Колесо (Бентли Литтл) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Бентли Литтл КОЛЕСО

Мне захотелось крутануть колесо ещё раз.

Трею и Букеру это было просто не интересно, и они сразу же ушли, но Эдуардо остался. В прошлый раз его там не было, но про колесо он знал, и ему было любопытно. Мы стояли на улице, на щербатой, плотно утрамбованной площадке перед жилым комплексом, в котором жили, и наблюдали за малышнёй, играющей в свою разновидность футбола. Я мог сказать, что мне было скучно — и так оно и было, — но правда заключалась в том, что всю неделю я думал о колесе. Оно даже приснилось мне, и я запомнил сон, а такого со мной не случалось давно.

Ожидающие ремонта парадные двери здания были заперты и заколочены досками, поэтому внутрь мы зашли через боковой вход. В любом случае, так было ближе к дальней лестнице, и я хотел быть уверенным, что по пути мы никого не встретим. Мы перешагнули через ноги наркомана, дремавшего на первой ступеньке, а затем, лавируя вокруг привычных куч выброшенных бутылок, пакетов и банок, отправились наверх.

Вдова, которой принадлежало колесо, жила в квартире 6-Г, двумя этажами ниже нас. Родители запретили мне туда ходить, но в прошлый раз к старухе меня привёл Тони Бракко и всё оказалось вовсе не так плохо, как я ожидал. Хотя, честно говоря, я и не знал, чего ожидать. Подробностей родители мне никогда не рассказывали.

— Какое оно? — спросил Эдуардо, пока мы поднимались. — Это колесо. Что оно делает?

Я пожал плечами.

— Как оно выглядит?

— Как в том шоу… как его? «Своя игра»? Нет, «Колесо фортуны». Знаешь, где крутишь его, пока не получишь приз?

— А здесь приз дают?

— Сам увидишь, — ответил я.

Эдуардо остановился.

— Папа говорит, что нам нельзя туда ходить.

— Я знаю.

— Может, не стоит…

— Ничего страшного, — сказал я и усмехнулся. — Это прикольно.

Эдуардо пристально на меня посмотрел, пытаясь определить, говорю ли я правду.

— Идёшь, или нет. — Я снова двинулся вперёд. — Сам решай. Я пошёл.

Эдуардо как-то неохотно последовал за мной, мы поднялись на площадку шестого этажа, и я спросил:

— Готов?

Не дожидаясь ответа, я открыл дверь на лестничную площадку и зашёл в коридор. Было темно. Все потолочные лампы были перегоревшими, и лишь сквозь грязные окна в обоих концах коридора пробивалось немного солнечного света. Квартира 6-Г была в середине коридора и, пока мы туда добирались, мои глаза привыкли, и видеть стало немного легче.

Я дважды постучал и стал ждать. Вдова была старой, и ей требовалось время, чтобы дойти до двери. Тони говорил, что если продолжать стучать, пытаясь её поторопить, то старуха разозлится и вообще не откроет. «Так что просто постучи два раза», сказал он мне. «Она услышит и подойдёт. Рано, или поздно».

Конечно же, старуха подошла и, беззубо улыбаясь, открыла дверь; морщинистое лицо окружали растрёпанные волосы. Как и прежде, она ничего не сказала, но отступила в сторону, чтобы впустить нас. Я завёл Эдуардо в дверь.

А вот и оно.

Колесо занимало отдельную стену без каких-либо картин, полок с безделушками, или чего-либо, что отвлекало бы от него внимание. Перед ним было пусто — никакой мебели. Очевидно, в квартире вдовы колесо было центром внимания, оно не только занимало почётное место: его присутствие определяло обстановку остальной части комнаты. Колесо выглядело ровно так, как запомнилось, и только от того, что снова оказался здесь, меня немного пробрало. Я увидел, что Эдуардо уставился на колесо как заколдованный, и понимал, что он чувствует.

Колесо было старое и сделано из дерева. Из-за его внешнего края торчали гвозди, а к стене, над самым верхом, был прикреплён ржавый металлический флажок-указатель. Хотя на узких сегментах, разделяющих колесо, цветная краска выцвела и облупилась, написанные там слова все ещё были отчётливо видны.

Чтобы посмотреть и прочитать, на каком из них указатель остановился в прошлый раз, мне пришлось повернуть голову набок. Флажок указывал на «придуши узкоглазого».

В прошлый раз мой остановился на «пни жида».

