Колдун из Салема

Книга первая Гибель великого колдуна

Море стало гладким как зеркало. За последние два часа опустился туман, и, по мере того как его седоватые клубы принимали вид колышущихся облаков, а затем сгущались в тяжелые, медленно ползущие над поверхностью воды пласты, море успокаивалось. Волны уменьшились. Их ритмичное глухое шлепанье, монотонным хором сопровождавшее судно под названием «Владычица тумана» в течение последних тридцати четырех дней плавания, стало стихать, а потом и совсем смолкло.

И вот судно остановилось, чуть покачиваясь на волнах. Большие, много раз штопанные паруса вяло повисли на реях: на мачтах и снастях собралась влага, скатываясь сверкающими ручейками на палубу. Было так тихо, что создавалось впечатление, будто зловещая, раздирающая нервы тишина подкралась с моря вместе с туманом и захватила в плен этот красивый четырехмачтовый парусник. Однако это была не обычная тишина — в ней ощущалось чье-то присутствие. Я знаю, это может быть похоже на бред, но мне — как, возможно, и другим — казалось, что туман принес с собой нечто неведомое и враждебное, и это нечто, словно паук на тонких ножках, заползло на борт «Владычицы тумана» и проникло в наши мысли и чувства.

Туман настиг судно и окутал его. Все, что находилось на расстоянии более десяти-двенадцати шагов, начало растворяться во влажной мгле, теряя очертания, как будто это было не что-то реальное, а лишь видения из какого-то сна. Деревянные части судна скрипели как-то приглушенно, а голоса команды доносились до нас словно сквозь плотную невидимую завесу. Закругленный с одной стороны прямоугольник юта казался мне крошечным одиноким островком в океане серости и леденящего душу молчания.

Кроме того, было очень холодно. Мы отплыли из Нью-Йорка 19 июня 1883 года, и если я где-нибудь в Атлантике не сбился со счета, то сегодня уже было 24 июля. «Разгар лета», — подумал я. При этом мои руки подрагивали от холода, а когда я говорил, с дыханием вырывалось прозрачное облачко пара.

— Почему вы не идете в каюту, мистер Крэйвен? — голос капитана ворвался в мои мысли откуда-то издалека, да и вообще я не без труда осознал, что это звуки человеческой речи и я должен что-то ответить.

— Здесь чертовски холодно, — продолжил Баннерманн, когда я наконец-то обернулся и посмотрел на него.

В своем толстом черном пальто и мохнатой шапке, которую он носил вместо капитанской фуражки, он казался милым пингвином. В действительности капитан не только одеждой походил на пингвина: это был коротконогий, добродушный, постоянно улыбающийся человек, слишком мягкий и снисходительный, чтобы командовать судном. Я никогда не разговаривал с ним на эту тему, но у меня сложилось впечатление, что он стал капитаном по воле случая и не очень-то был этим доволен.

— Я лучше побуду здесь, — ответил я спустя некоторое время. — Этот туман меня пугает. Вы уверены, что мы не сойдем с курса и не попадем на рифы?

Баннерманн рассмеялся. Его лицо прикрывал толстый шерстяной шарф, заглушавший голос. Я почувствовал, тем не менее, что смех был добродушным. Баннерманн и его люди считали меня и Монтегю двумя сухопутными крысами, с трудом отличающими носовую часть судна от его кормы. Я много времени проводил возле капитана и, наверное, уже изрядно действовал ему на нервы. Во всяком случае, он старался этого не показывать.

— Мы находимся почти в тридцати морских милях от ближайшего побережья, — ответил он. — Туман и мне не нравится, но он не опасен. Он лишь нагоняет тоску.

Капитан вздохнул, отошел от меня к поручням и, сощурив глаза, всмотрелся в колышущуюся серую мглу.

— Ужасную тоску, — добавил он. — Но не более того.

Я молчал. Можно было бы задать тысячу вопросов, но я предполагал, что капитан не станет на них отвечать, и потому лишь молча стоял возле него, переминаясь с ноги на ногу, и смотрел, как и он, в северном направлении, туда, где находился конечный пункт нашего путешествия. В тумане было что-то тревожное. Когда я вглядывался в него достаточно долго, появлялись различные видения: какие-то лица, причудливые, странным образом искаженные фигуры, призрачные руки, пытающиеся ухватиться за борт судна. Если бы погода была нормальной, «Владычица тумана» прибыла бы в Лондон по расписанию — уже на следующий день. Теперь мы вынуждены были провести в море, в лучшем случае, еще одну ночь, а то и больше, если туман не рассеется.

Однако я старался не высказывать вслух подобные мысли, потому что Баннерманн, чего доброго, мог бы посчитать меня придурком.

— В самом деле, мистер Крэйвен, — продолжил Баннерманн, не глядя на меня, — вам лучше уйти с палубы. Вам все равно здесь нечего делать, а вот подхватить сильный насморк вы можете.

Он немного помолчал, а затем — уже другим тоном — еле слышно добавил:

— Кроме того, мне хотелось бы, чтобы кто-то был рядом с Монтегю, — теперь Баннерманн смотрел мне в глаза. Между его густыми седыми бровями пролегла глубокая морщина. — Как он сегодня?

Я ответил не сразу. Когда я оставил Монтегю — еще до рассвета, где-то около четырех часов — он спал. Монтегю спал помногу и, хотя его состояние не улучшалось, вел себя поразительно разумно в те немногие часы, когда бодрствовал и мог разговаривать со мной или Баннерманном. Его рассудок был ясен. Но все же его состояние вызывало у нас тревогу.

— Без изменений, — сказал я некоторое время спустя. — Температура больше не повышается, но и не падает. Его бы показать хорошему врачу.

Баннерманн кивнул.

— Я прикажу поднять все паруса, как только исчезнет этот проклятый туман. Через двадцать четыре часа мы будем в Лондоне, а еще через час Монтегю окажется в клинике.

Он произнес это весьма оптимистично, но на самом деле ни я, ни он не были в этом уверены.

— Вот увидите, — добавил он, — через неделю он снова будет на ногах и в хорошем настроении.

Еще раз улыбнувшись, капитан повернулся, сложил ладони у рта рупором и проорал на всю палубу какую-то команду. Наверху среди такелажа несколько матросов начали усердно ползать взад-вперед. Я не знал, что они там делают, да это меня и не интересовало. «Владычица тумана» была первым судном, на которое мне довелось ступить в своей жизни, и, по всей вероятности, последним. Я терпеть не мог морские суда, а само море с его бескрайними просторами вызывало у меня чувство одиночества и страха. Безусловно, оказавшись за три тысячи миль от своей родины, вернуться туда я мог лишь на судне. Но у меня не было уверенности, что я когда-нибудь снова увижу Америку.

Стараясь не думать об этом, я понаблюдал еще некоторое время за тем, как Баннерманн гонял своих матросов, а затем отвернулся. Холод постепенно становился невыносимым, в горле подозрительно запершило. Баннерманн, пожалуй, прав: если я останусь на палубе, то наверняка простужусь. А в нашей каюте было тепло, к тому же крепкий грог мог бы стать хорошим дополнительным согревающим средством.

Стертые ступени заскрипели под моим весом, когда я спускался с палубы по короткой деревянной лестнице. Звуки показались мне какими-то странно приглушенными, и я снова обратил внимание на необычную тишину, воцарившуюся на всем судне. Я остановился, кивнул в знак приветствия проходившему мимо матросу и затем — не зная, собственно, почему, — снова вернулся на палубу и встал у поручней.

Море пропало. Шершавая поверхность борта «Владычицы тумана» на расстоянии полутора метров подо мной, казалось, исчезла в серой массе, напоминающей облако. От воды поднимался странный запах — не соленое дыхание моря, ставшее вполне привычным для моих органов чувств за тридцать пять дней путешествия, а нечто другое, абсолютно неведомое. Я положил руки на поручни, наклонился и попытался углядеть хотя бы слабый отблеск на морской поверхности, но туман был слишком густым. Ситуация казалась абсурдной: судно называлось «Владычица тумана», но сейчас оно само было его пленником.

Поворачиваясь, я в тот же миг почувствовал какое-то движение, какое-то мимолетное быстрое дрожание, что-то громадное выдвинулось из серой массы и вцепилось в судно. Оно было покрыто мелкими сверкающими переливчатыми чешуйками зеленоватого цвета. Я замер. Через секунду-другую мое сердце начало колотиться так быстро, что, несмотря на холод, я вспотел. Все исчезло так же мгновенно, как и появилось, и я даже начал сомневаться в том, действительно ли я это видел или же мои измотанные нервы подшутили надо мной. При этом я, однако, почувствовал такой ужас, какого раньше никогда в жизни не испытывал.

Когда я затем открыл низкую дверь надстройки юта и стал спускаться в свою каюту, мои руки все еще дрожали.

В комнате стояла тишина. Окна были закрыты тяжелыми деревянными ставнями, не пропускавшими солнечного света, а огонь, полыхавший в камине, хотя и наполнял помещение удушливым сухим теплом, почему-то плохо освещал комнату. Однако здесь было не совсем темно. В воздухе распространялось зеленоватое мистическое сияние, при этом казалось, что свет идет не от какого-то определенного источника, а словно бы из ниоткуда. Потрескивание огня перемешивалось с еле слышным призрачным шепотом и звуками, похожими на шум морского прибоя, только какого-то необычного — грозного и зловещего, враждебного.

В небольшой комнате находилось четверо человек: женщина, двое мужчин и седоволосое, укутанное в лохмотья создание, чей пол невозможно было определить. Лицо его под низко надвинутым на лоб капором представляло собой лабиринт серых теней — настолько оно было изборождено глубокими морщинами, а мешковатое одеяние полностью скрывало тело. И лишь глаза этого существа светились жизнью. Это были жуткие глаза: узкие, темные, с крохотными зрачками, они горели каким-то дьявольским огнем.

— Они идут сюда, — сказала женщина.

Как и остальные, она неподвижно и как-то неестественно спокойно сидела за круглым столом, составлявшим вместе с четырьмя стульями и камином всю обстановку комнаты.

— Сколько их? — спросил один из мужчин.

Прошло некоторое время, прежде чем женщина ответила. Ее глаза были широко открыты, но внимательный наблюдатель заметил бы, что она не моргала. Казалось, что ее взгляд направлен куда-то в пустоту.

— Слишком много, — наконец сказала она. — Сотни. Я… не вижу таких подробностей. Но они полны ненависти.

— Они полны ненависти.

Седоволосое существо зашевелилось, и в тот миг, когда оно заговорило, стало понятно, что это старуха. Ее жилистая, почти до костей исхудавшая рука появилась из-под обрывков одеяния, опустилась на поверхность стола и поползла, словно пятнистый пятиногий паук, в сторону женщины. Когда иссохшие пальцы старухи коснулись ее руки, лицо женщины напряглось, и лишь в последний момент она сумела заставить себя не отдернуть свою руку.

— Они полны ненависти, — повторила старуха. — К нам?

Женщина кивнула.

— Да. Я знаю, что ты хочешь сказать. Но от этого толку не будет. Мы не можем обратить их ненависть себе во благо. Она слишком сильна. Кто-то… управляет ими.

В комнате вновь все смолкли, а мистические голоса духов стали звучать немного громче. Зеленый свет померк, и сияние огня в камине начало разливаться по комнате, словно кровь, отражаясь на лицах людей дьявольскими гримасами.

— Тогда нам нужно спасаться бегством, — вдруг сказала старуха.

— Поздно, — прошептала женщина.

Когда она говорила, ее губы едва двигались, а на лбу выступили капельки пота.

— Они… уже слишком близко. И они идут отовсюду. Они уже почти здесь, — ее голос начал дрожать, а затем в нем послышались истерические нотки. — У них… есть оружие. И факелы. Они… устроят погром.

Один из мужчин встал, причем так резко, что его стул опрокинулся и развалился на части.

— Тогда почему мы все еще сидим здесь?! — воскликнул он. — Мы должны предупредить других и организовать сопротивление! Пусть они только сунутся, эти…

— Ты глупец, Квентон, — перебила его старуха. Это было сказано с холодным безразличием, как будто ее абсолютно не обеспокоило то, что она услышала. — Ты хочешь бороться? — она засмеялась, повернула голову и указала своей высохшей рукой на дверь. — Тогда иди. Иди и борись! Их сотни, а нас меньше сорока человек. Или беги, если хочешь провести остаток своей жизни прячась, как дикий зверь.

Квентон уставился на старуху, еле сдерживая гнев.

— Что же нам, по-твоему, нужно делать? — голос его звучал сдавленно. — Сидеть здесь и ждать, пока нас забьют как скотину? Да уж лучше я умру с оружием в руках.

— Мы не можем сейчас ничего сделать, почти ничего, — спокойно ответила старуха. — Мы смогли бы что-то предпринять, если бы сумели вызвать у них подозрение, что за нами — Родерик. Сейчас уже слишком поздно.

— Родерик! — воскликнул Квентон, затем из его горла вырвался нечленораздельный звук, он сжал кулаки. — Ты помешалась на своей ненависти к Родерику. Его нет, и то, что сейчас происходит, никак не связано с ним.

— Глупец, — сказала старуха. — Все связано с ним. Как ты думаешь, почему все эти мужчины и женщины направляются сюда? — гневным движением головы она указала на дверь. — Они идут, потому что он этого хочет, Квентон. Он — именно тот, кто посылает их сюда, а им это даже невдомек.

Лицо Квентона исказилось. Было слышно, как хрустнули костяшки его пальцев, когда он в беспомощной ярости сжал кулаки.

— Даже если это и так, — наконец сказал он, — это еще не причина оставаться здесь. — Он впился взглядом в старуху и воинственно приподнял подбородок. — Вы, конечно, можете ждать, пока они придут. А я возьму свою винтовку и застрелю каждого, кто отважится сунуться в город.

Молодая женщина уже собиралась что-то сказать, но старуха быстро положила руку ей на предплечье и сжала его. Женщина не произнесла ни слова.

Квентон еще раз воинственно оглядел присутствующих, развернулся на каблуках и выскочил из дома. Дверь захлопнулась за ним с громким треском.

— Вот глупец, — сказала старуха тихо. — Он ничего не понял. Они его убьют.

— Они убьют и нас, если мы здесь останемся, Андара, — возразил второй мужчина.

Он был моложе Квентона, и в выражении его лица отсутствовала непреклонность, отличавшая Квентона от других людей.

Старуха, кожа которой, казалось, еще больше посерела, кивнула. Движение было настолько резким, что ее одеяние зашелестело. Прядь бесцветных ломких волос выползла из-под капора и упала на лицо. Она раздраженно отвела ее в сторону.

— Может быть, — сказала она. — Но, возможно, наша смерть будет не такой уж бессмысленной, как кажется, если мы успеем завершить то, что затеяли. — Она подняла голову и посмотрела на молодую женщину. В ее темных глазах горел огонь. — Продолжай, Лисса.

Лисса колебалась.

— Нас осталось лишь трое, — сказала она. — Без Квентона…

— Троих достаточно, — нетерпеливо перебила ее Андара. — На самом деле Квентон никогда не был одним из нас.

— Но он обладает колдовской силой!

— Колдовской силой? — Андара захихикала. — Что ты знаешь о колдовской силе, ты, неразумное дитя? Многие из нас обладают ею, не только ты, я и… — она указала на молодого мужчину, сидевшего рядом с Лиссой, — …Леннард. Родерик также обладает ею, возможно в большей степени, чем все остальные вместе взятые. Но что толку от колдовской силы, если нет возможности ее применить? — она хихикнула. — Чем может помочь гризли его сила против хитрости охотников, в чью западню он бредет?

Старуха вновь покачала головой и ударила ладонью по столу.

— Троих достаточно, — повторила она, и на этот раз ее слова прозвучали как приказ. — Продолжай.

Лисса кивнула. Взгляд ее больших, прозрачных, как вода, глаз остановился на закрытом окне, и Андара увидела в них страх.

— Не отчаивайся, дитя, — сказала она с нежностью, которую не мог бы вызвать никто другой. — Возможно, мы умрем, но смерть — это совсем не то, чем ее считает большинство людей, — она таинственно улыбнулась. — Продолжай.

Женщина повиновалась. Ее глаза расширились еще больше, но взгляд по-прежнему оставался пустым. Руки Лиссы, до этого нервно теребившие краешек ее простенького коричневого ситцевого платья, вдруг замерли.

Снаружи донеслись приглушенные голоса, затем послышались семенящие шаги, хлопанье дверей и собачий лай. Пронзительно заржала лошадь, щелкнул кнут, кто-то гневно чертыхнулся.

Но Лисса, казалось, ничего этого не слышала. Она сидела на своем стуле, оцепеневшая и как будто обессиленная, без малейшего движения, не моргая, почти не дыша.

— Ты чувствуешь его? — спросила Андара спустя некоторое время. — Ты чувствуешь его близость? Он слышит наш призыв?

Лисса кивнула. Глаза ее засверкали, затем стали на мгновение прозрачными и сразу же снова потускнели. На ее лбу выступил холодный липкий пот.

— Я чувствую его, — прошептала она. — Он… услышал твой призыв, Андара. И он… откликнется на него, — она судорожно сглотнула, ее голос задрожал и вдруг зазвучал как старушечий. — Йог…

— Не произноси это имя! — Андара испуганно коснулась руки Лиссы.

Голоса, проникавшие через закрытые ставни в комнату, становились громче, и вдруг пронзительный хлопок выстрела разорвал тишину. Вслед за ним, словно причудливое эхо, раздался громкий крик.

— Не произноси его, — пробормотала Андара еще раз. — Смертным запрещено упоминать его имя. Достаточно того, что он знает о нашем призыве.

— Он знает об этом, — в изнеможении ответила Лисса. — И он… выполнит то, что… ты попросишь.

Андара больше ничего не сказала. Ее лицо вновь застыло, превратившись в маску безразличия, а ее руки, лежавшие на столе словно в ожидании момента, когда их сложат для молитвы, еще больше стали походить на руки мертвеца.

И лишь в ее глазах затаилась злая-презлая усмешка…

Каюта была темной и узкой, а воздух — зловонным. Именно так обычно пахнет слишком маленькое для двух человек помещение без окон, в котором к тому же около пяти недель находится больной. Под потолком на проволоке раскачивалась крошечная коптящая керосиновая лампа. На узкую настенную полку возле двери Баннерманн поставил (проявил однажды заботу) маленький глиняный кувшин с благоухающими травами, бог знает как доставшимися ему. Но даже это не могло полностью перебить впитавшийся в стены затхлый запах. Почти всегда, когда я сюда спускался, у меня возникало ощущение, что здесь невозможно нормально дышать.

Когда мне приходила в голову эта мысль, меня немедленно начинали мучить угрызения совести. Монтегю был не виноват в том, что заболел. К тому же он очень хорошо ко мне относился, хотя я этого и не заслужил.

Я тихо подошел к узкой, привинченной к стене кровати, наклонился над спящим и стал рассматривать его лицо. Оно совсем не изменилось — ни в хорошую, ни в плохую сторону. Щеки все еще были впалыми, серого цвета, а под большими глазами, помутневшими за последние дни от жара, лежали большие черные круги. Монтегю оказывал на меня такое же околдовывающее воздействие, как и тогда, когда я с ним встретился впервые.

Я хорошо помню день нашей первой встречи — каждую его минуту, каждое слово, каждый взгляд Монтегю, хотя с тех пор прошло больше шести месяцев и много чего случилось с нами. Тогда я был другим, совершенно другим. Баннерманн и его матросы не узнали бы человека, каким я был тогда, если бы вдруг он встал рядом со мной теперешним. В двадцать четыре года я был беден и склонен к авантюризму (что означает лишь то, что из восьми лет моей жизни в Нью-Йорке половину я провел в тамошних тюрьмах). Жил я за счет случайных заработков. Каждый, кому знаком нью-йоркский портовый квартал, знает, что это означает: время от времени я избавлял от кошельков и драгоценностей очередного наивного прохожего, беспечно заблудившегося в этом районе после наступления темноты. Не могу сказать, что такие делишки доставляли мне удовольствие. Я не хотел быть преступником, и насилие было мне не по душе. Однако в больших городах на восточном побережье такие парни, как я, частенько попадали в своего рода заколдованный круг, вырваться из которого очень трудно. Когда я прибыл в Нью-Йорк, мне было шестнадцать лет от роду и, кроме девяноста шести жителей Уолнат Фолз, захолустного местечка, в котором я родился и вырос, я в своей жизни еще не видел других людей. Тетя, у которой я вырос (в действительности это была не моя тетя, а просто одна сердобольная женщина, взявшая меня к себе после того, как мои родители бросили меня грудным ребенком на произвол судьбы), умерла, а все оставленное ею наследство состояло из семи долларов, крохотного серебряного крестика на цепочке и билета в Нью-Йорк. В письме, приложенном к завещанию, она выражала надежду, что я найду свое счастье в большом городе и стану приличным парнем.

Добрая тетушка Мод! Она могла бы считаться самой замечательной женщиной из всех когда-либо живших на Земле, но она ничего не смыслила в людях. Быть может, она попросту не хотела верить в то, что мир злой.

А этот мир действительно оказался злым, и мне понадобилась лишь пара дней, чтобы убедиться в этом. Семь долларов были вскоре израсходованы. Для сельского парня вроде меня работы в городе практически не было, и мне не оставалось ничего другого, как начать воровать и примкнуть к одной из банд подростков, чьей территорией были портовые районы города. Я спал на набережных, перебивался случайными заработками или же воровал, если не удавалось найти работу. Сейчас, заглядывая в прошлое из сегодняшнего дня, я не могу понять, как же мне удалось выжить и как мне посчастливилось в течение всех восьми лет моей сомнительной карьеры остаться в стороне от тяжких преступлений? Как получалось, что, когда мои сотоварищи совершали какую-нибудь крупную кражу со взломом, а то и убийство (такое тоже бывало), я не принимал в этом участия?

