Комбриг. Сентябрь 1939

Глава 7

…- Ну что командир — не будет нашего авианалета? Так что ли?

Малютин предпочел промолчать, никак не реагируя на ехидное замечание мехвода. Экипаж не спешил принять нового командира — тем более, что последний успел потерять собственную машину и вовсю рисковал собственными подчиненными в ненужном, по мнению механика-водителя, бою. Возрастной старшина (ему где-то за тридцать) неплохо устроился в армии, освоил Т-26, затем БТ-5 и, наконец, «семерку»; в полку он был на хорошем счету именно как водитель. Пусть и не столь резвый, умелый и рисковый — в отличие от мехводов отправленных в «разведку боем» экипажей.

Относительно сытая жизнь военного, хорошо обеспеченного по меркам простого рабочего (и уж тем более колхозного крестьянина!), романтический ореол танковых войск, успешно поддерживаемый советской пропагандой… Чего бы не служить? Женился, двое детей уже — и тут на тебе, война. Война… Причиной которой, возможно, послужил новый командир машины!

Башнер в отличие от старшины, молодой еще боец срочной службы в бутылку не лез, на конфликт не шел и общался с Малютиным вежливо по-уставному, но не более. Грядущий бой пугал парня не меньше, чем мехвода — хотя жениться и обзавестись мальцами он не успел… Но разве кто-то об этом задумывается — у кого там сколько детей, когда просто страшно? Когда просто хочется жить?

Младший лейтенант проверил заряжающего перед боем — какие снаряды подает по команде, как работает со взрывателем, устанавливая на осколочное или фугасное действие; в нормальной обстановке парнишка вроде не путался, орудие знает. Ну, а в общении с мехводом Малютин ограничился всего одним приказом:

— В бою делай, что я говорю. В точности!

— Есть в точности!

Механик, старший мамлея по возрасту, при этом показушно-дурашливо скривился; Илье эта улыбка не понравилась, как и развязность старшины, однако он предпочел не обострять перед боем. Просто кивнул в ответ — коротко, по-деловому: «мол, принимается».

Ну а в драке пусть только попробует взбрыкнуть! Впрочем, не тот человек — одно дело подначки, но совсем другое саботировать боевой приказ, да еще под вражеским огнем. А ежели что, так получит каблуком сапога по затылку, чтобы в себя пришел…

И вот уже «бэтэшки» группы прикрытия выходят на исходную позицию; немецкие «колотушки» точно бьют метров за пятьсот, эта эффективная дистанция их огня. На большом расстоянии точность их пальбы уже упадет — да и маленькая, легкая болванка вряд ли возьмет лобовую броню «бэтэшки». А вот последние вполне могут накрыть расчеты противника и за семьсот, и за восемьсот метров… Комбат, следующий в составе «группы прикрытия», решил подойти на восемьсот. И как только загремели выстрелы бронепоезда, открывшего огонь по взгорью у Збоища, Акименко передал приказ командирам взводов выдвигать на огневой рубеж.

Остальные танки группы, не имеющие раций, по умолчанию исполняют указание «делай как я»…

Также вперед двинулись и те экипажи, кому предстоит вести «разведку боем». До огневого рубежа тихим ходом вместе со всеми — но затем смельчакам придется рвануть вперед на всей скорости, зигзагами, поливая огнем курсового пулемета вражеские позиции… И вызывая огонь немецких ПТО на себя.

Мамлей Малютин отнюдь не трус, это признают даже недоброжелатели — но оказаться на месте тех, кому придется играть в кошки мышки со смертью, он откровенно не желал… Хотя кто сказал, что под ответным огнем взвода тяжелой немецкой артиллерии больше шансов уцелеть? Впереди гулко бахнуло: гаубицы на высоте открыли огонь по бронепоезду — и машины Чуфарова тотчас ускорились, выходя на огневой рубеж.

— Приготовились, сейчас начнется… Мехвод, позицию меняем только по моей команде! Башнер, взрыватели ставь на осколочный, и заряжай без команды!

