Конрад

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Они шли с запада и востока, с юга и севера. Они лезли из каждого уголка Империи, из каждой земли Старого Света – и даже из-за их пределов.

Одни из них были людьми или когда-то были таковыми; другие никогда людьми не были.

Едва ли не все они враждовали друг с другом. В иных обстоятельствах подобная встреча непременно закончилась бы всеобщей резней, поскольку каждый из них, обуреваемый жаждой крови, ополчался на своих заклятых врагов и соперников при каждом удобном случае.

Разумеется, поход проходил далеко не мирно. Никто из них даже не знал, что такое мир.

К концу дня запахло бойней. Однако смерть и взаимное уничтожение не были дозволены тем, кого объединил этот странный союз. Пока не были дозволены. Они должны были сначала принести смерть и уничтожение другим.

Общее у них было лишь одно: каждый служил Хаосу. Они поклонялись Хаосу в любом его воплощении, будь то Кхорн или Слаанеш, Нургл, Тзинч или любое другое темное божество.

Они объединились ради одной страшной цели – увечить, жечь, душить, разрывать на куски и убивать, убивать…

Еще не рассвело, когда он был уже на мосту. Большая луна, Маннслиб, уже скрылась. Ее спутница, маленькая Моррслиб, еще только начала всходить.

На середине деревянного моста он остановился. Облокотившись о перила, подождал, пока не начало светлеть, и лишь тогда решился идти дальше. Поднявшись на холм, он направился к лесу.

От дыхания в морозном воздухе поднимался пар; он то и дело вздрагивал от холода.

Рвань, которая считалась одеждой, защищала от холода плохо. Ветхие сапоги в попытке защитить ноги от сырости были изнутри выстланы тряпьем. Но трава уже пропиталась утренней росой, грязь на земле размокла, а сапоги еще не успели просохнуть со вчерашнего дня.

Но он не обращал на это внимания. Так было всегда, во всяком случае, сколько он себя помнил. Казалось, с того самого дня, как он начал ходить, он приходил сюда, то поднимая босыми ногами пыль, то хлюпая сапогами по грязи.

Дальше будет еще хуже. Через месяц появятся снег и лед, и его каждодневная работа станет еще тяжелее.

Он внимательно оглядывал лес, стараясь определить, не прячется ли кто меж ветвей. Даже в самый ясный день в этом лесу было темно, свет почти не проникал сюда.

Многие деревья сбросили листья, но от этого здесь стало только опаснее. Среди голых стволов труднее прятаться, а деревья как будто превратились в чудовищ, что готовы наброситься на тебя в любое мгновение.

Стояла тишина, но он знал, сколь она обманчива. Лес был полон всякой живности. Насекомые, птицы, животные – обычные его обитатели, но были здесь и другие, которых уж никак не назовешь обычными.

Ему стало страшно. Здесь, в лесу, ему всегда было страшно. В детстве он думал, что с возрастом эти страхи пройдут, но получилось как раз наоборот. Прежде он боялся всего непонятного. Теперь, когда он знал, кого можно здесь встретить, он стал бояться еще больше.

Возможно, потому он все еще и жив. Не будь он постоянно начеку, хоть раз допусти оплошность – и он давно бы уже погиб. Был бы утащен одним из тех существ, которые прячутся меж корявых деревьев.

Никто из жителей его деревни не ходил сюда в одиночку. Люди отправлялись в лес группами и только хорошо вооруженные. Дровосеки работали здесь только под надежной охраной.

Однако иногда и этого бывало недостаточно. В прошлом году ранним утром в лес отправились шестеро. Вечером они не вернулись. Они вообще никогда не вернулись. Поисковый отряд обнаружил лишь несколько окровавленных обрывков одежды.

Он подул на руки и потер их одна о другую, чтобы хоть чуть-чуть согреться. Затем вытащил из-за пояса кинжал. Держа в правой руке кинжал, а в левой моток веревки, чтобы связать охапку хвороста, он вступил под полог ветвей.

