Комбриг. Сентябрь 1939

Глава 4

Кавалерийский взвод младшего лейтенанта Антона Таранца — а точнее, его первое отделение — приблизилось к очередной развилке мощеных брусчаткой дорог. Вынужденно спешенные бойцы порядком уже устали от медленного и напряжённого движения по замершим, словно в преддверии грозы, улицам… В то время как все местные стараются прятаться по домам при виде бойцов РККА и необычных для них танков БТ. Да и польские солдаты, если где и появлялись, огонь уже не открывали — также спеша схорониться в укрытиях…

Между тем кавалеристы так измучились сосредоточенным вглядыванием вперёд и ожиданием встречи с немцами, что столкнувшись с группой германских саперов сразу за перекрёстком, на мгновение просто опешили. Ни сам отделенный (отделенный командир) Сергей Фролов, ни кто-либо из бойцов его отделения не открыли огонь. Более того, красноармейцы даже карабины не навели в сторону копающихся на дороге зольдат вермахта… Потому как встреча эта была столь внезапна, столь же и обыденна — и никаких позывов к смертоубийству ещё молодые, в сущности, ребята не почуяли. Ведь относительно мирный вид немцев, закинувших свои маузеровские карабины за плечи и увлечённо копающихся в неглубокой яме на дороге, напомнил кавалеристам их собственную повседневную службу.

Первым опомнился отделенный — разглядев у ямы массивный металлический блин и не сколько узнав, сколько догадавшись, что там лежит мина. Самая настоящая мина, скорее всего противотанковая… И ведь немцы хотят закопать её на дороге, использую против советских танков! Но как же Сергею было тяжело пересилить самого себя, сделать первый шаг навстречу бою — наведя карабин в сторону живых, ничего плохого ему не сделавших людей…

А ведь эти мгновения бездействия дорого обойдутся русским кавалеристам. Они первыми заметили врага, они держали оружие в руках, дослав первый патрон в ствол… И имели пусть незначительную, но все же фору — нанести врагу первый, ошеломляющий удар.

— К бою!

— Аларм!

Кучковавшиеся до того немцы резво ринулись в стороны, на ходу срывая с плеча ремни карабинов. А с крыши невысокого железнодорожного пакгауза, примыкающего к вокзалу и замыкающего оставшийся квартал улицы, ударил трофейный чешский пулемёт «Зброевка» — мгновенно свалив очередью одного, а потом и второго бойца.

У саперов имелось прикрытие — также чуть зевнувшее, но теперь стремительно наверстывающее упущенное время…

— Ложись!!!

Фролов успел подать единственную адекватную ситуации команду, рухнув наземь — и пытаясь при этом прицепиться по вспышкам пламени на раструбе вражеского пулемёта… Вернее, строго под них — вот только отделенного буквально затрясло от бешеного выброса адреналина в кровь. Да и сердце его забилось так часто и гулко, что прицелиться трясущимися от напряжения руками Сергею никак не удавалось… Хуже всего, его команду восприняли не все бойцы — очередная короткая, расчетливая очередь уткнулась в живот растерявшегося кавалериста, бросив того наземь.

А германские сапёры уже защелкали затворами карабинов, досылая патроны в казенник, первые выстрелы уже раздались с их стороны…

Скорее всего, пулеметный расчёт прикрытия и пришедшие в себя «пионири» добили бы головное отделение кавалерийской разведки. Но тут отчаянно лязгая металлическими траками гусениц, на перекрёсток выскочил танк БТ-7! Головной машиной командир роты Андрей Кругликов пустил «бэтэшку» Михаила Вороткова, лучшего в батальоне наводчика, практически снайпера… Младшего лейтенанта Вороткова обучали командиры, прошедшие Испанию и сражавшиеся с немцами — да и сам Миша был слеплен из другого теста. Решительный и отчаянно желающий отличиться, в считанные мгновения он задрал орудие до предела вертикальной наводки — и мгновенно нажал на педаль спуска, послав в сторону вражеского расчёта фугас.

