Коготь берсерка

Глава первая В которой Пиркке Две Горы идет за помощью к златорогому оленю, а шаман Укко пугается драконьего когтя

Вельву из страны саамов звали Пиркке Две Горы. Ей недавно исполнилось восемьдесят восемь лет, и оставалось прожить еще сорок два года. Так предсказал нойда Укко, гадая на медвежьих костях.

А сильный нойда Укко ошибался очень редко.

В то утро Пиркке снова разбудил надсадный кашель Нелюбы. Некоторое время старуха лежала с закрытыми глазами, кутаясь в шубу, и притворялась, что спит. Ей надо было хорошенько все обдумать.

– Ой, ты упрямая, – сказала Пиркке девушке. – Ты умрешь, если будешь и дальше упрямиться. Я не могу тебя лечить.

Истощавшая Нелюба поглядела на хозяйку печальными глазами и отвернулась.

– Уж лучше помереть, матушка... чем с этим... срамиться...

– Глупая ты, – в сердцах сплюнула вельва. Ей не очень нравилось, когда девушка сбивалась на свой родной язык. Некоторые слова, к примеру «матушка», вельва волей-неволей начала понимать. Пиркке вскочила с лежанки, закуталась в мех и вышла из дому.

Ей надо было крепко подумать.

Нелюба досталась ей очень дешево. В бурю разбился у берега корабль, на котором норвежцы везли рабов. Пиркке Две Горы подобрала и выходила замерзшую девчонку. И оставила у себя, хотя могла бы отдать в деревню. Оставила и ни разу не пожалела. Нелюба вовсе не была глупой, она оказалась покладистой, толковой и работящей. Домой она вернуться не могла, поскольку понятия не имела, в какой стороне ее дом. Быстро выучилась ходить за оленями, доить, чистить шкуры, за год освоила язык, а за следующий год – начала потихоньку помогать Пиркке в колдовстве. В хозяйстве старой ведьмы Нелюба оказалась даже полезнее, чем подслеповатая Юкса. Та, хоть и местная, вечно путала дни и травы, да и поспать любила...

Но шесть дней назад Нелюба провалилась в ледяную воду. И расхворалась так, что не помогали никакие заговоры и лечебные отвары. Пиркке хорошо видела, откуда идет болезнь, она пряталась у девки в грудных костях. Почти наверняка болезнь подослали злые карлики, которые, как известно, живут глубоко под землей, в змеином царстве, и ходят там вверх ногами.

– Ой, Юкса, подои серую олениху! – окликнула вельва свою старую работницу. – Ковш молока согрей девчонке, другой ковш отдашь Тонту.

Домового Тонту следовало кормить каждое утро, иначе незримый дух мог рассердиться и наслать большую беду. К примеру, он мог сговориться с коварным Маахиненом, который жил в корнях сосны, а вдвоем они способны сквасить все молоко или наслать муравьев...

Из избушки снова послышался надрывный кашель.

– Ничего не могу сделать, – пробормотала себе под нос вельва и направилась к загонам.

Олени встретили ее радостно. В эти дни все встречали хозяйку Двух Гор радостно, ведь в стране суоми наступил долгий-долгий день.

– Юкса, приготовь мои сани, привяжи к ним серую олениху, – приказала вельва. – Я уеду к нойде. Если не вернусь вечером, отнесешь в лес творог для Лиеккие, а на овсяное поле выльешь два ковша молока.

– Все сделаю, хозяйка, – заторопилась Юкса. – Только ты уж лучше скорее возвращайся. Лешего боюсь я...

Пиркке только фыркнула. Глупо бояться лохматого Лиеккие, которому она восемьдесят лет носит в лес творожок и кашу! Но и забывать его тоже нельзя... Ничего нельзя забывать, голова старая, а заменить некому! Ведь чтобы стать прорицательницей, которую знают по всей стране терфиннов... надо ею родиться.

А тут еще девчонка собралась помереть от грудного колотья!

У Пиррке оставался один путь спасти девушку – отвезти ее к нойде Укко. Шаман мог ее спасти, но Пиркке заранее знала, что скажет хитрец. Он скажет – отдай мне эту женщину, тогда я ее вылечу. Он так уже говорил. Хотя жил с двумя женщинами-суоми, но ему все было мало. А глупая гордячка Нелюба уперлась. Заявила, что лучше умрет, чем ляжет с противным колдуном. Вот глупая!

Пиркке знала, что лучше нойды Укко никто девчонке не поможет. Укко умел многое. Вынимал из живых зверей печень и сердце, возвращал заплутавших оленей, мирил супругов, насылал ветра и лечил самые опасные хвори. Особенно хорошо он лечил лихорадку, или колотье. Нойда не боялся спуститься в нижний мир, чтобы сразиться там с духом, наславшим болезнь.

Перед отъездом Пиркке сделала все необходимые приготовления. Дважды поклонилась проснувшемуся Бальдеру. Солнце еще невысоко плавало над горизонтом, но с каждым днем набирало силу и дарило все больше тепла.

– Хвала тебе и спасибо тебе, покровительница наших стад, Луот-хозик! – смиренно произнесла вельва, опускаясь на колени перед загоном. – Возьми сама все, что тебе нужно в моем доме. Спасибо тебе, покровитель рыб Аккрува, за то, что твои косяки не покинули нас зимой. Спасибо тебе, покровитель леса Мец, за то, что ты кормишь нас...

Затем Пиркке сожгла несколько веточек священной рябины, чтобы освежить гадания, вознесла жертвы Громовику, Месяцу и Большой Медведице. Чуткие ноздри старухи уловили запах дыма. Это означало, что над горными сейдами уже разожгли праздничные весенние кокко. Зима отступила, духи нижнего царства снова сдались.

– Ой, еду к нойде, – строго объявила Пиркке полуживой Нелюбе. – Не хочешь согреть его кости – дело твое. Юкса даст тебе горячего молока, натрет тебя жиром, а вечером отведет в баню. Я подарю нойде серую олениху. Это все, что я могу.

– Спа... спасибо, матушка...

– Ой, не называй меня этим именем! Я тебе не мать. Слушай, если надумаешь умереть до моего возвращения, заранее скажи Юксе. Чтобы она помолилась вместе с тобой Четырем богиням. Чтобы тебя не забрала Ябмеакка в свой черный мир. Ты все поняла? Вот и хорошо...

И Пиркке уселась в сани.

Умные олени сами побежали к голубому озеру Саввиярви, туда, где уже начинался большой весенний праздник.

Сильный нойда Укко не умел предсказывать свое будущее, но вельву Пиркке он ждал уже третий день.

Большие жертвоприношения по случаю весеннего Восхода уже начались, они требовали от шамана ежедневного присутствия, но привычные дела буквально сочились сквозь пальцы.

Три дня назад Укко вернулся из местности, называемой саамами Горячие Камни. Там Укко принимал участие в наказании сейда. Каменная голова лошади, много сотен лет верно служившая местным пастухам и охотникам, внезапно начала вредить своим людям. Многие заболели, и олени тоже стали болеть. Вдобавок в бухте дважды высаживались норвежцы и отнимали у жителей Горячих Камней меха. Голову лошади следовало наказать, раз дух, живущий в камне, перестал помогать своим людям. А они честно намазывали его жиром и ежегодно приносили в жертву важенку!

Укко сделал все как надо. Он танцевал с золотыми рогами и бубном, спустился в нижнее царство, вернулся и острым топором отбил у головы лошади кусок возле левого уха. Теперь сейд был наказан, нойда получил от охотников щедрые подарки и засобирался домой.

Но всю его радость сдуло, когда пришла вельва с Горячих Камней.

– Ты был там, внизу, – просто сказала вельва. – Ты видел чужого духа? Чужого злого духа...

Старуха буравила Укко злыми темными глазками. Неожиданно он вспомнил то, что действительно видел, но предпочел забыть.

Мальчика с когтем на шее.

– Никого я не видел.

– Никого?

– Видел духа этого сейда, – спохватился шаман. – Я поймал его за хвост и...

– Я не умею ловить духов в нижнем мире, – перебила вельва. – Но когда разгораются весенние кокко, я вижу в их пламени чужой страх. Я видела твой страх. Ты встретил чужого. Он грозил тебе... Теперь слушай. Были наши люди далеко на юге, продавали там меха. Говорят – видели мальчика, он будет великий колдун, только не знает об этом. И вельва Пиркке видела его... Он умеет заговаривать коней и насылать порчу. Мои ноги не ходят, иначе я сама бы пошла. Он еще мал, ты можешь купить и воспитать его...

Сильный нойда Укко не стал дальше говорить на щекотливую тему. Он сделал вид, что очень занят. Глупая старуха с Горячих Камней не стала его преследовать. Зато мальчик... проклятый мальчишка с когтем поймал сердце шамана и не отпускал...

Пиркке Две Горы приехала к каменной спирали под вечер. Многие люди приветствовали ее по пути, подносили ягоды, трогали за рога оленей. Вельва всем улыбалась, никому не отказывала в помощи и молитве. Праздничные костры вспыхнули одновременно у трех великих сейдов, когда Пиркке достигла своей цели. Кокко разожгли у сейда Спящего Человека, у Рваного Носа, и у Сторожевой Совы. У Спящего Человека вельва и приметила нойду Укко. Он как раз занимался важным делом.

Народ суомов не помнил, кто первый встретил в лесу Спящего Человека. Издали казалось, что это всего лишь разбросанные плоские камни, но стоило подойти ближе... как становилось страшно. С востока шесть камней походили на фигуру женщины, спящей на боку. С запада становились видны еще три валуна, и фигура превратилась в могучего мужчину, раскинувшего руки. Однако предания шаманов гласили, что подходить к сейду следует с севера. Тогда дух не испугается и позволит провести гадания...

Вельва покинула сани и присела погреться к костру. Ближе к священным камням женщинам подходить не позволялось, даже таким сильным колдуньям, как она. Но Пиркке и сверху было все прекрасно видно. Там, в распадке собралась внушительная толпа. Люди разожгли еще два костра, они собирались плясать всю ночь напролет, подогревая себя отварами и грибной настойкой. Они собирались плясать вместе с шаманом, празднуя возвращение солнца.

Пиркке терпеливо дождалась, пока шаман закончит пляску.

– Ой, Укко, я привела тебе оленя.

– Толстая олениха, – оценил шаман. – Мы заколем ее в конце праздника. Сегодня у меня в котле другой олень.

– Хорошо, когда в доме много мяса, – сказала вельва.

– Заходи ко мне, Пиркке. – Нойда улыбнулся, но веселье не сверкало в его глазах. – Если хочешь совета, раздели с нами еду.

Обе женщины шамана беззвучно потеснились, освобождая гостье лучший угол в веже. Вельва на мгновение задумалась. Отказаться от трапезы означало обидеть хозяина. Но кушать вместе с нойдой ей тоже не слишком хотелось. Однако старуха вспомнила об умирающей девушке и скрепя сердце уселась напротив котла.

Говорить не полагалось. Зная порядки, все железное – два ножа и заколку – Пиркке оставила за порогом. В широком медном котле дымились только что сваренные куски молодого оленя. Укко первый наклонился, взял мясо ртом, перебросил к себе поближе. Руки он держал за спиной. Следом за хозяином обе его женщины потянулись к кушанью, но вовремя остановились, вспомнили про уважаемую гостью.

Пиркке вгрызалась зубами в горячую оленину и вспоминала, когда в последний раз ела по-собачьи. Кажется, это происходило год назад, только в гостях у другого нойды.

В полном молчании хозяева и гостья опустошили котел. Некоторые куски разорвать и откусить было непросто, но Пиркке справилась. Оставлять недоеденное тоже не полагалось, поэтому к концу обеда вельва еле могла двигаться. Живот раздулся и мешал дышать.

– Давно не кушала так сытно, – честно призналась Пиркке.

– Запрягай. – Нойда толчком отправил своих женщин наружу.

Женщины запрягли в сани тройку лучших оленей с позолоченными рогами. Расшитая бисером упряжь сияла в свете костров. Охотники и рыбаки почтительно кланялись, когда Укко проезжал мимо.

– Жди меня, – бросил он вельве. – Жди, я скоро...

У Пиркке хватило терпения дождаться, пока шаман вдоволь накатается по заснеженным полям. Укко гнал что было мочи, так быстро, что ветер не мог обогнать его упряжку.

– Теперь поедем, – вернувшись, заявил он. – Дух ветра говорил со мной.

Пиркке Две Горы не стала спрашивать, откуда колдуну заранее известна ее просьба. Она быстро покормила своих оленей, подкинула хворост в кокко, попрощалась со знакомыми и повезла шамана к себе.

– Духи подземного мира украли ее душу, – сообщил нойда, подержав ладонь на лбу Нелюбы. Девушка бормотала бессвязно, скидывала с себя одежду, дышала хрипло, с клекотом. – Одна душа при ней, свободную душу украли. Если ее не вернуть до того, как погаснут костры кокко, твоя Нелюба умрет.

– Если ты спасешь ее, я... – начала вельва.

– Нет, – остановил ее нойда. – Если я верну ее душу, мне не нужно оленей. Она мне тоже не нужна. Но что-то ты для меня сделаешь. Обещай!

– Обещаю, – вздохнула вельва.

Шаман приказал расчистить снег, засыпать круг на земле еловыми ветками и поставить на огонь котел с водой. Пиркке послала помощниц, чтобы те привели людей. Чем больше помощников будут петь, тем скорее душа Укко воплотится в дикого златорогого оленя. Нойда пел всю ночь, раскачиваясь, подпрыгивая, часто ударяя в бубен. Он трижды кидал в котел сушеные грибы и травы, трижды выпивал сам и немного заставлял выпить девушку. Нелюба ничего не соображала, горела огнем, но настой покорно пила.

