Корнет из нашего времени. Часть вторая (СИ)

Глава 1

Специфическое «благоухание» от разгоряченных мужских тел будто застыло в воздухе. Да, здесь бы не помешала Rexona, которая, как говорили, «Никогда не подведет!». Глухие звуки ударов по боксерским грушам, звонкие — от бросков на соломенные маты, металлический лязг от занятий на спортивных тренажерах. Если закрыть глаза и только слушать — привычная картина тренировок в спортивном зале Питера, да и любого другого города России начала ХХI века, обычная тренировка в обычном спортзале. Это если закрыть глаза. А в реальности — «занятия по повышению физической подготовки и улучшению бойцовских навыков чинов Дворцовой полиции»[1] летом 1905 года.

Уже примерно с месяц я занимался здесь с «чиновниками для поручений», именно так назывались сотрудники Дворцовой полиции. Иногда к занятиям подключались дворцовые стражники, или как они с недавнего времени стали называться, полицейские надзиратели — нижние чины Дворцовой полиции, несущие службу у входа в помещения, где присутствует охраняемое лицо, вдоль пути следования этого лица, так сказать, «работали на земле». Но это редко, так, в особых случаях. Заглядывают и сослуживцы по полку.

Для занятий и тренировок нам выделили зал Придворного манежа, где зимой проводились boxing competition[2] среди представителей гвардейских полков, на которых меня объявили победителем.

Немного покорпел над чертежами тренажеров, несколько раз заезжал на Малую, в Мастерские Дворцового управления, где по этим чертежам пытались их изготовить, разъяснял непонятные моменты. По правде сказать, их почти и не было, так, согласовывали вес нагрузок-утяжелителей на силовых тренажёрах, уточняли формы особо специфичных спортивных снарядов, учебного оружия. Решение всех организационных вопросов заняло дней десять — двенадцать. Результат — на лицо, закрыл глаза — и будто в спортзале в ХХI века. С натяжкой, конечно, реалии надо учитывать.

Занимаюсь через день, две группы, часа по три — четыре. В свободные дни — «теория», но уже с другим составом слушателей.

Сегодня в зале 14 сотрудников, особая группа, в основном молодые люди по 25–27 лет, двое постарше, лет по тридцать. Но меня слушают безоговорочно, было у них время проверить «сопливого корнета» на вшивость. Кстати, весело тогда получилось. Да и полковник, видимо провел беседу, рассказал, что почём. Не знаю, правда, какие страхи он им поведал, но на втором занятии уж очень выразительно они смотрели на меня.

Сначала разминка, разогрев. В общей части принимают участие все присутствующие. Как обычно, бег по кругу, приседания в движении, прыжки, имитация ударов в движении и на месте. После — разбиваемся на группы. Часть отправляется на тренажеры, «качаться», остальных разбил на пары. Отработка ударов, блокировка их.

— Николай, левое плечо вперед… правую руку ближе к груди! Прикрывайтесь…

— Георгий, ну что Вы встали, грудь развернули, как на забаве «бей меня, кто может»! Развернитесь чуть, боком, боком, Вас же для удара должно быть меньше!

— Александр, мы не разучиваем танец в присядку, работа в нижнем партере это не… вот, вот так то лучше!

Может кому и режет слух такая фамильярность, но эти замечания делаю на автомате, лексика инструкторского прошлого прорывается. Я, кстати, сразу же на первом занятии объявил, что субординация и этикет по отношению к «курсантам» (тоже термин из прошлого, точнее из будущего) соблюдать буду не всегда, мол, прошу простить, но кто не согласен — на выход.

— Внимание! Прекратить выполнение упражнений! Смена мест занятий!

И опять:

— Ногу, ногу тяни… , прямой…

— Левой — блок, правой тут же удар, паузу делать не надо!..

И так вот весь месяц, но уже втянулся, постепенно прихожу в себя после событий зимы и весны этого года.

После «задушевной» беседы с полковником Герарди по поводу всех моих «художеств», как выразился мой собеседник, я еще с неделю «подчищал хвосты», анализировал свое поведение, думал, как жить дальше. А думать было о чем.

Дело в том, что случилось невероятное. Я, Александр Николаевич Белогорьев, 1985 года рождения, бывший воспитанник одного из Питерских детдомов, бывший спецназовец, бывший киллер, а официально — ИП, индивидуальный предприниматель, владелец и сам же работник шиномонтажки в Купчино, попал. Вот именно ПОПАЛ в полном смысле этого слова. Погибший после взрыва баллонного газа в гаражном кооперативе летом 2017 года, я возродился в теле моего предка в 1905 году. Точнее сознание Александра Николаевича Белогорьева ХХI века ПОПАЛО в тело 21 летнего корнета лейб-гвардии Его Императорского Величества Кирасирского полка князя Александра Николаевича Белогорьева, получившего травму на Невском проспекте 9 января 1905 года при наведении порядка, а точнее «зачистки» толпы. И не просто попало в это тело, заменив сознание моего предка, а как бы слилось с ним, взаимно добавляя друг друга. Это «взаимное дополнение», как оказалось, имело как положительные, так и не очень последствия. Александр Николаевич Белогорьев начала XX века знал и умел все то, что знал и умел Александр Николаевич Белогорьев века XXI. Но и черты характера, привычки молодого аристократа, темп его жизни никуда не делись, выступали своего рода тормозом, а наивность и незнание реалий жизни сводили на нет активность и здоровую наглость бывшего спецназовца, присущую, впрочем, вообще людям начала XXI века. И это все, к сожалению, привело к трагическому исходу.

Провожая друга после вечеринки по случаю своего награждения орденом, в непосредственной близости от дома, где проживал, он столкнулся с бандитами. Результатом этой встречи «джентльменов удачи» начала ХХ века с невзрачным на вид, но с сознанием, а главное, с навыками крутого вояки XXI века молодым корнетом стало два трупа и еще один покалеченный «искатель приключений». Как это ни странно, но это происшествие не заставило корнета насторожиться, но стало началом целой череды событий, в конечном итоге приведших к гибели отца корнета, генерал-адъютанта князя Николая Белогорьева, друга детства предыдущего императора, Александра III, аристократа и дипломата, личного посланника Николая II к президенту Северо-Американских Соединенных Штатов Теодору Рузвельту.