Лязгнул казенник, выплюнув стреляную, воняющую тухлыми яйцами гильзу:

— Есть попадание! Ещё осколоч…

Налившаяся малиновым свечением болванка врезалась в башню «бэтэшки» одновременно со звуком выстрела противотанковой «колотушки». Немцы стреляли с пятисот метров, компенсируя малый калибр лёгкой пушечки отличной оптикой и мастерством натренированного наводчика! Но болванка угодила в массивную маску пушки, с силой тряхнув заглохший от удара танк… Заряжающего с силой швырнуло назад, едва не свалился с сиденья мехвод — а командира треснуло лицом о панораму, отчего из разбитого носа тотчас полила кровь.

Но разминувшийся со смертью младший лейтенант, мгновенно осознавший, что случилось, не обратил никакого внимания на резкую боль в носу — лишь подстегнувшую инициативного командира:

— Леха, заводи танк, назад сдавай! Сашка, осколочный, бегом!

— Есть!

— Врете гниды, не возьмёте!

Натренированный экипаж послушался командира с полуслова, в точности выполняя короткие, такие понятные команды — а сам мамлей спешно доворачивал башню и ловил в прицел вражеское орудие… Вот оно, слева за пакгаузом, в капонире! Смотрит прямо на дорогу… А рядом ещё одно.

Вспышка пламени на стволе второй пушки показалась Вороткову последним салютом в честь его короткой жизни — но за секунду до того взревел стартер, танк дёрнулся назад… И болванка, словно огромный молот ударившая по башне, прошла рикошетом — оставив на броне глубокую, светящуюся от жару борозду.

— Леха, короткая!

Для верности шипящий от боли мамлей ткнул мехвода сапогом в плечо. Хоть вражеский снаряд и срикошетил, но от сильного удара броня изнутри брызнула мелкими осколками, расцарапав щеку командира… Но оглушенный механик словно не слышал его, продолжая сдавать назад — и мешая Вороткову взять верный прицел.

А ведь казенник танковой сорокапятки уже лязгнул, приняв в своё нутро осколочный снаряд…

Мехвод не иначе почуял близкий конец — и пытаясь уйти от него, продолжал давить на газ, не слушая командира. Но болванка вспорола броню прямо напротив его сидения; мамлей услышал жуткий, чавкающий звук, от которого нутро его заледенело от ужаса, а по спине поползли мурашки… Танк вновь тряхнуло, и он замер уже намертво — а из моторного отделения в боевое повалил чёрный, густой дым.

— Саня бери пулемёт и диски, наружу!

Заряжающий промедлил всего мгновение, ожидая командира — но сам мамлей упрямо приник к панораме, спеша поквитаться с немцами за убитого мехвода и погибший танк… Машина замерла на месте — и довести маховики наводки опытный наводчик успел за доли секунды, после чего поспешно нажал на спуск.

Неподвижный танк — мертвый танк. Ветераны Испании знали об этом, стараясь втолковать курсантам простую истину — но азарт боя целиком захватил младшего лейтенанта. Он вложил осколочный снаряд точно в щит лёгкой пушки — накрыв и орудие, и расчёт. Ну, по крайней мере заряжающего и наводчика уделал так точно… Башнер, старшина Александр Мезинов уже покинул башню вовсю дымящего танка через верхний люк, прихватив с собой танковый ДТ. Вслед за ним кинулся и Воротков… Очередная болванка проломила тонкий броневой лист толщиной всего пятнадцать миллиметров, встретив на пути тело мамлея. А после угодила в практически полную боеукладку, чудовищным взрывом сорвав башню с погон и подбросив её в воздух…

Вся схватка танкистов и вражеской полубатареи длилась вряд ли больше минуты. Только кому-то эта минута показалась вечностью — но для кавалеристов, палящих в сторону саперов и отчаянно дергающих затворы карабинов после каждого выстрела, она пролетела одним кратким мгновением.