— Есть!

Илья не запомнил имен бойцов своего нового экипажа. И дело даже не в том, что они как-то не так приняли его (буквально в штыки, если серьезно). Просто впервые побывав по огнем в настоящем бою, посылая снаряды во врага и принимая их в свой танк, а после спасаясь из горящей машины — ощущая спиной жар проникших в боевое отделение языков пламени… Все это было слишком много для одного дня. Малютин ходил после утреннего столкновения, словно в воду опущенный, не веря толком, что уцелел! И тут вдруг снова в бой… Сейчас-то Илья пришел в себя, прилипнув к перископу и вцепившись чуть дрожащими пальцами в маховики ручного поворота башни — готовый как можно скорее наводить орудие на пушки врага. И все равно едва не пропустил момент, когда танки разведроты замерли на месте — уже покинув узкие городские улочки и заехав в парковую зону «Кортумовой горы».

— Стой!

— Стою…

Машина резковато тормознула на месте — а голос мехвода хрипло отозвался в пока еще исправно работающих наушниках. Мамлей же зло скрипнул зубами, только теперь осознав, что танкистам предстоит бой в «зеленке», где прицеливанию — и выявлению целей! — будет мешать густая растительность… Пусть местами и прореженная — после штурма высота немцами, сумевших выбить отчаянно обороняющихся польских солдат на второй день штурма. Ну, и после неудачной попытки «пшеков» отбить ее обратно.

Между тем, машины «взвода смертников» (как зло окрестили сами себя танкисты, отправленные в «разведку боем») уже рванули вперед, не собираясь терять время и жевать сопли. Набравшие ход «бэтэшки» ломанулись сквозь парк рассерженными секачами, оставляя за собой широкие просеки. Даже не пытаясь объезжать встретившиеся на пути молодые деревья, танки просто ломают их тяжелыми ударами бронированных корпусов! Но хорошо все же, что это парк, а не лес, и местные березки не стеной стоят… Первые сто метров до немецких позиций разведка пролетела за считанные секунды — и, плюнув на все, мамлей высунулся из башни, надеясь засечь вспышки выстрелов немецких ПТО на своем участке. Да, в таком варианте шальная пуля и осколок могут обезглавить экипаж — зато Малютину будет проще заметить орудия противника…

Илья вздрогнул от неожиданности, когда раздался первый взрыв; но это не был выстрел «колотушки» или гаубицы. Нет, одна из «бэтэшек», набрав ход, налетела на мину… Однако разогнавшийся километров до тридцати в час на открытом участке БТ-7 успел проскочить противотанковый блин прежде, чем сработал взрыватель. Возможно, не совсем исправный… Мина рванула уже под задними катками, выбив их и порвав гусеницы. Мгновенно задымило моторное отделение, а экипаж спешно полез из люков наружу… И тут же в сторону танкистов потянулись светлячки пулеметных трассов.

Крепко ругнувшись сквозь стиснутые зубы (только мин еще не хватало!) Малютин мгновенно нырнул в машину, приникнув к прицелу и схватившись за маховики наводки. Доворот башни по горизонтали и орудия по вертикали мамлей выполнил за секунду — умело поймав в перекрестье прицела вспышки пламени на раструбе вражеского пулемета… И спешно нажал на педаль спуска.

— Выстрел!

Вражеские очереди оборвались; лязгнул открытый башнером затвор пушки — после чего заряжающий спешно выбросил в раскрытый люк стрелянную, воняющую сгоревшим порохом гильзу. Следом он сноровисто загнал в казенник еще один осколочный, чавкнувший смазкой снаряд… А между тем, танки взвода разведки подобрались к немцам уже на пятьсот метров, открыв огонь из пулеметов — длинными очередями. Вряд ли башнеры что-то видят и бьют прицельно — скорее всего, лупят в белый свет, как в копеечку, надеясь подавить собственный страх.