Но, несмотря на удачливость, рано или поздно я все равно угодил бы в тюрьму или на виселицу — если бы не встретился с Рандольфом Монтегю.

Рандольф Монтегю, колдун. Лишь позднее я узнал, что его так называют. Когда я впервые встретил его, он стоял ко мне спиной, небрежно опершись о столб газового фонаря, что никак не соответствовало его элегантному костюму и изысканной внешности. А я лежал в двух шагах позади него в грязи мусоросборника и размышлял, как бы мне его без риска оглушить, чтобы затем опустошить его портмоне. Я с удивлением задавал себе вопрос, что мог этот человек делать в пользующемся дурной репутацией районе, причем уже за полночь, да к тому же один и, очевидно, без оружия. Конечно, встречались мужчины, которых жажда приключений заставляла с наступлением темноты идти в порт, игнорируя все добрые советы. Им это нужно было для того, чтобы затем во время какой-нибудь вечеринки похвастаться своей храбростью. Ну, завтра утром этот франт будет неприятно удивлен, проснувшись с гудящей головой и обнаружив пустое портмоне.

Я осторожно приподнялся за своим укрытием, осмотрел на всякий случай улицу и ухватил покрепче мешочек с песком, которым я намеревался шандарахнуть незнакомца по голове. Он не шевелился, покуривая сигару, как будто ему было бы все равно, даже если бы небеса разверзлись над его головой (нечто подобное вскоре и должно было произойти). Я сидел неподвижно и выжидал. У меня было достаточно времени: патруль мог появиться здесь лишь часа через два, а больше никто, находящийся в здравом уме, не отважился бы сунуться сюда так поздно. Я наблюдал за ним почти четверть часа, и за это время он ни разу не сменил позу. Наконец он выбросил окурок, достал из тонкого серебряного портсигара, который он носил в жилетке, еще одну сигару (я все с точностью запоминал и мысленно вносил пункт за пунктом в перечень товаров, которые уже планировал отнести завтра утром перекупщикам) и чиркнул спичкой.

Именно в этот момент я выпрыгнул из укрытия.

Я толком так и не понял, что именно он сделал. Расстояние между ним и мной не составляло и двух полных шагов, и я абсолютно уверен, что не раздалось ни единого звука. Если проживешь восемь лет в трущобах Нью-Йорка, то научишься двигаться тихо, словно кошка. Но следующее, что я помню — это то, что я лежу на спине, жадно хватаю ртом воздух и смотрю на лезвие шпаги, которое Монтегю приставил к моему горлу. При этом он улыбался и пускал дым из сигары, как будто ничего не произошло.

Он мог бы тогда посадить меня в тюрьму. Суды в Штатах чертовски придирчивы. Наполненный песком чулок, вроде того, что был у меня, предназначался явно не для добрых дел, а судье, которого во время заседания донимает зубная боль, а дома — ворчливая жена, этот чулок показался бы смертоносным оружием. Поэтому мое нападение тянуло, в лучшем случае, лет на пять (а в худшем — на двадцать пять), если бы только Монтегю сдал меня полиции. Он также мог бы прикончить меня на месте, и никто бы потом не задал ни одного вопроса по этому поводу.

Но он не сделал ни того, ни другого. Наоборот, он убрал свою шпагу, помог мне встать на ноги и… предложил мне с самой что ни на есть дружелюбной улыбкой сигару.

— Вы довольно долго выжидали, прежде чем в конце концов принять решение, юноша, — сказал он.

Это были первые слова, которые он мне сказал, и я их никогда не забуду. Он знал, что я выслеживаю его, но за все это время не предпринял ни малейшей попытки помешать мне. Я отказался от сигары, которую он мне предложил, не столько потому, что я не любил сигары, сколько потому, что я был слишком ошеломлен, чтобы что-то соображать. Монтегю, по-прежнему ухмыляясь, спросил почти издевательски вежливым тоном, не могу ли я проследовать за ним к его машине.

Он привез меня в ресторан — в одно из тех изысканных дорогих заведений, где снуют полдюжины официантов в накрахмаленных рубашках, а бокал вина стоит столько, сколько наш брат зарабатывает за неделю, — и мы начали разговаривать. Вначале я слушал его, но постепенно он разговорил меня, и я рассказал о себе: о моей юности, о местечке, где я вырос, о тетушке Мод, о моей жизни здесь, в Нью-Йорке, — в общем, обо всем. Я думал тогда, что язык мне развязало шампанское — непривычный для меня напиток, но сегодня я уверен, что все дело заключалось в самом Монтегю. Я не знаю, каким образом, но он как-то незаметно заставил меня рассказать о себе больше, чем я когда-либо рассказывал кому-либо другому. Мы проговорили всю ночь, и когда, наконец, старший официант вежливо выпроводил нас, уже всходило солнце.

На прощание Монтегю подарил мне свой серебряный портсигар и пятьдесят долларов.

Я никому не рассказал об этой истории, тем более, что все равно никто бы и не поверил, а спустя несколько недель я уже начал забывать об этом удивительном человеке.

Однако через четыре с половиной месяца он разыскал меня.

Монтегю изменился. Прядь белоснежных седых волос над его правым глазом стала шире, а в его взгляде появилось выражение смертельного страха, какое бывает у людей, загнанных в тупик. Мне было знакомо это выражение, хорошо знакомо. Монтегю выглядел на несколько лет старше, чем в ту ночь, когда я впервые увидел его.

То, чего он от меня хотел, было для меня одновременно и обычным, и невероятным: ему был нужен я. Он сказал, что хочет покинуть Америку и податься в Англию, и просил меня сопровождать его, формально в качестве секретаря, в действительности же в роли мальчика «куда пошлют»: прислужника, повара, кучера и телохранителя. Последнее в его предложении меня почти не удивило. Мне довольно часто в жизни приходилось видеть то выражение, которое тогда застыло в его глазах, и я хорошо понимал, что происходило в душе Рандольфа Монтегю. Он чего-то боялся. Панически боялся.

Я никогда не спрашивал его, от кого он спасается бегством, — ни тогда, ни во время путешествия. Я просто принял его предложение. Нью-Йорк мне никогда не нравился, и я до сих пор придерживаюсь мнения, что Америка у меня больше отняла, чем дала: она отняла у меня лучшие двадцать пять лет моей жизни, которые мне пришлось провести в нищете и нужде. Мысль получить шанс изменить свою жизнь и начать все с нуля в Европе показалась мне заманчивой.

В тот же вечер мы поднялись на борт корабля, а когда на следующее утро взошло солнце, мы были уже далеко в море, миль за пятьдесят от берега…

Тихий, мучительный стон оборвал мои мысли. Я быстро поднялся и наклонился над его кроватью, вновь испытывая чувство вины. Веки Монтегю дрожали, но мне показалось, что он не пришел в сознание. Его кожа лоснилась от жара, а руки под тонким одеялом беспрестанно двигались, как будто пытаясь что-то схватить.

Меня охватило отчаяние. Монтегю вошел в мою жизнь как благородный принц из сказки про Золушку, он в буквальном смысле вытащил меня из сточной канавы и попытался сделать из меня то, что тетушка Мод называла «приличным парнем». За это он вполне мог рассчитывать на мою помощь. И я ничего не мог для него сделать. Ровным счетом ничего. Даже хинин — единственное лекарство, имевшееся в аптечке на борту «Владычицы тумана», — не сбивал жар.

Я несколько раз сглотнул, чтобы избавиться от дурного привкуса, появившегося у меня во рту, взял с полки кружку с водой и смочил платок, чтобы охладить лоб больного. Это конечно, вряд ли могло ему помочь, однако осознание того, что я просто бездеятельно сижу у его кровати и смотрю, как он страдает, было для меня невыносимым.

Когда я положил платок ему на лоб, он проснулся. Его кожа буквально горела, и я испугался, коснувшись ее.

— Роберт? — он открыл глаза, но взгляд его был туманным, и я четко понимал, что он меня не узнает. Я кивнул, взял его руку и слегка пожал ее.

— Да, мистер Монтегю, — ответил я ему. — Это я. Все в порядке.

— В… порядке, — повторил он еле слышно.

Его голос дрожал, как у старика, а дыхание было зловонным. Он помолчал несколько секунд, закрыл глаза и затем вновь резко поднял веки. На этот раз взгляд его был ясным.

— Где мы? — спросил он.

Он попытался сесть. Бережно, но решительно я вновь уложил его на подушку.

— Мы уже… в Англии?

— Почти, — ответил я. — Уже совсем близко от Англии.

Он посмотрел на меня, снова закрыл глаза и прислушался.

— Судно не движется, — сказал он через некоторое время. — Я думал, что мы… мы в Лондоне.

— Мы уже совсем скоро будем там, — убеждал его я. — Пока что мы не движемся, но как только туман рассеется, мы поплывем дальше. Завтра вечером мы будем в Лондоне. Тогда я доставлю вас к хорошему врачу.

— Туман? — Монтегю снова открыл глаза, некоторое время смотрел на меня раздраженно, а затем приподнялся, опершись на предплечья. В этот раз я ему не препятствовал. — Значит, туман?

Я кивнул.

— А что за туман? — спросил он.

Его голос был встревоженным, а в глазах появилось выражение, которое мне совсем не понравилось. На какое-то мгновение перед моим внутренним взором еще раз возникло то зеленое чешуйчатое создание, которое, как мне казалось, я видел на палубе, и на секунду я снова почувствовал прилив безграничного ужаса, вызванного во мне этим видением.

Но я поспешно отогнал эти мысли и, стараясь придать своему голосу как можно больше небрежности, ответил:

— Ничего особенного, мистер Монтегю. Обычный туман. Баннерманн говорит, что для здешних мест это частое явление.

Я попросту приврал, чтобы успокоить Монтегю. Вполне достаточно и того, что я начинаю видеть привидения.

— Туман… — пробормотал Монтегю.

Он поднял голову и посмотрел в сторону палубы, при этом у меня появилось отчетливое ощущение, что его взгляд насквозь пронзил массивное дерево.

— Что это за туман? — спросил он еще раз. — Когда он появился? В нем есть что-нибудь особенное?

— Он появился сегодня утром. — Я не понимал, чего он хочет добиться своими вопросами, и подумал, не начал ли жар затуманивать его рассудок. — Я ничего особенного в нем не заметил. Кроме того, что он очень густой…

Меня охватила легкая дрожь. В этом тумане было кое-что особенное, и я уже стал сильно сомневаться в том, что существо — там, снаружи — мне лишь почудилось. Несмотря на это, я покачал головой.

— Все будет хорошо, мистер Монтегю. Завтра в это время мы будем в Лондоне, и, как только вы снова почувствуете под ногами устойчивую почву, вы быстро поправитесь.

Я попытался улыбнуться:

— От этого бесконечного путешествия и я скоро заболею. Я…

Его рука, быстро выскользнув из-под одеяла, ухватилась за мою руку, да так крепко, что я чуть не вскрикнул от боли.

— Туман! — воскликнул он, с трудом переводя дыхание. — Роберт, я должен знать о нем все! Когда он появился и откуда? Движется ли он? Перемещается ли что-нибудь в нем?

На этот раз мне не удалось замаскировать свой испуг.

— Я…

— Ты что-то видел? — задыхаясь, спросил Монтегю. — Пожалуйста, Роберт, это важно, причем для всех нас, а не только для меня. Ты ведь что-то видел, да?

Я попытался освободить свою руку, но Монтегю оказался удивительно сильным. Его хватка стала еще крепче.

— Я… не уверен, — ответил я. — Возможно, это была лишь игра воображения. От этого чертового путешествия по морям, по волнам нас всех лихорадит. Если кому-то после тридцати пяти дней на этом плавучем катафалке не начнут чудиться призраки, значит, он и без того сумасшедший.

Монтегю проигнорировал мои слова.

— Что ты видел? — спросил он. — Расскажи мне.

Подробно! Я все еще колебался, как вдруг случилось то же, что и тогда, в ночь нашего знакомства: в его взгляде появилось что-то такое, заставившее меня говорить.

— Я… сам толком не знаю, — сказал я, запинаясь. Мой голос показался мне чужим. — Это был… лишь призрак. Что-то… большое и… зеленое. Возможно, рыба.

В глазах Монтегю словно вспыхнул огонь. Я почувствовал, что его ногти еще сильнее впились в мою куртку, и под ней по руке потекла теплая кровь. Как ни странно, я не почувствовал при этом боли.

— Что-то большое… — повторил он. — Подумай хорошенько, Роберт, — возможно, от этого будет зависеть наша жизнь. Оно выглядело как щупальце? Как щупальце осьминога?

— Может быть… и так, — ответил я. Слова Монтегю напугали меня еще больше, но я продолжал: — Но оно было… больше по размеру.

Я покачал головой, шумно вздохнул и осторожно высвободил свою руку. В глазах Монтегю, казалось, бушевал огонь, и он пристально смотрел на меня.

— Да ничего не было, — повторил я еще раз. — Определенно ничего, мистер Монтегю. От… этого проклятого тумана у меня нервы ни к черту, вот и все.

Он засмеялся, но так, что у меня по спине побежали мурашки.

— Нет, Роберт, — ответил он. — Это не все. Я… надеялся, что попаду в Лондон еще до того, как они меня найдут, но…

— Найдут?

Я ничего не понимал, но при этом чувствовал, что его слова не были лишь бредовыми фантазиями больного. Со мной такое происходило часто — я не знаю, то ли у меня особый дар или же это совпадение, но я почти всегда чувствую, говорит мой собеседник правду или нет. Возможно благодаря этому я начал доверять Монтегю с первого мгновения.

— Я не понимаю, — беспомощно пролепетал я, — кто должен вас найти и как это связано с туманом?

Некоторое время он молча смотрел на меня, затем сел. Я хотел было попытаться уложить его обратно в постель, но затем поступил как раз наоборот: помог ему встать.

— Мне нужно… переговорить с Баннерманном, — сказал он. — Дай-ка мою одежду, парень.

— Я могу его привести, — возразил было я. — На палубе холодно и…

Монтегю остановил меня слабым, но решительным покачиванием головы.

— Мне необходимо наверх, — сказал он. — Я должен… посмотреть на этот туман. Мне нужно кое в чем убедиться.

Убедиться? Я вообще уже ничего не понимал, но, тем не менее, не стал больше препятствовать ему подняться на палубу. Наоборот, я помог ему снять насквозь пропитанную потом сорочку и надеть его повседневную одежду. Я вновь испугался, когда увидел его без рубашки. Монтегю никогда не казался крепышом, напротив, он был хрупкого, можно сказать детского телосложения, и лицо его всегда было бледным, как у человека, живущего в большом городе и покидающего свой дом лишь по необходимости. Но теперь он вообще напоминал ходячий скелет: тело было изможденным, ребра просвечивали сквозь кожу — были видны тонкие, словно отполированные, кости — а плечи были такими узкими, что я мог бы обхватить их одной рукой. У него едва хватило сил натянуть рубашку и брюки. Мне пришлось помочь ему надеть носки и туфли, потому что у него закружилась голова, как только он попытался наклониться. Монтегю, что ни говори, представлял собой жалкое зрелище.

Несмотря на это, я даже не пытался убедить его остаться в каюте. За тридцать пять дней, которые я провел с ним, я усвоил одну простую вещь: если Рандольф Монтегю что-то задумал, разубедить его уже невозможно.

Когда я оказался на палубе, холод словно вцепился в мое лицо невидимыми ледяными когтями. Дрожа, я плотнее стянул тонкую накидку, укрывавшую мои плечи, и осмотрел палубу. Туман еще ближе подполз к паруснику и громоздился по ту сторону поручней непробиваемой серой стеной. На какой-то миг я даже засомневался, нахожусь ли я на борту судна. Нас окружал уже не океан, а лишь серая мрачная бесконечность, в которой было где затаиться ужасу.

— О господи, — с трудом переводя дыхание, сказал Монтегю.

Он вслед за мной прошел, наклонившись, через дверной проем, остановился и протянул руку, чтобы опереться на мое плечо. Я почувствовал, как дрожит его рука.

— Это они, — прошептал он. — Это… даже хуже, чем я предполагал.

Я посмотрел на него вопросительно, но он, казалось, забыл о моем присутствии. Его взгляд впился в окружавшую судно серую стену, и я снова заметил в его глазах то выражение страха, которое уже неоднократно у него подмечал.

— Где… капитан?

Я поднял голову, взглянул на ют и указал на коренастую фигуру Баннерманна, казавшуюся черной тенью на сером фоне тумана.

— Отведи меня к нему, — пробормотал Монтегю.

Взяв его за руку и поддерживая за локоть другой рукой, я повел Монтегю вверх по крутой лестнице на ют так осторожно, как будто он был маленьким ребенком, делающим свои первые робкие шаги.

В клубах тумана рядом с судном возникло неясное, еле различимое движение, и на какой-то миг мне показалось, что я слышу тяжелое, изможденное дыхание.

— Монтегю!

Это Баннерманн заметил нас и спешил к нам, широко шагая по сверкающей от влаги палубе. Когда он остановился перед нами и посмотрел мне прямо в глаза, его лицо выражало испуг, который постепенно переходил в гнев.

— Крэйвен! — затараторил он. — Вы в своем уме? Как вы могли этого человека привести сюда! Он…

— Я сам этого захотел, — прервал его Монтегю.

Его голос был таким тихим, что едва ли его можно было бы услышать, если бы не эта неестественная тишина на палубе. Тем не менее Баннерманн тут же умолк.

— Роберт рассказал мне об этом тумане, — продолжил Монтегю. — И мне нужно было увидеть его самому.

Он шумно вздохнул, посмотрел мимо меня и Баннерманна на туман и сжал кулаки. Монтегю так стиснул губы, что они превратились в тонкую полоску.

— Сколько уже времени это продолжается? — спросил он.

Баннерманн был явно раздражен.

— Что продолжается?

— Туман, — нетерпеливо пояснил Монтегю. — Роберт сказал мне, что мы остановились еще до наступления рассвета.

— Ну, не совсем так, — сказал Баннерманн. — Туман опустился за два часа до восхода солнца, но ветер утих намного позже, — он подумал секунду. — Где-то три часа назад. Может быть, три с половиной.

— Три с половиной часа! — Монтегю побледнел еще больше. — Мы не можем здесь оставаться, капитан. Судно должно немедленно идти дальше. Нам… грозит опасность, если мы задержимся здесь еще хотя бы на час.

Баннерманн бросил на Монтегю выразительный испытывающий взгляд. Я уставился на капитана и попытался при этом покачать головой, но так, чтобы этого не видел Монтегю. Баннерманн, также незаметно для Монтегю, кивнул мне. Он понял.

— Я знаю, что вы сейчас думаете, капитан, — сказал Монтегю тихо. Он посмотрел на меня. — И что думаешь ты, Роберт. Но я не сумасшедший и не фантазер. Я отдаю себе отчет в том, что я говорю. Судно в опасности, и все, кто на нем находится — до последнего человека. Этот туман — это не просто туман. Мы должны убираться отсюда!

Баннерманн ответил не сразу. На его лице отразились противоречивые чувства. По всей видимости, поведение Монтегю задало ему столько же загадок, сколько и мне; но, как и я, капитан знал Монтегю как человека, который не стал бы от нечего делать напускать на всех страх. Возможно, и он чувствовал, что в этом тумане затаилось что-то неведомое, представляющее для нас угрозу.

— При всем моем желании, — осторожно начал Баннерманн, — мы не можем двигаться, мистер Монтегю.

Он отрицательно покачал головой, словно подтверждая свои слова, и быстро поднял указательный палец вверх. Взгляд Монтегю последовал за его движением. Паруса бессильно висели на реях, тяжелые от влаги, впитавшейся из тумана.

— Да это было бы и слишком опасно, — добавил Баннерманн. — Туман настолько густой, что мне отсюда не видно даже носового штевня. Я не могу допустить, чтобы судно шло вслепую.

— Вы не понимаете, — возбужденно сказал Монтегю. — Я говорю это серьезно, Баннерманн! Это не просто туман, и если…

— Мистер Монтегю, — резко перебил его Баннерманн. — Было бы, по всей видимости, лучше, если бы вы пошли в свою каюту и спокойно переждали бы там, пока погода улучшится.

— Вы думаете, что я сумасшедший.

Баннерманн вздохнул.

— Вот это мы здесь обсуждать не будем, мистер Монтегю, — ответил он, бросив при этом на меня быстрый взгляд. Я безмолвно пожал плечами и посмотрел в сторону. — Верю я вам или нет, но мы вообще не можем двигаться. «Владычица тумана» — это парусник, Монтегю, а парусник и с места не сдвинется, если нет ветра. Мы стоим как вкопанные.

— Мы могли бы идти на веслах.

Баннерманн закатил глаза.

— Это судно — парусник, — сказал он еще раз. — Это не галера. Как вы себе это представляете?

— Необходимо продолжить путь, — настаивал Монтегю. — У нас на борту есть четыре спасательные шлюпки и достаточно людей. Если мы спустим шлюпки и заставим матросов грести, то тогда мы сможем потянуть парусник. Пусть даже очень медленно, но мы сдвинемся с места!

Баннерманн уставился на него.

— Это все несерьезно.

Монтегю покачал головой.