Ближе к полуночи вельва угадала момент, когда душа шамана отправилась в странствие по нижнему миру. Укко обмяк, упал на еловые лапы и тихонько напевал, закатив глаза. Вельва следила за его руками и бубном. Красивый овальный бубен обтягивала оленья кожа. Кожу густо покрывали рисунки. На одной стороне обода сиял Юмала, от него тянулось Вечное древо к Полярной звезде. Нойда ударял роговым молотком по медным кольцам, вделанным в бубен, и пел. Следом за ним подпевали Пиркке, ее подруги и еще трое соседей.

Едва Юмала осветил верхушки сосен, Нелюба пришла в себя и попросила пить. Обессилевший шаман позвал к себе Пиркке.

– Твоя девчонка будет здорова, – слабым голосом произнес нойда. – Теперь слушай. Ты сделаешь для меня кое-что. Когда потеплеет, ты поедешь на юг, к усадьбам свеев, да?

– Поеду.

– Ты будешь искать себе девочку?

– Да, как всегда весной. Настоящая вельва может родиться где угодно.

– Скажи мне... – Укко поперхнулся. – Скажи мне, что ты видела во время гадания?

– Необычную вещь, – быстро сказала Пиркке. – Хранитель очага показал мне не девочку, а парня.

– Так я и знал! – вздрогнул шаман. – Это он...

– Кто? – Волнение Укко передалось старухе.

– Ты его видела... – Укко закашлялся. – Того мальчишку с когтем. Я тоже видел... духа. Чужой злой дух в этом ребенке. Ты найдешь его и привезешь мне.

– Как же я его привезу? – изумилась вельва. – Я уже пыталась его купить, но отец уперся.

– Я тебе подскажу хитрость. Ты привезешь мальчишку мне, – не поворачиваясь, повелел нойда. – Поедешь на их великое жертвоприношение. Ищи его. Не возвращайся одна...

Под утро вельва поила Нелюбу брусничным отваром из берестяного туеска.

– Укко... он был здесь? – догадалась девушка. – Почему нойда не забрал меня?

– Тебя спас мальчик, – честно призналась Пиркке. – Нойде ты не нужна. Он хочет получить колдуна. Он его получит.

Глава вторая В которой Олав Северянин путает месяцы, Даг спит на настоящих простынях, а старина Горм считает шаги

Накануне ничто не предвещало беду.

Несмотря на глухое ворчание старух, Олав Северянин согласился сыграть сразу две свадьбы – для своего брата Сверкера и для Гудрун, вдовы погибшего брата Снорри. Старухи бурчали, что месяц Свадеб давно миновал, и не будет добра тому, кто не соблюдает раз и навсегда установленное богами. Но кто может указывать могучему бонду в собственном доме?

– Я запутался, когда какой месяц, – порыкивал владелец усадьбы от пожилых тетушек. – Пусть месяц Свадеб будет зимой, какая разница? Если мы сейчас не поженим Сверкера, вдруг он после испугается?

Даг носился как угорелый, помогая всем одновременно и немножко кичась собственной важностью. С тех пор как все мальчишки младше двенадцати лет избрали его своим херсиром, взрослые стали относиться к нему иначе. Даже мать не поднимала на сына голос в присутствии посторонних, хотя всех прочих детей на ферме могла огреть метлой или запросто отхлестать мокрой тряпкой. Сестры, хоть и задирали маленького херсира, все же ругались не так обидно, как раньше.

– Усадьба не останется без наследника, – произнес как-то скальд Горм Одноногий, и все поняли, что он имеет в виду.

Впрочем, не все парни слушались Дага. Те, которым исполнилось двенадцать, уже работали наравне со взрослыми мужчинами, им было не до детских забав. Многие сыновья хускарлов задержались после праздника Середины Зимы только из-за неожиданных свадеб Сверкера и Гудрун. Затем всех учеников ждали в приемных семьях, порой очень далеко от родного дома.

Двоюродных братьев Дага, Торкиля и Сигурда, тоже ждали в приемных семьях. Но поскольку их мать Гудрун снова выходила замуж:, Торкилю и Сигурду выпали светлые денечки безделья. Впрочем, работы по дому хватило на всех. Гудрун была беременна и не слишком ловко управлялась с хозяйством. Две крепкие работницы, прежде тянувшие воз, тоже временно выбыли из строя. Одна носила ребенка Сверкера, другая только что родила от Олава. Хильде, хозяйке усадьбы, пришлось взвалить на себя львиную долю хлопот. Как вихрь, она носилась по клетям и кладовкам, звеня связкой ключей, а за ней галопом бегали ее старшие дочери, Даг и сыновья Гудрун.

– Здесь берем муку, два мешка! – командовала Хильда. – Даг, неси масло, Торкиль – две вязанки рыбы, а вы – тащите оленью ногу...

Жених Гудрун, младший Халльвард Жаворонок, вместо того, чтобы солидно сидеть дома, слонялся по ферме Северянина и всем мешал. Иногда он подбегал к будущей жене и трогал ее за живот, блаженно улыбался, кивал и отходил в сторону. Старый Халльвард и Олав Северянин давно ударили по рукам. Было решено, что первых два дня будут пировать в усадьбе Северян, а затем переберутся в усадьбу Жаворонка. По закону, Гудрун переезжала к мужу и забирала с собой свое прежнее девичье приданое. Плюс к тому ей полагалась четверть скота ее бывшего мужа, пятая часть всех готовых тканей и много припасов. Олав подарил невестке двух девушек и специально купил пожилую кормилицу для будущего племянника.

– Даг, тащи сюда свечи! Унц, развешивайте ленты!

– Годвин, Руд, расставляйте лавки!

– Ульме, разжигай костер. Будем опаливать кабана!

– Эй, вы, трое, несите дрова, больше дров! Вечером прибыли первые гости из усадьбы Грима Большеухого. Сверкер Северянин, бледный, исхудавший, в красивом белом плаще, сам встречал будущего тестя и прочих именитых родичей. Родню разместили со всей возможной пышностью, шкуры на постелях накрыли настоящими льняными простынями, по двору раскатали шерстяные дорожки, факелов разожгли вдвое больше обычного. Чтобы не ударить в грязь лицом, жена кузнеца изобразила дело так, будто ее домочадцы тоже ежедневно купаются в роскоши. Дагу впервые в жизни довелось спать на белых простынях из тонкого льна. Это оказалось интересно, но холодно и не слишком удобно. Простыни все время норовили куда-то соскользнуть. Под утро они съехали с сундука на пол, прихватив за компанию и теплые шкуры. Хорошо еще, парень догадался не снимать штаны и нижнюю рубаху, а то бы совсем замерз!

– Вот бедняги эти кожевенники, – посетовал Даг приятелям, отогреваясь у очага. – И как они только не замерзли на своих ненужных тряпках?

Грим Большеухий сам привез приданое невесты, а за его караваном пригнали скотину. Супруга Большеухого не забыла Дага – подарила ему две серебряные монетки и охотничьего щенка. Затем Олав поручил сыну вязать веники для бани. Не привезли еще невесту Сверкера, а мужчины уже нахлестались вениками, напрыгались в сугроб и выпили целый бочонок браги...

Из главной залы вынесли все сундуки, вдобавок разобрали деревянные переборки между двумя смежными спальнями. Вдоль стен расставили длинные столы. На столах разложили целиком зажаренных оленей, кабанов и баранов. Между ними служанки впихнули птицу, миски с мочениями и душистыми травами. Слуги, не переставая, вращали над огнем громадные вертела. К дому тянулись охотники с добычей, пронесся слух, что Хильда охотно скупает любую дичь. С фермы Свейна Волчья Пасть доставили шесть бочек отборной браги. Ее делал особый мастер, никому не раскрывавший своих секретов.

Рано утром свидетели привезли Туве, дочь Грима Большеухого. Даг вместе с друзьями забрался на крышу, чтобы оттуда все разглядеть. Туве выглядела очень нарядной, с нарумяненными щечками, подкрашенными глазами, в золотых браслетах поверх дорогой парчи. К жениху ее повел за руку двоюродный брат, а позади вышагивали другие дальние родичи с обнаженными клинками. Зерно четырех сортов летело дождем, осыпалось на головы новобрачных и на дорожку.

Женщины запели хором, еще до того, как Сверкер ввел молодую через порог нового дома. Старина Горм лупил по струнам кантеле, мужчины в такт песни громыхали саксами, ради праздника пригласили заезжего музыканта с волынкой. В новом доме Сверкера вкусно пахло смолой и стружкой. Этот аромат не могли заглушить даже запахи жаркого и мокрой одежды. Как назло, повалил сильный снег, мальчишкам пришлось спуститься с крыши. Внизу гости сбрасывали заснеженные плащи возле очага, рассаживались на корточках, грели руки. С хохотом и шутками внесли деревянную статую Фрейра. Сдвинув брови, ван вроде бы строго глядел на пирующих, но губы его улыбались. Мужскую гордость вана украсили сушеными цветами, обвязали тряпочками. Горм Одноногий по такому случаю сочинил занимательную вису, но с такими крепкими солеными оборотами, что Хильда потребовала не исполнять произведение при детях. А Олав Северянин потратился, нанял мастера по дереву, и тот, к общей радости, вырезал для Фрейра его верного спутника – вепря. Вепря покрасили, приделали ему клыки и щетину, и стал он совсем как настоящий.

Первый заздравный кубок пополз вдоль ряда гостей к родителям невесты. Их посадили в почетное кресло с резными столбами, напротив устроились Олав с Хильдой. Двадцатилетний Сверкер обливался потом и дрожал, как мальчишка, сжимая руку жены, за которую пришлось бороться так долго.

– Сверкер, ты славный дом построил для моей дочери! – похвалил кожевенник Грим, похлопав ладонью по толстому опорному столбу. – Достаточно места для прислуги и для скотины, я все осмотрел. Вижу я, что моя дочь может быть довольна в новой семье...

Слова Грима гости встретили радостными криками. Но кожевенник еще не закончил речь. Первый богач Бирки обернулся к кузнецу.

– Завтра пурга стихнет, дорогой тесть, мы отпразднуем и поедем домой. Но я хочу отблагодарить тебя за радушие. Жду в гости тебя и твою жену, и всех, кого ты пожелаешь взять с собой, через десять дней. Я тоже намерен устроить пир по случаю свадьбы моей дочери и помянуть при этом тех, кто пострадал от вражды...

Олав откашлялся и в ответном слове учтиво поблагодарил нового родича.

Начался долгий обмен подарками, во время которого Даг откровенно заскучал. После Грима, волнуясь, поднялся старший Халльвард Жаворонок. Ближний сосед Северянина успел как следует хлебнуть браги, лицо его раскраснелось, как нагретый медный таз. Говорил он долго и путанно, благодарил богов за счастье сына Халльварда, хвалил домовитую и мудрую Гудрун и в конце концов едва не расплакался, повиснув у Олава на груди.

– Выпьем за то, чтобы Сверкер тоже каждый год брюхатил свою молодку! – под общий радостный смех предложил старина Горм.

Туве сделала вид, что смутилась, но сильно покраснеть ей не удалось.

– А я поднимаю рог за то, чтобы у них родились две девчонки и два парня, как у моего отца! – прогремел Грим Большеухий.

Опрокинули бражки за добрый урожай. Потом – за обильный улов. За конунга, за ярла, за здоровье тех родичей, что находились далеко от дома...

– Пью за то, чтобы Гудрун ночью не заездила моего сына, а то ему еще работать! – Под общий хохот Халльвард старший опрокинул в себя кубок.

– Как хорошо, что Халльвард не женился на глупой молодой холостячке, – прошамкала тетушка Унн. – Вот Сверкер – глупец, не проверил даже, может ли невеста рожать...

– Это точно, – поддакнула тетушка Ауд, обгладывая гусиное крыло. – Надо было сперва разделить с невестой «товарищеское ложе», как это сделал Халльвард... чтоб не жениться на пустоцвете!

– А что такое пустоцвет? – спросил Даг у старших сестер. – Что такое «товарищеское ложе»?

Но сестры почему-то засмеялись, покраснели и ничего умного не ответили.

– Так я и знал, – сообщил Даг мальчишкам. – От этих женщин толку не добиться. Только делают вид, что все знают...

Когда был обглодан первый кабан, с реки явились посланцы Олава и доложили, что площадка для игры в мяч готова. Гости поднялись и гурьбой повалили на косогор, чтобы поучаствовать в забаве или поболеть за своих. Мужчины поскидывали верхнюю одежду. Многие разгорячились и вообще обнажились до пояса, позабыв о своих годах и важных должностях. Даже сборщик налогов, сюсломанн Хрут взялся за биту. Парни расчистили от снега широкую полосу, принесли кожаные мячи, набитые конским волосом. Старине Горму, как самому опытному и честному, доверили провести замеры. Пока парни разминались, Одноногий бодро прыгал по снегу, считал шаги и указывал мальчишкам, где расставлять вешки и копать ямки. Договорились, что в первой игре люди с фермы Северянина будут играть против людей Грима Большеухого.

– Поклянитесь все, что всякий случайный удар не вызовет вражды! – торжественно провозгласил Горм.

Все поклялись, но стоило начаться большой игре, как обещания мигом были позабыты.

Халльварду Жаворонку выпал жребий бросать мяч. Он разбежался и кинул далеко. Парни кинулись гурьбой, теснясь и толкаясь. Многие поскользнулись и свалились, устроив общий затор.

Зрители ревели от восторга.

