Королевство слепых

Глава 1 Амнезия!

Доктор Поллард, психолог, выглядел озадаченным.

— Такое случалось и раньше, — заметил он.

— Слишком часто, — сказал директор лаборатории.

Доктор Поллард кивнул в знак молчаливого согласия. Он повернулся лицом к хорошо одетому мужчине, развалившемуся в кресле перед ним, и спросил:

— Вы никогда не слышали о Джеймсе Форресте Кэрролле?

— Нет, — ответил тот.

— Но вы и есть Джеймс Форрест Кэрролл.

— Нет.

Директор лаборатории пожал плечами.

— Ничего не понимаю, — сказал он. — Могу ли я что-нибудь сделать?

— Вы ничего не можете сделать, Мэйджорс. Как и в случае с другими пациентами, у этого пациента почти полная амнезия. Память полностью отшибло. Даже привычная речь ограничена гортанными односложными звуками и мычанием.

Джон Мэйджорс покачал головой, отчасти из жалости, отчасти из-за того, что случилось такое несчастье.

— Он был прекрасным человеком.

— Если всё пойдёт по обычной схеме, он никогда больше не будет выдающимся человеком, — продолжил доктор Поллард. — Уровень интеллекта снизился со ста восьмидесяти до примерно семидесяти. Это тяжело принять — для его друзей и коллег, конечно. Он будет одинок в этом мире, пока мы не сможем подтянуть его знания до того низкого уровня интеллекта, который у него есть сейчас. Ему придётся завести новых друзей, потому что старые покажутся ему скучными, и он не поймёт их. Его семья…

— Семьи нет.

— Никого? Такой здоровый экземпляр, как Кэрролл, в тридцать три года? Ни жены, ни подружки, ни ребёнка? Вообще никаких родственников?

— Только дяди и кузены, — вздохнул Джон Мэйджорс.

Психолог покачал головой.

— Друзья из женщин?

— Несколько, но недостаточно близких.

— Может быть, дело в этом? — задумался психолог.

Затем он сам ответил на свой вопрос, заявив, что в других случаях тоже не было супругов или близких родственников.

— Я собираюсь отказаться от изучения излучения Лоусона, — серьёзно сказал Мэйджорс. — За последние пять лет у меня заболели четыре лучших специалиста. Этот недуг, похоже, протекает по определённому сценарию. Насколько я знаю, такого не случается с людьми, которые занимаются другой работой. Только с теми, кто является верхушкой лаборатории Лоусона.

— Возможно, это просто разочарование, — предположил доктор Поллард. — Я понимаю, что излучение Лоусона сейчас изучено примерно так же хорошо, как и тогда, когда оно было открыто около тридцати лет назад.

— Почти, — устало улыбнулся Мэйджорс. — Однако вы не хуже меня знаете, что люди, поступающие на работу в лабораторию Лоусона, проходят тщательную проверку, чтобы убедиться, что разочарование не сведёт их с ума. Исследования — это изучение разочарований, а большинство учёных разочаровываются из-за постоянной невозможности получить что-то, не отдав за это что-то другое.

— Возможно, мне следует проверять их каждые шесть месяцев, а не каждый год, — предположил психолог.

— Хорошая идея, если это можно сделать, не вызывая у них излишних фобий.

— Я понимаю, что вы имеете в виду.

Мэйджорс взял с вешалки свою шляпу и вышел из кабинета врача. Поллард снова обратился к мужчине в кресле.

— Вы Джеймс Форрест Кэрролл.

— Нет.

— У меня есть доказательства.

— Нет.

— Снимите рубашку.

— Нет.

Это ни к чему не привело. Должен был быть вопрос, на который нельзя было ответить односложно.

— Вы снимите рубашку или мне сделать это силой?

— Ни то, ни другое!

Уже прогресс — с технической точки зрения.

— Почему вы отказываете мне в праве подтвердить вашу личность?

На это не последовало никакого ответа.

— Вы отрицаете моё право, потому что знаете, что у вас на груди, под мышкой, вытатуированы ваше имя, группа крови, дата рождения и номер в научном реестре.

— Нет.

— Да, и я знаю это, потому что видел татуировку.

— Нет.

— Вы не можете отрицать, что вас опознали по другим признакам. Рисунок сетчатки глаза, антропометрические данные, отпечатки пальцев, структура волос на голове?

— Нет.

— Я так и думал, что нет, — торжествующе произнёс доктор. — Теперь поймите, Кэрролл. Я пытаюсь вам помочь. Вы замечательный человек…

— Нет.

Это не проявление скромности, а повторение основного отрицательного ответа.

— Вы сейчас такой и были таким. Вы снова станете таким, когда перестанете бороться со мной и попытаетесь помочь. Почему вы хотите бороться со мной?

Кэрролл беспокойно заёрзал на стуле.

— Боль, — сказал он дрожащим от страха голосом.

— Где эта боль? — мягко спросил доктор.

— По всему телу.

Доктор задумался над этим. Снова та же картина — психотическое отрицание идентичности и страх боли при смутно осознаваемой идее возвращения. Поллард обратился к листам с записями, лежавшим на его столе. Джеймс Форрест Кэрролл был блестящим теоретиком и превосходным практиком.

В свои тридцать три года он обладал прекрасным здоровьем, получал удовольствие от жизни и был примерно таким же стабильным, как любой физик из длинного списка учёных и техников Солнечной системы.

Вчера он был блистателен — работал над проблемой, которая ставила в тупик техников на протяжении тридцати лет. Сегодня он уже не блистал, отрицая свою гениальность злостным отказом помочь. Очевидно, он ничего не помнил о своей работе.

— Вы знаете, что такое излучение Лоусона?

— Нет, — последовал мгновенный ответ, по его лицу пробежала лёгкая гримаса боли.

— Вы не хотите вспоминать, потому что думаете, что вам придётся вернуться в лабораторию Лоусона?

— Я… не знаю этого… — запинаясь, пробормотал Джеймс Форрест Кэрролл. Это была очевидная ложь.

— Если я пообещаю, что вас никогда не будут об этом спрашивать?

— Нет, — смущённо ответил Кэрролл.

Затем, впервые проявив настоящую сообразительность с тех пор, как его спотыкающееся тело подобрала терранская полиция, Кэрролл добавил: — Вы не можете помешать мне думать об этом.

— Значит, всё-таки знаете?

Кэрролл мгновенно вновь закрылся.

— Нет, — угрюмо ответил он.

Доктор Поллард кивнул.

— Завтра? — спросил он.

— Почему?

Поллард знал, что его желание помочь Кэрроллу останется без ответа. Кэрролл не хотел, чтобы ему помогали. Но были и другие способы.

— Потому что я должен выполнять свою работу, иначе меня уволят, — сказал Поллард. — Вы должны позволить мне, по крайней мере, попытаться. Вы позволите?

— Я — да.

— Хорошо. Никто не узнает, что я не очень стараюсь. Но мы сделаем так, чтобы это выглядело хорошо?

— Да.

— Вы знаете, где ваш дом? — спросил Поллард, мысленно скрестив пальцы.

— Нет.

Поллард вздохнул.

— Тогда вы останетесь здесь. Мисс Фаррагут покажет вам тихую комнату, где вы сможете поспать. Завтра мы найдём ваш дом по документам. Тогда вы сможете пойти домой.

Поллард вышел. Он знал, что Кэрролл не уйдёт — не сможет уйти. Он прописал Кэрроллу добавить успокоительное в последний стакан воды на ночь и сам отправился домой, в голове у него роились предположения.

На конференции присутствовали Поллард, Мэйджорс и большинство других ключевых сотрудников лаборатории Лоусона. Поллард выступил первым.

— Джеймс Кэрролл — жертва довольно глубокой амнезии, — сказал он. — Амнезия — это механизм сознания, созданный для того, чтобы избежать горькой реальности. В случае с Кэрроллом амнезия не только пассивна — какой-то механизм в мозгу страдающего амнезией Кэрролла предупреждает его, что возвращение его истинной личности приведёт к сильной боли. Это связано с его работой. Мы хотели бы знать, что в исследовании излучения Лоусона могло привести к такой болезненной реальности.

— Всем нам иногда это надоедает, — заметил Том Джеквелл. — Это так скучно — каждый день сидеть и пробовать то, что ничего не даёт.

— Мы похожи на аборигена, родившегося на изолированном острове диаметром в триста ярдов, который только что обнаружил, что некоторые чёрненькие камушки притягиваются друг к другу и указывают на север. Какое-то время это было забавно, но для чего это нужно и что за нечестивый механизм это вызывает? — сказал Мэйджорс, пожимая плечами.

— Какова последняя теория о излучении Лоусона? — спросил Поллард.

— Ваши предположения, — уныло сказал Джон Мэйджорс. — У нас и так уже было слишком много теорий. Излучение Лоусона — это странное явление, созданное Арктуром из Волопаса, и оно разносится, как Зефир по ветру.

Некоторые элементарные минералы при контакте с другими минералами вырабатывают пульсирующий радиочастотный ток, который можно обнаружить после усиления, превышающего разумные возможности человеческого разума.

Частота излучения зависит от типа используемых минералов, и она совершенно случайна, так как не имеет никакой закономерности. Некоторые элементарные минералы никуда не годятся, некоторые превосходны.

— Вы составили диаграммы определяющих факторов?

— Естественно. Но определяющих факторов нет. После того как я сказал об элементарных минералах, я должен был сказать, что это было первоначальной предпосылкой. Теперь у нас есть детектор, работающий с газообразным гелием, окружающим блок бромида свинца.

— Свинец и гелий никуда не годятся, гелий и бром одинаково плохи. Свинец и бромид никуда не годятся. Только не спрашивайте меня, влияет ли сочетание этих элементов. Один хороший детектор постоянно работает так чудесно, что из небольшого количества жёлтого фосфора образуется пентоксид фосфора, потому что он находится во взвешенном состоянии в атмосфере чистого кислорода.

— Никаких очевидных определяющих факторов, а?

— Нет. С таким же успехом вы могли бы выбрать элементы с названиями из шести букв. Периодическая таблица элементов похожа на рисунок при выстреле по мишени из дробовика. Вода прекрасно работает, когда находится в стеклянном сосуде, но во всём остальном, о чём мы знаем, — никаких шансов.

— Вы, кажется, охватили множество аспектов, — одобрительно заметил доктор Поллард.

— У нас был коллектив блестящих специалистов с богатым воображением, которые работали над теорией и практикой в течение тридцати лет. Каждый из них разработал несколько элементарных комбинаций обнаружения. Сейчас мы работаем над перестановками из четырёх и пяти элементов.

С простыми и сложными электростатическими и магнитными полями и без них, а также с их сочетаниями. Мы логически продвинулись настолько далеко, насколько это возможно в рамках системы, которая требует, чтобы мы пробовали все. В каждом наборе перестановок мы учитываем все. Вы знаете наш девиз.

Закончив, Мэйджорс с лёгким смешком указал в дальний конец конференц-зала где на стене над доской было написано:

ЗАГЛЯНИТЕ ПОД КАЖДЫЙ КАМЕНЬ!

— Откуда оно берётся? — бесхитростно спросил Поллард.

— Возьмите угол в пятнадцать градусов от середины Волопаса. Возможно, это Арктур, насколько нам известно. Где-то в пределах пятнадцати градусов от произвольной точки там, наверху. Общий конический угол в тридцать градусов будет охватывать всё, кроме малейших частиц, которые просачиваются через него раз в год или около того.

— А скорость распространения?

— Это проще всего проверить. Импульсы от излучения Лоусона следуют случайным образом. Сегмент, отпечатанный по временной шкале, может быть сопоставлен с другим сегментом того же излучения, полученным с другой стороны Солнечной системы.

Он никогда не бывает настолько совершенным, чтобы дать более чем приблизительный ответ, но мы должны получить гораздо больший разброс, чем ширина орбиты планеты Плутон, прежде чем сможем обнаружить какую-либо временную задержку, а если мы зайдём слишком далеко, синхронизация нашего тестового оборудования станет всё более и более сложной.

Поллард на мгновение задумался.

— Я не могу надеяться, что понимаю все аспекты, — сказал он. — Этого достаточно, пока я не узнаю большего, а теперь скажите мне, что может привести человека к нестабильности?

— Это вы нам скажите, — коротко рассмеялся Мэйджорс.

Его смех был неискренним, потому что он глубоко переживал потерю Кэрролла.

— Есть ли в этом вообще какая-то неразрешимая проблема?

— Насколько нам известно, нет.

Поллард кивнул.

— Люди всегда сталкиваются с неразрешимыми проблемами того или иного рода, но большинства из них можно было бы полностью избежать, слегка изменив личное отношение. Человек, который не может устроиться на работу из-за неопытности и не может получить опыт из-за отсутствия работы, оказывается перед неразрешимой проблемой.

Но обычно она решается до того, как субъект слишком глубоко погружается в этот водоворот неразрешимых противоречий. Всегда оказывается, что кому-то нужна какая-то помощь любой ценой, и это даёт необходимый опыт, который соискатель может со временем приумножить.

— Можно ли с уверенностью предположить, что все четыре человека, которые столкнулись с одним и тем же недугом, могли найти какой-то потрясающий ответ, который привёл их в замешательство? — спросил Поллард.

— Кто знает… — раздражённо проворчал Мэйджорс. — Возможно.

— Какой ответ может свести человека с ума? — спросил Джеквелл. — Если человек ищет ответ на конкретный вопрос, и у него нет наказания за отказ от ответа, что тогда?

Мэйджорс наморщил лоб.

— Если бы ответ означал опасность — любого рода?

— Нет, — уверенно ответил Поллард. — Если бы это была общественная опасность, он бы позвал на помощь и сообщил властям. Если бы это была личная опасность, он бы убежал и использовал свой разум, чтобы избежать её.

— А если бы этого нельзя было предотвратить?

Поллард всё ещё качал головой.

— Люди с таким устойчивым характером, как у Кэрролла, не сходят с ума, сталкиваясь с личной опасностью или даже верной смертью. Как насчёт его записей?

— В них нет ничего, что казалось бы выходящим за рамки нормы, — сказал Мэйджорс. — Все те же выводы «никакого эффекта» или «улучшения нет».

— Послушайте, — сказал Поллард. — Вам обязательно использовать эти усовершенствованные детекторы для обнаружения естественного излучения?

— Конечно, — ответил Мэйджорс. — Мы не знаем, что такое излучение Лоусона, и поэтому у нас нет возможности смоделировать его в нашей лаборатории. Что ставит нас в тупик, так это то, что детекторы продолжают обнаруживать эффект Лоусона, находясь в ядерном реакторе, без увеличения уровня шума или сигнала, — Мэйджорс печально улыбнулся.

— То есть, они работают до тех пор, пока ядерная бомбардировка не превратит один из детекторных элементов в другой, который станет неэффективным. Пока что ничто из того, что мы можем ввести в какой-либо из них, не даёт результата.

Доктор Поллард покачал головой.

— Это в какой-то степени помогло, — сказал он. — Но мне ещё предстоит большая работа по завоеванию его доверия и возвращению его в строй. Я думаю, на этом пока всё. Могу ли я снова рассчитывать на ваше сотрудничество?

— В любое время, — сказал Мэйджорс. — Нам нужен Кэрролл, и это не считая того, что он всем нам нравится и нам больно видеть его таким, какой он сейчас.

Конференция закончилась, и доктор Поллард покинул лабораторию Лоусона и медленно направился в больницу, где всё ещё спал Джеймс Кэрролл.

Он молился о чуде. Простой человек, он чувствовал себя невежественным, беспомощным, слепым перед явной незаинтересованностью, исходившей от отключившегося интеллекта Кэрролла. Поллард хотел бы вернуть Джеймса Кэрролла к жизни не столько из-за проблемы излучения Лоусона, сколько ради блага этого человека — и человечества в целом — поскольку Кэрролл был несомненно полезен.

А потом Поллард перестал размышлять на эту тему, потому что обнаружил, что в этой проблеме он ходит по замкнутому кругу. Нужен ли ему сам Кэрролл или он просто хотел узнать, что такое выяснил Кэрролл, что свело его с ума?

Вернуть его к полноценной жизни — значило признать, что его интерес был направлен как на благо науки, так и на благо человека. Наука в случае Кэрролла означала годы интенсивного изучения этой конкретной области.

Он знал, что это рациональное объяснение, и пошёл дальше, признав, что возвращение Кэрроллу полноценного интеллекта означало, что, если человек не восстановит свою способность запоминать факты и работать с излучением Лоусона, его возвращение будет неполным. Вернёт ли он Кэрролла — только для того, чтобы тот снова впал в это редкое состояние амнезии при первом же прикосновении к чему-то — и кто знает, к чему именно?

Поллард покончил с размышлениями и вернулся в больницу.

Но дни шли, а надежды не было. Кэрролл был вынужден признать свою личность, и это было всё. Его разум тщательно избегал любого контакта с излучением Лоусона. На самом деле, любые незначительные успехи, достигнутые Поллардом, мгновенно исчезали, как только упоминался какой-либо этап прежних исследований Кэрролла.

В конце концов Джеймс Кэрролл отправился домой. Поллард больше не мог его удерживать в больнице. Бывший физик приходил каждый день, и Поллард помогал ему строить планы на будущее. Это причиняло глубокую боль, потому что Поллард топтался на месте, не в силах что-либо сделать с недостатком интеллекта у этого человека.

То, что обычный человек воспринимал бы как должное в своей повседневной жизни, Поллард должен был подробно описать в качестве плана. К счастью, у Кэрролла была финансовая независимость — или, возможно, к несчастью, потому что какая-то работа могла бы стать хорошей терапией.

Проблема заключалась в том, что Поллард никак не мог приспособиться к тому, чтобы видеть, как прежний, блестящий Джеймс Форрест Кэрролл работает за гроши, копая канавы или прозябая на рутинной работе.

По мере того, как дни складывались в недели, картина новой жизни Кэрролла закреплялась в сознании мужчины, и он счёл ненужным ежедневно обращаться в больницу за советом.

И доктор Поллард сдался, сам испытывая сильное разочарование.

Глава 2 Двойные неприятности

Джеймс Форрест Кэрролл был вполне доволен собой. Его потребности были довольно просты, а квартира, в которой он жил, намного превосходила их. Его мучили сомнения в том, что он сможет сохранить её навсегда, потому что с деньгами что-то не сходилось.

Он не мог заработать достаточно денег, чтобы содержать её, да она ему и не была нужна. Но она была очень милой, и он смотрел на неё так, как любой нормальный мужчина мог бы смотреть на жизнь в своём идеальном доме, оснащённом всем, что он когда-либо мечтал иметь.

Утром он просыпался по привычке, инстинктивно одевался, а завтрак ему подавала экономка. Затем он выходил из дома побродить. Он видел парки и с первобытным удовольствием наслаждался зеленью и естественным окружением из деревьев, травы и неба. Белки в парке не боялись его, и он находил их интересными. Возможно, он подсознательно завидовал их очевидной приспособленности к окружающей среде.

Однажды он посетил художественный институт, но больше туда не возвращался, потому что ему стало не по себе. То же самое можно сказать и о музее естественной истории, хотя он пришёлся ему больше по душе, чем рукотворное искусство.

На той же улице находился музей науки, который из-за странного расположения окон, портика и ряда колонн обрёл искажённый образ ухмыляющегося гиганта, грозящего проглотить любого, кто войдёт. Кэрролл, не понимая этого сходства, подсознательно боялся этого музея и избегал его, ему даже приходилось переходить улицу, чтобы пройти мимо него.

Однажды его забрали из планетария — он кричал от страха и умолял выпустить его на свободу. Один «эксперт» сказал, что у него клаустрофобия, но он не знал, что в тот момент Кэрролл мысленно находился в глубоком космосе, не имея под собой никакой тверди, и поэтому он начал кричать.

Он… делал определённые успехи.

Хотя очевидного прогресса не было. Его повседневные действия были характерными для его доамнезийного «я», когда дело касалось незначительных вещей. Он предпочитал лучшие рестораны, инстинктивно предпочитал ту же хорошую одежду, которую носил и раньше. Во всех отношениях Джеймс Форрест Кэрролл был состоятельным человеком, не имевшим морального права занимать такое положение в обществе.

Иногда его беспокоило, что что-то не так, но он избегал выяснять причину этого.

Почему я такой? Спрашивал он себя снова и снова. Что произошло? Вечера он проводил в скитаниях, просто бродя по тихим улицам и пытаясь понять, почему он так озадачен. Во время этих прогулок он мало обращал внимания на окружающих его людей и их поступки. Если они хотели быть такими, какие они есть, Джеймс Кэрролл не должен был им мешать.

Он часто размышлял над вопросом, как бы он отреагировал, если бы кто-то из них окликнул его или заговорил с ним. Тогда, думал он, он начал бы действовать. Но он не должен был критиковать или возражать против того, как ведут себя его собратья, до тех пор, пока это не беспокоило Джеймса Форреста Кэрролла.

Эти размышления о том, что он будет делать, имели свои взлёты и падения. Временами ему хотелось, чтобы кто-нибудь поступил по отношению к нему так, чтобы он мог узнать о себе больше. В другое время ему было всё равно. Потом он знал, что его действия зависят от обстоятельств. Однако, в конечном счёте, первый поступок Кэрролла по отношению к кому-либо был продиктован скорее инстинктом, чем каким-либо планом.

Из здания вышла девушка, неся коробку с бумагами. Были сумерки, и она торопливо шла по улице, опережая его на пятьдесят футов. Было очевидно, что её последней работой на сегодня была доставка этой коробки с бумагами в какое-то другое здание, и, как только она та будет доставлена, она освободиться. Это Кэрролл понимал.

Она остановилась в конце квартала, пропуская поток машин, и пока она стояла там, к обочине подъехал большой автомобиль и остановился рядом с ней. Она медленно повернулась и не торопясь подошла к машине, открыла дверцу и начала садиться внутрь.

Это задело какую-то скрытую струну в душе Кэрролла.

— Эй! — воскликнул он, подбегая к машине.

Его голос заставил её вздрогнуть, и она обернулась. Из машины высунулась рука и схватила коробку с бумагами. В этот момент подоспел Кэрролл и тоже схватился за неё. Последовала короткая возня, коробка открылась, и на тротуар посыпались сотни листов с записями.

Девушка наклонилась и поспешно собрала бумаги, беспорядочно запихивая их обратно в коробку, после чего захлопнула крышку. Кэрролл этого не видел, потому что в этот момент с заднего сиденья выскочил разъярённый пассажир.

Кэрролл наклонился вперёд и ударил незнакомца по носу, заставив его вернуться в машину. Сидевший рядом с водителем человек распахнул дверцу, схватил коробку и швырнул девушку на пол возле заднего сиденья. Машина уехала, оставив Кэрролла стоять в изумлении.

Эта девушка — он должен был её знать. Эти бумаги были кому-то нужны. Он наклонился, поднял оставшуюся на асфальте и уставился на неё. В ней не было никакого смысла.

Он взял её домой. Ему было больно читать её, но из-за неё у кого-то были неприятности, а Кэрроллу не нравилась мысль о том, что у женщины могут быть неприятности из-за листа бумаги — или сотни листов бумаги. В этом не было никакого смысла, и он, устав, сдался.

Но на следующий вечер в сумерках он вернулся на тот же угол. И та же девушка вышла из того же здания с той же коробкой и поспешила той же дорогой. Подъехала та же машина, на этот раз она села в неё, и машина медленно поехала в том же направлении.