Бойцы пытались целиться — но орудийные выстрелы над головой мешали попасть в цель. Тогда Фролов схватился за «эрэдэшку» — ручную гранату РГД-33, довольно сложную в обращении и слабо изученную личным составом. По совести сказать, кавалеристов (да и не только их) редко учили метать боевые гранаты из-за риска несчастных случаев. К тому же саму «эргэдэшку» люди побаивались — ведь чтобы сработал запал замедления детонатора, гранату требовалось встряхнуть перед броском, словно градусник. Но многим казалось, что «РГД» при этом может рвануть прямо в руке… Да и три с половиной секунды «пиротехнического замедления» — это совсем немного! Особенно, если об этом думать…

Подготовленный младший командир сумел встряхнуть гранату, и даже бросил её с секундной задержкой к ближайшему укрытию саперов — массивной бетонной урне, прикрывшей сразу пару стрелков. До неё было не более тридцати метров — однако бросок Фролова вышел неточным: ручка гранаты в последний миг выскользнула из вспотевших пальцев, и «эргэдэшка» бахнула с недолетом.

Зато в ответ прилетели сразу две немецкие ручные гранаты. Простые в использовании (скрути крышку на рукоятке да рвани фарфоровый шарик), удобные для броска за счёт длинной деревянной ручки, они полетели точно в сторону залегших кавалеристов… Одну вражеский сапёр сгоряча перебросив — и та рванула в стороне, за спинами бойцов. Но когда раздался глухой хлопок второй, то сразу же вскрикнул раненый боец…

— Ах вы твари!!!

Фролов заорал от внезапно накатившей на него ярости — он вдруг очень ясно понял, что его бойцов убивают. Тех самых бойцов, с кем отделенный дружил, ругался, вместе учился и кого учил, с кем сидел за одним столом на приёме пищи — и с кем спал в одной казарме. Эти люди стали его верными боевыми товарищами, даже друзьями — а свое отделение Сергей воспринимал едва ли не семьёй… Родными за столько месяцев службы они действительно стали.

И вот теперь ещё одна смерть — или ранение, неважно. Важно то, что его ребят гробили немцы, расстреливая из пулемета, карабинов, закидывая гранатами… И ведь отделенный никак не мог изменить ситуацию, переломить ход боя! Но осознание собственной беспомощности было столь унизительным, что вкупе с накатившей на Сергея яростью оно буквально бросило его тело вперёд. Фролов выпустил из пальцев бесполезный карабин, рванув из ножен верную, хорошо знакомую шашку! Кавалеристы могли спешиться и оставить лошадей — но сдавать клинки они не собирались.

— А-а-а-а-а!

От страха и ярости Фролов закричал на одной пронзительной, протяжной ноте — неудержимо рванув вперёд, навстречу летящим в лицо пулям… Так, по крайней мере, казалось. Но ведь что такое тридцать метров для взрослого мужика, к тому же загнанного в угол — и поставившего жизнь на кон в этом коротком броске⁈ Пять считанных секунд! За это время вражеские сапёры успели разве что передернуть затвор карабина, да попытаться поймать на мушку бешенного русского… Но руки ходили ходуном и у молодых немецких «пиониров» — и два грянувших в упор выстрела не остановили Сергея. Только одна пуля рванула левый бок, болезненно, но не смертельно царапнув кожу — что только придало Фролову отчаяния и задора:

— Не возьмёшь!

Отделенный одним прыжком перемахнул через урну, от души рубанув шашкой сверху вниз, наискосок. Ближний у нему сапёр, отчаянно дергающий вдруг ставшую непослушной рукоять затвора, рухнул на брусчатку с разрубленным лицом… Второй, крепко пожалев, что перед боем не закрепил на штатном маузере штык-ножа, успел перекрыться ложем карабина, вскинув его над головой. И дерево остановило сталь шашки — но русский «козак» тотчас врезался в немца плечом, сбив противника с ног… А следом на сапера рухнула наточенная сталь — оборвав короткую на самом деле жизнь немца.