Посчитав эту стычку случайностью, молодой корнет не придал этому особого значения. Получив послабление по службе, краткосрочный отпуск по случаю недавнего ранения, продолжал вести обычную жизнь молодого гвардейского офицера, правда, с небольшими «отклонениями». Активно занимавшийся спортом в XXI веке, невольно стал одним из организаторов и участником соревнований по боксу среди представителей гвардейских полков, расквартированых в «гвардейской столице» России — в Царском Селе. Был объявлен одним из победителей. Да, нас было двое, победителей, я, и сотник из Конвоя. Так сказать, победила дружба!

Как оказалось, один из убитых бандитов был братом некоего «криминального авторитета»[3], из ближайшей к Царскому Селу деревни. Тот посылает двух своих «шестерок» проследить за корнетом, а потом и убить, отомстить за брата. В результате — один из них — труп, второй бандит арестован. Ранен денщик корнета. Допросив спешно одного из бандитов, применяя при этом метод экстренного допроса из арсенала бойцов спецназа XXI века, корнет узнал, кто и за что его «заказал», и где этот «заказчик» обитает. Но воспользоваться этой информацией он не успел. Уже на следующий день, после финального боя на чемпионате, при убытии на званый вечер к Великому Князю Владимиру Александровичу в честь окончания турнира, наступила трагическая развязка. Некий Митрич, он же «Бомбист», тот самый «криминальный авторитет» из Белозерки, брат убитого бандита, не полагаясь на своих «шестерок», сам решил исполнить месть. Встретив отца и сына Белогорьевых на выходе из дома, когда они садились в экипаж, метнул бомбу. Взрыв принял на себя старый князь, заслонив собой сына и денщика. Александр потерял единственно близкого человека и считал себя виноватым в этом. Придя в себя после легкой контузии и проанализировав ситуацию, он решил действовать.

… взрыва, как такового, я не услышал. Мне как будто звук отключили. Мелькает только картинка, причем фрагментально, скачками, как старое кино, в этом времени настоящее, что крутят в синематографе. Тело отца подбросило в мою сторону, экипаж встряхнуло, полетели куски дерева, кожа обивки. Дернулась лошадь, видимо получив свою долю осколков, завалилась на бок. Я будто впал в ступор. И все, картинка рассыпалась на мелкие осколки, мое сознание отключилось…

Очнулся я резко, но оглушенный, сразу и не «врубился», что произошло. Картинка постепенно начала восстанавливаться. Все как в тумане. На меня что-то навалилось. Жалобно ржет лошадь. Никодим бежит в нашу сторону. Прохор сидит рядом, прислонившись к стене дома, хрипит и трясет головой. «Контузило наверное», как то отрешено предположил. Решил привстать. Меня придавило, надо отодвинуть. Рука натыкается на что то липкое. «Кровь», спокойно подумал я. Подбежал Никодим, еще кто-то из дома. Вес перестал давить на меня, я привстал.

Тут меня как обожгло. Это был отец. Клочья шинели, мундир, все в крови, верхняя часть груди и горло — одна сплошная рана. Он еще дышит, пальцы судорожно хватают меня за рукав, он тянется ко мне, пытается что-то сказать, но слышно только клокотание и хрип.

— Отец, как же… ,отец… папа! — он дернулся и как то сразу обмяк.

— Оте-е-ц! У-у-у, с-с-суки! Убью-у! Га-а-ды! В исступлении заорал я.

Меня оттащили от трупа отца, отвели домой. Во мне что-то надломилось, после этого все стало восприниматься как то отрешенно, проходить как то мимо. Появлялись какие-то люди, кто в штатском, кто в мундир, кто-то приходил, кто-то уходил. Задавали вопросы, пытаясь что-то выяснить, некоторые ответы записывали. Я отвечал, не вникая в суть ни вопросов, ни ответов.

— Да, приглашение получили сегодня…

— Нет, о нападении не думал…

— Нет, князь оказался тут случайно…

— Да, думаю, что нападение связано с предыдущими происшествиями…

— Нет, нападавший не рассматривал, в кого именно кидать бомбу…

— Да, наверное смогу узнать нападавшего…

И вдруг, как вспышка! Меня будто переклинило. «Я знаю нападавшего». Эта мысль пронзила мое сознание, вернула в реальность. Да, я знаю нападавшего, но он не знает меня. Он знает молодого корнета, изнеженного аристократа, может знать какого-то спортсмена, и все! Но он узнает волчару из XXI века, хладнокровного убийцу из XXI века, вышедшего на тропу войны и жаждущего мести. Да, теперь у меня появилась цель, и эта цель будет поражена.

Все три дня до похорон, как бы мне не было тяжко на душе, прошли в суете и заботах. Принимал соболезнования от друзей и знакомых нашей семьи, телеграммы и письма от представителей знатных фамилий России и Европы, отвечал на них. Согласовывал организационные вопросы похорон. С юга выехали родственники мамы, с ними Мэри, или «солнышко», как все называли ее в детстве. Дочь генерал-майора князя Прокопия Шервашидзе, друга и соратника деда, Ивана Андрониковского. Я помню ее таким маленьким живчиком с ангельской внешностью, когда семья Шервашидзе гостила у нас. Тогда же старые друзья как бы сосватали нас, решив таким образом породниться. Конечно, все это ни к чему не обязывающая формальность, никаких обязательств передо мной не было, нигде ничего не зафиксировано, просто разговор старых друзей за кувшинчиком молодого вина, но Мери несколько дней тогда ходила такая гордая, так забавно вздергивала носик и пыталась предъявлять на меня свои права. Наверное, у женщин это привито на подсознательном уровне.

После этого мы виделись лет десять назад, тогда семья Шервашидзе отдыхала в Бадене, и мы с отцом заехали туда на день по дороге в Берлин, проведать старых знакомых. Потом мы не встречались, хотя слышал, что она стала поистине красавицей. Сейчас старый князь решил вывести девушку в столичный свет, более того, сам решил поселиться в Санкт-Петербурге.

И вот настал день похорон.

После панихиды в квартире гроб на улицу вынесли генералы барон Мейендорф, Александр Егорович, Таль Александр Яковлевич, Дерфельден Христофор Платонович, Татищев Илья Леонидович, Енгалычев Павел Николаевич, Врангель Анатолий Андреевич. На Кадетском бульваре у дома был выстроен почетный караул трех родов оружия от коменданта, полагавшегося умершему генералу[4], причем все офицеры были в траурных лентах, при полной парадной форме. Кроме положенного караула, отца провожал весь наш полк, полурота стрелков Императорской фамилии, полусотня конвоя. Гроб у дома приняли старшие офицеры полка, пронесли по Кадетскому бульвару, здесь их сменили другие офицеры. Процессия проследовала по Кирасирской улице на территории полка, вдоль казарм 2-го и 3-го эскадронов, канцелярии, полкового плаца. Вдоль всего следования стояли нижние чины со снятыми головными уборами. Под колокольный звон и пение «Святый боже…» гроб с телом усопшего вносят в полковой храм лейб-гвардии Кирасирского Его Императорского Величества полка, церковь Мученика Иулиана Тарсийского, где должно было проходить отпевание, устанавливают посреди церкви, ногами к алтарю, провожающие стоят с зажженными свечами.

