп размером в половину королевства.

— А что он имел в виду, когда говорил о Жертве Луны?

Вульфер и Кормак обменялись взглядами; Кормак посмотрел на Марка, но ничего не ответил.

— Скажи ему, — посоветовал Конал, — лучше, если он будет знать этот обычай.

— Пикты чтут странных и страшных богов, — сказал, помолчав, Кормак. — Мореплаватели кое-что знают об этом, правда, Вульфер?

— Да, — подтвердил викинг. — На их алтарях погибло много наших.

— Одно из этих божеств — это Луна Голка. Раз в год ему приносят в жертву пленную девушку из знатного рода. На безлюдном; островке, на Шетландах, стоит черный каменный алтарь, окруженный колоннами, такими же, как ты, наверное, видел в Стоунхендже. На этом алтаре в полнолуние и приносят жертву.

— О римские боги! — содрогнулся Марк. — Неужели такое вообще возможно?

— Рим пал, его боги мертвы и не помогут нам. — Тон Вульфера нельзя было назвать сердечным. — Но не бойся, нам поможет этот топор. Пусть только мои волки окажутся около этого алтаря, Голка получит такую жертву, какая ему и не снилась.

— Парус справа по борту! — раздался с мачты голос вахтенного.

Вульфер повернулся и увидел длинную ладью.

— Драккар, — проворчал Кормак, — и под полным парусом. Хочет идти нам наперерез.

— Клянусь молотом Тора, он, наверное, идиот! — возбужденно завопил вождь. — Но он от нас получит как следует!

Марк резко остановился и схватил его за плечо:

— Сейчас не время драться с каждым пиратом. — Он был зол. — Ты согласился искать принцессу и не должен подвергать себя риску, особенно теперь, когда мы напали на ее след. Ты собираешься отказаться от поставленной цели из-за бессмысленной жажды убийства?

— Мне?! На моем собственном корабле?! Я ни от кого не стану удирать, даже если Геринт отдаст мне все свое золото. Если этому ублюдку нужна драка, он ее получит!

— Он прав, Вульфер, — вмешался Кормак, — но другого выхода нет. Он направляется прямо к нам, и видно, что на палубе уже готовятся к битве.

— А удрать мы все равно бы не успели, — обрадовался вождь, — я знаю эту посудину. Это "Жрицы огня" Родда

Торвальда, моего смертельного врага. Она так же быстроходна, как и наш "Ворон", и могла бы нас преследовать до самых Шетландов. Придется биться с ними!

— Ну, тогда будем биться, только побыстрее, — посоветовал Кормак. — На удачный таран мало надежды, лучше попробовать взять их на абордаж.

— Я родился во время абордажа, а драккары топил еще до того, как узнал о твоем существовании, — огрызнулся Вульфер. — Я знаю, что мне делать. А ты, парень, — обратился он к Марку, — был когда-нибудь в море?

— Нет, но если я струшу, ты можешь меня повесить на той драконьей морде на носу.

Вульфер отвернулся, чтобы скрыть удовлетворение.

На маневры, позволяющие занять более выгодную позицию, даже не стали тратить времени. Обе ладьи неслись на встречу друг другу, а их экипажи осыпали друг друга отборной бранью. Как только они сблизились на расстояние выстрела, с обеих сторон посыпался град стрел. Здесь преимущество было на стороне викингов Вульфера. Их противникам не хватало меткости. Чужая ладья, скорее всего, потеряла рулевого, потому что свернула с прежнего курса. Марк увидел, как к рулю бросился рослый светловолосый воин. Он догадался, что это был сам капитан Родд Торвальд. Через мгновение корабли с треском состыковались. С обеих сторон полетели абордажные крюки. Волчий вой викингов стал громче — начался бой. Каждая из сторон хотела любой ценой перенести битву на вражеский корабль. Марк краем глаза заметил подбегающего к их борту Торвальда, но тут на борт "Жриц огня" бросились Кормак, Торфин, Эдрик и Снори. Снори погиб сразу же, потом Эрик, но прорыв уже был сделан, и викинги ворвались на чужой корабль.

На скользкой от крови палубе встретились два вождя. Топор Вульфера перерубил копье Торвальда, но второго удара он не нанес — Торвальд вырвал топор у кого-то из убитых и нанес противнику удар по ребрам. Раненый рубил двумя руками; лезвие топора пробило панцирь и застряло между ребрами Торвальда.

Бой еще был в разгаре: обе стороны знали, что к побежденным снисхождения не будет, и потому сопротивлялись с упорством обреченных. Марка, помнившего только о битве, вдруг осенило: эти враги стоят на пути к Елене. И всем приходится тратить время, а может, ей как раз сейчас нужна помощь. Эта мысль придала ему сил.

Молодой легионер пробивался вперед. Чей-то меч ударил его по шлему, но он не заметил этого. Рука его двигалась методично, как механизм, а взгляд был прикован к медальону особой формы на одном из пиратов. Этот медальон на золотой цепочке был сделан также из золота и украшен посередине рубином в форме листа акантуса. Марк рванулся вперед, не глядя ни на что, кроме него. Двоих на своем пути он убил, даже не отдавая себе в этом отчета.

Он настиг человека с медальоном и ранил его; оба упали на палубу. Марк сорвал драгоценность с поверженного противника и, вставая, поцеловал ее. Держа в руке кинжал, он обратился к раненому:

— Говори, прежде чем я разорву тебя в клочья, говори откуда это у тебя?

Глаза того уже подернулись смертельной пеленой, но настойчивый голос заставлял его ответить.

— От женщины… которую мы взяли с пиктской ладьи…

— Что вы с ней сделали?! — Марк бессознательно тряс лежащего.

Кормак присел рядом и вместе с Коналом вслушивался в последние слова умирающего.

— Мы продали ее Торлейфу, сыну Харди.

Голова пирата упала. Марк смотрел на все это в отчаянии.

— Посмотри, — воскликнул он, поднимая драгоценность. — Это медальон Елены. Я сам ей его подарил. Она и Марица были на этой ладье. А теперь… Кто этот Торлейф, сын Харди?

— Не волнуйся, — отозвался Кормак. — Это норманнский пират, он поселился на Гебридах. Не теряй надежды, Елена там в большей безопасности, чем в руках у дикарей пиктов.

— Так не будем терять времени! Боги послали нам эту новость, и если мы опоздаем, то снова можем потерять след.

На корме еще шел бой. Кормак прошел по палубе, усеянной ранеными и убитыми. Употребив всю свою силу, он оттащил Вульфера с поля битвы и заорал ему в ухо:

— Конец! Мы победили, а Родд Торвальд убит. К чему тупить об оставшихся хорошую сталь?

— Я сойду с этого корабля только тогда, когда на нем не останется ни одного живого противника! — возопил раззадоренный викинг.

Кормак рассмеялся:

— Хватит, нас ждет другая забава. Прежде чем ты убьешь всех, погибнет еще несколько наших людей, а они нам будут нужны: от одного из раненых мы узнали, что принцесса у Торлейфа, сына Харди, на Гебридах.

Вульфер расплылся в широкой улыбке. У него было столько врагов, что ими можно было считать всех более или менее заметных викингов.

— В самом деле? Эй, волки, оставьте этих недобитых крыс! Пусть себе тонут или плывут, куда хотят! Мы пойдем жечь селение Торлейфа, сына Харди!

С ругательствами он разнял воюющих и увел своих на борт "Ворона". Недобитые пираты Торвальда смотрели на него с недоверием. Их палуба была усеяна мертвыми телами и обломками оружия.

— Эй, крысы! — все еще орал Вульфер. — Я вам оставлю эту лохань и падаль Родда Торвальда. Делайте с ним, что хотите, и благодарите Тора, что я вас пощадил!

Ответом ему было молчание. Только один могучего сложения мужчина крикнул:

— Может быть, в один прекрасный день ты проклянешь Тора за то, что сохранил жизнь Хальфгару, прозванному Волчьим Клыком!

Позднее Вульфер вспомнил это имя, но сейчас только издевательски рассмеялся. Кормак не разделял его веселья.

— Глупое занятие — дразнить побежденных, — укорял он вождя. — Да бог с ними, у тебя рана в боку, пойдем, ее нужно перевязать.

Марк молча смотрел на медальон Елены. Когда прошла горячка битвы, он сделался апатичным, хотя тревожные мысли не давали ему покоя. Хватило нескольких мгновений, чтобы в пылу битвы исчезли рассудительность и спокойствие, унаследованные им от предков, римских офицеров, вместо них им овладела кельтская ярость, та самая, перед которой задрожал Цезарь. Неужели наследие Рима, которое он в себе лелеял, побледнело? Он чувствовал, что это так, что он, как и остатки римской империи, возвращается к обычаям своих предков, но не этих римлян с трехсотлетней историей, а предков из Британии, с характером Вульфера и подобных ему.

— Отсюда уже недалеко до Кальдьорна, селения Торлейфа, — сказал Кормак. Он взглянул на мачту и на вбитые в нее шестнадцать гвоздей.

Норманны во множестве селились на Гебридах, Шетландах и Орканах, а их поселения перестали быть только зимними базами для подготовки к летним походам.

— Сролейяр на востоке, сразу за горизонтом, — продолжал Кормак. — У Торлейфа четыре ладьи и около трехсот воинов. У нас есть "Ворон" и неполная сотня… Значит, здесь нельзя действовать так, как любит Вульфер — сойти на берег и сжечь все, что удастся. Кроме того, не следует рассчитывать, что нам дадут такую добычу, как принцесса Елена. Нужно попробовать недостаток силы компенсировать хитростью. Я предлагаю подплыть к Кальдьорну с запада и лучше всего ночью; как раз там между скалами, можно укрыть ладью. У людей Торлейфа нет никаких причин там появляться — селение на противоположном берегу. Как только мы там окажемся, я сойду на берег и поищу способ спасти принцессу.

— И найдешь, — добавил Вульфер. — Только перед этим поищи способ одурачить норманнов, потому что они не такие простаки, как шотландцы. Если тебя выдаст твоя кельтская болтовня, то не они для тебя, а ты для них станешь потехой.

— Вот увидишь, я проползу, как змея, и они даже не узнают об этом. Вы, норманны, считаете себя хитрее всех, поэтому вас легко обмануть, — ответил Кормак.

— Я иду с тобой, — отозвался Марк. — На этот раз я не согласен оставаться на корабле и ждать твоего возвращения.

— А я должен буду ногти грызть от нетерпения на западном берегу, — сказал Вульфер.

— Подождите, — вмешался Конал. — У меня есть лучший план.

— Ну? — поторопил его кельт.

— Мы можем попытаться ее выкупить. Вульфер, сколько у тебя сокровищ на корабле?

— Достаточно, чтобы выкупить знатную девицу, но не сестру Геринта. Она бы стоила половину королевской казны, да к тому же Торлейф — мой старый враг, и он скорее потеряет половину своей дружины, чтобы увидеть мою голову отрубленной, нежели польстится на все золото Геринта и отпустит меня на свободу.

— Но ведь Торлейфу совсем не обязательно знать, что корабль принадлежит тебе. Ведь не знает же он, что его пленница — принцесса Елена. Для него, как и для пиктов, она — Атланта, — сказал Конал. — А теперь слушайте: Вульфер должен присоединиться к экипажу. Командовать будет его заместитель Торфин, Марк будет изображать из себя брата девушки, а я — ее опекуна. Мы скажем, что прибыли ее выкупить, все равно за какую цену, а поскольку мы — британцы и не имеем ни своих кораблей, ни мореходов, то наняли команду викингов.

— Но это будет стоить целого состояния! — воскликнул Вульфер. — Торлейф жаден, как крыса, он сдерет с нас три шкуры!

— И пускай. Геринт заплатит сполна, даже если ты отдашь всю эту ладью с потрохами. Я здесь его представляю и знаю, что он выполнит любое обещание, которое я дам от его имени.

— Я верю тебе, верю, — вздохнул вождь, но мне не нравится этот план, лучше было бы молниеносно напасть на них, с дождем стрел и обнаженными мечами!

— Я предпочел бы то же самое, — согласился Кормак, — но план Конала дает больше шансов на то, что принцесса останется цела и невредима. Ведь если мы застанем их врасплох, они могут убить ее во время неразберихи или паники. Безусловно, если бы Торлейф знал, кого держит в неволе, он бы нас встречал хлебом и пивом, но он не знает, и поэтому скорее согласится на выкуп, чем на потерю кораблей и людей. А если этот план сорвется, можно будет попробовать мой.

— Да, в планах Конала много мудрости, — с грустью признал Вульфер. — Мне придется остаться на корабле, пока вы будете торговаться. Но клянусь, в следующий раз, когда я увижу эту предательскую рожу сына Харди, я его разрублю по самые ребра!

— Я тоже пойду торговаться, — заявил Кормак. — Торлейф не сможет узнать меня с этой бородой.

— Не должен, — согласился Вульфер, — тем более, что он видел тебя лишь мельком, во время боя. Кроме того, если что-то будет не так, я приду к вам на помощь. Рулевой! Курс на Шотландию! Нужно день-два отдохнуть.

Когда они направились к берегам Шотландии, никто из зорких мореходов не заметил "Жриц огня". Там в живых осталось только несколько человек и их едва хватало на управление парусом и рулем. Что было мочи эта ладья поплыла на северо-восток. Никто не заметил и затаившейся в предвечерней мгле другой, маленькой, ладьи — в ней были вооруженные луками низкорослые, темнокожие люди с черными глазами, полными ненависти.

Холодный бриз выстудил воздух и покрыл влагой прибрежные скалы перед поселением Торлейфа, сына Харди; из редкого тумана торчали верхушки деревьев близкого леса. На берегу лежали четыре драккара, а чуть дальше — пятый, шест от него был вбит в песок. От остальной части острова этот берег отгораживала дуга частокола, чуть выше по склону поднимались в небо дымы костров. Около последнего драккара суетилась группа рыжебородых мужчин. Рядом с воротами поселения их было около сотни. В промежутке между людьми у ладьи и людьми у ворот стояли две маленькие группы, которые оживленно дискутировали.

Принесите выкуп, тогда будем говорить, — требовал Торлейф. — И помните, он должен быть большим. Клянусь Одином, это хорошая девка, я с удовольствием оставлю ее у себя, но, может быть, вы меня переубедите с помощью золота.

Кормак внимательно рассматривал Торлейфа, а посмотреть было на что. Это был огромный мужик, еще больше Вульфера, его лицо, на котором лежала печать жестокости, покрывали многочисленные шрамы. Кельт молил бога, чтобы тот не вспомнил, благодаря кому появился самый большой шрам. Борода Кормака была уже густая, и Торлейф пока не давал повода думать, что он узнал его.

— И что для тебя значит эта девка? — спросил он Торлейфа. — Пусть она и благородного происхождения, но ты всегда сможешь украсть для себя другую. Приведи ее нам, и мы дадим тебе золото.

— Сначала золото. Если дадите мало, я ее не отпущу.

— А кто тебе заплатит больше, чем ее брат? — вмешался Конал. — Из своих походов ты привезешь женщин, сколько захочешь, даже из благородных семей, но никто не даст тебе такой цены, как Марк. Ты и сам это хорошо знаешь.

— Да, — подтвердил Марк. — А если ты не согласишься на эту цену, я предложу большую. Но тогда я вернусь с флотом, который очистит остров от пиратов! Клянусь Христом, когда Рим имел власть…

В ответ раздался хохот Торлейфа.

— Рим мертв! — зарычал он. — А на эту землю нога римлянина не ступала даже тогда, когда империя была на вершине своего могущества. Ну, ну… ты, молодой человек, большой наглец… Если ты можешь привести сюда армию, то почему приплыл на этом корабле, да и то в качестве гостя пиратов? Принеси золото, а я оценю, достаточная ли это плата за Атланту и ее служанку.

По знаку Кормака от ладьи отделилась дюжина людей, нагруженных мешками и ящиками.

— Это может быть ловушкой! — закричал кто-то из дружины Торлейфа. — Нас здесь двадцать, а их вместе с теми двенадцатью будет больше.

Торлейф поднял руку, и от ворот двинулась еще одна двадцатка.

Кормак забеспокоился.

— Я узнал твой корабль, — вдруг обратился Торлейф к Торфину. — Это "Ворон" моего врага Вульфера. Как ты добыл его?

— Вульфер был моим вождем, но оскорбил меня, и я убил его в поединке.

Груз уже был доставлен. Викинги высыпали на песок монеты и драгоценности.

— Вот тебе выкуп, достойный принцессы, а не только обычной родовитой девушки. — Это произнес Конал. — Отдай нам Атланту, и разойдемся с миром.

Глаза Торлейфа загорелись при виде такого богатства.

— Пусть будет так, — сказал он.

Кормак почувствовал облегчение, только сейчас он заметил, что среди пришедших только что, была необычайно красивая девушка. Он понял, что это Елена, хотя ее волосы и одежда были в беспорядке, а лицо — отрешенное, как бы погасшее.

— Елена! — Марк не смог сдержаться.

Девушка подняла голову. Ее лицо вдруг изменилось. Прежде чем кто-либо опомнился, она подбежала и бросилась ему в объятия.

— Помоги мне, Марк! Они пытали Марицу, а когда она им все рассказала, они ее убили! А сейчас хотят убить вас! убегай, Марк, это западня!

Только сейчас Кормак увидел, что к Торлейфу подошли не норманны, а ютты во главе с Хальфгаром Волчьим Клыком. Это были те, кто уцелел на "Жрицах огня".

— Дураки! — радостно вопил Торлейф. — Вы еще не начали свой торг, а я уже знал, кто вы такие. Эти волки плыли днем и ночью, чтобы опередить вас, один из раненых слышал, что вы узнали от его умирающего товарища. Ясное дело, выкуп достоин принцессы, принцессы Елены, сестры Геринта. Не перечьте, от ее служанки я знаю, что это она. Сейчас вы умрете, ты, Кормак Мак Арт, и твой глупый вождь, который спрятался среди команды. И я буду иметь ладью, сокровища, принцессу и голову Вульфера!

Марк обнимал заплаканную девушку и ни на что не обращал внимания. Вдруг до него дошло, что это Торлейф и Хальфгар довели ее до такого состояния. Он выхватил оружие и бросился на Торлейфа, а тот с явным удовольствием парировал удар юноши.

— Ты, дьявол, — кричал легионер, — я вырву твое сердце за то, что ты сделал…

Торлейф уже не шутил: мощным ударом он разрубил меч нападавшего. Марк прыгнул на него с голыми руками, и только меч Кормака, принявший атаку Торлейфа, спас его голову. Он впился ладонями в шею норманна, а тот, хотя был чуть не вдвое больше, зашатался под таким натиском. Он отбросил бесполезный меч и бил Марка огромными кулаками, оба упали на землю, Марк был почти без сознания, но не отпускал шею Торлейфа.

Норманны атаковали. Они оттолкнули Кормака, старавшегося прикрыть Марка, кто-то бросился на него с топором. Он успел принять удар на щит, после чего коротким движением поразил нападавшего. Увидев следующего, бросившегося на Конала, он прыгнул между ними. Норманнский топор задел его плечо.

Вокруг раздавались привычные звуки битвы. Кормак встал. В левой руке еще были остатки щита, испачканные его собственной кровью. В толпе он увидел Торфина. Кельт попытался пробиться к нему и прикрыть отход Марка и Елены. В этот момент кто-то ударил его по ногам, Кормак рухнул на землю. Прежде чем Торлейф бросился на безоружного Марка, Кормак успел вскочить, но, увидев противника, атакующего обломком меча и остатками щита, норманн расхохотался. Кормак увернулся от его удара, но попал на мокрый песок и потерял равновесие. Торлейф снова прицелился, но на этот раз попал в метко подставленный щит, из-за которого смотрели злые глаза Вульфера.

— Ты всегда был трусом, — крикнул викинг. — Так попробуй померится силами с мужами, а не ранеными и женщинами!

Кормак собрался с силами и бросился на помощь Марку. Снова какой-то норманн пытался его задержать, но он по-кошачьи скользнул мимо. Торлейф, сын Харди, рычал и лупил по шлему Вульфера так, что от него сыпались искры. Вульфер покачнулся от одного из таких ударов, а Торлейф бросился его добивать. Но это было не так просто — викинг обрел равновесие и с криком рубанул топором, и удачно — ниже щита, разрубил кольчугу и достал до тела. Ошалевший от боли норманн еще в горячке выбил у него щит, но в ответ лезвие топора викинга рассекло ему шлем и череп до самой челюсти. Торлейф упал на землю.

А битва уже разгоралась: с одной стороны в нее вступила команда "Ворона", с другой — те норманны, которые прятались за частоколом. Кормак и Конал защищали Марка и принцессу.

— Отступайте на корабль! — кричал кельт. — Оставьте золото и опомнитесь! Защищайте принцессу!

Услышав это, викинги задержались и схватились за луки. Многие норманны погибли прежде, чем добежали до поля боя. Постепенно силы сравнялись. Хальфгар с оставшимися юттами отступали, но теперь, имея рядом норманнских союзников, с воплями бросились в атаку. Отряды вновь столкнулись, острия мечей рубили доспехи и тела, трещали кости, и в мгновение ока песок пропитался кровью. Никто не просил и не надеялся на снисхождение. Хальфгар топором убил одного противника, а потом бросился на Конала, который вел перепуганную девушку. Конал хорошо владел мечом, но ему трудно было сопротивляться бешеному натиску, с которым юттландец атаковал его. В конце концов менестрель упал на колени, а противник занес над ним топор для смертельного удара. Кормак бросился спасать его, но находился еще слишком далеко, чтобы предотвратить несчастье. И вдруг кто-то прыгнул на Хальфгара, и оба покатились по земле, сцепившись и беспорядочно нанося друг другу удары. Это был Марк — безоружный, ослепленный гневом.

Кельт увернулся от удара и из-под щита вонзил кинжал в тело врага. Клинок с треском сломался, но уже после того, как сделал свое дело. Кормак поднял оружие убитого и двинулся к месту, где Марк и Хальфгар все еще дрались врукопашную. Молодой человек явно уступал, а ярость не могла заменить ему силы.

Когда Кормак подбежал к ним, Хальфгар уже вырвался из бешенных объятий Марка и ударил щитом в лицо юноши. Когда он заносил топор для последнего удара, что-то сверкнуло у его ног. Это был медальон принцессы, оборвавшийся с шеи Марка во время борьбы. Это на долю секунды отвлекло Хальфгара. Он наклонился и поднял медальон. Кельту этих мгновений хватило, чтобы атаковать Хальфгара. Мастерский удар меча выбил у него топор и пришелся в шлем, который, хотя и треснул, но спас голову. Хальфгар потерял сознание.

— Скорее на корабль! — закричал Кормак. — Помогите мне отвести Марка!

Первым подоспел Конал с принцессой. Она была бледна, но владела собой. Она помогла менестрелю поднять Марка и повести его к ладье.

Ютты и норманны упали духом, увидев обоих своих вождей поверженными, но, уразумев, что враги отступают к своему кораблю вместе с пленницей и частью выкупа, о котором не забыл предусмотрительный Вульфер, они снова бросились в атаку. И тогда, будто по сигналу, с другой стороны берега, из-за вытащенного на песок "Ворона" до них долетел пронзительный крик, и из леса выбежал еще один отряд норманнов, более многочисленный, чем обе воюющие группы.

— Западня захлопнулась! — крикнул Кормак. — На корабль!

— О Вотан! — взвыл Вульфер, срубив голову очередному противнику. — Сыны викингов, дайте вашим мечам напиться крови!

Когда они пробились к кораблю, оказалось, что убегать уже слишком поздно. У них было лишь время выстроиться в оборонительную линию вокруг носа ладьи, закрываясь стеной щитов и рядом клинков. Люди Торлейфа ринулись на них с обеих сторон. Обороняющиеся сражались с яростью, достойной героев: на каждого их убитого приходилось двое противников. Но врагов было слишком много, и к тому же большая их часть вступила в бой со свежими силами. Численный перевес был трехкратным. На таком малом расстоянии у оборонявшихся не было того преимущества, которое им обычно давали луки, а натиск был столь силен, что даже взобраться на борт драккара казалось совершенно невозможным…

И вдруг небо содрогнулось — раздался громкий вой тысяч глоток. Сражающиеся замерли от неожиданности. И тут же на них посыпался град стрел, которые летели со всех сторон, внося опустошение в шеренги воюющих. Большинство стрел отскакивало от панцирей и шлемов викингов, но их было так много, что потери все же оказались значительными. Норманны повернулись лицом к новой опасности, а стоящий на небольшом возвышении Кормак увидел, что береге обеих сторон просто потемнел от толп коренастых черноволосых людей… Пикты прекратили обстрел и всей массой бросились на застигнутых врасплох норманнов.

— На борт! — скомандовал Кормак, использовав минутное замешательство. — Оттуда можно отбиваться и от пиктов, и от норманнов!

Они взобрались на палубу, а норманны теперь теряли людей, пытаясь защищаться от атакующих со стороны леса пиктов. Второй, но уже более слабый дождь стрел посыпался, когда большая часть команды уже была на палубе. Конал с Кормаком, заслонясь щитами, затащили Елену в люк, не обращая внимания на ее протесты. Она хотела остаться возле Марка. Вульфер втащил раненого на корабль и положил в безопасном месте.

— Меч, — простонал юноша. — Дайте мне меч, чтобы я покарал того, кто осмелился напасть на мою принцессу!

— Хальфгар мертв! — Вульфер попытался смягчить голос. — Я видел, как Кормак его успокоил навеки.

— Он умер слишком быстро! — выкрикнул Марк, стараясь встать. Невольно восхищаясь молодым бриттом, Вульфер мягко, но решительно пресек эти попытки.

Они были уже на корабле и, спрятавшись за щитами, прикрепленными к обоим бортам, взялись за луки. Но нос корабля все еще лежал на песке, и отплыть было невозможно. Норманны, опомнившись, сомкнули ряды. Но поскольку врагов было гораздо больше, они стали отступать к частоколу, в воротах которого уже дрались нападавшие и оставшиеся в селении люди. Пикты яростно атаковали, не обращая никакого внимания на то, что их шкуры и бронза не могли противостоять стали. На каждого убитого норманна приходилось по четыре пикта, но вот за частоколом стал подниматься дым, и это разъярило викингов. Они поняли, что их дома и склады пожирает огонь. Строй заволновался и распался, обезумевшая толпа норманнов хлынула к селению, сметая все на своем пути. За нею следом через разрушенные ворота и поваленный кое-где частокол, двинулась масса пиктов.

Другая волна пиктов подкатилась к драккару, но готовые к этому воины Вульфера встретили их меткими стрелами. Темные воины отступили на опушку леса, куда стрелы не долетали; викинги напряглись в ожидании следующей атаки, но вместо этого над шеренгами пиктов появился белый лоскут, и к ладье приблизилось с полдюжины воинов. Среди них был старик, прямой, как жердь, одетый в длинный балахон с варварскими украшениями из засушенных птичьих голов и черепов зверей.

— Чего вы хотите? — принял на себя ответственность за переговоры Кормак.

— Я Гонар, Верховный Жрец, — ответил старик слегка дребезжащим, но звучным голосом. — Выдайте нам Деву Луны, посвященную Богу Луны, которую ютты украли у нас, или же мы подожжем ваш корабль горящими стрелами.

— Здесь такой нет!

— Мы видели, как вы вносили ее на палубу. Ее привезли к нам с земли, которая лежит на Юге, и она носила Кровавый Камень Луны на золотой цепи. Много лет назад этот камень был украден из святилища на Острове Алтарей, а сейчас Бог Луны присылает его нам обратно — на шее Жертвы!

— Дьяволы ада! — буркнул Конал, немного понимавший язык пиктов. — Марк мне когда-то говорил, что его отец нашел камень на берегу рядом с остатками пиктской лодки…

Услышав это, Кормак вспомнил про драгоценность, которую Хальфгар поднял с земли. Одновременно он отыскал его глазами: тот как раз пытался подняться с песка, по-видимому, удар, нанесенный кельтом, был не слишком силен.

— Дайте нам девушку, которая носит камень! — требовал старик.

— Твой бог выбрал новую жертву, — сообщил ему Кормак, показывая на берег. — Смотри, Гонар, тот, кто встает среди убитых, может тебе пригодиться. Поймай его — и ты узнаешь, кто теперь носит камень Бога Луны.

Старик задумался на минуту, после чего кивнул головой и дал знак окружавшим его воинам. Они сразу же подскочили к Хальфгару, и раздались крики радости — все увидели камень, свисающий из-за пояса вождя. Он выхватил кинжал, но воспользоваться им не успел, потому что был повален и крепко связан.

— Уходите же, — крикнул Гонар, — и не возвращайтесь больше, потому что этот остров опять принадлежит пиктам. Слишком долго сводил здесь леса норманнский топор и оскверняло воздух норманнское дыхание!

Услышав это, Кормак приказал десятку людей соскочить на берег и упереться плечами в борт ладьи. Киль заскрипел по песку, и драккар закачался на воде под радостные крики команды.

— Этот камень, — крикнул с палубы Кормак, — пришел из Рима. Я видел знак Коринфа, выгравированный на нем!

— Не знак, а кровь жертвы радует Бога Луны, — величественно провозгласил в ответ Гонар.

Весла стали ритмично разбивать воду, и Кормак повернулся к морю. За их спинами викингов на берегу, раздался отчаянный вопль. Видимо, Хальфгар совершенно пришел в себя и понял, что его ждет. В душе варвара не было места слабости, но все же что-то в ней дрогнуло, когда он вспомнил дикие обычаи пиктов.

— Что ж, ты был прав, — сказал Вульфер, когда берег превратился в еле заметную полоску на горизонте. — Не следует насмехаться над побежденными. Безусловно, это мои слова побудили Хальфгара добиться мести любой ценой, и в конце концов это стоило мне почти половины команды. Теперь нужно плыть за пополнением домой.

— Хальфгар был псом-предателем и мучителем женщин, — ответил Кормак. — Но он был смелым воином, и я не считаю, что он заслужил смерть на алтаре какого-то божка.

— Развеселите свои сердца, — прервал их Конал, — счастьем принцессы Елены и благородного Марка. Смотрите, даже такой пасмурный день их радость превращает в яркий полдень! А еще подумайте о золоте, которое Геринт заплатит вам за счастливое возвращение своей сестры. Зная его, я думаю, что дело не обойдется простым удвоением первоначальной суммы.

После этих слов он поднял свою старую римскую лиру, тронул струны и запел:

— Клянусь Тором, Конал! — воскликнул Вульфер, обливаясь слезами умиления. — Это песнь, достойная богов! Спой ее еще раз, только не забудь, как я разрубил Торлейфа надвое! Кормак, разве это не замечательная песня?

Кормак смотрел на отдалявшийся берег, над которым поднимался дым догоравшего селения.

— Да, это хорошая песня, хотя она сильно отличается от того, что я сам помню. Не сомневаюсь, что с каждым новым исполнением она будет становиться все красочнее и неправдоподобнее. Да ладно, это не имеет значения, мир тоже меняется, и мы узнаем его по рассказам менестрелей. И может быть, то, что останется благодаря им, будет долговечнее, чем усилия всех властителей и богов вместе взятых!

I. Кулл, король Валузии

Трубы звучали все громче, напоминая шум приливной волны или грохот морского прибоя, бьющегося о белые скалистые берега Валузии. В толпе были слышны возгласы радости, женщины бросали цветы, цокот серебряных подков все приближался, и, наконец, на широкой светлой улице, огибавшей взметнувшуюся ввысь Башню Славы, показались первые ряды воинов.

Впереди ехали стройные юноши в пурпурных одеяниях. Этих воинов называли герольдами, и во время шествия они трубили в длинные золотистые фанфары. За ними следовали лучники — высокие статные горцы, а вслед за ними — тяжеловооруженная пехота, широкие щиты которой гремели в такт шагам. Вслед за пехотинцами шли самые лучшие воины, которых из-за их одеяний, состоящих от шлемов до шпор из всего красного, называли Алыми Убийцами. Они, словно бронзовые статуи, смотрели строго вперед, неподвижно застыв в своих седлах, и величаво проплывали на великолепных скакунах мимо ликующей толпы, бросавшей в их сторону восхищенные возгласы. Вслед за этими истинно непобедимыми в бою воинами на площадь вступили наемные отряды диких кочевников родом из My и Каалу, которые были вооружены большими массивными дротиками и мечами. За ними, выдерживая некоторую дистанцию, плечом к плечу следовали лучники из Лемурии. В конце шла пехота, а замыкали шествие трубачи.

Сердце Кулла, короля Валузии, наполнялось восторгом при виде этого великолепного зрелища. Скользнув взглядом по рядам трубачей, он поднял руку, отвечая на приветствия конницы, а затем перевел взор на пехотинцев. Когда перед ним проходили Алые Убийцы, глаза его загорелись, когда же в поле его зрения появились наемники, то зрачки вождя сузились. Кочевники шли гордо и смотрели на короля смело, но с почтением. Ответный взгляд Кулла был таким же смелым. Он умел ценить настоящее мужество, а во всем мире не было отважнее воинов, чем эти, даже среди первобытных диких пограничных племен. Однако взаимное уважение никоим образом не могло перейти в дружбу, поскольку Кулл, король Валузии, по своему происхождению был атлантом, а атланты с давних времен воевали со своими западными соседями. Имя Кулла было проклято его сородичами, да и сам он старался стереть из памяти все, что относилось к его происхождению. Однако многое в нем еще напоминало варвара а давние обиды навсегда запали в его душу.

После окончания парада Кулл решительно направил своего жеребца во дворец. Сопровождавшим его членам Королевского Совета он бросил по дороге несколько слов.

— Армия подобна мечу, которому нельзя долго лежать, ибо он может заржаветь.

В толпе, по-прежнему стоявшей на площади, раздавались восторженные возгласы:

— Посмотрите, это сам Кулл!.. Что за мужчина! Какие плечи! А мускулы!

И уже потише, но с ненавистью:

— Проклятый тиран!

— Мы дожили до такого позора, что на троне Валузии сидит варвар.

Безусловно, слух короля уловил этот подозрительный шепот, однако Кулл остался невозмутим. Да, разумеется, не всем по нраву могло прийтись то, как твердо и решительно он взял власть в клонившейся к упадку империи и как непоколебимо и твердо удерживал эту власть.

После ухода льстивых придворных, наперебой поздравлявших его с удачным парадом, король присел на трон, обитый горностаевым мехом, и глубоко задумался. Размышление Кулла прервал слуга, доложивший о том, что в соседнем зале его дожидается гонец от пиктского посла. В государственной политике было немало запутанных вопросов, которые необходимо было решать немедленно, поэтому король с неприязнью взглянул на незваного гостя. Гонец был невысокого роста, довольно широкоплеч и смуглолиц, что, впрочем, было характерно для всех его сородичей.

— Глава Совета Ка-ну, правая рука короля пиктов, приветствует тебя, короля королей, императора Валузии, и приглашает на пир, который состоится в его резиденции.

— Хорошо, — ответил Кулл. — Передай достопочтенному Ка-ну, послу Западных Островов, что как только над холмами Залгары взойдет луна, я отведаю вина с его стола.

Однако пикт не сдвинулся с места.

— Мой хозяин хочет, чтобы ты пришел один. Глаза короля стали холодными, словно сталь меча.

— Один?

— Да.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга, и кипевшую в них взаимную межплеменную ненависть сдерживала лишь тоненькая паутинка этикета. Хотя они говорили друг с другом языком цивилизованных людей, в их глазах все время горела первобытная, дикая ярость. Несмотря на то, что Кулл был королем Валузии, а пикт — гонцом союзного государства, было отчетливо видно, что в приемном зале встретились два самых обыкновенных варвара, ослепленных ненавистью, старой как мир, до сих пор оглушенных шумом давно отгремевших сражений.

Сила была на стороне короля, и это доставляло ему огромное наслаждение. Подперев рукой голову, он долгое время, не отрываясь, смотрел в темные непроницаемые глаза гонца, застывшего, как изваяние.

— Так, значит, я должен прийти один? — вопрос был задан таким тоном, что глаза пикта свирепо сверкнули. — А чем докажешь, что ты действительно посланник Ка-ну?

— Даю тебе слово, — сдержанно ответил пикт.

— С каких это пор вашему слову можно верить? — Кулл отлично знал, что пикты всегда говорят правду, но хотел этими словами вывести собеседника из себя.

— Я знаю, что ты, король, ждешь моего гнева. Оставь это: я и так достаточно зол, чтобы вызвать тебя на поединок. На копьях, на мечах или на кинжалах или на конях — выбирай сам и прими вызов, если ты мужчина.

В глазах короля отразилось невольное уважение к такой безмерной храбрости. Но он не упустил возможности разозлить гонца еще больше.

— Королю не пристало принимать вызов от безвестного дикаря. Так что иди да передай Ка-ну, что я приду один.

В глазах пикта вспыхнула первобытная ярость, но он поборол себя, и, весь дрожа от жажды крови, повернулся, медленно пересек зал приемов и скрылся за массивной дверью.

Кулл глубоко задумался. Почему Глава Совета пиктов хочет, чтобы он пришел без охраны? Что это? Неужели заговор? Его рука непроизвольно дотронулась до рукояти меча. Нет, мир с Валузией слишком выгоден для пиктов, чтобы рушить его ради каких-то там давних счетов. Да, Кулл был по своему происхождению атлантом, вечным врагом всех пиктов, но кроме этого он еще и король Валузии, самого мощного союзника Западных Островов. По капризу судьбы он стал другом всегдашних врагов и врагом старых друзей. Жажда власти заставила его переступить через традиции, обычаи рода, дружбу. И, о Валк, бог морей и суши, эту жажду ему удалось утолить сполна, ведь он стал королем Валузии, самой сильной из Семи Империй, хотя и живущей в настоящее время лишь воспоминаниями о былой славе.

Валузию называли Страною Снов, и ему иногда казалось, что он и в самом деле живет во сне. Дворцы и дворцовые интриги, народ и армия — все это напоминало какой-то маскарад, где невозможно увидеть живое лицо, где вокруг лишь одни маски. Стать королем оказалось вовсе не так уж трудно, нужно было только не упустить случай. Сначала было убийство тирана, о котором никто не жалел, затем умелые и хитрые переговоры с придворными — и авантюрист по имени Кулл, изгнанный с позором из родной Атлантиды, стал королем королей, властителем всей Валузии. Однако теперь, когда прошло время, он отчетливо понял, что захватить власть намного легче, нежели ее удержать. Беспокойство и неуверенность в себе охватили короля. Хватит ли у него силы и мудрости, чтобы управлять этим древним, хранящим извечные необъяснимые тайны, народом?

— Я Кулл! — попытался он ободрить себя, гордо подымая голову. — Кулл!

Однако от этого на душе не стало легче, и тревога все больше заполняла все его существо. В эту минуту в темном углу едва заметно шевельнулась стенная обивка.

II. Безмолвные дворцы Валузии заговорили

Луна еще не взошла, поэтому сад освещался при помощи пылавших в серебряных держателях факелов. За пиршественным столом Ка-ну, посла пиктов, Кулл занимал почетное место. Посол внешне очень мало походил на своих воинственных соплеменников, однако был искусным дипломатом, и ни племенные традиции, ни прочие предрассудки не имели над ним никакой власти. Глядя на человека, он прежде всего думал, можно ли его использовать в своих целях и как, а не о том, кто он по происхождению и какое место на социальной лестнице занимает.

Посол был толстым, обрюзгшим стариком, и прошло уже много лет с тех пор, как он в последний раз держал в руках оружие. Кулл неохотно поддерживал светскую беседу и с тоской думал о том, что когда-нибудь и он может стать таким же, как этот пиктский старик, а ведь ему встречались люди и постарше Ка-ну, которые шли в бой в первых рядах.

Девушка редкой красоты стояла за спиной Ка-ну и следила за тем, чтобы его кубок не опустошался. Отдыхать ей не приходилось. Между тостами посол все время рассказывал какие-то забавные истории, и хотя Кулл презирал болтливых людей, тем не менее ловил каждое его слово. За столом также сидели пиктские вожди, в поведении которых чувствовалась затаенная вражда, и дипломаты, которые вели себя непринужденно. Атмосфера этого приема была приятна Куллу, ведь она сильно отличалась от той, которая преобладала при его дворе, и уж совсем не была похожа на ту, которая была когда-то давно в Атлантиде.

Кулл подумал о том, что ему пора стать настоящим валузианином не только внешне.

Когда луна сияла в зените, посол, выпив вина больше любых троих из своих гостей вместе взятых, улегся, наконец, на софе и облегченно вздохнул.

— Оставьте нас вдвоем, — сказал он. — Нам с королем необходимо поговорить наедине. И ты тоже иди, моя

cладенька я, дай я только поцелую твои нежные губки… вот так, а теперь беги, розанчик ты мой.

После этих слов Ка-ну погладил свою бороду и сказал, глядя на Кулла:

— Ты думаешь, что старый распутник Ка-ну годится лишь на то, чтобы пить вино и гладить девушек?

Кулл вздохнул от того, что старик прочитал его мысли.

— Вино и женщины — это прекрасно, но — хе-хе-хе — не стоит думать, что это может помешать мне думать о деле.

Он громко засмеялся, и его огромный живот задрожал. Кулл грозно сверкнул глазами, так как все это уже начинало несколько походить на издевку.

Посол протянул руку за кувшином, налил в кубок вина и внимательно посмотрел на гостя.

— Да… — без тени смущения сказал Ка-ну. — Я с каждым днем старею, и мне теперь нужно все больше, чтобы прийти в возбуждение. Так почему я должен терять время и отказывать себе в тех немногих удовольствиях, которые мне еще доступны? Как подумаю о старости, так тоска гложет.

Однако это понятие никак не вязалось с его румяным, лоснящимся лицом и молодыми, полными задора, глазами. "Он еще прекрасно выглядит, — подумал Кулл. — Эта старая лиса совсем перестала походить на пикта, но наслаждаться жизнью он умеет".

— Я должен сказать все, что о тебе думаю, — произнес Ка-ну, — иначе мне не завоевать твоего доверия.

— Только не вздумай льстить.

— Кто об этом говорит? Я делаю это только тогда, когда хочу обмануть.

Глаза старика вспыхнули холодным светом, который резко контрастировал с блуждавшей на его губах улыбкой. Он прекрасно разбирался в людях и понял, что в этом случае лучше всего играть в открытую, ибо Кулл был умен, словно волк, чувствующий западню, и был в состоянии почувствовать любую фальшь в словах собеседника.

Выбирая выражения более тщательно, чем на заседаниях Совета, он сказал, что считает Кулла достаточно сильным, чтобы восстановить давнее могущество Валузии и стать самым великим из всех правителей.

— Что же касается самой Валузии, — добавил старик, — то до нес мне нет дела, хотя женщины и вино здесь великолепны. Чем она сильнее, тем в большей безопасности находятся пикты. С атлантом же на троне Валузия может присоединить к себе Атлантиду…

Последние слова посланника задели старую рану Кулла.

— Тебе должно быть известно, что в Атлантиде давно прокляли мое имя. Мы… Они — враги Семи Империй и еще в большей степени враги союзников Империй.

— Не будем об этом. Хотя я прекрасно знаю, о чем говорю, — Ка-ну погладил бороду и загадочно улыбнулся. — Никто не станет начинать войну, если от нее никакого проку. Я же приветствую победу и твердо знаю, что нас ждет эпоха покоя и всеобщего достатка. Ты в состоянии приблизить это время, если, конечно, доживешь.

Кулл рассмеялся и вскочил на ноги с такой стремительностью, что сердце Ка-ну затрепетало от восторга. "О, боги! Этот мужчина — просто совершенство! Стальные мускулы, мгновенная реакция, прекрасная координация движений — все это делает воина в бою непобедимым". Но свой восторг Ка-ну глубоко спрятал, и глаза его остались такими же холодными и полными сарказма.

— Сядь и успокойся. Кроме нас в саду никого нет. Думаю, что меня тебе не стоит опасаться. — После того, как Кулл сел, посланник продолжил. — Подумай хорошенько, ведь если бы я что-то против тебя замышлял, то разве мне бы пришло в голову выбрать место, где все подозрения неминуемо падут на меня? Какой же ты еще зеленый! Моим людям было не по себе от того, что ты по происхождению атлант. Ты же презираешь меня только за то, что я пикт. А вот я вижу в тебе не только легкомысленного атланта, предводителя компании грабителей, захватившей богатую страну, но, в первую очередь, Кулла, короля королей, повелителя Валузии. Перестань же, наконец, постоянно думать о своем происхождении. Так будет лучше для тебя. Кстати, кто стал бы твоим преемником, если бы ты вдруг погиб?

— Каануб, барон Блаал.

— Вот как. В этом человеке мне многое не по душе, но больше всего то, что он является лишь игрушкой в чьих-то

руках.

— Не может этого быть. Среди всех моих сторонников он был самым значительным, и мне никогда не приходило даже в голову, что он может представлять еще чьи-то интересы, кроме своих собственных.

— Мы не одни в этой темноте, — ответил Ка-ну, — Не все так просто, как нам хотелось бы. Впрочем, мне да еще

Брулу Копейщику ты можешь доверять полностью. Лучше взгляни сюда.

На его открытой ладони лежал браслет в виде свернувшегося кольцом крылатого дракона с тремя рожками из рубинов на голове.

— Внимательно посмотри на него. Этот браслет будет на руке у Брула, когда он придет к тебе завтра ночью. А в знак моего особого к тебе доверия, — смотри!

Из складок одежды он одним резким движением вытащил что-то такое, что блеснуло таинственным зеленоватым огнем.

— Бриллиант! — ахнул в изумлении король. — Это же алмаз, украденный из храма Змея. Так, выходит, это твоих рук дело? Но почему ты мне его показываешь?

— Чтобы ты понял, что жизнь моя теперь всецело в твоих руках. Сейчас ты видишь, что я не обманываю тебя.

Старый хитрец самодовольно улыбнулся, произнеся эти слова и радуясь произведенному эффекту.

— Но зачем ты так просто отдаешься в мои руки? — удивлялся Кулл все больше и больше.

— Чтобы ты полностью мог доверять мне и не бояться с моей стороны измены. Однако, хватит об этом. У моих ворот тебя ждет эскорт, чтобы проводить во дворец.

Кулл в глубоком раздумье встал.

— Но ведь мы с тобой даже не поговорили толком!

— Ох уж эта молодость! — в эту минуту Ка-ну напоминал своим видом толстого сатира. — Иди, дорогой, и пусть тебе приснятся трон, воины, новые королевства. Мне же было бы приятнее увидеть красивых женщин, цветы, вино. Всего хорошего, король.

Покидая зал, Кулл оглянулся и увидел, что Ка-ну, возлежащий на софе, просто излучает добродушие и жизнерадостность. У выхода Кулла ожидал воин на коне. Внимательно присмотревшись к нему, король, к своему удивлению, обнаружил, что это тот самый человек, который принес ему приглашение посла. За всю дорогу они не проронили ни одного слова.

На смену ярким дневным краскам пришла темная ночь. При лунном свете город казался еще более древним. Казалось, что огромные колонны во дворцах и замках подпирают собою небесный свод, а пустынные тихие лестницы возносятся куда-то в беспредельную пустоту небес. "Это лестницы в небо", — пришло в голову Куллу. Таинственная красота окружающего еще боле будоражила и без того возбужденные нервы короля.

Мелодичный звон серебряных подков нарушал тишину, царившую на залитых лунным светом улицах. Кулл физически ощущал необычайную древность города, чувствовал, что он хранит в себе огромное множество загадок, только вот каких.

— Ты еще так молод, — слышался ему шепот дворцов, храмов и святилищ, — а мы уже стары. Тот мир, который породил нас, тоже был когда-то молод. Но мы переживем и тебя, и твой народ, и будем стоять вечно, ведь мы были здесь еще до того, как появились Лемурия и Атлантида, и будем стоять даже тогда, когда и их не станет. Мостовые этих улиц видели многих королей, которые правили здесь еще до того, когда Кулл, родом из Атлантиды, был только крошечной частичкой сна Ка, Птицы Мира. Проезжай дальше, Кулл-атлант, после тебя будут еще более достойные, так же как были они и до тебя. О них уже давно все забыли, да и сами они превратились в пыль. А вот мы все стоим и смотрим… Проезжай же Кулл-атлант, Кулл-король, Кулл-дурак!

Куллу начало казаться, что подковы его коня подхватили эти слова и выбивают в тишине: "Кулл-король! Кулл-дурак!"

— Свети ярче, луна, ведь ты освещаешь путь самому королю! Звезды, горите ярче, ведь вы — факелы на пути нашего императора! Стучите звонче, подковы, потому что по Валузии едет сам король! Скольких повелителей повидал я на своем веку! — отозвался такой молчаливый на вид королевский дворец.

Навстречу королю выскочили гвардейцы — Алые Убийцы — и подхватили поводья его коня. В молчании пикт рванул узду своего коня, заворачивая его и исчезая в темноте. Куллу казалось, что это пришелец из Мира Прошлого удаляется по молчаливым улицам города.

Ночь прошла без сна, и рассвет застал его гуляющим по тронному залу. Король хорошо понимал, что Ка-ну так ничего и не сказал ему, однако было ясно, что старик был теперь полностью в его власти. "Что он имел в виду, когда говорил, что барон Баал — только игрушка в руках других? А этот Брул, который должен появиться во дворце с браслетом на руке? Если бы жрецы узнали о том зеленом камне, похищенном из храма Змея, который показал ему Ка-ну, то даже храбрым соплеменникам не удалось бы спасти старика от неминуемой расплаты. Но это не испугало Ка-ну, и он чувствовал себя вполне уверенно, — размышлял Кулл.