Противники лупили битами не только по мячам, но в запале охаживали друг друга по бокам и спинам. Разогретые брагой, парни бросали биты и кидались друг на друга с кулаками. К счастью, опытный распорядитель Горм заранее позаботился о достойных судьях. Как только игроки забывали о мяче и принимались колошматить друг друга, на поле мигом выскакивали крепкие парни Свейна Волчья Пасть и растаскивали драчунов в стороны. Не обошлось без вывихов, синяков и крови. Женщины визжали от удовольствия и страха, мальчишки свистели. Даг орал громче всех, даже охрип. Мяч летал, но никак не мог угодить в лунку.

После игры вернулись в дом, и Горм напомнил, что собирались метать ножи. Нашлись даже лихие головы, кто предлагал метать в женские косы и требовал для этого привести девушек. Но против использования трелли горячо возразили Гудрун и Хильда. Мужчины почти все были нетрезвы. Плохо держались на ногах и запросто могли покалечить, а то и убить служанку. Тогда, за неимением женских кос, растянули на досках старые веревки и стали кидать по очереди. На свой бросок ставили по пол-эртога, и очень скоро набралась приличная кучка серебра. Победителем стал форинг одного из кораблей Свейна, а второе место занял Горм Одноногий.

После метания ножей заправились очередной порцией браги, и Халльвард Жаворонок предложил устроить конные состязания. Мигом соорудили несколько соломенных мишеней, издалека похожих на человеческие фигуры. Охотников стрелять из луков на скаку нашлось немало. В стане Северянина основную ставку делали на Сверкера и охотника Ульме, брата мясника Магнуса. Люди из усадьбы Свейна бились об заклад, что лучшим станет Аки Стрелок, недаром получивший такую кличку.

Застоявшиеся кони понесли с места в карьер. Аки Стрелок успел всадить в чучело три стрелы, Сверкер – только две, а другие – по одной. Однако во втором заезде нашелся ловкач, дальний родич Грима Большеухого, он на скаку выстрелил шесть раз, и четыре стрелы угодили в цель. Даг хотел смотреть и дальше, но его разыскал кровник Руд.

– Пошли лучше играть в римлян и готов? – предложил Дагу сын мясника. – У реки готова ледяная горка. Никогда не строили такой высокой горки!..

– А мы не можем играть, – огорчились братья Дага, Торкиль и Сигурд. – Нам мама велела до темноты проверить силки.

– Эй, брось, какие силки? – засмеялся Руд. – Сегодня ваша мать снова замуж: выходит, ей не до птицы!

– Ей всегда до всего дело, – сказал Сигурд. – Мама сказала – пока мы будем пить и веселиться, лисы сожрут наших птиц.

– А куда вы пойдете? – спросил Руд. – К Совиному Распадку или к Черному Лесу? Эй, Даг, они собираются проверять силки у Совиного Распадка. Там на них могут напасть парни Ивара. Эти придурки совсем обнаглели.

– Мне тоже надоело тут сидеть. Я сам с ними схожу, – в одну секунду решился Даг. – Никто нас не тронет, зато вернемся быстрее.

– Это хорошо, пойдем втроем, – обрадовался увалень Торкиль.

Не прошло и двух часов, как младший Северянин пожалел о своем решении...

Глава третья В которой Даг совершает две ошибки, Сигурд берет дурной пример, а старина Горм объясняет, как правильно откусывать носы

– Стой, щенок! Я тебя в землю зарою!

Северяне обернулись. Отступать было некуда. Позади, на узкой тропинке, сгрудились четверо. Еще четверо вынырнули из-за штабеля заготовленных бревен. Двое самых здоровых отрезали последний путь к бегству – узкую тропинку вдоль реки.

– Это Ивар Вырву Глаз! Парни с фермы дяди Свейна, – взвыл трусоватый Торкиль. – Они убьют нас!

– Заткнись! – одернул его Сигурд. – Лучше погибнуть, чем терпеть эту гадюку!

Сигурд снял с плеча мерзлую птицу, пустые силки и поудобнее перехватил палку.

– Кто меня назвал гадюкой? – От группы парней отделился вожак – долговязый Ивар.

– Я назвал! – Даг решительно отодвинул в сторону братьев и выступил вперед. Снег скрипел под ногами. Темнело. Даг проклинал себя за оплошность. Он сам подбил двоюродных братьев возвращаться в усадьбу через лес, по старой дороге. До дома оставалось не больше мили, но здесь им никто из взрослых не мог помочь. Херсир был младше своих десятилетних братьев. Он перегнал их в силе и росте, но против целой шайки шансов было немного.

– Ах, это ты, волчонок! – оскалил зубы Ивар. – Никак, бегал воровать из наших капканов? Ваша волчья порода всегда так делает...

– Мы чистили свои капканы... – пискнул Торкиль.

– Молчи! – одернул его Даг. – Не тебе с ним говорить.

Долговязому Ивару исполнилось одиннадцать. Он был вожаком мальчишеской ватаги из усадьбы Свейна Волчья Пасть. Хирд Ивара состояла из десятка парней, от восьми до двенадцати лет. Все знали, что любимым занятием Ивара было задирать всех, кто слабее. Особенно – детвору с фермы Олава Северянина. Ивар не мог простить Дагу своего позорного поражения на празднике Середины Зимы. Тогда все увидели, и дети, и взрослые, как этот несносный найденыш Даг закопал его в снег. И, кроме того, угрожал ножом!

– Я тебя предупреждал, что вырву глаза? – ласково спросил Ивар. Подходить вплотную он медлил, очевидно, побаивался, что у Дага снова окажется лезвие. – Я обещал, что утоплю тебя в болоте, если сунетесь в наши угодья?

– Они нас выследили, – шепнул Сигурд. – Что будем делать?

– Эй, трусы, наложили в штаны? – заржал Ивар. Следом за ним угодливо захихикали подпевалы.

– Слушай меня, кусок собачьего дерьма, – вежливо сказал Даг. – Если хочешь драться честно, один на один, отпусти моих братьев. Если хочешь избить нас всех, мы будем драться. Только тогда не передумайте...

Нарочито медленно Даг вытащил из голенища лезвие. Еще недавно смелые, приятели Ивара застыли. Но их вожак тоже успел подготовиться. С кривой ухмылкой он достал свой нож:, гораздо длиннее того, что у противника.

– Будем драться один на один? – невозмутимо спросил Даг.

– Ты что? – ойкнул охрипший от страха Торкиль. – Эй, вы что, перестаньте!

Но противники уже кружили, словно два хищника. Первым не выдержали нервы у Ивара. Он отскочил и с размаху воткнул нож: в дерево.

– Так и быть, сосунок. Я зарою тебя в землю и без железа. И твоих вонючих братьев зарою. Вон они... как затряслись, ха-ха! Что, Торвальд, отпустим их? Пусть бегут к мамочке?

– Лучше их тоже отлупить! – вечно потный Торвальд, первый приспешник Ивара, облизнул губы. Этот подлюга Дагу давно не нравился. В чем-то он был даже противнее своего херсира, вечно норовил напасть со спины.

– Если не бросишь нож:, мы тебя на куски разрежем! – пообещал Ивар. – Нас больше. Клянусь, разрежем и отнесем в лес, волкам. Утром и костей не останется, ха-ха... Давай честно, поговорим, как херсиры. Ведь ты у своих тоже главный? Или ты ударишь меня, безоружного?..

– Хорошо, – сказал Даг и тоже воткнул лезвие в частокол. И сразу понял, что совершил вторую ошибку. Верить этой своре было нельзя.

– Пусть его братья бегут, Ивар, – буркнул лопоухий Дотир, сын главного скотника с фермы Свейна. – Мне тоже охота разобраться с волчонком...

Даг моментально взвесил расклад сил. Даже если Северян отпустят, даже если они побегут домой во всю прыть, помощи ему не дождаться. И летом эта дорога требовала много сил, а зимой – подавно.

– Так что, волчонок? – ощерился Ивар. – Я отпускаю этих вонючек. И нож: я не беру. А хочешь, я и тебя отпущу?

– Не верь ему, Даг! – быстро произнес Сигурд. – Он всегда врет!

– Я знаю... – Даг отпихнул дрожащего Торкиля. – Бегите домой. Но не по дороге, а по ручью. Зовите наших.

– Даг, я тебя не брошу!

– Тогда пусть Торкиль идет один!

– Мы останемся вдвоем, – объявил Сигурд. И быстро встал с Дагом спиной к спине, как учил их наставник Горм. У него была короткая палка для проверки занесенных снегом капканов.

– Твое дело, – разрешил Ивар.

Торкиль побледнел. Испуганно оглядываясь, сын Снорри Северянина приблизился к вражеской шеренге. Затем рванул как заяц по тропе, метаясь из стороны в сторону. Беглецу в спину полетели снежки и куски льда, но догонять его не стали.

– Так что, лягушата, отпустить вас?

– А что ты за это хочешь? – принялся тянуть время Сигурд.

– А вот что... – Ивар Вырву Глаз отогнул полу куртки, приспустил штаны и показал всем, что у него в штанах.

Подельщики Ивара глумливо заржали. Сигурд покраснел и выругался.

– Что ему надо? – не понял восьмилетний Даг.

– Он хочет, чтобы... Ну, чтобы ты с ним, как девчонка...

– Ты всем нам надоел, паршивый найденыш, – продолжал главарь. – Видеть не могу твою подлую морду! Только и слышно – Даг порезал разбойников! Даг победил шайку Рагнара! Я-то знаю, что ты никого не победил! Ты просто – кусок дохлой свиньи, вот ты кто!

Противники стали незаметно, шаг за шагом, сжимать круг. Даг с тоской поглядел на свой трофейный нож:, торчащий из замерзшего ствола. Красивая костяная рукоятка слегка покачивалась на ветру, словно укоряя хозяина за глупость.

– Мы слыхали, твой папаша берет вас на Дизаблот? – не выдержал потный крепыш Торвальд. – За какие подвиги?

– Ага! Они думают, что этот лягушонок станет жрецом! – брызгая слюной, захохотал Дотир.

– Да, он станет жрецом всех отхожих мест в Упсале! – с серьезной миной подтвердил Ивар.

Эти трое были выше и сильнее Северянина. Они приближались короткими шажками, за ними крались остальные. Даг внутренне немножко загордился – вся мерзкая шайка побаивалась его!

– Бей первым! – краем рта приказал Даг брату и кинулся на врага.

Он замахнулся растопыренной пятерней в глаза Ивару, а сам ударил ногой в пах. Ивар сморгнул и пропустил удар. Получилось удачно, главарь свейновской шайки на некоторое время выпал из игры. Зато остальные с ревом накинулись на Северян.

Сигурд успел трижды врезать кому-то палкой, пока его не схватили за руки и не повалили лицом в снег. Дотир с рассеченным лбом, подвывая, уползал в кусты.

– Он мне руку сломал! Этот гад сломал мне руку!.. – подвывал мелкий Харальд по кличке Сеновал. Сеновал упал на задницу и всем показывал свою несчастную, криво повисшую конечность. Даг рассмеялся – старина Горм будет гордиться своими учениками. Ведь Северяне все сделали верно, не стали ждать, пока их изобьют!

Даг вскочил на спину свалившемуся Ивару и изо всех сил въехал в рожу Торвальду. Ударил так, что костяшки пальцев хрустнули. Но здоровяка повалить было не так-то просто. Ответным ударом Дага отшвырнуло в сугроб. К несчастью, накануне была оттепель, затем подморозило, и парнишка со всего маха приложился затылком о лед. Перед глазами заплясали искры.

Ивар хрипел и ползал на коленях. Сигурд лежа вывернул кому-то ногу и, не обращая внимания на сыпавшиеся удары, бил упавшего противника головой в лицо.

Даг еле успел отпрянуть, когда багровый Торвальд с ревом полетел на него. Даг перекатился и угодил под чей-то сапог. Кто-то позади схватил за волосы, кто-то разбил губу, следующий удар пришелся в поддых.

– Да-аг, держись! Держись... ах, ты, слизняк!

– За ноги его хватайте! Сюда тащите!

– Хватай его, сбежит!

Даг ударил головой назад, попал кому-то в челюсть. Парень, державший его сзади, согнулся от боли и выплюнул на снег зуб. Другому Даг заехал в щиколотку, нарочно целясь твердым каблуком. В ту же секунду ему залепили в ухо. Нижняя губа раздулась, перед глазами разлилось темное облако.

– Охх... врежь ему, Торвальд... – бормотал Ивар. Он кое-как поднялся на четвереньки, сплевывал и ругался.

Даг отвесил неповоротливому Торвальду пинок пониже пояса, отчего тот снова ткнулся носом в сугроб. Тут подоспели конопатые близнецы, главная ударная сила Ивара. Даг никак не мог запомнить их имен. Дрались близнецы всегда честно, молча и сосредоточенно, словно выполняли ответственное задание. Они принялись колотить противника сразу с двух сторон. У Дага зазвенело в обоих ушах, заболел затылок и лодыжки. Тот конопатый, что слева, норовил попасть твердым каблуком по колену.

– Бей его! Сзади хватай! Эй, Хельги, помогай!

– Ай, он мне ногу разбил!

Даг съездил конопатому Хельги с правой по зубам, но едва не вывернул кисть. У левого конопатого близнеца оказались очень крепкие зубы. Позади кто-то накинул на голову Северянина мешок, кто-то ловко подкатился под коленки. Даг опрокинулся назад, и тут же на него навалились спереди. Навалились тяжело, втроем, так что стало невозможно дышать. Где-то поблизости отбивался Сигурд, кому-то он, видно, здорово насолил, там орали на два голоса, точно резаные.

– Ноги вяжи! Врежь ему!

– Скорее, он вырвался!

Даг сумел сорвать мешок, рядом с лицом распахнулся чей-то рот с огрызками зубов. Кто-то с удовольствием топтался на ногах, кто-то бил в живот. Дагу удалось высвободить левую руку. За короткое время, пока руку снова не взяли в плен, мальчишка схватил того, кто лежал на нем, за затылок, притянул к себе и укусил за нос.