Но вопреки всему немцы молчат…

Молчат пока и танки группы прикрытия. Командиры машин все как один напряженно вглядываются в оптику перископов — надеясь засечь вспышки вражеских выстрелов на своем участке. Малютин же вновь высунулся в раскрытый люк, будучи уверенным, что расчеты немецких гаубиц вряд ли засекли его первый выстрел. Хотя после второго позицию придется точно менять… Но как бы напряженно Илья не вглядывался вперед, он едва не пропустил слитный залп огрызнувшихся огнем немецких ПТО!

Противотанкисты расчетливо подпустили советские «бэтэшки» на триста метров — после чего открыли убийственный огонь накоротке. Один из танков получил сразу два попадания — в лобовую проекцию корпуса и в башню. Два попадания, два пробития… Экипаж не спасла ни массивная маска пушки, ни навешанные на лоб корпуса гусеничные траки, разлетевшиеся в стороны от страшного удара. Обездвиженная машина замерла на месте с задраенными люками; увы, ни один из них так и не приподнялся, выпуская танкистов из нутра «бэтэшки»…

Впрочем, немцам этого показалось мало, и в начавшую медленно дымить машину всадили еще пару болванок — танк стремительно вспыхнул, но не взорвался. Надеясь хоть как-то повысить шансы «смертников», их не стали загружать осколочными снарядами, передав дополнительный боекомплект группе прикрытия.

Накрыли немцы и вторую машину — болванка также пробила башню, начав рикошетить внутри ее, калеча и убивая экипаж… Мехвод, залитый кровью товарищей, закричал от шока, круто развернув танк — и погнал его вдоль склона, сумев инстинктивно спрятать борт от болванок. Теперь фрицам не хватает отрицательного угла вертикальной наводки, чтобы поразить ходовую «бэтэшки»… Впрочем, в башню немцы закатили еще парочку болванок — но не сумев добить машину, они вновь засветили свои позиции.

А в следующее мгновение по обозначившим себя расчетам ударили осколочные гранаты танковых «сорокопяток»! Вроде бы и легкие, всего два с небольшим килограмма — однако сотня осколков косит все живое за пятнадцать метров. И это именно сплошная зона поражения, а не дальность полета отдельных фрагментов… Советские танкисты, однако, успели сделать всего пару выстрелов — после чего в воздух взлетела красная ракета.

Башнер Малютина первым заметил ее в раскрытый люк:

— Красная, командир!

Мгновение промедлив, мамлей зло крикнул:

— Вперед!

Красная — это сигнал атаки для всех, и танкистов, и польских солдат. Однако в изначальном плане вперед должна была пойти группа танков с десантом на броне — прорваться к гаубичной батарее и порубить там все живое из спаренных пулеметов, фугасами и осколочными гранатами. Перед подачей же красной ракеты танки из группы прикрытия должны были взять на броню кавалерийский десант…

Комбат, однако, изменил план. Акименко прикинул, что потеряет больше танков, когда на редкую цепочку «бэтэшек» обрушатся гаубичные снаряды — чем даже в лобовой атаке на высоту с неподавленными ПТО! В конце концов, большую часть немецких «колотушек» успели засечь и подавить за первые два выстрела — все-таки к прицелам встали лучшие наводчики… А оставшиеся орудия танкисты все одно расстреляют — хотя бы и за счет большего числа «бэтэшек».

Зато при подъеме по склону фрицы не смогут задействовать гаубицы — по крайней мере, по «разведчикам» тяжелые орудия ни разу не ударили…

Комбат рассчитал все верно — гаубичный снаряд взорвался недалеко от стоянки Малютина, когда «бэтэшка» мамлея уже двинулась вперед. Но и теперь ударная волна с такой силой толкнула машину в корму, что её аж подбросило — мощный толчок свалил и командира, и заряжающего… Да и по броне градом хлестнули как комья земли, так и осколки! Экипажу Ильи крупно повезло, что большая часть их потеряла силу и срикошетила от установленной под наклоном брони.