Было много венков, кроме традиционного от полка, с полковыми лентами, лично от командира, полковника Рауха, от всех эскадронов полка, от гвардейских частей гарнизона, именные, от сослуживцев по полку, старых Кирасир Его Величества, друзей и соратников отца. Отдать последний долг погибшему пришли Великий князь Владимир Александрович, министр двора барон Фредерикс, министр граф Ламсдорф, генерал-лейтенант Одоевский-Маслов другие высшие чиновники империи.

Службу ведет митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Антоний[5], служат ему настоятели полковых храмов Царского Села. Читают псалмы, поются тропари и погребальные стихиры, читается св. Писание. Наконец звучит: «Со святыми упокой Господи раба Твоего Николая…» после этого архиерей, обратясь лицом к покойному, читает разрешительную молитву, изложенную на особом листе:

По прочтении этой молитвы он свернул лист, на котором она напечатана в свиток, и вложил его в правую руку усопшего.

После этого следует прощание с усопшим: все подходят к нему, отдают поклоны, прикасаются губами к иконе на груди покойного и венчику на его челе, говорят последнее «прости…». На тело кладется покрывало, а гроб накрывают крышкой и выносят из храма. Сквозь коридор из военнослужащих полка, обнаживших палаши, гроб подносят к катафалку, устанавливают на него и в сопровождении всего полка, за исключением дежурной команды, эскорт следует станцию Царское Село. Здесь уже подан специальный поезд с вагоном-катафалком.

Похоронили отца в родовой усыпальнице князей Белогорьевых на Никольском кладбище Александро-Невской лавры рядом с могилой его жены, моей матери, так рано покинувшей этот мир.

В связи со смертью отца, на основании «Свода военных постановлений. Прохождение службы по военному ведомству» мне был предоставлен так называемый «обыкновенный отпуск» сроком до двух месяцев. Полковник Раух, командир полка, своей властью удовлетворил мое прошение и подписал рапорт. Более продолжительный отпуск мог предоставить только начальник дивизии, генерал-лейтенант Одоевский-Маслов[6], но я не стал к нему обращаться по этому поводу, хотя и имел такую возможность, когда он приносил мне свои соболезнования на похоронах.

За два месяца я планировал решить все юридические вопросы, связанные со вступлением в наследство, хозяйственные дела рода. Но это так, официальная причина. На самом деле я должен рассчитаться со всеми своими долгами. А для этого надо успокоиться, собраться и все продумать.

Как бы не был я зол и горел решимостью как можно быстрее рассчитаться с убийцами, но понимал, что не следует пороть горячку. Мне хватило ума не лезть сломя голову решать эти вопросы. Необходимо тщательно все обдумать, в том числе проанализировать свое поведение после так сказать «попаданства».

Как то так получилось, что несмотря на знания, навыки и умения человека XXI века, характер 21-летнего корнета века ХХ-го проявился во мне в это время «во всей красе». Он подавил, свел на нет свойственную человеку будущего осторожность и чувство опасности. Я не смог правильно оценить и поверить в решимость бандита поквитаться со мной. Да что и говорить, я вообще не рассматривал такую возможность. Казалось бы, стоило насторожиться хотя бы после предупреждения околоточного о слежке за мной, а уж после второго покушения — вообще перейти на особое положение и начать действовать. Причем действовать надо было так, как действовал бы человек моей профессии ХХI века. Кардинально. В смысле, есть человек, есть проблема, не человека — нет проблемы.

Но нет, характер молодого корнета взял верх. Спокойствие, флегматичность и легкомыслие представителя «золотой молодежи» начала ХХ века вышли на первый план и подавили навыки и чутье вояки века XXI.

Так, все, хватит философии с психологией! Успокоиться и думать! И так, что мы имеем?

Мне известно имя бандита. Мне известно, хотя и примерно, его местожительство. Кстати, а вот это — не факт. Нет никакой гарантии, что он не «заляжет на дно» после убийства. Скорее всего, уже наверняка залег. Ротмистр Абелешев говорил мне, что полиция была в Белозерке, нет там бандита, будто бы пропал аж с неделю назад. Подруга его, жена — не жена, непонятно, к матери подалась, в Гуммолосары[7]. Там теперь живет. Но бандит, по слухам, там не появлялся. Ничего, поспрашиваем, поинтересуемся, авось что и приметим. Решено, здесь и будем искать, в Белозерке нет смысла что либо узнавать.

Значит что? Надо идти на разведку, и идти как можно быстрее. А может и сразу вопрос решить, по обстановке, как получится. Что для этого надо? Оружие. Такое, чтобы не бросалось в глаза. И огнестрел, и холодное. Причем холодное — в первую очередь, огнестрел — как последний довод, применять его крайне не желательно, если только совсем не вмоготу будет. Надо провести «ревизию» в доме. Подобрать, думаю, не составит труда, в особняке оружия хватало, пистолеты, ружья, сабли, шашки, кинжалы. Отец, как и всякий мужчина, тем более военный, любил оружие, следил за новинками, покупал, получал в качестве наград, подарков. В кабинете вон целая витрина — выставка оформлена, да в библиотеке все в том же стиле, все стены в оружии, чего тут только нет. Здесь можно увидеть и дуэльные пистолеты середины прошлого века с золотой и перламутровой инкрустацией, чуть моложе, но все же древний Лефоше, более поздние пистолеты всех мыслимых модификаций: Веблей, Адамс, Кольт, Наган, Смит-Вессон, Раст-Гассер, Гассер-Кропачек, Сюр Бер, последние Люггеры и Браунинги. Так что подобрать можно, даже на мой притязательный вкус.

Клинки различных типов развешены по стенам. Здесь и шпаги, и палаши, ножи боевые и охотничьи различных размеров, сабли всех видов. Ножны и рукояти украшены камнями, но есть и простые, так сказать, побывавшие в деле. Имеются даже пики и копья, боевые топоры и секиры.