— Да уж нет, капитан, я говорю это серьезно. Даже слишком серьезно. Хотя я, в общем-то, не требую, чтобы вы мне верили. Возможно, я тоже не поверил бы, будь я на вашем месте. Все, чего я хочу, так это того, чтобы вы подготовили шлюпки, а матросы вытянули судно из этого тумана. Нескольких миль будет достаточно. Они потеряют наш след, если мы будем двигаться.

— Вы с ума сошли, — вырвалось у Баннерманна.

— Возможно, — невозмутимо ответил Монтегю. — Но это не ваша проблема, капитан. Я заплачу за дополнительную работу. Каждый, кто спустится в шлюпку и будет грести, получит вознаграждение в пятьдесят английских фунтов, как только мы достигнем Лондона.

— Пять… — Баннерманн чуть не поперхнулся. — Нам необходимо по десять матросов на каждую шлюпку, — сказал он. — Это две тысячи фунтов, Монтегю.

— Я тоже умею считать, — раздраженно буркнул Монтегю. — Если я погибну, деньги мне будут ни к чему, — он полез в карман жилетки, жестом подозвал меня и втиснул в мою руку маленький серебряный ключик. — Сходи в каюту, Роберт. Это ключик от моего сундука. Открой его и принеси мне коричневую папку, — повернувшись к Баннерманну, он добавил: — Мне предоставлен кредит Банка Англии, капитан. Если хотите, я куплю ваше судно.

Это были, пожалуй, самые неподходящие для данного момента слова. Баннерманн хоть и был добродушным человеком, но то, что сейчас предложил Монтегю, он воспринял как пощечину.

— Я думаю, вам не нужно никуда идти, мистер Крэйвен, — сказал он сдавленно. — Мне не нужны ваши деньги. Ни один из матросов моей команды не согласится с вашим сумасбродным предложением и не станет тянуть корабль сквозь этот туман. Рано или поздно этот туман все равно рассеется и снова подует ветер, мистер Монтегю. Мы будем ждать.

Монтегю хотел возразить, но не успел.

За нашими спинами что-то громко всплеснуло, как будто вырвавшись с могучей силой из воды и тут же упав обратно; затем послышался крик, такой тонкий и пронзительный, какого я в своей жизни еще никогда не слышал. Судно задрожало, как от удара. Монтегю, Баннерманн и я в мгновение ока синхронно обернулись.

То, что я увидел, заставило меня оцепенеть. Меня охватил не испуг или ужас — это было более сильное чувство: леденящая смертельная пустота сковывающей волной парализовала мои мысли.

Туман стал еще гуще и укутал теперь всю носовую часть судна. Но он был еще не достаточно густым, чтобы скрыть поручни. Точнее, зияющую дыру на краю борта, где только что находились крепкие деревянные поручни.

Доски палубы корабля были словно распилены пилой, на дереве отчетливо виднелись следы огромных, чудовищных зубов. А матрос, который несколько секунд назад стоял на том месте, бесследно исчез…

— Они идут сюда.

При этих словах Квентон вздрогнул, словно от окрика. Его взгляд нервно блуждал по сараю. Закрытые ворота и забитые окна не пропускали дневной свет, и фигуры присутствующих вырисовывались как нечеткие силуэты. Было тихо, намного тише, чем обычно бывает в помещении, в котором находится около тридцати человек. Но это была тишина страха, овладевшего этими людьми.

Очень осторожно, как бы опасаясь, что громкими звуками он может спровоцировать находящуюся снаружи толпу к нападению, он поднялся, прислонил взведенную винтовку к стене и отошел от окна. Тотчас же другой мужчина занял его место у забитого окна и просунул дуло своей винтовки в одну из узких бойниц. Они все были вооружены: винтовками, револьверами и охотничьими ружьями, у некоторых были вилы, топоры или большие ножи. Вооружились даже женщины, собравшиеся в дальней части сарая. Они соорудили защитную стенку вокруг нескольких детей, живших в Иерусалимском Лоте. Невзрачный сарай за какие-нибудь двадцать минут превратился в крепость. Тот, кто попытался бы ее штурмовать, рисковал очень многим, возможно жизнью.

И, тем не менее, все они погибнут. Квентон знал это. Ему даже не нужно было пытаться определить с помощью своей колдовской силы, что их ждет, достаточно было простых расчетов. Здесь находилось двадцать восемь человек, включая шестерых детей и одиннадцать женщин, причем они были всего лишь простыми крестьянами и охотниками и они боялись, а снаружи, на улицах, бушевала взбудораженная толпа — сотни людей, жаждущих крови.

— Квентон?

Квентон поднял глаза и, вглядевшись в бледное лицо, узнал Мариан, дочь своего сводного брата. Вид охотничьего ружья в ее тоненьких ручках вызывал чувство умиления.

— Что? — спросил Квентон.

— Почему… ты здесь? — тихо спросила она.

Ее губы дрожали, и хотя она говорила почти шепотом, Квентон почувствовал, что все в сарае внимательно прислушиваются к ее словам. Все они ожидали его ответа. Мариан лишь озвучила вопрос, который он мог бы прочитать в каждом взгляде, если бы обернулся. Они беспрекословно последовали сюда за ним, после того как он покинул дом Лиссы и созвал жителей деревни. Но они все хотели знать, зачем.

— Почему ты здесь? — вновь спросила Мариан. — Почему мы здесь, Квентон?

Сквозь закрытые ворота доносились крики. Прогремел винтовочный выстрел, затем еще один и еще; кто-то начал пронзительно, истерически смеяться. Где-то вдалеке слышался рев толпы. Он приближался. Очень быстро.

— Вот почему, — сказал Квентон, кивком головы указав в сторону ворот. Не все последовали за ним сюда. Некоторые — буквально несколько человек — попытались забаррикадироваться в своих домах и подвалах или же искать спасения бегством. — Вот почему, дитя мое. Только здесь мы сможем себя защитить. Каждый, кто пройдет через эти ворота, погибнет.

— Это не ответ, — сказала Мариан.

В ее глазах вдруг заблестели слезы, и она продолжила говорить, с трудом сохраняя спокойствие. Она почти кричала:

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, Квентон! Вы… вы обещали нам безопасность и богатство. Вы нам говорили, что мы сможем жить здесь спокойно и быть счастливыми, а теперь они идут сюда, чтобы нас убить!

— Перестань, — тихо сказал Квентон.

Но это не остановило Мариан, скорее наоборот. Она вдруг бросила винтовку, подскочила, сдавленно вскрикнув, к Квентону и начала бить его кулаками по груди.

— Вы обещали нам безопасность! — пронзительно кричала она. — Вы говорили, что вы нас защитите, если они попытаются сюда прийти! Для чего мы все эти годы вам служили? Где та сила, которая у вас якобы имеется? Где?..

Квентон грубо схватил ее за плечи, отстранил от себя на расстояние вытянутой руки и дал ей громкую пощечину. Девушка отшатнулась, затем опустилась на колено и прижала руку к щеке. На ней четко отпечатались пальцы Квентона.

— Это не моя вина! — закричал он, рассвирепев.

Он почувствовал, что все, кто находился здесь, уставились на него, их взгляды были словно ножи, глубоко вонзающиеся в его грудь. Хотя больше никто ничего не говорил, в их молчании чувствовался упрек.

— Я ничего не могу поделать, — сказал Квентон. — Прежде чем прийти к вам, я был у Андары, но она не хочет сражаться. Вчетвером мы смогли бы их остановить, но один я ничего не могу сделать.

— А как же колдовская сила? — прошептала Мариан. — А как же договор, который мы заключили? Для чего же мы заложили свои души, если теперь мы должны погибнуть?

— Я не смог ее удержать, — беспомощно сказал Квентон. — Вам известно так же хорошо, как и мне, что Родерик навлек на нашу голову эти несчастья. Это он убивает вас, а не те, кто там, на улице. Они этого даже не подозревают!

— Но ведь он один, а вас четверо.

— Нас не четверо, — пробормотал Квентон. — Лисса, Андара и Леннард предпочли умереть, вместо того чтобы сопротивляться. И не упрекайте меня в том, что они оказались трусами.

— А ты?! — настаивала Мариан. — Ведь у тебя же есть колдовская сила, Квентон! Ты же колдун, как и они! Ты достаточно часто это доказывал. Спаси нас!

— Я не могу, — сказал Квентон отчаянно. — Я не могу сражаться с сотнями!

— Спаси нас! — упорствовала Мариан. — Ты же обещал. Ты…

Раздался одиночный выстрел. От стены возле плеча Квентона вдруг отскочили обуглившиеся деревянные щепки, а у Мариан на груди появилась маленькая кругленькая дырочка. Девушка издала прерывистый, похожий на вздох звук и, еще раз взглянув на Квентона широко открытыми глазами, медленно упала навзничь.

Раздался чей-то крик. Человек, занявший место Квентона у окна, выстрелил. И вдруг повсюду зазвучали выстрелы. Когда нападавшие открыли огонь из десятков ружей одновременно, все — мужчины, женщины, дети — начали кричать. Мужчина у окна вдруг сполз вниз. Пол вокруг Квентона запестрил фонтанчиками пыли от пуль. Квентон с проклятием бросился в сторону, перекатился по полу, а затем кошачьим движением снова подскочил. Вновь прозвучали выстрелы, в этот раз уже единым залпом. Одна из ставен разлетелась вдребезги, как будто от мощного удара молота. Что-то горячо и болезненно укусило Квентона за плечо, но он почти не почувствовал боли.

Он зигзагами побежал через помещение, бросился с вытянутыми руками к лестнице, ведущей на чердак с сеном, и ухватился за предпоследнюю ступеньку. Рев и вопли людей на улице становились все громче, но выстрелы уже не раздавались. По-видимому, нападавшие подумали, что уже первыми залпами они сломили сопротивление людей в сарае, и поэтому решили подойти поближе. Послышался мощный удар в дверь. Один из мужчин вскинул охотничье ружье и поочередно выпалил из обоих стволов.

Дверь исчезла за облаком пыли и разлетающихся щепок. Снаружи раздался пронзительный крик, а затем прогремел целый залп.

Но Квентон больше туда не смотрел. Он взобрался как можно быстрее вверх по лестнице, последним отчаянным усилием вскарабкался на сеновал, упал в изнеможении на пол чердака, полежал секунду с закрытыми глазами, затем снова приподнялся и пополз на руках и коленях к отверстию в воротах сарая. К этому отверстию также приставили охранника. Но он был уже мертв. Его руки еще держали винтовку, с помощью которой он пытался защитить жизнь — свою и своей семьи.

Квентон подавил в себе бессильную ярость, на мгновение охватившую его, отодвинул в сторону неподвижное тело и осторожно приблизился к отверстию в воротах.

То, что он увидел, поразило его. Не прошло и десяти минут, как он пришел сюда, в сарай, но город теперь было не узнать.

Иерусалимский Лот горел. Половина из неполных двух десятков домов, составлявших деревню, была охвачена пламенем, а улицы являли собой полный хаос. Повсюду лежали люди, их было намного больше, чем жителей в Иерусалимском Лоте. Нападавшие, по-видимому, в своем неистовстве давили и друг друга. Однако вид трупов не вызвал у Квентона ни удовлетворения, ни торжества. Собравшаяся внизу толпа была для него лишь стадом животных, подчинявшихся чьей-то более сильной воле. Квентон и сам очень хорошо знал, как легко можно манипулировать людьми. Причем чем возбужденнее они были, тем легче было управлять ими тем, кто хоть немного владел приемами колдовства или магией.

А Родерик — великий колдун, магистр черной магии. Квентон даже сомневался, хватило бы объединенных усилий Андары, Лиссы, Леннарда и его, чтобы одолеть Родерика в открытой схватке. Но этот отщепенец не пошел на открытый бой, наоборот, он уклонился от него. Переполненный ненавистью Квентон знал: теперь он посылает этих тварей, чтобы они довершили то, на что у него самого духу не хватило.

Где-то внизу прогремел выстрел. Глухо ударившись в деревянный пол чердака на расстоянии одной ладони от колена Квентона, пуля подняла фонтанчик сена и сухой пыли.

Квентон поспешно отодвинулся в отбрасываемую стеной черную тень, поднял руку и сделал быстрое, едва заметное движение.

Под ним, в самой гуще напирающей на сарай разъяренной толпы седоволосый мужчина выронил винтовку и схватился обеими руками за горло, словно испытывая удушье. Он зашатался, опустился на колени и был повергнут на землю напирающими сзади людьми.

Квентон облегченно вздохнул. Постройка дрожала от непрерывной пальбы, ударов прикладами и топорами, с помощью которых нападавшие пытались пробиться в сарай. Однако Квентон старался не обращать на это внимания, не думать о происходящем, игнорировать раздававшиеся внизу шум и крики. Всю свою волю он направил на то, чтобы сконцентрироваться на одной поставленной самому себе задаче, хотя и осознавал, что пытается сделать почти невозможное. Даже вчетвером они вряд ли смогли бы удержать разъяренную толпу, а для него одного это было все равно что пытаться голыми руками удержать разваливающуюся плотину. Но, как бы там ни было, он не собирался сдаваться.

Один из мужчин, пытавшихся вышибить дверь внизу, метрах в пяти ниже Квентона, вдруг замер, затем медленным движением, словно сопротивляясь своей воле, поднял правую руку, в которой был зажат нож, и вонзил его в себя. И прежде чем его падающее тело успело коснуться развороченной земли, он был уже мертв.

Но за ним напирали сотни других.

Руки Баннерманна дрожали. С тех пор как мы покинули ют, он не произнес еще ни слова и, казалось, лишь с трудом сохранял самообладание. Его лицо было белым — не просто бледным, а белым как мел.

— Что… случилось? — с трудом прохрипел он.

Вопрос был обращен к одному из матросов, сбежавшихся к месту происшествия и теперь толпившихся вокруг дыры в корпусе судна.

Матрос нервно помотал головой.

— Я… не знаю, — пробормотал он. Его взгляд блуждал, в глазах отчетливо запечатлелся страх.

— Черт побери, Мэннингс. Вы ведь стояли совсем рядом, когда это случилось! — затараторил Баннерманн. — Вы должны были хоть что-то увидеть.

— Я… это… это произошло слишком быстро, — сказал, заикаясь, Мэннингс. — Оно вдруг появилось тут и схватило его, а затем…

— Что вдруг появилось тут? — резко спросил Баннерманн.

Мэннингс растерянно потупил взгляд.

— Я не знаю, — пробормотал он. — Это было… оно. Я не смог его хорошо разглядеть. Оно было как… как змея, но намного больше и толще, и… оно было зеленым и… и…

У Баннерманна комок подступил к горлу.

— Вы…

— Оставьте его, капитан, — нетерпеливо произнес Монтегю. — Матрос говорит правду.

Баннерманн хотел было вспылить, но один-единственный взгляд на лицо Монтегю заставил его сдержаться. Секунды две-три они смотрели друг другу в глаза, а затем Баннерманн отвернулся и, опустив голову, прошептал:

— Чушь. Самая настоящая чушь.

— Дела обстоят намного хуже, чем я думал, — пробормотал Монтегю.

Эти слова предназначались мне, но я понял это лишь тогда, когда он коснулся моей руки и кивком головы приказал мне следовать за ним.

Я словно очнулся от какого-то сна. Это ужасное событие, а особенно слова Мэннингса, парализовали меня. Как змея, сказал он. Но намного больше и толще… и оно было зеленым! То, что он описывал, было точь-в-точь таким же, как и то, что мне не так давно причудилось в тумане.

— Роберт! — голос Монтегю прозвучал предостерегающе, и на этот раз я взял себя в руки и постарался, насколько это было возможно, отогнать жуткие мысли.

— He сейчас, — прошептал Монтегю торопливо, как будто предугадав мой вопрос. — Я тебе все объясню, но как раз сейчас на это нет времени. Пошли со мной.

Ни Баннерманн, ни его матросы не обратили внимания на то, что мы пошли на ют и Монтегю открыл дверь. Он шел настолько быстро, что я с трудом поспевал за ним. В его шагах уже не было заметно ни малейшего следа слабости или немощи, но, обратив на это внимание, я почему-то не удивился. Я все еще чувствовал себя ошарашенным.

Наконец мы добрались до нашей каюты. Монтегю вошел туда раньше меня, небрежно бросил свое пальто на кровать и требовательно протянул руку:

— Ключ, Роберт.

Я отдал ему маленький серебряный ключик, который он вручил мне несколько минут назад, затем подошел к нему и помог вытащить из-под кровати и поставить на стол тяжелый морской сундук. Мне и раньше приходилось это делать. В самом начале путешествия, до того как Монтегю заболел, он доставал его почти каждый день. Но лишь теперь Монтегю позволил мне увидеть, как он открывает сундук. До этого, прежде чем открыть крышку сундука, он всегда выставлял меня за дверь и запирался в каюте изнутри. Однако и на этот раз он открыл сундук не сразу: сначала повернул ключ в замке, чуть-чуть приподнял крышку и тут же опустил ее.

— Я должен попросить тебя дать мне обещание, Роберт, — сказал он серьезно. Я кивнул, но продолжал молчать. Тогда Монтегю после небольшой паузы продолжил: — То, что ты сейчас увидишь, должно остаться тайной на всю твою жизнь. Что бы ни случилось — ты не должен никогда рассказывать о содержимом этого сундука, Роберт. Поклянись мне в этом.

— Клянусь, — быстро ответил я.

Однако Монтегю покачал головой.

— Не так, Роберт, — сказал он серьезно. — Поклянись своей душой.

При других обстоятельствах эти слова и то, каким тоном они были сказаны, показались бы мне забавными.

Но сейчас, после всего, что произошло, у меня появилось чувство, будто невидимая ледяная рука коснулась моей души. Я вдруг содрогнулся от холода.

— Клянусь, — пробормотал я. — Клянусь всем, что для меня свято.

Монтегю улыбнулся, но его глаза, как и раньше, были серьезными.

— Тогда помоги мне.

Он открыл крышку сундука, отошел назад и показал мне жестом, чтобы я подошел к нему.

Я не представлял себе, что же я, собственно, могу там увидеть, и в первое мгновение был разочарован. Сундук выглядел вполне обычным, он был доверху набит одеждой и всяким барахлом, необходимым для путешествия. Сверху лежала коричневая папка, о которой Монтегю уже говорил на палубе. Но он не обратил никакого внимания ни на папку, ни на остальное содержимое сундука. Он лишь провел тонкими пальцами по внутренней стороне крышки. Раздался тихий металлический щелчок. Монтегю одобрительно кивнул, засунул руки в сундук и одним махом вышвырнул все содержимое. Под ним оказался ящик-тайничок, доверху набитый книгами и черт знает чем еще: бесцветными стеклянными бутылочками, сосудами, а также различными по величине кожаными футлярами с неизвестным содержимым. Поверх всего лежала легкая серая вуаль, похожая то ли на тонкий слой пыли, то ли на прозрачную паутину. Монтегю впихнул мне потайной ящичек в руки, нетерпеливо подождал, пока я поставил его на кровать, а затем жестом вновь подозвал к себе.

— Это как раз то, что я хотел тебе показать, Роберт, — сказал он. — Я бы оставил эту тайну при себе, но сейчас так поступить просто нельзя. Ты должен дать мне еще одно обещание, Роберт. Если… мне придется умереть, ты должен уничтожить содержимое этого ящичка. Если он попадет не в те руки, то может принести много несчастья, наделать много бед.

— Умереть? Но…

— Я знаю, о чем я говорю, Роберт, — перебил меня Монтегю. — Ты видел туман, и знаешь, что случилось с матросом.

— Но я ничегошеньки не понимаю, — пробормотал я беспомощно.

— Ну, тебе это не дано, мой мальчик, — мягко произнес Монтегю. — Но, несмотря на это, мне понадобится твоя помощь. То, что произошло наверху, на палубе, было лишь предупреждением. Сдается мне, что настоящее нападение еще впереди. И я не знаю, достаточно ли я силен, чтобы дать отпор.

— Нападение? Но кто же станет?..

— У меня есть враги, Роберт, — сказал Монтегю тихо. — Могущественные враги. Боюсь, что они оказались намного сильнее, чем я думал.

— Это те, от кого вы сбежали из Нью-Йорка?

— Ты знаешь об этом?

Я кивнул:

— Если человек охвачен страхом, это не так уж трудно заметить, — сказал я. — Во всяком случае, я это почувствовал.

В его глазах появилось выражение, которое еще больше сбило меня с толку. Казалось, он радовался тому, что только что услышал, но при этом оставался совершенно серьезным.

— Возможно, у меня как-нибудь найдется время, чтобы объяснить тебе все это, Роберт, — продолжал он. — А пока достаточно и того немногого, что тебе уже известно. На меня устроена охота, и, похоже, я подверг опасности твою жизнь и жизнь матросов на борту этого судна. Существо, которое ты видел, — то, что убило матроса, — не угомонится до тех пор, пока не выполнит данное ему задание.

Монтегю вздохнул, повернулся и снова полез в сундук. Когда он просовывал руку сквозь серую пылеподобную вуаль, мне показалось, что по вуали побежали быстрые волны, словно это была жидкость. Но когда он вытащил руку, она была сухой.

На его ладони лежал малюсенький медальончик. По форме он слегка напоминал пятиконечную звезду, но какую-то весьма необычную. Я ничего подобного раньше не видел. Казалось, медальон каким-то чудесным образом не позволял себя получше рассмотреть. Единственное, что можно было четко заметить на нем, — это кроваво-красный камень величиною с ноготь большого пальца, который был похож на застывший глаз и находился в центре медальона.

