Комбриг. Сентябрь 1939

Глава 5

…- Прошу вас проследовать в бомбоубежище, пан генерал.

Строгий и до чопорности вежливый польский майор жестом руки пригласил меня следовать за собой. Но я остался на месте, с внезапно занывшим сердцем вслушиваясь в грохот гулких взрывов в центре города — и рев сирен пикирующих бомбардировщиков. Последний, хорошо знакомый по старым военным фильмам, вживую бьет по ушам и нервам куда страшнее! Впрочем, рев сирен «юнкерсов» — это вообще ничто по сравнению с гулкими взрывами бомб-полусоток, а то и более крупных «чемоданов»… По крайней мере, бомба весом в четверть тонны вполне сопоставима со снарядами тяжёлых осадных мортир Шнейдера!

А взрывы их в центре города заставляют ходить ходуном землю даже на окраине… И ведь падают они на головы моих людей.

— Господин майор, если у вас есть зенитки, я требую сейчас же открыть огонь по немецким бомбардировщикам! Сейчас же!

Я приказываю хриплым от напряжения голосом, тоном не терпящим возражений. Да что там, меня буквально трясёт от бешенства! И если бы переводчик сейчас бы вновь начал юлить, как было до того — когда старшие польские офицеры из раза в раз повторяли одни и те же слова об «отсутствии полномочий», я бы реально за пистолет схватился… Это несмотря на то, что в польский штаб обороны Львова мы прибыли на трех броневиках — среди которых один лёгкий пулемётный.

Но прежде, чем майор хоть что-то ответил, с запозданием — но все же открыла огонь польская ПВО. Сорокамиллиметровые автоматы «Бофорс» гулко захлопали вблизи штаба короткими очередями осколочных и бронебойных снарядов, потянулись в сторону «лаптежников» трассы зенитных пулеметов… Увы, последние имеют лишь винтовочный калибр — и бронированным «юнкерсам» могут разве что прицел сбить. А полноценных зенитных автоматов у поляков, как кажется, не более трех штук…

Тем не менее, один «лаптежник» ляхи крепко подковали. Очередь пришлась на крыло пикировщика — и тот, спешно сбросив оставшиеся авиабомбы куда попало, потянул назад, оставляя за собой стойкий дымный шлейф… Остальные самолёты эскадрильи, однако, потянулись в сторону зенитной батареи — той, что открыла огонь возле штаба! И предложение майора спуститься в бомбоубежище заиграло совсем иными красками.

Вот только стронуться с места сразу я не сумел — завороженный неравной схваткой польских зенитчиков и вражеской эскадрильи (в коей осталось не менее десяти машин), я будто прирос ногами к брусчатке.

А после случилось и вовсе неожиданное — из-под облаков, словно от самой земли вдруг вынырнула тройка самолётов с красными звездами на хвостах и фюзеляже. Короткие, бочкообразные монопланы — в полной мере оправдавшие данное им ещё в Испании немецкое прозвище «рата», «крыса»! Так немецкие и итальянские фашисты прозвали отечественный истребитель И-16 за привычку атаковать снизу, невысоко от земли…

Опасаясь вызывать высокие штабы, я даже не помышлял о том, чтобы запросить воздушную поддержку. И вдруг такое! Не иначе наши лётчики, оказавшиеся рядом по счастливой случайности, как-то поняли, кого именно бомбят немцы… Светлячки трессеров потянулись к «лаптежникам» уже накоротке, на стремительном сближении «ишачков» с «юнкерсами». Подхватив командирский бинокль, я напряжённо вглядываюсь в небо — и с мстительным удовлетворением отмечаю, что очереди сразу четырёх пулеметов ведущего истребителя перехлестнули крыло и хвост одного из бомберов, тут же задымившего и вывалившегося из общего строя фрицев!

Досталось ещё одному «юнкерсу» — подковавший его И-16 бил всего из двух крыльевых ШКАСов, но сумел точно вложить очередь бронебойно-зажигательных по носу фрица. Массивный, с широкими крыльями и крупными, неубираемыми шасси (за что Ю-87 и дали прозвище «лаптежник»), бомбер тотчас клюнул вниз, чадно задымив загоревшимся мотором… Третий истребитель увы, никого толком не зацепил.