Он ходил в лес каждый день и всегда выбирал один и тот же маршрут. Он знал здесь каждое дерево и каждый корень, каждую ветку и каждый куст. Будь что-то не так, он сразу бы это заметил. Однако всякий раз отходить от привычной тропы приходилось все дальше. Валежник нужно было искать. Обламывать ветви было бессмысленно, поскольку даже зимой они не были достаточно сухими.

Возле тропы лес был уже основательно прорежен. Но чем дальше, тем гуще сплетались ветви, как будто стараясь оказаться поближе друг к другу, чтобы защититься от неведомого врага.

Впрочем, эта защита была не более надежной, чем у тех дровосеков, ибо на земле нередко попадались огромные поваленные стволы – словно жертвы нападения неизвестных хищников.

Он видел этих тварей лишь несколько раз, но довольно часто ощущал их присутствие. Он не знал, кто они и как называются, да и не стремился это узнать.

Для него они были существами, от которых следует держаться подальше.

Не люди, не звери, они казались их мерзкой помесью, результатом противоестественных совокуплений, отвратительной комбинацией меха, кожи, перьев, рук, копыт и рогов. И были они совершенно тупыми. По-видимому, в результате мутации у них отмерли все естественные органы чувств. У них не было ни мозга человека, ни инстинктов зверя.

Много раз он находился буквально в двух шагах от этих отвратительных тварей, скрываясь за стволом дерева, но они не смогли его увидеть, услышать или учуять.

Но если бы они его обнаружили, он был бы уже мертв. Вот почему он всегда держался настороже. Нельзя все время полагаться на везение.

Он подошел уже к самой кромке леса; сердце забилось сильнее, и он, забью о холоде, крепче сжал в ладони рукоять кинжала. Он продвигался вперед медленно, оглядываясь по сторонам, прислушиваясь и всматриваясь в заросли.

Все было тихо, никого не было видно, но он знал: рядом кто-то есть.

Впереди, совсем недалеко, затаилась одна из тварей. Возможно, она поджидает как раз его, уже зная, что он приходит сюда каждое утро. А возможно, он случайно попался ей.

Тварь находилась от него ярдах в пятидесяти; он мог ее хорошо рассмотреть – она пряталась меж корней расщепленного пня.

Он тоже затаился. Он умел быть терпеливым. Это уже не раз спасало ему жизнь.

Он стоял не шевелясь, боясь даже дышать, чтобы его не выдал пар изо рта; сердце бешено колотилось, во рту пересохло.

Эти существа вели ночной образ жизни. Когда становилось темно, они подбирались к деревне и утаскивали оставленный во дворе скот. С наступлением утра они возвращались в лес. Но днем или ночью – они всегда были смертельно опасны.

После того, что случилось в прошлом году, было решено очистить от них лес, для чего прислали солдат. Никогда еще он не видел столь великолепного зрелища. Солдаты въехали в деревню верхом на лошадях, в сверкающих доспехах, с яркими развевающимися знаменами. До того дня он не видал ничего, кроме своей деревни. И ему ужасно захотелось стать солдатом.

Часть войска разместили на постоялом дворе, к великому неудовольствию хозяина, чье участие в операции по очистке леса вылилось в содержание воинов.

Но он пришел от этого в восторг, ибо часами мог слушать рассказы солдат о жизни за пределами деревни, то есть таких вещах, о которых даже не подозревал. Он был счастлив полировать их шлемы, натирать доспехи и чистить лошадей.

Некоторые из них даже бросали ему пенни, первые заработанные им монетки. Он спрятал их в хлеву, рядом с тем местом, где спал, потому что знал: если хозяин обнаружит у него деньги, то непременно их отберет, а его самого поколотит. Правда, его все равно поколотили, но деньги он сохранил.

Еще у него был теперь кинжал, который он стащил у капитана. Этот капитан ни разу не поблагодарил его за работу, хотя он из кожи лез вон, чтобы ему угодить. Ему так хотелось получить хоть что-нибудь из того, другого мира, а такого странного ножа он ни разу не видел.

Рукоять, сделанная из чего-то похожего на кость, была вырезана в виде головы змеи, но не это делало кинжал поистине уникальным. Его клинок – не ровный, а покрытый остро отточенными зазубринами от рукояти до самого острия, где зазубрины располагались так часто, что почти сливались.