— Возьми вот это, — сказал Монтегю. — Возьми и носи его всегда с собой, пока все не закончится. Он будет оберегать тебя.

Я послушно протянул руку и взял эту маленькую побрякушку. Медальон был удивительно тяжелым, и когда я начал рассматривать его, поднеся поближе к свету, я увидел, что он выполнен из чистого золота. Он оказался теплым. Теплым и не очень твердым, живым.

— А что это? — спросил я.

Монтегю вновь наклонился над своим сундуком и начал перебирать его содержимое, но мне не было видно, что же он там делает.

— Талисман, — ответил он. — Но одновременно и оружие. Возможно, единственное, что защитит нас от существа, против которого нам предстоит бороться.

Он выпрямился и закрыл крышку сундука. Как только он повернулся ко мне, я увидел на его шее тоненькую золотую цепочку. На ней висела пятиконечная золотая звезда. Она представляла собой точное подобие маленького талисмана, который я держал в руке, только была раза в три больше.

Но это было не единственное изменение, происшедшее с ним. Впервые за все эти недели Рандольф Монтегю вновь казался человеком, с которым я познакомился шесть месяцев назад в Нью-Йорке. Глубокие морщины, появившиеся на его лице после мучительной болезни, исчезли, кожа разгладилась и, словно по мановению руки волшебника, приняла прежний здоровый, свежий вид. Кроме того, Монтегю стал намного прямее держаться и казался гораздо энергичнее, чем всего лишь мгновение назад. Он излучал сипу. Силу, которая окружала его фигуру невидимой аурой.

— О Боже! — вырвалось у меня. — Что… как вы это сделали? Это… это почти волшебство!

В улыбке Монтегю промелькнуло чуть заметное презрение. Он подошел ко мне и взял меня за руку.

— Это не почти волшебство, Роберт, — сказал он тихо. — Это — волшебство. По крайней мере, ты назвал бы происходящее именно так, если бы хоть что-то в этом понимал, — вдруг он снова сделался серьезным. Очень серьезным. Его взгляд стал ледяным. — Я мог бы тебе это разъяснить и иным образом, мальчик. Однако, сдается мне, тебе придется постигать все намного быстрее, чем следовало бы. Меня зовут не Рандольф Монтегю, Роберт. Я — Родерик Андара. Тот самый колдун.

Деревня была похожа на бурлящий колдовской котел. Крики умирающих, рев жаждущей крови толпы, выстрелы и беготня, треск пылающих домов, вопли охваченных паникой животных и людей — все смешалось в единую симфонию безумия, в ужасный концерт смерти, сопровождающий бушующий над Иерусалимским Лотом кровавый ураган. И лишь здесь, в крошечном домишке в самом центре деревни, который каким-то чудом до сих пор не тронула безумствующая толпа, царило молчание. Через тонкие стены и окна доносился шум, но сидящие в этом доме никак не реагировали на него и не нарушали молчания. Абсолютно никак не реагировали.

— Я… больше не могу, — пробормотала Лисса.

Буквально за последние минуты эта молодая женщина изменилась самым ужасным образом. Ее лицо осунулось и стало серым, глаза, словно ослепленные чем-то ужасным, потеряли всякое выражение и стали похожими на стеклянные белые шарики, а волосы сделались ослепительно белыми. Она заметно похудела. Магический огонь, бушующий в ее душе, за считанные минуты сжег жизненную силу, которой в обычных условиях хватило бы на десятилетия жизни.

— Я больше не могу это выносить, — пролепетала она, словно задыхаясь. — Эти убийства… это насилие и… боль…

— Держись, дитя, — прошептала сидящая рядом с ней седая старуха. Ее слова звучали как заклинание. — Пускай убивают! Это их ярость, и ты ее чувствуешь. Это боль и гнев тех, кто гибнет там, снаружи, их боль — это то, что приближает его! Ему необходима эта сила, раз он должен свершить возмездие.

Лисса хныкала. Ее пальцы впились в стол, ногти поломались, но она этого не чувствовала. Ее дух уже давно был сломлен, и даже если бы она захотела, то уже не смогла бы разорвать духовную связь, к которой ее принуждала старуха. Она была лишь инструментом, воротами, через которые психическое насилие, свирепствующее вокруг нее, изливалось куда-то в пространство и соединяло Иерусалимский Лот с местом в другой части мира.

Хаос, царивший вокруг нее, достиг своего апогея. Лисса чувствовала, как уходит из нее жизнь.

Но она также чувствовала, что, по мере того как незримое пламя в ней горело все слабее, нечто неописуемое, невероятное, находящееся за тысячи миль отсюда, становилось все могущественнее…

— Колдун! — я знал, что он говорил правду, однако сейчас я впервые в жизни проклинал этот человеческий дар.

В этот момент я все бы отдал за то, чтобы можно было закрыть глаза и просто забыть его последние слова. Рандольф Монтегю, человек, который заботился обо мне как родной отец и которого я любил почти как отца, — колдун!

— Мне жаль, Роберт, — сказал он тихо. — Я бы предпочел сообщить тебе об этом как-то по-другому, да и попозже, после того, как ты узнал бы меня лучше. Но не все, что обо мне рассказывают, — правда. Можешь мне поверить.

— Но вы… вы… — я запнулся и смущенно потупил взгляд, пытаясь подыскать подходящие слова и не находя их.

Мои мысли перепутались, а затем побежали по замкнутому кругу. Я уже о нем слышал — то, что обычно говорят о таких, как он. Если хотя бы десятая доля того, что рассказывают о магистрах черной магии, соответствует действительности, я стоял перед дьяволом в человеческом обличье. Андара был преступником, человеком, которому предъявлялись обвинения в десятках убийств и в бесчисленном множестве прочих злодеяний, но никто никогда не мог ничего доказать. Это значило, что он был связан с самим дьяволом, и я знал массу людей, которые утверждали это со всей серьезностью.

— Вы…

— Мне жаль, что я тебя обманывал, Роберт, — сказал он. — Но у меня не было другого выхода. У меня очень могущественные враги, и мне пришлось изменить свое имя, чтобы скрыться от них. Хотя это не очень-то помогло.

— Так вы действительно… действительно колдун? — спросил я, пересиливая себя.

Еще пару секунд Андара смотрел на меня серьезно, а затем вдруг запрокинул голову и начал хохотать.

— Да, я обладаю кое-какими возможностями, — весело сказал он. — И потратил свою жизнь на изучение того, что большинству других людей недоступно.

— Но все то, в чем вас обвиняют, все эти…

— Говори прямо, — сказал он, после того как я снова запнулся. — Ты имеешь в виду — преступления. Никаких преступлений я не совершал, мой мальчик, люди всего лишь испытывают ужас перед моими способностями. У них вызывает страх то, что я делаю, а страх и ненависть — почти что родственники. То, чего люди не понимают, они рассматривают всегда как враждебное и злобное, — он опечаленно склонил голову. — Прошло много времени, прежде чем я понял это, Роберт, очень много времени. Но, куда бы я ни попадал, везде было одно и то же. Когда им требовалась моя помощь, они звали меня, но потом, через некоторое время, они начинали меня сначала бояться, а затем и ненавидеть. Когда в городе, где я находился, умирал ребенок, или у женщины случались неудачные роды, или же урожай уничтожался градом, то все указывали пальцем на меня и говорили: «Это все он, колдун». Поначалу я пытался отмежевываться от всего этого, но через некоторое время перестал реагировать на обвинения, — он засмеялся, но смех его был каким-то горьким. — Я надеялся найти покой в Европе, но, похоже, за мной повсюду следует проклятие, куда бы я ни направлялся. Наверное, от своей судьбы не убежишь.

Кто-то постучал в дверь. Монтегю (он же Андара!) испуганно вздрогнул, быстрым движением спрятал цепочку с золотой звездой под рубашку, прошел мимо меня и отодвинул засов. В полутемном коридоре стоял матрос. Несколько секунд спустя я узнал его: это был Мэннингс.

— Меня прислал кап… капитан, — начал он неуверенно. — Он хочет вас видеть, мистер Монтегю, — он старался избегать взгляда Андары. Матрос нервно переминался с ноги на ногу и, казалось, не знал, куда девать руки. — Он спрашивает, не… не могли бы вы подняться на ют.

— А почему он не пришел сюда? — вмешался было я, но Андара поспешно остановил меня движением руки.

— Погоди-ка, Роберт, — сказал он. — Мне так или иначе нужно на палубу. Подай мне, пожалуйста, плащ и трость.

Я повиновался, накинул ему на плечи черную тонкую накидку и достал изящную прогулочную трость (скрывавшую в себе шпагу, лезвие которой я когда-то ощутил на своем горле) из чемодана. Затем мы молча последовали за Мэннингсом на палубу.

Баннерманн ожидал нас, сгорая от нетерпения. Он сменил свое тяжелое шерстяное пальто на черную водонепромокаемую куртку, которая слабо защищала его от холода, однако в ней ему было удобнее передвигаться. Я заметил, что на ремне у него висит пистолет. Матросы стояли на палубе небольшими группами и тихо разговаривали друг с другом, некоторые из них злобно уставились в туман. Они тоже были вооружены: несколько человек — винтовками, большинство же — ножами или топорами, а некоторые — даже баграми или длинными настилочными костылями. Несмотря на всю серьезность ситуации, я еле удержался от смеха: матросы напоминали мне детей, решивших поиграть в пиратов.

Но моя веселость мгновенно улетучилась, когда я посмотрел мимо Баннерманна в туман. Он и раньше был таким густым, что казалось, гуще не бывает, однако сейчас туман стал еще гуще, а обволакивающая все вокруг тишина теперь казалась удушающей.

— Монтегю, — начал Баннерманн без лишних церемоний. — Мне нужно с вами переговорить.

Приблизившись к нему, мы увидели, что у него между бровями образовалась глубокая складка. Он заметил, каким здоровым и крепким вдруг стал Монтегю — человек, о жизни которого он и я серьезно тревожились всего лишь несколько часов назад, — однако об этом он ничего не сказал. Капитан неожиданно заявил:

— Вы знаете намного больше того, что вы тут рассказывали. Вы ведь знаете, что убило матроса, не так ли?

Андара серьезно взглянул на него. Он стоял вполоборота к капитану и, сощурившись, смотрел на палубу, на выгрызенную дыру, которая в тумане казалась лишь большой темной тенью.

— Да, — ответил он после секундного колебания. — Во всяком случае, догадываюсь, — он продолжал говорить, не давая Баннерманну даже слово вставить. — Но сейчас я не могу объяснить вам, что происходит. Я сам собирался явиться к вам, капитан. Мы должны отсюда исчезнуть. Судно должно немедленно сдвинуться с места. То, что случилось, — лишь начало, Баннерманн. Это существо будет убивать и дальше, если мы здесь останемся.

— Да не могу я! — запротестовал Баннерманн. В его ярости чувствовалась беспомощность, и на какой-то момент мне стало жаль его. Я знал, как тяжело противиться Андаре. — Я не знаю, чем является этот чертов туман, но если быть честным, я постепенно снова начинаю верить в привидения. Так или иначе, судно не может идти, Монтегю!

— Тогда мы должны идти на веслах.

Баннерманн смешно вскрикнул. В его голосе звучали истерические нотки:

— Идти на веслах? Вы серьезно думаете, что кто-нибудь из моих матросов решится ступить ногой в шлюпку, если там, в море, притаилось это чудовище? Вы же видели, что произошло с Гордоном!

— Я защищу их, — сказал Андара. — Я знаю, что это опасно, но у нас нет другого выхода. Никто из ваших матросов живым Лондона не увидит, если мы не сдвинем судно с места.

— Знаете ли вы, сколько весит «Владычица тумана»? — спросил Баннерманн. Его голос дрожал. — Судно таких размеров практически невозможно буксировать лишь четырьмя шлюпками. Да и матросы не согласятся. Они боятся, Монтегю!

Андара немного помолчал. По его лицу было отчетливо видно, что у него внутри происходит какая-то борьба.

— Возможно, вы правы, — пробормотал он наконец. — Есть, наверное, еще один выход. Подготовьте шлюпки, капитан. И пошлите ваших матросов на реи. — Андара слабо улыбнулся. — Может, скоро появится ветер.

Баннерманн озадаченно уставился на него, но Андара не дал ему возможности что-нибудь сказать. Широкими пружинящими шагами он быстро побежал вверх по лестнице на палубу юта и остановился за два шага до кормовых поручней. Баннерманн изумленно наблюдал за ним.

— Что с ним? — прошептал он. — Он что, с ума сошел?

— Вот это вряд ли, — ответил я. — Вы должны делать то, что он говорит, капитан. Думаю, если кто-то и может вытащить нас отсюда, так это он.

Судя по взгляду Баннерманна, он начал серьезно сомневаться и в моем рассудке. Тем не менее, после секундного колебания он повернулся и начал громким голосом отдавать приказы, гоняя туда-сюда матросов. Лихорадочная, нервозная активность на палубе возрастала с каждой секундой. Ловкие, словно обезьяны, матросы забирались на мачты и занимали свои места на реях. Другие бежали к шлюпкам, срывали защитные тенты и натягивали цепи шлюпбалок. Третьи стояли вроде бы без дела, однако они напряженно всматривались в туман и нервно перебирали пальцами по оружию. Матросы с винтовками были охраной, их не привлекли к работе, и я понял, что Баннерманн готовился достойно встретить чудовище, если оно нападет еще раз. Но что-то подсказывало мне, что и от ружей, и от топоров будет мало толку.

Я посмотрел на ют и поискал глазами Андару. Колдун, словно оцепенев, стоял в нескольких шагах от поручней. Его поднятые руки как будто умоляли кого-то, казалось, что он обращается к туману.

— Что он делает? — прошептал Баннерманн.

Я торопливо жестом прервал его, продолжая напряженно всматриваться в то, что делалось на палубе юта. Андара не двигался, но я чувствовал, что там, наверху, что-то происходит. Что-то, непостижимое обычным человеческим умом.

И вдруг туман начал двигаться.

Вначале медленно, почти незаметно, затем все быстрее и быстрее серые клубы тумана стали расступаться. Поглощающая свет стена, державшая «Владычицу тумана» в плену, разверзлась, и впервые за несколько часов лучи солнца коснулись палубы. Холод пропал, словно злобное привидение, и я вдруг почувствовал кожей легкое дыхание ветра.

Баннерманн даже поперхнулся от изумления. И, тем не менее, он отреагировал настолько быстро, насколько это можно было ожидать от хорошего капитана.

— Поднять паруса! — рявкнул он. — Рулевой — курс два румба по левому борту!

Раздался сильный шум, словно что-то крошилось на кусочки, дрожь пробежала по корпусу четырехмачтового парусника.

Я почувствовал, как «Владычица тумана» под моими ногами словно просыпалась от глубокого одурманивающего сна по мере того, как ветер усиливался, а паруса на реях расправлялись. Главная мачта громко застонала, испытывая давление неожиданно наполнившихся ветром парусов, затем задрожал корпус судна. Туман улетучивался с фантастической скоростью, оставались лишь серые узкие полосы. Волна с всплеском ударила о борт судна и разлетелась белыми брызгами, за ней последовала вторая волна, третья…

— Баннерманн! — голос Андары прозвучал словно откуда-то издалека. — Шлюпки! Быстро! Ветер долго не продержится!

Странное чувство слабости охватило меня. Судно перед моими глазами начало расплываться, а мои ноги, казалось, были уже не в состоянии удерживать вес тела. Я пошатнулся, протянул руку, чтобы ухватиться за мачту, промахнулся и упал бы, если бы Баннерманн в мгновение ока не подхватил меня, помогая удержаться на ногах.

— Крэйвен! — воскликнул он. — Что с вами?

Я слабо покачал головой, освободился от его объятий и оперся о мачту. Мое сердце колотилось, как будто я пробежал несколько миль, и хотя я все еще дрожал, как от холода, все тело покрылось потом.

— Это… ничего, — сказал я с трудом. — Приступ слабости, не более того. Теперь все в порядке.

В действительности же я чувствовал себя очень плохо. Если бы не мачта, на которую я опирался, то упал бы.

— Роберт! Иди в шлюпку! Быстро!

Лишь с огромным трудом я смог выполнить распоряжение Андары. Судно продолжало расплываться перед моими глазами, как будто я смотрел на него сквозь текущую воду, а шлепанье волн казалось каким-то неестественным. Несмотря на это, я повернулся и послушно побрел, пошатываясь, к одной из спасательных шлюпок.

Матросы уже сидели на своих местах, по шестеро в каждой шлюпке. Их было слишком мало, чтобы можно было сколь-нибудь ощутимо переместить по морю «Владычицу тумана», но больше Баннерманн ничего сделать не мог. С визгом сдвинулись шлюпбалки. Одна из шлюпок отделилась от своих креплений, зависла в воздухе, удерживаясь на ладонь выше поручня на четырех ржавых, в руку толщиной, цепях и затем стала медленно перемещаться вниз, к поверхности моря.

Но она так и не коснулась ее.

Море неожиданно разверзлось, взорвавшись водой и белой пеной. Что-то большое, просто безумно громадное, как черно-зеленая гора, поднялось вверх, с сильным ревом вздыбилось над поверхностью моря и снова ушло в воду. Судно задрожало. Трехметровая волна, словно молот, ударила в борт судна, перехлестнулась с ревом через поручни и посбивала матросов с ног. Я оступился и, пытаясь вслепую ухватиться за что-нибудь возле себя, ударился обо что-то затылком. На мгновение показалось, что я теряю сознание. Невидимая огромная рука схватила меня, прижала с беспощадной силой к палубе и выдавила из моих легких воздух. Я попытался закричать, но лишь набрал полный рот воды, которую инстинктивно проглотил. «Владычица тумана» стонала, словно от боли. Где-то разлетелась вдребезги доска, и сквозь стоящую у меня перед глазами кровавую пелену я увидел, как шлюпка, висевшая на цепях вне судна, была поднята всесокрушающей силой и брошена на поручни. Доска толщиной в руку разлетелась, как щепка.

Матросов, сидевших в шлюпке, разбросало по ней как игрушечные фигурки. Один из них закричал, начал беспомощно махать руками и опрокинулся за борт, падая как-то неестественно медленно. Он исчез с еле слышным криком в бурлящей массе воды и больше не появился.

Я прокашлялся, выплюнул соленую воду и горькую желчь и попытался приподняться на руках и коленях. Судно неуклюже наклонилось на бок, на мгновение крен стал опасным, затем со стоном, содрогаясь, парусник снова выпрямился. Эти раскачивания опять швырнули меня на палубу. Высоко вверху, на мачтах, что-то треснуло. Куски дерева, парусина и снасти обрушились на палубу в нескольких метрах от меня, когда я пытался приподняться еще раз.

Хаос не заканчивался. Наоборот, он лишь начался.

Море разверзлось во второй раз, непосредственно под качающейся возле разломанных поручней шлюпкой. Из пенящейся воды появилось штук шесть мощных пульсирующих щупальцев, затем они выпрямились, словно трепещущий лес слизистых зеленых змей, и стали ощупывать все вокруг себя слепыми ищущими движениями.

Матросы в шлюпке начали кричать. Зеленые чешуйчатые конечности приблизились к шлюпке, проследовали с шорохом по дереву, словно царапая его, и стали на ощупь искать пассажиров. Один из матросов поднялся, ударом отбросил в сторону пытавшееся схватить его ноги щупальце и хотел было перепрыгнуть на судно, но ужасное чудовище оказалось проворнее. Второе щупальце сделало резкое движение, схватило матроса, уже выпрыгнувшего из шлюпки, и грубым движением потащило его обратно. Обвив, словно удав, тело матроса, щупальце скрылось вместе с ним под водой. Море в этом месте забурлило, а пузыри, поднимающиеся на поверхность и лопающиеся там, вдруг стали розовыми.

Щупальца, словно мощная рука с множеством пальцев, обхватили шлюпку. Они казались извивающейся живой клеткой, в которую была заключена шлюпка с людьми, затем они начали сжиматься — медленно, но с ужасной силой. Я увидел, как зеленые чешуйки во многих местах приподнялись. Из-под них появились вытянутые акульи пасти с острыми как бритва зубами.

Прозвучал выстрел. Его звук заставил меня упасть на палубу. Эта ужасная сцена разыгралась в течение какой-то секунды, но у меня возникло такое чувство, будто я наблюдал за неистовством чудовища уже в течение нескольких часов. Мои руки и ноги, казалось, двигались сами по себе. Я поднялся, покачнулся и наткнулся спиной на мачту. Невозможно было отвести взгляд от ужасного зрелища. Под давлением щупальцев шлюпка начала разламываться.

Снова прозвучал выстрел. Я увидел, как пуля попала в одно из щупальцев и образовала в зеленой чешуе дыру размером с кулак. Однако рана закрылась так же быстро, как и появилась.

Чья-то рука ухватила мое плечо, развернула меня, затем последовал удар, который отбросил меня метра на три, и я в третий раз упал на палубу. Там, где я только что стоял, о мачту ударилось щупальце, затем оно сползло вниз и начало подрагивая сжиматься и ощупывать все вокруг, словно слепая ищущая змея. Снова послышались выстрелы. Щупальце содрогнулось от нескольких попаданий пуль и начало отступать, помечая свой след густой черной кровью. Но, как и в предыдущий раз, раны закрывались так же быстро, как и возникали. Движения чудовища даже не замедлились.

Один матрос с душераздирающим криком прыгнул на палубу передо мной и, приземлившись с расставленными ногами на щупальце, взмахнул мощным обоюдоострым топором.