А уже в следующую секунду на «ишачков» хищными птицами с высоты рухнули два скоростных истребителя с жёлтыми носами и тонкими фюзеляжами. Худые… В смысле, «мессершмиты» — одни из самых грозных истребителей Второй Мировой, в схватках с «ишачками» обожающие рухнуть сверху вниз, расстреливая кабины пилотов! Называется этот приём «соколиный удар» — и выучили его немцы именно в Испании, где хорошо изучили «крысу».

И вот только что пара немцев исполнила этот тактический приём прямо на моих глазах…

Один из советских истребителей мгновенно пошёл к земле, сорвавшись в штопор; очевидно, пилот его мёртв. Но атакованный вторым немцем командир звена успел вовремя заметить опасность — и сумел задрать нос «ишачка» навстречу «мессеру», перекрывшись массивным двигателем. Ещё и дал короткие очереди ШКАСов по врагу! «Худой» стремительно пролетел рядом, встречным курсом — зато на хвост командиру уже зашёл второй вражеский лётчик.

Ведомый командира звена постарался было помочь командиру, стряхнув немца очередями двух пулеметов — но враг быстро набрал скорость, догоняя ведущего. В то время как на хвост самого ведомого также сел стремительно развернувшийся «мессершмит». Ударили очереди четверых пулеметов, догоняя «сталинского сокола», отчаянно закрутившего машину в воздухе… Не помогло — задымив правым крылом, тот пока ещё плавно пошёл к земле, где уже взорвался самолёт погибшего товарища.

Но сам командир, коего также догоняют очереди «худого», рискнул — и вдруг непринуждённо перевернулся в воздухе, пропуская врага вперёд (вроде приём этот называется «бочка»). Вражеский пилот, как кажется, и сам не понял, как «ратос» столь легко оказался на хвосте его собственного «мессера»! Охотник и добыча в одно мгновение поменялись местами… И хотя немец поддал газку, надеясь оторваться за счёт большей скорости — но очереди бронебойно-зажигательных пуль, ударивших по кабине пилота, он обогнать уже не смог.

По истребителям один один! Не зря асы люфтваффе даже в 1941-м, пересев на «Эмили» и «Фридрихи» с пулеметно-пушечным вооружением, все равно старались избежать столкновений с морально устаревшими И-16 на горизонталях…

Впрочем, точку в воздушном бою поставили именно польские зенитчики — сосредоточив огонь батареи на ведущем «юнкерсе», они добились точного попадания. Самолёт взорвался в воздухе с ужасающим грохотом, буквально исчезнув в ослепительно-яркой вспышке — очевидно, рванула ещё не использованные полусотки… Итак поредевшая эскадрилья вынужденно сломала строй, уходя от обломков самолёта — и летящих в лицо очередей зенитных автоматов, оказавшихся столь опасными! Нет, уцелевшие бомберы не стали испытывать судьбу в неожиданно напряжённой, жёсткой схватке — они развернулись на север вместе с уцелевшим «худым» прикрытия.

Потянула на восток и пара «ишачков», один из которых оставляет за собой стойкий дымный след… А я наконец-то опустил командирский бинокль, возбуждено вскричав:

— Вот это и есть образцовый пример советско-польского военного сотрудничества! Именно сейчас, вместе, мы сумели дать врагу крепкий отпор. Но сумеем куда больше, если станем помогать друг другу и впредь!

Майор-переводчик, не посмевший бросить меня и спуститься в бомбоубежище (хваленый польский гонор!), явно перетрухнул во время бомбежки, подрастеряв дворянский лоск. На мои слова он ответил осторожным кивком — впрочем, его мнение на переговорах определяющим не является, а старшие офицеры, увы, вряд ли видели ход драматичной воздушной схватки… От переводчика меня оторвал начштаба — полковник Дубянский, Василий Павлович (ознакомившись с журналом боевых действий, я более-менее разобрался с опознаванием подчинённых):

— Комроты-один и три вышли на связь.

— Докладывай!

Однако начштаба аккуратно взял меня под локоть и мягко отвёл в сторону от навострившего уши переводчика — после чего негромко заговорил:

— Танкисты Кругликова ворвались на вокзал на полном ходу, успев схватиться с немцами до бомбежки.