Солдаты прочесали лес, оттеснив тварей. Но лес тянулся, казалось, до бесконечности, и вскоре твари вернулись.

И сейчас одна из них находилась поблизости, поджидая жертву.

Внезапно со стороны деревни послышался шум. Это был стук подкованных лошадиных копыт по деревянному настилу моста.

Он прищурился, пытаясь разглядеть седока. В деревне редко кто поднимался в такую рань. Часто он приходил в лес, набирал полную вязанку хвороста и возвращался еще до того, как хоть кто-нибудь проснулся. Правда, не зимой, когда многие вставали пораньше, чтобы сделать свои дела, пока светло.

Он узнал всадника – он знал всех жителей своей деревни, – но в такой ранний час он менее всего ожидал увидеть ее.

Он был уверен, что она целыми днями валяется в постели, а слуги выполняют работу по дому и исполняют любую ее прихоть. Она жила в усадьбе, расположенной на самом высоком краю долины. Усадьба, как и вся долина, принадлежала ее отцу. Каждый житель деревни жил на его земле; даже хозяин постоялого двора был его данником.

Сейчас на ней были белые меха; лошадь, пофыркивая, осторожно прошла по мосту. На мгновение придержав ее, она бросила взгляд назад, затем вновь тронула поводья, заставив лошадь свернуть. Но не к деревне, а туда, где прятался он.

И где затаилась тварь!

Он следил за всадницей, ни на секунду не забывая о твари. Он прекрасно видел ту, а вот она его – нет. Зато тварь видела всадницу, которая приближалась к лесу.

Всадница могла бы поехать по дорожке вдоль реки. Но она почему-то стала подниматься на холм. Ее путь пролегал вдоль границы леса, где затаился он и где ее поджидала тварь.

Ему было плохо видно, но он знал, что тварь, прячась за деревьями, начала осторожно подбираться к всаднице, двигаясь по диагонали, чтобы сократить путь.

Всадница ехала быстро и уверенно. Он смотрел на нее, отчаянно надеясь, что вот-вот она заподозрит неладное, повернет лошадь и поскачет прочь. Но она продолжала ехать вперед, не подозревая об опасности.

Что она здесь делает? Почему она одна?

Он продолжал следить. Тварь была уже совсем рядом. Всаднице нужно немедленно уезжать, или будет поздно.

Он понял, что сейчас произойдет. Еще несколько секунд, и тварь, сделав прыжок, нападет на всадницу.

Выскочив из-за деревьев, он побежал к тому месту, где тварь уже приготовилась к прыжку. Он закричал всаднице, приказывая ей повернуть назад, назад, надеясь, что успеет добежать раньше твари, и вместе с тем понимая, что не сможет совершить невозможное.

Всадница его увидела и услышала, поскольку резко осадила лошадь. Но было уже слишком поздно, слишком.

Он преодолел только половину пути, когда увидел тварь, выскочившую из зарослей. Так ясно он видел ее впервые; в следующую секунду она взвилась в воздух.

Это была отвратительная насмешка над человеком и отталкивающая пародия на животное: массивное тело, покрытое тусклым темно-серым мехом; собачья морда, но с рогами и длинными кабаньими клыками; короткие конечности, заканчивающиеся острыми когтями и с зажатым в них ржавым мечом.

Тварь с ревом бросилась на всадницу, которая тотчас откинулась в седле, натягивая поводья и пытаясь остановить лошадь. Поэтому тварь промахнулась и, вместо того чтобы вцепиться в жертву, лишь выбила ее из седла. Всадница полетела на землю, а обезумевшая лошадь рванулась и понеслась прочь.

Чудовище тоже оказалось на земле, но не успело оно подняться, как подоспел он.

Прыгнув на спину зверю, он левой рукой обхватил его за шею, приподнял его голову и вонзил в горло кинжал.

Зверь завизжал, пытаясь вырваться; из его горла фонтаном забила кровь.

Тогда он снова вонзил кинжал, потом еще раз и еще. С каждым ударом тварь заходилась от визга, отчаянно извиваясь, и наконец, сбросила его с себя.

