Комбриг. Сентябрь 1939

Глава 9

В рабочем кабинете секретаря ЦК ВКП(б) СССР Иосифа Виссарионовича Сталина горел мягкий, приглушенный свет абажура. Вкупе с благородным оттенком дубовых панелей, коими обшит весь кабинет, а также зелёным сукном стола, свет абажура создавал довольно приятную, даже расслабляющую цветовую гамму… Здесь было уютно.

Однако собравшиеся в кабинете «вождя» члены его ближнего круга расслабленными отнюдь не выглядели. Напряжённо-обеспокоенные взгляды, обращенные к Иосифу Виссарионовича и бледные от волнения лица; Климент Ефремович Ворошилов, председатель главного военного совета и маршал Советского Союза невольно потянул от себя ворот кителя, словно тот врезался ему в горло. А народный комиссар иностранных дел СССР Вячеслав Михайлович Молотов время от времени промокал вспотевший лоб кипельно-белым платком… Сталин же несколько рассеянно набивал трубку табаком из папирос «Герцеговина Флор»; какое-то время он молчал, словно бы целиком поглощенный этим неспешным, таким знакомым и размеренным процессом — и только закурив, обратился к присутствующему за столом начальнику Генштаба:

— Товарищ Шапошников, докладывайте.

Борис Михайлович мгновенно вытянулся в струну, словно на параде, демонстрируя отменную «старорежимную» офицерскую выправку:

— Иосиф Виссарионович, докладываю. В ночь с 18 на 19 сентября передовой отряд Волочиской группы войск шестой армии Голикова под командованием комбрига Фотченкова зашёл в город Львов…

Со стороны Шапошникова последовал развёрнутый доклад о событиях последнего дня, приведших к столкновению с немцами. В частности, он доложил и о двух утренних ударах германцев, нанесенных из засад, и об ультиматуме комбрига, требующего от полковника Шернера вывести свои части из города… Тут, правда, доклад командарма первого ранга прервал начальник главного политуправления Красной армии Лев Захарович Мехлис:

— Слишком много на себя комбриг взял! Почему не согласовал свои действия с политическим руководством и командующим армии⁈ Кто ему дал право ставить немцам ультиматум⁈

Однако прежде, чем Мехлис озвучил бы напрашивающийся вывод о том, что комбриг Фотченков является главным виновником разразившегося конфликта (достойным«высшей меры»!), его неожиданно сбил с толку негромкий, вкрадчиво-мягкий вопрос наркома НКВД:

— Вячеслав Михайлович, вы не напомните мне — обговоренная с немцами демаркационная линия ведь пролегает значительно западнее Львова? Если я не ошибаюсь, на перегорах с Риббентропом мы договорились установить границу по первому варианту линии Керзона — не по второму?

Молотов удивлённо округлил глаза, не иначе от неожиданности — но тут же громко, поставленным голосом опытного дипломата ответил:

— Совершенно верно, Лаврентий Павлович. Львов обсуждался в ключе именно советской зоны влияния и неотъемлемой части УССР.

Берия развернулся к Сталину, направив на «вождя» вопросительный взгляд умных серых глаз из-под пенсне. Он не счел необходимым спрашивать — а что тогда вообще немцы делают во Львове? Иосиф Виссарионович итак его прекрасно понял, согласно кивнув в ответ: мол, замечание принимается. Однако обратился он к Шапошникову:

— Борис Михайлович, продолжайте… И я попрошу больше не перебивать докладчика.

Начальник Генштаба, все ещё стоящий навытяжку, коротко кивнул и продолжил:

— По истечению срока ультиматума батальон 24-й лтбр Фотченкова при поддержке двух эскадронов спешенных бойцов 5-й кавалерийской вошли в город. В районе железнодорожного вокзала передовая группа одной из ротных колонн столкнулась с немецкими саперами, устанавливающими противотанковые мины… Считаю необходимым отметить, что до настоящего дня у польского гарнизона во Львове не бало танков — и что пулеметный огонь открыли с немецкой стороны.

Сталин согласно кивнул, приняв во внимание замечание командарма, после чего Шапошников продолжил:

— После огневого контакта наши танкисты выполнили приказ комбрига — уничтожить врага в случае агрессии с его стороны. Приказ был отдан после утреннего столкновения с немцами… Одновременно с начавшимся в районе вокзала боестолкновением, над городом появились немецкие пикировщики, атаковавшие вторую ротную колонну батальона. Последних отогнало дежурное звено советских истребителей, выполняющих патрулирование в районе Львова… Также следует отметить, что наши «соколы» знали о нахождение в городе передовых частей бригады. Об этом успел сообщить полковой комиссар 24-й лтбр Макаров — так что истребители приняли решение вступить в бой с немцами, увидев на земле горящие танки.