Особо изгаляться не стал, выбор мой пал на средний бебут[8], с небольшим долом[9], с редкой двусторонней заточкой. К нему прихватил два пуукко[10], один чуть подлинее, в качестве основного и второй, короче, с клинком сантиметров 6–7, в качестве засапожника.

С пистолетом тоже особо не заморачивался, остановился на легендарном Браунинге М 1903 года[11]. Внешне — очень похож на знакомый ТТ. Я, когда впервые в этом времени увидел его, подумал, все, глюки! Потом разобрался. Да, внешне похож очень, и только присмотревшись, увидел, что в отличие от ТТ, курок скрыт, а с левой стороны — флажок предохранителя. Это так, внешние отличия, конструктивно они тоже отличаются. Но, тем не менее, в руке сидит привычно, в нужную минуту мышечная память будет действовать на автомате.

Вариант подарочный, с костяными щечками, на стволе декоративная гравировка в виде цветочного орнамента. Тут же три бумажные коробки с надписью на этикетке «Норма», калибра 9х20, по двадцать патронов в каждой. Пистолетом долго не пользовались, поэтому по быстрому разобрал его, вынув сначала магазин, убедившись перед этим в отсутствии патрона в патроннике. Спускаю ударник с боевого взвода, чуть провернув ствол, снимаю его вместе с затвором и стержнем возвратной пружины. Почистив и смазав детали, собираю обратно. Передернув затвор, делаю пару холостых выстрелов, проверяя плавность хода пружины и других частей пистолета. Набил основной и два запасных магазина. К пистолету в комплекте прилагалась удобная кобура мягкой кожи. Непривычно, раньше не встречал, обычно кобура бывает жесткой.

У корнета, как и у любого офицера, было огнестрельное оружие, пистолет, который он носил при форме, в кобуре, были и еще. И «люггер», и знаменитый «наган». Но нельзя сказать, что он был особым фанатом пистолетов. Стрелковый спорт явно не то, где корнет мог показать свое умение. Так, пожечь патроны да покрасоваться перед однополчанами. Нет, не стрельбой, а самим оружием, золотыми наклепками, изящной перламутровой отделкой рукоятки. Как красиво выглядело, по-молодецки прокрутить барабан, небрежно так откинуть его. Но мне же не выставку идти, к тому же, на всякий случай, пусть оружие никак не будет связано со мной. А таких браунингов, хоть и подарочного варианта — полно. Далеко не эксклюзив.

С этим вопрос решен. Надо продумать одежду. Чтобы дойти до Гуммолосар, надо пройти по Кадетской, здесь постоянно можно встретить офицеров гвардейских полков, артиллерийской школы. В каком виде я там появлюсь? В мундире и шинели — не вариант, это явно не одежда для запланированного «рейда». Остановил свой выбор на чуть удлиненной куртке на стриженном меху, здесь это называлось бекешей, в ней я пару раз ходил на охоту в компании с друзьями — офицерами. Она довольно теплая и в то же время легкая и не сковывает движения. На случай встречи с кем из знакомых — вечерний promenade совершаю, воздухом дышу, спортом так занимаюсь. Должно сойти, к «спортивным странностям» корнета уже привыкли. А с утра на следующий день в полк зайду, в канцелярию наведаюсь, с командирами пообщаюсь, так сказать, алиби себе обеспечу, на всякий случай. Должна же быть причина появления в Царском, да и в самом деле формальности по отпуску надо разрешить.

Не откладывая в долгий ящик, после обеда, который сегодня несколько задержался из-за моих сборов, я отправился в Царское Село.

Здесь меня встретила Елизавета с сыном. Опять были слезы, соболезнования. Петька буквально прилип ко мне, шмыгая носом и вытирая слезы кулачком. Меня тоже это завело, комок к горлу подступил, навернулись слезы. С трудом взяв себя в руки, принялся успокаивать женщину, приобнял пацана, погладив его по голове. В этих людях было что-то домашнее, доброе, почти родное, что будто притягивало, умиротворяло, успокаивало.

Когда страсти улеглись, Елизавета споро приготовила и подала ужин. Просил особо не заморачиваться с приготовлением, подать, что есть дома, сославшись на недавний обед. Я не хотел, чтобы она задерживалась в квартире.

Во время ужина она поведала все новости, что приключились за эти четыре дня.

Стекла в окнах на первом этаже вставили на следующий день, убитую лошадь и обломки экипажа помогал убирать Никанор. Извозчик оказался его каким-то дальним родственником. Кстати, сам он не пострадал. Приходили полицейские, расспрашивали. С ними были два офицера, важных таких, в синих мундирах (жандармы, наверняка сам полковник присутствовал). Пару раз возле дома крутились неизвестные, но дворник прогнал их. Те отбрехались, что ищут подденую работу, мол, не надо ли убраться во дворе, подбить чего, подмазать после взрыва. Я насторожился:

— А что, один раз они приходили?

— Да вроде больше и не видели, Никанор быстро шуганул их, нечего, мол шляться, сами, справимся.

— Дяденька Саша, а я тоже их видел, и потом, когда на стройку вчера с Колькой бегали. Там они сидели, хлеб с салом трескали, да из бутыли что-то хлебали.

— А откуда ты знаешь, что это их дядька Никанор гонял?

— Дык я же с Колькой, сынком его сам прибирал тогда во дворе, видел все. Потом нам дяденька Лександр Владимирыч, околоточный, полушку мне дал, наказал за порядком во дворе следить. Мы с Колькой думали сегодня в Гостинку сбегать[12], леденцов купить. Там такие красные, на лучинке, красивые, а сладкие, жуть какие. Да Колька, паразит, приболел вот, а один я идти боюсь, да и денюжку он заныкал, не дает мне, говорит, потеряю. А ведь это мне дали… , - разошелся Петр Николаевич, пока его не остановила смутившаяся мать.

— Я тебе сбегаю, паршивец маленький, я тебе сбегаю! Вот узнаю, что со двора далеко ходишь — тут же ремнем получишь!

— Да я и не хожу далеко совсем. Так, мы с Колькой бегаем тут, рядышком, а далеко не ходим. И вообще, большой я уже, вон, дядька Никанор сказал, что на будущей год в школу запишет Кольку, так и я запишусь. Да и Лександр Владимирыч говорит, что взрослый я уже, мамке должен помогать. Вот!

— Ладно уж, большой ты мой. Но далеко от дома не смей бегать!

— А на стройке дядьки эти, что, по работе отдыхали, перекур что ли? — как бы невзначай спросил я.