Во всех секторах были такие же устаревшие слова; выражения, которые никто уже не употреблял. Но если ты крутил колесо, ты должен был делать то, что на нем написано. Таковы правила. Цель была в том, чтобы остановиться в чёрном секторе, который гласил: «Забери 100 долларов». Но, по словам Тони, он никогда не слышал, чтобы этот сектор кому-нибудь выпадал, и даже если бы это случилось, он сомневался, что вдова смогла бы эти сто долларов отдать.

Тем не менее, я последовал правилам, и через день или два после того, как я покрутил колесо, возле винного магазина на Третьей улице я увидел Барри Голдштейна. На нем была его маленькая ермолка, один вид которой выводил меня из себя. Поэтому я его пнул. Сначала по левой ноге, затем по правой. Изо всех сил. Позже, свернув за угол и сбежав, я чувствовал себя легко и весело, словно освободился от большой ответственности. Я не мог вспомнить, когда в последний раз был так счастлив.

И все это из-за колеса.

С тех пор мне не терпелось к нему вернуться.

Я всё смотрел на него, гадая, кто и когда крутил его последним.

придуши узкоглазого

Я вдруг вспомнил, что на прошлой неделе видел возле дома «Скорую Помощь». Кто-то сказал, что в подвале нашли мёртвого старика-китайца.

Может нам не стоит этого делать, подумал я. Но тут вдова вывела Эдуардо на середину комнаты.

— Крути, — сказала она сухим надтреснутым голосом, и прежде чем я успел его остановить, мой друг протянул руку, схватил край колеса, потянул его вниз и отпустил.

Деревянный диск быстро закрутился по часовой стрелке, детали на его поверхности расплывались от скорости вращения. Маркер, щелкая по гвоздям, звучал как маленький моторчик. Я перевела взгляд с Эдуардо на вдову, и на обоих лицах увидел одинаковое выражение возбуждённого предвкушения. Я знал, что они чувствуют, знал, что раньше такое же выражение было и на моем лице.

И будет снова через несколько минут.

Когда колесо замедлилось, цветные сегменты стали более чёткими и менее калейдоскопичными, а когда маркер защёлкал в более умеренном темпе, звук стал более различимым. Колесо замедлило ход. Остановилось. Оно остановилось на цвете настолько блеклом, что я даже не мог сказать, каким он был. Но я мог прочесть написанные на нём слова.

разбей латиноса

Эдуардо был пуэрториканцем.

Он уже качал головой.

— А что значит «разбей»? — удивился я.

— Не знаю, — ответил Эдуардо. — Но это что-то плохое.

Вдова изобразила, что бьёт кого-то по голове. Она сжала кулак, как будто держала в нем что-то, чем можно было расколоть человеку череп. «Разбить», объяснила она.

Меня затошнило, но я встретилась взглядом с другом.

— Ты должен это сделать, — сказал я.

— Но почему? — спросил Эдуардо.

— Потому что.

— А если не сделаю?

Я схватил его за плечи.

— Ты должен делать то, что оно говорит.

— А кого я должен ударить, а? Отца? Братьев? Друзей? Маму?

— Не знаю, — признался я. — Но ты должен.

— Не буду! — крикнул он и убежал, открыв дверь и бросившись в грязный коридор. Я слышал его суматошный шаги по полу и, кажется, впервые осознал, что обычные звуков жизни, слышимых на всех остальных этажах здания, здесь не существовали. Не было слышно никаких звуков, кроме удаляющихся шагов Эдуардо.

Вдова быстро подошла и закрыла за ним дверь. Мы с ней обменялись взглядами. Затем она мягко коснулась моей руки, надавила на спину, приводя в нужное положение.

— Вращай, — сказала она сухим, надтреснутым голосом.

И я крутанул колесо.

* * *

На следующее утро я проснулся со странным чувством. Взволнованный. Обеспокоенный. Я знал, что должен был быть счастлив, но не был.

получи 100 долларов

Вот на чём остановилось колесо, когда я его раскрутил, и той ночью, в конверте, подсунутом под дверь моей спальни, я нашёл стодолларовую купюру. Меня беспокоило то, что кто-то смог незаметно войти в квартиру, смог проникнуть в нашу новую квартиру, чтобы принести деньги, и я пожалел, что не послушался родителей и крутанул колесо.

Деньги принесла вдова? Это она проникла в наш дом? Я не знал и не был уверен, что хочу знать.

