Комбриг. Сентябрь 1939

Глава 18

…- Каковы результаты воздушных ударов, Герман?

Геринг, предпочитающий не тянуться в неформальной обстановке деловых обсуждений, на этот раз поднялся из-за стола, демонстрируя отменную выправку кадрового офицера. В тон был и официальный доклад, зачитанный хорошо поставленным командирским голосом:

— Мой фюрер! С воздуха атакованы колонны большевиков, следующих к Лембрегу, Бресту и Стрыю. Враг понес значительные потери, движение по шоссе Тарнополь-Лемберг полностью парализовано, целиком уничтожен передовой отряд русских танков, следующих к Стрыю.

Фюрер довольно заулыбался, наслаждаясь хорошими новостями — однако генерал-фельдмаршал от авиации не побоялся омрачить радость своего вождя. В конце концов, он был изначально против войны с советами!

— Однако наиболее эффективен был именно первый удар по врагу, мой фюрер. Авиация большевиков ожидаемо оказала сильное, упорное сопротивление; неприятный сюрприз для нас — у русских уже принята на вооружение «крыса» с пулеметно-пушечным вооружением.

Геринг недобро покосился на невозмутимо улыбнувшегося в ответ Канариса, после чего продолжил:

— Самолеты большевиков из дерева и перкаля загораются после первой же точной очереди — но русские дерутся с упорством и яростью фанатиков; как и в Испании, были зафиксированы случаи воздушных таранов… И если первый налет люфтваффе прошел успешно, то последующие два обернулись большими потерями, мой фюрер. Всего за этот день огнем вражеской ПВО и истребителями большевиков сбито двенадцать стодевятых мессершмитов… И неожиданно много двухмоторных стодесятых, сильно уступающих «крысам» в маневренности — семь истребителей. Учитывая же незначительное число Ме-110 на фронте, считаю целесообразным избежать их дальнейшего участия в боях с русскими.

Герингу действительно удалось поубавить радость невольно заерзавшего на стуле хозяина вагона, чье лицо исказила недовольная гримаса.

— Это все потери наших самолетов, Герман?

— Нет, мой фюрер. Целиком уничтожены два звена штурмовиков «Хеншель» из пяти самолетов, а в воздушных боях сбито двадцать семь бомбардировщиков — и еще четыре «юнкерса» подбиты огнем с земли. Следует также учесть, что все сбитые самолеты были представлены моделью Ю-87, наиболее эффективной при штурмовке вражеских колонн… Это восьмая часть всех имеющихся у нас пикировщиков — и это практически в полтора раза больше, чем сбито поляками за весь сентябрь! В свою очередь, нами уничтожено около сорока красных «крыс».

Пальцы на руке хозяина вагона заметно дрогнули — но пока что он сумел сдержать рвущиеся наружу эмоции.

— Герман… Почему так высоки потери среди бомбардировщиков? Разве вчера я не приказал обеспечить их достаточным истребительным прикрытием? И разве сегодня утром ты не получил разрешение переправить истребительные авиагруппы от границы с Францией?

Геринг резко кивнул — с каким-то даже рывком:

— Так точно, мой фюрер — и приказ выполняется. Но чтобы перебазировать несколько авиагрупп, нам требовалось разработать маршруты движения, определить как время перелетов, так и очередность дозаправки на промежуточных аэродромах в Германии… В настоящий момент большая часть истребителей с французской границы уже переброшена в Польшу — и завтра я планирую использовать против врага две сотни «хейнкелей», прикрыв их равным числом «мессершмитов»! Причем эта армада пойдет против большевиков второй волной — а в составе первой атакует еще две сотни стодевятых. Очевидно, большевики вовремя заметят их и поднимут свои истребители в воздух… Но после воздушного боя, когда русские будут вынуждены посадить оставшиеся самолеты на дозаправку, по врагу ударит вторая волна — уже в составе бомберов. Наконец, третьей волной пойдут пикировщики — они обрушатся на аэродромы противника, местоположение которых определят наши дальние разведчики, проследив за выходящими из боя «крысами»… Кроме того, еще сотню «хейнкелей» и Ме-110 я предлагаю бросить на Лемберг. Правда, прежде стоит предложить полякам ультиматум о сдаче города и изгнании из него большевиков… А вот если они откажутся — сжечь его, сравнять с землей, словно Гернику!