— Старик никогда не пошел бы на риск, не обдумав при этом все за и против. Однако, с другой стороны, все это можно расценивать и как заговор против него, Кулла, и желание посеять в нем недоверие к своим приближенным

— все это не могло оставить короля спокойным.

III. Ночные гости

Не успела на небе взойти луна, как король Кулл выглянул в окно, держа руку на рукояти меча. Из окна, выходящего во внутренний дворцовый сад, были хорошо видны пустынные дорожки, аллеи и деревья, напоминающие по своим очертаниям тени. Из ближних фонтанов струились ввысь сверкающие брызги воды, а из тех, которые были подальше, слышалось глухое журчание. В саду стражи не было. Охранялись лишь крепостные стены, и никому даже не приходило в голову, что сюда может проникнуть кто-то посторонний.

Стены дворца причудливо оплетали виноградные лозы. Кулл подумал, что по ним было бы совсем не трудно взобраться наверх. В это мгновенье черная тень мелькнула в темноте под самым окном и чья-то смуглая рука ловко ухватилась за оконную раму. Король выхватил свой длинный меч из ножен, но опустил руку, когда увидел на мускулистом предплечье пришельца знакомый браслет. Вслед за рукой в комнату с удивительной легкостью скользнул ее хозяин.

— Так это ты — Брул? — спросил король и в ту же минуту замолчал, так как узнал в незнакомце того самого человека, которого незаслуженно оскорбил и в сопровождении которого ехал домой после приема у посла пиктов.

— Да, я Брул Пикинер, — ответил тот и, заглянув в глаза Кулла, прошептал:

— Ка нама каа лайерама!

Кулл ничего не понял и спросил, что это может означать.

— Неужели ты не знаешь?

— Этих слов нет ни в одном из всех известных мне языков… Но, все же, кажется, где-то я их уже слышал…

— Возможно, — ответил пикт, осматривая комнату и все, что в ней находилось. Это была одна из комнат библиотеки, в которой стояли несколько столов, два больших шкафа, доверху набитых книгами, и софа.

— Скажи мне, господин, кто охраняет вход?

— Алые Убийцы, я и не понимаю, как тебе удалось проникнуть в сад.

Брул снисходительно улыбнулся.

— Охрана твоя настолько не надежна, что я мог бы водить девушек дюжинами, и они бы ничего не заметили. Что же касается стен, то я взобрался бы на них и без помощи винограда, ведь во время охоты на тигров на побережье мне приходилось забираться на самые отвесные скалы. Однако, пора… Хотя нет, сначала дотронься до этого браслета.

Он протянул руку и вздохнул облегченно, когда Кулл выполнил просьбу.

— А теперь сними эти королевские одеяния: сегодня ночью нам предстоят приключения, которые не снились ни одному атланту.

Одеяние самого Брула состояло лишь из узкой набедренной повязки и засунутого за нее короткого кривого меча.

— По какому праву ты смеешь мне приказывать? — возмутился Кулл.

— Сам Ка-ну просил тебя прислушиваться к моим словам. Разумеется, я не питаю к тебе дружеских чувств, однако и о поединке между нами сейчас не может быть и речи. Забудь об этом — и пойдем.

Бесшумно подойдя к двери, он принялся через небольшое отверстие наблюдать за тем, что происходило снаружи, оставаясь при этом невидимым, а затем с помощью жеста подозвал к себе Кулла.

— Что ты видишь?

— Ничего особенного. Восемнадцать гвардейцев. Затем пикт кивнул головой и повел Кулла за собой. У

противоположной стены он остановился, а потом провел рукой за одной из панелей, отступив при этом в сторону, и вытащил меч. К удивлению короля, часть стены выдвинулась и открыла полутемный коридор.

— Это же тайный ход! А я не имел об этом понятия. О боги, клянусь, я найду и заставлю ответить виновных.

Брул сделал знак рукой, чтобы король замолчал. Сам он весь обратился в слух, и было в его позе что-то такое, от чего по телу Кулла пробежал холодок какого-то неясного, мрачного предчувствия.

Наконец Брулл кивком головы пригласил короля пройти за потайную дверь. В пустынном коридоре не было ни пылинки, что ясно свидетельствовало: здесь ходили часто. Источник освещения был невидим. Через каждые несколько футов в стене можно было различить двери, тщательно замаскированные со стороны комнат.

— Это не дворец, а пчелиные соты, — в ужасе прошептал Кулл.

— Ты прав, господин. К тому же круглые сутки за тобою следит множество глаз.

Пикт медленно двигался вперед, тщательно обдумывая каждый шаг, стиснув в руке меч и внимательно окидывая взглядом стены.

Свернув за угол, Брул прошептал своему спутнику: "Посмотри. Но только ни звука, ни слова. Это вопрос жизни и смерти!"

За поворотом начиналась лестница, ведущая вверх. Когда Кулл взглянул туда, то резко вздрогнул, увидев там трупы восемнадцати гвардейцев, назначенных в эту ночь в караул. Король инстинктивно рванулся вперед, но сильная рука Брула остановила его на полпути.

"Это измена, — пронеслось у него в голове, — несколько минут назад эти люди стояли на посту, значит, их убили только что".

После возвращения в библиотеку Брул тщательно закрыл потайной ход, а затем кивком головы предложил королю вновь взглянуть через дверное отверстие. Посмотрев в глазок, король увидел все тех же гвардейцев, но стоящих на посту.

— Это невероятно, — в ужасе прошептал он и схватился за меч. — Неужели в карауле стоят мертвецы?

Брул утвердительно кивнул головой. Какое-то время они молча смотрели друг на друга, наконец послышался едва уловимый шепот Брула:

— Это змеи… говорящие змеи…

— Тише, — сделал Кулл знак рукою. — Об этом нельзя говорить, ибо в этих словах — проклятие.

— Посмотри внимательнее, господин. Возможно, это была смена караула и ты ошибаешься? — спокойно спросил Брул.

— Нет, это те же самые люди.

Это просто ужас, это самое настоящее колдовство, клянусь Валком. Эти люди стоят на посту, и всего несколько минут назад я своими глазами видел, что они мертвы.

— Скажи мне, о Кулл, хорошо ли ты знаешь обычаи и традиции народа, которым правишь?

— Хорошо… и плохо. Валузия такая древняя…

— Это верно, — задумчиво произнес Брул. — По сравнению с жителями Семи Империй мы выглядим настоящими варварами. Ни у людей, ни у книг нельзя теперь достоверно узнать, когда появились в этих местах первые переселенцы и кто построил эти огромные города на побережье. Единственное, что я знаю доподлинно — это то, что не всегда люди правили людьми.

Король вздрогнул, вспомнив о чем-то. Взгляды их пересеклись.

— В моем народе ходит одно предание…

— Я тоже хотел кое-что рассказать, — перебил Брул. — Это произошло во времена царствования Львиного Клыка, седьмого короля пиктов, задолго до того, как Валузия и островитяне стали союзниками. Все это было так давно, что уже невозможно точно установить год, в который мы, покинув Острова Заходящего Солнца и обогнув Атлантиду, переплыли море и огненным вихрем обрушились на Валузию. Старинные замки пылали, словно факелы, и делали ночь такой же светлой, как день. Стоны людей и звон мечей заполняли собой все вокруг. В этой страшной битве погиб король Валузии…

Легкий ночной ветер, пропитанный запахами старины, шевельнул занавески. Он словно хотел поведать о тех тайнах, которые были древними уже тогда, когда мир в теперешнем его виде только появился. И королю, и Брулу мерещились диковинные чудовища, которые нашептывали им что-то страшное. Их души наполняло удивительное ощущение единства. Теперь они напоминали двух враждующих между собой леопардов, попавших в одну западню и объединившихся для того, чтобы бороться за спасение.

Брул снова открыл потайной ход, и они опять очутились в длинном коридоре. На этот раз шли уже в противоположную сторону. Через некоторое время пикт остановился возле одной из дверей, из которой по его словам должна была быть видна лестница, ведущая в коридор.

Не успели они припасть к хорошо замаскированным отверстиям, как на лестнице возник неясный силуэт чьей-то фигуры.

— Да это же Ту, председатель Совета Короля, — удивился Кулл, — Что он делает здесь ночью, да еще со стилетом в руке… Не понимаю.

— Здесь замышляется какое-то убийство, — прошептал Брул. — Стой! — Кулл хотел было открыть дверь. — Нам нельзя выдавать себя, иначе погибнем. Пойдем.

Как только они вскочили в библиотеку, Брул затворил двери потайного хода и повел Кулла в смежную комнату. Там они оба укрылись, спрятавшись за шторы. Время тянулось невыносимо медленно, и порою казалось, что это не ветер шумит в соседней комнате, а шепчутся между собой какие-то призраки. Наконец в комнату крадучись вошел Ту. Скорее всего, он искал свою жертву в библиотеке, но, не обнаружив ее там, решил поискать здесь. Он долгое время стоял на пороге комнаты, освещенной одной единственной свечой. Встревоженный, держа наготове стилет, он был явно обеспокоен исчезновением короля. Пройдя несколько шагов вперед, он остановился прямо перед Куллом, затаившем дыхание.

— Вперед! — прошептал Брул.

Председатель Совета Короля успел повернуться лицом к Куллу, когда тот выскочил из укрытия, но стремительность королевской атаки была так велика, что у него не оставалось никаких шансов. Не успело в полумраке сверкнуть лезвие меча, как Ту рухнул на спину со смертельной раной в груди.

Не успела улыбка победителя озарить лицо Кулла, как он в ужасе отшатнулся и опустил рукоятку меча. Лицо убитого покрылось какой-то прозрачной пеленой. Ее контуры некоторое время дрожали и колебались, а затем лицо и вовсе исчезло, как будто бы это была маска, а вместо него появилась безносая морда огромной змеи.

— О боги! — прошептал помертвевшими губами Кулл, вытирая холодный пот, выступивший на лбу.

Лицо подошедшего к нему Брула было спокойным, однако в его глазах затаился ужас.

— Не забудь взять свой меч, господин: для него еще будет работа, — сказал он.

Кулла лихорадило, когда он нерешительным движением взялся за рукоятку меча и поставил ногу на грудь поверженного чудовища. В это мгновение змеиная пасть открылась, повинуясь какому-то мышечному рефлексу. Преодолев омерзение, Кулл схватил меч и опустил его над головой у твари, выдавшей себя за председателя Совета Короля. Змеиной у него была лишь голова.

— Жрец Бога-Змея, человек с головою гада, — шепнул он Брулу.

— Да. Настоящий Ту сейчас спит, ни о чем не подозревая.

Эти чудовища способны перевоплощаться. С помощью сатанинских заклятий они набрасывают на себя чужую оболочку, и тогда от человека их отличить невозможно.

— Выходит, старинные легенда и мрачные сказания, которые многие просто не хотят вспоминать, — не вымысел и не плод больного воображения, — вздохнул король. — Я всегда об этом догадывался… но теперь не могу найти в себе силы, чтобы окончательно в это поверить. Парадокс! А у входа стража…

— Стой! Куда ты? Это тоже змеи-люди.

— Я перебью их всех, — процедил Кулл сквозь зубы.

— Старайся бить в голову, — сказал Брул. — Вход охраняет восемнадцать этих тварей, да в коридоре, вероятно, тоже есть. Об их заговоре Ка-ну узнал от своих лазутчиков, которые проникли в тайники жрецов Змея. Он прекрасно знает все ходы и выходы во дворце и заставил меня выучить их план, чтобы я смог уберечь тебя от участи других королей Валузии. Чтобы не вызвать подозрений, я пришел один, и к тому же так было легче проникнуть во дворец. Кое о чем ты теперь имеешь представление. Твои покои охраняют змеи-люди, а эта тварь в облике Ту и вообще способна была проникнуть куда угодно. Если бы планам жрецов удалось осуществиться, то вся вина неминуемо пала бы на гвардейцев, которые на самом деле не имеют о случившемся никакого понятия. А теперь нужно где-то спрятать тело.

Сказав это, пикт спокойно взвалил себе на плечи странный груз и скрылся за потайной дверью. Оставшийся в одиночестве Кулл погрузился в раздумья. Он размышлял о том, сколько же в городе жрецов Змея и кто из его приближенных человек, а кто — нет. Грань между истиной и фальшью была почти не уловима, да и трудно было доверять кому-либо после всего случившегося.

Вскоре потайная дверь отворилась и вошел Брул.

— Как быстро ты управился.

— Да, — пикт прошел немного вперед и внимательно осмотрел пол. — Взгляни, на ковре остались следы крови.

Кулл наклонился, но при этом успел краем глаза заметить блеск меча и какое-то движение. Молниеносно распрямившись, он нанес вошедшему сильнейший удар снизу. Выронив оружие, пикт бессильно повис на мече атланта. "Эта участь ждет всех предателей", — с горечью подумал Кулл. Не успело мертвое тело упасть на ковер, как черты лица медленно начали расплываться, а вместо них появилась змеиная морда с холодными глазами, которые смотрели на окаменевшего Кулла со звериной ненавистью.

— Еще один жрец Змея, — прошептал король. — Как же они коварны, о боги! Неужели и Ка-ну тоже из их компании? — страшная мысль пришла ему в голову и поразила, словно молния: Может быть, все жители Валузии — змеи?!

Несколько минут он неподвижно стоял на месте, затем в его сознании неожиданно всплыл тот факт, что на руке убитого не было драконьего браслета. Где-то за спиной Кулла послышался шорох, который заставил его обернуться.

Через потайную дверь в комнату входил Брул.

— Остановись! — на вытянутой для отражения удара руке блеснул знакомый браслет. — Коварны же эти дьяволы! Наверное, этот прятался в коридоре, а когда увидел, что я несу тело его соплеменника, решил принять мой облик.

— Не подходи! — в голосе Кулла звучала угроза. — Только что на моих глазах в чудовищ превратилось два человека. Почему я должен верить тебе?

Брул рассмеялся.

— Во-первых, потому что никогда ни один змей никогда не наденет драконий браслет, а, во-вторых, не сможет повторить эти слова, — и Кулл еще раз услышал непонятные таинственные звуки, — ка нама каа лайерама.

— Ка нама каа лайерама, — помимо воли повторил он.

— Где же я мог это слышать? Впрочем, нет, этого не может быть. Хотя…

— Да, ты их помнишь, Кулл, хотя никогда и не слышал,

— сказал Брул, — они хранятся в самой глубине твоей памяти. Твоя душа помнит их еще из прошлых столетий, и они всегда будут вызывать в тебе смутные воспоминания, сколько бы лет ни прошло. Дело в том, что эти переходящие из поколения в поколение слова много веков тому назад были заклинанием в устах людей, вступавших в поединок с чудовищами Древнего Мира. Только настоящий человек, человек из плоти и крови, в состоянии их повторить, всем иным тварям это не под силу. Эти слова живут в памяти людей, хотя их смысл уже давно никому не известен.

— Ты прав, — согласился Кулл. — О боги! Я помню эти легенды.

Его память лихорадочно начала работать, словно повинуясь заклинанию. Он все глубже и глубже опускался в ее туманные глубины, наблюдая за тем, как оживают призраки минувших столетий. Перед его глазами проплывали люди, сражающиеся с чудовищами и очищающие Землю от скверны. Словно на экране, перед ним появлялись и исчезали разнообразные картины, напоминающие кошмарные сны, фантастические твари, порожденные безумным воображением. В этих видениях человек был лишь игрушкой в руках богов, слепым и недалеким, рожденным из праха и превращающимся в прах. Он всю свою жизнь нес тяжелый крест, предназначенный ему свыше, ничего не понимая и ни в чем не разбираясь, порой жестокий к окружающим, но свято верующий в высшую справедливость.

— Их уже давно нет, — сказал Брул, словно читая его мысли. — За исключением жрецов Змея, да еще нескольких людей-волков, все эти женщины-птицы, гарпии, летающие чудовища, люди-вампиры, демоны и прочие давно ушли в небытие. Но прежде, чем люди установили свою власть над миром, долгое время шла кровопролитная война. О тех далеких временах до сих пор ходят легенды. Люди-змеи были последними, постепенно и их удалось оттеснить в далекие пустынные земли, поближе к настоящим змеям. Но, вопреки трудностям, они там выжили и вернулись назад, научившись перевоплощаться. К тому времени людская раса ослабела и позабыла свою былую воинскую доблесть. В результате вновь вспыхнула война. Чудовищам Древнего мира удалось с помощью колдовства и черной магии научиться менять свое обличье, принимая форму любого живого существа. В результате никто никому не мог верить до конца, люди подозревали друг друга. Правда, со временем удалось-таки найти способ, чтобы распознавать истину. Люди избрали своим символом величайшего врага всех змей — дракона. Слова же, которые я произносил, использовались в качестве пароля, так как выговорить их в состоянии только настоящий человек. Так людям удалось победить. Но, после долгих лет изгнания монстры возвращаются вновь. Происходит это из-за того, что люди, уподобившись обезьянам, быстро забывающим о том, чего не видят каждый день, забыли о старых религиях и погрязли в роскоши. Под маскою проповедников и пророков новой, истинной, веры они создали могучий культ Бога-Змея. Они столь могущественны, что казнят каждого, кто осмелится в разговоре упомянуть о людях-змеях. Все они трепещут перед Богом-Змеем, однако у них не достает разума, чтобы увидеть связь между ним и той силою, которую столетия назад их предки сокрушили. Да, могущество жрецов Змея поистине безгранично, однако…

— Продолжай, — попросил король.

— Короли правили Валузией, как люди, но погибали в сражениях, как змеи, — тихо сказал пикт, — Так умер тот, которого пронзило копье Львиного Клыка во время войны с Семью Империями. Но почему так произошло? Ведь эти короли были рождены от женщин и жили так, как все люди? Ответ может быть только один: настоящих королей тайно убивали — тебя тоже ждала эта участь — и их место занимали жрецы Змея. Никто об этом даже не догадывался.

Лицо короля стало мрачным.

— Наверное, ты прав. Они умеют хранить свои тайны, и тот, кто увидит Змея, обречен на скорую смерть.

— Жить в Семи Империях очень не просто, — продолжал Брул. — Люди догадываются, что среди них есть люди Змея, — такие, как барон Блаал, Каануб, однако высказать свои подозрения вслух никто не решается, так как все боятся мести. Никто не может свободно высказывать свои мысли. Но если бы удалось выявить хотя бы одного человека-змея и разоблачить его на глазах у всех, то это вселило бы в людей веру, и они объединились бы для борьбы с монстрами. Теперь же бороться с людьми Змея хватает отваги и мужества только у Ка-ну. Но он знает далеко не все. До сих пор благодаря ему я мог предугадывать события, однако с этой минуты нам придется рассчитывать лишь на свои силы. Люди-змеи там, за дверью, не покинут свой пост до тех пор, пока им на смену не придут настоящие гвардейцы, так что пока нам ничего не грозит. Однако завтра они, вне сомнения, попробуют повторить покушение, но что именно будет для этого предпринято — никто не знает, даже сам Ка-ну. Нам необходимо держаться друг за друга, Кулл, иначе погибнем. А теперь пойдем со мною: нужно отнести труп к остальным.

Они осторожно начали спускаться вниз по едва освещенному коридору. За каждым поворотом Куллу мерещилась западня, тишина коридора настораживала, и ему стало казаться, что пикт ведет его в засаду. Пропустив Брула вперед, он приблизил свой меч к ничем не защищенной шее спутника: в случае предательства он должен был погибнуть первым. Брул не заметил или же сделал вид, что не заметил. Он невозмутимо шел вперед и остановился только тогда, когда они переступили порог какой-то заброшенной пыльной комнаты. Брул осторожно спрятал тело в складках тяжелых занавесей, висевших на стенах.

На обратном пути Брул так внезапно остановился, что едва избежал смерти.

— Там кто-то стоит, — прошептал он. — А Ка-ну уверял, что в коридорах никого не будет…

Обнажив меч, он осторожно ступил вперед, за ним последовал Кулл. За поворотом коридора они увидели какое-то непонятное призрачное сияние, которое медленно приближалось к ним. Спутники прижались к стене спинами, напряженно ожидая, что же будет дальше.

Постепенно сияние приобрело очертания, напоминающие человеческий силуэт, но его контуры все время менялись, как в облаке дыма. По мере приближения этот непонятный объект все более напоминал человеческую фигуру, и, наконец, стало отчетливо видно его лицо с лучистыми глазами, выражавшими безмерное страдание. В них не было ничего воинственного, лишь только одна безграничная тоска и печаль. Ах, какое это было лицо…

— О всемогущие Боги! — прошептал Кулл. — Это же Эаллал, король Валузии, погибший тысячу лет тому назад.

Впервые за всю эту ужасную ночь самообладание покинуло Брула: глаза стали огромными от страха, меч задрожал в руке. Кулл стоял рядом, выпрямившись и сжимая рукоять меча. Внутри у него все похолодело, на голове зашевелились волосы, но сознание своего королевского происхождения заставляло его не терять самообладания.

Призрак медленно шел вперед, ни на что не обращая внимания. Когда он проходил мимо, Кулл отшатнулся, ощутив на лице его дыхание, холодное, словно порыв северного ветра. Тень Эаллала бесшумно прошла далее и скрылась за поворотом коридора.

— Боже мой! — простонал Брул, приходя в себя. — Это был призрак, а не человек.

— Да, — кивнул головою Кулл. — Ты узнал его? Это был Эаллал, король, правивший Валузией тысячу лет назад. Он был подло убит в своей комнате, которую с тех пор стали называть проклятой. Ты должен был видеть его статую в Галерее Славы Королей.

— Да. Теперь я вспомнил эту легенду. Это является свидетельством безграничного могущества жрецов Змея, клянусь Валком. Убив бедного короля, они заставили служить им его бедную душу. Недаром говорят мудрецы, что если человек погибает от рук людей-змей, то душа его обречена на вечное рабство.

На лице Кулла задергался мускул.

— Это страшная участь. Послушай, — его стальные пальцы сомкнулись на предплечье пикта, — если эти чудовища ранят меня смертельно, добей меня своим мечом, чтобы спасти душу.

— Клянусь, — ответил Брул. — Прошу и тебя сделать то же самое.

Их ладони слились в могучем рукопожатии, скрепившем согласие.

IV. Маски

Кулл сидел в тронном зале и в глубокой задумчивости смотрел на море обращенных к нему лиц. Придворный гофмейстер что-то говорил сладким голосом, но король не слышал его слов.

Ту, Председатель Королевского Совета, стоял рядом с ним, ожидая распоряжения. Когда Кулл смотрел на него, его внутренности холодели от страшных воспоминаний. Придворная жизнь, окружавшая короля, могла бы показаться спокойной и гладкой, словно поверхность моря между ударами волн, а события прошедшей ночи можно было бы принять за сон, если бы взгляд короля время от времени не падал на опиравшуюся на подлокотник трона мускулистую руку с драконьим браслетом стоявшего рядом с троном Брула.

О нет, случившееся не было сном, хотя, когда он сидел на троне в приемном зале и вглядывался в лица придворных дам, кавалеров и дипломатов, ему временами начинало казаться, что все происходящее вокруг — лишь игра воображения, иллюзия. Эти лица он всегда считал какими-то неестественными, похожими на маски, и прекрасно понимал, что за ними скрываются низкие душонки — мелочные, жадные и насквозь лживые. Однако, если раньше он смотрел на них со снисходительным презрением, то теперь, обмениваясь с кем-либо из приближенных учтивыми фразами придворного этикета, он почти явственно видел, как расплывается слащавая улыбка на лице собеседника и вместо нее появляется омерзительная змеиная пасть.

Валузия — это королевство теней, страна ужасов и кошмаров, где правят призраки, и сама власть — не более, чем иллюзия. В чем же тогда смысл жизни? В могуществе, в возможности удовлетворить свое честолюбие? В мужской дружбе, в любви, которой Кулл так до сих пор и не познал? В военных успехах? Какова же его истинная человеческая суть, и который из двух Куллов является настоящим: тот, который теперь восседает на троне, или же тот, который скитался по Атлантиде, а потом грабил Западные Острова, мечтательно глядя на зеленые морские волны? Как же много различных "я" заключено в нем самом. Даже жрецы Змея со своей магией пошли на намного дальше, несмотря на то, что каждый из них носил на лице маску, будь то мужчина или женщина. Как много вокруг этих лиц-масок! Но под каждой ли из них скрывается змея?

Вскоре прием закончился и зал, наконец, опустел — в нем остался лишь Кулл вместе со своим молчаливым товарищем и сонная стража у дверей. Кулла тоже клонило ко сну. Но ни он, ни Брул не сомкнули глаз в эту ночь. Предыдущая ночь, когда Ка-ну впервые поведал ему о предстоящих событиях, тоже была бессонной для Кулла. Прошлая же ночь целиком прошла в ожидании нападения, которого так и не было. В годы молодости Кулл мог по нескольку дней обходиться без сна, пользуясь своей поистине волчьей выносливостью. Но сейчас он был страшно измучен беспрерывной лихорадочной работой мысли и ему просто необходимо было отдохнуть. Однако теперь об отдыхе не могло быть и речи. Несмотря на то, что ни он сам, ни Брул всю ночь не спускали со стражи глаз, уловить момент замены так и не удалось. Все гвардейцы утром без запинки повторили магическую фразу Брула. Никто из них не заметил чего-либо особенного, и все они утверждали, что ночь в карауле прошла, как обычно. Кулл не сказал им ни слова. Он не сомневался в том, что все они — люди, но все происходящее предпочел сохранить в тайне.

Брул наклонился и шепотом произнес:

— Думаю, что нам следует ожидать нападения с минуты на минуту. Только, что Ка-ну подал мне знак. Жрецы уже знают, что заговор разоблачен, но не знают, как много нам известно. Мы должны быть готовы ко всему. Ка-ну вместе с вождями пиктов будут поблизости до тех пор, пока все прояснится. Но тебе следует знать, что если дело дойдет до решающей схватки, то прольется море крови.

Кулл улыбнулся. Странствия по лабиринтам чар и призраков были чужды его натуре, но он тосковал по звону оружия и по тому сладостному чувству свободы, которое возникает только в сражении.

В тронном зале вновь появился Ту в сопровождении членов Королевского Совета.

— Повелитель, близится назначенное тобою время заседания Совета. Мы готовы сопровождать тебя.

Кулл поднялся с трона. Советники, построившись двумя рядами, опускались на колени, когда он проходил мимо, затем поднимались и следовали за ним. Некоторые из них не смогли скрыть удивления при виде пикта, гордо следовавшего за королем, однако никто не посмел выразить недовольства. С характерным для всех варваров видом вызывающего пренебрежения, Брул свысока посматривал на их холеные лица.

Пройдя через несколько коридоров, они оказались в зале Совета. По обычаю его дверь закрыли на замок, после чего советники стали по рангу усаживаться перед возвышением, на которое взошел король. Брул молча расположился за его спиной.

Кулл обвел собравшихся взглядом. Трудно было даже представить, что среди них могли находиться изменники: все семнадцать членов Совета были его горячими сторонниками еще с тех пор, когда он только начинал борьбу за власть.

— Народ Валузии… — начал он традиционное обращение, но тотчас умолк, удивленный происходящим в зале.

Поднявшись со своих мест, советники, все как один, медленно приближались к нему. Несмотря на то, что их лица сохраняли обычное выражение, такое поведение было более чем странным. Когда один из них подошел уже совсем близко, Брул выскочил вперед, словно леопард.

— Ка нама каа лайерама! — прервал зловещую тишину его голос.

Советник, который шел первым, остановился и сунул руку под тунику. С быстротою молнии Брул выхватил меч и нанес удар, после которого тот рухнул лицом вниз. Он неподвижно лежал, и в это время голова его расплывалась, словно туман под дуновением ветра, превращалась в змеиную.

— Бей, Кулл! — крикнул пикт. — Они все жрецы Змея! Все последовавшее за этим слилось в сплошной кровавый

вихрь. Знакомые лица таяли на глазах у Кулла, обнажая ужасные змеиные морды. Они обрушились на короля сплошной лавиной. Разум Кулла минутами просто отказывался воспринимать происходящее, но тело действовало помимо воли хозяина. Сверкнули мечи — и вокруг потекли реки крови. Монстры дрались со страшным ожесточением, готовые ради уничтожения короля пожертвовать жизнью. Их кошмарные морды со всех сторон тянулись к нему, а глаза, лишенные век, горели дикой ненавистью. В воздухе распространялась исходящая от змей ужасная вонь, знакомая Куллу по скитаниям в джунглях. Кулла уже несколько раз задели мечом и стилетом, но он не чувствовал ран, потому что находился в своей стихии. Правда, до сегодняшнего дня все его противники были живыми людьми, в их жилах текла человеческая кровь, и они умирали, если меч пронзал их тела. Движения Кулла напоминали работу какого-то механизма: удар, меч на себя, поворот. Однако, если бы рядом с ним не было человека, который защищал бы его спину, то он, несомненно, погиб бы. Он рвался вперед, словно сумасшедший, и даже не пытался отбивать удары, обуреваемый только одним желанием: убивать, убивать, убивать! Кулл, в совершенстве владевший мечом, казалось, напрочь забыл все правила борьбы; видимо, что-то надломилось в его душе, оставив лишь одну первобытную жажду крови. После каждого удара его меча кто-то из врагов замертво падал, но их было много, и они толпой клубились вокруг. Брул раз за разом принимал направленные на короля удары, поражая противника ловкими выпадами снизу. Кулл истерически захохотал: вокруг него в алом тумане кружились страшные твари. Он почувствовал, что в мышцы его руки проникает острие стилета, и из последних сил обрушил меч на голову врага, разрубив его почти пополам. Через некоторое время туман рассеялся — и Кулл увидел стоящего рядом с ним над горой трупов Брула.

— О Боги, ну и битва! — произнес Брул, вытирая лицо от крови и пота. — Если бы они владели оружием как следует, то мы были бы мертвы. Эти жрецы не имеют ни малейшего понятия о военном искусстве. Убивать их было намного легче, чем кого бы то ни было из людей. Однако если бы их было хоть немного больше, все обернулось бы иначе.

В знак согласия Кулл кивнул головой. Состояние безмерной усталости сменило то нечеловеческое исступление, в котором он находился совсем недавно. Из глубоких ран на груди, плечах, руках и ногах сочилась кровь. Брул, израненный не меньше, с тревогой посмотрел на короля.

— Господин, давай позволим женщинам перевязать твои раны.

Но Кулл властным жестом отстранил его.

— Прежде, чем уходить, необходимо внимательно все осмотреть. Но ты не можешь идти. Я прикажу, чтобы тебя перевязали.

Пикт невесело усмехнулся.

— Твои раны опаснее… — начал он и внезапно умолк, озаренный неожиданно пришедшей ему в голову мыслью.

— О Боги! Это ведь совсем не зал Совета!

Кулл внимательно осмотрел комнату и почувствовал, как с глаз спадает еще одна пелена.

— Ты прав, это не зал Совета. Это та самая комната, названная проклятой, в которой погиб Эаллал. Она уже давно стоит запертая.

— Им все-таки удалось обмануть нас! — крикнул разъяренный пикт, пиная ногами лежащие на полу тела. — Мы попались в их ловушку, как самые настоящие бараны!

— Все это их колдовство, — сказал Кулл. — Поспешим-ка в подлинный Зал Совета; если в Королевском Совете Валузии еще остались настоящие люди, то они должны быть именно там.

Покинув заполненную трупами проклятую комнату, они пробежали по пустынным коридорам и остановились под дверью Зала Совета. Кулл вздрогнул: из-за двери доносился его собственный голос. Раздвинув дрожащими руками шторы, король заглянул вовнутрь. В зале сидели члены Королевского Совета, как две капли воды похожие на тех, которых они только что отправили на тот свет, а на возвышении стоял сам Кулл, король Валузии.

— Я начинаю сходить с ума, — сказал сам себе Кулл.

— Кто же из нас двоих настоящий король? Неужели он? Тогда выходит, что я — всего лишь отражение чьей-то блуждающей мысли.

Брул взял его за плечо и сильно встряхнул, приводя в чувство.

— Успокойся. После всего пережитого нам не пристало удивляться чему бы то ни было. Разве ты не видишь, что на возвышении стоит человек-змея в твоем обличье, а вокруг него — настоящие люди? Это чудовище собирается править страной вместо тебя. Убей его, иначе мы погибнем. Алые Убийцы, которые стоят за ним, — настоящие, и кроме тебя до него никто не сможет добраться. Поторопись!

Стряхнув с себя оцепенение, Кулл прежним гордым движением поднял голову. Он сделал глубокий вдох, словно пловец перед прыжком в воду, и тигриным прыжком взлетел на возвышение. Брул был прав. Рядом с троном стояли Алые

Убийцы, реакция которых оттачивалась специальными упражнениями и была молниеносной. Любой другой, напавший на короля, был бы убит, не успев к нему притронуться. Но появление человека, как две капли воды похожего на короля, сбило их с толку. Замешательство длилось какое-то мгновение, но этого оказалось достаточно. Двойник попытался выхватить оружие, но едва успел коснуться рукояти, как меч Кулла пронзил его грудь. Монстр, которого все принимали за своего императора, рухнул замертво.

— Подождите! — Кулл сделал повелительный жест рукою, успокаивая присутствующих в зале, и указал на лежавший у его ног труп. Все в ужасе отшатнулись, так как в этот момент черты Кулла на его лице исчезли, обнажив отвратительную морду чудовища. Одновременно, но через разные двери, в зал вошли Брул и Ка-ну и оба пожали окровавленную руку короля.

— Граждане Валузии! Вы все видели своими глазами. Перед вами стоит настоящий Кулл, величайший из всех королей, когда-либо правивших в Валузии. Пришел конец могуществу Змея. Повелевай, император!

— Уберите эту падаль! — сказал Кулл, и гвардейцы бросились выполнять приказание. — А теперь идите за мной.

Все направились в проклятую комнату. Брул хотел поддержать короля, но тот отстранил его руку, хотя весь истекал кровью и каждый шаг давался ему с огромным трудом. Наконец, все подошли к двери. Услышав испуганный шепот спутников, король грустно усмехнулся. Гвардейцы по его приказу сбросили свою отвратительную ношу на гору других трупов, после чего все вышли из комнаты и закрыли дверь. Кулл усилием воли превозмогал головокружение, бледные удивленные лица вокруг него сливались в одно сплошное пятно, тело истекало кровью. Он чувствовал, что если сейчас не сумеет осуществить задуманное, то не сделает этого никогда.

Меч заскрежетал, выползая из ножен.

— Где ты, Брул?

— Я здесь, — перед глазами появилось лицо пикта, но голос был слышен так плохо, что казалось, будто между ними расстояние в сотни миль.

— Вспомни нашу клятву. А теперь прикажи всем отойти.

Кулл одною рукой поднял меч, а другой отстранил стоящих вплотную к нему советников. Он по рукоятку наискось вогнал меч в дверь и намертво пригвоздил ее к косяку, вложив в удар последние силы.

— Теперь эта комната проклята вдвойне. Пусть эти смрадные трупы останутся в ней навсегда в знак окончательного поражения Змея. Обещаю преследовать людей-змей на всех материках и океанах до тех пор, пока не уничтожу последнего. Добро обязательно победит. В этом вам клянется Кулл… король… Валузии.

Ноги у него подкосились, и лица обступивших его людей закружились в сумасшедшем вихре.

Советники бестолково метались вокруг, выкрикивая что-то непонятное. Ругаясь и отчаянно работая локтями, Ка-ну сумел пробиться к неподвижному телу короля.

— Отойдите же, глупцы! Своим криком вы окончательно добьете его, если он, конечно, еще жив! Что с ним, Брул? Он жив или уже умер?

Брул язвительно улыбнулся.

— Умер? Такого человека не так-то просто убить. Действительно, он потерял много крови и на нем несколько тяжелых ран, однако все это не смертельно. Но все-таки необходимо приказать этим болванам привезти сюда женщин, чтобы они перевязали ему раны.

— Валк свидетель, я и не предполагал, что в наше время еще есть такие люди, как он. Через несколько дней он придет в себя и сможет сесть на коня — и тогда горе всякой нечисти. Они узнают силу руки Кулла, короля Валузии.

Глава I

Меня разбудил глухой барабанный бой. Я неподвижно лежал среди кустов, в которых нашел себе укрытие, — и навострил уши, чтобы понять, откуда несется этот шум: в дремучем лесу легко можно было ошибиться в определении направления.

Вокруг стояла тишина. Оплетенные вьющимися растениями колючие кустарники образовали надо мной зеленый шатер, над которым возвышались разлапистые ветви высокого дерева.

Сквозь зеленую листву не было видно ни одной звезды. Низко нависшие облака, казалось, задевали вершины деревьев. Луна скрывалась за тучами. Ночь стояла мрачная, подобная на черную ненависть и проклятие колдуна. Но для меня так было лучше. Если я не вижу своих врагов, значит, они тоже не смогут выследить меня.

Однако ужасный барабанный бой долетал из унылой темноты до моего укрытия непрерывно и равномерно — бум-бум-бум! Монотонное биение скрывало в себе какую-то жуткую тайну. Да, в этом не было сомнений. Только эти барабаны могли издавать такой низкий, угрожающий, глухой рокот — военные барабаны пиктов, — если в них ожесточенно колотили раскрашенные дьяволы, делая опасными глухие леса по ту сторону границы.

Я тоже находился по ту сторону границы. Спрятавшись в убежище из колючих веток, я чувствовал себя одиноким посреди огромного леса, в котором голые дикари с давних времен были полноправными хозяевами.

Ага! Теперь направление глуховатых ударов барабана стало явным. Барабанный бой доносился с западной стороны и, как я решил, не с такого уж большого расстояния.

Я не думал, что идущий издали шум как-то касался меня. Ведь если бы лесные люди обнаружили меня, я давно бы получил кинжал в спину. Несомненно, барабанный бой сообщал не о моем присутствии. Но в его тревожном ритме чувствовалось нечто такое, чем не должен пренебрегать ни один чужеземец. В нем звучали предупреждение и угроза для всех незваных пришельцев, если они вознамерятся угрожать лесным полянам и одиноким хижинам, сделанным из стволов деревьев, растущих в этой первобытной глуши.

Доносившийся ритм предупреждал об огне и пытках пылающими стрелами, которые звездной чешуей летели из темноты, напоминал о кровавых топорах, разбивающих черепа непрошеных мужчин, женщин и детей.

Итак, я осторожно крался между стволами сквозь черноту ночного леса, иногда даже полз на локтях и коленях. Сердце мое тревожно вздрагивало, когда какая-нибудь ветка неожиданно касалась моего лица или напряженно вытянутых рук. В этом лесу, я знал, водилось множество змей, которые свисали с веток вниз хвостами, чтобы в случае необходимости упасть и обвить свою очередную жертву.

Однако существа, которых я выслеживал, были опаснее любых ползучих гадов. Барабанный бой становился все громче — я осторожно крался по направлению к нему. Я шел, словно по лезвию ножа. Вскоре я заметил красноватое свечение между деревьями и услышал монотонное бормотание дикарей, которое смешивалось с унылым ритмом барабанного боя.

Какая-то таинственная церемония происходила там, под черными деревьями. Вероятно, пикты расставили кругом свои бдительные посты. Я знал, как неподвижно и терпеливо могут стоять пикты в засаде, словно растворившиеся в темноте леса привидения, незаметные, пока не вонзят нож в сердце своей жертвы. Мороз пробежал у меня по спине только от одной мысли, что в этой кромешной темноте я могу внезапно наткнуться на замаскировавшегося, незаметного пикта. Я вытащил из ножен оружие и выставил перед собой в вытянутой руке. Но я знал и то, что ни один пикт не увидит меня в этой темноте под непроницаемым покровом переплетенных ветвей и свинцовыми облаками ночного неба.

Красноватый с расплывчатыми отблесками свет исходил от костра, вокруг которого, подобно чертям вокруг адского огня, сидели черные фигуры пиктов. Были видны только их смутные очертания.

Я прижался к стволу могучей лиственницы и стал наблюдать за поляной, на которой сидело сорок или пятьдесят пиктов в одних набедренных повязках. Их тела были безобразно раскрашены. Соколиные перья в их густых черных волосах подсказали мне, что это дикари из рода Сокола, или, как иначе называют их клан, Онайага.

В центре поляны стоял простейший алтарь, сложенный из неотесанных камней. Я взглянул на него, и по спине у меня пробежали мурашки. Я уже видел такой алтарь — закопченный, забрызганный кровью. Однако тогда я видел его на пустой, безлюдной поляне. Мне никогда еще не приходилось быть свидетелем ритуала, совершаемого вокруг такого алтаря, но я слышал о нем от людей, побывавших в плену у пиктов и сбежавших от них, а также от случайных очевидцев ритуального зрелища.

Между костром и алтарем танцевал шаман в украшениях из перьев. Медленный, тягучий танец среди тьмы вызывал страх. Перья шамана тяжело колыхались в такт движениям. Черты его лица были скрыты зловещей алой маской, похожей на отвратительную морду лесного дьявола.

Ближе к алтарю сидел пикт с огромным барабаном, зажатым между колен. Он ритмично лупил кулаком по натянутой на каркас коже буйвола, извлекая глухой грохот, который разносится по лесу, как отдаленная гроза.

Между воинами и танцующим шаманом стоял еще один мужчина. Вне всякого сомнения, это был не пикт: он приблизительно такого же роста, как я, а кожа его, насколько я видел в мерцающем пламени костра, была светлой. Набедренная повязка из шкуры дикого животного и мокасины составляли весь его наряд. Тело его было раскрашено, в волосах торчало перо сокола. Скорее всего, он был лигурианцем — одним из тех светлокожих дикарей, которые обитают в огромном лесу маленькими кланами. Они либо воюют с пиктами, либо живут с ними в мире, заключая союзы против сильнейшего врага.

Кожа лигурианца несколько светлее, чем у аквилонца. Пикты тоже имеют белую кожу, правда, немного темнее, чем у лигурианцев, но их нельзя назвать чернокожими, коричневыми или желтокожими. Черные у пиктов только глаза и волосы. Однако ни их, ни лигурианцев за западной границей не признают белыми людьми, потому что белым может считаться только человек гиборийской крови.

Я замер в кустарнике, решив посмотреть весь церемониал. Три воина вытащили в освещенный костром круг еще одного человека. Мерцающий свет костра осветил голого и забрызганного кровью пикта. В его растрепанных волосах торчало перо, указывающее на принадлежность несчастного к племени Ворона, с которым племя Сокола находилось в постоянной вражде. Воины подняли узника на алтарь, предварительно связав ему руки и ноги. Я увидел, как мускулы пленника напряглись в безнадежной попытке разорвать крепкие кожаные ремни. Шаман снова начал танцевать, выводя руками узоры над своей головой, наклоняясь над алтарем и обреченно лежащим на нем человеком. Барабанщик, словно сумасшедший, колотил в свой барабан.

И вдруг с нависшей над поляной ветки большого дерева на землю упала огромная змея, одна из тех, о которых я уже упоминал. Отблески костра отразились в ее чешуе, когда она, извиваясь, скользнула на алтарь. Змеиные глаза-бусинки зловеще блестели, а раздвоенный язык беспрерывно скользил взад-вперед. Змея проползла всего лишь в нескольких шагах от воинов, сидящих у костра, однако тс, казалось, нисколько не испугались. Я нашел в этом нечто таинственное, потому что змеи были почти единственным, чего больше всего боялись пикты. Змея, вытянув голову, слегка изогнулась над каменным алтарем.

Шаман теперь танцевал, делая своеобразные движения, еле переставляя ноги. Вместе с ним танцевала змея, синхронно подражавшая каждому его движению. Неожиданно шаман издал сквозь маску вой, напоминающий шум ветра, проносящегося над зарослями сухого камыша. Змея медленно поднимала все выше и выше свою маленькую головку, обвиваясь вокруг алтаря и лежащего на нем пленника. Спустя несколько мгновений тело несчастного исчезло под кольцами сверкающей чешуи. Свободной осталась только одна дергающаяся голова, возле которой раскачивалась ужасная голова змеи.

Шаман, все еще вопя и размахивая руками, едва уловимым броском швырнул что-то в костер, который тут же вспыхнул синим пламенем. Облако желтого дыма поднялось из костра, обволокло алтарь с несчастным и танцующего шамана. Теперь я видел только их размытые очертания. Я замер, всматриваясь в дым. В следующее мгновение я уже не мог сказать, что было змеей, а что человеком. Со стороны сидевших у костра пиктов донесся полный ужаса вздох. Он прозвучал, как дуновение ночного ветра в шелестящих ветвях деревьев.

Дым начал постепенно рассеиваться, и вскоре я увидел обмякшую змею, лежащую на алтаре. "Несчастный мертв", — решил я. Шаман схватил змею и стащил ее толстое тело на землю, затем перерезал кожаные ремни на руках и ногах пленника. Проделав это, он снова начал танцевать вокруг алтаря, напевая монотонную мелодию и описывая руками в воздухе таинственные узоры.

Связанный воин из племени Ворона шевельнулся, дернул головой, повернул ее из стороны в сторону, приоткрыл рот и задвигал языком, как змея. Вдруг — о Митра! — несчастный пополз к животному, извиваясь всем телом. Змея же пробовала приподнять голову, но это ей не удавалось. Она была похожа на человека, который, не имея обеих ног, отчаянно пытался встать и пойти. Дикий вой пиктов разнесся в невозмутимой тишине ночи.

Страх сковал меня. Теперь я понял значение ужасной церемонии, о которой приходилось так много слышать раньше. Черное, первобытное колдовство только что свершилось на моих глазах в этом мрачном лесу. Старый шаман поместил душу своего плененного врага в отвратительное тело змеи, свершив месть дьявола. Жертвы страшного колдовства мучительно и беспомощно извивались на земле — человек и змея! Неожиданно появившийся в руке шамана меч взлетел вверх и отрубил одновременно две головы. И — о Боги! — тело змеи вздрогнуло и затихло навсегда, а тело человека покатилось, извиваясь, как обезглавленная змея.

Слабость охватила меня. Какой человек может оставаться равнодушным к такому дьявольскому обряду?

Пикты же, по-военному раскрашенные, дико радовались, и казались мне мерзкими чудовищами из мрака, исчадиями ада, лишенными всего человеческого.

Шаман высоко подпрыгнул, остановился перед полукругом воинов, сорвал с лица маску, откинул голову назад и завыл, как волк. Красноватый свет упал на его лицо, и я узнал это лицо. Весь перенесенный ужас, весь сковывающий меня страх превратились в жгучую ярость и ненависть. Все мысли о грозящей мне опасности, о моей миссии и долге были отброшены прочь. На поляне стоял мой давний заклятый враг — старый Тейанога из племени южных Соколов, шаман, который безжалостно сжег живьем на костре моего друга, сына Джона Гальтера. Однако ненависть к нему не лишила меня разума. Решительно и хладнокровно я поднял свой лук, положил стрелу на тетиву и, прицелившись, выстрелил. Все произошло мгновенно. Старый Тейанога взвыл, как собака, зашатался и замертво рухнул на землю. Пикты, увидев древко стрелы, торчавшее из груди шамана, мгновенно вскочили на ноги. Высокорослый светловолосый воин стремительно посмотрел в мою сторону, и тут я впервые разглядел его лицо. И — во имя Митры! — он был гиборийцем!

На мгновение я замер, пораженный увиденным. Гибориец среди пиктов! Я не мог смириться с этой мыслью. Мое замешательство едва не погубило меня. Пикты пантерами устремились к лесу, желая поскорее найти врага, осмелившегося выпустить стрелу.

Они уже достигли кустарника, когда я пришел в себя. Развернувшись, я помчался в темноту, уклоняясь от стволов деревьев и хлещущих по лицу ветвей. Я бежал напролом через дремучий древний лес, полагаясь лишь на свой инстинкт. Я знал: пикты не смогут ночью преследовать меня по следам, вероятнее всего, они будут искать меня в ближайшем от поляны кустарнике. Но, когда я, наконец, повернул на север, к реке, позади раздался ужасный вой отчаяния, исполненный жаждой кровной мести. Этот дикий крик заставил бы застыть, подобно льду, кровь в жилах любого жителя леса. Очевидно, пикты вытащили мою стрелу из груди шамана и определили, что она принадлежит гиборийцу. Они будут теперь, понял я, без устали преследовать меня.

Я бежал, не останавливаясь ни на миг. Сердце отчаянно билось в моей груди от возбуждения и кошмара, который пришлось увидеть на поляне. Я все еще не мог прийти в себя от мысли, что гибориец был почетным гостем на этом чудовищном таинстве пиктов. Он имел при себе оружие: кинжал и топор, и это было настолько невероятным, что я спрашивал себя: а не было ли все это действительно кошмарным сном? Гибориец не мог присутствовать гостем при ритуальном танце Превращения Змеи, только пленником или незамеченным наблюдателем, каким был я. Увиденный мною среди пиктов гибориец оставался тайной, которая вызывала самые плохие мысли и домыслы. Предчувствие худшего заставило меня быть более осторожным, чем обычно. Я двигался быстро, стараясь не создавать лишнего шума. Кругом царила кромешная темнота, и я изредка налетал на небольшие колючие кусты терновника. Я знал: пикты идут следом за мною, улавливая редкие звуки сломанных веток и шелест приминаемой травы. Остановившись на миг и прислушавшись, я понял, что по моим следам идет один, возможно два врага, но не более.