– Мммм! Аа!! – завопил укушенный. Он тут же прекратил драться, слезы брызнули из глаз, обеими руками он беспомощно молотил по воздуху. Но Даг продолжал сжимать челюсти все сильнее.

– Скорее, откройте ему пасть!

– Он Эгилю нос откусил!

– Эй, поднимите волчонка, я сам с ним разберусь! – словно в тумане, Даг слышал слова Ивара.

Дагу попытались запихнуть в рот что-то острое. Сбоку, между зубов проникло лезвие ножа, разодрало щеку. Он был вынужден открыть рот. Измученный Эгиль тут же отпрянул с жуткими звериными воплями. Обеими руками он держался за лицо. Дага подняли вертикально. Левый бок болел так, что трудно было вдохнуть. Напротив оказалась злобная рожа Ивара. Жесткий удар поддых лишил Дага воздуха.

– Получи свое, волчонок!

– Так ему, подкидышу!

– Пусть знает!

Руки стянули позади, вырваться стало невозможно. Даг попытался поджать ноги, чтобы защитить пах. Ивар бил методично и с удовольствием, мстя за все свои унижения. Где-то поблизости пыхтел Сигурд.

– Эй, назад, там Северяне!

Парней как ветром сдуло. Даг бессильно упал лицом в снег. Сквозь боль и звон в ушах он слышал крики. Кажется, кричал его кровник Руд. Потом Дага кто-то перевернул. Он изо всех сил таращил глаза, но не мог понять, то ли стемнело так быстро, то ли Ивар выполнил обещание и вырвал ему глаза. Даг успел подумать, что без глаз жить не будет, лучше самому кинуться на меч.

Слева вспыхнуло пламя. Там с факелом в левой руке и с дубиной в правой стоял кровник Руд. Поперек его счастливой физиономии тянулась кровавая ссадина. Рядом зажегся еще факел, над Дагом склонились лица мальчишек и взрослых, это были скотники, которых первыми разыскал Торкиль. Кто-то присвистнул.

– Ну и отделали тебя... Ты слышишь? Эй, если слышишь, скажи хоть слово!

Даг промычал что-то невнятное.

– Кто его так? За что?

– Это вроде парни с соседской усадьбы! А как там второй?

– Да цел я, жив... – над Дагом нависла опухшая, расцарапанная физиономия Сигурда.

– Поднимайте, да не на руки! Давай на доски его!

– Будь оно все проклято! Несите его сюда!

Под всхлипывания женщин, свирепые окрики матери и хмурое сопение отца Дага внесли в дом и бережно уложили на шкуры. В соседнем доме продолжался веселый пир.

– Проверьте, не сломаны ли у него ноги! – бросил Олав теткам. – И приведите треллей, они тоже умеют лечить... И найдите мне Сверкера. Где Сверкер?!

От рыка хозяина слуги бегали пригнувшись.

Даг скрипел зубами и стонал, пока женщины обмывали его раны. Явился Торкиль, с трясущимися губами следил, как кривич Путята собирается зашивать Дагу губу. Путята насмешничал, сыпал прибаутками, понятными только ему, земляку Фотию да самому раненому. За шутками и прибаутками он прокалил иглу, втянул суровую нитку и незаметным мягким движением проткнул Дагу щеку.

– Ох-ох-ох! – запричитали старшие сестры.

– Чего раскудахтались? – обрушился на девчонок старина Горм. – Подумаешь, мальчишки пару синяков друг другу влепили? Это ерунда, парни должны драться! А вот нос ты ему кусал неправильно! Сигурд мне сказал, что ты одному слизняку чуть нос не откусил? Ха-ха! Не верти головой, а слушай меня! – Горм старательно отвлекал мальчика от горячей иголки. – Слушай, я двоим как-то уши откусил, вот смеху-то было. Только выпускать нельзя, я же тебя предупреждал. Меня били трое, я одному ухо прокусил, а потом сдуру выпустил. Тут он меня по голове дубиной и огрел! Хорошо, что наши парни с драккара вовремя подоспели, ха-ха! Если зубами держишь, так не выпускай. Если руки свободны, души или бей в мужскую гордость, а еще лучше – ножом...

– Кого ножом? Каким ножом?! – вспыхнула Хильда. – Ты, старый мухомор, браги перепил? Это же мальчишки, какие им ножи?

Даг мужественно терпел. Чтобы не закричать, он вцепился руками в запястье матери. Пот лил с него градом, стало дергаться веко, но парень позволил себе лишь негромко застонать.

Тем временем Гудрун изловила избитого Сигурда и стала выпытывать правду. Сигурду досталось меньше, чем Дагу, он бодро ковылял и быстро шепелявил. Левая его щека распухла, глаз заплыл, десна кровоточила, но в целом он показался Гудрун достаточно крепким, чтобы применить кнут. Детей в семье Северян били крайне редко. Следовало очень постараться, чтобы разозлить Олава. И уж тем более редко он наказывал своих племянников, сыновей погибшего Снорри.

– Кто это был? Кто? – вопила Гудрун, гоняясь за Сигурдом по дому. Про затоптанную в снег птицу новоиспеченная беременная невеста уже забыла. Следом за Гудрун бегал ее жених Халльвард и напрасно призывал молодую вернуться к гостям. Сигурд повизгивал, покрикивал, прикрывал зад, но ни в какую не желал признаваться матери.

– Сынок, это Ивар, сын Хельги Свенсона? – На лоб Дагу легла жесткая ладонь Олава. – Скажи мне... я поговорю с его отцом. Или поговорю с твоим дядей Свейном. Никто не смеет безнаказанно бить моего сына.

– Сын Хельги Свенсона, этого пьяницы? – помрачнел Горм. – Ничего странного, там вся семья – висельники. Удивительно, что Свейн держит их на ферме.

– Нет, – прошептал Даг. – Это не Ивар... Если ты его тронешь, я... ты мне больше не отец. Это... это только мое дело.

– Хороший ответ, сынок, – довольно улыбнулся кузнец. – Ответ, достойный настоящего херсира.

Глава четвертая В которой выясняется, как правильно подвешивать за ноги, как питаться снегом и как облизывать топор

Отец отправил Торвальда проверять птичьи силки. Обычно отец занимался этим сам, но так сложилось, что хозяин усадьбы, херсир Свейн, второй месяц торчал дома. Потому мужчины занимались расчисткой дорог, а мальчишкам выпадала двойная норма домашней работы. Но крестьянский труд ленивому Торвальду нравился все меньше. Как и другим парням из компании Ивара, ему мечталось поскорее вырасти и отправиться за моря с топором в руке. И наплевать, что мать считала судьбу викинга позором для семьи. Зато старший брат, когда не пил, любил повторять:

– Главное, лягушонок, – побыстрее разбогатеть, а разбогатеть, честно копаясь в земле, – невозможно!.. Наш отец за два года добыл столько серебра, что другие не накопят за всю жизнь.

О том, что их отца утопили в море венды, старший брат почему-то забывал.

На опушке, у крайней межи, Торвальд попрощался с Эгилем и Дотиром. Эгиль все еще страдал от прокушенного носа. Ему приходилось заматывать лицо тряпкой, а гноящийся нос бабка ежедневно мазала кашицей из трав. После драки с Сигурдом Сноррсоном Дотир нарочито хромал, всем показывал шишку на лбу и жаловался, что чудом выжил под ударами страшной дубины.

– Встретимся у камней, – как обычно, напомнил Эгиль.

У парней имелись свои потайные охотничьи делянки, а лес во владениях Свейна не настолько велик, чтобы бродить по нему толпой. Даже отсюда, если прислушаться, можно было различить далекий стук топоров. Это между Совиным Распадком и землей Олава Северянина орудовали лесорубы, расчищали дорогу к озеру.

Торвальд оглянулся. Он был совсем один, но бояться нечего. До фермы – рукой подать, за полем видны дымки. Влево убегала тропа, на которой они с парнями подловили этого мерзкого волчонка Дага, или как его там... Торвальд засмеялся, вспомнив, как от души намял бока наглому выскочке. Правда, Ивар Вырву Глаз все наврал – Северянин не разворовывал чужих силков, он даже к ним не прикасался. Ивар вначале приказал своим найти и переломать все силки Северян, но потом сам струсил мести взрослых.

Но это уже неважно. Важно, что Ивар показал всем дурачкам, чей хирд самый сильный в маннгерде!

Торвальд стал напевать, чтобы шагать было веселее. Он не мог избавиться от неприятного чувства, будто за ним наблюдают. Несколько раз он оглядывался, но никого не заметил. Только ветви деревьев стряхивали снег и перелетали с место на место любопытные синицы. В первую ловушку никто не попал, хотя следов вокруг оказалось предостаточно. Торвальд подсыпал наживки, обругал глупых куропаток и побрел дальше. Возле следующих силков его ждал сюрприз.

В петле вместо тетерева сидел его приятель Дотир. Шея Дотира была трижды обмотана веревкой, во рту торчал кляп, руки стянуты за спиной. Собственно, бедный Дотир не сидел, а стоял и даже непрерывно приплясывал, поскольку ниже пояса он был совершенно голый. Босые ноги Дотира уминали снег и стали похожи на посиневшие гусиные лапки. Веревка, которой были стянуты руки, крепилась на суку ближайшего дуба, Дотир не мог ни присесть, ни отойти в сторону. Из глаз его бежали слезы, на губах уже вздувались синяки.

Увидев товарища, Дотир замычал что-то нечленораздельное. Торвальд на несколько мгновений впал в ступор, затем ринулся на помощь товарищу. Он потащил изо рта Дотира мокрый кляп и только тут ощутил, что вокруг резко воняет мочой. Дотир выплюнул кляп, затем выплюнул выбитый зуб и зашелся в приступе рвоты.

– Ни... никому не го... не говори! – простонал он и снова согнулся, выдавливая из себя остатки утренней каши.

Торвальд отшвырнул вонючую тряпку.

– Где они? Кто это сделал? – превозмогая отвращение, он принялся развязывать веревку на стянутых запястьях друга. Но веревку затянули очень крепко.

– Это Се... Северяне... – Зубы Дотира стучали, все тело содрогалось крупной дрожью.

Торвальд догадался достать нож:. Дело пошло быстрее. Он освободил друга от веревок, тот рухнул в снег и заплакал еще сильнее.

– Мы отомстим, слышишь? – бормотал Торвальд, растерянно оглядывая мрачный подлесок. – Дотир, мы отомстим! Мы им всем мужские хвосты отрежем!

– Нет, нет! – горячо вскинулся избитый Дотир. – Никому не говори, я обещал, я поклялся... Дай мне нож:!

– Кому ты поклялся? – округлил глаза Торвальд, машинально протягивая другу свой охотничий инструмент.

– Штаны, дай мне штаны! – потребовал Дотир. Он вскочил на ноги и снова приплясывал от холода, баюкая пережатые кисти рук. Нож: он так и не вернул. – Штаны... Ты недоумок, мне холодно, я умру!

– Где я тебе возьму штаны?

– Сбегай, найди!

– А где твои?

Дотир посмотрел на товарища с сожалением, как смотрят на повредившихся рассудком. Торвальд в их компании слыл туповатым, но в лицо ему никто об этом не говорил – боялись злого нрава.

– Мои штаны забрал Даг Северянин.

– Как... Северянин? Мы же ему... – Торвальд хотел сказать, что Северянину запретили появляться в усадьбе Свейна, но вовремя прикусил язык.

Потому что Даг Северянин стоял перед ним. Как хитрый волчонок успел незаметно подобраться – неизвестно. Синяки на наглой роже найденыша светились лиловым светом, поперек щеки раздувался шрам, а голову украшала повязка. Однако смотрел найденыш страшно. Рука Торвальда сама потянулась к поясу, но ножа там не было. Тогда Торвальд схватился за палку.

– Брось, – посоветовали сзади. – Брось, не то хуже будет. Мы тебе яйца отрежем.

– Лучше не спорь, – поддакнул присмиревший Дотир. – Они отрежут, это точно.

Торвальд тяжело задышал. Он был уверен, что справится. Их было всего трое. Этот выскочка Даг, еще в не залеченных шрамах и рубцах, и двое его кровных братьев – Руд и Годвин. Правда, Руд был сильный и старше Торвальда почти на полтора года. Ничего удивительного, что эти здоровяки слушаются своего мелкого херсира! Торвальд слышал историю о том, как Даг Северянин выследил в лесу насильников одной девчонки, потом их колесовали, а братья этой девчонки, Руд и Годвин, сами предложили найденышу стать кровниками.

– Брось палку и снимай сапоги, – предложил Даг. – Будем драться один на один. Или не будем, если ты поклянешься мне в верности.

– Я? Тебе? В верности? – выпучил глаза Торвальд. Тут он разглядел еще троих свидетелей. Под сосной, блестя глазами, обнимались две девчонки, старшие сестры проклятого Северянина. Рядом с сестричками, облокотившись на дубину, поплевывал Аки, которому совсем недавно дали прозвище Крысиная Смерть. Прозвище он заслужил тем, что голыми руками передавил несколько дюжин крыс на ферме Северянина. Торвальд неплохо знал Аки и знал его кулаки. В прошлом году вместе учились драться под руководством Горма Одноногого.

Тут до Торвальда дошла страшная истина. Эти девчонки были свидетелями позора его друга Дотира. Они наблюдали, как с несчастного Дотира стянули штаны и обливали его мочой. А теперь это ждет самого Торвальда!

– Я уже поклялся, – лязгая зубами от холода, сообщил Дотир. – Теперь Даг – мой херсир.