Но повезло так не всем — одна из «бэтэшек» получила серьезное повреждение ходовой, крупный осколок гаубичного снаряда порвал гусеницу. А неподвижный танк — мертвый танк… Только приказ комбрига, предписывающий покидать подбитые машины, сохранил экипажу жизнь. Десяток другой секунд спустя второй снаряд гаубицы добил бэтэшку, исчезнувшую в болезненно-яркой вспышки пламени… Хуже того, сильный взрыв заставил польскую пехоту испуганно завлечь. И только наследная гордость польских офицеров заставила их поднять подчиненных и упрямо погнать вперед.

Не хотелось панам пасовать перед коммуняками…

— Если увидишь бугорки сырой земли — или наоборот, осевшие участки почвы с пожелтевшей травой, то объезжай их! Там мины!

— Есть!

Мехвод ответил Малютину уже без прежнего нарочитого выпендрежа, звенящим от напряжения голосом. Да и у самого мамлея сердце бешено колотиться в груди; на участке его подъема ни одна из пушек не засветилась. И теперь Илья напряженно ждал, когда впереди сверкнёт вспышка пламени — а в машину с маху ударит бронебойная болванка! В утреннем бою удары болванок по броне младший лейтенант ощущал, словно удары по своему телу, чуял их буквально нутром…

Однако большую часть подъема экипаж миновал благополучно — впрочем, что значат пара минут жизни, когда напряженно ожидаешь вражеского выстрела или мины под гусеницами⁈ К тому же Малютин быстро нашел объяснение «молчанию» фрицев — подпускают поближе, как и машины «смертников»… Но Илья был прав лишь отчасти — группа прикрытия с ходу выбила половину германских ПТО, проявивших себя огнем по танкам разведки. И теперь оставшиеся три пушки действительно молчали, подпуская «бэтэшки». Зато вели огонь немецкие гаубицы!

Правда, несмотря на приказ полковника выкатить их на прямую наводку, с учетом оборудования капониров на высоте, гаубицам уже не хватало отрицательного угла доводи — накрыть прущие вверх по склону советские танки. Зато цепочка разрывов накрыла польскую пехоту, заставив залечь добрую половину сводного батальона погранцов.

Кроме того, у фрицев остался еще один козырь в рукаве — автоматические зенитные пушки…

Последние открыли огонь, как и уцелевшие «колотушки» — за триста метров. На этой дистанции бронепробиваемость германских зениток составляет двадцать миллиметров… Так что удара не выдержала даже лобовая броня двух попавших под трассирующие очереди «бэтэшек».

Илье вновь повезло, его танк двигался чуть в стороне от ближней зенитки, подбившей мгновенно загоревшийся слева танк. Но вечно везти не может — фрицы уже начали спешно разворачивать и перезаряжать автоматическое орудие…

— Короткая! Короткая, твою же ж…!

Мамлей даже не надавил, а ударил по правому плечу мехвода сапогом, отчаянно докручивая маховик наводки. Если бы старшина затормозил вовремя, младший лейтенант уже поймал бы зенитку в прицел! Все равно ведь не уйдешь от трассирующих очередей на пересеченной местности… Механик наконец-то затормозил — а Илья, проклиная его на чем свет стоит, навел пушку на цель, всем нутром понимая, что не уже успевает!

Но на войне ошибки допускают с обеих сторон; экипажу Малютина в противники достался не слишком опытный расчет, впервые встретившийся в бою именно с танками. Сыграло свою роль и то, что мехвод проехал чуть вперед — сбивая прицел командиру, но также уводя машину с линии вражеского огня… Немцы поспешно открыли огонь, опередив младшего лейтенант — но ударили, не подправив прицел, надеясь успеть догнать танк очередью. Вражеские трассы просвистели всего в метре от башни «бэтэшки» (а ведь более опытные артиллеристы вложили бы очередь в ходовую!) — зато лейтенант не промахнулся, врезав осколочным в торчащий из капонира тонкий ствол и верхнюю часть лафета… Граната угодила в тело одного из зенитчиков, прошив его на сквозь — и взорвалась, ударив в заднюю стенку капонира, в одно мгновение выкосив расчет.