Дикий воинственный крик давно затих вдали, но я знал, что пикты с горящими, как у волков, глазами рыскают по лесу, растянувшись широким полукругом. Они еще не напали на мой след, о чем говорила относительная тишина в лесу. Дикари всегда испускали воинственный крик, когда были уверены, что их жертва находится рядом и уже не ускользнет от них.

Мой преследователь был не из тех пиктов, которое сидели у костра на полянке, поскольку тс не могли бы так быстро найти меня в темном лесу. Скорее всего, он рыскал по лесу один, следя за тем, чтобы враги с севера не напали неожиданно на его братьев. И теперь, услышав, как я пробежал вблизи, он сразу же, подобно хищнику, увидевшему добычу, бросился за мною. Я слышал, что он бежит где-то рядом. Остановившись, я обернулся, но во мраке не смог различить очертаний врага. Тем не менее тихие шаги неудержимо приближались ко мне. Он двигался в темноте, как дикая кошка.

Вдруг шаги затихли. Наступила тревожная тишина, нарушаемая лишь шумом деревьев и далекими криками пиктов. Значит, он обнаружил меня, решил я, хотя в ночной тьме нельзя было ничего увидеть дальше нескольких шагов. Инстинктивно я поднял свой топор и резко ударил им по ближайшей темной расплывчатой массе. Мой удар пришелся по лезвию ножа, который держал в вытянутой руке невидимый враг. Испуганный вскрик — и спустя мгновение мы сцепились в смертельной схватке. Пикт оказался сильнее, чем я предполагал, но мне удалось увернуться от его крепких рук и взмахнуть ножом. Крик предсмертной агонии разнесся по лесу, нарушая ночную тишину. Мой нож торчал в груди врага. В трехстах шагах к югу от места нашей короткой схватки послышался ответный дикий рев пиктов. Они бежали через лес, завывая, как охотники, загоняющие свою добычу.

Теперь я полностью положился на свои ноги. Мне не хотелось стать загнанной добычей, которую, окружив со всех сторон, пронзят длинными ножами. Я надеялся только на свою ловкость и быстроту и уповал на то, что не разобью голову о ствол какого-нибудь гигантского дерева в этой ночной тьме.

И счастье улыбнулось мне — лес немного поредел. Толстые деревья попадались уже не так часто на моем пути. К тому же, облака на небе немного разошлись, и лунный свет, просачиваясь сквозь листву, начал освещать землю. Я мчался напролом через лес. Охотничьи возгласы моих преследователей, сначала резкие, кровожадные и радостные, постепенно стали переходить в гневный рев, а затем крики дикой ярости. Пикты все больше и больше отставали. Ни один из них не мог соперничать в беге со мною, лесным охотником. Я бежал, рискуя получить удар ножом или стрелу в спину от случайного одинокого разведчика или дозорного пиктов, которых было полно в этих старых темных лесах. Любой из них мог остановить мой бег, отрезать путь к отступлению. Но я бежал, отбрасывая страх.

И, словно чувствуя мое безразличие к смерти, ни один пикт не встал на моем пути, не прыгнул на меня из засады, не пустил в меня стрелу. Я бежал, не останавливаясь ни на миг, зная, что мои преследователи неустанно идут следом. Мой бег немного замедлился из-за вьющихся по земле растений. Они опутывали мне ноги. Значит, понял я, ручей рядом. И действительно, вскоре я взбежал на берег большого ручья. Вдали, на противоположном берегу, возвышались темные контуры крепости Кваниара, южного укрепления Шохиры.

Глава II

Может быть, прежде, чем продолжить хронику кровавых событий тех лет, уместно рассказать немного о себе и о том, почему описываемой ночью я пробирался через дремучий лес пиктов один.

Меня зовут Голт, сын Хагара. Я родился в провинции Конайохара. За два года до начала этой истории пикты переправились через Черную Реку и захватили крепость Тускелан, вырезали там всех людей, за исключением одного человека, а потом начали охоту на жителей ближайших поселений севернее реки Грома. Конайохара вновь стала глушью, в которой жили только дикие люди, дикие звери и царили дикие обычаи. Большинство ее жителей ушло к западной границе — в Шохиру, Конавагу и Орисконию, многие перебрались дальше на юг и осели вблизи крепости Тан-дары на Реке Боевого Коня. Со временем к ним примкнули другие поселенцы из старых перенаселенных провинций и в конце концов здесь образовалась новая молодая провинция Тандара. В отличие от других провинций, таких, как Великий Лорд, расположенных на восточных плодородных землях и давно заселенных людьми, она была создана в дикой неосвоенной местности охотниками, земледельцами без помощи и вмешательства аквилонской знати. Люди отвоевали землю у дикой природы и трудились на ней ради себя. Ни о каких податях кому-либо не могло быть и речи. Правил в провинции Земельный Совет, не назначаемый Лордом, а выбираемый самими людьми. Совет подчинялся только королю. Мы построили и заселили собственные крепости и самостоятельно решали вопросы мира и войны с соседними дикими племенами. И Митра знает, нам постоянно угрожали войной наши воинствующие соседи — племена Пантеры, Аллигатора и Гадюки.

Тем не менее, наша маленькая страна — провинция, процветала и богатела. Нас мало интересовало происходящее в Восточных Плодородных Землях, откуда пришли наши отцы. Но вскоре мы услышали о больших событиях, происходящих в Аквилонии. Там вспыхнула братоубийственная война. Один из воинов восстал, желая захватить трон древней династии. Искры смертоносной борьбы долетели до границы, и пожар междоусобных войн вспыхнул в нашей провинции. Сосед выступал против соседа, брат — против брата, сын — против отца. Всадники в сверкающих доспехах сражались и умирали на равнинах Аквилонии, а я спешил в одиночку через лесную чащу, отделявшую Тандару от Шохиры, чтобы передать сообщение, способное очень сильно повлиять на судьбу всей Западной границы.

Крепость Кваниара, окруженная деревянной стеной, была маленьким форпостом, стоящим на берегу Реки Кинжала. Бледно-розовое знамя колыхалось на ветру на фоне утреннего неба. И тут я заметил, что знамя провинции было одно. Королевское Знамя, которое всегда возвышалось рядом с ним и на котором была изображена золотая змея, исчезло.

Это могло означать очень многое, а могло совсем ничего не значить. Мы особенно не заботились о неукоснительном соблюдении этикета, которому так точно следовали Лорды Плодородных Земель.

Я пересек Реку Кинжала, которая была не шире большого ручья. Вода доходила мне до колен. Один из дозорных — высокий мужчина в кожаной одежде лесного стража — окликнул меня с противоположного берега, когда я переходил через реку. Я сообщил ему, что пришел из Тандары.

Он удивился.

— Во имя Митры! — вырвалось у него. — Но что заставило тебя пересечь лес вместо того, чтобы идти другим, более безопасным путем?

Я уже упоминал, что Тандара находилась в стороне от других провинций, и нашу страну и эту бессонийскую землю разделял почти непроходимый старый лес. Сравнительно безопасная дорога вела в обход через несколько провинций, но это был долгий и несколько утомительный путь.

— Что нового в Тандаре? — вновь спросил он. Я ответил ему, что не знаю, поскольку только что вернулся из длительной разведки в места обитания племени Гадюки. Мне пришлось солгать, так как я не имел никакого представления, на чьей стороне в этой войне стоит Шохира, и не хотел высказывать своего мнения прежде, чем все узнаю.

Я спросил часового, находится ли в крепости Хакон, сын Строма, и получил ответ, что его в крепости нет. Хакон отправился в город Шондара, расположенный далеко на востоке.

— Я надеюсь, Тандара сражается, как и мы, на стороне Конана? — словно самому себе сказал стражник. — Мне приходится охранять здесь границу с горсткой лесных стражей, а я без сожаления отдал бы свой лук и боевой шлем, чтобы оказаться сейчас в нашей армии, которая находится под Тенитеей у ручья Огаха и ждет нападения Брокасса из Торха и его проклятых ренегатов.

Я удивленно молчал: новость, услышанная мною, ошеломила меня. Барон из Торха был лордом Конаваги, а не Шохиры, которая находилась под защитой и управлением Лорда Таспераса из Кормона.

— А где Тасперас? — спросил я.

Лесной страж ответил мне подозрительно резко:

— Он сражается за Конана. Дозорный прищурил глаза и внимательно взглянул на меня, словно ему пришло в голову, что я могу оказаться шпионом.

— Есть ли в Шохире кто-нибудь, хоть один человек, который имеет настолько хорошие связи с пиктами, что целый, невредимый и раскрашенный может принимать участие в церемониях дикарей и…

Я внезапно остановился, увидев, как лицо лесного стража исказилось бешеной яростью.

— Будь ты проклят! — задыхаясь и едва владея собой, произнес он. — Что заставило тебя прийти сюда и так оскорбить нас?

Он был прав: назвать кого-нибудь на Западной Границе предателем означало нанести самое большое оскорбление, хотя я, конечно, не имел в виду кого-то из крепости. Однако я понял, что стражник ничего не знает о том человеке, которого я видел среди пиктов. Я больше ничего не стал говорить ему, просто заметил, что он неверно истолковал мои слова.

— О незнакомец, я понял тебя, и даже очень хорошо, — пробурчал он, продолжая дрожать от ярости. — Если бы не твоя темная кожа и не твой южный акцент, я посчитал бы тебя за шпиона из Конаваги. Но шпион ты или нет, ты неправ, оскорбляя таким образом людей Шохиры. Если бы я не стол на посту, то своим мечом показал и ты бы увидел, какие люди живут в Шохире.

— Я не ищу ссоры, — заверил я стражника. — Сейчас я направлюсь в Шохиру, где ты всегда сможешь найти меня, если мой вопрос действительно так глубоко оскорбил тебя. Я — Голт, сын Хагара.

— Я найду тебя, — яростно выдохнул он. — Меня зовут Отхо, я сын Крома, и меня хорошо знают в Шохире.

Я быстро и внимательно посмотрел на него. Стражник положил мускулистую руку на рукоятку меча, а другую на рукоятку топора, словно ему не терпелось испытать свое оружие в бою. Махнув рукой на прощание, я продолжил свой путь, обогнув крепость. Мне не хотелось встречаться с воинами и разведчиками Шохиры, потому что в такое сумасшедшее время можно было навлечь на себя подозрения и попасть в число заурядных шпионов, которых полно кругом. Отхо скорее всего уже пришел к такому выводу и, несомненно, испытывает ко мне жуткую ненависть. Даже если бы мы сразились с ним, из нашего поединка не вышло бы ничего хорошего. Отхо погиб бы зря. В обычные спокойные времена никто бы не стал допрашивать или задерживать гиборийца, пересекшего границу, но теперь идет война и весьма вероятно, солдаты Конаваги вторглись на земли своих соседей.

Обогнув крепость и придерживаясь леса, я не встретил ни одной души, хотя пересек несколько дорог и троп, ведущих в Кваниару.

Я направился дальше, на восток, избегая полян и небольших поселений, которые время от времени попадались на моем пути.

Солнце еще стояло высоко в небе, когда я увидел вдали крыши домов Шохиры.

Лес заканчивался примерно в полумиле от этого прекрасного пограничного городка с красивыми домами, в большинстве своем деревянными, но нередко и каменными, каких у нас в Тандаре не было. Ни защитный ров, ни крепостные стены, имеющиеся вокруг других городов, не окружали Шохиру, и это меня удивило, потому что в Тандаре мы строили дома не только как жилища, но и как крепости для защиты от набегов врага. Наши поселения были небольшими, но хорошо защищенными: высокие башни и стены могли выдержать продолжительную осаду.

Я остановился на окраине леса и огляделся. Недалеко от Шохиры возвышалась на холме небольшая крепость, окруженная глубоким рвом и каменными стенами. Крепость была значительно больше Кваниары. Присмотревшись, я увидел флаг с изображением Сокола. Поднятый над воротами крепости на высоком древке, флаг беспокойно трепетал на ветру. Знамени Конана — золотого льва на черном фоне — я не заметил ни над крепостью, ни в самом городе. Штандарт варвара мне был знаком. Он принадлежал полку наемников, которыми когда-то командовал Конан в Аквилонии.

Слева, на краю леса, среди фруктовых и декоративных деревьев стоял большой каменный дом, принадлежавший Лорду Валериану — самому богатому землевладельцу в Шохире. Я никогда не встречал Лорда, но знал, что он самый

сильный и могущественный человек в этой провинции. Однако теперь его дом выглядел покинутым.

Осмотревшись и не заметив никакой грозившей мне опасности, я направился по дороге в Шохиру. Мужчины редко встречались мне на пути, зато женщин и детей на улице было полно. Мне показалось, что многие семьи с окраин перебрались в Шохиру, надеясь найти здесь защиту.

Пока я шел по утоптанной дороге, множество глаз недоверчиво следили за мной, но никто не заговорил со мной, я получал лишь краткие и сдержанные ответы на свои вопросы.

В таверне, куда я заглянул, за столиком сидело несколько стариков и калек, которые тихо переговаривались между собой. Когда я вошел, все замолкли и повернулись ко мне.

— Где мне можно найти Хакона, сына Строма? — спросил

я.

На некоторое время в таверне воцарилось многозначительное молчание. Но вскоре ко мне подошел хозяин и объяснил, что незадолго до восхода солнца Хакон отправился в Тенитею, где находятся войска, и что скоро он должен вернуться. Я сел за ближайший стол. Голод и усталость давали о себе знать. Мне принесли еду, и пока я ел, чувствовал на себе пристальные, вопросительные взгляды. Утолив голод, я улегся в углу на медвежью шкуру, которую дал мне хозяин таверны, и уснул.

Я все еще спал, когда незадолго до заката солнца вернулся Хакон, сын Строма.

Сильный человек с длинными руками и ногами, широченными плечами, как у большинства жителей Западной Границы, вошел в таверну. На нем была одежда охотника — украшенные бахромой штаны из шкуры дикого оленя и мягкие мокасины. Он появился в сопровождении полдюжины лесных стражей. Они уселись за стол возле двери и, потягивая вино из кружек, стали наблюдать за мной. Я молча встал, подошел к ним, назвал свое имя и сказал, что у меня есть для Хакона важное сообщение. Внимательно посмотрев на меня, Хакон пригласил меня сесть с ним за небольшой столик, стоящий в углу. Хозяин сразу же подал нам большие кружки с вином.

— Вы знаете, как обстоят дела в Тандаре? — начал первым я.

— Мы ничего не знаем. До нас дошли только слухи.

— Хорошо, — продолжал я. — Сообщение, которое я принес вам, передает вам Брант, сын Драго, из земельного Совета Тандары и Совета Знати. По этому знаку, — обмакнув палец в вино, я начертал на столе символ, который сразу же снова стер, — вы должны понять, что я действительно тот, за кого себя выдаю. Он кивнул. Глаза его заблестели.

— Передаю вам сообщение, — сказал я и сделал небольшую паузу. — Тандара решила выступить на стороне Конана. Воины Тандары готовы помочь ему сражаться с врагами.

Грубые черты лица Хакона смягчились в улыбке. Он схватил мою руку и крепко пожал ее.

— Великолепно! Я и не ожидал ничего другого! — воскликнул он.

— Кто же в Тандаре может забыть Конана? — отозвался я. — Тогда, в Конайохаре, я был еще ребенком, но хорошо помню Конана. Его всадники прибыли в Тандару и сообщили нам, что Понтайн побежден и Конан претендует на трон. Он не искал добровольцев, а всего лишь попросил, чтобы мы не выступали против него. Мы передали ему свой ответ: "Мы не забыли Конайохары!" Наш ответ Конану узнал Аттелиус. Он тут же выступил против нас, но мы устроили ему засаду в Малой Чаще и разбили его армию. Теперь, как я думаю, Тандаре не угрожает никакая опасность.

— Мне очень хотелось бы сказать то же самое о Шохире, — голос Хакона прозвучал резко и яростно. — Барон Тасперас дал нам понять, что мы свободны принимать любые решения сами. Лично он — за Конана, и собирается присоединиться к армии мятежников. Барон не потребовал от нас никаких обязательств. Он, да и Конан тоже, знают, что на Западной Границе нужен каждый человек для защиты рубежей от пиктов.

Он отхлебнул из кружки.

— Однако Тасперас отозвал свой отряд из крепости, и нам пришлось набирать новых лесных сторожей. Конечно, при этом у нас возникли определенные трудности, и прежде всего в Коляге, где жили богатые землевладельцы: ведь некоторые из них поддерживали Нумедидеса. Одни королевские прихвостни вместе со своими свитами бежали в Конавагу, другие пообещали оставаться нейтральными, как, например, Лорд Валериан из Шондары. Бежавшие королевские приспешники угрожали вернуться и перерезать всем нам глотки. И вот теперь Лорд Брокасс, поддерживающий Нумедидеса, направляется к границе. В Конаваге ему удалось собрать большую армию. Мы слышали уже обо всех ужасах, творимых его солдатами против людей, поддерживающих Конана.

Я кивнул, поскольку услышанное не удивило меня. Я знал: Конавага, большая и богатая область, находилась в самой густонаселенной провинции западной части страны. Там проживало много могущественных и влиятельных землевладельцев благородной крови — в отличие от нашей Тандары — и, Митра видит, нам трудно будет сражаться с ними.

— По сути, это открытое вторжение с целью покорить нас всех, — продолжал между тем Хакон. — Брокасс приказал нам поклясться в верности Нумедидесу. Этот сучий сын хочет захватить всю часть западной страны и править нами как наемник свихнувшегося Нумедидеса. Он собрал под свое знамя аквилонских солдат, боссонских лучников, королевских прихвостней из Конаваги и предателей из Шондары, и теперь остановился при Койяге, в десяти милях от реки Огаха. Тенитея наводнена беженцами с востока. Армия Брокасса опустошает почти начисто все на своем пути. Мы не боимся Лорда, хотя силой он превосходит нас и нам предстоит трудная борьба. Если он пересечет Огаху, то открыто выступит против нас. Во всяком случае, мы укрепили берега реки, перекрыли завалами дороги, чтобы не пропустить его кавалерию.

— Я предлагаю заключить договор, — сказал я. — Я наделен всеми полномочиями предложить вам помощь наших лесных стражей. Мы в Тандаре стоим на стороне Конана, и среди нас нет никакой междоусобицы. Наши воины придут к вам. Во всяком случае, мы можем обойтись какое-то время без них в нашей войне с пиктами из племени Пантеры.

— О, это воистину приятное известие для командующего Кваниарой!

— Что?! — воскликнул, не сдержавшись, я. — Я полагал, что командующий — ты!

— Нет, — ответил он. — Командующий — мой брат Дирк, сын Строма.

— Если бы я это знал, я обратился бы прямо к нему! — сказал я. — Брант, сын Драго, думал, что Кваниарой командуешь ты… Но вообще-то это не имеет никакого значения.

— Давай выпьем еще по кружке вина и отправимся в Кваниару, чтобы Дирк смог получить известие из первых рук. Мне не доставит никакого удовольствия посылать туда это сообщение гонцом. Отряд разведчиков я лучше оставлю при себе.

Хакон мало подходил для роли командующего крепостью или большим отрядом воинов, потому что был безумно храбр и действовал без всяких раздумий. Но он был мужественным человеком и верным товарищем.

— У вас остается совсем мало людей для охраны границы, — заметил я. — Пикты не упустят возможность напасть на незащищенные земли.

— У нас с пиктами заключен мир, — ответил Хакон. — Вот уже в течение нескольких месяцев на границе царит спокойствие, за исключением нескольких небольших стычек между представителями обеих рас.

— Лорд Валериан покинул свое поместье?

— Нет. Он живет там с двумя слугами. Куда исчезли его воины, не знает никто. Известно только, что он куда-то отослал их. Если бы он не дал нам своего слова, мы вынуждены были бы держать его под охраной. Он — один из немногих гиборийцев, о которых пикты говорят с уважением. Если бы ему пришла в голову мысль уговорить их выступить против нас, мы попали бы в тяжелое положение. С одной стороны эти лесные дикари пикты, с другой — армия Брокасса.

Он поднес к губам кружку.

— Пикты из племени Сокола, Дикой Кошки и Черепахи уважают его. Однажды он даже посетил пиктов из племени Волка и вернулся назад целым и невредимым.

Если это так, то это действительно очень странно, потому что всем известно о жестокости объединенного клана, носящего имя Волка. Это воинственное племя обитает на Западе, по другую сторону охотничьих границ маленьких племен Сокола, Дикой Кошки и Черепахи. Обычно племя Волка держится далеко от границ, и любое его приближение является угрожающим для соседей.

Хокан улыбнулся уголками губ.

— А вот и Лорд Валериан, — кивнул он, указывая на только что вошедшего в таверну мужчину высокого роста в алом плаще.

Глаза мои широко раскрылись, и я вскочил на ноги.

— Лорд Валериан?! Я видел этого человека прошлой ночью по ту сторону границы в лагере Сокола, когда он принимал участие в ритуале Превращения Змеи! — воскликнул я.

Лорд услышал мой возглас. Он повернулся ко мне. Его лицо побледнело, а глаза сверкнули, как у разозленной пантеры.

Хакон тоже выскочил из-за стола.

— Ты думаешь, что говоришь? Лорд Валериан дал нам слово чести…

— Возможно, и дал, но не сдержал его! — торопливо крикнул я. — Я прятался под лиственницей и очень хорошо рассмотрел его. Это лицо хищной птицы я запомнил и не могу ошибиться. Я говорю вам совершенно точно: он был там, среди пиктов, голый и раскрашенный, как и пикты.

— Проклятье! Ты лжешь! — проревел Валериан, отбросив в сторону свой плащ и схватившись за меч.

Однако прежде, чем лорд выхватил свой меч из ножен, я бросился на него и повалил его на пол. Он вцепился обеими руками в мое горло, громко выкрикивая проклятья. К нам подбежали люди Хакона и решительно разняли.

Сильные руки крепко держали Лорда, бледного, как полотно. В его правой руке была моя перевязь, которую он умудрился сорвать с меня.

— Отпустите меня, вы — грязные собаки! — бушевал он. — Уберите от меня свои вонючие руки!

— Это не клевета, а чистая правда, — произнес я немного тише, стараясь успокоиться. — Как я уже говорил, прошлой ночью я спрятался под лиственницей и наблюдал, как старый колдун Тейанога поместил душу вождя племени Ворона в тело древесной змеи. Я выстрелил из лука и убил проклятого колдуна. Среди пиктов я видел гиборийца — Лорда Валериана. Он имел на своем теле воинственную раскраску, как у пиктов.

— Если это так… — начал Хакон.

— Да, это так. Хакон, тебе нужны доказательства? Посмотри на его грудь…

При схватке куртка и рубашка на Валериане порвались, и на его груди хорошо были видны очертания белого черепа, изображение которого носили только лесные пикты, когда выходили на тропу войны с гиборийцами. Валериан, судя по всему, пытался его смыть, но краски пиктов трудно смывались.

— Разоружите его, — приказал Хакон с посеревшим от ярости лицом.

— Отдай обратно мою перевязь, — потребовал я.

Но лорд плюнул на меня и сунул тонкий кожаный пояс в карман своей рубашки.

— Ты получишь ее назад, — проворчал он зло, — в качестве удавки, затянутой вокруг твоей шеи.

Хакон, казалось, не знал, что делать.

— Отведем его в крепость, — предложил я. — Комендант должен посадить его в подземелье. Лорд принимал участие в танце Змеи, имея ту же воинственную раскраску груди, что и пикты. Знаки на его груди свидетельствуют о том, что он сам собирался принять участие в войне на стороне пиктов.

— О Великий Митра! — выдохнул Хакон. — Трудно даже предположить, что гибориец уговаривал лесных дьяволов выступить против его друзей и соседей!

Лорд Валериан молчал. Он стоял между сильными воинами, которые крепко держали его за руки. Его лицо было бледным, губы сжаты в такой злобной усмешке, что обнажились желтые зубы. В его глазах горел огонь ярости и ненависти. На миг мне показалось, что я вижу в них сумасшествие.

Хакон все еще о чем-то думал. Что-то сдерживало его. Он не мог отпустить Валериана, но, с другой стороны, боялся негодования простых людей, когда они увидят, что лорда арестовали и ведут в крепость.

— Люди захотят узнать, почему мы схватили его, — начал он размышлять вслух. — И если они узнают, что он заключил союз с пиктами и носит их военную раскраску, в городе может возникнуть паника. Мы запрем лорда здесь, в городской тюрьме, и пришлем сюда Дирка, чтобы он сам разобрался с изменником.

— В возникшей ситуации опасно делать что-либо наполовину, — коротко заметил я. — Но решение зависит от тебя, Хакон. Ты командуешь здесь всем.

Вскоре мы тайно, стараясь действовать незаметно, провели лорда через заднюю дверь. Уже стемнело, и мы достигли городской тюрьмы незамеченными, тем более, что людей на улицах было не слишком много.

Тюрьма представляла собою бревенчатую башню, построенную почти за городской чертой. Из четырех камер, имевшихся в тюрьме, только одна была занята каким-то охотником, который буянил и постоянно лез в драку. Одинокий узник заметно вздрогнул, узнав нашего пленника. Ни одного слова не слетело с губ Валериана, когда Хакон запер за ним дверь камеры и оставил одного из своих людей в качестве охранника.

— Ты оставил только одного человека охранять его? — с удивлением спросил я Хакона.

— Больше не нужно, — ответил он. — Валериан не сможет вырваться, и здесь нет никого, кто бы попытался освободить его. Хакон поступал легкомысленно, но в конце концов это было не мое дело и я промолчал.

Выйдя из тюрьмы, мы с Хаконом отправились прямо в Кваниару, где я встретился с Дирком, сыном Строма, который не только командовал крепостью, но и являлся заместителем Джена, сына Маркоса. Джен, назначенный наместником лорда Таспераса, командовал объединенной армией, стоявшей под Тенитеей.

Дирк внимательно выслушал меня и сказал, что при первой же возможности побывает в тюрьме и поговорит с лордом Валерианом. Дирк, как он прямо заявил мне, не верил, что сможет узнать что-нибудь от лорда, потому что тот очень высокомерен и упрям. Услышав предложение Тандары предоставить в его распоряжение воинов, Дирк очень обрадовался. Он тут же попросил послать в Тандару гонца с сообщением о том, что принимает это предложение. Дружески похлопав меня по плечу, он разрешил мне остаться в Шохире.

Затем мы с Хаконом вернулись в таверну, где собирались переночевать, чтобы ранним утром отправиться в Тенитею.

По дороге я поделился с Хаконом своими мыслями. Брокасс пока не выступит против Шохиры, сказал я, вероятно, поджидая, когда Валериан соберет у границы разрозненные племена пиктов. Но Хакон все еще сомневался. Он считал, что лорд нанес лишь дружеский визит пиктам, как это часто случалось и раньше. Я возразил. Пикты ни одному гиборийцу никогда не позволяли принять участие в танце Превращения Змеи. Чтобы увидеть танец, предположил я, надо стать кровным братом пиктов.

Глава III

Я внезапно проснулся и выпрямился на своей измятой постели. Необъяснимое чувство тревоги и грозившей опасности охватило меня. Окно в моей комнате было открыто настежь, пропуская немного ночной прохлады и свежести. Моя комната находилась на первом этаже. Гонимый плохим предчувствием, я выглянул в окно, и тут же увидел черную огромную уродливую фигуру, которая вырисовывалась на фоне темно-синего ночного неба, усыпанного звездами. Я осторожно отступил назад к кровати и попытался нащупать свой боевой топор.

Однако в тот же миг черная фигура запрыгнула через окно в комнату и бросилась на меня. Мощные лохматые лапы обхватили меня за талию и начали душить. Прямо передо мной появилась ужасная рожа. В темноте я не смог разглядеть многого, только пылающие красные глаза и заостренный череп. Запах хищного зверя ударил мне в ноздри.

Левой рукой я перехватил у запястья мощную лапу напавшего на меня зверя. Сквозь волосатую, как у обезьяны, шкуру я ощутил железные мускулы, сдавившие меня. С трудом я нащупал правою рукою свой топор и, уворачиваясь от сокрушительного удара лапы зверя, одним ударом расколол его уродливый череп.

Лапы на моей шее разжались, и бездыханное чудовище упало на меня. Переводя дыхание и дрожа всем телом, я отбросил его в сторону и вскочил на ноги. Поспешно нащупав огниво, кремень и трут, зажег свечу. Задыхаясь, я смотрел на чудовище, лежавшее передо мной на полу. Тело, похожее на человеческое, но безобразное и неуклюжее, почти полностью было покрыто густыми волосами. На лапах сверкали когти хищного животного — длинные, острые, черные и крепкие. Череп без подбородка и с низким лбом напоминал обезьяний. Это был Чакан — одно из тех получеловеческих существ, которые жили в диком глухом лесу.

В мою дверь кто-то постучал. Потом раздался голос Хакона, который встревоженно спросил, не произошло ли чего-нибудь? Я пригласил его войти. С боевым топором в правой руке он вошел в комнату и широко раскрытыми глазами уставился на чудовище.

— Чакан?! — взволнованно воскликнул он. — Подобную тварь я видел далеко на западе, когда она настойчиво вынюхивала наши следы. Проклятое чудовище! Но что это у него там в лапе?

Я похолодел, когда в когтях Чакана я увидел свою перевязь. Чудовище пыталось задушить меня моим же кожаным поясом.

— Я слышал, что шаманы пиктов захватывают этих чудовищ, укрощают их и, как собак, насылают на своих врагов, — задумчиво произнес Хакон. — Но как сумел это сделать лорд Валериан?

— Я этого не знаю, — пробормотал я. — Во всяком случае, мне известно одно — животное получило мою перевязь, выследило меня и, напав, хотело сломать мне шею. Хакон, надо посмотреть, не случилось ли чего-нибудь в тюрьме.

Хакон разбудил шестерых своих воинов, и мы вместе тотчас же пошли в тюрьму. Хакон первым увидел странника, охранявшего Валериана. Несчастный лежал с перерезанным горлом перед открытой дверью камеры в луже крови. Хакон остановился, замер, словно окаменев, затем слабым голосом подозвал меня.

Мои худшие предположения сбылись. Я решил узнать более подробно, как все произошло, кто смог освободить лорда. Я подошел к камере, где сидел второй узник тюрьмы. Он, совершенно бледный, забился в угол. Я кивнул на открытую камеру лорда.

— Он ушел, — прошептал испуганный узник дрожащим голосом. — Лорд Валериан ушел. Послушайте, я расскажу, как все произошло. Меня разбудил шум. Не шевелясь, я открыл глаза и увидел женщину в темной одежде, вышедшую из-за угла и направившуюся к охраннику. Тот велел ей остановиться, но она рассмеялась и пристально посмотрела ему в глаза. И, о Митра, мне показалось, что охранник сошел с ума. Не видящим ничего взглядом он уставился перед собой. Женщина вынула у него из-за пояса его собственный кинжал и одним взмахом перерезала ему горло. Охранник замертво упал на землю. Женщина взяла из его рук ключи и открыла дверь. Валериан, улыбаясь, словно демон, вышел ей навстречу и поцеловал се. Я заметил, что с женщиной был еще кто-то, похожий на страшное лохматое чудовище. Это чудовище не вышло на свет, и я не смог рассмотреть его хорошо.

Несчастный узник сделал глубокий вдох и продолжил:

— Я услышал, как она предложила лорду убить меня. О Митра! Я чуть не умер от страха, услышав ее слова. Но Валериан ответил, что это делать не нужно. Он решил, что я пьян и меня ничем не разбудить. Женщина улыбнулась и согласилась не трогать меня. Они пошли к выходу, и я услышал, как лорд сказал, что он должен куда-то и как можно скорее послать своего помощника. Женщина поторопила его, сказав, что их ждут в усадьбе на берегу реки Рыси. Я понял из их разговора, что люди лорда скрываются там с тех пор, как ушли из Шохиры. Лорд еще спросил о Тейаноге, с которым он собирался встретиться. Лорд Валериан предал нас: он вместе с пиктами хочет захватить нас врасплох и перерезать всем нам глотки.

Лицо Хакона, освещаемое тусклым светом фонаря, побелело.

— Кто эта женщина? — спросил я.

— Она — женщина лорда, — хмуро ответил Хакон. —

Ее отец был пиктом из племени Сокола, а мать — лигурианка. Пикты называют ее Колдуньей из Скандаги. Я сам никогда не видел ее и даже не верил тому, что рассказывали о ней другие. Но, очевидно, я ошибался.

— Старый Тейанога остался жив, — пробормотал недовольно я. — Этот дьявол не убит! Моя стрела глубоко вонзилась в его грудь, я видел, как дрожало ее древко. Он — сущий дьявол, если выжил. Что же нам теперь делать?

— Мы должны захватить усадьбу на реке Рыси и перебить их там, — мрачно сказал Хакон. — Если они приведут пиктов на границу, то те устроят нам сущий ад. Мы не можем взять с собой людей ни из города, ни из крепости. Лорд тогда узнает о наших планах. Мы должны все сделать сами. Неизвестно, сколько их там, но мне это безразлично. Неожиданность и храбрость на нашей стороне.

Обменявшись короткими фразами по поводу дальнейших действий, мы выпустили испуганного узника из камеры, и Хакон поручил ему доставить Дарку сообщение.

Не мешкая, при свете звезд мы отправились в путь. Кругом стояла полная тишина. В городе лишь несколько огоньков мерцали в окнах домов. На западе, как затаившийся хищник, поднимался темный лес, полный опасностей для всех, кто отважится войти в него ночью.

Мы углубились в заросли, идя гуськом. Каждый из нас держал лук в левой руке, боевой топор — в правой. Наши мокасины не производили шума в мокрой от росы траве. Мы тихо шагали по тропе, вьющейся между кряжистыми дубами и соснами. Первым шел Хакон. След в след за ним двигался я, за мною — гуськом все остальные.

Вскоре мы достигли низины у реки и увидели темные контуры усадьбы. Неяркий свет падал через небольшую щель между ставнями одного из окон.

Хакон сделал знак остановиться. Он приказал своим людям ждать, и мы с ним вдвоем поползли к усадьбе на разведку. В нескольких шагах от дома мы наткнулись на часового. Очевидно, он выпил слишком много вина и не сразу заметил наше приближение, но когда он понял, кто мы, было поздно. Часовой замертво рухнул на землю. Труп мы спрятали в высокой траве, прокрались прямо к дому и заглянули внутрь через щель между ставнями.

Посреди комнаты сидел лорд Валериан, его глаза горели, как у сумасшедшего. Рядом с ним сидела девушка необычайной красоты. Набедренная повязка из выделанной шкуры дикого кабана и украшенные бисером мокасины подчеркивали ее стройную, сильную, красивую фигуру. Черные блестящие волосы были стянуты причудливо выкованным золотым обручем. Вокруг них на подушках восседали или полулежали вооруженные люди: с полдюжины шохирцев — мрачного вида парни в шерстяных штанах и кожаных куртках, с короткими мечами за поясами; три лесных охотника в своей обычной черной одежде и с полдюжины гуедарианцев, крепко сложенных мужчин со светлыми волосами, слегка выступающими из-под железных шлемов. Последние были одеты в тяжелые кольчуги и до блеска начищенные латы. Их вооружение состояло из больших мечей и кинжалов. Гуедарианцы — люди с белой кожей и голубыми глазами. Они говорили на языке, очень сильно отличающемся от языков западной области. Своим мужеством и дисциплиной они снискали популярность и уважение среди землевладельцев вдоль всей границы. Тс нанимали их в качестве охранников своих обширных владений.

Все в комнате громко смеялись и возбужденно разговаривали друг с другом. Лорд Валериан громко хвастался своим удачным побегом. Шохирцы ругали своих бывших друзей, охотники слушали, гуедарианцы ухмылялись, лишь изредка вставляя пару слов — они казались дружелюбными и невозмутимыми, но я знал, что за спокойным выражением их лиц скрывается изощренная безжалостность и жестокость. Девушка, которую, как выяснилось, звали Кварада, смеялась и шутила с Валерианом.

Услышав хвастливую речь лорда, Хакон задрожал от ярости.

— …освободиться оказалось очень легко. И, слава Митре, я тот час же послал к этому тандарскому предателю нежданного для него гостя, который не даст ему больше вдохнуть ни глоточка воздуха. Я отомщу всем предателям и изменникам, приведу пиктов на границу, и они, подобно смерчу, неожиданно нападут на мятежников с запада. Брокасс ударит с Койаги. И изменники получат то, что заслужили!

На тропинке, ведущей к усадьбе, послышались легкие шаги. Мы вжались в бревна стены. Семь темных теней проскользнули в дверь. Сквозь щель в ставнях мы увидели вошедших в комнату пиктов. Боевая раскраска и разноцветные перья придали дикарям воинственный вид. Вперед выступил старый Тейанога, грудь которого была туго перевязана. Значит, моя стрела, выпущенная глубокой ночью из-под лиственницы, достигла цели. Но этот колдун — дьявол во плоти, скорее всего, оборотень, которого невозможно убить простой стрелой или мечом. Теперь и я убедился в его бессмертии, о котором так много все говорили.

Хакон и я замерли, слушая, как Тейанога говорил на ломаном аквилонском языке:

— Лорд, ты хочешь направить племена Соколов, Диких Кошек и Черепах к границе. Если мы сделаем это, племя Волка опустошит наши земли, пока мы будем сражаться с Шохирой. Волки сильны, они очень сильны. Соколы, Дикие Кошки и Черепахи должны прежде всего заключить мир с Волками.

— Хорошо, я согласен, — кивнул Валериан. — Когда вы заключите ваш мир с Волками?

— Вожди всех племен соберутся сегодня ночью на краю Болота Призраков. Они пожелали услышать Колдуна Болота, и сделают все, что он скажет.

— Гм-м, — пробормотал лорд Валериан, потирая подбородок. — Еще не полночь, и если мы поспешим, то достигнем Болота Призраков прежде, чем там соберутся вожди. Мы должны убедить Колдуна Болота, чтобы тот посоветовал Волкам заключить союз с другими племенами пиктов.

Хакон едва слышно прошептал мне на ухо:

— Иди и позови остальных. Только быстро! Скажи им, что они должны окружить дом. Нам надо успеть еще разжечь огонь!

Хакон решил напасть на лорда и его союзников, хотя мы были в меньшинстве. Ненависть к предателям, затевавшим страшный заговор против Шохиры, переполняла меня. Едва сдерживая возбуждение, я быстро, но осторожно прокрался назад и вскоре вернулся к дому, приведя с собой остальных. Быстро и бесшумно мы заняли позиции у окон: одни с натянутыми луками и вложенными в тетивы стрелами, другие с поднятыми топорами, готовыми разбить ставни.

Хакон торопливо разводил огонь. Пламя было еще маленьким, чтобы им можно было воспользоваться. Я подошел к Хакону и стал ему помогать, и тут мы услышали громкий голос лорда Валериана:

— Мы должны немедленно уйти! — Все вставайте!

В комнате раздались шорохи и звон разбираемого оружия.

Я подбросил в огонь еще сухих веток, и пламя разгоравшегося костра лизнуло стену усадьбы. Яркие языки огня поползли вверх к крыше. В это мгновение Хакон нанес в дверь мощный удар своим топором, который был не таким легким, как у пиктов. Услышав сигнал, наши воины обрушили свои топоры на ставни окон. Мгновенно деревянные ставни разлетелись в щепки. В дом полетели стрелы, разя толпившихся там врагов.

Лорд Валериан и его люди в замешательстве и панике даже не пытались защищаться. Они беспорядочно метались по комнате в поисках выхода. Свет от огня, разгоравшегося снаружи, проникал внутрь и позволял нашим воинам метко пускать стрелы в выбираемые ими цели.

Попавшие в западню враги, наконец, ринулись к двери, но их встретили боевые топоры разъяренного Хакона и его воинов. Несколько пиктов и гуедарианцев упали замертво, преградив путь остальным, напор которых оказался настолько мощным, что преграда была преодолена. Снаружи и внутри усадьбы разгорелась рукопашная схватка.

Я увидел перед собой приземистого лысого гуедарианца. В спешке он не надел свой шлем, но его черная кольчуга была на нем. В правой руке он сжал короткий меч, которым отбивал удары моего боевого топора. Левой рукой мы захватили правые запястья друг друга и яростно боролись, тяжело дыша. Каждый из нас старался освободить свою правую руку, чтобы нанести смертельный удар. Мне удалось зацепить ногой ногу противника, и тот грохнулся на землю. Я прыгнул на него сверху. Падая, он выпустил мое запястье, но успел перехватить мой топор и, сильно рванув на себя, вырвал его у меня из рук. От сильного рывка я на мгновение ослабил свою хватку, и мой противник, превосходящий меня силой и умением вести рукопашный бой, взмахнул моим же топором. Но кто-то из сражающихся рядом с нами толкнул гуедарианца, и острие топора лишь скользнуло по моему плечу, не задев его. Свободной правой рукой я лихорадочно шарил кругом в поисках какого-нибудь оружия. Неожиданно моя рука нащупала камень величиной с кулак, и я, быстро подняв его, со всей силы ударил им гуедарианца по лбу именно в тот момент, когда он снова замахнулся моим топором. Я почувствовал, как тело моего врага обмякло, хватка ослабла. Я перехватил камень обеими руками, размахнулся и изо всех сил снова ударил гуедарианца. Противник дернулся еще раз и затих. Отбросив его в сторону, я тут же вскочил на ноги, чтобы снова ринуться в бой. Однако сражение тем временем уже закончилось. Кругом валялись убитые враги и наши люди. Уцелевшие гуедарианцы, шохирцы и пикты стремительно убегали в лес. Я успел увидеть лишь мелькавшие в темноте спины и услышать свист стрелы, выпущенной одним из наших воинов, которая вряд ли достигла цели.

Врагов было значительно больше, чем нас, и они легко могли бы справиться с нами, но наше неожиданное нападение вызвало в их рядах смятение и страх. Они, по-видимому, решив, что нас очень много, спаслись бегством.

Мы все, уцелевшие в жестокой схватке, тяжело дыша, собрались вместе. Несколько наших воинов, отправившихся было преследовать бежавшего врага, вскоре тоже присоединились к нам.

Один из воинов внезапно крикнул:

— Дом!

Я не понял его крика.

— Лорд Валериан еще там, внутри! — кричал воин.

Я обернулся и тут же увидел, как в пяти шагах от меня распахнулась дверь. Лорд Валериан и женщина выбежали из горящего дома. Не успели мы схватиться за оружие, как женщина громко рассмеялась и неуловимым быстрым движением бросила что-то на землю. И в тот же миг перед нами вспыхнула стена яркого красного пламени, которое ослепило нас.

Едкий дым окружил нас, он раздирал нам глотки, и мы, кашляя, чихая и задыхаясь, невольно отступили. Когда мы вновь смогли видеть и слышать, лорда Валериана и женщины уже не было: они успели скрыться.

Хакон пересчитал своих людей. Двое из них были убиты, а двое — ранены.

В горящем доме остались лежать тела пятерых врагов, убитых стрелами. Еще трое нашли свою смерть у стен усадьбы, несколько раненых врагов стонали в темноте на месте схватки.

Мы перевязали раны нашим воинам. Одного, с перебитой ногой, пришлось оставить дожидаться помощи из города. А второму воину, с раненой рукой, Хакон, оглянувшись назад, приказал:

— Беги обратно, в Шохиру, и предупреди Дирка, что пикты собираются перейти границу и напасть на город. Он должен забрать из города в крепость всех людей и как можно скорее направить кого-нибудь сюда, чтобы унести раненого Кралуса. Не забудь сказать, чтобы они прихватили носилки. Мы же отправимся к Болоту Призраков и постараемся сделать все, что сможем. Если мы не вернемся в Шохиру, значит, произошло самое худшее.

Воин, молча выслушав и кивнув в ответ, побежал по тропинке, ведущей в крепость. Хакон повернулся к двум своим оставшимся воинам, лесным стражам, и сказал им о своем решении преследовать лорда Валериана. Я решил отправиться с ним, но предложил подождать подкрепления. Однако Хакон, чувствуя собственную вину за бегство лорда Валериана из тюрьмы, не захотел откладывать преследование.

Мы тщательно проверили свое оружие. Я взял себе меч гуедарианца, которым он пытался убить меня, а вместо лука, потерянного в лесу во время памятной ритуальной ночи пиктов, я выбрал себе новый лук из валявшихся в траве.

К счастью, Хакон и один из его людей знали дорогу к Болоту, а звезды светили достаточно ярко, чтобы мы не провалились в какую-нибудь яму, которых было полно в лесу, или не сбились с пути. Вскоре густые ветви лесных деревьев снова сомкнулись над нами.

Глава IV

Мы пробирались вперед гуськом. Лишь легкий шорох ветвей да иногда тихий треск сухих сучьев под ногами выдавали наше присутствие. Даже пикты не могли пробираться ночью более тихо, чем двигались мы. Нечто похожее на лесную тропу вело от усадьбы на юг, и мы шли по едва заметной дорожке.

Каждый из нас был занят своими мыслями, и я знал: мысли у всех, были не особенно хорошие — ведь мы совершали отнюдь не увеселительную прогулку. Лес пиктов, даже если по близости не прятались дикари, сам по себе таил множество опасностей. Хищные звери — волки, пантеры — а также гигантские змеи, о которых я упоминал в начале своей истории, чувствовали себя здесь полноправными хозяевами. Какой-нибудь заблудившийся путник скорее погибал от зубов или когтей зверей, чем от стрелы или топора пиктов. В этих лесах водились давно уже вымершие в других местах саблезубые тигры и мастодонты. Их редко кто видел, но рассказы очевидцев можно было услышать в любом доме вдоль границы.

Я сам никогда не видел мастодонта. Мой брат побывал однажды в Тарантии и посетил зверинец короля Нумедидеса, где в клетках сидели эти толстокожие животные. Он подробно рассказал мне о мастодонтах.

Еще менее приятны встречи с болотными демонами или лесными дьяволами, как их иногда называют. Они обитают в глухих диких местах, таких, как Болото Призраков. Днем эти создания исчезают, и никто не знает, куда, но когда наступает ночь, они появляются и начинают творить свои мрачные дела. Их страшные вопли и крики разносятся на несколько миль. Если кто-то осмелится подойти к ним поближе, они своими острыми когтями разрывают несчастному горло от уха до уха. Колдун Болота жил среди безраздельного царства лесных дьяволов, и о его власти и сверхъестественной силе знали даже в Аквилонии.

Спустя некоторое время мы вышли к ручью Туллиана, названного по имени одного из жителей Шохиры, который погиб в сражении с одним из военных отрядов пиктов. Ручей Туллиана служил своеобразной границей, разделяющей Шохиру и Пиктеленд — земли пиктов. Во всяком случае, именно такое соглашение было заключено между дикарями и правителями Шохиры несколько лет тому назад. Конечно, ни шохирцы, ни пикты не соблюдали границу, если на другой стороне ручья они видели что-нибудь полезное для себя.

Мы пересекли ручей, прыгая друг за другом с одного выступающего из воды камня на другой. Вода с журчанием огибала валуны, и наши мокасины немного промокли. На противоположной стороне ручья Хакон остановился и шепотом посовещался с лесным стражем, которому также была известна дорога к Болоту. После короткого обмена репликами они внимательно посмотрели на кусты и подлесок. Оба подошли к кустарнику, раздвинули ветви и осторожно вгляделись в темноту. Спустя несколько мгновений они нашли искомую развилку тропы, и мы пошли в левую сторону по едва видимой дорожке, вьющейся между черными стволами дубов. Тропа, судя по всему, вела на юг, прямо к Болоту Призраков. Хакон обернулся к нам и тихо предупредил, чтобы теперь мы двигались еще тише и еще быстрее.

— До утра мы ни в коем случае не должны наткнуться на пиктов или оказаться близко от их лагеря, — прошептал он, обращаясь ко всем нам.

Даже для лесного стража быстрота и бесшумность передвижения были почти не совместимы. Чем тише мы старались идти, тем медленнее у нас получалось. И все же мы продвигались довольно быстро, нагибаясь под низко-растущими ветвями, избегая наступать на сухие сучья и осторожно продираясь сквозь колючий кустарник.

Мы шли по извилистой тропе довольно долго. Когда мы пересекали небольшую поляну, я посмотрел на небо. Меня волновало, как скоро наступит рассвет. Увидев усеянный звездами темный небосвод, я облегченно вздохнул. Наше тяжелое дыхание, редкий шорох прошлогодних листьев на земле и свежих листьев на деревьях, тихий треск сухих веток, звонкое гудение и стрекот насекомых раздавались вокруг меня. Изредка мирную ночную тишину нарушал тихий шорох, когда между деревьями пробиралось какое-нибудь небольшое животное.

Один раз мы вынуждены были внезапно остановиться и внимательно прислушаться. Издали доносилось грозное рычание лесного зверя.

— Пантера! — сказал лесной страж.

Мы торопливо пошли дальше. Пантера вряд ли могла причинить нам вред, но нам следовало поторопиться. Мы не боялись этой черной твари, поскольку пантеры всегда охотятся в одиночку, и она одна никогда не нападет на отряд из нескольких человек. Пикты были гораздо опаснее для нас, чем дюжина пантер.