Раздался предупреждающий крик Андары, но было поздно. Топор опустился со свистом и отсек кусок щупальца метровой длины. Черная кровь попала на матроса. Там, где она коснулась его кожи, начал клубиться дым. Матрос вскрикнул, выронил свое оружие и, пошатнувшись назад, ухватился обеими руками за свое лицо. Еще до того как изувеченное щупальце сползло с борта и исчезло в море, матрос был мертв.

— Роберт, ко мне!

Крик Андары наконец-то вывел меня из оцепенения. Я поднял глаза, на секунду задержал взгляд на лице колдуна и, увидев, что он жестами показывает мне следовать за ним, кивнул ему. Андара сбросил с себя плащ и достал из трости шпагу. Цепочка со звездообразным амулетом виднелась на его груди. Тоненький клинок рапиры раскалился, наверное от сильного внутреннего огня.

Я встал за Андарой и оперся на поручень. Палуба судна превратилась в поле битвы. Десятки зеленых извивающихся щупальцев поднялись из моря перед бортом судна, образовав раскачивающийся смертоносный лес чешуек и жадно хватающих воздух дьявольских пастей. Некоторые матросы беспрерывно стреляли, другие, вооружившись баграми и длинными шестами с железными остриями, рубили и кололи щупальца, пытавшиеся заползти на палубу. Участь их несчастного товарища послужила им предостережением — они избегали слишком близко подходить к смертельным змеевидным конечностям, ограничиваясь лишь сбрасыванием содрогающихся щупальцев в море. На какой-то миг мне даже показалось, что они побеждают.

Но лишь на миг. Силы матросов быстро шли на убыль, в то время как морское чудовище не знало ни усталости, ни боли. Все больше мощных щупальцев с шипением выныривали из воды, взбирались, словно жадные зеленые змеи, по стенке борта вверх, обвивали кольцами поручни и пытались ухватить матросов.

Смертельная схватка за гребную шлюпку закончилась: шлюпка почти полностью скрылась под колышущейся зеленой массой. Крики матросов затихли. Я еще успел увидеть, как оборвалась со свистящим звуком толстая цепь, на которой висела шлюпка. Кулак из щупальцев тряс и рвал шлюпку уже над самой поверхностью воды.

— Будь все время возле меня, Роберт, — тяжело дыша, сказал Андара. — И не бойся: с тобой ничего не случится до тех пор, пока ты со мной.

Он очень ловко перепрыгнул через судорожно передвигающееся щупальце, оступился на скользкой палубе, но, широко расставив руки, сумел сохранить равновесие. Шпага в его правой руке молниеносно вращалась, описывая полукружия, разрезая чешуйчатый защитный слой конечности чудовища, оставляя на щупальце глубокие зияющие раны.

Но в этот раз порезы не заживали! Напротив — казалось, что лезвие клинка Андары смазано ядом, который заставлял широко раскрываться края каждой раны. Черная кровь, вытекая, подобно кислоте въедалась в доски палубы, но через мгновение иссякала. Блестящие чешуйки сначала слегка сморщились, а затем скрутились, словно сухие листья. Конечность вздрогнула, поднялась над палубой и ударила по мачте в последний раз, уже без силы. Спустя несколько секунд щупальце стало совершенно сухим, словно ветка, пролежавшая несколько месяцев на изнуряющем солнце. Я инстинктивно отшатнулся и прикрыл рукой рот.

Андара не позволил мне дальше наблюдать эту ужасную картину. Он схватил меня за плечи, развернул и потащил за собой к поручням, туда, где стоял лес из бьющихся щупальцев.

Матросы были оттеснены беспощадным натиском чудовища. Однако они защищались с отчаянной храбростью, и, несмотря на свою невероятную регенерационную способность, большая часть конечностей чудовища была усеяна ранами. Палуба бурлила от едкой крови, вытекавшей из щупальцев, но и среди матросов не было ни одного, кто бы не пострадал от многочисленных ожогов разной степени тяжести. А из моря выныривали все новые и новые мощные зеленые щупальца.

Андара взмахнул шпагой. Лезвие ударило по щупальцу, только что ухватившему за ноги одного из матросов, разрезало конечность чудовища на две части и затем, как продолжение того же взмаха, резануло по второму щупальцу, которое, словно хищная птица, обрушивалось на нас сверху. Последствия были все те же: чешуйчатая кожа сморщивалась и иссыхала на глазах, затем конечность отмирала.

И все же атаки Андары были для чудовища не более чем уколами иголки. Даже с десятком таких шпаг, как у Андары, невозможно было бы оттеснить беспрерывно копошащуюся массу зеленых змеевидных конечностей, продолжавших появляться из моря. Если это были спруты, то их, похоже, насчитывалось несколько сотен.

В то время как матросы вокруг нас постепенно отступали, мы шаг за шагом приближались к поручням. Андара неумолимо тащил меня за собой, при этом налево и направо рубил щупальца, преграждавшие нам путь. Палуба под нашими ногами задрожала, и я почувствовал, что судно начало погружаться — медленно, но неотвратимо. Количество щупальцев заметно возросло — до сотни, возможно их было много сотен. «Владычица тумана» уже начала крениться на борт, а из моря всплывало все больше и больше слизистых зеленых конечностей, пытаясь ухватиться за борта судна и утащить его в глубину моря.

Наконец-таки мы добрались до поручней, точнее, до того, что от них осталось. Море исчезло. Вместо него теперь вокруг судна бурлила зеленая масса, вскипая белой пеной. Казалось, что мы окружены армией брызгающих слюной тварей, жадно хватающих воздух акульими пастями.

Но ни одна из них не коснулась нас.

Похоже, причиной этому была не шпага Андары, которой он пытался их оттеснить. Хотя клинок наносил нападающим ужасный урон, они могли бы нас просто раздавить своей огромной массой. Но что-то сдерживало их. Каждый раз, когда над Андарой или надо мной зависало щупальце, хищнически открывалась дьявольская пасть, или же с силой нападающего слона и со звуком свистящего кнута вздымалась очередная конечность чудовища — все это, казалось, в самый последний момент наталкивалось на невидимую стену и как-то неуверенно отступало назад. Андара и я словно были окружены невидимым непробиваемым барьером, непреодолимым для враждебных сил.

Андара отпустил мою руку, отсек одно из щупальцев, пытавшееся обвить его ногу, неожиданно повернулся ко мне и втиснул мне в руку рапиру.

— Будь внимательным! — тяжело дыша, сказал он. — Если со мной что-нибудь случится, попытайся пробить себе дорогу сам. Наверное, оно оставит судно в покое, если заполучит меня!

Я так и не успел спросить его, по поводу чего мне нужно быть внимательным и кто это «оно», о котором он говорил. Андара быстро отвернулся от меня, вскинул заклинающим жестом руки над головой и как бы нанес удар сжатыми кулаками в сторону моря.

— Остановись! — прокричал он.

Его голос раздался над морем, словно вдруг раскатами прогремел гром, — настолько зычно, просто невероятно зычно и требовательно, и с такой мощью, что я съежился, словно от удара, и закрыл руками уши.

— Остановись! — прокричал он еще раз. — Я, Родерик Андара, обладающий властью, приказываю тебе! Прекрати убивать и возвращайся туда, откуда ты пришел!

Щупальца перестали неистовствовать. Мы все еще были окружены настоящим лесом гигантских зеленых конечностей, и все новые и новые щупальца продолжали выныривать из моря, карабкаться на поручни, присасываться к гладким доскам палубы или грызть их, однако движения этих тварей существенно замедлились.

— Уходи! — крикнул Андара. — Уходи отсюда! Оставь это место. У меня знак власти, и ты должен мне повиноваться! Уходи! Я ПРИКАЗЫВАЮ ТЕБЕ!

И тут произошло невероятное!

Еле уловимая дрожь пробежала по всей массе щупальцев. Одна за другой конечности стали сползать по палубе обратно в море. Вода снова вскипела. Зловещие твари отступали, пусть медленно и как бы нехотя, но все-таки подчиняясь воле, которая была сильнее их собственной. Море вокруг «Владычицы тумана» превратилось в кипящее болото, полное темных змеевидных тел и пузырящейся пены. Недалеко от нас дождем посыпались измельченные остатки уничтоженной шлюпки: это щупальца, обхватившие ее, ослабили хватку и начали уползать в преисподнюю, из которой они появились. «Владычица тумана» заметно задрожала, когда смертельный захват, в котором она находилась, ослаб.

— Уходи! — повелел Андара еще раз. — Уходи и больше никогда не возвращайся на это место!

У меня закружилась голова. В нескольких метрах от судна, пуская пузыри, ушла в глубину моря последняя змеевидная конечность, и на какой-то миг мне показалось, что под судном шевелится что-то гигантское, жуткое, но у меня не было сил размышлять над этим. Меня снова охватила слабость, но теперь мне было раз в десять хуже, чем раньше. Я застонал. Шпага выскользнула из моих рук и с грохотом шлепнулась на палубу. Казалось, что судно вдруг начало вращаться вокруг меня, и когда Андара испуганно повернулся, чтобы поддержать меня, его лицо начало расплываться перед моим взором, как плавящееся изображение из воска. Я хотел было что-то сказать, но даже на это у меня не хватило сил. К горлу подступила тошнота, а в левой стороне груди появилась жгучая, невероятно сильная боль. Я потерял сознание.

Положение было безвыходным.

Толпа осаждала сарай, и немногие мужчины и женщины, оставшиеся в живых после первой попытки толпы взять штурмом сарай, продолжали сражаться без всякой надежды на спасение.

Квентон отчаянным движением метнулся в сторону. Там, где только что была его голова, дощатую стену пронзили ржавые острия вил. Квентон резко откатился в сторону нападавшего, дотянулся до его ног и вдруг вскрикнул: как раз в этот момент другой мужчина ударил его в висок.

Эти двое прокрались в сарай незаметно. Шум битвы и рев толпы поглотили звук их шагов, и Квентон, случайно посмотрев вверх, лишь в самый последний момент заметил тень от вил, которыми один из них целился в него.

Но, похоже, Квентон отсрочил свою смерть лишь на секунды. Мужчина, которого он свалил с ног, снова поднялся и с искаженным от злобы лицом потянулся за вилами, тогда как второй с победным криком бросился на Квентона. Его колени с размаха уперлись в грудную клетку Квентона и выдавили из легких весь воздух.

Квентона пронзила боль. Казалось, еще миг — и его сознание погрузится в кроваво-красный туман. Сделав над собой усилие, он слабеющими руками попытался нащупать лицо мужчины, который, словно гнусная громадная жаба, сидел у него на груди и прижимал его коленями к полу, а затем вскрикнул, когда мужчина развел его руки в стороны.

— Не убивай его, Фрэд! — тяжело дыша, сказал его товарищ.

Он уже держал обеими руками вилы. Из уголков его рта текла тоненькая струйка крови. Он, должно быть, поранился, когда упал.

— Почему? Он…

— Потому что у меня есть для него кое-что получше, — хихикнул мужчина. Его руки еще крепче сомкнулись вокруг черенка вил. — Намного лучше. Ты только держи его покрепче. Я отучу эту свинью бросаться на меня.

Сидящий на Квентоне мужчина одобрительно хрюкнул и крепко схватил обеими руками голову Квентона. Другой подошел поближе, встал, широко расставив ноги, над головой Квентона и поднял вилы.

— Держи его покрепче, — повторил он, снова хихикнув.

Острия вил приблизились к лицу Квентона.

— Не делай этого, — спокойно сказал Квентон.

Мужчина сощурил глаза. Вилы в его руках задрожали, а во взгляде появилось вопросительное, а затем удивленное выражение. Вилы замерли.

— Не делай этого, — сказал Квентон еще раз. — Я не разрешаю тебе.

— Чего ты ждешь? — нетерпеливо проворчал Фрэд. — Я не могу держать его целую вечность.

Взгляды Квентона и стоявшего мужчины встретились. Глаза мужчины были неподвижны, и Квентону показалось, что он увидел в них еле заметный оттенок глубинного страха, который мужчина, по-видимому, испытывал в данный момент. Рот мужчины приоткрылся, но оттуда не вырвалось ни единого звука.

— А теперь уходи, — приказал Квентон. — И дружка своего забери с собой.

Фрэд вытаращился на него, как на диво дивное. Он даже не сопротивлялся, когда дружок стащил его с Квентона, а затем, крепко обхватив, поволок к краю сеновала. Лишь в последний момент он очнулся от оцепенения, но было слишком поздно.

Его дружок упал в проем входа на чердак и потянул за собой Фрэда. С пронзительным воплем он исчез из поля зрения Квентона.

Постанывая, Квентон попытался приподняться. У него, скорее всего, были сломаны ребра. Квентон испытывал невыносимую боль. Подавив стон, опираясь на руки и колени, он отполз немного в сторону. Кроме тех двоих больше никто из нападающих не нашел пока дорогу на сеновал, но в сарае под ним ревела беснующаяся толпа, которая могла успокоиться лишь тогда, когда исчезнет последний след жизни в Иерусалимском Лоте.

Квентон в бессильной ярости сжал кулаки. Толпе потребовалось не больше двух минут на то, чтобы вышибить ворота и разделаться с теми немногими, кто самоотверженно встал у них на пути. У Квентона оставалось еще несколько минут.

Где-то под ним на фоне общего шума раздался пронзительный крик. Квентон наклонился и увидел, как четверо мужчин грубо вытащили из укрытия девушку и начали срывать с нее одежду. Чувство жгучей ярости охватило Квентона. Он знал эту девушку: в деревне, где проживало около пятидесяти человек, все были знакомы друг с другом.

Его взгляд отыскал крошечное, покрытое соломой здание на другом конце деревни. Дом оставался нетронутым. Ставни были закрыты и, несмотря на густые облака дыма, удушающей пеленой застилавшие деревню, Квентон смог различить, что дом не был поврежден.

«Еще бы», — подумал он с ненавистью. Те трое позаботятся о том, чтобы нападающие добрались до них лишь в последний момент. Но это их не спасет. Толпа слишком уж разбушевалась, чтобы ею можно было как-то манипулировать, пусть даже объединив усилия троих обладателей силы. Но они пожертвовали жизнями других людей, чтобы продлить свои жизни, пусть даже на несколько минут.

Шум за спиной заставил его обернуться. Конец лестницы, ведущей к его убежищу на сеновале, начал дрожать. Кто-то поднимался к нему.

Квентон выпрямился. Его взгляд впился в конец лестницы. Внезапно он перестал чувствовать боль от сломанных ребер. Даже страх куда-то исчез.

В проеме показалась голова мужчины. Квентон бросился к лестнице и ударил по ней ногой.

Лестница задрожала. Медленно, словно подталкиваемая невидимыми руками, она отошла от своей опоры и начала отклоняться назад. Глаза стоящего на лестнице мужчины вытаращились от испуга. Он вскрикнул, отчаянно потянулся к краю проема — но напрасно.

Лестница пошла дальше своим ходом, на мгновение, вопреки всем законам природы, задержалась в вертикальном положении и затем опрокинулась на нападавших.

Квентон холодно улыбнулся, подошел к проему входа на чердак и посмотрел вниз. Лестница рухнула в середину толпы и повалила на пол еще нескольких мужчин.

Чья-то рука указала наверх.

— Там еще один! — раздался чей-то голос. — Там, наверху, еще один из этих свиней!

Этот вопль был подхвачен другими голосами, и через минуту-другую сарай наполнился целым хором ревущих голосов. Голосов людей, жаждущих крови.

Квентон бесстрастно смотрел сверху на беснующуюся толпу. Кто-то поднял винтовку и пальнул по нему. Пуля скользнула по левой руке Квентона, оставив на коже кровавую бороздку. Но он даже не почувствовал этого. Медленно подняв руки, он вытянул их горизонтально перед собой и растопырил пальцы. Затем он сделал жест, как будто хотел сбросить с себя невидимый груз.

— Вы хотите крови? — спросил он. — Тогда вы узнаете, что такое страх!

Он говорил не очень громко. Несмотря на это, все услышали его слова. Мужчины и женщины инстинктивно отшатнулись от стоявшего над ними человека с поднятыми руками, по толпе словно прошла мощная вибрирующая волна. Снова раздался выстрел, затем второй, третий, четвертый. Квентон чувствовал, как пули попадали в него, но он не ощущал боли.

— Вы должны почувствовать страх! — закричал он. — Вы совершили насилие — теперь ощутите его сами!

Пронзительные вопли толпы вдруг стали какими-то другими. Люди все еще продолжали кричать, но в их крике чувствовался ужас. Вновь прогремели выстрелы, уже залпом, и снова пули попали в Квентона. Но Квентон не упал замертво, хотя кровь текла у него уже из многих ран.

И тут произошло нечто удивительное. В воздухе раздался короткий пронзительный треск, подобный звуку ударившей молнии, но намного звонче. Он казался даже каким-то злобным. Затем над стоящими внизу людьми появилась черная мантия. Мужчины и женщины начали в панике кричать, они попадали ниц и поползли в безумном ужасе к воротам сарая. Черная мантия покрыла их головы, заставив позабыть ненависть и гнев, наполнив их свойственным всем живым существам всепоглощающим страхом.

— О да, спасайтесь бегством! — тяжело дыша, произнес Квентон. Вновь ударила словно спущенная им с цепей невидимая сила, и вновь в толпе раздался единый пронзительный вопль ужаса.

В сарае началась паника. Люди в отчаянии рвались к выходу. И снова, уже в третий раз, Квентон нанес удар всей своей духовной мощью.

Он почувствовал, как иссякают его силы. То, что он сделал, было ни чем иным, как последним порывом, последней титанической вспышкой пламени, горевшего у него внутри, питаемого яростью и отчаянием. За этой вспышкой не последует уже ничего, совсем ничего.

Он пошатнулся, сделал шаг от края проема и опустился на колени. Боль в его теле медленно нарастала, и он почувствовал, как жизнь уходит из него. Толпа под ним вновь неистовствовала и орала, но он уже не обращал на нее внимания.

Что-то, брошенное снизу, мягко приземлилось на сено в нескольких шагах от него. Квентон устало поднял взгляд. Это был горящий факел. Затем появился второй, третий. Огонь в сухом сене сразу же разгорелся, пламя взметнулось на метровую высоту и окутало Квентона мантией жара и дыма.

Его взгляд начал расплываться.

— Родерик, — прошептал он. — Это твоя вина. Я проклинаю тебя, — его голос заглушался треском пламени. — Я проклинаю тебя. Ты заплатишь за это. Тебе… никогда не будет покоя, до тех пор, пока… ты живешь. Отныне и во веки веков.

Квентон скорчился, упал лицом вниз и умер.

Проснувшись, я почувствовал плавное монотонное покачивание. Я был в комнате не один: слышались произносимые кем-то фразы, но я не мог разобрать слов. К голосам примешивались другие звуки: легкий скрип и потрескивание, трепет тяжелых влажных парусов и пение канатов, которые были натянуты до предела.

Судно, по всей видимости, снова было в пути.

Эта мысль окончательно разбудила меня. Я открыл глаза, но тут же сощурил их и попытался поднять руку, защищаясь от хлынувшего потока яркого света.

— Он проснулся, — это был голос Баннерманна, и когда я снова открыл глаза, его толстощекое лицо оказалось в нескольких сантиметрах от моего.

На его левой щеке виднелась кровавая рваная царапина, а на лбу красовались два багровых пятна величиной с монету.

— Что произошло? — с усилием спросил я.

Я чувствовал себя слабым, бесконечно слабым и усталым. Казалось, на мое тело навалился груз весом в целый центнер.

— Вы обессилели, юноша, — ответил Баннерманн.

Он улыбнулся, но его глаза оставались серьезными.

— Мы с Монтегю принесли вас сюда. Вы что, ничего не помните?

Я попытался напрячь память, но мысли в моей голове путались. Мне вспоминался какой-то кошмар, какая-то фантастическая чушь, в которой фигурировали щупальца и клацающие зубами пасти, погибающие люди и кровь, кипящая, как кислота…

Вскрикнув, я вскочил. Да ведь это же не было сном! Все, о чем я вспомнил, произошло на самом деле!

Баннерманн попытался удержать меня в постели, но ужас придал мне сил.

— Ради бога, скажите, что произошло? — тяжело дыша, спросил я. — Чудовище…

— Все в порядке, Роберт, — это был голос Андары.

До этого момента я даже не осознавал, что он тоже находился в каюте. Он осторожно коснулся плеча Баннерманна, обошел его и испытывающе посмотрел мне в глаза.

— С тобой сейчас все нормально? — спросил он.

Я машинально кивнул, хотя отнюдь не чувствовал себя здоровым. В моем теле все еще ощущалась какая-то необъяснимая тяжесть. Я чувствовал себя так, как будто, проболев несколько недель кряду, первый раз пытался встать на ноги.

— Да вроде, — пробормотал я. — Как долго… я был без сознания?

— Недолго, — ответил Баннерманн. — Максимум минут десять.

Он вздохнул, покачал головой и затем несколько раз перевел взгляд с Андары на закрытую дверь нашей каюты и обратно.

— Мне нужно на палубу, — сказал он. — Но у меня к вам есть несколько вопросов, Монтегю.

Андара кивнул. Его пальцы нервно теребили висящий на груди амулет.

— У вас есть на это право, капитан, — промолвил он. — Боюсь, однако, что у нас нет времени на долгие разъяснения.

Баннерманн побледнел.

— Вы… Вы думаете, это чудовище появится снова? — еле выдавил он из себя.

