Комбриг. Сентябрь 1939

Глава 15

«Кортумову гору» заволокла густая пелена дыма и пыльной взвеси, поднятой ударами тяжелых снарядов; от вони сгоревшей взрывчатки стало трудно дышать. Прошло уже чуть больше минуты, как разорвался последний, практически трехпудовый снаряд — но на высоте все еще трещат взрывы, свистят пуля; это еще не штурм, это продолжается детонация боеприпасов! Чадными, дымными факелами горят в капонирах разбитые танки, настоящий пожар охватил рощу на левом склоне — а ведь там размещалась польская противотанковая батарея.

Один из гаубичных фугасов накрыл капонир со снарядами — ухнуло так, что вздрогнула сама гора, а над батареей поднялось грибообразное облако пламени, дыма и пыли. Комбат Акименко, едва придя в себя, с ужасом смотрел на перепаханные тяжелыми снарядами позиции, не узнавая привычного ландшафта «Кортумовой горы» — теперь его взгляду открылся какой-то лунный, фантасмагоричный пейзаж из романа Герберта Уэллса… А когда он увидел ползущие в сторону высоты немецкие танки, у капитана просто перехватило дыхание — и первая мысль в голове его звучала просто и ясно.

Нужно бежать…

Впрочем, парой секунд спустя комбат уже взял себя в руки — хотя эти самые руки начало трясти то ли от контузии, то ли от запредельного нервного напряжения. Ведь Рудольф Файель, построив свои панцеры перевернутым клином, бросил в бой едва ли не сотню машин разом! Тот факт, что средних «троек» из них всего пять штук, а панцеров «огневой поддержки» Т-4 лишь десять (и это все средние и «тяжелые» танки обоих полков!), не играет сейчас особой роли. Под прикрытием артподготовки немцы подобрались к высоте уже метров на пятьсот — а легкопушечные двойки, составляющие не меньше половины атакующих машин, на близкой дистанции вполне могут взять БТ-7… Особенно в борт.

Впрочем, пока что германские танки идут вперед с небольшой скоростью, дожидаясь свою пехоту — панцергренадер везли на грузовиках вслед танкам, и выгрузили их уже перед самой атакой. Что поделать? Бронетранспортеры «Ганомаг» в достаточном количестве получили пока лишь первая и третья танковые дивизии панцерваффе, а у Файеля был всего один БТР, используемый им в качестве «кочующего» миномета. Тот факт, что ныне почивший полковник Шернер в свое время также получил несколько БТР, во многом и определил его готовность совершить рывок на Львов…

Тем не менее, этой уязвимостью было бы грех не воспользоваться — и уже чуть пришедший в себя Акименко закричал польскому артиллерийскому наблюдателю, также находящемуся на командном пункте:

— Быстрее корректируй! Нужно срочно прижать их пехоту к земле!

Пожилой уже офицер-артиллерист, призванный в «войско польское» из запаса, а некогда командовавший батареей трехдюймовок в составе еще царской армии (и воевавший против немцев и австрийцев!), только покачал головой:

— Связи нет, перебило телефонные кабели.

— Так восстановить связь, срочно!

— Есть восстановить связь.

Польский майор ответил глухо, с уже довольно сильным акцентом, прорезавшимся за последние годы. Давно ему не доводилось говорить на русском… В подчинение у майора действительно имелось пять связистов, имевших с собой пару запасных катушек телефонных проводов — но после жестокой арподготовки их наверняка не хватит. А даже если и хватит — время-то будет уже упущено… Понял это и Акименко:

— И отправьте посыльного к майору Берко — пусть прямо сейчас направят батальон пехоты нам на помощь!

— Есть, пан капитан…

Немолодого артиллериста крепко задевало, что им командует молодой по его меркам танкист, к тому же ниже по званию — но Кириллу Акименко было глубоко фиолетово, что там думает белопогонник. Нужно было как можно скорее включиться в бой, дать немцам отпор, остановить накат на высоту! Но для этого требовалось восстановить связь хотя бы с командирами рот, если их машины еще целы… Однако, проводив взглядом поляка, капитан словно впервые увидел Макарова — он совершенно позабыл про комиссара за время арподготовки. И на секунду в глубине души комбата шевельнулся червячок сомнения — а вдруг полковой комиссар захочет взять на себя командование и провести бой, как старший по званию? Но Акименко был совершенно уверен в том, что не имеющий реального боевого опыта в качестве танкиста, Макаров не сумеет грамотно построить оборону… Потому безапелляционно заявил:

— Товарищ комиссар, сами видите — положение отчаянное. Мне необходим ваш пушечный броневик как последний резерв — и я очень прошу вас как можно скорее связаться с подкреплением! Если не получится вызвать их по радиосвязи, отправляйтесь лично, возьмите пулеметный бронеавтомобиль. И если химические танки привел майор Померанцев, то пусть берет под начало оставшиеся «бэтэшки» и кавалеристов, и наносит фланговый удар по врагу, обойдя высоту!