— Ура-а-а-а!

Не сдерживая эмоций, закричал от радости заряжающий — а взбешенный Малютин приложился сапогом по затылку мехвода, заревев, словно одуревший от голодухи медведь:

— Вперед! И еще раз не выполнишь приказа в бою, лично расстреляю!

— Что, сам за рычаги сядешь?

— И сяду! А наводчиком возьму заряжающего из собственного экипажа!

Командир, конечно, явно перегибал палку — но едва-едва разминувшись со смертью, он не владел собой; мехвод это ясно понял. Потому молча двинул машину вперед, крепко сжав рычаги передач подрагивающими от напряжения пальцами.

Из шести танков «группы прикрытия» до позиций немецкого батальона доехало только две машины — собственно Акименко и младшего лейтенанта Малютина. Зато группе Чуфарова, ведущего целый взвод на прорыв к гаубицам, откровенно повезло — осилили подъем без потерь. Впрочем, командир разведчиков старался ехать чуть медленнее, надеясь не растерять десант, вот его «бэтэшки» и не попали под раздачу… Однако стоило танкам подойти вплотную к немецким окопам, как на десантниках тотчас скрестились очереди как минимум двух ручных пулеметов! Они сбросили с брони трех или четырех бойцов — в то время как остальные поспешили спрыгнуть самостоятельно.

Кроме того, в ходовую замыкающего группу танка прилетела бронебойная пуля трофейной польской ПТР. Потом еще одна, и еще — пока, наконец, четвертая пуля не надорвала гусеницу, лопнувшую на очередном витке катков… «Бэтэшка» замерла — а командир сумел засечь длинный ствол противотанкового ружья и облачко пыли, поднятого при выстреле дульным тормозом.

Развернув башню, он всадил фугас в окоп увлекшегося пальбой немецкого расчета, не догадавшегося подготовить запасную позицию и сбежать. Фугас снес верхнюю часть бруствера и рванул в окопе; взрыв подбросил в воздух оторванную руку одного из стрелков — и смятый, покореженный ствол ПТР… Бледный от напряжения танкист продолжил аккуратно и точно всаживать гранаты в проявившие себя огневые точки, заткнув оба пулемета. И как только они замолчали, уцелевший десант одним отчаянным рывком занял участок окопов на месте прорыва! А частые выстрелы трехлинеек не дали подобраться к танку немецким гранатометчиком со связками «колотушек»…

Кавалерийский десант выручил подбитый танк — в вот последняя машина из взвода «смертников» уже горела на линии немецких окопов… Обезумевший от страха и ненависти к фрицам мехвод повел подбитую «бэтэшку» прямо на немецкие окопы, принявшись утюжить их и давить немцев всей массой четырнадцатитонной махины. Легкий танк? По сравнению с громадами Т-28 и Т-35 да — но не для простого зольдата, всем телом ощущающего дрожь земли и сжавшегося на дне осыпающегося окопа!

Вильнув машиной, мехвод сбил корпусом попытавшегося было выпрыгнуть юнца, подмяв несчастного гусеницами — после чего дико, безумно захохотал, принявшись кружить над траншеей, осыпая ее стенки гусеницами:

— За тебя, Коля! За тебя, Степан!

Выкрикивая имена погибших товарищей, чья кровь все еще лилась сверху, не владеющий собой мехвод пропустил гранатометчиков… А те закинули на корму связки «колотушек» и бутылки с бензином. Гранаты проломили тонкий броневой лист, прикрывающий мотор сверху — после чего внутрь залилась горючая смесь, воспламенившая машину… Но обреченный мехвод продолжал давить немецкие окопы уже вовсю горящим танком!