Наконец Хакон сделал нам знак остановиться. Мы замерли, сдерживая дыхание, и прислушались. Далекий слабый шум доносился из лесу. Шум был похож на тихое, как приглушенный шелест дождя, бормотание. Мы слышали этот шум скорее телом, чем ушами.

Осторожно пробираясь вперед и всматриваясь в темноту, мы вскоре увидели между деревьями слабый свет костра. Мы сошли с тропы и углубились в лес. Низко пригнувшись, мы перебегали от пушистых кустов к деревьям, а затем почти ползком снова к кустам.

Вскоре мы хорошо расслышали гортанные голоса пиктов. Хакон вновь предостерегающе поднял руку вверх.

Три дикаря сидели у маленького костра, разложенного у тропы. Это был сторожевой пост пиктов. Казалось, охранники относились к своим обязанностям без особого воодушевления и даже с определенной долей легкомыслия. Они подбрасывали вверх маленький кусочек дерева и смотрели, какой стороной он упадет на землю. При этом они беспечно смеялись, хвастались, подтрунивали друг над другом. Своим поведением они были похожи на гиборийцев, когда те азартно играли в кости.

Стараясь двигаться бесшумно, я подполз к Хакону и прошептал:

— Мы должны напасть на них?

— Нет, — ответил тот шепотом. — Их крик поднимет против нас весь лагерь пиктов. Я попробую подслушать, о чем они говорят. Быть может, узнаю что-нибудь новое и интересное для нас. Ну, а потом мы пойдем дальше.

Он замер, обратившись весь в слух. Я тоже прислушался, но понял всего лишь несколько обрывочных фраз из доносившегося до меня разговора пиктов. Хотя я и услышал некоторые знакомые слова, их все-таки оказалось недостаточно, чтобы понять весь смысл разговора дикарей. Единственное, что я понял хорошо, — имя лорда Валериана.

Хакон некоторое время вслушивался, потом удовлетворенно кивнул головой и знаком приказал нам следовать за ним.

Мы двинулись тихонько в глубь леса, подальше от костра, но не отошли и десяти шагов, как ужасный, хриплый, пронзительный рев заставил нас вздрогнуть. Он прозвучал, как огромная труба. Вдали послышался другой такой же громкий, но еще более грубый рев, и существо, издавшее крик первым, стало удаляться от нас. Тем. не менее мы смогли рассмотреть его. Это было одно из тех слоноподобных животных, о которых я уже говорил, — мастодонт. Высотой с двух мужчин, вставших друг на друга, с длинными бивнями и лохматой шерстью, это животное заставило нас содрогнуться от страха и ужаса.

Мне приходилось слышать, что мастодонты спят стоя, как лошади, и теперь, по-видимому, их разбудил подозрительный шум и запах, исходящий от нас. Я даже не представлял, что эти гиганты могут обитать на западе страны. Во всяком случае, мы стали единственными во всей западной части лесов, кто видел на свободе живых мастодонтов.

Неожиданная встреча могла стать гибельной для нас, но все обошлось. Гиганты, не заметив нас, ушли. Треск сломанных веток еще долго раздавался вдали. Мы пошли дальше, но тут охваченный страхом Хакон неосторожно столкнулся с лесным сторожем, идущим позади него. От неожиданности тот упал спиной на землю. Хруст сломанных сухих веток громко разнесся по затихшему лесу.

Я поспешно обернулся и увидел, как пикты встревоженно вскочили на ноги и устремились к нам. Размахивая копьями, они быстро приближались. В воздухе просвистела стрела, выпущенная Хаконом, вонзилась в горло одному из них, и он замертво рухнул на землю. Два других пикта бросили в нас свои копья и тут же ринулись в атаку, угрожающе размахивая боевыми топорами.

Я сунул было руку в колчан, но не успел выхватить стрелу, как пикты оказались рядом с нами. Тогда я схватил лук обеими руками и со всего размаха ударил им ближайшего дикаря по виску. Тот зашатался, но не упал. Я отбросил лук в сторону и выхватил меч гуедарианца. Оглушенный пикт быстро пришел в себя. Он взмахнул своим боевым топором. Мне едва удалось левой рукой перехватить его кисть, а правой вонзить ему в живот тяжелый меч. Теряя силы, дикарь все еще продолжал яростно бороться. Второй удар моего меча сбил его на землю. Я еще раз взмахнул мечом, и пикт затих уже навсегда.

Тяжело дыша и обливаясь потом, я осмотрелся и увидел, что на ногах стоял только один Хакон. Он с силой выдернул свой топор из черепа второго дикаря и посмотрел на меня. Наши лесные стражи валялись на земле. Один безжизненно прислонился спиной к стволу дерева, схватившись руками за древко копья, острие которого глубоко вошло ему в бедро; другой лежал в двух шагах от Хакона — копье попало несчастному в горло.

Хакон грубо выругался. Вся схватка продолжалась всего лишь несколько мгновений, а в живых остались только мы вдвоем.

Пикты, нападая на нас, не издали своего обычного боевого клича, и этим спасли нас от расплаты, которая могла последовать незамедлительно. В основном лагере пиктов слышали рев животных-гигантов и там, вполне вероятно, приняли нашу схватку за шум, создаваемый ими. Если бы кто-нибудь из дозорных пиктов крикнул хотя бы один раз, дикари уже давно бы окружили со всех сторон.

Хакон быстро зашептал:

— Мы остались только вдвоем, но мы должны сделать все возможное, даже если это будет стоить нам жизни, чтобы лорд Валериан и проклятый колдун были мертвы. Пикты говорили, что лорд Валериан отправился к Болоту Призраков, где собирается встречаться с Колдуном и вождями различных племен. Большинство своих людей он оставил в лагере пиктов. Мы обойдем лагерь стороной и пойдем по тропе к Болоту. Там у тропы спрячемся, и если лорд Валериан появится на ней, то ты убьешь его. Я же отправлюсь к болоту и постараюсь убить Колдуна, а также и лорда Валериана, если застану его там.

— Хакон, — запротестовал я тихо, — это очень опасно. Твоя жизнь более ценна для народа, чем моя. Я ведь тоже не трус. Позволь мне идти одному к болоту, а сам оставайся в засаде и жди лорда Валериана возле тропы.

Путь к болоту был самым опасным. Пикты, болотные демоны, вечно голодные аллигаторы и все засасывающая трясина поджидали любого из нас на каждом шагу.

— Нет, — непреклонно ответил Хакон. — Я уже бывал на этом болоте, а ты — нет.

Я попытался убедить его, но он многозначительно промолчал, а потом напомнил мне, что приказы отдает он, а не кто-то другой.

Неожиданно раздался хриплый звук вперемежку со стоном. Лежащий у дерева лесной страж прохрипел:

— Не допустите, чтобы меня захватили пикты. Они жестоко отомстят мне, если найдут здесь среди своих мертвецов.

— Мы не можем тебя нести… — начал Хакон, но лесной страж прервал его:

— Я не это имел в виду… Я знаю… с такой раной я не проживу долго… Подарите мне быструю смерть, прежде чем уйдете…

Хакон вытащил кинжал и, не произнеся ни слова, перерезал горло товарищу. Я отвернулся, поскольку никогда не мог примириться с подобными методами. Разумом я понимал, что несчастный сейчас умер легкой и милосердной смертью, более легкой, чем если бы мы оставили его, — дикари замучили бы его до смерти, но душой я был против подобного убийства.

Глава V

Вскоре мы подошли к лагерю пиктов. Издали мы немного понаблюдали за ним. Видно было, что дикари не собираются нападать на Шохиру в ближайшие дни. Они неторопливо возводили хижины-времянки и защитные навесы при свете больших костров. В лагере находились только одни мужчины. Ни женщин, ни детей мы не увидели. Внимательно присмотревшись, я различил воинов четырех больших племен пиктов — Сокола, Дикой Кошки, Черепахи и Волка. Пикты чувствовали себя полными хозяевами этих мест, и лагерь почти не охранялся. Мы едва не столкнулись с одним из бродивших вокруг лагеря постом охранения. Пикты не заметили нас, и мы, тихонько и осторожно обойдя лагерь, вышли на тропу, ведущую к Болоту. Как и прежде, мы пошли рядом с тропой вместо того, чтобы идти прямо по ней. К сожалению, лагерь находился далеко от проклятых топей: опасаясь демонов, пикты не пожелали разбивать его вблизи болота.

Вскоре мы вышли к высоким, елям, у корявых корней которых рос пышный папоротник. Более идеального места для засады не найти, решил я и остался. Я лег на живот среди папоротников, на прощание махнул Хакону, который, пригнувшись, стал пробираться по склону, в направлении к болоту.

Ночь между тем приближалась к концу, и я начал опасаться, что рассвет наступит прежде, чем мы успеем что-нибудь предпринять. Если это произойдет, решил я, то мне надо будет отползти подальше от тропы в густой кустарник и провести в зарослях весь день, чтобы на следующую ночь вновь засесть в засаду, если, конечно, пикты останутся на старом месте, в лагере.

Время ползло. Я отчаянно напрягал зрение и слух: иногда мне казалось, что лорд Валериан и его спутники приближаются к моей засаде по этой тропе. Однако кругом было тихо, только нудно гудели комары. Даже демоны болота в эту ночь, по-видимому, решили вести себя спокойно и не выли, не кричали.

Но, несмотря на окружавшую меня тишину, я не мог долго сосредоточивать внимание на тропе. Усталость одолевала меня. Ведь я был на ногах почти всю ночь, пройдя миль пятнадцать по лесу. Кроме того, две ночные схватки стоили мне много сил. И теперь, лежа спокойно в засаде, я расслабился. Мне показалось, что я лишь на мгновение закрыл глаза, как тут же на меня налетело несколько крепких человеческих тел. Над головой прозвучал ужасный, дикий вой пиктов.

Четверо крепко схватили меня за руки и за ноги, а пятый уселся на спину. Прежде, чем я смог что-либо предпринять, мои руки и ноги оказались связанными крепкими ремнями. Обреченно я взглянул на небо, которое уже посветлело. Значит, понял я, прошло довольно много времени с тех пор, как в последний раз я смотрел на тропу.

До меня донеслись ритмичные удары топора, и вскоре пикты принесли шест, вырубленный из ствола молодого дерева. Дикари продели его между моими связанными руками и ногами. Два сильных пикта подняли шест на плечи и зашагали по направлению к болоту, а я — Голт, сын Хагара — жалко свисал с шеста, словно убитая дичь. Остальные пикты последовали за нами, разговаривая друг с другом и поглядывая на меня. Иногда они громко смеялись, что вообще делали редко. Смеяться открыто считалось недостойно для великих лесных воинов. Я выругался. Допустить, чтобы меня так легко захватили в плен, было крайне глупо и досадно. Мысль о предстоящем начала угнетать меня. Но я решил не терять надежды: стал внимательно осматриваться кругом в поисках подходящей возможности для бегства.

Вскоре мы достигли Болот Призраков. Рискуя сломать шею, я смог рассмотреть покрытую рябью поверхность воды, из которой выступали остроконечные камни и стебли болотной растительности.

Черные остовы мертвых деревьев словно предупреждали о царившей здесь нечисти и колдовстве. Над болотом клубились рваные клочья тумана.

Меня тащили по небольшой полосе суши, которая далеко вдалась в водную гладь болота, и, когда она закончилась, мои любезные носильщики двинулись по длинному ряду камней, уложенных таким образом, что их поверхность почти не выступала над водой. Балансируя на едва различимых камнях, мы, наконец, добрались до острова, где жил Колдун Болота.

Остров Колдуна возвышался над водой ненамного выше, чем другие островки в этом топком, заболоченном месте. На небольшом возвышении, между деревьями, окружавшими островок, стояли хижины пиктов. Когда мы ступили на остров, один из пиктов побежал к хижинам, чтобы сообщить о нашем прибытии. Мои носильщики тоже направились туда. Еще издали я увидел Колдуна, лорда Валериана в окружении слуг, Квараду, Тейаногу и около двадцати пиктов. По перьям и окраске я определил, что это были вожди и воины племени Черепахи, Сокола, Дикой Кошки и Волка. Все они лениво зевали, а покрасневшие глаза, казалось, не воспринимали окружающий мир. Увидев меня, лорд Валериан усмехнулся.

— Мятежник из Тандары! — воскликнул он. — Во имя Митры, ты упорен, как сущий дьявол. Хотел бы я так же преуспеть в величии и добродетели, как ты преуспел в собственной мерзости. Тебе осталось совсем немного ждать. Мы накажем тебя и твоего друга за все ваши поступки и предательство.

Пикты, которые тащили меня, сняли шест с плеч и небрежно сбросили свою ношу на мокрую землю. Перевернувшись на живот, я увидел в центре круга хижин врытый во влажную землю столб, к которому был привязан Хакон, сын Строма.

Лорд Валериан, по-прежнему не спускавший с меня своих самодовольных глаз, кивком головы указал на Хакона.

— Он решил пробраться мимо Колдуна и болотных демонов и теперь поплатился за свою безумную попытку.

Хакон и я быстро обменялись угрюмыми взглядами. Больше нам ничего не потребовалось, мы поняли друг друга без слов. Колдун что-то приказал пиктам, притащившим меня на остров, и те отправились по камням в обратный путь. В то же время из ближайшей хижины вышли два пикта и начали копать яму у столба, отбрасывая землю от ног Хакона. Пока пикты занимались непонятными для меня приготовлениями, я рассмотрел Колдуна.

Этот сгорбленный от старости и высохший человек имел коричневую пергаментную кожу, густые белые волосы, длинную и пышную бороду. Я никогда еще не видел человека с такими странными чертами лица: широкий и плоский нос, скошенные лоб и подбородок. Его блуждающие глаза находились глубоко под пушистыми бровями.

Я вспомнил истории, которые рассказывали о нем на западной границе. Все говорили, и теперь я убедился сам, что Колдун не был ни пиктом, ни лигурианцем. Он являлся последним представителем древней расы, населявшей эту страну до нашествия пиктов, последним представителем далекого прошлого, сохранившимся в пиктской глуши. Как и лесные пикты, колдун, если не считать набедренной повязки, был совершенно обнажен. Вместо воинственной раскраски пиктов на его груди красовался узор из продолговатых шрамов.

Колдун вновь что-то приказал пиктам, и те поставили меня на ноги. Затем он не спеша подошел ко мне и внимательно осмотрел. Черные бусинки его, казалось, безразличных глаз едва сверкали в глубине глазниц. Помолчав немного, он повернулся к пиктам и отдал им еще несколько распоряжений. Дикари ушли и вскоре приволокли ствол дерева, который начали тут же обрабатывать топорами. Тем временем два пикта выкопали яму. Сунув неотесанный конец дерева в яму, они засыпали ее землей, плотно утрамбовав ногами и боевыми топорами. Таким образом, возле столба, на котором висел Хакон, появился другой, новый столб. По знаку Колдуна пикты подтащили меня к столбу. Пока два сильных дикаря держали меня за руки, третий кинжалом перерезал мои путы и сорвал с меня одежду, оставив только набедренную повязку. Прижав к столбу, дикари начали привязывать меня длинными кожаными ремнями к сыроватой поверхности дерева.

Я не сопротивлялся, однако напряг мускулы. Пикты, казалось, не заметили этого. Возможно, они подумали, что я решил показать свою гордость. Они крепко привязали меня к столбу, спеленав ремнями, как мумию.

Вожди племен, лорд Валериан и Кварада стояли за спиной Колдуна и спокойно беседовали. Маленький вождь племени Черепахи отделился от них и с усмешкой ненависти и презрения направился ко мне. Не доходя пяти шагов, он внезапно выхватил из-за пояса боевой топор и метнул его прямо мне в голову.

Я уже представил себя мертвецом, однако топор, просвистев в воздухе, глубоко вонзился в дерево над моей головой. Гладкая рукоятка топора касалась моего лба. Вождь племени Черепахи и несколько пиктов разразились торжествующими криками, очевидно, потешаясь тем, что я вздрогнул. Обычно пикты начинали пытку своего пленника, пуская в него стрелы, топоры и ножи. Я знал, что любое проявление страха или испуга пленника вызывало радость и улюлюканье дикарей, поэтому старался не вздрагивать, чтобы не доставлять им слишком большого удовольствия. Однако этот бросок топора вызвал спор у вождей пиктов. Двое из них явно поддерживали вождя Черепахи, но большинство не соглашались с ним. Я разобрал лишь два слова — "сейчас" и "позже". Дикари, видимо, спорили, когда меня убить — сейчас или потом. Я усмехнулся и посмотрел на пикта, который строгал ножом маленький кусочек дерева. Щепка длиной в ладонь, вероятно, предназначалась для того, чтобы воткнуть ее мне в тело и поджечь.

Повернувшись к спорящим я увидел, что Колдун поддерживает тех, кто орал "позже".

— О чем, собственно, идет речь? Они решают, когда нас будут пытать? — спросил я Хакона.

— Да, — подтвердил он. — Вождь племени Черепахи и его сородичи хотят показать всем свою меткость, расчленяя нас, но остальные предлагают подождать до победы над Шохирой. Колдун сказал им, что мы его пленники, и он может сделать с нами все, что пожелает. Он уже решил, когда насладится нашими мучениями.

— Если он собирается устроить нам что-нибудь пострашнее, чем пытки пиктов, — пробормотал я, но не закончил, так как с дрожью вспомнил о танце превращения Змеи.

Закончив спор, колдун и все вожди направились к хижинам, лорд Валериан и Кварада последовали за ними. Только два воина-пикта остались охранять нас.

— Решили отдохнуть перед нападением на Шохиру, — улыбнулся Хакон. — Они выступят, как я понял из их речей, после полудня. К Шохире подойдут с наступлением темноты.

— Эти лесные собаки боятся нападать днем. Они очень трусливые.

— Нет, здесь что-то другое, — отозвался Хакон, — проклятый Колдун дал им какое-то оружие, на которое дикари возлагают особые надежды.

Он повернулся к одному из невозмутимых охранников.

— Эй, ты, — окликнул Хакон того по аквилонски. — А как насчет вина? Мы не хуже ваших вождей и тоже желаем испить.

Оба пикта непонимающе уставились на него, потом снова повернулись к нам спинами. Хакон повторил уже сказанное на пиктском, и глаза охранников вспыхнули гневом. Один из них, сдерживая ярость, пробормотал нечто вроде "нет", а другой сплюнул на землю и растер плевок мокасином.

— По крайней мере, теперь нам известно, что они совершенно не понимают по аквилонски, — сказал удовлетворенно Хакон, продолжая наш разговор. — Как нам удрать отсюда, не повредив при этом наши драгоценные шкуры?

— Я пока не знаю, — ответил я. — Мне кажется, мы должны подождать: пусть вожди уйдут. Нам не следует говорить слишком много, чтобы не разозлить этих дикарей.

Привязанные к шероховатым, с острыми сучками, деревянным столбам, мучимые жаждой, насекомыми и врезавшимися в тело ремнями, мы провели не особенно приятную половину дня под охраной пиктов. Хакон очень страдал от палящего солнца, которое мне не причиняло никаких мучений. Моя темная кожа спасала меня.

Вожди пиктов отдыхали в прохладе хижин. Со стороны лагеря доносились приглушенные голоса дикарей, готовящих еду, — жарили на костре тушу кабана.

Солнце поднялось высоко над нами, когда из хижины, покрытой болотным тростником, вышел Колдун. Он дунул в свой свисток, сделанный, вероятно, из человеческих костей. В лагере зашевелились: из хижин вышли пикты. Некоторые из них подкреплялись на ходу горячими кусками мяса кабана, осматривали свое оружие. Появился и лорд Валериан.

Колдун созвал всех вождей к себе. Два пикта по приказу Колдуна вытащили из его хижины большой кожаный мешок, крепко завязанный множеством длинных крепких шнуров. В мешке лежало что-то большое, но не очень тяжелое, поскольку пикты несли его без особых усилий. Колдун вновь отдал краткое приказание, и пикты привязали мешок к длинному шесту, который подняли на плечи. Одобрительно кивнув, Колдун махнул рукой, подавая знак выступать в поход. Первыми пошли два пикта с загадочным мешком, за ними последовали все остальные. Когда последние пикты, пройдя болото, скрылись в лесу, Колдун подошел к Хакону и проверил, хорошо ли тот привязан к столбу. Потом он подошел ко мне и сделал то же самое, Мы не отвели своих глаз и достойно выдержали его взгляд. Колдун отвернулся, отошел к своей хижине и опустился на землю, скрестив ноги. Подбросив вверх маленькие кости, он потом попытался прочесть будущее по тому, как они упали на землю. Но ему, по-видимому, что-то не понравилось, и он бросил кости снова. Новое расположение костей вновь огорчило Колдуна, и он, угрюмо оглянувшись, своим ломким старческим голосом затянул песню на языке, которого я не знал и даже никогда не слышал.

Один из наших охранников опустился на землю, прислонившись спиной к стене хижины, и, очевидно, заснул. Другой нетерпеливо потоптался возле него и затем стал упражняться с оружием: подпрыгивать вверх и резко поворачиваться, размахивать боевым топором и кинжалом, имитируя удары, делая выпады и защищаясь. Устав сражаться с невидимым врагом, пикт опустился возле своего товарища и тихо сказал:

— Смотри!

Он указал на Колдуна, все еще сидящего на скрещенных ногах перед своими костями, которых больше не поднимал, чтобы бросить снова. Старик сидел совершенно неподвижно, устремив свой взгляд на болото.

Оба охранника встали и бесшумно приблизились к Колдуну. Они нагнулись и посмотрели ему прямо в лицо. Один из них свистнул и щелкнул пальцами. Колдун не шелохнулся. Похоже, что его дух, покинув тело, отправился очень далеко за чем-то таинственным.

Пикты переглянулись и стали громко разговаривать между собой, украдкой посматривая то на Колдуна, то на нас. Понимая лишь отдельные слова, я все же догадался, что они решили отправиться вслед за своими сородичами и принять участие в нападении на Шохиру. Колдун не мог помешать им осуществить задуманное. Он по-прежнему сидел неподвижно, не замечая ничего вокруг себя.

Один из охранников, размахивая топором, направился к нам, очевидно, намереваясь раскроить нам черепа. Я решил громким криком привести Колдуна в чувство. Он, хотя и не был расположен к нам, но все же не допустит, чтобы нас прикончили сейчас, до возвращения пиктов из похода. Конечно, я не смог бы разбудить его своими самым громкими воплями, но это был наш единственный шанс спастись. Второй охранник что-то крикнул своему высокому товарищу, и тот остановился. Пикты обменялись короткими фразами и, повернувшись, пошли к торчащим из тины болота валунам. Перепрыгивая с камня на камень, они вскоре исчезли в лесу.

— Итак, наши сторожа покинули нас, — пробормотал Хакон. — Но как, во имя всех демонов преисподней, нам теперь освободиться? Пикты обошлись с нами не особенно вежливо, когда привязали к этим столбам.

— Есть надежда. Посмотри на меня, — отозвался я.

Я расслабил свои напряженные мускулы, и кожаные ремни уже не так сильно стягивали меня. Кисти рук оказались свободными, и я тут же стал ощупывать свои путы.

Солнце клонилось на запад, Колдун все еще сидел неподвижно, а я усердно трудился над связывающими меня ремнями. Пот бежал по лицу, во рту пересохло. С большим трудом мне удалось ослабить петли, и я смог освободить правую руку по локоть. Я продолжал извиваться, то напрягая мышцы, то расслабляя их. И вскоре освободил левую руку.

День близился к концу. Стая уток пролетела над болотом. А я все еще трудился над своими путами. Наконец мне удалось высвободить одно предплечье, потом второе. Еще немного усилий — и я сбросил с себя все стягивавшие меня ремни. Несколько мгновений я стоял неподвижно, затем шевельнулся, расправляя затекшие от долгого стояния ноги. Ощутив в себе прежнюю силу и ловкость, я взглянул на Колдуна. Он по-прежнему сидел на своем месте, не двигаясь.

Мои колени еще немного дрожали, когда я подошел к Хакону. Узлы, связывавшие его, оказались крепче, чем я ожидал. Ножа, чтобы быстрым ударом перерезать ремни, у меня не было, и мне пришлось опять напрячь свои пальцы.

— Ты простоишь возле меня всю ночь, — задумчиво произнес Хакон. — Посмотри лучше, может поблизости есть что-нибудь острое.

Я еще раз попробовал разорвать путы руками, потом пустил в ход зубы, но дело не пошло быстрее. Поняв, что без ножа Хакона быстро не освободить, я последовал его совету и обыскал хижину за хижиной. К сожалению, я не нашел никакого оружия, даже острого предмета, которым можно было бы перерезать ремни. Лишь в хижине Колдуна, куда я пробрался с особой осторожностью, среди всякого хлама и кухонной утвари, я обнаружил необычный лук и колчан, полный стрел. Я осмотрел стрелы. Очевидно, Колдун использовал их для охоты на гусей и уток, но для охоты на большую и крупную дичь, а тем более для моей цели они были бесполезны.

Я вспомнил о ноже, висевшем на поясе Колдуна. По-видимому, это было единственное пригодное оружие на всем острове. Итак, мне не оставалось ничего другого, как отобрать кинжал у Колдуна.

Я бесшумно подкрался к старику и, схватив его за белую гриву, нанес ему по голове сильный удар кулаком. Оглушенный, Колдун рухнул на мокрую землю. Его тело слегка вздрогнуло. Казалось, сознание вернулось к нему, и он шевельнулся. Я схватил Колдуна за горло и, сжав пальцы, стал душить. Невероятно, но в худом иссохшем теле старика сохранились остатки прежней силы. Очнувшись, Колдун вывернулся и схватил меня в свои крепкие объятья. Он был словно из кожи и железа. Острые кривые ногти его пальцев устремились к моим глазам, но мне удалось перехватить запястья Колдуна. На несколько мгновений его глубоко запавшие глаза встретились с моим взглядом, и мне показалось, как моя собственная душа расстается с моим телом. Кто-то внутри меня стал убеждать меня, что я сражаюсь не с тем, с кем следует, кто-то "приказывал" мне отпустить Колдуна, поскольку он был моим настоящим хозяином и повелителем. Я закрыл глаза — моя душа и тело стали вновь едины. С яростью я продолжал душить Колдуна. Мы дрались ожесточенно и безжалостно. Колдун нащупал свой нож и вытащил его, но мне удалось прижать старика к земле и перехватить его руку. Я старался не смотреть Колдуну в глаза, боясь его заклинаний, которые могли отправить мою душу в ад. Сопротивление колдуна постепенно ослабевало. Я душил его, призвав все свои силы и ловкость. Душил с почти закрытыми глазами, опасаясь нового колдовства. И только тогда, когда я перестал различать трепыхание сердца в худой груди Колдуна, который безжизненно распластался на земле, разжал свои пальцы. Вскочив на ноги, я вырвал нож из еще теплых рук своего врага и перерезал ему горло.

Шатаясь, я подошел к Хакону и освободил его. Громко выругавшись, Хакон начал растирать свои затекшие руки и ноги.

— Хакон, ты не знаешь, что находилось в том мешке?

— спросил я, немного успокоившись.

— Колдун запрятал в него болотных демонов, — ответил Хакон. — Пикты поднимут мешок на длинном шесте и выпустят демонов на крепость. Эта нечисть, вырвавшись на свободу, убивает любое живое существо, которое увидит перед собой.

— Но почему демоны не нападали на лорда Валериана и пиктов?

— Колдун наложил на них заклятье, о котором говорится во всех легендах. Пикты, открыв мешок, лягут плашмя на землю и останутся лежать, пока демоны не прекратят свою резню и не вернутся в свое болото.

— Тогда мы должны остановить их, — твердо сказал я.

— Но, видит Митра, у нас нет никакого оружия, кроме ножа и лука со стрелами для охоты на птиц.

— Это все же лучше, чем ничего, — ответил Хакон. — Даже стрелы для охоты на птиц могут быть полезны, если стрелу выпустить с близкого расстояния. Только тебе придется нести лук. Пикты поранили мне руку, когда напали из засады. Я не смог даже защититься.

Долго не раздумывая, мы с Хаконом отправились вслед за дикой армией лорда Валериана. Я нес лук Колдуна, а Хакон — кинжал старика. С большой осторожностью мы пересекли ручей Туллиана, поскольку дикари могли оставить где-нибудь недалеко свои посты. Еще осторожнее мы перешли Реку Рыси, к радости, не встретив ни одного пикта, и направились по тропинке, ведущей в Шохиру. Перо из головного украшения и кожаная ленточка от мокасин подсказали нам, что лесные дикари прошли именно этим путем.

Лишь после захода солнца, обагрившего западную часть неба, мы увидели пиктов. Большим полукругом они расположились на окраине леса перед Шохирой. Мы подкрались к ним поближе и спрятались в огромных листьях папоротника. Едва сдерживая дыхание, мы осмотрелись. Посреди воинственного полукруга дикарей находились лорд Валериан, Кварада и несколько вождей. Мешок стоял недалеко от них. Вожди о чем-то совещались. Я посмотрел на Шохиру и не увидел ни одного огня. Очевидно, город своевременно предупредили и там знали о предстоящем нападении врага.

Крепость же, напротив, была ярко освещена, оттуда доносился гул голосов, блеяние коз, мычание и рев других домашних животных, которые, очевидно, чувствовали себя не особенно уютно. На стенах чадили факелы. Крепостные стены должны выдержать продолжительную осаду многочисленных племен пиктов. Небольшой гарнизон крепости состоял из испытанных в боях воинов, которые ничего не боялись.

Сквозь деревья мы увидели серебристый серп луны и появившиеся на темно-синем небе звезды.

— Пикты ждут подходящего момента для нападения. И пока не стемнело, нам надо подобраться к мешку на расстояние выстрела из лука, — прошептал Хакон.

— Что ты хочешь сделать? — тихо спросил я.

— Скоро все увидишь, — ответил он многозначительно и пополз вперед.

Я понял план Хакона и еще раз удивился его безумию, но все же, плотно вжимаясь животом в землю и извиваясь, как змея, пополз следом за ним к старому дубу. Под защитой толстенного ствола дерева мы осторожно встали, сдерживая дыхание, и замерли, чтобы не привлечь внимания дикарей, которые прятались в кустах на расстоянии двадцати шагов от нас.

Почти бесшумно я положил на тетиву стрелу и стал ждать. Когда темнота постепенно сгустилась и вступила в свои права, послышался бой барабана. Сразу же за барабанным ритмом в крепости раздались сигналы тревога. Мне показалось, что я даже расслышал скрежет металлических частей баллисты, которую заряжали.

Пикты поднялись и группами потянулись к своим вождям. Вокруг раздавались шорох и оживленное бормотание дикарей. Прозвучали отрывистые команды вождей. Барабан участил свой ритм. Два пикта подняли шест с мешком.

— Пора! — выдохнул шепотом Хакон.

Я мысленно произнес молитву Митре и поднял лук.

Тусклый свет звезд не мне возможности хорошо прицелиться в раскачавшийся на шесте мешок. Звук ударов в барабан стал более тревожным. Послышался свист, странный звон оружия и резкие команды вождей. С жутким воинственным кличем дикари высыпали из леса и ринулись в направлении города и крепости.

Я поспешно выпустил стрелу и сразу же понял, что промахнулся. Торопливо положив на тетиву вторую стрелу, я, почти не целясь выпустил ее вслед за первой. Просвистев в воздухе, вторая стрела попала в мешок, и в то же мгновение раздался резкий звук, подобный шуму разорвавшегося барабана.

Пикты, державшие мешок, в ужасе замерли и взглянули вверх. Из дыры в мешке наружу устремился клубящийся дым.

— На землю! — крикнул Хакон и упал, зарываясь лицом в мох. Я тотчас последовал его примеру.

Пустой мешок тряпкой упал на траву. Густое облако дыма мгновенно расползлось над пиктами, бежавшими к крепости, и вскоре накрыло их плотной пеленой.

Постепенно из дыма стали образовываться небольшие плотные клубы, которые быстро превратились в диковинные существа — высокие и тонкие создания с телом птицы и человеческой головой. Каждое создание имело тонкие длинные руки и худые когтистые пальцы. Создания росли на глазах и, достигнув человеческого роста, взлетали вверх над землей. Призрачное голубое сияние исходило от них, словно все они были погружены в холодное пламя болотных огней.

Я никогда не видел ничего, подобного на этих странных болотных демонов, которых пикты принесли под стены Шохиры. От страха я сильно вжался лицом в мягкий мох, боясь, что мой взгляд случайно привлечет одного из демонов, которых было больше сотни.

Дико завывая и смеясь, демоны летали над землей, убивая своими острыми когтями несчастных пиктов, которые метались в поисках спасения, наталкиваясь друг на друга. В ужасной панике обезумевшие дикари с громкими криками разбегались по лесу и по полю, надеясь спастись бегством, но демоны двигались быстрее, чем они. В нескольких шагах от нас демон своими острыми когтями оторвал голову одному пикту. Тело несчастного пробежало еще несколько шагов, пока не рухнуло, с треском ломая кусты.

Несколько вождей пиктов, вспомнив указания Колдуна, плашмя бросились на землю, спасая свою жизнь. Но большинство, забыв обо всем, в панике носилось по полю и лесу, неумолимо погибая от острых когтей болотных демонов. Зловещие завывания, крики отчаяния и стоны умирающих разносились повсюду.

Мерцающий свет, окружавший демонов, вместе с ними постепенно исчезал в лесу. И вскоре ни одного живого существа не было видно вокруг.

Мы с Хаконом поднялись и, расправив затекшие ноги и руки, молча направились к Шохире. Я не успел сделать пяти шагов, как передо мной испуганно вскочил один из пиктов. Вместо того, чтобы с воинственным криком напасть на нас, он, словно не замечая меня, торопливо побежал в лес. Болотные демоны сделали то, что не могла сделать ни одна

армия аквилонцев или шохирцев: они лишили пиктов мужества и храбрости.

На окраине леса мы увидели голову лорда Валериана, левую руку и жалкие останки тела. Голову Валериана мы прихватили с собой, чтобы доказать сородичам правдивость нашего рассказа. Однако найти Квараду нам так и не удалось. Мы и сейчас не знаем, куда она делась.

По дороге в город мы встретили одного из лесных стражей, которого послал на разведку Дирк, сын Строма. Услышав наш рассказ, воин стразу же бросился обратно в крепость и там сообщил радостную новость о нашей победе над пиктами. В Шохире нас встретила ликующая толпа горожан. Нас подняли на руки и понесли в крепость.

Самым незабываемым для меня было удивленное лицо Отхо, сына Грома, которой в ярком свете чадящих факелов стоял у ворот крепости. Он действительно пришел в Шохиру, желая отплатить мне за оскорбление, которое я якобы нанес ему.

Он был настолько удивлен и изумлен, увидев меня в качестве одного из спасителей города, что не осмелился вымолвить слова. Я охотно пошутил бы над ним, но он, очевидно, хотел избежать своего позора и как можно скорее вернуться в свою крепость Кваниара.

Вскоре до нас дошло сообщение, что несчастный Нумедидес умер и королем стал Конан.

После страшной ночи у стен Шохиры на границе воцарился мир. Обе стороны, мы и пикты, неукоснительно соблюдали условия договора, и все споры и разногласия впервые решали не оружием, а путем переговоров. Тандара расцвела, отстраивая новые города и деревни.

Но, честно говоря, мне по душе та прежняя, возбуждающая человека жизнь, полная опасностей, когда на границе не существовало твердых законов и каждый жил по своим собственным.

I. Раскрашенные

Только что поляна была пуста, а теперь на ее краю возле густого кустарника возник мужчина. Он внимательно осмотрел поляну и ближайшие кусты. Ни один звук не предвещал его появления, однако птицы громко закричали, замахали крыльями и возбужденно галдящей стаей суетливо взмыли вверх.

Мужчина поморщил лоб и поспешно оглянулся назад, туда, откуда он только что пришел, испугавшись, вероятно, что охваченные паникой птицы могут выдать его местопребывание. Ничего не заметив, он осторожно пересек поляну.

Несмотря на свою огромную мощную фигуру, мужчина передвигался с уверенной легкой гибкостью леопарда. Кроме набедренной повязки, на нем больше ничего не было. Тело, покрытое грязью, имело следы многочисленных царапин, говоривших о частом прикосновении к колючкам. Мускулистая правая рука была перевязана коричневой заскорузлой от крови тряпицей. Лицо под растрепанной гривой черных волос выражало напряжение и переутомление, глаза горели, как у раненого волка. Быстро передвигаясь по узкой тропинке, пересекающей поляну, он немного прихрамывал.

Пройдя примерно половину пути, мужчина внезапно остановился и мягко, как кошка, оглянулся назад, услышав позади себя в чаще леса пронзительный крик. Звук напоминал завывание волка, но мужчина точно знал, что это не волк, потому что был киммерийцем и легко распознавал голоса леса и своих друзей.

Ярость сверкнула в его налитых кровью глазах, когда он снова повернулся и побежал дальше по извилистой тропе, пролегающей по краю поляны, мимо густого кустарника, пышно заполнявшего все пространство между деревьями. На тропе лежал глубоко вросший в землю ствол сваленного дерева. Увидев его, киммериец остановился и опять оглянулся назад. Нетренированный глаз не заметил бы никаких признаков того, что здесь недавно кто-то проходил. Однако для хорошо знакомых с дикой природой глаз эти следы были четко видны. И киммериец знал, что преследователи тоже без труда найдут оставленный им след.

Мужчина, не раскрывая рта, зарычал, как загнанный зверь, готовый вступить в отчаянную борьбу не на жизнь, а на смерть.

Стремительно и с подчеркнуто наигранной беспечностью он ступил на траву, намеренно притаптывая зеленые стебли. Однако добравшись таким образом до противоположной части ствола, он вспрыгнул на него, повернулся и легко побежал назад. Кора на стволе дерева давно уже отвалилась и на голой древесине не оставалось никаких следов. Никакой, даже самый острый глаз не смог бы различить, что человек вернулся назад. Добравшись до самого густого кустарника, мужчина, подобно тени, скользнул в заросли и исчез в чаще. Ни один листок не шелохнулся. Время тянулось очень медленно. Серые белки снова беззаботно занялись своими делами на деревьях, но потом, внезапно притихнув, попрятались в ветвях.

На поляну вновь кто-то вышел, двигаясь так же бесшумно, как и киммериец. Трое мужчин, темнокожих, приземистых, с сильными руками, одетые в расшитые бисером набедренные повязки, с перьями орла в волосах, крадучись, двинулись через поляну. Их тела были разрисованы сложными узорами, в руках они сжимали копья, мечи и боевые топоры, изготовленные из кованой меди.

Воины внимательно всматривались в кусты, окружавшие поляну. Готовые к внезапному нападению, они придвинулись вплотную друг к другу и, пригнувшись, словно леопарды, стали изучать следы на тропе. Потом преследователи вновь пошли по следу, который оставил киммериец. Внезапно первый из них остановился, что-то пробормотал и указал своим копьем с широким наконечником на примятую траву в том месте, где тропа вновь сворачивала в лес. Его товарищи тотчас же замерли, и их глаза-бусинки стали жадно обшаривать ближайшие заросли, но их жертва спряталась хорошо.

Наконец воины снова тронулись в путь, на этот раз быстрее, чем прежде. Они шли по едва заметным следам, которые, похоже, говорили о том, что их жертва от усталости и отчаяния потеряла осторожность.

Едва они миновали то место, где тропа совсем близко подходила к чаще кустов, как киммериец бесшумно возник, словно ниоткуда, позади своих преследователей, крепко сжимая оружие, которое он вытащил из набедренной повязки: в левой руке — кинжал с длинным отточенным медным лезвием, в правой — медный боевой топор.

Нападение киммерийца было настолько стремительным, что у идущего последним пикта не осталось никаких шансов на спасение. Киммериец безжалостно вонзил кинжал ему между лопаток. Клинок вошел в сердце дикаря прежде, чем он вообще понял, что на него напали.

Оставшиеся в живых пикты обернулись с быстротой захлопывающейся ловушки, однако киммериец успел уже вытащить кинжал из тела своей жертвы и взмахнул правой рукой с зажатым в ней боевым топориком. Второй пикт не успел поднять свой меч, чтобы защититься, как топор киммерийца обрушился на него, расколов несчастному дикарю череп.

Оставшийся в живых пикт — предводитель — поднял копье и с силой метнул его в грудь киммерийца, который как раз вырывал свой топор из головы убитого. Киммериец оказался очень ловким. Быстро освободив топор, он отбил копье в сторону, и в тот же миг его кинжал распорол разрисованный живот пикта снизу доверху.

Согнувшись пополам и истекая кровью, дикарь издал ужасный вопль, но не крик страха или боли, а крик удивления и звериной ярости.

Дикий вой множества глоток ответил ему издалека с востока от поляны. Киммериец пригнулся, как загнанный волк с оскаленными зубами, и смахнул пот с лица. Из-под тряпицы на его левой руке сочилась кровь.

Пробормотав неразборчивые проклятья, он развернулся и быстро побежал на запад, больше не стараясь скрывать свои следы. Он бежал быстро, как позволяли ему силы и длинные ноги. Некоторое время за спиной беглеца сохранялась тишина, потом с того места, которое он совсем недавно покинул, раздались громкие возгласы проклятий. Его преследователи обнаружили убитых. Впрочем, киммерийцу было не до этого, ему не хватало дыхания, чтобы унять кровь, капавшую из вновь открывшейся раны и оставлявшую позади него различимый след, который мог бы прочесть и ребенок.

Варвар все же надеялся, что три пикта, которых он убил, были последним военным отрядом, который преследовал его на протяжении вот уже сотни миль. Но он прекрасно знал, что дикари, эти волки в человеческом обличий, никогда не оставят преследования по кровавому следу.

Кругом снова восстановилась тишина. Пикты, понял киммериец, бегут за ним, а он не мог даже остановить кровь, которая отмечала его путь.

Западный ветер дул прямо в лицо. На губах появился привкус соли. Это удивило варвара. Он явно приближался к морю, а значит, преследование длилось намного дольше, чем казалось на первый взгляд.

Вскоре погоня приблизится к концу. Даже его жизненная сила и волчья способность к выживанию истощались от непрерывного быстрого движения и напряжения. Дыхание уже с трудом вырывалось из горла, в боку сильно кололо. Ноги дрожали от усталости, раненая нога при каждом шаге отзывалась сильной болью, словно в нее вонзались отточенные ножи. До сих пор киммериец доверялся своему инстинкту дикаря, который спасал его. Каждый нерв и каждый мускул дрожал от напряжения, каждое его движение и усилие служили одной цели — выжить. Однако теперь, в трагически опасном положении, им овладело другое желание: найти такое место, где он, прикрыв свою спину, мог бы продать свою собственную жизнь как можно дороже.

Варвар не покинул тропу и не нырнул в спасительные заросли леса. Он знал, что спрятаться от жестоких и хитрых дикарей было невозможно. Он бежал все дальше и дальше, а кровь из раны все сочилась. Каждый вздох вызывал боль в пересохшем горле. А за спиной раздавались дикие крики его преследователей, рассчитывающих вскоре схватить беглеца. Как голодные волки, они каждый свой прыжок, каждый рывок вперед сопровождали устрашающими воплями и криками.

Внезапно лес кончился. Перед киммерийцем возвышалась каменная стена, отвесно уходящая вверх. Взгляд налево, затем вправо подсказал, что перед ним одинокая скала, которая, подобно каменной башне, вздымалась над лесом. На своей родине, в юности, киммериец, подобно козам, часто карабкался по крутым скалам и лазил по горам. Если б не рана и усталость, то, быть может, он смог бы преодолеть эту скалу, но сейчас у него не было никаких шансов даже достигнуть вершины — пикты успеют пронзить его стрелами.

Скала? Может, с противоположной стороны она не такая крутая и отвесная. Тропа, ведущая из леса, резко сворачивала направо, огибая скалу. Варвар торопливо побежал по едва заметной в траве дорожке и вскоре увидел, что между кромками каменных глыб и расколотыми камнями тропинка ведет к широкой площадке, высоко возвышающейся над тропой.

Этот утес был не самым худшим местом, чтобы покончить счеты с жизнью. Все перед глазами варвара заволокло красной пеленой, однако он продолжал карабкаться вверх по скале, зажав кинжал между зубами.

Он еще не достиг края утеса, когда около сорока раскрашенных пиктов, лесных дикарей, завывая, словно койоты, в беспорядке столпились у подножия скалы. Рев ярости эхом отозвался в лесу, как только пикты обнаружили его. Они стали пускать в беглеца стрелу за стрелой, которые угрожающе рассекали воздух вокруг киммерийца. Невзирая на смертельно опасный посвист стрел, беглец упрямо карабкался вверх. Одна из стрел вонзилась ему в левую ногу. Не останавливаясь, варвар вырвал ее и отбросил в сторону. Стрелы падали вокруг него, со звоном стучали об камни, высекая искры. Киммериец напряг последние силы и перебросил тело через край базальтовой площадки утеса. Все еще сжимая в руках кинжал и секиру, он лег на каменную поверхность и посмотрел вниз на своих преследователей, беснующихся на тропе. Пикты видели только его черную гриву и горящие глаза.

Мощная грудь варвара часто вздымалась и опадала, вдыхая и выдыхая воздух. На мгновение он крепко сжал зубы, чтобы побороть приступ неотвратимо подступающей тошноты. Над его головой просвистело еще несколько стрел. Пикты поняли, что их жертва остановилась и затихла. Легко перепрыгивая с камня на камень, они устремились вверх. Первым вершины утеса достиг огромный и сильный воин, орлиные перья на голове которого были окрашены в яркий цвет, указывая, что он вожак. Пикт положил стрелу на тетиву и наполовину натянул ее, откинул голову и приоткрыл губы в диком триумфальном крике, но стрелу так и не выпустил. Вождь вдруг застыл неподвижно, подобно гранитной статуе. Жажда крови в его черных безумных глазах сменилась выражением испуганного удивления. С ревом он отпрянул назад и широко расставил руки, останавливая своих набегающих товарищей.

Киммериец едва расслышал беспорядочный разговор дикарей, но не смог понять смысл торопливо выкрикиваемых вождем слов.

Пикты уставились вверх, но не на человека на каменном карнизе, а на скалу. Дикари опустили свои луки и засунули стрелы обратно в кожаные колчаны. Немного постояв, они молча повернулись и мелкой рысью потрусили по тропе, которая привела их сюда, и быстро исчезли за обломками камней, так ни разу и не оглянувшись.

Киммериец озадаченно смотрел им вслед. Он хорошо знал обычаи пиктов, но не мог понять, почему дикари прекратили преследование. Они, несомненно, уже находились на пути в свои деревни, расположенные на расстоянии около сотни миль на восток.

Произошедшее было необъяснимо. Что же заставило пиктов отказаться от своей жертвы, которую они преследовали с настойчивостью изголодавшихся волков? Возможно, скала являлась священным местом, которому поклонялись дикари, и беглецу, нашедшему укрытие на такой скале, нечего было бояться. Но священные места обычно находились рядом с поселениями дикарей, и для пиктов, которые преследовали киммерийца так долго, эта скала не была священной: слишком далеко находилась она от их дома. Пикты, преследовавшие его, принадлежали к племени Орла, деревни которых находились далеко на востоке, на границе с землями племени Волка.

Волки захватили киммерийца в плен, когда он после бегства из Аквилонии прятался в дремучих лесах, а затем они передали его племени Орла в обмен на вождя Волков, который был в плену у этого племени.

Пикты племени Орла давно хотели отомстить киммерийцу за все беды, которые он сотворил им. Дикари еще больше обозлились на варвара, когда тот, убегая из плена, лишил жизни одного из известных вождей племени. Поэтому пикты преследовали беглеца так настойчиво и долго, преодолевая широкие реки и крутые горы, не обращая внимания на то, что сами могли стать преследуемыми, поскольку кругом было много враждебных племен.

И теперь, уцелевшие после такого изнурительного, долгого преследования, пикты просто повернули назад, хотя их жертва обессилено лежала на скале, не делая никаких попыток даже сдвинуться с места.

Киммериец недоуменно покачал головой. Он не находил объяснений.

Варвар осторожно поднялся. Голова еще кружилась от усталости. С трудом он привыкал к мысли, что погоня прекратилась. Руки и ноги совершенно окоченели, раны болезненно ныли. Он выплюнул сухую пыль и быстрым движением руки протер налитые кровью усталые глаза. Моргая воспаленными глазами, киммериец осмотрелся вокруг. Внизу длинными и непрерывными волнами тянулась зеленая лесная чаща, а над западным горизонтом повисла голубоватая дымка, которая, насколько он мог предполагать, должна была теперь висеть над морем. Ветер шевелил черную гриву его волос, а соленый воздух освежал варвара.

Потом он повернулся, вскрикнул от резкой боли в кровоточащей ноге и осмотрел скалу, на которой стоял. Позади него поднималась крутая каменная стена, увенчанная на высоте тридцати футов высоченным каменным гребнем. Вверх вели небольшие углубления для рук и ног, расположенные в порядке, напоминающем узенькую лестницу. На расстоянии двух шагов в стене темнела небольшая щель, в которую мог пролезть человек.

Хромая, варвар заковылял к пещере, заглянул в нее и тут же выругался. Высоко стоящее над северным лесом солнце слабо освещало вход в пещеру, в дальней стене которой виднелась довольно большая, окованная железом дверь.