Макаров ответил не сразу — артподготовка немцев сильно оглушила его, а один из фугасов лег совсем рядом с КП. От сильного взрыва, тряхнувшего землю и жуткого грохота, комиссар на мгновение потерял сознание… Однако теперь он немного пришел в себя — и был крепко недоволен тоном простого комбата, капитана (!), распоряжающегося самим полковым комиссаром! Но в тоже время Макаров не был ни дураком, ни законченным честолюбцем, ни подлецом — и потому он смог честно признаться себе, что ему не удастся организовать оборону танкистов в подобных обстоятельствах, просто не хватит знаний и командирского мастерства. А еще он смог принять этот факт — и одновременно с тем не озлобиться на Акименко… Так что вместо резкого ответа, что поставил бы зарвавшегося комбата на место (и готового уже сорваться с губ!), Макаров протянул ему руку:

— Сделаю все необходимое, жди подкрепления. И… с Богом, Кирилл.

Упоминание Бога из уст бывалого, можно сказать даже, закоренелого политработника, прозвучало действительно сильно. Но Макарова реально проняло под обстрелом — да и при виде бронированной орды, накатывающей на высоту. Что-то стронулось в его голове, да и в душе тоже — и, поняв это, капитан крепко пожал протянутую ему руку:

— Только поспеши!

…- Андрей, как ты там, живой? Доложи о потерях!

Капитан Кругликов, в очередной раз шмыгнув разбитым носом, коротко ответил:

— Нормально, жив… Один танк накрыло прямым попаданием вместе с экипажем. И «бэтэшке» Чуфарова пушку осколок повредил, стрелять сможет только из пулемета. Остальные вроде целы, так, мелкие повреждения… У меня вон, стакан перископа с башни осколком срубило — но мешки с землей основной удар погасили, броня выдержала. Капониры еще крепко засыпало, у меня аппарель обвалилась — быстро не выехать.

— Понял тебя, три машины… Смотри, Андрей — немцы практически с минами поравнялись, сейчас будет им сюрприз! Как только первая рванет, начинай выбивать танки со своего фланга — у них броня тонкая, одним точным попаданием накрыть можно.

— Принял.

Комбат отключился, а Андрей приник к телескопическому танковому прицелу, одновременно с тем взявшись за маховики поворота башни. Угол обзора у ТОП-1 так себе — по ощущениям ты словно целишься из снайперской винтовки… Но хотя бы не через ствол пушки! А немцы так густо прут, что цель выберешь и без панорамы.

Одно плохо — всего три танка против целой армады германских боевых машин! И пехоты — целый полк в атаку идет, человек с тыщу… А сколько кавалеристов уцелело в окопах — и все еще способны драться?

То загадка…

Когда высоту готовили к обороне, «бэтэшки» с разбитой ходовой расположили именно за позициями пехоты — но им, кажется, досталось больше всего. Сейчас там к небу тянутся сразу три чадных, дымных столба… Держащиеся же на ходу танки комбриг разделил на две равные группы, разместив их ближе к восточному и западному скатам горы — практически на флангах; чуть ниже их расположились противотанковые батареи. Правда, что теперь от них толку? Поляков точно накрыли — да и позицию трофейных немецких пушек с «безлошадными» танкистами прочесали несколько гаубичных снарядов… А воевать-то все равно нужно.

Вот ведь судьба солдата на войне! Только вчера штурмовали эти треклятые высоты, а теперь роли поменялись зеркально; головные немецкие танки практически поравнялись с зоной минирования — это около трехсот метров до подъема. Но от «бэтэшек» Кругликова их пока еще отделяет метров четыреста… Вообще, местоположение противотанковой мины можно определить по просевшей над ней землей, пожухлой траве — или, наоборот, свежему бугорку, если саперы перестарались, когда зарывали стальной блин со взрывчаткой… Проще всего заметить их сейчас, когда бой еще не начался — а танк идет с «крейсерской» скоростью держащейся за ним пехоты. Но ведь «Кортумова гора» выдержала уже две схватки! Сперва горные егери Шернера атаковали высоту при поддержке имеющихся БТР, потом вчерашний штурм — и преследование бежавших. Так что северный склон ее и подножие горы в целом крепко взрыхлены снарядами, перепаханы гусеницами… Это послужило хорошим подспорьем при минировании.

И вот уже панцер, венчающий «клин» слева, задел гусеницей одну из мин…

Взрыв подбросил легкую «единичку» с ее тончайшей противопульной броней, сорвал гусеницы и выбил катки; мотор пулеметного панцера задымил практически сразу. А Кругликов обманчиво спокойно довернул маховик поворота башни… И не сводя перекрестье прицела с борта «двойки», следующей позади Т-1, нажал на педаль спуска.