Я достал из-под кровати книгу, между страницами которой спрятал деньги и посмотрел на них. Что мне делать с сотней долларов? Я не мог их потратить, потому что этих денег у меня быть не должно, и возникнут всяческие вопросы о том, где я их взял. Можно было открыть счёт и положить их в банк, но банков поблизости не было, и вряд ли я смогу это сделать без одобрения родителей.

Я положил купюру в книгу, которую сунул обратно под кровать и провёл день занимаясь обычными делами. Я чуть было не похвастался Тони Бракко, что кое-кому выпало «Получи 100 долларов», и этим человеком был я, но в последнюю минуту решил этого не делать. Почему-то мне казалось, что лучше держать всё в тайне.

Неделей позже, в одном из строительных мусорных контейнеров на другой стороне улицы, нашли тело Эдуардо. Ему проломили голову.

Разбили

Я не видел Эдуардо с тех пор, как он сбежал из квартиры вдовы. Я дал ему несколько дней, чтобы остыть, но когда всё-таки зашёл к нему, сестра Эдуардо сказала, что его дома нет, и она не знает где он. Я ей не поверил, думая, что он все ещё избегает меня, но на следующее утро в квартире Эдуардо появился полицейский, а к вечеру по всему дому развесили листовки «Пропал Ребёнок».

Тело Эдуардо нашли через два дня.

Сначала его убили, а потом выбросили в мусорный контейнер, так сказали полицейские и медики, которые вытащили его оттуда и положили в мешок для трупов. Вокруг собралась большая толпа, и почти все глазели, но я просто не мог этого видеть. Вместо этого я уставился на здание, считая этажи от земли, пока не нашёл тот, где находилась квартира вдовы. Я знал, что Эдуардо убили, потому что он не сделал то, что ему велело колесо, и я хотел кому-нибудь — друзьям, родителям, полиции — кому-нибудь рассказать, но боялся. Тем более что этого никак нельзя было доказать.

Были слышны плач и причитания. Мама и сестра Эдуардо. Там плакал и рыдал его отец и почему-то это было хуже всего. Я попятился от толпы, выбрался на тротуар и побежал вниз по улице. Я бежал, пока не заболели сердце и лёгкие, а ноги не ослабели настолько, что я не мог пошевелиться, а потом остановился. Я оказался перед винным магазином, тем самым, возле которого напал на Барри Голдштейна. Я на мгновение остановился, переводя дыхание.

Потом сел на тротуар.

И зарыдал.

После этого Трей и Букер избегали меня. Только они знали, что мы с Эдуардо ходили в квартиру вдовы и, думаю, в его смерти они винили меня, потому что решили, что колесо имеет к этому какое-то отношение. Либо потому что меня боялись.

Либо всё вместе.

Я чувствовал себя ужасно. Злым, виноватым, отчуждённым, одиноким. Эдуардо был моим лучшим другом, и меня переполняли горе и муки совести. Я жалел, что вообще узнал о колесе, и ненавидел Тони Бракко за то, что он привёл меня туда в первый раз.

И всё же мне очень хотелось крутануть это колесо ещё.

Как такое возможно? Наверное, я был единственным человеком, который когда-либо получал эти сто долларов. Это была моя цель, верно? Это была цель каждого. На этом стоило остановиться. Но почему-то я этого не делал. Я хотел вернуться.

Два дня спустя я стоял перед дверью вдовы. Сказал себе, что просто пойду, прогуляюсь пару раз по коридору и погляжу, не придёт ли кто-нибудь ещё покрутить колесо. Сказал себе, что не буду заходить внутрь.

Я солгал.

Я постучал в дверь, подождал. На этот раз вдова задержалась дольше обычного, и я мог бы ускользнуть, мог бы спуститься вниз и понаблюдать, как малолетки играют в футбол, мог бы подняться наверх, в свою квартиру, и посмотреть телевизор, мог бы просто убежать, и вдова ничего бы не узнала. Но я этого не сделал. Я ждал.

Беззубая и ухмыляющаяся, она открыла дверь и отступила в сторону, впуская меня. Я вошёл в комнату, думая о том разе, когда был в этой квартире с Эдуардо. Посмотрел на колесо на стене. Какая-то часть меня боялась здесь находиться, но какая-то часть хотела его крутануть.

Я позволил отвести себя в переднюю часть комнаты. Дрожь, пронзившая меня, была и страхом, и предвкушением одновременно; я протянул руку, схватился за грубую деревянную боковину колеса и потянул вниз так сильно, как только мог. Раздавалось знакомое скорострельное щёлканье гвоздей по краю диска, проносившихся мимо маркера на стене, и цветные сегменты расплылись в неразличимое месиво, прежде чем опять разделиться на отдельные фрагменты. Колесо вращалось все медленнее, медленнее, медленнее…

Затем остановилось.