Она оказалась значительно крупнее его. Меч ей был ни к чему – она могла бы прихлопнуть его одним ударом лапы.

Пока тварь вставала, он успел откатиться в сторону. Чудовище прижало лапу к ране на горле, как будто пытаясь остановить кровь, которая была мерзкого желто-зеленого цвета.

Тварь уставилась на свою мокрую лапу – она явно не понимала, что это с ней приключилось. Открыла пасть, чтобы зареветь, и вместе с ревом из ее пасти вырвалась новая струя крови. Сузив глаза, зверь в упор посмотрел на своего мучителя и в следующую секунду бросился на него.

Он едва не задохнулся от смрада, исходившего из его пасти. Он был слабее зверя, но гораздо проворнее и тут же отскочил, увернувшись от первого удара меча.

Однако он не заметил длинного, тонкого хвоста, одним взмахом которого тварь зацепила его за лодыжку и опрокинула на землю. Он упал, попытался откатиться в сторону, но на этот раз не смог – хвост крепко прижимал его к земле.

Тварь стояла неподвижно, разглядывая врага. Ее кровь капала на его одежду, прожигая в ней, словно кислота, дыры. Он извивался и корчился, пытаясь избавиться от петли на ноге.

Безымянный хищник навис над ним, заслонив утреннее солнце. Прижатый к земле, он ощутил такой холод, какого не испытывал никогда и какого уже больше не испытает, ибо это была последняя минута его жизни.

Стало темно. Он не видел ничего, ничего кроме чудовищного тела, нависшего над ним.

Но нет, без боя он не сдастся. Перестав вырываться, он внезапно передвинулся по грязи чуть ближе к твари, чем немного ослабил захват, а затем, крепко сжав скользкий хвост левой рукой, полоснул по нему кинжалом.

Второй удар, затем третий. И вновь дикие вопли, один за другим, с каждым разом все громче. Хвост отделился от туловища. Его руки были в крови, которая жгла кожу, но он не обращал внимания на вонь и жгучую боль.

Чудовище бросилось на него, в ярости размахивая мечом. Теперь, вместо того чтобы попытаться отпрыгнуть в сторону, он двинулся навстречу врагу, сжимая кинжал обеими руками, – и чудовище само напоролось на клинок.

Кинжал вошел по самую рукоятку, раненая тварь заревела страшнее прежнего и выпустила из лап меч.

Он легко отскочил в сторону, избежав последнего удара агонизирующей твари. Та тяжело рухнула на землю, и от этого удара, казалось, содрогнулся весь лес.

Наконец она затихла.

Он стоял в нескольких ярдах от нее, приготовившись к бегству. Широко раскрытые тускнеющие глаза чудовища смотрели прямо на него.

Он потер руки об одежду, пытаясь стереть с них едкую кровь. Затем устало огляделся, не зная, что делать дальше. Если неподалеку есть другие мерзкие создания, они непременно должны учуять запах крови. Не слишком заботясь о судьбе своего сородича, они могут отлично попировать.

Его нож так и торчал в груди твари. Нужно его вытащить; однако он все еще не решался подойти к зверю.

Внезапно сзади раздался шорох, и он резко обернулся, готовый удрать. Но это была всадница, которая, успев прийти в себя, теперь сидела на земле.

– Мой костюм! – сказала она. – Все запачкалось!

На ней были редкие белые меха. Ее накидка, штаны и сапоги были вымазаны в грязи. Может быть, она предпочла бы, чтобы это была кровь? Например, ее собственная?

– Да помоги же мне встать!

Только сейчас он спросил себя, зачем все это сделал, зачем рисковал жизнью? Чтобы спасти эту девчонку?! «Глупость какая», – подумал он. Просто до этого он вообще ни о чем не думал – вот и ответ. Он действовал инстинктивно, им руководило тело, а не разум.

– Ты что, не слышишь? Помоги мне встать!

Она была человеком. Вот еще один ответ на его вопрос. Все люди были союзниками в борьбе против отвратительных чудовищ.

– Где моя лошадь?