Непроизвольный крик застрял у Кэрролла в горле. Машина свернула примерно на один квартал дальше и исчезла из виду. Кэрролл остался стоять на углу, размышляя, что делать дальше. Минут пятнадцать он просто стоял там, размышляя. Затем машина вернулась, завернула за угол и остановилась. Девушка вышла, прошла по улице тысячу ярдов и свернула в здание со своей коробкой с бумагами.

Кэрролл ждал её перед зданием. Когда она вышла, то увидела его, и на её лице отразилась смесь радости и недоумения.

— Здравствуйте, мистер Кэрролл, — бодро поздоровалась она.

— С вами всё в порядке? — спросил он её.

— Да, всё в порядке, — сказала она. — А с вами?

— Я беспокоился о вас прошлой ночью, — сказал он ей. — Что случилось?

— Почему… со мной ничего не случилось! — её глаза расширились от удивления, и в них он увидел какое-то непонятное беспокойство, поэтому по-отечески улыбнулся ей.

— Вы делаете это каждую ночь? — спросил он.

— Ага. Вы же знаете, что я уже много лет делаю это.

Её звали Салли. Кэрролл удивился, откуда он мог узнать её имя. Но и она знала его имя. Или, по крайней мере, она знала, как, по общему мнению, его зовут и что вытатуировано на его теле.

Он снова задумался и, размышляя, упустил возможность продолжить разговор. Девушка проявила нетерпение и сказала:

— Вы должны когда-нибудь вернуться к нам.

— Я обязательно вернусь, — сказал он, но это уже было адресовано её удаляющейся спине. Салли снова торопливо шагала по улице.

Странно, подумал он. Она что, каждый вечер ездит на этой машине? И если он — или они — были друзьями, почему вчера вечером произошла небольшая стычка? Почему Салли удивилась его вопросу о вчерашнем вечере? Казалось, она не обратила внимания на то, что её грубо затолкали в чёрную машину и что он пытался ей помочь. Ей не следовало разъезжать в незнакомых машинах по всему городу, когда у неё с собой были важные документы.

После этого он наблюдал за ней каждый вечер в течение недели, просто чтобы посмотреть. И каждый вечер разыгрывалось одно и то же представление. Это беспокоило Кэрролла, и он решил узнать, что происходит.

На следующий вечер он стоял перед зданием, когда она вышла из него. Её лицо снова просияло.

— Здравствуйте, мистер Кэрролл, — весело сказала она. — Не можете остаться в стороне?

— Нет, — улыбнулся он, гадая, «в стороне» от чего?

— Не возражаете, если я пройдусь с вами?

— Вовсе нет, — сказала она.

Теперь она не чувствовала беспокойства. Кэрролл был достаточной безобидным, хотя, по словам доктора Полларда, страдал амнезией, и он посоветовал ей подружиться с ним, если она сможет. Салли и доктор Поллард провели трёхчасовое совещание на следующий день после того, как Кэрролл встретил её возле машинописного бюро. Так что Салли была готова.

— Не возражаете? — спросил он, протягивая руку за коробкой.

— Я не должна вам этого позволять, — серьёзно сказала она. — Знаете, я отвечаю за их доставку. Но, думаю, вы можете, мистер Кэрролл. Я знаю, что мужчина чувствует себя глупо, когда идёт рядом с женщиной, несущей большой свёрток. Держите.

Он взял его. Теперь им придётся иметь дело с ним!

Они дошли до угла, остановились, пропуская движение, и Кэрролл нервно огляделся по сторонам. Он ожидал каких-то неприятностей, но их не последовало. Светофор сменился, а чёрного седана нигде не было видно, и, когда они были уже на середине улицы, Салли спросила:

— Не возражаете, если мы зайдём в аптеку и съедим по сэндвичу?

— Так можно? — уточнил он.

— Да, — сказала она. — Я живу далеко отсюда, а машинописное бюро находится по дороге на вокзал. Я спросила мистера Мэйджорса, можно ли так делать, и он сказал, что да. Я делаю так каждый вечер уже на протяжении нескольких месяцев.

— Но… — он споткнулся о край тротуара.

Она рассмеялась.

— Простите, — сказала она, — но вид великого Джеймса Кэрролла, споткнувшегося о бордюр…

— Что такого странного в том, что я споткнулся о бордюр? — спросил он.

Салли покраснела. Её реплика была инстинктивной. По её мнению, блестящий физик тридцати пяти лет, едва вышедший из подросткового возраста, не должен быть подвержен обыденным несчастиям простых смертных. Но она знала, что ей не следует привлекать внимание к его прошлому.

— Ничего, — усмехнулась она. — Кроме вида мужчины, пытающегося удержать равновесие и одновременно не выпустить из рук коробку. Это просто развеселило меня. Я смеялась не над вами, а над ситуацией. Пожалуйста…

Он рассеянно кивнул. Они вошли в аптеку и сели. Она сделала заказ, и он повторил его.

— Разве это не испортит вам ужин? — спросил он.

— Нет. Дорога домой долгая, и к тому времени, как я доберусь туда, я снова проголодаюсь.

— Полагаю, этот перекус — своего рода привычка, — между делом заметил он.

— Угу, — ответила она. — Но это не такая уж плохая привычка.

Он кивнул в знак молчаливого согласия. Принесли сэндвичи, и вскоре с ними было покончено, после чего Кэрролл и его юная спутница покинули аптеку.

Когда они вышли, Кэрролл быстро огляделся по сторонам, но нигде поблизости не было той самой машины. Он проводил её до машинописного бюро, подождал снаружи, а затем пошёл с ней на станцию. Затем он вернулся домой, чтобы задать себе множество вопросов.

Это была её обычная привычка. Она так сказала. Но какая привычка была для неё обычной? Её привычка ходить в аптеку и есть сэндвичи или весёлая поездка с некими персонажами в машине?

Он поднял бумагу, которую она уронила при первой встрече, и просмотрел на неё. Это был официальный отчёт о тестировании какого-то оборудования, который был слишком сложным для его понимания. Что-то о триметаллическом контакте в неоновой атмосфере, полностью заключённом в медный экран с двойными стенками и каскадом радиоусилителя с низким уровнем шума, заключённым в образцы металла в газе.

Примерно через час изучения это показалось ему смутно знакомым, но Кэрроллу было мучительно трудно сосредоточиться на такой абстрактной идее.

Он снова задумался. Возможно, его присутствие отпугнуло людей в чёрной машине. В следующий раз он поступит по-другому. И снова он наблюдал за ней целую неделю — наблюдал, как она дошла до угла, повернула, села в чёрную машину, — наблюдал, как она вернулась и пошла дальше по улице со своей коробкой после того, как пятнадцать минут её не было.

Затем вторую неделю он наблюдал из аптеки.

И он был озадачен ещё больше, чем когда-либо. Ведь Салли ежедневно приходила к нему и разговаривала с ним, как её научили.

Затем, в довершение всего, он увидел, как девушка села в машину и уехала, после чего он зашёл в аптеку за углом и увидел Салли, которая сидела там в ожидании своего сэндвича и, очевидно, ждала его.

— Вы опоздали, — сказала она с улыбкой.

— Я в замешательстве, — глухо произнёс он.

— Вы когда-нибудь видели большой чёрный седан? — спросил он её.

— Много раз, — сказала она. — Почему…

— Какой-нибудь из них вы особенно запомнили?

— Нет. Большинство из них заполнены людьми, которые куда-то спешат, — ответила она со смехом. — Я часто жалею, что у меня нет машины или друга с машиной. У меня таких нет, по крайней мере, тех, кто работает в этом районе города.

— Э-э-э, — промычал он. — Мне нужно спешить, — сказал он с непростительной, по его мнению, резкостью. — Увидимся завтра?

Она кивнула, и Кэрролл вышел на улицу как раз вовремя, чтобы увидеть, как она выходит из чёрной машины и отдаёт посылку в машинописное бюро. Он оглянулся на магазин, но её там уже не было. И она не прошла мимо него.

Кэрроллу этого было достаточно. Он разыскал доктора Полларда и рассказал ему эту историю. Поллард с удовольствием посмотрел на него. То, что Джеймс Кэрролл воспринял такую проблему и попытался разобраться в ней, было отличным знаком. Конечно, он не мог дать никакого ответа, пока…

— Тогда пойдёмте, — сказал Кэрролл. — У нас ещё есть время.

Они шли молча. Кэрролл указал на чёрную машину, подъехавшую к тротуару, а затем повёл Полларда в аптеку, чтобы познакомить с Салли. Она вежливо поздоровалась с ними и не стала возражать, когда они поспешно ушли, потому что знала, что доктор Поллард пытается помочь мистеру Кэрроллу выпутаться из его затруднения. Кэрролл продемонстрировал, как Салли вышла из чёрной машины и как она отнесла коробку с бумагами в машинописное бюро.

— Кэрролл, — печально сказал психолог, — забудь об этом!

— Забыть? — переспросил Кэрролл.

— Я не видел никакой чёрной машины. Вы утверждаете, что Салли дошла до угла, развернулась и села в чёрный седан. На самом деле Салли перешла улицу и вошла в аптеку. Когда мы закончили там и вышли, она последовала за нами, прошла мимо нас по тротуару и передала свою посылку. Это просто галлюцинация, Джеймс.

— Галлюцинация? — с сомнением произнёс Кэрролл. — Я… я…

— Я умоляю вас, Джеймс. Позвольте мне оказать вам психиатрическую помощь! Пожалуйста!

Кэрролл задумался. Галлюцинация — он, должно быть, сходит с ума.

— Я зайду к вам завтра, — сказал он.

Поллард глубоко вздохнул.

— Слава богу! — сказал он.

Джеймс Кэрролл вернулся домой в смятении. Несмотря на боль — что бы это ни было — он собирался пройти через это. Бреда и галлюцинаций такой яркости быть не должно. Он, должно быть, находится в тяжёлом психическом состоянии. Он не поверил им, когда они сказали ему, что он был блестящим физиком. Но эта хорошо доказанная галлюцинация его окончательно убедила. И прежде чем ему стало хуже… Джеймс Кэрролл был в состоянии, отличном от его обычного состояния, когда он открыл входную дверь. Он вошёл в комнату, медленно оглядываясь по сторонам, отчасти опасаясь того, что может увидеть ещё.

То, что он увидел, было листом бумаги с отчётом.

Можете ли вы почувствовать галлюцинацию? Можете ли вы прочитать галлюцинацию? Как человек с пятью номинальными органами чувств, управляемыми одним мозгом, мог прийти к какому-либо решению?

Он нажал кнопку на стене, и вошла экономка.

— Миссис… Бэгби, я в лёгком душевном смятении. Пожалуйста, не задавайте мне лишних вопросов, я прошу вас сказать мне точно, что я буду делать в течение следующих нескольких минут.

— Я постараюсь, — сказала она, зная от доктора Полларда всё о душевном состоянии мистера Кэрролла. Она была готова помочь.

— Вы сидите за своим столом, читаете лист бумаги, на котором есть несколько рукописных заметок и набросок. Теперь вы встаёте. Вы только что оторвали дюйм от нижней части страницы — там, где ничего не написано. Вы зажигаете спичку, дотрагиваетесь ею до конца листа бумаги. Он загорается.

Вы подходите к камину — двигаетесь быстро, потому что бумага быстро сгорает. Вы бросаете её в камин, и огонь разгорается. Камин немного дымит, а вы подбрасываете дрова в огонь.

Он повернулся к ней лицом.

— Спасибо, — сказал он. — Я думал, что именно это я и делал. А теперь, чтобы избежать мысленной дискуссии о личной метафизике, я должен установить достоверность этого листа бумаги!

Экономка спросила, не нужно ли ещё что-нибудь сделать, и Кэрролл безучастно покачал головой. Она ушла, а Джеймс Кэрролл посмотрел на себя в зеркало.

— Чья это галлюцинация? — спросил он себя. — Моя или Полларда?

Он вспомнил историю о человеке, который был настолько убеждён в своей галлюцинации о том, что он чрезвычайно мал, что подготовил поддельные изображения самого себя, полностью потрясённого размерами обыкновенной водной гидры и подобных ей животных. Мог ли он подготовить этот отчёт, чтобы подтвердить свою собственную веру?

Он улыбнулся. Завтра он будет знать наверняка! Если бы этот отчёт был действителен, он бы пропал из архива. Если кто-то и вмешивался в официальные каналы передачи отчётов, то это был кто-то другой, а не Джеймс Форрест Кэрролл. Возможно, доктор Поллард смог бы идентифицировать отчёт.

Тогда бы он понял, у кого были галлюцинации!

Глава 3 Похищен!

Доктор Поллард закончил рассказывать свою историю Джону Мэйджорсу и сказал:

— Всё сходится, Джон. Всё сходится идеально.

— Я этого не вижу, — возразил Мэйджорс. — Как может человек, доведённый до психоза переутомлением, придумать такую нелепую историю, как эта галлюцинация?

— Легко. Предположим, что Кэрролл наткнулся на что-то в корне необоснованное. Предположим, что все остальные сделали бы то же самое, ещё трое или четверо. Возня с заметками является для него нормальным оправданием — если бы кто-то не возился с заметками, проблема могла бы быть решена давным-давно.

— Миссис Бэгби позвонила мне как раз перед вашим приходом, помните? Я нашёл время, чтобы просмотреть все скомпилированные заметки, подготовленные машинописным бюро за пару дней до болезни Кэрролла и по настоящее время. Они все здесь присутствуют. Я также просмотрел оригиналы. Ни один из них не пропал. Заметки Кэрролла, должно быть, являются попыткой психопата доказать свою вменяемость.

— Как он мог такое подготовить? — удивился Мэйджорс.

— Легко. Это было сделано в состоянии психического шока, и пациент помнил только истинные — его истинные — факты о том, как он нашёл эти заметки на улице.

— Значит, вы полагаете, что Кэрролла не было на том углу в тот день, когда он впервые увидел, как Салли затаскивают в тот чёрный седан?

— Возможно, его там вообще не было. Мы все очень хорошо знали привычки Салли и этот угол. То, что Кэрролл вернулся в последующие дни, является частью его схемы оправдания. Всё это очень логично. И это очень плохо. Я надеялся, что интерес Кэрролла к Салли был проблеском возвращающегося интереса к жизни и работе.

— Дитя вдвое моложе его, — насмешливо фыркнул Мэйджорс.

— И хорошо. Итак, ей около семнадцати. Я не ожидаю, что между ними возникнет настоящее влечение — я бы радовался точно так же, если бы Салли оказалась студентом Томми. Всё, чего я хочу — это чтобы Кэрролл проявлял интерес к чему-то или кому-то. Я с радостью предложил бы свою жену в качестве предмета его интереса, потому что знаю, что никаких привязанностей не возникнет.

Мэйджорс нахмурился.

— Я не могу предложить того же, — заметил он.

— Это потому, что вы не знаете личности Кэрролла.

— Но вы признаёте, что он уже не тот человек.

— Нет, но его чувство лояльности не изменилось. Пока он такой, у него есть надежда.

— Но что вы намерены с ним делать?

Доктор Поллард рассмеялся.

— Я? Я собираюсь признать, что, возможно, у него там что-то есть, и это вызывает проблемы. О-о-о. Он здесь, — сказал Поллард, указывая на мигающую контрольную лампочку над дверью.

Мгновение спустя вошла медсестра, и ей было велено впустить мистера Кэрролла.

— Можете ли вы подтвердить подлинность чего-либо? — спросил Кэрролл, когда с приветствиями и неформальными разговорами было покончено.

— Это зависит от обстоятельств, — осторожно ответил Поллард.

— Ну, у меня здесь есть лист бумаги, который был найден мною в тот первый день, когда я увидел, как Салли встретилась с чёрным седаном. Он действительный или ложный?

— Поскольку я могу показать вам оригинал этого отчёта, он, должно быть, ложный. — ответил Поллард. — Видите ли, Джим, независимо от того, признаёте вы это или нет, вы были так близки к излучению Лоусона, что могли бы легко подделать то, что могло бы быть вполне достоверным отчётом, если бы надеялись предъявить нам какие-то доказательства.

— Но, боже правый, стал бы я подделывать отчёт, который, как я знаю, будет соответствовать оригиналу?

— В здравом уме — нет. Я не знаю, насколько проблемы последних двух недель подточили вашу психику, Кэрролл. Но не забывайте, что после несчастного случая ваш коэффициент интеллекта был около семидесяти. Человек с коэффициентом интеллекта семьдесят не может быть умным, но может быть очень сообразительным.

И, конечно, подсознание, надеясь успокоить ваше сознание, может это сделать. Теперь, когда вы знаете, что это ложь, возможно, ваше подсознание выдаст что-нибудь более убедительное.

— Если то, что я думаю, правда, — медленно произнёс Кэрролл, — то те же люди, которые каждый день перехватывают Салли, вполне способны изготовить такую же подделку, как и я!

— Я утверждаю, что людей в чёрном седане не существует.

— О?

— Скажите, Кэрролл, как вы объясняете факт существования двух Салли?

— Я думаю, что во всём этом есть что-то гораздо более глубокое, чем могут воспринять наши пять чувств, — решительно сказал Кэрролл. — Какое-то агентство делает всё возможное, чтобы помешать нам изучить излучение Лоусона!

Поллард нацарапал в своём блокноте «и мания преследования тоже» своим нечитаемым почерком. Затем он спросил:

— Вы убеждены в этом?

— Убеждён.

— Вот что я сделаю, — сказал Поллард. — Поскольку вы считаете, что всё происходило действительно так, как вы утверждаете, я собираюсь дать вам шанс доказать это. Я собираюсь перевести Салли в отдел почтовой рассылки и поручить вам самостоятельно доставлять эти отчёты. Возможно, они не смогут пустить вам пыль в глаза?

— Знаете, что я думаю? — резко спросил Кэрролл. — Я думаю, что в те дни, когда я вместе с Салли ел сэндвичи, я ездил с ней в той машине!

— Как вы пришли к такому выводу? — спросил психолог, делая пометки в своём блокноте.

— Потому что каждый день, когда я наблюдал за ней, я видел, как она садилась в машину. Каждый день, когда я был с ней, мы не видели никакой машины. Может быть, это массовый гипноз?

— Может, но почему вы не были под гипнозом?

— Я не знаю. Почему у меня такая амнезия?

— Это больше не амнезия, — с сожалением сказал психолог. — Теперь это определённый психический блок против вашей прежней работы в сочетании с самооправдательными галлюцинациями.

— Мне очень бы хотелось разрушить этот мыльный пузырь, — сказал Поллард. — Но я не должен. Возьмитесь за эту работу и узнайте всё сами!

— Возьмусь, — решительно заявил Джеймс Кэрролл. — А вы наблюдайте!

— Хорошо!

— И за сэндвичами больше заходить не буду! — отрезал Кэрролл. — Или возьму вместо них что-нибудь ещё!

Джеймс Кэрролл сунул коробку под мышку и зашагал по улице. Он шёл осторожно, внимательно следя за чёрными седанами. В нескольких сотнях футов впереди себя он увидел, как Салли завернула в аптеку, чтобы, как обычно, перекусить, но очень быстро подавил порыв последовать за ней и поговорить о работе.

Он стоял на углу площади, ожидая пока можно будет перейти на ту сторону. Красный сигнал светофора горел довольно долго, и Кэрролл потянулся за сигаретой. Его пачка была пуста, поэтому он скомкал её и бросил в ближайшую сточную канаву, после чего вопросительно огляделся.

На углу, где он стоял, находилась табачная лавка, и Джеймс Кэрролл зашёл в неё купить сигарет. Магазин был переполнен, и ему пришлось подождать.

И тут его осенило. Во время этого ожидания до его слабо соображающего разума дошло, что это такая же картина, которую он видел раньше. Было ли это реальностью? Он улыбнулся, и когда владелец магазина подошёл к нему, он посмотрел ему в глаза и сказал:

— Когда вы расстались со мной?

На лице владельца магазина отразилось изумление, недоумение и лёгкий гнев.

— Вы меня слышали, — ровным голосом ответил Кэрролл. — Что вы делаете с моими отчётами?

— Вы спятили, — сказал владелец магазина.

— Правда? — беспечно ответил Кэрролл. — Тогда я объясню вам почему. Излучение Лоусона исходит от системы межзвёздных путешествий, используемой какой-то расой в районе Волопаса. Неразрешимая дилемма заключается в том, как узнать секрет межзвёздных путешествий, когда мне нужны межзвёздные путешествия, чтобы задать вопросы…

Лицо мужчины потекло, исказилось, как дешёвая восковая статуэтка, на ярком солнце.

Магазин тоже потёк вниз и закружился в грандиозном хороводе пластичной материи. Свет внутри магазина потускнел, и единственным источником освещения в этом кружащемся магазине оказалась лампочка, которая бешено раскачивалась взад-вперёд перед дверью.

Кэрролл упал навзничь на пол из мягкого пластика, который время от времени слегка подпрыгивал под ним. До его слуха донеслось низкое рокочущее бормотание. Лампочка продолжала качаться, но теперь она двигалась мимо окна и только в одном направлении.

Он широко раскрыл глаза и посмотрел на мужчину, сидевшего рядом с ним.

— Ну как? — спросил он.

— Не очень, — проворчал мужчина.

Водитель обернулся, выругался на незнакомом языке и развернул машину. Напарник водителя поднял трубку маленького телефона и что-то быстро сказал в него. Машина обогнула квартал, затем ещё раз проехала угол, чтобы подобрать мужчину, одетого так же, как Кэрролл.

На полпути к следующему кварталу мужчина вышел и взял коробку с отчётами. Затем машина вновь поехала, и, когда она тронулась с места, Кэрролл почувствовал укол иглы в бедро.

Глава 4 Лицом к лицу

Постепенно сквозь бархатистую, комфортную черноту просочилась мысль о том, что он — Джеймс Форрест Кэрролл. Это было установлено, остальное пришло быстрым потоком фактов и подтверждений в хронологическом порядке, которые привели его к настоящему моменту.

Возвращение к реальности казалось почти мгновенным. Однако в своём одурманенном состоянии, или, скорее, в состоянии борьбы с последними остатками зелья, Кэрролл не замечал длительных периодов дремоты. На самом деле ему потребовалось шесть часов, чтобы полностью прийти в себя. Он не осознавал периодов дремоты, и они были вычтены из его восприятия времени.

Когда, наконец, он полностью проснулся, то увидел лица двух мужчин, которые его похитили.

— В чём? — прохрипел он, полагая, что произнёс законченное предложение, спрашивая, в чём дело.

— Вы слишком много знаете, — сказал мужчина слева.

Сначала он не совсем понял смысл сказанного. Очень медленно до него дошло, что тот, кто знает слишком много, часто не может рассказать об этом нужным людям.

Затем он спросил:

— Что вы собираетесь со мной сделать?

— Устранить вас, — последовал холодный ответ.

Второй мужчина медленно покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Не сразу.

Первый резко повернулся.

— Послушай, Кингаллис, — прорычал он, — этот человек представляет определённую угрозу.

— А могут быть и другие, — улыбнулся Кингаллис. — Мы можем легко устранить его. И мы это сделаем, но только после того, как выясним, что именно в нём такого, что позволяет ему представлять для нас угрозу. Могут быть и другие. Мы должны остановить их.

Саргенути сардонически кивнул.

— Даже перед лицом угрозы великому доктору Кингаллису нужны эксперименты!