Глаза генерал-фельдмаршала хищно блеснули. Поведав сперва плохие новости, он с легкостью маневрирующего истребителя избежал гнева своего вождя — представив ему завораживающий в своем масштабе план «удара возмездия». И ведь фюрер, воодушевленный речью своего друга, уже был готов позволить ему варварскую бомбардировку и уничтожение Лемберга — однако тут поднялся с места Канарис:

— Мой фюрер! Прошу вас тщательно подумать о целесообразности бомбардировки Лемберга. Это древний немецкий город, в нем осталось множество архитектурных памятников периода австрийского владычества. Наконец, в Лемберге нет достаточного количества военных целей, чтобы просто сравнять его с землей! Наоборот, в городе укрылось огромное число гражданских беженцев — по предварительным оценкам, до ста тысяч человек…

Хозяин вагона прервал главу абвера ленивым жестом руки:

— Вильгельм, разве стоит нам беспокоиться о каких-то там славянах? Это уже унтерменши, число будущих рабов итак избытычно… Тем более, что большинство беженцев — это еврейская грязь, спасающаяся от доблестных зольдат рейха! А город? Город мы после отстроим.

Канарису осталось лишь подобострастно кивнуть, принимая волю своего вождя — а последний уже обратился к Кейтелю:

— А что расскажет нам генерал-полковник? Чем порадуете нас, Вилли?

Начальник верховного командования вермахта прокашлялся, тщательно прочистив горло — после чего, поднявшись, начал свой доклад:

— В настоящий момент зафиксированы три очага столкновений с русскими — Стрый, восточные подступы к Бресту, Лемберг. Несмотря на то, что передовая группа русских, следующих к Стрыю, была уничтожена с воздуха, танкисты большевиков все же вышли к городу. Они действовали без поддержки пехоты и в целом, несли значительные потери — но все же сумели закрепиться на окраинах. Однако в настоящий момент я считаю, что сил двадцать второго армейского корпуса вполне достаточно, чтобы измотать большевиков в обороне. Пятая же танковая дивизия нанесет фланговый удар с севера и зайдет красным в тыл — перерезав русским пути снабжения.

Хозяин вагона согласно кивнул, одобряюще улыбнувшись Кейтелю.

— В районе Бреста на настоящий момент столкнулись лишь передовые отряды противника и наша разведка. Потеряно несколько броневиков и пара легких танков — но эта стычка никоим образом не повлияет на ход сражения. Гудериан будет действовать разумно — перейдя к обороне у Бреста, он измотает наступающие части большевиков. В то время как его собственные танковые клинья нанесут сходящиеся удары на флангах… А в получившемся котле мы легко разобьем большевиков и вынудим их к сдаче.

И вновь довольный кивок фюрера. После чего последовал вполне ожидаемый — но такой неприятный для генерал-полковника вопрос:

— А что там у Лемберга, Вилли? Как показала себя в боях с русскими 2-я танковая дивизия? Господствующие над городом высоты уже захвачены?

Канарис и Геринг заметно напряглись, обратив напряженные взгляды в сторону Кейтеля; последний, немного побледнев, с усилием вытолкнул застревающие в горле слова:

— Вторая дивизия панцерваффе разбита, мой фюрер. Русские «Микки-Маусы» имеют лишь противопульную броню — но вооружены сильным противотанковым орудием. Они в высшей степени эффективны против Т-1 и Т-2, на равных дерутся с Т-3 и даже Т-4… Кроме того, враг выстроил крепкую оборону, закопав свои танки и пехоту в землю. Ни воздушный налет, ни сильный артобстрел этой обороны не подавил; кроме того, летчиками не был обнаружен сильный резерв врага из более, чем двух десятков танков — а также польский бронепоезд. Введение резервов врага в бой, совпавшее с ответным налетом русских бомбардировщиков, отбросило наших танкистов и мотопехоту — хотя схватка в тот момент шла уже на высоте… И я подтверждаю слова генерал-фельдмаршала: русские дерутся с упорством фанатиков. В ближнем бою с панцерами их пехота не бежала — а жгла наши машины бутылками с зажигательной смесью и гранатными связками.

Хозяин вагона буквально побагровел от негодования, услышав о поражении своих танкистов. Заметив это, Кейтель поспешил довольно бравурно и даже несколько пафосно завершить доклад:

— Тем не менее, мой фюрер, большевики будут разгромлены — завтра восемнадцатый армейский корпус начнет штурм Лемберга, а удар пехоты поддержат оставшиеся танки 2-й дивизии.