От неожиданности киммериец прищурил глаза. Эта страна была совершенно дикой, и киммериец хорошо знал, что западное побережье было безлюдным на тысячу миль вокруг, если не считать редкие деревни диких прибрежных племен, которые жили менее цивилизованно, чем их родственники, обитающие в лесу.

Ближайший форпост цивилизации — пограничные поселения, которые располагались вдоль реки Грома, в сотне миль к востоку.

Киммериец был уверен и в том, что он является единственным белым, который когда-либо пересекал эти безбрежные дремучие леса, простирающиеся от реки на границе до побережья океана. Варвар присмотрелся и понял, что дверь в пещере сделана не пиктами. Не найдя разумного объяснения неожиданной находке, возбудившей его любопытство, варвар осторожно приблизился к двери — полный недоверия, сжимая в руках оружие. Когда его глаза привыкли после яркого солнца к мягкому полумраку пещеры, он заметил слабый свет, который скудно просачивался из-за двери сквозь небольшое отверстие. Кроме этого, еще кое-что привлекло его внимание. Вдоль стен пещеры, которая, по-видимому, продолжалась за дверью, стояли поставленные друг на друга сундуки — огромные, кованные медью и железом.

Киммериец попытался узнать, почему они стоят у двери. Он нагнулся к одному из сундуков и попытался поднять крышку, но безуспешно. Варвар уже поднял было вверх свой топор, чтобы разбить замок сундука, как вдруг передумал

и захромал к массивной двери. Тишина придала ему уверенности, и поэтому он опустил оружие. Киммериец решительно нажал на дверь, покрытую искусной резьбой, и та открылась без сопротивления.

Уверенность его мгновенно улетучилась. С проклятием, сорвавшимся с губ, варвар быстро отступил назад и выхватил из-за пояса боевой топор и кинжал. Какое-то время он стоял, замерев в угрожающей позе и вытянув шею, не решаясь переступить порог.

Киммериец внимательно и осторожно осматривал каменную комнату, освещаемую слабым светом, который струился от большого драгоценного камня. Источник света покоился на подставке из слоновой кости, стоящей в центре огромного стола из черного дерева. Вокруг стола сидели молчаливые, неподвижные фигуры, которые так напугали варвара в первое мгновение.

Голубой туман, мерцавший под сводами пещеры на уровне головы киммерийца, зашевелился, словно живой.

— Ну, — пробормотал варвар, — умерли они там, что ли?

Кругом по-прежнему царила тишина. Никто не ответил и не сделал никакого движения.

— Вы могли бы, по крайней мере, предложить мне хотя бы немного вина, — грубо добавил киммериец. — Во имя Крома! Вы, видно, считаете, что поскольку я не принадлежу к вашей компании, то меня не стоит принимать, как принято в хорошем доме.

Он умолк и молча уставился на неподвижные суровые фигуры, которые по-прежнему тихо сидели вокруг огромного стола из черного дерева.

— Они не пьяны…, — пробормотал киммериец. — Они вообще не пили… Во имя Крома, что все это значит?

Варвар переступил через порог.

Голубой туман, клубясь, тотчас же начал спускаться с потолка, сгущаться, приобретая очертания каких-то чудовищ. Еще несколько мгновений — и киммерийцу пришлось защищать свою жизнь со всей решимостью и силой, которая у него еще осталась. Он сражался с… огромной черной рукой, пытавшейся схватить его за горло.

II. Пираты

Ногой, обутой в изящную сандалию, Белеза пнула одну из раковин и перевернула ее. Розовый край раковины напоминал первый проблеск зари над туманным берегом.

Рассвет наступил уже давно, однако раннее солнце, разгонявшее жемчужно-серый туман, все еще пряталось в этом тумане.

Белеза подняла голову с тонкими чертами лица и посмотрела в даль. Под ее маленькими изящными ножками шуршал коричневый песок. Песчаный берег омывал пологие волны, которые терялись в голубой дымке далекого горизонта на западе.

Девушка стояла на южном изгибе широкой бухты. Здесь берег заканчивался низким каменным гребнем, ограничивающим южную оконечность бухты. С гребня можно было смотреть на безрадостную и унылую гладь моря, тянувшуюся до самого горизонта.

Повернувшись в сторону суши, девушка отсутствующим взглядом скользнула по форту, который уже в течение полутора лет был ее домом.

В размытой голубизне неба над фортом колыхалось золотое с алым знамя се рода. Но красный сокол на золотом фоне не вызывал в ее девичьей груди никакого воодушевления, хотя флаг гордо реял после многочисленных побед.

Белеза увидела людей, работающих в саду и на полях, разбросанных вокруг форта. В свою очередь, занятые трудом люди, казалось, с испугом озирались на мрачную стену леса, протянувшуюся вдоль берега на север и на юг. Они боялись этого мрачного леса. Страх был отнюдь не безосновательным. В глубине леса, в его шепчущей таинственными голосами чаще, подстерегала смерть — невероятно ужасная, медленная и жуткая, скрывающаяся под военной яркой раскраской обитателей леса, — неизбежная и беспощадная смерть.

Белеза печально вздохнула и медленно побрела вдоль берега. Каждый день, проведенный ею здесь, был монотонным и похожим на все остальные, а мир городов и поместий,

полный радости, увеселений и удовольствий, казался затерянным в бесконечной дали прошлого.

Девушка сотни раз задавала себе вопрос: что же побудило графа Зингары бежать на этот дикий берег вместе со своей свитой и слугами? Что заставило его уйти на тысячи миль от родной страны? Что вынудило его сменить дворец своих предков на убогую обитель?

Взгляд Белезы стал мягче, когда она услышала тихие шаги по сыпучему песку. Девочка, еще ребенок, совершенно обнаженная, бежала к ней по песчаной прибрежной полосе. Ее мокрые волосы цвета льна облепили небольшую головку. Голубые глазенки расширились от возбуждения.

— Леди Белеза! — крикнула она, выговаривая зингаранские слова с мягким офирским акцентом. — О, леди Белеза!

Задыхаясь от бега, малышка делала непонятные жесты. Белеза, улыбаясь, обняла ее рукой, когда девочка с разбегу ткнулась в ее колени, не обращая внимания на то, что ее одежда из тонкого шелка тут же намокла. В своей безрадостной жизни Белеза всю свою нежность дарила этому ласковому и доверчивому существу, этой бедной сироте, которую она отняла у жестоких людей, во время долгого путешествия.

— Что случилось, Тина? Сначала переведи дух, ладно?

— Корабль! — воскликнула девочка и указала на юг. — Я плавала в заводи, оставшейся на берегу после отлива, — по ту сторону каменного гребня — и увидела корабль, плывущий сюда с юга! — девочка от возбуждения дрожала всем телом и тянула Белезу за руку.

При мысли о скором прибытии новых гостей сердце молодой женщины радостно затрепетало. С тех пор, как они высадились на этом берегу, она редко видела и встречала корабли.

Тина стрелой помчалась по желтому песку, оставляя босыми ногами следы на спокойной поверхности берега и огибая глубокие лужи, оставшиеся после прилива. Она вбежала на низкий каменный гребень и остановилась в ожидании — стройная белая фигурка с развевающимися волосами и рукой, протянутой к светло-яркому небу, выглядела очень красиво.

— Посмотрите туда, моя леди!

Белеза уже видела его: белый, наполненный ветром парус вздымался на расстоянии всего лишь нескольких миль и плавно приближался ко входу в бухту.

Сердце ее замерло. Даже самое незначительное происшествие могло внести новые краски и увлекательное возбуждение в ее монотонную жизнь, но почему-то вдруг появилось неприятное предчувствие тревоги. Что-то подсказывало ей, что надвигающийся корабль не принесет им счастья и что он не случайно появился у заброшенного берега.

Белеза знала, что на севере не было портов, а ближайший, на юге, находился на расстоянии около тысячи миль отсюда. Что привело чужаков в эту неизвестную никому бухту Корвелы, — впервые названную так ее дядей, когда они здесь высадились.

Тина вернулась и сильнее прижалась к своей госпоже. Страх исказил милые черты ее миниатюрного личика.

— Кто это может быть, моя леди? — пробормотала она, и удары ветра вернули румянец на ее побледневшие щеки. — Может, это тот человек, которого боится граф?

Белеза, наморщив лоб, взглянула на девочку сверху вниз.

— Почему ты так решила, детка? Откуда ты знаешь, что мой дядя чего-то боится?

— Так должно быть, — наивно ответила Тина. — Почему же он тогда укрылся в этом диком месте? Посмотрите, моя леди, как быстро плывет этот корабль!

— Мы должны сообщить о нем дяде, — пробормотала Белеза. — Наши рыбачьи лодки еще не вышли в море, и поэтому парус, кроме нас, не видел еще ни один человек. Беги, Тина, первой. И поспеши!

Девочка устремилась вниз по склону, к заводи, в которой она плавала, когда заметила корабль. Она подобрала свои сандалии, тунику и пояс, разбросанные по песку, и затем побежала назад, к гребню, одеваясь на ходу.

Белеза, озабоченно смотревшая на приближающийся корабль, поспешно догнала девочку, взяла ее за руку, и они вместе поспешили к форту.

Сразу же после того, как они прошли через крепостные ворота, прозвучал резкий звук рога, и испуганные рабочие в саду и на полях устремились к крепости. Каждый, кто был за пределами крепости, отложил или бросил свое занятие и, не оглядываясь, не теряя времени на то, чтобы увидеть или понять причину внезапной тревоги, быстро побежал к крепости. Только достигнув крепостных стен, люди начинали озираться на темную полоску густого леса, темневшего на востоке.

Они торопливо пробегали через ворота и мимоходом осведомлялись у охранников, стоявших на подмостках.

— Почему нас срочно отозвали назад? Что случилось? Пришли пикты?

Вместо ответа один из охранников, обычно скупых на слова, указал на юг. С его высокого подмостка был виден движущийся к берегу парус. Люди карабкались на помост и всматривались в море.

Из маленькой обзорной башенки на крыше большого дома

— выстроенного, как и все остальные внутри форта, из толстых стволов деревьев — граф Валенсо из Корзетты наблюдал за приближающимся парусом, который уже огибал южный рог бухты. Худой, мускулистый, с мрачным суровым лицом, примерно пятидесятилетний граф, внимательно всматривался в корабль. Узкие штаны и куртка графа были сшиты из черного плотного шелка. Сверкающие драгоценные камни на рукоятке меча и винно-красная накидка, ниспадающая с плеч, довершали его костюм. Граф нервно покрутил усы, потом мрачно взглянул на своего мажордома

— человека с бесцветным взглядом.

— Что вы думаете об этом, Гальбро?

— Это карака, милорд, — ответил мажордом. — Карака с такелажем и парусами, как у кораблей бараханских пиратов. Посмотрите, вон там!

Он почти прокричал последние слова. Корабль уже обогнул выступающий в море каменный мыс и теперь, вспенивая водную гладь, вошел в бухту. И тут все увидели флаг, который внезапно затрепетал на вершине мачты, — черное полотнище с контурами алой руки. Люди из форта испуганно уставились на это пугающее знамя. Многие в ожидании указаний повернулись к башне, на которой стоял их угрюмый хозяин в развевающейся накидке.

— Да, это бараханец! — пробурчал Гальбро. — М если мне не изменяет память, это "Красная рука" Стромбанни. Что ищет он у наших мрачных и безотрадных берегов?

— Визит пиратов, несомненно, не сулит нам ничего хорошего, — пробормотал граф.

Взглянув вниз, он убедился, что тяжелые ворота уже закрыты, и офицер охраны, одетый в блестящие стальные доспехи, расставлял людей по местам на крепостной стене.

Главные силы расположились на западной части стены, в центре которой находились ворота.

Сто человек, сто судеб — воины и слуги, их семьи — последовали в изгнание вместе с Валенсо. Среди них было сорок опытных воинов, которые уже облачились в доспехи, надели шлемы, вооружились мечами, боевыми топорами и луками. Слуги стояли без кольчуг, но зато одетые в прочные и твердые кожаные туники. Сильные и храбрые, они в случае необходимости умело обращались с охотничьими луками. Все защитники крепости быстро заняли свои места и мрачно следили за приближением своих заклятых врагов. Вот уже более столетия пираты Бараханских островов — маленькой группки островов к юго-западу от побережья Зингары — наводили ужас и страх на морском побережье.

Люди на подмостках внимательно наблюдали за каракой, которая неумолимо приближалась к берегу. Они уже различали на палубе судна суетящихся пиратов и слышали их крики. Вдоль бортов угрожающе поблескивала на солнце сталь оружия.

Граф спустился с башни и приказал своей племяннице и ее подопечной укрыться в доме. Затем он надел шлем и нагрудные латы и молча поднялся на подмостки, чтобы принять на себя командование обороной форта.

Его подданные следили за движениями графа с мрачной покорностью судьбе. Защитники, готовые продать свои жизни как можно дороже, все же понимали, что, несмотря на довольно сильные стены крепости, у них не оставалось ни одного шанса победить опытных и закаленных в битвах пиратов.

Полтора года жизни на пустынном берегу — при постоянной угрозе нападения диких племен пиктов из темного леса — подточили их уверенность и мужество. Женщины молча стояли у дверей деревянных хижин и успокаивали своих детей.

Белеза и Тина стояли у окна своего дома. Молодая женщина почувствовала, как дрожит девочка, и, словно защищая малышку, решительно обняла ее рукой.

— Они бросили якорь у рыбацких лодок, — тихо проговорила Белеза. — Это на расстоянии примерно трехсот футов от берега. Не бойся, малышка! Они не сумеют захватить наш форт. Может быть, им просто нужны свежая вода и мясо. А возможно, они ищут кого-то.

— Они плывут к берегу в длинной лодке! — взволнованно воскликнула девочка. — О моя дорогая леди, я так сильно боюсь! Какие огромные и сильные мужчины в доспехах! Посмотрите же, как блестят их страшные пики и шлемы на солнце! Они убьют нас всех?!

Несмотря на собственный страх, Белеза рассмеялась.

— Конечно, нет! Как ты могла такое подумать!

— Зингелито рассказывал мне, что бараханцы едят женщин.

— Он просто пошутил. Бараханцы ужасны, но они не намного хуже зингаранских ренегатов, которые называют себя каперами. Ведь Зингелито когда-то был капером.

— Это ужасно, — пробормотала девочка. — Я так рада, что пикты разбили ему голову.

— Но, девочка! — Белеза передернула плечами. — Ты не должна так говорить. Посмотри, пираты высадились на берег. Они вышли из лодки, и теперь один из них идет к форту. Это, должно быть, сам Стромбанни.

— Эй, там, в форте! — донес ветер хриплый мужской голос. — Я пришел сюда под белым флагом.

Закрытая шлемом голова графа появилась из-за зубца крепостной стены. Пират подошел еще ближе и остановился в пределах слышимости. Он был огромного роста, без головного убора, с золотистыми волосами, какие иногда встречаются в Аргосе. Из всех морских грабителей мало кто имел такую славу, как он.

— Говори! — приказал Валенсо. — Хотя у меня нет никакого желания выслушивать пиратов.

Стромбанни улыбнулся одними губами, но глаза его оставались холодными…

— Валенсо, когда ваш галеон в прошлом году во время шторма ускользнул от меня недалеко от Транлибеса, я не мог даже предположить, что мы встретимся снова на этих землях пиктов. И я был приятно удивлен, увидев над фортом полощущееся на ветру ваше знамя с красным соколом. Когда я преследовал вас, то догадывался, куда вы направляетесь. И теперь я вижу вас на этом пустынном берегу. Итак, я нашел вас!

— Кого нашли? — произнес граф. -

— Не пытайтесь спорить! — крикнул пират. — Я знаю, почему вы прибыли сюда. Я приплыл сюда по той же причине. Где ваш корабль?

— Вряд ли тебе удастся найти его!

— У вас больше нет корабля! — с радостью воскликнул морской разбойник. — Я вижу часть мачты вашего галеона над башней. Хорошенькое дельце. Вы потерпели кораблекрушение, высадились здесь, и теперь я, наконец, получу так долго ускользавшую от меня добычу!

— Проклятье, о чем это ты вообще говоришь! — воскликнул граф. — Добыча?! Может быть, я похож на бараханца, которого можно легко ограбить? Однако если бы это даже и было так, то что можно добыть на этом пустынном берегу?

— То, за чем вы пришли сюда! — холодно ответил пират.

— И то, за чем я прибыл на этот берег и что намереваюсь забрать у вас. От меня тебе будет легко отделаться. Отдай мне товар, и я тут же исчезну, оставив вас в покое.

— Ты, должно быть, сошел с ума! — возразил Валенсо.

— Я пришел сюда в поисках мира и уединения. Я наслаждался покоем и одиночеством, пока из-за моря не приполз ты, желтокожая собака! Убирайся прочь! Я не хочу больше разговаривать с тобой, я устал от пустых, беспредметных разговоров. Забирай своих негодяев и убирайся! Исчезни!

— Я исчезну только тогда, когда твой жалкий форт превратится в кучу золы и тлеющих углей, — бешено проревел пират. — В последний раз я спрашиваю тебя, хотите вы спасти свою жизнь и отдать мне добычу? Вы не дождетесь от меня пощады, если не согласитесь. У меня с собой сто пятьдесят отчаянных парней, которые ждут не дождутся, когда им позволят перерезать вам глотки!

Вместо ответа граф сделал быстрый знак своим воинам, и тут же через бойницу вылетела стрела, которая, просвистев в воздухе, ударилась о нагрудный панцирь Стромбанни.

Пират яростно заорал и побежал назад, к берегу, а стрелы тем временем продолжали свистеть вокруг него. Пираты так же яростно взревели и, размахивая оружием, стали приближаться.

— Проклятая собака! — в ярости воскликнул граф и ударил скверного лучника по голове своей закованной в металлические латы рукой. — Почему ты не попал в его гнусное горло?! Всем быть наготове! Они приближаются!

Но Стромбанни добежал до своих людей и остановил их. Спустя некоторое время пираты растянулись длинной линией, достигающей угла западной части крепостной стены, и стали осторожно продвигаться вперед к форту, изредка стреляя из луков. Лучники морских разбойников оказались лучше зингаранских, но им при каждом выстреле приходилось вставать. Этим успешно пользовались зингаранцы, которые под защитой зубцов крепостной стены могли пускать стрелы из своих луков, хорошенько прицелившись.

Длинные стрелы бараханцев перелетали через стены форта и со звоном втыкались во внутренние постройки. Некоторые из них попадали в ставни окна, через которое Белеза наблюдала за разворачивающимся боем. Тина всякий раз вскрикивала, оглядываясь на вздрагивающие древки стрел.

Зингаранцы целились тщательно, без ненужной спешки. Тем временем женщины увели всех детей в хижины и подчинились судьбе, которую уготовили им боги.

Бараханцы славились своей яростной тактикой нападения, но они были так же осторожны, как и быстры, и не настолько глупы, чтобы безрассудно гибнуть еще до начала штурма. Растянувшись широкой цепью, пираты медленно ползли вперед, используя малейшие укрытия, ямы, одиноко стоящие кусты, которых было не так уж и много. Земля вокруг форта была расчищена на случай нападения, чтобы пикты во время своих нападений не могли укрыться за естественными препятствиями.

Бараханцы постепенно приблизились к обороняющемуся форту, и защитникам стало легче целиться и попадать в наступающих, которые несли большие потери. Тут и там в песке валялись трупы, латы на них блестели от яркого солнца. Некоторые доспехи пиратов были пробиты тяжелыми и короткими стрелами воинов, из тел других убитых торчали стрелы охотников. Несколько раненых пиратов стонали и барахтались в лужах морской воды, окрашенной кровью.

Пираты продвигались быстро и умело, как кошки. Они непрерывно перемещались с места на место, и из-за их передвижений, перебежек и переползаний защитникам трудно было находить уязвимые места в доспехах врага. Пираты засыпали форт стрелами. Но пока явное преимущество оставалось на стороне укрывшихся за деревянными стенами зингаранцев.

На берегу, возле сарая для лодок, пираты застучали топорами. Граф грубо выругался, когда понял, что пираты делают из досок, с таким трудом напиленных зингаранцами из толстых стволов деревьев.

— Они строят передвижной заградительный щит, — со злостью воскликнул он. — Необходима вылазка, чтобы помешать им изготовить этот щит и пока пираты еще рассыпаны по берегу:

Гальбро неодобрительно покачал головой и окинул взглядом почти безоружных защитников форта с их неуклюжими охотничьими пиками.

— Наши стрелы хорошо разят врага. У нас нет больших потерь. Но мы не выдержим рукопашного боя. Мы должны оставаться в крепости и надеяться на прочность стен.

— Великолепно, — недовольно пробурчал Валенсо. — Но это принесет нам успех только в том случае, если пираты не ворвутся в форт.

Время шло, и стрелки с обеих сторон продолжали обстреливать друг друга. Наконец небольшая группа, состоящая примерно из трех десятков пиратов, приблизилась к форту, толкая перед собой большой щит, сколоченный из досок разрушенных лодок и сарая. Они нашли арбу, сняли с нее колеса и прикрепили их к щиту. Грубо изготовленные из крепких дубовых досок колеса вполне годились для такого дела. Толкая перед собой такое тяжелое и громоздкое сооружение, пираты спрятались за него от разящих стрел защитников форта.

Деревянный щит все ближе и ближе приближался к воротам крепости. Растянувшись цепью, стрелки бежали к щиту, стреляя на ходу.

— Стреляйте! — ревел Валенсо, лицо которого сильно побледнело. — Остановите их раньше, чем они сумеют добраться до ворот!

Стрелы зингаранцев со свистом рассекали воздух и с характерным звуком вонзались в плотное дерево щита, не причиняя никакого вреда пиратам. Насмешливые крики нападающих прозвучали в ответ. Пираты подошли совсем близко к стенам форта. Их стрелы теперь попадали в бойницы. Один из защитников пошатнулся и, захрипев, упал на бруствер со стрелой в горле.

— Стреляйте по ногам! — крикнул Валенсо. — Сорок человек с пиками и топорами к воротам! Остальным оставаться на стенах. Не дайте им выйти из-за щита.

Песок взорвался под ногами морских грабителей, катящих перед собой щит, когда туда ударили стрелы защитников. Пронзительный вой, потрясший воздух, показал, что одна из стрел попала в нужную цель. Один из пиратов показался из-за щита. Он дико ругался и прыгал на одной ноге, пытаясь вырвать из раны тяжелую короткую стрелу. Спустя мгновение в него вонзилась еще дюжина стрел.

Тем не менее пираты с победными возгласами подкатили щит к воротам. Через отверстие в центре щита торчал массивный таран с железным наконечником, сделанный из стропил разобранного лодочного сарая. Сильные руки пиратов ударили тараном в ворота форта. Ворота затрещали и немного подались. Остроконечные стрелы градом сыпались на атакующих, время от времени находя цель и вызывая вопли боли. Однако морские волки были неудержимы и переполнены жаждой сражения. С громкими криками они раскачивали таран и били им по воротам. В это время их товарищи, не обращая никакого внимания на несколько ослабевший обстрел со стороны защитников крепости, устремились к форту со всех сторон, на берегу изредка пуская свои стрелы.

Граф, грубо ругаясь, выдернул меч из ножен, спрыгнул со стены и побежал к сотрясающимся воротам. Сорок воинов уже выстроились в боевой порядок, ожидая, когда ворота, не выдержав, рухнут, и защитникам придется закрывать образовавшуюся брешь своими телами.

Неожиданно- грохот боя перекрыл новый звук: со стоявшего у берега корабля прозвучал сигнал трубы. Сидевший на мачте судна пират, раскачиваясь, дико размахивал руками.

Стромбанни услышал рев трубы в то мгновение, когда его руки крепко обхватили тяжелый таран. Он покрепче уперся ногами в песчаную почву, чтобы удержать бревно тарана, который, ударив в ворота, отскочил назад. Мощные мускулы вздувались на его руках и ногах. Он прислушивался. Капли пота блестели на его искаженном лице.

— Стойте! — проревел он. — Проклятье, да остановитесь же! Вы слышите!

В наступившей тишине звук трубы стал слышен еще лучше, и чей-то голос что-то прокричал, — люди внутри форта не смогли разобрать что.

Но Стромбанни понял. Он снова прорычал, задыхаясь, очередной приказ, сопровождаемый злобными проклятиями. Пираты бросили таран и стали как можно быстрее оттаскивать щит от ворот. Они быстро поднимали своих раненых и торопливо тащили их назад к кораблю.

— Смотрите! — крикнула у своего окна Тина, подпрыгивая и жестикулируя от возбуждения и нескрываемого нетерпения. — Они убегают! Все! Бегут к морю! Смотрите, они даже бросили свой щит! Они прыгают в шлюпку и гребут к своему кораблю! О моя леди! Неужели мы их победили и они уходят?!

— Я думаю, нет. — Белеза взглянула на море, потом снова перевела взгляд на девочку. — Смотри, Тина!

Девушка отодвинула занавески в сторону и высунулась из окна. Ее звонкий молодой голос перекрыл звуки недоуменных голосов, которыми переговаривались друг с другом защитники форта. Она снова поглядела наверх, потом туда, куда указывала ее хозяйка. Тина удивленно вскрикнула, когда увидела еще один корабль, который величественно разрезал волны, огибая южную конечность бухты.

Широко открытыми глазами они наблюдали за новым судном, на котором подняли королевский флаг государства Зингары.

Пираты Стромбанни вскарабкались на борт своей караки и стали быстро поднимать якорь. Прежде, чем новый корабль пересек половину бухты, "Красная рука" исчезла за северной частью ее оконечности.

III. Темный чужеземец

Голубой туман спустился в ужасную темную фигуру, контуры которой пока еще были расплывчаты. Она заполняла все переднюю часть загадочной пещеры и заслонила молчаливые фигуры у стола. Конечно, киммериец не был в этом полностью уверен, однако ему казалось, что он видит всклокоченный мех, острые уши и два торчащих друг возле друга рога.

Длинная, похожая на щупальце, извивающаяся рука схватила его за горло, но киммериец мгновенно обрушил на нее свой топор. От сильного удара рукоятка переломилась, а оружие со звоном ударилось о гранитную стену пещеры. Однако, насколько киммериец мог видеть, лезвие вообще не проникло в плоть чудовищного противника.

Для того, чтобы ранить демона, не достаточно простого оружия. Когти чудовища уже сомкнулись, разрывая кожу на горле варвара. Еще немного — и шея киммерийца переломится, словно обычная сухая ветка.

С тех пор, как Конан боролся с Ваалитефом в дьявольском замке Ханумана в Замбуле, никому больше не удавалось схватить его с такой бешеной силой и такой мертвой хваткой.

Когда волосатые пальцы коснулись его израненной кожи, варвар напряг стальные мускулы своей шеи и глубоко втянул голову в плечи. Он сделал это, чтобы у его сверхъестественного противника оставалось как можно меньше площади для захвата. Отбросив в сторону нож и сломанный топор, он ухватился за толстые, черные, узловатые когти-пальцы чудовища, подпрыгнул, вскинув обе свои ноги высоко вверх, и изо всех сил ударил пятками в грудь страшного врага.

Сильный удар киммерийца высвободил его из смертельного захвата и отбросил назад в туннель пещеры, по которому он пришел сюда.

Конан больно ударился спиной о твердый каменный пол и, перекувырнувшись, снова оказался на ногах, не обращая никакого внимания на свои раны. Варвар был готов вновь бежать или сражаться.

Тяжело дыша и, как волк, оскалив зубы, Конан смотрел на дверь, ведущую в опасную пещеру. Киммериец немного пришел в себя и стал ожидать, что произойдет дальше.

Но ничего не произошло. Едва только Конан, освободившись от захвата монстра, оказался за дверью, чудовище растворилось в голубом тумане, из которого родилось.

Киммериец стоял в напряжении, готовый к прыжку либо к тому, чтобы повернуться и убежать из страшной пещеры. Суеверный страх варвара безжалостно грыз его душу. Он был бесстрашным человеком, когда дело касалось обыкновенных людей или животных, однако все сверхъестественное и чуждое человеческой сущности вызывало в нем, как и у большинства людей, холодный ужас и страх.

Итак, теперь понятно, почему пикты не воспользовались представившимся им шансом схватить своего беглеца и неожиданно повернули назад.

Собственно говоря, он предполагал нечто подобное. Конан постарался вспомнить все, что когда-либо слышал о демонах во времена своей суровой юности в покрытой свинцовыми облаками Киммерии и в период странствий по большей части освоенного, цивилизованного мира, а также все то, что довелось пережить самому. В данный момент он не мог вспомнить ничего подобного. Когда этот бестелесный дух из тумана обрел материальную форму, варвар увидел всю его неуклюжесть и скованность. Гигантское чудовище не могло бегать и перемещаться так быстро, как обычное смертное животное его размеров и форм.

Конан был уверен, что сможет убежать от этого неуклюжего чудовища.

Он собрал все свое мужество и с колотящимся от возбуждения сердцем проревел:

— Эй, ты, ужасный монстр! Не потрудишься ли выйти? Ответа не последовало.

Голубой туман клубился под каменным сводом пещеры, больше не сгущаясь в демоническое гигантское существо.

Внезапно Конан вспомнил Сагу пиктов о демоне, которого заколдовал какой-то колдун, чтобы этот демон убил чужеземцев, пришедших из-за моря. Колдун запер демона в пещере вместе со своими жертвами, чтобы тот не смог вырваться и напасть на самого колдуна и разорвать его на куски.

Киммериец теперь обратил более пристальное внимание на сундуки, расставленные вдоль стен пещеры…

— Открывайте ворота! Все на вылазку, — крикнул граф Валенсо. — Уничтожьте щит, пока чужаки не высадились на берег.

— Но ведь Стромбанни бежал! — воскликнул Гальбро. — А новый корабль плывет под флагом Зингары!

— Делай то, что я тебе приказал! — рявкнул разъяренно Валенсо. — Мои враги не только пираты. Наружу, Гальбро. Вы должны успеть втащить щит в форт!

Прежде, чем зингаранский корабль бросил якорь у берега, тридцать самых дюжих защитников форта подкатили щит к воротам и с трудом протащили его в крепость.

Тина, все еще выглядывавшая из окна главного дома, удивленно спросила:

— Почему граф приказал снова запереть ворота? Неужели он боится человека, который плывет на корабле?

— Я не знаю, что ты имеешь в виду, детка, — обеспокоено отозвалась Белеза.

Граф был отнюдь не тем человеком, который боится своих врагов. Дядя никогда не рассказывал ей, почему он все-таки отправился в изгнание. Во всяком случае, реакция графа на появление зингаранского корабля всерьез встревожила Белезу.

Девочка, казалось, не услышала ее ответа.

— Все наши снова вернулись в форт, — сообщила она. — Ворота заперли, и воины встали на свои посты. Если новый корабль преследует пирата Стромбанни, почему же он в таком случае не гонится за ним, а направляется к берегу? Это не военная карака, а обычная галера. Посмотри вон туда, моя леди. С корабля спустили лодку, и она плывет сюда. На ее носу сидит человек в черном плаще.

Лодка, преодолев расстояние, отделявшее судно от берега, ткнулась носом в песок. Высокий стройный человек в черном спокойно шагнул на желтый песок, за ним последовала свита, тоже в черных плащах, — три человека со шпагами на боку.

— Стойте! — решительно прогремел граф, когда незнакомцы подошли к стенам форта. — Я буду иметь дело только с вашим капитаном.

Высокий человек снял свой шлем, почтительно поклонился и сделал несколько шагов вперед. Его товарищи остановились и еще плотнее закутались в свои развевающиеся плащи и положили руки на эфесы шпаг.

Моряки, оставшиеся в лодке, подняли вверх весла и, не отрываясь, смотрели на флаг, трепетавший на ветру над фортом.

Капитан подошел к воротам настолько близко, что уже не требовалось кричать, чтобы понять друг друга.

— Разумеется, между нами, людьми чести, не должно быть недоверия, — сказал он.

Яростно сверкнув глазами, граф Валенсо посмотрел на него. У чужака была темная кожа, узкий, как у хищной птицы, нос, и тонкие черные усы. На его шее, так же, как и на рукавах, можно было разглядеть тонкие кружева.

— Я знаю вас, — произнес Валенсо, поколебавшись. — Вы корсар, прозванный Черным Заромо.

Капитан вежливо наклонил голову.

— Кому не известен Красный Сокол Корзетты? — усмехнулся он.

— Мне кажется, этот берег стал местом встреч негодяев всех южных морей, — недовольно пробурчал Валенсо. — И чего же вы хотите, Красный Сокол Корзетты? — добавил

граф.

— Но, мой лорд, — отозвался Заромо, произнося фразу капризным тоном. — Разве это приветствие для того, кто сослужил вам такую большую службу? Разве эта собака Стромбанни не пытался протаранить ваши ворота? И разве он не показал вам пятки, смазанные салом, когда наш корабль появился на горизонте?

— Это так, — неохотно согласился посуровевший граф. — Хотя я лично не вижу разницы между пиратом и корсаром.

Заромо откровенно рассмеялся, не чувствуя себя оскорбленным, и лихо подкрутил свои усы.

— Вы очень откровенны, мой лорд. Поверьте мне на слово, я не хотел бы самовольничать. Я только прошу разрешения бросить якорь в вашей бухте и отправить своих людей на охоту в этот великолепный лес, чтобы наполнить трюмы свежим мясом, а также набрать чистой воды. А что касается меня, то я надеюсь, что вы, быть может, пригласите мою скромную персону на стаканчик вина.

— Я не знаю, как смогу удержать вас и ваших людей, однако позвольте, Заромо, поставить вам одно условие. Ваши люди могут ходить где угодно, но в форт, кроме вас, не войдет никто. Если кто-то из них приблизится к крепостным стенам хотя бы на сотню футов, то тут же получит стрелу в горло. И я предупреждаю вас, держите свои руки подальше от моего сада и моего скота. Я дам вам на мясо одного быка, но не больше. А если вы попытаетесь нас обмануть, уверяю вас, мы сумеем постоять за себя.

— Со Стромбанни, как мне представляется, вам не удалось сделать этого, — немного насмешливо, со скрытой издевкой намекнул графу корсар.

— Тем не менее. Вы не сможете найти досок для постройки щита, если только вы не свалите пару деревьев или не снимете со своего корабля, — грозно выдохнул граф. — Кроме того, ваши лучники — не бараханские стрелки и поэтому они не лучше моих людей. Я не говорю уже о том, что та ничтожная добыча, которую вы сможете взять здесь, в форте, не стоит таких крупных и ненужных вам потерь в людях.

— Кто говорит о добыче и нападении? — возразил Заромо. — Нет, мои люди всего лишь хотят снова почувствовать твердую землю под ногами. К тому же, от однообразного питания на борту судна грозит вспыхнуть цинга. Вы позволите им высадиться на берег? Я ручаюсь за их приличное и добропорядочное отношение.

Граф Валенсо с явной неохотой дал согласие. Заромо чуть насмешливо поклонился и с достоинством, размеренными шагами удалился назад, двигаясь так, словно он находился при дворе короля Кордавы, — где он действительно, если слухи не преувеличены, когда-то был желанным гостем.

— Не впускай в форт никого, — Валенсо повернулся к Гальбро. — Я не доверяю этим негодяям. Они отогнали головорезов Стромбанни от наших ворот, но это еще не значит, что они не перережут нам глотки и не сделают это с удовольствием.

Гальбро понимающе кивнул. Он, разумеется, знал о соперничестве и неприкрытой вражде, кровавой и длительной, между пиратами и зингаранскими корсарами. Пираты большей частью пополнялись за счет аргосских моряков, которые пошли против закона. К исконной вражде между Аргосом и Зингарой в данном случае добавлялась еще и конкуренция, так как бараханцы и зингаранские корсары совместно превращали в ад жизнь людей в городах на южном побережье и, кроме того, с одинаковой яростью нападали и сражались друг с другом.

Корсары высыпали на пустынный берег, и никто из них не подходил менее сотни шагов к стенам форта. Загорелые парни носили пестрые шелковые одежды и сверкающую на солнце оружейную сталь. На головах у них были платки, а в ушах поблескивали золотые кольца. Около ста семидесяти человек разбили лагерь прямо на берегу. Валенсо заметил, что Заромо установил посты с обеих сторон морской бухты. К цветущему саду корсары не приближались вообще. Они только взяли быка, на которого указал Валенсо. Развели костер и, зарезав быка, корсары вытащили на берег и немедленно откупорили плетеные бочонки с вином. Пустые бочонки, доставленные с корабля, корсары наполнили ключевой водой из источника, протекающего неподалеку, к югу от форта. Несколько корсаров смело направились в лес Увидев у края леса людей с корабля, Валенсо почувствовал себя обязанным окликнуть Заромо.

— Старайтесь не позволять своим людям заходить в этот лес далеко. Возьмите лучше из моего стада еще одного быка,

если вам действительно недостаточно мяса. В лесу полно дикарей — пиктов. Несколько дней назад мы отбили их нападение. С тех пор, как мы здесь, пикты убили в лесу шестерых наших людей. Мы заключили перемирие с дикарями, но, откровенно говоря, все висит на волоске.

Заромо бросил заметно испуганный взгляд на угрожающе темнеющий неподалеку лес, затем учтиво поклонился и сказал:

— Я благодарю вас за своевременное предупреждение, мой лорд! Хриплым голосом он отозвал своих людей обратно.

Если бы взгляд Заромо мог проникнуть в чащу леса, он, конечно, вздрогнул бы, увидев там мрачную фигуру, которая с угрюмым нетерпением своими свирепыми глазами наблюдала за высадившимися на берег чужаками. Это был ярко разрисованный воин-пикт, обнаженный, в набедренной повязке из кожи диких животных и с пером птицы-носорога над левым ухом.

С наступлением вечера с моря на сушу надвинулась тонкая серая пелена тумана, закрывшая небо. Красное с медным солнце село за море, и его кровавые лучи окрасили пенящиеся и поблескивающие багровым отблесками верхушки черных волн. Туман надвигался. Медленно закручиваясь, он клубился у корневищ мрачных деревьев и, как дым, не спеша вползал в форт. Костер на берегу сквозь туманную дымку казался кроваво-красным, а песни и веселый рев корсаров звучали глухо, откуда-то издалека. Предприимчивые корсары захватили с корабля старый парус, и на — берегу — там, где на вертеле все еще жарились куски быка, а вино постепенно кончалось, — была возведена просторная палатка.

Большие и тяжелые ворота форта были крепко заперты. Воины с копьями на плечах несли охрану на подмостках крепостных стен. Капли тумана поблескивали на их шлемах. Казалось, охрану мало беспокоили пылающие на песчаном берегу костры: все свое внимание они сконцентрировали на черной громаде леса, который сквозь уплотняющуюся завесу тумана все больше выглядел нечеткой черной линией.

Двор форта обезлюдел. Сквозь щели хижин слабо пробивался мерцающий свет свечи. Трепещущие лучи света уныло струились из окон главного дома. Вокруг не было слышно ничего, за исключением размеренных шагов охранников, монотонного стука падающих с крыш капель воды и далекого пения отдыхающих корсаров.

Звуки пения слабо доносились в большой банкетный зал, где граф Валенсо сидел со своим незваным гостем за столом, на котором стояли закуски и бутылки с вином.

— Ваши люди действительно рады отдыху, говорил граф.

— Да, они рады снова ощутить твердую землю под ногами, — ответил Заромо. — У нас было долгое путешествие и упорная охота.

Вдоль стен стояла прислуга: солдаты в шлемах, слуги с подносами. Дом графа Валенсо в этой дикой стране был всего лишь жалким подобием его некогда пышного двора в далекой Кордаве.

Тем не менее, главный дом, как граф любил называть его, в окружении хижин представлял Собой настоящее чудо.

Сто человек работали днем и ночью, возводя это строение. Хотя фасад здания был сделан из грубо обтесанных бревен, так же, как и все остальные постройки и хижины в форте, однако внутри он напоминал дворцы Корзетты — естественно, насколько это позволяли местные возможности.

Грубость бревен внутри стен скрывалась под струящимися шелковыми занавесями, расшитыми золотом. Тщательно обработанные и отполированные до блеска корабельные балки образовали довольно высокий потолок. Мягкие ковры покрывали пол. Широкая лестница вела наверх, и ее массивные перила были когда-то перилами на корабельной палубе.

Пляшущий огонь в камине прогнал леденящий холод ночи. Торжественно стоящие на большом, красного дерева, столе свечи в великолепно украшенных серебряных подсвечниках освещали обширное помещение и отбрасывали на лестницу длинные шевелящиеся тени.

Граф сидел во главе стола. Его племянница разместилась справа от него, а мажордом — слева. Кроме того, за столом находились еще начальник охраны форта и корсар Заромо.

Это маленькое общество занимало стол, за которым свободно могли разместиться по меньшей мерс человек пятьдесят, и от этого он казался еще больше.

— Вы преследуете Стромбанни? — осведомился вежливо граф. — Как долго вы его преследуете?

— Да, я действительно гоняюсь за Стромбанни, — весело рассмеялся Заромо. — Но ему не уйти от меня и моих матросов. Он ищет как раз то, что нужно и мне.

— Что могут пираты и корсары искать в этой голой и пустынной стране? — пробормотал озадаченно Валенсо и посмотрел на искристо играющее вино в своем бокале.

— А что привело сюда графа из Зингары? — ответил Заромо вопросом на вопрос.

— Я не мог спокойно смотреть, как приходит в упадок королевский двор. Любой честный и порядочный человек моего положения поступил бы так же.

— Честные корзетцы терпят это на протяжении вот уже нескольких поколений, — сказал Заромо безо всяких обиняков. — Мой лорд, утолите мое жаждущее любопытство: почему вы все-таки продали свое богатое поместье, нагрузили корабль своим скарбом и исчезли из поля зрения зингаранской знати? И почему вы осели именно здесь, в этих заброшенных диких землях? Ведь ваше имя и ваш меч могли обеспечить вам власть и положение в какой-нибудь достаточно цивилизованной стране?

Валенсо невозмутимо играл золотой цепочкой, висевшей у него на шее.

— Почему я покинул Зингару? — сказал он. — Ну это только мое и ничье больше дело. А то, что я обосновался здесь, — чистейшая случайность. Мы остановились здесь для небольшого отдыха. Но, к моему прискорбию, налетевший шторм швырнул мой корабль, стоявший на якоре в бухте, на острые скалы северной ее оконечности и разбил вдребезги. Такие сильные штормы в определенное время на протяжении года здесь случаются весьма часто. Поэтому мне ничего не оставалось, как остаться в этой тоскливой местности и устроиться получше.

— Значит, если у вас появится возможность, вы, по всей видимости, снова вернетесь к цивилизации?

— Да, но не в Кордаву! Может быть, в дальние страны, в Ведхию или даже Катай…

— Вам здесь не скучно, моя леди? — Заромо в первый раз за весь вечер обратился непосредственно к Белезе.

Желание увидеть новое лицо и услышать хоть один неизвестный голос привело девушку в банкетный зал, однако теперь ей захотелось вновь оказаться в собственной комнате, вместе с живой и вечно благодарной Тиной. В значении взгляда Заромо невозможно было ошибиться. Хотя речь его была холодной, тон достаточно вежливым и светским, а лицо — серьезным и благородным, но это была всего лишь маска, под которой, как увидела Белеза, скрывался властолюбивый и угрюмый характер.

— Здесь очень мало разнообразия, — сдержанно и тихо ответила она.

— Если бы у вас появился корабль, — снова без обиняков спросил Заромо у хозяина дома, — покинули бы вы в этом случае форт, лорд?

— Вполне вероятно, — ответил граф.

— У меня есть корабль, — сказал Заромо. — Если мы придем к соглашению…

— Соглашению? — Валенсо от неожиданности поднял голову и недоверчиво взглянул на своего гостя.

— Я бы с удовольствием удовлетворился только некоторой, не слишком значительной долей, — объяснил Заромо. Он быстро забарабанил пальцами по поверхности стола. Его узловатые пальцы лихорадочно выстукивали нервный ритм. Граф заметил, как они мелко вздрагивали, а глаза корсара сверкали от возбуждения.

— Долей чего? — Валенсо, заметно удивленный, уставился на собеседника. — Деньги, которые я захватил с собой в это путешествие, утонули вместе с моим кораблем и, в отличие от разбитого дерева, их не выбросило на берег.

— Нет, не это! — энергичные жесты Заромо становились нетерпеливыми. — Не будем закрывать друг другу глаза, мой лорд. Вы продолжаете утверждать, что только благодаря чистой случайности высадились именно здесь, хотя могли выбрать тысячу других мест вдоль всего этого незаселенного побережья.

— Я не вижу никаких оснований утверждать, — холодно ответил Валенсо. — Мой рулевой, которого зовут Зингелито, раньше был корсаром. Он, оказалось, знал эти берега и посоветовал мне пристать именно здесь. Он сообщил мне, что у него для этого есть какие-то веские основания, о которых он пообещал рассказать мне позже. Однако, он так и не выполнил своего обещания, потому что уже в день нашего прибытия сюда он исчез в лесу. Позже мы нашли его обезглавленный труп. Очевидно, его убили пикты.

Заромо, явно не поверивший словам хозяина дома, некоторое время пристально смотрел на графа.

— Ну, хоть что-то, — наконец выдавил он. — Я верю вам, мой лорд. Корзетцы не искусны во лжи, какими бы другими не очень-то хорошими способностями они ни обладали. Я хочу сделать вам достаточно хорошее предложение… Должен признаться, что, принимая решение бросить якорь в этой уютной бухте, я имел совсем другие планы. Я считал, что вы уже заполучили драгоценности, и намеревался, честно говоря, хитростью или силой захватить ваш форт и перерезать глотки всем, кто здесь находится. Но обстоятельства сложились таким образом, что мне пришлось изменить свои намерения… — он пристально посмотрел на Белезу весьма многозначительным взглядом, от которого у нее покраснели щеки, и она постаралась придать своему порозовевшему лицу высокомерное выражение. Заромо, как ни в чем не бывало, продолжил:

— В моем распоряжении имеется корабль, который вам пригодится для того, чтобы убраться отсюда вместе со всей семьей и парой других людей, которых вы сами выберете. Другим, по всей видимости, придется выбираться отсюда, рассчитывая только на свои собственные силы.

Слуги, стоящие вдоль стены, незаметно обменялись озабоченными взглядами. Заромо успел заметить волнение слуг, однако ничем не показал этого.

— Но сначала вы должны помочь мне найти сокровища, за которыми, собственно, я и плыл за многие тысячи миль,

— заключил корсар.

— Во имя Митры, какие сокровища? — сердито спросил граф. — Теперь вы рассуждаете, как этот гнусный пес Стромбанни.

— Вы когда-нибудь слышали о кровавом Траникосе, величайшем из бараханских пиратов?

— Кто же о нем не слышал? Этот человек ворвался в каменную крепость, где находился в изгнании принц Стигии Тотнекрис, убил там всех людей и нагло похитил сокровища, которые принц прихватил с собой.

— Все верно. Как падаль притягивает стервятников, так это известие о драгоценностях привлекло людей всего Красного Братства — пиратов, буканьеров и даже вольных корсаров со всего юга. Траникос, сильно опасаясь за свою жизнь и спасаясь от предательства со стороны своих сотоварищей, бежал на север на своем корабле, и больше никто его никогда не видел. Прошло почти сто лет, но сокровища принца Стигии не дают людям покоя. По слухам, — продолжал Заромо,

— один из сподвижников Траникоса пережил это трудное путешествие и вернулся на Бараханские острова. Его корабль захватила боевая зингаранская галера, но прежде, чем несчастного повесили на рее, он рассказал свою невероятную историю, поведав при этом об исчезновении Траникоса, и кровью нарисовал на пергаменте карту.

Карту забрал неизвестный мне человек. Траникос удалился далеко в неизведанные воды, и отыскав на каком-то пустынном берегу одинокую бухту, бросил там якорь. Осмотревшись, он сошел на берег, взяв с собой захваченные драгоценности и одиннадцать человек, которым он больше всего доверял. По его приказу корабль отправился вдоль берега на несколько дней, а затем судно должно было вернуться в бухту, к месту высадки, чтобы забрать Траникоса и сопровождающих его людей. Траникос хотел спрятать драгоценности так, чтобы об этом знало как можно меньше членов команды. Корабль вернулся в условленный срок, но пираты не нашли никаких следов Траникоса и его товарищей, если не считать примитивной хижины, одиноко стоящей на пустынном берегу. Хижина оказалась разрушенной, а вокруг нее были четко видны отпечатки голых ног, однако ничто не указывало на недавнее сражение. Отсутствовали также какие бы то ни было следы драгоценностей или тайника. Пираты отправились в лес на поиски своего пропавшего капитана. С ними пошел боссонец, который умел великолепно читать следы пропавших. Но после продолжительного похода пираты потеряли след. Изрядно устав и намотавшись по лесным дебрям, они устроили привал. Один из них залез на дерево и увидел скалу, которая, подобно башне, возвышалась над зарослями леса неподалеку от места их стоянки. Пираты быстро собрались и направились к обнаруженной скале, однако вскоре на них напал отряд пиктов и вынудил их вернуться к кораблю. Пираты не вернулись на Бараханские острова: во время плавания сильный шторм разбил их корабль. Из всей команды в живых остался только один человек, которого подобрал корабль.