— Я не потерплю вашего сарказма! — отрезал Кингаллис. — Вы не равны мне по четырём группам. Вы мой подчинённый и поэтому будете выполнять мои приказы без возражений.

— Да, господин, — усмехнулся Саргенути.

Кингаллис шагнул вперёд и ударил помощника по лицу тыльной стороной ладони. Саргенути был на четыре дюйма выше доктора и весил по меньшей мере на тридцать фунтов больше. Он мог бы разорвать Кингаллиса пополам голыми руками, но принял удар по лицу, не шелохнувшись и не попытавшись ответить.

— Из-за того, что мы здесь в изоляции, вдали от привычного окружения, вы стали неряшливы в своём поведении, — огрызнулся Кингаллис. — Вы не умеете планировать, Саргенути. В некоторых случаях ваш метод приемлем, но у вас недостаточно интеллектуального потенциала, чтобы справиться с такой сложной ситуацией, как эта.

Будете ли вы продолжать в том же духе, продвигаясь в своей работе, или покинете группу, зависит от будущего. Предположим, есть несколько человек, обладающих его силой.

— Этого не может быть, — возразил Саргенути.

— Дурак! Если есть один, могут быть и другие. А теперь делайте, как я говорю, без возражений!

Кэрролл с интересом слушал эту дискуссию. Из неё он узнал, что, очевидно, существует какой-то заговор против Солнечной системы и что он, Кэрролл, обладает каким-то фактором, который делает его дальнейшее существование опасным для их заговора.

Он слегка улыбнулся и сказал:

— Таких, как я, много.

Кингаллис повернулся к своему пленнику и покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Нет! У Саргенути не было проблем, пока он не столкнулся с Джеймсом Форрестом Кэрроллом. Вот почему у него мания величия. Он думает, что, поскольку у него не было конкурентов, он превосходен.

Он забывает банальную фразу: «Острым ножом режут только сыр!» Примечательно, однако, что, когда он впервые встретил Джеймса Форреста Кэрролла, ему пришлось звать на помощь.

— Я был озадачен, — признался Саргенути.

— Чуть более сообразительный идиот понял бы, что этот человек способен обойти ваш блок, — огрызнулся Кингаллис. — Когда он в первый раз полез вперёд, чтобы вмешаться. Вот тогда-то вы и должны были его поймать. Вместо этого вы слишком долго его игнорировали. Идиот!

— Ладно, — проворчал Саргенути. — Но это всего лишь рассказ Кэрроллу о том, что он хочет знать.

Кингаллис кисло улыбнулся:

— Возможно, так будет лучше, — сказал он. Когда он увидит, с чем столкнулся, он, возможно, будет менее буйным.

— А если он снова сбежит?

— Он не сбежит.

Саргенути грубо рассмеялся.

— Было бы невероятно забавно обнаружить, что Джеймс Форрест Кэрролл умнее великого доктора Кингаллиса.

— Заткнитесь! — сердито рявкнул Кингаллис.

Он повернулся к Кэрроллу.

— Вы слишком много знаете, — сказал он. — И всё же я без колебаний расскажу вам больше. Наша работа заключается в том, чтобы предотвратить распространение знаний об излучении Лоусона, препятствовать исследованиям и снизить значимость этого излучения.

Мы используем массовый гипноз, чтобы перехватывать отчёты, читать их, вносить незначительные изменения, которые препятствуют сопоставлению определённых данных, которые могли бы привести к некому важному открытию. Это происходит только раз в несколько месяцев.

По названию эксперимента мы можем определить, содержит ли он подсказку или нет. Когда кто-то натыкается на настоящую находку, мы стираем его память.

— И я на что-то наткнулся?

— Да.

— Что это было?

Кингаллис снисходительно улыбнулся.

— Вы же не ожидаете, что я вам всё расскажу?

Кэрролл пожал плечами.

— Полагаю, что нет, — сказал он. — Но почему вы считаете, что я представляю серьёзную угрозу вашим планам?

— Это очевидно. Из всех, вы первый, к кому вернулся полный контроль над своими способностями после того, как мы стёрли вам разум. У других возникают болевые синдромы каждый раз, когда они задумываются о проведении исследований. У вас — нет.

И не только это, вы смогли обойти блок. Мы применили массовый гипноз к людям, находившимся в радиусе видимости от этого угла. Из них вы один можете видеть чёрный седан и, как следствие, перехват.

— Но когда я пошёл с Салли, вы и меня перехватили.

— Конечно. Но тогда вы оказались прямо в фокусе контрольного луча.

Кингаллис повернулся к Саргенути.

— Я благодарю вас за то, что вы не убили его под лучом, — сказал он. — Ваш лишённый воображения ум мог бы это сделать. Это, конечно, устранило бы опасность, но помешало бы нам изучить её воочию.

Затем он снова повернулся к Кэрроллу.

— Возможно, мы и не смогли бы вас убить, — сказал он. — Не знаю. Кажется, вы становитесь сильнее каждый раз, как подвергаетесь контролю, а не слабеете, как обычные люди, подвергнутые гипнозу.

— Но?..

Кингаллис пожал плечами.

— Очень интересно, — задумчиво произнёс он. — Очень интересно.

— Что же здесь такого интересного? — проворчал Саргенути.

— Подумайте, — сказал Кингаллис. — В конце концов, он получил прямой контроль в одиночку. Он был в центре внимания. Вам удалось контролировать его до определённого момента, но Джеймс Форрест Кэрролл, мысленно живший в идеальном сне, осознал, что это не так.

Он разрушил сон, мощь нашего луча. Его сила воли, Саргенути, без посторонней помощи поднялась из-под сенсорного наваждения и заставила признать истину вопреки доказательствам, представленным его физическими органами чувств.

— И что?

— Итак, — заключил Кингаллис, — мы выясним, что же такого есть в разуме этого человека, что способно преодолеть силу нашего луча. Ибо, Саргенути, мы можем столкнуться и с другими.

В последующие дни, проходившие один за другим в неизменном однообразии, Джеймс Форрест Кэрролл пополнял свой запас знаний и суждений. Говорят, что богатый опыт — это состояние, при котором его обладатель может опираться на какой-либо личный прецедент в любой возникающей ситуации.

У Кэрролла, однако, не могло быть такого прецедента, и маловероятно, что какой-либо человек или все люди вместе взятые смогли бы принять разумное решение, основываясь на разрозненных прецедентах. Поэтому Кэрролл столкнулся с ситуацией при полном отсутствии опыта.

Он понял, что принятие любого решения сейчас было бы равносильно подбрасыванию монеты. Не имея полной информации, причин, понимания мотивов другой расы, он не мог строить никаких планов.

Тем не менее, он знал по опыту, что лучший способ заложить краеугольный камень, на котором можно построить план — это подождать, изучить, а затем, когда поступят окончательные результаты, принять решение.

Кингаллис подтвердил подозрения Кэрролла о том, что Внеземное агентство делает всё возможное, чтобы предотвратить распространение информации об излучении Лоусона.

Кингаллис не упомянул, почему.

Факты, которыми располагал Кэрролл, были отрывочными. Он знал только то, о чём уже подозревал. Его похитили. Он знал почему. Последняя причина была логичной, а также прекрасным ответом на параноидальный вопрос.

Он уклонялся от ответа и осознавал своё нежелание смотреть правде в глаза. Это само по себе беспокоило Кэрролла, потому что ему не нравилось считать себя сумасшедшим, хотя он часто сомневался в своём здравомыслии.

Кэрролл обнаружил, что всё это не вселяет в него уверенности. Не было никакого справедливого критерия, который разум мог бы применить к самому себе. Часто говорят, что душевнобольные не могут сомневаться в собственном здравомыслии — что сомневаться в своём здравомыслии — признак стабильности.

И всё же вполне возможно, что умный параноик может регулярно сомневаться в собственном здравомыслии, чтобы доказать самому себе, что он в своём уме. Кэрролл часто играл с этой безумной спиралью и обнаружил, что она представляет собой порочный круг.

Поэтому в перерывах между занятиями Джеймс Форрест Кэрролл пытался разобраться в себе. Он пришёл к единственному выводу: пока Кингаллис изучает его, он может изучать и Кингаллиса.

Вопрос «почему» беспокоил Кэрролла.

Человечество никогда не прекращало изучать то, что может оказаться опасным. Почти любое сделанное открытие в той или иной степени опасно. Просто человечество научилось бережно относиться к своим открытиям, когда они стали полезными. Или же…

Он попытался объяснить Кингаллису, почему это так, но тот просто отмахнулся:

— Это не имеет значения.

Кэрролл рассмотрел два возможных ответа. Один из них, конечно, заключался в том, что Кингаллис и его люди подавляли все исследования, чтобы помешать терранам узнать о межзвёздных путешествиях, по чисто личным причинам. Вы не выдаёте свои военные секреты людям, которых надеетесь уничтожить.

Другая причина была совершенно противоположной — другая раса, зная об опасностях исследований, пыталась удержать Терру от участия в них, пока Терра не повзрослеет. Передача секретов ядерного расщепления расе, ещё не готовой к этому, была одним из примеров, хотя и неудачным, поскольку для того, чтобы работать с ним, требуется значительное техническое мастерство.

В более простом случае используется обычный чёрный порох — сера, древесный уголь и нитрат калия. Мальчики на уроке химии лишились рук и глаз, потому что играли с тем, в чём недостаточно хорошо разбирались. Процесс нитрования глицерина не так уж сложен в исполнении, но в руках любителя он может поднять дом на воздух ещё до того, как проект будет завершён.

Ведь, как ни странно, дилетант в любой науке чувствует, что ему нужно сделать большую партию, чтобы сделать хоть что-то вообще. В электричестве ему нужны чрезмерные мощности и смертельные напряжения, чтобы делать то, чего опытный специалист может достичь с помощью менее смертоносных элементов.

Однако что движет ими — алчность или альтруизм?

Джеймс Форрест Кэрролл изучал их так же, как они изучали его.

Глава 5 Кингаллис

Кингаллис сам положил конец одному из опасений Кэрролла. После нескольких дней изучения инопланетный доктор отозвал его в сторону.

— Кэрролл, вы знаете, что вы беспомощны, — сказал он. — Мы знаем, что вы беспомощны. Суть в следующем: мы сможем лучше изучить ваш разум, если вы перестанете беспокоиться. Поэтому я собираюсь положить конец одному из ваших главных беспокойств. Помните, мы знаем, что вы изучаете нас!

Мы используем предшественник нашего мысленного управляющего луча, чтобы изучать вас, Кэрролл. Вы это знаете. Сначала появился ментальный педагог, а ментальный контроль без использования электродов появился намного позже.

— Понятно, — легко кивнул Кэрролл. — Люди научились общаться по проводам задолго до того, как использовали радио.

— Устройство, которое мы используем — это не что иное, как средство телепатии между людьми. Впервые он был разработан как средство, позволяющее установить связь между людьми при изучении сложной проблемы. Так, например, механик может выполнять работу для электрического проекта, прекрасно понимая, почему это нужно или не нужно делать, несмотря на свой чисто механический подход к делу.

От этого был всего лишь шаг к его использованию в обучении молодёжи нашей расы. Это довольно сложная проблема, Кэрролл, и её невозможно оценить по достоинству, пока она не будет изучена полностью, с учётом как успехов, так и неудач.

Тогда, Кэрролл, мы преподавали по схеме «учитель — ученик». Позже было обнаружено, как записывать определённые этапы уроков. Последнее устраняет одну из главных трудностей автоматического обучающего устройства.

— Не расскажете мне, какую именно? — спросил Кэрролл, пытаясь получить дополнительную информацию.

— Вовсе нет. Видите ли, общение вживую создаёт двойной поток информации — именно это я и хотел вам сказать. Вы изучаете меня так же, как я изучаю вас, и, как в случае с ребёнком, имеющим ошибочную информацию, вы вносите исправления в сознание учителя.

— Все дети знают — на основании своих ограниченных видимых доказательств — что земля плоская. Только углублённое изучение вопроса доказывает обратное. Я понимаю, что постоянное детское убеждение в том, что земля плоская, может вызвать у любого учителя некоторую психологическую коллизию. — произнёс Кэрролл.

— Вы совершенно правы, — улыбнулся Кингаллис.

— Тогда скажите мне, — внезапно произнёс Кэрролл, — отчего я не могу выяснить, почему вы скрываете нужную мне информацию?

— Оттого что мы этого не изучаем, — улыбнулся инопланетный доктор, — я вас удивляю? Нет, Кэрролл, меня не волнует, что вы кое-что знаете о нас.

Кэрролл пожал плечами. Кингаллис был умён. Если бы Кэрролл знал, что беспокойство мешает учёбе, он бы почувствовал облегчение, хотя и постарался бы волноваться ещё больше. Это было бы небольшой победой.

Но тот факт, что Кингаллису не было до этого дела, избавил Кэрролла от всех беспокойств, кроме одного — как помешать исследованию в одиночку. Это был неудовлетворительный вопрос, поскольку на него не было удовлетворительного ответа.

Прошло много часов, прежде чем до мающегося бессонницей человека дошёл как возможный ответ, так и полная невозможность его использования. Кэрролл встал с кровати и подёргал дверь. Она была открыта. Вынужденным местом жительства Кэрролла было большое поместье, расположенное за много миль от города, в центре холмистой местности.

Кэрролл вышел из своей комнаты и направился по коридору в лабораторию. Он молился, чтобы за ним никто не следил с помощью какого-нибудь луча, позволяющего читать мысли. Он предположил, что если эти инопланетяне могли управлять целым сообществом с помощью ментального луча, то им не составило бы труда прочитать его мысли.

Он нашёл шкафы, в которых хранились записи знаний, используемых инопланетянами. Это были большие катушки с проволокой в металлических коробках. На лицевой и оборотной стороне каждой коробки было написано название совершенно нечитаемыми для Кэрролла инопланетными символами.

Это само по себе было проблемой. Много бы пользы ему было от бесполезных знаний. Кэрроллу нужны были научные факты или, возможно, запись их планов. Полный курс географии инопланетян, например, был бы совершенно бесполезен — инопланетяне, похоже, не собирались забирать его с Терры.

Однако Кэрролл никак не мог понять, что представляют собой эти символы. Книга могла бы дать ключ к разгадке — в книгах часто есть картинки. По мотку проволоки ничего нельзя было понять.

Кэрролл задался вопросом, были ли катушки расположены в каком-то алфавитном порядке, в каком-то числовом порядке или в соответствии с каким-то семантическим планом, в котором сначала даются начальные символы, а затем выбирающий может двигаться дальше. Однако он знал, что если бы он руководил такой экспедицией, то не включил бы «Первую хрестоматию» МакГаффи[1] в коллекцию текстов. Его шансы выучить зачатки инопланетного языка были невелики.

Выбирая книгу, человек просматривает страницы. Выбирая катушку, нужно попробовать её.

Итак, сделав предположение, Джеймс Форрест Кэрролл наугад выбрал контейнер и, всё ещё удивляясь своей догадливости, поднёс его к машине, с помощью которой Кингаллис изучал его мозг.

Он щёлкнул переключателями, как это делал Кингаллис. Затем вставил кассету с катушками в гнездо и стал возиться с какими-то крошечными рычажками, пока катушка не начала проходить через устройство.

Затем Кэрролл быстро надел электроды на голову и откинулся на мягкую кушетку, чтобы погрузиться в поток знаний.

Пока машина работала, Кэрролл был в полном забвении и не мог контролировать свои действия. Машина работала без остановки, а разматывающаяся проволока передавала информацию в мозг Кэрролла. Наконец, всё закончилось, и Кэрролл сел.

За окном уже почти рассвело, и в этом слабом свете Кэрролл взглянул на часы и с удивлением обнаружил, что уже почти шесть часов утра. Он быстро поставил кассету на место и повернулся, чтобы вернуться в свою комнату.

— Довольны собой? — спросил тихий голос.

Кэрролл подпрыгнул на фут. Затем в тусклом свете он увидел фигуру полностью одетой женщины, сидевшей в мягком кресле недалеко от двери. К его полному удивлению, он не знал, что женщины носят такие наряды.

— Кто вы? — требовательно спросил он.

— Просите, а не требуйте, — сказала она. — Почему бы не проявить вежливость?

— Мадам, я здесь пленник. Вежливость как таковая не имеет никакого значения. У меня столько же прав бродить по дому и собирать всё, что смогу, сколько у вас — посадить меня в тюрьму.

— Хороший этический вопрос, но совершенно лишённый рационального ответа, — улыбнулась женщина.

В сгущающемся свете Джеймс Форрест Кэрролл увидел, что она довольно привлекательна, хотя, конечно, и не ослепительная красавица. Когда она заговорила, её белые зубы блеснули в тусклом свете.

— Однако, — сказала она, — я Райнегаллис, сестра Кингаллиса.

Затем она рассмеялась.

— И это, — сказала она, — единственное, что вы узнали за этот вечер!

— О, я бы так не сказал, — сказал Кэрролл.

— Тогда расскажите мне, — весело попросила она, — как вы оправдываете себя.

Кэрролл сделал паузу. Почему-то ему казалось естественным, что он не должен выглядеть слабым или беспомощным перед женщиной, даже перед инопланетянкой. Но правда заключалась в том, что Кэрролл был пленником и находился во власти этой компании.

Что бы он ни делал, он делал это с их молчаливого согласия. Он услышал тихие смешки, когда объяснял, что взял запись исключительно наугад, потому что другого выхода не было.

Он не получил ничего, кроме открытой насмешки, когда был вынужден признаться этой женщине, что он, Джеймс Форрест Кэрролл, считающийся одним из выдающихся физиков Солнечной системы, оказался в положении, которое редко, если вообще когда-либо, занимал человек.

Он знал, что он знает, но он не знал, что именно он знает!

Он беспомощно рассмеялся:

— Son lava tin quit norwham enectramic colvay si tin mer vo si…

— Очень доходчиво, — ответила она по-английски. — Итак, за этот вечер Джеймс Форрест Кэрролл прошёл полный курс нашей науки, нашего языка, нашего образа мышления. И, — она весело рассмеялась, — ни о чём из этого он не имеет ни малейшего представления.

Это была хорошая попытка, Кэрролл, но она ни к чему не привела. Однако я скажу вам вот что: то, что вы узнали этой ночью, пригодится вам не больше, чем полное знание археологии для решения вашей нынешней проблемы.

А за то, что вы так старались — это весьма похвально, и мы все вас похвалим — я буду вашим гостем за завтраком.

— Спасибо, — уклончиво произнёс Кэрролл. — Надеюсь, я вас развлёк.

Райнегаллис встала и повернулась к Кэрроллу.

— Вы настоящий мужчина, — искренне сказала она. — И хотя мы вынуждены использовать вас, мы всё равно восхищаемся вами.

— Можно восхищаться упорством и способностями домашней собаки, которая прокладывает себе путь по лабиринту к куску стейка, — тихо сказал он. — И всё же мы не считаем собаку равной себе.

Райнегаллис покачала головой.

— Вам было бы приятно узнать, что вы представляете для нас угрозу?

— Я это уже знаю, — быстро ответил он. — И собака тоже представляет угрозу для человека. Собаки могут убивать. Они этого не делают, потому что знают, что их жизнь зависит от того, станут ли они другом человека.

— А вы?

Он кисло улыбнулся.

— И снова вопрос этики, — сказал он. — Что бы я ни сказал, вы знаете, что я сделаю всё, что сочту необходимым, чтобы победить вас.

— Мы никогда не примем ваши слова на веру, — сказала она ему. — Если бы это был простой вопрос личной честности и чести, мы могли бы принять всё как есть и быть довольными. Но на карту поставлено слишком многое. Человек был бы полным дураком, если бы дал слово и сдержал его, когда его будущее висит на волоске.

— Я бы не дал его, — просто сказал он. А затем повернулся к ней с загадочной улыбкой. — Значит, моё будущее и будущее Солнечной системы действительно поставлено на карту?

— Да, — ответила она.

— Тогда вы тоже представляете угрозу.

Райнегаллис улыбнулась ему.

— Разве можно назвать угрозой то, что не позволяет ребёнку играть с огнём? — холодно спросила она.

— Позвольте мне заметить, что я не ребёнок, — сердито сказал он.

— Ros nile ver tan si vol klys, — сказала она на своём родном языке. — И если бы вы знали, что я сказала, вы бы знали, что изучали ночью.

— Когда ребёнка лишают спичек, ему объясняют почему — во многих случаях ему в мягкой форме показывают, что происходит. Так что давайте, Райнегаллис, отнеситесь ко мне как к ребёнку — и объясните мне, Райнегаллис, почему я не должен играть с излучением Лоусона.

— Это опасно, — ответила она.

— За свою жизнь, — сказал он, — я отвечал за воспитание многих детей. Я ещё ни разу не отказывал любопытному — по-настоящему любопытному — ребёнку. Человечество всегда любопытно — при условии, что мы знаем, почему.

— Это опасно, — повторила она.

— Опасно, — повторил он. — Опасно, Райнегаллис, для кого? Для вас?

— Мистер Кэрролл, — тихо спросила она, — вы думаете, что заманили меня в ловушку, вынудив признаться. Это не так. Скажите, вы искренне считаете, что можете требовать ответа?

— Я думаю, что да.

— Нет, не можете.

— Нет? — сказал он с горьким смешком. — Тогда, если у вашей расы нет злых намерений, она могла бы предотвратить множество неприятностей, подозрений и трудностей, направляя нас по правильному пути, а не препятствуя нашим усилиям. Добавьте к этому ваш собственный отказ сказать мне хоть что-то, что могло бы меня остановить. Я пришёл к довольно неутешительным выводам, Райнегаллис.

Девушка повернулась и ушла. Её предложение присоединиться к нему за завтраком было забыто. Кэрролл смотрел ей вслед, пока она шла по коридору, и считал, что ему повезло.

Даже учитывая, что их образ жизни был чужд земному мышлению, ни одна прогрессивная раса не смогла бы отказать себе в искреннем любопытстве, если бы у неё не было каких-то скрытых мотивов. Следовательно, они скрывали правду об излучении Лоусона, потому что боялись, что Терра найдёт ответ!

За своей спиной он услышал смешок Кингаллиса.

— Vai tas Winel yep frah?

Кэрролл сердито обернулся.

— Продайте это в «Тин Пан Аллее»[2], — рявкнул он. — Я слышал песни и похуже!

Он сердито ушёл в свою комнату.

Глава 6 Доказательство

Оказавшись в своей комнате, Кэрролл погрузился в полный упадок сил, как душевных, так и физических. Он просто больше переживал, чем размышлял, о том, что одному человеку невозможно успешно бороться с целой враждебной культурой.

Чем больше он концентрировался на этом, тем больше чувствовал тщетность всего этого. Тот факт, что он единственный из всех бесчисленных миллиардов жителей Солнечной Системы, осознавал это, делало ситуацию ещё более безнадёжной.

Затем из этого последнего, единственного, безнадёжного факта Джеймс Форрест Кэрролл подчерпнул новую надежду.

Ибо от него, и только от него, зависело спасение человечества! Независимо от того, что мир мог подумать о нём, независимо от самой жизни, он должен был продолжать!

И когда он вернётся, чтобы встретиться лицом к лицу с доктором Поллардом, у него должны быть зримые доказательства!