— Да не-е, не мастеровые они, те загодя ушли, а потом эти приперлись, а мы в крепость играли. Там кирпичи такие сложены, сидишь за ними, крепость это, а Колька снежками пуляет, говорит, что это мортира. Да только гад он, заместо снежка камень припулил. А если б попал, так и убить можно. Ну я и стал ругаться на него. А дядьки эти, как услышали нас, так спросили, кто мы. А потом погнали нас оттудова, — взахлеб стал жаловаться малой.

Так, видно пасут меня. Не хорошо это. Наверняка и мой сегодняшний приезд уже известен. Я же не прятался, свободно приехал, тайны из этого не делал. Ну, да ничего, придумаю что нибудь, но надо поостеречься.

Поужинав и дождавшись ухода женщины с сыном, я еще раз проверил оружие, одежду, что заняло часа полтора и дождавшись, когда дворник Никанор закончил все свои хозяйственные дела по наведению порядка во дворе и разошлись прохожие на улице, отправился в Гуммолосары.

Для этого надо было пройти в конец Кадетской, мимо церковно-приходской школы и стройки казарм артиллеристов, перейти Саперную улицу и дальше, по неосвещенной Старой Павловской дороге — своеобразному продолжению Кадетской улицы.

До стройки, а это метров 300 от дома, добрался без приключений. Погода была промозглой. Первая половина марта, такая погода — обычная для этого времени. Сыро, противно завывает ветер, срывается то ли дождь, то ли мокрый снег. Тусклый отблеск газовых фонарей совершенно не дает света. Темно, противно. Безлюдно, в такую погоду добрый хозяин собаку на улицу не выпустит. Но я же не собака, я сам себе хозяин, и гонит меня долг. Ну а теперь, предельно осторожно, надо поберечься, «умный в гору не пойдет, умный гору обойдет». Обойдем-ка и мы стройку, свернем в Артиллерийский переулок и пройдя вдоль хлипкого забора выйдем на Саперную чуть в стороне. Ну да, так и есть, спасибо Петрушке, предупредил, сам того не понимая. Сидят, субчики, но особо не напрягаются, так, отбывают повинность. Ну да, в такую погоду особо и не покажешь свое рвение, так, отбытие номера. Они и отбывали, сидели нахохлившись в уголке на какой то куче, под навесом, один дымил чем то ядреным и жалился напарнику:

— Сука он, Прошка то, самого бы сюда на шухер поставить. С чего бы ахвицеру шляться в такую срань то, дома навверняк, сидит.

— Дык он и не здеся стоять наказал, а во дворе заныкаться. Дык там рази заховаешься где? Мигом срисуют да лягавым стуканут. А так перекантуем здеся еще малость, да и на хату слиняем, закатаемся, неча тут порожняком кантоваться, никуда он до утра не рванет, а утром пусть сам Митрич с Прошкой его и заземляют.

— Да, эти могут, им кого на перо посадить, что мне высркаться. Звери те еще. А нук как узнают, что мы косанули…

— Прошка то ладно, с ним и добазарить можно. Вот Митрич, от то зверь, так зверь. А как брательника евонного, Пашку Малого молодой ахвицерик завалил, так и вовсе гусей погнал, чую, закатает в блудняк на шару. Так шо ты затихарись, да не гони волну, тогда и не прочухают они…

Да, мило беседуют, жаль даже прерывать. Но ничего не поделаешь, они так долго еще могут, а мне спешить надо.

Взял осколок кирпича, благо тут этого добра хватало, да и подкинул в дальнюю от меня сторону, куда тусклый свет уличного фонаря не попадал.

Камень попал в какую то железяку, лязгнуло, что то там еще и упало.

— Чуешь, шо там, а ну, зыркани ка!

— А што я, ну его, кошак наверно, а может псина какая забрела.

— Позырь говорю, и не базарь. Псина, не псина, а позырить надо, хорош лясы точить.

— Да ладно уже, иду я, иду. И что тама могет быть, как есть псина приблудная. Ох, грехи наши тяжкие, ни сна, ни покоя… , - ворча себе под нос, более молодой покасолапил в сторону шума.

Старший тоже не стал просто сидеть, встал и метнулся в сторону от света. Опытный, гад. Но юмор в том, что дернулся он в мою сторону, остановился буквально в шаге от меня. Ждать я не стал. Поставленный удар костяшками пальцев в горло и тут же ногой в пах — тот только коротко всхлипнул, чуть пригнулся, опустился на колени. Дыхание у него перехватило, хватает воздух, а сказать ничего не может. Рывком разворачиваю его спиной к себе и схватив голову в перекрестие своих рук резким движением сворачиваю ему шею. Чуть слышный хруст позвонков и душа душегуба (ха, каламбур, однако) под этот звук улетает, надеюсь в ад. На все про все ушло не больше минуты. Осторожно подхватываю безвольное тело и тихонечко опускаю на землю. Первый готов. А вот со вторым торопиться нельзя, надо пообщаться, вопросы накопились, может и проясниться что. Почему то я нисколько не сомневаюсь в том, что сумею разговорить труженика ножа и подворотни. Вот и он, кстати, показался. Идет, бурчит себе недовольно.

— Говорю же, нет тама никого, псина видно ховается. Так по каждому шороху кипешить, говорю, не парься… Эй, Федор, где ты? Хорош выделываться, будя… , - не увидев своего напарника, бандит забеспокоился, в его голосе стали появляться тревожные нотки. Подошел к месту, где трапезничали на пару, оглядывается по сторонам, — Федя, где ты, эй…

Почуяв неладное, выхватил нож и истеричным шепотом продолжил звать подельника.

— Федька, а ну не балуй, выходь, где ты… — тут он увидел кента, кинулся к нему — Федька, ты чего эта… — нагнулся к товарищу, — Федя, ты чего… — начал теребить его.

Ну, вот теперь и мне пора выходить.

Шагнул к нему сзади и классически, как на занятиях по снятию часового в учебке, левой рукой беру на удушающий, чуть придавив, но не сильно, что бы оставался в сознании. В правой — нож, острие которого приставил под его подбородок, довольно чувствительно уколол, аж кровь проступила. Как учили в свое время, задержка дыхания и вид при этом крови очень способствует доведению клиента до нужной кондиции.

— Ну тихо, тихо, милок, не шуми, а то порежеся, — чуть усилил захват, так как почувствовал, что клиент попытался трепыхаться, провел ножом под подбородком, оставив довольно глубокую царапину. Неприятно запахло, фу, никак штаны товарищ намочил. Да уж, слабый на мочевой пузырь разбойный люд пошел, или пойдет? Или был? Тьфу ты, не о том думаю, не отвлекайся.

