Королевства Ночи

Глава 1ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

Кто бы ни читал это, запомни: я — Амальрик Эмили Антеро из Ориссы. И знай: этот дневник и люди, везущие его, находятся под защитой моей и моего семейства. Если же ты поможешь доставить их быстро в целости и сохранности в Ориссу, тебе будет выплачено две тысячи золотых монет.

Но берегись — не вздумай задержать моих слуг или помешать им в выполнении возложенной на них миссии, — последствия для тебя, твоей семьи и твоих потомков окажутся самыми ужасными.

И в этом я клянусь в шестой день месяца морозов в пятнадцатый год эры Ящера.

Мой самый любимый племянник, Гермиас! Я пишу тебе из Далеких Королевств — из настоящих Далеких Королевств, а не из той фальшиво-сказочной Ирайи, которую мы с Яношем Серым Плащом открыли почти пятьдесят лет назад. Теперь-то я понимаю, как мы ошибались: чудеса тех отдаленных королевств, что очаровали нас тогда, бледнеют по сравнению с тайнами и волшебством этого царства.

Бедный Янош. Он предал все, что имел, и даже душу саму, полагая, что истины обитают именно там, в Ирайе. А все обернулось чудовищной ложью.

Старина Янош — тот Янош, что некогда был моим другом, — сам бы посмеялся сейчас над этим самообманом.

— Самые лучшие шутки богов те, — сказал бы он, — после которых ты оказываешься полным дерьмом. Человек, полагающий себя мудрецом, блуждает во тьме. И только тот, кто понимает, что он действительно глуп, имеет шанс увидеть истину.

Я теперь понимаю, он сам догадывался о том, что наше победное открытие Далеких Королевств приведет его к гибели. Ведь, в конце концов, после такого открытия что еще интересного оставалось Яношу на этом свете? Как жаль, что нет его сейчас, а то бы он мог порадоваться тому обстоятельству, что главные открытия еще впереди.

А теперь должен предупредить, Гермиас, что, когда ты будешь читать эти строки, я, скорее всего, буду уже мертв.

Не печалься. Жизнь я прожил длинную, по большей части счастливую и насыщенную множеством событий и приключений. Я и сам удивляюсь, как, учитывая все то, что произошло после нашего прощания, у меня еще достает сил водить пером.

В том возрасте, когда большинство людей уже думают о душе и выбирают себе эпитафию на надгробный памятник, я отправился в мое последнее грандиозное путешествие. Я пересек Восточное море, высадился на далеком неизведанном берегу, переправлялся через реки, которых нет на карте, пустынные земли и заснеженные горные перевалы. Я видел, как разбивались в прах мечты и вновь возрождались. Не многим мужчинам и женщинам была дарована жизнь, подобная моей. И теперь, когда я пережил столько приключений, сколько хватило бы не одному человеку, я могу с уверенностью заявить: боги, может быть, и не слишком любили меня, но, во всяком случае, я пользовался некоторой их благосклонностью.

Но довольно болтать. Эта книга, в отличие от первой, не досужее чтиво.

Сейчас я пишу для того, чтобы предупредить, а не поучать.

Нам грозит серьезнейшая опасность со стороны сил, суть которых я только начинаю понимать. Скоро враги мои придут за мной. И, если я не справлюсь с последней моей задачей, другой должен подхватить упавшее знамя. Им можешь стать ты.

Вот смысл этих записок.

Хоть писать приходится в спешке, я не стану избегать подробностей, ибо глаза более внимательные, нежели мои, смогут увидеть то, чего не разглядел я. Внимательно же вчитывайся в эти неровные строки, мой любимый племянник. И ищи совета у наших самых мужественных и проницательных друзей.

Поведай им, чем окончилась история, обрушившаяся на нас. И, если погибну я, пусть они остановят короля Баланда.

Все началось в месяц цветов. Вокруг моей виллы все цвело, наполняя воздух ароматом. Ласковые ветры наигрывали на садовых колокольчиках, издававших тихую мелодию, а из окна моего кабинета видна была пара влюбленных, идущих по травянистому лугу, и вспугнутые птицы взлетали из-под их неведомо куда бредущих ног. А дальше располагалась поляна, на которой резвились жеребята.

Но все эти красоты были не для меня. Я сидел перед камином, разожженным не по сезону, грея косточки, плед окутывал мои старческие ноги, в руках я согревал бокал бренди и проклинал эту несчастную жизнь, превратившуюся для меня под конец в муку. Я оплакивал Омери — подругу моей жизни. Она умерла год назад, и теперь в углу сада возвышался небольшой надгробный памятник, на поверхности которого была выгравирована она, играющая на флейте.

Вот уж не думал, что переживу ее. И это удваивало боль от столь стремительной ее кончины. Только что она была моей любимой живой Омери, полной смеха, музыки и мудрости, — а в следующее мгновение… труп. В ночь перед ее кончиной мы занимались любовью. Воспоминание об этом до сих пор меня радует. Несмотря на возраст, нас тянуло друг к другу с прежней страстью. Она уснула в моих объятиях. И ночью мне снилось, что мы снова молоды и бредем по неизведанным краям в поисках новых ощущений.

На следующее утро перед пробуждением мне приснилось, как она играет на свирели. Музыка приветствовала наступление рассвета, наполняя свежестью прохладный утренний воздух.

Но я обнаружил лишь, что ночью пришел и ушел Черный Искатель. Омери, бледная и холодная, лежала рядом. И никакой свирели.

Такая трагедия случилась со мной не впервые — во время чумы я потерял мою первую жену и дочь. Но тогда я был молод. И впереди была жизнь, и оставались надежды. И теперь, сидя в кабинете, я вспомнил о тех богатствах, которые я и Серый Плащ обнаружили в Далеких Королевствах, и о тех чудесных предметах, которые я привез с собой из некогда мифической страны. Но самым главным чудом была Омери — придворная флейтистка самого короля Домаса. Именно она исцеляла меня и наполняла дни мои смыслом.

Я знаю край, где считается не только приемлемым, но и достойным восхищения умение добровольно уйти с Черным Искателем. Есть жрецы, получающие почетные доходы от вспомоществования в таком деле. Они потчуют своих клиентов эликсиром, вызывающим самые радостные воспоминания. Они погружают человека в теплую ароматную жидкость и насылают заклинание, превращающее боль в наслаждение. И скорбящий — тот, кто твердо верит, что ему осталось только одно — сложить груз жизни и захлопнуть за собой дверь, — берет освященный нож, призывает смерть и вскрывает себе вены.

Я размышлял над подобным исходом, когда ко мне вошел Квотерволз. Представляю, какое жалкое и печальное зрелище я являл собой. Он даже застонал, словно говоря: «Ну вот, мой господин, опять!»

Квотерволз возглавлял мою домашнюю охрану — высокий, могучий мужчина, пышущий здоровьем. Бывший пограничный стражник, рекрутированный из одного кочевого племени, признающего власть Ориссы, он оказался толковым солдатом и дослужился до лейтенанта. Но домашние неприятности, а именно, долг совершить кровную месть, вынудили его дезертировать. К сожалению, когда его дела уладились и с врагами было покончено, он был арестован за измену присяге.

Квотерволз находился в тюрьме, когда его дело попало мне на глаза. Я спас его от уготованной ему участи, о чем потом изредка сожалел, и он оказался у меня на службе в качестве главы охраны. С работой он справлялся хорошо, и сожалел я лишь о том, что порою он обращался со мной не как с мужчиной, а как с глупым и слабым стариком.

Когда Квотерволз увидел меня, лицо его помрачнело, брови нахмурились, а приветливая улыбка исчезла.

— Вы не одеты, мой господин, — укоризненно сказал он. — А нам надо поторопиться, чтобы не опоздать на церемонию.

— Я не еду, — сказал я. — Пошли мои извинения и скажи, что я заболел.

Я изо всех сил старался выглядеть больным, потрогал лоб — нет ли жара — и тут же вздохнул, словно подтвердились мои наихудшие опасения.

— А на мой взгляд, вы здоровы, — сказал он. Затем посмотрел на бокал бренди и на полупустой графин. — Снова жалели себя, мой господин, не так ли? Одному Тедейту ведомо, на что вам жаловаться. Ведь вы богаче, чем допустимо любому человеку. К тому же глава самой грандиозной торговой империи в истории Ориссы. Любимы и почитаемы всеми. Или почти всеми. Потому что есть кое-кто, считающий вас обычным смертным.

— Ты имеешь в виду себя? — сказал я.

— Да, мой господин, — ответил он. — Кто же еще позаботится о таком капризном старикашке и отведет от него руку наемного убийцы, который бы всех нас избавил от хлопот?

— Ну не наглей, — огрызнулся я. — Мне лучше знать, болен я или нет.

— Мой господин, — сказал он, — если вам нужна вежливая ложь, то не стоило нанимать главой вашей охраны человека, подобного мне.

Несмотря на мрачное настроение, я с трудом подавил улыбку. Соплеменники Квотерволза, мужественные и честные люди, отличались еще тем, что всегда говорили одну неприкрытую правду. Ничто не могло заставить их солгать, даже требования приличий, принятых в ориссианском обществе.

— Ваша единственная болезнь, мой господин, — продолжил он, — заключается в большом количестве скопившегося внутри уныния. Вам нужен свежий ветер, солнечный свет и хорошая компания. Так что шевелите конечностями, господин Антеро, потому что именно это вас и ожидает.

— Ты не только искусный фехтовальщик, ты еще умелый, но, к сожалению, назойливый лекарь, — сказал я. — Проклятие, я хочу остаться в одиночестве! Я стар. Я имею право.

— Прошу прощения, мой господин, — отозвался Квотерволз, — но у меня есть бабушка, которая на двадцать лет старше вас. Так вот она встает в четыре часа утра до сих пор, чтобы подоить козочек и отправить их пастись. И нечего из себя изображать хиляка, хотя вы и можете в него превратиться, если будете вести себя подобным образом.

Я еще сердился, в глубине души продолжая цепляться за скорбь. Но Квотерволз пошел до конца, изгоняя мое дурное настроение.

— Вам предстоит присутствовать при спуске корабля на воду, — продолжал он. — Ваша семья и работники давно готовились к этой церемонии. И вы обещали не только присутствовать, но и благословить судно.

— А я передумал.

Квотерволз скривился.

— Это не только невежливо, но и считается дурной приметой, мой господин. А если с кораблем что-нибудь впоследствии случится? Пираты нападут или потонет в шторм? Это случится оттого, что вы не благословили судно.

— Только не ври мне, что ты веришь в эту суеверную чепуху, — проворчал я.

Квотерволз пожал широкими плечами.

— Я человек сухопутный, не моряк, — сказал он, — но как только я оказываюсь в море, то забываю всю свою отвагу и первым плюхаюсь на колени, если задует сильный ветер. Вот когда по-настоящему боги дают о себе знать. — Он засмеялся. — Но вам-то ведь об этом ведомо больше, мой господин, нежели мне, — сказал он. — Ведь это же вы знаменитый Антеро. Сокрушитель демонов. Спаситель невинных девиц. Самый великий путешественник со времен основания мира.

И тут он напустил на себя скорбный вид.

— Как жаль, — сказал он, — что такой человек превратился просто в труху.

— О, ну хорошо, — сказал я. — Я поеду… Ты только заткнись. Но если я простужусь и умру, вся вина падет на твою голову.

— Готов испытать судьбу, мой господин. — Он засмеялся. — Ну а теперь все-таки шевелите конечностями, чтобы слуга мог вас одеть.

С этими словами он вышел.

Я допил бренди и с размаху хватил бокалом об пол. Вот же сын кочевой шлюхи! Уж я его проучу! Но как только кровь во мне взыграла, я тут же понял, что вновь оказался в дураках. Этому Квотерволзу впору обращаться за лицензией в гильдию воскресителей. Вы только посмотрите, как он обратил мою жалость к себе в гнев, а гнев — во вновь появившийся интерес к жизни…

Я засмеялся и кликнул слугу. Надо поторопиться, или я опоздаю на спуск корабля.

Я выглянул в окно и увидел, что гулявшие по полю любовники скрылись. Однако глаз у меня еще был достаточно острый, чтобы разглядеть, где высокая трава предоставила им благоухающее ложе. И я видел, как в том месте ритмично движется растительность.

Что ж, может быть, денек предстоит не такой уж и плохой.

В юности длительная поездка от моей загородной виллы до Ориссы воспринималась как удовольствие. Путешествие верхом по сельской местности мимо мирных ферм, через тенистые леса и мелодично журчащие ручейки всегда наполняло меня энергией. Но город уже вырвался из старых границ, и теперь от моих дверей его отделяла какая-то миля. Ферм осталось не много, а значительную часть леса вырубили на древесину для постройки домов и кораблей.

Как ни любил я наш город, но я не был слеп и видел, что застраивается он в каком-то беспорядке. С той поры, как первый ориссианин счел это местечко достаточно удачным, чтобы поставить здесь свою рыбачью лачугу, прошло немало времени, и теперь уже любое свободное пространство рассматривалось участком, прекрасно подходящим под застройку. Местность была очень неровной, и теперь некоторые многоэтажные здания поднимались на такую высоту, что нависали над улицей, целиком погружая ее в тень. Такие здания напоминали мне скученность старой Ликантии — города, многие поколения бывшего нашим заклятым врагом, пока моя сестра, Рали, не перехитрила его архонтов, не одолела ликантиан и не сровняла их город с землей.

Мое дурное настроение вновь напомнило о себе, когда я подумал о Рали. Теперь таких героев уже нам не увидеть. Я восхищался собственной сестрой еще с младенчества. И, если говорить правду, мои подвиги по сравнению с ее деяниями выглядели жалко. Она была воином из воинов. Командиром женской гвардии маранонок. Рали преследовала последнего архонта Ликантии до края света, что уже само по себе было самым грандиозным путешествием в истории. И она догнала его и уничтожила, тем самым спасая Ориссу от гибели. Рали была благословенна — или проклята, кому как нравится, — магическим талантом, который мог бы соперничать со способностями наших лучших воскресителей.

Она пропала вместе с экспедицией в холодные южные края много лет назад. И теперь каждый день я просыпался в ожидании новостей о ее возвращении. Или ужасной правды, что она все-таки погибла.

Похоже, все мои ровесники уже отошли в вечность. Я пережил и друзей и врагов. Может быть, поэтому я ощущал свою ненужность. Что-то слишком затянулся час моего ухода, на радость молодым поколениям.

Коляска подпрыгнула на ухабе, вернув меня к реальности от грустных раздумий. А ведь я не раз уже обращался в Магистрат с жалобой на отвратительное и все более ухудшающееся положение дорог, требующих срочного ремонта. Их состояние грозило не только опасностями во время езды и причиняло неудобства, но становилось и зияющей дырой, куда уходили наши прибыли. Товары и фургоны портились на этих дорогах, пока городские головы сражались за более комфортабельные кабинеты для себя или устраивали публичные церемонии.

— Это не наша работа, а воскресителей, — отвечал главный магистр. — Мы платим приличные деньги из городской казны, чтобы их заклинания предохраняли дороги от износа. Они клялись, что последнее заклинание должно проработать не менее десяти лет. Но не прошло и года, а вы только посмотрите на состояние наших дорог!

Главный же воскреситель возражал, что именно Магистрат совершает ошибку, строя дороги из столь скверного материала, что никакая магия не в силах защитить их. На это следовала очередная язвительная реплика из Магистрата, ну и так далее, а тем временем дороги и мосты продолжали разрушаться, поскольку делом никто не занимался.

В результате победу одержал Магистрат. Поскольку мало кто доверял магистрам, но зато все посматривали искоса на чародеев. Столь скверной общественной репутации воскресителей способствовали и их провалы за прошедшие несколько лет.

Дар магического знания, который я привез из Ирайи, во многом способствовал нашему процветанию. Мы повелевали погодой, отчего возрастала урожайность зерновых и лучше плодились стада; мы очищали реки; процветали леса и поля, дающие нам рыбу и дичь; мы даже свели на нет проявления чумы, нападавшей ранее на нас, когда ей вздумается, той самой чумы, что некогда забрала моих Диосе и малышку Эмили.

Но за последние несколько месяцев в магических защитных стенах появились трещины. Сначала болезни напали на рогатый скот. На зерновые обрушился прожорливый жучок. А на рынках колдуньи требовали денег, угрожая иначе напустить неизлечимую проказу. В моем доме как-то испортилась целая кладовая мяса. Раньше достаточно было обычного заклинания воскресителей, чтобы такого не случилось.

И естественно, что основная часть вины за это ложилась на воскресителей. Людные дискуссии на тему: какими ленивыми, алчными и вороватыми стали наши кудесники — не утихали. Сперва я мало обращал на это внимания — подобные происшествия казались мне второстепенными, но потом принял их близко к сердцу.

В дни моей юности воскресители являлись заклятыми врагами семейства Антеро. Они обладали огромными незаконными доходами, окружив себя непроницаемой стеной таинственности, а кое-кто из них даже вступил в заговор с принцем Равелином из Ирайи против нашей страны. Мой родной брат Халаб пал жертвой их злодейства. Но с течением времени происходили изменения. Двери знания в храме Воскрешения теперь были открыты любому человеку, обладающему соответствующим талантом, а сами чародеи принесли клятву работать только ради общественного блага. Но увы — не переделать человеческую природу, — не у всех были чисты сердца и помыслы.

Вот о чем я размышлял, когда моя коляска проезжала мимо холма, на котором возвышался храм Воскрешения. Некогда он одиноко стоял на самой вершине, окруженный стенами, за которые запрещено было заходить простым гражданам. Но теперь и здесь постройки разрослись по террасам холма. Даже при свете дня обитель кудесников излучала какое-то сияние, а воздух — тяжелый от запаха серы — дрожал и жужжал от скоплений энергии. Я разглядел группу новичков, идущих на занятия под присмотром сурового наставника-воскресителя. Хоть я и не считался магом, но книги, которые им предстояло изучить, были мне хорошо знакомы. В них содержалась мудрость Яноша Серого Плаща или, по крайней мере, та часть его знаний, которую я смог запомнить, а потом и повторить.

Его теории, его поиск естественных законов развернули колдовство в нужном направлении. Впервые в истории магию изучали на предмет причины и следствия. Существовала даже группа молодых магов, размышлявших над одной из догадок Яноша — не является ли энергия магии частью энергии более общей. Чародейством любая вещь может быть превращена в другую, может быть перемещена, удвоена, защищена или уничтожена. Серый Плащ полагал, что одни и те же силы воздействуют на падающий предмет, на стремительно текущий поток, на скачущую стрелку компаса, на яростную жару и на сам свет, позволяющий видеть эти обычные чудеса. Он полагал, что все предметы — как в нашем мире, так и в духовном — созданы из крошечных зерен изначальной субстанции и подчиняются единому закону. Осталось только открыть этот единый закон, и все становится возможным. Эти-то поиски и являлись главной задачей Серого Плаща. Он думал, что близок к этой цели, когда мы оказались в Далеких Королевствах. И я верю, что он достиг бы своего, если бы дело не обернулось против него, не уничтожив его самого.

Коляска повернула к речным пристаням, и я оказался в тех кварталах, где некогда преследовал красавицу Мелину — злую волшебницу плоти, околдовавшую похотью мою душу во времена юности. Тогда это было опасное место, где прогнившие строения скрывали притоны наслаждений, которые вряд ли когда-нибудь еще появятся в Ориссе.

Те развалюхи снесли, и на их месте поднялись модные многоквартирные дома. Улицы стали шире, на них расположились дорогие таверны, салоны мод и магазины с ювелирными побрякушками для богатых горожан. И если бы сейчас здесь появились личности, подобные Мелине или ее своднику Лиго, их тут же препроводил бы отсюда бдительный стражник.

Наверное, изменения произошли здесь к лучшему. Но каждый раз, проезжая по широкой чистой мостовой мимо зеленых садов этой улицы, я слегка сожалел о прошлом, как о потерянной драгоценности.

Мы повернули за угол, и впереди показались склады и речные берега. Люди в рабочей одежде, с отпечатком тяжкого труда на лицах, мозолистыми ладонями и натруженными мышцами расходились в стороны, давая проехать моей коляске. Некоторые из них приветствовали меня. Некоторые объясняли своим детям, кто я такой.

Может быть, это говорит тщеславие, но я считаю себя справедливым человеком, который честно платит людям за честный труд. Я богат, но этим не хвастаю. По отношению же к людям труда я всегда проявлял щедрость и сочувствие. Однако же существует мнение, что даже добрые торговцы все меряют на деньги, будь то трудовое время, товары или женская красота. Даже мечта путешественника открыть неизведанное превращается у купца, в конечном счете, в торговый маршрут.

Так что не так уж я и хорош, каким хотел бы себя видеть. Но все же одну достойную вещь я в своей жизни сделал. И я говорю не о той экспедиции, которую мы организовали с Яношем. И даже не о том благословении, что я привез из путешествия жителям Ориссы. Предмет моей гордости то, что именно я показал пример людям моего класса, освобождая рабов. Некоторые и по сей день ненавидят меня за это. Но их ненависть также придает мне силы.

Перед торговыми причалами мы повернули и поехали к судоверфи, где готовился к спуску мой новый корабль.

Между причалами и верфью травянистый широкий берег реки был свободен от построек и являлся своего рода парком, где отдыхали семьи, парочки или просто одинокие мечтатели. Тут вдоль реки шел каменный парапет, чтобы никто не поскользнулся и не упал в воду во время дождей или снегопада.

А месяц цветов в этом году был дождлив, и разбухшая река стремительно несла вниз свои воды. Ударяясь о камни облицовки, вода упорно стремилась смыть их со своего пути, отчего над рекой поднимался легкий туман. Облака этой битвы, которую камень мог в конце концов и проиграть, окутал мою коляску, когда мы проезжали мимо. Запах воды взволновал меня, и я почувствовал, как обострилось восприятие, как захотелось вновь отправиться в дальнюю дорогу. Я увидел корабль с потрепанными штормами парусами, идущий к причалам, и мною овладело то же чувство благоговения, которое я испытывал ребенком, играя на берегах реки.

Корабль был стар, с облупившейся краской; его корпус и паруса покрывала соль. Но каким бы старым он ни был, по реке он двигался величественно. Этот корабль повидал много морей, берегов, был крепко потрепан штормами. Ветер донес от него запах смолы, а мои ноги почти почувствовали выскобленные твердые доски палубы. Я представил себе горизонты, покачивающиеся передо мной, килевую качку, хлопанье парусов, босоногих моряков, взлетающих на мачты.

Ей-богу, мне нравилось странствовать! Тут наши пристрастия с Яношем были одинаковы. Он был искателем, а я — бродягой. Он был поглощен мыслью дойти до цели. Я же был счастлив только в пути. Странно, подумал я. Серый Плащ всю жизнь сражался с трудностями, закаляя характер. Для него отправиться в путь было вполне естественно. Я же вырос в роскоши и вообще не знал никаких забот, пока вместе с ним не ввязался в это дело с Далекими Королевствами. И тут-то меня поразила та особенная болезнь.

Симптомы ее — учащенный пульс, мурашки на спине и внезапное, неконтролируемое отвращение к существующему в данную минуту окружению. Болезнь нападает без предупреждения. Ее может вызвать вид заморского купца или пришедший издалека караван с товарами. Но могут быть опасны и небольшие события: звук ветра, запах сырой кожи порой вызывают воспоминания о месте и времени, где ничего не существует, кроме манящей дороги.

Над водой разносился голос лоцмана, выкрикивающего отметки глубины воды, и мне пришлось подавить невольный вздох. Я подумал: твои путешествия закончены, Амальрик Антеро. Приключений больше не будет. Ты слишком стар, мой друг. Слишком.

Квотерволз закричал на толпу, чтобы дали дорогу, и подобранные в масть вороные втащили мой поскрипывающий скелет на верфь, где семейство Антеро, наши друзья и работники собрались для обряда благословения корабля и последующего пиршества.

Приглашенные музыканты оживляли празднество. Огромные куски мяса вращались на вертелах над огнем. Повсюду стояли столы с яствами, а сонмы слуг сновали с подносами освежающих напитков среди толпы. Каждый надел свой лучший наряд, а в этом месяце костюм должен был быть как можно цветастее, в соответствии с образом весенней Ориссы. Запахи, звуки и цвета захлестнули меня, так что я уже стал нервничать, с нетерпением дожидаясь окончания дня.

Так много людей поприветствовали меня сегодня, что уже почти ничего не трогало. Мой сын Клигус, раздвигая толпу широкими плечами, пришел ко мне на помощь. На нем был лучший мундир, а на шее у него сверкали три тяжелые золотые цепи, что свидетельствовало о звании генерала.

— Отец Антеро! — вскричал он своим громким басом, который так нравился народу. — А мы уж боялись, что вы занедужили и не сможете почтить нас своим присутствием.

Я глянул на Квотерволза, который ответил мне иронической ухмылкой, пожал плечами и отвернулся. Я пожал руку сына с внезапным раздражением.

— Занедужил? — сказал я. — С чего ты решил, что я занедужил? Да я никогда в жизни не чувствовал себя лучше.

Мой сын засиял улыбкой, похлопал меня по плечу и объявил во всеуслышание:

— Слышали? Отец Антеро сказал, что никогда в жизни не чувствовал себя лучше. Его слова должны всех нас вдохновить. И ей-богу, человеку действительно столько лет, на сколько он себя чувствует! И вот перед вами, мои друзья, находится доказательство правоты этих слов. Великий господин Антеро стучится в дверь семидесятилетия, но по-прежнему в боевой готовности и полон сил.

Он обнял меня. И мне ничего не оставалось, как терпеть все это, чтобы не унизить его перед лицом друзей.

Я раньше сильнее любил сына. В самом деле. Но став взрослым, он приобрел привычки, раздражающе действующие на меня. Клигусу перевалило за сорок, он отличился на военной службе. Впрочем, я не знал, насколько хороший он солдат, несмотря на его победы. Но он искусно оперировал общественным мнением, и ему казалось, что его все любят только за солидный голос, обходительность и способность навязать любому свое мнение. К тому же, мне казалось, он злоупотребляет нашим именем, называя меня отцом Антеро в присутствии всех, полагая, что одно имя обеспечивает ему авторитет. В результате кое-кто его побаивался, кое-кто уважал, но, насколько мне было известно, любили его немногие. И его собственный отец, как ни стыдно признать, теперь не принадлежал к последним.

Чувствуя себя предателем по отношению к единственному ребенку — сыну от счастливого брака с Омери, — я заставил себя улыбнуться и вновь взять его за руку. Клигус расцвел от удовольствия.

— Рад видеть тебя, сын мой, — сказал я и обратился ко всем: — А теперь не пора ли начать празднество? Перед нами судно, которое нуждается в благословении, пища, которую необходимо съесть, и целая река напитков, которые ждут не дождутся, пока их выпьют.

Мои слова были встречены с энтузиазмом громкими восхвалениями всего рода Антеро. Клигус откровенно гордился собой.

Пока мы шли к стапелям, где должно было состояться благословение, Клигус шепнул мне:

— Ты обещал, что мы поговорим, отец. О моем будущем и будущем нашей семьи.

Клигус намекал на грядущие изменения. Уже не первый месяц он и другие члены нашего семейства приставали ко мне с просьбами назвать имя преемника главы коммерческой империи Антеро. Как мой единственный сын, Клигус, естественно, на этом месте видел себя, отвергая права многочисленных моих племянников, племянниц и кузенов. Я же не был уверен в том, что именно он лучше всего подходил на эту роль, и потому всячески оттягивал момент решения. Отсрочки эти воспринимались Клигусом весьма болезненно. Чем дольше я тянул, тем больше он страшился, а чем больше страшился, тем больше нервничал и потому говорил и делал не то, что нужно.

Хотя я и сейчас не был готов к обсуждению этой темы, тем не менее, постарался вложить в ответ максимум уверенности:

— Я вовсе не забыл своего обещания, — сказал я. — Этот разговор значится среди моих самых неотложных дел.

— Так когда же он состоится? — напирал сын. — Судя по тому, как ты хорошо выглядишь, мы уже можем встретиться и все обсудить.

Сомнения во мне мешались с чувством вины, и потому я огрызнулся:

— Встреча состоится, когда я буду готов, и ни минутой раньше. Клигус покраснел.

— Извини, отец, — сказал он. — Я вовсе не хотел проявить неуважение к тебе.

Я увидел у него глаза Омери и этот упрямый подбородок и тут же пожалел о своей резкости.

— Не обращай внимания на мое настроение, сынок. Я просто задумался о своем.

Это его ободрило.

— Так, значит, скоро увидимся?

— Я же обещал, — сказал я.

На берегу возвышался огромный павильон, украшенный знаменами, лентами и полотнищем, где была выткана карта наших разветвленных торговых путей. Павильон скрывал стапели с кораблем.

Когда я взбирался по ступенькам на платформу, мне сверху помахал рукой красивый молодой человек.

— Дядюшка Амальрик! — сказал он с искренней радостью. Он схватил с подноса у слуги бокал с холодным ароматизированным вином и протянул мне. — Если выпьешь его быстро, дам еще. — Он засмеялся. — У меня тесное знакомство с парнем, который оплачивает все это.

— Вот это племянник, — сказал я, принимая бокал от Гермиаса. — И пусть боги знают, что мы настроены серьезно! — Я выпил половину содержимого бокала, и вино удвоило мою радость оттого, что вижу этого любимого родственника. — Вот так надо встречать приятеля, — подмигнул я Клигусу и тут же пожалел об этом. Клигус рассердился, ревниво косясь на Гермиаса.

— Ты в самом деле думаешь, что это полезно, отец? — сказал он. — Вино в такую рань?

Я сделал вид, что не слышу — вот одно из преимуществ почтенного возраста, — улыбнулся и сделал еще глоток.

Клигус так посмотрел на Гермиаса, что и без слов было ясно значение этого взгляда. Он считал юношу разгильдяем худшего сорта, потворствующим самым глупым желаниям престарелого отца. Гермиас подчеркнуто ответил таким же взглядом. Я был даже несколько озадачен — чем же заслужил Клигус такую ненависть моего племянника.

Мой сын имел основания видеть в нем соперника. Гермиасу было двадцать пять лет. Он был внуком моего покойного брата Порсемуса. Увидев его впервые, я сразу же почувствовал, что он более соответствовал образу того ребенка, который должен был бы появиться у нас с Омери. Умный и честный, он прекрасно понимал, что высокородное положение еще ничего не говорит о его человеческих и деловых качествах. У него также не было таланта к торговому искусству, как и у меня в его возрасте, но он возмещал это напряженным трудом и потому рос в моих глазах с одновременным продвижением вверх по ступеням иерархии моей торговой империи. А недавнее его открытие — путешествие в далекие варварские земли за Джейпур — еще больше добавило ему признания. С любых точек зрения это был грандиозный успех.

И если кто-то еще сомневается в справедливости утверждения, что пути богов неисповедимы, пусть обратит внимание: Порсемус был самым ленивым, трусливым и бесталанным из многочисленных детей моего отца. Как старший по возрасту, он рассчитывал принять дела у Пафоса Карима Антеро. Но отец, мудрый человек, увидел божью искру во мне — тогда просто прожигателе жизни — и принялся обучать меня с заботой и пониманием, с которыми я, к своему стыду, не относился к собственному сыну.

Мой отец не только поддержал мою экспедицию к Далеким Королевствам, но и, обойдя всех родственников, к особому неудовольствию Порсемуса, назвал перед своей смертью меня главой семейства. А ведь я был тогда на год моложе Гермиаса. И вот теперь я находился в положении моего отца. Вернее, в положении чуть худшем. Он-то был вынужден выбирать одного сына из остальных. Мне же приходилось размышлять — не предпочесть ли племянника, даже внучатого племянника, собственному сыну. Не знаю, как кто, но я теперь, наверное, был готов поступить, как Пафос.

Я опустошил бокал и посмотрел на племянника, в ожидании обещанного второго. Гермиас перехватил мой взгляд и подал мне новый бокал.

— Впереди нас ждут ветра, дядюшка, которые вызывают страшную жажду, — сказал он. — А моя обязанность — следить, чтобы матросы ни в чем не испытывали недостатка.

— Что ж, — сказал я, — матрос готов поднять еще один парус. — Я опустошил и этот бокал и отставил его, предлагая поменять на следующий.

И тут Клигус выпалил:

— Прошу тебя, Гермиас. Не подначивай его!

Он протянул руку, чтобы отодвинуть Гермиаса, но наткнулся на полный бокал, и его содержимое вылилось на мою тунику.

— Посмотри, что ты наделал, Клигус! — сказал Гермиас, пытаясь вытереть винное пятно рукавом собственной туники. — Да и с каких это пор ты стал решать за отца? Человеку ни к чему сын, судящий поступки родителя.

И я вновь отметил антипатию Гермиаса к моему сыну. За этими высказываниями скрывалось нечто большее, чем соперничество за место наследника.

— Ничего бы не произошло, — прошипел Клигус, — если бы ты не навязывался. И это моя обязанность служить отцу, а не твоя.

Он тут же быстро огляделся и, казалось, с облегчением увидел, что рядом не оказалось других родственников.

— Господа, — укоризненно сказал я, не желая тратить время на глупый спор, да еще после того, как с таким трудом сам выбрался сюда. — Немного вина, будь то внутри или снаружи, — я потер пятно, — не повредит.

Гермиас смешливо фыркнул, приходя вновь в веселое расположение духа. Клигус же засуетился, то ли из-за своего неуклюжего поступка, то ли из-за того, что так явно выказал свою антипатию к Гермиасу, — мне трудно было понять.

— Пожалуйста, прости меня, отец, — сказал он. — Отправить Квотерволза домой, за чистой туникой?

— Не утруждай себя, — сказал я. — На меня не в первый раз проливают вино. Хотя в последний раз это произошло в третьеразрядной таверне, и тот малый намеревался залить мне глаза, прежде чем броситься с ножом.

— И что же произошло? — спросил Гермиас, хоть и знал ответ, поскольку эту историю в различных вариантах я рассказывал не первый год.

— Он убил меня, — сказал я.

Гермиас рассмеялся над излюбленной шуткой дядюшки, да и Клигус счел за лучшее сдержанно хмыкнуть.

— Преисподняя и зеленые черти! — воскликнул кто-то неподалеку. — Ребятишки, неужели же это и есть хозяин? Пьяный и с пятнами вина на тунике?

День словно стал ярче, когда я обернулся и попал в объятия Келе, женщины, которую я имел честь называть другом, и моего самого доверенного капитана дальнего плавания. Келе была невысокой и стройной, как и ее отец Л'юр, который служил у меня капитаном еще в экспедициях к Далеким Королевствам. Он умер несколько лет назад. Я очень скучал по нему, и дочка его делала все, чтобы восполнить эту потерю.

Келе похлопала меня по спине.

— Слышала, что вы померли или даже хуже того, хозяин, — сказала она.

— Что же может быть хуже, чем смерть? — спросил я.

— Жидкая овсянка и диетический хлеб, — сказала она. — Приятно убедиться, что в тавернах врут насчет вашего здоровья.

Я увидел, как Квотерволз наблюдает за мной издали, и покраснел.

— Врут не врут, но я действительно никогда себя так хорошо не чувствовал.

Келе была настолько близким другом, что тут же поняла всю фальшь моих слов, но, что важнее всего, — и виду не подала. И, пока она, поддерживая беседу, сообщала мне свежие новости о друзьях и врагах, я думал, как мне благодарить богов за то, что они ниспослали мне ее. Ей чуть перевалило за сорок, как и Клигусу, и в своих плаваниях она набралась громадного опыта. Множество пиратов испытали остроту ее ножа, и немало торговцев-обманщиков отдали должное ее деловому чутью. Когда Гермиас отправился совершать свое открытие, капитаном его судна я выбрал Келе. Если бы его неопытность завела в беду, я был уверен, что Келе выведет экспедицию к цели.