День тянулся медленно. Как обычно, Кингаллис занялся изучением, но понял, что это безнадёжно из-за глубокого уныния Кэрролла. Кингаллис сдался и покинул Кэрролла, что было ещё лучше для Кэрролла, потому что у него оставались долгие часы, чтобы сидеть и размышлять.

Наступил вечер, и с ним пришла новая надежда.

Чему бы Кэрролл ни научился, оно осталось в его голове и засело там крепко. То ли полезное, то ли бесполезное. Казалось, оно было полезным, но он пока не мог этого определить.

Например, существовала концепция обруча из серебристой проволоки. Он был установлен на небольшом цилиндрическом металлическом стержне, который заключал в себе биморфный кристалл. На картинке были изображены контурные поверхности силы или энергии, которые слабели по мере удаления от проволочного кольца.

Не магнетизм — потому что Кэрролл не мог видеть никакого возбуждающего тока. Не электростатическое поле — потому что градиента быть не могло. Концепция всего этого описывалась словами «Selvan thi tan vi son klys vomakal ingra rol von».

Что ж, если бы Кэрролл знал эти слова, он бы знал, что делает проволочный обруч и почему.

Но когда он нарисовал схему на листе бумаги и обозначил каждую часть терранской системой символов, представляющих инопланетные звуки, Кэрролл понял ещё одну вещь. Ни одна книга не будет полной без предметного указателя!

В противном случае прослушивание записей в учебниках нецелесообразно. Инженер, ищущий информацию о способах намотки и укладки определённого типа проволоки, не стал бы тратить четыре часа на изучение всех сведений. Конечно, он должен был бы уже знать их, поскольку эти сведения навсегда запечатлелись бы в его памяти.

Но существовал фактор забывания, который возникает из-за неиспользования любого факта, и, несомненно, это автоматическое средство обучения не наделяло владельца эйдетической памятью, которую нельзя было потерять, как бы долго он ни пользовался фактами. Но в каждом учебнике есть предметный указатель.

И вот в тот вечер Кэрролл снова отправился в лабораторию и наугад выбрал ещё одну катушку. Он вставил её в машину и, запуская, вложил в неё мысль.

Не слова, а некую концепцию — абстрактная идея составления списка была запущена в машину, и катушка с проволокой быстро пронеслась по машине, чтобы замедлиться на списке.

Бесполезно, конечно — там были такие фразы, как «Walklin — norva Kin. Fol sa ganna mel zin.» Вероятно, главы и строфы. Кэрролл искал словарь.

Он попробовал другую катушку и нашёл её загадочной. На третьей катушке был список, который показался ему смутно знакомым. Наряду с простыми словами, там были и мысленные картинки.

Он узнал, что «Zale» — это мера расстояния, эквивалентная семнадцати тысячам, умноженным в десятой степени на длину волны спектроскопической линии evaalorg.

Кэрролл наткнулся на раздел физических понятий, который встречается в большинстве учебников по физике.

Он также узнал множество физических характеристик, не имеющих никакого значения. Единица гравитации, выраженная в инопланетных терминах, ничего не значила для человека, привыкшего к динам и фунтам. Слишком многое оставалось невыясненным.

Что за элемент этот evaalorg, Кэрролл понятия не имел, хотя, если бы он проявил настойчивость, то мог бы наткнуться на учебник по химии — и можно было с уверенностью предположить, что периодическая таблица атомов будет одинаковой в любой галактике.

Он улыбнулся. Это было всё равно что пытаться вычислить истинный размер Ноева ковчега, исходя из длины в локоть. Когда вы закончите вычисления, у вас будет плюс-минус тридцать процентов.

Он уже собирался заняться чем-нибудь другим, когда дверь тихо отворилась и вошла Райнегаллис.

— Почему вы продолжаете? — спросила она.

Её голос и манеры были такими, как будто она не слышала его вопрос, заданный почти восемнадцать часов назад.

— Почему? — повторил он глухо.

— Да, почему? Почему вы упорствуете перед лицом невозможного?

— Потому что, — сказал он, намеренно поворачиваясь к ней лицом, — когда я признаю своё поражение, Джеймс Форрест Кэрролл умрёт!

— Вы не самоубийца.

— Безумие, — сказал он, — это самоубийство разума!

Райнегаллис кивнула и опустила глаза. Он подошёл к ней и приподнял её лицо, взяв рукой за подбородок.

— Райнегаллис, — мягко сказал он, — поставьте себя на моё место. Вы — пленник культуры, враждебной вашей собственной. Вас держат как музейный экспонат, образец жизни, который отказывается подчиняться механизмам управления сознанием. Из всех людей вашей расы вы единственная, кто знает и верит.

Смерть — или что-то похуже — ждёт вас и ваших близких через неопределённый промежуток времени. Вы единственная, кто может что-то сделать. Скажите мне, Райнегаллис, вы бы спокойно сидели, смирившись с этим?

— Поскольку я не смогла бы ничего сделать в одиночку, — ответила Райнегаллис, — я бы приняла судьбу.

— Тогда умрите! — огрызнулся Кэрролл. — Ничего не делайте! Ничего не пытайтесь! Это застой, а застой — это смерть!

— Я думаю, Кингаллис это знает, — сказала инопланетянка с проблеском понимания.

— О, — удручённо сказал Кэрролл. — Так значит Кингаллис дал мне поиграть с несколькими старыми томиками, как своевольному ребёнку дают разрезать старые тряпки вместо кружевных занавесок. Поскольку я должен играть в игры, непременно дайте мне игры, которые никому не причинят вреда!

Игра в ножички с надписью «опасно» и целлулоидные игрушки, сделанные в виде острых ножей, исходя из теории, что дети предпочитают такие игрушки, кубикам и погремушкам. Бутылочки с цветным песком, на которых изображены череп и скрещённые кости, и указаниями не смешивать их.

Американские горки в парке развлечений, которые кажутся опасными — кто-то знает кого-то, кто знает о несчастном случае на них — но на самом деле менее опасны, чем поездка на автомобиле в пробке.

Райнегаллис помолчала.

— Тогда что же мне делать? — бушевал он. — У меня здесь нет никого из своих. Ни единой понимающей души, на которую я мог бы опереться в трудную минуту. Одинокий человек во враждебном окружении — и от меня ждут, что я буду исполнять за вас ваши трюки!

— Вы…

— Разве я должен помогать вам?

— Нет, — честно ответила она. — И всё же из уважения к вам…

— Уважения? — презрительно рассмеялся он. — Уважение! Нет, Райнегаллис, не уважение и даже не почтение. Я подопытный пёс, которого нужно баловать, потому что моя жизнь, мой разум и моё тело должны быть изучены. Не уважение, Райнегаллис, а смертельный страх перед распространяющимся ядом. Изоляция.

— Боюсь, мне не следовало приходить, — сказала она, но это была скорее высказанная мысль, чем попытка что-либо донести.

— Тогда скажите Кингаллису, что ни один человек не будет вечно стремиться к цели безрезультатно. Осёл должен время от времени пробовать морковку.

— Чего вы хотите? — тихо спросила она.

— А если я расскажу вам, услышу ли я правду, узнаю правду — или просто получу ещё больше увиливаний? — спросил он.

— Вы слишком подозрительны, — мягко сказала она. — Почтительности у меня к вам, может, и нет, на самом деле. Но уважение — есть.

— Какое же уважение вы можете испытывать ко мне? — сказал он с неприкрытой насмешкой.

— Вы сильный человек, — ответила Райнегаллис. — Вашей силы достаточно, чтобы преодолеть ментальный луч. Чтобы противостоять попыткам Кингаллиса изучить вас, препятствуйте моим попыткам исследовать ваш разум. Кингаллис может направить на меня дистанционный гипнотический луч и с его помощью прочитать мои самые сокровенные мысли.

Гипноскоп справляется с любым сопротивлением лучше всего — за исключением Джеймса Форреста Кэрролла. Вы, Кэрролл, противостоите этому изучению. Знайте — и почувствуйте удовлетворение — что, как бы мало вы ни узнали от моего брата, он знает о вас ещё меньше!

— И после того, как я бросаю вызов всему до конца, мне стирают память, — с горечью ответил Кэрролл. — Для меня — забвение. Для меня — что?

— Не обязательно забвение — одиночество, — сказала она мягким голосом.

— Радость в тени меча? — кисло спросил он. — Плотские утехи с представителями чуждой расы, которые даже не поймут моего страстного поступка?

Он коротко и грубо рассмеялся.

— Привязанность — это всего лишь прелюдия к взаимопониманию между супругами. Скажите мне, — спросил он с предельным цинизмом, — вы уже потерпели провал в этом году?

— Нет! — быстро ответила она. — Я всего лишь пыталась облегчить вашу участь.

Он мгновенно отбросил свой цинизм. Райнегаллис, казалось, была искренне задета его чёрствостью.

— Вы не сможете, Райнегаллис, — мягко сказал он. — Я больше не юноша, для которого личная страсть и удовольствие превыше всего. Я демонстрирую вам свою привязанность, — он положил обе руки ей на плечи и нежно сжал, потом наклонился и легонько поцеловал её. — Не слишком глубокий, но всё же искренний жест. Вы отвечаете? Нет, не отвечаете, потому что, несмотря на вашу внешность, ваша раса совершенно чужая. Неужели вы ждёте, что я буду продолжать, зная, что вы даже не понимаете, почему я могу получать чувственное удовольствие от подобного контакта?

— Даже если мы и инопланетяне, — сказала она, — тот факт, что вы получаете удовольствие от контакта, может дать мне…

— Прекратите рационализировать, — грубо сказал он.

— Я не согласна, — сказала она. — Это встреча разумов, которая намного превосходит любое грубое сопряжение тел.

— Тогда, — сказал он со странной кривой улыбкой, — давайте оставим всё на ментальном уровне, а?

Райнегаллис спокойно кивнула. Она подошла к боковому шкафу и достала оттуда катушку проволоки.

— Вот то, что вы ищите, — сказала она ему. — Теперь быстро, ибо Кингаллис никогда не должен…

— Кусочек морковки, — заметил он.

— Вы хотите целый обед? — сердито ответила она. — Вы что, совсем ничего не понимаете?

— Мне позволено играть с безобидными пустышками, — сказал он. — Когда я обнаруживаю их неэффективность, меня начинают соблазнять. В противном случае мне предложат какую-нибудь ценную безделушку. Скажите мне, Райнегаллис, как далеко вы зайдёте, чтобы усыпить мою бдительность?

Вместо ответа Райнегаллис повернулась и ушла. Возможно, если бы Райнегаллис была одной из дочерей Солнечной системы, она бы заплакала или, по крайней мере, была бы огорчена тем, что её искренний жест был отвергнут. Какой бы ни была её реакция, Кэрролл пожал плечами, когда она вышла из комнаты, и забыл о ней, глядя на оставленную запись.

— Я надеюсь, — сказал он, — что эта морковка сладкая…

Кэрролл вышел из полукомы, вызванной машиной, с предчувствием опасности — не опасности для него самого, а смутного беспокойства, как будто кому-то рядом с ним угрожала опасность. Он был один и сразу понял, что Райнегаллис была единственным из пришельцев, кто знал правду об этой ночи.

Если бы пришёл кто-нибудь другой, он бы сразу увидел, что он работает с важной книгой, и остановил бы его. Однако по прошествии нескольких минут чувство беспокойства исчезло, и Кэрролл почувствовал облегчение.

Он объяснил это чувство ситуацией, известной как «блуждающее беспокойство», в основе которой лежит неуверенность. Он находился в психической коме несколько часов, за это время могло произойти многое. С помощью Райнегаллис ему удалось докопаться до правды об инопланетной культуре.

Это подвергло его опасности, потому что, хотя они и смеялись за его спиной над тем, что он копался в бесполезных записях, их насмешки сменились бы гораздо более глубоким недоверием и ненавистью, если бы стало известно, что он их перехитрил. Нет ничего опаснее, чем обратить горькую шутку человека против него самого.

Так что в течение нескольких часов Кэрролл был одновременно и беспомощным, находясь под воздействием машины, и делал то, что было запрещено. Он был похож на маленького мальчика, который прогуливает плавание и не уверен в своём будущем, пока не встретится с родителями и не выяснит, знают ли они о его прогулах.

Кэрролл заменил катушку. Не было никакого смысла подставлять Райнегаллис. Кроме того, чтение этой книги могло продолжаться ещё какое-то время, и если бы он мог, то изучил бы её до самого конца. Кто знает, что он мог бы узнать дальше.

Работой этого вечера был язык. Не то чтобы книга научила его языку инопланетян. Это была книга для инопланетян, чтобы научить их терранским языкам. Но, если рассуждать наоборот, она также научила Кэрролла языку инопланетян, а также паре хороших земных языков, которых он не знал. Поскольку раньше он в совершенстве владел американским языком, теперь он владел русским, китайским и испанским, а также одним инопланетным языком.

Ибо запись имела дело с понятиями, а затем впечатывала слово-символ идеи во все языки. И если «Hombre» означает «Мужчина», то, наоборот, «Мужчина» означает «Hombre»!

А главное, это был специализированный курс, где изучался язык, которым пользуются учёные и инженеры, хотя и не только они. Кэрролл почувствовал прилив сил. Теперь он мог общаться с ними, если бы захотел. Он тихонько вышел из лаборатории и вернулся в свою комнату.

Глава 7 Бесплатно для всех

Кэрролл миновал полуоткрытую дверь в конце коридора и услышал, как Кингаллис произнёс одно-единственное неприязненное слово в адрес кого-то неизвестного. Хотя это было на чужом языке, хорошо натренированный ум Кэрролла дал ему перевод с точки зрения реального значения, а не перевод слова с точки зрения его родного языка, как это часто бывает с языком, который учат в детстве в начальной школе.

Кэрролл мгновенно остановился, и как только он это сделал, дверь открылась шире, и на пороге показались Кингаллис и его сестра. Кингаллис сердито покачал головой.

— Итак, ты передала ему ту запись, — ровным голосом произнёс он.

Райнегаллис молчала. Кэрроллу было очевидно, что до этого были обвинения и опровержения, но то, что он мгновенно узнал инопланетное слово, было прекрасным доказательством. Кэрролл мгновенно отреагировал.

— Она ничего мне не давала, — резко сказал он. — Мне просто стало любопытно.

Кингаллис отвернулся от сестры и посмотрел на Кэрролла.

— Это наглая ложь, — сказал он.

Кэрролл ответил на языке пришельцев довольно резкой банальностью, относящейся к тому факту, что виновный человек всегда требует от простофили отчёта в своих ошибках, в то время как честный человек может признать ошибку.

Кингаллис усмехнулся, и в его глазах появился жёсткий блеск.

— Она дала её вам, — сказал он. — Это я знаю.

Он указал на миниатюрный электрод телесного цвета и тонкий, как паутинка, провод, который тянулся к плоской выпуклости в кармане его пиджака.

— И что? — огрызнулся Кэрролл.

Он внимательно осмотрел Кингаллиса. Инопланетянин был на несколько лет моложе, но у Кэрролла было несколько фунтов, которые могли бы помочь компенсировать разницу. Кроме того, Кэрролл, будучи немного старше, лучше разбирался в людях.

Хотя между ними не было откровенных отношений, Кэрролл мог судить о пришельце лучше, чем тот о нём. Кроме того, Кэрролл считал себя хладнокровным и бдительным.

— Значит, Райнегаллис нарушила наши правила, — отрезал Кингаллис.

— И что же? — чересчур вежливо осведомился Кэрролл.

— Преступление и наказание! Она поставила под угрозу само наше будущее!

Кэрролл улыбнулся.

— Мне кажется, что вы потратили несколько лет, ставя под угрозу будущее детей Солнца, — цинично заметил он. — Возможно, пришло время поменяться ролями?

Райнегаллис встала.

— У меня столько же прав, сколько и у тебя, — огрызнулась она на брата. — Моё положение такое же высокое, как и твоё. Кэрролл обнаружил, что его обманывают. Поэтому ничего другого не оставалось, как вернуть его доверие.

— Мне кажется, что Кэрролл получил искомое исключительно из-за твоей неспособности справиться с ним, — сердито отрезал Кингаллис.

Райнегаллис горько рассмеялась.

— Когда же ты научишься, — язвительно спросила она, — никогда не пытаться играть в игры с теми, кто превосходит тебя ментально?

Кингаллис разозлился:

— Заткнись! — и, повернувшись, ударил Райнегаллис тыльной стороной ладони по губам. Девушка отступила, прижав руку к лицу, чтобы прикрыть быстро краснеющее пятно. Кингаллис последовал за ней по залу.

Кэрролл последовал за Кингаллисом. Он схватил инопланетянина за плечо и развернул Кингаллиса, лишив его равновесия. Когда инопланетянин повернулся, Кэрролл нанёс короткий удар кулаком, в котором был вложен каждый фунт веса и каждый эрг мышечной энергии. Он нанёс удар, и Кингаллис, шатаясь, пролетел через всю комнату.

Кэрролл осторожно последовал за ним. Кингаллис пришёл в себя и нанёс удар Кэрроллу, но его манера ведения боя не соответствовала земным стандартам. Кэрролл разжал правую руку, якобы собираясь рубануть ребром ладони Кингаллиса по горлу, но вместо этого схватил инопланетянина за руку.

Пришелец вскрикнул от боли, и Кэрролл, подойдя к нему вплотную, занёс кулак и снизу вверх ударил пришельца в живот. Кингаллис согнулся от удара, а затем разогнулся в серии рвотных позывов, суча руками и ногами, и пытаясь вдохнуть воздуха.

Кэрролл поднял ногу. Он резко двинул пяткой в висок инопланетянина. Удар вдавил височный электрод в череп, и Кингаллис неподвижно замер на полу.

— Идёмте! — рявкнул Кэрролл.

— Идём? Куда?

— Подальше отсюда!

— Но…

— Идёмте. Вы же не хотите дождаться продолжения, не так ли?

Райнегаллис бросила быстрый взгляд на неподвижное тело своего брата.

— Он что…?

Кэрролл хмыкнул.

— Мне это неинтересно, — сказал он. — Пошли, вы должны показать мне выход!

— Но я не могу этого сделать!

Кэрролл подошёл к ней. Он схватил её за руку и завёл ей за спину. Потом осторожно приподнял её.

— А теперь, — сказал он, — вы покажете мне, как отсюда выбраться, или я откручу вам её, понятно?

— Но я не должна, — сказала она.

Кэрролл кисло улыбнулся.

— Райнегаллис, — многозначительно сказал он, — прямо сейчас вы потеряли свой дом. С этого момента вы покинули свой лагерь. Вам лучше всего присоединиться ко мне и, по крайней мере, остаться в живых.

— Я никогда не буду помогать вам.

— Вполне справедливо, — сказал он. — Потому что я вам не помогал. Но это даст вам понять, что у терран есть понятие, известное как «благодарность», которое, по вашим инопланетным понятиям, является безрассудным и упадническим. Но ни один терранин, как бы сильно он ни ненавидел своего врага, не бросил бы на произвол судьбы того, кто оказал ему помощь. Мы защищаем наших друзей, Райнегаллис.

— Тогда нам нужно спешить, — выдохнула она. — Но куда нам идти?

— Куда? — весело повторил он. — Перед нами весь мир!

— Но вы же должны спрятаться, — просто сказала она. — Потому что теперь мои друзья будут искать вас всерьёз.

Кэрролл кивнул, поняв намёк.

— Я вернусь к своим друзьям, — решительно заявил он, — когда у меня будет достаточно улик, чтобы доказать свою правоту. Тогда ваши люди могут убить меня, если смогут, но мой мир будет защищён. Пока я не смогу убедить их, я — тонкая тростинка, от которой зависит будущее Солнечной системы. И, — с горечью добавил он, — против чего?

— Этого я вам никогда не скажу, — отрезала она. — Но мы должны поторопиться!

Пять дней спустя родстер Кэрролла, украденный из гаража инопланетянина, прибыл к летнему домику в Висконсине. В двадцати милях от ближайшего города, в лесистой местности, рядом с одним из многочисленных небольших озёр, находился дом Кэрролла.

— Здесь, — радостно сказал он, — мы можем прятаться, жить и работать!

Поллард медленно пожал протянутую руку.

— Опять Кэрролл? — спросил Мэйджорс.

Психолог устало кивнул.

— Некоторое время он работал тихо, хотя и с глубокой озабоченностью, что, я полагаю, нормально. Размышлял ли он над отсутствием того чёрного лимузина и его мифически враждебных пассажиров, я не могу сказать.

— Но что случилось на этот раз?

— Он исчез!

Мэйджорс моргнул.

— Просто так?

Доктор Поллард улыбнулся и кивнул.

— Просто так!

Мэйджорс на мгновение задумался.

— Мы можем найти его, — неуверенно произнёс он.

— Нет, — наконец произнёс Поллард. — Так не пойдёт. Очень высока вероятность того, что Кэрролл отправился в свой летний дом.

— Что ж, давайте это выясним.

— Оставьте его в покое. Вы недооцениваете сообразительность параноика. Он обнаружит любую слежку. Я утверждаю, что у Кэрролла, возможно, был проблеск ясности — что он мог частично убедиться в своей ошибке. Мэйджорс, есть только один способ вылечить параноика, и это позволить ему вылечиться самому. Когда его собственные доказательства подтвердят истину, тогда он поверит. Но до тех пор все доказательства либо подтверждают его теорию, либо это утка, распространяемая теми, кто хочет доказать, что он неправ.

— И что?

— Так что оставьте его в покое. Он не может причинить большого вреда. В случае обычного параноика, страдающего манией преследования, против него всегда направлено что-то осязаемое — жена, сосед или друг. В этом случае лучше всего быстро предпринять что-то, чтобы защитить невиновных. Но в случае Кэрролла это неосязаемое — помните этот случай, Мэйджорс?

— Конечно.

— Ну, оно ничуть не изменилось. Кэрролл, несомненно, обнаружил нечто такое, что его разум отказывается признавать. Отсюда и эта галлюцинация о враждебной расе, которая препятствует прогрессу Терры.

Терре больше, чем кому бы то ни было, нужно узнать, что открыл Кэрролл. Я не знаю, что он делает и где он это делает, но мы выясним — и оставим его в покое.

— Как-то это несерьёзно, не так ли? — спросил Мэйджорс.

— Это ужасающе несерьёзно, — безнадёжно сказал Поллард. — Он будет возмущаться любой посторонней помощью, которая не будет с ним охотно соглашаться, а потом заподозрит её в укоряющей терпимости. Он может вернуться только по собственной инициативе. Но если я буду прощупывать его дальше, то это только загонит его ещё глубже внутрь себя.

Мэйджорс кивнул.

— Мы вернём юную Салли на работу по доставке. По крайней мере, до тех пор, пока Джеймс Форрест Кэрролл снова не появится.

Доктор Поллард рассеянно кивнул.

— И пусть то, что он делает, образумит его, что бы он ни делал!

Джеймс Форрест Кэрролл сидел на высоком табурете перед верстаком в подвале летнего домика. Перед ним был целый лабиринт оборудования, стопка записок и какие-то неисправные схемы. Он яростно курил, забавляя девушку, которая сидела и читала в единственном удобном кресле в подвале. Наконец она отложила книгу и подняла на него глаза.

— Почему вы обвинили меня в том, что я потерпела провал? — спросила она.

Кэрролл с улыбкой обернулся.

— Выстрел наугад, — сказал он.

— Это неправда, — сказала она. — Я не…

Кэрролл пожал плечами.

