Конан Разрушитель

Глава 1

Кроваво-красное солнце изжаривало равнину Замора, а заодно и отряд всадников, державших путь по этим каменистым пустынным плато, сменявшимся покатыми холмами. Грудь всадников была защищена кирасой из черного дерева. Головы прикрывали от ударов шлемы с забралом. Кольчуги черного цвета защищали руки. Черными же были и щитки, поднимавшиеся от сапог к коленям. Все до единой части их снаряжения были окрашены в цвет темной ночи. Такие же черные металлические пластины и войлочные попоны с нашитыми металлическими бляхами защищали головы, шеи и бока их лошадей. На бедре каждого из всадников висело по длинной кривой сабле, а к седельным лукам были прикреплены шипастые палицы. Правда, в руках у них вместо ножей было по длинной деревянной дубинке. Были у них с собой и толстого плетения сети, достаточно прочные, чтобы удержать тигра.

Замыкала процессию повозка на больших колесах, на которой была установлена огромная клетка из металлических прутьев толщиной с человеческое запястье. Возница непрестанно хлестал двух лошадей, тащивших это сооружение; он должен был не отставать от колонны, которая, несмотря на жару и вес доспехов, отягощавших лошадей, держала очень приличный темп езды, и казалось, ничто на свете не будет способно заставить всадников хоть на миг притормозить на пути к их загадочной цели.

Тот, кто возглавлял отряд, был едва ли не на голову выше любого другого, а также заметно шире в плечах. О его высоком положении можно было догадаться по искусной золоченой резьбе, покрывавшей кирасу. Там, среди арабесок, изготовился к прыжку золотой лев. Тонкие, побелевшие от времени шрамы на лице воина – один – через переносицу, а другой – от угла глаза через всю щеку к подбородку – давали понять, что этот человек не был чужд военному делу. Правда, сейчас эти шрамы были почти скрыты дорожной пылью, оседавшей на потной коже лица плотным слоем.

– Бесполезно, – пробормотал он почти про себя, – проклятье, абсолютно бессмысленно.

– Во всем, что я делаю, всегда есть смысл, Бомбатта.

Большой, сильный человек вдруг боязливо сжался, когда к нему галопом подлетел один из всадников, чье лицо помимо шлема было укрыто еще и маской из черной мягкой кожи. Он-то был уверен, что дальше его собственных ушей эти проклятья не долетят.

– Я просто не вижу необходимости… – он начал осторожно оправдываться, но второй всадник, чей голос, даже приглушенный маской, не утратил командного тона, резко оборвал его:

– Что должно быть сделано – должно быть сделано, как гласят древние Свитки Скелов. Именно так там и написано, Бомбатта.

– Что вы прикажете, – неохотно согласился тот, – будет исполнено.

– Разумеется, Бомбатта. Но я чувствую повисший в воздухе вопрос. Ну же, спрашивай. – Высокий воин продолжал, в сомнении, молчать. – Говори же, Бомбатта. Я приказываю.

– То, что мы ищем, – медленно произнес Бомбатта, – а точнее, где надо искать… Мне кажется, этого нет ни в каких свитках.

Смех всадника в маске заглушила черная кожа. Почувствовав издевку, Бомбатта вспыхнул.

– Эх, Бомбатта, неужели ты думаешь, что моя сила ограничивается только знанием свитков. Ты считаешь, что я знаю только то, что в них написано?

– Нет, – ответ был краток до непочтительности.

– Так выполняй же приказы, Бомбатта. Подчиняйся им и поверь, мы найдем то, что нам нужно.

– Я выполню все, что вы прикажете.

Могучий воин безжалостно сжал коленями бока своего коня, не обращая внимания на тех, кто вынужден был поторопиться, чтобы поспеть за ним. Он уже знал, что более высокий темп будет расценен как проявление послушания, как знак доверия полученным приказам. Пусть остальные проклинают все на свете, обливаясь потом. Он еще пришпорил коня, не глядя на пену, появившуюся на губах и шее животного. Его сомнения вовсе не были рассеяны. Но он слишком долго добивался своего нынешнего поста, чтобы вот так запросто потерять его сейчас. Вперед! Быстрее и быстрее, пусть даже придется загнать людей и лошадей до смерти.

Равнина Замора частенько являлась ареной, на которой происходили самые странные события. Безумие, жадность, разбойники, священные клятвы заставляли людей совершать абсолютно непонятные поступки. Здесь можно было бы увидеть человека в дорогих одеждах, спешно зарывающего в песок золотые монеты; целый караван, все наездники которого сидели задом наперед на своих лошадях, при этом раздетые догола; на горизонте вдруг могла появиться целая вереница девушек, чью одежду целиком заменяла голубая татуировка с головы до пят. Случайного наблюдателя причины этих странных явлений привели бы в изумление, сумей он, конечно, до них докопаться.

То, чем сейчас занимались вдалеке от любого жилья, у подножия каменистого холма два совершенно непохожих друг на друга человека, тоже было бы абсолютно непонятно постороннему наблюдателю.