— Не знаю, — признался Андара после секундного колебания. — Оно сильнее, чем я думал. Я прогнал его, но…

Он покачал головой, сжал в бессильном гневе кулак и несколько раз сглотнул. Когда он заговорил снова, его голос дрожал:

— Боже мой, Баннерманн, я допустил ужасную ошибку. Я навлек на вас и ваше судно величайшую опасность.

Баннерманн молчал, но в его взгляде появилась ожесточенность.

— Существо, напавшее на нас, — продолжал Андара, — пришло сюда по мою душу, капитан. И я боюсь, что оно не успокоится, пока не выполнит свое задание.

— Задание?

Андара печально улыбнулся.

— Должен вам кое в чем признаться, капитан, — сказал он. — Я не тот, за кого вы меня принимаете. И мое путешествие в Англию — отнюдь не увеселительная прогулка, как я пытался это вам представить.

— Это мне уже приходило в голову, — буркнул Баннерманн. — Тогда кто же вы на самом деле?

— Человек, имеющий могущественных врагов, — ответил Андара уклончиво.

— Вы говорите о том существе, которое напало на судно?

Андара отрицательно покачал головой.

— Это не более чем орудие, — ответил он. — Своего рода завербованный убийца, которого используют мои враги, чтобы обезвредить меня.

Баннерманн засмеялся, однако это походило не столько на смех, сколько на истерический, в последний момент подавленный вопль.

— Вы, Монтегю, наверное, кому-то очень сильно насолили, — сказал он. — Однако вы от меня так просто не отделаетесь. Десять человек из моей команды убиты, а остальные ранены и, скорее всего, больше ни ногой не ступят ни на одно морское судно, если только мы доберемся до Лондона. Если только мы туда доберемся.

— А как ветер? — спросил Андара.

Баннерманн невольно взмахнул рукой.

— Да более-менее нормально. Однако какое это имеет отношение к тому, о чем я спросил?

— Прямое, капитан. Я не знаю, как долго я смогу сдерживать это существо. Я чувствую, что оно где-то рядом. Оно следует за нами. Сколько еще до Лондона?

— Двадцать четыре часа, — ответил Баннерманн. — Как минимум. Если выдержит команда. Несколько человек вот-вот отключатся.

— Это слишком долго, — пробормотал Андара в отчаянии. — Вы должны изменить курс. Я смогу сдерживать чудовище еще максимум час.

Баннерманн фыркнул.

— Вы с ума сошли! Если бы в этих местах мы взяли курс на ближайшую землю, то судно распороло бы брюхо о камни. Знаете ли вы, что представляет собой шотландское побережье?

— Вы должны это сделать! — сурово сказал Андара. — То, что мы только что пережили, — всего лишь цветочки по сравнению с тем, что произойдет, когда мои силы иссякнут.

— Силы? — резко спросил Баннерманн. — О каких силах вы говорите, Монтегю? Кто вы? Волшебник, что ли? Или дьявол собственной персоной?

— Возможно, и то и другое сразу, — тихо ответил Андара.

Баннерманн оставался серьезным, и после долгой паузы Андара продолжил:

— Меня, Баннерманн, зовут не Монтегю. Я — Родерик Андара.

Если это имя и было знакомо Баннерманну, он не подал виду.

— Вы должны изменить курс, капитан, — продолжал Андара. — Я вас умоляю. Если жизнь матросов для вас что-то значит, сделайте это. Направьте судно к ближайшему берегу. На суше чудовище не сможет причинить нам зла.

Баннерманн сухо засмеялся.

— Я посажу судно на мель, если сделаю то, о чем вы просите, Андара.

— Пусть будет и так, — возбужденно ответил Андара. — Я оплачу стоимость вашего судна, если этот вопрос вас так волнует. Я возмещу любой ущерб.

— Вы оплатите и жизни матросов, которые утонут, если мы сядем на рифы за полмили от берега? — холодно спросил Баннерманн.

Андара помолчал секунду.

— Баннерманн, — наконец сказал он. — Клянусь вам, что никто из находящихся сейчас на судне не выживет, если вы не измените курс. Я не могу вам сейчас всего объяснить, но то существо, которое преследует нас, сотворено не из плоти и крови. Это не морское чудовище, с которым вы еще могли бы бороться. Когда мои силы иссякнут, оно раздавит судно, как скорлупку.

Баннерманн некоторое время смотрел на Андару в упор.

— Хорошо, — наконец-таки сказал он. — Я сделаю то, о чем вы просите, Андара. Но как только мы окажемся на суше, я сдам вас властям.

Андара ничего не ответил. Баннерманн еще некоторое время смотрел на него, затем резко развернулся и вышел из каюты, громко хлопнув дверью.

— Дай боже, чтобы нам хватило времени, — прошептал Андара. — Оно… такое сильное.

— Кто? — обескураженно спросил я.

Я толком не понял и половины того, о чем говорил Андара. Но то, о чем я начал догадываться, привело меня в ужас.

— То, что нас преследует, — ответил он.

Вздохнув, он сел на край кровати возле меня и уставился в пол. Его руки беспорядочно теребили тоненькую цепочку, висящую у него на шее.

— Я виноват во всем, что сейчас произошло, — продолжил он. — Для меня это, возможно, лишь справедливое Божье наказание. Я стал обладателем силы, на которую простой смертный не имеет права. Но почему должны умирать невинные?

Я обескураженно смотрел на него.

— Я… не понимаю.

— Да ты и не можешь этого понять, мальчик, — пробормотал он. Затем он помолчал некоторое время, глядя при этом как бы сквозь меня, будто видел что-то совершенно иное. — Возможно, когда-нибудь — позже — ты это поймешь. Если… если выживешь. Мне не следовало брать тебя с собой. Я должен был оставить тебя там, где встретил.

— Я…

Андара остановил меня поднятием руки. Я замолк.

— Я не могу скрыться от проклятия, наложенного на меня за то, что я совершил, — продолжал он. — Быть может, мне придется умереть — на мне ведь висит много смертей. Но речь идет о тебе.

— Что вы имеете в виду?

Андара улыбнулся.

— Все думали, что я болен, не так ли? — спросил он.

Я кивнул.

— Я не был болен, Роберт. Мое тело терзала отнюдь не болезнь. Я… пытался предотвратить большую беду, но у меня ничего не получилось. То, что сейчас происходит, — прямое следствие этого.

Он встал, открыл свой сундук и достал из него тонкую книгу в жесткой кожаной обложке коричневого цвета. Я протянул руку, чтобы взять ее, но он быстро категорично покачал головой, снова сел рядом со мной и осторожно положил книгу на свои колени.

— Не трогай ее, — сказал он. — Никогда не трогай ничего из содержимого этого сундука, иначе проклятие, лежащее на мне, распространится и на тебя.

Он открыл книгу. Я с любопытством наклонился над ней, но, к моему величайшему сожалению, обнаружил, что не понимаю, что же там написано. Даже буквы были совершенно незнакомыми.

— В этой книге все написано, — сказал он. — Я хотел дать ее тебе позже, когда ты будешь готов к тому, чтобы понять ее, но для этого уже не осталось времени.

Его слова вызвали у меня легкий трепет. Однако я чувствовал, что он прав. Я знал, что он умрет. Теперь я был в этом абсолютно уверен, с того самого момента, как он произнес эти слова.

— А что это за книга? — тихо спросил я.

Андара не успел ответить, потому что в этот самый момент на палубе над нами раздался пронзительный крик!

— Они здесь, — тяжело дыша, сказала Лисса.

Ее голос уже мало был похож на человеческий. Он потерял силу, превратился в голос старухи, стал каким-то изношенным, как и само тело Лиссы, которая за последние пятьдесят минут постарела на такое же количество лет, истлев в сатанинском огне, пылавшем в ее душе. Она прикоснулась к тому, что простому смертному не было доступно испокон веку, и ей приходилось платить за это высокую цену.

— Они здесь, — пробормотала она еще раз и посмотрела в сторону двери.

Ее глаза уже ничего не видели, но каким-то другим, неведомым чувством она ощутила, как беснующаяся толпа с разных сторон приближается к их маленькому домику. Магической защитной стены, которая скрывала ее и двух ее сотоварищей от взглядов этих извергов, больше не существовало.

— Не бойся, дитя мое, — пробормотала старуха. — Они тебе ничего не сделают. Теперь уже ничего.

Она хихикнула. Это было злобное, дребезжащее хихиканье, от которого у Лиссы и ее брата Леннарда по спине побежали мурашки. Хотя они оба обладали колдовской силой, как и старуха, теперь они почувствовали, какая бездонная пропасть разделяет их. По сравнению с той колдовской силой, которая имелась у старухи, их сила была лишь каплей в море.

— Но она же умрет! — почти что крикнул Леннард. Его взгляд перескакивал с лица сестры на лицо старухи. — Она…

— Да, она умрет, — прервала его старуха. — Так же, как и ты, Квентон и я. Но это — не конец.

Она бросила быстрый взгляд на дверь. Вопли толпы становились все громче, и как раз в этот момент дверь задрожала от первого мощного удара. Трухлая древесина затрещала. В комнату снаружи проник запах гари.

— Свершилось! — сказала старуха торжествующе. — Я, Андара, повелительница колдовской силы, призываю тебя, о Господин всяческого зла! Я призываю тебя! Приди и забери нас! Забери наши тела! Забери наши души и наши мысли! Выполни договор!

Неестественное зеленое сияние, все это время мерцавшее в воздухе, усилилось. Еще один удар сотряс дверь. Ржавый засов сорвался с двери и, звякнув, шлепнулся на пол.

Через несколько секунд дверь развалилась, и в комнату ворвалось целое облако древесной трухи, пыли и дыма. В проеме показалось искаженное ненавистью лицо мужчины, глаза которого выискивали очередные жертвы.

Но крохотная комната была пуста, лишь в воздухе все еще мерцало слабое зеленое сияние. На какую-то долю секунды показалось, что на его фоне вырисовываются контуры трех человек, сидящих за маленьким круглым столом.

Затем сияние исчезло, и домишко оказался абсолютно пустым, как будто те трое всегда были лишь видениями…

Ветер буквально ударил мне в лицо, когда я выскочил на палубу вслед за Андарой. Доски под моими ногами дрожали, а парус над нами раздулся так, что казалось, он вот-вот лопнет. Нос судна не был виден в облаке брызг и шипучей пены. «Владычица тумана» неслась по волнам со скоростью парохода, при этом ее корпус и снасти кряхтели так, как будто были готовы разлететься на куски.

Андара остановился, схватил меня за руку левой рукой, а правой указал вверх. Я поднял голову, следуя взглядом за его жестом.

Как раз над нами завязалась схватка не на жизнь, а на смерть.

Двое из корабельной команды — Мэннингс и низкорослый черноволосый матрос, которого за время нашего путешествия я видел несколько раз внизу, в грузовом трюме судна, — сцепились на верхних реях грот-мачты без видимых причин. Черноволосый матрос с искаженным ненавистью лицом, широко расставив ноги, стоял на рее так прочно, как будто под ним была твердая земля, а не скругленная балка шириной каких-нибудь десять сантиметров, которая, к тому же, отягощенная парусом, вибрировала от сильного ветра. В правой руке матроса сверкал топорик с короткой ручкой — весьма опасное оружие, с помощью которого он непрерывно атаковал своего противника. Мэннингс, зажав в руке был нож, ограничивался лишь тем, что удерживал нападающего на расстоянии, пытаясь уклоняться от его яростных ударов. Все это было похоже на какие-то странные упражнения канатоходцев.

— Бартон!

Я увидел Баннерманна, стоявшего выше нас, на юте. У него в руках была винтовка.

— Бартон! — рявкнул он еще раз. — Прекрати! Немедленно прекрати это!

Черноволосый матрос бросил быстрый взгляд на Баннерманна, буркнул что-то в ответ и нанес еще один удар топором. Мэннингс успел уклониться в самый последний момент. Топор с размаху вошел в прочное дерево мачты. Мэннингс из-за резкого движения потерял равновесие и, отчаянно взмахнув руками, тщетно пытаясь восстановить равновесие, рухнул вниз.

Сразу вскрикнули несколько человек, находившиеся на палубе «Владычицы тумана». Падая, Мэннингс каким-то невероятным движением гребанул рукой позади себя и умудрился ухватиться за рею. Его ноги стали биться о парус. Он закричал. Его левая рука соскальзывала, и я видел, как исказилось от боли его лицо, потому что вес его тела пришелся только на эту руку. Бартон издал торжествующий крик, ухватился левой рукой за мачту и наклонился. В руке у него блеснул топор.

— Бартон! — в отчаянии заорал Баннерманн. — Прекрати, или мне придется в тебя выстрелить!

Бартон замер. Он стал искать взглядом капитана, и, несмотря на большое расстояние, разделявшее нас, я увидел в его глазах безумные огоньки. Баннерманн поднял винтовку.

— Не делайте этого, капитан! — крикнул Андара. — Он сам не знает, что творит!

Баннерманн ничего не ответил. Его лицо было мертвенно-бледным. Он снял ружье с предохранителя и прицелился в Бартона.

— Я не шучу, Бартон! — крикнул он. — Брось топор, или я выстрелю!

Бартон в ответ снова выкрикнул что-то неразборчивое. Затем он молниеносно поднял топор, еще раз наклонился вперед и — рубанул топором.

Крик Мэннингса потонул в грохоте выстрела. Мэннингс полетел вниз, но и Бартон был сбит с реи выстрелом, словно ударом кулака. Перед тем как Мэннингс и его убийца упали на палубу, я отвел взгляд в сторону. Меня чуть не стошнило.

Андара отпустил мою руку, сделал шаг вперед, но тут же остановился. Его лицо вздрагивало — не от ужаса увиденного, а от чего-то другого, что было еще ужаснее, чем то, что сейчас произошло. Баннерманн пробежал мимо него вниз по лестнице, на ходу гневным жестом отшвырнув винтовку. Взгляд, который он бросил на Андару, был полон ненависти.

Со всех сторон сбегались матросы, и у основания грот-мачты начала быстро собираться толпа. Я тоже хотел было устремиться вслед за Баннерманном, однако Андара быстрым жестом удержал меня, покачал головой и показал на море, в северном направлении.

В первый миг я не увидел ничего, кроме бесконечных синих волн, однако затем я понял, на что указывал мне колдун.

Под самой поверхностью воды, где-то за полмили от «Владычицы тумана», переливалось огромное темное нечто. Его форму невозможно было разглядеть, но оно было вытянутым и массивным, как кит. Только больше по размеру. Значительно больше.

Я хотел что-то сказать, но Андара жестом приказал мне молчать. Я понял. После недавних злоключений состояние людей на борту судна и так приблизилось к точке кипения. Если матросы заметят эту тень, следующую за судном, может произойти непоправимое.

К нам подошел Баннерманн. Его лицо было бледным от переживаний, а у рта появились морщины, которых я раньше не замечал. Его руки были в крови — крови матросов.

— Оба мертвы, — сказал он мрачно.

Замолчав, он медленно провел ладонями по лицу, пачкая его кровью и даже не замечая этого. Затем он пробормотал:

— Я… просто не понимаю, что случилось с Бартоном. Похоже, он рехнулся.

Баннерманн посмотрел на Андару, и снова в его глазах вспыхнул грозный мерцающий огонь. Он, должно быть, и сам был на грани потери рассудка.

Андара молчал. Впрочем, Баннерманн и не понял бы смысла сказанного Андарой, если бы тот ответил.

— Это все из-за вас, — опять пробормотал Баннерманн. — Вы… Вы… — он сделал глотательное движение, сжал и поднял дрожащие кулаки. Я напрягся. Но Баннерманн замер. — С тех пор как вы оказались на борту судна, нас преследуют несчастья. Это вы виноваты в том, что…

— Баннерманн! — резко сказал я. — Возьмите себя в руки!

Андара бросил на меня быстрый благодарный взгляд, покачав при этом головой.

— Оставь его, мой мальчик, — сказал он мягко. — Он прав. Хотелось бы мне повернуть время вспять.

— Быть может, мы это сможем сделать, — раздался голос.

Я поднял глаза и лишь теперь заметил, что мы не одни. Несколько матросов подошли вслед за Баннерманном и теперь стояли вокруг нас. У них были усталые, изможденные лица. В глазах некоторых из них кипела ненависть. Я почувствовал, что напряжение достигло предела.

— Попридержи язык, Лоримар, — устало сказал Баннерманн.

Гнев в его взгляде вдруг исчез. Сейчас у него был просто измученный вид.

Лоримар ответил упорным взглядом, сделал полшага вперед и скрестил руки на груди.

— И не подумаю, капитан, — сказал он. — Вы же сами это сказали. С тех пор как этот тип, — он имел в виду Андару, — ступил на наше судно, кажется, что у нас на борту появился сам черт. Не думаете ли вы, что?..

— Ничего я не говорил, — перебил его Баннерманн. — Я потерял самообладание и городил всякую чушь, вот и все.

— Ну уж нет, капитан, — упорствовал Лоримар. — Вы сказали правду, — он фыркнул. — Думаете, мы поверим, что та зверюга напала на нас по чистой случайности? И что у Бартона крыша поехала тоже просто так?

Толпа вокруг нас росла, с разных сторон слышались одобрительные возгласы. Я машинально пересчитал присутствующих и попытался оценить наши шансы на тот случай, если бы дело дошло до насилия. Они были невелики.

— Это что такое, Лоримар? — испытывающе спросил Баннерманн. — Бунт? А ты — зачинщик?

Баннерманн пытался говорить шутливым тоном, но это у него не очень хорошо получалось.

— Никакого бунта, капитан, — возразил Лоримар. — Против вас мы ничего не имеем. Но мы хотим, чтобы этого типа не было на борту. Швырните его в море. Он распространяет несчастья так, как крысы разносят всякую заразу.

— Вы с ума сошли! — воскликнул Баннерманн. — Мистер Монтегю!

— Вы хотели сказать «Андара», — холодно перебил его Лоримар.

Баннерманн побледнел, а Лоримар продолжал с еще большей уверенностью:

— Думаете, мы не знаем, кто он такой? — он засмеялся. — Мэннингс узнал его еще тогда, когда он садился на судно в Нью-Йорке. Но мы подумали, что нас это не касается. Нам давно следовало швырнуть его за борт, еще до того, как мы отплыли!

— Больше ни слова! — крикнул Баннерманн. — Идите займитесь своим делом. Каждого, кто через десять секунд еще будет стоять здесь, я отдам под суд за подстрекательство к бунту. Вы…

Андара успокаивающе положил ему руку на плечо.

— Оставьте их, капитан, — сказал он тихо.

Баннерманн хотел было отвести его руку, но Андара попросту отодвинул его в сторону, подошел к Лоримару и пристально посмотрел ему в глаза.

— Вы правы, Лоримар, — сказал он спокойно. — Я — Андара. Тот самый колдун, — он слегка улыбнулся. — Ведь меня именно так называют? Но я не имею никакого отношения к тому, что только что случилось. Этот человек просто сошел с ума. Не выдержал того, что здесь происходило.

— Этого не случилось бы, если бы вас не было на борту, — пробормотал Лоримар. Однако большая часть его самоуверенности испарилась, а причиной гневных ноток, звучавших в его голосе, было лишь упрямство.

Андара кивнул.

— Это верно, — признал он. — И я готов за это отвечать. Я… Если бы это могло что-то изменить, я бы добровольно сдался чудовищу, которое нас преследует. Но это не имеет никакого смысла.

— Почему? — пробормотал Лоримар. — Оно здесь из-за вас. Вы — тот, кто ему нужен, не так ли? И если оно заполучит вас, то, наверное, оставит нас в покое!

— Вовсе нет, — возразил Андара, покачав головой. — Это существо мыслит совсем не так, как человек. Его мысли и поступки определяются совсем другими правилами. Оно не успокоится до тех пор, пока не уничтожит это судно и его команду до последнего человека, — в звучании его голоса что-то изменилось. Я толком не мог разобрать, что именно: то ли манера выговаривать слова, то ли сила голоса. Так или иначе, его слова звучали как-то назидательно, из-за чего любая попытка возразить показалась бы смехотворной. — Вы правы, обвиняя меня. И, тем не менее, я — единственный, кто еще может вас спасти. Пока я жив, это судно находится в относительной безопасности. Если же вы меня убьете, то это чудовище уничтожит вас. А сейчас идите займитесь своим делом, — он поднял руку и повелительным жестом указал на нос судна. — Измените курс. Мы направляемся на юг. К берегу.

На лице Лоримара отразилась внутренняя борьба. Его губы дрожали, а на лбу появились капельки пота. Медленно, словно не по своей, а по чьей-то, более сильной воле, он повернулся и поплелся прочь, еле переставляя ноги. Другие матросы последовали за ним.

Баннерманн тяжело вздохнул. Он и я были, пожалуй, единственными, кто, хотя и слышал произнесенные наставительным тоном слова Андары, все же не полностью подчинились его воле.

— Как… вы это сделали? — пролепетал Баннерманн. — Я знаю Лоримара. Горячая голова, очень горячая, а уж если почувствует, что берет верх, то тут его и десятью лошадьми не удержишь.

Андара улыбнулся.

— Так, небольшой фокус-покус, — сказал он, — не более того. На самом деле матросы вовсе не хотели убивать меня, капитан. Они просто слегка струхнули.

Баннерманн сглотнул.

— Но вы… — он замолк на полуслове, покачал в растерянности головой и беспомощно посмотрел по сторонам. Это… это вы говорили серьезно, да? Вы бы пожертвовали собой, если бы это нас спасло?

Андара не ответил.