— Антропоморфисты потратили много времени, доказывая, что гуманоидная форма тела лучше всего приспособлена для развития интеллекта, — сказал он. — Вертикальная осанка, эволюция передних конечностей в лёгкие руки, расположение сенсорной системы на близком расстоянии друг от друга, чтобы помогать друг другу.

Большие пальцы рук противопоставлены, что даёт способность поднимать с пола лист сигаретной бумаги или небольшую наковальню. Может возникнуть больше и более глубоких причин, чем вы можете себе представить.

— Всё это может быть правдой. — многозначительно произнесла она, доставая сигарету из пачки и ловко прикуривая. Затем она встала и быстро повернулась, так что её юбка взметнулась.

— Всё это может быть правдой, — сказал он. — Но не обязательно, что это исключительная правда. Возможно, существует партия разумных осьминогов, и я готов поспорить, что у них есть октопоморфисты, которые говорят маленьким осьминожкам, что их форма лучше всего подходит для размещения интеллекта.

— Всё это не даёт ответа ни на один вопрос, — сказала она ему с улыбкой.

— Итак, у вас в значительной степени гуманоидная фигура. Эта фигура подчёркивается земной одеждой и земной косметикой и, я бы добавила, земной обстановкой.

— Продолжайте, — сказала она с мрачным юмором.

— Ваш метаболизм не слишком отличается, — заметил он. — По крайней мере, пищеварительная система у вас примерно такая же неизбирательная, как у терран. Это нормально для любой господствующей расы в системе. Несомненно, у вас близкая молекулярная структура, поскольку я знаю, что ваша планета очень похожа на Терру.

К сожалению, я не так хорошо разбираюсь в органической химии, как мог бы, иначе я смог бы провести несколько тестов. Но, Райнегаллис, мысль о том, что две расы в галактике настолько похожи во всех отношениях, что могут скрещиваться, абсурдна!

— Вечность, — пробормотал Райнегаллис, — это тот отрезок времени, который необходим для того, чтобы всё произошло хотя бы раз.

Кэрролл ухмыльнулся.

— И это будет последняя вероятность, и, более того, вечность будет стоять на своём фундаменте ещё десять тысяч галактических лет после того, как всё остальное произойдёт, ожидая, когда появится этот маленький предмет, чтобы она — вечность — могла свернуться и отправиться домой!

Он отвернулся от неё и снова занялся оборудованием. Поработал с ним около часа, а затем повернулся к ней с загадочной улыбкой.

— На вас возложена довольно опасная ответственность, — сказал он.

— Я знаю, но это была ваша идея.

— Что меня беспокоит, — задумчиво произнёс он, — так это то, не станете ли вы в конце концов мешать. Сейчас вы не помогаете. Но не доставите ли вы мне неприятностей позже?

— Я не понимаю, о чём вы.

Кэрролл на мгновение задумался, прежде чем ответить. И когда он это сделал, разговор перешёл на другую тему.

— Мне нужно больше информации, — сказал он.

— Но чем я могу помешать?

Кэрролл широко улыбнулся.

— Если вы не знаете, — сказал он, — я не буду подсказывать вам. Но мне нужна информация.

— Не просите меня раздобыть её для вас.

— Я не буду. У меня нет особой нужды. Я могу раздобыть её сам! — сказал он, намеренно демонстрируя ей свою независимость.

Райнегаллис пристально посмотрела на него. Она кивнула.

— Я тоже буду участвовать, — сказала она.

— Почему, если до этого вы отказывали мне в помощи?

— Потому что вы помогли мне.

Он покачал головой.

— Это потому, что у вас были неприятности из-за того, что вы помогли мне.

— Я помогла вам в первую очередь потому, что вы этого заслуживали, — тихо сказала она. — И это не отменяет моего долга.

— Но чего вы надеетесь достичь? Вы хотите заманить меня в ловушку?

— Нет.

— Райнегаллис, — сказал он, вставая и потягиваясь, — вы на самом деле не понимаете терран. Запомните это — я забрал вас из того концлагеря, потому что мне нужна была ваша помощь, чтобы освободиться — охранники, работник гаража, не говоря уже о дороге домой. Я взял вас с собой, потому что вы были в опасности — потому что вы помогали мне, независимо от ваших причин. Поэтому я позабочусь о том, чтобы вы были защищены — сейчас от своей расы, а позже — от моей.

— Позже?

— После того, как я распутаю этот безумную схему.

— Вы постоянно говорите о какой-то безумной схеме, — улыбнулась она. — На самом деле, всё очень просто.

Он сердито посмотрел на неё.

— Просто не обращайте внимания, и, может быть, это пройдёт, а? Вздор!

— Вы мало что можете сделать против призрака, — сказала она.

— И в этом кроются мои чувства, — резко сказал он. — Это больше, чем честь, больше, чем сама жизнь. Меня бы не мучили никакие угрызения совести, если бы мне пришлось убить вас, если бы это означало, что правда станет известна.

Райнегаллис пожала плечами. После стычки с братом её жизни всё равно грозила опасность.

— Но вы что-то говорили о том, что хотите получить больше информации?

Он кивнул.

— Я не врач, — сказал он. — И мои познания в тонкостях биохимии весьма скудны.

— Вы…

— Я намерен найти какой-нибудь способ отличать вас, пришельцев, от людей, — быстро сказал он. — Должен же быть какой-то способ.

Она снисходительно улыбнулась, хотя в её глазах читался вопрос.

— Я намерен проследить за тем, чтобы вы прошли самое тщательное медицинское обследование, — сказал он ей. — Должны быть видимые различия, о которых можно будет сказать, как только они станут известны. Различия, которые, — и он кивнул на её очень человеческую фигуру с мягкими изгибами, — невозможно имитировать искусственными средствами.

Она усмехнулась.

— Несмотря на то, что многие средства для поддержания желаемой фигуры были изобретены и использовались людьми на протяжении многих лет? Не вините меня за это, Кэрролл. Моя фигура — это моё личное дело.

— Тогда, — сказал он жёстким тоном, — дайте мне посмотреть!

— Называйте меня как хотите, но у меня есть природная скромность.

Он презрительно нахмурился.

— Вы что, забыли, что мы с вами продукты совершенно разных эволюций?

Райнегаллис застенчиво улыбнулась.

— Вы забываете, — сказала она, — что по сути я человек. Ни вы, ни кто-либо другой никогда не заставит меня сказать или доказать, что я не человек. Это включает в себя и то, что я веду себя как человек.

— Забудем про это, — сказал он. — Моё мнение может быть ошибочным. Однако здесь есть отличные врачи. Если вы утверждаете, что намерены вести себя как можно более по-человечески, у вас не будет возражений против посещения врача.

— Нет, если это необходимо, — спокойно ответила она. — Но помните, я сказала вам, что не дам никакой информации, которая могла бы причинить вред.

— А я сказал вам, что, когда у меня появятся доказательства моей правоты, я не буду просить о помощи — я всё возьму сам!

Глава 8 Передача материи

Используя свои знания инопланетного языка и соединяя их со многими так называемыми «безвредными» записями, с которыми ему разрешалось играть, Кэрролл значительно упростил себе работу. Оставалось дело за кольцом проволоки, закреплённой на цилиндрическом подиуме, в котором вибрировал кристалл.

У него было целое собрание трудов по этой науке, большая часть которой, по его признанию, была смехотворна и не имела смысла для любого терранского физика, если только он не владел ключом к этому искусству. Полный том по электронным технологиям был бы бессмысленным для любого человека, который ничего не смыслит в электричестве.

Большинство текстов были написаны с большим вниманием к деталям — например, в текстах по электронике приводилось множество схем, но редко они были полностью завершены. В них не упоминалась движущая сила — источник питания, нить накала и другие элементы, которые не нужны специалисту.

Поскольку многие из этих элементов могли быть неоднозначными, не имело значения, вырабатывается ли напряжение на пластине батареями, выпрямителями-фильтрами, генераторами или вибратором, который вырабатывает высокое напряжение от шестивольтовой батареи. Разумно опустить их и просто обозначить «входную» клемму символом.

Но если дополнить текст полным знанием языка, особенно полным научным словарём, можно узнать о батареях, напряжении, генераторах и тому подобном. Можно узнать, что в электронной лампе есть то-то и то-то, и, возможно, почему оно там есть. Используя хорошие знания физики плюс смекалку, можно сделать науку менее загадочной.

Аналогичным образом Джеймс Форрест Кэрролл смог воспроизвести науку инопланетян.

Конечно, на всё это ушло время — недели. Недели испытаний, проб и промахов. Как Вольта мог быть озадачен обычным трансформатором, в котором, несмотря на то, что вход замыкается через петли проводов, а выход аналогично замыкается, происходит передача энергии, так и Кэрролл был озадачен странной и причудливой штукой, которая росла в подвале его дома в Висконсине.

Это была большая петля из посеребрённой медной трубки. Она была установлена на цилиндрическом стержне из высокопроницаемого сплава, который был намагничен до высокого уровня заряда. Кристалл был достаточно распространённым, но его соединение не имело особого смысла с точки зрения терран. Древние люди использовали кристаллы для изготовления ювелирных изделий и были бы озадачены современной идеей огранки их в виде пластин для создания эталонов частоты.

Наконец, он с довольной улыбкой оглядел свою работу. Он включил её, и сияющая плоскость полностью отражающей энергии заполнила кольцевую петлю из проволоки.

— Это не Льюис, — сказал он. — Это Джеймс Форрест Кэрролл «В Зазеркалье»!

Райнегаллис покачала головой.

— Правильное название — «Алиса в Зазеркалье», — сказала она ему.

— У вас довольно хорошее земное образование, — заметил он.

— А разве у любого терранца его нет? — парировала она.

— Несомненно, вы намного превосходите любого нормального человека, — проворчал он, — благодаря вашему ментальному воспитанию.

— И отчасти благодаря упорному труду, — сказала она. — Отдайте мне должное.

Он слабо улыбнулся. Затем включил и выключил аппарат и с интересом посмотрел на идеальную поверхность.

— Интересно, можно ли было бы изогнуть её в идеальную параболу? — задумчиво произнёс он.

— Я не знаю, — ответила она, — но из этого получился бы отличный телескоп, не так ли?

— Всё оборудование весит около пяти фунтов, — ухмыльнулся он. — Зеркало в тысячу дюймов было бы несомненно полезно. Чего мы только ни увидели с его помощью!

— С таким же успехом можно сходить, — с юмором сказала она. — Вы похожи на человека, который открыл движущую силу, а затем использовал её, чтобы кричать на большие расстояния, вместо того чтобы отправиться туда.

— Пока что, — серьёзно ответил он, — от этого трюка мало пользы. Я как первый человек на земле, у которого есть телефон. Мне не с кем разговаривать.

— Но скажите мне, что вы намерены делать?

Кэрролл улыбнулся с видом превосходства.

— Я собираюсь сделать кое-что, чтобы опробовать это устройство, — сказал он. — Я собираюсь отправиться в другое место со вторым экземпляром и наладить собственную линию связи. Насколько я знаю, все остальные устройства находятся в руках ваших людей, а нормальные, счастливые, серьёзно настроенные люди редко звонят своим врагам по телефону, чтобы просто скоротать время. Итак, Райнегаллис, если вы останетесь здесь…

— Мне некуда идти, — сказала она ему. — Я останусь. Вы ненадолго?

— Сначала я должен его собрать, — сказал он. — У меня здесь есть детали, но оно не собрано.

— Но…

— Это как игрушечный конструктор в чемодане, — сказал он. — Очевидно, я не смогу без проблем пронести шестифутовый круг из полудюймовой медной трубки, прикреплённый к подиуму из тяжёлого металла, по улицам Ледисмита. Я уезжаю сегодня вечером, Райнегаллис. Подождите меня здесь.

— Я подожду, — сказала она с улыбкой.

Доктор Поллард моргнул, когда мисс Фаррагут сообщила, что пришёл Джеймс Форрест Кэрролл.

— Пусть проходит, — сказал он и откинулся на спинку стула, чтобы посмотреть, что сможет предложить Кэрролл.

Кэрролл сразу перешёл к делу.

— У меня есть доказательства, — сказал он.

— У вас есть доказательства, — улыбнулся Поллард, — но вы оставляете слишком много пробелов в матрице.

— Что это значит? — спросил Кэрролл.

— Время от времени, — ответил Поллард, — люди выдвигают идею о том, что вся Солнечная система охраняется, за ней наблюдают или её контролируют представители какой-то инопланетной культуры. Чарльз Форт сказал: «Может быть, мы чья-то собственность!», и у других были такие же мысли. Эта инопланетная культура всегда превосходит нас умом и телом и способна привести любые доказательства, опровергающие её существование. Первооткрывателя выслеживают, но он обычно ускользает от пришельцев достаточно долго, прежде чем его поймают, чтобы успеть рассказать об этом миру.

— Итак, — продолжил доктор, — помимо того факта, что у всех историй должен быть какой-то разумный конец, в вашем рассказе упущен один важный момент, который, как кажется, присутствует во всех подобных историях. Это всего лишь простой факт, что у этих всемогущих, всезнающих и вездесущих существ, которые двадцать тысяч лет держали мир в неведении, не хватает ума убить единственного первооткрывателя!

Кэрролл улыбнулся.

— Меня не убили потому, что я был им полезен. Я провёл с ними несколько недель.

Следующий час Кэрролл потратил на то, чтобы рассказать доктору Полларду о своём опыте общения с инопланетянами.

Он опустил только информацию о Райнегаллис.

Комментарий Полларда, записанный им самим, звучал так: «Идеальное самооправдание».

— А теперь, — сказал Кэрролл. — Могу я показать вам кое-что, что я у них украл?

— Конечно.

Кэрролл открыл свой чемодан и поставил металлическую подставку на пол. Он развернул отрезок посеребрённой медной трубки и сформовал из неё круг. Затем прикрепил клеммы к подставке с помощью барашковых винтов. Затем он щёлкнул выключателем, и появилась мерцающая плоскость.

— Замечательно, — глухо произнёс Поллард. — Но что это такое?

Кэрролл улыбнулся.

— Вас трудно убедить, — сказал он. — Но теперь, когда я показал вам это, я покажу вам одного из них!

Кэрролл шагнул в мерцающую плоскость и исчез.

Поллард вскрикнул от испуга и бросился к другой стороне плоскости, но Кэрролл исчез. Затем он отпрянул от этой штуковины; ему показалось, что мерцающая плоскость идеального зеркала манит его к себе. И это был один из немногих случаев в его жизни, когда доктор Поллард узнал о своём психопатическом страхе перед Неизвестным.

Кэрролл, однако, знал, что он делает. Он шагнул в подвал своего дома тем же движением, которое перенесло его через подиум и зеркало в кабинете Полларда.

— Теперь, — сказал он Райнегаллис, — я доставлю доктору Полларду живой образец!

Он схватил Райнегаллис за запястье и протащил её через зеркало в кабинет Полларда.

— Вот, — сказал он, — Райнегаллис, одна из враждебных пришельцев.

Поллард был ошеломлён.

Кэрролл толкнул девушку к Полларду.

— Я хочу, чтобы вы провели как можно более полное медицинское обследование, — сказал он. — Очевидно, что если она и её раса эволюционировали в какой-то далёкой звёздной системе, она может быть не совсем гуманоидом. Понимаете?

Поллард кивнул. Он неуверенно повернулся к девушке и спросил:

— Вы не против?

Райнегаллис вспыхнула.

— Конечно, я против, — возмутилась она, сверкнув глазами.

Кэрролл лениво уселся на стол Поллард.

— Если вы действительно инопланетянка, — иронично заметил он, — вы будете горячо возражать!

— Я терранка, — настаивала она.

— Так докажите это! — настаивал он.

— Я не обязана!

— Боюсь, что вам придётся, — сказал он. — Дело в том, что я всё ещё занимаю довольно высокую должность в лаборатории Лоусона. Я могу — и прикажу — доктору Полларду сделать это!

Райнегаллис повернулась к доктору.

— Я этого не допущу.

Кэрролл развёл руками в самодовольном жесте.

— Quod erat demonstrandum, — сказал он. — Что и следовало доказать. Инопланетяне будут возражать. Истинным терранам нечего бояться.

Райнегаллис сердито повернулась к нему.

— А как насчёт вас? — резко спросила она. — Вы согласны пройти обследование?

— Доктор Поллард прекрасно знает меня, — просто сказал он. — У меня нет причин проходить его.

— У меня есть друзья!

— Пришельцы! — он повернулся к Полларду. — Вы всегда мне не верили, — сказал он. — Если бы я привёл вас сюда любым другим способом, Поллард поверил бы, что в моей истории нет ничего особенного, и подверг бы вас самому поверхностному осмотру. Однако, доставив вас через телепорт, я настолько поразил его, что теперь он невольно задаётся вопросом. Поллард, я поручаю это дело вам. Проведите настолько полное обследование, насколько это в ваших силах!

Поллард повернулся к Райнегаллис и спросил, как её зовут.

— Я Рита Гэллоуэй, — представилась она. — И я терранка!

— Обычно, — сказал он с полуулыбкой, — никому не нужно проходить через такие возмутительные вещи. Но вы действительно не возражаете?

Райнегаллис сделала паузу.

— На самом деле, нет, мне нечего скрывать. Но, как и все люди, я возмущена любым вторжением в мою личную жизнь. Конституция гласит, что подобное допускается только при наличии уважительной причины. Не то чтобы невиновному человеку было чего бояться. Это всего лишь защита неприкосновенности личности. Однако, если вы настаиваете.

— Спасибо, — сказал Поллард. — Пройдите, пожалуйста, в этот кабинет.

Кэрролл последовал за ним.

— Только не вы, — отрезал Поллард.

— В качестве наблюдателя, — настаивал Кэрролл.

— Послушайте, — раздражённо сказал Поллард, — вы можете отдавать приказы, которые я не одобряю, но у вас нет права указывать мне, что и как делать. Я не буду ничего делать!

— Но…

— Хотите, чтобы это было сделано? — потребовал Поллард. — Послушайте, Кэрролл, вы не можете меня уволить. Возможно, вы по-прежнему занимаете ответственную должность, но это скорее почётный статус. Теперь, если вы хотите, чтобы я продолжил, просто сидите тихо и ждите!

— Я буду ждать, — сказал Кэрролл.

Три часа спустя Поллард вышел из кабинета с несколькими листами бумаги в руках.

— Она англо-русского происхождения и демонстрирует расовые особенности этой смеси. У неё третья группа крови, резус отрицательный, подкласс три-GH. Температура, кровяное давление и сердцебиение в норме, если не считать лёгкого шума. Анализ слюны в норме. Показатели крови слегка понижены, но в норме и не близки к анемии. Физически, биологически и эмоционально она является образцом превосходного здоровья. Женщина, возраст двадцать четыре года. Аппендикс удалён пять с лишним лет назад. Не замужем. Провела некоторое время в тропиках, но от природы имеет светлый цвет лица.

Поллард перебирал бумаги, когда Райнегаллис вошла в комнату.

— Тем временем, — продолжил он, — я навёл о ней справки. Бюро идентификации подтвердило её отпечатки пальцев и физические характеристики, номер социального страхования и группу крови. Фотографии совпадают, несмотря на то, что в архиве довольно старые изображения. Родилась в Индиане, выросла в Чикаго на Дрексел-авеню. Училась в основном в Чикаго, через три года бросила колледж. Отец и мать умерли. А теперь, — сердито сказал он, — вам ещё что-нибудь нужно?

Кэрролл моргнул.

— Я должен был догадаться, — ответил он очень медленно.

— Догадаться? Догадаться о чём?

Кэрролл медленно кивнул.

— Доктор, если забыть о нынешней ситуации, каково ваше мнение об эволюции внесолнечной расы?

— Я постараюсь забыть об этой идее, — ответил доктор, — и скажу вам, что, насколько я могу судить, для любой расы, отличной от нашей, было бы совершенно невозможно иметь больше, чем несколько поверхностных признаков сходства с человеком. Более чем вероятно, что они эволюционировали бы в совершенно иной форме, хотя и были бы функциональными.

Кэрролл кивнул.

— Как насчёт операции на мозге?

— То есть?

В тот момент Кэрролл отвернулся от доктора. Он посмотрел на Райнегаллис с горькой улыбкой.

— Значит, у вас есть терранские черты. И ваше благорасположение ко мне, возможно, было искренним, несмотря на инопланетный мозг в вашем черепе!

Райнегаллис ахнула.

— Вы обвиняете меня в…

— Ну, должна же быть в этом хоть какая-то логика!

Глава 9 Суд прекращается

Настойчиво зазвонил коммуникатор на столе Полларда, и мисс Фаррагут вызвала его. Доктор извинился и оставил их наедине.

— Должны быть доказательства, — настаивал Кэрролл.

— Их было предостаточно, — сказала она ему.

— Есть одна вещь, которую ваш инопланетный мозг в человеческом теле не сможет сделать, — сказал он. — С остальным можно справиться. Вы можете сфальсифицировать записи — возможно, вы были естественным ребёнком земных родителей — земных родителей с инопланетным мозгом — как у вас сейчас. Я не знаю, но я собираюсь выяснить.

— Как?

— Записи психиатра Полларда, — выпалил он.

Он направился в кабинет для осмотра и огляделся. Там, за дверью, на маленьком столике лежала стопка бумаг. Чтобы добраться до них, Кэрролл закрыл дверь. Она закрылась со слабым стуком.

Почти сразу же после этого в соседней комнате послышался топот множества ног.

Райнегаллис что-то закричала от страха и испуга. Послышались звуки потасовки, после чего… тишина!

Кэрролл распахнул дверь и помчался через кабинет Полларда к телепорту. Добежав туда, он увидел, как ноги Райнегаллис втянули через нижнюю часть проволочного круга в зеркало. С гневным криком Кэрролл бросился в телепортатор как раз в тот момент, когда дверь кабинета распахнулась, впуская Полларда и Мэйджорса.

Обратный проход Кэрролла через телепорт был трудным. Он на кого-то налетел, и они оба растянулись на полу. Затем он оказался лицом к лицу с Кингаллисом, который всё ещё пятился назад.

Кэрролл бросился вперёд и схватил Кингаллиса за горло. Инопланетянин вывернулся из рук Кэрролла и начал отбиваться. Кэрролл нанёс ему сильный удар, за которым последовал безумный рывок, увлёкший их в дальний конец подвала, где Кингаллис споткнулся о небольшой ящик и упал, а Кэрролл оказался сверху. Кэрролл стукнул инопланетянина головой о бетонный пол и оглушил его.

Кингаллис очнулся почти мгновенно.

Кэрролл посмотрел ему в лицо и прорычал:

— Почему теперь?

— Почему? — вызывающе спросил пришелец.

— Да, почему? Почему всё это происходит?

— Вселенная недостаточно велика, чтобы вместить нас обоих, — огрызнулся Кингаллис.

— Так это правда. Вы и ваши люди препятствовали нашим исследованиям, потому что боялись, что мы сможем победить вас. И мы это сделаем, Кингаллис. Мы это сделаем!

— Вы не проживёте достаточно долго, — прорычал инопланетянин.

Мозг Кэрролла работал быстро. По крайней мере, теперь он понял, почему. Инопланетная культура стремилась к глобальному завоеванию. Чтобы добиться этого, они подавляли все исследования излучения Лоусона, которые были их главной надеждой на победу. Вместо того чтобы бороться за его подавление, они обнаружили, что гораздо проще проникнуть внутрь и подделать отчёт здесь и там, используя всего лишь горстку людей. Никакая наука не смогла бы продвинуться вперёд, если бы об истинных открытиях сообщали как о неудачах, и предоставляли ложные данные, чтобы направить исследователей по ложному следу.