Пока не потерял сознание, надышавшись густым черным дымом…

Комбат Акименко видел лишь конец этой схватки — и ясно понял, что соваться к окопам вплотную никак нельзя. Взрыв даже легкой ручной гранаты может повредить гусеницу, тяги — а обездвиженный танк, это мертвый танк. Приказав башнеру бить из пулемета по окопам, чтобы немцы и головы не смели поднять, он выпустил еще одну красную ракету, а затем и еще — в надежде подогнать польский батальон, до того залегший на склоне!

Благо, что орудия ПТО и зенитки танкисты повыбили — да и сам капитан записал на свой счет две вражеских пушки… Причем его экипаж также угодил под очередь зенитного автомата. Но по счастливой случайности, та ударила по толстому стволу ясеня, уложенному вдоль борта… Твердую и вязкую древесину в точке удара размочалило едва ли не в труху — однако крепкое дерево погасило удар бронебойных трассеров. И пока расчёт зенитки заряжал очередной коробчатый магазин в приёмник автоматической пушки, комбат успел поймать вражеское орудие в перекрёстье прицела — и нажать на спуск.

Другой снаряд — бронебойную болванку немецкой «колотушки», предназначенную Акименко — словно бы принял на себя другой экипаж. На самом деле два танка шли рядом, ротного командира и комбата; когда последний сошёлся в поединке с зениткой, ротный двинул «бэтэшку» вперёд, невольно закрыв собой товарища… Болванка угодила точно в сочленение между башней и корпусом машины, насквозь прошибив тонкую броню.

Мгновенная детонация подбросила башню танка метра так на три…

Однако это был последний точный выстрел немецкого расчёта — Акименко сумел засечь противника, а опытный механик быстро вывел комадирский танк из-под огня. Очередная болванка лишь толкнула в башню потоком сжатого воздуха — комбат же с короткой уделал расчёт ПТО осколочной гранатой… И вот теперь красная ракета для поляков — в надежде, что невольные союзники не подведут, что выручат остатки погибающей на высоте танковой роты!

Однако паны-офицеры трусами не были отродясь; они вовсю гнали свою пехоту вперед, на «Кортумову гору» — гнали отборным матом и выстрелами из пистолетов над головами солдат! Впрочем, последним уже не требовались понукания — закусившись, они и сами рвались вперед по склону, цепко сжимая в руках «маузеры» польского производства. Кто-то стрелял на ходу, кто-то кричал или матерился, кто-то пытался справиться с отказавшим вдруг затвором — карабины польской выделки особой надежностью не отличаются… Но бежали наверх все, готовые — и даже жаждущие схватиться, наконец, с немцами, когда у последних уже нет преимущества в огневой мощи!

А пока батальон пограничников только шел в атаку, взвод Чуфарова уже подобрался к гаубичной батарее, стреляя на ходу из пушек и пулеметов — надеясь притупить страх… Старший лейтенант вовремя заметил промоину, ведущую стороной к батарее — и успел нырнуть в нее, уводя за собой один из танков. Но вторая машина получила гаубичный снаряд прямо в лоб — страшный удар вмял броню внутрь, напрочь оторвав ствол пушки; последующая же детонация развалила танк изнутри.

Но две «бэтэшки», пропав из вида на несколько секунд, вынырнули из промоины уже в стороне, сбоку от артиллеристов. И немцам пришлось потратить несколько столь драгоценных в бою мгновений, чтобы развернуть двухтонные махины орудий в сторону советских танков…

Чуфаров хладнокровно приказал остановить машину — и, задержав дыхание до самого выстрела, точно всадил фугас в закругленный сверху щиток немецкой пушки! Фугасная граната проломила тонкую сталь противопульного щитка — и рванула уже в капонире; между тем заряжающий по команде старлея выбросил из открытого люка дымовые шашки, маскируя машину и имитируя подрыв «бэтэшки»… Расчет второй немецкой «стопятки» попал под очереди стремительно сближающегося с гаубицей танка. Свирепо оскалившийся башнер, сцепивший зубы с такой силой, что вот-вот начнут крошиться, от души лупил длинными очередями, на перегрев ствола — так что затвор «ДТ» вскоре благополучно заклинил. Однако накоротке он свалил одного артиллериста, ранил еще двух — и фрицы так и не успели развернуть орудие навстречу советскому танку…