— Но это бы нас не спасло, — добавил Баннерманн.

— Нет, — сказал Андара тихо. — Существо, преследующее нас, никогда не оставит в покое жертву, которую оно учуяло.

Я ожидал, что Баннерманн спросит, что же это за существо, но он этого не сделал. И тут мне пришла в голову мысль о том, что никто из судовой команды почему-то не задал этот вопрос. Даже я лишь с трудом мог заставить себя думать о чудовище, как будто в моей голове был установлен некий барьер, не позволяющий думать о нем.

— Измените курс, капитан, — сказал Андара серьезно. — И подбодрите своих матросов, если хотите их спасти. Я не знаю, сколько еще времени смогу защищать всех нас.

Баннерманн кивнул. Это движение было отрывистым, каким-то судорожным.

— Мне… нужно заняться мертвецами, — сказал он сдержанно. — Нужно организовать достойное погребение.

— На это нет времени, — возразил Андара, покачав головой. — Пусть где-нибудь полежат, пока мы не достигнем берега. Если судно пойдет на дно, это и будет для них весьма достойной могилой.

Казалось, он был абсолютно уверен, что «Владычица тумана» уже никогда не достигнет порта. Но если у Баннерманна этот мрачный прогноз и вызвал страх, по нему этого не было видно. Он лишь кивнул, резко повернулся и удалился. Я посмотрел ему вслед. Несколько матросов уже начали заворачивать трупы Мэннингса и Бартона в белую парусину. Я перевел взгляд на нос судна. Возле разломанных поручней лежали еще пять трупов, уже завернутые в парусину. Это были матросы, ставшие жертвой первого нападения жуткого существа. Я содрогнулся. Сколько же еще людей погибнет, прежде чем этот кошмар наконец-то закончится?

— Я спасу их, Роберт, — тихо сказал Андара. — Обещаю.

Лишь с трудом я смог оторвать взгляд от мертвецов.

— Вы читаете мои мысли? — спросил я, не глядя на него, и сам испугался холодного тона, каким был задан вопрос.

Андара покачал головой:

— Нет. Однако нетрудно догадаться, какие чувства ты испытываешь, мальчик. И я не обижусь, если ты меня ненавидишь.

Теперь я посмотрел на него.

— Ненавижу? Вовсе нет. Я…

Больше я ничего не сказал. Мне было очень трудно разобраться в своих чувствах.

— Возможно, ты теперь понимаешь, что я тогда имел в виду, — продолжал он тихо. — То, что происходит здесь, происходило со мной всегда. Всегда и везде, — он печально улыбнулся.

— Да? — спросил я. Мне было трудно говорить. — Так Лоримар был прав? Вы действительно приносите смерть?

То, как Андара отреагировал на мои слова, поразило меня. В его глазах появилась боль, для меня абсолютно неожиданная.

— Пошли со мной, — вдруг сказал он.

Я повернулся, чтобы идти в нашу каюту, однако Андара движением головы указал наверх, на ют.

— Давай поговорим там, наверху, — сказал но. — Будет лучше, если я останусь на палубе.

Не сказав ни слова, я последовал за ним на ют. Мы были одни. Баннерманн находился где-то в носовой части судна, и лишь теперь я заметил, как тихо было здесь, на корме. Матросы держались от нас подальше. Андара сломил их волю, и они все еще продолжали выполнять отданные им распоряжения. Однако инстинктивный страх, который они, по всей видимости, испытывали перед ним, Андара развеять не мог. Впрочем, наверное, он к этому и не стремился.

Андара быстрыми шагами подошел к кормовой оконечности палубы, облокотился на поручни и достал из кармана сигару. Я стал рядом с ним. Ветер, казалось, стал холоднее, и я поймал себя на том, что поневоле смотрю на север и ищу глазами мощный темный контур под поверхностью воды. Его уже не было видно, однако я знал, что он все еще где-то там, совсем недалеко от нас.

Андара зажег сигару, глубоко затянулся и выпустил облачко дыма.

— Ты спрашивал меня, правы ли эти матросы, — начал он. — Действительно ли я приношу смерть. Боюсь, что они правы, Роберт. Но, возможно, скоро это закончится, — он еще раз затянулся и посмотрел на меня. — У меня были совсем другие планы. Мне казалось, что все пройдет без сучка без задоринки. Я рассчитывал на тебя, а теперь, к сожалению, все происходит так быстро! Помнишь книгу, которую я тебе показывал? И мою болезнь?

От его слов у меня по спине побежали мурашки. Он говорил очень спокойно, как будто ничего вообще не произошло, как будто он уже забыл о трупах, лежащих внизу, на палубе.

— Да, — ответил я сдержанно. — Однако какое это имеет отношение к чудовищу?

— Самое прямое, — ответил он. — Возможно, это даже и хорошо, что у тебя не было возможности прочесть книгу. Но я, по крайней мере, расскажу тебе, о чем в ней написано. Эта книга — летопись моей родины, история города, в котором я родился, где все началось. Летопись Иерусалимского Лота.

— Иерусалимского Лота? — спросил я. — А что это?

— Ты когда-нибудь слышал о Салеме? — спросил Андара, отвечая вопросом на вопрос.

Я кивнул.

— Поселение ведьм, — продолжал он. — Деревня, жители которой продали свои души дьяволу. Так, по крайней мере, утверждают люди. Уже прошло более ста лет, и об этом почти все забыли. На самом же деле жители Салема никогда не служили дьяволу, однако они владели приемами черной магии. Как и я.

— Их ведь… убили, — сказал я, запинаясь.

Я вспомнил, что действительно уже слышал о Салеме, слышал то, что обычно рассказывают о такого рода вещах. Конечно же, я никогда в это не верил, наоборот, относился к таким россказням иронически. Но сейчас слова Андары оказали на меня какое-то странное неприятное воздействие. Как будто они разбудили во мне воспоминания. Воспоминания, которых у меня не могло быть…

— Их убили, — подтвердил он. — Во всяком случае, большинство из них погибло. Люди из близлежащих селений боялись их, Роберт. Хотя они, в общем-то, не были злодеями. Они не служили ни дьяволу, ни другим темным силам, они лишь сохранили в себе кое-какие знания, которые большинство обычных людей давно утратили. Знания такие же древние, как сам род человеческий, знания о вещах, существовавших испокон веку. Однако люди из окрестных селений считали, что они заключили союз с дьяволом, и однажды собрались вместе и убили их всех в течение одной-единственной кровавой ночи.

Он ненадолго замолчал, чувство какого-то непонятного страха усилилось во мне. Я пытался подавить его, но оно не исчезало. На мгновение мне даже показалось, что я слышу крики. Над морем словно сверкнули багровые молнии, а к запаху соленой воды примешалось тошнотворное зловоние. Затем это видение исчезло.

— Но умерли не все, — продолжал Андара. — Некоторые из них сумели скрыться. Эти немногие поселились на новом месте, за тысячи миль от своего родного селения, не замеченные своими преследователями. Наследие Салема не погибло.

— Иерусалимский Лот?

Андара кивнул.

— Да. Они выбрали это название, потому что они знали людей и знали, как их легко ввести в заблуждение. Внешне они были верующими людьми, мужьями и женами, ежедневно ходившими на богослужения, они воспитывали своих детей в христианской вере. Но они никогда не забывали о том, что некогда пережили.

— А вы… один из них?

Андара снисходительно улыбнулся.

— Нет, Роберт. Никого из тех, кто сумел спастись бегством из Салема, уже нет в живых. Последним из них был… мой дедушка. Он был одним из тех немногих, кто избежал смерти. Один из горстки мужчин и женщин. У него родился сын — мой отец, которому он передал тайные знания, а мой отец передал их мне, — он потупил взгляд, а когда снова заговорил, в его голосе звучали горестные нотки. — Люди жестокие, Роберт, более жестокие, чем ты можешь себе представить. Целое столетие никто не нарушал спокойствия Иерусалимского Лота, а затем история повторилась. Мы были предусмотрительными, но, видимо, недостаточно. Мало-помалу люди из близлежащих селений начали осознавать, что жители нашей маленькой деревушки совсем не такие, как они, и все повторилось.

— Они их… убили? — спросил я, запинаясь.

— Не сразу, — ответил Андара. — Сперва они стали их бояться. Затем ненавидеть. Я был одним из немногих, кто почувствовал опасность, я и четверо других, мастерски владевших колдовской силой. Я предупреждал их, но они не хотели меня слушать. И в конце концов я ушел от них, потому что знал, что произойдет, — он вздохнул. — Мне не следовало этого делать. Я предал их, Роберт. Я бросил их на произвол судьбы и убежал, как трус, — он снова замолчал. Его руки сжались в кулаки, он стал быстро и тяжело дышать. — Они пришли вскоре после того, как я ушел. Все произошло так, как в Салеме, вернее, еще ужаснее, намного ужаснее. Люди из близлежащих селений собрались вместе и напали на Иерусалимский Лот, убивая его жителей и поджигая строения. Погибли невинные мужчины, женщины и дети.

— Но что вы смогли бы сделать? — спросил я в недоумении. — Вас тоже убили бы и…

— Может быть, и так, — перебил меня Андара. — Но, может быть, я смог бы их спасти. Нас было пятеро, Роберт, пять колдунов. Быть может, наших объединенных усилий хватило бы, чтобы сдержать толпу. Мы бы выиграли время, и наши люди смогли бы спастись бегством. Они погибли, потому что меня там не было. Но осталось их проклятие, которое действует до сих пор. Они были колдунами, такими же, как и я, а провозглашенное колдуном проклятие не умирает вместе с ним. Их проклятие действует уже лет двадцать, даже больше. Поэтому я все время в бегах.

— Вы скрываетесь от смерти? — выпалил я.

— От их проклятия, — ответил Андара. — С их точки зрения, я — отщепенец. Возможно, они в чем-то и правы, и, быть может, моей судьбой было остаться вместе с ними и с ними погибнуть. Но я вообразил, что смогу этого избежать, — он пронзительно засмеялся. — Когда я лежал внизу, в каюте, а все думали, что я болен, на самом деле я пытался замести следы. Какой же я глупец!

— Но двадцать лет…

— Что значит время, если речь идет о проклятии, наложенном великими колдунами? — перебил он меня возбужденно. — Я воображал, что я достаточно силен, но это оказалось совсем не так, — он обернулся и посмотрел на север. — Господи, каким же я был глупцом! Быть может, своими усилиями я как раз и навел его на наш след. Я чувствовал себя уверенно, Роберт. Будучи за три тысячи миль от Иерусалимского Лота, по прошествии уже двадцати лет я был полностью уверен, что смогу преодолеть это проклятие. Но оно меня все-таки настигло.

— Оно?

Андара указал на север.

— Существо, которое они натравили на меня, чтобы поквитаться со мной. Орудие их мести. Йог-Сотхотх, ужаснейшее существо ДОИСТОРИЧЕСКИХ ВРЕМЕН! Вот дурни! Как же они, должно быть, меня ненавидели, если додумались воскресить из глубин вечности это чудище лишь для того, чтобы уничтожить меня.

Йог-Сотхотх… Это имя несколько раз эхом отозвалось в моем мозгу, и снова, причем сильнее, чем раньше, меня охватило чувство, что я вспоминаю о чем-то, чего со мной в реальной жизни не происходило, — о чем-то древнем и ужасном. В моем сознании всплывали какие-то видения, такие страшные, что простому смертному лучше было бы ничего такого не знать. У меня внутри все похолодело.

— А вы можете его… уничтожить? — спросил я, запинаясь.

Андара горько засмеялся.

— Уничтожить? Уничтожить Йог-Сотхотха? Нет, не могу. Да и никто не может, мой мальчик. Устроить лесной пожар способен и ребенок, но он не сумеет погасить его голыми руками. Силы четырех колдунов вполне хватило на то, чтобы открыть врата, но закрыть их не смогут и четыре тысячи колдунов, — он указал гневным жестом в сторону моря. — Это чудовище убьет меня так или иначе, Роберт, куда бы я от него ни убегал. Моей силы, наверное, хватит на то, чтобы сдерживать его в течение одного-двух часов. Быть может, за это время ты и команда успеете покинуть судно. Затем это чудовище доберется до меня. И я не смогу от него убежать.

— Но это же безумие! — вырвалось у меня. — Это… это существо бессильно на суше. Мы можем сесть в шлюпку и…

— Я послужил причиной слишком многих смертей, Роберт, — мягко перебил меня Андара. — Умерло уже достаточно много невинных людей, и лишь потому, что я когда-то струсил. Я тогда сбежал, и вот восемь человек погибли сегодня по моей вине. Никто больше не должен умереть. Ты должен жить.

— Я? Но что я?..

— Йог-Сотхотх не исчезнет, — перебил он меня. — Он будет жить и после того, как убьет меня. Кроме того, он не будет больше ничем связан. Быть может, не только он, но и другие, пришедшие вместе с ним. Должен остаться кто-то, кто продолжит эту борьбу. В Лондоне есть кое-кто, кто обладает силой и знаниями, необходимыми для победы в этой борьбе, но ему нужна помощь. Твоя помощь.

— Но почему я? — спросил я в растерянности. — Почему именно я? Я ведь не колдун, как вы. И ничего не понимаю ни в черной магии, ни в колдовстве.

— Но ты — наследник колдовской силы, так же как и я, — сказал Андара серьезно. — Ты этого не знаешь, но у тебя есть дар. Я это почувствовал еще тогда, когда увидел тебя в первый раз. Человек, к которому ты попадешь, поможет тебе разобраться в твоих способностях и научит их правильно применять.

— Я?.. — у меня перехватило дух. — Я стану колдуном? Вы… Вы с ума сошли.

В тот самый момент, когда я произнес эти слова, я почувствовал, что он прав. Он ведь не случайно взял меня в это путешествие. Он искал меня, точнее, такого, как я. Моя способность в любой ситуации распознавать, обманывают меня или нет, мой талант оказываться в нужное время в нужном месте, мое инстинктивное умение делать как раз то, что нужно, — все то, чему мои товарищи всегда завидовали, — не было простой случайностью…

Андара улыбнулся, поднял руку и коснулся зигзагообразной, похожей на застывшую молнию пряди белоснежных седых волос, начинавшейся над его правым глазом и тянувшейся до затылка.

— У тебя такие же способности, как и у меня, — мягко сказал он. — И скоро ты будешь носить знак власти.

Я вперил в него взгляд и открыл было рот, но так ничего и не сказал.

— Жаль, что все так как-то… — прошептал Андара. — Мне хотелось бы поведать тебе об этом при других обстоятельствах. Я знаю, что ты сейчас чувствуешь.

Но его последних слов я уже не слышал. Отчаянный крик вот-вот мог сорваться с моих губ, я развернулся и кинулся прочь так быстро, как только мог.

За последние полчаса еле видневшаяся на горизонте серая полоска превратилась сначала в четкую линию, затем в неровную, устремленную ввысь стену скал высотой футов двести. Основание стены скрывалось за облаком белой, очевидно состоящей из мельчайших частичек воды играющей пены. Волны вовсю резвились перед берегом, создавая коварные водовороты, между которыми то там, то здесь прорисовывались черные, блестящие от воды скалы. «Владычица тумана» неслась к берегу. К берегу и преграждавшим к нему путь рифам, которые, спрятавшись у самой поверхности воды, поджидали суда, неблагоразумно приближавшиеся к ним. Линия берега перед нашими взорами то вздымалась вверх, то падала вниз по мере того, как нос судна взбирался на гребень волны или нырял во впадину между волнами. Завывания ветра, обрушивающегося на угловатые выступы береговых скал, были отчетливо слышны более чем за милю, они звучали в моих ушах, как сатанинский смех.

— Безумие, — пробормотал Баннерманн. Он стоял рядом со мной. Его голос звучал невероятно твердо, однако лицо капитана было мертвенно-бледным. — Это какое-то безумие, — снова забубнил он, не дождавшись моей реакции. — Если бы часа два назад кто-нибудь сказал мне, что я добровольно направлю свое судно на рифы, я бы счел его сумасшедшим.

Он уставился на меня, и я почувствовал, что он ждет ответа.

Но я молчал, тщетно пытаясь собраться с мыслями. В моих мозгах бушевал ураган смешавшихся мыслей и ощущений. В глубине души я осознавал, что сказанное Андарой — правда, он был прав буквально во всем. Теперь, когда я уже все знал, мне вдруг вспомнились тысячи мелких подробностей моей прежней жизни, на которые я теперь смотрел совсем другими глазами. Я обладал тем талантом, о котором говорил Андара. И я — хотя толком и не понимал, что к чему, — знал об этом всегда, задолго до того, как познакомился с Андарой.

Но мне совсем не хотелось этого знать. Мне совсем не хотелось иметь какое-либо отношение ко всем этим колдунам, демонам, волшебникам, чудовищам из доисторических времен. Я закрыл глаза, сжал в бессильном гневе кулаки и прислонился лбом к влажному дереву мачты.

Баннерманн истолковал эти проявления моих чувств по-своему.

— Побережье не так опасно, как кажется, — сказал он, пытаясь меня успокоить. — Рифы находятся достаточно глубоко под поверхностью воды, и сейчас прилив. Если нам повезет, то волна перенесет нас через рифы. А если нет, то мы все равно выплывем. Вы же умеете плавать?

— Дело совсем не в этом, — пробормотал я.

Баннерманн нахмурился и вопросительно посмотрел на меня, и в какой-то момент я уже готов был ему все рассказать.

Но, конечно же, я этого не сделал. Некоторое время спустя Баннерманн понял, что не вытянет из меня ни слова, и, молча пожав плечами, удалился.

Я посмотрел ему вслед, затем стал искать глазами Андару. Он стоял спиной ко мне там же, где я его покинул, и всматривался в море. Я попытался представить, какая же невидимая борьба происходит в его душе, но не смог. Он сказал, что будет удерживать Йог-Сотхотха до тех пор, пока судно и его команда не окажутся в безопасности, и я был уверен, что это ему по силам. Но мне совсем не хотелось знать, как он это делает.

Судно тяжело поднялось на гребень волны, вибрируя, задержалось там на какой-то миг и затем нырнуло футов на десять-двадцать вниз, в промежуток между волнами. Парусник сильно тряхнуло, а меня швырнуло на мачту. Я изо всех сил вцепился в нее, подождал, пока палуба под моими ногами перестанет ходить ходуном, и затем направился на нос судна.

Берег стал еще ближе. Судно с фантастической скоростью неслось к линии прибоя и, следовательно, полосе рифов. До них оставалось лишь несколько минут хода. Я беззвучно помолился, страстно желая, чтобы слова Баннерманна оказались правдой, а не всего лишь невинной ложью, которой он пытался меня успокоить. Я ничего не смыслил в мореплавании, но его слова мне кое-что прояснили: на море было волнение, и ветер, сила которого в течение последнего получаса все возрастала, гнал волны высотой футов двадцать. Если «Владычица тумана» достигнет линии подводных рифов в нужный момент, и если одна из мощных волн окажется у нее под корпусом и поднимет ее…

Если, если, если… Слишком много «если»… Вполне возможно, что судно развалится на части, как ореховая скорлупа, если прилив швырнет его на зубчатую стену, скрывающуюся под поверхностью воды на ничтожной глубине.

Внезапно сильное ощущение опасности нарушило ход моих мыслей. Я поднял глаза, затем в замешательстве потер их и с тревогой окинул взглядом судно. Паруса трещали под напором ветра, а корпус парусника кряхтел и стонал под нагрузкой, как живое существо. На реях никого не было: матросы находились на палубе «Владычицы тумана», заранее готовясь к возможному столкновению судна со скалами. Я бросил взгляд на море, туда, где мог скрываться наш невидимый преследователь. Но океан был пуст, и что-то подсказывало мне, что опасность, которую я чувствовал, совсем другого рода.

— Позади тебя, Роберт!

Голос прозвучал так отчетливо, как если бы говорящий стоял рядом со мной. Это был голос Андары…

Но я был один. Колдун находился на другом конце судна, более чем за сто пятьдесят футов от меня! И его голос звучал в моих мыслях!

— Оно позади тебя, Роберт! Оно… ради бога! Беги! Беги в безопасное место!

Дальше события развивались стремительно. Все свои действия я совершал практически не думая и — хотя в тот момент я этого и не осознавал — не по своему разумению, а словно по принуждению чужой, необычайно сильной воли. Я отскочил в сторону и, поскользнувшись, шлепнулся на мокрые доски палубы. Над судном раздался крик. Что-то темное, влажное и ужасно сильное вцепилось в мою спину, приподняло меня и попыталось с силой ударить об мачту.

В этот раз я отреагировал инстинктивно. Вместо того чтобы упираться (чего, по-видимому, ожидал от меня тот, кто на меня напал), я, наоборот, сделал молниеносный шаг вперед, забросил руки вверх и назад и ухватился за чью-то волосатую руку. Затем, повернувшись вполоборота, я согнулся и изо всех сил швырнул нападающего через себя. Мои ступни скользнули по мокрой палубе, и я упал. Но, тем не менее, человек, схвативший меня, перелетел через мое согнутое тело и, беспомощно размахивая руками, пролетел три-четыре метра над палубой и ударился о поручни.

Под тяжестью его тела поручни разломались. Он, не теряя скорости, полетел было за борт, однако в последний момент сумел ухватиться за обломки поручней. С огромным усилием, чуть не вырвав руки из суставов, он остановил свое падение и повис с внешней стороны борта.

Вдруг на меня дохнуло холодом.

Из-за борта появилась голова человека с раздробленным черепом. Лицо его было мертвенно-бледным, с широко открытыми немигающими глазами. Это было лицо мертвеца. Лицо Мэннингса — матроса, который на моих глазах разбился насмерть!