Но теперь возникла реальная опасность. Поскольку Терра осознавала опасность, её должны были уничтожить. Уничтожена или завоёвана раньше времени — пришельцы не стали дожидаться нормального развития своих планов экспансии.

Кэрролл огляделся в поисках чего-нибудь, чем можно было связать Кингаллиса. И он увидел…

Райнегаллис лежала навзничь на полу, широкий толстый ремень стягивал её рёбра. Глаза её были закрыты. На её изящной шее слабо бился пульс.

— Ты свинья! — сказал Кэрролл.

Кингаллис отшвырнул его, вскочил на ноги и бросился к диску телепорта. Он нырнул внутрь, когда Кэрролл опустился на одно колено и начал возиться с толстым ремнём.

Он ободрал пальцы, выругался и стал лихорадочно озираться в поисках чего-нибудь, чем можно было бы перерезать эту штуку. Его взгляд упал на консервные ножницы на верстаке, и он поднялся, чтобы взять их, когда Поллард появился из телепорта.

Вернувшись в кабинет, Поллард взглянул на безупречную серебристую поверхность и мысленно содрогнулся. Затем он сказал:

— Я не уверен, что это, но я пройду сквозь него!

Мэйджорс кивнул. Он не видел, как Кэрролл пользовался этой штукой. Он был озадачен, но не испытывал психопатического страха перед каким-либо приспособлением, которое заставляло людей так быстро исчезать.

Поллард осторожно ступил в круг и прошёл сквозь него. Это было похоже просто на прохождение сквозь кольцо. Не было ни боли, ни напряжения, ни каких-либо ощущений. Возможно, он перешагнул через невысокий широкий порожек. Затем он посмотрел на Кэрролла, который возился с ремнём. Кэрролл перерезал его, и Поллард опустился на колени рядом с девушкой.

Затем, когда Поллард быстро проверила сердце девушки и вздохнул с облегчением, Кэрролл поднялся и повернулся к доктору.

— Теперь, — спросил он, — вы удовлетворены?

— Удовлетворён? — повторил доктор.

— Они почти добрались до неё! — прорычал Кэрролл.

— О?

— Телепорт принадлежит им. У них такого много. Они беспокоились, что их обнаружат, поэтому пришли и…

— Они сделали это? — саркастически спросил доктор. Он повернулся к Мэйджорсу. — Я был неправ, — сказал он.

— Неправ?

Поллард печально кивнул.

— Я верил, что Кэрролл не станет направлять свою ненависть на что-либо живое. Я не ожидал, что он вовлечёт в свои галлюцинации человека!

Кэрролл повернулся к Полларду с остекленевшим взглядом.

— Что вы имеете в виду? — спросил он ровным голосом.

— Это была попытка преднамеренного убийства! — ответил доктор.

Мэйджорс посмотрел на девушку, и его лицо потемнело от гнева.

— Да это же Рита Гэллоуэй! — воскликнул он.

Поллард посмотрел на Мэйджорса.

— Кто?

— Рита Гэллоуэй. Главный библиотекарь научного отдела библиотеки Фонда.

— Она Райнегаллис из пришельцев, — быстро сказал Кэрролл.

Поллард покачал головой. Мэйджорс рыкнул. Он начал было говорить, но затем плотно сжал губы.

— Продолжайте, — сказал Поллард.

— Хорошо, — прорычал Мэйджорс. — Это была моя вина!

— Ваша вина? — взорвался Поллард.

— Да. На следующий день после того, как Кэрролл получил работу курьера у малышки Салли, он провёл вечер в библиотеке, изучая довольно сложные материалы. Мисс Гэллоуэй часто обращалась к нему, так она сказала, и пришла ко мне, потому что знала, что мы интересуемся Кэрроллом.

Заткнитесь, Кэрролл, и сядьте, пока я вас не убил! Я рассказал ей всю историю, и она сказала, что если Кэрролл действительно так заинтересован, как кажется, то она попросит отпуск и проследит, чтобы ему помогли. Он, казалось, заинтересовался ею.

— Помощь включала в себя побег с ним в Висконсин? — спросил Поллард.

— Она поссорилась с её братом Кингстоном, — сказал Мэйджорс. — Похоже, что её брат был обеспокоен её репутацией и сказал об этом. Кэрролл как-то обмолвился о том, что между ними мало общего, что ни один человек не нашёл бы её интересной с физической точки зрения, точно так же, как она сочла бы любые нормальные отношения с любым человеком совершенно неудовлетворительными.

Кингстон Гэллоуэй мгновенно воспринял это как оскорбление своей сестры и набросился на Кэрролла, также ясно дав понять, что больше не потерпит глупостей. Кэрролл сильно ударил его и ушёл, забрав с собой Риту. Я узнал это от Кингстона, которого обвинили в убийстве.

Поллард кивнул.

— Сложный случай ошибочного мнения, — сказал он с мрачной улыбкой. — Кэрролл искренне верит, что она инопланетянка и, как таковая, неспособна сформировать какие-либо истинные отношения с человеком. Он так говорит, а её брат неверно истолковывает его слова, считая их оскорблением её репутации.

Мэйджорс повернулся к Кэрроллу.

— Это дело полиции, — рявкнул он. — Пойдёмте!

Кэрролл остановился, глядя на девушку сверху вниз. Поллард подхватил её на руки и прошёл через телепорт. К тому времени, когда Кэрролл и Мэйджорс последовали за ним, доктор Поллард уже работал над девушкой в своей лаборатории.

Кэрролл пожал плечами.

— Если у него ничего не получится, — сказал он, указывая на Полларда, — возможно, мы сможем провести вскрытие.

Мэйджорс отвернулся с болью в сердце.

Адвокат Барнетт вальяжно поднялся.

— Ваша честь и господа судьи, — сказал он. — Мы не отрицаем это обвинение. Однако мы хотели бы отметить, что, несмотря на душевное состояние моего клиента, он имеет и будет иметь непреходящую ценность для цивилизации. Заключение в исправительном учреждении не позволит ему продолжить свои исследования. Ему следует предоставить такую возможность. Поэтому в качестве своего первого свидетеля я вызываю доктора Гарольда Полларда.

Поллард прошёл через все юридические формальности и занял свидетельское место.

— Поллард, что случилось с Джеймсом Форрестом Кэрроллом?

Поллард прочистил горло.

— Джеймс Форрест Кэрролл последовал по пути нескольких ведущих физиков, работавших над излучением Лоусона, — сказал он. — Могу я высказать уместное суждение?

— Протестую! — выкрикнула сторона обвинения.

Судья Хоули нахмурился.

— Это суждение основано на преступлении?

— Нет, ваша честь. Но относится ко всем подобным делам.

— Протест отклонён.

— Могу ли я возразить? — спросил Фрэнк Барре, прокурор штата.

— Давайте сначала рассмотрим личное мнение, — ответил судья.

Поллард кивнул.

— По мнению сотрудников лаборатории Лоусона, все эти люди открыли нечто такое, что привело их к амнезии. Амнезия, как вы понимаете — это уход сознания от неприятной реальности. Из всех них, однако, Кэрролл — единственный, кто проявил признаки выздоровления от состояния полной амнезии, связанной с его работой. Кэрролл вернулся с галлюцинацией о странной инопланетной культуре работающей над тем, чтобы подавить любые исследования.

— Я хочу подтвердить репутацию доктора Полларда и его способности как врача, хирурга и практикующего психиатра, — заявил Барнетт.

Фрэнк Барре встал.

— Протестую, — сказал он. — Обвинение согласно с тем, что квалификация и репутация доктора Полларда безупречны.

— Спасибо, — ответил Барнетт. — Продолжайте, доктор Поллард.

— В обычных случаях паранойи у субъекта развивается мания преследования. Обычно она направлена против его окружения. В случае Кэрролла это было связано с мифической расой с другой звезды. Кэрролл считает, что излучение Лоусона — это растраченная впустую энергия космического двигателя, способного совершать межзвёздные перелёты. Предполагается, что эта инопланетная раса подавляет исследования по не совсем ясной причине, хотя Кэрролл считает…

— Расскажите нам, что вам известно, доктор Поллард.

— Как это обычно бывает, Кэрролл приложил немало усилий, чтобы представить мне подтверждённые доказательства. Подготавливая так называемые факты, Кэрролл находился в состоянии самогипноза — галлюцинации, в которой он на самом деле жил с инопланетянами и воровал их вещи. Когда он приводит свои доказательства, то приписывает их скорее тогдашней культуре, чем продукту своего собственного блестящего ума.

— И что вы посоветуете? — спросил Барнетт.

— Поскольку в первую очередь радиация Лоусона была причиной его расстройства, важно было понять, что он обнаружил. Возможно, мы были не слишком усердны в своих попытках «вернуть» Кэрролла. Тем не менее, мы считаем, что любые меры, которые помогут нам понять, что это такое, допустимы.

— Даже попытки убийства?

Поллард содрогнулся.

— Конечно, нет, — сказал он. — Я должен был сказать «любые законные меры».

— Спасибо, — ответил Барнетт. — Сейчас я вызываю Джеймса Форреста Кэрролла. Я хочу, чтобы суд выслушал его собственную историю.

— Кэрролл, — сказал Барнетт, как только мужчина был официально утверждён на свидетельском месте, — вы пытались убить Риту Гэллоуэй?

— Нет!

— Вы пытались убить женщину, которую знали как Райнегаллис?

— Нет!

— Тогда кто же пытался её убить?

— Её брат, Кингаллис!

— Вы видите этого человека сейчас в зале суда?

— Да, — сказал Кэрролл, указывая на мужчину за столом свидетелей. — Это Кингаллис.

— Позже мы продемонстрируем, что опознанный свидетель всю свою жизнь был известен как Кингстон Гэллоуэй и является братом этой женщины.

Затем Барнетт снова повернулся к Кэрроллу.

— Вы не против поговорить об этом?

Кэрролл покачал головой и сказал:

— Вовсе нет. Я был глубоко разочарован. Раз за разом я приводил доказательства, подтверждающие истинное положение вещей. Я не нашёл никого, кто бы мне поверил.

— Вы говорите, что Кингаллис пытался убить свою сестру. Почему?

— Потому что она предала его, помогая мне.

— Ваша честь, вы должны признать важность этого заявления. Оно, как и многие другие, является полуправдой. Это правда, но смысл не тот. Дело в том, ваша честь, что у Кэрролла действительно есть основания полагать, что Кингаллис прошёл через телепорт, чтобы отомстить. Это часть галлюцинации.

Он снова повернулся к Кэрроллу.

— Вы утверждаете, что вас удерживали против вашей воли в здании в Вирджинии?

— Да.

— Тогда расскажите мне, как получилось, что вас видели выполняющим свою работу в то время, когда, по вашим словам, вы были в плену, и вы исчезли, когда отправились в Висконсин с Ритой Гэллоуэй?

Кэрролл улыбнулся.

— Так же, как и близняшек Салли. Одна, как вы помните, села в чёрную машину, чтобы мужчины могли ознакомиться с отчётами за день и исправить те, которые были содержательными. Другая зашла в аптеку перекусить, чтобы заполнить паузу. Там был мужчина, похожий на меня.

— Видите ли, ваша честь, Кэрролл безоговорочно верит в свою галлюцинацию.

— Очевидно.

Барнетт повернулся к Кэрроллу.

— Обвинение утверждает, что вы сами напали на девушку в состоянии гнева, потому что она доказала ошибочность ваших убеждений, и в галлюцинаторной надежде, что полное вскрытие докажет вашу правоту.

— Это неправда.

— Ваши изобретения…

— Это не мои изобретения. Они позаимствованы из библиотеки пришельцев.

— Кэрролл, у вас блестящий ум.

— Я был достаточно силён психически, чтобы бросить вызов их ментальным машинам, — ответил Кэрролл.

— И у вас есть обширное образование в области физики и естественных наук?

— Да.

— А теперь скажите мне, какие-нибудь из этих изобретений выходят за рамки понимания?

— Естественно, нет. Они основаны на физических законах, которые в настоящее время неизвестны на Терре.

— Как, скажем, электричество было неизвестно во времена Галилея?

— Примерно так.

— Тогда, Кэрролл, возможно, что вы сами сделали эти открытия?

— Я мог бы, — признал Кэрролл, — но…

— Под влиянием галлюцинаций? Чтобы доказать собственному разуму, что вы украли нечто выдающееся в науке?

— Есть ещё вопрос языка.

— Неважно. Это язык, который никто здесь не понимает.

— Кингаллис! Vol thes nil kantil res vi pon tere…

Кингстон Гэллоуэй недоумённо моргнул пока Кэрролл произносил слова по слогам, а затем рассмеялся.

— Видите ли, — сказал Барнетт, — любой может произносить бессмысленные слова и называть их языком. Вы можете, если у вас хватит ума, даже придать им значение. Эсперанто, среди прочих, является искусственным языком.

— И всё же я утверждаю, что это правда.

— А как насчёт вашего собственного будущего?

— Я не забочусь о себе, меня волнует только будущее Солнечной системы.

— Ваша честь, — сказал Барнетт, — прежде чем закончить, я хотел бы сказать две вещи. Первая: Джеймс Форрест Кэрролл не в своём уме. Поэтому его следует поместить в специальное учреждение. Вторая заключается в том, что Джеймс Форрест Кэрролл, несмотря на всё своё безумие, по-прежнему остаётся блестящим физиком. Он знает кое-что об излучении Лоусона, из-за которого люди сходили с ума раньше, которое люди изучали в течение тридцати лет, на которое были потрачены время и деньги. Следовательно, в этом учреждении Джеймсу Форресту Кэрроллу должно быть разрешено проводить эксперименты по его собственному желанию. В надежде на то, что он придумает множество других чудесных вещей, пытаясь доказать, что наука инопланетян намного превосходит нашу.

Судья спросил Кэрролла:

— У вас есть основания верить во всё это?

— Есть. Инопланетная культура хочет завоевать вселенную. Поскольку мы очень близки к ним в научных достижениях, у них есть причины бояться нас. Излучение Лоусона — это утечка энергии с их межзвёздных кораблей, и обладание этим секретом позволит Терре — или любой другой системе — бороться с ними на равных или даже заставить их вернуться в их собственную систему. Поэтому они саботируют все исследования, хитроумно вводя в заблуждение учёных.

— Понятно. Похоже, у вас есть ответы на все вопросы, — задумчиво произнёс судья.

— Проблема в том, — сказал Кэрролл, — что люди настаивают на том, чтобы судить меня в соответствии со своими собственными взглядами, а это значит, что у них есть ответ на каждое моё возражение.

— Другими словами, — улыбнулся судья, — мир ошибается, а вы правы?

— Совершенно верно.

— Знаете, что говорят о таких людях?

Кэрролл улыбнулся.

— То же самое, что говорили о Галилее, Колумбе, братьях Райт, Бёлле, Эдисоне и Маркони, — сказал он.

— Часто трудно сказать наверняка, — сказал судья. — Однако есть несколько хороших способов.

Кэрролл повернулся к судье.

— Вынесите мне приговор, — сказал он угрюмым тоном. — Только заставив меня замолчать, вы сможете помешать мне разыскивать вам подобных.

— Мне подобных? — удивлённо спросил судья.

— Либо вы терранин и, следовательно, должны сделать всё, чтобы помочь мне разгадать этот безумную схему, либо вы действительно инопланетянин, которому удалось занять высокое положение в нашей цивилизации, и поэтому вы заинтересованы в том, чтобы мои знания о вас не получили никакого признания.

— Но почему…

— Говорят, что когда придёт сверхчеловек, он будет хорошо скрыт и займёт высокое место в мире так, что никто об этом не узнает. Вы можете быть им, а можете и не быть. И всё же своим решением вы докажете мне это!

— Я не вижу причин защищаться от ваших нападок, — ответил судья. — Однако, учитывая обстоятельства, я постановляю, чтобы присяжные вынесли вердикт «виновен в преступном нападении в невменяемом состоянии» и приговорили вас к помещению в лечебницу до тех пор, пока вы не будете признаны вменяемым и разумным. Суд прекращается!

Глава 10 Бегство из психушки

В последующие дни Джеймс Форрест Кэрролл был очень осторожен. Он с особой тщательностью наблюдал за окружающими в лечебнице, всегда остерегаясь проявлять излишний интерес или пренебрежение. Другие обитатели не особенно беспокоили или раздражали его. Даже факт помещения в сумасшедший дом не заставил его пасть духом.

Кэрролла мало волновало его ближайшее окружение, ибо он знал, что, когда он добьётся своего и донесёт его до пробудившейся Солнечной системы, все прошлые подозрения не только будут забыты, но он получит ещё большую награду за то, что вытерпел и продолжал не смотря ни на что.

Затем, когда ощущение новизны прошло, охранники и санитары стали чаще оставлять его в покое. Все они были обучены обращению с душевнобольными и относились к каждому новому пациенту с большим подозрением, пока не выяснялась точная природа его нестабильного состояния.

Главный и единственный спор у Кэрролла возник, когда ему не разрешили работать, как ему заблагорассудится. И пока никто не упоминал слово «инопланетянин», он молчал, погружённый в свои мысли и планы.

Как только ему предоставили рабочее место, Кэрролл понял, что его заточение — это дар божий. За исключением того, что один из охранников мог оказаться инопланетянином, если он не мог выйти, они не могли войти. Он был в безопасности.

Кэрролла беспокоил один момент. Было бы достаточно сложно выделить нескольких гуманоидных инопланетян из общей массы человечества. Но с инопланетянами, занимающими человеческие тела, это было и вовсе невозможно. Как именно это было сделано, Кэрролл не мог сказать, но он обдумал проблему и пришёл к решению чисто дедуктивным путём.

Абсолютно невозможно было рассматривать хирургическое вмешательство — грубую трансплантацию мозга. Во-первых, это вопрос кровоснабжения. Неправильный подбор крови приводит к смерти при переливании. Это происходит не из-за несоответствия в кровотоке как таковом, а из-за того, что метаболизм всего человеческого организма не соответствует другому типу крови.

Для пересадки мозга потребовалось бы что-то сделать с кровоснабжением — если бы оно было изменено в соответствии с мозгом, тело умерло бы, в противном случае умер бы мозг. И не было даже отдалённой вероятности того, что какой-либо инопланетный мозг соответствовал бы человеческой крови.

Во многих случаях трудно даже пересадить кожу с одной части человеческого тела на другую, не говоря уже о пересадке кожи с одного тела на другое, а возможность перекрёстной пересадки через демаркационную линию между терранскими видами была немыслима.

И это обычная кожа.

Мозг?

Это невозможно!

Однако существовала целая система ментальных приспособлений, гипнотических лучей, воспитателей и других безделушек инопланетной культуры. Старые шаблоны мышления можно было легко стереть и заменить новой системой. Что, несмотря на теологические аргументы в пользу обратного, привело бы к появлению нового человека. Ибо все существа таковы, какими их делает их жизненный опыт и воспитание.

Разум, созданный в гуманоидном теле на отдалённой планете и мысленно внедрённый в человеческий мозг, превратит человека в инопланетянина по мыслям и поступкам, но способного жить по-человечески! В мыслях нет ничего такого, что могло бы быть нежелательным, как в сложнейшей биохимии.

Мысли, даже неприятные, бредовые мысли, не убивают. Но насколько мала смертельная доза вируса полиомиелита, цианистого калия или неподходящей крови?

Возможно, когда-нибудь будет проведено вскрытие, но если не будет возможности прочитать мысли, то исследователи ничего не найду! Как же тогда идентифицировать инопланетянина?

Нет! Как же тогда доказать, что инопланетяне существуют?

Когда Кэрролл построил телепорт в своей лаборатории при психбольнице, были и волнения, и подозрения. Это было слишком похоже на заключение в тюрьму человека, способного выйти оттуда без всяких усилий. Собственно, как выразился один из охранников, именно так оно и было.

Мэйджорс улыбнулся и покачал головой. Он отметил, что пока их было всего два: один в кабинете психолога Полларда, а другой в доме самого заключённого в Висконсине. Оба были отключены.

Мэйджорс, не совсем понимая принцип действия устройств, поместил их в закрытую комнату. Мог ли Кэрролл включить деактивированную машину из удалённого места, он не знал и не хотел рисковать.

Но эксперименты Кэрролла с его новым телепортом казались достаточно безобидными. В течение нескольких дней он возился с настройками и синхронизацией элементов управления, которые использовались для настройки одного телепорта на другой.

Он постоянно держал «включённым» переключатель, который дистанционно управлял любым удалённым телепортом, на который был настроен его собственный, но его работа приносила мало пользы. Он обнаружил два запечатанных в крошечной комнатке телепорта и понял, что они из себя представляют. Кэрролл искал телепорты инопланетян.

Несколько дней он искал — в подпространстве? — телепорты пришельцев и не нашёл. Тогда, решившись на отчаянный шаг, Кэрролл наконец добрался до комнаты в лаборатории Лоусона и, используя кое-какие из своих инструментов, взломал запечатанную дверь.

Набравшись смелости, Кэрролл угнал автомобиль. Не менее опрометчиво он понёсся на бешеной скорости по дорогам, которые вели его в горы Вирджинии, по просёлочной дороге, которую он до этого проезжал только один раз в бессознательном состоянии, а затем в противоположном направлении, и Райнегаллис указывала ему дорогу.

Прошло много часов, прежде чем он добрался до узкой просёлочной дороги, которая, словно тропка горного козла, вела на вершину холма. Из просёлочной дороги она превратилась в обычную тропу, а затем превратилась в неухоженную, изрытую колеями тропинку, которая ужасно трясла автомобиль.

Проехав несколько миль по этой каменистой тропинке, Кэрролл свернул на поляну — хорошо знакомую поляну, и с удивлением оглядел её. Само здание исчезло! Неудивительно, что он не смог найти телепортов!

И слова Кингаллиса вернулись к нему. «Вы не проживёте достаточно долго!» — сказал инопланетянин. «Вселенная недостаточно велика для нас двоих!»

Крысы покинули тонущий корабль!

Это было так чудесно! Теперь они скажут, что никаких инопланетян никогда не было. На каждом шагу Кэрроллу преграждали путь, останавливали и огорчали его. Как долго инопланетяне таились на Терре, он не знал. Возможно, примерно с того времени, как было обнаружено излучение Лоусона, или, возможно, даже с более раннего.

Независимо от того, насколько хорошо они умели перехватывать информацию, инопланетяне не смогли предотвратить её утечку. Возможно, они находились здесь веками, ожидая человека по имени Лоусон, который стал первооткрывателем.

Возможно, они собирали информацию, которая привела бы к открытию, до тех пор, пока они уже не смогли этому помешать. На том этапе развития любой культуры открытие такого фактора произошло бы почти автоматически…

Если взять за основу любую науку, цивилизация совершает свои открытия по мере готовности к ним. Открытие радио было бы невозможно до появления электричества. Ядерная физика была бы невозможна без практических знаний о элементарной химии.

Каждая наука стояла на плечах другой. Электроника помогает астрономии, механика — электронике, химия — механике. Физика дала людям больше информации о химии, а химия стала краеугольным камнем электроники.