«Ворошиловский всадник», Фролов лучше всех в эскадроне сдавал нормативы на рубку лозы — и теперь шашка в его руке словно ожила стремительными, точными ударами, ловя на клинок блики солнца… Но не только отделенный крепко учился владеть шашкой — всех кавалеристов сабельного эскадрона натаскивали стремительно, резко рубить и защищаться от встречных ударов. В вопросе обучения ближнему бою РККА стала достойной наследницей Русской Императорский армии! Да и первые кавдивизии советской армии формировались во многом из казаков, передавших свои боевые традиции «товарищам»… Мало кто теперь помнит — но в начале Первой Мировой разъезд русских казаков из четырёх всадников схватился с целым взводом немецких конных егерей — и обратил его вспять! Именно тогда совершил свой подвиг донец Крючков Козьма Фирсович — окруженный то ли восемью, то ли одиннадцатью фрицами разом, он отбивался от них шашкой и пикой, и уцелел в сече, получив свыше десятка ран…

И к слову говоря, стрелков в РККА также на совесть учат штыковому бою — древней и славной, хотя и устаревшей уже традиции русской армии.

А Сергей Фролов, в горячке боя срубивший двух саперов натренированными, поставленными в полку ударами шашки, словно даже оцепенел — будто только теперь увидел результаты своих ударов… Война ещё толком не вошла в его сущность, он ещё не привык видеть в немецких зольдатах лишь беспощадного и жестокого врага, недостойного жалости. Так что теперь отделенный искренне, совершенно по-граждански ужаснулся результатам своего деяния…

Впрочем, мгновение оцепенения было недолгим. Обернувшись на отчаянные крики и крепкую брань, изрыгаемую на обоих языках разом, Сергей обернулся — и с удивлением увидел, что оставшиеся в живых пятеро кавалеристов с животной яростью секут саперов шашками. В порыве отчаяния Фролов совершенно позабыл, что он младший командир — и что должен вести за собой десяток людей, за чьи жизни он ответственен.

Но залегшие под вражеским огнём бойцы, ошеломленные грохотом орудийных выстрелов, взрывом танка и гранат, полетевших точно в их сторону, испытывали схожие чувства. Все их инстинкты в один голос орали безумной сиреной: «бей, беги»! И когда их командир рванул вперёд с шашкой в руке, они просто последовали его примеру, выплеснув страх и злость в одном стремительном рывке — и отчаянной рубке…

«Пионири» успели свалить одного бойца точным выстрелом в грудь, ранить ещё двух бежавших кавалеристов — но в горячке боя те не заметили ран, принявшись отчаянно рубить врага. А в рукопашной сапёры, не успевшие прицепить штыки к карабинам и откровенно напуганные видом налетевших на них «казаков», ничего особенного сделать и не смогли… Тут стоить отметить силу немецкой пропаганды, что вплоть до Первой Мировой представляла казаков не просто свирепыми и умелыми рубаками, но и беспощадно жестокими дикарями, способными на каннибализм. И в подсознании немцев чётко засел образ дикого азиата с шашкой — ну а кто ещё рванет под пули в рукопашную, да с клинком в руке⁈ Только страшный русский «козак»… Вот фрицы и струхнули, подались назад перед жуткими варварами из детских ещё страшилок.

Но это был даже не конец боя — так, лишь его преддверие. Покинувший погибшую «бэтэшку» башнер отбежал назад, напуганный страшным взрывом машины; он даже не осознавал, что держит в руках ручной пулемёт и сумку с запасными дисками! Однако, увидев за поворотом машину ротного, чуть пришёл в себя — и быстро, хоть и сбивчего доложил ему о коротком бое и результатах «дуэли».