При упоминание полкового комиссара лицо Мехлиса неприязненно скривилось — как же, и его подчинённый допустил промах! Однако перебивать он уже не решился — в то время как Шапошников продолжил:

— После боестолкновения Фотченков вышел на связь с комбригом 5-й кавалерийской Шарабурко, находящемся в Тарнополе, запросил подкрепления, воздушную поддержку для атаки господствующих над городом высот. Комбриг Шарабурко попытался согласовать этот вопрос с комкором Голиковым… Но в течение двух часов не мог связаться с ним вследствие того, что сам командующий армии находился на марше — не добивала радийная связь. Когда же Голиков узнал о случившимся, он сам вызвал Фотченкова, собираясь дать приказ остановить боестолкновение с немцами — и при необходимости оставить Львов.

— Разве ставка давала приказ оставить Львов?

Борис Михайлович поперхнулся, услышав негромкий вопрос вождя, на мгновение выдержка словно бы изменила ему… Но начальник Генштаба тотчас собрался:

— Никак нет, товарищ Сталин! Разрешите продолжать?

— Продолжайте, товарищ Шапошников…

Командарм энергично кивнул, после чего заговорил, печатная каждое слово:

— Довести приказ до Фотченкова комкор не успел: первый сеанс связь был прерван в связи с нападением на штаб бригады украинских националистов…

Тут Иосиф Виссарионович бросил в сторону Берии вопросительный взгляд, на что Лаврентий Павлович коротко отозвался:

— Отработаем.

Межде тем, начальник Генштаба, сделав короткую паузу, продолжил:

— После того, как повторно удалось связаться с комбригом 24-й лтбр, бой в городе был уже завершён.

Сталин негромко уточнил:

— Каков результат боестолкновения с немцами?

— Противник последовательно выбит с железнодорожного вокзала и господствующих над городом высот 324 и 374. Однако следует отметить, что штурм высот был разработан совместно с белополяками — и с их стороны в бою участвовали три пехотных батальона и бронепоезд. Плюс полевая артиллерия поляков поддерживала атаки на высоту 374.

— Хм… С поляками, значит, договорился… А какими силами располагали немцы?

— Также три батальона горных егерей при поддержке батарей лёгких противотанковых орудий, мелкокалиберных зенитных автоматических пушек и взвода полевых гаубиц.

— Значит, силы штурмующих были примерно… Равны с обороняющимися?

— Так точно, Иосиф Виссарионович.

Сталин замолчал, в очередной раз затянувшись дымом из трубки. Замолчал и Шапошников, не решаясь сесть — командарм чувствовал, что со стороны вождя последуют ещё вопросы, и чутье его не подвело. Секретарь ЦК негромко, с привычной ему хрипотцой и лёгким акцентом уточнил:

— Товарищ Шапошников, как вы охарактеризуете действия комбрига Фотченкова и комкора Голикова?

Борис Михайлович не стал растекаться мыслью по стеклу — он знал, что вождь интересуется его мнением именно как профессионального военного, и мнение это ценит. Поэтому и докладывал чётко по-уставному, напирая на факты:

— Комбриг Фотченков действовал вопреки указанию не открывать огонь по немцам, но согласно устава — и только после того, как сами немцы первыми нанесли удар. Также следует отметить, что его кандидатура на должность командира передовой группой, следующей занять Львов, была утверждена Голиковым — именно потому, что это инициативный, смелый и волевой командир, способный на переговорах добиться сдачи города поляками.

Сделав короткую паузу, Шапошников продолжил:

— Лично я считаю, что Фотченков не исчерпал всех возможностей избежать конфликта с немцами. Однако прямая агрессия со стороны германцев, сам факт их нахождения во Львове и отказ покинуть город ставят под вопрос целесообразность переговоров с ними. С точки же зрения военного искусства… Комбриг Фотченков с задачей справился, выбив противника из Львова.

Последняя фраза командарма первого ранга значила очень много — фактически, Шапошников позволил себе выразить личную оценку действий рискованного и возможно, зарвавшегося комбрига, участь которого уже предрешена. Но Сталин не выразил неудовольствия, а лишь коротко попросил:

— Продолжайте, Борис Михайлович. Как охарактеризуете действия комкора Голикова в данной ситуации?