Вот и вся история с драгоценностями Траникоса, этой заветной мечты для искателей кладов на протяжении вот уже ста лет. Где теперь та карта, которую перед своей смертью успел оставить спасшийся человек, никто не знает.

Когда-то мне случайно удалось взглянуть на эту таинственную карту. Со мной находились Стромбанни, Зингелито и один немедиец, примкнувший к бараханцам. Это произошло в одном из трактиров Мессантии, где мы вовсю кутили и веселились, переодевшись под местных жителей. Карта лежала на столе. Но тут кто-то столкнул лампу, и в темноте раздался крик. Когда свет удалось зажечь снова, старый незнакомец, которому принадлежала карта, уже лежал с воткнутым в сердце острым ножом. Карта безвозвратно исчезла. На крики в трактир вбежала охрана с копьями наперевес, и мы сообразили, что нам пора убираться. Каждый из нас ушел своим собственным путем.

С тех пор я и Стромбанни выслеживали друг друга, потому что каждый из нас думал, что карта находится у другого. Теперь ясно, что мы ошибались. Узнав совсем недавно, что Стромбанни отправился в плавание на север, я последовал за ним. Вы оказались на нашем пути.

Я уже говорил, мне мельком удалось увидеть карту, когда она лежала перед стариком на залитом дешевым вином столе. Но поведение Стромбанни говорит, что он считает эту уединенную бухту той самой, в которой высадился Траникос.

Я предполагаю, что Кровавый Траникос спрятал захваченные драгоценности на скале, или, возможно, где-нибудь поблизости. Пикты напали на Траникоса, когда тот возвращался на берег, и убили всех пиратов. Дикари не завладели драгоценностями Траникоса, потому что в противном случае эти сокровища всплыли бы где-нибудь. Все-таки достаточно много торговцев появилось за сотню лет на этих берегах. Они вели меновую торговлю с прибрежными туземными племенами, но никто из местных дикарей не предлагал им ни золота, ни драгоценных камней из сундуков Траникоса.

А теперь я хотел бы изложить вам свое предложение. Я хочу заключить с вами союз.

Если мы станем сотрудничать, то сумеем разыскать сокровища. Мы можем начать поиски немедленно. В форте останется достаточно людей, чтобы продержаться, если на нас внезапно нападут. Я совершенно уверен, что тайник находится неподалеку от крепости. Мы обязательно найдем его, погрузим драгоценности на мой корабль и отплывем в направлении одной из дальних гаваней, где я смогу стереть память о своем прошлом. Я не хочу такой жизни, она мне надоела. Я хочу вернуться в цивилизованный мир и прожить остаток жизни как богатый человек — в изобилии и достатке, с многочисленной прислугой и с женой благородной крови.

— Даже так? — граф, полный подозрений, удивленно поднял брови.

— Отдайте мне в жены вашу племянницу, — напрямую потребовал корсар.

Белеза возмущенно вскрикнула и с негодованием вскочила с кресла.

Валенсо тоже поднялся, лицо его побледнело Его пальцы судорожно стиснули бокал, словно он намеревался запустить его в голову своему надоедливому собеседнику.

Заромо не пошевелился. Его руки сжимали крышку стола, пальцы скрючились и напоминали когти. Сам он сидел совершенно неподвижно. С почти невозмутимым видом. Только глаза его блестели страстью и угрозой.

— Как вы могли отважиться..? — воскликнул Валенсо.

— Вы, кажется, забываетесь, граф Валенсо! — спокойно проговорил Заромо. — Мы не при дворе Кордавы, мой лорд. На этом пустынном берегу, омываемом безбрежным морем, больше ценится не благородство, а сильные мускулы и, разумеется, оружие. А здесь у меня преимущество, уж об этом-то я позаботился. Другой хозяин живет в вашем дворце в Корзетте, а все ваше состояние покоится на дне соленого моря. Если я не предоставлю в ваше распоряжение свой корабль, то вы весь остаток жизни проведете отшельником на этом чудном песчаном берегу. Вам, — продолжал Заромо невозмутимо, — не придется раскаиваться, если мы породнимся. Под новым именем и с огромным богатством Черный Заромо начнет свою жизнь среди дворянства цивилизованного мира. Вы получите зятя, которого не придется стыдиться в Корзетте.

— Вы сошли с ума! — граф рассерженно вскочил. — Вы… Что это? Что за шум?

IV. Черный человек

Это был перестук легких ножек. В банкетный зал вбежала Тина. Она рассеяно сделала реверанс и поспешила к Белезе, которая тяжело дышала, ее щеки пылали.

— Тина! Как ты здесь оказалась? Я думала, что ты находишься в своей комнате!

— Так оно и было, — ответила девочка, переведя дыхание. — Но я потеряла нитку кораллов, которую вы, моя леди, мне подарили… — девочка подняла ее вверх, демонстрируя. Это было дешевое украшение, но Тина любила его больше всего, больше остальных вещей, потому что это был первый подарок Белезы. — Я очень боялась, что вы не позволите мне искать ее, если узнаете, моя дорогая леди, где я оставила. Я попросила жену одного солдата помочь мне выйти из форта и снова вернуться назад домой. Но только очень прошу вас, моя леди, не требуйте от меня назвать имя этой доброй женщины. Я пообещала ей, что не выдам ее. Я нашла свою коралловую нитку на берегу, где купалась сегодня утром. Накажите меня, если я сделала что-то плохое.

— Тина! — простонала Белеза и прижала хрупкое тельце девочки к себе. Я тебя еще никогда не наказывала. Но ты не должна покидать форт, на берегу расположились корсары, да и дикие племена пиктов могут незаметно подкрасться к нашему форту. Пойдем, я отведу тебя в твою комнату и помогу тебе сменить промокшую одежду.

— Да, моя леди, — пробормотала Тина. — Но сначала позвольте мне рассказать о черном человеке…

— Что? — невольно сорвалось с губ Валенсо. Бокал выскользнул из его пальцев и со звоном разбился об пол. Кусочки стекла разлетелись в стороны. Граф обеими руками вцепился в полированную крышку стола. Его фигура согнулась, словно в мощное тело попала молния. Лицо исказилось и мертвенно побледнело. Потерявшие цвет глаза глубоко запали в глазницы.

— Что ты сказала, девочка? Повтори, пожалуйста, — задыхаясь, добавил граф глухим голосом. Он так грозно и дико смотрел на ребенка, что та испуганно прижалась к Белезе. — Что ты сказала? Повтори!

— Черный человек, мой лорд, — произнесла испуганная Тина, глядя на побелевшее лицо графа.

Белеза, Заромо и обслуживающие стол слуги обеспокоено смотрели на осунувшегося, бледного графа.

— Когда я бежала к пруду с морской водой, чтобы найти свою забытую утром ниточку кораллов, я увидела его. Ветер сильно дул и жутко стонал, а море кипело, словно потревоженное каким-то страшным происшествием… и тут… появился он. Он приплыл на странной черной лодке, окруженный голубым светом, который, конечно же, не исходил от факелов или свеч. Человек вытащил свою черную лодку на берег около южного рога нашей бухты и направился к черному лесу. В тумане он показался мне настоящим гигантом

— высокий, сильный, страшный…

Валенсо пошатнулся, словно ему неожиданно нанесли смертельный удар кнутом. Он схватился за горло и поспешно сорвал с шеи золотую цепь. Со страшной гримасой бешенства на лице он торопливо затолкал цепь в карман и вырвал девочку из объятий Белезы.

— Ты — маленькое лживое чудовище! — прохрипел он.

— Ты лжешь! Ты все выдумала! Ты слышала, как я говорил во сне, и теперь ты это сказала, чтобы помучить меня. Признайся, что ты лжешь, пока я не оторвал твою лживую голову от плеч!

— Дядя! — испуганно воскликнула Белеза и схватила графа за руки, пытаясь освободить Тину от грубой хватки внезапно обезумевшего Валенсо. — Вы в своем уме? Что ты делаешь? Что происходит? Что все это значит?

Граф со злобным ворчанием оторвал ее пальцы от своей шероховатой руки, развернулся и сильно оттолкнул. Белеза упала на руки Гальбро, который смотрел на происходящее с нескрываемым удивлением.

— Пощадите, мой лорд, — всхлипнула Тина. — Я не солгала вам!

— Я повторяю, ты лжешь, противная девчонка! — прохрипел разгневанный Валенсо. — Гобелез!

Слуга, появившийся на зов графа, равнодушно схватил ребенка и сорвал с нее тонкое платье. Он поднял Тину и завернул ее слабые ручонки за худенькую спину. Несчастная отчаянно билась и молотила ножками, но слуга был сильнее.

— Дядя! — вскричала Белеза и постаралась освободиться от рук Гальбро, в которых явно чувствовалось неприличное возбуждение. — Вы, должно быть, сошли с ума, дядя! Не можете же вы… О, не можете же вы… — отчаянный крик придушенно застрял в ее горле, когда Валенсо потянулся за кнутом из плетеной воловьей кожи с вычурной рукояткой, украшенной драгоценными камнями.

С дикой яростью граф хлестнул девочку кнутом, и на ее худенькой спине, между голыми лопатками, вздулась красная полоса.

Крик Тины больно резанул Белезу, дрожь пробрала ее до самых костей. Ей стало плохо. Мир перед ее глазами внезапно зашатался и стал расползаться.

Словно в кошмарном сне, она видела солдат и слуг, но в выражениях их лиц не было никакого сочувствия или жалости. Надменное лицо Заромо тоже стало частью этого невероятного кошмара.

Белеза почти ничего не замечала в этом кровавом тумане, который неотвратимо надвигался на нее. Она видела только бледное дрожащее тельце несчастной Тины, хрупкая спина которой до самой шеи покрывалась вспухающими красными полосами, крест — накрест пересекающими друг друга. Она не слышала ничего, кроме детского крика боли и тяжелого дыхания Валенсо, который, сверкая сумасшедшими глазами, избивал девочку и бешено ревел.

— Ты лжешь! Проклятье, ты нагло лжешь! Поклянись, что ты все выдумала, или я оторву тебе поганую голову. Он не может преследовать меня здесь!

— Пощадите, мой милостивый лорд! Молю вас! Пощадите! — визжала обезумевшая от боли девочка. От боли, отчаяния и обиды она не подумала о том, что ложь могла спасти ее от дальнейшего безжалостного избиения. Кровь вишневыми жемчужинами медленно скатывалась по ее ногам. — Я видела его! Я не лгу! Клянусь, мой лорд! Не лгу! Пощадите! А-а-а-а…

— Идиот! Идиот! — закричала Белеза вне себя. — Разве вы не видите, что она говорит правду? О… Вы — животное! Грязное, бездушное животное!

Разум, казалось, вернулся к Валенсо. Опомнившись, он отбросил кнут и, весь дрожа, опустился на край стула, за который он так слепо и непроизвольно держался. Казалось, на него неожиданно накатился приступ лихорадки. Волосы мокрыми прядями приклеились к его изрезанному морщинами лицу, и пот блестел на коже лица, которое превратилось в ужасную маску.

Гобелез отпустил Тину, и девочка жалким рыдающим комочком опустилась на пол, прижалась к нему, словно пытаясь слиться с ним воедино. Белеза вырвалась из рук Гальбро и, сотрясаясь от рыданий, подбежала к избитому ребенку. Она склонилась к девочке и с лицом, полным злости, оглянулась на дядю, словно пытаясь уничтожить его справедливым негодованием. Однако тот даже не взглянул в ее сторону.

Граф, казалось, совершенно забыл о племяннице и о своей жалкой и слабой жертве. Белеза не поверила своим ушам, когда он, обратившись к черному корсару, произнес: — Я принимаю ваше предложение, Заромо. Во имя Митры, мы разыщем эти проклятые сокровища и навсегда исчезнем с этого дьявольского берега.

Ошеломленная происшедшим и неспособная больше сказать ни слова, девушка подняла рыдающего ребенка на ослабевшие руки и понесла его вверх по лестнице, пошатываясь и замедляя шаги.

Бросив взгляд через плечо, она увидела, что Валенсо сидит за большим столом и вливает в себя большими глотками красное вино из огромного бокала, сжимая его дрожащими узловатыми руками, а Заромо, нагнувшись, словно стервятник, стоит перед ним.

Очевидно, корсар, безмолвно наблюдавший дикую сцену и также совершенно ошеломленный происшедшим, решил использовать перемену в настроении графа. Он говорил с ним тихим, но твердым голосом, а Валенсо тупо кивал, соглашаясь, едва понимая все, что ему говорят.

Гальбро задумчиво и одиноко стоял в тени, обхватив пальцами подбородок, а слуги, столпившись вдоль стен, украдкой переглядывались друг с другом, пораженные внезапным перевоплощением своего господина.

Войдя в комнату, Белеза положила всхлипывающую девочку на кровать и стала промывать кровавые полосы на спине, смазывая рассеченные участки кожи смягчающим боль маслом.

Тина слабо всхлипывала, однако не противилась ласковым движениям рук своей госпожи. Белеза показалось, что мир рухнул. Она чувствовала себя совершенно потерянной и жалкой, дрожала от последствий шока, вызванного ужасными переживаниями и нервным срывом. Она теперь боялась своего дядю и, боялась его ярости и гнева, неожиданно проснувшихся в его сердце. Она никогда не любила его. Он отличался строгостью, не проявлял никаких теплых чувств по отношению к своим близким и, кроме того, был скуп и алчен. Однако до сих пор она считала его по крайней мере справедливым и храбрым человеком.

Она содрогнулась от отвращения, вспоминая бешеные

глаза и искаженное страхом, побледневшее лицо графа. Что же так сильно испугало его? Испугало так, что он потерял контроль над собой? Почему-то он считал запавшее ему в сердце существо настолько ужасным, что свою единственную племянницу решил продать этому печально известному морскому вору и грабителю Заромо. Что скрывалось за этим внезапным помрачением рассудка графа. Кто тот черный незнакомец, которого видела Тина? Девочка бормотала в полубреду:

— Я не лгала, моя леди! Я действительно не лгала! Я на самом деле видела черного человека на черной лодке, вокруг него были голубые огни. Он очень и очень большой человек. На нем черный плащ. Я так сильно испугалась, когда увидела его, что у меня кровь застыла в жилах. Он вышел из лодки, вытащил ее на песок и отправился в лес. Я не лгала, не обманывала. Почему граф так жестоко избил меня только за то, что я видела этого ужасного черного человека и все рассказала графу?

— Т-с-с-с, Тина, — Белеза попыталась успокоить мечущуюся девочку. — Лежи тихо и спокойно, тогда боль пройдет.

Дверь в комнату открылась. Белеза выпрямилась и схватила украшенный драгоценными камнями кинжал. На пороге стоял граф Валенсо.

При виде его у девушки по спине пробежали холодные мурашки. Он, казалось, постарел: лицо стало серым и напряженным, в глазах присутствовал нескрываемый страх, спина ссутулилась.

Граф никогда не был близок ей, но теперь она почувствовала, что их разделяет чудовищная пропасть. Тот, кто сейчас стоял перед ней, перестал быть ее родным дядей. Перед ней стояло чудовище в облике старика, которое пришло мучить и унижать ее. Белеза подняла кинжал.

— Если вы еще раз поднимете руку на Тину, — тихо прошептала она, — я воткну этот клинок в ваше сердце. Клянусь Митрой!

Граф, казалось, вообще не обратил внимания на ее слова.

— Я поставил охрану вокруг главного дома, — произнес он. — Завтра Заромо приведет в форт своих людей. Он не покинет бухту, пока мы не найдем сокровища. Как только, он обнаружит их, мы отплывем отсюда. Куда поплывем? Решим в пути.

— И вы хотите продать меня ему? — выдохнула Белеза. — Во имя Митры…

Валенсо бросил на девушку мрачный взгляд. Она отшатнулась от него, потому что в его глазах, в изгибе его губ, в его дергающихся бровях она увидела бессмысленный ужас, от которого этот человек почти сошел с ума. Но почему? Это оставалось загадкой.

— Ты сделаешь то, что я тебе прикажу, — сказал граф, и в его голосе чувств было не больше, чем в звоне оружия. Он резко повернулся и покинул комнату.

Белеза бессильно опустилась на край кровати рядом с Тиной.

V. Бой черного барабана

Белеза не знала, сколько прошло времени. В глубоком забытьи сидела она на кровати. Придя в себя, она почувствовала руку Тины и услышала ее прерывистое рыдание. С трудом она встала и взяла девочку на руки, невидяще уставившись сухими глазами на мерцающее пламя свечи. В доме было совершенно тихо. Даже корсары на берегу моря больше не пели и не орали. Тупо, почти против своей воли, девушка начала думать о случившемся.

Совершенно очевидно, что известие о появлении таинственного черного человека повергло Валенсо в состояние, близкое к сумасшествию. Страх перед этим человеком, желание ускользнуть и спрятаться от него, вызвали у графа стремление поскорее покинуть форт и бежать вместе с Заромо. В этом не было никаких сомнений. Граф даже готов принести ее в жертву, чтобы получить возможность бежать. Она не видела никакого проблеска надежды в своем будущем. Слуги и воины были бесчувственными и тупыми созданиями, а их жены — запуганными и равнодушными. Они не отважатся помочь ей, они вообще не захотят ей помогать. Она оказалась в совершенно беспомощном состоянии.

Тина подняла припухшее заплаканное лицо, словно прислушиваясь к какому-то внутреннему голосу. Ребенок словно понимал отчаянные мысли девушки, и это проникновенное сочувствие было почти невероятным, так же, как и осознание ужасной судьбы и единственного пути — к бегству, — который еще оставался у Белезы.

— Мы должны бежать отсюда, моя леди! — всхлипнула девочка. — Заромо не должен получить вас. Уйдем в лесную чащу и будем идти, пока не устанем. Потом мы ляжем на траву и умрем вместе.

Безысходность наполнила горем и отчаянием всю исстрадавшуюся душу Белезы. Возможно, это был единственный выход из страны кошмарных теней, в которую со времени их непонятного бегства из Зингары она погружалась все глубже и глубже.

— Да, так мы и сделаем, моя девочка. Пошатнувшись, она поднялась, слепо нащупала свой

плащ, снова качнулась, а затем обернулась, услышав тихий зов Тины.

Девочка стояла перед ней напрягшись, пытаясь совладеть с дрожью. Она прижала пальчик к своим сомкнутым губам, ее глаза расширились от страха.

— Что случилось, Тина? — искаженное страхом лицо девочки заставило Белезу непроизвольно снизить голос до шепота.

— Кто-то там, в коридоре, снаружи, — прошептала напуганная Тина, больно вцепившись в руку Белезы. — Он остановился прямо перед нашей дверью, потом тихонько проскользнул дальше, к комнате графа в другом конце коридора.

— Твои уши, дитя мое, слышат лучше, чем мои, — пробормотала Белеза. — Но это еще ничего не значит. Вероятно, дядя, или, по всей видимости, Гальбро…

— Нет, моя леди. Кто-то другой, — перебила се девочка, тихо шепча.

Белеза хотела открыть дверь, однако Тина крепко обвила ручонками ее шею, и девушка почувствовала, как отчаянно колотится сердечко этого несчастного маленького создания.

— Нет, моя леди! Не нужно! Не открывайте дверь! Я очень боюсь. Я не знаю почему, но я чувствую… я ощущаю, что поблизости бродит что-то недоброе, страшное!

Находясь под впечатлением умоляющих слов девочки, Белеза приобняла ребенка одной рукой, а другую протянула к маленькому металлическому кружочку, закрывавшему крошечное смотровое отверстие в центре двери.

— Он возвращается! — прошептала Тина. — Я его слышу!

Теперь Белеза тоже кое-что услышала — странные скользящие шаги, которые не могли принадлежать никому из знакомых ей людей. Она поняла, что это и не Заромо, который носил сапоги. Теперь и ее охватил непреодолимый страх. Быть может, корсар шел босиком по коридору, чтобы убить во сне гостеприимного хозяина? Она вспомнила о солдатах, которые несли охрану внизу, и отбросила плохие мысли о корсаре.

Даже если коварному корсару удалось пробраться в комнаты главного дома, это еще ровно ничего не значит. Валенсо, несомненно, выставил охранников перед дверью своей комнаты. Но кто же, в таком случае, крался по затемненному коридору?

Кроме ее самой, Тины, графа и Гальбро, никто не спал в верхних покоях и не имел права находиться на верхнем этаже ночью.

Торопливым движением руки Белеза погасила свечу, чтобы ее трепещущий свет не мог проникнуть в смотровое отверстие. Сдерживая дыхание, она сдвинула в сторону металлический кружок и посмотрела в коридор, в котором не было никакого света. Обычно свеча горела всю ночь, освещая узкий коридор своим бледным мерцанием.

Кто-то бесшумно двигался вдоль темного прохода. Белеза скорее почувствовала, чем увидела, как размытый силуэт таинственной фигуры скользнул к ее двери. Она успела различить только то, что это был мужчина. Ледяной ужас охватил ее. Она непроизвольно пригнулась и не смогла выдавить ни звука, хотя отчаянный крик в любой миг мог сорваться с ее помертвевших губ.

Это был не тот ужас, который она испытывала теперь перед своим дядей. Это был не такой страх, который вызывал в ней негодяй Заромо. Это был не такой страх, который всякий раз нагонял на нее темный, мрачный лес.

Белеза беспокойно затаила дыхание и ждала оклика воинов, охранявших дом. Они должны заметить незнакомца. Но нет, кругом все было тихо.

— Это черный человек! — одними губами произнесла Тина…

К утру Белеза почувствовала, что воздух стал невыносимо тяжелым и душным. С моря доносился глухой рев и грохот. Она задула почти полностью сгоревшую свечу, отставила в сторону огарок и подошла к окну, откуда виднелось море и часть мрачного леса.

Туман рассеялся, и на восточном горизонте появилась узкая бледная полоска — первый признак приближающегося рассвета. Однако на западе над морем собрались плотные свинцовые тучи. Ослепительные молнии периодически пронизывали темное, закрытое тучами небо; грохотал гром, совершенно неожиданным эхом отдававшийся в лесу, темнеющем рядом с фортом.

Испуганная Белеза посмотрела на черную стену леса. Оттуда доносился странный, ритмичный звук, который, несомненно, был боем барабанов дикарей — пиктов.

— Барабан! — всхлипнула Тина сквозь сон, судорожно стиснув и расслабив пальцы, но так и не пробудившись. — Черный человек… бьет в барабан… в черном лесу! О Митра, защити нас!

Белеза содрогнулась. Мороз прошел по коже спины. Темная туча на западном горизонте изменялась, беспорядочно клубилась, непрерывно расширяясь и надвигаясь к форту.

Белеза удивленно наблюдала за небом. В прошлом году в это время здесь вообще не было штормов, а такая пугающая черная туча, как та, что рождалась вдали перед ее взором, давно не появлялась над фортом. Черная туча приближалась гигантской массой непрерывно пульсирующей черноты, пронизываемой голубыми вспышками молний. Казалось, что ветер вспучивал самое ее нутро. Гром заставлял содрогаться воздух, порождая нервозность, беспокойство и. страх. К ужасным громовых раскатам примешался другой, не менее ужасный звук — завывание ветра, мчавшегося к берегу вместе с массой облаков.

Белеза разглядела, как далеко в море вздымаются волны, гребни которых венчали пенные короны. Она слышала жуткий грохот, который с приближением тучи становился оглушающим.

Но на берегу бухты еще сохранялась тишина, царило спокойствие. Не чувствовалось ветра. Стояла чудовищная духота. Контраст между приближающимся буйством природы и давящей тишиной на берегу казался нереальным. Внизу стали просыпаться слуги и с хлопаньем начали закрывать ставни. Какая-то женщина громко вскрикнула от страха. Однако большинство людей в форме, похоже, еще спали и совершенно не замечали приближающегося шторма.

Как ни странно, но загадочный грохот лесного барабана все еще продолжал рвать утреннее спокойствие на побережье.

Белеза посмотрела на лес и почувствовала, как по спине пробежали холодные мурашки. Ничего необычного она там не увидела, кромку леса ничто не нарушало. Однако воображение девушки рисовало ужасную черную фигуру, которая била в причудливый барабан, присев под темными деревьями и бормоча странные заклинания.

Белеза отогнала эту призрачную картину и снова посмотрела в сторону моря, где разрезающие небо молнии сине-голубым цветом чертили свои кривые символы. В их коротких ослепительных вспышках она увидела мачты корабля

Заромо, лагерь корсаров на берегу, песчаный гребень южной оконечности бухты и мрачнеющие с приближением шторма скалы северного края. Все это выступало с такой отчетливостью, какую давал только солнечный свет.

Завывание ветра становилось все сильнее и громче. Постепенно проснулись люди в главном доме. По лестнице затопали ноги. В громком голосе, принадлежавшем Заромо, Белеза услышала нотки страха.

— Почему меня не предупредили об этом шторме с запада? — злобно проорал корсар. — В такой шторм все может случиться. Если корабль сорвет с якоря…

— В это время года не бывает штормов! — спокойным голосом произнес Валенсо, выскакивая из своей комнаты с побледневшим лицом и растрепанными волосами, в одной ночной рубашке. — Это работа… — следующие слова графа были заглушены дробным топотом ног, когда он взбегал по лестнице в обзорную башню.

Корсар, не отставая, поспешил за ним.

Белеза испуганно присела на стул у своего окна. Рев ветра становился все сильнее, пока, наконец, не заглушил все другие звуки, кроме сумасшедшего грохота неведомого барабана в пугающей лесной чаще. Казалось, что дробный звук барабана поднялся на тон выше и стал триумфальным.

Шторм с тяжелым гулом обрушился на песчаный берег, пригнав перед собой высокий вспененный гребень мощной, длиной в милю, волны. На берегу разразился самый настоящий ад. Спокойствие и тишина еще минуту назад умиротворенного сонного берега превратилась в бурлящую преисподнюю. Ливень хлестал по берегу. Гремел гром, а взбесившийся ветер с ревом налетал на деревянные строения форта.

Побережье содрогнулось под натиском стихии. Сметая все на своем пути, волны мгновенно накатились на прибрежную полосу песка и залили большой лагерный костер корсаров.

В блеске сверкающих молний, пробивающих плотную завесу ливня, Белеза увидела, как ветер сорвал и в одно мгновение унес прочь палатку корсаров, а сами люди медленно побрели в направлении форта, словно нагруженные большим грузом, передвигаясь с огромным трудом, прикладывая огромные усилия, потому что бушующий шторм норовил швырнуть их на землю и покатить, вздымая песчаные фонтанчики.

В свете вспышки следующей молнии девушка увидела, как корабль Заромо сорвало с якоря и с чудовищной силой бросило на береговые утесы.

VI. Корсар и пират

Шторм утих, и утреннее солнце показалось на ясном, голубом, вымытом дождем небе. Пестрые птицы, вылетев из спрятанных от постороннего глаза убежищ, перелетали с ветки на ветку и пели утренние песни. На свежих зеленых листьях, как бриллианты, блестели капли дождя.

У ручейка среди кустов и деревьев леса пригнулся светловолосый человек, чтобы вымыть руки в чистой ключевой воде. Он отдалился от своих соратников, и теперь его окружали только деревья и неумолкавший птичий щебет.

Прекратив плескаться, он внезапно поднял голову. Вода стекала по мокрым волосам и тоненькими ручейками струилась между его лопаток. Человек напряженно прислушался, схватился за меч и начал пристально вглядываться в ближайшие кусты, которые неожиданно раздвинулись, и неизвестный мужчина, огромного роста и крепкого сложения, взметая песок, направился прямо к пирату. Глаза светловолосого пирата расширились, когда он увидел плотно облегающие штаны, высокие сапоги с широкими длинными отворотами, развевающийся плащ и головной убор — одежду, бывшую в моде около ста лет назад. В руке пришелец держал широкий меч.

Узнав подходящего мужчину, пират побледнел.

— Ты! — не веря своим глазам, выдохнул он. — Во имя Митры. Ты!..

Проклятье сорвалось с его искаженных губ, когда он поднял свой меч. При звоне клинков, испуганно и непрерывно вереща, пестрые птицы взлетели с ветвей ближайших деревьев.

Клинки ударились друг о друга. Посыпались голубые искры, и песок захрустел, завихрился под ногами вступивших в схватку мужчин. Металлический звон стали завершился глухим ударом, и пират, захрипев, опустился на колени. Рукоятка меча выскользнула из его ослабевших рук, и пират рухнул на окрасившийся в красное песок. Последним усилием, он пошарил рукой, нащупал свой пояс, что-то вытащил из него и попытался поднести к губам, но тут по его телу пробежала дрожь, пальцы разжались, и жизнь покинула пирата.

Победитель нагнулся над вытянувшимся телом и высвободил из сведенных судорогой пальцев то, что было зажато в них…

Заромо и Валенсо стояли на берегу и мрачно смотрели на деревянные обломки корабля, уныло собираемые их людьми. То были жалкие остатки мачт и разбитые доски. Шторм с такой силой ударил корабль Заромо о прибрежные скалы, что не осталось ни одной целой доски, ни одного не поврежденного бруса или распорки.

Немного позади них стояла Белеза, обнимавшая руками Тину, которая прижималась к девушке. Белеза была бледна и задумчива, без всякого интереса она прислушивалась к разговорам. Ее угнетало сознание того, что она стала беспомощной пешкой в чужой игре. При этом ей было все равно, как закончится эта игра: проведет ли она остаток жизни на этом безотрадном берегу или, став женой бесчестного, презираемого ею человека, вернется к цивилизованной жизни.

Заромо грубо и неприлично выругался.

— Сейчас не время для штормов, — мрачно пробурчал граф, повернув свое осунувшееся, с заостренным носом лицо к людям, которые медленно собирали на берегу обломки корабля с останками оснастки. — Думаю, это не случайность… Шторм наслали, чтобы разбить корабль и сделать невозможным мое бегство отсюда. Бегство?.. Я сижу, как крыса в ловушке, словно кто-то задумал все это. Нет, не только я, мы все в западне…

— Я не имею никакого представления, о чем вы говорите, — пробормотал расстроенный Заромо и резко дернул свои усы. — Я не услышал от вас ни одного разумного слова с тех пор, как эта светловолосая девчонка напугала вас своим рассказом о черном человеке, каким-то пришельцем из-за моря. Я не хочу проводить остаток своей жизни на этом проклятом берегу. С кораблем погибли десять моих людей, верных сподвижников, но у меня осталось еще сто шестьдесят человек, да и у вас есть около сотни. В вашем форте имеются инструменты, а в этом чертовом лесу растет достаточно деревьев. Как только мы выловим из моря все обломки корабля, я отправлю своих людей валить деревья. Общими усилиями мы построим новый корабль.

— На это потребуются месяцы, — вздохнул Валенсо.

— Вы можете предложить лучший способ провести время? Мы застряли здесь, причем надолго, и мы уберемся от сюда только в том случае, если построим новый корабль. Мы построим нечто вроде лесопилки. Благо, инструменты есть. Если я чего-нибудь хотел, я всегда добивался своего. Я надеюсь, что вместе с нашим судном шторм разбил и корабль Стромбанни. Пока наши люди будут строить корабль, мы отыщем драгоценности Траникоса.

— Мы не сможем построить корабль, — обреченно произнес Валенсо.

Заромо рассержено повернулся к нему.

— Когда вы наконец заговорите внятно, чтобы я смог понять вас? Кто он такой, этот проклятый черный незнакомец?

— Да, действительно, проклятый, — пробормотал Валенсо, уставившись на морские волны и думая о чем-то своем. — Он — тень моего кровавого прошлого, которая жаждет забрать меня в ад. Из-за нее я бежал из Зингары, надеялся, что после моего продолжительного путешествия по дальним морям странам она потеряет мой след. Но я должен был знать, что в конце концов он все-таки отыщет меня, где бы я ни находился.

— Если эта черная тень вашего прошлого таинственным образом высадилась здесь, на этом берегу, то она, должно быть, укрылась где-то в лесу, — пробурчал недовольный Заромо. — Мы прочешем лес и обязательно отыщем его.

Валенсо хрипло рассмеялся.

— Легче и проще поймать тень от облака или клок тумана, поднявшийся в полночь над болотом, чем его. Гораздо безопасней голой рукой нащупать и схватить в темноте ядовитую кобру, чем схватить его.

Заромо бросил на графа странный взгляд. Очевидно, он сильно засомневался в здравом рассудке графа Валенсо.

— Кто, наконец, этот человек? Откройте мне эту вашу мелочную тайну!

— Тень моей собственной жестокости и безудержной алчности, ужас из прошлых времен. Он — не смертный из плоти и костей, а…

— Смотрите! Там — парус! — проревел наблюдатель на северной оконечности бухты.

Заромо повернулся, и его громкий голос резко раздался в воздухе.

— Ты узнаешь этот корабль? — спросил он наблюдателя.

— Ага! — завопил тот. — Это — "Красная рука"!

— Стромбанни! Будь он проклят! — в ярости воскликнул Заромо. — Ему помогает сам дьявол! Как ему, черт подери, удалось ускользнуть от бури? — голос корсара превратился в злобный рев, отдававшийся эхом по всему берегу. — Все в форт, собаки!

Почти не поврежденная "Красная рука", рассекая морские волны, входила в бухту. Берег опустел, а на стенах крепости вплотную друг к другу затеснились одетые в шлемы воины и повязанные плотными платками корсары.

Корсары примирились со своими новыми союзниками. Они обладали большой приспосабливаемостью к любым обстоятельствам и самым буйным нравам.

Заромо заскрипел зубами, когда, отделавшись от пиратского судна, к берегу направилась длинная лодка. Он увидел на носу лодки светловолосую голову своего злейшего соперника. Лодка подошла к берегу, и Стромбанни, выпрыгнув на песок, один направился к форту. Он остановился на некотором расстоянии от крепостной стены и крикнул зычным голосом, который был хорошо слышен в утренней тишине.

— Эй, в форте! Я пришел вести с вами переговоры.

— Почему же, во имя всех кругов ада, ты этого не делаешь? — сверкая глазами, мрачно ответил Заромо.

— Вчера я пришел сюда под белым флагом, а меня встретили стрелой с остро отточенным наконечником, — произнес пират.

— Ты сам вынудил нас к этому, — вставил Валенсо. — Я тебя предупреждал, что ты только зря теряешь время!

— Во всяком случае, я требую гарантий, что подобное не повторится!

— Я даю тебе честное слово! — насмешливо крикнул ему Заромо.

— Твое слово не надежное, зингаранский корсар! Пусть Валенсо даст слово.

Граф еще сохранил какую-то часть своего достоинства. Когда он ответил, голос его, несомненно, все еще внушал уважение.

— Можно подойти поближе, но смотри, чтобы твои люди оставались там, где они сейчас находятся. В тебя не будут стрелять!

— Этого мне достаточно, — тотчас же заверил его Стромбанни. — Какие бы грехи Корзетты ни лежали на вашей совести, граф, однако ваше слово действительно что-то значит здесь. На него вполне можно положиться!

Пират вперевалку подошел поближе и остановился у ворот.

— Ну что, Заромо, — насмешливо произнес Стромбанни, — теперь у тебя кораблем меньше, чем во время нашей последней встречи? Вы, зингаранцы, никогда не были хорошими моряками.

— Как тебе удалось спастись, мессантийская крыса? — прогремел корсар.

— В нескольких милях к северу отсюда находится уютная бухта, защищенная длинной песчаной косой, которая и укротила бешенство шторма, — ответил расплывшийся в улыбке Стромбанни. — Я укрылся там. И хотя нас сорвало с якоря, "Красная рука" смогла удержаться вдали от берега.

Заромо мрачно наморщил лоб. Валенсо так же угрюмо молчал: он ничего не знал об этой бухте: со своими людьми он исследовал только маленький пятачок близлежащей суши. Страх перед пиктами и настоятельная необходимость занять своих людей работой в форте удерживали его от тщательного изучения близлежащих земель.

— Я здесь появился для того, чтобы заключить с вами договор об обмене, — равнодушно объяснил свое возвращение Стромбанни.

— Нам с тобой нечем меняться, кроме как ударами мечей, — пробурчал Заромо.

— Я придерживаюсь другого мнения, — легкая самодовольная улыбка играла на губах Стромбанни. — Достаточно уже того, что вы убили Галакуса, моего первого офицера. До сегодняшнего дня я считал, что драгоценности Траникоса находятся у Валенсо. Но я ошибался. Вы преследовали и убили Галакуса и украли карту. Значит, драгоценностей Траникоса у вас нет. Иначе зачем вам карта?

— Карта? — в недоумении воскликнул Заромо и пожал плечами.

— Как будто ты не знаешь, о чем идет речь? — Стромбанни засмеялся, но в его глазах засверкала ярость. — Я знаю, что она у вас. Пикты, как известно, не носят сапог!

— Но… — смущенно начал граф, однако моментально умолк, когда Заромо сделал ему предостерегающий знак.

— Даже если карта у нас, то чем ты тогда сможешь заинтересовать нас?

— Впустите меня в форт, — предложил Стромбанни. — Тогда мы можем спокойно поговорить и обсудить наше соглашение, — он не ответил на предложенный вопрос, но люди в крепости и так хорошо поняли, что пират явно намекал на собственный корабль.

Это был главный козырь Стромбанни. И безразлично, к чему он приводил: к войне или к торговле. Не имело значения, у кого он находился в руках. Главное было то, что корабль существовал и покачивался на водной глади у берега. Кто бы ни отплыл на этом корабле в море, все равно здесь должны были остаться лишние люди. Все в молчании задумались об одном и том же.

— Твои люди останутся на своих местах, — решительно предупредил Заромо и указал рукой на длинную лодку на берегу и корабль, стоявший в бухте на якоре.

— Хорошо, просто замечательно, но, Заромо, не мечтай, что ты сможешь захватить меня в плен. Валенсо должен дать честное слово, что я покину крепость живым, независимо от того, придем мы к соглашению или нет.

— Я даю тебе слово, — заверил его граф.

— Ну, хорошо. Итак, открывайте ворота, и мы откровенно поговорим друг с другом.

Воины приоткрыли ворота и снова захлопнули их на тяжелые засовы, когда капитан пиратов вошел в форт. Пираты и защитники крепости внимательно следили друг за другом.

Под широкой лестницей над банкетным залом, пригнувшись из-за ограниченного пространства, спрятались Белеза и Тина, незаметные для людей, сидящих внизу. Валенсо, Гальбро, Заромо и Стромбанни сидели за длинным столом. Кроме них, в большом зале больше никого не было.

Стромбанни выпил большой кубок вина одним жадным глотком. Он старался показать свою честность и открытость искусственным выражением искренности на лице, однако его глаза излучали жестокость и коварство. Он решительно перешел к делу.

— Все мы сильно заинтересованы в драгоценностях, которые старый Траникос упрятал невдалеке от этой бухты, в неизвестном мне месте, — начал он хрипло. — У каждого из нас есть то, что необходимо другим. У Валенсо имеются слуги, снаряжение, припасы, инструменты и форт, предоставляющий нам защиту от пиктов. У тебя, Заромо, — моя карта, у меня — корабль.

— Я не понимаю одного, — пробурчал Заромо недовольно, скрывая свои истинные чувства, — если у тебя все это время находилась карта, почему же ты в таком случае еще раньше не нашел спрятанные Траникосом сокровища.

— У меня не было карты. Этот пес Зингелито заколол старого скрягу и в темноте украл ее. Но у него не было ни корабля, ни команды. Ему потребовалось больше года, пока он нашел и то и другое. Когда он наконец-то уверился, что сможет заполучить сокровища, пикты помешали ему высадиться, убили многих, кто отправился на поиски тайника, и вынудили Зингелито вернуться в Зингару. Один из пиратов выкрал у него карту и только недавно продал ее мне.

— Значит, вот почему Зингелито выбрал проклятую бухту, — пробурчал Валенсо, обратившись, видимо, к некоторым воспоминаниям своего недавнего прошлого.

— Граф, вас привел сюда этот пес? — спросил Стромбанни. — Я хочу поблагодарить его за это. Где он?

— Наверное, в аду, ведь раньше он был корсаром и порядочным негодяем. По всей видимости, дикие пикты зарубили его, когда он отправился в лес искать сокровища.

— Великолепно! Просто потрясающе! — довольно произнес Стромбанни, потирая руки. — Меня, естественно, больше волнует мой первый помощник, у которого была карта. Многое произошло за это время. Я доверял ему, да и мои люди, стоит признаться, верили ему больше, чем мне. Итак, возле самого леса я передал ему карту, но он отделился от остальных, а когда мы нашли его, то он был уже убит. По всей видимости его закололи в поединке. Песок вокруг него был затоптан, трава примята. Люди хотели было обвинить в случившемся меня, но тут, к счастью, нашли следы неизвестного убийцы, и я, разумеется, доказал своим глупцам, что такие следы оставлены не моими сапогами. По некоторым признакам я сразу же понял, что этого не мог сделать никто из моих людей, поскольку никто из них не имел кованых подметок. Пикты, как вы знаете, вообще не носят сапог. Значит, этого зингаранца-предателя могли убить только вы! Итак, — помолчав, продолжил он, — у вас есть карта, однако нет сокровищ, иначе вы бы не впустили меня в форт. Теперь я установил, что это так, и не сомневаюсь. Вы не можете выйти за пределы крепостных стен и отправиться на поиски клада, потому что мы не спускаем с вас глаз. Кроме того, у вас нет корабля, на котором вы могли бы увезти сокровища.

За столом хранилось молчание.

— Теперь, — продолжал пират, — выслушайте мое предложение: Заромо, ты отдаешь мне карту, вы, Валенсо, обеспечиваете меня свежим мясом и другими продуктами, необходимыми для похода. После долгого путешествия нам не хватает многого, и моим людям грозит цинга. А за это я доставлю вас троих, а также леди Белезу вместе с опекаемой ею девочкой куда-нибудь, откуда вы сможете легко достичь одного из зингаранских портов.

Стромбанни оглядел их и добавил:

— А Заромо я охотно высажу там, где ему захочется и где он сможет встретить корсаров, потому что в Зингаре его, вне всякого сомнения, ждет виселица. Кроме того, я буду великодушен и дам вам часть сокровищ.

Корсар задумчиво и нервно подергал усы. Он крепко сомневался в том, что Стромбанни даже на мгновение подумал о честном соблюдении условий договора. Кроме того, Заромо не намеревался соглашаться на подобное предложение, даже если бы у него действительно оказалась карта. И все же, если он просто отклонит высказанное пиратом предложение, возникнут жаркие споры. Заромо задумался, как лучше обмануть пирата.

Корабль — весьма соблазнительная приманка и нужен ему не меньше, чем утерянные сокровища.

— Как ты думаешь, что нам помешает схватить тебя и вынудить твоих людей отдать нам твой корабль в обмен на твою жизнь?

Стромбанни издевательски засмеялся.

— Ты действительно считаешь меня таким дураком? Мои люди получили приказ при первых же признаках предательства поднять якорь и немедленно покинуть бухту. Будь уверен, они сделают это и в случае, если я не вернусь в условленное время. Вы не получите корабль, даже если перед их глазами с меня живьем сдерут шкуру. Их не разжалобит подобное зрелище. Кроме того, граф Валенсо дал мне слово.

— Я еще никогда не нарушал своего слова, — мрачно произнес Валенсо. — Достаточно угроз, Заромо.

Корсар промолчал. Он лихорадочно искал варианты, как ему заполучить корабль Стромбанни. Но ему приходилось продолжать переговоры, не показывая, что на самом деле у него нет карты. Мысленно он спрашивал себя много раз: кто же, во имя Митры, на самом деле забрал карту?

— Позволь мне взять на борт корабля своих людей, — сказал он. — Я не могу, как ты понимаешь, бросить на произвол судьбы свою верную команду, которая служит…

Стромбанни презрительно фыркнул:

— Почему ты не требуешь и моей сабли, чтобы ею перерезать мне горло?.. Не бросить на произвол судьбы своих верных людей — ха! Ты продашь дьяволу душу своего родного отца, если тебе заплатят за него достаточную цену. Нет, дорогой мой, ты сможешь взять с собой не более двух человек, с ними ты не сможешь захватить мой корабль.

— Дай нам один день, чтобы спокойно все обдумать, — спокойно попросил Заромо в надежде протянуть время.

Стромбанни грохнул кулаком по столу так, что из бокалов выплеснулось вино.

— Нет, во имя Митры! Я требую немедленного ответа! Заромо вскочил. Его ярость одержала верх над хитростью

и лукавством:

— Ты, грязная бараханская собака! Ты сейчас получишь ответ — меч прямо в твое поганое брюхо…

Стремительным движением левой руки он отбросил плащ в сторону, а правой схватился за меч. Стромбанни с грохотом вскочил. Стул, стоящий позади него, опрокинулся и с громким стуком покатился по полу.

Валенсо торопливо встал и протянул руку, чтобы остановить двух мужчин, которые уже наполовину вытащили мечи и с искаженными взаимной ненавистью лицами смотрели друг на друга.

— Господа! я вас очень прошу! Заромо, я же дал ему слово…

— К черту ваше слово…

— Спокойно, лорд! — произнес пират веселым голосом, жаждущим крови. — Вы дали мне слово, что в отношении меня не будет осуществлено никакого коварного предательства. Но я не считаю нарушением слова с вашей стороны, если в честном бою я обменяюсь с этой гнусной собакой несколькими ударами меча…

VII. Человек из леса

— Я согласен с тобой, Стром! — внезапно произнес позади них высокий сильный голос, казавшийся одновременно и свирепым, и веселым, и властным. Все повернулись на его звук и непроизвольно открыли рты и глаза. Белеза с огромным трудом смогла подавить рвущийся из груди крик.

Из двери, ведущей в соседнее помещение, вышел незнакомый человек. Без колебаний, но и без лишней поспешности он подошел к столу. Этот мужчина казался хозяином положения. В воздухе повисла напряженная тишина.

Чужак был еще огромнее, чем корсар и пират. Его мускулистая фигура, казалось, излучала мощь и силу. Несмотря на некоторую громоздкость телосложения, он двигался с гибкостью пантеры. На нем были сапоги с длинными отворотами, штаны из кожи и белого шелка, а под небесно-голубым развевающимся плащом виднелась шелковая рубашка с открытым воротом и алый кушак вокруг талии. Плащ имел желудообразные застежки из серебра, сатиновый воротник, карманы и обшлага. Одеяние было украшено золотой вышивкой. Блестящая кожаная шляпа завершала его костюм. Такую одежду носили около ста лет назад. На боку чужака висела тяжелая сабля.

— Конан! — воскликнули корсар и пират одновременно.

Валенсо и Гальбро, услышав это имя, разом затаили дыхание.

— Совершенно правильно, — гигант насмешливо улыбнулся заговорщикам, застывшим, как немые статуи, и подошел к столу.

— Что вы здесь делаете? — запинаясь, выдавил из себя мажордом. — Как вы прошли сюда незваным и так незаметно?

— Я перелез через крепостную стену с восточной стороны, пока ваши воины-глупцы беспорядочно толпились у ворот, — невозмутимо ответил Конан. Он говорил по зингарански с варварским акцентом. — Все они вывихнули себе шеи, всматриваясь на запад. Я вошел в дом, когда

Стромбанни входил в ворота, и с интересом прислушался к вашей, так сказать, дружеской беседе, находясь в соседней комнате.

— Я считал, что ты мертв, — протяжно произнес Заромо, тщательно выговаривая каждое слово. — Три года назад на одном усеянном рифами берегу видели обломки твоего корабля, и с тех пор о тебе ничего не было слышно.

— Тогда я не пил вместе с командой корабля, — ответил, усмехаясь, Конан, — Великий Океан не принял меня к себе и не погрузил на свое дно. Я выбрался на сушу и некоторое время был солдатом в Черных Королевствах, а потом в Аквилонии. Можно сказать, я стал знаменитой личностью, — он по-волчьи оскаблился. — Во всяком случае, до некоторого времени, пока Нумедидесу внезапно не перестало нравиться мое лицо. Ну, а теперь к делу, заговорщики.

Наверху, на лестнице, Тина пристально смотрела на незваного гостя, испуганно схватив Белезу за руку.

Девушка знала, что видит перед собой воплощенную в кровь и плоть легенду. Кто из людей на побережье не знал диких и невероятных кровавых историй о Конане — неутомимом искателе приключений, бывшем некогда капитаном бараханских пиратов — самым настоящим морским дьяволом Западного Океана? Дюжина баллад о неистребимой отваге и отчаянных преступлениях, набегах и схватках этого человека, которого никто не мог убить, знали многие люди.

Со страхом Белеза мысленно спросила себя, что произойдет, если предложение Конана не совпадет со стремлениями остальных и он не встанет на их сторону. Будет ли он презирать ее вместе со Стромбанни или пожалеет ее, как этот мерзавец Заромо?..

Валенсо оправился от шока, вызванного внезапным появлением чужака в собственном доме. Граф знал, что Конан был киммерийцем, родился и вырос в суровой и заснеженной пустыне на севере и поэтому во многих ситуациях не испытывал ни затруднений, ни сострадания, не ведая правил, которым подчинялись цивилизованные люди. Так что не было ничего странного в том, что он незаметно проник в охраняемый форт. Однако Валенсо испуганно вздрагивал при мысли, что вслед за варваром могут проникнуть сюда и другие дикари, например, пикты.

— Что вам здесь надо? — грубо спросил он. — Вы пришли с моря?

— Нет, из леса, — киммериец кивком показал на восток.