Но в ее словах я ощутил внутреннее напряжение. И увидел, как взгляд ее перескакивает с Гермиаса на Клигуса. Брови тревожно подрагивали. Уж ее-то чутью на неожиданности в морских туманах я мог доверять — не раз испытано. Неужели же впереди волны плескались о камни отмели?

Толпа заволновалась, и к павильону подъехала черная, украшенная символами карета главного воскресителя. Все стихло, когда лакей подбежал, откинул золоченые ступеньки и открыл разукрашенную дверь. Появившийся человек был высок и худ как скелет. Смуглое лицо выглядело еще темнее и мрачнее из-за густой черной бороды. Черно-голубую тунику его окаймляла золотая полоска. Когда он шагнул из кареты, все в благоговейном страхе подались назад.

Палмерас поднял голову, и его горящий взгляд пролетел над толпой коршуном, остановившись на мне.

— Антеро, старый пес! — загремел он. — Проклятие какого демона вам надо, чтобы получить у вас выпивку?

С этого и началось благословение.

Палмерас принадлежал к новому типу ориссианских воскресителей, являвших собою как чародеев, так и политиков. Среднего возраста — а стало быть, молодой для занимаемого им положения, — он распространял свое влияние далеко за пределы холма, на котором стоял храм кудесников. Если бы не инстинктивная настороженность всех нас при виде воскресителей, он мог бы стать одним из самых популярных людей в городе.

Пока его помощники занимались приготовлениями к церемонии, Палмерас направился ко мне, с трудом пробиваясь сквозь толпу, где многие хотели с ним пообщаться. Этот только на первый взгляд суровый, но обаятельный и воспитанный человек с каждым — будь то простой рабочий или благородный господин — обращался как с важной персоной. Он обладал способностью запоминать даже детали — поздравлял седовласого плотника с рождением внука, а благородную даму с проявлением прекрасного вкуса при разведении сада в загородном доме.

Незадолго до того, как все было готово, он прихватил выпивку для нас обоих и отвел меня в сторону, бросив взгляд на Клигуса и Гермиаса, демонстративно стоящих спиной друг к другу.

— Какое трогательное проявление родственных чувств, — сказал он сухо. — Прямо тепло от самого сердца.

Я вздохнул.

— Думаю, у тебя на уме нечто большее, чем спуск корабля, — сказал я. — Я не верю, что главный воскреситель явился сюда ради такого пустяка, пусть корабль и принадлежит его старому и верному другу.

Палмерас рассмеялся.

— Такое циничное подозрение недостойно тебя, Амальрик.

— Зато я не ошибаюсь, — сказал я.

— Да, — сказал он. — И все равно недостойно.

— И я так полагаю — все дело в том, когда же я выпущу бразды правления и назову имя преемника в семейном деле, то есть сына, не так ли?

— Ты промахнулся в предположениях, мой друг, — сказал Палмерас. — Большинство из нас знает, что ты колеблешься между сыном и племянником. Поэтому ты и оттягиваешь с решением.

— Не совсем, — сказал я. — Если бы мне предстояло сделать объявление о решении завтра, то единственным наследником я провозгласил бы Клигуса.

Палмерас иронично усмехнулся.

— И мы действительно услышим об этом завтра? Прекрасно! Я могу предупредить моих помощников? Или это пока только между старыми друзьями?

Я засмеялся.

— Ты стал глуховат, воскреситель. Я ведь сказал, если бы мне предстояло сделать объявление завтра.

Палмерас принял серьезный вид.

— Так, значит, это правда, — сказал он. — Гермиас является кандидатом.

— Я этого не говорил.

— А в этом и нет необходимости, — сказал Палмерас. — Весь город жужжит об этом, друг мой. Хочешь ты того или нет, но только чем дольше ты оттягиваешь свое решение, тем увереннее народ считает, что Клигус утратил твое расположение и преемником станет Гермиас.

Я продолжал упорствовать. Волосы мои из ярко-рыжих уже превратились в белые, но упрямства я не утратил.

— Народ может болтать все, что угодно, — сказал я. — На мое решение это никак не влияет.

— Но во славу твоей любимой Ориссы, — сказал Палмерас, — дело надо делать быстрее. Наши друзья в Магистрате встревожены. Ведь такая неопределенность в одном из самых авторитетных городских семейств вызывает нестабильность в коммерции и политике.

— Неужели? — удивился я. — Но если они так считают, почему бы им самим не прийти ко мне? Уж не являешься ли ты их посланцем?

— Если бы к тебе явился главный магистр, — сказал он, — разве бы это не усилило слухи? — Он с минуту вглядывался в мое лицо, пытаясь понять, слежу ли я за его мыслью. И, убедившись, что я слушаю, он продолжил: — Никто из нас не собирается влиять на решение Амальрика Антеро или подгонять его. Однако я уверен, что ты понимаешь, к каким волнениям приводит задержка с решением. От твоего дома, друг мой, веют ветры, надувающие паруса власти. За власть начинается борьба. Даже здесь! Посмотри на лица вокруг тебя, вглядись в сына и племянника, с нетерпением ждущих, кому же носить корону.

Я огляделся. Да, Палмерас был прав.

— Так я передам в Магистрат, что ты не будешь тянуть долго? — спросил воскреситель.

Я кивнул, и Палмерас продолжил:

— Всем тогда станет полегче. Времена нынче тревожные. Никто уже так не доверяет лидерам, как раньше. И я не виню людей. Заклинания получаются или неверные, или слишком слабые. Все почему-то ухудшается. Достаточно посмотреть на состояние Большого Амфитеатра. Шокирующе! Просто шокирующе. А в последнее время, похоже, и наша внешняя торговля стала страдать.

Тут Палмерас задел недавно ставшую для меня особенно больной тему. Уже два или три года ни одна из наших экспедиций не открывала новых и успешных торговых маршрутов. И если большинство вернулось с сообщениями о враждебности новых земель, то некоторые вообще пропали. И, когда я глядел на карту уже исследованного мира, мне казалось, что даже многие знакомые территории потеряны для нас.

Тем сильнее заботил меня Клигус. Если предстоит открыть новые земли и вернуть утраченные, был ли он тем Антеро, который способен на это? Свои способности он до сих пор почти не проявил.

Несмотря же на свою юность, а может, благодаря ей, Гермиас производил впечатление человека, умеющего твердо держаться намеченного и не сворачивать с пути в случае ненастья.

— Вопрос из любопытства, — сказал я, — и без далеко идущих выводов. Что бы я ни сказал…

— Понимаю, понимаю, — перебил Палмерас. — Кто больше нравится народу? Клигус или Гермиас? — Палмерас задумался, затем сказал: — Из этих двух у Гермиаса более многочисленные и горячие сторонники. Его дом и окрестности так и кишат гермиасианцами. Каждое утро вдоль улицы к его дверям выстраивается очередь желающих снискать его расположения. Но не думай, что у твоего сына нет поддержки. Хотя она исходит в основном из среды военных, и при этом самые яростные сторонники принадлежат к офицерам и солдатам его собственного полка.

— Интересно, — сказал я. — Спор не на равных… если вообще это можно назвать спором.

Палмерас рассмеялся.

— Купец-деспот, — сказал он. — Интересный образ для представителя вашей профессии. Я представлял себе торгашей людьми более покладистыми.

— Избавиться от торговца легче, чем от короля, — сказал я. — Если мой товар плох, а цены завышены, ты всегда можешь обратиться к моему конкуренту.

— Это так, — сказал он. — Но есть и такой вопрос… Если Клигус не подходит… это означает конец семейству Антеро.

Он смотрел на меня, стараясь понять, какие чувства борются во мне. Под проницательным взглядом мага я ощутил, что трезвею. Палмерас разделял мои сомнения и страхи.

Юный воскреситель ударил в гонг, возвещая, что все готово, и тем самым спасая меня от необходимости давать окончательный ответ. Мы поспешили занять наши места на церемонии.

Сказанная мною речь не являла собою образца красноречия, поскольку я ее не репетировал; я отделался общими фразами. Я поблагодарил всех за то, что пришли, и говорил то, что принято говорить в таких случаях: о новом корабле, о новых приключениях, о возрождении и так далее. Опыт в выступлениях у меня имелся огромный, но, несмотря на славу краснобая, я все же страшился, что утону в трясине ощущения того, что каждое мое слово сегодня будет восприниматься с особенным вниманием. И сторонниками Клигуса, и поклонниками Гермиаса, и нейтральными. Все будут искать двойной смысл в моих словах. Поэтому я напускал туману, где только мог, и в результате из речи вообще пропал всякий смысл.

Затем грянул хор, зазвенели гонги, и сквозь толпу двинулись воскресители, помахивая дымящимися кадилами с ладаном. Замычали два белых быка, которых вели к месту жертвоприношения. Чтобы их рев не омрачал нашего праздника, воскресители подули дымом магических трав на их морды. Животным пустили кровь, умертвили их и из туш вырезали лучшие куски.

Восемь крепких молодых послушников взошли к нам на возвышение, неся фигуру Тедейта — главного из богов, покровителя кораблей и путешественников. Одна рука скульптуры была вытянута вперед ладонью вверх, принимая приношения, а другая держала большую чашу. Загрохотали барабаны, зазвучала молитва, в животе идола разожгли печь, и из губ показалось пламя.

Палмерас и я двинулись к изображению божества, по бокам от нас шли четверо чародеев, несущих доски с жертвенным мясом и бочонок крови забитого быка.

Главный воскреситель был блестящим режиссером и все свое искусство вложил в настоящее действо. Откинув назад полы своей мантии, чтобы они развевались на ветру, дующем с реки, он драматически вскинул руки вверх, обращаясь к небесам.

— О великий Тедейт, — возгласил он, и голос его, усиленный магией, загремел над толпой, — вновь мы предстаем перед тобой, прося благословения. Твоя доброта к путешествующим и ищущим безмерна. И вот уже много веков выказываешь ты свое особое благоволение к народу Ориссы, который трудом и торговлей в мире и чести пребывает со всем светом. Наши караваны и суда несут твое величественное имя в самые глухие уголки, где оно освещает тьму невежества и указывает нам путь. Сегодня рождается новое судно Ориссы. С ним связаны наши мечты и упование на будущее. Мы просим тебя, о великий Тедейт, простри над ним свой сияющий щит, дабы миновали его все несчастья.

Палмерас выхватил из рукава свой жезл и высоко поднял его. Остальные воскресители склонили головы, концентрируя свою энергию в помощь ему.

С кончика жезла с треском сорвалась молния.

Чародеи с подношениями шагнули вперед.

Толпа благоговейно замерла, когда идол подал признаки жизни. Железные руки бога вытянулись навстречу поданному в ладонь мясу и крови, льющейся из бочонка в чашу. Открылся рот Тедейта, выпуская языки пламени, и его рука опустила мясо внутрь. В воздухе разнесся аромат поджаренной говядины. Поднялась и вторая рука, вливая кровь в ненасытную пасть божества. Идол застыл, и толпа со стоном удовлетворенно выдохнула. Тедейт принял приношения.

Палмерас еще несколько раз взмахнул жезлом, и из головы статуи извергся черный дым, становясь все гуще и гуще и образуя непроницаемое облако. В дыму заплясали искрящиеся молнии, завиваясь в столб, уходящий вверх опрокинутой воронкой.

— Прошу тебя, о великий Тедейт, — проревел Палмерас, — присматривай за нашим кораблем. Мы молим тебя, отнесись к нему по чести.

Дым рванулся к огромному полотнищу павильона, скрывающему корабль, в мгновение ока окутал его и с шипением ворвался внутрь. Палмерас протянул вперед руки, и тент затрепетал от магической силы находящегося внутри дыма. Вылетели подпорки, развязались веревки, и гигантский тент начал подниматься все выше, открывая взору ярко раскрашенные деревянные конструкции нового судна.

Палмерас выкрикнул:

— Прочь!

И тент, раздувшись, как парус, отлетел в сторону, полностью открыв корабль.

Мне не раз доводилось видеть эти представления — причем хочу отметить, что в исполнении Палмераса они выглядели наиболее эффектными, — и тем не менее у меня перехватило дыхание. А ведь я знал, чего ожидать. Не многие вещи трогают так глубоко, как рождение нового корабля.

Палмерас шепнул, обращаясь ко мне:

— Быстрее — имя судна? Я совсем забыл спросить.

Наречение нового корабля — событие очень важное. Создатели его и жрецы провели не один день, советуясь и выбирая. Имя, данное при рождении нового корабля, оказывает влияние на его будущее, как и человеческое имя — на судьбу человека. В любой портовой таверне вам расскажут массу историй о кораблях с неудачными названиями или о несчастливых названиях, приводящих к беде. И некоторые из этих историй действительно правдивы. По моей просьбе был составлен целый список названий водолюбивых птиц. Я сократил его, оставив самых любимых: буревестника, лебедя, крачку и ибиса. В далекой стране, которую я однажды посетил, я видел целые стаи этих изящных, похожих на аистов птиц, летающих над гладью чудесных озер. Ибис с его неброской красотой черно-белого оперения обожествляется в том краю, и, если вы хоть раз увидите, как он расхаживает на длинных тонких ногах по мелководью с вытянутым, копьеподобным клювом, вы поймете почему, особенно если посчастливится наблюдать полет в полуденном бризе. Вот это имя я выбрал и прошептал его Палмерасу:

— «Ибис».

— Прекрасно! — сказал он и, на мгновение забыв свое положение главного воскресителя, как и все остальные, застыл в восхищении.

«Ибис» выглядел чудесно. Он не обладал хищными обводами военного корабля и не имел такой скорости. Он представлял из себя типичного торговца — девяноста футов в длину и двадцати в ширину, — построенного для плавания в любых морях и для перевозки грузов и людей с удобствами. При полной оснастке для морского плавания у него была одна мачта, сейчас же, по случаю церемонии, на палубе возвышался лишь флагшток, на котором развевались разноцветные знамена. Корму занимал ют со штурвалом, середину — главная палуба, а нос — полубак, где хранились паруса. На корме же находились большие каюты, освещенные громадными квадратными иллюминаторами.

Судно идеально подходило для исследования новых морей, завоевания новых союзников для Ориссы и новых торговых партнеров для Антеро. Помимо парусов на вооружении судна находились шесть больших, длинных весел. Может быть, в море его будет покачивать чуть сильнее, но зато с такой мелкой осадкой и маневренностью на веслах оно могло подняться вверх по реке или на парусах быстро проскочить опасные рифы, при этом оставаясь достаточно грациозным, чтобы произвести впечатление на какого-нибудь вождя варваров. Хотя оно могло брать на борт двадцать пять пассажиров, при этом его команда могла не превышать семи человек. Я любил мои корабли, гордился ими и потому приказал выкрасить это судно в яркие, радующие глаз цвета, которые в то же время не соперничали бы с яркостью небес и моря, по которому ему предстояло вскоре идти в плавание. Недоставало единственного судового украшения — носовой фигуры, работа над которой требовала не только искусства скульптора, но и магии. Через несколько дней она должна быть готова. Семейство, занимавшееся из поколения в поколение этой работой, отличалось в своем деле тщательностью, почти педантичностью, да и к тому же считалось дурным предзнаменованием устанавливать носовую фигуру до того, как на корабле подняты паруса.

Ко мне приблизилась Келе. Она держала в руках зелено-золотую керамическую бутыль с благословляющим напитком внутри. В надлежащий момент мне предстояло разбить этот сосуд о борт корабля, тем самым официально нарекая его.

— Я бы отдала свою левую сиську, чтобы только получить его под свою команду, — прошептала она.

Я улыбнулся, тронутый ее желанием, и осторожно забрал у нее бутыль. Палмерас кивнул, давая мне сигнал готовности.

Судно покоилось на спусковых салазках деревянной конструкции, которая должна была помочь спустить корабль на воду. Корпус удерживался на месте толстыми балками, упиравшимися в колодки под углом. Направляющие были смазаны жиром.

Палмерас поднял жезл, и толпа стихла. На фоне этого резко наступившего безмолвия одинокий громкий голос привлек к себе общее внимание.

— Будь ты проклят! — услыхал я возглас сына. — И ты осмелился поверить незнакомцу, а не мне, родственнику?

Все обернулись и увидели стоящих нос к носу Клигуса и Гермиаса. Оба настолько были увлечены ссорой, что не заметили, как оказались в центре всеобщего внимания.

— Сейчас не время продолжать этот спор, — сказал мой племянник.

— Как ты можешь распространять эту грязную клевету? — не мог успокоиться Клигус.

Рука его метнулась к кинжалу. Но Гермиас вцепился ему в запястье.

Я пришел в себя и обрел голос.

— Эй, вы, оба! Забыли, кто вы и где находитесь?!

Мои слова вернули их в чувство, и они замолчали, вспыхнув от неловкости. Я свирепо оглядел толпу и указал всем на корабль. Взгляды собравшихся стали вновь устремляться к происходящему. И так много злости было в моем жесте, что даже Палмерас, всем своим видом выражавший: «Я же говорил тебе», тут же принял безучастный вид.

Я поднял руку, и музыканты грянули какой-то кошачий концерт, быстро перешедший в звуки, напоминающие плеск волн.

Все еще злясь, я размахнулся бутылкой. Но не решился бросать, словно услыхав слова обратившегося с мольбой корабля не омрачать его удачу в таком ужасном эмоциональном состоянии, как у меня.

— Сейчас я успокоюсь, — прошептал я себе под нос.

Я швырнул бутыль, и она разбилась о борт корабля. Воздух наполнился густым ароматом благословляющего напитка.

— Перед лицом всех присутствующих, — объявил я, — нарекаю его «Ибисом». И да будут ко всем благосклонны попутные ветра!

Палмерас принялся делать пассы руками, и воздух затрещал от энергии посылаемых им заклинаний. Судно тронулось с места и так гладко скользнуло в воду, так величественно, словно морж, входящий в море.

Зазвучали приветственные крики и музыка. Вокруг меня толпились ориссиане, поздравляя Антеро с прибавлением в их флоте. Тут уж празднество развернулось не на шутку. Зашипело мясо на вертелах, хлынуло рекой вино, пустились в пляс пары, молодые и старые.

Клигус исчез, видимо, сорвать на ком-нибудь дурное настроение. Гермиас выбрал момент, чтобы подойти ко мне и извиниться.

Я махнул на него рукой.

— Я не собираюсь говорить тебе, что ты поступил как дурак, — сказал я. — Если же хочешь выслушать мои укоры и узнать, насколько я зол, выбери другое время. Но если ты тот, за кого я тебя принимаю, то надеюсь, ты пострадаешь молча, чего ты и заслуживаешь.

Гермиас покраснел и склонил голову. У него хватило ума промолчать.

— Но мне хотелось бы знать, из-за чего такого серьезного вы устроили ссору посреди всего этого.

Гермиас покачал головой.

— Я не скажу. И прошу тебя, дядюшка Амальрик, не настаивай. Мне бы очень не хотелось навлечь на себя твой гнев отказом отвечать. Однако мне придется промолчать.

Я понял, что нет смысла требовать ответа. В конце концов, он тоже был из семейства Антеро, а уж с нами в упрямстве никто не мог сравниться.

Поэтому я подозвал Квотерволза, коляску и отправился домой.

Так этот день ввел меня в еще более сложное положение, нежели было до того. Я больше не мог откладывать решение. Но и решить ничего не мог.

Я отправился в сад виллы, послушать игру фонтана над усыпальницей моей матери. Она умерла, когда я был еще мальчиком, и у меня осталось смутное детское воспоминание о ней. Их восполняли лишь рассказы моей сестры Ради.

Не странно ли, что такой старый человек, как я, нуждался в успокоении и материнском совете? Странно или нет, но мне это требовалось. И тут осветилась другая грань моей тоски, и я ощутил, что скорблю о Ради, сестре-воине, чей здравый смысл не раз оказывал мне услуги в прежние дни. И, в конце концов, из памяти всплыло лицо Омери и ее флейта, которая всегда выводила меня из любого мрачного состояния.

Я был Амальриком Антеро, чье богатство и удача вызывали зависть многих. Но в минуту слабости мне не на кого было положиться.

И ни к кому не мог я обратиться за советом.

За стенами сада послышался звук копыт. Кто-то подъехал на лошади. Затем незнакомый голос стал окликать кого-нибудь в доме. Я поднялся с каменной скамьи и подошел к зарешеченному окну в садовой стене.

Возраст не сказался на остроте моего зрения. Я увидел женщину.

Молодая, с пышными волосами и формами, она сидела в седле серого жеребца прямо и уверенно. Из-под зеленой охотничьей туники выглядывали мускулистые ноги, плотно обтянутые черными рейтузами. На темных вьющихся волосах элегантно держалась шляпка с длинным, в цвет туники, пером. На шее поблескивала простая цепочка из серебра или платины. В ушах блестели серьги из такого же металла. Она сняла длинные по локоть перчатки, открыв взгляду широкие серебряные браслеты на запястьях.

Женщина нетерпеливо хлопнула перчатками по седлу и спешилась. На земле она оказалась не такой высокой, как первоначально можно было бы судить по длинным ногам. Двигалась она с гибким изяществом, полным энергии и естественного кокетства. Я отметил, что ее высокие сапоги стоят немало, пусть они и здорово износились в дороге. Узкую талию путешественницы перетягивал прочный ремень с большими заклепками; на одном боку висел тонкий кинжал в ножнах, на другом — нечто похожее на кожаный футляр с магическим жезлом.

Она вновь окликнула обитателей дома. Вышел привратник, и хотя я не мог слышать, о чем они говорят, но догадался, что спрашивают меня. Слуга покачал головой, мол, нет, хозяина нельзя увидеть. Дескать, он отдыхает и приказал не беспокоить.

Это была правда. Но любопытство взяло верх над усталостью, и я послал первого попавшегося слугу сказать привратнику, что я передумал и чтобы эту женщину пригласили в дом.

Когда она вошла в сад, неся через плечо большую потертую кожаную сумку, я не разочаровался, разглядев ее поближе. Она оказалась темноглазой красавицей, несомненно высокого происхождения, судя по благородству черт. Только легкая горбинка на носу — след от неудачно сросшегося перелома — смазывала ее точеное совершенство.

Но я был слишком стар, чтобы поддаваться этим чарам, и впечатление на меня произвела не ее внешность. В глазах ее отчетливо светился ум. Я никогда не встречался с ней, но мне показалось, что мы знакомы давным-давно. Она улыбнулась, сверкнув белоснежными зубами на фоне смуглой кожи, вновь напоминая мне кого-то очень знакомого.

Второй удар поразил меня, когда она заговорила, и я услыхал ее голос. Он был очень знаком, и я ощутил, что какой-то старый призрак рельефно проступает из мешанины образов моей памяти.

— Добрый вечер, господин Антеро, — сказала она, кланяясь.

— Добрый вечер, моя госпожа, — сказал я. — Благодарю вас, что скрасили скуку старика. Прошу вас объявить мне ваше имя и сообщить, чем я могу быть вам полезен.

Она перевела дыхание и собралась с силами, словно ей предстояла задача, к которой она давно готовилась, но все равно испытывала нерешительность в осуществлении давно задуманного.

Но когда ответила, голос был ровен.

— Меня зовут Джанела Кетер Серый Плащ, — сказала она. — Я правнучка Яноша Серого Плаща, человека, которого вы некогда с гордостью называли другом.

Я пошатнулся и чуть не упал. Ее облик и тембр голоса не оставляли сомнения в том, что она говорит правду.

Но последующие слова поразили меня еще больше.

— Что же касается цели моего визита, — сказала она, — то я приехала сюда предложить вам отправиться со мною к настоящим Далеким Королевствам.

— Что вы хотите этим сказать? — запинаясь, пробормотал я.

— Вы и мой прадед ошибались, господин Антеро, — сказала она. — Далекие Королевства еще не открыты. И только я знаю, как их отыскать.

Глава 2ДЖАНЕЛА

Этот шутник случай не раз заставал меня врасплох. И мне хочется верить, что я достойно управлялся с этим паяцем. Мне удавалось договариваться с каннибалами, приводить в веселое расположение духа раздраженных великанов, обманывать демонов, пожиравших по сотне душ за обедом и оставлявших меня на десерт. Но вот уж не думал, что придется столкнуться с призраком Яноша Серого Плаща, сообщающего мне, что история с ним еще не окончена.

Стоявшая предо мною молодая женщина не была призраком и не была Яношем, хотя и могло показаться, что это так. Невозможно было обмануться в этом сходстве. У нее были прозорливые глаза Яноша, его сардоническая улыбка, высокие упрямые скулы и голос, к которому невозможно было не прислушаться. Еще не зная о ее способностях, я мог бы сказать, что она — колдунья. Она излучала ауру магической энергии, только и ждущей случая, чтобы распрямиться тугой пружиной.

Мне требовалось время, чтобы прийти в себя. И время подумать. И поэтому по возможности спокойнее я сказал:

— Полагаю, нам обоим, моя дорогая, не мешает глотнуть бренди.

Я кликнул слугу, чтобы он достал бутылочку лучшего и накрыл нам в кабинете. Когда я привел ее туда и стал показывать различные драгоценные безделушки, привезенные из путешествий, то понял, что надетая мною маска спокойствия сделала свое дело. Девушка побледнела, напряглась и едва скрывала удивление оттого, что на меня ничуть не подействовало сказанное ею. И я подумал, вот сейчас она изумляется, что же за каменное сердце бьется в этой старой груди. Знала бы она, насколько я был потрясен на самом деле.

Но сделав пару глотков спиртного, она вновь была готова возобновить охоту на льва, притаившегося в своем опасном логове.

— У меня есть доказательства моей родственной связи с Серым Плащом, — объявила она.

Джанела без колебаний показала бы их, если бы я потребовал, а я должен был потребовать. Осторожности мне было не занимать — ведь сколько раз меня пытались обмануть, особенно используя имя Яноша.

Джанела раскрыла сумку, более вместительную, чем можно было бы судить по первому взгляду, и стала копаться в ней. Хотя внутри полно было всякой всячины, и загадочной и обычной, она быстро нашла то, что искала, и разложила на столе передо мною документы. Здесь имелись документы с позолоченными буквами от полудюжины королей и принцев, которых я хорошо знал и которым доверял. Имелись и другие доказательства, включая рекомендательные письма от магов, обучавших эту девушку колдовству. Они расхваливали Джанелу Кетер Серый Плащ — правнучку Яноша — как способную ученицу, которая превосходила даже своих учителей и которая, несмотря на молодость, уже обладала квалификацией колдуна-мастера.

И, перебирая эти документы пальцами, столь же непослушными, как и мысли, я понимал, что догадка моя оказалась правильной. В качестве решающего доказательства она развернула свиток из самой Ирайи, где утверждалось, что она является дочерью одного из благороднейших семейств, осыпанного милостями короля.

Я прочитал фамилию семейства и отметил несоответствие.

— Здесь ничего не говорится о фамилии Серый Плащ, — сказал я, посмотрев на девушку с подозрением.

Джанела кивнула, блестя глазами и горя желанием убедить меня.

— Моя прабабушка, которую звали Сендора, — сказала она, — имела фамилию Ликус. Именно эта фамилия тут и указана. Это семейство прославлено красотою своих женщин. За исключением Сендоры, известны они и своей благочестивостью.

— Понятно, — сказал я. — То есть вы хотите сказать, что являетесь плодом тайной любви? Ребенком, так сказать, незаконнорожденным?

— Конечно, — горделиво сказала она, криво усмехнувшись. — Моя прабабушка прокралась в постель к Яношу.

— Ну его-то я хорошо знал, — сказал я. — Лучше, чем любого другого человека. Но я никогда не слышал, чтобы он говорил о каком-то ребенке, тем более о ребенке в Далеких Королевствах.

— В Ирайе, — поправила она. — Я ведь уже сказала вам, мой господин, что вы и Янош ошибались. Далекие Королевства находятся совсем в другом месте.

— Мы вернемся к этому позднее, дорогая, — сказал я. — Я думаю, вы не будете возражать, если я буду так называть вас. Я знаю, что это звучит старомодно, а некоторые современные женщины даже обижаются, когда их так называешь, но я слишком стар, чтобы избавляться от давних привычек.

— Вы можете меня называть так, как вам нравится, — сказала она, — лишь бы это напоминало вам о Сером Плаще.

Я отхлебнул бренди, чтобы подавить смешок. Серый Плащ она или нет, но впечатление умеет производить. Она подготовилась к этой встрече получше иных цепких купчишек и не поддавалась моим попыткам отвлечься от темы, намеченной ею с такой тщательностью. Все в ней — и обворожительная улыбка, и манера держаться — говорило о том, что девушка уверена в себе и знает, чего хочет.

— Продолжайте, — сказал я.

— Вы в самом деле сомневаетесь, — спросила она, — что у моего прадеда был ребенок?

Она рассмеялась. Это мне понравилось. Хотя в этом смехе не было громовых раскатов, как у Яноша, но слышались та же раскованность и ирония, что пленили меня при первой встрече с ним.

— Его победы над женщинами, — сказала она, — стали легендой. Еще бы, ведь охваченных страстью представительниц слабого пола от девственниц до уважаемых матрон было у него больше, чем у любого известного мужчины.

По блеску в ее глазах я понял, что и ей не чужд опыт в делах такого рода. Страстность натуры выказывала еще одну черту, унаследованную от Яноша. Я усмехнулся, вспомнив, как Серый Плащ, владевший многими языками, не раз говаривал, что лучший учебник по чужому языку находится в объятиях женщины, говорящей на нем.

— Сколько языков вы знаете? — как бы между прочим спросил я.

Она посмотрела на меня удивленно.

— Двадцать. Я говорю на них свободно. И достаточно хорошо еще на двадцати. А почему вы спросили, мой господин?

— Просто так, — сказал я, чувствуя легкое смущение. — Дело не в репутации Яноша, — продолжил я. — Но когда мы вместе находились в Ирайе, то, как иностранцы, держались подальше от дочерей высокородных господ. Янош, естественно, заглядывал в злачные места. И там он, конечно, участвовал в оргиях. Впрочем, вашу прабабушку я нисколько и ни в чем не осуждаю. Джанела пожала плечами.

— Сендора была молода, — сказала она. — Ей было не больше шестнадцати. Когда она увидела Яноша при дворе Домаса, то влюбилась без памяти — что вполне естественно в таком возрасте. Однако, как вы справедливо заметили, им бы не удалось довести это дело до нормальных брачных отношений. Но она была решительной девушкой. Она подкупила одну куртизанку, чтобы та отвела ее в то место, где совершались такие оргии, которые посещал Янош. И она выказала в отношениях с ним такую страсть, что их роман тянулся достаточно долго. А если бы он знал правду о ее происхождении, то они бы мгновенно расстались, но он, к сожалению, вскоре умер.

— Итак, Сендора забеременела, — сказал я. — И должен был бы разразиться грандиозный скандал.

— Когда семья наконец узнала о том, что она в положении, — сказала Джанела, — и о том, что всему причиной чужестранец, да еще и скоропостижно умерший, — они предприняли стремительные действия. Они нашли возможность и отправили прабабушку в храм Девственниц.

Я знал об этом храме. В нем несколько раз в году непорочные девицы из наиболее набожных семейств Ирайи предлагали свою девственность богам. И должны были отдаваться любому мужчине, оказавшемуся там в ту ночь. Считалось, что в тело этого мужчины вселялся бог и принимал от девы дар целомудрия.

— Другими словами, — сказал я, — ребенок был объявлен зачатым от бога.

Джанела фыркнула.

— Учитывая тщеславие моей прабабушки, — сказала она, — в этом заявлении звучала почти что истина. — Она отпила бренди, лукаво улыбаясь одними глазами. — Я слышала, что в ту ночь, когда Сендора отдавалась в храме, там оказался какой-то на редкость уродливый бродяга. Он был столь потрясен оказавшейся в его объятиях великолепной чистой плотью, что на следующий день покончил с собой, понимая, что больше в его жизни не произойдет ничего столь же чудесного.

— Но даже если ваша семья и пустилась на столь экстренные меры, чтобы избежать скандала, — сказал я, — скептики все равно должны были оставаться при своем. И неизбежно пошли бы пересуды.

— Именно поэтому ее выдали замуж за землевладельца, жившего в своей деревне, — сказала Джанела. — Там родилась моя бабушка и потом тоже вышла замуж за помещика и произвела на свет мою матушку. Ни одной из женщин, рождавшихся в этих браках, не позволялось покидать деревню, чтобы не раскрылся старый фамильный секрет.

— Но вы-то покинули, — сказал я. Лицо Джанелы потемнело от гнева.

— Я не та женщина, которую можно удержать в кандалах, — сказала она. — За это семья отреклась от меня, как и я от них. Я, по праву рождения, взяла фамилию моего прадедушки и вот уже десять лет занимаюсь тем, что пытаюсь претворить в жизнь его мечту.

— Но если семья отказалась от вас, — сказал я, — как же вы живете?

— У меня есть собственные деньги, — сказала она. — Моя прабабушка знала не только науку страсти. И она понимала, что если всю жизнь следовать правилам, которые диктуют родственники, то останешься беспомощным. И всю жизнь она откладывала сбережения в надежде, что ее дочери понадобится независимость. К этим сбережениям добавляли деньги и бабушка, и моя мать. Так что если я и не так богата, как вы, мой господин, то достаточно состоятельна.

— А ваша мать тоже отказалась от вас? — спросил я.

— Моя мать умерла, — сказала она так печально, что я счел за лучшее не вдаваться в подробности. Как человек, уже не раз испытавший горечь потерь, я ее понимал. — И я так считаю, — сказала она, — что оказалась единственной рожденной с настоящим духом Серого Плаща, поэтому-то мне и удалось вырваться из той тюрьмы, которая хоть и была шикарно обставлена, но все равно оставалась тюрьмой. Первое заклинание, которое удалось произвести мне в детстве, я применила для ремонта сломанной куклы. А было мне тогда не более трех лет. У куклы была глиняная голова, она разлетелась вдребезги, когда я уронила игрушку, и я была так безутешна. Но внезапно я поняла, что в состоянии снова сделать ее целой. И сделала.

— Вы только пожелали, чтобы голова оказалась целой? — поинтересовался я. — Или что-то сделали?

Она задумалась.

— Да, сделала, — сказала она. — Я представила себе эту куклу такой, какой она была до того, как упала. И тогда… я просто протянула руку в то место и поменяла сломанную на целую.

Я кивнул. Янош именно так некогда описывал такой же несложный фокус. Правда, тогда был скорпион, а не кукла. И мы тогда не были одиноки, потому что сидели за обеденным столом у Мортациуса, а уж он был очень непростой хозяин. Я содрогнулся от того воспоминания.

— Итак, вы убедились, что я именно та, за кого себя выдаю? — торопливо спросила она, спеша перейти к другой теме, которой я страшился.

Мне ничего не оставалось, как ответить:

— Да.

Она отодвинула документы в сторону и достала что-то еще.

Я невольно вытянул шею, чтобы рассмотреть это, но предмет скрывался у нее в ладони.

— Вы даже представить себе не можете, как давно я мечтала об этой встрече, — сказала она. — Серый Плащ и Антеро снова вместе. За прошедшие годы я несколько раз собиралась предпринять это путешествие. Но удерживали меня не только моя молодость и неопытность, но еще и отсутствие необходимых для вас доказательств. Чтобы собрать все эти свидетельства, мне пришлось разъезжать из страны в страну, от одного кудесника к другому. Я занималась у многих выдающихся магов в надежде, что в будущем хоть сколько-нибудь приближусь к уровню могущества прадедушки. И где бы я ни находилась, повсюду собирала сведения о Далеких Королевствах. Читала я и ваши книги. И книги вашей сестры. Вы, может, и не знаете этого, но Рали внесла значительный вклад в дело разгадки этой тайны. Откровенно говоря, я еще не до конца уверена в том, как сложатся собранные мною разрозненные фрагменты, но в том, что это фрагменты нужной картины, сомнения нет.