Немцы все равно сгоряча пальнули — но ожидаемо промазали. А «бтэшка» влетела прямо в капонир, раздавив гусеницами станины и кого-то из расчета — может, заряжающего или снарядного… Остальные пушкари бросились прочь — пока крутящийся в капонире танк пытался выбраться из западни. Тогда не пришедший ещё в себя командир вылез из люка — и принялся спешно разряжать в немцев семизарядный наган, сопровождая каждый выстрел крепкой, забористой руганью…

Расчет третьей гаубицы решил не играть в героев в схватке с двумя маневренными, быстрыми советскими танками, подобравшимися вплотную. Тем более что на помощь расчету уже подкатил полугусеничный тягач! Спешно разрядив орудие в сторону замершего у траншей танка (из-за спешки и промазали), фрицы сноровисто свели станины и прицепили их к тягачу, готовые уже рвануть прочь… Однако продуманные решения на войне не всегда оказываются верными. Командир орудия дал команду эвакуироваться, хоть снаряд уже был в стволе — а ведь он мог подбить танк Чуфарова, как только последний двинулся бы вперед. Все равно вторая «бэтэшка» не смогла быстро выбраться из капонира: одуревший механик дуром газовал, раздавив аппарель — когда нужно было мягко, плавно вывести по ней машину.

Конечно, германский офицер не мог этого знать — да и Чуфаров не лез на рожон раньше времени, хотя заряжающий уже загнал фугас в казенник. Но когда впереди послышался шум мотора, старший лейтенант рискнул двинуть вперёд. Заметив же тягач с гаубицей на прицепе, старлей довольно оскалился — и всадил гранату в открытую рубку машины! Туда, где собрался немецкий расчет…

Чуфаров не промахнулся — и проломивший борт фугас рванул внутри, устроив в «десантном» отсеке кровавую кашу. Немецкий мехвод, правда, не пострадал, с испуга вдавив педаль газа в пол, надеясь уйти с пушкой от советского танка! Но не пожалев бронебойной болванки, старший лейтенант всадил ее в мотор тягача.

Немецкая машина тотчас сбавила ход…

Последний акт драмы разыгрался с началом польской атаки. Белополяков можно считать кем угодно и сколь угодно обвинять их «войско» в слабости, в неспособности на равных драться с вермахтом — и все укоры будут справедливы, но! Немцы побеждали их за счет лучшей организации армии и кратного превосходства в техническом оснащении — а вот в рукопашной бой пошел на равных… Там, где выстрелы гремят в упор, а смерть приближается к врагу на остриях заточенных штык-ножей — там ляхи не спасовали, с отчаянной яростью бросившись в драку! Замелькали штыки, захрустела разрываемая ими плоть — а приклады заклинивших карабинов с такой силой обрушились на добротные немецкие каски, что дерево не выдержало, раскалываясь от ударов… Редкие выстрелы зольдатских «маузеров» и офицерских «вальтеров» не остановили отчаянного польского натиска — а бронетранспортеры на сей раз ничем не смогли поддержать свой десант. Едва они только сунулись вперед — как тут же поймали несколько бронебойных болванок от трех советских танков. Уцелевшие БТР попятились назад, пытаясь подхватить бегущих за ними горных егерей…

Но и лобовая броня «ганомагов» не способна выдержать удара разогнавшейся до малинового свечения болванки. Не говоря уже о корме и бортах — тем не остановить и фугаса! А ведь именно в корму бронетранспортера, эвакуировавшего полковника Шернера и штаб кампфгруппы, угодила фугасная граната… Устроив в десантном отделение настоящую мясорубку.