Я наклонил голову, чтобы прочитать слова.

грохни макаронника

Что такое «грохни»?

Что такое «макаронник»?

Я обернулся — вдова открывала дверцу шкафа и что-то доставала из темноты. Она вытащила пистолет и протянула его мне.

— Грохни, — сказала она ободряюще.

грохни оказалось пистолетом.

Моё тело застыло и не подчинялось мозгу. Я хотел убежать, но вместо этого протянул руку и взял у вдовы пистолет. Он был маленький, чуть больше игрушки. Я уже видел такое оружие, но никогда не держал его в руках, и он оказалось тяжелее, чем я ожидал. Хотелось спросить, заряжен ли пистолет, хотелось спросить, что же с ним делать, но ответ на эти вопросы уже был известен. Я положил его…

грохни

… в карман куртки и ушёл, не сказав ни слова.

Я все ещё не знал, что такое «макаронник». К обеду отец, как обычно, ушёл, но мама была дома, и я как бы невзначай спросил у неё. Она рассеянно оторвала взгляд от спагетти с сыром.

— Что?

— А что такое «макаронник»? — спросил я.

— Даже не знаю. — мама покачала головой. — Может быть что-то… итальянское?

Это казалось верным. Итальянец. Я на мгновение задумался. Знаю ли я хоть одного итальянца?

Тони Бракко.

Я должен убить Тони?

Невозможно было даже вообразить себе нечто подобное. Мысленно я попытался представить, как стреляю в Тони, чтобы положить конец его жизни. В один момент он живой, умоляет меня не убивать его. А в следующий момент он мёртв: его сердце и мозг остановились, а из пулевой раны течёт кровь.

Нет, я не могу это сделать.

Мой отец вернулся домой позже, и я удостоверился у него что такое макаронник, и он сказал, что это значит итальянец. «Или итальяшка», сказал он. «Итальяшка, макаронник, бриолинщик, ийтай. Все это значит одно и то же».

Я пошёл в спальню и запер дверь. Вытащил пистолет и посмотрел на него.

Я не могу убить человека.

Но умру, если этого не сделаю.

Как Эдуардо.

Я должен был «грохнуть макаронника». Кроме того, в этом была какая-то справедливость. Если бы Тони не привёл меня к вдове, я бы никогда туда не вернулся, и Эдуардо был бы жив. В том, что его убили виноват Тони и, возможно, это правильно, что он должен за это заплатить.

Я спрятал пистолет под матрас и лёг спать, хотя было всего лишь восемь часов. Почувствовав под собой твёрдый бугор оружия, я отодвинулся от него к краю кровати. Откуда взялось это колесо? — размышлял я. Она его сделала? Купила? Унаследовала? Старуха была вдовой. Может быть, его сделал её муж. Может это была его задумка.

Но для чего?

Я подумал о своих родителях, о том, что все наши родители говорили не приближаться к колесу, и это заставило меня задуматься: они тоже знали о нём, тоже крутили его.

В ту ночь мне снилось, как я убиваю Тони Бракко. Во сне я шёл за Тони, выслеживал его на строительной площадке через улицу, а затем, в одном из скрытых бетонных каньонов, образованных чудовищными насыпями щебня, вывезенного со стройки, стрелял в него из пистолета вдовы

И на следующий день именно так я и поступил.

Я знал, что Тони тусовался с парнем по имени Льюис из соседнего дома, и что чаще всего они уходили на другую сторону улицы, туда, где их не могли видеть родители, чтобы покурить и посмотреть порножурналы. Поэтому я проснулся пораньше, тайком взял с собой пистолет и занял место, откуда было видно фасад нашего дома. В течение следующего часа, или около того, многие дети, взрослые и подростки входили и выходили, но в конце концов я увидел Тони, который направился к дому Льюиса. Немного отстав я последовал за ним, а затем проследил их обоих до строительной площадки. Слыша, как они разговаривают впереди меня, я спрятался в закоулке свалки, за грудой сложенных досок.

Они простояли там довольно долго, но, в конце концов, услышав, как Тони сказал: «Бывай», я отошёл подальше, в то время как один из них ушёл, направившись к улице. Это оказался Льюис, что для меня оказалось большой удачей, и я выждал несколько минут, пока не убедился, что он ушёл и больше не вернётся.