– Что-о? Ты? – До Торвальда слишком поздно дошло, что его нож:, его единственное серьезное оружие находится в руках у друга. – А ну, отдай мне!

Но Дотир положил лезвие в руку Руду. Руд только ухмыльнулся и снова отодвинулся в сторону. А Годвин кинул Дотиру его штаны. До Торвальда стало доходить – его не собираются лупить вчетвером. Они действительно предлагают ему драться один на один.

– Ты не мог ему присягнуть! – Торвальд сделал последнюю попытку увещевать друга. – Твой херсир – Ивар, а Ивар пойдет служить в фелаг нашего хозяина... Ты не мог! Они из усадьбы кузнеца, вот пусть там и...

Руд с размаху залепил Торвальду в ухо. Годвин добавил ногой. Стоило Торвальду привстать, как сапог Дага угодил ему под ребро. Пинки и затрещины посыпались со всех сторон.

– Ты принесешь мне клятву в верности! – Даг уселся поверженному врагу на грудь и провел ножом ему по щеке. – Или будешь драться со мной. Или мы тебя разденем, опозорим и подвесим за ноги.

– Ты не можешь быть моим херсиром, – простонал Торвальд. – Мой отец платит дань Свейну Волчья Пасть, так было всегда.

– Тогда вставай, будем драться. – Даг отдал нож: Годвину.

– Как мы будем драться? До первой крови? – обреченно спросил Торвальд.

– Мы будем драться, пока ты не признаешь меня херсиром.

– А если я побью тебя?

– Ты победишь, только если убьешь меня.

Торвальд с ужасом представил, как с него сдерут штаны, пометят мочой, сунут в рот кляп и приведут на веревке в деревню. Теперь он начал понимать, как коварный Северянин заполучил Дотира в союзники.

– Ивар убьет меня.

– Ивар никого не убьет. Он скоро останется один. Он всех вас мучил и отнимал лучший кусок, – напомнил Руд. – Разве не так? А если принесешь клятву Дагу, получишь право на равную долю.

– На равную долю? – задумался Торвальд.

– Да, на все. На равную долю в рыбалке и охоте. Сможешь, как Дотир и другие, всюду ходить по нашему лесу и полям. Сможешь собирать ягоды, где захочешь. Если на нас нападут, мы будем драться, как братья. Если тебя кто-то обидит или твою младшую сестру – мы придем на помощь. Ивар стал бы искать тебя в лесу?

Даг протянул руку. Торвальд вздрогнул. Ему показалось, что херсир Северян его сейчас ударит. Но удара не последовало. Даг улыбался. И тогда Торвальд протянул руку в ответ...

Друг Торвальда Эгиль долго бродил по тропинкам, недоумевая, куда подевался Дотир. Затем он честно пришел к камням, в условленное место встречи, но Дотира с Торвальдом не оказалось и там. Вместо ребят на валуне сидела девчонка.

– Ты откуда? – прогнусавил Эгиль и потрогал повязку на носу. – А, я тебя помню! Мы на коньках вместе катались. Ты с усадьбы кузнеца?

– С тобой хочет поговорить моя сестра, – откликнулась белокурая красавица.

– Сестра? Со мной? – поразился Эгиль. – Зачем?! И где она сама?

– Ты ей очень нравишься, – потупила взгляд девочка, – но она сама боится к тебе подойти. Она говорит, что ты все время с парнями... наверное, ты у них херсир?

– Я?! Нравлюсь? Херсир? Я... эээ... Где она?

Эгиль покорно дал себя увести в заросли. Он млел, ощущая в своей руке горячую девичью ладошку. Млел до той поры, пока его кто-то не схватил между ног и не зашвырнул в колючие кусты. Отплевываясь от снега, Эгиль кое-как освободил голову от острых колючек, и... едва не наложил в штаны. Вместо загадочной поклонницы его поджидал самый страшный кошмар – Даг Северянин. У Эгиля мгновенно разболелся прокушенный нос.

– Жри снег, – приказал найденыш. – Твоя очередь. Это же ты кричал, чтобы моего брата накормили снегом?

Эгиль попытался отползти, но ему на спину опустилась тяжелая ступня. Враги окружили его плотным строем. Но самое страшное, что за спинами жутких Северян Эгиль разглядел своих друзей, Торвальда и Дотира.

– Эй, вы что? – прохрипел Эгиль. – Вы – предатели!

– Не предатели. – Дотир показал товарищу разрез на ладони. – Я Ивару не присягал. А Дагу мы присягнули.

– Перед лицом Одина, – добавил Торвальд.

Белокурая девчонка продемонстрировала Эгилю маленькую походную статую Отца Павших. Ноги Отца совсем недавно обмазали свежей кровью. Эгиль задрожал от ужаса. Они не шутили! Они действительно присягнули на верность волчонку!

– Жри снег, – повторил Даг. – Или, клянусь кровью моего брата, я выбью тебе все зубы!

Подвывая, Эгиль стал пихать в рот комки ноздреватого снега. Небо свело от холода, в язык воткнулись сотни ледяных игл. Затем Эгиль перестал чувствовать гортань.

– Не... не могу больше.

– Можешь. Мой брат не жадный. Он тебе много снега оставил.

Эгиль жевал снег и плакал. Десны превратились в деревяшки, челюсти не слушались, зубная боль пронзала мозг.

– Теперь мы будем драться. – Даг присел перед поверженным врагом на корточки, ухватил его за волосы. – Мы будем драться один на один. До смерти, до полной победы. Ты оскорблял меня и обзывал мою мать волчицей.

– Нет... это Ивар. Я не хотел...

– Тебя не будут бить. Хотя вы били меня одного. Выбирай – один на один или присягнешь мне кровью. При свидетелях. Победишь меня – свободен. Но тебе придется меня убить. Если присягнешь... и хоть раз отступишь от клятвы, клянусь, я убью тебя. Пусть все слышат. Что ты выбираешь?

Эгиль молча подставил ладонь под нож.

Конопатые братья-близнецы Хельги и Хлив помогали старшим, обрубали ветки и сучья с упавших стволов, затем впрягали лошадей и оттаскивали деревья на опушку. Близнецам Хельги и Хливу давно надоело рубить сучья и таскать на себе топоры, слишком тяжелые для мальчишек. Но Свейн Волчья Пасть не унимался, он приказал работать даже в темноте. Мороз крепчал, вокруг потрескивали деревья...

– Хлив, гляди, это же Торвальд! – толкнул брата Хельги.

– Откуда ты взялся? – набросились близнецы на необычно тихого приятеля. – Вырву Глаз тебя вчера искал, чтобы идти на рыбалку! И нам не помогаешь, и дома тебя нет, и мать не знает...

– Я был в усадьбе Северянина, – признался краснощекий Торвальд. На его бровях повисли сосульки.

Близнецы вытаращили глаза.

– Что? И тебя там не убили?! Что ты там делал?!

– Мы строили шалаш. И делали запруду, там, где Бобровый Остров. Я там был с Эгилем, Дотиром и Торфинном. Еще был Харальд Сеновал и его старший брат... и парни с фермы Северянина. А потом мы ходили к ним в дом, там осталась куча еды от свадьбы. У них сразу две свадьбы, и нас угостили.

– Это как? – помертвел Хельги. – Как угостили? Как это парни Северянина? Вы там были и ничего не сказали Ивару?!

– Пошли со мной, я покажу вам что-то важное, – поманил Торвальд, честно глядя в глаза. – Там Эгиль и Дотир, они лучше меня говорят.

– Ладно, пошли! Но ты нам ответишь!

Торвальд свернул в лес. По скрипучей тропинке он привел братьев к избушке, где обычно отогревались пастухи. Из-за домика вышел Эгиль, с ним – Даг Северянин в широкой войлочной шапке. Близнецы потеряли дар речи. Хлив покрепче перехватил топор.

– Все просто, – сказал Эгиль. – Теперь нам можно ходить туда, на запруду, и на остров. А парням Дага можно ходить к нам. А скоро мы вместе пойдем охотиться, как взрослые. Даг сказал, что Горм Одноногий научит валить оленя одним ударом.

– Заткнись! – Хельги несильно заехал дураку в челюсть. – А то я тебя одним ударом. А Ивар вас в землю зароет за такое. Как вы могли подружиться с найденышем? А ты убирайся отсюда, это наш лес, не то мы тебе снова...

– Хельги, ты трус! – не замечая топора, бросил в лицо противнику Северянин. – Когда вы приходили к нам, Одноногий учил вас драться. Вы приходили два года, и никто вас не трогал. Когда Ивар тебе приказал избить меня, вы дрались не как мужчины, а как крысы. Давай один на один?

– Мы никогда не деремся отдельно, – смутился Хельги.

– Хлив? Давай один на один?

– А ты снова будешь с ножом? – учуял подвох Хлив.

– А мне так удобнее, – зло хохотнул Северянин. – Ты толще меня, вот и дерись без ножа. А я буду, как мне лучше. Давай, Хлив, покажи, что ты воин, а не охотничий пес Ивара!

– Я не служу Ивару! – теперь Хлив, несмотря на мороз, вспотел. Его взгляд был прикован к лезвию, зажатому в кулаке Северянина.

– Хлив, разве Ивар не твой херсир?

– Это просто так... это вроде как играть в римлян... – забормотал вконец сбитый с толка Хлив. – Мы ему не присягали и ничего не обещали... А с тобой я на ножах все равно не буду!

– А за то, что ты обозвал нас трусами, мы еще поквитаемся, – пригрозил Хельги.

– Поквитаемся, – дал согласие Даг. – Если ты не трус, ты сделаешь, как я. И твой брат тоже. Хлив, если сможешь повторить следом за мной, я при всех скажу, что я трус и девчонка!

– Что... повторить? – переспросил Хлив.

Он никак не мог взять в толк, отчего они вчетвером не скрутят этого зазнайку. Ведь их четверо, а он – один, и снова приперся драться. Но что-то мешало Хливу просто так дать чужаку в глаз. От волчонка, от его взгляда, и даже от его грубых слов исходила непонятная сила.

– Вот так повторить, смотри! Эгиль, принеси мне топор!

Эгиль послушно метнулся к заиндевевшей дубовой колоде, с натугой выдернул из нее полукруглое лезвие. Даг улыбнулся и приложил тусклый металл к языку. На всю длину языка.

Хельги сглотнул. Даг стоял, прижимая к лицу сталь, и ухмылялся одними глазами. Говорить он, конечно, уже не мог.

– Он не трус, – негромко напомнил Дотир. – А ты, Хлив? Хельги?

Хлив зажмурился и приложился языком. Он догадывался, что должно произойти, недаром взрослые лесорубы работали в перчатках. Хельги засмеялся и тоже повторил подвиг найденыша, пользуясь своим маленьким топориком для подрубки сучьев. Дотир сбоку заглянул каждому в лицо, проверяя, чтобы никто не схитрил. Но близнецы не схитрили. Зато Даг легко отнял от языка топор и сплюнул.

– Я нагрел лезвие в костре, – засмеялся Северянин. – Что, Хельги? Повтори за мной, оторви железо от себя...

Хельги попытался, но не смог. С утра стоял трескучий мороз, язык намертво прилип к кислому железу. Малейшая попытка оторвать топор вызвала дикую боль. На глаза навернулись слезы. Его брат Хлив мычал и показывал рукой за избушку. Там у проклятого волчонка пылал костер, можно было спастись. Не топать же домой в таком виде!

– Вы оба глупее овец. – Даг присел, грея руки над огнем. – И вы оба струсили. Хельги, ты мог драться со мной один на один, как подобает воину. Но ты испугался ножа, да? Эй, все видели этих трусов? – обернулся он к звенящему лесу. – Все слышали, как я предлагал им честный поединок?

– Мы видели, Даг!

– Я тоже видел. Они нападают только со спины.

– Что нам сделать с ними, Даг? Отрежем яйца?

– Точно! Холостить этих уродов! Чтобы больше не бросались вшестером на одного!

Хлив почувствовал, что вот-вот обделается от страха. На полянку откуда ни возьмись вышли Аки и драчун Длинный Заяц, и Сигурд Северянин, а с ними... с ними были парни из хирда Ивара Вырву Глаз. И никто не собирался помогать близнецам.

– Теперь слушайте меня, – важно сказал Северянин. – У вашего Ивара больше нет хирда. Можете дальше служить ему, но тогда вам конец. Мы будем бить вас везде. Вас обоих. Проваливайте, лягушата!

Близнецы сопели, прижав к языкам топорики, переминались с ноги на ногу, но не двигались с места. Даг кивнул Сигурду.

– Вы можете пойти с нами, – разрешил Сигурд. – Тогда мы разморозим ваши языки. Но вы при всех принесете клятву верности настоящему херсиру. Клятву положено соблюдать, пока вы живете на ферме. В пути все отменяется. Это настоящий хирд, и Даг – настоящий херсир. Не такой, как Ивар. Мы будем сражаться друг за друга, как викинги из Йомса. Все, как братья... Ну что, идете с нами?

Дважды повторять Сигурду не пришлось.

За три дня Ивар Вырву Глаз лишился семерых преданных парней.

Глава пятая В которой муж и брат скрипят зубами, Ивар вспоминает о чести, а Даг слышит голоса

Кузнецы едва успели разогреть горн для новой партии руды, как во дворе раздался стук копыт. Свейн Волчья Пасть явился мрачнее самой черной тучи. С ним были четверо верных лютых, Олаву это сразу не понравилось. Обычно, чтобы проскакать пару миль, родной брат Хильды обходился без охраны.

Свейн поступил, как положено родичу и другу. Обнялся с сестрой, принес малую жертву ванам, охраняющим семейный покой, принял угощение и лишь затем, не спеша, отправился на встречу с Олавом. С сестрой он говорить не стал, но Хильда, чуя неладное, направилась за ним в кузницу.