— Выстрел!

Лязгнул казенник, выплюнув стрелянную гильзу — при стрельбе бронебойными танковая «сорокапятка» работает в режиме полуавтоматики. Остро запахло сгоревшим порохом — а заряжающий уже сноровисто зарядил орудие новой болванкой! Капитан не промахнулся: его снаряд проломил тонкий броневой лист башни (всего четырнадцать с половиной миллиметров) — и, срикошетив от смятого казенника пушки, угодил в боеукладку. Заодно порвав бедро заряжающего, отчаянно завизжавшего от дикой боли… Однако детонации не произошло — заискрил порох в разбитых гильзах, но осколочных снарядов в ней просто нет. От удара машину крепко тряхнуло, заглох двигатель — но пришедший в себя мехвод быстро запустил панцер. Видя это, Кругликов крепко ругнулся — и, мгновенно поправив маховик доводки, всадил вторую болванку в моторное отделение.

— Выстрел!

Германская машина вспыхнула, как скирда соломы, облитая бензином; открылся башенный люк, наружу полез офицер — но изнутри его тотчас догнал скрученный язык пламени… Вслед за командиром, открыли огонь оставшиеся два танка — Малютин точно всадил болванку в лоб «единички», а экипаж второй машины повредил ходовую еще одной «двойки». После чего добил ее второй болванкой; огрызнулись огнем танки Михайлова и на левом фланге, где первый немец также подорвался на мине…

Но в ответ уже ударили очереди немецких автоматических пушек.

Малый калибр их снарядов (всего двадцать миллиметров) опасен гусеницам, способен залететь и в смотровую щель, разбив триплексы — а за сто метров возьмет двадцать миллиметров брони. Если зарядит точной очередью, то вполне способен поразить «бэтэшку» даже в лоб! Но за четыреста метров очереди легких немецких машин мало чем угрожают советским «быстрым танкам», чью броню усилили мешками с землей… В очередной раз взвод (по сути, именно взвод) Кругликова ударил едва ли не залпом — и вспыхнули разом три немецких «панцера», прекративших движение из-за мин! Советские танкисты приноровились бить в моторную часть — расстреливая левую оконечность перевернутого танкового клина и поражая панцеры в правый борт.

Но если маневр немецких машин на левом фланге ограничило минное поле, то тяжелые и средние панцеры в центре клина уже разделились. И медленно поползли к позициям советских танкистов, ловя в хорошую цейсовскую оптику вспышки «сорокапяток»… Они развернулись к ним прочной лобовой бронёй — а очереди «двоек» послужили танкистам в качестве целеуказателей.

В свою очередь, командир роты германских легких машин уже приказал продолжить движение — взяв сильно левее, обходя высоту с фланга. Он верно угадал, что мины выставлены по фронту, прикрыв лишь северный склон горы — и теперь спешил обойти их, заходя большевикам в тыл… Наконец, командующий третьим полком панцерваффе, оценив верный маневр подчиненного, также приказал обоим «крыльям» полка обходить «Кортумову гору» на флангах.

Вдруг взлетевшую с высоты 324 красную ракету он просто не увидел…

Между тем, к «бэтэшке» Кругликова пристрелялась одна из «двоек» — две очереди бронебойно-трассирующих легли точно в башню, в клочья разорвав мешки с землей. Последние не могли их остановить, хоть и погасили силу ударов — но по лобовой броне будто рубанули огромным зубилом! Капитана крепко тряхнуло внутри машины — и первая его болванка махнула мимо цели; мешали целиться и мелкие комочки земли, налипшие на прицел снаружи… Плюнув на все, Андрей приказал зарядить один из немногих осколочных — и подловил-таки настырную «двойку» во время смены позиции. Граната ударила рядом, но осколки ее ожидаемо зацепили гусеницы — а близкий разрыв вмял один из катков.

— Бронебойный!

Башнер мгновенно закинул снаряд в казенник, лязгнул затвор пушки — и тут же в лоб бэтэшки врезалась германская трехдюймовая болванка… Брызнули оранжевые искры расколотой ударом брони, а слева послышался страшный шлепок о мягкое; вдруг сильно запахло кровью. От сильнейшего толчка капитана сбросило с сидения — и он уже рефлекторно, ведомый твердым желанием довести дело до конца, нажал рукой на педаль спуска.

— Выстрел…

Капитан старался не смотреть в сторону заряжающего. Он твердо понял, что Вани больше нет: так много крови из несмертельной раны столь быстро не натечет — а раненый даже без сознания ворохнется или издаст какой стон… Но нет, тишина в башне буквально мертвая, только порох шипит в снарядных гильзах.

А ведь осколочные гранаты, пусть их и расстреляли в большинстве своем, все еще остались в боеукладке…

— Илья, уходим! Быстрее!