Быстрый взгляд в сторону вождя позволил генерал-полковнику определить, что последний все же немного успокоился — хотя он был совершенно точно недоволен услышанным. Тем не менее, Кейтель решился озвучить самое важное:

— Мой фюрер! Я прогнозирую победу во всех трех сражениях с большевиками. Однако считаю необходимым отметить, что запасов топлива и танковых снарядов, как и прочих боеприпасов, выделенных на Польскую кампанию, совершенно точно недостаточно для ведения войны с советами. Да, мы можем использовать трофейные польские пушки и запас снарядов к ним — а также боеприпасы подходящих калибров к нашим орудиям. Равно, как и винтовочные патроны польских «маузеров», а также захваченное у поляков топливо… Однако трофеев все равно не хватит для развертывания широкомасштабного наступления по всему фронту; в силу чего считаю целесообразным нанести удар именно по Украине, перебросив корпус Гудериана на юг — естественно, уже после разгрома большевиков под Брестом. Я уверен, что до наступления осенней распутицы мы сумеем занять Киев и богатые, плодородные земли Украины, добравшись до Днепра — после чего русским можно навязать мир наподобие «Брестского».

Хозяин вагона, однако, лишь криво усмехнулся:

— Никакого перемирия или мира теперь быть не может, Вилли. От русских нам нужна лишь полная капитуляция! Или ты забыл, что большевики нарушили условие «Брестского мира» спустя всего восемь месяцев — начав воевать против наших зольдат как раз на Украине? Они использовали подаренное им время для передышки, чтобы создать собственную армию — и теперь также используют перемирие, чтобы без лишних сложностей провести мобилизацию… Нет, нужно бить их сейчас, пока враг слаб! Выпуск боеприпасов форсируют на заводах, пусть набирают новые смены и работают круглосуточно — я дам требующиеся указания. А топливо? Топливом нас обеспечат румыны.

Фюрер бросил красноречивый взгляд в сторону Гесса — и тот несколько даже рисовано, вальяжно кивнул. Ведь Чемберлен с радостью принял все условия немцев, вступающих в войну с большевиками — и дал указание лишить всякой поддержки румынского монарха Кароля II… А также потребовал от находящихся в Румынии представителей польского правительства не признавать захвата восточных областей республики большевиками — и ни в коем случае не разрешать своим воякам драться против немцев заодно с русскими. Также были даны гарантии и о воздушной неприкосновенности западной границы рейха…

…Пуля ударила под ключицей, не сломав кости и не задев легкого. Простое, не опасное для жизни ранение? Да как бы не так… Антибиотиков в настоящий момент нет НИГДЕ, запас антисептиков — того же стрептоцида — ограничен. А любая пуля вбивает в рану волокна грязной гимнастерки и вспотевшей майки под ней… И удалить все нитки с первого раза крайне проблематично. Следовательно, нагноения и воспаления мне обеспечены — к тому же ни поляки, ни даже наши собственные медики пока еще не убедились в том, что первичный шов после ранения зачастую ведет к осложнениям.

Хорошо было бы предупредить об этом наших врачей — хотя бы на уровне дивизионного или бригадного медсанбата можно приказ дать. Ведь положен же медсанбат в бригаду⁈ А уж там распространить передовой опыт в РККА, что без Финской кампании (и Ленинградских госпиталей в тылу фронта) может и не утвердиться в 39-м… Ага — а еще командирскую башенку на Т-34, и чтобы к 43-ему возобновили выпуск «тридцатьчетверок» с длинноствольным орудием калибра пятьдесят миллиметров. А еще…

Еще бы выжить неплохо. Хотя бы просто выжить. А где сейчас находится дивизионный медсанбат… Все равно неизвестно.

В очередной раз я прихожу в сознание после тяжелой дремы ближе к рассвету… И первое, что я чувствую — это ноющая, пекущая боль в груди. Хочется пить — но после этого хочется и в туалет, а поход для отхожего места в настоящий момент вызывает такие трудности… Альтернатива — металлическое судно, что приносят молоденькие медсестры.

Лучше бы немолодые мужики-санитары — хотя бы не так сильно стеснялся… Но все имеющиеся санитары заняты эвакуацией раненых.

А раненых очень много…

Ловлю себя на мысли, что мне еще повезло при падении с «Паджериком» — на адреналине боль не так чувствовалась, да и отключился я практически сразу… Раненые ведь нередко продолжают вести бой — потому что адреналин притупляет боль, потому что не отпускает напряжение схватки.

Потому что в бою или дерись — или умри.

Но в окопе зенитчиков я отключился быстро, поймав в грудь тяжелую пулю полноценного винтовочного калибра — не пистолетную или с «промежуточного» патрона, а именно винтовочную, маузеровскую. Входное отверстие вроде небольшое, аккуратненькое такое — но на выходе пуля вырвала добрый клок мяса из спины. Так что лежать сейчас приходится на животе… Потом я пришел в себя уже в госпитале, перед операцией — потом наркоз, вроде полегчало.