— Да ведь дело не в том, как много вы изучили и как далеко путешествовали, — сказал я. — А дело в том, что вы не туда расходуете себя. Если бы только удалось вам сбросить с себя очарование образа Яноша Серого Плаща, вы бы поняли, что просто мучаете себя, лишь бы походить на него. Забудьте об этом, дорогая. Употребите свой талант, свою энергию и ум на то, чтобы устроить собственную жизнь, а не на то, чтобы исполнить цель чужой жизни. Я уже побывал там, моя милая. Мы уже прошли по той дороге с Яношем плечом к плечу. Мы хоронили товарищей. Мы многое преодолели. И в конце концов добились успеха. Мы нашли Далекие Королевства. И теперь прикажете мне не верить собственным глазам?

— Значит, не верьте, — сказала она. И открыла предмет, который прятала.

Это была маленькая серебряная фигурка. Я сразу же узнал ее. У Яноша на цепочке висел ее двойник. Это была копия той танцующей девушки, с теми же вскинутыми над головой руками; одна рука держала перо, а другая — шарф, замерший в полете. Лицо девушки-танцовщицы светилось счастьем, словно после следующего прыжка она полетит, свободная, как птица.

Моя рука потянулась к фигурке, словно ведомая магической силой. Джанела опустила ее в мою открытую ладонь.

— Смотрите же! — сказала она. — Я отдаю вам… Королевства Ночи!

Едва танцовщица коснулась моей плоти, как ожила. Она закружилась, а ее легкое платье вихрем взметнулось вокруг обнаженной фигуры, дразняще мельком показывая ее изящные ножки и маленькую, но крепкую грудь. Но это был танец не похотливого соблазнения, что демонстрируют куртизанки. Танцовщица выглядела непорочной, словно не сознавая, что может быть объектом не только искусства, но и страсти.

Но это только поначалу фигурка показалась точно такой же, какую демонстрировал мне Янош, убеждая в существовании Далеких Королевств. Та была сломанной и потертой, и только по мере приближения к Ирайе недостатки фигурки исчезали. Но чем внимательнее я вглядывался, тем сильнее менялась картина. Я вытаращил глаза, когда музыка стала звучать громче, а все вокруг танцовщицы и вокруг меня куда-то пропало — такое волшебство Янош бы оценил.

Она танцевала посреди зала неслыханного богатства. Роскошь ковров не поддавалась описанию. Стены, на которых они висели, гладкие, молочного цвета, отливали редким жемчужным светом. И пока оркестр, достойный королевского двора, играл в оркестровой яме у сцены, где она танцевала, благородная публика — мужчины и женщины в костюмах, невиданных мною раньше, — не сводила глаз с артистки. За всем этим зрелищем наблюдали красивый монарх и его прекрасная королева. Они восседали на двойном троне, сделанном из того же матового драгоценного материала, что и стены. Король был юн, с длинными мускулистыми руками и ногами. У него было открытое лицо с красивыми, тонкими чертами и бородой такой же золотой, как и обруч, который он носил вместо короны. Королева также была юна и очаровательна, с бледной гладкой кожей, ее черные волосы волнами ниспадали из-под изумрудной короны. Я увидел, как король наклонился что-то шепнуть королеве. Она улыбнулась, и ее красота стала просто ослепительной, так что если бы я был юношей, эта улыбка просто разбила бы мое сердце.

Несмотря на миниатюрные размеры действа, богатство и роскошь заставили меня почувствовать себя униженным. Я ощутил себя незначительным, невежественным варваром, примерно таким же, каким я ощутил себя, впервые представ вместе с Яношем перед королем Домасом в Ирайе. Но с этим ощущением пришла и злость на то, что вот тут, перед собой, я видел тот уровень жизни, которого лишен был мой народ. Я ощутил страстное желание оказаться при том дворе.

Джанела шепнула:

— Смотрите внимательнее, мой господин.

Я вгляделся, выискивая, что же пропустил в своем восторге. И тут я увидел его, развалившегося в ленивой позе в самой лучшей ложе.

Это был демон, одетый в человеческое платье. У него была морда волка, с надбровной дугой большой обезьяны, нависавшей над единственным желтым глазом. Он протянул вперед когтистую лапу. Из нее свисала роза, и я ощутил, как у меня мурашки побежали по телу, словно во всем происходящем было что-то неприличное. Он засмеялся, обнажая длинные клыки, и швырнул цветок на сцену. Тот упал у ног артистки, теряя лепестки. Танцовщица сбилась с ритма; она посмотрела на загубленный цветок, затем подняла глаза на демона. Отпечаток ужасного отвращения и страха исказил ее совершенные черты. Но тут же она улыбнулась и продолжила танец.

Я откинулся назад, оглядывая зал, в котором разглядел тут и там сидящих демонов. Ясно было видно, что сидящие здесь же люди, делая вид, что ничего особенного не происходит, все же стараются избегать контактов с демонами, оставляя свободные места вокруг каждого такого чудовища.

Джанела коснулась рукой танцовщицы. Та застыла, вновь превратившись просто в фигурку, а видение исчезло. Силой воли подавил я дрожание рук, отдавая талисман обратно ей.

— Теперь-то вы мне верите, мой господин? — спросила она доверительно, понижая голос.

Я мог бы и тут поспорить. Указывая, например, на то, что с помощью магии можно создать такую фигурку, руководствуясь описанием из моей же книги. Или на то, что роскошь сцены еще не свидетельствует о том, что она находится в мифических настоящих Далеких Королевствах, которые она нарекла какими-то «Королевствами Ночи». И многое еще мог бы я сказать, выстраивая несокрушимую стену логики, о которую бились бы ее мечты.

Но ей этого не требовалось. Она подняла совсем другое знамя — знамя Веры.

Я смотрел на нее и видел Яноша в ее глазах, а я никогда не мог устоять перед Яношем, устремляющимся к истине.

И потому я ответил:

— Да.

Джанела смахнула фигурку в сумку, закрыла клапан и встала.

— Подумайте об этом, мой господин, — сказала она. — А потом поговорим, когда вам будет удобно.

Джанела повернулась, чтобы уйти.

— Где мне найти вас? — спросил я, несколько сбитый с толку ее желанием уйти побыстрее.

— На постоялом дворе «Урожайный месяц», — сказала она. — Я там зарегистрировалась под моей ориссианской фамилией — Кетер.

Тут же она улыбнулась улыбкой Яноша и добавила:

— Вряд ли есть смысл давать повод к разговорам, что еще один Серый Плащ объявился.

И она ушла.

Воспоминания все подбирались и подбирались и наконец нахлынули на меня стремительным потоком. Мои приключения с Яношем потекли от чистого истока, от нашей случайной встречи в грязном переулке, и закончились в трясине недоумения, в которой я пребывал и по сей день. Одно воспоминание вдруг явилось с особой ясностью: воспоминание о Кулаке Богов. Чтобы не путаться в памяти, я торопливо достал из письменного стола рукопись, в которой детально описывались наши экспедиции. Я торопливо листал страницы, которые очаровывали многих, представленные в виде книги на полках букинистических лавок.

Я отыскал описание видения, которое посетило нас в храме Воскрешения, когда мы с Яношем добивались благословения на первое путешествие: …на горизонте торчали вершины горного кряжа. Они возвышались над землей подобно громадному кулаку. В кряже насчитывалось четыре квадратных вершины, а пятая была похожа на прижатый к кулаку согнутый большой палец. Вершины были образованы черными вулканическими скалами и покрыты снегом, который нестерпимо ярко сверкал на солнце. Тропа между большим пальцем и указательным полого поднималась вверх, образуя перевал в этом черном кряже. Перевал к… «Далеким Королевствам», — благоговейным шепотом закончил мою мысль Янош.

Я залпом выпил мое бренди, чтобы успокоить нервы, и перешел к тому месту, где описывалось, как мы с Яношем застыли перед тем же самым порогом нашей долгожданной цели.

…Дальше возвышался горный кряж: В нем насчитывалось четыре вершины, а пятая была изогнута в виде гигантского большого пальца. Мы добрались до равнины, тянувшейся до Кулака Богов. Для снега было еще рановато, и мы сейчас оказались ближе, чем в моем видении, так что я мог рассмотреть складки на горных вершинах из черной вулканической породы. …Я повернулся к Яношу… На несколько минут мы словно сошли с ума, потрясенно застыв, вытаращив глаза, затем что-то залепетали, не слыша друг друга… «Мы нашли», — сказал я.

Но мы не нашли. Теперь я отчетливо видел ошибку. Чтобы убедиться и сделать себе еще больнее, я перевернул страницы, остановившись на последней. Я оживил в памяти тот момент, ужасную минуту, когда пламя охватило погребальный костер Серого Плаща. И вот:

…Я стер влагу из глаз… Внезапно передо мной возникло очень четкое видение. Далеко на востоке, за сияющими морями, где, по слухам, люди не живут, игра света подняла над горизонтом горный кряж: Кряж походил на огромный сжатый кулак, а между большим пальцем и указательным я разглядел чистейшее снежное покрывало, сияющее на солнце. Этот скалистый кулак в точности соответствовал моему видению в тот момент, когда воскресители бросали кости, начиная гадание…

Я застонал, читая последнее предложение. Горный кряж, который я видел в моих обоих видениях, был вовсе не тот же самый, перед которым я лично некогда предстал, прежде чем начать подъем. Где же снег-то? Мы с Яношем списали его отсутствие на теплую погоду. Но, проклятие, погода-то тут была вовсе ни при чем. Горы, которые присутствовали в моем видении, были гораздо выше — и на такой высоте снег никогда не тает. И теперь, размышляя над всем случившимся, я припоминал и другие отличительные детали, которые мы тогда не заметили, будучи ослепленными близостью цели.

Я с треском захлопнул журнал. Наполнил бокал, опустошил и наполнил вновь. И продолжал в том же духе, пока — впервые за много лет — не надрался.

Когда вошел Квотерволз, чтобы проводить меня в постель, я решил, что это Янош, и принялся бранить его за то, что он оказался таким дураком. Еще более язвительно ругал я себя самого, поскольку все-таки я возглавлял экспедицию. Но хуже всего в данной ситуации было то, что Янош был мертв, а я — стар и с этим уже ничего нельзя было поделать.

Ничего.

Этой ночью мне приснилось, что я снова молод и снедаем желанием так отличиться, чтобы отец мог мною гордиться. Я находился в лагере племени айфора и наблюдал за дикарской пляской в исполнении Яноша. Лезвие его ятагана блестело, мелькая в пламени костра, поражая толпы воображаемых врагов, населявших рассказанные им истории. Рядом со мною улыбалась доступная кочевница Тепон. Я вдыхал запах роз и мускуса, исходивший от ее распахнутой накидки, обнажавшей смуглую кожу и набухшие от желания груди. Я был молод, полон энергии и покрывал ее, как дикий пустынный жеребец, ухватив сзади за бедра. Она оглядывалась через плечо, смеялась и подгоняла меня. Она встряхивала головой, и ее черные длинные локоны взлетали, как грива чистокровной кобылки, требующей, чтобы жеребец был достоин ее дара. И в ту минуту все казалось возможным. Не было такого моря, которого бы я не переплыл, не было пустыни, которую я бы не пересек.

И Далекие Королевства принадлежали мне, стоило лишь протянуть руку.

Я выждал два дня, прежде чем снова увидеться с Джанелой. Этот старый купеческий трюк я применил, чтобы немного сбить с нее самоуверенность. Но когда мы встретились в ее скромных, но со вкусом обставленных апартаментах на постоялом дворе «Урожайный месяц», я увидел блеск победы в ее глазах. Одета она была как и прежде, разве что теперь поверх черного обтягивающего костюма натянула голубую шелковую тунику. Перо на шляпе сменилось также на голубое.

Я был настроен заставить ее поторговаться и испытать ее характер, примерно так же, как Янош в свое время испытывал мой.

Я позволил ей похлопотать вокруг меня, усадить около камина с большим бокалом хорошего бренди. Браслеты ее мягко позвякивали, пока руки летали над столом. Предчувствуя, что она неплохо подготовилась к встрече, я начал неожиданно:

— А почему, собственно, я?

Она нахмурилась, застигнутая врасплох.

— Что-то я не понимаю, — недоуменно сказала она.

— Почему вы хотите, чтобы именно я отправился с вами? — сказал я. — Ведь, в конце концов, виновником гибели вашего прадедушки являюсь все-таки я.

Она кивнула.

— Я знаю, мой господин, — сказала она. — Как знаю и то, что выбора у вас не было — вы должны были спасать собственную жизнь и свой народ от погибели. Я прекрасно осведомлена о многочисленных заблуждениях Яноша Серого Плаща. И должна признать, что после того, как впервые прочла вашу книгу, пришла в ярость. Я сочла, что вы лжете, описывая, какую злодейскую сделку Янош Серый Плащ совершил с принцем Равелином. Также я полагала, что вы лжете, утверждая, будто Янош предал вас.

— И что же заставило вас изменить мнение? — спросил я. Она задумалась, затем сказала:

— Во-первых, все остальное в вашей книге звучало очень правдиво. И вы не пытались себя выказать в выгодном свете. Вы с самого начала поклялись говорить одну правду, и ни в каких других местах я не обнаружила и намека на ложь. Вы полностью обнажались, ничего не скрывая; ясно было видно, как тяжело вам писать о человеке, который некогда был вашим другом, а затем предал вас. И в самом конце я поняла, что, несмотря на предательство, дружеские чувства к нему вы сохранили и после его смерти.

— Благодарю вас, — сказал я.

Поигрывая бокалом, я ждал продолжения, и Джанеле пришлось помучиться с завершением ответа.

— Тем не менее тогда я не изменила своего мнения, — сказала она. — Я никогда ни в чем не полагалась на эмоции или слепую веру. Даже себе самой в таких случаях не доверяла. Поэтому я тщательно проверила ваши утверждения. И нашла, что они справедливы. Более того, вы во многом оказались добрее к моему прадедушке, чем иные.

Я пожал плечами.

— Фальшивый он был друг или настоящий, дело не в этом, — сказал я. — Никто не посмел отрицать, что он был великим человеком.

— Я преклоняюсь перед вами, мой господин, — сказала Джанела. — Год назад я прожила инкогнито в Ориссе несколько месяцев. И достаточно внимательно присматривалась к вам и вашему семейству. Я прочла все, что удалось, о вас и вашей замечательной сестре. Разговаривала я со многими и поняла, что даже враги уважают вас. Вы сами великий человек, Амальрик Антеро. Во многом столь же великий, как и Янош. Вот почему я и явилась к вам.

Я внимательно наблюдал за ней, пока она говорила, и убеждался, что она отвечает максимально откровенно. Но я ничем не выдал моих мыслей.

— Все это очень мило, — сказал я. — Но это лишь часть ответа. Вы ведь уже дали понять, что являетесь женщиной не без средств, так что мои деньги для организации экспедиции вряд ли вам нужны.

Джанела рассмеялась.

— Ну, насчет денег не надо торопиться с выводами, — сказала она. — Я сказала, что денег мне хватает, но я вовсе не так богата, как вы. И думаю, что даже очень не так богата. Тем не менее в ваших рассуждениях есть смысл. Меня к вам привели не финансовые соображения, а факты, мой господин. Все заклинания, произведенные мною, показали, что в одиночестве у меня мало шансов на успех. А вот с Антеро рядом шансы значительно возрастают. Я думаю, что то же самое ощущал и мой прадедушка, познакомившись с вами.

Я фыркнул.

— Тогда вам, может быть, стоит обратиться к какому-нибудь моему родственнику помоложе, — сказал я.

Джанела сузила глаза, и я понял, что упрямством она не уступит своему прадеду.

— Я ведь уже сказала, что внимательно присматривалась к вам и вашему семейству. Я совсем не думаю о вашем сыне Клигусе, поскольку надеюсь, что в конце концов мы с вами станем друзьями. Кроме того, только вы и ваша покойная сестра обладали настоящим магическим духом. Ясно, что ваши способности вы унаследовали от матери. Остальные же Антеро, похоже, до сих пор живут, не вынимая соски изо рта.

— Может быть, они просто слишком еще молоды, — сказал я. — Зато я слишком стар для путешествий. Я могу просто умереть в дороге, и что тогда с вами будет?

Джанела усмехнулась.

— Во всяком случае, в этот момент я все-таки буду близко к Королевствам Ночи, — решительно сказала она.

Что ж, ответ был жестким и честным. Затем она сказала:

— Что же касается вашего возраста, мой господин, то вы просто занимаетесь самоуничижением, потому что чувствуете себя бесполезным. Еще бы, ведь весь город только и говорит о вашем нежелании передавать другому знамя вашей империи. И я не сомневаюсь, что как только вы его действительно передадите, тут-то вы уж действительно станете ни на что не годным и никому не нужным.

Она склонилась ко мне, блестя глазами.

— Я предлагаю вам возможность вновь обрести себя самого, — сказала она. Говорила она негромко и хрипло. — Вы ошиблись в свое время, и теперь, когда судьба позволяет вам исправить ошибку, вы лишь ограничиваетесь ироническими репликами, это вы-то, человек, который был так близок к цели. Потом ее настойчивый тон сменился тихой мольбой.

— Поедемте со мной, Амальрик Антеро. То место, которое мы ищем, лежит на востоке, далеко за морями. На таинственных берегах за теми морями не бывал еще ни один человек из наших краев.

Она положила свою руку на мою ладонь. Ее рука была маленькой, но сильной. Девушка казалась настолько полной жажды поиска, что вся горела.

— Поедемте со мной, — повторила она. — И уж вместе мы наделаем великих дел.

Кровь молотом застучала в моих висках, речь ее глубоко взволновала меня. Должно быть, Джанела заметила это. Она улыбнулась и убрала ладонь.

— Не так уж вы стары, как думаете, — сказала она. — И, если вы только решитесь, времени, чтобы исполнить мечту, вполне достаточно.

Она была права. Во всяком случае, мне хотелось в это верить.

Наступила продолжительная тишина, прерываемая лишь треском пламени в камине.

— Вы сейчас дадите мне ответ? — спросила она. Я покачал головой.

— Нет, — сказал я. — Но обещаю дать его скоро.

Так я вывернулся из-под лавины ее обаяния и без слов удалился.

Не думаю, что этой ночью она заснула быстро. Я, во всяком случае, не смог.

Итак, земную жизнь пройдя до седьмого десятка, я оказался на распутье. Но куда бы ни собирался я повернуть, на пути вставала одна проблема. Я должен был выбрать преемника. Если я не сделаю этого, то все созданное поколениями Антеро окажется на краю пропасти.

Кого же выбрать? Клигуса или Гермиаса? И вновь я составил списки, перечисляя в них все достоинства и недостатки обоих, стараясь не принимать во внимание эмоции. Но это мне не удавалось. Клигус, конечно, моя собственная кровь, но внутреннего отклика этот факт у меня не вызывал. С другой стороны, не слишком ли я становился романтичным, считая Гермиаса полным энергии, искренности и того божественного безрассудства, которое и я проявлял в его годы?

Я закончил составление списков и пожал плечами. Ничего нового, ничто не изменилось. За одним исключением: что же приключилось за Узким морем, заставившее этих двух устроить склоку посреди крещения «Ибиса»?

Ни одного из них я не мог расспросить об этом, поскольку каждый мог бы соврать. И оставался лишь один надежный человек — Келе. Я вызвал Квотерволза и экипаж и отправился на ее поиски.

Я нашел ее в порту в механической мастерской, неподалеку от стоянки «Ибиса». На столе перед ней располагался стенд с бронзовым прутом на двух подставках. На пруте был закреплен искусно выполненный миниатюрный кораблик. Келе осторожно прилаживала на деревянную палубу крохотные гирьки. Модель раскачивалась на пруте, раскачивалась и наконец опрокинулась, рассыпав гирьки по столу.

— Еще восемь тонн груза на палубу, и судно переворачивается, как китовая акула… — пробормотала она, занося записи в бортовой журнал. Тут она заметила меня и встала. — Господин Антеро, — начала она. — Вот не ждала, а то бы приказала подать вина… — Она оборвала себя. — Сдохшие боги морские! — сказала она. — Прошу прощения, я только сейчас разглядела, что на вашем лбу отпечатались скорбь и отчаяние.

Я через силу улыбнулся.

— Значит, хорошо, что я больше не хожу в море, капитан, коли по моему лицу так легко все прочитать.

И в самом деле, после стольких лет совместной работы и дружбы она, должно быть, с такой же легкостью читала по моему лицу, как на картах отметки глубин.

Она не ответила, а повела меня наружу из мастерской.

— Славный денек для прогулки, — сказала она.

— Через час будет дождь, — сказал подошедший Квотерволз.

— Очень славный денек, — продолжила она, — как раз для прогулки подальше от порта, где полно потайных местечек, где любой может спрятаться и подслушать то, что его не касается.

Квотерволз встревожено огляделся, словно ожидая, что вот-вот увидит того самого шпиона, о котором говорит Келе. Келе всегда была сама осторожность. Если и был у нее любовник — а я, несмотря на все эти годы общения, и понятия не имел, есть ли таковой, — то и он, наверное, мог узнать от нее не более, чем она бы этого захотела.

И это было одной из многих причин, по которым Келе являлась одним из наиболее доверенных моих мореплавателей, а не просто обычным капитаном корабля. Она служила моими глазами и ушами в заморских краях, а в некоторых случаях и моим полномочным послом, пусть и без верительных грамот. Другим ее талантом была способность передавать любой разговор именно так, как он и происходил, и хотя она в обычной жизни выражалась по-моряцки, с сольцой, но запросто могла сымитировать речь воскресителя или принца, словно родилась в этом звании.

Мы двинулись по набережной. В этот день гуляющих здесь было не много, поскольку действительно над головой бродили дождевые тучи.

Келе, как обычно, ждала, пока первым заговорю я. Но едва я приступил к расспросам, она отчаянно замотала головой.

— Только не это, мой господин. Я не могу… и не хочу говорить об этом.

— Но почему? Мне позарез нужно знать, что происходит между ними, и нужен твой совет.

— Во-первых, Гермиас взял с меня слово, что я сохраню в тайне ту ночь в Джейпуре, когда тот человек… когда это произошло. Во-вторых, я не дура, мой господин.

— Но я никогда и не считал тебя таковой.

— Зато любой, кто влезает в семейную свару, наверняка дурак, если не хуже. И в таком случае не буду ли я лучшим советником, если придержу свой язык?

Итак, инцидент, или что там еще произошло, случился в Джейпуре. В этом далеком порту пересекались пути кораблей и торговых караванов, уходящих на запад. Именно оттуда начиналась экспедиция открытия Гермиаса, там он нагрузил своих вьючных животных, чтобы отправиться осваивать новые торговые территории. Джейпур был опасным городом, где союзник только и ждал момента, чтобы предать тебя, а друг оставался другом, пока ему было это выгодно. При этом утверждалось, что преступность в городе очень невысокая. В самом деле, там все было узаконено, а самые выдающиеся воры заседали в правительстве. Короче, это место я всегда считал весьма неприятным.

Я помолчал, не торопясь с ответом и осторожно выбирая слова.

— Я мог бы сказать, капитан, что пошлю туда своих агентов и выясню, что же там произошло. Но мне необходимо знать прямо сейчас. На карту поставлено нечто большее, чем умиротворение двух Антеро, едва не дошедших до поножовщины на верфи.

И я рассказал Келе кое-что о происшедшем, не объясняя, правда, кто такая Джанела, и не упоминая о Королевствах Ночи. Однако коли уж я решу поехать на их поиски, то своим флагманским кораблем я выберу «Ибис», а капитаном, естественно, Келе, если она не против. В настоящий же момент ей достаточно знать лишь то, что путешествие предстоит долгое и опасное.

Келе проводила взглядом два траулера, проходящие с сетью по устью реки. — Ублюдок, ублюдок, ублюдок, — пробормотала она. — И теперь мне надо пройти между подветренным берегом и рифом. И если я не расскажу вам… — Она помолчала. — Ведь вы мой хозяин, и мой первый долг… Так вот… — вновь последовала затянувшаяся пауза. — Сколько людей работает на Антеро? — спросила она.

Этот вопрос меня озадачил, но я вспомнил, что у Келе всегда собственный подход к разрешению любой проблемы.

— Около пяти тысяч. Но если еще учесть наших субподрядчиков, все наши торговые дома за границей и открытые в прошлом году фактории, то, конечно, гораздо больше. Но непосредственно — пять тысяч, — сказал я.

— Итак, если выбор ваш окажется неправильным, — сказала она, — то пять тысяч человек будут благодарить за все произошедшее именно меня и мою клятву. Преисподняя и зеленые черти!

— А может быть, бренди поможет тебе быстрее принять решение? — спросил я, пытаясь облегчить ситуацию. — Или тебе нужно время подумать?

— Эта история не для таверны, господин Антеро. Никто не должен ее слышать. И уж если я собираюсь нарушить слово — что толку тянуть с этим? Но одно условие — если я не выполняю обещание, данное Гермиасу, вы должны поклясться, что он никогда не узнает об этом. По крайней мере, до того момента, когда умолчать дальше будет просто невозможно.

— Клянусь, — сказал я.

— Помните, — начала Келе без вступления, — пять или шесть лет назад генерал Клигус отправился в Джейпур?

Разумеется, я помнил. Ведь то событие явилось настоящим триумфом моего сына, поскольку я полагал, что он совсем не подходит для выполнения этой задачи. Тем не менее он справился прекрасно, покрыв себя славой и заставив меня задуматься, не слишком ли я резок с ним и, может быть, он действительно обладает необходимыми дипломатическими способностями, ловкостью и здравым смыслом, благодаря которым воздвиглась и продолжала укрепляться империя Антеро.

Джейпур управлялся советом, численность которого зависела от того, какая фракция в нем брала верх. В то время к власти как раз пришла группа, объявившая, что довольно Джейпуру пребывать лишь орудием в руках богатой и сильной страны, что пора бы ему занять подобающее место под солнцем. Речь шла об Ориссе. После этого джейпурцы заявили, что они собираются установить дополнительный пятнадцатипроцентный налог на все караваны, грузы, корабли, торговые сделки, что означало удвоение цены наших товаров — пятнадцать процентов на грузы, прибывающие в город, пятнадцать процентов на торговую сделку в городе и еще пятнадцать процентов на товары, покидающие город. А в то время почти двадцать процентов всех товаров, прибывающих с запада, в том числе и с далеких островов Конии, проходили через Джейпур.

Для торговцев Ориссы ситуация складывалась просто нетерпимая, и мы не без оснований сравнивали правителей Джейпура с пиратами Узкого моря, с той только разницей, что последние действовали кинжалами, а первые — декретами. В Магистрате прошло несколько скандальных совещаний, приведших к решению, что надо что-то предпринимать, и немедленно. Некоторые из моих коллег, особенно горячих голов, предлагали карательную экспедицию. Я же советовал ограничиться дипломатической миссией, в составе которой, конечно же, должны были присутствовать и военные, чтобы показать Джейпуру, что у Ориссы в арсенале имеются не только слова.

Мою идею подхватили, но раздули, как свиной пузырь в сезон забивания скота. Военные не просто включились в состав дипломатической делегации, но и собрались ее возглавить. Я спорил, но безрезультатно, поэтому пришлось аккуратно пойти на попятную и задуматься, кто же в нашей армии обладает необходимым тактом и обаянием. Пока я размышлял, Клигус и его сторонники действовали. При всеобщем одобрении он был назван главой миссии. И я уже ничего не мог изменить. Да и как я мог возражать против Антеро, тем более собственного сына?

Итак, они отплыли, а мне оставалось лишь в унынии рассылать письма моим многочисленным партнерам в землях вокруг Джейпура, призывая их готовиться к небольшой, глупой, но, очевидно, неизбежной в ближайшем будущем торговой войне. Я был уверен, что Клигус начнет ссориться с джейпурским советом, намеренно оскорблять его, вызывая восстать против могущества Ориссы, а для этого, прежде чем вернуться домой, по дороге еще и скинет пару статуй их богов.

К моему изумлению, ничего подобного не произошло. Надо признать, что Клигусу сопутствовала удача, хотя последняя зачастую и рядится в одежды неудач. Не прошло и недели со дня прибытия делегации в город, как трое из членов совета заболели и умерли. Их замена не могла пройти без последствий, включивших в себя и взятки кое для кого из местных властителей, в результате чего угроза дополнительных налогов испарилась, как дым из храмовой курильницы.

Клигус по возвращении заслужил целый день празднования в свою честь, а его имя в конце года громко зачитали жрецы в главном храме в списке тех ориссиан, к которым боги должны быть наиболее благосклонны.

В общем, я все хорошо помнил.

— Когда мы с Гермиасом прибыли потом в Джейпур, — продолжила Келе, — присутствие Антеро довело толпу до белого каления, но ни Гермиас, ни я не обращали на это ни малейшего внимания. Другое дело — цены на караванных животных. Они здорово подскакивали, когда узнавали, что прибыл Гермиас Антеро и собирается снарядить торговый караван. Он занимался своими делами, а я проводила время, уточняя по карте те проклятые песчаные острова к западу от города, у которых чуть не посадила корабль на мель несколько лет назад, если бы не вмешательство провидения. Остальные занимались закупкой тех тысяч мелочей, которые могли бы понадобиться в путешествии. На третий день, в поздний час, когда мы с Гермиасом сидели у него и беседовали, в дверь постучал хозяин постоялого двора и сказал, что какой-то человек хочет поговорить с нами.

— Уже поздно, — сказала я Гермиасу. — Скорее всего это какой-нибудь жулик, как и все они здесь, в Джейпуре, если не хуже того.

Гермиас рассмеялся.

— Пока, мой дорогой капитан, наше путешествие обходится без приключений. И нам как раз не хватает стычки с разбойником, дабы было что рассказать дома.

Он приказал хозяину привести сюда человека и подать ему выпить, что он пожелает.

Я отодвинула стул, чтобы никто не зашел за спину, и проверила, под рукой ли кинжал. Гермиас по молодости еще не усвоил, что о стычках лучше рассказывать, чем участвовать в них.

Вошедший человек выглядел совершенно обыкновенно. Одетый скромно, он производил впечатление вполне приличного человека. В толпе на него никто бы не обратил внимания — типичный торговый агент или клерк из городского совета. Он представился как Пелват.

Гермиас спросил, чем он занимается. Тот напустил на себя лукавый вид и сказал:

— Ваша милость может называть меня садовником.

— Поскольку мы в Джейпуре не собираемся задерживаться более недели, зачем нам садовник? — удивился Гермиас. — Так что, видимо, я пока не совсем понял цель вашего визита.

— Садовник ходит по своему участку и решает, какое растение надо полить и обиходить, а какое выкорчевать и выбросить, — туманно объяснился гость.

— Наемный убийца! — догадалась я, чувствуя, как слегка сжался желудок.

Пелват ничего не ответил, и на лице его ничего не отразилось. И, как я поняла, он вообще не обратил на меня ни малейшего внимания, поскольку, судя по всему, его интересовал только Гермиас, который тоже напрягся.

— Я — Антеро, — сказал он. — А нам нет необходимости нанимать убийц. Ни сейчас, ни когда бы то ни было. И что вообще могло привести вас ко мне?

Я увидела, как покраснело его лицо от злости, когда он понял, кто сидит перед ним. Пелват поднялся.

— Прошу прощения, что побеспокоил вас, мой господин, в столь поздний час и за… недоразумение. Просто дело в том, что несколько лет назад я уже оказал некоторые услуги вашему родственнику, и он, по крайней мере, убедился, что мой клинок остер и точен.

— Кому? — спросил Гермиас.

— Генералу Антеро. Не думаете же вы в самом деле, что те члены совета заболели так вот своевременно и умерли, несмотря на все старания кудесников и лекарей, по чистой случайности? Просто потому, что боги разгневались на них? Искусный садовник не только умеет отличать цветы от сорняков, но и знает, как надлежащим образом вывести красивое растение.

Гермиас побелел от гнева.

— Пошел вон! — рявкнул он, и рука его устремилась к столу, где в ножнах лежал его кинжал. Я тоже потянулась за оружием. Но в этом не было необходимости. Пелват поклонился и исчез в ночи. И больше мы о нем никогда не слыхали. А мы с Гермиасом проговорили до рассвета. Нам почему-то показалось, что наемный убийца сказал правду…

Так она закончила свою историю, смущенно глядя на меня. Я несколько раз в процессе ее рассказа порывался заговорить, но все же совладал с эмоциями.

— Келе, ты вновь сослужила мне добрую службу, и не просто как верный слуга, но как надежный друг, — сказал я наконец.

— Хотелось бы верить, — сказала она, встревожено глядя на меня.

Говорить больше было не о чем. Мы расстались, и я вернулся на виллу. Я передал все мои распоряжения на этот день Квотерволзу, а сам скрылся в кабинете, где и провел не один час в размышлениях.

Итак, мой сын добывает свою славу не только при помощи взяток, но и при помощи наемных убийц. Хорошенькое дело. И это Клигус. Мой сын.

На следующий день я проснулся необыкновенно бодрым и даже радостным. Глядя на тусклый рассвет, я пришел к выводу, что меня бы следовало приговорить к званию самого худшего родителя в истории Ориссы. Но что сделано, то сделано, и поскольку я дожил до такого возраста, когда дней оставшихся насчитывается гораздо меньше, чем прошедших, то, стало быть, самое время предпринять решительные действия.

Я послал за Джанелой, и, когда она присоединилась ко мне в саду и удобно устроилась на ковре, который слуги постелили для меня на траве, я сразу взял быка за рога. Все, кто знал мои приемы в торговом деле, немало бы удивились, насколько я сейчас выпадал из привычной роли. Но мне было наплевать на собственный имидж. Мне нужны были ясные ответы на ясные вопросы.

— Вы доказали, что мы с Яношем ошиблись, — сказал я. — А теперь объясните, почему вы так уверены, что эту ошибку можно исправить? И почему мы неправильно истолковали легенду о Далеких Королевствах?

Джанела поняла мое настроение и, увидев глубоко затаившуюся печаль в моих глазах, сразу же обратилась к сути дела.

— Дело не в ошибочном толковании этих мифов, мой господин, — сказала она. — Просто, как это часто случается, старые мифы со временем сильно изменяются. И как исследователь я по сравнению с вами имела некоторые преимущества. Я установила, что существует две разновидности этих мифов. Новейшая разновидность появилась вскоре после открытия вами Ирайи и стала наиболее популярной. Как вы знаете, Ирайя и вообще весь Вакаан возникли на руинах более древнего государства, основанного старейшинами…

Я кивнул. Серый Плащ искал ответы на загадки природы в книгах, оставшихся как раз от того таинственного народа.

— Более древние мифы пошли с эпохи Тьмы. Когда — как сейчас учат школьников — и были уничтожены старейшины.

Я тоже в детстве упивался мифами о золотых людях, некогда, как утверждалось, правивших землей. По сравнению с теми мудрыми людьми мы, нынешние, были просто дикарями, как утверждали эти легенды. В распоряжении золотых людей были все знания, все искусства, все, что делает жизнь достойной своего названия. Но тысячу лет назад или более случилось грандиозное несчастье, и старейшины исчезли, оставив нам лишь руины, посещая которые мы чувствовали себя недостойными наших предков.

— Я нашла подлинные факты в тех старых мифах, — продолжала Джанела, — изучая историю происхождения моего собственного народа. Вначале мы были кочевниками, изгнанными с родных земель теперь уже забытыми врагами. Когда мы наткнулись на руины старейшин и их сокровищницу знаний, наше будущее процветание уже было гарантировано. Нам и самим приходилось слышать легенды о Далеких Королевствах, и мы решили, что Вакаан как раз и есть то самое место. Затем уже народы в других краях начали думать, что мы и есть тот самый мифический народ, и мы, преследуя собственные интересы, поддерживали такие слухи. Это заставляло потенциальных врагов страшиться нас и позволяло нашим правителям ограждать нас от дурного влияния, и — уж если говорить начистоту — это давало нам ощущение собственного превосходства над остальными.