— Потихонечку, помаленичку, пройдем-ка во-о-он в тот уголок, там хорошо, не дует, тепленько там, — шепчу ему ласково и сдвинув чуть влево, делаю пару шагов, ведя под навес — вот здесь мы присядем, милок, присядем, вот так вот, — и вдруг усиливаю нажим, потом резко разворачиваю лицом к себе и сильно бью торцом рукоятки в зубы. Общение на контрасте, азбука работы с «языком».

— А ну сиди, сука, попишу не глядя! — зловеще шепчу ему в ухо и делаю еще один порез на щеке.

Все, клиент поплыл, дошел до кондиции. В глазах — животный страх, пытается что то сказать, получается только мычание.

— Глохни гнида, вякнешь, когда я скажу, — зловеще шепчу ему, приближая кончик ножа к горлу, — понял, фраер?

— Д-да, — сглотнув слюну, чуть слышно прошептал бандит.

Ножом вспариваю его поддевку, обрезая петли и штырьки-пуговицы, короткий тычок левой в челюсть, чтобы не расслаблялся и тут же, резко стягиваю одежду с его плеч, выворачивая по вороту, и опуская со спины почти до локтей. Таким образом обездвиживаю его. Руки вроде и продеты в рукава, но стянутая сзади в районе локтей одежда фиксирует и сами руки и все тело. А попробуйте хотя бы встать из положения сидя, зафиксировав руки сзади. Не так это и просто, а если еще над тобой при этом злобный маньяк ножичком длиной сантиметров под 40 поигрывает, вообще дохлый номер.

— Ну что, болезный, пообщаемся? Ты вроде не рад? Да ты не менжуйся, все пучком будет, ведь правда? Ты, главное слушай меня, и все пучком, — ласково говорю ему, при этом, правда поигрывая ножом, и резко меняю тон, — Что, шнырь, знаешь меня, или назваться?

— Ы-ы, — промычал уркаган и закачал головой.

— Вижу, знаешь. Ну тогда, родимый, поговорим по простому, ты обзовись, милок. Кто такой, по жизни кем ходишь, здесь что шкеришься, уж не меня ли пасешь?

— Дык эта, Колян я, туточки, рядом живу, в Гуммолосарах, вторая хата отсюдова.

— На меня кто наводку дал, пасти поставил?

— Дык Прошка, сосед наш, говорит покарауль ахвицера до полуночи, рупь долга спишет.

— И это все что ли? А Митрич значит не при делах тут? Что-то гонишь ты, родимый, а я это не люблю, — тут я попросту ткнул ножом ему в плечо, постаравшись при этом не зацепить вены.

— У-у, д-да, скажу я, не режь, што ты, изверг какой? Митрич бугром у нас, под ним ходим.

— Да что ты, это я еще добрый, да не о том разговор, вот скажи, милок, а где это Митрич шкерится?

— Ы-ы, дак откуда мне знать то, он со мной не кентуется, я так, по мелочи шустрю.

— В непонятках говоришь? А тогда, гнида, зачем ты мне нужен? Перо в бок, и дело с концом, — тут в его глазах появилось понимание, и я продолжил — но уйдешь не так быстро.

При этих словах я чиркнул своим «мачете» ему по щеке и продолжил по ключице и груди. Довольно чувствительно, бедняга вскрикнул, пытался завыть, но тут же последовал еще один сильный тычок в зубы.

— А ну, глохни, падла! Ты мне без надобности, а значит и пришить тебя можно, да только сам ты попросить об этом должен. Смерть легкую еще заслужить надо.

— А-я, — пытается сказать что то бандит, но я опять бью ему в зубы торцом кинжалы. Время пожимало, поэтому я не церемонился, это стоило Коляну еще нескольких порезов и пару зубов.

— Цыц! Что, хавальник большой или язык там не вмещается? Так мы подрежем его малость, — имитирую попытку просунуть лезвие в его рот, при этом чуть порезав щеку и губы, — это чтобы не мешал мне резвиться. Очень уж люблю я так вот резвиться.

— Ы-ы, н-не-н-на-д-до, н-не г-гу-б-би…

— Чего лопочишь, никак вякнуть что хочешь? Ну, давай, балакай, а то мне баландаться с тобой недосуг.

— Дык, эта, с Прохором он кентуется, я скажу, только не губи, я ж так, не при делах ваще, по соседски за деньгу малую…

— Ты что, баклан мне лажу гонишь, — я еще раз несильно ткнул его ножом, — ты скажи, Прохор этот деловой или так, бычара по жизни? И не тяни волынку…

— Да не, я все скажу, только не губи… Да, да, так эта, эсприатор он, на пару с Митричем работают, а я так, на подхвате вроде…

— Где Митрич этот шхериться?

— В Белозерки шмара у него, тама и… , опять пытается соскочить бандюган.

— Ну, ты опять меня не понял. Все, задолбал ты, — приподнял я кинжал, как бы собираясь ткнуть — Гадом буду, без понятий. Пока Прохор мазу держит. Сеструха его, Любаша, полюбовница Митрича, чичас домой вертанулась, да и Прохор под ним ходит…

— Где кантуется Прохор, хата его где?

— Дык, последняя по ходу, тама колодец ишо у ворот…

— Кто в хате живет еще? — я задавал вопросы быстро, не давая бандиту время на обдумывание.

— Так мамка ихняя, да Прохор, вот сеструха щас вернулась, да и все. Родительница ихняя по молодости лихой была, чичас барыжит понемногу, так, по мелочи.

— Подельник твой, кто он?

— Дык Василий то, с Александровки он, тоже, значица на подхвате. А он што же, ты его што, того, убил штоли? — в глазах появился животный ужас.

— Нет, спать уложил, — ответил я, и тут он понял, что приговорен. Да, я не собирался оставлять следов. Жестоко? Да, но по-другому нельзя, нет человека — нет проблемы. А мне проблемы не нужны. Он что-то хотел еще сказать, но мне это было уже не нужно, что надо, я услышал, с остальным разберемся по ходу.

Клинок с хрустом вошел в грудную клетку в районе сердца — я знал куда бить, поэтому он умер сразу. На лице застыла маска ужаса и в то же время какой-то обиды. Но я обещал ему только легкую смерть. Так в чем вопрос, я его не мучил. Ну почти.

Оттащив трупы в дальний угол стройки, прикрыл их какой-то рогожей, кинув сверху пару досок. Сразу не найдут, ну и ладно, хоть часик какой выгадаю.