– Сестра, оставь нас.

– Это мой дом. Я буду там, где хочу.

На скулах херсира заиграли желваки. Олав молча ждал, скрестив на груди мощные ручищи. Сверкер ворочал в огне заготовки, трелли раздували меха. Подручные Свейна дипломатично рассматривали косы и плуги во дворе.

– Что случилось, брат мой?

Свейн вздохнул, взял себя в руки. Олав чувствовал, как тому непросто. Человеку, привыкшему повелевать дружиной и ни перед кем не склонявшему голову, трудно давались просительные интонации.

– Олав, ко мне обращаются многие люди. Многим людям не нравится, как поступает твой сын.

– Мой сын что-то украл или поступил бесчестно?

– Уффф... нет. Он всегда поступает честно. Олав, это ведь немного и мой сын. Не забывай, это я его нашел в море, да. Посмотри, у меня стали седые волосы. У Хильды выросли седые волосы, так много лет прошло.

– Я понимаю, Свейн. Ты всегда относился к нему, как к сыну.

– Ты знаешь, Олав, я женился... Боги пока не дали мне детей. Но я всем говорил – пусть мой сын будет таким, как твой Даг.

– Да, Свейн. Ты говорил так. Твоя сестра гордится тобой.

– Послушай, Северянин... После праздника жертвы я уеду в Хедебю. Вернусь к месяцу Сева. Тогда я спущу кнорры и отправлюсь далеко. Меня не будет все лето и всю осень. Если бы твоему Дагу исполнилось тринадцать лет, я пришел бы к тебе и сказал: Олав, не хочешь ли отдать Дага в мой торговый фелаг? Твой родич Горм как следует научил его, я могу сделать твоего сына кормчим, а со временем он станет лютым и сам поведет дренгов... так бы я сказал, Олав.

– Это щедрые слова, – с волнением произнес кузнец. – Я буду счастлив, если мой сын вступит в твою Дружину.

Свейн откашлялся, походил туда-обратно, дергая шеей, словно ему что-то мешало говорить.

– Но я не стану так говорить, Олав. Я скажу другие слова, а ты пойми меня. Я хочу остаться тебе родичем, и другом, и братом твоей жене. Я скажу так, Олав. Ты хотел взять сына на праздник Девяти жертв, так увези его отсюда. Если жрецы возьмут его в учебу, пусть будет так, да.

– А если я передумал? – исподлобья глянул кузнец. – Если я хочу оставить его в усадьбе?

Хильда вздрогнула. Мужчины стояли друг напротив друга, оба высокие, крепкие и злые. Ее муж: и брат скрипели зубами, когда им что-то было не по нраву.

– Твой сын побил многих мальчишек, это сыновья моих данников.

– Мальчики должны бороться, это хорошо.

– Это хорошо, Олав, да. Плохо, когда мальчики боятся выходить из дома. Плохо, когда мальчики не разбирают между игрой и настоящей дракой. Плохо, когда забывают, что есть только один херсир и один хозяин!

– Как мог мой сын избить тех, кто старше его? Дагу еще нет девяти лет.

– Тебе хорошо известно, как он дерется. Старина Горм говорит, что никто так не умеет биться на двух мечах сразу. Он дерется так, словно хочет убить. Его боятся.

– Свейн... когда моего сына избили, я не бегал к тебе за помощью. Даг лежал шесть дней, но не признался, кто его бил и как его обзывали. Что я должен теперь сказать ему? «Даг, проси прощения у тех, кто тебя топтал ногами! Даг, пусть все смеются над кланом Северян, пусть все называют нас трусами!»... Так я должен сказать, Свейн?

Свейн скрипнул зубами.

– Олав, ты знаешь, что случилось на Бобровом Острове?

– Да. Мальчики там строят военный лагерь. Они играют в готов, Свейн. Старина Горм рассказал им, как готы вышли из нашей страны и завоевали мир. Мальчики всегда хотят воевать.

– И твой Даг там верховодит.

– Возможно... И что с того?

– Олав, они не строят. Они уже построили. Как раз там, где проходит пастушья тропа между нашими владениями. И там же дорога к водопою, которую прорубил отец Халльварда Жаворонка. Мальчишки построили шалаши, натаскали дров. Они строят вал вокруг лагеря. Но они не просто строят вал. Они стали брать плату с тех, кто ходит к ручью. Прежде они шутили, они брали плату только с детей. Вчера они заставили заплатить моих треллей.

– И чем же те заплатили?

– Они отдали твоему сыну двух зайцев.

– Двух зайцев! – расхохотался Олав. – И ты явился сюда, напугал свою сестру из-за двух зайцев?! Ведь это игра!

– Позволь, я тоже скажу, – вступил в разговор Сверкер Северянин. – Свейн, ты спас мне жизнь на хольмганге. Я люблю тебя и всегда буду драться за тебя. Однако ты вызвал тогда на бой Рагнара, потому что ты опытный и сильный воин. Малыш Даг тоже спас меня. Он кинулся на взрослого врага, хотя его могли убить одним щелчком. Он спас мне жизнь, Свейн. Не надо говорить о нем дурное.

– Я расскажу вам, как было, – глухо заговорил херсир. – Мне сказали, что мальчишками в моей усадьбе верховодит Ивар. Мне некогда разбираться с детьми, не то я сам надрал бы Ивару уши. Его папаша должен мне столько, что не расплатится всю жизнь. Он пьет, как дырявая бочка, но прежде он честно служил моему отцу. Когда-то он был хорошим воином... Он пришел ко мне и сказал, что парни из усадьбы Северянина избили одного, потом другого мальчика, потом еще троих. Твой кривич вырезал для детей малую статую Отца Павших. Они построили святилище. Мои трелли проверяли силки. Они возвращались домой, но мальчики заставили их отдать двух зайцев для жертвы. Это не плохо. Но твой Даг приказал, чтобы к нему в лагерь приводили мальчишек. Он всех заставлял клясться на крови в верности. Так вышло, что Ивара больше никто не слушается. Он ходит и всем жалуется, что с ним поступили бесчестно.

– Бесчестно? – не выдержал Сверкер.

– Его отец, хоть и пьяница, но большой хитрец. Он всем говорит так: вот погодите, скоро херсиру Свейну некому будет пасти коз. Потому что все мальчишки сбегут на ферму Северянина. Еще он говорит, что Ивар хотел драться с Дагом, но твой сын не ходит теперь один. Он еще сопляк, но его охраняют, как взрослого ярла, четверо, а то и шестеро.

– Ого! – вырвалось у Сверкера. Братья восхищенно переглянулись. – Но ведь они играют!

– Да, как ярла! – продолжал Свейн. – Твой Даг сказал, что Ивар должен один прийти к нему в лагерь, тогда они будут говорить. Но Ивар не послушал. Он взял с собой четверых, всех, кого сумел собрать. Когда они пришли на Бобровый Остров, на них накинулись и избили. Один из них вырвался и побежал домой. Он позвал взрослых парней. Там был старший брат Ивара по матери, Хегг и еще двое. Им по пятнадцать лет, они валят лес вместе с мужчинами. Хегга я хочу взять весной на промысел. Когда Хегг и другие прибежали на Бобровый Остров, они увидели, что Даг уже дерется с Иваром. Даг поступил хитро. Он слабее и младше противника. Потому он предложил драться на деревянных мечах. У каждого было по два меча. Хегг хотел вступиться и разнять их, но парни из хирда твоего сына направили на них луки и копья. Хегг увидел, что это не игра. Потом Хегг увидел, что поединок судит Одноногий Горм...

– Он мне ничего не сказал! – мрачно произнес Олав.

– Оказалось, твой сын лучше дерется на мечах, – усмехнулся Свейн. – Он разбил Ивару голову, затем сломал ему палец. Они стали драться дальше, оба были в крови. Хегг стал просить, чтобы скальд остановил поединок. Но Горм сказал, что тут все честно. Горм сказал, что за оскорбления надо платить.

– Это тоже верно, – тихо вставила Хильда.

– Да, сестра, это верно, – согласился Свейн. – Но послушайте, что было дальше. Ивар сильнее, он стал одолевать Дага. Он повалил Дага на землю и стал его душить. Тогда твой сын ударил Ивара мечом сбоку в шею и проткнул ему горло.

– Деревянным мечом? – ахнул кузнец. – А что же Горм? Где они сейчас?! Почему ты сразу не сказал?!

– Сейчас они у меня в доме, и все живы, – успокоил Свейн. – Ивар мог истечь кровью, но его вовремя принесли к знахарю. Горм Одноногий тоже там. Ивару зашили в рану листья. Он уже окреп, но пока не может говорить. Его отец там, и Хегг там, и другие.

– И что ты мне предлагаешь? – насупился Олав. – Наказать Горма за то, что тот заточил им мечи? Или я должен заплатить пьяному папаше Ивара виру за его сыночка?

– Виру платить не надо, – помотал головой херсир. – Надо забрать Дага. Твой сын сидит у постели Ивара, с мечом и ножом, и ждет, когда тот очнется. И вся свора с ним. Они вооружены и ведут себя, как разбойники. Сестра и твоя старшая дочь с ними.

– О нет, спаси нас Один! – вздрогнула Хильда.

– Да, твоя дочь с ними. Поэтому я приехал. Ты меня знаешь, Северянин. Я никого не боюсь. Я вышвырну из дома любого. Но не могу бить твоих детей.

– Они отказываются уходить? – удивился Северянин. – Они жалеют раненого?

– Нет, Олав. Твой сын сказал, что не отступится, пока Ивар не признает его херсиром. Твой сын сказал, что поединок между ними не закончен.

На минуту воцарилось молчание.

– Хорошо, я еду. – Олав скинул фартук, сунул руки в ведерко с водой. – Ты был прав, Свейн. Я отвезу Дага в Упсалу к жрецам. Его надо забрать отсюда, пока не случилось беды.

Глава шестая В которой Даг узнает, как правильно поджаривать ступни и как охранять страну от врагов

– Отец берет меня на праздник. Вагн тоже едет... Да, Вагн? Аки едет, и Длинный Заяц... – Даг помолчал, набрался сил и сказал друзьям главное: – Если я не вернусь, пусть херсиром будет мой брат Сигурд. Он честный и смелый.

– Как не вернешься? Почему не вернешься? – загалдели мальчишки.

– Не знаю. Я так чую. Не вернусь.

Мальчики притихли.

Собравшись стайкой, домочадцы провожали караван. Снег падал мягкими сырыми хлопьями, выдавая скорый приход весны. Даг попрощался со всеми, как взрослый. Скупо обнял сестер, позволил матери дважды себя поцеловать. Когда Хильда потянулась к сыну в третий раз, он отвернулся и быстро кинулся к саням, чтобы никто не видел его намокших глаз.

Олав Северянин махнул рукавицей. Ворота заскрипели, мохнатые лошадки тронули с места, выдыхая клубы пара. На развилке дорог караван Северянина уже поджидал Халльвард Жаворонок со своими людьми.

Первый день пути прошел спокойно, но к вечеру разыгрался буран. Дорогу замело, лошади с трудом пробивались сквозь сугробы. Более-менее спокойный путь оставался лишь по руслу застывшей реки. Олав посовещался с мужчинами, было принято решение завернуть в гости к Сигурду Короткая Нога. В усадьбе у морского конунга Даг уже успел побывать, когда отец брал его с собой в Бирку. На сей раз се-конунг тоже был дома, но к гостям не вышел. Вместо него узкую калитку распахнули родичи. Мужчины были при оружии, закутаны в шкуры и глядели весьма хмуро. У их ног скалились злобные псы. Лишь когда Северянин назвал себя, родичи Сигурда заулыбались и отперли ворота. На широком дворе топтались оседланные кони, перед святилищем полыхали костры. Дагу сразу не понравился запах. Пахло неприятно, как будто опаливали свиную щетину, и еще чем-то, вязким, сладковато-тошным...

– Что у вас случилось? – мгновенно напрягся Олав.

– У нас гости из Хедебю.

– Датчане?

– Да. Они бежали от Харальда Синезубого. Конунга данов совсем покинул разум. Он разоряет святилища, всех заставляет креститься...

Наконец, появился сам морской конунг. Приветливо обняв гостей, тем не менее, он оставался мрачным. На походной одежде вождя запеклась кровь. Взрослые затеяли тревожный разговор, в котором Даг мало что понимал. Мальчик переводил взгляд с одного собеседника на другого, не замечая, как на голове у него образуется снежная шапка. Внезапно тишину разрезал крик.

– Это они? – непонятно спросил Халльвард Жаворонок.

– Это они, – кивнул седой конунг. – Если хотите, можете пойти со мной... Но мальчиков лучше отвести в дом.

– Отец, я тоже хочу посмотреть! – уперся Даг.

– И я хочу! И я! – заволновались Вагн, Аки и другие.

– Наши друзья поймали двух монахов, – неохотно пояснил Олав. – Их сейчас пытают, чтобы выведать их планы. Тебе это не надо.

– Но я хочу! Я уже не маленький!

– Твой сын уже не маленький, – одобрительно кивнул се-конунг, разглядывая коротенький меч Дага. – Раз ты доверяешь ему носить оружие, отчего не показать ему наших врагов? Пусть мальчики запомнят их. Если «черные головы» выдержат пытку, мы принесем их в жертву.

Они долго петляли между заснеженных домов по утоптанной тропке, пока не уперлись в отдельно стоящее здание, сложенное из толстых бревен. Но перед тем, как войти внутрь, Даг застыл. Что-то приковало его взгляд в промозглой сырости двора.

Белые олени!

Маленький Северянин почти успел позабыть, как напугал родичей во время свадьбы бога Фрейра. Прошло несколько лет, прогремело несколько таких же «свадеб», но владелица белых оленей не заезжала в усадьбу к Северянам.