С этой чертой народа Ирайи я был знаком. Первое, что я в них заметил, — слабый интерес к происходящему вне их страны и уверенность, что остальные народы живут в варварстве и невежестве. Так что даже один из моих товарищей по путешествию, сержант Мэйн, сказал: «Люди Ирайи так высоко задирают нос, что туда попадает вода, когда идет дождь».

— И вскоре я заметила вашу ошибку, — сказала Джанела. — В самых старых легендах утверждалось, что населенные живыми людьми, а не лежащие в руинах сказочные земли лежат совсем по другую сторону Восточного моря. И в тех легендах они назывались Королевствами Ночи. Как только я это выяснила, й взялась за те истории, где упоминалось именно это место. Где бы я ни путешествовала, я повсюду искала именно эти истории. В пыльных томах, хранилищах знаний кудесников и даже в лагерях кочевников, где легенды передаются из уст в уста на протяжении бесчисленного количества поколений. И все эти мифы совпадали в одном: старейшинам была навязана война с немыслимо могущественным и жестоким врагом. Оставшиеся в живых отступили за Восточное море, где они и ждут возможности вернуться.

Она похлопала по своей сумке.

— В одном из этих лагерей я и обнаружила танцующую фигурку, — сказала она. — Колдунья, у которой я ее купила, рассказала, что фигурка попала к ним в племя давно, еще в те времена, когда они совершили налет на последний караван, идущий с товарами из Королевств Ночи.

— Должно быть, это действительно было очень давно, — сказал я. — Уж мне ли не знать все эти торговые истории, но только я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь рискнул пуститься вплавь по этим водам.

— А я однажды пыталась, — сказала Джанела. — Но меня перехватила береговая охрана. Если бы не наши фамильные связи, то меня бы казнили после того, как мой корабль взяли на абордаж.

Я был поражен — и не только ее мужеством и целеустремленностью, но и тем, что жителям Далеких Королевств было запрещено совершать путешествия на восток. Хотя Вакаан и получил свое название в честь верховного бога старейшин, любой вакаанец становился весьма нервным, когда речь заходила о древних народах. Этого без причины не бывает. Все дело было в невыгодности сравнения вакаанцев с прежними могущественными обитателями их земли.

Тем не менее вакаанцы по-своему почитали старейшин. Например, близ Ирайи возвышалась гора, на вершине которой всегда дули западные ветры. У древних она считалась священной, на ней остались руины алтаря старейшин. Когда умирал великий вакаанский маг, его тело на погребальном костре превращалось в пепел и западный ветер уносил его прах на восток, за Восточное море, где, говорят, обитают боги. Именно там совершил я погребальную церемонию над Яношем. — А вы знаете, — вдруг спросил я, — что Янош и свет считал физической субстанцией? И что луч искривляется, уходя за горизонт?

На первый взгляд мой вопрос не имел ничего общего с предметом нашей беседы. Но Джанела мгновенно поняла, что к чему.

— Да, — сказала она. — Именно это и захватило мое воображение, когда я читала последние строки вашей книги. Там вы описали видение — Кулак Богов. Но это было не видение. Оптический фокус — искривление луча света — показал вам эти горы.

Едва сдерживая волнение, она принялась рыться в своей объемистой сумке. Оттуда она достала изрядно потрепанную карту и разложила ее между нами. Я склонился и увидел берег Вакаана, а дальше — Восточное море. За морем была обозначена береговая линия, а за ней — горы, реки и пустыни. А дальше, в глубине суши — дальше, чем хотелось бы, — я увидел набросок горного кряжа в виде кулака. Он был назван «Видение Антеро».

— Я стала составлять эту карту, — сказала Джанела, — как только приступила к своим расследованиям. На нее я наносила все, что узнала из мифов о Королевствах Ночи. — Она смущенно улыбнулась. — По карте видно, сколько раз я принимала басни за истину.

Я рассмеялся вместе с ней. Во многих местах по карте погулял ластик.

Затем я сказал:

— Откуда начнем?

У Джанелы даже перехватило дыхание.

— Вы решились! — восторженно воскликнула она.

— Да, — сказал я, скрывая собственное волнение. — Я еду с тобой.

Глаза Джанелы засияли победным блеском. Но, беря пример с меня, она сохраняла спокойствие. Тонкий палец уткнулся в карту.

— Вот отсюда, — сказала она. — Плацдарм нашей атаки — здесь, в самой Ирайе!

Дабы скрепить нашу сделку, я послал за крепким спиртным. Как только слуга нам налил, Джанела сказала:

— Я должна задать вопрос, даже под страхом того, что он может ослабить вашу решимость. Прошу вас сказать мне, мой господин, какой именно аргумент заставил вас принять решение в мою пользу?

И я ответил:

— О, их много. Может быть, дело в том умении убеждать, которое ты унаследовала от своей прабабушки?

— Принимается, мой господин, — сказала она, — пусть даже ответ был скорее льстивым, чем по существу.

На самом-то деле больше всего мое решение диктовалось провалом веры в собственного сына. Как многое решил и провал веры в Яноша. Но я поклялся, что не допущу подобной ошибки с этой девушкой по фамилии Серый Плащ.

Я в этом смысле был в долгу у Яноша.

Я поднял бокал, провозглашая тост.

— На этот раз, — сказал я, — ошибки у нас не будет.

Глава 3ВОЛК В ДОМЕ МАГИСТРА

Прошло несколько дней после моего решения, и странное чувство беспокойства овладело мною, преследуя по пятам. Я стал плохо спать, хотя со дня смерти Омери сон и так не был слишком крепким. Но теперь я просыпался незадолго до рассвета с ощущением страха. Словно я опять стал маленьким и жду, что меня вот-вот накажут за какие-то проказы.

Поначалу мне казалось, что моя тревога основана на том, что я еще не объявил мои планы семейству. Затем я подумал, что, может быть, подобно большинству известных мне стариков из-за неподвижного образа жизни я скопил в своем организме какую-то тухлятину, влияющую на мозг и вызывающую все эти мрачные мысли.

Я стал заниматься зарядкой, и не только из желания прочистить мозги, но и потому, что в таком состоянии старой развалины, в котором пребывал сейчас, просто не смог бы пройти весь предстоящий путь по диким землям. Я припомнил все те приемы, которые преподавал солдатам Янош Серый Плащ, и старательно принялся их выполнять утром и вечером. После обеда я обычно около часа плавал в садовом бассейне. Наняв мастера по фехтованию, несколько часов в неделю я проводил с ним, топча маты. Но все это было пустяками по сравнению с самыми сложными упражнениями. Каждое утро, встав до рассвета, я почти полностью обнажался и, будь на дворе дождь или солнце, бегал, взяв в компаньоны Квотерволза. Он-то сам занимался бегом и в летнюю жару, и в зимнюю непогоду, пристрастившись к этому со дня поступления ко мне на службу, и без конца повторял, насколько же хорошо эти пробежки влияют на него. Конечно, ведь в силу своей молодости он был избавлен от всех болячек, свойственных старости. Ну а если говорить правду, то я сопровождал в забегах Квотерволза совсем недалеко, отставая безнадежно, когда он начинал подъем вверх, на гору Афену — до горы было три лиги, а там еще вверх целая лига.

Поначалу я вообще едва успевал отбежать от виллы, как вынужден был опускаться на колени, задыхаясь, как рыба на суше, но с каждым днем отвоевывал понемногу дистанцию у своей немощи. И я ощутил настоящую победу, когда смог пробежать так далеко, что очутился у подножия встающей из утренней дымки горы Афены.

Что касается питания, тут проблем не было; я не принадлежал к людям, набирающим с возрастом вес, а уж после смерти Омери и вообще перестал испытывать удовольствие от накрытого стола.

Я не знал, что думали домашние по поводу всего происходящего со мной, и, спросив об этом Квотерволза, был удивлен.

— Что ж, они полагают, вы хотите набраться силенок, чтобы у той девчушки после кувырканий в постели остались воспоминания.

Я никому особенно не рассказывал, кто такая Джанела и каковы наши намерения, — разве что Квотерволзу да еще паре человек, но совсем забыл, что люди, не имеющие фактов, сочиняют собственные объяснения, и при этом быстрее всех распространяются наиболее похотливые истории.

— Спасибо тебе, дружище, — хмуро заметил я. — Теперь-то я понимаю, видя твою озабоченность, откуда такая рождаемость в твоем племени.

Квотерволз заржал, не обижаясь. Самое замечательное в нем было то, что, в отличие от большинства людей, он обладал толстой, неранимой шкурой.

Немного поколебавшись, я поведал Джанеле о существовании проблемы, грозящей ее репутации. Я надеялся, что уж она-то придумала наименее пикантное объяснение своему пребыванию здесь.

Она лишь рассмеялась.

— А как вы думаете, что говорили каждый раз, когда я оказывалась под покровительством какого-нибудь мужчины? Да, иногда действительно такое происходило, но лишь по моему желанию.

Я сказал, что удивлен, как ей удалось найти такое множество столь деликатных покровителей и учителей, что с ними можно было спокойно сосуществовать, занимаясь лишь учебой. Лично я знал немало наставников, которые полагали, что их авторитет распространяется и на спальню их слуг и учеников.

— А дело было не в них, — сказала она. — Достаточно нескольких слов, иногда магических, иногда нет, чтобы мужчина изменил свои намерения, если он действительно что-то задумал. Я всегда удивлялась, как быстро от простой шутки их вставшая штучка быстренько превращалась в обвисшую тряпочку.

Я сообщил ей, что мог бы перечислить дюжину домов в Ориссе, где обитающие там девицы не поскупились бы, лишь бы узнать эти шутки и как их произносить. Она улыбнулась и сказала, что ее в данный момент совершенно не волнует, что говорят люди, и пусть эта проблема останется в стороне, если только уж дело действительно не примет скверный оборот.

— Если же вы будете возражать, тогда вы первый из встреченных мужчин с сединой в бороде, который отрицает слухи о том, что молодая девушка нашла у него под туникой нечто достойное внимания.

Так мы и покончили с этим делом, и я с изумлением убедился, что еще не разучился краснеть. Своим умением говорить на непристойные темы Джанела заставила бы самого Яноша гордиться ею.

Но ничто из происходящего не могло избавить меня от преследующего чувства страха. И я уже даже начал подумывать, не превратился ли я в одного из тех старых маразматиков, сидящих в парке и кивающих солнышку, припоминая дорогу домой, где можно в свое удовольствие пожевать беззубым ртом хлеб, размоченный в молоке.

Я вспомнил, что это ощущение настигало меня и прежде. Но это воспоминание явилось слабым утешением, потому что напомнило, когда это было и где. А происходило это во времена наших с Яношем поисков Далеких Королевств. Ведь тогда нас преследовали колдуны, пытавшиеся любым способом уничтожить нас. Сначала архонты Ликантии. Я даже сплюнул при этом воспоминании и понадеялся, что сейчас их нечестивые души вопят в объятиях какого-нибудь демона ада. Намного хуже был присмотр за нами господина архонтов, принца Равелина, колдуна, соблазнившего Яноша, а затем и толкнувшего его на путь самоуничтожения, того самого злодея, с которым мне удалось покончить с помощью покойного брата в том призрачном городе возле Ирайи.

Вновь я почувствовал, что за мной наблюдают, вернее, даже ищут, как охотник прочесывает густые заросли в уверенности, что там притаился олень. Но кто за мной наблюдал, я и понятия не имел. И потому я старался не думать об этом, хотя не думать было трудно. Так же трудно, как купцу не думать о прибыли во время торговли.

К счастью, немало было важных дел, и самое главное — работы по окончательной доделке «Ибиса». Я отправил с быстрым курьерским судном инструкцию в Редонду, где у меня в порту стояли два корабля, приказывая произвести необходимый ремонт для подготовки к торговой экспедиции в районы, где могут случиться шторма. Таким образом их капитаны не смогли бы догадаться о наших намерениях, а вместе с тем были бы готовы к плаванию в открытом море. Когда они совершили необходимые приготовления, я приказал им прибыть и встать на якорь в устье Ориссы и ожидать дальнейших приказаний.

Мне стоило бы подготовить три судна класса «Ибис», но времени на это не было. А эти два корабля-близнеца «Искорка» и «Светлячок» являлись однопалубными суденышками для прибрежного плавания, меньше «Ибиса», менее маневренные и удобные для пассажиров, и вполне возможно, что при более близком с ними знакомстве там могли обнаружиться и другие недостатки.

Вхождение во все эти детали являлось делом очень важным, но при всей этой суете внутри у меня что-то сжималось, словно предупреждая, что я пропускаю нечто действительно очень важное.

А что именно, я обнаружил однажды вечером. Задувал студеный ветер, напоминая о зимних вьюгах, прерываемых дождевыми залпами, наступала та ночь, когда человек с радостью ждет, когда из темноты выплывет его дом с освещенными окнами, и уже предвкушает согретое бренди, поджаристую, начиненную специями курочку и, наверное, одеяло на своих коленях. Вот о чем я думал, нахохлившись в своем плаще, пока Квотерволз вез меня в коляске из центра Ориссы, где я провел хлопотный день в одном из банкирских домов, добиваясь выгодного кредита.

Я ощутил, как по спине пробежали мурашки. Не от страха, а… от предупреждения, что ли. Не чувство опасности овладело мной, а чувство, схожее с тем, которое настигает человека, выехавшего из дома и вдруг задумавшегося, не забыл ли он запереть входную дверь и не стоит ли вернуться и проверить.

— Квотерволз, — сказал я, — давай-ка к верфи. Я хочу осмотреть «Ибис».

Я не мог сказать ему, что я точно чувствую, потому что в девяти случаях из десяти человек, спешно вернувшийся домой, к своему смущению обнаруживает, что не только замок закрыт надежно, но и засовы задвинуты.

Джанела должна была бы находиться на корабле. Два дня назад я сказал, какая каюта ее и, поскольку ей предстоит там провести немало времени, пусть она займется созданием необходимых для себя удобств. Более того, ей там предстоит, очевидно, и принимать с визитом достаточно важных персон. Эти мои указания привели к тому, что на корабль валом пошли торговцы, декораторы, маляры и мебельщики, и мне пришлось подавить невольный стон, когда я подумал, что же теперь подумают в Ориссе о старом козле Амальрике Антеро, и его «торговом корабле, превращенном в плавучую спальню, и о его новой пассии с коротко стриженными темными волосами и глазами, заглядывающими в душу».

Но, боюсь, я выдал свою озабоченность, когда приказал пустить лошадей рысью. Квотерволз сурово глянул на меня, хлопнул вожжами лошадей по бокам и передвинул перевязь сабли так, чтобы рукоять была под рукой. Наверное, стоило бы сказать ему, что все не так уж и скверно, что я просто вздорный старик, вообразивший невесть что.

Когда мы подъехали, на верфи никого не было — рабочие уже ушли по домам. Я выругался про себя, увидев, что фонарщик, наплевав на свои обязанности, не зажег огней, освещавших дорогу к месту, где стоял «Ибис». Правда, у трапа «Ибиса» горели два фонаря да светилось окно каюты Джанелы. Вокруг стояла полная тишина. Чувствуя себя еще более глупо, я выбрался из экипажа и пошел к судну. Квотерволз взглянул на меня скептически, но двинулся следом.

Едва мы приблизились, как с «Ибиса» донесся женский крик:

— Джанела! — Узнал его я, а Квотерволз уже побежал, выхватывая на бегу саблю. Я со всей возможной скоростью поспешил за ним, проклиная свою сытую и комфортабельную жизнь.

Внезапно из-за груды мешков перед Квотерволзом появились два человека. Сверкнула сталь, и один из них, попавшийся на выпад Квотерволза, заорал от боли, но второй успел ударить моего охранника дубинкой, и тот с причала полетел в воду.

Человек бросился ко мне, размахивая дубинкой, когда я, задыхаясь, подбежал к месту стычки. Раньше, когда я еще был молодец хоть куда, я бы с ним разделался как с цыпленком. Но, увы, не теперь, когда на мне висел груз лет. Все, что я успел, это сорвать с себя плащ и, подняв его над головой, раскрутить, как ловчую сеть. С благословения богов намокшая шерстяная ткань потяжелела, и от ее удара человек споткнулся, потерял равновесие и припал на одно колено.

Он не успел вскочить на ноги, а я, заметив какую-то жердь, уже схватил ее. На конце у нее было тяжелое утолщение, и я принялся размахивать этим орудием что было сил. Удар жерди пришелся нападающему по голове, и он упал навзничь. Теперь он лежал неподвижно, но я должен был чувствовать себя в безопасности и потому всем весом нажал ногой ему на горло.

Я ощущал, как сердце колотится о ребра, пытаясь выскочить из груди. В нескольких футах я разглядел лежащее тело фонарщика, которому злодеи не позволили выполнить свои обязанности, чтобы воспользоваться темнотой. И я, оказывается, держал в руках тот самый шест, которым он пользовался, зажигая фонари на причалах, — на конце шеста была намотана просмоленная веревка.

На палубе «Ибиса» я разглядел какие-то фигуры и вновь услыхал рассерженный крик Джанелы. Я побежал, спотыкаясь, с этой шутовской спичкой в руках. Пробегая по причалу, я увидел, как добравшийся до свай Квотерволз с трудом выбирается из воды.

«Ибис» был уже рядом, его палуба и фальшборт немного возвышались над причалом. На судне сражались четверо. Джанела отмахивалась кинжалом от трех нападавших, вооруженных саблями и одетых в темное. Я застыл в нерешительности, не зная, что предпринять. И тут же изумление овладело мною, когда я рассмотрел, как защищается Джанела.

Я еще никогда — никогда — не видел такой манеры драться, а уж я-то повидал тысячи боев, как тренировочных, так и смертельных. Описать эту манеру было легче, чем понять. Один из мужчин сделал выпад, и, когда рука его вытянулась в колющем ударе, Джанела скользнула навстречу ему, приближаясь вплотную, нанесла удар, и я услыхал пронзительный крик. Второй занес над головой меч — тяжелый, двуручный — и нанес разящий удар. Джанела легко ушла в сторону, и оружие прочно воткнулось в деревянную палубу. Не успел он его вытащить, как в груди у него уже торчал кинжал.

Третий налетел на нее со спины, но, как и прежде, удар пришелся в пустоту. Правда, и Джанела, двигаясь быстро, была вынуждена оставить кинжал в груди второго нападавшего.

Теперь Джанела оказалась безоружной, и на нее напал первый. Но и его удар пришелся в пустоту.

Ощущение складывалось такое, что она предугадывала действия противников и успевала своими движениями устранять угрозы. Но, несмотря на все ее искусство, теперь она была обречена, оказываясь с голыми руками перед лицом двух вооруженных мужчин.

Я мгновенно понял это и, задыхаясь, бросился к сходням. У меня хватило ума ткнуть своим шестом в огонь одного из фонарей у трапа, и моя «спичка» загорелась. Вспышка огня заставила одного из мужчин оглянуться. Он что-то закричал и бросился мне навстречу. Может быть, я и был стар и ощущал свои годы, но еще никому, даже с трехфутовым дротиком, не говоря уж о сабле, не удавалось успешно действовать против человека, вооруженного десятифутовым копьем.

Как только он приблизился, я ткнул горящим шаром просмоленной веревки ему в лицо. Его длинные волосы загорелись, он закричал и попятился назад.

Последний злоумышленник, увидев, что остался без поддержки, выбрал в соперники Джанелу, к тому времени успевшую выхватить воткнувшийся в палубу меч. Это тяжелое оружие она держала с той же легкостью, что и кинжал. Теперь настала очередь мужчины закричать от страха, и он устремился к борту судна, намереваясь соскочить на причал.

Но там, с тяжелой дубиной в руке, поджидал Квотерволз. Бандит оказался в ловушке. Он повернулся, и на него налетела Джанела. Я понял, что он опытный фехтовальщик, поскольку, несмотря на опасность ситуации, продолжал обороняться и делать выпады. Раз за разом он попадал в пустоту… И наконец малому в грудь врезалось полтора фута стали, он захлебнулся кровью и умер.

Квотерволз прыгнул на палубу, злой от стыда, что не смог защитить меня. Он открыл было рот, но я раздраженно махнул рукой, заставляя его замолчать.

— Джанела! Ты пострадала?

— Нет, нет, — задыхаясь, выговорила она. — Эти ублюдки просто напугали меня, ворвавшись на судно. Но на мне ни царапины. — Она оглядела палубу. — Трое.

— На причале еще двое находились в засаде, — сказал я. — Одного убил Квотерволз, с другим разделался я.

Джанела кивнула, тяжело дыша. Я сообразил, что все еще держу в руках шест, и отбросил его в сторону. Упав в воду, он зашипел и погас.

— Слишком большая банда для столь незначительной поживы, — сказала она и невесело улыбнулась. — Золота у меня было совсем мало.

— Нет, — сказал я. — Я не думаю, что это грабители.

Оба, и Квотерволз и Джанела, удивленно посмотрели на меня.

— Видите ли, воры… они все трусливы, — пояснил я. — Я еще не видел, чтобы они стойко держались в схватке, разве что только загнанные в угол огрызались как крысы. Эти же люди держались до конца. Будь это воры, они должны были бы сразу броситься бежать, когда только появились мы с Квотерволзом.

Квотерволз кивнул.

— Да, я еще не слышал о таком грабителе, который стоял бы в стороне, когда другие нашли… золото, — осторожно закончил он, стараясь не подчеркивать то, что, возможно, хотели сделать с Джанелой.

Джанела улыбнулась.

— Господин Антеро, — сказала она, обращаясь ко мне официально в присутствии Квотерволза. — Я уверена, что вы считаете себя старым и ни на что не годным. Но вы проявили себя на этом причале как настоящий воин.

Я пробормотал что-то невнятное. Даже в юности я не знал, как воспринимать похвалу, да и затем не научился, но, признаться, собственная храбрость удивила меня.

Чтобы уйти от этой темы, я подошел к одному из трупов. Тот лежал лицом вниз, одетый в плащ из дешевого домотканого сукна, с надвинутой на глаза шляпой, как это делал любой ночной бродяга Чипа.

— Схожу-ка я за стражей, господин Антеро, — сказал Квотерволз.

— Подожди минутку. — Я перевернул тело и выругался. И тут же услыхал, как удивленно вскрикнула Джанела.

Шею человека охватывала тяжелая золотая цепь с драгоценными камнями. Они сверкали в свете фонарей. — Это не ворованное, — сказала Джанела. — Посмотрите на рубашку.

Под маскирующим домотканым сукном открылась тончайшая шелковая зеленая рубашка.

Но меня удивило не ожерелье и не рубашка. Я узнал этого человека.

И я понял, что неприятности только начинаются.

— Да это господин Палик! — сказал сержант стражи. — Ничего удивительного, что он теперь валяется в луже собственной крови. Господин Антеро, вы и ваш слуга Квотерволз сослужили Ориссе добрую службу. Люди, подобные этому типу и его приятелям, расхаживая с важным видом по улицам и нарываясь на ссоры, полагают, что на них нет управы. Дурацкое самомнение. Да только вот уроки им впрок не идут.

Он обратился к своим людям:

— Несите его к остальным, — сказал он. — И пошлите кого-нибудь к его семье. Интересно, какому жрецу перепадет куча денег за похоронную церемонию и за то, чтобы не болтал лишнего.

Сержант накрыл лицо Палика полой плаща. Тело положили на носилки и понесли с палубы «Ибиса» на берег, где лежали остальные трупы.

— Вы собираетесь подавать в суд, господин Антеро?

— Нет, не собираюсь.

— Будем считать, что вы говорите сгоряча, и я пока не хочу вносить ваши слова в протокол. Возможно, днем, в более спокойной обстановке, вы передумаете. Семейство Палик предупреждали, и не раз, даже я лично делал это, они же на все закрывали глаза, утверждая, что мальчик просто дурачится, невинно развлекается. Они называли его мальчиком, даже когда ему стукнуло тридцать лет. — Сержант уже собрался было сплюнуть, но вспомнил, кто перед ним стоит, и сглотнул. — У него осталось два брата, похожие на него как две капли. Так что ежели тряхнуть их казну, может быть, это их образумит.

— Я сказал то, что хотел сказать, сержант.

— Что ж, хорошо, господин Антеро. Просто я думал… Впрочем, какое это имеет значение. — Сержант помолчал. — И все же младший Палик мог бы измениться к лучшему, если бы мы не прозевали подхвативший его ветер приключений, как он это называл. Год или полтора назад. Будь проклят тот, кто подтолкнул его на этот путь. Спокойной ночи, дамы и господа. — И сержант последовал по трапу за своими людьми.

Джанела с любопытством посмотрела на меня. Я подождал, пока сержант и его отряд скроются, а затем предложил ей и Квотерволзу пройти в каюту, где, можно было надеяться, нас не подслушают.

Палик, конечно, не был подарком. И я знал о нем больше, чем этот сержант. И ничего он не изменился, просто нашел покровителя для своих проделок. Если бы он не был человеком благородного происхождения, то о нем можно было бы сказать, что он нанялся, но, естественно, ни один человек этого круга не искал никакой оплачиваемой работы.

Вместо этого Палик стал «добрым приятелем» одного из наших молодых и быстро продвигающихся магистров, Сенака. Я слышал, что Палик настолько попал под его влияние, что с готовностью выполнял все, что тот ему приказывал.

И теперь я объявил, что намереваюсь нанести визит магистру Сенаку и потребовать у него объяснений, с каким заданием, если таковое вообще существовало, Палик сделал налет на «Ибис».

Квотерволз поднял брови.

— Неужели вы думаете, что это поможет, мой господин?

— Я хоть и стар, — надменно заявил я, — но еще не мертв. И я не позволю никому вмешиваться в мои дела. — Тем самым я в корне пресек любые возражения и увидел, как Квотерволз одобрительно кивнул.

Джанела нахмурилась.

— Что-то я никогда не слыхала о Сенаке, Амальрик. С чего это ему становиться нашим врагом?

— Понятия не имею. Именно поэтому я и собираюсь спросить у него самого.

Квотерволз явно хотел что-то спросить. Я кивнул: перед Джанелой можно говорить не таясь.

— А не может так статься, мой господин, что облачко над горой вы принимаете за ураган? Может быть, сержант прав и Палик просто предавался очередному своему безумству?

Я покачал головой. Не знаю почему, но я не сомневался в своих подозрениях.

— Возможно, — сказала Джанела, — ваши подозрения есть чем подкрепить. Сейчас мы это узнаем.

Она вытащила кинжал из ножен и вышла.

Квотерволз убедился, что дверь за ней закрылась плотно.

— Господин мой, — сказал он, — сегодня я потерпел поражение. И думаю, что мне стоит отслужить вам долг в другом качестве, нежели охранник. Человек, угодивший в такую дурацкую ловушку, недостоин носить саблю.

— Заткнись, — посоветовал я. — Тем более что я не вижу никаких ошибок с твоей стороны.

— Но…

— И все. Тема для дискуссий закрыта. А если хочешь искупить свои многочисленные грехи, в следующий раз, когда я спрошу твое мнение, сделай милость, солги. Квотерволз выпустил воздух сквозь зубы, но подчинился и замолчал. А я не стал добавлять, что в данной ситуации не он один выглядел по-дурацки. Принимая план Джанелы, я понимал, что нас могут подстерегать опасности, однако же при этом забыл, что всегда следует носить с собой нечто более острое, чем только язык. Может быть, мне и не стоило бы цеплять саблю на пояс — это привело бы к лишней болтовне досужих насмешников, — но стоило бы возить с собой оружие в коляске, да и с собою брать не одного охранника, а побольше. Я припомнил, что говорил мне Янош давным-давно, когда мы для нашего путешествия приобретали оружие в оружейной лавке.

Я тогда купил саблю, а он протянул мне еще и кинжал, говоря:

— Вот этим ты справишься с мясом, с ворами и убережешь себя. Сабля иногда неудобна, и ты можешь оставить ее у лагерного костра или привязанной к седлу в тот момент, когда она понадобится тебе позарез. А кинжал всегда придет тебе на помощь.

Уж об этом-то я мог бы позаботиться, и с этого момента решил, что Джанела всегда должна быть под охраной, а я не рискну никуда выехать, не имея еще двух спутников, помимо Квотерволза. Соответствующие предосторожности я приму и на вилле, чтобы ее охраняли день и ночь.

Джанела вернулась, держа кинжал перед собой, как жрец, возвращающийся со священного жертвоприношения. На обнаженном лезвии застыла темная жидкость.

— Кровь умеет говорить, — сказала она и, подойдя к своей сумке, принялась в ней что-то искать. Квотерволз поглядел на меня.

— Господин Антеро, я буду снаружи.

И не успел я ничего сказать, как он вышел.

— Еще один из тех, кто шарахается от магии, — сказала Джанела, доставая мешочек с пузырьками.

Она приготовила жаровню и насыпала в нее толченых сухих трав из пузырьков.

— Золотая ива… мирра… белая ива… Это не понравится вашим плотникам, — сказала она, соскребая засохшую кровь прямо на пол, — но этот клинок покажет нам образ, как нарисованный, и расскажет о нем.

На полу она нарисовала мелом два полумесяца и обвела линией пятна крови. Получился глаз. Сверху, снизу и по краям его она начертила четыре фигурки, а также буквы и слова на незнакомом мне языке. Протянув палец к жаровне, она что-то прошептала. Поднялся дымок от горящих трав, и вскоре их запах заполнил все помещение. Затем она стала приговаривать:

Она проговорила это трижды, и между струйками дыма что-то замерцало, и показалась роскошная комната, в которую мы словно бы заглядывали через дверной «глазок». Перед нами стоял человек. Вот он стал расхаживать взад и вперед и что-то неслышно говорить. Я прищурился, пытаясь понять, кто же это такой.

— Я не хочу делать изображение больше из-за боязни того, что… — начала Джанела, но осеклась. А я узнал этого человека. Это был магистр Сенак. Затем над жаровней сгустилась ночная тьма, и Джанела подбросила туда что-то еще. Сначала я ощутил отвратительную вонь, которая тут же сменилась приятным запахом осеннего леса, и темное облако рассеялось.

Я недоуменно посмотрел на Джанелу.

— Этот человек… — снова начала она.

— Это Сенак, — перебил я ее, — покровитель Палика.

— Я пыталась попасть в недавнее прошлое, используя кровь Палика, чтобы узнать его поступки и слова в последние несколько часов, — сказала она. — Но тут… этот взрыв темноты. И я не совсем понимаю, что он означает. Если я наткнулась на колдуна, то он меня обнаружил, вот почему я бросила в жаровню толченую кору дуба, чтобы прервать контакт. Но ведь Сенак не воскреситель, не так ли?

— Никогда не слышал, чтобы он имел дело с магией, — сказал я. — Вот и еще вопрос, который мы должны задать ему.

Джанела принялась складывать свои порошки. Закончив с этим делом, она закрыла сумку и озабоченно посмотрела на меня.

— Мы должны соблюдать осторожность, Амальрик. Я чувствую, что тропинка, по которой мы пустились в путь, не раз сделает неожиданный поворот.

Магистр Сенак являлся отпрыском одной из старейших и благороднейших фамилий Ориссы. Но несколько поколений назад это семейство оказалось в затруднительном положении, так что вынуждено было даже уехать из города. Тогда выяснилось — как выясняется все, касающееся известных фамилий, будь то рождение или смерть, — что семейству Сенак повезло и на своих землях они обнаружили золото.

Вновь семейство Сенак обрело состояние и вернулось в свой дом в Ориссе, заново отделанный мрамором и инкрустациями. В их саду зацвели невиданные экзотические деревья и цветы. Усадьбу окружала живая изгородь из колючего терновника, растущего в бесплодных землях, к тому же поговаривали, что они нанимали воскресителей, которые насылали охранные заклинания на усадьбу. У Сенака, ко всеобщему удивлению, не было охранников, не заводил он и собак, живя незамысловатой жизнью в окружении лишь горстки слуг.

Когда с обустройством было покончено, Сенак занял свою резиденцию. Не слишком тщеславный, он устраивал лишь четыре званых вечера в год в начале каждого сезона, но туда стремились попасть все, поскольку приглашения рассылались только самой элите ориссианского общества. Через несколько лет Сенак был избран магистром. Этому не мешали его молодость, изящество и красота, поскольку он отличался здравым смыслом и умением поддерживать умную беседу.

И теперь мне было очень интересно узнать, зачем ему понадобилось влезать в мои дела, и я был настроен весьма решительно, стремясь все выяснить до конца.

Мы вернулись домой, я разбудил четырех добрых молодцев — Якара, Маха, Чонса и Отави — и велел Квотерволзу хорошенько их вооружить. Якар и Чонс были садовниками, Мах — учеником повара, а Отави, как и его дед Ян, был моим главным конюхом.

Кстати, именно Ян мужественно стоял плечом к плечу со мной, когда в свое время толпа, околдованная магией Равелина, пыталась уничтожить Антеро. Отави габаритами дважды превосходил своего деда, излюбленным оружием которого был топор. Да и сам Отави с легкостью зарубал своей секирой быков, предназначенных для кухни.

Когда все были готовы, Джанела отвела меня в сторону.

— Когда мое заклинание не сработало, — сказала она, — то темное облако могло означать начало действия противозаклинания. И я не удивлюсь, если гусь предвкушает встречу с гусыней.

— Ты действительно подозреваешь магию?

— Я ничего не подозреваю и в то же время подозреваю все, — сказала она. — Но готовлюсь ко всему, что только может произойти.

Она попросила одного из слуг отвести ее на кухню и там занялась своими приготовлениями. Когда мужчины покончили с экипировкой, она вернулась, неся свою сумку и небольшой клеенчатый мешочек.

— Могу я попросить построиться ваших людей? — проговорила она. — Мне нужна слюна каждого из них.

Все, кроме Якара, с неохотой подчинились, ибо никому не нравилось отдавать часть себя в руки колдуна. Якар же упрямо помотал головой, пробормотав:

— Я таких штук избегаю.

Рассерженный Отави спросил, не позвать ли взамен другого слугу.

Но прежде чем я ответил, Джанела сказала:

— Ни один человек не должен делать это против собственной воли. А если его даже и заставить, то заклинание все равно не поможет или окажет слабое воздействие.

Эти слова явно принесли Якару огромное облегчение. Джанела достала из сумочки на поясе жезл и коснулась им тряпочки, на которой находилась слюна, затем извлекла два круглых зеркала и постучала по ним жезлом.

— Это для невидимого. А теперь для видимого, — сказала Джанела и прошла в оружейную комнату.

Она с видом знатока осмотрела полки с оружием и выбрала тонкую саблю, почти рапиру с заостренным лезвием и искусно отделанными рукоятью и гардой. Я выбрал излюбленную саблю с широким лезвием и простым эфесом, предназначенную для битв, а не для парадов, и нацепил ее на перевязь.

Под конец мы все надели под одежду тонкие кольчуги, при этом стараясь не выглядеть чересчур воинственно, и отправились на встречу с Сенаком.

К усадьбе Сенака мы подъехали с задов, стараясь привлекать к себе по возможности меньше внимания. Подъехав, привязали лошадей к коновязи у дома. Мы подобрались к воротам, и я жестом приказал своим людям сохранять тишину, пока Джанела принюхивалась к воздуху, как хищница на охоте. Затем она нахмурилась и поманила меня к себе поближе.

— Очень странно, — сказала она. — Я не ощущаю никакой магии, хотя наверняка должна была бы почувствовать присутствие охранных заклинаний.

Она выглядела встревоженной.

Железные ворота на каменных опорах были громадными, но я знал, что они так хорошо сбалансированы, что достаточно толчка пальцем — и они откроются, если не на запоре, но в этот час они наверняка должны быть заперты. Мы извлекли обернутые тряпками крючья и веревку — усовершенствованные орудия, о которых рассказал мне поступивший ко мне на службу исправившийся, если верить его словам, бывший вор. Он-то и поведал мне в свое время, что лучшее место для проникновения в чужой дом находится по соседству с тем местом, где стража наиболее бдительна. Так, например, лучше проникать через главный вход, нежели разбивать стекла, приподнимать ставни и протискиваться в окна.