Кэрролла не волновало, как долго это продолжалось. Важным в данный момент был тот простой факт, что теперь они ушли!

Ушли, потому что не осмелились остаться!

Кэрролл выругался. Это была его вина. Что бы ни делалось, чтобы устранить Терру как угрозу идеям пришельцев о возвышении, это делалось потому, что Джеймс Форрест Кэрролл смог раскрыть их планы. Если бы он оставался в неведении, то не было бы причин для их последнего плана — завоевание ради расширения не включает в себя истребление.

Уничтожение врага означает экономический крах. Мало славы в том, чтобы быть Властелином Всего, когда это «всё» состоит из сожжённых планет, мёртвых культур и пустых ухмыляющихся черепов миллиардов разумных существ.

Почтение не исходит от черепов.

Там, на залитой лунным светом поляне, где когда-то стояло большое инопланетное сооружение, Кэрролл взял с заднего сиденья своей украденной машины разобранный телепорт и установил его у дороги. Он шагнул в него и оказался в лаборатории психбольницы.

Он не обращал внимания на то, что и машина, и телепорт были украдены и брошены. Единственной важной вещью сейчас была безопасность — личная безопасность — всех терран, независимо от того, верили они ему или нет. То, что у него одного были веские основания верить в угрозу, было чрезвычайно важно. В мировой истории было много случаев, когда человек в одиночку противостоял всему миру и оказывался в итоге прав.

Пусть насмехаются.

И всё же Кэрролл в полной мере ощутил на себе чувство беспомощности и разочарования. Он столкнулся с инопланетной культурой, способной на такие научные чудеса, как телепортация, межзвёздные путешествия и многое другое. Они были способны уничтожить Солнечную систему, в то время как единственный человек, который противостоял им, был неспособен даже понять, как они намеревались это сделать.

Он с головой ушёл в работу, дни пролетали незаметно, пока он строил, экспериментировал и планировал — и слишком часто терпел неудачу. Когда его коллеги пришли к нему с сообщением, что в этот день в Лунной обсерватории будет запущен первый шестидесятифутовый параболоид вращения, Кэрролл просто кивнул и вернулся к своей работе.

Его совершенно не волновало, что новая обсерватория должна была называться обсерваторией Кэрролла в честь человека, создавшего совершенный рефлектор. В то время Кэрролл был занят своими невидимыми силовыми полями и пространственными плоскостями напряжения и не хотел, чтобы его беспокоили по пустякам — особенно если к их изобретению он на самом деле не приложил руки.

Сколько пользы принесла бы человечеству обсерватория Кэрролла, если бы Солнечная система была разрушена!

Мэйджорс вошёл в кабинет доктора Полларда с большой глянцевой фотографией в руке. Поллард удивлённо поднял глаза, когда Мэйджорс сказал:

— Я, наверное, начинаю сходить с ума.

— Да? И что заставляет вас так думать?

Мэйджорс рассмеялся.

— То, что каждый раз, когда у меня возникает проблема, я, кажется, обращаюсь к вам, вместо того чтобы обратиться к теоретикам и физикам, которые могут дать на неё ответ.

Поллард улыбнулся.

— Я думаю, вы приходите сюда, потому что это единственное место, где вы можете отстаивать свою точку зрения перед другим человеком, который может отстоять свою точку зрения перед вами, — заметил он.

— Что ж, — признался Мэйджорс, — вы не разбираетесь в теоретической физике так хорошо, как я, а психология не по зубам мне. В любом случае, что вы об этом думаете?

На фотографии был изображён кусочек неба. Поллард покачал головой.

— Это что, какой-то тест? — спросил он. — Помните, я психиатр, и это мне положено давать пациенту странные предметы и спрашивать, что он в них видит.

Мэйджорс рассмеялся.

— Это область Волопаса.

— Волопас, — невпопад пробормотал Поллард, — это крестьянин, занятый выпасом крупного рогатого скота.

— Хорошо, я тихо уйду, — усмехнулся Мэйджорс. — А если серьёзно, то посмотрите сюда.

Он указал на крошечное пятнышко среди мириадов звёзд.

— И что? — спросил доктор.

— Этого не должно быть.

— Может быть, дефект плёнки?

— Нет, — возразил Мэйджорс. — Это сохраняется на протяжении двадцати семи фотографий, сделанных с интервалом в одну минуту, каждая из которых экспонировалась в течение одной минуты.

— Хм. Что это?

— Не знаю, — ответил Мэйджорс. — Но это чертовски интересно.

— Волопас — это регион, откуда исходит излучение Лоусона, не так ли?

Мэйджорс кивнул.

— Вот почему они прислали этот снимок мне. Снимок был сделан телескопом Кэрролла на Луне, и это своего рода дань уважения Кэрроллу за то, что первые фотографии и работы, выполненные с помощью его изобретения, были направлены на ту часть неба, над которой он так долго работал, и который привёл его в столь печальное состояние.

— Скажите, Мэйджорс, а часто бывают такие пятна?

— Такие — нет, но были и другие.

Доктор Поллард посмотрел на пятно.

— Давайте отнесём это Кэрроллу, — предложил он. — Возможно, это может что-то значить для той скрытой части его сознания, которая отказывается признавать то, что ей известно об излучении Лоусона.

— С помощью телепорта?

— Почему бы и нет? Если его нет на другом конце, мы просто наткнёмся на сплошное зеркало и не сможем пройти сквозь него. Долгое время меня беспокоила мысль о том, что мне некуда пойти. Просто выйти — бог знает куда — потому что другой конец не подключён. Давайте!

Телепорт в лаборатории лечебницы Кэрролла предупредил физика, что они проходят сквозь него. Когда они вошли, он обернулся с раздражённой улыбкой на лице. Перед ним лежал длинный лист бумаги с записями излучения Лоусона, которые Кэрролл изучал с помощью лупы.

Мэйджорс протянул Кэрроллу фотографию и спросил:

— Что вы об этом думаете?

— Изображение сильно размыто, как будто было неправильно сфокусировано, — ответил Кэрролл.

— Да, но почему?

— Вы слышали о линзе Эйнштейна?

— Смутно, но я думал, что это был просто теория — без вероятности того, что это когда-нибудь случится.

Поллард покачал головой.

— Я вообще ничего об этом не знаю, — признался он.

Кэрролл снисходительно улыбнулся.

— Свет обладает энергией, а энергия имеет массу, — сказал он. — Следовательно, свет обладает массой. Массы притягиваются друг к другу в соответствии с законом всемирного тяготения Ньютона. Следовательно, свет искривляется, проходя вблизи от массы.

— Понятно, — сказал Поллард, делая правильный вывод. — Значит, свет, излучаемый очень далёкой галактикой, может пройти достаточно близко к тёмной массе — при этом Терра, масса и галактика находятся на одной линии, — чтобы далёкая галактика сфокусировалась здесь?

— Да, — ответил Кэрролл. — Масса действует как двояковыпуклая линза, потому что при прохождении луча она направляет весь свет по касательной к центру.

— Но эффект линзы Эйнштейна не приводит к образованию таких пятен, — возразил Мэйджорс.

Поллард присвистнул.

— Вы хотите сказать, что эффект линзы Эйнштейна известен как факт?

— Верно. Известно несколько случаев, которые были признаны таковыми!

— Удивительно!

Кэрролл оторвал взгляд от пятна.

— Отрицательная линза, — сказал он, — вызвала бы подобную диффузию.

Мэйджорс моргнул.

— Это означало бы— о, нет!

— Отрицательную материю, — быстро ответил Кэрролл.

— Хм. Вы предполагаете отрицательную материю на линии света звезды?

Кэрролл кивнул.

Мэйджорс улыбнулся и достал рулон тридцатипятимиллиметровой плёнки и протянул его Кэрроллу.

— Я взял на себя смелость сделать отпечатки меньшего размера, — сказал он. — Это остальные тридцать пять снимков, сделанных рядом с этой областью. На втором снимке вы увидите начало размытия, а на двадцать восьмом — его завершение. Остальные — просто запасные.

Кэрролл посмотрел на пятна, одно за другим.

— Вы заметите, что тринадцатое, двадцатое и двадцать пятое имеют довольно большую площадь, — сказал Мэйджорс. — Кроме того, тридцать первого — после того, как тело, предположительно, вышло за пределы линии — была замечена ещё одна слабая вспышка. Это было через несколько минут после того, как объект вышел за пределы линии.

Кэрролл внимательно просмотрел снимки, а затем, не говоря ни слова, повернулся к столу. Он взял кассету с записями излучения Лоусона и протянул её Мэйджорсу.

— Здесь, — сказал он, — показана корреляция между астрономическим фактом и излучением Лоусона.

На линии было четыре определённых точки. Четыре вытянутых вверх столбика, на каждом из которых было указано время приёма. Хотя время приёма не совпадало по часам, интервал между точками и полученными фотографиями был идеальным.

— И что? — спросил Мэйджорс, а Поллард затаил дыхание.

— Масса отрицательной материи, пролетающая в космосе, — сказал Кэрролл, — естественно, время от времени сталкивается с метеоритами или небольшими небесными телами.

— Но если отрицательная материя отталкивает, а не притягивает? — возразил Мэйджорс.

— Тогда, — просто сказал Кэрролл, — единственные массы, которые могут столкнуться с отталкивающей космической отрицательной массой — это те другие массы, которые обладают скоростью, соответствующей скорости убегания нормальной массы!

Мэйджорс выглядел задумчивым.

— Я понял, — сказал Мэйджорс. — Скорость убегания — это скорость, достигаемая любой массой при падении на землю с бесконечного расстояния. В пересчёте к любой массе, имеющей такую скорость в момент старта, не нужно больше прикладывать ускорение, чтобы она могла улететь на бесконечное расстояние, преодолевая силу тяжести. Понятно?

— Ага, — сказал Поллард.

— В случае отталкивающей массы — отрицательной массы — для того, чтобы любой другой объект мог ударить по нему, он должен обладать достаточной энергией, чтобы преодолеть отталкивание. Это было бы обратным эквивалентом скорости убегания!

— Отрицательная и положительная массы нейтрализуют друг друга?

Кэрролл кивнул.

— Это и порождает излучение Лоусона!

— Значит, все эти годы мы наблюдали, как в объекты с отрицательной массой попадают обычные метеориты.

Кэрролл покачал головой.

— Вы посмотрите на орбиту этой массы, — сказал он, — и вы обнаружите, что она должна ударить по Солнцу!

— Вы уверены?

— Я подозреваю это, — сказал Кэрролл. — Инопланетяне должны уничтожить нас, чтобы мы не уничтожили их. Таков их способ. Мы должны остановить эту массу!

— Послушайте, — сказал Мэйджорс. — Давайте сначала выясним курс этого небесного объекта!

— Всё так и будет, — сказал Кэрролл.

— Кэрролл, — возразил Мэйджорс, — почему вы так упорно обвиняешь инопланетян в том, что определённо является делом космического случая?

— Потому что это не космический случай, — огрызнулся Кэрролл. — И я ещё докажу это!

Глава 11 Пророки судьбы

Рита Гэллоуэй пришла по просьбе Полларда, и доктор рассказал ей о новых событиях. Она слушала с интересом и, наконец, понимающе кивнула.

— Так это, — спросила она, — и свело его с ума?

Поллард улыбнулся.

— Очевидно, не так ли?

— Не слишком очевидно для того, кто не до конца осведомлён о работе мозга.

Поллард снова улыбнулся.

— Извините, — сказал он. — Я думал, это просто. Возможно, дело во мне, но я попытаюсь показать вам, что механика разума так же логична в безумии, как и в здравом уме, или в простых причинно-следственных механических системах. Каким-то образом во время своих исследований излучения Лоусона Кэрролл наткнулся на истину. Он изучал её, поначалу не решаясь поверить в возможность отрицательной массы. Однако факты были налицо, и каким-то образом Кэрроллу удалось разработать систему физической математики, которая, в целом, подтверждала его точку зрения. Я не сомневаюсь, Рита, что если мы обнаружим какие-либо изменения в записях лаборатории Лоусона, то они будут сделаны самим Кэрроллом, который отказывался предавать огласке это странное дело, пока не будет уверен. Видите ли, Кэрролл знал, какая буря протеста поднимется, если какой-нибудь физик попытается обнародовать подобную теорию без определённых доказательств. Поэтому он скрыл её. Но продолжал тщательно изучать. И в ходе своих исследований он обнаружил, что эта отрицательная масса направляется к Терре.

Мэйджорс прочистил горло.

— Скажите, доктор Поллард, как вы делаете такие обширные предположения? Разве вы не похожи на классическое определение физика? Ну, знаете, человек с ограниченным разумом, который может перескочить от необоснованной теории к предрешённому выводу?

Поллард рассмеялась.

— Риты там не было. Но вы были. Вы обратили внимание, как быстро Кэрролл уловил суть? Один взгляд на фотографии, один взгляд на записи Лоусона и одна констатация факта — всё это соединено в абсолютное совершенство. Кэрролл знал, что его теория была ужасно слабой, а также понимал тщетность попыток остановить космическое тело, приближающееся к Терре. Это сочетание и привело его к галлюцинациям.

— Амнезия?

— Да. Всё это взаимосвязано. Абсолютно всё.

— Давайте, завязывайте, док.

Поллард кивнул.

— У него классическая форма шизофрении. За годы изучения он узнал, что всех нас ждёт неминуемая гибель. Это ужасно само по себе. Страшно представить, как кто-то рассказывает миру, что он только что обнаружил первую истинную и доказуемую связь между излучением Лоусона и концом Солнечной системы. Это всё равно что принести роковую весть.

— Не забывайте, — сказал Поллард и принялся загибать пальцы, — что Кэрролл, вероятно, подделал записи или, по крайней мере, не отразил в них правду. Подделал или сфальсифицировал. Это пункт номер один. Во-вторых, истинный шизофреник-параноик не может противиться механистической судьбе.

Он должен был найти в себе силы для борьбы, какой-то злой ум, с которым можно бороться. Ибо параноик чувствует, что в конце концов он может победить, что, конечно, было бы невозможно в случае механистического рока. Поэтому Кэрроллу нужно было какое-то ощутимое проявление этого рока, что-то, по чему он мог бы нанести удар, с чем можно было бы бороться. Поэтому он обвинил «инопланетную культуру» в фальсификации записей, чтобы помешать нам узнать правду.

Я попытался рассказать ему о многих других людях, которые утверждали, что открыли «гениальный разум», который относился к людям так же, как мы относимся к золотым рыбкам и морским свинкам. Я попытался спросить его, почему, если эти великие умы настолько всемогущи, что могут провести пятьдесят тысяч лет, наблюдая за экспериментами над человечеством, у них не хватило ума за это время покончить с единственным человеком, который мог бы причинить им неприятности. Это то звено, на котором спотыкается большинство Пророков Рока.

Он сделал паузу.

— Но Джеймс Форрест Кэрролл полностью оправдывает себя. Его объяснение было достаточно простым, чтобы звучать правдоподобно. Он просто утверждал, что, поскольку его разум был достаточно силён, чтобы противостоять их «лучам гипноза», они оставили его в живых, чтобы изучить его. Вы видите? Он настолько могущественен, что они не осмеливаются. Настоящая паранойя.

Итак, пункт третий. Кэрролл — блестящий человек с богатым воображением. Однако его образование физика удерживало его от осуществления многих безумных планов или действий, которые могли бы противоречить учениям современной физики. Поэтому он приписывает многие сверхнаучные чудеса технике «инопланетян». На самом деле ни один земной физик не поверил бы в их возможность. Например, сознание отвергает идею телепортации.

Но было ужасное побуждение. Он должен был предотвратить разрушение Солнца. Он верит, что может это сделать, изучив многое из науки инопланетян и обратив их же собственные уловки против них самих. В этот чрезвычайный период необходимо попробовать то, о чём ни один здравомыслящий физик даже не подумал бы. Поэтому он погрузился в галлюцинации, чтобы изобрести эту «науку» — потому что его сознание говорило ему, что это невозможно.

— Вам не кажется, что вы упускаете мотивацию? — спросил Мэйджорс.

— Вовсе нет, я просто констатирую. Его подсознание знало, что единственный способ остановить катастрофу — испытать продукты своего необузданного воображения.

— Довольно сложно, вам не кажется?

— Не для разума. Это всё самооправдание. Помните нападение на Риту? Её рёбра были перетянуты толстым кожаным ремнём? Нормальный мужчина, испытывающий желание убить, не пойдёт на такие крайности. Выстрел, удар ножом, немного яда.

— Кроме того, — добавил психолог, — в сознании параноика преобладают жестокие и необычные формы пыток и смерти. Поскольку в затуманенном сознании Кэрролла это нападение должно было быть использовано как доказательство инопланетной культуры, преступление должно было выглядеть чуждым и неземным.

— Что ж, — сказал Поллард с глубоким вздохом, — наконец-то мы его раскусили. Мы раскрыли скрытую правду в сознании Кэрролла. Рита, вы снова нужны нам.

— Я знаю, — тихо сказала она.

— Вы простили его?

— Конечно, — сказала она. — А если бы не простила, то должна была бы это скрыть от вас. В конце концов, это больше не вопрос мужчин и женщин и мелких обид. Здесь человек против Вселенной. И если мне придётся пожертвовать собой, чтобы Солнечная система уцелела, я сделаю это с радостью.

— А как насчёт вашего брата?

— Он ненавидит Кэрролла. Ужасно.

Мэйджорс проворчал:

— Мы о нём позаботимся. Может быть, он и есть настоящий безумец в этой истории.

— В любом случае, — сказал Поллард, — всем нам теперь есть за что бороться. Идите к нему, Рита. Он доверяет вам, хотя и считает вас одной из «инопланетянок».

— Идти к нему? — спросила она с улыбкой. — Мне не придётся. Кэрролл сам придёт ко мне.

— Вы в этом уверены?

— Вы можете смеяться над женской интуицией, — сказала она со смехом, — но в некоторых случаях она срабатывает. Видите ли, что бы ни думал обо мне Кэрролл, он знает о том, что я женщина. А пока я просто позаимствую этот портативный телепорт и подожду.

В комнате было темно, если не считать лёгкой полоски жёлтого лунного света. С наступлением ночи полоса лунного света пересекла комнату, осветив спящую девушку, комод, письменный стол, телепортатор, глухую стену.

Ранним утром идеальная плоскость телепорта на мгновение вспыхнула, впуская Джеймса Форреста Кэрролла. Моргая, он оглядел затемнённую комнату, пока его глаза не привыкли к темноте. Затем он подошёл к краю кровати. Шевеление кровати, когда он присел на край, разбудило девушку, которая села достаточно тихо, чтобы развеять опасения Кэрролла, что она закричит.

— Райнегаллис, — тихо сказал он.

— Да, — ответила она.

— Мне нужна ваша помощь.

— Я знаю. Я помогу.

— Вы поможете? — был его ответ.

Тон его голоса был неопределённым. В нём смешались удивление, презрение и подозрение.

— Я помогу.

Он сардонически рассмеялся.

— Теперь вы поможете, — сказал он. — Почему вы не помогли мне, когда они обвинили меня в попытке убить вас?

Она печально покачала головой и взяла его за руку. Он попытался отстраниться, но она крепко держала его.

— Джеймс, — сказала она с мольбой в голосе, — пожалуйста, поверьте мне. Я хотела. Но, видите ли, мои показания были бесполезны. Всё, что я помню — это удар по затылку. Ослепляющий свет, ревущий звук и волны боли, которые то нарастали, то ослабевали, пока я не пришла в себя в операционной доктора Полларда.

— Они обвинили меня.

— Я знаю, — сказала она.

— Возможно, вы тоже винили меня.

Он крепче сжал её руку, как будто молча молился о том, чтобы она ответила отрицательно.

Райнегаллис подняла другую руку и приложила ладонь к его щеке.

— Джеймс, — тихо сказала она, — Я не видела и не слышала ничего, но я знаю, что, кто бы это ни был, это был не тот человек, который находится здесь сегодня вечером.

Он тихо улыбнулся.

— Я всё время забываю, с какими качествами разума мне приходится иметь дело, — сказал он.

— Разума?

— Разума или ментальности, — уточнил он. — Видите ли, Райнегаллис, параллельная эволюция невозможна. Такова идея трансплантации мозга. Следовательно, единственный способ, которым ваша раса может вторгнуться в нашу — это ментальная замена, вторжение, контроль — или стирание чужого мозга начисто и захват власти над телом. В результате вы остаётесь инопланетным разумом в человеческом теле.

Она слабо рассмеялась.

— Я часто говорила вам, что ни у вас, ни у кого другого никогда не будет доказательств того, что я не совсем человек, — тихо сказала она.

Её рука на его щеке слегка шевельнулась, а затем скользнула к его затылку. Она подалась вперёд и встретилась с его губами своими.

Он сопротивлялся лишь короткое мгновение. Затем уступил, когда её губы призывно приоткрылись под его губами. Его руки обхватили её, он крепко прижал её к себе, и со сладостной ясностью осознал, что, инопланетный разум или нет, не было никаких сомнений в том, что она ответит ему без вопросов и сомнений.

Через несколько минут она откинулась назад в его объятиях и рассмеялась. Он хрипловато потребовал объяснений.

— Ну что вы, — сказала она, всё ещё посмеиваясь, — вам будет очень трудно объяснить любому из ста миллиардов человеческих существ, что я совершенно чужая и что наша дружба носит сугубо платонический характер и возникла из желания взаимной защиты наших рас.

Кэрролл огляделся. Полоса лунного света переместилась. Теперь она отбрасывала бледно-золотистый свет на мягкое кресло. На спинке кресла висел бледно-зелёный пеньюар, почти такой же неосязаемый и прозрачный, как лунный свет. Кэрролл покраснел и вспомнил, где он находится, а также зачем пришёл.

— Райн, — сказал он. — Вы пойдёте со мной?

— Конечно, — сказала она ему.

К нему вернулось смутное подозрение.

— Скажите мне, — взмолился он, — это потому, что вы знаете, что для вас нет возврата, или…

— Солнечной системе угрожает опасность, — просто ответила она. — Солнце должно быть спасено, и вы единственный человек в мире, который может это сделать. Я хочу, чтобы Солнце было спасено.

— Но почему? — спросил он.

— Потому что, — ответила она.

Кэрролл покачал головой. Вопрос и ответ были одинаковыми. Человек, инопланетянин, животное, растение или минерал — один и тот же вопрос и один и тот же ответ!

Райнегаллис снова усмехнулась.

— Пойдите прочь! — сказала она. — Но оставьте телепорт включённым. Я приду, как только оденусь.

Он кивнул, встал и прошёл через телепорт. Примерно через десять минут Райнегаллис последовала за ним, и они снова оказались в лаборатории дома Кэрролла в Висконсине.

Глава 12 Отрицательная материя

На мгновение их взгляды встретились.

— Итак, — спросила Кэрролл, — что такое излучение Лоусона?

— Мне следует знать? — спросила она вместо ответа.

— Думаю, да.

— Почему?

— Как эмиссар, вы должны.

Она рассмеялась.

— Я по-прежнему не могу дать никаких фактов, Джеймс. Я не могу. Я человек.

Он посмотрел на неё сверху вниз, воспоминание о её поцелуе было очень сильным.

— Бывают моменты, — сказал он задумчиво, — когда вы, несомненно, человек!

Она опустила глаза. Затем снова подняла их.