Но наркоз постепенно отпускает — и мне становится все жарче, муторнее, тяжелее… То проваливаюсь в забытье, где мне чудится всякий бред, что лишь иногда сменяется склоняющимися надо мной лицами родных. То вновь прихожу в себя в наполненной больничными ароматами палате с совершенно пересохшим горлом. Едва хватает сил попросить принести попить — а заодно уже и попоить… Тонкие, нежные девичьи пальчики придерживают мою голову, аккуратно поднося стакан с водой к губам — а от белокурой медсестрички сладко пахнет недорогими духами.

Эти прикосновения приятны — но были бы еще приятнее, если бы этой же самой девушке не приходилось после выносить из-под меня утку с мочой. И потому сперва я стесняюсь просить попить, потому что это неизбежно приведет к очередному свиданию с судном… Но ведь печет так, что в конце концов я срываюсь на полукрик-полустон, прося еще сладкого теплого чая.

Ах да! Пока медсестра находится в палате, я никак не могу заставить себя сходить в туалет — вот просто не могу расслабиться, и все. Со страхом размышляя о том, что есть вообще не буду — или же заставлю себя дойти до нужника во чтобы то мне не стало…

А ведь это еще мне не стало по-настоящему плохо! Первый день после ранения, и свежий шов еще не загноился.

Думал, что меня положат с Дубянским — но его в палате нет, и где сейчас находится раненый в плечо начальник штаба, я не знаю. Вдвоем-то ведь было бы не так тоскливо и муторно… Умирать-то я передумал. Вот в горячке боя пожертвовать собой было даже как-то логично, что ли. В конце концов, я ведь сделал все от себя возможное, правда? И теперь все мое послезнание обнулилось, а как дальше крутанет маховик истории — то уже никому на земле неведомо.

Да, геройская смерть тогда казалась едва ли не выходом — но сейчас, когда мне стало особенно худо, жить вдруг хочется куда сильнее. Смысл? Да сколько угодно смыслов — хотя бы ради парней, служащих под моим началом. Сохранить как можно больше бойцов — для отцов и матерей сохранить… И младших командиров — для их жен и деток.

Ведь в ходе Великой Отечественной наши старшие командиры с потерями особо не считались. И комбаты да полковники, лично в атаках не участвовавшие, не утруждали себя фланговыми обхватами и хитрыми ударами… Когда небольшие штурмовые группы хорошо подготовленных и вооруженных бойцов наступают под прикрытием всех возможных средств усиления. Так воевать начал только Чуйков в Сталинграде — да и то его опыт переняли по всей армии, дай Бог, к 45-му… Немцы умели (умеют!) выстроить крепкую оборону в несколько эшелонов, прикрывая ее отдельные узлы продуманной системой огня. Одни их только скорострельные пулеметы способны выкосить атакующий батальон со станков! А там обязательно включатся и минометы, и вражеская артиллерия, и имеющиеся в пехотных частях штурмовые орудия… Последних, слава Богу, пока еще нет — но к 40-му году уже появятся.

А в ходе советских наступлений враг упрямо цеплялся за каждую вторую высоту, за маломальские деревеньки — или узенькие, но илистые речушки. И ведь немцев упрямо били в лоб! Не всегда конечно, но в большинстве случаев именно в лоб — с соответствующими потерями…

Вот и хорошо бы на уровне своей бригады (хотя бы на ее уровне!) научиться драться с врагом, сберегая людские жизни. А уже там наработанный опыт можно как-нибудь распространить через средства печати в виде тех же статей-заметок… Или брошюр — как у Чуйкова в 1943-м.

Да и если на то пошло — командирская башенка на Т-34 ведь также вещь нужная. Опытный образец танка уже существует — и было бы неплохо донести до Кошкина сию простую мысль, если на то пошло…

От неторопливых размышлений меня вновь сморило — но тут в палату стремительно вошел, буквально ворвался высокий плечистый кавалерист с туго перетянутой портупеей и шашкой на левом боку. На правом покоится кобура с наганом… Синие галифе, черные сапоги — а в петлицах крепкого командира (лет сорок пять ему или около того) виднеется один красный ромб. Комбриг?

— Здравствуйте, Яков Сергеевич.

— И тебе не хворать, Петр Семенович… Ну, заварил ты кашу — а мне все ж таки придется ее расхлебывать!