– Смотрите, и вельва Пиркке здесь, – воскликнул остроглазый Сверкер. – Это ее повозка. Неужели старая колдунья тоже едет на Дизаблот?

– Так и есть, – подтвердил хозяин усадьбы. – Мы в ночлеге никому не отказываем. И лопари к нам заезжают, и карелы, и бьярнцы. А Пиркке Две Горы я давно знаю, добрая женщина.

Высокий человек отогнул полог из плотной ткани. Отвратительный запах паленой кожи ударил Дагу в ноздри. Одного взгляда ему хватило, чтобы понять, чем же провоняла усадьба могучего бонда.

На дыбе корчился голый человек. Его лодыжки дергались в железных колодках. В корыте под пятками багровым пламенем полыхали угли. Рот человека был забит тряпкой. Еще один человек лежал связанный ничком на мокрых оттаявших досках. Даг сразу понял, отчего пленников обозвали «черными головами». Лежащий на полу был одет в длинное черное платье с капюшоном. В Свеаланде в такой нелепой одежде ходили только женщины.

На лавке сидели четверо. Двоих Даг узнал – приемный сын морского форинга Сигурда и с ним – друг отца, Арнвид Богатый. Зато двое других мужчин выглядели необычно. Оба темноволосые, подстриженные «под горшок», с обветренными медными лицами и короткими бородками. Оба изможденные от долгого пути, в дорогой, но потрепанной одежде. Здесь же, на крюках возле очага, сушилась их обувь.

– Это Лейв, ярл из рода самого Годфреда, – тихо представил гостей се-конунг. – С ним – главный окольничий его дружины и сестра, она сейчас отдыхает. Все трое бежали от псов Харальда Синезубого.

Очень скоро Даг убедился, что даны бежали из родового поместья отнюдь не втроем. Помещение заполнялось толпой вооруженных мужчин. Они снимали свои промокшие меховые плащи, лязгали оружием, жадно лакали брагу и горячий отвар. С опальным ярлом прибыла целая маленькая армия.

У входа в помещение стены покрывал иней, зато у противоположной стены было жарко, как в бане. Из громадного очага торчало бревно. Когда другой конец бревна превращался в головешки, слуги подталкивали березовый ствол дальше. Снопы искр вырывались из очага и улетали вверх. В крыше зала зияла широкая квадратная дыра. На закопченных стенах чадили факелы.

– Пусть снова говорит! – приказал ярл Лейв. Его голос походил на гул боевой трубы.

Изо рта голого пленника выдернули тряпку. Он тут же запричитал, заплевывая свою подпаленную бороду слюной и кровью.

– Нет, нет! Прощены будете, если уверуете! Всякий, кто верит в господа нашего... А-ааа!

Холопы дернули за веревки, дыба наклонилась, голые пятки пленника прикоснулись к углям. Речь его стала бессвязной, непонятной. Его товарищ на полу забормотал нараспев на чужом языке. Окольничий Лейва ударил лежащего ногой в живот. Тот захрипел, скорчился, но продолжал болтать.

– Это саксы, – объяснил конунг. – Таких, как они, называют монахами. С тех пор как Харальд Синезубый продался императору, монахи ползут на север, как жирные гусеницы.

– Или как стая воронов, – уточнил Лейв. – Они всюду строят свои церкви, поют на своей гадкой латыни и отбирают десятую часть дохода. Они строят крепости, в которых годами сидят без женщин. Они там стоят на коленях и наносят себе раны. Но это не беда. Этот слизняк, которому мы сейчас поджарим пятки, сжег Одина и Тора. А наших жрецов он посадил на пики!

Даг с волнением рассматривал поверженных врагов. Рядом тяжело дышали Вагн и Аки. Парням тоже было немножко страшно, особенно когда монаху начали прижигать вторую ногу. Кожа на стопах у него полопалась, волосы на ногах опалились, как у цыплят, которых готовила дома Хильда. От страшной боли монах окончательно перешел на родной язык, а затем резко обмяк. Глаза его закатились. Лейв кивнул холопам, те окатили несчастного ведром воды. Кто-то смеха ради повесил ему на шею ранее отобранный крест.

– Где спрятал золото, черная голова? – Окольничий схватил монаха за бороду. – Говори, не то глаза выжгу! Куда поплыли твои дружки?! Говори.

– Уве... руйте и бу... будете прощены... – упрямо шептал мученик. – Про... простит он вам...

– А главный над ними – епископ, – невозмутимо продолжал рассказ хозяин. – Наш друг Лейв прикончил епископа за то, что тот разорил святилище. Но епископу было мало сжечь асов. Он запретил возносить жертвы. Два года подряд в сюслах был недород, скотина падала замертво, и даже рыба не шла в сети. Люди умоляли конунга о жертве, но конунг Харальд запретил. Он сказал – у христиан есть лишь один ас, ему и молитесь. Зовут его Езус, а мать его зовут Марта. Они не принимают даров на крови и заставляют освободить из треллей всех христиан, кого захватили в честном бою... А кто принесет жертву на крови, обещал Харальд Синезубый, того я сам посажу на кол! Затем явились псы Синезубого и принялись убивать всех, кто не желал предавать веру наших отцов. А потом явилась сотня монахов. Они сели на драккары и поплыли на север, захватив с собой золото. О, у них много золота, хватит на всех! Харальд отобрал имения и добычу у многих знатных людей. Наверняка епископ приказал монахам строить храмы в нашей стране. Но этот сын жабы... – Сигурд пнул ногой лежащего монаха, – он не признается, куда уплыли его приятели. Если мы их найдем, то устроим самую большую жертву, клянусь молотом Тора!

Даг во все глаза разглядывал обнаженного слугу епископа. Тощие ребра негодяя вздымались, спутанная грива дергалась из стороны в сторону. Повинуясь кивку Сигурда, из полумрака вынырнул квадратный детина, весь в шрамах, раздетый по пояс. Одной рукой легко выхватил из очага раскаленные клещи, несильно ущипнул беднягу за голый живот. У того сразу вздулся рубец.

– Говори, куда поплыл твой приятель Бруно? – напустился Лейв на монаха. – Ну, что замышляет ваш епископ? Когда Харальд нападет на нас?!

– Ха... Харальд не нападет... – простонал монах.

– Ха-ха! Так я и поверил! – Лейв в три глотка осушил кубок с элем, остатки выплеснул в лицо собеседнику. – Давайте, поджарьте его!

Даг услышал, как позади него икнул Аки. Вагн задрожал и невольно отступил назад, за спины взрослых. Палач набрал горсть углей и высыпал монаху на голый живот. Где-то неподалеку хрюкнул Длинный Заяц, но он не испугался. Длинный вечно баловался тем, что отрывал ножки жукам и сжигал заживо птенцов.

Даг скосил глаза на старших родичей. Взрослые тоже вели себя по-разному. Кажется, отцу не слишком нравилось зрелище пыток. Зато мясник Магнус, и скальд Горм, и сосед Халльвард – все они искренне забавлялись. Многие стали давать советы, как лучше пытать, чтобы человек не умер, а успел рассказать правду.

– Вскройте ему живот и намотайте кишки на вертел!

– Нет, лучше запустить ему змею в рот! Будем смотреть, где она вылезет...

– Но тогда он ничего не расскажет. Надо вырывать пальцы по-одному!

– Эй, черная голова, где же твой добрый Белый Бог? Он ведь велел всех любить, да? Так полюби меня!

– И меня полюби! – Делая вид, что целуется, к монаху подобрался замызганный мужик, весь в лишае и прыщах. Он схватил горсть углей и высыпал бедолаге на живот. Еще сильнее запахло паленым мясом. Монах задергался, как припадочный, но путы держали крепко. Сакс вырывался так отчаянно, что полопалась кожа под веревками.

Гости покатились от смеха, когда распятого монаха попытался поцеловать другой человек из дружины ярла. Этот выглядел, как заросший лесной зверь, а железный шлем на нем сидел так, словно никогда не снимался.

– Что, не нравится? Ты же меня лю-юбишь, гы-гы-гы!

– Эй, черная голова, скажешь, где зарыл золото?

– Это ведь наше золото! Это ваш епископ отнял его у викингов! Вы отняли то, что мой отец честно завоевал силой оружия!

Слуги окончательно опустили дыбу. Теперь голый человек лежал на спине, он извивался, как дождевой червяк. Тот же самый косматый детина в шлеме, что насмешил всех звучными поцелуями, набрал в бронзовый совок целую пригоршню алых угольков и уставился на ярла, ожидая команды.

– Слушай ты, козлиная морда! – Опальный ярл в свою очередь схватил пленника за бороду. – Клянусь, я подвешу тебя в Священной роще, если ты будешь упрямиться! Даже не надейся, я не дам тебе умереть легко! Потому что ты недостоин легкой смерти. Кнорры твоего дружка Бруно трижды приставали к берегу, мне это донесли. Я спрашиваю – где они зарыли золото? Эй, погрейте ему ноги!

Палач с радостной ухмылкой придвинул жаровню. Вонь от горящей человеческой плоти стала невыносимой.

Монах охнул и снова потерял сознание.

– Давайте другого! – предложил Лейв.

– Уважаемый друг, вы неверно пожариваете пятки, – деловито встрял се-конунг Сигурд Короткая Нога. – Твой палач знает свое дело, но позволь – я ему подскажу. Если жарить так сразу и глубоко, человек теряет сознание, его трудно потом разговорить. Следует начинать с кончиков пальцев. Они острее переносят боль. Если сильно пойдет кровь, раны на пальцах легче прижечь. Кроме того, даже без пальцев человек может ходить. А без пяток тебе придется нести его...

– Ты прав, друг мой, – важно кивнул датчанин. – Эй, Трюггви, а ну, подвесь второго. Пусть попросит любви у своего бога, пусть его бог освободит, хе-хе!

Слуги кинулись исполнять приказание. В эту минуту полог откинулся, в залу ворвались клубы пара. На пороге появились две женщины. Одну Даг запомнил раньше – статная, надменная жена морского вождя Сигурда. С ней на пару пришла супруга беглого датского ярла – сухопарая, крепкая, синеглазая, в бордовом платье и плаще с куньей опушкой. Мужчины расступились, освобождая проход.

– Прошу гостей отведать баранины, – произнесла хозяйка.

– Пойдем, Северянин, и ты, Жаворонок, – обрадовался Сигурд. – У меня самого с утра живот пустой. Берите с собой скальда, хускарлов и ваших мальчишек, места хватит на всех. А слуг твоих покормят в доме моего сына...

Наконец-то Даг окунулся в настоящее тепло. В обеденной зале жуткие запахи заглушались ароматом жареной баранины. Мальчиков усадили в самом конце длинного очага, но мяса всем досталось вдоволь. Хозяин и взрослые гости шумно заспорили, ехать всем завтра вместе в Упсалу или нет. Как Дагу удалось понять, датчанин Лейв мечтал привлечь на свою сторону шведов, против своего же датского конунга.

– Я не могу есть, – заявил Аки и отвернулся. – Здесь воняет...

– Тогда я съем за двоих, – загоготал Длинный Заяц. – Даг, ты тоже не ешь?

Даже вне дома парни смотрели на него, как на херсира. А Даг смотрел в дальний угол. Там в шапке из белой кошки, увешанная странными пугающими предметами, тихо пила эль финская ведьма. Она ни с кем не поддерживала беседу, вежливо отвечала на кивки и приветствия, о чем-то переговаривалась со своей служанкой – белокожей крепкой девкой.

Даг сам не понимал, отчего ведьма так его беспокоит. Он забыл ее лицо, и старуха наверняка давно позабыла мальчика, которого встречала раз в жизни. У финской колдуньи так много дел летом, надо объехать десятки усадеб, посетить священные места и до холодов вернуться в далекий северный Финнмарк...

Так отчего же пробежал мороз по коже и кольнула метка на макушке?

– Даг, тебя тоже тошнит, как девчонку? – вывел его из раздумий Вагн. – Не будешь мясо?

– Я ем, ем! – спохватился Даг. – А почему этого Лейва называют потомком Годфреда? – спросил Даг у наставника и демонстративно громко оторвал зубами кусок грудинки.

– Разве я вам не рассказывал, кто такой был Годфред? – удивился Горм Одноногий, обгрызая вкусную косточку. – Слушайте! Этот достойный человек жил двести лет назад. Или около того. Он стал конунгом данов и дал бой саксонскому королю Карлу в Слиесторпе. Он расправился с Карлом, затем напал на союзников саксов – глупых ободритов. Они посмели сопротивляться данам, и тогда Годфред сравнял с землей их главный торговый город Рерик. Годфред приказал, чтобы в землях данников больше не было торговли. Вот такой он был умный человек и так радел о своей стране. Годфред распорядился, чтобы купцы ездили через Хедебю и платили ему дань. Затем он пришел с большой ратью, пригнал тысячи рабов и приказал строить вал. Вал начали строить вдоль реки Эйдер, от Большого Бельта до западного моря. Годфред приказал, чтобы на всем перешейке в валу проделали лишь одни ворота, для конных повозок и войска. Теперь торговые люди шли проливом Скагеррак, затем тащили коробли волоком и спускали на воду в Бельте. Так стал богатеть город Хедебю, и тут король Карл...

Спокойный рассказ Горма перебил истошный вопль. Крики пытуемых прорвались сквозь шум застолья. Им продолжали выжигать внутренности.

Даг краем глаза следил за вельвой. Он никак не мог запомнить ее лица. Что-то сморщенное, желтое, жующее в низко надвинутой шапке. Как оказалось, следил за ней Даг плохо, потому что хитрая старушка уже не сидела подле очага, а очутилась вдруг у него за спиной.