— Роберт! БЕГИ!

Призыв Андары прозвучал слишком поздно. Я отшатнулся назад, резко обернулся и… замер.

Мэннингс был не единственным, кто восстал из мертвых. В двух шагах передо мной стоял Бартон, убийца Мэннингса. При падении на палубу от удара его тело деформировалось, перекосилось, словно все суставы сначала были поломаны, а затем срослись не так, как надо. Между его глазами — там, куда попала пуля Баннерманна, темнело маленькое отверстие. Его неподвижные глаза — глаза мертвеца — смотрели на меня, а дрожащие, изможденные руки были подняты и тянулись ко мне.

Прозвучал выстрел. От поверхности палубы, совсем рядом с Бартоном, отлетели щепки. Затем послышался крик Андары:

— Прекратите стрелять! Вы можете задеть Роберта!

Эти слова вывели меня из оцепенения. Я сделал два-три быстрых шага назад, прижался к мачте и осмотрелся. Кроме Бартона и Мэннингса пока что больше никто не восстал из царства теней, но в тот самый момент, когда я так подумал, я увидел, как зашевелились трупы, завернутые в белую парусину…

И тут «Владычица тумана» содрогнулась от сильнейшего удара!

Судно тряхнуло так, что все стоявшие на палубе свалились как подкошенные. Падая, я инстинктивно сжался в комок и, покатившись по палубе, оказался как раз под вытянутыми руками Бартона. Матросы начали кричать, корпус судна ужасающе затрещал. Я почувствовал, что в трюме под нами треснули доски, и вода, бурля, хлынула внутрь судна. Парусник вновь содрогнулся. Этот удар был не такой сильный, как первый, но, тем не менее, я снова не удержался на ногах.

Когда я приподнялся, мой взгляд упал на страшное лицо Мэннингса.

Этот мертвец, понукаемый нечеловеческой силой, вскарабкался на палубу и двигался ко мне. Я вскрикнул, отшатнулся назад и попытался убежать от этого страшилища, но Мэннингс оказался проворнее. Он быстро протянул руку вперед, ухватил меня за одежду и с огромной силой потащил к себе. Я снова закричал, обернулся и в безумном страхе ударил его несколько раз по лицу.

У меня было такое ощущение, что я бью теплую мягкую губку. Мэннингс, казалось, вообще не чувствовал моих ударов, а мое сопротивление еще больше разгневало его. Своей левой неповрежденной рукой он схватил меня за лицо и начала выворачивать мою голову, пытаясь свернуть мне шею. Я почувствовал, как давление в моих шейных позвонках становится все более невыносимым. Еще пара секунд — и они сломаются!

Тут «Владычица тумана» уже в третий раз содрогнулась от сильного удара и легла на борт. Мачты над нами затрещали. Куски разломанного дерева и парусина рухнули на палубу. Судно застонало, словно от боли. Кусок реи длиной в руку, падая, ударил Мэннингса. Он запрокинулся и упал на палубу, словно пораженный молнией.

Но это оказалось для меня лишь короткой передышкой. Судно непрерывно тряслось и вибрировало, вокруг нас бушевала вода, а ветер с каждой секундой все усиливался, превращаясь в страшный ураган, рвущий паруса и сгибающий мачты. Однако это бесчинство природы приводило в смятение живых людей, но отнюдь не мертвецов! Краем глаза я заметил, что парусиновые мешки, в которые были зашиты трупы матросов, в конце концов оказались разорванными изнутри. Руки мертвецов уже искали путь наружу, и когда я, вскочив, в отчаянии пытался найти путь для отступления, я увидел, что на меня оскалился один из погибших матросов, — тех, кто оказался в шлюпке в момент нападения Йог-Сотхотха на наше судно.

Я был окружен. Прямо передо мной подымались мертвецы, а путь назад, на ют, был прегражден Мэннингсом и Бартоном. Они пока не нападали, но их намерения были очевидны: оттеснить меня в сторону носовой части судна, прямо в руки других воскресающих мертвецов.

И вдруг в этот самый момент, словно все происходящее было лишь прелюдией настоящего кошмара, море вокруг «Владычицы тумана» вздыбилось единым гигантским фонтаном пены и клокочущей воды, и что-то чудовищное, отвратительное, бесформенное подняло свою жуткую голову над поверхностью воды. Крики матросов, полные ужаса, потонули в раздавшемся реве — реве, подобного которому я никогда еще не слышал, реве, заставившем небосвод содрогнуться, а море — затрепетать. Вокруг судна поднялся целый лес беснующихся, покрытых блестящими зелеными чешуйками щупальцев со смертоносными пастями. Андара прокричал что-то неразборчивое и, словно защищаясь, вытянул руки в сторону чудовища. Казалось, что крошечный, немощный человечек пытается противостоять гиганту, явившемуся сюда из незапамятных времен.

Однако сила колдуна была сопоставима с силой Йог-Сотхотха…

На мгновение мне показалось, что из кончиков пальцев Андары появился яркий, ослепительный свет, пронзивший бесформенное туловище чудовища. Беснующиеся щупальца, словно обжегшись, отшатнулись назад, а чудовище снова издало рев, но на этот раз от боли. Его мощное туловище метнулось назад, а вибрирующие щупальца, которые уже были готовы напасть на судно и находящихся на палубе беспомощных матросов, вдруг замерли. Андара выкрикнул какое-то слово на абсолютно незнакомом мне языке. Мощные щупальца вздрогнули, отшатнулись от палубы, но затем снова придвинулись к ней. Я оказался свидетелем борьбы невидимых, неописуемых сил, схватки между колоссами, неподвластной человеческому восприятию; быть может, в битве сошлись сами истоки творения, Добро и Зло.

Но тут моя неосмотрительность чуть было не стоила мне жизни.

Увлекшись грандиозным зрелищем борьбы, я на несколько секунд забыл об опасности, угрожавшей непосредственно мне.

Ледяная рука опустилась на мое плечо. Я обернулся, увидел, что кто-то пытается схватить меня за лицо, и инстинктивно уклонился. Жгучая боль обожгла мою щеку. Я отбил в сторону руку, вцепившуюся в меня, и ухватился за колени мертвеца, пытаясь перекинуть его через себя, как мне удалось это сделать с Мэннингсом. Однако ходящая ходуном палуба была плохой опорой для моих ног. Я потерял равновесие, упал на колени и, увидев, что надо мной нависла еще одна тень, защищаясь, поднял руки над головой. На меня обрушился удар, от которого я упал на палубу и почти потерял сознание.

Они были везде. Мэннингс, Бартон и другие мертвецы надвигались на меня со всех сторон, пытаясь ударить меня по лицу и разорвать мою одежду своими закостенелыми, ледяными пальцами.

— Роберт! Амулет!

Я попытался отыскать взглядом Андару, высматривая его между искаженными ликами мертвецов, однако корма «Владычицы тумана» превратилась в сплошной беснующийся вихрь, в котором мелькали только зеленые тени. Йог-Сотхотх снова и снова нападал с яростным ревом на парусник, и я с ужасом увидел, что его щупальца с каждым разом подбирались чуточку ближе к одинокой фигуре на юте, как будто созданная колдуном вокруг судна невидимая защитная стена постепенно подавалась назад под натиском чудовища.

Сделав глубокий вдох, я схватил одного из мертвецов за ворот и изо всех сил швырнул его на других, буквально на мгновение высвободившись от их захватов.

Но это не помогло. Мертвецы перегородили палубу передо мной, словно движущаяся стена. Позади меня были поручни, до которых оставалось не более трех шагов, а за ними — море и смертоносные рифы. Даже если бы я рискнул прыгнуть в море и мне удалось бы спастись от Йог-Сотхотха, течение все равно швырнуло бы меня на рифы и я разбился бы насмерть.

Словно прочитав мои мысли, мертвецы начали приближаться. Они снова пытались схватить меня, рвали на мне одежду и тыкали пальцами в глаза. Я сбил одного из них с ног, другому вывернул руку и уперся коленкой снизу в его локтевой сустав. Но мой противник не был обычным человеком. Он не почувствовал боли и своей второй рукой тут же ухватился за мою одежду.

— Роберт! Амулет! ВЫБРОСЬ ЕГО!

Но я уже почти не слышал раздававшийся у меня в голове голос Андары и не понимал смысла сказанного им. Удары, наносимые руками и ногами, непрерывно сыпались на меня со всех сторон, и мое сопротивление все слабело. В голове раздавался глухой, то усиливающийся, то ослабевающий шум, а из-за боли я постепенно впадал в состояние какого-то оцепенения, оно охватывало мое тело, руки и ноги.

— Амулет! Выбрось его, Роберт, иначе они убьют тебя!

Я опустился на колени, согнулся и попытался вытащить из кармана маленький амулет-звезду, который дал мне Андара. Кто-то ударил меня по голове. Я упал вперед, инстинктивно перевернулся на спину и, теряя силы, пытался защититься от ударов мертвецов. Я почувствовал, что постепенно теряю сознание. Мой рот наполнился кровью, а фигуры нападающих начали исчезать за красной, колышущейся волнами пеленой, появившейся у меня перед глазами. Запихнув руку в карман, я наткнулся на что-то твердое, теплое на ощупь, вытащил его из кармана и зажал в кулаке.

— Выбрось его!

Я каким-то чудом сумел подняться на ноги. Я уже не мог ни отчетливо думать, ни управлять своими движениями, но в мое сознание проникла какая-то новая мощная сила, принудившая меня подняться под ударами мертвецов и побрести к поручням.

Я шел, как идет сквозь строй солдат, подвергаемый наказанию шпицрутенами. Я упал, снова поднялся и, теряя силы, пробился к поручням. Ледяная рука мертвеца вцепилась в мою руку и попыталась вырвать у меня амулет. Я вырвался и, собравшись с силами, швырнул звездообразный амулет что есть мочи в пространство перед собой. Описав высокую дугу, он упал в море, сверкнув на поверхности воды, и исчез в пучине, в вихре света и пены.

В тот самый момент, когда амулет пошел на дно, мертвецы застыли на месте. Их руки, хватавшие меня за волосы и одежду, бессильно повисли. Огонь в их глазах погас, и спустя несколько мгновений они рухнули на палубу, как марионетки из кукольного театра, когда кукловод одним махом обрывает нити, на которых они висели.

И в этот самый момент Йог-Сотхотх обрушился на судно всей своей силой. Я упал, умудрившись в последний момент смягчить падение, выставив руки перед собой, и посмотрел, превозмогая тошноту, сквозь стоявшую перед моими глазами пелену крови, на ют.

Андара шатался. Невидимый щит, прикрывавший его от атак чудовища, терял свою силу. Его ноги подкосились, он повалился на поручни, затем попытался снова встать.

Но он не успел этого сделать. Зеленое щупальце опустилось на него сверху, обхватило его туловище и подняло Андару в воздух. Йог-Сотхотх торжествующе заревел. Его щупальца обрушились на судно, круша дерево и железо, сбивая мачты и разрывая на клочки паруса. «Владычица тумана» снова пошла вперед, но теперь уже ее гнало на рифы дьявольское неистовство чудовища. Корпус судна затрещал. Огромная трещина пересекла палубу. Мачты переламывались, как спички. Морская вода хлынула сквозь разломанные поручни на палубу, сметая людей и обломки такелажа за борт.

Я не знаю, как долго все это продолжалось — секунды, минуты или часы. Я потерял чувство времени, и если еще что-то и ощущал, так это лишь ужас. «Владычица тумана» тонула в водовороте хаоса и страха, принявшего форму чешуйчатого чудища. Щупальца Йог-Сотхотха разламывали судно, как ореховую скорлупку, вырывая громадные куски из корпуса парусника и уничтожая все, с чем не справились море и рифы.

В конце концов и я был накрыт накатившейся волной, сбит с ног и выброшен за борт тонущего судна. Меня потащило в глубину, затем я ударился затылком о камень и потерял сознание.

Холод. Это было первое, что я почувствовал, когда ко мне вернулось сознание и из пучины забытья и видений я снова вернулся в реальный мир. Я лежал на чем-то мягком и влажном, теплый солнечный свет падал на мое лицо, но его лучи не могли прогнать холод, глубоко проникший в мое тело. Мои ноги по колено лежали в воде, а все мое тело казалось изможденным и разбитым. Я открыл глаза.

Надо мной простиралось синее безоблачное небо. Буря улеглась, шум волн утих. Все, что я слышал, — это тихий шорох прибоя. Я приподнялся на локтях, огляделся по сторонам и в недоумении потряс головой. В первый миг я не мог понять, где же я нахожусь и как я вообще сюда попал. Море выбросило меня на ровный, усеянный белым ракушечником песчаный берег, точнее, на крошечный, шириной в каких-нибудь двадцать шагов плоский выступ суши, расположенный рядом с вздымающимися из воды вертикально вверх скалами, перед которыми разбилась «Владычица тумана». Разломанные части судна и куски парусины валялись по всему берегу, и это было все, что осталось от некогда гордого четырехмачтового парусника.

Мысль о «Владычице тумана» пробудила мои воспоминания с почти болезнетворной силой. Я вдруг вспомнил все: шторм, Йог-Сотхотха, погибающих матросов и мертвецов, восставших с ложа смерти…

Скрип песка и гальки под твердыми подошвами сапог прервал мои мысли. Я поднял глаза и, щурясь от солнечного света, увидел Баннерманна. На нем все еще была надета черная водонепроницаемая куртка, но его левая рука висела на самодельной перевязи, а лицо покраснело и опухло.

— Крэйвен! — вырвалось у него. — Вы живы!

Он бросился ко мне, протянул здоровую руку и помог мне встать на ноги.

— Я в этом что-то не очень уверен, — ответил я. Резкое движение вызвало у меня сильное головокружение. — Где мы?

Баннерманн кивком указал на море.

— На расстоянии одной мили от того места, где затонула «Владычица тумана», — сказал он. — Боже мой, я думал, что мы — единственные, кто выжил.

— Мы? — во мне вспыхнул маленький огонек надежды. — Кто-то еще выжил?

Баннерманн кивнул.

— Шестеро, — сказал он. — Если с вами, то семеро. Это все, что осталось от моей судовой команды. Течение вынесло нас сюда. Мы выжили совершенно случайно.

— Случайно? — я покачал головой. — Да нет, Баннерманн, совсем неслучайно. — Я… — я запнулся, помолчал некоторое время, а затем, отрешенно махнув рукой, продолжал изменившимся голосом: — Впрочем, это уже неважно. Мы сможем отсюда выбраться каким-то образом, чтобы не пришлось опять плыть?

Баннерманн кивнул:

— Да. Мы нашли пещеру. У нее есть второй выход. Через него мы попадем на побережье, — он вздохнул. — Боже мой, Крэйвен, что же это было? Кошмарный сон?

— Боюсь, что нет, — тихо ответил я. — Но мне известно так же мало, как и вам, капитан. Когда Андара был еще жив…

— Он и сейчас жив.

— Он… — я посмотрел на Баннерманна в растерянности и затем, словно не веря, переспросил: — Он жив?

— Да. Но скоро умрет. Он прислал меня сюда, чтобы я поискал вас. — Баннерманн попытался рассмеяться, но смех был каким-то неестественным. — Черт возьми, я просто понятия не имею, как же он узнал, что вы здесь. Судно затонуло еще полчаса назад. И…

Но я его уже не слушал. Насколько мне позволяли мои изможденные мышцы, я бросился бегом к скалам, больше не обращая внимания на Баннерманна. Найти вход в пещеру, о которой он говорил, оказалось нетрудно: он был достаточно большим, словно ворота сарая, а в темноте пещеры мерцал огонек факела. Я вбежал вовнутрь, остановился у входа и попытался что-нибудь разглядеть в непривычной для моих глаз темноте.

Андара лежал неподалеку от входа в пещеру. Выжившие матросы соорудили из кусков разорванных парусов некое подобие постели, на которую и уложили Андару. Белая парусина вокруг него потемнела от крови, да и очертания его тела показались мне неестественными, словно деформированными.

Когда я подошел к Андаре, он открыл глаза. Некоторое время его взгляд был устремлен в пустоту, и я с испугом подумал, что он меня уже не узнает. Но вот он улыбнулся. Это была болезненная, искаженная страданием улыбка, скорее похожая на гримасу.

— Роберт, — пробормотал он. — Ты… сумел выбраться.

Я осторожно сел возле него и протянул руку, словно хотел коснуться его, но в последний момент что-то заставило меня отдернуть руку.

— Не я, — сказал я, покачав головой. — Ведь это не случайно, что течение вынесло всех выживших сюда?

— Это был небольшой фокус-покус, — пробормотал Андара. — Боюсь, что уже последний в моей жизни.

Мучительно закашлявшись, он приподнялся на своем ложе и затем со вздохом снова опустился на него.

— Послушай меня, Роберт… — прошептал он. Его глаза были закрыты. Он лихорадочно вздрагивал. Но я почувствовал, что его рассудок был абсолютно ясным. — Я… не справился с этой задачей. И я тебя… просто использовал. Можешь ты меня… простить?

Я улыбнулся:

— Амулет? Ничего страшного. Это было единственное, что вы могли сделать.

— Ты знал это?

По правде говоря, я этого раньше не знал, но теперь, мысленно оглядываясь назад, я пришел к четкому пониманию всего, что произошло. Внезапное выздоровление Андары не было случайностью, как не была случайностью и необъяснимая слабость, охватившая меня, когда он отражал первое нападение чудовища, явившегося из ДОИСТОРИЧЕСКИХ ВРЕМЕН. Причиной этому был амулет, который он вручил мне. Это украшеньице каким-то образом — мне, впрочем, не очень-то хотелось знать, как именно — позволило Андаре использовать мои силы, черпать энергию из моего молодого здорового тела. Йог-Сотхотх, по-видимому, почувствовал это. Именно поэтому он воскресил мертвецов и натравил их на меня, а не на самого Андару. Он, должно быть, знал, что силы Андары быстро иссякнут, если у меня не будет амулета.

— Ты… прощаешь меня? — спросил Андара еще раз.

— Тут нечего прощать, — пробормотал я. — Мы можем поговорить об этом позже, в Лондоне. Сейчас…

— Для меня уже не будет никакого «позже», — перебил меня он. — Я скоро умру. Йог-Сотхотх выполнил свое задание и уничтожил меня. Но я продержусь еще некоторое время. Потому что… есть кое-что очень важное, и я должен тебе это сообщить.

Я намеревался было задать вопрос, но Андара быстрым жестом остановил меня, и я замолчал.

— Слушай меня внимательно, Роберт, — прошептал он. Его голос постепенно терял силу и становился еле слышным. На шее у него в лихорадочном ритме пульсировала артерия. — Это то, чего ты еще не знаешь. Ты обязан продолжить эту борьбу. Поезжай… поезжай в Лондон. Найди там… Говарда. Моего… друга… Говарда. Он должен быть в гостинице «Вестминстер». Найди его и… и скажи ему, что тебя прислал Родерик Андара. Расскажи ему, кто ты такой, и тогда он тебе… поможет.

— Кто я такой? Но я…

— Ты… мой наследник, Роберт, — пробормотал Андара. — Ты… не тот, кем… себя считаешь… — он слегка улыбнулся. — Ты ведь никогда не видел своих родителей, да?

Я покачал в замешательстве головой. К чему он задал этот вопрос?

— У меня… у меня был сын, — прошептал он. — Тоже мальчик, как и ты, Роберт. Моя… жена умерла при… родах, и… я знал, что мои враги… убьют и его, если только узнают, кто он.

Медленно, очень медленно я начинал прозревать, но продолжал молчать и напряженно слушать.

— Я передал его одной женщине, о которой мне говорили, что у нее доброе… сердце, — сказал он, словно пересиливая себя. — Я дал ей деньги и… стер какие-либо воспоминания обо мне из ее памяти.

— Вы… — пробормотал я. — Вы хотите сказать, что вы… что ты…

— Позднее, когда мне показалось, что я сумел скрыться от проклятия, я начал искать своего сына, Роберт, — шептал Андара.

Его рука выдвинулась из-под одеяла и прикоснулась к моей. Она была теплой, влажной и очень мягкой, совсем не такой, какой обычно бывает человеческая рука. Я старался на нее не смотреть.

— Мне не следовало этого делать, — сказал он, тяжело дыша. — Мне не следовало находить тебя, Роберт. Но теперь… ты должен… возобновить эту борьбу. Отправляйся в… Лондон. Найди Говарда и… скажи ему, что тебя прислал твой отец.

Это были его последние слова. Его лицо стало неподвижным — выражение боли сменилось на нем выражением необыкновенного спокойствия.

Прошло довольно много времени, прежде чем я осознал, что в своих руках я держу руку мертвого человека.

Подошел Баннерманн и положил руку на мое плечо. Я отвел глаза от лица Андары и посмотрел на капитана. Но он казался мне незнакомцем. Меня охватило странное чувство отчужденности, ощущение навалившегося горя, за которым вот-вот последует нестерпимая боль. Я только что, в двадцатипятилетнем возрасте, обрел своего отца, и в тот же момент снова его потерял.

Родерик Андара, великий колдун, был мертв.

Но в тот самый момент, когда я об этом подумал, я почувствовал, как в глубинах моей души что-то шевельнулось. Это были первые, еще робкие движения некоей силы, доселе дремавшей во мне и лишь теперь медленно просыпавшейся.

Мой отец был мертв, но некогда воплощенный в нем колдун был по-прежнему жив.

Теперь колдуном был я.