Я согласно кивнул — собственно, именно это указание и было озвучено перед броском на город.

— Три машины немецкие «колотушки» сожгли в первые минуты боя — пока артиллеристов не выбили. Ещё два танка, включая комроты, сильно повреждены… Также сгорел на подступах танк Вороткова — соответственно, в первой роте четыре «бэтэшки» утеряны безвозвратно. Три требуют заводского ремонта.

Я вроде бы услышал про два поврежденных танка…

— А третья?

— Во взводе Архангельского, наступавшего по соседней дороге, один из танков зацепил мину задним колесом. Крепко повредило ходовую, но пушка исправна и экипаж цел.

— Понял… Потери кавалеристов?

Начштаба тяжело выдохнул:

— Три четверти десанта, взятого танкистами на броню. Но вокзал защищал полнокровный батальон немецкой пехоты… Если бы не уцелевшие танки и огонь трех сводных стрелково-пулеметных команд, поднявшихся на колокольни костелов, германцев вообще не смогли бы выбить. Но Шарабурко за своих кавалеристов, конечно, шкуру с нас спустит… И это ещё не все потери.

Теперь настал мой черёд тяжко вздохнуть:

— Что там комроты-один?

— Михайлов пытался замаскировать, спрятать танки на улицах — но основной бомбовый удар пришёлся именно на его роту. Четыре танка накрылись с экипажами, столько же машин требуют срочного ремонта. Маслопроводы перебиты, гусеницы осколками сорвало, экипажи ударной волной контузило… Страшное там творилось, Пётр Семёнович, страшное! Приданные Михайлову кавалеристы выбыли наполовину убитыми и ранеными… И это ещё хорошо, что зенитчики на себя бомберы перенацелили, а наши «соколы» немцам разгуляться не дали. Иначе накрылись бы все… Бойцы ведь неопытные, во время бомбежки пытались бежать — так их осколками-то и побило!

Мне осталось лишь согласно кивнуть, с горечью в душе осознавая, что все потери первой и третьей рот — на моей совести. Однако горечь моя с примесью мрачного удовлетворения — это вам не случайное столкновение, что ещё можно было выдать за ошибку артиллеристов или летунов. Полноценный бой с большими потерями с обеих сторон! Такое уже не замнешь… Кстати, о потерях:

— Сколько немцев на вокзале осталось?

— Чуть больше сотни убитых и тяжелораненых, не сумевших отступить. А также вся их противотанковая артиллерия, три бронетранспортера и четыре автомашины — последние уже во время эвакуации. Две пушки, правда, могут ещё стрелять — но только через ствол, панорамы разбиты… Уцелевшие фрицы сумели отступить в сторону высоты 374.

Понятно, наши потери все равно больше… Но это и немудрено — танкисты на БТ-7 с противопульной бронёй и десантом на броне сходу, без разведки атаковали вокзал, где враг сумел закрепиться. Численно превосходящий враг! А Кругликов молодец, выбил противника из стратегически важного оборонительного пункта… Михайлов, в отличае от него, потерял больше половины роты под бомбежкой, без всякой пользы.

— Значит, немцы пока оседлали господствующие высоты?

Начштаба осторожно кивнул, после чего с сомнением добавил:

— После таких потерь нам атаку на высоты не потянуть. В строю всего двадцать исправных машин осталось, чуть больше половины кавалеристов… Если немцы там также хорошо закрепились, как на вокзале, мы просто угробим остатки батальона.

— Не угробим. Я полякам на чужом горбу в Рай въехать не позволю…

Бомбоубежище как раз покинули главные переговорщики — полковник Бронислав Раковский (начштаба «южного фронта», важная птица!) и подполковник Рыжинский. Вслед за ними показался и лощеный хлыщ Сикорский — молодцевато выглядящий бригадный генерал Францишек Сикорский с тонким, чуть вытянутым холеным лицом подлинно дворянской наружности, с четырьмя «крестами» (орденами) на груди. Правда, царских наград на груди руководителя обороны Львова не наблюдается… И вообще, как я понял, все старшие офицеры ляхов являются выходцами из австрийских «польских легионов» — в Первую Мировую воевавших на стороне Габсбургов. Даже как-то обидно за польских офицеров Русской Императорской армии — те хотя бы нормальное военное образование получили! Наверняка были также и те, кто окончил ещё царскую академию генерального штаба… Хотя о чем это я? Национальный герой новой Польши Пилсудский эти самые «легионы» и основал, воюя за австрияков против русских и служивших в РИА поляков. Вот последних не особо-то и двигают… А ведь как кажется, с ними было бы проще договориться.