Так оно и оказалось. Терновые деревья вымахали выше ворот. И когда я начал пролезать между воротами и нижними ветвями, там оказалось достаточно пространства. Должно быть, садовник немало гордился тем обстоятельством, что оставил достаточно места каменщику для кладки ворот. Так что весь наш перелаз обошелся бы нам лишь в несколько царапин. Я махнул рукой, приглашая остальных последовать моему примеру, но Джанела подняла руку. Вырвав пучок травы из земли, она повела им взад и вперед и зашептала:

Она кивнула, разрешая мне продолжать движение. И шипы терна, от которых я ожидал уколов, вдруг смягчились и стали гнуться, подобно траве. И потому протискиваться мне было не тяжелее, чем через неколючий кустарник.

Как только все наши перебрались внутрь, я подождал, пока Джанела выяснит, нет ли поблизости сторожей. Но их не оказалось. Квотерволз тронул меня за плечо, и я разглядел в полумраке, как он рукой изобразил в воздухе круг. Я кивнул, и он исчез в темноте, бесшумный, как зверь на охоте. Несколько минут спустя он появился и развел руками — никаких сторожей.

Мы отодвинули засовы, открыли ворота, и я послал Маха и Чонса за лошадьми. Когда они вернулись, мы вновь затворили ворота, и я оставил этих двоих охранять наши тылы с наказом спасаться бегством, если в доме поднимется переполох.

Мы впятером быстро двинулись по подъездной дороге к дому. Квотерволз настаивал, чтобы мы пробирались через сад, но я не согласился. Мы и так уже напоминали собою банду ночных убийц, а мне бы хотелось встретиться с Сенаком в открытую, а не в качестве головореза. Тем более что подъездной путь был заасфальтирован, а не покрыт гравием. Если мы и производили какие-то звуки, то они скрывались в порывах ветра и дождя. Поистине это была ночь для темных делишек.

Впереди светились огни. Кто-то в доме Сенака бодрствовал. Непосредственно перед домом мы затаились за негустыми деревьями, чьи хрупкие ветки, свисая вниз, касались наших лиц холодными пальцами, отчего у меня по спине пробегали мурашки.

Во дворе не было ни лошадей, ни повозок, лишь два огромных факела полыхали перед входом в дом. Дверь была распахнута, и из нее на двор падала полоса света. Посреди этой полосы лежало неподвижное человеческое тело.

Ни единого движения, лишь раскачивались ветки, и ни звука вокруг, лишь капли дождя бились о землю да шелестели листья. Сжав рукоять сабли, я двинулся вперед на разведку. Старые навыки вернулись ко мне. Я вспомнил, как подкрадываться, как подползать, как перебегать, хотя не сомневался, что со стороны такой старик, как я, выглядел смешно. Преодолев открытое пространство, я склонился над телом. Оно лежало лицом вверх, и в желудке у меня сжалось от этого зрелища. Может быть, мне и приходилось видеть вещи похуже, но только это было давным-давно и в памяти не осталось.

Несмотря на то что лицо жертвы было изуродовано, я все же узнал домоправителя Сенака, тем более что на нем была его ливрея, хоть и превращенная в лохмотья. Мне бы не хотелось вдаваться в подробности, но если вы можете себе представить тело, с которым вдоволь наигрались гиены, то вы имеете достаточное представление о том, что я увидел.

Я махнул рукой остальным, чтобы приблизились, сам же отошел от трупа. Квотерволз и Джанела ничем не выказали своих чувств при виде останков, чего нельзя сказать о двух других. У Квотерволза лишь отвисла челюсть. Его вопрос висел в воздухе: что могло убить этого человека? И за что? Я покачал головой. Все мы держали оружие наготове, за исключением Джанелы. Она сжимала в руках маленький клеенчатый мешочек, и оставалось лишь гадать, что за заклинания или снадобье она приготовила.

Она склонилась ко мне и прошептала: — Вот теперь я ощущаю магию. Воздух полон ею. Квотерволза я послал за остальными двумя. Теперь нам лишние сабли могли понадобиться. Через несколько минут они выбежали из темноты. Мои люди выглядели озадаченными. Я-то сказал им, что мы отправляемся к Сенаку обсудить нападение на корабль «Ибис», к которому он мог иметь отношение, а теперь что? Кто-то сам напал на дом магистра? И мы превращаемся в отряд спасателей? Они смотрели на меня выжидающе, и я пытался придать себе решительный вид, но понимал в происходящем ровно столько же, сколько и они.

Мы поднялись по широким ступенькам крыльца к дверям и вошли. Дом был освещен, словно в ожидании гостей, но просторный вестибюль был пуст. Мы двигались по возможности бесшумно, но я мог бы поклясться, что слышал, как наше дыхание эхом отдается от сияющего мрамора стен и пола. Мы прошли по длинному коридору к гостиной, двери которой также были широко распахнуты.

Мы вошли в них, и я услыхал, как кто-то из моих людей охнул от удивления.

В комнате, вытянувшись в линейку, стояли три длинных стола, накрытые для банкета. Белоснежный фарфор тарелок, серебро приборов и сверкающий хрусталь бокалов на фоне красных бархатных драпировок создавали атмосферу королевского приема. Только за столом отсутствовали обедающие да не суетились вокруг лакеи.

Блюда, полные снеди, и бокалы, наполненные вином, только и ждали, чтобы за них взялись пирующие. Но в помещении уже разносился запах разлагающейся пищи, словно банкет, едва начавшись, был прерван полгода назад.

К тому же я знал, что именно в этом зале магистр Сенак устраивал пиршество не далее как два дня назад.

Над столами с жужжанием кружили мухи. Вонь становилась все сильнее. Я, как и остальные, подался назад. Стоящий у дверей Квотерволз оглядывался, следя за тылами. А запах, казалось, заполнял уже весь дом.

Мы двинулись дальше по коридору. В его конце поднималась вверх лестница, ведущая, как я полагал, к личным кабинетам и спальням. Мне еще не приходилось бывать здесь выше первого этажа, да и никому из моих знакомых, насколько я знал, тоже не доводилось подниматься наверх. Справа обнаружилась закрытая дверь, за которой, по слухам, находилась библиотека Сенака; об этой комнате частенько говорили, что там хранятся странные и причудливые предметы, зачастую привезенные из тех стран, где ни одному из ориссиан бывать не приходилось.

Прямо посреди коридора разливалась целая лужа крови. Она раскинулась от стены до стены. Столько могло натечь явно не из одной жертвы. Мы миновали ее по возможности аккуратнее, но тем не менее оставили на белом мраморе пола липкие красные следы. Ни брошенного оружия, ни тел рядом с лужей крови мы не обнаружили.

Подойдя к лестнице, я решил было подняться наверх, но для начала счел необходимым заглянуть в библиотеку. Дверь я открыл рывком. В каждом углу этой темной, обшитой деревом комнаты с высоким потолком горели, оплывая, свечи.

А посреди комнаты находился ужас в обличье чудовища.

Оно было все в крови, а по коврам валялись разбросанные останки того, чем оно пировало.

Представьте себе чудовищного волка, но такого, что не привидится и пьяному охотнику, ибо длина зверя превышала двадцать футов. А теперь представьте, что у него не было шерсти, а лишь желтая, как пергамент, кожа, обтягивающая его невероятно худое тело, так что зверь выглядел словно ожившая мумия. И если у волка глаза сверкали желтым, то у этого зверя в глазах горел красный огонь. Изогнутые желтые клыки были в крови. Вместо волчьих лап у него были лапы льва с изогнутыми когтями, втягивающимися в подушечки. По всему помещению разносился запах разложения.

Чудовище издало звук — полурык-полувизг собаки, напавшей на след.

Демон привстал на задние лапы и двинулся на нас, особенно не торопясь. К чему спешить — мы не могли скрыться от него, даже если бы это было и простое смертное существо.

Меня охватил страх, страх, которого я не знавал уже много лет, но мне удалось вырваться из его объятий. Инстинктивно мы все рассыпались, как охотники, загоняющие в угол волка или медведя.

Джанела, выхватив свой жезл, нарисовала в воздухе небольшую окружность, затем обвела свою голову и еще один круг начертила перед собой. Она заговорила, и я был поражен спокойствием и уверенностью ее голоса, словно речь шла о ее планах на следующий день.

Так и случилось, страх исчез, и пришло мужество. Я услыхал, как рассерженно закричали мои спутники, когда заклинание подействовало на них.

По комнате еще разносился рык демона, но только в нем появилась высокая нота, словно он был готов уже испугаться и отступить под нашим напором.

Исполнилась и первая часть заклинания Джанелы, и теперь, глядя на горстку моих слуг, обращенных только что в воинов, я видел: словно рябь пробежала по поверхности пруда, и теперь к их числу добавился один, затем еще несколько, и вот их стало много.

Каждый из нас раздвоился, растроился, кроме Якара, отказавшегося подвергнуться заклинанию. Демон взревел громче и двинулся к нам на мягких подушечках лап. Может быть, Якар и страшился магии, но теперь и у него в груди билось сердце великого воина. Он заорал, причем издавая не боевой клич, а вопль слепой ярости, и бросился в атаку, размахивая саблей. Не солдат на самом деле и не воин, он размахивал ею, как дубиной.

Демон ударил передней лапой и рассек тело Якара почти пополам. Тот не успел упасть, как лязгнули челюсти демона, вырывая кусок плоти из тела моего бедного садовника. Ночное чудище сглотнуло и издало торжествующий вой, от которого содрогнулись стены вокруг нас.

Я заставил себя шагнуть вперед, а Квотерволз бросился на чудовище сбоку. Демон замахнулся на Квотерволза, но тот ушел от удара и рубанул по лапе существа. Тварь взвыла, и из лапы хлынула кровь, но только не красная, земная, а какая-то зеленая, с золотым отблеском, темная.

Голова чудовища с обнаженными клыками повернулась ко мне, и клянусь, я увидел в его глазах, что он узнал меня и именно я являлся его единственной целью, ведь и загнанный медведь выбирает в жертву одного охотника.

Оно бросилось на меня, я постарался увернуться, но старые кости подвели, я поскользнулся на липком полу и тяжело рухнул навзничь. Все же я успел перекатиться на бок и выставить перед собой саблю, не для удара, а для парирования, и лапа чудовища наткнулась на острие.

Вновь разнесся жуткий вой боли, словно оно действительно могло чувствовать боль, и челюсти, сомкнувшись на клинке, вырвали его из лапы, как колючку. И вновь широко распахнулись челюсти. Квотерволз и остальные бросились мне на помощь, но все же они опаздывали.

Снова послышался голос Джанелы, хоть я и не видел, где она стоит и что делает. Голос по-прежнему звучал спокойно и уверенно, но на этот раз он разносился по всему помещению:

Между мною и демоном возник небольшой смерч, похожий на те вихри, что встречались в пустынных землях за Гомалеей, и тут же я ощутил, как на меня налетают песчинки, жаля лицо, а ветер все усиливается и крепчает, превращая смерч в серый, а затем и в черный.

Демон-волк рыкнул и огрызнулся на вихрь, затем взвизгнул, почти как любое земное животное, на которое стремительно обрушиваются рои песчинок.

Ветер все крепчал, буквально засасывая меня, так что пришлось упереться в пол. Демон взвыл, но ветер взвыл еще громче и выл, пока уже больше ничего не стало слышно, кроме него.

Смерч, выросший от пола до потолка, начал двигаться, раскачиваясь, как танцовщица в соблазняющем танце, приблизился к демону и втянул его в свои объятия.

Монстр мучительно заревел, поднимаясь на дыбы, едва видимый за пеленой впивающихся в него миллионами крошечных лезвий песчинок, и из него хлынула во все стороны зеленая жидкость, я ощутил липкие брызги на своем лице.

Послышался последний вопль, и ветер стих, хотя я не сразу понял, что стоящий вокруг рев слышен лишь в моих ушах.

Демон приземлился на передние лапы, лишенный кожи, сорванной вихрем. Вновь он взвыл от гнева, словно не веря, что эти жалкие человечки нашли защиту от него, а затем тяжело упал набок.

Чудовище еще корчилось в агонии, когда Квотерволз подскочил с поднятой саблей, нанося удары по телу монстра, тут же рядом оказался Отави с топором, и голова чудовища отлетела от туловища.

Ко мне вернулся слух — в комнате стояла тишина. Лишь слышно было, как в углах комнаты потрескивают догорающие свечи.

Я поднялся. Смерть миновала меня, во всяком случае, в данную минуту, оставив телу наслаждение проходящей болью от падения.

Джанела оказалась рядом.

— Я… вовсе не была уверена, что это заклинание получится. Я лишь однажды производила его, да и то будучи в ученицах у мага.

Голос ее уже потерял спокойствие и уверенность, а лицо побледнело, как и у остальных.

Я уже собирался спросить, какому ее учителю обязан моим спасением, когда послышались громкие ругательства Квотерволза.

На полу в луже крови, на том самом месте, где валялась голова чудовища, лежала голова магистра Сенака.

Глава 4ПУТЕШЕСТВИЕ НАЧИНАЕТСЯ

Мы галопом отъехали от поместья Сенака. Позади остался охваченный ревущим пламенем дом, пожарные гонги звучали над городом. Мы намеренно устроили пожар, дабы скрыть все случившееся, хотя я чувствовал, что этим ночное дело не ограничится. Обойдя весь дом, мы обнаружили и остальных слуг Сенака в таком же виде, как и тело домоправителя. Мы не рискнули подняться наверх — Джанела сказала, что там все чуть ли не нашпиговано магией, и мы побоялись действия охранных заклинаний. Впрочем, никто не рвался обследовать до конца дом демона, пусть уже и мертвого.

Я лично поджег библиотеку и в разгорающихся языках пламени заметил, как меняется тело чудовища, но лишь с трудом начинает напоминать формы тела человека. Джанела отметила, что заклинание против этой твари обладало большим могуществом, если даже после смерти она не сразу принимала первоначальный вид.

Стараясь избегать открытых мест, мы кружным путем вернулись на виллу. Нас никто не заметил и не окликнул.

На вилле я приказал двум конюхам позаботиться о лошадях, а остальных пригласил к себе в кабинет. Уже светало, повара проснулись, и в кухне горел очаг. Но после смерти Якара и всего испытанного нами никто и думать не мог о еде.

Я приказал принести в кабинет вино и приправы, а Джанела подогрела напиток в камине. Я лично налил в кружки вино и подал каждому. Трое слуг неловко заерзали оттого, что им прислуживает хозяин, но ничего не сказали.

Я вознес молитву за Якара и сказал, что мы по всем правилам помянем его на днях. Он прибыл к нам из деревни в окрестностях Ориссы, но никто не знал, есть ли у него семья. Я заверил, что выясню этот вопрос и позабочусь, чтобы его домочадцы ни в чем не нуждались.

Когда все трое допили вино, я сказал, чтобы они отправлялись к себе и поспали, если, конечно, смогут. Я попросил их постараться никому не рассказывать о событиях ночи, и они поклялись.

Когда дверь за ними закрылась, Квотерволз сказал:

— Я помню свою первую битву и помню тот момент, когда впервые столкнулся с черной магией. И держу пари, что эти трое проведут несколько часов не смыкая глаз и таращась в пустоту.

— Они уснут, — сказала Джанела. — Я пошептала на вино, добавляя пряности.

Квотерволз слегка улыбнулся и поднялся.

— Ну тогда и я пойду поближе к постели, пока заклинание не сразило меня где-нибудь в коридоре. А то все будут думать, что я просто надрался.

Он ушел.

Джанела, прихлебывая из кружки, с любопытством поглядывала на меня.

— У меня есть вопрос, Амальрик, вернее, два. Вы могли бы попросить меня наслать на них заклинание молчания. А могли предложить и золото, чтобы держали язык за зубами. Почему же вы не выбрали ни того, ни другого?

— Мог бы, — согласился я. — Но только золото еще скорее развязало бы им языки. Я награжу их в свое время. Что же касается заклинаний на молчание или на беспамятство, то я не сторонник того, что человек, отдающий приказы, должен добиваться их выполнения, прибегая к услугам магии. Если только он не тиран.

Джанела одобрительно кивнула и перешла к другой теме.

— А ведь дело очень темное, — сказала она. Я криво усмехнулся.

— Чем больше путешествуешь, тем лучше понимаешь, насколько же все обманчиво. Один из самых уважаемых магистров Ориссы оказывается смертоносным демоном… да, можно сказать, что дело темное. Вернее, слабо освещенное по краям.

Джанела рассмеялась.

— А я хочу сказать, что поздно обнаружила присутствие Сенака, а ведь демоны, как правило, распространяют такую ауру, которую ощущают и не маги. Был ли он человеком? И каковы были его цели? Я ведь ничего не понимаю в ориссианской жизни.

— А я держу пари, что тот, кого мы звали Сенаком, и не был простым смертным. Стоит только задуматься об этом, как считается, когда-то обедневшем семействе, вынужденном жить вдали, а затем, с обретением сокровищ, вернувшемся с триумфом в Ориссу, так и отдает дешевым романом. Я думаю, что на протяжении всех этих лет просто действовало мощное заклинание или даже серия заклинаний. А когда все это началось… Понятия не имею. Более интересный вопрос, почему это началось. И этот вопрос меня пугает.

Джанела сидела в ожидании продолжения. Я поведал ей о страхах, преследующих меня в течение последних нескольких недель, и как долго они продолжались, пока я не сообразил, что ощущаю в них то самое чувство, будто за мной наблюдают, и что в свое время, во времена нашего путешествия с Яношем, у меня уже были такие ощущения.

Джанела тихо выругалась.

— Вот и у меня такое же странное ощущение, — призналась она. — Но оно длится уже несколько месяцев. Я никогда не испытывала его ранее, поэтому мне не с чем сравнивать. Я-то полагала, что это ощущение испытывает любой, кто так или иначе пользуется магией.

— Так, значит, за нами обоими наблюдают.

— Вы и сейчас это чувствуете?

Я постарался отмахнуться от всех других чувств — от усталости, скорби по поводу гибели Якара, ужаса, вызванного демоном и схваткой с ним, тревоги за будущее — и попытался прислушаться к себе. Я содрогнулся. Я действительно ощущал, пусть и слабо, как издали за мной наблюдают.

Джанела прочла по моему лицу все.

— Я тоже чувствую.

— Итак, Сенак не являлся основным действующим лицом. У него есть… был хозяин.

— Возможно, — предположила Джанела, — это кто-то из Королевств Ночи. Или кто-то из других миров. Это не имеет значения, пока, во всяком случае. Но ведь мы еще и не начали нашего путешествия, а уже обрели могущественного врага.

— И у нас только один выход, — сказал я. — Мы должны выехать как можно быстрее. Рано или поздно объявится еще один Сенак или его призрак. А может быть, и сам хозяин.

Джанела странно улыбнулась.

— Вот теперь я понимаю, почему прадедушка выбрал вас товарищем по путешествиям. Вы решительный человек.

Я не ответил, лишь осушил кружку.

— Через три недели, — твердо сказал я, — мы отплывем в той стадии готовности, которая будет, и не позже.

Давненько мне не приходилось лично присматривать за подготовкой экспедиции, и потому я думал, что так и заржавею от сырости на этом корабле, тем более что речь шла об опасном путешествии, где опасности подстерегали с первого дня и где мы могли сложить свои головы где-нибудь в пустынных землях или в Королевствах Ночи. К тому же добавлялись проблемы, возникающие всегда в спешке, и к ним, как самые неизбежные, прибавлялись проблемы с моим преемником.

Подготовка, однако, прошла на удивление споро и заняла всего полторы недели. По моим подсчетам, на три корабля мне требовалось семьдесят пять человек. На двух судах уже были команды по пятнадцать человек, и потому мне требовалось набрать уже меньше людей.

Мы широковещательно не объявляли о готовящейся экспедиции. Но тем не менее слух о ней достиг ушей тех, кто хотел услышать. Мог раздаться стук в дверь, и на пороге, со шляпой в руках, объявлялся человек, которого я не видел уже лет десять. Он, запинаясь, начинал бормотать, что вот, мол, слышал, будто бы господин Антеро затевает экспедицию, и притом какую-то особенную, и может быть, господин помнит его по первым контактам с обитателями болот Буфде'ана, ведь времена-то были ужасные, ну а теперь вот хотелось бы поехать, теперь Орисса так сильно уже не держит, ну и…

И еще один нанимался.

Так оно и пошло. У того оказывался приятель, а то и три товарища по прошлым приключениям, которых он и спешил представить. А иногда это оказывался человек из далекого прошлого, обремененный годами и изломанный ранами, полученными на моей службе, и теперь просивший за сына или племянника.

Других я находил сам, и необязательно из служивших мне, а иногда даже из числа моих конкурентов, мелких торговцев, отличившихся в собственных плаваниях к далеким берегам.

Некоторые являлись ко мне из числа домочадцев. Пришел Отави и сказал, что, если я не возражаю, он и остальные, те, кто был со мной в доме Сенака, поедут в экспедицию.

— Поскольку мы оказались в этом деле с самого начала, — сказал он, — то хотелось бы видеть и как оно закончится. Кроме того, мне надоело слушать, как отец только и говорит о том, что сейчас уже нет таких людей, которые были во времена моего деда Яна.

Все это меня бесконечно радовало, особенно приятно было узнать, что Мах из учеников уже вот-вот готов стать настоящим поваром. Я уже достаточно наслушался историй о том, что множество экспедиций терпели крах из-за расстройств желудка, а не из-за копий врага или неподчинения приказам начальников. Как справедливо замечал Квотерволз:

— Любой дурак без малейших усилий может стать несчастным, если захочет.

Я обрисовал Келе в подробностях предстоящую экспедицию и спросил, не желает ли она стать адмиралом этого крошечного флота. Келе усмехнулась и сказала, что если бы я ее не попросил, то она бы испереживалась, считая себя причиной моей гибели. И она набрала дополнительное число опытных моряков для «Ибиса» и двух других судов.

Квотерволз лично отобрал двенадцать человек, бывших солдат пограничной охраны. Видимо, не он один в свое время дезертировал из полка и не вернулся в часть. Выяснилось, что их полным-полно в Ориссе, и они занимаются тем, чтобы в Ориссе, как выразился Квотерволз, «все делалось по правилам».

Все они были опытными уличными бойцами, одни помоложе, другие постарше, и я с радостью принял их. Из их числа я мог бы назначить и офицеров.

Что же касается досужих разговоров, то принято считать, будто люди, отправляющиеся в экспедиции, да еще такие опасные, как эта, принадлежат к какой-то особой породе. Может быть, и принадлежат, но только не к той, о которой поется в эпических поэмах. Любители таких сказок представляют себе красивого, светловолосого юношу с решительным выражением лица и стальными мускулами, немногословного, целеустремленного, искусно владеющего арканом и несколькими иностранными языками и умеющего убивать без оружия, лишь тем, что боги даровали. И этот человек не хочет от жизни ничего, лишь бы оказаться в логове льва с улыбкой на устах и с песней в сердце.

Такого рыцаря без страха и упрека я и сам искал не один год, а если бы нашел, то потребовал бы от Ориссы восстановить систему рабовладения, чтобы этот малый вечно служил у меня.

Позвольте же мне сравнить этого эпического героя с одним из настоящих моих храбрецов, Пипом. Когда Пип выпрямляется во весь рост, а случается это редко, он на целый дюйм не достигает пяти футов. Когда он взвешивается, стрелка не заходит за отметку в сотню фунтов — он настолько худ, что Квотерволз на полном серьезе утверждает, будто Пипу надо три раза наклониться, прежде чем появится тень. Пип родился в Чипе, и до техпор, пока я не нанял его двадцать лет назад, он никуда не выезжал из города и полагал, что здесь и окончит дни свои. Пип — мой лучший разведчик. Изворотливость ума, верно служившая ему в переулках Ориссы, не подводила его у Лаозии и в пустынных землях к западу от Рифта. Пип не мог закончить ни одного предложения не выругавшись, а по завершении какого-нибудь путешествия все дни проводил в сетованиях на то, что, похоже, его обманули при распределении доходов от экспедиции. Отправиться куда-нибудь без него означало для меня то же самое, что отправиться без моей сабли или без Квотерволза.

И потому, наследник мой Гермиас, позволь вкратце перечислить мне те качества, которые необходимы, на мой взгляд, любому пускающемуся в путешествия, на тот случай, если и ты отправишься на поиски моих останков.

Во-первых, идеальный для такого случая человек должен обладать чувством юмора, при этом направленным и на себя самого. Если такой человек не в состоянии посмеяться над своим положением, лежа в какой-нибудь грязной дыре после целого дня пути с грузом, достойным слона, да еще после того, как выясняется, что нет воды помыться, я никогда не возьму его с собой в поход. Разумеется, рассматриваемый кандидат не должен быть и тупицей, хотя что такое тупость? Если человек болтает на десяти языках, но при этом не выучился читать и писать, можно ли его назвать тупицей? Не думаю.

Во-вторых, я требую, чтобы человек содержал себя и свое снаряжение в чистоте, или, во всяком случае, в той чистоте, которую позволяют иметь дорога и погода. Даже после тяжелого рабочего дня такой человек всегда должен быть готов к новому заданию или в случае необходимости браться за дело даже без приказания. Требуется и крепкое здоровье, хотя мне приходилось шагать плечом к плечу с такими людьми, которые, я мог бы поклясться, находились при последнем издыхании, но тем не менее тащились лига за лигой, лига за лигой.

Что же касается мастерства и талантов — каждый из таких должен обладать достаточными знаниями, чтобы быть компетентным в своем деле. Разумеется, в компании не окажется лишним человек, умеющий бросать нож в середину монетки с дюжины шагов десять раз подряд, но я с радостью поприветствую и того, кто, сообразив, что вот-вот вспыхнет потасовка, найдет слова, чтобы утихомирить гнев, или, по крайней мере, найдет возможность избежать потерь в этой схватке, пусть и путем бегства. Всяким мастерством можно овладеть, будь то разговор на иностранных языках, способы убийства или даже умение вести переговоры, — хотя именно в последнем случае требуется талант особенный, ну а мы, Антеро, в этой области одарены щедро.

Есть и еще одно или два качества, о которых я не могу умолчать. Идеально подходящий для такого случая парень должен считать оседлую жизнь невыносимо скучной, настолько скучной, что он предпочтет совершить глупую ошибку и присоединиться к какой-нибудь экспедиции, где можно скорее мучительна погибнуть, нежели разбогатеть и обрести славу. Такой человек ни в коем случае не должен быть привязан к дому. Человек, привязанный к Ориссе, в ту же минуту, как река унесет его на более-менее значительное расстояние от храма Воскрешения, сразу же начнет проситься на берег. Ностальгия ослепляет не хуже усталости или глупости.

И я был необычайно горд в тот день, когда отыскал семьдесят пять таких героев, или, если угодно, дураков, и при этом еще не знал, как вежливо отклонить услуги еще ста пятидесяти, которые явились сами или с рекомендациями от Квотерволза или Келе.

А на следующий день воскреситель Палмерас вызвал меня к себе.

Собственно, я ожидал вопросов на тему о том самом таинственном огне, покончившем с Сенаком и всеми его домочадцами. Эта тема являлась излюбленной в болтовне на рынке. К тому же я не настолько еще выжил из ума, чтобы полагать, будто нескольких минут работы огня будет достаточно, чтобы скрыть произошедшее от воскресителей Ориссы, натасканных, как гончие, идти по следу, оставленному магией.

Даже если бы случившееся и осталось невыясненным, я не мог бы покинуть так просто Ориссу, мой дом и мою семью, не предупредив при этом хоть кого-нибудь о темной опасности, которая вновь могла бы начать кружить над городом. Просто я еще не был до конца уверен, кому рассказать обо всем. Ведь даже если ты и Антеро, все равно не так просто во время приема где-нибудь в храме Воскрешения или в Цитадели Магистрата вдруг взять и объявить, что вот, мол, да, я взял да и разделался с одним из ведущих магистров Ориссы, и только потому, что мне показалось, будто он намеревается убить меня; но не переживайте, поскольку, дескать, и не человек он вовсе, а обычный демон, и вам стоит быть поосторожнее, ибо вокруг могут обретаться или вот-вот откуда-нибудь появятся еще демоны.

И, когда пришел этот вызов, я испытал облегчение оттого, что он не из Магистрата, а от воскресителя, поскольку магия — это все-таки по его ведомству, и к тому же кому, как не Палмерасу, быть судьей в таких делах.

Признаюсь, я немного нервничал, прибывая в храм. Но меня вежливо и без охраны, что казалось добрым знаком, встретил один из помощников Палмераса, старший маг с красной лентой поверх мантии. Тут же препроводили в приемную, а не в ту громадную темную пещеру, где обычно воскресители проводят свои слушания на самые опасные и таинственные темы, что тоже меня порадовало. Но мне не предложили выпить что-нибудь освежающее, что было уже не так здорово. К тому же Палмерас появился в официальном своем наряде, что тоже не способствовало сердечности встречи.

Палмерас предложил мне сесть, а сам занял место за прямоугольным столом. Он долго не начинал разговор, рассчитывая, что грандиозность его кабинета внушит мне благоговение. Но терпение — вторая натура торговца. И наконец он заговорил.

— Я полагаю, господин Антеро, — и меня не обрадовал его официальный тон, — вы уже знаете о странной смерти магистра Сенака.

— Да.

— В связи с этим… меня и других членов Совета… заинтересовали некоторые аспекты данного дела.

— Неудивительно.

Нечто похожее на улыбку искривило губы Палмераса.

— Амальрик, я не хотел бы играть с тобой в прятки. Не будешь ли ты столь любезен и не расскажешь ли, что же произошло на самом деле? Клянусь, что разговор этот происходит неофициально, хотя и должен предупредить, что дело весьма серьезное и, если объяснения окажутся неудовлетворительными, результатом может быть обвинение тебя в преступлении.

Если бы разговор происходил в Магистрате, я бы заткнулся и согласился бы отвечать только в присутствии соответствующего состава суда. Но сейчас было другое дело. Я считал Палмераса другом, точнее, насколько Антеро вообще мог бы считать воскресителя другом.

И я сказал, что ему будет известно все. Но я потребовал, чтобы он поклялся в сохранении тайны: если только он не сочтет, что обстоятельства, окутывающие гибель Сенака, потребуют уголовного расследования, то все рассказанное не должно дойти до ушей его приятелей из Совета. Пока время и условия не сделают таковое необходимым.

Палмерас вновь скривил губы, но на этот раз точно в улыбке.

— Только Антеро, — вздохнул он, — могут себе позволить ставить условия главному воскресителю и в деле, за которым вообще может последовать Каменный Поцелуй. И я только потому соглашаюсь на эти условия, что, может быть, знаю об этом деле больше, нежели ты полагаешь. Вскоре после того, как пожар был потушен, я был вызван в поместье Сенака одним из офицеров стражи, который уже давно увлекается делами магии. Он попросил обследовать место на этот предмет. Я подозреваю, что у этого человека больше чем просто талант, хотя он и отрицал это. Я был несколько раздосадован тем, что он вызвал именно меня, а не воскресителя меньшего ранга. Но я выполнил его просьбу и открыл кое-что необычное. А теперь поведай мне твою историю.

Что я и сделал, начиная с появления Джанелы и кончая отъездом от дома Сенака. Мне пришлось отвлечься в тех местах, где я рассказывал о том, кто такая Джанела, и там, где речь шла о ее убежденности в том, что настоящие Далекие Королевства так и не открыты. Палмерас сначала послал за вином, а затем сходил в свои апартаменты за магическими материалами, с помощью которых образовал вокруг нас купол молчания, чтобы даже его приятели-воскресители не могли подслушать нашу беседу. Наконец я закончил повествование.

— Я упомянул о необычном, — задумчиво сказал он. — Но случившееся гораздо темнее и глубже, чем я полагал. И сразу же позволь заверить, что я абсолютно доверяю тебе. Среди всего прочего, обнаруженного мною в момент извлечения следов магического из руин дома Сенака, я отыскал и признаки того, что обитавшая там магия имела совершенно непонятное происхождение, явно не из нашего мира. С подобным мне не приходилось сталкиваться, и я о таком не читал. Поначалу я решил, что эти следы принадлежат той женщине, которую вся Орисса считает героиней твоего безумного романа, однако же этим следам уже более шести лет.

— Но ведь как раз тогда, — вспомнил я, — Сенак, или как там его, и прибыл из отдаленных районов и реставрировал свой дом.

— Именно так. Это вызвало у меня крайнее любопытство, и я произвел еще несколько заклинаний. Я хотел подробно исследовать останки тел, которые указывали, что с ними расправились как раз в то время, когда с вами на причале разговаривал сержант стражи. К тому же некоторые обнаруженные предметы говорили о страстной увлеченности Сенака колдовством. Но тут у нас не суд, Амальрик, хотя я по-прежнему горю желанием узнать побольше, но уже и в других областях. И что же дальше? Ты и юная госпожа Серый Плащ должны продолжить поиски. Должен признаться, что я был несколько ошеломлен появлением в нашем городе потомка великого Яноша Серого Плаща, и жаль, что обстоятельства складываются так, что мы не можем соответствующим образом отметить столь знаменательное событие. И я без всяких вопросов допускаю, что действительно существуют эти Королевства Ночи, до которых можно добраться. Но при чем здесь Орисса? И что означает присутствие этого демона? Я помню, ты в своих записках упоминал о наблюдателях, таинственных часовых, предупреждавших покойного короля Домаса, да вечно воссияет его память. Не был ли господин Сенак наблюдателем своего рода? Служащим другому миру?

Я откровенно сказал, что не знаю и что те несколько заклинаний, торопливо сотворенных Джанелой, ничего не показали.

— Зато я знаю, — сказал он. — Знаю, что Орисса в опасности и нам надо быть настороже. Как в военное время, хоть я и сомневаюсь, чтобы к нашим воротам маршем подходили вражеские армии, во всяком случае, не сейчас. Палмерас надолго задумался.

— Да, — наконец сказал он. — Мы — или, по крайней мере, те воскресители, которых я выберу, чтобы доверить этот секрет, с твоего разрешения, — должны стать часовыми. Часовыми и воинами. Мне уже доводилось слышать, что находиться рядом с Антеро — это наверняка угодить в какую-нибудь презанятную историю, при этом та персона, которая мне это поведала, торопливо добавила, что теперь больше жизни ценит обычную скучную жизнь. Итак, что вам нужно от нас, Амальрик? Чем может помочь Орисса?

— Сохранение тайны по возможности на больший срок. — Я и сам не понимал, почему это так уж жизненно важно, но внутренне не сомневался. — А кроме этого, у нас почти все есть. Ну, может быть, я попросил бы об одном одолжении. Если вдруг Джанеле понадобятся какие-нибудь магические материалы, не могли бы вы их мне предоставить? В качестве курьера я бы использовал Квотерволза, которому доверяю как себе, поскольку появление Джанелы в храме вызвало бы лишние пересуды.

— Договорились.

Палмерас снял заклинание молчания и проводил меня до двери.

— Хотел бы, — сказал он с некой тоской, — выкроить время и место потолковать с правнучкой Серого Плаща. Если, как ты утверждаешь, у нее огромный талант, то мне еще многое хотелось бы узнать, несмотря на мнение людей о моих и так громадных познаниях. Да. Жизнь, как я полагаю, иногда нечто большее, чем просто череда упущенных возможностей.

И вот еще что, господин Антеро, — продолжил он, вновь переходя к официальному обращению. — Прежде чем вы пуститесь в путь, вы должны сделать одно дело.

Его взгляд мага пронзил меня насквозь. Больше он ничего не сказал. В этом и не было необходимости. Я знал, что он имел в виду.