— Я очень мало знаю об этом, — сказала она ему. — Практически ничего, кроме того, что вы мне рассказали. Много знаю о инопланетной математике и науках. Я думаю, что где-то в лабиринте данных найдётся ответ, который вы ищете.

— И это, — ответил он, — может быть либо случайным утверждением, основанным на хорошем предсказании, либо замечанием инопланетянина, который знает, где спрятано тело, но не скажет ничего, кроме «Становится теплее».

— Так что же нам делать? — спросила она. — Оставим всё как есть, вернёмся к старому бессмысленному спору о моём психическом состоянии или забудем обо всём этом и приступим к настоящему расследованию?

— К расследованию, — сказал он. — Вы чертовски хороший библиотекарь, Райн. Составьте таблицу, а я попробую разобраться.

Райнегаллис подошла к чертёжному столу и села.

— Я всегда утверждал, что излучение Лоусона было побочным продуктом сверхсветовых путешествий, — сказал он. — Игнорируя аргументы об инопланетянах и тому подобном, в настоящее время у нас есть веские тому доказательства. К Терре приближается тело состоящее из отрицательной материи. Эта отрицательная материя приближается к Терре со скоростью, не просто превышающей скорость света, а в несколько сотен раз превышающей скорость света.

Он сделал паузу. Затем тяжело осел.

— В чём дело? — спросила она, увидев выражение ужаса на его лице.

— Фотографии, — мрачно сказал он.

— Да?

— Можно ли услышать винтовочную пулю, летящую быстрее звука, до того, как она долетит до цели? — загадочно спросил он.

— Нет.

— Значит, тело, летящее быстрее света, нельзя увидеть до того, как оно долетит до цели! На этих снимках видна область неба и несколько звёздных катастроф, произошедших много лет назад, когда свет покинул это место, если только…

— Если только что?

— Если только телескоп, созданный на основе эффекта телепортационного зеркала, не улавливает излучение, которое распространяется быстрее света.

Райнегаллис кивнула.

— Если космические тела могут перемещаться быстрее света, — сказала она, — то логично предположить, что некоторые формы энергии также могут перемещаться быстрее света. В конце концов, материя — это одна из форм энергии.

Кэрролл тихо улыбнулся.

— Это отрицательная материя, — сказал он. — И, насколько я смог рассчитать, единственное, что может избежать эйнштейновского увеличения массы с увеличением энергии — это какой-нибудь объект с отрицательной массой. Но отрицательная масса — такой же бессмысленный термин, как и отрицательная энергия.

— Джентльмен по имени Дирак получил Нобелевскую премию за постулирование состояний с отрицательной кинетической энергией, — сказал Райн.

— Позитроны, — кивнул Кэрролл.

— Тогда в этом должен быть смысл.

— Это так. Нормальное тело, обладающее энергией, стремится рассеять её, передавая избыток другим телам, обладающим меньшим количеством энергии, чем оно. Тело, обладающее отрицательной энергией, требует, чтобы к нему была приложена энергия для достижения состояния энергетического равновесия.

Позитрон, согласно Дираку — это состояние отрицательной кинетической энергии, которое удовлетворяется только тогда, когда к нему прикладывается энергия электрона. В процессе, известном как «рождение электронно-позитронных пар», когда жёсткая гамма-волна ударяет по веществу и высвобождает электрон и позитрон, на самом деле происходит отделение электрона от его позитрона, в результате чего на энергетическом уровне образуется «дыра».

Это как человек, чьи счета не оплачиваются, а просто покрываются письменными и заверенными чеками. Отправьте один чек, и со счёта этого человека будет списана сумма. Однако позитрон насыщается очень быстро, поскольку имеется большой избыток свободных электронов, которые должны занять своё место.

Они нейтрализуют позитрон, и в результате этого процесса снова образуются жёсткие гамма — лучи — с таким же содержанием энергии, которое требуется для «рождения пар» в первую очередь. Около миллиона электрон-вольт с лишним, — добавил он.

Она на мгновение заколебалась.

— Теперь — об этой отрицательной массе, — сказала она.

— Здесь всё просто, — сказал он. — Очень просто. Отрицательная масса — это единственное, что может превышать скорость света. Аналогично, отрицательная энергия — это единственный вид энергии, который может распространяться со скоростью, превышающей скорость света. Итак, давайте поиграем с уравнениями, пока не сможем воспроизвести то же самое.

Райнегаллис кивнула, взяла карандаш и выжидающе посмотрела на него.

— Запишите, — сказал он с улыбкой, — первое уравнение, которое когда-либо отражало истинную взаимосвязь между массой и энергией. Энергия «E» равна массе «M», умноженной на квадрат скорости света, «C²».

— И что дальше?

— И с этого момента мы начинаем жонглировать, пока не выясним, как ввести отрицательный множитель. И я не имею в виду деление на квадратный корень из минус единицы, — сказал он ей.

Доктор Поллард поднял глаза на мужчину, стоявшего перед его столом.

— Мистер Поллард…

— Гэллоуэй, — сказал он, — вы можете считать себя правым, но с этической точки зрения вы неправы.

— К чёрту мораль и нравственность! — прорычал брат Райнегаллис. — Этот псих снова похитил мою сестру.

— Не без её помощи, — улыбнулся Поллард.

— Да хоть с помощью, его всё равно повесят! — крикнул Кингстон Гэллоуэй. — Он пытался убить её однажды и может попытаться снова.

— Послушайте, — тихо сказал Поллард. — Бывают времена, когда личность и индивидуальность ничего не значат. Я так же хорошо отношусь к своей жизни, как и вы к своей. И всё же я чувствовал бы себя недочеловеком, если бы позволил себе и своим идеям встать на пути цивилизации.

— Перестаньте рассуждать как высшее существо и переходите к фактам, — заорал Кингстон Гэллоуэй.

— Хорошо. Джеймс Форрест Кэрролл — единственный человек в мире, который может спасти Терру от неминуемого уничтожения. Ваша сестра может ему помочь.

— Как? — спросил Кингстон.

— Рита — превосходный библиотекарь. Она способна запоминать факты и цифры лучше, чем большинство людей. У неё почти эйдетическая память. Независимо от того, в здравом ли уме Кэрролл или он полностью шизофреник-параноик, его утверждения и теории надёжны, если они основаны на его собственных доводах.

То, что его логическая линия не согласуется с ранее известными физическими фактами, не имеет значения, поскольку некоторые из необоснованных, ненаучных, не основанных на фактах рассуждений привели к тому, что некоторые вещи работают. Какими бы необоснованными они ни казались, они не являются неразумными — но мы, не могущие рассуждать таким образом, считаем по-другому.

— Ближе к делу.

— Независимо от того, побуждает ли Кэрролл Риту демонстрировать множество фактов, считая, что они исходят от инопланетного разума в человеческом теле, или же он понимает истину — что это всего лишь повторы его собственных заявлений, сделанных, когда он их не помнит, — факт остаётся фактом: Рита — его составитель таблиц, его энциклопедия, его память. Она и только она может одновременно записать то, что он осмыслил — один раз в здравом уме, а другой раз в невменяемом.

— Но она в опасности!

— Как и все мы, — легко ответила Поллард. — И Рита сама знает об опасности. И, — добавил он, насмешливо фыркнув, — какую пользу принесёт вам ваша так называемая моральная чистота через год, если Джеймс Форрест Кэрролл не сможет предотвратить катастрофу, которая через месяц уничтожит Солнце?

— Он сумасшедший. Как вы можете верить, что эта опасность действительно существует?

— Опасность — это то, что свело его с ума.

— И заставило его поверить, что мы с Ритой инопланетяне?

— Всего лишь проявления галлюцинации.

Кингстон Гэллоуэй издал горловой рык.

— Мне следовало бы убить вас, — прорычал он. — Вы не только оставили мою сестру без защиты, но и попустительствовали её похищению, а теперь сидите здесь и говорите мне, что судьба мира находится в руках сумасшедшего.

Поллард улыбнулась.

— В истории было много случаев, когда цивилизация едва не была уничтожена безумцем. Пусть история зафиксирует один случай, когда цивилизация была спасена одним из них.

— За счёт моей сестры! — бушевал Кингстон, едва сдерживая ярость.

Поллард покачал головой. Затем он терпеливо продолжил:

— Джеймс Форрест Кэрролл сошёл с ума от осознания неизбежного конца света, потому что его подсознание знало, что ответ скрыт в области физики, которая для настоящего физика называется «неразумной».

Как только Джеймсу Форресту Кэрроллу удастся устранить эту угрозу, он поймёт, что амнезия и психическое расстройство не являются необходимыми для сохранения его рассудка. Несомненно, также найдутся доказательства, подтверждающие «неразумную» физику с точки зрения того, что, как мы знаем, является правдой. Таким образом, Кэрролл полностью оправдает себя и вернётся к нормальной жизни.

— Вы много говорите о самооправдании, — прорычал Кингстон.

— Каждый человек стремится к самооправданию, — сказал Поллард. — Здравомыслие — это когда самооправдание индивида в определённых пределах похоже на самооправдание среднего человека. Невменяемость — это когда самооправдание индивида выходит за разумные пределы. Как только самооправдание Кэрролла — а это ещё один способ выразить его «точку зрения» — станет достаточно похожим на другие, здравомыслие вернётся.

— А пока, что насчёт Риты?

— Рита, в худшем случае — хороший солдат, — сказал Поллард. — В лучшем случае — она одна поймёт всю правду. Но просто помните, что ни мораль, ни этика ничего не значат для цивилизации, которая только что погибла от взрыва звезды. И я с большим уважением отношусь к морали и нравственности как Кэрролла, так и вашей сестры при любых обстоятельствах.

— Но она моя сестра, а он…

— Заткнитесь. Вы говорите как дурак. Они не делают ничего плохого. Остановите их, и вы уничтожите Терру. Возможно, если бы вы оставили его в покое — их в покое — Кэрролл, возможно, не отождествил бы вас со своими инопланетными галлюцинациями.

— Да? А кто такой, этот инопланетянин? — спросил Кингстон.

— Инопланетянин, — улыбнулся Поллард, — это любой человек, который думает не так, как вы!

— Вот как! — воскликнул Кингстон, поворачиваясь на каблуках. Он покинул офис, поклявшись мстить вечно.

Час спустя Мэйджорс ворвался в кабинет Полларда.

— Поллард! — воскликнул он. — Послушайте! Этот безумец Кингстон Гэллоуэй только что собрал банду из своих сообщников, друзей и приятелей, и все они сорвались с места, как умалишённые. Они направляются в Висконсин!

— Тупой идиот! — взорвался Поллард, вскакивая со стула. — Идёмте!

Райнегаллис крепко сжала руку Кэрролла, стоя рядом с ним и глядя на слегка вибрирующую черноту, которая мерцала в круге проводов, закреплённых на стене. Кэрролл был слишком занят, чтобы обратить внимание на её пожатие.

Он был занят регулировкой кнопок на разлаженном оборудовании, стоявшем на верстаке рядом с ним. Мерцающая чернота на мгновение вспыхнула с одной стороны, на мгновение стала молочно-белой в верхней части, а затем на одной стороне круга появилась точка абсолютного небытия.

Кэрролл отрегулировал ручки, переместил пятно чистой черноты в центр искусственной пластины, а затем расширил его. Это было заметно только потому, что оно — как круг полного отсутствия реакции — было менее активным, чем туманный фон.

— Это, — сказал он, — и есть она.

— Отрицательная масса?

Он кивнул.

— Готова ли «ограда»?

— Готова.

— Сейчас самое подходящее время, — лаконично сказал он.

Он покинул наблюдательный пункт, подошёл к другой панели в лаборатории и начал щёлкать переключателями.

В пяти милях от дома Кэрролла ожил десятимильный круг из проволоки. Окружённый изоляторами, установленными на деревьях неровным кругом, участок диаметром в десять миль мерцал тонкой, туманной плёнкой энергии — той же энергии, что и при телепортации.

По мере того, как Кэрролл настраивал приводное устройство, она сгущалась и становилась всё более яркой, пока не стала такой же ослепительно-непрозрачной, как экран-зеркало для телепортации. Деревья в круге, аккуратно срезанные поверхностью зеркала, падали, вдавливаемые гравитацией в экран. Затем над идеальной плоскостью энергии не стало ничего.

Обстриженные деревья упали в глубокое ущелье с меньшей телепортационной плоскости в двадцати милях к северу.

Затем идеальная плоскость прогнулась вниз, превратившись в неглубокий параболоид вращения. По мере того, как он опускался, растущие деревья были обрезаны, а их вещество преобразовалось в энергию. На вершине столба энергии недалеко от края параболоида появилась небольшая, совершенная сфера.

Центр параболоида опускался вниз, в недра земли, и сфера накопленной энергии быстро увеличивалась. Центр опускался всё глубже, пока не получился идеальный параболический отражатель диаметром десять миль и глубиной двенадцать миль. Кубическая миля за кубической милей земли, камней, воды и леса накапливались в виде энергии в сфере, которая теперь достигала полных трёх футов в диаметре.

У края образовавшейся впадины начался оползень, и земля с грохотом покатилась вниз по склону впадины, исчезая, когда касалась внешней стороны энергетической оболочки, бывшей отражателем Кэрролла. Деревья, поддерживавшие энергетическое кольцо, упали в расширяющуюся перевёрнутую воронку, но на этом их работа была закончена. Зеркало обрело устойчивость, удерживаемое энергией, заключённой в идеальной сфере на колонне у её края.

Грохот прекратился, когда наступила стабилизация. Рёв, чисто физический звук, исходящий от измученной земли, затих и оставил после себя пустоту.

Затем Кэрролл взял небольшой набор рычагов и стал манипулировать ими, как человек, управляющий беспилотным самолётом. Энергетическая сфера отделилась от колонны и воспарила над зияющей пастью мощного отражателя. Она опускалась вниз, пока не оказалась точно в фокусе параболоида. Там она сжалась почти до точки.

— Вот оно, — сказал Кэрролл, — вот оно!

Он потянулся к главному выключателю как раз в тот момент, когда сверкающий разряд ослепительной энергии пронёсся по комнате, обжигая его руку.

— Кингаллис! — закричал Райнегаллис. — Не надо!

Глава 13 Последний шанс

В дверь ворвались Кингаллис и четверо его приспешников. Они остановились, чтобы сориентироваться, а затем с криками бросились вперёд. Райнегаллис сделала бесполезный жест в их сторону — чисто инстинктивно, ибо её чувства были потрясены их внезапным появлением.

Кэрролл выругался. Его чувство времени подсказывало ему, что нельзя терять ни секунды, но его правая рука бесполезно повисла, и он слабо пошатывался от шока. Они больше не стреляли, когда бросились врассыпную по комнате, но, остановив его движение, они уже достигли нужного им результата. Кингаллис с гневным криком схватил Кэрролла и отшвырнул его от панели.

Двое других схватили Райнегаллис за руки и оттащили её в сторону.

— Ну вот! — прорычал Кингаллис с явными звериными нотками в голосе. — Это мы ещё посмотрим!

Он махнул двум другим, чтобы они отошли в сторону и назад, а затем шагнул вперёд и ударил Кэрролла по лицу. Удар, рассчитанный больше на оскорбление, достаточно сильное, чтобы пробудить бойцовский инстинкт, оказался достаточно сильным, чтобы заставить Кэрролла пошатнуться.

— Слабак, — усмехнулся Кингаллис.

Он снова и снова бил пошатывающегося физика тыльной стороной ладони, раз за разом отбрасывая Кэрролла к дальней стене лаборатории.

— Давай, дерись, — усмехнулся Кингаллис.

Райнегаллис взвизгнула от безумного гнева.

— Дерись? — пронзительно закричала она, — после того, как ты его подстрелил?

Кингаллис ударила Кэрролла ногой в живот.

— Трус! — закричала Райнегаллис.

С нечеловеческой силой, порождённой чистым безумием, она вырвалась из рук своих похитителей и помчалась к Кингаллису. Её ногти прошлись по лицу брата, и из разорванного века брызнула кровь. В то же время она ударила его коленом в живот. Её удар был более эффективным, чем удар Кингаллиса, которым он наградил Кэрролла. Он отшатнулся, корчась от боли.

Но только на мгновение. Затем он выпрямился, мрачно выругался, шагнул вперёд и ударил Райнегаллис по лицу, отбросив её силой удара обратно в руки своих приспешников. Затем он быстро обернулся, потому что Кэрролл пришёл в себя.

Но вместо того, чтобы броситься на помощь Райнегаллис, Кэрролл развернулся и бешено помчался по комнате. Он ударил здоровым плечом по главному выключателю, приведя его в действие.

Реле сработало…

И сам свет подвергся пытке. Казалось, стены лаборатории дрожат и колеблются из-за мощных электростатических напряжений, возникших в континууме пространства. Квадратное, точно изготовленное оборудование деформировалось в немеханических искажениях.

Огромные потоки энергии закручивались в безумный вихрь. Крутые перепады электростатического заряда колыхались взад и вперёд, как поверхность штормового моря, а коронный разряд шипел и сочился из всех острых углов.

Нервы были напряжены, мышцы подёргивались; нормальные органы чувств испытывали аномальные ощущения. В руке одного из мужчин оружие разрядилось в пол, и он с криком боли попытался отбросить его от себя. Но не мог разжать сжатую в кулак руку.

Вздрагивая при каждом скачкообразном изменении напряжённого поля, окружавшего помещение, Джеймс Форрест Кэрролл с трудом поднялся на ноги и оглядел мерцающую комнату. Гордость и уверенность в себе прибавили ему силы духа. Он стоял там, пока его возбуждённый мозг обдумывал новые факты.

Независимо от того, что сейчас произошло — независимо от него самого или от кого-либо ещё — он выиграл эту битву. Он рассмеялся, и в мучительной тишине этого места его смех прозвучал как безумный хохот.

Страх мучительно медленно проступал на лицах Кингаллиса и его соратников. И тут пришли они — страх и осознание опасности. Кингаллис издал гневный, бессловесный крик и попытался пересечь лабораторию. У него ничего не получилось.

Кэрролл повернулся к ним спиной и уставился на экран на дальней стене. Изображение колебалось и искажалось, но на нём были видны небо и сфера отрицательной массы.

В параболическом отражателе крошечная сжатая сфера энергии исчезла в чёрной дыре, из которой вырвалась взрывная оболочка чистой световой энергии. Ударившись о отражатель, она излилась воющим потоком, взмыла в небо и исчезла.

Быстрее, чем свет, который она излучала, сфера улетела в космос. Исчезла — невидимая — необнаружимая ничем — за исключением чёрного круга на стене лаборатории Кэрролла.

Там всё это было видно в виде колонны, цилиндра, который неистово пылал. Как долго это продолжалось, можно только догадываться. Продолжительность составляла несколько секунд, а скорость — скорость света, умноженная на неизвестную величину, которая измерялась тысячами.

Это было излучение Лоусона — излучение Лоусона, умноженное и увеличенное во столько раз, во сколько свет Солнца больше, чем бледное неэффективное освещение, исходящее от блуждающего огонька.

Это заняло всего несколько секунд, пока континуум вздымался и напрягался, чтобы восстановить равновесие, а чувствительные нервные системы тех, кто находился в лаборатории, трепетали и кричали, подчиняясь велению текущей энергии. Всего несколько секунд потребовалось этому летящему столбу энергии, чтобы достичь чёрного шара, который представлял собой отрицательную массу, угрожавшую Терре.

Да, это заняло всего несколько секунд. Отрицательная масса, угрожавшая Солнцу, не могла находиться далеко.

Затем цилиндр и шар встретились на удивление незаметно. Узкий, но блестящий цилиндр врезался в шар, тёмный и грозный. Было заметно, что шар замедлился, остановился, а затем ускорился в обратном направлении.

За миллисекунды небесное тело с отрицательной массой было остановлено и вновь отправилось в обратный путь. Оно стремительно ускорялось, причём сам коэффициент ускорения возрастал по мере того, как энергия столба превращалась в энергию движения отрицательной массы.

Отрицательная масса, аналогичная отрицательному энергетическому уровню, требует энергии, чтобы стать стабильной. Её потребности были удовлетворены, а затем и перенасыщены. Она достигла немыслимых скоростей, прежде чем весь энергетический столб был израсходован, а столб всё ещё вливался в отрицательную массу.

Это невозможно было бы сделать с положительной массой, но отрицательная масса обладала отрицательной инерцией. Чем сильнее её приводили в движение, тем меньше энергии требовалось, чтобы привести её в движение ещё сильнее.

Она пересекла пространство, превратившись в точку на искусственном обзорном экране Кэрролла. Звёзды галактики за ней ярко сияли — все, кроме одной, прямо на линии полёта отрицательной массы.

Затем, когда пространственное напряжение уменьшилось и человек снова смог мыслить в этой области, на экране появилась крошечная вспышка.

И Джеймс Форрест Кэрролл рассмеялся.

— Конец! — проревел он.

Кингаллис содрогнулся.

— Вы сумасшедший! Вы, изверг, разрушитель, держите его!

Лаборатория огласилась диким грохотом высвобожденной энергии. Райнегаллис опустилась рядом с Кэрроллом. Её правая рука потянулась к выключателю на панели, и из ниоткуда появилась тонкая перевёрнутая чаша света. От перевёрнутой чаши отклонялись как летящие частицы металла, так и всплески высвобожденной энергии.

Кэрролл, превозмогая боль, встал и направился к Кингаллису и его соратникам. Он прошёл сквозь настоящий смерч чистой смерти, и Райнегаллис последовала за ним, потому что выйти за пределы защитного щита означало умереть.

Они смотрели на него, как на привидение, потому что он прошёл сквозь их смертельный град целым и невредимым. В испуге они отступили, беспомощно опустив оружие.

Загнанные в угол и беспомощные перед телепортом, который слизал твоих приятелей.

— И что? — озадаченно спросила она.

— Люди слишком часто пытаются отделить разум от тела, — сказал он ей. — Это невозможно.

— Я не понимаю.

— Все младенцы рождаются в этом мире одинаковыми с ментальной точки зрения. Однако в течение нескольких коротких месяцев каждый из них становится самостоятельной личностью, независимо от того, насколько схожи окружающая среда и наследственность. Это происходит потому, что разум человека — это всего лишь накопленный результат того, что сообщают ему его сенсорные каналы.

Когда-то вы были инопланетянкой, Райн. Но с того момента, как вы завладели этим прекрасным терранским телом, ваш разум начал получать информацию и переживания через сенсорные каналы терранского тела.

Каждый предмет, каждое переживание, передаваемые вам по терранским каналам, заставляли ваш разум интерпретировать их в терминах терранских нервных стимулов. Таким образом, со второго мгновения после того, как вы овладели этим телом, вы начали незаметно превращаться в терранку.

— Продолжайте, расскажите мне остальное, — сказала она с улыбкой.

— День за днём, неделя за неделей, вы будете становиться всё более и более терранкой. В конце концов ваш инопланетный опыт исчезнет, и вы станете одной из нас и больше не будете инопланетянкой.

— Знаете, — застенчиво сказала она, — когда-нибудь я собираюсь подарить вам маленького инопланетянина.

— Это будет интересно, — усмехнулся он. — Уже сейчас вы становитесь всё более и более похожей на терранку.

— Но не раньше, — сказала она с абсолютной категоричностью, — чем мы нанесём визит священнику! Понимаете, что я имею в виду?

Она рассмеялась — совсем по-человечески.

© Перевод: Андрей Березуцкий (Stirliz77)