Однако ответить глава Генштаба не успел. К воождю нетерпеливо развернулся Ворошилов, прямо и без страха посмотревший в глаза старого товарища — и даже друга:

— Теряем время, товарищи. Что обсуждать сейчас Голикова, когда на пороге война! Хотя считаю необходимым сообщить, что на остальных участках демаркационной линии немцы не пытаются продвинуться вперёд — как и открыть огонь по нашим войскам. Ко Львову же противник выдвинулся ещё 12 числа — преследуя отступающие к румынской границе польские части.

Сталин внимательно посмотрел на Климента, словно бы изучая старого товарища. Он многое мог простить ему — да и наедине общался как с равным… Тем не менее, вождя несколько насторожил тот факт, что Ворошилов перевёл стрелки разговора, как только речь зашла за Голикова. Не так давно маршал проголосовал против резолюции на арест Голикова, чем спас комкора… Однако сейчас вождь не стал развивать эту мысль — в настоящий момент это было действительно не столь важно.

— Товарищ Молотов, что там у нас по дипломатической линии? Как комментируют ситуацию сами немцы?

Вячеслав Михайлович, сильно побледнев, севшим от волнения голосом негромко ответил:

— Никак, товарищ Сталин. На настоящий момент фюрер не принял нашего посла, немецкий же посол не имеет никаких указаний по Львовскому инциденту… В том числе он не комментирует и тот факт, что германские подразделения находятся значительно восточнее демаркационной линии.

— Разведка?

Вопрос был обращен к Берии, так как внешняя разведка также входила в функции НКВД; Лаврентий Павлович ответил незамедлительно:

— В сторону Львова продолжает движение первая горно-егерская дивизия, а также восемнадцатый армейский корпус вермахта в составе ещё двух пехотных и одной танковой дивизий. Помимо того, в районе города также действует 5-я танковая дивизия; по данным разведки немцы готовили штурм Львова на 21 сентября… Вероятность вооруженного столкновения считаю очень высокой — генералы вермахта после сражения во Львове настроены очень решительно. Я бы даже сказал — воинственно по отношению к РККА.

Иосиф Виссарионович нахмурился, услышав последние слова, но акцентировать на них внимания не стал:

— В сущности, Лаврентий Павлович, вооруженное столкновение уже состоялось. Предлагаю дождаться встречи посла с немецким руководством, а уже после делать выводы о вероятности войны… А пока вопрос — какими мы силами располагаем в районе Львова?

На сей раз поднялся начальник Генштаба:

— В сторону Львова наступает Волочиская группа 6-й армии в составе трех кавалерийских и двух стрелковых дивизий, а также трёх танковых бригад — включая 10-ю «тяжелую», на вооружение которой состоят танки Т-28… Правда, в наступление участвуют два из трех батальонов бригады, ещё один находится в резерве.

— К 21 сентября группа успеет выйти ко Львову?

Шапошников энергично кивнул:

— Так точно, товарищ Сталин! На 21-е число штурм Львова также назначен и командованием 6-й армии… Однако товарищ Голиков поделился опасением, что концентрация советских и германских войск в районе Львова после случившегося инцидента грозит неконтролируемыми боестолкновениями. В связи с чем запрашивает инструкций на счёт дальнейших действий — не прекращая движения войск.

Сталин ответил не сразу, вновь затянувшись табачным дымом — после чего уточнил:

— Голиков отправил подкрепления Фотченкову?

— Никак нет, товарищ Сталин. Он передал приказ комбригу оставить передовой отряд и прибыть в расположение штаба армии. Фотченков приказ не воспринял, сославшись на перебои радиосвязи, после чего перестал выходить на связь. В свою очередь Голиков переподчинил 24-ю лтбр комбригу Шарабурко.

Сталин удивлённо вскинул брови, услышав о том, что Фотченков посмел игнорировать прямой приказ командующего — однако не стал пока уточнять за рискового наглеца.

— А Шарабурко уже вышел на Львов?

После крошечной, едва уловимой заминки Шапошников отрицательно качнул головой:

— Никак нет. Основные силы 5-й кавалерийской дивизии и 24-й легкотанковой бригады сосредоточены в Тарнополе. Дальнейшее наступление было приостановлено в связи с тем, что у танков закончилось топливо, а лошади устали.

— Лошади… Устали? На второй день советского наступления?

Сталин специально выделил интонацией «советского», словно бы указывая на то, что задет престиж СССР — после чего вкрадчиво поинтересовался:

— Напомните, на какой день немецкого наступления германские танки вышли к предместьям Варшавы?