Но с этим делом все обстояло не так уж хорошо. Мне ведь предстояло провести негласное расследование того инцидента в Джейпуре. Обязан я был собрать доказательства и других грехов Клигуса, в наличии которых я не сомневался. Затем я должен был вызвать сына пред мои суровые очи — при этом опираясь на задокументированные доказательства его преступлений — и осудить его. Сообщить ему, что как сын, пусть даже не как просто человек, он глубоко разочаровал меня. Далее, следовало изгнать его из Ориссы — отправить в обеспеченную ссылку в какое-нибудь отдаленное место, пригрозив, что если он нарушит условия ссылки, то не только будет лишен какого-либо финансового содержания, но и столкнется с обнародованием всего списка его преступлений.

Я долго обдумывал намеченное, но все же решимости до конца у меня не хватило. После того как я объявил Гермиасу, что назначаю его наследником, в качестве отступного для Клигуса я обговорил отчисление приличного процента от доходов империи Антеро в его пользу до конца жизни.

Клигус этим не удовлетворился.

— Как же ты мог так поступить со мной, отец? — вскричал он после того, как в приватной беседе в моем кабинете я изложил ему мое решение. — Ты же уничтожаешь меня!

— Наоборот, — сказал я. — Я сделаю тебя очень богатым человеком.

— Но ведь я же твой сын, — сказал он. — Все решат, что ты отказался от меня.

— Если ты внимательно прочтешь мое завещание, — сказал я, — ты увидишь, что в нем я восхваляю твои военные заслуги и заявляю, что именно в качестве генерала ты принес много пользы Ориссе.

— Никто этому не поверит, — сказал он. — И я стану посмешищем города и в глазах друзей.

Он грохнул кулаком по столу.

— Это проделки Гермиаса, да?! — заорал он. — Он оговорил меня. Залил тебе уши грязью.

— Гермиас не сказал ни слова против тебя, — сказал я.

— Я не смирюсь с этим, отец, — сказал он. — Я не успокоюсь, пока все не переверну. Клянусь.

Я вздохнул. Настала пора показать ему розги.

— В таком случае, — сказал я, — ты действительно будешь уничтожен. Я внес дополнительный пункт в завещание, в котором указываю, что, если мое решение будет опротестовано, ты вообще ничего не получишь.

— Всю мою жизнь, — сказал Клигус, — я жил в твоей тени. Не важно, что я делал, я был известен лишь как сын Амальрика Антеро. Я не принадлежал себе. Я был лишен возможности заявить о себе лично. И вот теперь, когда ты уезжаешь, я все равно не получаю возможности пойти собственной дорогой. Только теперь ситуация стала еще хуже. Теперь-то уж люди скажут, что я вообще никогда ни на что не был годен. Меня начнут презирать. Насмехаться надо мной.

Слезы наполнили его глаза.

— Почему же ты так обходишься со мной, отец? Чем я заслужил это?

— Ты в самом деле хочешь, чтобы я ответил на этот вопрос? — спросил я, не проникаясь его мучениями. — Хочешь, чтобы я подробно сообщил тебе о твоих проступках? Начать с человека по имени Пелват?

Клигус побледнел. Затем его глаза сузились, и в них загорелось пламя ненависти.

— Итак, — сказал он, — ты все-таки обсуждал это с Гермиасом!

— У меня есть свои надежные источники, — сказал я. — Ты что же, думал, что я действительно никогда не узнаю об этом?

Сын же вдруг совершенно успокоился. Он встал. И устремил на меня долгий и тяжелый взгляд. И я понял, что вижу глаза врага. Я понял, что он что-то решил для себя.

Затем он сказал:

— Очень хорошо, отец. Пусть будет по-твоему. — Он повернулся на каблуках и удалился.

Когда дверь с грохотом закрылась за ним, я вновь подивился, как такой человек мог оказаться моим сыном.

На следующий день я обнародовал мое решение. Проницательные дельцы тут же осадили наши торговые конторы, стремясь вложить деньги в наши предприятия.

Бедный Клигус. Город голосовал за мое решение своими деньгами, к его полному неудовольствию.

Прошло всего несколько дней, и мы подняли паруса. К тому времени любителям сплетен уже прискучила тема предпочтения Гермиаса Клигусу. Наше отплытие не сопровождалось ни празднествами, ни парадами, ни музыкой оркестров. Лишь несколько друзей собрались на причале попрощаться с нашим маленьким флотом и посмотреть на скромное благословляющее действо, предпринятое Джанелой для ублажения богов с просьбой помогать нам. То есть отплывали мы почти в обстановке секретности. Я же всем рассказывал, что решил предпринять поездку по осмотру всей принадлежащей Антеро собственности, поездку, которая могла занять по крайней мере года два.

Во всем городе только Палмерас знал об истинной цели нашего путешествия, а его я попросил избавить нас от присутствия высоких особ, дабы не вызвать лишних подозрений. Прежде чем взойти на борт, я отвел Гермиаса в сторону и вручил ему письмо, в котором содержалось описание реальной сути нашей миссии. И сказал ему, чтобы он не вскрывал конверт, пока мы не уедем.

Мы обнялись, и Гермиас поклялся, что посвятит свою жизнь прославлению нашей фамилии. И я верю, ты так и поступил, мой дорогой племянник.

Утром, в день нашего отплытия, шел дождь, и Орисса сверкала во всей красе под тронутыми солнцем небесами. Свежий ветер, доносивший запах дома, быстро понес нас по реке.

Джанела и я стояли у леера, наблюдая, как уменьшается в размерах город, а стрелка моего эмоционального барометра то поднималась, то падала с каждым ударом сердца. Перед тем как нам уйти за изгиб реки, над городом вдруг вспыхнула радуга, окрашивая небо в яркие цвета надежды.

И, когда город скрылся из виду, до меня вдруг дошло, что ведь я могу больше и не увидеть никогда свой дом.

Глава 5ВОЗВРАЩЕНИЕ В ИРАЙЮ

Не единожды довелось мне входить в устье той огромной реки, что, извиваясь змеей, ползет от Восточного моря через королевство Вакаан к его столице, но каждый раз меня охватывал трепет. И не только из-за воспоминаний о тех днях, когда Янош Серый Плащ и я впервые увидели тот край, что мы называли Далекими Королевствами, но и из-за ощущений времени настоящего.

Мне всегда казалось, что в такой день стоит ясная погода, море спокойно, дующий с суши бриз исполнен ароматов. Так оказалось и на этот раз, хотя со дня моего последнего посещения Вакаана прошло почти десять лет.

Наш переход от Ориссы прошел гладко, погода скорее соответствовала благоухающему лету, нежели ранней весне, а настигающие нас шторма не затягивались более чем на день, давая возможность нашим морякам показать то умение, на которое рассчитывали Келе и капитаны двух других суденышек. Эти два капитана, Берар и Тоура, были выходцами из Редонды и уже на протяжении длительного времени находились на службе у дома Антеро. Всех нас радовало отсутствие на судах стычек и ссор из-за мелочей, что часто случается, когда вместе собирается большая компания людей решительных и крепких, намеревающихся совершить опасное и тяжелое путешествие. Так что произведенный отбор уже дал хорошие результаты.

Хотя мы плыли по морям, где обстановку никак нельзя было назвать спокойной, мы не боялись пиратов, да они на нас и не нападали. Четыре раза из-за горизонта показывались паруса и устремлялись к нам, но, разглядев геральдические знаки на наших парусах, уходили прочь на всех парусах. Это было наше секретное оружие — много лет назад Домас, король Вакаана, даровал семейству Антеро привилегию поднимать королевский флаг при плавании к берегам королевства или в его водах, и потому на наших главных мачтах красовалась эмблема свернутой в кольцо змеи на фоне солнечных лучей.

Когда Гейят унаследовал трон после смерти своего отца Домаса, понадобилось немало хитроумных действий моего доверенного лица Хебруса, очень надежного человека, чтобы данная привилегия была вновь дарована мне. Хебрус — вот еще один из героев, о котором вряд ли в храмах будет напоминать вышитое золотом полотно. Он единственный остался в живых из состава той нашей последней экспедиции. Он был моложе меня на год или два, а казалось, что на все десять. До того, как добровольно вместе со мной отправиться в путешествие в неизвестность, он был учителем музыки, что ему до смерти надоело, а больше всего он любил взбираться на стены храмов и дворцов, продвигаясь от трещины к трещине без веревок и прочей страховки. Внешне он выглядел так, что к нему подходило однажды услышанное мною определение: «Он даже после того, как подует на одуванчик, грохнется в обморок от таких усилий». Но однажды я лично видел, как он тащил на себе поклажу двоих, в придачу к своей собственной, и это после того, как два этих крепыша просто побросали все, измотавшись от долгого и спешного перехода.

Хебрус решил не возвращаться в Ориссу, а остаться в Ирайе, поскольку жизнь там оказалась ему более по вкусу, и спустя несколько лет я сделал его своим доверенным лицом в королевстве. Он так и не вернулся в родной город, процветая в Ирайе, по мере старения окружая себя все более юными и все более красивыми молодыми людьми. Именно на него я рассчитывал в получении разрешения на продвижение нашей экспедиции дальше на восток и на описание правдивой картины, сложившейся в Ирайе за те годы, что я не был здесь. Разумеется, он регулярно отправлял мне донесения, однако же все они проходили придворную цензуру, оставшуюся напоминанием о тех днях, когда великое королевство скрывалось от всех подобно черепахе, прячущейся в панцирь.

Как я уже упомянул, поначалу плавание вверх по реке проходило как обычно. Хотя мне и показалось, что изумрудная наблюдательная башня в устье реки немного дольше мигала своими огнями, чем мне помнилось. Да и боевые птицы, вооруженные шпорами и смертоносными клювами, замаскированными в ярком оперении, сопровождали нас чуть дольше, чем полагалось. Но в те минуты я не обратил на это внимания.

Зато я отметил увеличение числа патрульных судов на реке. Вакаан всегда тщательно заботился об охране своих границ, однако же раньше сталь скрывалась в бархате перчатки. Но не теперь. В течение первого часа нашего плавания вверх по реке я насчитал с десяток сторожевых судов. Да к тому же они и не собирались маскироваться под рыбачьи или прогулочные суда. Это были небольшие суденышки с ветряными пропеллерами, способные ходить по мелководью, каждое не более тридцати футов в длину. На открытых палубах над центральным отсеком, расположенным между носом и кормой, поднимался купол. Сделанный из кованого металла, он служил прикрытием отнюдь не от брызг, а от стрел и копий.

Я спросил мнение Квотерволза.

— Похоже на плоскодонки, которые удобно использовать для высадки морского десанта и быстрой оккупации страны. С такими судами можно также охранять реки.

Десантные войска? В Вакаане?

Странными были и люди, составляющие экипажи этих судов. Управлялись корабли какими-то нечесаными оборванцами, скорее походившими на рабов или даже уголовников. Похоже, на каждом судне находились только два или три таких моряка, зато на каждом борту располагалось по десятку солдат, одетых в обмундирование, которого я раньше не видел: черные бриджи в обтяжку и туники, кроваво-красные панцири и такого же цвета шлемы.

Я поинтересовался у Джанелы, но и она ничего не знала — когда она покидала Вакаан, таких войск она здесь не видела.

Одно из этих патрульных судов с вымпелом на флагштоке, указывающим, что скорее всего это флагманский корабль, приблизилось к «Ибису» и потребовало остановиться. Офицер решительным тоном заявил, что пришлет к нам на борт своего человека для проверки. Келе посмотрела на меня, я пожал плечами — все это было в новинку, но проблемы делать не стоило.

Человек, одетый в черно-красное обмундирование, с небольшим ранцем на спине, ловко прыгнул с носа патрульного судна, ухватился за наш леер, не обращая внимания на протянутые ему на помощь руки, перелез на палубу и подошел к нам.

У этого человека, с суровым выражением лица, вдоль шеи тянулся зарубцевавшийся шрам. Сабельный пояс, ножны кинжала и сабли были потертыми. Он поприветствовал нас, обращаясь по именам, что было неудивительно, ибо маги Вакаана за те несколько дней, что мы провели в плавании по морю, спокойно нас опознали. Когда он обращался к Джанеле, лицо его, казалось, приняло особенно хмурое выражение, впрочем, мгновенно исчезнувшее. Он сообщил, что его зовут Рапили и что он будет сопровождать нас до Ирайи.

— Сопровождать? — подивилась Келе. — Но нам никогда раньше лоцман не требовался.

— Я не лоцман, — сказал Рапили. — Сопровождать — это и значит сопровождать. — Тон его голоса был сухим и официальным.

— С тех пор как мы последний раз здесь были, тут произошли изменения, — сказал я осторожно. — Похоже, у вас тут новые правила и привычки.

— Правила меняются со временем, — сказал он. — А времена нынче более опасные, нежели раньше.

Я подождал, не будет ли развития темы, но более объяснений не последовало, а мне почему-то не захотелось спрашивать. Мы предложили ему еду и напитки, но он отказался, пояснив, что, по заведенному порядку, стражники снабжены собственными припасами. Тем не менее он пожелал получить каюту, поскольку собирался оставаться с нами до прибытия в пункт назначения.

Я сказал Квотерволзу, чтобы он отыскал ему местечко, и, когда солдат спустился вниз, я отвел Джанелу в сторону и сказал:

— У него еда и питье с собой? Он что же, думает, что мы собираемся отравить его?

Джанела покачала головой.

— Не знаю. А стоило бы за такой прием. Уж если они с нами так обращаются, то на месте вновь прибывшего сюда торговца я бы ни за что не стала торговать с этими людьми.

— Эти люди? — сказал я, улыбнувшись. — Ведь это же твои земляки, разве нет? — Она не ответила. Я пожал плечами. — Когда мы впервые оказались в Далеких… — я оборвал себя на полуслове, по привычке чуть не назвав Вакаан Далекими Королевствами, — в Вакаане, нас тоже не встретили как давно пропавших родственников. И не сразу удалось изменить их отношение к нам. И к тому же, как сказал солдат, правила меняются.

Джанела хотела что-то сказать в ответ, но замолчала, куда-то устремив взгляд. Я повернулся и тоже застыл, пораженный. «Ибис» выходил из-за высокого берега, делая поворот. В отдалении вставала та самая грандиозная голубая гора, до которой был не один день пути. У подножия располагался величайший город, хорошо известный мне, место самых удивительных чудес, столица Вакаана — Ирайя.

Гора сияла густым голубым светом, таким же, как и река, по которой мы плыли. Вот только небо было другим. Темным, собирающим грозу над Ирайей.

Вид этой горы всегда вызывал у меня два трепетных чувства. Первое — радость. Второе, более сильное, — страх. В пещере, находящейся в плато у подножия горы, я чуть не погиб от руки принца Равелина, а среди руин старого города я сокрушил его. А на площадке, выступающей на восточном склоне горы у самой вершины, я сжег тело Яноша Серого Плаща после того, как убил его и отправил его скорбящую душу к небесам.

Нам предстояла там и еще одна церемония.

Я оторвал взор от открывающегося зрелища и посмотрел на реку. Три наших судна скользили вверх по реке подобно лебедям в мерцающем пруду. А позади, не отставая, следовали два патрульных судна с красно-черными воинами.

Перед сумерками мы миновали Мариндюк, огромный портовый город, центр сосредоточения торговли семидесяти княжеств, составляющих Вакаан. Я всегда поражался опрятности и людности этого места. Но только не теперь. И не то чтобы он превратился в развалины, просто теперь он ничем не отличался от Редонды, Джейпура или Луанджи, обычного большого порта, где торговец может купить или продать товар, а моряк — отыскать для себя приключения на любой вкус. И уже не внушал он ощущения процветания, а когда мы проходили близко, я разглядел длинную череду ветхих суденышек, полузатонувших на месте своей последней стоянки, кишащих живущими на борту нищими. Конечно, и в Вакаане были свои бедняки, но я еще не видел, чтобы они доходили до столь жалкого существования.

Да, времена здесь действительно изменились, и не в лучшую сторону.

Рапили сидел с нами за обедом, хотя и ел собственные запасы и со своей тарелки. Я пытался расспрашивать его о произошедших изменениях и о том, каково живется при короле Гейяте. Он отделывался короткими уклончивыми ответами, быстро поел, извинился и покинул нас, оставив в неведении.

Я попросил Келе и Джанелу составить мне компанию на гакаборте, где бы нас не слышали ни вахтенный офицер, ни рулевой.

— Я полагал, — начал я, — что остановка здесь, в Вакаане, явится лишь короткой формальностью, связанной с получением одобрения у короля Гейята нашего путешествия. Но что-то тут не так, и я не могу понять, в чем дело.

— У меня такое же ощущение, — сказала Джанела. — Я попыталась сотворить несколько поясняющих заклинаний, но оказалось, это все равно, что стараться разглядеть, что происходит в тумане на берегу. Не понимаю, что делается в Ирайе. И у меня предчувствие, что надо быть готовыми ко всему.

Келе понимающе хмыкнула и в ту же ночь выставила двух дополнительных вахтенных, на носу и на корме, с оружием наготове, хотя и замаскированным. Если Рапили и заметил это, он ничего не сказал.

Джанела обратила внимание и еще на одно неприятное явление. Величайшим чудом Ирайи всегда была река, вернее, то искусство, с которым маги Вакаана управлялись с ней. По всему водному пути вверх до столицы отсутствовали шлюзы и прочие подобного рода сооружения. Только по дрожанию воды кое-где можно было заметить, как действует заклинание, чтобы в данном месте поднять воду на новый уровень. Заклинания по-прежнему действовали, но только теперь на поверхности сохранялась устойчивая и сильная болтанка, так что нам приходилось держать людей на веслах, чтобы корректировать курс.

Осмотрел я и отметки, указывающие, где река затопляла берега. Я помнил, как хорошо регулировался процесс подъема и спуска воды в соответствии с нуждами фермеров, проживающих по берегам. Но об этом мы сочли вообще неразумным спрашивать у Рапили, ведь это могло оказаться высшей государственной тайной, к которой не имеет права проявлять интересы гость, каким бы почетным он тут ни был.

На второй день плавания по реке мы испытали первое потрясение: мы миновали сожженные руины маленького городка. Я решился спросить у Рапили, что произошло. Абсолютно равнодушным тоном тот пояснил, что город восстал против короля Гейята и необходимо было дать ему урок. Я был потрясен и стал расспрашивать подробнее.

Рапили сказал:

— Да, еще один урок этот проклятым крестьянам-бунтарям. Рано или поздно они еще познают и огонь разгневанных богов, а не только нашего доброго короля. Если только… — Он замолчал.

Еще одно восстание? Что же тут происходит? Пусть Хебрус в своих депешах всегда был осторожен, но должен же он был хоть намекнуть, что Вакаан сейчас испытывает не менее трудные времена, чем Орисса. Но… Рапили внимательно посмотрел на меня, так что я просто поблагодарил его и, извинившись, ушел вниз.

Теперь я ясно видел, что попадавшиеся нам по пути люди — рыбаки, рабочие и торговцы — уже не выглядели такими довольными, как прежде. Некоторые из них, разглядев королевскую эмблему на наших мачтах, отворачивались или просто тупо вглядывались с совершенно ничего не выражающими лицами, словно мимо проплывал не гость, а давно надоевший сосед.

И все реже доносились такие ранее знакомые звуки веселья. Раньше над водой то и дело разносился детский смех. Теперь мы его слышали не часто, а у встречавшихся нам детей выражения лиц казались апатичными, как у людей, имеющих мало радостей в жизни и у которых несчастье является постоянным спутником.

День за днем, следуя изгибам реки, плыли мы по королевству, мимо различных городов. В сменяющих друг друга картинах проступала явная контрастность, которой раньше не было: некоторые земли процветали, тучно зеленея, города жили бурной жизнью; в других местах бросалось в глаза запустение, там жители испытывали трудные времена.

Я не знал, что и думать, и, откровенно говоря, уже начинал побаиваться встречи с Ирайей. Если и этот волшебный город изменился, пострадал под бременем меняющегося времени… мне даже думать об этом не хотелось.

Мы прибыли туда на рассвете, когда окружающее город озеро с тысячью зеленых островов запылало под лучами просыпающегося солнца. Город по-прежнему производил магическое впечатление, и первые лучи солнца, попадая на маленькие призматические зеркала в хрустальных башнях, ослепляли меня, отражались они и от золотых куполов. Пели птицы, а многочисленные фонтаны, поднимая свои плюмажи вверх, казалось, издавали различные мелодии.

Нет, Ирайя не изменилась. И более того, стала еще прекраснее, чем образ, десять лет хранившийся в моей памяти.

Я посмотрел на Квотерволза. На его суровом обветренном лице горца отразилось ребяческое благоговение. Но тут он перехватил мой взгляд и взял себя в руки. Он-то видел все это впервые.

— Здорово?

Квотерволз надолго задумался, прежде чем ответить не торопясь:

— Не так часто приходится видеть то, что, похоже, создали чуть ли не сами боги, не так ли?

Стоящий рядом с ним Рапили, услышав эти слова, незаметно улыбнулся, и я почти прочитал его мысли: это хорошо, что чужестранцы испытывают такие чувства при виде этого зрелища. Разумеется, ни в этом мире, ни в другом ничто не могло сравниться с блеском Ирайи.

Выражение лица Джанелы оставалось непроницаемым. Я подошел к ней поближе и ласково спросил: — А о чем думает моя молодая госпожа?

Она тихо ответила:

— О том же самом, и не важно, что приходится скрывать эти чувства, ведь здесь со мною так обращались… Но это мой дом… И рано или поздно понимаешь, что ошибалась…

Я понимал ее — не важно, сколько зла совершила против меня Орисса, но тем не менее каждый раз, подплывая к ней, я ощущал восторженное состояние.

Но теперь наши мысли занимали не Ирайя и не Орисса. Мы ждали, что же будет дальше. Я спросил Рапили, где нам швартоваться.

— Если бы вы были кем-то другим и если бы не было высочайшего приказа, вы бы отправились, как и все, в торговый порт. Но вы — личный гость короля. Пусть ваш капитан следует за тем судном. — Он махнул рукой в сторону гондолы с черно-белым полосатым флагом. — Вот ваш лоцман. А я вас покидаю.

Гондола прижалась к нашему борту, Рапили бросил на ее палубу ранец и сам перешел туда, не сказав на прощание ни слова.

Судно повело наши три корабля по лабиринту, который составляла система каналов Ирайи. Город раскинулся на многие мили, беднейшие кварталы — на берегах материка, а дворцы — на отдельных островах или искусственных насыпях посреди озер. Ирайя располагалась в искусном беспорядке, как сад, разбитый талантливым садовником, сквозь который ведет петляющая тропинка, и я частенько задумывался, не созданы ли эти острова магией старейшин. Но никто не мог ответить на мой вопрос.

Теперь же я размышлял над правильностью теории Джанелы об отступлении старейшин в сказочные Королевства Ночи. И стрепетом воображал, на что же похожи те края. Неужели же они в своем магическом искусстве так же превосходят здешних магов, как эти — наших, западных?

И не оставляла меня в покое, может быть, абсурдная мысль о том, что если золото состоит из тех же частичек, что и камень, который можно с помощью нескольких слов превратить в то же золото, то что же скрывается за всеми этими изумрудами и драгоценными слитками?

Мои размышления прервала Келе.

— Что это за торговый порт, о котором толковал тот болван? Ничего подобного не существовало в то время, когда мы последний раз заворачивали сюда.

Для меня тут не было ничего удивительного — Хебрус писал мне об этом несколько лет назад. Похоже, король Гейят, обеспокоенный пагубным влиянием на своих людей чужестранцев, почти всем — даже торговцам — запретил подниматься по реке выше Мариндюка и потому приказал для торговых кораблей отвести отдельный остров в Ирайе с соответствующими стоянками, необходимым обустройством для совершения торговых сделок и роскошными виллами для проживания. Всем чужестранцам было предписано находиться только в этом районе под страхом наказания или даже казни.

Я через Хебруса направил королю Гейяту осторожно сформулированный протест, и не столько из-за обеспокоенности судьбами торговцев, сколько из опасения, что Вакаан вернется к старым недобрым временам, когда королевство пряталось за стеной магии, тем самым внушая своим согражданам, что они являются венцом творения, и при этом развитие их культуры застывало. Я так и не получил ответа и больше не делал попыток обращаться, понимая, что чужестранцу не стоит указывать, что делать другому народу, тем более что перед глазами у меня была Орисса, столь же блаженно самодовольная.

Мы вошли в широкий канал, переходящий в лагуну, и я не смог сдержать вскрика, сорвавшегося с моих губ. Впереди вставал дворец, предназначенный для нашего жилья. И это был тот самый дворец, который я занимал, впервые оказавшись в Вакаане. Здесь я ухаживал за Омери. Все поплыло у меня перед глазами — шпили, сады, башенки. Отсюда начался путь предательства Яноша, отсюда подручный принца Равелина похитил меня, чтобы подвергнуть пыткам.

— Господин Антеро? — окликнула меня Келе, тронув сильной рукой.

Я встряхнул головой.

— Ничего. Это от солнца.

Но я отвернулся от дворца и ушел на гакаборт, глядя назад и стараясь взять себя в руки.

Меня за плечо тронула Джанела.

— То самое место? — Она спрашивала без задней мысли. Я кивнул.

— Тогда, — решительно сказала она, — это чья-то грубая шутка. Или кто-то неуклюже пытается оказать вам знак уважения, памятуя о вашем прошлом.

— Не знаю.

— Я тоже не знаю. Но если это знак из прошлого… Одну черту еще я унаследовала от моего прадедушки: хорошую и долгую память о тех, кто сделал мне зло, и о тех, кто любил меня… И его коварство в возвращении долгов.

Я посмотрел на нее. На мгновение рука ее тронула рукоять кинжала. Затем она улыбнулась.

— Но лучше думать, во всяком случае, пока, что тем самым нам оказывают честь. Вот только не последуют ли ужасные воспоминания?

— Нет, — сказал я. — Иногда эхо даже ужасного прошлого звучит успокаивающе.

Я не кривил душой.

И вновь Джанела странно посмотрела на меня.

— Случается, — сказала она тихо, чуть ли не для себя самой, — что и это изменяется.

Наступило неловкое молчание. Я первым вышел из ситуации.

— Капитан Келе, швартуемся у того длинного причала. Наверное, от нас ждут, чтобы мы это сделали побыстрее. Прошу передать сигнал на остальные корабли.

— Слушаюсь, мой господин, — сказала Келе и тут же заорала: — Вахтенная смена на палубу, внизу не зевать! Отдать линь на носу и шпринги по левому борту. Шевелись!

Как и предполагалось, с кораблей мы перенеслись в роскошь. Во дворце хватало места для размещения экипажей целого боевого флота, и при этом у каждого была отдельная комната. И я немало подивился, обнаружив, что большинство моих людей предпочитает находиться в комнатах по двое, а то и по трое. Я ожидал поступления жалоб на мое распоряжение остаться половине экипажа каждого судна на борту с оружием наготове и несением караульной службы, как диктовал мой богатый опыт пребывания на многих, и зачастую далеко не дружелюбных, берегах, но никто и слова не сказал.

Все мы, начиная с меня и кончая юнгой на «Искорке», ни в чем не нуждались. Если кому-то требовалось заменить потрепанную одежду, он ее тут же получал, а если просто надо было заштопать дырку, под рукой тут же оказывалась портниха. Кухни работали круглосуточно, и любой моряк мог заказать самое изощренное блюдо, которое только на ум приходило, и подавалось оно слугой. Напитки имелись в изобилии, так что мне пришлось даже отчитать дворецкого, веселого карлика по имени Лиенор, по внешнему виду которого трудно было распознать шпиона короля, хотя он и обязан был быть таковым, и распорядиться держать спиртное под замком, за исключением времени трапез и двух часов после обеда. Известно, моряк не оторвется от бочонка, пока тот не опустеет.

Что же касается других надобностей, от которых никак не отмахнуться, то и люди Вакаана также полагали, что счастье — это когда все желания выполнимы, и потому к каждой спальне была приписана горничная, а то и две, которые охотно соглашались исполнять все требуемое от них.

К моей спальне были приставлены четыре женщины, две юные красавицы и две среднего возраста, пышнотелые, с улыбками, безошибочно указывающими, что уж они-то знают, как доставить удовольствие. Я был вежлив со всеми четырьмя, поскольку мой возраст уже не позволял предаваться самообману, и потому мы с Квотерволзом спали в отдельной комнате. Однажды он на часок отлучился с одной из женщин постарше, но затем продолжал сохранять целомудрие, несмотря на все мои уговоры не стесняться.

Джанеле предоставили столь же шикарные апартаменты, что и мои, только в другом крыле дома. Даже если у нее и был там на все готовый слуга, я никого не видел.

Все внешне казалось безмятежным, но с течением времени беспокойство мое росло.

Где же Хебрус?

На шестой день нашего пребывания здесь Лиенор вызвал Джанелу и меня к главному входу. Нас ожидал стражник средних лет с тем же суровым выражением лица и столь же иссеченный шрамами, как и Рапили. Лиенор представил его как Чеза, начальника стражи. Мне не понравилось, что Лиенор угодничает перед ним, словно Чез был его господином, а не я.

Я спросил у Чеза его звание, чтобы я мог обращаться к нему соответственно. Чез сказал:

— У нас, стражников, титулов нет, а по званиям мы обращаемся только друг к другу. И все мы, призванные спасти Вакаан, равны между собой.

Я спросил, чем могу служить.

— Я прибыл сопроводить вас к королю, — важно сказал Чез. — Он назначил вам аудиенцию.

Опять новшества. Отец короля Гейята, Домас, наоборот, сразу же требовал к себе вновь прибывших, чтобы затем иметь время присмотреться к их действиям. Я полагал, что Гейят будет держаться той же практики.

— Приятная новость, — сказал я. — После столь долгого отсутствия я буду просто счастлив повидаться с королем Гейятом.

— Но есть и менее приятные новости, — сказал Чез. — Ваше доверенное лицо, Хебрус, скончался неделю назад.

Сказано это было примерно таким же тоном, которым объявляют о задержке обеда на несколько минут.

Это было ударом для меня. В моем возрасте к смерти относишься спокойно. К таким годам, как у меня, больше знакомых оказывается на кладбище, чем за дружеской пирушкой, и, казалось бы, можно привыкнуть к самому факту существования смерти. Иногда так и случается, а иногда и нет. Сейчас я ощутил слезы на глазах. Хебрус не только был хорошим человеком, но с его смертью умерла и часть моей юности. Чез уставился на меня без намека на сочувствие. Несомненно, он счел меня просто слезливым маразматиком.

Джанела мягко похлопала меня по плечу. Я три раза глубоко вздохнул и на время забыл об этой грустной теме. Позже, когда вернемся от двора, мы совершим церемонию в его память по ориссианскому обычаю.

— Как он умер?

Чез, похоже, ощутил неловкость.

— Может быть, — сказал он, — мы пройдем в какое-нибудь помещение, чтобы обсудить этот вопрос?

Я провел его в гостиную. При этом я разглядел усмешку на лице Лиенора, словно он уже знал, о чем пойдет разговор, но тем не менее находил эту тему любопытной.

Нисколько не смягчая тона голоса, Чез сказал:

— Ваш человек был убит.

— Кем?

— Мы пока не знаем.

— А при каких обстоятельствах? — продолжал расспрашивать я.

И вновь Чез посмотрел на меня в некотором смущении.

— У господина Хебруса была привычка посещать для собственного удовольствия некоторые районы и таверны. Там он подбирал себе компаньонов, уже замеченных в склонности к жестокости и насилию. Ну и, видимо, в конце концов нарвался. Его нашли в спальне, избитого до смерти. Убийцы успели обокрасть его, пока слуги не подняли шум. Король Гейят посылает свои соболезнования и сообщает, что была произведена соответствующая церемония в поддержку духа господина Хебруса, который зачислен в списки почетных граждан Вакаана, что является высшей почестью для иностранца. Его именем будет названо общественное место, а лично от себя хочу заверить, что убийцы непременно будут найдены и предстанут перед судом, дабы ответить по всей строгости королевского закона, как было бы в случае, если бы Хебрус являлся придворным. — Но почему мне не сообщили о смерти моего доверенного лица сразу же по прибытии? Он играл важную роль для меня, и его смерть может серьезно повлиять на те дела, которые я приехал обсудить в Вакаане.

Чез ответил не сразу.

— Именно потому, что господин Хебрус был важным человеком, требовалось официальное оформление такого сообщения для вас, чем, собственно, я и должен был заниматься. К несчастью, я был занят делами короля совсем в другом округе и так и не смог выкроить свободную минуту в первые же дни вашего пребывания в Ирайе.

Шито белыми нитками, подумал я. Разве больше никто в огромном придворном штате короля Гейята не мог заняться этим делом? Но я взял себя в руки и ничего не сказал.

Изменения в Вакаане оказались более скверного характера, чем я предполагал. Я понимал, что все сказанное Чезом — ложь. Хебрус, может быть, и развлекался с молодыми мужчинами, но типы, в которых он влюблялся, во многом походили на него самого — такие же утонченные, нежные, зачастую переживавшие лишь первый роман в своей жизни. К тому же Хебрус был моногамен и не изменял своему любовнику, пока роман не заканчивался сам собой. И если он искал нового партнера, то на поиски зачастую отправлялся в библиотеки, концертные залы или картинные галереи. И наконец, Хебрус никогда не пил.

Меня охватила дрожь. Вакаан всегда был опасным местом, прячущим смертельную угрозу за фасадом улыбки. Особы, ведущие себя чересчур вызывающе, просто исчезали без всяких следов, словно никогда и не существовали.

Хебрус был убит, это ясно, но вовсе не из-за любовных страстей. И может оказаться весьма трудным выяснить причины. Еще я отметил тот факт, что неделю назад, когда мы подплывали к берегам Вакаана, здешние маги запросто могли ощутить наше прибытие. Все мои чувства напряглись. Я вовсе не считал себя паникером. Даже после того, как столкнулся с демоном в образе Сенака и ощутил противоборство нашему желанию добраться до Королевств Ночи.

Я должен найти время выяснить причины смерти моего друга и, если удастся, отомстить за него. Но это позже.

Теперь же предстояла встреча с королем Гейятом.

— А почему, — спокойно спросил Чез у Джанелы, когда наша гондола продвигалась по каналу к королевскому дворцу, — вы не явились ко двору, прежде чем покинуть Вакаан? Наверное, стоило бы. Ведь ваша семья занимает более чем почетное положение.

Глаза Джанелы на мгновение вспыхнули, но она быстро взяла себя в руки.

— Спасибо вам за комплимент, Чез. Но мне вообще было запрещено пребывать в Вакаане после того, как я отвергла брачное предложение, поскольку это помешало бы мне заниматься изучением магии. Я думала, вы знаете.

— Для меня эти тонкости имеют небольшое значение, — сказал солдат. — Хотя в такие времена опасно пренебрегать даже мелочами.

Я вмешался:

— Чез, наш сопровождающий Рапили сказал, что у вас тут происходили восстания против короля, но в подробности не вдавался.

— Рапили хороший солдат, — одобрительно сказал Чез. — Он знает, что такие темы не стоит обсуждать с чужестранцами. Тем более что он понятия не имел о ваших… особых отношениях с королевской фамилией.

Тут я ему не поверил, но спорить не стал.

— Но ведь все равно до ваших ушей дошло бы, — сказал он, — что нашлось несколько введенных в заблуждение дураков, решивших, что милость короля безгранична, и обвинивших его в тех неудачах, которые боги наслали на нас. Объявились ложные проповедники, народные вожди и устроили такую смуту, которой нормальному солдату хватило бы на несколько дюжин жизней.

Чез старался говорить равнодушно, но я чувствовал, что прошедшая резня доставила ему немало удовольствия. Я был слишком опытным и слишком наблюдательным, чтобы меня одурачил такой человек, как он.

Он продолжал:

— Сочли необходимым принять соответствующие меры, а иногда приходилось пойти и на казни.

— Во время плавания сюда мы видели следы произошедшего, — сказала Джанела.