Не обращая внимания на ее слова, он подошел к мертвой твари. Нужно вытащить из ее груди кинжал. Это все, что у него есть.

Внезапно она взвизгнула, и он резко отскочил в сторону, решив, что та ожила.

– Он мертвый?

Она замерла, уставившись на тушу. По-видимому, она заметила ее только сейчас.

Он взял прутик и, подойдя к твари, потыкал ее. Тварь не шевелилась, мертвее не бывает. На то, чтобы притворяться, она попросту не имела ума.

– Что случилось?

Наверное, ударившись о землю, она перестала соображать. Она не помнила, как чудовище вышибло ее из седла, а самого боя и вовсе не видела.

Немного побарахтавшись в грязи, она встала, затем, хлюпая сапогами, подошла к нему. Он стоял, наклонившись над тварью, и сдерживал дыхание, чтобы не чувствовать отвратительной вони. Ухватившись за рукоять кинжала обеими руками, он потянул. Нож не подался.

Он отвернулся, глотнул свежего воздуха, уперся ногами в грудь зверя и потянул снова.

– Что ты делаешь? – спросила она, подойдя совсем близко.

Клинок слегка сдвинулся. Он потянул еще раз. Затем почувствовал, как две руки ухватили его за пояс и стали тянуть; он тоже потянул, сильнее, сильнее, и вот нож начал потихоньку выходить. Внезапно он полностью высвободился, и они оба повалились назад.

Ему удалось удержать равновесие и устоять, а вот она снова грохнулась в грязь. Не обращая на это внимания, он рассматривал кинжал.

Кажется, с тем все было в порядке. Он еще ни разу не применял его в серьезных целях. До сих пор он только играл в войну, нападая с ножом на поленья и кусты. Правда, он никогда им ничего не резал, даже веток, чтобы не затупить лезвие.

Снова взглянув на поверженную тварь, он внезапно испытал чувство гордости. Он дрался с противником, значительно превосходившим его размерами, и победил. Он тщательно вытер клинок о темный мех. Удостоверившись, что тот абсолютно чист, он заткнул кинжал за пояс.

Затем пнул ногой меч. Ржавый и зазубренный. Нет, такое оружие ему ни к чему.

Он повернулся и посмотрел на девочку. Ей около двенадцати – примерно столько же, сколько и ему.

У нее короткие иссиня-черные волосы, темные глаза и очень светлая кожа – там, где она не заляпана грязью.

На этот раз он протянул руку, чтобы помочь ей подняться. Когда она уцепилась за него, он поморщился – она схватилась там, где его рука была покрыта глубокими ссадинами и ожогами.

– О! – воскликнула она, заметив их.

Он хотел убрать руку, но она ее не отпускала, стараясь при этом заглянуть ему в глаза. Он отвернулся.

– Ты парень с постоялого двора, верно? Говорят, что ты не умеешь говорить, но только что ты кричал. Ты хотел меня предупредить, да?

Он не ответил, пытаясь освободиться, но она крепко сжимала его запястье.

– Да? – не унималась она.

Он кивнул.

– Я буду тебе благодарна всю жизнь, – сказала она. – Ты спас меня от смерти.

Он высвободил руку. Нужно уходить. Ему нужно набрать хвороста. Он не должен находиться рядом с ней.

Если хозяин это увидит, то отколотит так, что не скоро забудешь.

– Дай мне руки!

Это был приказ, а приказы он исполнял всегда. Он протянул ей руки.

Стянув зубами мягкие кожаные перчатки, она взяла его правую руку и сжала в своих ладонях. Она была такого же роста, как и он, но ее ладошки были меньше – и теплее.

Она поднесла его руку к губам и стала на нее дуть. Ему показалось, что ее ладони сделались еще теплее – его руку как будто опалил огонь.

Она что-то тихо сказала, он не расслышал, что именно. Через несколько секунд она открыла глаза и отпустила его руку. От ее тепла боль в руке, обожженной ядовитой кровью твари, утихла. Взяв его левую руку, она проделала с ней то же самое.

И тогда, взглянув на свои руки, он охнул от удивления. Раны закрылись, вместо них остались только шрамы.