— И вы жили среди пиктов? — холодно осведомился граф.

В голубых, как лед, глазах гиганта вспыхнул гнев.

— Даже зингаранец должен знать, что между дикими племенами пиктов и киммерийцами никогда не было мира и, может быть, никогда не будет, — он страшно выругался.

— С давних времен между нами царит кровавая вражда. Если бы вы сделали свое замечание одному из моих диких сородичей, весьма возможно, что он разбил бы вам череп, но я достаточно долго жил среди так называемых цивилизованных людей, чтобы понять ваше полное невежество и отсутствие у вас вежливости и естественного гостеприимства по отношению к чужому человеку, который пришел через лес, раскинувшийся на тысячи миль вокруг. Но забудем об этом, — он повернулся к обоими морским грабителям, которые нелепо уставились не него. — Если я правильно расслышал, существует какая-то карта, из-за которой между вами двумя возник спор?

— Тебя это не касается, — проворчал Стромбанни.

— Как знать, — зловеще усмехнулся Конан и вытащил из кармана довольно сильно помятый клочок пергамента, на котором что-то было изображено красным цветом. — Может быть, это то, чего вам недостает?

Стромбанни вздрогнул от неожиданности и побледнел.

— Моя карта! — воскликнул он. — Откуда она у тебя?

— От твоего усопшего Галакуса. Она попала ко мне после того, как я прикончил его, — улыбнулся Конан.

— Ты, собака! — взвыл Стромбанни и тут же повернулся к Заромо. — Так у тебя, выходит, вообще не было карты? Ты солгал!..

— Я никогда и не утверждал, что она у меня есть! — пробурчал Заромо. — Ты немного ошибся относительно меня. Не будь дураком. Лучше подумай о другом. Конан один. Будь с ним его люди, он давно бы перерезал горло всем нам. Мы отнимем у него карту…

— Узнаю своих старых друзей, — рассмеялся неожиданно развеселившийся Конан.

Пират и корсар, ругаясь и проклиная все на свете, ринулись на киммерийца. Конан спокойно отступил на шаг и небрежно бросил скомканный пергамент на пылающий в камине огонь.

С ревом Стромбанни ринулся на Конана, но оглушительный удар кулака в ухо заставил его, почти потерявшего сознание, бессильно опуститься на пол. Заромо выхватил свой меч, однако прежде, чем он успел нанести им колющий удар, меч Конана со звоном выбил оружие из рук взбесившегося корсара. Со сверкающими глазами Заромо отшатнулся и ударился о стол.

Стромбанни с трудом поднялся, непрерывно дергая и тряся головой. Глаза его, казалось, остекленели, из разбитого уха капала кровь, оставляя липкие следы на шее и плече.

Конан слегка перегнулся через стол, и меч в его вытянутой твердой руке уперся в грудь графа Валенсо.

— Не пытайтесь позвать ваших солдат, граф, — хладнокровно предупредил его киммериец. — Ни звука, и ты тоже, собачья морда, — последнее оскорбительное замечание относилось к Гальбро, который даже и не собирался навлекать на себя гнев пока еще невозмутимого гиганта. — Карта сгорела дотла, и теперь бессмысленно проливать кровь. Садитесь за стол.

Стромбанни на какое-то время заколебался, взглянул на свой меч, потом пожал плечами и отупело рухнул на стул, заскрипевший под тяжестью его тела. Другие тоже расселись. Только Конан остался стоять.

Он глядел на них сверху вниз, а его враги пристально наблюдали за ним. В их глазах сверкали неприкрытая ненависть и злоба. Конан не обращал на это никакого внимания.

— Я предупреждаю вас, чтобы вы сидели смирно и ничего не предпринимали, — предупредил он. — Я хочу вам кое-что предложить!

— И что же ты можешь нам предложить? — насмешливо спросил Заромо.

— Драгоценности Траникоса!

— Что?! — все вскочили.

— Садитесь! — прогремел Конан и ударил по столу плоской стороной своего меча.

Все мгновенно повиновались, побледнев от охватившего их возбуждения. Конан усмехнулся. По всей видимости, он получил истинное наслаждение от действия своих слов.

— Да, я нашел драгоценности еще до того, как заполучил эту карту. Поэтому я и сжег ее. Теперь никто не найдет драгоценности, если я не покажу, где они находятся.

Все удивленно уставились на него. В их глазах пылали ненависть и жажда убийства.

— Ты лжешь, — не совсем уверенно начал Заромо. — Ты уже однажды солгал нам, утверждая, что не жил среди пиктов! Однако каждому известно, что в этой стране живут только одни дикари. Ближайшие форпосты цивилизации — аквилонские селения на берегах реки Грома — находятся на востоке в сотнях миль отсюда.

— Именно оттуда я и пришел в эти дикие леса, — невозмутимо ответил Конан. — Думаю, я — единственный из белых, которому удалось пересечь пиктскую пущу. Когда я бежал из Аквилонии в Страну Пиктов, то неожиданно наткнулся на отряд дикарей. Убил одного из них, но в рукопашной схватке в меня попал камень, выпущенный из пращи, и я потерял сознание. Только поэтому пикты сумели захватить меня живым. Я попал в руки дикарей из племени Волка. Но их вождь попал в плен к Орлам, и они обменяли нас. Орлы почти сотню миль волокли меня в западном направлении, чтобы устроить ритуал сожжения в своей деревне. Но однажды ночью мне удалось убить трех или четырех воинов — в темноте я не разобрал — и бежать.

Киммериец оглядел сидящих за столом и продолжил:

— Вернуться обратно в Аквилонию я не мог, потому что дикари постоянно шли по моему следу, и мне пришлось направиться на запад. Несколько дней назад мне посчастливилось отделаться от преследования и, слава Крому, я нашел убежище именно там, где Траникос спрятал свои сокровища. Я обнаружил все: сундуки с одеждой и оружи-ем, кучи монет, драгоценностей и золотых украшений, а среди всего этого богатства — драгоценный камень Тотнекрис, сверкающий, как звезда. Старый Траникос и одиннадцать его самых доверенных сподвижников сидели вокруг стола, сработанного из черного дерева. Все они смотрят неподвижно на свои драгоценности на протяжении вот уже целой сотни лет…

— Что?!

— Да, вы в чем-то сомневаетесь? — Конан рассмеялся. — Траникос умер около своих драгоценностей, а все остальные заодно с ним! Их трупы, как это ни странно, не разложились и не высохли до сих пор. Они сидят там в своих сапогах с отворотами, длинных плащах и кожаных широкополых шляпах. У каждого из них в руке стакан вина. Они все сидят в тех же позах, которые выбрали сто лет назад.

— Это же невозможно! Просто невероятно! — пробурчал Стромбанни, представив страшную картину. — Это уже не шутки. В конце концов, нам необходимы сокровища. Продолжай Конан.

На этот раз киммериец тоже уселся за стол, налил в бокал вина и одним глотком опустошил его.

— Во имя Крома, это первый бокал вина с тех пор, как я покинул Аквилонию, — произнес он. — Эти проклятые буквально наступали мне на пятки так, что я с трудом успевал подкрепиться ягодами и орехами, которые находил и срывал по дороге во время бегства. Иногда мне попадались лягушки, и я вынужден был глотать их сырыми, потому что не мог рисковать и разжечь костер.

Нетерпеливые слушатели, ругаясь, наперебой стали объяснять Конану, что их интересует не его питание, а сокровища.

Варвар еще раз усмехнулся и продолжил:

— После того, как я наткнулся на эти сокровища, я отдохнул пару дней, изготовил силки на кроликов, установил их и, поймав дичь, откормился и залечил свои раны. Однажды я увидел над западной частью леса столб дыма, но предположил самое естественное — что-то горит в поселении пиктов на морском побережье. Я оставался возле сокровищ, поскольку они были в месте, которого избегают пикты. Если бы меня действительно продолжало выслеживать какое-то из местных племен, охотники наверняка рано или поздно обнаружили бы себя. Вчера ночью, окончательно убедившись в отсутствии поблизости дикарей, я направился на запад, намереваясь выйти на берег в двух-трех милях севернее того места, где наблюдался дым. Я находился далеко от берега, когда разразилась буря. Мне пришлось спрятать драгоценности под каменным выступом и ожидать, пока буря не прекратится. Потом я забрался на высокое дерево, чтобы посмотреть, нет ли поблизости пиктов, но вместо них я увидел стоящую на якоре караку Строма и его людей, гребущих на лодке к берегу. Я направился к ним и на берегу случайно столкнулся с Галакусом. У меня с ним были старые счеты, и мы прямо на месте разрешили наш спор. Ему пришлось умереть.

— Из-за чего вы враждовали? — спросил Стромбанни.

— О, несколько лет назад он отбил у меня девушку. Тебя это устраивает? О том, что у него была к рта, я вообще не знал, пока он, уже умирая, не попытался проглотить ее. Разумеется, я мгновенно узнал изображенную местность. Мне пришлось укрыться в лесной чаще, пока ты, Стром, и твои люди рыскали вокруг в поисках убийцы Галакуса. Я не счел этот момент подходящим для того, чтобы выйти из укрытия, — Конан рассмеялся в пылающее от ярости лицо Стромбанни.

— Ну, а лежа в кустах, я все слышал и узнал о существовании Заромо, и Валенсо, которые находились на берегу, всего в паре миль отсюда. Я слышал, как ты, Стром, сказал своим людям, что Заромо убил Галакуса и забрал карту и что ты будешь лично иметь с ним дело, чтобы отомстить и вернуть карту…

— Собака! — прохрипел Заромо.

Стромбанни, хотя и побледнел, но дружески улыбнулся.

— Неужели ты думаешь, что я должен быть честным с такой собакой, как ты, Заромо? Рассказывай дальше, Конан!

Киммериец оглядел соперников и ухмыльнулся. Не вызывало сомнений, что он намерился разжечь пламя вражды и ненависти между двумя морскими разбойниками.

— Осталось рассказать совсем немногое. Я побежал прямо через лес, а ты, Стром, поплыл вдоль берега, и поэтому я оказался у форта задолго до тебя. Твое предположение о том, что шторм уничтожил корабль Заромо, подтвердилось.

Он взглянул на пирата и корсара.

— Итак, дело теперь обстоит следующим образом: у меня есть сокровища, у Строма имеется корабль, Валенсо располагает запасами провианта. Во имя Крома, Заромо, честно говоря, я не знаю, что можешь предложить ты. Однако, во избежание дальнейших стычек и ненужного кровопролития, я согласен присоединить тебя к нам тоже. Мое предложение, как видите, достаточно просто и очевидно: мы разделим добычу на четыре равные части, и я вместе со Стромом отплыву в море на "Красной руке". А ты, Заромо, вместе с графом Валенсо останешься здесь, на берегу, со своей долей драгоценностей. Вы можете стать королями этой Богом забытой глуши или построить корабль из деревьев, которых здесь более чем достаточно. Как вам будет удобней.

Валенсо побледнел, Заромо грубо выругался, а Стромбанни усмехнулся.

— Неужели ты, Конан, действительно такой легкомысленный и наивный, чтобы вместе со Стромбанни подняться на борт его корабля? — с яростью в голосе спросил Заромо.

— Он перережет тебе глотку прежде, чем берег исчезнет за горизонтом.

Конан рассмеялся.

— Тебе смешно? — пробурчал Заромо.

— Я не останусь здесь! — вдруг произнес Валенсо. Его глаза дико сверкнули, лицо напряглось. — Будет у меня часть сокровищ или нет, мне все равно. Я должен немедленно убраться отсюда.

Конан задумчиво посмотрел на него.

— Ну, хорошо, тогда я предлагаю такой план: мы разделим сокровища, как и предполагалось сначала. Потом на корабле поплывут Стромбанни, Заромо и вы, граф Валенсо, а также те из ваших людей, кого вы возьмете с собой. Вы поплывете на "Красной руке", а я остаюсь полным хозяином форта. Вместе с вашими людьми, Валенсо, и людьми Заромо я сам построю себе корабль. Вас это устраивает?

Заромо побледнел, пот выступил на его лице.

— Значит, мне остается выбирать: жить здесь в изгнании или же бросить своих людей и подняться на борт "Красной руки", чтобы Стромбанни перерезал мне горло и бросил в море.

Раскатистый смех Конана гулко прозвучал в огромном зале. Он по-приятельски стукнул Заромо по плечу, не обращая внимания на яростные глаза корсара, сверкавшие нескрываемой жаждой убийства.

— Все верно, Заромо, — подтвердил он. — Или оставайся здесь, а я и Стром уплывем отсюда, или же плыви со Стромбанни, оставив своих людей здесь со мной.

— Будет лучше, если Заромо отправится вместе со мной,

— откровенно заявил Стромбанни. — Ты, Конан, можешь восстановить против меня моих же людей, и они прикончат меня раньше, чем нам доведется увидеть на морском горизонте Бараханские острова.

Бледный Заромо уставился на Конана.

— Ни я, ни граф, ни его племянница не достигнут суши живыми, если мы доверимся Стромбанни, — прохрипел взбешенный корсар. — Сейчас вы оба в моей власти, потому что мои люди находятся здесь в форте. Что удержит меня от того, чтобы уничтожить вас обоих?

— Ничего, — с улыбкой ответил непоколебимый Конан, — кроме того, что люди Стромбанни, если ты действительно так поступишь, уйдут в море. Они оставят вас здесь, на этом глухом берегу, где пикты очень скоро расправятся со всеми. Ну, и кроме того не забывай маленького обстоятельства, что я расколю твой череп прежде, чем ты попытаешься позвать своих людей.

Произнеся это, Конан откровенно смеялся, словно его предположение было невероятно смешным.

Белеза поняла, что он действительно говорит правду. Отливающий металлическим блеском меч киммерийца спокойно лежал на его коленях, а меч Заромо лежал на столе вне досягаемости его руки. Гальборо же не был воином, а Валенсо, очевидно, сейчас был не в состоянии принять какое-либо определенное решение.

— Да, Заромо, — пробурчал Стромбанни, — тебе так легко с ним не справиться. Я согласен на предложение Конана. А что думаете по этому поводу вы, Валенсо?

— Я должен как можно скорее убраться отсюда! — хрипло прошептал граф, тупо уставившись тупыми глазами в стену напротив. — И я должен поспешить… я должен убраться… прочь отсюда… и как можно быстрее!

Стромбанни наморщил лоб, удивленный странным поведением графа, и, злобно усмехаясь, развернулся к корсару.

— Ну, а ты, Заромо?

— У меня нет другого выхода, — пробурчал недовольно Заромо. — Позволь мне взять с собой трех офицеров и сорок человек команды.

— Офицеры и тридцать человек!

— Хорошо, я согласен!

— Итак, все в порядке.

Таким образом, договор между враждебными сторонами был заключен без рукопожатий и громких тостов. Оба морских разбойника злобно косились друг на друга, словно оголодавшие волки.

Граф дрожащими пальцами теребил обвисшие усы и не отреагировал на сделку, полностью углубившись в свои мрачные мысли.

Конан беззаботно потянулся, как огромная кошка, залпом выпил вино и улыбнулся присутствующим, однако в улыбке киммерийца чувствовалось напряжение спрятавшегося в засаде тигра.

Белеза догадывалась о коварных и убийственных намерениях каждого из сидящих за столом. Ни один из них и не думал выполнять соглашение, за исключением, быть может, одного только графа Валенсо. Каждый из них рассчитывал заполучить в собственные руки корабль и все драгоценности целиком. Никто из них не собирался удовлетвориться меньшим.

Но каким образом? Что творилось в голове у этих людей, какие мысли родились в уме каждого из них? Киммериец, несмотря на свою необычную открытость и прямоту, был не, менее хитер, чем остальные, и к тому же еще более опасен. Своему главенству в создавшейся ситуации он был обязан скорее не своей физической силе, хотя его могучие плечи и упругие мышцы, толщиной в шею обычного человека, казались невероятно мощными и сильными, а прежде всего своей железной выдержке, которая удивила даже непрошибаемых Стромбанни и Заромо.

— Подождите немного, — осадил его киммериец. — Мы должны распределить наши силы таким образом, чтобы ни один из нас не смог навредить другому. Мы поступим следующим образом: люди Строма — с полдюжины или около этого — высадятся на берег и разобьют здесь лагерь так, чтобы обе группы держали друг друга под постоянным наблюдением и были уверенны в том, что ни одна из шаек не смоется тайком, когда мы найдем сокровища, и не нападет на нас из засады.

Те, кто останется на борту "Красной руки", выведет корабль из бухты в море, чтобы он находился вне пределов досягаемости обеими группами. Люди Валенсо останутся в форте, однако ворота должны быть открыты. Вы идете с нами, граф?

— В лес? — Валенсо судорожно вздрогнул и еще плотнее завернулся в плащ. — Нет! Не пойду, даже если мне будет предложено все золото Траникоса!

— Хорошо. Мы возьмем с собой по пятнадцать человек из каждой команды, чтобы нести сокровища, и отправимся в путь немедленно.

Белеза, внимательно наблюдавшая за тем, что происходит внизу, увидела, как Заромо и Стромбанни обменялись незаметными взглядами, а потом быстро опустили глаза. Разбойники подняли кубки с вином, чтобы спрятать за ними свои невысказанные коварные намерения.

Белеза обнаружила в плане Конана смертельно опасную ошибку, и удивленно спросила себя, как он мог допустить такой просчет. Быть может, киммериец просто переоценил свои силы? Она была уверена, что он не вернется из леса живым. Как только сокровища окажутся в руках корсара и пирата, они расправятся с Конаном, которого оба так ненавидят.

Она вздрогнула, поежилась и сочувственно посмотрела на киммерийца, которого судьба, похоже, приговорила к смерти. Странно было видеть живым и невредимым этого могучего воина, сидевшего там, внизу, и пьющего вино с негодяями, и знать, что он обречен на гибель.

Возникшая расстановка сил таила в себе опасность и гибель многих, сидящих теперь за столом. Заромо с удовольствием бы напал на Стромбанни и убил бы его, будь у него малейший шанс. Девушка не сомневалась и в том, что другой пират, со своей стороны, вынес смертельный приговор Заромо и ее дяде. Но если бы Заромо оказался победителем, то она, по крайней мере, осталась бы в живых.

Но когда Белеза взглянула на корсара, который нервно подкручивал усы и на лице которого в этот момент четко проявились все гнусные черты его характера, то поняла, что не может выбрать из двух зол: гибель или Заромо…

— Как далеко нам предстоит идти? — осведомился Стромбанни.

— Если выйдем в путь немедленно, то к полночи уже сможем вернуться, — ответил Конан.

Он выпил вино, поправил пояс с оружием и взглянул на графа.

— Валенсо, это вы убили пикта в охотничьей раскраске? Валенсо недоуменно заморгал.

— Что вы хотите этим сказать?

— Значит, вы не знаете, что ваши люди вчера ночью убили пикта?

Граф покачал головой.

— Ни один из моих людей не был прошлой ночью в лесу.

— Но в лесу кто-то был, — пробормотал киммериец, вцепившись в стол. — На дереве в лесу я видел голову пикта без боевой раскраски. Я не нашел отпечатков сапог, и решил, что дикаря убили еще до начала шторма. Но зато вокруг дерева было множество других следов — отпечатки мокасин на влажной почве. Пикты видели голову, но она принадлежала какому-то другому племени, иначе они забрали бы голову с собой. Если же дикари заключили мир с племенем убитого, то, наверняка, побежали в его деревню, чтобы сообщить о случившемся.

— Быть может, они его и убили? — произнес Валенсо.

— Нет, они не могли этого сделать. Вы, как я понял, знаете, кто и почему это сделал. Вот эта цепочка была обмотана вокруг шеи убитого пикта. Вы, должно быть, сошли с ума, если решились сделать такое.

Конан бросил на стол нечто, от чего граф придушенно застонал, схватившись за горло обеими руками.

— Это печать Корзетты, — продолжил Конан. — Любой пикт поймет, что убийство мог совершить только белый.

Валенсо подавленно молчал. Он уставился на цепочку, словно перед ним извивалась ядовитая змея, которая может ужалить.

С мрачным выражением глаз Конан некоторое время пристально наблюдал за графом, потом пристально посмотрел на остальных.

Заромо сделал быстрый жест, показывающий, что граф не в своем уме. Конан засунул меч в ножны и взял в руки кожаную шляпу.

— Хорошо, теперь мы можем идти, — сказал киммериец. Оба морских грабителя поспешно опустошили бокалы и,

по примеру Конана, спрятали свои клинки в ножны. Заромо положил руку на дрожащие пальцы Валенсо и слегка встряхнул молчаливого графа. Тот вздрогнул, внимательно осмотрелся, потом оцепенело вышел из зала вместе с остальными. В руке он зажал цепочку.

Но не все покинули этот зал. Белеза и Тина все еще сидели наверху и смотрели вниз. Они могли видеть, как Гальбро ожидал, пока закроется тяжелая дверь. Потом он заторопился к камину и осторожно начал копаться в тлеющих углях. Наконец, он нагнулся, пристально рассмотрел какой-то предмет, затем поднялся, поспешно и испуганно осмотрелся и, в чем-то убедившись, с той же торопливостью вышел через другую дверь.

— Что он искал в очаге? — прошептала Тина. Белеза недоуменно пожала плечами, но любопытство

одержало верх, и она спустилась в пустой зал. Мгновение спустя девушка стояла у камина и увидела то, что мажордом так внимательно изучал.

На углях лежали остатки карты, которую Конан бросил в огонь. В любое мгновение находка могла рассыпаться в пепел, однако на ней все еще были заметны какие-то светлые линии и несколько слов. Слов этих Белеза прочитать не смогла, но ей показалось, что линии представляют собой изображение горы или утеса, а нарисованные вокруг крестики означают лес или, по крайней мере, группу тесно стоявших друг возле друга деревьев.

Девушка не имела никакого представления, где находится изображенная на карте гора, однако, вспомнив поведение Гальбро, поняла, что тому это место известно. Он был единственным человеком из форта, который уходил в лес на значительное расстояние.

VIII. Тайна графа

В полуденном зное, наступившем после яростного шторма, в форте установилась необычайная тишина. Голоса людей, толкавшихся на крепостных стенах, звучали приглушенно. Такая же томно-усталая тишина царила и на берегу, где вооруженные до зубов разбили пираты и корсары свои лагеря, разделенные всего парой сотен футов.

Далеко от берега, в бухте, мирно покачивалась на водной глади "Красная рука" с горсточкой моряков на борту, готовая при малейших признаках предательства поднять якорь и выйти в море. Карака оставалась главной картой Стромбанни, его гарантией против возможных уловок соперников.

Белеза поднялась по лестнице и остановилась перед графом, который сидел за столом и вертел в руках порванную цепочку. Безо всякой симпатии, но с порядочной долей страха племянница взглянула на дядю. Валенсо сильно изменился, казалось, захлестнувший его страх стер все человеческие черты с лица графа.

Конан спланировал поход довольно искусно, исключил любую возможность коварного нападения с одной или другой стороны, однако, насколько понимала Белеза, он забыл обезопасить себя от коварства своих коварных спутников. Он пошел первым, указывая путь двум враждующим пиратам и их помощникам, пятнадцати человекам с каждой стороны. Белеза сожалела, что никогда больше не увидит киммерийца живым.

Наконец она открыла рот и, испугавшись собственного голоса, который отдавался в ушах хриплой и напряженной интонацией, обратилась к застывшему в тревоге графу.

— Варвар и разбойники ушли в лес. Как только Стромбанни и Заромо заполучат золото и драгоценности, они убьют Конана. Что будет, когда они вернутся с сокровищами? Неужели мы действительно погрузимся на борт пиратского корабля? Можем ли мы доверять Стромбанни?

Валенсо с отсутствующим видом покачал головой.

— Стромбанни убьет нас всех, чтобы получить лишнюю долю сокровищ. Однако Заромо шепнул мне перед уходом свой план. Мы взойдем на борт "Красной руки", но не как гости, а как владельцы корабля. Заромо позаботится о том, чтобы путешественники не управились вовремя и ночью разбили лагерь в лесу. Он найдет возможность убить во сне Стромбанни "и его людей. Потом Заромо и его люди тайно и незаметно вернутся к побережью. А незадолго до рассвета я скрытно пошлю с форта свих воинов. Они попытаются захватить корабль. Поэтому не надо думать ни о Стромбанни, ни о Конане. По возвращении Заромо мы вместе с корсарами, оставшимися на берегу, нападем в темноте на бараханцев. Без капитана пираты станут для нас легкой добычей, это очевидно. Потом мы вместе со всеми сокровищами выйдем в море на "Красной руке".

— А что будет со мной? — спросила девушка.

— Я обещал тебя Заромо, — сурово ответил дядя. — Без этого он вообще не возьмет нас с собой.

— Но я не хочу выходить за него замуж, — беспомощно возразила ему девушка.

— Даже не думай об этом. Ты сделаешь так, как я решил, мрачно произнес граф без тени сочувствия. Он поднял

цепочку, блеснувшую в лучах солнца. — Я, должно быть, потерял ее на берегу, — пробормотал он. — Он нашел ее, когда выходил из лодки.

— Вы не теряли ее на берегу, — возразила Белеза голосом таким же безжалостным, как и интонация его недавних слов.

Девушке казалось, что сердце ее окаменело. — Вы сорвали ее с шеи прошлой ночью, когда избивали Тину. Прежде, чем покинуть зал, я увидела эту цепочку на полу.

Вздрогнув, граф взглянул на нее. И до того уже искаженное лицо его посерело от неприкрытого страха.

Девушка жестоко усмехнулась, прочитав невысказанный вопрос в этих расширенных от ужаса глазах и застывших от напряжения изгибах губ.

— Да! Именно так! Черный человек! Он был здесь! в этом зале! Возможно, он нашел цепочку на полу. Охранники не видели его, но этой ночью он был перед дверью вашей спальни. Я видела его через глазок в двери, когда он бесшумно крался по коридору.

Некоторое время Белезе казалось, что ее жестокий дядя умрет от охватившего его страха. Он снова бессильно опустился на стул, который заскрипел под тяжестью безвольного тела. Цепочка выскользнула из ослабевших пальцев и упала на пол.

— В главном доме! — в ужасе прошептал он. — Я надеялся, что бдительная охрана и прочные засовы помешают ему проникнуть в форт. Глупец! Какой же я глупец! Я не могу ни защищаться от него, ни ускользнуть от его погони.

Граф буквально заколотился.

— У моей двери! — застонал он. — Почему же он не вошел? — снова простонал Валенсо и рванул воротничок, словно тот его душил. — Почему не положил конец этой ужасной долгой игре? Постоянно я видел во сне, как он, слившись с темнотой, странными способами проникает, прокрадывается в мою спальню, нагибается надо мной и смотрит. Смотрит!.. И адский голубой огонь призрака мерцает вокруг его головы. Почему…

Припадок закончился, но судорожная лихорадка невероятно ослабила графа.

— Я понимаю, — задыхаясь, прерывисто произнес он. — Он играет со мной в кошки-мышки. Играет моей жизнью, словно сгоревшим факелом. Убить меня ночью во сне слишком легко и милосердно. Он уничтожил корабль, на котором мне, по всей вероятности, удалось бы бежать с этого проклятого берега. Он убил этого несчастного пикта и обмотал мою цепь вокруг его головы, чтобы лесные дикари подумали, что убил его я. Раньше он достаточно часто видел эту цепочку на моей шее.

Графу не хватало воздуха.

— Но почему? Какого дьявола он все это затеял? Чего он добивается? Наверное, все здесь настолько чудовищно, что обычный человеческий разум не в силах ничего постичь…

— Кто этот черный человек? — спросила Белезе и почувствовала, как по спине у нее побежали мурашки.

— Проклятый Демон, которого я освободил собственной алчностью и неудержной жадностью, не думая о том, что целую вечность он будет мучить меня!.. — прошептал граф, растопырив свои длинные пальцы на крышке стола. Он взглянул на Белезу запавшими, странно блестевшими глазами, однако у девушки возникло ощущение, что ее он не видит, что сквозь нее он уставился в мрачное, полное мучений и невероятных страданий будущее.

— В юности у меня был враг, — продолжал граф, обращаясь больше к самому себе, чем к племяннице. — Он был могущественным, влиятельнейшим человеком, но он вечно стоял на моем пути. Я стал искать помощи у Черной магии и обратился к колдуну, который по моему желанию вызвал демона из пучины мрака.

Демон покончил с моими врагами. И моя власть, мои богатства выросли до огромных размеров, и никто из моих соперников больше не мог состязаться со мной. Однако я задумал обмануть своего помощника-колдуна в обещанном ему вознаграждении, которое обязывался выплатить ему всякий смертный, нуждающийся в его помощи.

Этим колдуном был Тот-Амон из Ринга, изгнанный из своей родной земли — Стигии. Он бежал во время царствования короля Ментуерра, а когда тот умер и на трон Люкура, изготовленный из дорогой слоновой кости, взошел Ктеосфон, Тот-Амон уже мог вернуться на родину.

Однако он остался в Кордаве и стал напоминать мне о том, что я должен расплатиться за все оказанные мне услуги. Чтобы не отдавать ему обещанной половины своего состояния, я донес на него нашему монарху, и Тот-Амону не оставалось ничего другого, как поспешно и тайно вернуться в Стигию. Там он быстро приобрел благосклонность нового правителя, а со временем — огромное богатство и магическую силу, сделавшие его настоящим правителем своей страны.

Два года назад, находясь в Кордаве, я получил неожиданное известие, что Тот-Амон внезапно исчез из Стигии. А через некоторое время ночью я увидел его дьявольское коричневое лицо в темном и мрачном углу моего собственного дворца. Он явился не лично, а посылал свой дух, свой бестелесный кошмарный образ, желая превратить мою жизнь в настоящий ад, вызвать невыносимые муки. На этот раз король не мог меня защитить, потому что после смерти Федруго и принятия решения о регентстве, как ты знаешь, Белеза, страна распалась на два враждующих лагеря, а регент оказался моим противником.

Прежде, чем сам Тот-Амон появился в Кордаве во плоти, я трусливо бежал в море. К счастью, его власть имеет свои границы. Чтобы преследовать меня на морских просторах, это чудовище должно оставаться в собственном теле. Дух один не может странствовать по морям. И все же, при помощи таинственных сил и жутких заклинаний, он выследил меня даже в далекой глуши, на этом побережье.

Он прибыл сюда, и я в этом уверен, чтобы заманить меня в невероятную западню или убить, как обычного смертного, ничего не стоящего в этой жизни. Если он спрячется, его никто не сумеет найти. Он может стать невидимым, он умеет бесшумно и незаметно скользить, причем делает это и днем, и ночью, и в тумане. Ни замки, ни засовы, ни охранники не способны его остановить. Глаза охранников он обволакивает тяжелым непробудным сном. Он властвует над неведомыми духами воздуха, гадами в черных подземных глубинах и демонами из мрака вечности. Он может вызвать шторм или бурю, топить корабли и равнять дома с землей.

Я надеялся, что мои следы растворятся в голубых волнах, но он все же выследил меня, чтобы жестоко отомстить.

Глаза Валенсо ненормально горели, когда он усиленно вглядывался в бесконечную даль, словно пытаясь проникнуть сквозь стенку, завешенную пушистыми коврами.

— Но я его перехитрю! — лихорадочно дрожа, прошептал граф. — Если только сегодня ночью он не ударит первым. Завтра уже под моими ногами будет покачиваться палуба, и между нами снова ляжет безграничный океан.

IX. Пещера

— Проклятье!

Взглянув вверх, Конан внезапно остановился и настороженно замер. Люди позади него тоже остановились двумя плотными недоверчивыми группами, следуя друг за другом и держа наготове оружие. Они шли по старой охотничьей тропе лесных пиктов, которая вела прямо на восток. Преодолеть успели всего несколько сот футов, однако берега уже не было видно.

— Что случилось? — подозрительно спросил Стромбанни. — Почему ты остановился?

— Ты что, слепой? Смотри!

Прямо над тропой, из нависающих густых ветвей безобразно скалился череп, а точнее, изуродованное, почерневшее, раскрашенное лицо, обрамленное пышными волосами, с пером птицы-носорога за левым ухом. Перо вызывающе торчало, указывая на путников, а лицо печально смотрело вниз мертвыми глазницами.

— Я сам снял эту голову и спрятал ее в зарослях! — пробурчал Конан и, прищурившись, внимательно изучил окрестные деревья. — Кто-то снова повесил ее здесь? Похоже, этот неизвестный настойчиво пытается натравить пиктов на крепость.

Люди мрачно переглянулись. Дьявольщина! Неужели вмешательство темных сил? Все происходящее было слишком запутано и достаточно опасно.

Конан быстро вскарабкался на дерево, снял с ветки отрезанную голову и отнес ее в ближайший подлесок, где бросил в протекающий мимо поляны ручей. Все видели, как она утонула, оставив пенистые пузырьки на журчащей поверхности.

— Пикты, следы которых остались вокруг этого дерева, не из племени Птицы-Носорога, — объяснил он людям, вернувшись на тропу. — Раньше я достаточно часто подходил к этому берегу, и мне удалось познакомиться с прибрежными племенами. Если я верно читаю отпечатки мокасин, здесь побывали Кормонары. Я могу только надеяться, что они воюют против племени Птицы-Носорога. Но если между ними заключен мир, Кормонары уже подходят к деревне Птицы, и скоро здесь развернется ад. Я, конечно, не имею представления, как далеко расположена деревня дикарей, но как только эти лесные дьяволы узнают об убийстве, они помчатся в лес, как голодные волки, сметая все на своем пути. Для пиктов не существует большего злодеяния, чем насильственная смерть одного из них, не носящего боевой окраски, особенно если убийца вывешивает отрубленную голову на дереве, чтобы ее могли клевать стервятники. Непонятные вещи происходят на этом берегу, забытом Кромом. Но так бывает всегда, когда цивилизованные люди появляются в глуши. Они просто не могут вести себя иначе. Идем.

Осторожно продвигаясь в глубь дремучего леса, путешественники приосвободили мечи в ножнах и стрелы в колчанах. Привыкнув к морскому простору, люди чувствовали себя неуютно среди незнакомого буйства зеленой чащи и путались во вьющихся растениях, липких лианах, которые постоянно мешали движению.

Узкая тропа извивалась, подобно длинной таинственно-угрожающей змее, поэтому многие моряки успели потерять ориентацию и уже не понимали, в каком направлении находится берег и форт.

Однако Конана беспокоило не это. Он снова и снова нагибался, пристально изучая извилистую тропу, пока наконец не пробормотал:

— Кто-то прошел по тропе незадолго до нас. И этот кто-то носит сапоги и не знает леса. Быть может, он и есть тот самый глупец, который нашел разбитый череп и снова повесил его на дерево? Нет, это все же не он, иначе я обнаружил бы под деревом его следы. Но тогда кто же он? Весьма интересная загадка. Кроме вмятин от мокасин, которые мы уже видели, я больше ничего не обнаружил. Кто же этот парень, прошагавший здесь перед нашим появлением? Может быть, один из вас, сучий отпрыск, успел отправить сюда своего человека?

Стромбанни и Заромо настороженно, но решительно замотали головами, отрицая возникшие у киммерийца подозрения и недоверчиво поглядывая друг на друга. Ни один из них не заметил следов, на которые указывал Конан. Едва заметные отпечатки на лишенной травы, плотно утоптанной

тропе оставались скрытыми даже от пристальных взглядов морских разбойников.

Конан резко ускорил шаги, и все побежали вслед за ним.

Когда тропа неожиданно повернула на север, Конан покинул ее и начал прокладывать путь между деревьями и густыми кустарниками в юго-восточном направлении. Между тем палящее солнце перевалило полуденную отметку. Продираясь сквозь переплетение ветвей, лиан и кустарниковых растений, люди изнывали от жары, тяжело дышали, с трудом перелезали через стволы высохших деревьев, которые с треском крошились под тяжестью одновременного движения пиратов.

Стромбанни, шагавший вместе с Заромо, прошептал своему спутнику:

— Как ты думаешь, не ведет ли он нас в западню?

— Все возможно, — ответил корсар. — Но во всяком случае, без него мы не найдем сокровища, да и не выберемся на обратную дорогу к морскому побережью.

Сказав это, он бросил на Стромбанни многозначительный взгляд.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — пробормотал бараханский пират. — Это, по всей вероятности, заставит нас изменить свои первоначальные планы.

Чем дальше они продвигались, тем больше росло недоверие обоих разбойников, и они были уже готовы удариться в панику, когда наконец дремучий лес кончился и прямо перед ними появилась голая базальтовая скала. Едва заметная тропинка вела из леса на восток, пробираясь через россыпь каменных обломков и поднимаясь к плоскому карнизу вблизи вершины одинокой скалы.

— Это та тропа, по которой я поднялся на утес, когда меня преследовали разъяренные пикты из племени Орла, — сказал Конан показывая вверх. — Она ведет к пещере, которая наверху, за карнизом. В ней, как я уже рассказывал, сидит мертвый Траникос вместе со своими людьми, охраняя бесценные драгоценности, отобранные ими у Тотнекриса. Однако прежде, чем вы подниметесь на утес за сокровищами, я должен предупредить вас: если вы убьете меня здесь, на просеке, то не сумеете найти обратный путь к побережью. Я знаю, вы, моряки, в глухом лесу совершенно беспомощны. Вам нисколько не поможет, если я назову даже самое точное направление — на запад отсюда. Вы будете тяжело нагружены сокровищами, а они не обманут ваших ожиданий, и на обратный путь потребуются уже не часы, а дни. Кроме того, пикты из племени Птицы-Носорога скоро узнают о своем убитом сородиче, и лес станет настоящим адом для любого белого.

Закончив длинную тираду предупреждений, Конан улыбнулся спутникам безрадостной улыбкой, и всем стало ясно, что он видит их насквозь. Конан не сомневался в тайных замыслах пиратов.

— Кроме Стромбанни и Заромо, все остаются здесь, — приказал Конан морякам. — Троих нас вполне достаточно, чтобы вынести сокровища из пещеры и спустить их вниз.

Стромбанни насмешливо улыбнулся.

— Я должен идти с тобой или отказаться от услуг Заромо?… Ты считаешь меня дураком? Я возьму с собой по крайней мере одного человека!

Не дожидаясь ответа, он указал на боцмана, мускулистого гиганта с обнаженным торсом и широченной набедренной повязкой, в ушах которого болтались золотые кольца, а голова была повязана грязной косынкой красного цвета.

— В таком случае и я прихвачу с собой своего помощника, — пробурчал Заромо и сделал знак коренастому парню с лицом, похожим на череп мертвеца. На его костлявом угловатом плече лежал кривой меч. Парень подошел к корсару.

— Я не возражаю, — улыбнулся Конан. — Следуйте за мной!

Поднимаясь по тропе к утесу, они почти наступали друг другу на пятки.

Четверка протиснулась вслед за Конаном в щель, пробитую в скальной породе позади карниза, глубоко втянула застоявшийся воздух и увидела перед собой окованные железом тяжелые сундуки, которые разместились по обе стороны прохода.

— Здесь спрятаны довольно ценные вещи, — сказал Конан почти равнодушно. — Шелк, кружева, одежда, украшения, оружие — добыча, захваченная в южных морях. Но основное сокровище находится там, за дверью.

Тяжелая дверь была полуоткрыта. Конан в напряжении наморщил лоб. Он хорошо помнил, что закрывал ее, когда покинул пещеру. Но спутникам своим он не подал никакого знака, а отошел в сторону, чтобы пропустить четверку.

Разбойники заглянули в пещеру. Она была освещена голубым светом, который пульсировал и постоянно менял оттенки, а под самыми сводами кое-где таинственно мерцал клубящийся голубоватый туман.

Огромный стол из черного дерева стоял в центре пещеры, а в деревянных резных креслах с высокими спинками и широкими подлокотниками — мебель, по всей видимости, когда-то принадлежала какому-нибудь знатному горожанину или зингаранскому барону — сидели фигуры членов Братства Траникоса, огромные в искажающем все вокруг мерцании. Массивная голова самого Траникоса была опущена на широкую грудь, рука сжимала инкрустированный драгоценными камнями бокал. На нем была лакированная кожаная шляпа, длинная куртка с золотой вышивкой и застежками из драгоценных камней, которые блестели в голубом сиянии неведомой пульсации. Вычурный костюм дополняли сапоги с широкими голенищами и шпорами; на оружейном поясе ярко выделялась золотая пряжка и висели позолоченные ножны с мечом, рукоятку которого украшали драгоценные и полудрагоценные камни.

Вокруг огромного черного стола угрюмо сидели одиннадцать сподвижников Траникоса. Каждый уперся подбородком в собственную грудь, украшенную пышными кружевами. Голубоватое сияние освещало застолье необъяснимо тревожным светом. Оно исходило от огромного драгоценного камня на подставке из слоновой кости, стоящей в центре стола.

Сияние отражалось в на редкость отполированных драгоценностях, дополняя цветовую гамму, исходящую от голубоватой глыбы на подставке. Большая куча драгоценных камней лежала перед креслом Траникоса. Это были знаменитые драгоценности Тотнекриса, которые по своей стоимости превосходили все другие драгоценности, вместе взятые.

Лица Заромо и Стромбанни казались бледными в этом голубоватом сиянии. Их помощники широко раскрытыми глазами уставились через плечи своих капитанов на несметное сверкающее богатство.

— Идите туда и заберите все, что видите, — проворчал Конан.

Заромо и Стромбанни решительно протиснулись мимо него, в ярости толкая друг друга локтями. Оба телохранителя поспешно следовали вплотную за своими хозяевами.

Пинком сапога Заромо широко распахнул массивную дверь и переступил через порог, но остановился перед фигурой, которую до сих пор скрывала дверь. У его ног на полу лежал скорчившийся человек с лицом, искаженным смертельной агонией.

— Гальборо! — пораженно воскликнул Заромо. — Мертвый! Что… — он осторожно просунул голову в пещеру и поспешно отпрянул назад. — В пещере смерть! — воскликнул он.

Пока он испуганно кричал эти слова, туман в пещере зашевелился и, завихрившись на мгновение, начал сгущаться. Конан, навалившись всем весом своего мощного тела, толкнул вперед четырех мужчин, остановившихся на пороге пещеры. Все четверо пошатнулись под резким и неожиданным натиском, но, к сожалению, не влетели сломя голову в затуманенную пещеру, как задумал киммериец.

Увидев мертвеца, пираты испугались ловушки и вели себя осторожно. Они успели разглядеть демона, обретающего форму. Сильный толчок Конана заставил их потерять равновесие, однако не привел к желаемому результату. Заромо и Стромбанни рухнули на колени, переступив порог наполовину, боцман был сбит с ног, а помощник ударился о скалу.

Конан намеревался втолкнуть в пещеру всю четверку и закрыть за ней дверь, а потом лишь подождать, пока синий демон покончит с пиратами, но он переоценил свои возможности и теперь ему пришлось повернуться и защищаться против яростной атаки помощника Заромо, который стремительно бросился на варвара.

Нанося удар киммерийцу, корсар промахнулся: его противник моментально пригнулся. Меч нападавшего со звоном ударился о каменную стену. Искры брызнули во все стороны. В следующее мгновение голова корсара отделилась от шеи и покатилась по полу.

В это мгновение боцману удалось встать на ноги, и он с обнаженным мечом напал на Конана. Клинок ударился о клинок. Металлический лязг, раздавшийся в ограниченном пространстве пещеры, казалось, был оглушающим.

Тем временем до смерти напуганные демоном капитаны перевалились через порог двери. Они проделали свой маневр настолько быстро, что демон не успел полностью сформироваться. Оба покинули магическую границу, отделяющую пещеру от туннеля, и оказались за пределами заколдованной территории. Ошеломленные, они стояли у порога, а чудовище уже растворилось в сияющем тумане.

Сражаясь с боцманом, Конан удвоил свои усилия, решительно нападая и желая поскорее избавиться от противника прежде, чем к нему придут на помощь.

Он теснил пирата. При каждом шаге отступления тот яростно ругался и в отчаянии звал своих товарищей. Раньше, чем Конану удалось покончить с боцманом, на него с обнаженными мечами в руках бросились оба капитана, призывая своих людей, оставшихся на поляне.

Киммериец выбежал на карниз. Вероятно, он мог бы убить всех троих, хотя каждый из разбойников был великолепным бойцом, но выбрал бегство, чтобы не попасть в руки остальных пиратов и корсаров, спешивших к вершине утеса на зов своих капитанов.

Разбойники появились не так быстро, как их ожидали. Все слышали сдавленные крики и металлический звон оружия, доносившийся из пещеры, однако никто не мог осмелиться первым взобраться наверх по тропе, опасаясь удара в спину. Обе группы настороженно наблюдали друг за другом.

Когда моряки увидели Конана, решительно выпрыгнувшего на каменный карниз, они все еще колебались и проявляли нерешительность. Пока они в замешательстве стояли с натянутыми луками, киммериец мгновенно вскарабкался по высеченной в скале лестнице и исчез за каменным гребнем.

Капитаны с грохотом вывалились на базальтовый карниз. Увидев своих вожаков целыми, оба отряда облегченно вздохнули, перестали угрожать друг другу и, пораженные непонятными событиями в пещере, недоуменно уставились вверх, на скалу.

— Собака! Киммерийский пес! — взревел Заромо. — Ты хотел заманить нас в ловушку и убить! Предатель!

Конан сверху ответил:

— Чего же вы ожидали? ВЫ оба планировали перерезать мне горло, как только я покажу вам добычу. Если бы не этот мертвый Гальборо, я бы запер там всю вашу четверку и объяснил бы вашим людям, что вы необдуманно подверглись смертельной опасности.

— А после нашей смерти ты забрал бы корабль и всю добычу! — бушевал Стромбанни.

— Да. И отобрал бы лучших людей из обоих ваших команд. Я давно уже мечтаю уйти в море при первой возможности.

Он взглянул вниз и продолжил:

— Впрочем, следы, которые я обнаружил, были следами Гальборо. Я только не знаю, откуда он узнал об этой пещере, и каким образом он в одиночку собирался забрать отсюда сокровища?…

— Если бы не его труп, мы попали бы ловушку, — пробормотал Заромо со все еще пепельно-серым лицом.

— Что это, собственно, было? — спросил Стромбанни.

— Ядовитый газ?

— Нет, оно двигалось, словно живое, и уже принимало дьявольскую форму, но мы успели отступить назад. Это не газ. Возможно, это демон, заключенный в пещеру при помощи колдовства, — откликнулся Заромо.

— Ну и что вы теперь собираетесь делать? — насмешливо крикнул Конан сверху. Пираты не могли этого видеть.

— Да, действительно, — Заромо повернулся к Стромбанни. — Что мы теперь будем делать? Мы не можем войти в пещеру, а если и можем, то нам не выбраться из нее живыми и с сокровищами.

— Конечно! — прокричал сверху Конан. — Сокровищ вы не получите. Слушайте, я расскажу вам одну историю, которую пикты рассказывают в своих хижинах, когда костер постепенно догорает. Хотите? А сокровищ вы не получите. Демон задушит вас. Он почти задушил меня, когда я попытался войти в пещеру.

Ответом была напряженная тишина.

— Однажды из-за моря пришли двенадцать чужеземцев. Они напали на одну из деревень и перебили там всех пиктов, кроме немногих, которым удалось бежать. Потом они обнаружили пещеру и затащили в нес золото, драгоценности, камни, самоцветы и многое другое. Но шаман убитых пиктов

— он был одним из тех, кто смог скрыться на время нападения чужеземцев, — начал колдовать и вызвал демона из глубин ада. Своими чарами шаман вынудил демона войти в пещеру и задушить двенадцать чужеземцев, которые в это время сидели за столом и пили вино. А чтобы демон не появился потом в стране пиктов и не причинил им вреда, шаман при помощи магии запер его в пещере. Эта история рассказывается в каждом племени, и с тех пор все племена дикарей избегают этого места. Когда я подошел к пещере, чтобы спрятаться от преследователей из племени Орла и найти временное убежище, то на своей шкуре убедился, насколько легенда правдива. Относится она и к происшествию с Траникосом и его людьми. Смерть охраняет сокровища Траникоса!

— Надо подняться наверх, — вскипел Стромбанни, — и заткнуть ему пасть.

— Не будь дураком! — пробурчал Заромо. — Неужели ты действительно думаешь, что его можно стащить вниз, пока он со своим мечом охраняет лестницу? И все же мы пошлем людей наверх. Они станут на каменном карнизе и попытаются пронзить обманщика стрелами, как только он осмелится высунуться из укрытия. Нам надо забрать драгоценности. У Конана несомненно был какой-то план, хотя только для переноски сокровищ потребуется не менее тридцати человек. Ну а если он собирается что-то делать, значит, и у нас должно получиться. Мы изогнем клинок одного из наших мечей и сделаем крюк. Привяжем к нему веревку и подтянем стол к двери вместе с драгоценностями.

— Весьма не глупо, Заромо! — насмешливо похвалил Конан. — Именно это я и намеревался сделать. Но как вы вернетесь назад, на тропу? Стемнеет задолго до того, как вы достигнете берега, даже если вам удастся проложить путь в лесу. Я последую за вами и буду убивать вас в темноте человек за человеком.

— Да, — пробурчал Стромбанни, — это не пустая угроза, Заромо. В темноте он может двигаться быстро и бесшумно, как призрак в подземелье. Если он пойдет за нами через лес, немногие из нас доберутся до берега.