— Это не совсем то, — сказал Чез. — Разрушенный город, районы, на торговлю с которыми король наложил запрет, — это слабые следы. В конце концов, не могли же мы оставить более серьезные следы на лицезрение вновь прибывающим.

— А нельзя ли более подробно? — спросил я.

Взгляд Чеза стал ледяным. Он долго смотрел мне в глаза, затем отвел взгляд, устремив его туда, где над водой вздымались голубые фонтаны, ниспадая вниз золотистыми на солнце струями.

Я вспомнил, чем еще занимались маги Вакаана — сторожевые города на его границах сплошь состояли из оживленных трупов, а земли выжигались колдовством до состояния пустыни, — и солнечные лучи сейчас здесь показались мне холодными, как иней.

В облике королевского дворца ничто не указывало на то, что у короля есть какие-то проблемы. Дворец раскинулся на пяти островах в центре Ирайи, и золотые купола над ними отправляли великолепие солнечных лучей во все стороны света. Сады представляли из себя чудеса совершенства, и те же звери и птицы, прирученные с помощью магии, бродили и летали здесь, как и прежде. Сады заполняли толпы беззаботно гуляющих благородных мужчин и дам со свитою; расхаживали тут и обеспокоенные просители; обретались здесь и приличествующие каждому двору бретеры, ищущие возможности затеять ссору. Хотя и тут заметны были перемены — в прошлые времена сюда допускались простолюдины и торговцы, ожидающие решения по своим прошениям. Возможно, теперь у короля Гейята существовали другие способы, которыми он разрешал проблемы людей из низших классов, а может быть, сегодня был как раз тот день, когда во дворец допускалась лишь знать.

Джанела, несмотря на все усилия сохранять спокойствие, взирала на окружающее с тем же благоговением, как и я, когда впервые оказался здесь, впрочем, если говорить честно, я всегда ощущал себя тут вновь прибывшим, каждый раз поражаясь ослепительному великолепию.

Наша гондола остановилась у причала, и нас встретил почетный караул. Когда мы с Яношем в первый раз оказались в Ирайе, у караула была белая форма с золотом, а вооружены они были декоративным оружием, предназначенным лишь для церемониала. Теперь перед нами предстали стражники с безукоризненной выправкой, в черно-красной униформе, с начищенным настоящим оружием, которое, очевидно, не раз побывало в бою. Я обратил внимание на то, как официально, но несколько по-свойски они приветствовали Чеза, и, даже не будучи военным, понял, что это отборные, испытанные войной солдаты.

Пока мы шли по широкой дорожке, окаймленной бордюром из разноцветной слоновой кости, я расспрашивал Чеза о его стражниках.

— У нас одна цель — служить королю Гейяту всеми доступными нам методами и защищать его жизнь и королевство, не щадя ничего, даже самих себя. — Голос Чеза звучал торжественно, как во время присяги.

Я придал себе встревоженный вид.

— В предыдущие мои визиты сюда я видел дворцовую стражу, выполняющую чисто церемониальные функции. Я надеюсь, сейчас-то никто не замышляет… никаких действий против короля?

— Пока еще нет, — мрачно сказал Чез. — Но мы готовы ко всему.

— Так, значит, король Гейят сам создал корпус ваших стражников? — спросила Джанела.

— Нет. Он был учрежден министром Модином.

Ни Джанела, ни я не знали этого человека, не упоминалось о нем и в посланиях Хебруса.

— Прошу прощения, Чез, — сказал я, — но мне неловко сказать, что я незнаком с этим человеком. Может быть, вы расскажете о нем хоть немного? Мне не хотелось бы выглядеть невежественным, особенно в вопросе, касающемся такой важной персоны, какой, очевидно, является этот министр.

Чез охотно проинформировал нас.

— Модин является одним из наиболее доверенных советников короля Гейята. Большой интерес проявляет он и к нашему корпусу. Но он не стремится к власти или роскоши, оставаясь в тени, служа лишь благу Вакаана и нашего короля.

Чез, сам не понимая, рассказал мне больше, чем намеревался по прибытии в наш дворец. Итак, Модин являлся реальной властью или полагал себя таковой, прячущейся в тени трона?

Модин или человек, подобный ему, как явление меня не удивлял. У короля Домаса, отца Гейята, были все типичные замашки великого монарха. Множество королей впадали в одно и то же заблуждение: они никак не могли поверить, что смертны, как и все остальные, что рано или поздно приходится уступать место новому, молодому, здоровому. Так произошло и с его старшим сыном, как понял я по прошествии лет. До этого я виделся с принцем раз или два и почувствовал, что король Домас намеренно держит его подальше от трона и от познания законов правления. Я так и не узнал, что тому было причиною — то ли принц его чем-то оскорбил, то ли его присутствие напоминало королю, что наступит его время и придется предстать перед Черным Искателем.

У меня и самого были проблемы с Клигусом, поэтому я вовсе не собирался выступать судьей во взаимоотношениях отца с сыном. И я старался не думать об этих затруднениях и о том, как будет управляться народ Вакаана после смерти Домаса. Но неужели король Домас даже в последние годы жизни так и не понял своей ошибки и не привлек к себе Гейята, дабы внушить сыну мудрость справедливого правления? Видимо, нет, иначе бы я уже знал о существовании Модина. Тем не менее я рискнул спросить об этом.

— Модин лет шесть или семь назад управлял отдаленной провинцией, — ответил Чез. — Мудрость его и способности обратили на себя внимание короля Гейята, с радостью обнаружившего в нем великого мага, и он привлек его к управлению.

Я припомнил некое демоническое существо, тоже явившееся из далекой провинции и с которым мне недавно довелось схватиться лицом к лицу, но тут же мои мысли потекли в ином направлении. И мысли эти показались мне неутешительными, едва я разглядел красно-черных стражников среди толпы знати и их свит, теснящихся у дворца.

Красное и черное… Добавить еще один цвет, золотой, и получатся геральдические цвета принца Равелина, сгубившего душу Яноша, чудовища, убитого мною в призрачных развалинах близ Ирайи.

Когда мы добрались до главного дворцового здания, я разглядел еще кое-что новенькое: возле основного архитектурного комплекса маячило странное пятиэтажное строение из золота, искусно отделанное материалом, похожим на слоновую кость. Я указал на него Чезу.

— Да, — сказал он. — Этого раньше не было. Построено недавно. Это гарем короля Гейята.

Я постарался ничем не выдать удивления. Хотя, например, о личной жизни короля Домаса никто ничего не знал, не то что иностранец, но и многие придворные оставались в неведении.

Чез пошел в нескольких шагах впереди нас, а я посмотрел на Джанелу, не сводящую глаз с того строения. Теперь, когда мы подошли поближе, стало ясно, что отделка из слоновой кости носит не декоративный характер, а маскирует различные запоры.

— К тому же наверняка и евнухами охраняется, — пробормотала Джанела. — Итак, кастрация мужчин и заточение в тюрьму женщин… Королевская власть во всем своем блеске.

То, что лично я считал величайшим чудом Ирайи, находилось в трехъярусном зале для аудиенций. Нижний ярус предназначался для низших классов и, как правило, был самым людным. Теперь же там было почти пусто. Чез провел нас по ступеням на второй уровень, для благородных, где нынче было теснее, чем внизу, а затем и на третий, предназначенный для магов и высших придворных чиновников. Тут надо всем возвышался золотой королевский трон.

Здесь же находилось то, к чему невольно устремлялись все взоры: модель самого Вакаана, со всеми поселками и городами, реками и огромной горой за городом. Я знал, что если внимательно присмотреться, то там можно различить человечков, зверей и даже птиц. Все это было сделано не для красоты и поражения воображения, а являлось могущественным инструментом, с помощью которого управлялось, наблюдалось и контролировалось королевство. То, что производили маги здесь, над моделью, переносилось в реальное пространство королевства, будь то паводок, дождь или прекрасная погода для сбора урожая. С помощью модели можно было карать и миловать издалека, и это творение я считал величайшей работой магии.

Обычно вокруг этого места было тихо, лишь бесшумно двигались рядом маги, спокойно насылая заклинания в избранную точку. Но только не сегодня. Мне казалось, что заклинания не достигают цели или просто неправильно сотворены, поскольку неожиданно отдельные районы королевства начинали дрожать и рассмотреть их было крайне тяжело, словно через пелену горячего воздуха, а то и просто целиком исчезали, оставляя лишь гладкую поверхность на своем месте. Иные районы слегка поворачивались, оказываясь совершенно не сцепленными друг с другом, совершенно разрушая общую стройную картину.

И дело было вовсе не в том, что моделью никто не занимался. Нет, вокруг нее толпились, потея, два десятка, если не больше, магов с их учениками, бормоча заклинания и размахивая жезлами и кадильницами. В ряд стояли жаровни, устремляя вверх ароматные дымы от благовоний, а на модель торопливо наносились мелом мистические символы.

Главным, судя по всему, магом, деловито распоряжающимся здесь, был хрупкий красивый молодой человек, не старше Джанелы, на дюйм или два пониже меня. Он здорово смахивал на лисицу, причем не в карикатурном смысле этого слова, просто на его остреньком личике, гладко выбритом, что не часто встречалось при дворе, тревожной жизнью жили проницательные глаза, не пропускающие ничего вокруг. И двигался он, как лисица, живо, грациозно, перемещаясь от мага к магу и отдавая приказы. Он часто хмурился, явно едва сдерживая злость.

На нем были голубая шелковая туника и такие же шаровары, а ярко-красный шарф, стягивающий талию и закинутый за плечо, своим цветом указывал на его прямое отношение к стражникам. Поэтому я сразу понял, кто это такой.

— Должно быть, это и есть министр Модин? — спросил я.

— Именно он, — с глубочайшим почтением ответил Чез.

Нас подвели к трону, и я обратил все свое внимание на человека, сидящего на нем, вернее, полулежащего. Король Гейят заметно повзрослел с тех пор, как я видел его последний раз. Его отец Домас был крупным, медведеподобным мужчиной. Таким же стал и Гейят. Но если Домас сидел набычившись, подавляя всех своим присутствием, то Гейят, развалившись на троне, баюкал там свой выпирающий живот, а щеки свисали по обеим сторонам лица. Темные волосы и борода его были острижены коротко. Он походил не столько на короля, сколько на отдыхающего сказочного обжору. Если отец довольствовался золотым обручем на голове, часто им поигрывая, то Гейят носил искусно выделанную корону с драгоценными камнями. После того как я узнал о существовании гарема, я ожидал увидеть его в окружении наложниц, но их не было, может быть, пока, и король полагал, что сейчас самое время показать себя именно в таком виде. Я ожидал, что Чез объявит о нашем прибытии, но был удивлен громовыми раскатами королевского голоса:

— Господин Амальрик Антеро из Ориссы и госпожа Ликус из Вакаана, предпочитающая ныне называться Джанела Кетер Серый Плащ, вы можете подойти к нам.

И вновь я был удивлен. То ли король Гейят не обращал внимания на детали этикета, а может быть, просто наше прибытие сюда считалось таким важным событием, что нас почтили такой вот честью, выделяя из толпы.

Он обладал таким звучным, глубоким, раскатистым голосом, что какой-нибудь герольд, воскреситель, магистр или генерал не один бы год потратил, отрабатывая соответствующее звучание. Как мы потом выяснили, в процессе речей короля все слушающие подпадали под очарование его голоса, не сразу понимая, в чем же смысл сказанного, тем более что смысла там зачастую вообще не было.

Джанела поклонилась, я же стоял прямо, как разрешил мне король Домас много лет назад.

— Добро пожаловать в Вакаан, — продолжал Гейят. — Да будет ваше пребывание здесь плодотворным и радостным, и да будут исполнены все ваши желания.

Краем глаза я заметил какое-то торопливое движение, и вот рядом с троном очутился министр Модин. С его лица исчезла присутствовавшая минуту назад злость, и теперь он изображал придворную улыбку.

Гейят кивнул ему.

— А это, достопочтенные гости, господин министр Модин. Мой добрый друг и самый доверенный советник.

Модин слегка поклонился.

— Благодарю вас, ваше величество. Я так рад познакомиться с нашими путешественниками.

Мы обменялись поклонами. Его глаза осмотрели меня, затем остановились на Джанеле. По крайней мере по взгляду можно было понять, что этот человек представляет собою не просто декорацию, но настоящего мастера-воскресителя. Вы можете думать что угодно, как бы говорили его глаза, но мне известен каждый ваш секрет.

Наконец он сказал:

— Король и я хотели бы выразить соболезнования по поводу кончины вашего доверенного лица, который, насколько я понимаю, был и вашим другом.

— Да, да, — сказал Гейят. — Жаль парня. Мне кажется, я встречался с ним, не так ли?

Теперь я понимал, в чем дело. Вряд ли Гейят репетировал эту сцену. Вот только зачем Модину понадобилось обставлять дело так, словно наше прибытие сюда — дело очень важное?

— Встречались, — сказал Модин, — но какое-то время вам не удавалось с ним повидаться, и вы даже выражали по этому поводу свое сожаление незадолго до его несчастливой кончины.

— Ну да, ну да, — согласился Гейят. — Как поживает Орисса? Надеюсь, хорошо, и также надеюсь, что вы приехали сюда не для того, чтобы мы решали за вас ваши проблемы. У нас и своих полно, как вы, должно быть, заметили. — Он неопределенно махнул рукой в сторону макета.

— Нет, ваше величество. Все, чего мы просим, это лишь любезности с вашей стороны.

— Этого все добиваются, — продолжил Гейят. — А потом эти любезности, будь они прокляты, превращаются в небольшие поместья, а потом в большие, а затем в целые края, со своим золотом и ротой, а то и полком солдат… — Голос его стих, оборвавшись, я мог бы поклясться, эхом.

— На самом деле, — сказала Джанела, — мы просим даже не милости, а простого разрешения.

Гейят пристально посмотрел на нее. Несмотря на всю его снисходительность, он тем не менее занимал трон наиболее могущественного королевства в известной нам части мира, трон, который еще никому не удалось захватить насильно.

— Что ж, просите.

— Мы хотели бы получить разрешение, — прямо сказала Джанела, — отправиться на восток.

— Но зачем? Там же нет ничего, кроме океана. Боги не поощряют такие экспедиции. Мой собственный отец рассказывал однажды о таком же вот случае, который произошел… ну, в общем, не помню, это было еще во времена отца отца отца моего отца. В общем, там все плохо закончилось или та экспедиция просто пропала. Кроме того, Джанела, как жительница Вакаана вы должны бы знать, что на востоке вааканцам ничего хорошего ждать не приходится. Ни в прошлом, ни в будущем.

Я решил вмешаться:

— Ваше величество, будьте снисходительны к чужестранке и госпоже Серый Плащ. Как видите, я достиг такого возраста, когда просто боишься помереть в собственной постели от скуки.

— А я нет, — сказал Гейят. — Если я там и помру, то только не от скуки. — И он сладострастно захихикал.

— Но ведь я-то не король, а всего лишь торговец да путешественник, который и счастлив только тогда, когда перед ним открываются виды, ранее им не виданные.

— А вот это мне непонятно, — сказал Гейят. — По-моему, кругом одна и та же тоска. И живут там какие-нибудь дикари, которые считают себя тоже цивилизованными, и лишь потому, что не съедают вас живьем на обед. Он обратился к Модину:

— Ну а вы, маги, что можете сказать об этом? Я имею в виду путешествие на восток. Запрещено это богами или нет?

— Я не знаю таких запретов, которые бы распространялись на иностранцев, — сказал Модин. — Чего нельзя сказать о наших согражданах, ваше величество. Именно поэтому мы, если вы припомните, и учредили службу береговой охраны. Что же касается иностранных граждан, к числу которых теперь принадлежит и госпожа Серый Плащ, отказавшаяся от своего права быть вашей подданной, то в наших законах или установлениях по традиции таковых запрещающих законов не существует.

— Ну и зря, — сказал Гейят. — Потому что на востоке, кроме зла, ничего не найдешь. Все знают об этом.

Мы предвидели именно такую реакцию и подготовили соответствующие убеждающие аргументы для Гейята. Мы даже рассматривали на случай отклонения нашей просьбы вариант самовольного отплытия, рискуя тем самым навлечь на себя гнев магов Вакаана, если они прознают о нашей уловке. Зато очень странной мне показалась вялая реакция на наше прошение со стороны Модина.

Гейят внезапно зевнул.

— Ну да ладно, — сказал он. — Как сказано, иностранцы сами вольны поступать, как им заблагорассудится. Разберитесь с этим делом, Модин.

— Благодарю вас, ваше величество. Я понимаю, что у вас есть более неотложные дела, — сказал Модин.

— Да, да, — сказал Гейят и улыбнулся Джанеле. — Каким бы ни было решение, Джанела, надеюсь снова увидеть вас при дворе. Вы столь красивы, а я всегда являюсь поклонником красоты.

Мы поклонились, заметив, что, разумеется, мы не уедем, не появившись еще раз, и будем только счастливы вновь повидаться с королем. Нас проводили на нижний уровень. Я полагал, что теперь нам предстоит приватная беседа в отдельном помещении с министром Модином, где мы окончательно обсудим интересующую нас тему. Вместо этого он отвел нас в сторону, к перилам.

— Итак, на восток? — задумчиво сказал он. — Нет ли у вас другого мотива для совершения этого путешествия, нежели чистое любопытство, если вы постеснялись говорить о нем в присутствии короля?

— Нет… — Я сделал паузу, которая выглядела искусственной. — Кроме, пожалуй, одного. Я, может быть, и стар, но тем не менее остаюсь в душе торговцем. Вдруг мы наткнемся на что-нибудь стоящее с точки зрения торговых интересов Ориссы…

— И тогда вы вернетесь сюда, в Ирайю, и обсудите это дело с соответствующим министром двора, чтобы выяснить, не явится ли такая торговля интересной и для Вакаана, — закончил за меня Модин.

— Совершенно верно.

И тут меня ожидал очередной сюрприз. Я ожидал, что он постарается сейчас избавиться от нас, сообщив, что объявит о своем решении позже. Но он сказал:

— Как я и говорил королю, не вижу причин, по которым нельзя было бы разрешить вам ваше путешествие, хоть я и считаю его безрассудным. Вам запрещается только брать с собой подданных нашего королевства, а любые требуемые вам припасы должны быть оплачены золотом, без расчета в кредит. Как сказал король, с востока еще никто не возвращался, но я выражу надежду, что таковая судьба не ждет великого человека по фамилии Антеро. И еще я хочу потребовать, чтобы ваш отъезд совершился в течение двух недель.

Я от изумления разинул рот, так же как и Джанела. Министр Модин позволил себе улыбнуться.

— Отец короля Гейята позволял себе бесконечные затяжки в делах, — сказал он. — Но мы ввели новые методы. Коли решение очевидно, зачем же откладывать? Так что вы получили разрешение. Но, как сказал король, не премините поприсутствовать на придворных празднествах. Там вы скучать не будете, особенно если учесть, что вскоре вам предстоят дни и недели плавания, когда вокруг ничего не будет, кроме воды и пустоты. А теперь прошу прощения. Вас проводят до дома. — Он поклонился и торопливо направился наверх, к своему распадающемуся макету Вакаана.

Мы с Джанелой обменялись недоуменными взглядами, но промолчали. К нам приблизились два стражника и поклонились.

Все оказалось слишком просто. Сначала король Гейят оказался должным образом проинструктированным относительно нашего прибытия, затем дело прошло стремительное обсуждение. Складывалось такое впечатление, что о нашей просьбе уже знали и самое решение приняли еще до нашего появления здесь. И все это не предвещало ничего хорошего.

Что-то тут было не так. И нам следовало побыстрее пускаться в путь.

Глава 6НЕВИДИМАЯ ЛОВУШКА

Для того чтобы подготовить наши корабли к путешествию, надо было сделать не так уж и много. Все отобранные для путешествия еще в Ориссе припасы оказались добротными, а дополнительно нам требовалось довольно мало. Тем не менее мы заменили то, что сломалось, и закупили некоторые товары, чтобы путешествие выглядело обычным торговым предприятием. Ждали мы только одного: нужной фазы луны для совершения церемонии, подтверждающей нашу веру в существование Королевств Ночи… проще говоря, той магической церемонии, которая, как правило, ничего, кроме раздражения, не приносит. И от этого дня нас отделяли две недели.

Все-таки хорошо, что почти все требующееся нам мы взяли с собой, поскольку времена в Ирайе стояли смутные, опасные, и чужестранцам следовало находиться в безопасном месте. И в этом мы убедились лишний раз, когда выбрались из своего дворца на острове в один из торговых районов города. Откровенно говоря, я еще не был уверен в опасности такого предприятия — Ирайя по-прежнему оставалась одним из самых великолепных городов известной мне части мира, здесь даже самые бедные улицы были покрыты полированным порфиром, превращенным из обычных камней искусством магов Вакаана, а фасады домов декорированы драгоценными и полудрагоценными материалами.

Теперь же город казался запущенным, словно ухаживающим за ним людям надоело выполнять свои обязанности от души, и вот уже местами проступала ржавчина, темный налет, а кое-где треснувшие стекла ждали замены.

Изменились и люди. Они уже более откровенно недоброжелательно таращились на тех, кто был одет побогаче, и не стесняясь обсуждали такого господина.

Квотерволз объяснил это по-своему:

— Такое ощущение, что они чего-то ждут. Я не знаю, чего именно, но, когда дождутся, я бы не хотел находиться рядом с ними.

Мы передвигались группами, в крайнем случае парами, но никогда поодиночке. К. Джанеле, несмотря на ее протесты, мы прикрепили в качестве компаньона Чонса, который, судя по всему, забыл, что работал некогда садовником, и теперь любое металлическое изделие воспринимал только с точки зрения его военного применения. Однако девушка частенько ускользала от него, а когда я укоризненно выговаривал ей, лукаво оправдывалась:

— Один может пройти, где ему надо, незамеченным, а вот двое уже ни за что.

Она занималась какими-то своими секретными делами, и я вспомнил, как точно так же тайком отлучался ее прадед, готовясь к экспедиции моего открытия. Но тайные отлучки Яноша в Ликантии были объяснимы — в те времена магическими предметами мог обладать лишь человек с лицензией воскресителя, остальным же это было запрещено. Здесь же, в Ирайе, такое поведение казалось лишенным смысла. Наконец я выяснил, что на нее обрушился град приглашений от магов Ирайи. Поначалу я решил, что всем им не терпится услыхать, что нового она узнала в своих путешествиях из области магических наук, но я напомнил себе, что живущие здесь маги полагают, что вне Вакаана вообще ничего нельзя обнаружить, кроме варварства и невежества. Очевидно, первопричиною таких приглашений служила тоска, ведь здесь кудесники были обречены видеть надоевшие лица своих коллег и заниматься одними и теми же проблемами, и теперь их мучило обычное любопытство.

Джанела взяла за правило каждый раз после возвращения домой являться ко мне в комнату на стакан вина перед сном и разговаривать — иногда о том, что происходило, иногда о том, что ждет нас впереди, а иногда… просто поболтать. Она, подобно своему предку, оказалась хорошей рассказчицей и прекрасной слушательницей. Я обнаружил, что готов с ней разговаривать на любые темы, даже о том, о чем не говорил ни с кем, кроме Омери, и на те темы, что занимали мои мысли после ее смерти.

Однажды вечером Джанела вернулась с такого свидания немного выпивши и сильно рассерженная. Она отцепила сумку и кинжал, налила себе полный стакан бренди и плюхнулась в кресло.

— Только что провела самый тоскливый вечер в моей жизни… Даже хуже, чем в то время, когда я еще была ученицей и вынуждена была выслушивать нудные наставления учителя по поводу того, что звезды влияют на мою жизнь гораздо значительнее, чем я сама.

— У кого же ты гостила? — поинтересовался я.

— У великого колдуна Юбо, самого мудрого и уважаемого из всех магов. Сидела, тупея от его маразма, среди таких же тупых его учеников. Никто из них не знает ничего! Янош был прав, утверждая, что в этом королевстве нет смышленых парней. Все они действуют исходя из механического заучивания, как это было и во времена их дедов.

— Ты рассуждаешь как Серый Плащ, — сказал я усмехаясь.

— Но именно сейчас, когда мне до смерти надоели все эти пустоголовые, я начинаю изумляться прадеду. Если Янош был столь мудрым человеком, как он мог позволить себе с такой легкостью попасть в ловушку Равелина?

Я перестал улыбаться — я ощутил, что Джанела не просто выплескивает дурное настроение, а всерьез огорчена.

— Что это ты вдруг вспомнила? — спросил я по возможности спокойно.

Джанела посмотрела на меня, затем перевела взгляд на окно, где горели огни Ирайи. Мне показалось, что глаза ее увлажнились.

— Просто дело в том, что иногда я чувствую себя такой одинокой, — сказала она. — Иногда мне кажется, я чувствую те законы, о которых говорил Янош и которые пыталась познать ваша сестра Рали. И я чувствую, что эти законы вот-вот готовы сложиться в одну цельную картину, и тут же видение выскальзывает у меня из головы, как ртуть из пальцев. Как жаль, что здесь у меня нет смышленых людей. Может быть, мы встретим их там, где лежит цель нашего путешествия. И там же мы познаем все эти мудрые законы, когда доберемся до цели.

— Когда доберемся? — сказал я. — Ты не сомневаешься?

— Конечно, доберемся, — сказала она. — Вот только боюсь того же, что и Янош, когда он изучал заклинания старейшин, — того, что эти законы будут выполняться тоже путем механического обращения с ними, без познания первопричины, как и здесь, в Ирайе.

Чтобы успокоить ее, я сказал:

— Янош полагал, что не все старейшины так вот механически ходили по кругу, а некоторые пошли тем же путем, что и он.

— И что же с ними произошло? — спросила Джанела. — Где же наш благословенный богами Золотой век?

— Может быть, именно его нам и предстоит отыскать, — сказал я.

Джанела посмотрела на меня, и вся ее злость и тревоги исчезли так же быстро, как прекращается летний ливень, и она рассмеялась тем сверкающим смехом, который я так любил.

— Вот теперь, Амальрик, я окончательно поняла, почему вам так повезло как путешественнику. С вашей точки зрения, тьма — лишь промежуток между двумя полосами света. Между сумерками и рассветом.

Я рассмеялся и поднял бокал в ее честь. Она осушила свой и покачала головой, когда я приглашающе указал на графин. Она встала и зевнула — злость сменилась усталостью. Я тоже поднялся. Она обняла меня и прижалась головой к моей груди.

Мы так простояли долго, затем она пошла к двери.

— Вы правы. Все станет ясно. В настоящих Далеких Королевствах.

Мне предстояла нелегкая задача, и для ее выполнения требовалась помощь Квотерволза. Он ворчал, что гораздо важнее заниматься моей охраной, но я напомнил, что никогда не расстаюсь с оружием, да и спину мне прикроет своим мясницким топором Отави, внук Яна. Отави, может быть, и не обладал подготовкой и врожденной настороженностью бывших бойцов пограничной стражи, но одна его внешность могла бы заставить поостеречься любого наемного убийцу.

Квотерволзу надо было отыскать кого-нибудь из слуг Хебруса, чтобы я мог, как я всем заявлял, наградить их за службу моему другу. Он не справился с заданием, и сам этот факт сказал мне много.

— Никого не отыскал, — развел руками Квотерволз. — Ни судомойки, ни смотрителя дома, ни горничной, ни лодочника.

Я кивнул, нисколько не удивленный.

— Или им хорошенько заплатили, чтобы они убрались подальше, или… — Я не стал доканчивать мысль. — Квотерволз, сегодня ночью ты, Чонс и я совершим вылазку.

Так мы втроем плюс Джанела и сделали, совершив путешествие на спасательной лодке с одного из наших кораблей. Я попросил перед этим Джанелу покрыть мои апартаменты легким заклинанием. Она сделала это очень старательно. Взяв промокательную бумагу с письменного стола, она приложила ее к стенам и стульям, затем посыпала на промокашку травками — розмарином, горным маком, белладонной и другими. Затем смочила промокательную бумагу какой-то жидкостью. Я спросил, что это такое, и она ответила:

— Эликсир жизни. Можно сжечь бумажку и травы, но эликсир сохранит суть, и заклинание будет действовать долго. Разумеется, это заклинание не устоит против мага, ведущего за нами бдительное наблюдение, — сказала она. — Но я не думаю, чтобы мы находились под таким уж подозрением.

Она прошептала заклинание, и над бумагой вспыхнуло пламя, словно она воспользовалась настоящей жаровней и огнем. И мы бесшумно удалились, убедившись, что не встревожили Лиенора и других слуг.

Ночь стояла тихая, спокойная, ясная. В водах озера дрожали огоньки Ирайи, горящие всю ночь, и полумесяц, висящий в небе. Из различных мест доносились звуки музыки — Ирайя не принадлежала к тем городам, где рано ложились спать.

Чонс и Квотерволз гребли, поворачивая в лабиринте каналов согласно моим указаниям. Целью нашего путешествия являлся дом Хебруса. Моя память, несмотря на годы и странствия, работала надежно — в качестве ориентира я использовал освещенные окна дворца Гейята, и через час мы оказались на месте.

По меркам Ирайи, дом Хебруса не считался большим, хотя в Ориссе его сочли бы громадным. Хебрус занимал в нем лишь скромные апартаменты, будучи человеком, ненавидящим показуху, и согласившись поселиться в таком дворце лишь потому, что, по его мнению, подобная роскошь должна была подчеркивать величие дома Антеро. Дворец располагался на большом острове, с другой стороны которого ныне размещался торговый порт, и был отделан резным камнем.

Мы намеревались уже подгрести к дому, когда Квотерволз увидел большую лодку. Мы убрали весла и пригнулись, надеясь остаться незамеченными. Судно пересекало лунную дорожку ярдах в пятидесяти от нас, и я разглядел, что это патрульная лодка стражников. У лееров возвышались три фигуры — два впередсмотрящих и один рулевой. Даже стражники теряли от скуки бдительность, когда их назначали патрулировать этот район, где никогда ничего не происходило и надо было лишь следить, чтобы иностранцы и местные жители не общались.

Когда судно скрылось из виду, мы подгребли к причалу Хебруса и торопливо устремились к Дому. И вновь, как при вторжении в усадьбу Сенака, первой, со всеми своими обостренными чувствами мага, шла Джанела, за ней Квотерволз, я и Чонс. Никто из нас не взял оружия — в случае чего мы намеревались как-нибудь оправдаться.

Я видел фигуру Джанелы на фоне каменной стены дома. Через каждые несколько шагов она останавливалась, прислушиваясь к магическим полям, и кивала нам. Ничего. Никакой магической охраны. Ни я, ни Квотерволз тоже ничего странного не замечали и сохраняли молчание, как и Чонс. Мы взошли на каменную террасу и оказались перед дверью, сделанной из прозрачного стекла и искусно изукрашенной разноцветными стеклянными вставками. Хебрус, очевидно, не опасался никаких вторжений, мы не обнаружили ни засовов, ни надежных замков. Вряд ли так себя вел бы человек, предпочитающий в качестве сексуальных партнеров головорезов.

Квотерволз кивнул Чонсу, и они вдвоем навалились на дверь. Послышался щелчок, и дверь распахнулась. Чонс расцвел в гордой улыбке. И вновь я заинтересовался, чем же занимался мой садовник в свободное время, — он явно выказывал далеко не садоводческие таланты.

Оказавшись внутри, Джанела прошептала слова заклинания над светящимся Ожерельем. Я повел отряд к той части дома, где, собственно, и жил Хебрус. Комнаты, мимо которых мы проходили, стояли почти пустыми, за исключением той немногочисленной мебели, которая не давала помещениям выглядеть уж совсем заброшенными.

Я без труда отыскал комнаты Хебруса. Джанела заставила ожерелье светиться ярче, и мы огляделись. Я увидел то, что и ожидал: большая часть тех сокровищ и драгоценных безделушек, которые коллекционировал Хебрус, собственно и превращавших помещение в дом, исчезли. Джанела открыла сумку и достала свой жезл, которым она заранее прикоснулась к книге, составленной Хебрусом для торговцев, представляющих Антеро, и повествующей об обычаях Вакаана. Эта книга, к сожалению, осталась у меня единственной: памятной вещью от моего верного слуги.

Джанела привела жезл в действие, и тот зашевелился, вытягиваясь и изгибаясь в стороны, как змеиный язык, ищущий, но так ничего и не находящий.

Спустя некоторое время она опустила жезл. Ничего. Мы обследовали остальные комнаты, включая и спальню Хебруса. По-прежнему ничего.

Мы покинули дом так же бесшумно, как и вошли в него, и вернулись в свой дворец, не будучи никем замеченными. Я отпустил Чонса, а Джанелу и Квотерволза пригласил к себе. Джанела уничтожила пламя, все еще горящее над бумагой, а затем исследовала ее. Ничья магия сюда не заглядывала, так что наша уловка удалась.

Я объяснил Квотерволзу, что мы искали, но не нашли, — кто-то не только ликвидировал физические следы пребывания Хебруса в доме, но стер и все свои следы, даже остававшиеся в воздухе. Словно невидимая метла прошлась по всему дому, стирая всю память о существовании Хебруса.

— Но зачем? — удивился Квотерволз. — Разве Хебрус знал что-то важное? Что-то связанное с нашей экспедицией?

— Не знаю, — сказал я. — Хотя я не писал ему об этом и ничем не намекал, зная, что письма просматривают королевские чиновники. И, насколько мне известно, он не предпринимал никакого поиска информации, касающейся восточных земель.

— Тогда, — сказал Квотерволз, — у него должен был быть враг, который опасался, что вы по прибытии начнете мстить за него.

Это говорил истинный сын пограничных земель. Я же так не считал.

— Более приемлемое объяснение заключается, на мой взгляд, в следующем, — сказала Джанела. — Хебрус являлся непосредственным свидетелем всех тех изменений, которые происходили в Вакаане за эти годы. И кому-то очень не хотелось, чтобы он рассказал Амальрику Антеро о чем-то.

Я тоже пришел к такому выводу, каким бы неопределенным он ни казался. Правда, в своих выводах я был смелее — подстрекателем являлся Модин. Ведь именно его стражники распространяли лживую историю о гибели Хебруса. Но с какой целью?

Я не знал… но понимал, что в лице этого королевского советника обрел врага. Но почему же он так легко одобрил наше путешествие?

Имелись вопросы, и не было ответов. И пора было спать.

Отави, Квотерволз и я вызвались приобрести для Джанелы необходимые предметы в предстоящей церемонии. Нужная нам лавка находилась в бедняцком районе, и мы, выйдя из лодки, двинулись по узким улочкам, следуя наставлениям Джанелы.

Мы отыскали лавку, получили небольшой сверток от очень старого человека, одетого в наряд кочевников, которых я встречал в пустынях во времена моей молодости, и выдали ему изрядную сумму в золоте, которую он потребовал.

Мы отправились обратно к лодке, но тут из переулка к нам устремилась разгневанно вопящая толпа. Мы инстинктивно прижались спинами к какой-то стене и уже начали вытаскивать сабли из ножен, когда я понял, что эти люди и не собираются на нас нападать. Гнев властвовал над ними сам по себе, и это было видно по поведению одного человека, который, выскочив из собственной маленькой бакалейной лавки, вдруг дико огляделся, схватил булыжник и швырнул его не целясь, просто чтобы бросить. Толпа все увеличивалась, обрастая пополнением из близлежащих переулков, грозя захватить в свой безумный водоворот и нас. Люди срывали шелковые занавеси с витрин, били стекла. Я огляделся, ища места, где можно было бы укрыться, и тут в толпу врезалась плотная красномундирная шеренга.

В фаланге стражников первая шеренга размахивала дубинками длиною в три фута, вторая шеренга несла копья. Слов приказа слышно не было, но солдаты, бросившись на толпу, начали размеренно махать дубинками. Раз или два блеснула сталь, и в руке одного из стражников я разглядел кинжал.