Ну что же, пора и дальше топать, пока бугры шестерок ждут, а то и сюда наведаться ума у них хватит, хотя при такой погоде навряд ли, уж очень мерзко на улице.

До Гуммолосар я добрался минут за десять. Идти было не далеко, но практически полная темнота, грязь и слякоть изрядно тормозили движение.

Ничем не примечательная, несмотря на близость к блистательному Царскому Селу деревня в одну улицу, только пара дворов стоят чуть в стороне. Обычная, каких много на Руси, ну может чуть поопрятнее что ли, дома не соломой крыты — черепицей, несколько даже железом, да дворы почище, не завалены хламом разным, так необходимым по хозяйству. Вдоль дороги канава с обеих сторон — водоотводы, это уже признак цивилизации — столица рядом. Прохожих нет, на Руси рано ложатся и по ночам спят, во всяком случае, в большинстве своем, но я к этому большинству не отношусь. Вот интересно, спят ли те, к кому я спешу в гости? Если дрыхнут, то ничего не поделаешь, может и придется нарушить их здоровый сон. Иду тихо, как учили, стараюсь выбирать места, где потемнее, обхожу лужи. Тявкнул какой-то барбосик, вяло так, видно не нашел меня достойным своего внимания, да и товарки не поддержали. Дошел до конца улицы, вот и дом крайний, с колодцем у ворот. Забор невысокий, метра полтора, но добротный. Двор небольшой, опрятный, дом на каменном фундаменте. Хозяйственных построек нет, видно за домом расположены, ближе к огороду, здесь, так сказать, парадный вход. Да, не бедствует у нас криминальная братия.

Тихо, собаки нет, Колян об этом рассказал, так что шума я не боялся. Перемахнув через забор, осторожно пробираюсь к окну, там сквозь занавески пробивается слабый свет. Вдруг распахивается входная дверь и выходит молодая женщина, чуть ли не сталкиваемся лбами. Надо же, не вовремя-то как, и что тебе не сидится дома? Сразу ничего не поняла, но быстро пришла в себя и уже открывает рот, намереваясь закричать. Блин, и ножом не ударить, все равно шум будет. Кулаком резко бью в горло, хрустнул кадык, разрывая трахею. Она нагибается, пытается вдохнуть, но это не возможно, гортань порвана — откуда воздух? Через несколько секунд все было кончено. Оттащил труп от крыльца, заодно рассмотрел ее. Женщина, лет тридцати, на вид довольно потаскана. Явно чувствуется запах спиртного. Никак Любаша, боевая подруга Митрича. Дальше рассматривать времени нет, и так затягиваю с делами. Возвращаюсь к окну. Свет, пробивающий сквозь щель между занавесками говорит о том, что в доме не спят.

Так и есть, за столом, заставленном едой, какими то закусками, бутыль, пара — тройка кружек, сидят двое, о чем то разговаривают, наклонясь друг к другу. Больше ничего не видно, свет от керосиновой лампы, подвешенной к потолку не доходит до углов, освещая только стол. Пытаюсь запомнить их позы, как сидят, чем заняты руки, быстро ли смогут вскочить.

Теперь посчитаем. В первую стычку их было трое. Двое убиты, один в полиции. Второй раз компания лишилась еще двух. И сегодня двоих приземлил. Итого семеро. Главарь — Митрич и подручный его, Прохор, всего девять. Навряд ли в банде было больше. Недавний «крестник», Колян, во всяком случае, о других «членов кружка» ничего не говорил. Остается только бабка, мать Прохора и Любаши. Но ее не видно. Вроде старуха, но неизвестно, что от нее можно ждать. По отзывам, бабка с веселеньким прошлым, так сказать, ветеран криминального труда. Так что имеем ее в виду. А ну, как обидится на непочтительность, да тюкнет чем сзади по темечку.

Теперь по остальным. Получается, что остается один вариант, действовать быстро, кончать этих двоих, желательно на дальней дистанции, не оставляя спину открытой. После Любаши оставлять никого нельзя, залягут на дно и опять пакостить втихую будут.

Все, хватит размышлять. Пора за дело. Тихо поднимаюсь на крыльцо и проскальзываю в сени. Темно, как у не… хорошего хозяина в сенях. Не задеть бы чего. Полоска света, пробивающая из под двери, ведущую в жилую часть дома, как компас указывает направление.

Да, строил планы, рассчитывал… , но как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. Только собирался осторожно дернуть за ручку, как в комнате послышалась какая-то возня, дверь распахивается, чуть не приложив меня по лбу. Передо мной возник внушительный дядечка в портках и нижней рубахе навыпуск. Обдало запахом сивухи. Стоит, покачиваясь, пытается рассмотреть. Со света это ему удается плохо.

— Колька, ты што ль? Тебе где велено быть? А Васька где? — засыпал он меня вопросами. Я так и не понял, кто он, Прохор или Митрич-бомбист. Да и времени разбираться нет. Дядечке наконец удается сфокусировать свой взгляд. В глазах появляется понимание. Не давая ему полностью придти в себя, бью своим тесаком точно в сердце, отпихиваю бьющее в агонии тело и врываюсь в хату.

Немая сцена. Рука сидящего ко мне полубоком бандита замерла в воздухе. Да, это он, убийца моего отца, местный криминальный авторитет, Митрич, он же «Бомбист». Он тоже узнал меня. Не давая ему времени прийти в себя, буквально в два шага подскакиваю к нему за спину, беру голову на захват и чиркаю своим почти полуметровым тесаком по горлу. Что-то булькнуло, брызнула кровь, еле успел убрать руку, голова бандита уткнулась в стол, опрокинув стакан. Труп — можно не проверять. На все про все — буквально пара секунд. Делаю шаг назад, к стене и оглядываюсь. Из закутка между дальней стеной и печью, отгороженного занавеской, доносятся какие-то хлюпающие звуки. Достаю браунинг, сегодня еще не побывавший в деле и тихонечко подкрадываюсь туда. Кинжалом, зажатым в другой руке, осторожно отодвигаю ткань занавески, заглядываю в закуток. Становится понятен источник странных звуков. Это бабка, отдыхает видно от трудов неправедных. Спит, как говорится, без задних ног, вон, носом какие рулады выписывает.

Окидываю взглядом помещение. Больше здесь никого нет, обыск проводить не хочу. Что я могу здесь найти, бомбы — македонки, оружие, деньги? Навряд ли. Может что и есть, но явно не на видном месте, надо искать захоронки, тайники, а на это нет времени, да и не интересует меня это. Я свою работу сделал, вопрос решен кардинально, убийца отца мертв, группа его тоже уничтожена. Бабка старая? Да пусть живет, недолго ей осталось, как то не поднимается у меня рука на старуху.