Он попятился – эта девочка испугала его не меньше, чем лесная тварь. Она была столь же необычной: она была волшебницей…

– Только никому не говори, – предупредила она, приложив к губам палец. Потом улыбнулась. – Если, конечно, ты умеешь говорить. Ты мне что-то кричал, но что это было? Слова? Или ты просто кричал, как животное? Ты умеешь говорить, мальчик?

– Я… умею, – прошептал он.

– Что?

– Я умею говорить, – громче и с вызовом произнес он.

Обычно он разговаривал только сам с собой, но в этот раз впервые показал другому человеку, что умеет говорить.

До сих пор единственными звуками, которые срывались с его губ, были крики, когда его хлестали кнутом. Вообще-то, наказания уже перестали на него действовать; он к ним привык.

– Мой отец наградит тебя, – сказала девочка.

– Нет! Никому об этом не рассказывай!

– Почему?

Он затряс головой, не зная, как ей это объяснить, да вообще-то и не желая этого делать. Никто не должен знать о его поступке. Хозяин не должен знать, что у него есть нож и что он умеет говорить. Он бросил взгляд на мертвую тварь.

– Зверочеловек, – сказала девочка.

Зверочеловек?! Теперь он вспомнил. Так их называли солдаты, которые прочесывали лес после той истории с дровосеками.

– Получеловек-полузверь, – продолжала девочка. – Мне говорили, их полно в Лесу Теней. – Она оглянулась на темные деревья. – Надеюсь, других поблизости нет.

– Нет, – ответил он.

– Откуда ты знаешь? – спросила она, снова посмотрев на лес.

– Я его видел.

Он видел – а она нет. Вот потому тварь и подобралась к ней так близко.

И вот почему погибли дровосеки. Они не услышали, что к ним подкрадываются зверолюди.

Девочка следила за ним, внимательно вглядываясь в его лицо, а он упорно смотрел в сторону.

– А где моя лошадь? – спросила она.

– У реки, – ответил он, махнув рукой.

– Хорошо, – сказала она. – А то если она пропадет, мне мало не будет. – Она осмотрела свои испачканные грязью меха. – Мне ведь тоже нельзя здесь находиться, так что будет лучше, если мы оба станем держать язык за зубами. А с этим что делать? – спросила она, показывая на труп зверочеловека.

– Его скоро не будет, – ответил он.

Через несколько часов падальщики оставят от него чисто обглоданный скелет. А еще через несколько часов не останется даже костей.

– Ты мне поможешь поймать лошадь?

Это был скорее вопрос, чем приказ. Он кивнул. Она подобрала с земли свою меховую шапочку и пошла к реке.

Он посмотрел на меч. Прикасаться к нему не хотелось, но и оставлять его здесь нельзя. Его могут найти другие зверолюди. Спустив рукав, он через ткань взял меч и, подойдя к реке, зашвырнул его на самую ее середину.

Затем они подошли к мирно пасущейся лошади, и он подставил девочке руки, чтобы она могла взобраться в седло. Но девочка не двинулась с места. Он поднял на нее взгляд и увидел, что она снова внимательно смотрит ему в глаза. Он уставился в землю. Наконец она оперлась ногой о его сложенные замком руки и вскочила в седло.

Вытерев ладони о штаны, он взглянул на свои шрамы. Затем снова на девочку – она приложила палец к губам, прося его молчать.

Но ведь он и так всегда молчал. До нынешнего дня.

Даже заляпанная с ног до головы грязью, она выглядела весьма элегантно. По сравнению с ней он просто нищий в лохмотьях.

– Я этого никогда не забуду, – сказала она. – Мой отец не наградит тебя, потому что ничего не узнает, но я могу сделать это и сама. Чего ты хочешь?

Он пожал плечами, не зная, что ответить. У него никогда ничего не было, и ему ничего было не нужно. Правда, у него имелся кинжал, и это решило дело.

– Стрелы, – сказал он. – И лук.

Она кивнула, и на ее грязном и бледном личике появилась легкая улыбка.

– Ты их получишь, – сказала она. – Кстати, меня зовут Элисса. А тебя?