Толпе некуда было податься; но затем люди нашли какой-то проход, забурлили в нем, как вино в горлышке бутылки, и улица внезапно опустела.

Один из стражников заметил нас, нахмурился, но тут же кивнул успокоившись, словно мысленно связался со своим командующим и получил разъяснение, что эти чужеземцы не представляют опасности.

Послышались два отрывистых приказа, солдаты построились и удалились.

Я насчитал десяток тел, распростертых на бирюзовом тротуаре. Их кровь казалась столь же яркой, как и мундиры солдат, только что учинивших побоище.

Эта ночь ответила на многие вопросы. Я лег пораньше, чтобы выспаться наконец перед путешествием. Но вместо этого лишь ворочался, бесконечно размышляя о предстоящем нам, о том, есть ли у нас шансы выжить, о том, что сейчас происходит в Ориссе, и так далее, и так далее.

Наконец я задремал и даже увидел сон, который не запомнился. А проснулся от стука в дверь. Выскользнув из постели, я отыскал саблю, ощущая легкую гордость оттого, что мои старые навыки предосторожности возвращаются ко мне.

Бесшумно подобравшись к двери, я рывком распахнул ее. В полумраке коридора стояла Джанела. Она зябко передергивала плечами, словно на дворе стояла зима, а не канун лета. Я взял ее за руку и втянул в комнату, ощущая по ее состоянию и выражению лица, что произошло нечто ужасное.

Она неподвижно застыла посреди комнаты, а я, накрыв ночник, зажег фитиль, затем от него зажег две масляные лампы. И тут только обнаружил, что я совершенно не одет. Джанела и виду не подала, пока я, положив саблю на стол, накручивал полотенце на бедра.

— Что случилось?

Она облизала губы, подыскивая слова.

Я припомнил правила приличия, предложил ей сесть и налил бренди из графина. Она лишь коснулась губами бокала.

— Я поняла, — сказала она без вступления, — или, вернее, рискую выдвинуть догадку, почему убили Хебруса.

Я выругался про себя, отыскал в буфете новую бутылку бренди, сломал восковую печать и налил нам обоим, не обращая внимания на остатки в графине.

— И почему же?.. Или, для начала, — сказал я, — кто?

— Модин. Точнее, кто-то по его приказу, скорее всего стражники.

— Почему?

— Потому что Модин не хотел, чтобы вы по прибытии сюда узнали, что здесь творилось за прошедшие десять лет.

— Продолжай.

— Модин боится вас, Амальрик. Боится вас и боится нас, когда мы вместе. И он хотел, чтобы вы отправились на восток, не получив никакой информации от Хебруса, и путешествовали, не будучи вооруженным этим знанием. И он хочет, чтобы вы погибли, как погибают все путешествующие на восток, по его мнению, от рук демонов.

— Боится меня? — Я пытался понять смысл ее слов. — Чем же я могу ему угрожать? Он что, думает, я собираюсь уничтожить его? Или он считает, что я замышляю что-то против короля Гейята, а то и против всего Вакаана?

— Он и сам не может понять. Он страшится вас такого, каким вы были вместе с Яношем. Вам двоим удалось преодолеть все преграды, и добраться до Вакаана, и потрясти весь мир от Конии до самой Ирайи. До того, как вы с Яношем прибыли сюда, Вакаан, как и Орисса, находился в состоянии дремы. А теперь вы вновь прибываете сюда, да к тому же с потомком Яноша, и он просто впадает в панику, не зная, что еще мы учиним в их устоявшейся жизни.

— Очевидно, он не поверил нашей истории о намерениях отыскать лишь новые торговые точки, — сказал я.

— Разумеется, не поверил, — сказала она, — Конечно, он не дурак. Но если бы мы оказались с ним один на один, я не сомневаюсь, что одолела бы его в любом магическом искусстве по его выбору. В природе должно быть равновесие. Но его нет. Мы на его земле, и в его распоряжении мощь всех магов Вакаана, усиливающих его заклинания.

Я покрутил бокал в пальцах, размышляя над услышанным и подбирая слова для следующего вопроса.

— Не очень-то хорошие новости, — сказал я. — Но я не думаю, что именно из-за этого ты трясешься, как олененок, у которого только что на глазах охотники застрелили мать.

— Я не знаю, стоит ли рассказывать дальше.

— Почему же нет? Она глубоко вздохнула.

— Потому что вы мужчина… вы решите, что я пытаюсь навязать вам мое мнение.

— Джанела, ты совершенно сбила меня с толку. Ты просто расскажи, что случилось, и все. Мы же партнеры и друзья, надеюсь, не так ли? И держу пари, что я догадываюсь о большей части того, что ты скрываешь.

— О чем же?

— Модин или уже переспал с тобой, или добивается этого.

— Добивается. — Она содрогнулась. — Но добивается не из чистой похоти, не просто из желания заняться сексом.

Я широко раскрыл глаза, ожидая, что же последует дальше.

— Ты мог бы догадаться, — доверительно сказала она, неожиданно переходя на «ты». — Ведь речь идет о правнучке Яноша Серого Плаща. Секс с нею, магический секс, по его мнению, усилит его могущество. И этой ночью я поняла, что он намеренно выбрал эти цвета для своих стражников и всего государства. Он восхищен принцем Равелином, явившимся причиною гибели моего прадеда. И после того как мы оказались здесь, он ощутил себя самим Равелином, у которого появился новый шанс овладеть Яношем Серым Плащом, получить его в полную собственность, и, может быть, когда наши тела сольются, а души устремятся в пространство, удастся овладеть и основным секретом Яноша. Похоже, твоя книга, — неожиданно спокойным тоном вдруг добавила она, — далеко перешагнула за границы Ориссы.

Я подошел к окну и выглянул наружу. Джанела была права — в какой-то мере ответственность за все эти убийства ложилась на меня. Мне вдруг захотелось нацепить саблю, отыскать Модина и вызвать его на дуэль, хотя мы с Джанелой и не были любовниками. Да и не собирались стать таковыми. Я ощущал не ревность, а гнев оттого, что Модин с помощью секса собирался обокрасть Джанелу и воспользоваться ее могуществом в своих целях. Я вспомнил, как иногда Янош, переспав с женщинами, отбрасывал их, и внезапно в памяти всплыла картина из далекого прошлого, я увидел женщину в лодке рядом с дворцом Яноша, женщину, оплакивающую потерю, и ощутил тот далекий запах словно бы от сгоревшего мяса барашка, и увидел полную чашу темной жидкости, похожей на кровь, которую осушает какое-то нечеловеческое существо.

— Итак, за одну сладострастную ночь он предполагает овладеть сразу всем, — наконец смог я выговорить, стараясь скрыть охватившее меня волнение.

— Нет. Он хочет, чтобы я оставалась с ним. Амальрик, ты, должно быть, невнимательно слушал, а я ведь сказала, что он боится нас. Мы вместе ему страшны гораздо больше, нежели поодиночке.

— Да уж, мы лихая парочка, — сказал я, стараясь немного развеять уныние, повисшее в комнате, но не отрывая глаз от сабли на столе. — Герои легенд и так далее.

— Более того. Один из нас выкован из железа. Другой слеплен из глины. Он думает, что где-то на востоке есть пылающая адским огнем кузница, где из нас сделают таких людей, которые перевернут мир до основания.

— Ну так пусть он в этом не сомневается! — воскликнул я.

— Теперь ты знаешь столько же, сколько и я. Я задумался.

— Через два дня взойдем на Священную гору. А через неделю мы должны отплыть по плану. Я думаю, что будет благоразумнее не торопиться и не пускаться в путь на следующий же день после церемонии. Это должно встряхнуть Модина и заставить его послать вслед нам заклинание, а может быть, и военные корабли. Как думаешь, располагаем мы таким временем?

— Не знаю, — сказала Джанела.

— Модин выставил тебе какой-то ультиматум?

— Нет. Ничего особенного.

— Значит, так и поступим. Не отменяем церемонию и не торопимся уезжать сразу же. И будем надеяться, что пока Модин ничего не предпримет.

В комнате повисла долгая пауза.

— Нам надо еще кое-что сделать, — сказала Джанела. Я поглядел на нее. Она смотрела в стену. — Модин знает, что мы не близки. То есть не являемся любовниками. Именно поэтому он и сделал мне это предложение. Он думает, что если переспит со мной раньше, чем ты… В общем, если он овладеет мною впервые, как девственницей, то обретет все мое могущество.

Я почувствовал, как жар бросился мне в щеки, хотя вся ситуация в целом выглядела даже немного забавной.

— Ну если он боится соперничества с моей стороны, тогда его с успехом можно ставить на охрану наложниц короля Гейята. Он что, не знает, сколько мне лет?

— Ты поможешь мне, Амальрик? — спросила она.

— Разумеется, — сказал я. — Скажи как?

Джанела не ответила, но встала и подошла сначала к одной лампе, затем к другой и погасила их, так что комната освещалась теперь только луной, заглядывающей в окно.

— Он, может быть, и маг, — сказала она. — Но всего ему знать не дано.

Она выскользнула из своих одеяний, и тело ее заблестело в тусклом свете. Затем она задула и ночник, и все погрузилось во тьму. Я услыхал ее шепот, зашелестели простыни, заскрипели кожаные ремни кровати.

— Модин увидел все, что мог, — сказала она. — А теперь я сотворила блокирующее заклинание, и пусть он думает обо мне что угодно.

Я стоял на месте, чувствуя себя дураком. Джанела тихо рассмеялась.

— Не беспокойся, — сказала она. — Твое целомудрие в безопасности.

Я подошел к постели, чувствуя себя неловким, как новобрачный, и чуть не упал, споткнувшись о ее сапог. Присев на постель, я задумался, как же мне спать — в полотенце на бедрах? Мне стало смешно, что я думаю над такой ерундой, я сорвал полотенце, отбросил его в сторону и скользнул под простыни. Но все же постарался держаться подальше от Джанелы.

В комнате было очень тихо. Слышно было, как плещет вода в канале за окном да позванивает колокольчик какой-то гондолы. Дыхание Джанелы становилось все ровнее, и вот она уже, кажется, заснула.

Я тоже почти уснул, когда она придвинулась ближе, положила голову мне на плечо, а одной рукой обняла за грудь. Во сне она что-то пробормотала, прижимаясь еще теснее.

Я ощутил крайнюю неловкость. В конце концов, она годилась мне в правнучки. Более того, она настолько доверяла мне, что использовала мою постель для того, чтобы одурачить Модина.

Она еще раз вздохнула, а веки мои потяжелели. А потом я ощутил бьющие мне в лицо из окна солнечные лучи, призывающие подниматься.

Подъем на Священную гору оказался гораздо тяжелее, чем я представлял себе. Душевная боль вернулась, оказавшись столь же острой, как и в те времена, когда я здесь совершал кремацию тела Яноша и отправлял его дух на восток.

К руинам алтаря старейшин мы пришли вчетвером: Отави, Квотерволз, Джанела и я. Двум мужчинам я предложил оставить здесь свою поклажу, а самим спуститься вниз и не подсматривать. Церемония требовала, чтобы при ней не присутствовали непосвященные.

Джанела достала из своей сумки шесть маленьких горшочков с краской и кисть и принялась выводить на алтаре буквы неведомого мне языка.

Я же стоял в ожидании. Наверное, здесь, на вершине горы, было холодно. Если и так, я не помню, чтобы что-то чувствовал.

Возле алтаря было безлюдно. Жители Вакаана не очень жаловали это место, напоминающее им о людях, давно исчезнувших и обладавших могуществом более высоким, чем они.

Мне показалось, что я вижу какое-то пятно на алтаре, может быть, след от сгоревшего тела Яноша. Но мне это лишь казалось. Дожди все давно смыли.

Джанела раскрыла два принесенных нашими спутниками мешка и достала оттуда пригоршню палочек, разместив их на алтаре в определенном порядке. Эти деревянные щепки мы привезли из Ориссы. Некоторые из них я отколол от деревянного ящика, в который были упакованы сокровища, присланные из Костромы, родины Яноша Серого Плаща. Другие щепки я лично отколол от двери, висевшей на петлях комнаты в казарме гвардии Магистрата, где служил Янош. Эту дверь я выкупил. Часть щепок отодрали от кресла моего отца — Янош любил сидеть в нем, выпивая. Последние щепки были от причальной тумбы возле дворца в Ирайе, в котором проживал Янош. Джанела полила щепки маслом, и мы стали ждать. Первые лучи солнца вырвались из-за горизонта, и в этот момент Джанела произнесла три непонятных слова; алтарь охватило пламенем, таким могучим, словно мы развели костер в канун Праздника середины лета.

Дым от костра подхватило ветром и понесло от горы на восток.

Но тут же султан дыма заметался, рванулся против ветра и окутал алтарь, словно обнимая нас с Джанелой.

Но пахло не обычным дымом, то ли в силу старости дерева, то ли из-за того, что щепки облили маслом. Пахло солью моря, слегка смолою канатов, примешивались и совершенно неожиданные запахи — мирры, цветущего апельсинового дерева, меда, аира, можжевельника.

Уставившись прямо в восходящее солнце, я не ощутил ослепления, а видел что-то еще.

Некогда с вершины этой горы узрел я видение, видение высокого горного кряжа, кряжа, по форме напоминающего огромный сжатый кулак, покрытый снегом. Он очень походил на тот кряж, который миновали мы с Яношем, полагая, что это и есть Кулак Богов. И вот я узрел это видение в тот день, когда кремировал тело Яноша, и это видение преследовало меня всю жизнь, пока не явилась Джанела и не сказала, что мы ошибались. И теперь я был совершенно уверен в ее правоте. Взор мой устремился поверх Ирайи, поверх тех земель, по которым, извиваясь, текла к Восточному морю река. И я увидел океан, до которого не добирался еще ни один человек, а за ним — землю. Предстало передо мною устье реки, намного превосходящей размерами ту, что текла в Вакаане. Дальше, за устьем реки, вид смазывался, я же продолжал вглядываться, как птица, летящая с невероятной скоростью. И дальше располагалась земля, но я не мог ее рассмотреть. Я остановил взгляд на горном кряже, сжавшемся в огромный кулак. Гигантский… или Божий.

Теперь я уверовал. Уверовал до дна души.

— Посмотри, — прошептала Джанела, и я вынужден был посмотреть на нее. Она держала в руке серебряную фигурку танцовщицы, и вновь та обрела плоть, и вновь танцевала в присутствии прекрасных мужчин, женщин и демонов. На своих тронах так же восседали король и королева, и так же похотливо наблюдал за танцовщицей демон с волчьей мордой. Но мои глаза устремились к открывающемуся за окном дворца саду и расположенному дальше городу.

Далеко на горизонте, в рамке из оконного переплета, виднелись пики гор, несомненно, обратная сторона того кряжа, который предстал передо мною в видении.

Я моргнул. И все исчезло в слезах, наполнивших мои глаза под действием солнечных лучей.

Ни я, ни Джанела ничего не сказали.

Слова были не нужны.

Пора было отправляться на поиски Королевств Ночи.

Теперь у нас все имелось в наличии для немедленного отправления: уверенность в правоте Джанелы, необходимые припасы и разрешение короля Гейята, пусть и полученное в столь непростой обстановке. Теперь я ломал голову над тем, как исчезнуть, чтобы при этом весть о нашем отплытии не дошла бы немедленно до ушей Модина из уст Лиенора и прочих слуг-шпионов. И я решил все же явиться ко двору с формальным словом прощания, но буквально накануне отплытия, чтобы успеть предупредить замыслы министра Модина против нас.

Я объявил план, в который входил осмотр готовности путешественников и кораблей к плаванию. При этом, как только все корабли были бы загружены, мы бы сразу же отплыли. Но дабы придать всему мероприятию характер обычного осмотра, я во всеуслышание предупредил, что за обнаружение неполадок и неисправностей каждый виновный будет наказан двухнедельными работами по кухне, месяцем ночных караулов, запрещением целую неделю покидать дворец — в общем, старался указать на то, что мы еще долго пробудем в Ирайе.

Мы оба с Джанелой были потрясены открывшимся с вершины горы видением, меня же, кроме того, здорово утомило и само восхождение.

Джанела вскоре после нашего возвращения прислала за мной, упрашивая поторопиться. Я же сидел в своей спальне, лелея мечту немного вздремнуть, но вместо этого прислушиваясь к бесконечному хныканию Пипа о том, что вот, дескать, ежели бы он знал, что предприятие окажется таким опасным, он бы никогда не согласился отправиться в это путешествие, и, стало быть, благородный господин Антеро должен бы обратить особое внимание на размеры оплаты, учитывая, что дело может обернуться так, что он, Пип, вообще окажется не в состоянии вернуться в Ориссу, и так далее, и так далее.

Эту старую песню Пип заводил в каждой экспедиции. Я в конце концов рассмеялся и сказал, что если он рассчитывает получить побольше золота, то должен побольше и поработать и не терять надежды на хорошие премиальные по возвращении домой. Наш привычный диалог завершился, а я отправился в апартаменты Джанелы, размышляя, что же такое еще произошло.

У нее на столе стояла открытая сумка, а вокруг валялись различные предметы, необходимые для магии. Перед нею стояла мензурка с какой-то ужасной на вид и отвратительно пахнущей жидкостью.

— Амальрик, — сказала она без вступления, — у нас проблемы.

— Кто же этого не знает.

— Об этом ты еще не знаешь, и я должна продемонстрировать их тебе. Садись. Дай мне твой палец. Мне нужно немного твоей крови.

Я сделал, как она сказала, и она нанесла мне порез крошечным ножиком — но серебряным, а не золотым, который использовала для предыдущих заклинаний. Подержав палец над мензуркой, она выдавила туда три капли крови.

— Должно быть, после посещения горы у меня повысилась чувствительность, — сказала она. — Некогда у меня уже было это ощущение страха и опасности, словно за мной наблюдает невидимый враг. И последние несколько часов я ощущаю присутствие этой опасности здесь, причем исходит она не от Модина и его магии или с востока, а откуда-то из неизвестного мне места. И большего я не могу объяснить. А теперь держи свои руки ладонями кверху.

Она начала натирать их какой-то желтоватой мазью.

— Ты сказал, что не обладаешь магическим талантом, во что я не верю, — тихо, тихо, я не собираюсь спорить. Сейчас я просто хочу отправить твой дух назад по реке, к морю. А затем на юг и затем — обратно в Ориссу. И меня страшит то, что ты, может быть, увидишь. Если же заклинание не сработает, я просто расскажу тебе, что я подозреваю, и готова поклясться на чем хочешь, что я говорю правду.

Я сердито отдернул руки.

— Джанела. Сейчас же прекрати. Я вовсе не нуждаюсь в твоих клятвах.

— Но сейчас… ты мог бы… — Она посмотрела на меня с неуловимой печалью. — Извини, Амальрик. Я очень не права.

Она подняла свои ладони, как делают это жрецы, и принялась произносить нараспев:

Затем нормальным тоном она добавила:

— А теперь выпей этот напиток.

И я выпил до дна, неловко держа мензурку ребрами ладоней. Вкус сначала был сладкий, затем чуть горьковатый, а под конец и раздражающе неприятный, почти заставляющий глотку не пропускать снадобье внутрь.

Испугавшись, что меня сейчас вытошнит, я хотел было протестовать, но не успел я отставить мензурку, как был вырван из телесной оболочки и закружился в пространстве.

Когда я был еще подростком, на всю Ориссу недолго большое впечатление производила циклорама. На длинных полосах материи располагались подряд картинки. Зрители усаживались в кресла, а перед ними циклорама перематывалась с одного цилиндра на другой. Так что можно было совершить как бы путешествие из Ориссы к устью реки или вдоль Лимонного побережья или отправиться на повозке из города к горам. Можно было забыться и представить, что путешествуешь ты сам.

Вот и теперь у меня было ощущение, что я нахожусь перед циклорамой, которая перематывается с невероятной скоростью. Река, извиваясь, промчалась подо мной, как обезглавленная змея, вот уже и Мариндюк, а вот я лечу над морем обратно в Ориссу. Под собою, на беспокойных волнах, я разглядел какие-то точки и спустился ниже. Оказалось, это десять кораблей, на главных мачтах которых я с радостью увидел знамена Ориссы.

Узнал я и корабли — они принадлежали мне, — часть торгового флота Антеро. Но снаряжены они были для войны — по бортам натянуты противоабордажные сети, на полубаки водружены катапульты. На палубах люди, одетые в боевую кожаную форму, упражнялись во владении оружием.

Затем я очутился над одним из кораблей, который почему-то счел флагманским, там я и завис, невидимый, над ютом. Подо мной стоял Клигус! Почему это мой сын решил направиться в Ирайю?

Клигус, также одетый в военную форму, был увлечен разговором со знакомым мне гвардейским офицером, имени которого я, впрочем, не помнил. Мне отчаянно хотелось знать, о чем они разговаривают, и наконец я кое-что расслышал. Но неотчетливо, как ожидалось при такой моей близости к разговаривающим, а словно из какой-то трубы доносились звуки, так что я разбирал лишь отдельные слова:

— …что в наших силах… арест… приговор, разумеется… разрешение… объяснение… ренегат… когда я вернусь… доказательство… вся Орисса узнает… ну и тогда уж Гермиас будет обречен вместе с ним.

Тут Клигус изобразил насмешливое горестное выражение, не скрывавшее радостный блеск в глазах, и четко произнес:

— Мой собственный отец! Во имя Тедейта, как же мне перенести такой позор?

Я рванулся обратно в Ирайю, вернулся в тело, расслабленно раскинувшееся в кресле спальни Джанелы. Она посмотрела на меня, кивнула, зная, что я увидел и услышал, встала и отошла к окну, глядя на улицу. Я постарался овладеть собой, несмотря на охватившую меня слабость. Даже слезы выступили на глазах. Но тут же мною овладел гнев. Я монотонно изложил все, что слышал и видел.

— Но как могла Орисса… — я запнулся, подыскивая слова, — прислушаться к этому?

— Амальрик, я понимаю, что это удар для тебя, но, пожалуйста, не теряй головы, ради себя же самого. Ты сказал, что Клигус обмолвился о том эффекте, который произведет на Ориссу какое-то сообщение, как только он вернется с каким-то доказательством или с тобой. И ты сказал, что это твои корабли. А еще раньше ты рассказывал, что у Клигуса имеются могущественные друзья. Держу пари, что он добился разрешения организовать экспедицию на свои средства, дабы исследовать какие-то преступления, в которых он обвиняет тебя. Ну а пока ты еще не предстал перед Воротами Предателей, или как там это у вас в Ориссе называется, у тебя там должны остаться друзья. Клигус упоминал Гермиаса, следовательно, тот держится твердо и пока в безопасности. К тому же есть Палмерас, который, по-моему, никак не склонен поверить Клигусу, что бы тот ему ни рассказывал.

— Я уверен, что он не поверит.

— Для чего же ему так важно привезти тебя обратно? А ты уверен, что Клигус говорил правду, обсуждая свои намерения?

Клигус вряд ли довез бы меня до Ориссы живьем. В чем бы он меня ни обвинял, каких бы лжесвидетелей ни заготовил, но от его обвинений камня на камне не останется, стоит мне вернуться в Ориссу. И стало быть, Клигус хладнокровно замышлял совершить отцеубийство.

— Как же он мог? — Вопрос был бессмысленный, но он вырвался из глубины души.

— Понятия не имею… Он таков, каков есть, и я не хотела бы объяснениями усиливать твою боль. Но есть и другое «как» — имеющее для нас практическое значение. Как мог Клигус преуспеть в этом нахальном фарсе, что у него даже нашлись слушатели? Я уже говорила, что ощущаю некую магию, некую злобную силу впереди и позади нас, и точно так же я ощущаю, что именно эта сила гонит Клигуса по нашим следам. Одна и та же сила. Кто-то… или что-то… находящееся на востоке, связывает эту силу с Клигусом.

— Силы, подобные Сенаку?

— Почти наверняка.

— И Клигус осознает это, — спросил я, хватаясь за соломинку, — или он просто игрушка в их руках?

— Не могу ответить. Возможно, он и орудие в их руках, но орудие удобное, поскольку чистый дух нельзя разложить. Но я не уверена, находится ли он в открытом союзе с нашим врагом, кем бы он ни был. Возможно, и нет, поскольку во время моего пребывания в Ориссе я не ощутила мощного противостояния магических сил. Если бы демоны находились прямо на кораблях, они бы мгновенно ощутили твое присутствие и заставили бы убраться.

Вновь скорбь овладела мною. Я опустил лицо в ладони.

— Наверное, ты права, — смог выговорить я. — Но у меня сейчас в мыслях сумятица. И мне нужно какое-то время, чтобы все прояснилось.

— У нас нет времени, Амальрик. Именно поэтому я просила тебя прийти побыстрее. Корабли Клигуса находятся менее чем в двух неделях пути от Ирайи, да нам еще нужна по крайней мере неделя, чтобы спуститься по реке к морю.

Она была права. Я же не мог и пошевельнуться, ощущая себя застывшим, как камень. Затем откуда-то появились силы. Возможно, часть своих передала мне Джанела, имевшая их достаточно, чтобы до нашего знакомства исколесить много стран. Я ощутил себя могучим. Внутри росла энергия. В своих чувствах к Клигусу я покопаюсь позже. И решение, что с ним сделать, я также отыщу позже. Только не сидеть тут, как маразматик, и не пускать слюни. Бывала боль и пострашнее — смерть моей любимой Диосе и первого ребенка, Эмили, после которой я вообще был готов расстаться с жизнью, бросившись в объятия волн и Черного Искателя. Но и это я пережил.

Пришло холодное, мрачное спокойствие. Я поднялся.

— Я придумаю, как нам устроить незамедлительное отплытие, — сказал я. — И пошли королю просьбу о назначении прощальной аудиенции.

Джанела протянула мне руку. Но я встал самостоятельно. Если я проявлю хоть малейшую слабость, то рассыплюсь, как сгнивший на стоянке корабль.

И на нас обрушились дела.

Через час прибыл курьер с посланием от министра Модина, где он приглашал меня и госпожу Ликус, известную ныне как Серый Плащ, почтить присутствием королевскую аудиенцию, назначенную на четвертый час после восхода солнца через два дня. При этом надобно быть готовым ответить на вопросы, могущие возникнуть у короля Гейята.

Впрочем, послание принес не какой-нибудь придворный чиновник, а стражник, сопровождаемый еще двумя.

Мы почувствовали ловушку. Я понятия не имел, какие вопросы могут возникнуть у короля самого или под науськиванием Модина, но холодный тон послания, тот факт, что Джанела упоминалась под тем именем, под каким была известна здесь, в ее отечестве, и вооруженные солдаты — все это давало повод полагать, что обстановка складывается далеко не дружественная.

Даже если мы ответим на предложенные вопросы, наверняка дело растянется на неделю, прежде чем нам разрешат отплыть… а к тому времени Клигус будет уже здесь.

Чувствуя, как ловушка закрывается, я не имел ни мыслей, ни планов, ни идей. Я решил прогуляться по причалу, просто побыть возле воды. Мы, ориссиане, привыкли успокаиваться, глядя на реку, она же приносит нам ясность мышления и умиротворение. Может быть, что-нибудь и осенит меня, собьет с меня тупость, а там уж мы с Джанелой что-нибудь и придумаем.

В сумерках я вышел из дворца.

Я сделал вид, что не замечаю Квотерволза, следующего позади и старательно прячущегося.

Я сел на краешек причала и стал смотреть на небольшие волны, плещущиеся о борта наших судов, так тщательно снаряженных, но которым, похоже, не суждено увидеть цель нашего путешествия.

Что-то падало с неба, плавно раскачиваясь в воздухе, как перышко или снежинка. Я протянул руку, и на ладонь мне упал пепел.

Я поднял взгляд и увидел Ирайю, охваченную огнем.

Небо осветилось, словно солнце изменило свой маршрут и родилось из пламени пожара. И даже не пожара, а пожаров, понял я, заметив множество отблесков на небе. Мне показалось, что ближайший пожар занимается к югу от королевского дворца, в том месте, которое по меркам Ирайи считается районом проживания бедняков.

Один пожар можно считать случайностью… но несколько? Я насчитал по крайней мере восемь очагов огня. Неужели к Ирайе все-таки подобрались враги и напали? Невозможно. Разве что враг изнутри — сам народ восстал.

Квотерволз оказался рядом. Я теперь точно знал, что надо делать. Вид этого пылающего ада сразу отмел в сторону всю нерешительность и неопределенность.

— Вызывай людей, — приказал я. — Мы отплываем через два часа. И позаботься, чтобы никто из наших слуг-шпионов не смог покинуть дворец и разболтать.

Широкая улыбка появилась на лице Квотерволза.

— Слава богам! Теперь-то мы прихлопнем этих ублюдков со всеми их интригами. — Он бросился к дверям дворца, громкими воплями созывая сержантов и капитанов кораблей.

Я направился к Джанеле. Но она уже стояла во дворе, с сумкой через плечо и с саблей на поясе.

— Вижу, боги благосклонны к нам, — сказала она спокойно. — А уж мы воспользуемся моментом, не так ли, друг мой? — Она говорила прямо как ее прадед в минуту сражения, когда вокруг господствовали страх и паника, а он один сохранял спокойствие и трезвую голову.

На подготовку у нас ушло менее часа. Лиенора и всю прислугу заперли в одном из банкетных залов, забив двери на кухню и в буфетную гвоздями и завалив кучей мебели. Два матроса, как я выяснил позднее, настойчиво упрашивали боцмана допустить с ними на корабль своих возлюбленных, но им было отказано.

Квотерволз уже занес мои пожитки на «Ибис», но я оставался на причале, желая взойти на борт последним, несмотря на сильное желание побыстрее убраться отсюда.

Я уже не сомневался, что в Ирайе разразилась гражданская война. Неподалеку я заметил патрульное судно стражников, торопливо удирающее по каналу от гондол, заполненных какими-то оборванцами. Сидящие в них мужчины и женщины кричали и размахивали факелами и оружием. Гондолы нагнали судно стражников, и началось избиение. Когда оно закончилось, одна женщина принялась размахивать багром. На конец багра была нацеплена голова человека, все еще в красном шлеме.

Мои люди быстро занимали места на кораблях, Квотерволз отдавал команды сухопутным бойцам, а Келе — морякам:

— Выбрать кормовой конец! — Моряки бросились выполнять команду. — Мы готовы к отплытию, господин Антеро!

Я взбежал по трапу, и, как только оказался на палубе, его втащили на борт. Взлетели весла.

— На руле держать прямо! — выкрикнула Келе. — Весла левого борта… Гребите же, проклятие!

Нос нашего корабля начал отходить от причала.

— Поднять паруса! — приказала Келе, почувствовав хороший кормовой ветер. Мы двинулись. — Так держать руль… Все весла, разом! Курс на устье канала. Где гребной барабанщик, демон его раздери?!

Барабанщик принялся отбивать ритм для гребцов. «Искорка» и «Светлячок» следовали в кильватере.

— Квотерволз, — приказал я, — лучники…

Он же лишь махнул рукой, указывая, и я увидел вооруженных солдат на полубаке. Они держали луки наготове, наложив на тетивы стрелы.

— Может быть, нужны какие-то изменения в боевом порядке? — спросил меня Квотерволз.

Я выдавил улыбку, сожалея, что «Ибис» не является настоящим боевым кораблем, с большим количеством солдат, обязанных лишь сражаться.

— Нет, Квотерволз. Просто будьте все начеку. Он отдал мне честь и поспешил с юта.

На каждое весло налегали по два человека, покрывающиеся потом от натуги, поскольку сами понимали, что нужно спешить. На юте оставались только Келе, рулевой, Джанела и я. Поверхность воды под легким бризом оставалась спокойной.

Мы вышли из устья канала на просторы озера.

Война сама по себе ужасна, а уж гражданская — наиболее отвратительное ее проявление. Однажды мне довелось видеть, как лев, пронзенный копьем, катался по земле в муках и в ярости грыз собственные вываливающиеся внутренности. Вот на что была похожа Ирайя этой ночью.

Благодарение Тедейту, каналы, ведущие от нашего дворца к озеру и реке, были достаточно широки, и мы не оказались втянутыми в бойню и разрушения, творящиеся на берегах.

Поначалу мы шли незамеченными. Толпы были слишком увлечены взаимным истреблением и ни на что не обращали внимания. Я видел, как из какой-то лавки вышел мужчина, горделиво размахивая деревянной игрушечной лошадкой, словно самой великой наградой в своей жизни. Я видел людей, стоящих цепочкой у таверны и передающих друг другу бутылки. Таверна была охвачена огнем, а люди поочередно отхлебывали из передаваемых бутылок, отбрасывая пустые в сторону.

Из темноты, визжа, вылетела обнаженная девица, за ней гнались два полуодетых оборванца. Квотерволз отдал приказ, прозвенели две тетивы, и негодяи упали с торчащими из груди каждого оперенными стрелами. Девушка продолжала бежать, не понимая, что ее уже больше не преследуют. Конечно, нам следовало бы поберечь стрелы, но Квотерволз был слишком порядочным человеком.

По мере нашего продвижения вперед встречались зрелища и похуже. Граждане поднялись против граждан, брат против брата. Но общим врагом являлись стражники. Тут и там попадались торчащие на пиках головы в красных шлемах и настолько истерзанные тела в черно-красных мундирах, что смерть для них стала наверняка милосердным избавлением от последних минут жизни.

Затем нас увидели, и хаос попытался затянуть в себя три ориссианских судна.

Увидевшие нас разразились криками ненависти — никто недолжен был сбежать из этого ада. В нас полетели камни, бутылки, прочий хлам. Но по берегам располагались люди и получше вооруженные. На «Светлячке» погибла женщина — вылетевшее из тьмы копье пригвоздило ее к палубе. Один из солдат на «Ибисе» получил стрелу в бедро.

Мы вошли в длинную протоку, над которой высокой аркой располагался мост. Оттуда увидели, как мы подплываем. Дружно взявшись за дело в пьяном кураже, бродяга вырвали из земли тяжелую деревянную скамью с намерением сбросить ее на нас сверху, когда мы пойдем под мостом. В воздух взвились наши стрелы, и скамья упала на мост, окруженная распростертыми телами.

От одного причала, подгоняемая шестами, пошла в нашу сторону небольшая рыбацкая лодка. Я понятия не имел, что замышляли сидящие в ней повстанцы. Наше судно ударило носом в борт лодки, и та перевернулась. Какой-то ирайец в момент удара успел подпрыгнуть и уцепиться в наш леер, но наш солдат ударил его дубинкой по голове и сшиб в воду.

Оставшиеся на плаву просили вытащить их, но мы не могли им помочь. Ночь изобиловала кошмарными зрелищами. Мы проходили мимо небольшого, выдающегося вперед мыса. На нем стояла женщина с узелком в руках и что-то кричала. Вокруг ревело пламя, и я не мог разобрать, чего она хочет. Она взмахнула узелком, пытаясь привлечь к себе внимание, а затем и швырнула его в нашем направлении. Никто ничего не успел сделать. Узел ударился о поверхность воды, развернулся, и показался ребенок, завернутый в одеяльца. Я не знаю, что мы могли сделать, что должны были бы сделать, никто не успел осознать происходящее, а дитя уже скрылось в волнах.

Женщина вновь закричала. Затем она прыгнула в канал, раскинув волосы по плечам. Она погрузилась в воду и скрылась из виду.

Ужасы следовали один за другим, но мы уже выходили на просторы озера. Ирайя оставалась позади. Нас мог поджидать лишь один враг — патрульные суда стражников. Но увидев, как пятерка этих судов устремляется в город, я перестал беспокоиться. Они не обратили на нас ни малейшего внимания. Горстка ориссиан не имела никакого значения перед лицом воцарившейся в Ирайе анархии.

Поднялся сильный ветер, он дул от города.

Итак, оставив позади огонь, смерть и вероломство, мы подняли все паруса и устремились в неизвестность.