Их стреноженные лошади пощипывали редкую жесткую траву неподалеку. Первый из двоих, высокий, с крепкими мускулами молодой парень, был занят тем, что укладывал плоский обломок скалы длиной почти в его собственный рост на четыре здоровенных валуна, которые он предварительно подкатил один к другому. Чтобы выровнять плоский камень, он подложил под один из его углов несколько булыжников. На его груди на ремешке из сыромятной кожи висел золотой амулет в форме дракона.

Этот юноша с сапфировыми глазами больше был похож на воина, чем на строителя. На его ремне был закреплен прямой широкий меч старинной работы. Потертость его рукоятки, как и рукоятки кинжала, выдавала, что эти предметы служили не для украшения. Его лицо, обрамленное черной гривой волос, сейчас перехваченных широким кожаным ремнем, для невнимательного наблюдателя было лишь лицом юноши. Но более проницательный человек заметил бы на нем ту печать, которую может оставить только большой и тяжелый жизненный опыт.

Спутник голубоглазого юноши был полной его противоположностью. Невысокий, худой, но жилистый, с черными глазами, сейчас он стоял почти по пояс в узкой яме, выгребая из нее камни и песок лопатой со сломанной ручкой. Два набитых кожаных мешка лежали рядом с ямой. Время от времени парень стирал с лица пот и чертыхался по поводу непривычной для него работы. Но всякий раз при взгляде на мешки он снова с удвоенным усердием принимался за работу.

Наконец он все же отбросил доломанную лопату и спросил:

– Слушай, Конан, может, хватит, а? Его крепко сложенный товарищ не услышал вопроса. Он, наморщив лоб, придирчиво осматривал воздвигнутое им сооружение. По замыслу, это должен был быть алтарь. С такими штуками ему не часто приходилось сталкиваться. Но в его родной суровой Киммерии он с детства уяснил для себя, что долги нужно отдавать, невзирая на трудности и препятствия.

– Конан, уже ведь глубоко, правда?

Киммериец мрачно посмотрел на своего товарища:

– Если бы ты не разевал рот не вовремя, Малак, нам бы не пришлось сейчас закапывать эти драгоценности. Амфарат никогда бы не узнал, кто стащил его камешки, городская стража тоже ничего бы не узнала, а мы могли бы попивать спокойненько вино в таверне Абулета, подсаживать на колени девочек, а не обливаться потом в этой проклятой пустыне.

– Да не собирался я звать тебя по имени, – пробурчал Малак.

Он запустил руку в один из мешков и вытащил горсть опалов, рубинов, сапфиров и изумрудов. Зеленый огонек блеснул в его глазах, когда он высыпал обратно отполированные камни. Зеленый сменялся искрами синего, алого, снова зеленого и золотого. Со вздохом сожаления он вновь покрепче затянул мешок.

– Это я просто от неожиданности. Ведь никто не мог предположить, что там столько этих камней. Вот я и вскрикнул. Но я правда не нарочно…

– Кончай, Малак, – сказал Конан, вновь смотря на алтарь, а не на собеседника.

Киммериец зажал в кулаке золотой амулет. Эту вещицу дала ему Валерия, и, дотрагиваясь до золотого дракона, он словно снова ощущал ее рядом.

Валерия – любовница, воин, вор, – все было перемешано в этой золотоволосой красавице. Она умерла, унеся с собой всю радость из его жизни. Он видел ее смерть. Но затем, уже после этого, он видел, что она вернулась, вернулась, чтобы вновь сражаться с ним бок о бок. Этот долг должен был быть оплачен.

Малак снова взял в руки то, что осталось от лопаты, и вдруг, повернувшись к Конану, сказал:

– Я не думал, что ты веришь в богов, Киммериец. Никогда раньше я не видел, чтобы ты молился.

– Бог моей родины – Кром, – ответил Конан, – черный господин загробного мира. При рождении он дарит человеку жизнь и волю, но ничего больше. Он не снизойдет до милости в обмен на жертвоприношения, не станет слушать мольбы и причитания. Как человек поступит с двумя подарками Крома – это его личное дело.

– А этот алтарь? – спросил Малак, когда Киммериец закончил.

– Это другая страна, здесь другие боги. Я не поклоняюсь им, но Валерия верила в них.

Конан, нахмурившись, раскрыл ладонь и посмотрел на амулет.

– Вдруг ее боги услышат меня, ведь жрецы утверждают, что они слушают нас. Быть может, я могу сделать чуть легче ее судьбу там, среди богов, в том мире.

– Кто их знает, этих богов. Вечно им не угодить, – сказал Малак, пожимая плечами. Он вылез из ямы и сидел скрестив ноги рядом с мешками. – Даже жрецы и те толком не знают, где уж тебе…

Цокот копыт за холмом оборвал его на полуслове.

Малак с визгом бросился к мешкам. В одну секунду развязав их, он бросил в рот несколько камней. При этом его лицо перекосилось от судороги, его чуть не вырвало. Затем он швырнул мешки в яму и отчаянно заработал лопатой, закапывая обратно камни, песок – все что угодно, лишь бы успеть заровнять яму до появления всадников.

Конан положил руку на рукоять меча и спокойно ждал, устремив взгляд холодных синих глаз на гребень холма, туда, где должен был появиться первый из нежданных гостей. Они, конечно, могли оказаться кем угодно. Быть может, им даже наплевать на него и на Малака и на то, чем они тут занимались. Может быть… Но Конан не верил в это.