— Тогда мы прикончим его здесь, — заскрежетал зубами Заромо. — Под защитой стрел мы вскарабкаемся на скалу и убьем его. Если он уцелеет под стрелами, мы прирежем его мечами. Конан, мы решили тебя убить. Почему ты смеешься?

— Смешно слышать угрозы мертвецов! — крикнул он заметно повеселевшим голосом.

— Не спускайте с него глаз! — мрачно сказал Заромо. Потом он приказал людям подняться на уступ, к нему и

Стромбанни. По каменистой тропе моряки начали карабкаться вверх, и один из них задрал голову, чтобы что-то спросить. Раздался тонкий свист, и корсар, который хотел что-то произнести, замолк на полуслове. Он надсадно захрипел, кровь хлынула изо рта. Корсар упал на колени, и все увидели древко стрелы, дрожащее в спине убитого. Испуганный вопль вырвался из десятков глоток.

— Что случилось? — крикнул Стромбанни.

.— Пикты! — закричал один из пиратов. Он поднял свой лук, натянул титеву и выстрелил наугад в ближайшие заросли леса.

Снова раздался тонкий свист, и другой пират застонал и упал с торчащей из горла стрелой.

— В укрытие, вы, идиоты! — прогремел Заромо.

С высоты он видел раскрашенные фигуры, скрывающиеся в кустарнике и перебегающие от дерева к дереву. Еще один из моряков со стрелой в груди скатился вниз. Остальные начали укрываться за обломками камней у подножия скалы. Разбойники оказались не очень — то искусными в поисках удобных укрытий и не привыкли к сражениям подобного рода. Со свистом рассекая воздух, стрелы вылетали из-за кустарников, вспарывали стволы деревьев и разбивались о каменные обломки. Люди на карнизе поспешно бросились на каменную поверхность.

— Теперь мы на самом деле угодили в ловушку! — лицо Стромбанни побледнело. Когда под ногами палуба, он держался мужественно, но молчаливое нападение дикарей изматывало его нервы.

— Конан сказал, что пикты боятся этой скалы, — припомнил Заромо. — Когда наступит темнота, наши люди смогут забраться на нее. Мы уже находимся на карнизе. Дикари не станут штурмовать скалу.

— Это так, — отозвался сверху Конан. — Пикты не полезут на скалу, чтобы добраться до вас. Они всего лишь окружат ее плотным кольцом и спокойно подождут, пока вы не передохните от голода.

— Он прав, — беспомощно прошептал Заромо. Что же нам делать?

— Заключить с Конаном перемирие, — отозвался Стромбанни. — Только он выведет нас отсюда живыми. Позже мы сможем перерезать ему горло, — уточнил пират и прокричал во весь голос. — Слушай, Конан, забудем на время все наши разногласия. Ты попал в такое же неприятное положение, как и мы. Спускайся и помоги нам выбраться отсюда.

— Я сижу совсем не в той лодке, в какой оказались вы,

— крикнул в ответ киммериец. — Я могу спокойно дождаться темноты, затем, спустившись по другой стороне скалы, исчезнуть в лесной чаще. Проскользнуть сквозь оцепление мне не составит особого труда. Потом я проберусь назад, в форт, и сообщу, что всех вас перебили дикари, — и это будет чистая правда.

Стромбанни и Заромо с посеревшими лицами уставились друг на друга.

— Но я этого не сделаю! — проревел в утешение им Конан. — Не потому, что считаю вас, грязных собак, пригодными в дело, просто я не могу позволить дикарям убивать белых людей, как скотов.

Из-за каменного гребня появилась голова киммерийца со спутанной гривой волос.

— Слушайте внимательно. Там, внизу, всего лишь маленький передовой отряд. Я смеялся, потому что видел этих дьяволов, когда они крались сквозь кустарники. Если бы их было много, внизу уже не осталось бы в живых ни одного вашего человека. Основные силы пиктов на подходе. Они скоро отрежут вам путь к побережью.

Он посмотрел вдаль.

— Я думаю, эти лесные дьяволы охраняют только западную часть скалы. По восточной я спущусь вниз и проберусь в лес, чтобы зайти им в тыл. А вы тем временем спускайтесь по тропе и всех ваших людей постарайтесь укрыть за обломками камней. Прикажите им держать луки и стрелы наготове и заранее вытащить мечи. Когда вы услышите мой крик, бегите к деревьям на западной части поляны.

— Как насчет сокровищ?

— К дьяволу сокровища! Мы можем считать себя счастливчиками, если спасем свои головы.

Голова киммерийца исчезла.

Оба капитана внимательно прислушались к звукам и поняли, что Конан пополз к другой стороне базальтовой скалы, которая в том месте была почти отвесной, и начал спускаться по ней вниз.

Внизу, в шелестящем листьями и ветвями лесу, стояла тишина. Ни одна стрела не ударилась о камни. Морские разбойники знали, что черные глаза дикарей со смертельно опасным нетерпением наблюдают за ними.

Стромбанни и Заромо стали осторожно спускаться по вьющейся среди камней тропе. Боцман сразу же присоединился к ним. Они преодолели почти половину тропы, когда смертоносные стрелы снова запели вокруг. Боцман охнул и, дергаясь, сполз по склону вниз. Древко стрелы торчало в его груди. Оказавшись внизу, оба капитана торопливо бросились под защиту разбросанных каменных обломков.

— А Конан не оставит нас здесь одних, будь он проклят? — выругавшись, спросил Заромо.

— В этом отношении мы можем ему доверять, — заверил его Стромбанни. — У таких варваров, как он, существует свой собственный кодекс чести. Киммериец никогда не допустит, чтобы дикари с другим цветом кожи убили белого человека. Он поможет нам в схватке с пиктами, даже если решил собственноручно придушить нас потом! Эй!

— Эге-гей! Э-эй!

Леденящий крик разорвал лесную тишину. Он доносился со стороны деревьев, растущих на западной оконечности лесной поляны. Одновременно что-то вылетело из-за деревьев и покатилось по траве, подпрыгивая на неровностях. Это была отрубленная голова пикта с жутко разрисованным искаженным лицом.

— Сигнал Конана! — прогремел Стромбанни.

Отчаявшиеся было морские разбойники дружно поднялись из-за своих камней, служивших им укрытием, и устремились в лес.

Из кустов беспорядочно полетели стрелы.

Бездыханно упали, пронзенные стрелами, три пирата.

Морские разбойники решительно проломились через подлесок и набросились на голые разрисованные фигуры, первыми поднявшиеся из густой чащи кустарника.

Некоторое время все вокруг трещало, слышалось тяжелое дыхание дерущихся людей, доносился звон мечей. Сапоги безжалостно топтали голые тела, и дикари, кто сумел уцелеть в беспорядочной, но яростной резне, спасались бегством в чащу леса, оставив на истоптанном мху и окровавленной траве семь своих сородичей.

Глубоко в лесных зарослях были слышны характерные звуки схватки, но вскоре смолкли и они. Из-за толстых стволов деревьев появился Конан. Он потерял свою кожаную шляпу, плащ был изорван, а с меча стекала кровь.

— Что теперь? — отхаркиваясь, спросил Заромо.

Он знал, что они одержали победу только потому, что неожиданное нападение Конана нагнало на дикарей страху, который помешал им спокойно перебить пиратов стрелами.

Заромо выругался, когда Конан добил одного из корсаров, лежавшего на земле с раздробленной ногой.

— Мы не можем тащить его с собой, — пояснил Конан. — И ему будет только хуже, если мы оставим его здесь, а пикты захватят в плен. Теперь в путь!

Он стал пробираться между деревьями, и морские разбойники поспешили следом. Без киммерийца они часами бы блуждали по лесу, пытаясь выйти, — без тропы никто из моряков не мог выбраться из дикого леса. Конан безошибочно вел их по хорошо освещенной дороге. Морские грабители взревели от облегчения, когда перед ними внезапно появилась тропа.

— Идиот! — Конан схватил за плечи пирата, который бросился было бежать, и отшвырнул ретивого обратно к толпе сотоварищей. — Долго ты этого бега не выдержишь, до побережья еще несколько миль. Мы не должны переутомляться. Последнюю часть пути придется бежать изо всех сил. Сохраняйте силы. А теперь идем!

Равномерным шагом он направился по тропе. Остальные устремились вслед, стараясь приспособиться к темпу Конана, который уверенно и быстро продвигался вперед.

Солнце коснулось волн Западного океана. Тина стояла у окна, из которого накануне Белеза наблюдала за бурей.

— Заход солнца окрасил море в красную кровь, — пробормотала девочка. — Парус караки выглядит единственным белым пятном на багровом фоне. На лес уже спустилась ночь.

— А что делают моряки на берегу? — устало спросила Белеза. С закрытыми глазами она опустилась на кровать, положив руки на голову.

— Готовятся к ужину, — ответила Тина. — Они собирают хворост и разжигают костры. Я слышу, как они перекликаются друг с другом… Но что это?..

Внезапное напряжение в голосе девочки заставило Белезу вскочить. Тина вцепилась в подлокотник, и личико ее побледнело.

— Послушайте, моя леди! Вдали такой вой, словно одновременно стонет множество волков!

— Волков? — Белеза вскочила. Холод сжал ее сердце. — Волки в это время не охотятся стаями.

— О! Смотрите! — закричала девочка и поспешно указала вперед. — Из леса бегут люди!

Белеза моментально оказалась у окна и широко раскрытыми глазами уставилась на крошечные суетливые фигурки, которые одна за другой выскакивали из леса.

— Морские грабители! — воскликнула она. — С пустыми руками! Я вижу Заромо… Стромбанни…

— А где же Конан? — пошептала Тина. Белеза покачала головой.

— Пожалуйста! Послушайте! — закричала девочка и ухватилась за талию своей госпожи. — Пикты!

Теперь все из форта могли слышать, как поднимался и затихал вой нетерпеливого ожидания и дичайшей жажды крови, доносившийся из глубин темного леса. Он подгонял уставших людей, которые, задыхаясь, шатаясь, спотыкаясь и подталкивая друг друга, торопливо бежали к форту.

— Быстрее! — хрипел Стромбанни, чьи черты были искажены усталостью и изнурительным бегом. — Они уже наступают нам на пятки. Мой корабль…

— Мы не успеем добраться до него, он слишком далеко от берега! — выдохнул Заромо. — Нужно укрыться в форте! — задыхаясь добавил он. — Люди на берегу уже заметили нас.

Он начал судорожно размахивать руками, но пираты и корсары и без того поняли значение страшного воя. Они бросились к оружию, побросав свои костры и котлы с пищей, и устремились к воротам крепости. Они уже проскочили за ограду, когда выбежавшие из леса пикты обогнули южный угол форта.

Сотни раз отчаявшись, беглецы выглядели полумертвыми от усталости и напряжения. Ворота позади них поспешно закрылись. Отдохнувшие люди с берега поднялись на крепостные стены, чтобы примкнуть к людям графа.

Белеза выбежала из главного дома и остановила Заромо.

— Где Конан?

Корсар указал пальцем на темный лес. Его грудь тяжело вздымалась и опадала. Пот ручьями стекал по изможденному лицу.

— Их шпионы наступали нам на пятки. Нам едва удалось достичь берега. Конан остался задержать пиктов и дать нам возможность добраться до крепости.

Отвернувшись от девушки, он спешно рванулся к лестнице, чтобы занять место на крепостной стене, куда уже карабкался Стромбанни. Валенсо стоял уже там, кутаясь в плащ, настороженный и молчаливый. Его лицо превратилось в застывшую угрюмую маску.

— Смотрите! — проревел возбужденно один из пиратов, перекрыв оглушающий вопль пока еще невидимой орды дикарей.

Из темнеющего леса выбежал человек и помчался прямо к воротам затаившейся крепости.

— Конан! — по-волчьи осклабился Заромо. Его глаза сверкнули ненавистью. — Мы в безопасности и знаем, где лежат драгоценности. Я не вижу особых причин спасать Конана.

— Нет! — решительно возразил Стромбанни и схватил пирата за руку. — Нам еще пригодится его меч. Смотри!

Следом за мчавшимся громадными прыжками киммерийцем из леса с ревом высыпала дикая орда — сотни и сотни обнаженных пиктов, которые неистово орали и воинственно размахивали оружием. Их стрелы непрерывно жужжали вокруг беглеца. Несколькими огромными прыжками он достиг восточной стороны форта, схватился за острие двух толстых кольев, пружинисто подпрыгнул и перемахнул через стену, сжимая в зубах меч. Звенящая стрела с дрожью вонзилась в дерево — как раз туда, где Конан только что находился.

Плаща на нем уже не было, а белая рубашка была изорвана и запачкана кровью.

— Остановите их! — проревел киммериец, спустившись на бруствер, где беспокойно топтались пираты, корсары и воины графа, — если они вслед за мной перепрыгнут через стену, считайте, что с нами покончено.

Опомнившись, пираты, корсары и воины сразу же повиновались, и град стрел ударил в приближающуюся толпу дикарей.

Конан увидел Белезу, в тонкую руку которой вцепилась Тина.

— Быстро в дом! — рявкнул он им не терпящим возражений голосом. — Их стрелы скоро дождем посыплются через стены. Ну, что я сказал! — Черное древко вонзилось в землю прямо у ног Белезы, дрожа, как змея, готовая ринуться в атаку. Конан схватил лук и положил на него стрелу.

— Эй, несите факелы! И пошевеливайтесь! — проревел он, перекрывая шум развернувшегося сражения. — В темноте мы не сможем драться!

Солнце, обагрив лучами песчаный берег и темнеющий лес, уходило за горизонт. В бухте на борту караки люди подняли якоря, и "Красная рука" со все нарастающей скоростью направилась к кроваво-красному горизонту.

X. Лесные дикари

Темная ночь окутала побережье. Слабым дрожащим светом факелы освещали страшную, словно из потустороннего мира, картину. Раскрашенные, обнаженные дикари устремились вперед и, как волна прибоя, накатывались на крепость. Их белые зубы и сверкающие жаждой смерти глаза блестели в свете факелов. Перья птицы-носорога были воткнуты в лохматые гривы дикарей. Мелькали также перья Корм-Арака и перья Морского Орла. Парочка воинов наиболее дикой наружности вплела в свои спутанные волосы даже зубы акулы. Прибрежные племена прибыли сюда со всех сторон, чтобы очистить берег от белокожих пришельцев.

Сплошными рядами, плечом к плечу, бросались дикари на крепость, осыпая ее градом стрел и не обращая внимания на ответные стрелы защитников, которые сразили уже не мало нападающих. Иногда дикари подбирались к стенам и боевыми топорами били в тяжелые ворота, а остроконечные копья бросали в бойницы. Штурм был яростным. Однако каждый раз взбесившийся людской поток, орущий и размахивающий оружием, откатывался назад, оставляя множество трупов и раненых, корчащихся от боли. В подобных сражениях у морских разбойников был приобретен огромный опыт, и они весьма искусно отбивали атаку за атакой, действуя слаженно и умело. Их стрелы пробивали самые настоящие бреши в сплоченной орде нападающих, а их мечи сбивали с палисада смельчаков, которым удалось забраться на стену. Однако дикари не унимались, снова и снова они бросались на штурм форта.

— Они взбесились, как собаки! — пропыхтел Заромо, сосредоточенно отсекая темные руки, цепляющиеся за багровые от крови колья крепостной стены. В ярости корсар даже не замечал раскрашенных дикарей, которые со злобным оскалом смотрели на него снизу вверх.

— Если мы удержим крепость до утра, они потеряют мужество и желание атаковать, — пробурчал Конан и с точностью опытного бойца, одним ударом меча, снес раскрашенную голову, возникшую над частоколом. — Ага, они уже отступают!

Волна дикарей беспорядочно откатилась назад. Люди на

бруствере смахнули пот со своих лиц, подсчитали погибших и обтерли кровавые рукоятки мечей. Как волки, опьяненные жаждой крови, но вынужденные отказаться от намеченной жертвы, пикты отпрянули за пределы освещенного пространства. У стен форта остались только трупы,

— Они ушли? — Стромбанни убрал с лица мокрые от пота волосы. Меч в его крепко сжатой пятерне был зазубрен, а руки забрызганы кровью.

— Нет! Они все еще находятся поблизости, — Конан кивком головы указал в ночную тьму. Только он мог разглядеть, как что-то изредка передвигалось, и время от времени в слабых отблесках факелов загорались чьи-то глаза, вспыхивали матовые блики, отбрасываемые медным оружием. На некоторое время пикты все же отступили и укрылись во мраке. — Установите на бруствере охрану и позаботьтесь о том, чтобы остальные тем временем попили и поели. Полночь уже миновала. Ночь повернулась к утру. Мы сражались без отдыха очень долго. Эй, Валенсо, как там у вас дела?

В помятых, забрызганных кровью шлеме и латах граф угрюмо подошел к Конану и обоим капитанам. В ответ он только что-то неразборчиво пробурчал.

В это мгновение из густой темноты внезапно прозвучал голос. Громкий и ясный, он эхом отдавался по всему форту.

— Граф Валенсо! Граф Валенсо из Корзетты!.. Вы слышите меня? — голос из тьмы имел несомненно стигийский акцент.

Конан услышал, как граф протяжно застонал. Словно от смертельного удара, Валенсо потерял равновесие, зашатался, ухватился за грубо обтесанные колья стены и только потому удержался на внезапно ослабевших ногах. Его лицо, освещаемое огнями факелов, приобрело пепельно-серый цвет.

Голос незнакомца тем временем продолжал:

— Это я, Тот-Амон из Ринга! Вы зря надеялись, граф, что вам по силам ускользнуть от меня. Слишком поздно… Прошло время… Никакие хитроумные планы больше не понадобятся вам, потому что сегодня ночью, именно сегодня, я пошлю к вам посланца-демона, охраняющего сокровища Траникоса! Приготовьтесь! Я освобожу его из пещеры и возьму к себе на службу. Он позаботится о том, чтобы неотвратимая судьба наконец-то настигла вас и чтобы вы наконец-то получили по заслугам: мучительную, медленную и бесчестную смерть. Хотелось бы мне видеть, как вы пытаетесь ускользнуть от неизбежного…

Слова, несущиеся из мрака, завершились мелодичным смехом.

Валенсо издал громкий крик, соскочил с бруствера и бросился к главному дому, не обращая внимания" на окружающих.

Защитники форта вновь отбили атаку дикарей. Тина проскользнула к окну, от которого отошла во время боя, опасаясь случайной стрелы. В молчании она смотрела, как люди собираются вокруг костра.

Белеза читала письмо, которое служанка принесла к дверям ее комнаты.

Граф Валенсо — своей племяннице!

Приветствую тебя! Мой конец неизбежно близок. С этим я смирился, но ты должна знать, как нелегко мне это далось. Я пытался использовать тебя для своих целей, что несовместимо с честью графа из Корзетты. Я делал так только потому, что обстоятельства не оставляли мне выбора. Теперь, несомненно, слишком поздно обвинять себя за содеянное, но я прошу тебя не судить меня жестоко. И если ты пронесешь мою просьбу через сердце, и если тебе удастся пережить эту жуткую ночь, то молись Митре за грешную душу брата твоего отца.

И последнее, о чем я прошу тебя, — оставайся подальше от банкетного зала, чтобы тебя не коснулось то, что для меня неотвратимо!

Будь здорова!

Нежная рука, державшая письмо, дрожала. Хотя Белезе дядя никогда не был симпатичен, но в содержании письма, в выраженных в нем чувствах она ощущала печаль и человеческий порыв, может быть, самый человеческий из всех порывов графа.

Стоящая у окна Тина сказала:

— На крепостной стене полно охраны. А если черный человек вернется?

Белеза подошла к ней и, выглянув наружу, в ночь, вздрогнула.

— Страшно, — испуганно прошептала Тина. — Я молю Митру, чтобы пикты убили Заромо и Стромбанни.

— А Конан? — удивленно спросила Белеза.

— Конан не причинит нам никакого вреда, — убежденно отозвалась девочка. — Он живет по своему варварскому кодексу чести, а тс оба — бесчестны.

— Для своих лет ты слишком умна, — проговорила Белеза с беспокойством, которым всякий раз наполняла ее мысли эта таинственная и проницательная малышка.

— Смотрите! — Тина замерла. — Исчез охранник у южной стены. Я только что видела его на бруствере, а теперь его нет!

Из открытого окна виднелись острые колья частокола над крытыми крышами хижин, которые простирались во все стороны и создавали причудливую картину ночной тишины.

Между крепостной стеной и задними стенами деревянных домиков, которые вытянулись в ряд, было нечто вроде открытого коридора около двенадцати футов шириной. В неказистых домиках жили семьи слуг.

— Куда же мог подеваться охранник? — прошептала Тина.

Белеза посмотрела на ближайший из домиков, находившийся недалеко от главного дома. Она могла поклясться, что позади убогой хижины слуг мелькнула призрачная фигура и приведением исчезла в двери.

Неужели это пропавший охранник?… Почему этот человек, неизвестно где находящийся, покинул свой пост? И почему он пробирается в дом украдкой? А если это не он?… Нет, она не поверила, что это мог быть охранник, которого она знала. Неописуемый страх холодом сковал ее сердце.

— Где граф, Тина? — спросила она.

— В банкетном зале, моя леди. Он сидит там за столом один, закутавшись в плащ, и пьет вино. Лицо у него белое, как у мертвеца.

— Иди и расскажи ему о том, что мы видели. Я буду наблюдать из окна, чтобы пикты не перелезали через стену.

Тина немедленно выбежала из комнаты. Внезапно Белеза. вспомнила о письменном предупреждении графа держаться подальше от банкетного зала. Ее снова охватило тревожное беспокойство. Она подошла к полуоткрытой двери и услышала легкие шаги девочки, идущей по коридору. Потом раздался размеренный негромкий шелест, означавший, что Тина начала спускаться по лестнице. Девушка потянулась к ручке двери, чтобы распахнуть ее.

Но прежде, чем она достигла своей цели и шире приоткрыла дверь, прежде, чем позвала девочку назад, Белеза услышала пронзительный крик ужаса, от которого ее измученное сердце чуть не выскочило из груди.

Она тут же перескочила через порог, толкнув дверь, которая, распахнувшись, глухо стукнулась о деревянную стену коридора, и стремительно рванулась по проходу, почти не соображая, что делает и зачем делает…

Посреди лестницы она в ужасе остановилась, как каменная. Все вокруг нее закружилось в сумасшедшем бесконечном круговороте.

Белеза не закричала, как кричала Тина. Все вокруг колыхалось, и она не была способна ни пошевелиться, ни издать какой-либо членораздельный звук.

Невероятный страх впился в ее растревоженные, обнаженные нервы. Она увидела Тину и подсознательно почувствовала свои онемевшие руки, когда они отчаянно вцепились в хрупкое тельце ребенка.

Но это была единственная реальность в окружающем мире, в этом нечеловеческом ужасе…

— Ты что-нибудь слышал? — спросил Конан. Обеспокоенный Стромбанни, нервно топая, в ответ на

вопрос Конана только покачал головой.

— Нет, ничего не слышал!

— А я слышал! — животные инстинкты киммерийца пробудилась в нем. — Это донеслось с южной стороны, из-за хижин.

Он вынул из ножен свой меч и направился к палисаду. Со двора не было видно ни южной стены, ни находившихся там охранников. К тому же ночь затрудняла восприятие. Воодушевленный примером Конана, Стромбанни отправился вслед за ним.

В начале прохода, между убогими хижинами и довольно плотной стеной палисада, он увидел остановившегося Конана. Проход едва освещался двумя догорающими факелами, которые находились на противоположных концах коридора. И примерно в центре прохода на утоптанной земле лежала скорчившаяся фигура охранника.

— Бракус! — вскрикнул Стромбанни. Он обеспокоено подбежал к мертвецу и опустился на колени. — О Митра! Его горло разрезано от уха до уха!

Конан внимательно осмотрелся. Кроме него и склонившегося над трупом Стромбанни, в проходе больше никого не было. Он шагнул к бойнице и посмотрел сквозь нес. В кругу пляшущего света, отбрасываемого факелами, он не заметил никакого движения.

— Кто мог сделать это? — спросил киммериец скорее у себя, чем Стромбанни.

— Заромо! — зашипел от ненависти и тут же вскочил на ноги Стромбанни. — Он послал своих собак убить моего человека! Он явно жаждет уничтожить меня! Дьявол! У меня остались враги внутри крепости.

— Подожди! — Конан решительно схватил за руку и удержал Стромбанни, рванувшегося было вперед. — Я не думаю, что Заромо…

Однако возбужденный пират умудрился вырваться. Грязно выругавшись, он побежал по проходу.

Конан последовал за ним. Стромбанни помчался прямо к костру, возле которого приютился его соперник: Заромо сидел у огня и пил из кружки вино.

Его изумление было неподдельным, когда выбитая сильным ударом кружка, расплескивая жидкость, полетела в сторону. Самого Заромо сграбастали безжалостные руки. Костер зашипел. С искаженным лицом корсар уставился на капитана пиратов.

— Ты… Ты… Проклятая собака! убийца! — бешено заорал Стромбанни. — Ты убиваешь моих людей, нанося им удары в спину, хотя эти спины защищают и твою поганую шкуру!

Конан подбежал к ним. По всему двору люди перестали пить и есть, медленно поднимаясь со своих мест. Многие пристально наблюдали за развернувшейся драмой.

— Что ты хочешь этим сказать? — отплевываясь, спросил Заромо.

— Ты послал своих людей убивать моих товарищей, которые находились на посту, — проревел потерявший рассудок бараханец.

— Ты лжешь! — придя в себя, рявкнул корсар.

С криком необузданной ярости Стромбанни выхватил свой меч и изо всех сил обрушил его на голову Заромо. Корсар успел отразить удар, и голубоватые искры каскадом посыпались из-под клинка. Заромо устремился на пирата, выхватывая из ножен кинжал. В следующее мгновение оба капитана бросились друг на друга и сцепились в ожесточенной схватке. Клинки звенели и яростно сверкали в свете костра.

Раздался громоподобный рев. Пираты и корсары в бешенстве тоже ринулись друг на друга. Еще мгновение назад охранники топтались на брустверах, вглядываясь в ночную темноту, но теперь они покинули свои посты и с обнаженными мечами попрыгали вниз. На крепостном дворе возникла ужаснейшая неразбериха суматошного боя.

Солдаты из охраны графа оказались втянутыми в рукопашную схватку, а стража у ворот возбужденно повернулась в сторону сражающихся. Все пораженно уставились на кровавую резню и совершенно забыли о затаившемся снаружи враге.

Все произошло так быстро и неожиданно — давно тлеющая ненависть вылилась во внезапное кровопролитие. Корсары и пираты безжалостно сражались друг с другом, прежде чем Конан успел добраться до обезумевших капитанов. Казалось, ничто не остановит безжалостную бойню.

Не обращая внимания на мелькавшие мечи обоих соперников, киммериец в таком порыве отпихнул их друг от друга, что те отлетели в разные стороны, а Заромо даже вытянулся во весь рост на земле.

— Вы — проклятые идиоты! Вы хотите поставить на карту нашу жизнь!

Стромбанни закипел от ярости, а Заромо заорал во весь голос, призывая на помощь своих людей.

Один из корсаров подбежал к Конану и ударил его сзади, но меч не достиг цели. Киммериец развернулся в полуобороте, схватил руку нападающего и выкрутил, подняв ее вверх вместе с мечом.

— Смотрите же, вы, идиоты! — проревел он и зло указал на что-то своим мечом.

Какая-то сила в его яростно звучащем голосе привлекла внимание обезумевших от крови морских разбойников. Не завершив удара или выпада, люди остановились, замерли и вытянули шеи — посмотреть.

Конан указывал на одного из немногих солдат, оставшихся на бруствере. Охранник зашатался, нелепо взмахнул руками, попытался крикнуть, но потом замертво упал вниз головой.

И тут все увидели черное древко стрелы, торчащей из спины убитого. Разбойники испугано взревели. За их паническим воплем последовали дикие крики, леденящие кровь. Воздух сотрясался от сильных ударов в ворота. Пылающие стрелы взвивались над палисадом и обрушивались на крыши домов, вонзаясь в деревянные перекрытия и отбрасывая шипящие искры.

Тонкий дымок заструился вверх. А за домами, вдоль задних стен, замелькали темные фигуры.

— Пикты в форте! — загремел Конан.

Разразился ад. Дрожащие отблески костров и тусклый огонь факелов создавали тревожную картину, усиленную неожиданными событиями. Моряки перестали сражаться

друг с другом. Некоторые повернулись к дикарям, другие поспешно вскакивали на бруствер, занимая покинутые совсем недавно места.

В это время пикты быстро выбегали из-за хижин. Они уже были во внутреннем дворе, и их боевые топоры зазвенели о мечи моряков и солдат.

Один из раскрашенных дикарей устремился к Заромо и раздробил ему голову топором.

Столпившаяся за широкой спиной Конана группа моряков помогала ему сдерживать натиск пиктов, прорвавшихся в форт.

Стромбанни с большей частью своих людей успел подняться на бруствер, к частоколу, и с характерными звуками сбивал темные фигуры, непрерывно лезущие на крепостные стены.

Пикты, которые перебрались через стену незамеченными, нападали со всех сторон. Почти все без исключения воины Валенсо столпились у ворот и пытались обороняться от ревущей толпы лесных дикарей, которые яростно и целеустремленно били в ворота огромным стволом дерева.

Все больше и больше пиктов перебиралось через незащищенную южную часть стены и быстро двигалось по свободному проходу за хижинами.

Стромбанни и его головорезы не удержали северной и западной стен форта, и сразу же внутрь крепости хлынула вопящая волна голых дикарей, которая мгновенно заполнила все окружающее пространство.

Как оголодавшие волки, они рвались вперед, валили защитников на землю, рубили, кололи, резали. Бой шел в непрестанном водовороте. Раскрашенные тела разметали разрозненные силы обороняющихся в разные стороны. Убитые пикты, воины, моряки лежали по всему двору, а ноги занятых резней противников постоянно топтали их.

Забрызганные кровью дикари с ревом врывались в хижины и домики, и к шуму яростного боя добавились крики женщин и детей, умирающих под безжалостными ударами боевых топоров. Услышав эти отчаянные крики, солдаты покинули свои посты у ворот, и в следующее мгновение новая волна пиктов бешено хлынула в форт через выбитые ворота. Над некоторыми хижинами с треском взметнулись языки пламени.

— К главному дому! — проревел Конан, едва перекрикивая грохот сражения.

Дюжина людей сомкнулась вокруг киммерийца, когда он начал решительно пробиваться сквозь толпу вопящих дикарей.

Стромбанни шел рядом, и его меч казался вращающимся крылом ветряной мельницы.

— Мы не сможем удержать главный дом, — задыхаясь, выкрикнул он.

— Почему не сможем? — Конан был слишком занят сражением и бросил на него только беглый взгляд.

— Потому что… о-о-о-о! — остро отточенный нож пикта глубоко вонзился в спину пирата. — Дьявол тебя заберет, лесная собака! — Стромбанни, дернувшись повернулся, размозжил череп пикта, но сам зашатался и рухнул на колени. Кровь хлынула изо рта. — … Потому что его сожгут! — прохрипел он и судорожно вытянулся на земле.

Конан быстро осмотрелся. Умирающий пикт был последним, кто еще преграждал ему путь. Вокруг кипел жаркий бой. Ночной кошмар продолжался в сверкании мечей, сабель, топоров и свисте стрел.

Конан стоял один недалеко от южной стены. В несколько прыжков он мог запросто достичь крепостной стены, перелезть через нее и незамеченным исчезнуть в ночи. Но тут он вспомнил о беспомощных девушке и ребенке, которые все еще оставались в главном доме, постепенно охватываемом огнем.

Один из вождей в особенно пышном украшении из перьев пробился к Конану от ворот, а за ним устремились другие дикари. Однако не успел вождь остановиться, как взлетевший в полумраке меч киммерийца парировал мощный удар его топора и с хрустом размозжил череп дикаря.

Мгновение спустя Конан уже проскочил через дверь, быстро захлопнул ее и тут же запер. Он уже не обращал никакого внимания ни на сильные удары топоров, от которых вздрагивала дверь и отлетали куски выщербленного дерева, ни на дикие крики преследователей, многие из которых разочарованно молотили в дверь.

Коридор и прихожая были заполнены клубами дыма. Дым вытекал из банкетного зала. Едкая пелена обжигала глаза, однако Конан, не задерживаясь, пробирался вперед. Невдалеке всхлипывала женщина.

Конан выскочил из плотного облака дыма и остановился.

Из-за дымовой пелены в зале было темно. По стенам и потолку метались призрачные тени. Серебряный подсвечник валялся на полу, свечи были потушены.

Комнату освещал камин и языки пламени, охватывающие дом. В отблесках багряного пламени Конан увидел человека, свободно болтавшегося на конце веревки. Лицо мертвеца смотрело на киммерийца. Оно было искажено до неузнаваемости, однако Конан понял, что это — граф Валенсо.

Но в зале еще кто-то присутствовал. Конан разглядел сквозь серое облако дыма ужасную черную фигуру, поднимавшуюся перед камином. Очертания подвижного силуэта были почти человеческими, однако тени она не отбрасывала.

— Кром! — выругался Конан, мгновенно поняв, что видит перед собой создание, которое невозможно сразить ни одним мечом на свете.

Киммериец мгновенно отпрыгнул назад и огляделся. У подножия лестницы стояла Белеза, в которую крепко вцепилась Тина.

Черное чудовище вспучилось, выпрямилось и растопырило огромные руки. Размытое лицо пристально вперилось в киммерийца, пронзая человека клубящимся дымом.

Лицо демона было искажено до ужаса. Конан увидел близко растущие рога, зияющую бездонную пасть, стоящие торчком остроконечные уши. Чудовище неумолимо надвигалось. И вместе с обострившимся отчаянием в Конане проснулись старые спасительные воспоминания.

Возле ног пригнувшегося киммерийца лежал опрокинутый подсвечник, бывшая гордость дворца в Корзетте — пятьдесят фунтов массивного серебра, искусно украшенного изображениями Богов и героев. Конан схватил эту драгоценность и занес над головой.

— Серебро и огонь! — крикнул он громовым голосом и резко швырнул подсвечник, единым порывом выплеснув всю силу своих мускулов. Подсвечник с грохотом ударился о чудовищную черную грудь, сбил демона с ног и опрокинул в горящий камин.

Зал потряс ужасный рев, рев адского существа, погибающего на земле. Разнесенные в клочья гобелены и другие украшения были сорваны со стен. Каменный камин разлетелся на куски, тяжелые камни погребли под собой черное тело демона.

Новая волна рева и грохота сотрясла дом. Горящие балки полетели с потолка, и пламя жадно набросилось на кучу обломков.

Языки пламени уже лизали лестницу, когда Конан достиг ее. Одной рукой он подхватил потерявшую сознание девочку, а другой поставил Белезу на ноги. Сквозь жуткий треск пламени угрожающе доносился стук боевых топоров пиктов и грохот сокрушаемой двери.

Осмотревшись, Конан обнаружил еще одну дверь — напротив лестницы — и побежал к ней, крепко зажав Тину под мышкой и волоча за собой безвольную Белезу, которая, казалось, совершенно оцепенела и ничего не воспринимала. Едва они выскочили из зала, как за их спиной рухнул горевший потолок. Облака клубящегося едкого дыма грозили задушить людей, но Конан уже увидел распахнутую дверь наружу. Протащив через новый порог беспомощных девушек, он увидел сорванные петли следующей двери и разбитые в дребезги засовы и замки.

— … Этот дьявол проник в дом через эту дверь! — истерически всхлипнула Белеза. — Я… я… видела его… не… я не знаю…

Они торопливо побежали по охваченному огнем двору. Один из пиктов бросился им навстречу с подняты м вверх топором. Глаза дикаря злобно сверкали в алых всполохах пламени.

Конан резко оттолкнул Белезу в сторону, разворотом тела спас Тину от удара топора и одновременно вонзил свой окровавленный меч в грудь нападавшего, а потом, схватив Белезу и Тину, побежал дальше, к южной стороне форта.

Клубы дыма скрывали людей, но беглецы все же были замечены. Голые воины — черные, суетящиеся на фоне пылающих домов фигуры — со всех сторон устремились за Конаном, подняв боевые топоры над орущими головами. Преследователи были еще в дюжине футов, когда Конан нырнул в проход между хижинами. Все новые и новые дикари, беснуясь, спешили к другому концу прохода, чтобы отрезать беглецам путь к отступлению.

Конан на мгновение остановился, изо всех сил забросил на стену сначала Белезу, а потом Тину и только потом вскочил туда сам. Не задерживаясь, он поднял Белезу и бросил ее на песок снаружи. Тина последовала за девушкой. Один из боевых топоров вонзился в обугленное бревно у самого его плеча, однако Конан уже перепрыгнул через частокол и подобрал своих подзащитных.

Пикты, появившиеся на стене мгновение спустя, уже никого не увидели.

XI. Воин Аквилонии

Новое утро нежно тронуло воду дуновением легкого бриза. Далеко в сверкающем море из тумана поднималось белое пятно — парус корабля, который, казалось, повис между небом и голубой гладью моря. Конан стоял в кустарнике скалистого мыса бухты и держал над костром, сложенным из сырых веток, разорванный плащ. Костер тлел, а не горел, и когда Конан убирал плащ в сторону, вверх поднимались маленькие кольца дымы. Белеза, обняв Тину, сидела рядом с киммерийцем.

— Вы полагаете, что корсары заметят и поймут значение ваших дымовых сигналов? — спросила она.

— Конечно, они поймут, — неуклюже заверил Конан. — Всю ночь они дрейфовали у берега в надежде обнаружить кого-нибудь живого. На корабле их только полдюжины, и никто не разбирается в навигации хорошо, чтобы вернуться к Бараханским островам. Они поймут мой сигнал, это известный морякам код. Они будут счастливы, если я приму на себя командование кораблем. Так получилось, что я оказался единственным капитаном, которому удалось выжить.

— А что, если пикты тоже заметят дымовой сигнал? — возразила Белеза и содрогнулась. Она взглянула вниз, туда, где в нескольких милях на север все еще поднимался черный дым и копоть.

— Это невозможно. После того, как я укрыл вас в лесу, я прокрался обратно в форт на разведку и увидел, как дикари выкатили из подвалов бочки с вином. Дикари наверняка уже упились до невменяемости. С сотней человек я мог бы уничтожить весь их род… Кром и Митра! — внезапно проревел он. — Это не "Красная рука", а военная галера. Какая цивилизованная страна направила в такую глушь корабль своего флота? Возможно, кто-то пожелал свести счеты с твоим дядей? В таком случае мы, конечно, должны заклинать его дух.

Он снова взглянул на море и сквозь пелену тумана постарался разглядеть более определенные детали очертаний плывущего корабля. Галера приближалась носом вперед, так что видна была только позолоченная фигура на носу, да еще маленький парус, надуваемый прибрежным бризом, и движение плещущих весел.

— Ну, — произнес Конан, — по крайней мере, они приплыли сюда, чтобы забрать нас к себе на борт. Нас ожидает слишком долгая прогулка до Зингары. Я прошу вас: не упоминайте моего имени, пока мы не узнаем точно, кто они такие и какие у них намерения. Пока они пристанут к нашему, берегу, я придумаю подходящую версию.

Конан вернулся к костру и передал Белезе почти не пригодный для носки плащ. Потом он гибко, как дикая кошка, потянулся.

Белеза и Тина восхищенно смотрели на киммерийца. Ночь огня и хлещущей крови, как и непрерывное бегство через мрачный, пугающий лес, казалось, никак не нарушили его обычной невозмутимости. Конан был так беспечен, словно всю ночь веселился и праздновал какое-то приятное событие.

Несколько легких ран были тщательно перевязаны полосками ткани из одежды Белезы, потому что он бежал из форта, не потрудившись что-нибудь с собой прихватить.

Белеза больше не боялась уверенного в себе гиганта. Напротив, в его присутствии она чувствовала себя наиболее защищенной. Он выглядел не настолько цивилизованным, как капитаны морских грабителей, зато руководствовался определенным кодексом чести и ни в коем случае не был таким коварным, как Заромо. Конан жил по естественным неписаным законам своего народа, многие из которых были варварскими и кровавыми. Он никогда не нарушал свой кодекс чести, который другим мог казаться довольно странным.

— Вы полагаете, что он мертв? — спросила Белеза. Конан знал, о чем она говорит.

— Я уже думал об этом, — ответил он. — Серебро и огонь смертельны для демонов, а он получил огромную порцию и того и другого.

— А что с его хозяином?

— Тот-Амоном?… Он, вероятно, уже вернулся в какую-нибудь подземную обитель в Стигии или на пути к ней. Этот колдун — довольно своеобразное и своенравное отродье.

Больше никто из них не коснулся затронутой темы. Белеза содрогнулась еще раз, вспомнив, как черная фигура проникла в банкетный зал, чтобы совершить ужасную месть.

Корабль тем временем подплывал все ближе. Белеза вопросительно взглянула на Конана.

— В главном доме вы упоминали, что были в Аквилонии генералом, но потом вынуждены были бежать. Расскажите об этом подробнее?

Конан усмехнулся.

— Я не должен был доверять этому вероломному Нумедидесу. Он сделал меня генералом, потому что я одержал несколько небольших побед над пиктами. А потом, после известного боя а Велитриуме, где я разбил объединенные племена дикарей и уничтожил по пять пиктов на каждого убитого солдата, меня пригласили в Тарантию, чтобы принять при дворе и отпраздновать победу. Приглашение польстило моему тщеславию. Любой человек честолюбив. Я сидел рядом с сами королем, а прекрасные девушки осыпали меня очаровательными розами. Но во время банкета король подсыпал мне в вино снотворное и, проснувшись, я обнаружил, что прикован к каменной стене в железной башне. Мне угрожала казнь.

— Да?! Но почему? Конан пожал плечами.

— Как я могу знать, что взбрело в голову глупому королю. Может быть, на меня натравил Нумедидеса какой-нибудь другой генерал Аквилонии, которому не понравилось видеть в этом звании чужеземного варвара. А может, до него дошло мое невзначай высказанное замечание о его странной, непоследовательной политике. Я удивился, когда он приказал по всей Тарантии установить золотые статуи: ведь золото, которое пошло на эти нелепые фигуры, можно было использовать для защиты границ своей страны. Из-за этого он почувствовал себя оскорбленным.

Конан на секунду задумался и продолжал:

— Незадолго до того, как я выпил подсунутое вино со снотворным, философ Алкимедес сообщил мне, что собирается написать книгу о необходимости как об основе правления государством. В качестве примера он хотел привести Нумедидеса. К сожалению, я был слишком пьян, чтобы понять этот намек. И чуть не поплатился жизнью. К счастью, у меня были друзья, которые позаботились о том, чтобы я смог убежать из железной башни, и в условленном месте приготовили мне острый меч и свежую лошадь. Я направился обратно в Боссонию, намереваясь поднять свой отряд на восстание. Но здесь я узнал, что все преданные мне боссонцы отправлены в другую провинцию, а в их городе разместился отряд из Турана. У этих глупцов были коровьи глаза. Большинство из них не слышали обо мне. Они хотели меня арестовать, и мне, откровенно говоря, ничего не оставалось, как силой пробивать себе путь к свободе. Стрелы свистели вокруг меня, когда я переплывал реку Грома. И вот я здесь. Он наморщил лоб, рассматривая уже близкий корабль.

— О Кром! Судя по знамени, развивающемуся на фок-мачте, я готов поклясться, — это отряд из Понтиана. Но это же невозможно! Идемте!

Он повел девушку и ребенка вниз, к прибрежной полосе, омываемой вспененными волнами. С корабля доносились команды рулевого. Галера ткнулась в мягкий песок. Когда люди спустились на твердую землю, Конан проревел:

— Просперо! Тракеро! Что, во имя всего святого, если оно существует на этой проклятой земле, что вы здесь делаете?

— Конан! — завопили они ему в ответ и с радостными криками начали обнимать, дружески хлопать по широкой спине и весело пожимать ему руки. Все говорили одновременно, перемежая свою речь радостными проклятиями, но Белеза не поняла бы их даже по отдельности и без этой суеты, потому что разговор шел на аквилонском языке, которого она не знала.

Человек, которого Конан назвал Тракеро, был графом Понтии. Перед взором девушки предстал широкоплечий мужчина с узкими бедрами, который двигался с грацией леопарда, несмотря на заметное серебро своих волос.

— Что вы здесь делаете? — спросил Конан.

— Мы прибыли, чтобы забрать тебя, — торжественно ответил Просперо, стройный молодой мужчина в замшевой куртке.

— Как же вы узнали, где я?

Могучий мужчина с растрепанными волосами, которого все называли Публиусом, указал на четверых человек, одетых в развевающиеся одежды священников Митры.

— Декситеус нашел тебя при помощи своего магического искусства. Он поклялся, что ты жив, и пообещал привести нас к тебе.

Человек в черном с достоинством поклонился.

— Конан из Киммерии, ваша судьба связана с Аквилонией! — сказал он — Я всего лишь крошечное звено в цепи вашей судьбы.

— Я не понимаю, что происходит, — пробурчал Конан. — Кром знает, как рад я выбраться из этой забытой богом песчаной дыры. Но в чем дело?

Тракеро серьезно посмотрел на него.

— Мы порвали с Нумедидесом, мы не можем терпеть его за сумасбродство, дикость и политику подавления. Нам нужен генерал, который способен командовать вооруженными силами восставших, и мы нашли его. Этот человек — ты, Конан.

Конан совершенно искренне рассмеялся и большим пальцем указал на пояс с оружием.

— Хорошо, когда существуют те, кто может оценить мои достоинства и мои возможности. Я согласен, друзья! — он осмотрелся, и взгляд его упал на Белезу, которая робко держалась в стороне. Он сделал девушке знак подойти и представил ее с грубоватой варварской вежливостью. — Друзья, это леди Белеза из Корзетты, — он снова обратился к ней на ее родном языке. — Мы можем отвезти вас обратно в Зингару, но что вы там будете делать?

Девушка беспомощно пожала плечами.

— Я не знаю. Я все потеряла. У меня нет денег, нет друзей. Я не воспитана таким образом, чтобы самой зарабатывать себе на жизнь. Может быть, было бы лучше, если бы одна стрела пронзила мое сердце.

— Вы не должны так говорить, моя дорогая леди! — испуганно воскликнула Тина, сердце которой трепетно заколотилось. — Я буду работать за нас обеих!

Конан вынул из своего пояса кожаный мешочек.

— Хоть я не получил все сокровища Тотнекриса, — проворчал он, — но у меня есть пара камешков, которые я нашел в сундуке с одеждой. — Он высыпал из мешочка себе на ладонь кучку пылающих рубинов. — Их стоимость составляет целое состояние, — он ссыпал их обратно и вложил мешочек в руку Белезы.

— Но я не могу принять этого… — запротестовала девушка.

— Нет, вы возьмете. Вы что, хотите голодать? — Тогда я могу покинуть вас так же, как это сделали пикты, — он серьезно посмотрел на девушку. — Я знаю, как жить в гиборийской стране без средств к существованию. На моей земле тоже бывает голод, но ни один из наших людей от него не погибнет, пока хоть у кого-нибудь в Киммерии существует что-либо съестное. В цивилизованных же странах одни люди обжираются, а другие умирают от голода. Я тоже иногда голодал и знаю, что это такое. Однако я тайно или силой брал то, что мне нужно. Но вы не можете делать так, как поступал я. Поэтому возьмите рубины. Продайте их, и на вырученные деньги вы купите дворец, наймете слуг и приобретете прекрасную одежду. А после этого вам нетрудно будет найти супруга, потому что все цивилизованные мужчины хотят иметь жену, обладающую состоянием.

— А что будет с вами?

Конан удовлетворенно усмехнулся и указал на толпу аквилонцев вокруг них.

— Они — это все, что мне требуется. Они — настоящие друзья, решительные мужчины. С ними я добуду все богатства Аквилонии.

В разговор вмешался огромный Паблиус.

— Ваша щедрость делает вам честь, Конан. Вы — благородный человек. Но мне хотелось бы, чтобы вы сначала посоветовались со мной. Это очень важно. Наше восстание стоит больших затрат, в том числе денежных. Солдатам требуется не только справедливость, но и золото. Им нужно жить, пить, есть. Все золото Аквилонии Нумедидес забрал себе. И мы не знаем, где взять достаточное количество денег, чтобы привлечь наемников на свою сторону.

— Ха! — рассмеялся Конан, довольный недоумением старых приятелей. — Я дам вам столько золота, что вы сможете купить любого человека в Аквилонии, который способен держать меч!

В нескольких словах он рассказал своим удивленным друзьям о сокровищах Траникоса, о разрушении пиктами форта Валенсо.

— Таким образом, демон больше не охраняет пещеру, а пикты вернулись в свои деревни, разбросанные по всему глухому лесу. С отрядом хорошо вооруженных людей мы успеем подойти к пещере и спокойно вернуться назад, прежде чем кто-либо узнает, что мы находимся во владении пиктов. Что вы на это скажете?

Все торжествовали так громко, что Белеза испугалась, как бы разразившийся радостный шум не привлек внимания пиктов.

Конан лукаво улыбнулся ей и сказал по зингарански голосом, который для других не был слышан в шуме:

— Как вам нравится: Король Конан!? Неплохо звучит, а?…