Впрочем, ответы в духе «у нас нет полномочий», коими меня неизменно кормили до самого налёта, я больше терпеть не намерен:

— Значит так, господа офицеры и прочие «ясновельможные панове»! Если кто не понял, на польскую землю ступил враг, идёт война. И в этой войне Советский Союз протянул вам руку помощи. Вы все слышали орудийные выстрелы и плотную перестрелку в районе железнодорожного вокзала? Мои танкисты выбили немцев с вокзала. Но разве им помогли польские солдаты⁈

Раковский пробубнил что-то невнятное, на что майор-переводчик, уже чуть пришедший в себя, спокойным тоном перевёл:

— Совместные операции невозможны без предварительного обсуждения плана атаки, постановки боевой задачи и налаженного взаимодействия. Вы, как кадровый военный, не можете этого не понимать…

— Как раз понимаю. Потому прямо сейчас предлагаю вам разработать план совместной атаки на высоты 324 и 374 — и как можно скорее нанести удар, пока к немцам не подошли подкрепления!

Выслушав моё предложение в переводе майора, Раковский ожидаемо покачал головой:

— Мы не можем обсуждать с вами боевое взаимодействие, пока политическое и высшее военное руководство Польской Республики не достигнет с Советским Союзом требуемых соглашений. Мы военные и выполняем приказы…

— Стоп. А теперь, господин майор, постарайся перевести так, чтобы меня, наконец, УСЛЫШАЛИ. Никакой Польской Республики де-фактор уже не существует. Большая часть её территории оккупирована вермахтом — а исторические области западной Белоруссии и Украины заняты советскими войсками, введенными на территорию Польши для защиты наших соотечественников. Столица в осаде — а все высшее военное и политическое руководство, на которое вы ссылаетесь, трусливо бежало заграницу! Таким образом, именно вы, в сущности, являетесь последним не сложившим оружие войсковым соединением свободной Польши. И только от вас зависит, останется ли такое государство на мировой карте по окончанию войны! Реальному союзнику, оказавшему нам реальную помощь на поле боя, пойдут на встречу. Но если вы позволите сражаться за вас чужой армии… Что же, в таком случае вините только себя в том, что в истории павшей республики вы запомнитесь трусами, не проявившими ни должной силы воли, ни должной смелости.

Получилось резковато — как кажется, я сумел задеть все возможные больные точки панов-офицеров. Переводчик аж побледнел от негодования и напряжения — ещё бы, ведь ему это ещё переводить! Догадавшись о внутреннему душевном состоянии последнего, я поспешил добавить:

— И не смейте сглаживать углы, господин майор. Перевод исключительно слово в слово! Ибо я хочу уже наконец понять, имею ли я дело с боевыми офицерами — или же паркетными шаркунами, в жизни не нюхавшими пороха!

Майор медленно, чуть запинаясь, начал переводить — а я посмотрел прямо в глаза Сикорскому, спокойно и чуть насмешливо. Впрочем, ни один мускул на лице бригадного генерала так и не дрогнул, а взгляд его оставался все таким же отчужденно холодным… И тем менее, выслушав переводчика, он согласно кивнул головой, медленно и неспешно заговорив — я смог различить на слух лишь знакомое «так».

— Пан бригадный генерал согласен на совместную атаку занятых немцами высот, однако предлагает разделить силы и сохранить раздельное командование во время наступления. Также он предлагает разделить цели и направление ударов…

Ну, это уже хлеб! Однако прежде, чем я успел бы обрадоваться своему первому дипломатическому успеху, справа раздался звенящий от напряжения голос моего начштаба:

— Пётр Семёнович, на связи комбриг Шарабурко. Вас требует…