Корица

Давным-давно в маленькой и теплой восточной стране, где все очень древнее, жила Корица, и была она принцессой. Глаза Корицы походили на жемчуга, придававшие ей большую красоту, но, увы, означавшие, что она была слепа. Ее мир походил на цвета жемчугов: бледно-белый и розовый, и мягко мерцающий.

И еще Корица не произносила ни единого слова.

Отец и мать девочки — Раджа и Рани — предлагали комнату в дворце, рощу деревьев манго, портрет старшей тетушки королевы Рани, выполненный в эмали на красном дереве и зеленого попугая, любому человеку, который смог бы сделать так, чтобы Корица заговорила.

Горы окружали восточную страну с одной стороны, джунгли с другой; люди прибывали в королевство издалека и пытались помочь Корице. Но получалось у них немногое: они гостили в дворцовых покоях, и осматривали деревья манго, и кормили попугая, и восхищались портретом королевской тетушки (которая в былые дни славилась своей красотой, хотя теперь была старой и сморщенной, отмеченная возрастом и разочарованиями), и, в конечном счете, они уходили, расстроенные, проклиная маленькую молчаливую девочку.

Однажды во дворце появился тигр. Он был огромным и свирепым черно-оранжевым кошмаром, и он шел, подобно богу, через мир, который был похож на движения тигров. Люди были напуганы.

«Боятся абсолютно нечего,» — уверял Раджа. — «Очень немногие тигры едят людей.»

«Я как раз из них,» — добавлял тигр.

Подданные королевства удивлялись этому, хотя их страх не уменьшался.

«Ты, возможно, лжешь,» — не слишком уверенно сказал Раджа.

«Возможно,» — соглашался тигр. — «Но не сейчас. А впрочем, я здесь для того, чтобы научить девочку говорить».

Раджа посоветовался с Рани и, несмотря на протесты тетушки, которая считала, что тигра надлежит выгнать из города метлами и заостренными пиками, зверю предоставили комнату во дворце, и вручили расписанную эмаль, и показали манговую рощу, и также принесли попугая, который сразу возмущенно залопотал на своем попугайском языке и забился на стропила под самую крышу, наотрез отказываясь спуститься вниз.

И вот Корицу привели в комнату тигра.

«Веселая дама из Риги,» — заверещал попугай с высоты стропил, —

(Хотя в интересах исторической и литературной точности я обязан отметить здесь, что попугай в действительности цитировал другое стихотворение, значительно более старое и несколько более длинное, но, в конце концов, все с тем же смыслом).

«Точно,» — поддакивала тетя Рани. — «Даже птица знает!»

«Оставьте меня с девочкой наедине,» — приказал тигр.

Раджа и Рани, и тетя Рани, и дворцовый персонал неохотно оставили зверя с Корицей. Девочка запустила свои пальцы в тигриный мех и почувствовала горячее дыхание животного на своем лице.

Тигр вложил руку Корицы в свою лапу.

«Боль,» — сказал Тигр, и дотронулся одним острым как игла когтем ладони Корицы. Царапина оставила ярко-красную цепочку капель крови на ее светло-коричневой коже.

Корица заплакала.

«Страх,» — сказал Тигр, и зарычал, начав так тихо, что вы едва ли могли услышать его. Звук перешел в мурлыканье, затем в тихий рев, подобный раскатам отдаленного вулкана, затем в рев такой громкий, что затряслись дворцовые стены.

Корица задрожала.

«Любовь,» — сказал Тигр. И своим шершавым алым языком слизнул кровь с ладони Корицы и облизал ее смуглое лицо.

«Любовь?» — прошептала Корица слабым и глухим голосом, пользоваться которым давно отвыкла.

И Тигр раскрыл пасть и ухмыльнулся подобно голодному богу, который подобен усмешке тигра.

Луна была полной в ту ночь.

А когда наступило ясное утро, ребенок и зверь вместе вышли из комнаты. Звенели цимбалы, и пели пестрые птицы, и Корица с Тигром подошли к Рани и Радже, которые сидели в конце тронного зала, а старые слуги обмахивали их листьями пальмы. Тетя королевы Рани сидела в углу комнаты, пила чай и неодобрительно посматривала на происходящее.

«Теперь она может говорить?», — спросила Рани.

«Почему бы вам не спросить ее?», — прорычал Тигр.

«Ты можешь говорить?», — спросил Раджа Корицу.

Девушка кивнула.

«Ха!», — закудахтала тетя Рани. — «Она так же может говорить, как и достать языком собственную спину!»

«Тихо,» — приказал Раджа тете Рани.

«Я могу говорить,» — сказала Корица. — «Я думаю, что всегда могла.»

«Почему же ты молчала?», — спросила ее мать.

«Это не она говорит,» — пробормотала тетя Рани, подняв вверх палец, напоминающий скрюченную палку. — «Это тигр дурачит нас, это его голос.»

«Неужели никто не может заставить эту женщину замолчать?», — спросил Раджа у присутствующих в комнате.

«Заставить замолчать конечно проще, чем разговорить,» — заметил Тигр и моментально исправил ситуацию.

Затем Корица сказала, — «Почему я не говорила? Потому что мне нечего было сказать.»

«А теперь?», — спросил ее отец.

«А теперь Тигр рассказал мне о джунглях, о болтовне обезьян и запахе рассвета, и вкусе лунных лучей, и шуме фламинго, когда они всей стаей взмывают в воздух с озерной глади», — говорила она. — «И вот то, что я собиралась сказать вам: я ухожу с Тигром.»

«Ты не можешь так поступить», — вскипел Раджа. — «Я запрещаю тебе.»

«Трудно,» — сказала Корица, — «запретить тиграм делать то, что они хотят.»

И Раджа и Рани, после недолгих раздумий и совещаний, приняли решение пусть будет так.

«Кроме того,» — вздохнула Рани, — «она несомненно будет там более счастлива.»

«Как же насчет комнаты во дворце? И манговой рощи? И попугая? И портрета старшей тети Рани?», — спросил Раджа, который верил, что в этом мире еще существовало место для практичности.

«Отдайте их людям,» — сказал Тигр.

И людям города объявили о том, что они были теперь полноправными владельцами попугая, портрета, и манговой рощи, и что принцесса Корица теперь может говорить, но должна оставить их на некоторое время, чтобы продолжить свое образование.

Люди собрались на городской площади, и вскоре двери дворца открылись, и появились тигр и ребенок. Тигр медленно прошел сквозь толпу с маленькой девочкой на спине, крепко державшейся за его мех. И скоро они оба были проглочены джунглями. Так уходят тигры.

В конечном итоге никто не был съеден, за исключением старшей тети королевы Рани, которую жители королевства со временем стали помнить только по портрету, вывешенному на городской площади. Таким образом, она навсегда осталась красивой и молодой.