Люк мехвода в передней части корпуса лязгнул словно в ответ командиру; Андрей же, поднявшись на ноги, потянулся к танковому «Дегтяреву». Бой только начинается, и если придется воевать в пехоте, то хотя бы с пулеметом, а не простым «наганом»… Лишь бы только успеть выбраться прежде, чем рванут снаряды!

Старший лейтенант Малютин видел, что Кругликов сильно увлекся расстрелом легких немецких танков. Но без рации он не мог связаться с капитаном — а последний вел бой через узкий телескопический прицел, расстреливая «панцеры» на левом фланге… Однако у лейтенанта (уже лейтенанта, повышенного комбригом в звании еще за прошлый бой!) перископ во время германской артподготовки уцелел — и он успел заметить опасность со стороны сильных немецких танков. А его первый выстрел даже опередил экипаж германской «четверки», подбивший командирскую машину… Ведь пушка-огрызок этого панцера все одно способна взять тридцать пять миллиметров брони даже за километр! Но свою болванку Малютин поспешил вложил в башню «тройки», двигающейся на фланге средних панцеров.

Это была ошибка. За полкилометра с лишним, что отделяли «бэтэшку» лейтенанта до германского танка, слабосильная пушечка последнего может взять двадцать пять миллиметров брони от силы. Условно тяжелые «четверки» опаснее — к тому же их просто больше. А Малютин впервые дал маху: его болванка лишь вскользь зацепила бортовую башню вражеского танка, оставив на ней светящуюся от жара борозду… Впрочем, немецкий экипаж крепко тряхнуло от удара — и ответный снаряд лишь толкнул «бэтэшку» Ильи в борт волной сжатого воздуха.

Зато вторая болванка лейтенанта вломила шаровую установку курсового пулемета Т-3 — уделав осколками германского мехвода и пробив тонкую перегородку моторного отделения. Подбитая машина тут же задымила — но и танк Малютина засекли; огонь с коротких остановок открыли сразу шесть панцеров разом…

Выручая товарища, открыл огонь третий уцелевший танк; экипаж его выбрал целью тяжёлый, отличающийся внешней массивностью Т-4. В нем угадывалась прочная броня — а массивная, хоть и короткая пушка калибра 75 миллиметров была опасна любому советскому танку… Командир всадил болванку в корпус, рассчитывая ударить в шаровую пулеметную установку, вмять её внутрь. Но ударил рядом, чуть смазал — а лобовая броня корпуса, кустарно наращенная танкистами за счёт ещё одного броневого листа до пяти сантиметров, выдержала удар.

Танк Малютина получил сразу два попадания — и если мелкая болванка «тройки» застряла в маске орудия, то калиберный бронебойный снаряд «четвёрки» прошил её насквозь, угодив в боеукладку… Экипаж спасло то, что в ней практически не осталось осколочных гранат — но командира машины контузило динамическим ударом и ранило осколками брони. Заряжающий и механик едва успели вытащить его наружу прежде, чем ещё одна болванка прошила лоб башни и начала рикошетить внутри…

Чуфаров, не видя смысла рисковать под огнём в танке с неисправным орудием, успел вывести свою «бэтэшку» из капонира, дав ровный малый газ. А третий исправный танк продолжил воевать, ещё разок пальнув в сторону неотвратимо приближающихся панцеров… Увы, командир промахнулся — толчок сжатого воздуха пролетевшей рядом трехдюймовой болванки сбил прицел. А ещё раз пальнуть ему просто не дали — сразу два точных попадания тряхнули «бэтэшку»… Секунд тридцать спустя из люка в передней части корпуса выбрался оглушенный, залитый кровью товарищей мехвод.

…И все же одну четвёрку советским танкистам достать удалось — неожиданно для всех ожил танк из числа «неподвижных огневых точек». Возможно, его экипаж был сильно оглушен во время артподготовки, возможно были раненые, кому оказывалась помощь… А возможно, командир машины решил просто подождать, не рискуя открывать огонь издалека.

Но когда ударная группа немецких панцеров завернула вправо, лбом к танкам Кругликова, «четвёрки» оказались повернуты бортом к высоте. За что и поплатились… Экипаж уцелевшей «пушечной» огневой точки действовал наверняка — сперва всадил фугас в ходовую, и уже только после зарядил болванку в борт обездвиженной «четвёрки». Врезали по моторному отделению, где толщина брони всего-то миллиметров двадцать… И пробили — только искры брызнули, когда болванка проломила борт! Массивный Т-4 вспыхнул не хуже «двойки», подбитой Кругликовым в начале боя — а смелый экипаж поспешил покинуть обреченную, обездвиженную машину прежде, чем оставшиеся панцеры её расстреляют.

Приказ Фотченкова, пусть и в нарушение устава, допускал это возможным…