Правда дело, мягко сказать, пошло не совсем так, как изначально планировал. Я сегодня собирался лишь оценить обстановку, и только после этого, подготовив свое алиби, действовать. Хотя, кого это я обманываю? Подспудно я готов был решить вопрос сразу. Думал ли я при этом о том, что подозрение, в первую очередь, падет на меня, особенно после того, как я засветился со своими спортивными достижениями и навыками в единоборствах? Конечно, было бы глупо не учитывать этот факт. Но, как говорится, смелость города берет. Алогичность моих действий, по моим расчетам, внесет некую сумятицу в головы «аналитиков сыскного дела». Трудно поверить в такую оперативность и жесткость в решении проблемы со стороны молодого корнета, даже можно сказать, наглость исполнения. Ну и конечно, кастовость в России этого времени никто не отменял. В конце концов, князь я или так, погулять вышел. Так просто мое сиятельство не обвинишь. Прямых доказательств в мой адрес у них нет, возможные домыслы пусть засунут себе в… за пазуху. А на каждый неудобный вопрос будет вздернутая бровь, высокомерное «фи» через губу и угроза вызова на дуэль. Короче, весь расчет на наглость и дерзость, совершенно не свойственную людям моего круга в этом времени. Так что получилось так, как получилось. С точки зрения киллера XXI века очень непрофессионально, но учитывая местные реалии, должно сойти. Конечно, все это я учитывал при решении этого вопроса.

Ну а теперь, как в моей присказке из того времени, «… главное в нашем деле — вовремя смыться!» Теперь можно и уходить. Правда, перед уходом решил немного похулиганить. Взяв со стола огромный тесак, не намного меньше моего бебута, провожу им по ране мертвого бандита, и такой, весь в крови, кладу возле отдыхающей бабульки, попутно немного накапав ей на одежду и руки. Свой кинжал тоже вытираю о какой то рушничек, валявшийся тут же. Бабка даже не пошевелилась, только тональность храпа немного сменила. Спит, как спала, видно устала, старая. Вот удивится то, проснувшись.

Все, пора уходить. Еще раз окинув комнату взглядом, выхожу в сени, выглядываю во двор. Никого, тихо, такая же слякоть на улице и пронизывающий ветер. Ухожу так же, как и пришел, через забор, воротами решил не пользоваться.

Домой добрался без приключений, никем не замеченным. Время почти четыре часа. Обтер от грязи сапоги, осмотрел свою одежду на предмет следов крови, еще чего ненужного Вроде нигде не заляпался. Все равно решил не рисковать, надо избавляться от всего этого, береженного бог бережет. Бебут, а его я только и использовал в своем рейде, завернул в бекешу. Она вымокла, поэтому могла вызвать некоторые вопросы, «а куда это ночью в дождь ходил корнет?» В принципе, маловероятно, что эти вопросы возникнут, но лучше перебдеть. Получился такой небольшой тюк. Пока запихал его под кровать. Обтерся влажным полотенцем, умываться не стал, не хотел шуметь. В квартире я хоть и один, но соседи могли услышать. Стены, конечно, не чета тем, что в моей пятиэтажке в той жизни, но ночью все звуки… Короче, обойдусь пока обтиранием.

Часика полтора подремал, сбил напряжение. Все-таки первое подобное дело в этой жизни. Но вроде прошло все нормально, хотя время покажет.

Встал около семи, условно отдохнувший. Надо соответствовать образу спортсмена, соблюдать традиции, да и от тюка избавиться заодно. Одеваю те же бриджи, в которых ходил «на дело», те же сапоги, старый китель, который обычно использовал на тренировках. Сверху — накидка. На улице морось, но основная причина — под ней можно спрятать тюк с «отходами производства» — бекешу и бебут. Для весу я туда же завернул кирпич, прихваченный на стройке. Все, теперь привычная для меня, а главное для окружающих, пробежка.

Минут десять спустя я уже стоял на Садовой, точнее в той ее части, называемой Павловской плотиной и бросал свернутую бекешу в Иорданский пруд. Весна в этом году ранняя, да и последний из каскадных прудов Царского Села, особенно в месте водопада, редко когда покрывается льдом, так что сверток, утяжеленный кирпичом, сразу ушел под воду. Кинжал я зашвырнул чуть дальше от моста.

Заканчивая пробежку, с чувством выполненного долга вернулся домой, где еще минут пятнадцать продолжил разминку во дворе.

Дома еще раз осмотрел сапоги и бриджи, в которых ходил на «встречу». После утренней разминки грязные потеки и сырость на них уже смотрелась естественно. Теперь водные процедуры.

Подошла Елизавета, стала готовить завтрак. Закончив с утренним туалетом, минут через десять я уже садился за стол. Холодная говядина, нежный омлет, и в завершение — тарелка с румяными оладьями, окруженная розетками с вареньем, медом и сметаной. К этому времени подоспел кофе, и на столе появился кувшинчик со сливками, сахарница с колотыми кусочками сахара, а сама Елизавета уже стояла наготове с исходящим божественным ароматом кофейником в руках. Прибавьте к этому свежий номер «Санкт-Петербургских ведомостей», который я просматривал при этом, и перед вами почти обычный завтрак русского аристократа. Почти, так как обычный бывает не около девяти утра, а часа на три позже и меню несколько изысканнее. Но у каждого свои вкусы, как по мне, то в самый раз.

После того, как я успел насладиться всем этим замечательным в своей простоте великолепием, дочитав все новости в газете, смахнув крошки с брюк и промокнув губы салфеткой, встал со стола.

Мне надо отметиться в полку, встретиться с друзьями, ознакомиться у полкового адъютанта с приказом о моем отпуске. Если получиться, то хотел решить вопрос с денщиком. Федор, как я слышал, уже выписан из госпиталя, но из за последствий ранения, к повседневной службе еще не допущен. Хочу попросить командование об откомандировании его в мое распоряжение в качестве денщика. Трудно ему будет после ранения ухаживать за лошадьми, выполнять другие обязанности по службе, да и я чувствую свою ответственность за него. В своде «Прохождение службы по военному ведомству» не было четкого толкования, положен ли офицеру в обыкновенном отпуске денщик, или эта привилегия распространяется только при исполнении им непосредственных обязанностей. А что не запрещено, то, как известно, разрешено. Но все это, как говорится, на усмотрение вышестоящих начальников.