Тони докуривал сигарету и, кажется, тоже собирался уходить. Выйдя из-за угла, я сказал: «Тони, привет!», с улыбаясь подошёл к нему, и в последнюю секунду вытащил из-за спины пистолет, приставил дуло ко лбу Тони и выстрелил.

грохни макаронника

Кровь плеснула не только из затылка, но по сторонам. Но когда Тони, дёргаясь, упал на землю, я отпрыгнул, и на меня ничего не попало. На пути вниз он ударился щекой о щербатый кусок бетона и распорол лицо, ставшее неузнаваемым.

Тело Тони, как и пистолет я оставил в развалинах стройплощадки. Я посмотрел достаточно фильмов, чтобы догадаться стереть рубашкой отпечатки пальцев с оружия; сделав это, я пошёл домой.

Дома никого не было, родители ушли, и я заглянул в холодильник, пытаясь найти что-нибудь попить. Пить хотелось больше, чем когда-либо в жизни, но все, что я отыскал — это почти пустой пакет испорченного молока. Попив воды из-под крана, я прошёл в спальню, закрыл дверь, запер её и достал сто долларов. Я разглядывал банкноту и размышлял, сколько же времени понадобится, чтобы кто-нибудь нашёл тело Тони. Я должен был чувствовать себя плохо, должен был чувствовать печаль, должен был чувствовать что-нибудь, но нет.

Единственное, что я чувствовал — это желание крутануть колесо ещё раз.

Я убрал купюру и прошёл два пролёта от нашего этажа до квартиры вдовы.

Колесо было перекрашено, а слова изменились. Войдя в квартиру, я наклонил голову, пытаясь разглядеть где оно остановилось в прошлый раз, но вдова преградила мне путь. Она схватила меня за руку, потащила вперёд и подвела к колесу.

— Вращай, — сказала она.

Так и сделал, слушая щёлкающие звуки гвоздей, ожидая, где остановится указатель.

вдарь вдове

Я обернулся. Она стояла позади меня, беззубо улыбаясь и кивая. В руке у неё был топорик.

вдарь вдове

Я попятился, качая головой и выставив руки ладонями вперёд, словно отгоняя старуху.

— Нет, — сказал я. — Нет…

Она кивнула:

— Да.

Внезапно раздался стук в дверь. Кто-то ещё пришёл крутить колесо. Вдова по привычке пошла впустить гостя. Может быть, мне удастся сбежать, подумал я. Может быть…

В дверь вошёл отец.

Его взгляд устремился на колесо, и я узнал это выражение лица. Желание. Потребность. Мне хотелось обнять отца, прижаться к нему, как в три года. Хотелось рассказать ему, что случилось, что я натворил, чтобы отец всё исправил, вытащил меня из всего этого, или сказал, что всё в порядке. Но я просто стоял, не говоря ни слова.

Наконец он перевёл взгляд на меня, хоть и не сразу понял, кто я такой. Потом отец посмотрел на колесо, на вдову и впервые заметил топор в её руке. Он наклонил голову, читая вслух слова, на которых остановился мой указатель. «вдарь вдове».

Он знал, что это значит, и, должно быть, увидел боль в моих глазах.

— Я сделаю это, — сказал отец.

И сделал.

Отец взял у вдовы топор, отвёл её в другую комнату, и я услышал, как она вскрикнула. Один раз. После было слышно лишь кряхтение отца и тошнотворный хлюпающий звук топора, разрубающего тело старой леди. Я оставался на месте, а через некоторое время вышел отец: его лицо и одежда были покрыты кровью. Отец выглядел ошеломлённым, сбитым с толку, но, когда он посмотрел на колесо его взгляд сосредоточился.

Я на мгновение задумался, а затем, направляя, подтолкнул отца вперёд. В его глазах была печаль, печаль и желание.

Я шагнул назад и сказал:

— Вращай.

* * *

Бентли Литтл — лауреат премии Брэма Стокера, автор нескольких романов и сборника рассказов, родился в Аризоне вскоре после того, как его мать посетила мировую премьеру «Психо». Он работал копирайтером, корреспондент и фотографом, помощником библиотекаря, продавцом, доставщиком телефонных книг, оператором игровых автоматов, доставщиком газет, грузчиком мебели и привратником на родео. Бентли Литтл — сын русской художницы и американского педагога, он и его жена-китайка заключили брак в Томбстоуне, штат Аризона.