Капитан Кругликов хоть и не воевал в Испании и не был лучшим снайпером батальона, но соображал быстро. Не желая выпускать роту из-под своего контроля, он пустил лишь один взвод параллельной дорогой, в то время как ещё два собрал под своим началом. После гибели Вороткова и его «бэтэшки» у него осталось ещё шесть исправных машин под рукой. И связашись с начштаба, доложить о боестолкновении, он вызвал комзвода-два, Николая Архангельского (у последнего единственный радийный танк, помимо самого ротного):

— Коля, немцы у вокзала, минируют дорогу. Кажется, орудия пристреляли по подступам, машину Миши Вороткова сожгли. Не нарвись!

Рация прохрипела в ответ:

— Не нарвусь, командир. Но слышу гул моторов в воздухе, кажись с севера заходят. Вряд ли наши…

— Понял, попробуй замаскировать танки. Если нет возможности, иди сразу к вокзалу — а мы пока начнём.

Закончив сеанс связи, капитан выглянул наружу — и глубоко вдохнул свежего (хотя уже и с запахом гари) уличного воздуха:

— Слышишь, старшина — ты быстро подымись на второй этаж дома на перекрёстке, вон того, белого! И дай по готовности пару очередей трассирующими в сторону пушек. Ну, как мы вырулим на перекрёсток.

— Есть!

Саша Мезинов торопливо кивнул, ринувшись выполнять распоряжение ротного. А капитан, обернувшись к держащимся позади машинам и кавалеристам сопровождения, что есть мочи крикнул:

— Как дам зелёную ракету — полный ход! Десант прямо на броню, идём на вокзал!

Теперь уже и сам Кругликов услышал гул приближающихся моторов; спешно нырнув внутрь башни, он закрыл люк — и быстро приказал:

— Илья, полный газ, пока с «бэтэшкой» Вороткова не поравняемся — потом сразу короткую! Ваня, давай осколочный!

Экипаж, явно не рвущийся в бой, молчаливо выполнил указания чересчур горячего, по их мнению, капитана. Но сам Кругликов был уверен, что не сумеет толком спрятать шесть довольно крупных «бэтэшэк» во время налёта. Так что единственный шанс спастись от пикирующих бомбардировщиков (и одностороннего разгрома) — это вступить в бой с немцами на вокзале…

Мехвод Илья Антонов лихо вырулил на перекрёстке, резво ведя машину в сторону обильно чадящего танка Вороткова. Практически сразу ударили трассирующие очереди уцелевшего башнера, дав капитану целеуказание — и подгадав момент, отчаянно волнующийся Кругликов громко крикнул:

— Короткая!

Танк дернулся, резко затормозив — а потом ещё раз, от динамического удара пролетевшей рядом болванки. Но Кругликов все верно рассчитал — дым от сгоревшей машины мешал немцам целиться. Конечно, зарядить лёгкую «колотушку» и довести маховик наводки — дело считанных секунд… Но капитан этих секунд немцам уже не дал — сгоряча всадив осколочный в полутора метрах правее и позади пушки! Однако веер осколков изрешетил наводчика и командира орудия, швырнул наземь раненого подносчика — и побил казенник… А капитан, на мгновение открыв люк, пустил зелёную сигнальную ракету, уже бодрее воскликнув:

— Илюха, полный вперед! Дадим немцам просраться!

Чуть оживившийся мехвод зло процелил сквозь зубы:

— Ещё как дадим…

Дав полный газ, Антонов бросил танк к вокзалу — так, что уцелевшие кавалеристы едва успели убрать с дороги тела погибших товарищей… И массивную мину, даже не подумав о том, что в последнюю уже могли вкрутить взрыватель! Но нет, на самом деле не успели… Как и не успели немцы толком заминировать подступы к вокзалу за отведенное ультиматумом время.

Слишком быстро развивались события в этот памятный день, 19 сентября 1939-го года…