На вопрос первым ответил Берия — предположив, что вопрос был адресован ему:

— На восьмой, товарищ Сталин.

— Во-о-от… А у нас на третий не могут наступать, лошадок жалеют, бензина в Тарнополе найти не могут…

В кабинете явственно повеяло холодком — хорошо знающие вождя члены его ближнего круга прекрасно видели, что он начинает злиться… Сильно злиться. Климент отвел взгляд от друга, опустил глаза — гнев был обращен на Голикова, после заступничества самого Ворошилова рассматриваемого едва ли не в роли протэжэ…

— Приказ на выдвижение Шарабурко во Львов будет отдан сейчас же. Разрешите покинуть кабинет?

— Идите, товарищ Шапошников…

Командарм по-уставному четко кивнул и вышел из-за стола. Но собравшись с духом, слово взял Климент Ворошилов:

— Иосиф Виссарионович, остаются открытыми два вопроса: каковы инструкции для Голикова, и что делать с Фотченковым?

Сталин ответил не сразу — взяв небольшую паузу, он несколько картинно выдохнул дым, и лишь после неспешно заговорил:

— Приказ комкору никто не отменял: Волочиская группа должна выйти ко Львову и реке Сан, где будет пролегать западная граница УССР. Столкновений с немцами по возможности избегать… Но в случае вражеской атаки — открыть ответный огонь. Сейчас ход за фюрером… Если он не хочет войны, Львовский инцидент удастся замять и теперь. Если он пойдет на поводу у собственного генералитета, уже нарушившего наше соглашение по границе раздела Польши… В таком случае, у нас нет другого выбора, кроме как воевать. В конце концов, мы рассматривали такую возможность с самого начала, товарищи… И готовили резервы.

Немного помолчав, Сталин выдохнул с очередным клубком дыма:

— Фотченкова пока оставить во главе танковой бригады, передав общее командование передовым отрядом во Львове комбригу Шарабурко. Я считаю, что наказывать Фотченкова преждевременно — комбриг действовал по обстоятельствам в условиях немецкой агрессии и полученного им боевого приказа занять Львов. И как правильно подметил товарищ Шапошников, в отношение немцев — не открывать огонь и не поддаваться на провокации — действовало именно указание… Дождёмся решения фюрера, посмотрим, будет ли наказан полковник Шернер — и уже тогда сделаем выводы по Фотченкову.

После короткой паузы Иосиф Виссарионович с невеселой усмешкой добавил:

— Ведь если начнётся война, комбриг добыл на ней первую победу — а победителей, как известно, не судят…

Лев Захарьевич Мехлис после этих слов злорадно усмехнулся. Он не любил ни Фотченкова, ни Голикова, ни кого либо ещё из политических руководителей, решивших вдруг податься в строевые командиры. А хорошо зная вождя и понимания его с полуслова, он ясно понял и смысл его ответа: если война начнётся, Фотченков останется на своём месте и продолжит воевать. Но если нацисты согласятся закрыть глаза — взамен, допустим, на публичное наказание командира, едва не развязавшего конфликт, самонадеянный комбриг тотчас пополнит когорту британских шпионов со всеми вытекающими в лице высшей меры… Хотя зачем британских — польских! Вон как быстро договорился с белополяками о совместном ударе против немцев! Значит, завербовали, значит, с самого начала действовал в их интересах, провоцируя войну СССР и Германии ради спасения Польши… Это даже может быть правдой, исключать ничего нельзя.

Ну а если нет — и что же? Разве одна невинная жизнь стоит большой войны?Конечно же нет!

И это даже не математика. Это политика…

Спустя некоторое время ближний круг разошёлся — и Иосиф Виссарионович остался наедине с Берией:

— Лаврентий, если начнётся война, Фотченков нам нужен — его опыт взаимодействия с поляками в боях против немцев следует распространить на всю польскую группировку, уже сдавшуюся нам… А также те части, что продолжают сопротивление германцам. И во главе польской Красной армии взамен сбежавших генералов поставить командира Львовского гарнизона — возвысим его, а он уже верно станет служить нам…

Нарком НКВД энергично кивнул, наедине позволив себе перейти на ты:

— Сделаем, Иосиф.

— И вот ещё что… Нужно внимательнее присмотреться к украинским националистам. Если они позволяют себе атаковать наши части в спину, то следует отнестись к ним также, как и к любому другому враждебному классовому элементу…