Сердце мальчика екнуло и подпрыгнуло к горлу. Впрочем, вельва ничего плохого не сделала. Поглядела рассеянно на мужчин и, подволакивая ноги, побрела к выходу. Служанка устремилась за ней с мешком, на ходу дожевывая мясо. Когда за вельвой захлопнулась дверь, Даг испытал огромное облегчение.

Словно сумел выбраться из ледяного водоворота.

– ...Так вот, предок ярла Лейва был человек мудрый и осмотрительный, – вещал тем временем Горм. – Он начал строить Даневирке, а другие продолжили после него. Вначале он велел построить Главный Вал, который до сих пор прикрывает город Хедебю. Когда-нибудь вы попадете в Хедебю или поплывете морем южнее... Вы увидите, какое великое дело затеял когда-то конунг Годфред для всех датчан. Затем они стали строить Изогнутый вал, между Холлингстедом и... забыл. Эээ, что я говорил?

– Ты говорил о короле Карле, – наперебой подсказали мальчишки.

Даг рассеянно хлебал жидкую кашу.

– Ага, о Карле. Карл подослал сына для переговоров. Подлый сакс боялся нападать на данов. Они стали договариваться, Годфред и Карл. Договорились, что Годфред не станет избивать союзников саксов, а за это Карл не станет нападать на данов. Годфред согласился, но позже поступил так, как хотел. Он снарядил большое войско и опустошил Фризию. Еще он наказал вильцев, ободритов и прочих и со всех взял богатую дань, до сотни фунтов серебра. Вот таким великим вождем был Годфред.

– Но он обманул Карла? – спросил Вагн.

– Конечно, обманул! – фыркнул Горм. – А как иначе поступать с подлыми саксами, франками и прочими зажравшимися жабами?

– Наш предок Годфред строил то, что сейчас с легкостью отдает недоумок Харальд! – Ярл Лейв с горечью стукнул бараньим ребром по столешнице. – Даже Горм, его отец, так не поступал. А Синезубый готов отдать всю Ютландию, лишь бы не навлечь гнева Оттона!

Служанка принесла гостям свежую порцию жаркого. Даг ощутил внезапную сухость в горле. Мальчик незаметно выскользнул из-за стола, залпом выпил ковш воды и выглянул во двор. Как он и предполагал, белые олени исчезли. Финская вельва уехала.

– Даневирке строили двести лет, а для «черных голов» Оттона все ворота открыты, – сердито говорил окольничий, когда Даг вернулся в трапезную.

– Эй, парни, запомните! – Раскрасневшийся от бражки, датский ярл завладел вниманием младших. – Мой предок Годфред был великим вождем, потому что сперва заботился о всех данах, затем уже – о дружине и о себе...

Даг слушал и мотал на ус. Но скоро все перепились, и слушать взрослых ему надоело. Парню хотелось побыстрее увидеть загадочный Золотой Храм, о котором столько шептались в усадьбе.

– Отец, а когда мы поедем?

– Как только кончится пурга.

Даг чувствовал себя как-то странно, словно заболевал. За свою короткую пока жизнь приемный сын кузнеца серьезно болел всего лишь раз и пару раз страдал животом. Но нынешнее состояние лишь отчасти походило на последствия от поедания несвежей рыбы. Рот пересох, постоянно хотелось пить, шершавый язык с трудом ворочался в глотке. В довершение всего, стало больно водить глазами и заныла шея. Отцу Даг решил пока ничего не говорить. Разве это беда для настоящего викинга, когда слегка ноет шея?

– Отец, а мы поедем сразу к конунгу-жрецу?

– Сразу к нему нельзя. В Старой Упсале не так просто найти ночлег. Это не город, вроде Бирки... ты увидишь.

Но прежде чем Даг вошел в чудесный Золотой Храм, произошло немало странных и пугающих событий.

Глава седьмая В которой выясняется, как стать кейсаром, как верно собрать подати и как лечить живот

Даг увидел. Но прежде чем увидеть, он услышал. И почуял запах. Где-то впереди, за кронами темного леса, жгли покойников. А еще там жгли что-то сладкое и вкусное. Затем чащоба распахнулась, открылся вид на туманную долину, и сразу стали видны десятки погребальных курганов. Большая их часть давно заросла травой и понемногу рассыпалась, но в центре долины возвышались рукотворные горы, еле прикрытые свежим дерном.

– Глядите, глядите, Упсала!

– Как много народу в этом году! Только больные дома остались.

Больше всего это походило на громадную плоскую чашу, по краям заросшую дремучим лесом, а в центре – отполированную тысячами ног. Снег здесь казался серым от золы костров. Погребения проходили сразу в двух свежих курганах. Там к разверстым ямам тянулись красочные процессии со жрецами во главе. На себе несли игрушечные ладьи, увешанные коврами, заполненные серебром и прочими ценностями, вели скотину, предназначенную на убой. Еще один курган дымился, совсем недавно засыпанный. Такое Даг тоже видел впервые – чтобы навсегда уснувшему викингу оставляли разожженный огонь.

– Здесь хоронят только самых знатных конунгов и ярлов, – с легкой завистью произнес Сверкер Северянин.

– И что? Ты веришь, что отсюда проще попасть в Вальхаллу? – засмеялся старина Горм.

Дагу снова стало хуже. Спозаранку он забыл о вчерашнем недомогании, но внезапно все вернулось. Снова стало сухо во рту, разболелись живот и затылок. И опять мальчик решил ничего не говорить отцу.

Со всех сторон света в Старую Упсалу стекались караваны. Многие путешественники даже не пытались загнать сани в крошечный городок. Они разбивали шатры вдоль дорог, отправляли слуг за дровами, укрывали попонами лошадей. Но Олав Северянин велел ехать дальше. У кузнеца тут жили добрые знакомые.

– Мы свернем направо, вон к тому дому, – указал Северянин. – Там живет приемная семья нашей тетушки Ингрид.

– Храм! Даг, смотри, Золотой Храм! – закричал Вагн. Даг едва не вывернул шею.

Вначале он увидел ель. Очень большую и очень старую ель, далеко раскинувшую столетние ветви. Ее замшелый ствол служил одним из углов храма, а две нижние ветви плотно вросли в крышу. С другого угла поднималась еще одна ель, гораздо более молодая. Даг сразу вспомнил рассказы старины Горма: якобы когда-то свеи возносили жертвы под открытым небом, затем установили статуи богов под самым старым деревом и только потом – построили храм.

Золотой Храм сиял, как самая большая звезда на небе. Он не был огромным, как мальчик себе представлял, но блестел даже ярче солнца. Пожалуй, храм мог вместить не тысячу человек. Строители древности расположили главное святилище в самой нижней точке долины. Квадратное строение венчала двускатная крыша, по периметру которой торчали позолоченные фигурки младших ванов. Такие же фигурки, деревянные, покрытые затейливой резьбой, встречали путешественников вдоль высокой ограды. Ограда из плотно пригнанных столбов, крашенных в красный и синий цвета, окружала храм широким прямоугольником. Небольшие группки путников собирались, каждая у своего избранного аса, чтобы принести малую жертву. Широкие ворота, ведущие во внутренний двор храма, сейчас были закрыты. Над частоколом издалека виднелся край позолоченной крыши и толстая золотая цепь. Цепь каким-то образом крепилась по краю крыши, обнимала храм со всех сторон, обвиваясь как змея или как тяжелая гривна вокруг мужской шеи. Блики света играли на главном украшении Свеаланда. Чем ближе подъезжали Северяне, тем острее ощущал Даг волну грозной силы, исходящую от храма...

Множество зевак в праздничной одежде шаталось поблизости. Скорее всего, самые ушлые ожидали возможности вбежать первыми и занять лучшие места на церемонии. Но жрецы никому не отпирали. За оградой, между старыми погребальными курганами, начиналась Священная роща свеев. Отсюда, с дороги, Даг видел лишь мохнатые кроны сосен, голые ветви столетних дубов и трепещущие на ветру, тонкие пестрые ленты. Лишь одна протоптанная дорожка вела к роще от храма. Глубокие нетронутые сугробы со всех сторон окружали подступы к святыне.

– Дядя Олав, мы сбегаем, поглядим? – Аки, Вагн и другие мальчишки буквально приплясывали от нетерпения. – Мы только посмотрим на черепа – и назад!

– За это можно лишиться головы! – сурово одернул подростков Олав. – Никто не имеет права просто так войти туда, где даже трупы наших врагов не гниют!

– Смотрите, парни, это Хеймдаль – страж богов, – стал отвлекать мальчишек Горм, пока сани медленно прокладывали путь среди пеших. – Хеймдаль никогда не спит, всю жизнь караулит у места Биврест и держит волшебный рог... Зачем ему волшебный рог, кто мне ответит?

– Чтобы вовремя собрать ванов на битву с волком и великанами! – наперебой заговорили мальчишки.

– Верно, он протрубит, когда героев призовут на Рагнарек, последнюю битву. А вон тот, с башмаком, кто? Узнаете?

– Это Видар-башмачник, он победил волка! – подпрыгнул Даг, моментально угадав в грубой статуе своего «старого знакомого». Подпрыгнул... и едва не свалился от острой боли в животе. Но удержал крик, вытер пот со лба и кое-как задышал.

– Верно, это Видар! – Горм подождал, пока крестьянки сложат свои нехитрые подношения у ног следующей статуи и отойдут с дороги, затем стегнул лошадей. – Смотрите, это Фригг, жена Одина, она дарует женщинам красоту. Поэтому так много рябых девчонок приходят к ней. Видите, сколько ей сладостей натаскали? А вон та, в черном – это Хель, привратница нижнего царства. А это – Эйр, она лечит любые хвори, если уметь к ней правильно обратиться. Дальше, за воротами... Видите, снова старухи собрались, мешают проезжать? Эти вечно молятся Ловн.

Даг скептически оглядел статую Ловн. Богиня супружества выглядела, как толстая гусыня с одутловатым злым лицом. Даг подумал, что богиня красоты Фригг гораздо симпатичнее. Скорее всего, самому скульптору Ловн тоже была не по нраву, но храму требовался полный набор всех богинь. Младший Северянин незаметно ощупал свой живот, затылок и ребра. Вроде бы боль прошла. Или ему только показалось?

Тут же, под узкими навесами, улыбались прохожим хранительница Хлин и вестница Гна. Гна вела под узцы могучего коня Ховварпнира, на котором она объезжает усадьбы асов со свежими новостями.

Горм Одноногий продолжал перечислять богов уже после того, как караван Северян снова отдалился от ограды. Даг почувствовал, что скоро сойдет с ума, если придется запоминать не только имена, но и славные деяния всех асов, ванов и их помощников. Особенно трудным казалось запомнить имена валькирий – Гель, Рандгрид, Херфьетур, Скегуль... На этом месте Даг обычно сбивался. Валькирий набиралось изрядное число, все они подчинялись Одину, выносили лучших мертвецов с полей сражений и прислуживали им на небесных пирах. Но, несмотря на угрозу лишиться Вальхаллы, Даг никак не мог уложить в памяти имена крылатых дев. А отец и старина Горм требовали заучить их наизусть, чтобы не опозориться в беседе с младшими жрецами.

Храм и ограда остались позади. Запахло пищей и очагом. Старая Упсала жила праздником. Всюду жарили, пекли и варили – на кострах, в походных очагах и в домах жрецов. Чем дальше пробирались Северяне, тем гуще становилась толпа. Простые крестьяне пропускали бондов вперед, они неторопливо брели по обочинам дороги, собирались на площади, у наспех сколоченных столов. По случаю праздника главную площадь Упсалы устелили еловыми ветками, а на вбитых столбах растянули громадные многоцветные шатры. Гоготали гуси, верещали поросята, ржали лошади. Со всех сторон неслись приветствия, люди обнимались, жали друг другу руки. Даг удивился, как много знакомых нашлось у старины Горма.

– Здесь нас примут, – Олав указал на древний, но недавно подправленный дом.

Подгнившее основание крепилось на свежих бревнах, на крыше лежал новый дерн, за высокой оградой виднелись прокопченная баня и клети для скотины. Дом был длинный, Даг сразу оценил, что в таком жилище запросто разместилась бы вся их семья.

Северянам обрадовались. Седая высокая женщина, чем-то неуловимо похожая на тетушку Ингрид, ласково обняла Олава, мальчишкам сунула по горячей лепешке и пригласила всех обогреться. В жарко натопленной зале столовалось одновременно не меньше двадцати человек. Многие, приехавшие издалека, спали тут же, невзирая на смех и гвалт. Азартные парни играли в тавлеи, серебро звенело на столах. Женщины нарезали ломтями копченую конину. У очага изборожденный шрамами старик рассказывал про свирепых зубастых китов, способных за раз перекусить драккар. С раскрытыми ртами молодежь слушала страшные байки.

В доме Дага ждали сразу три новости. Во-первых, среди жмущихся к очагу многочисленных гостей он снова приметил финскую вельву. Оказывается, старая Пиркке пользовалась в Упсале всеобщим уважением, ее принимали даже в домах жрецов. Вскоре выяснилось, что Пиркке Две Горы тут не единственная гостья с севера. В доме ночевали еще две незнакомые вельвы.

– На сам праздник их пропустят, но не в Священную рощу, – авторитетно заявил старина Горм. – В рощу могут войти только свеи.

Еще больше удивился Даг, когда встретил своего лихого дядьку Свейна. Тот размахивал кубком с элем и громко хохотал в компании дружков. Рядом со Свейном Волчья Пасть пировали лютые с его кораблей – Ульме и Аки Большой, Аки Стрелок и другие. Хозяйка дома горделиво демонстрировала всем богатые подарки херсира Свейна.

Завидев родичей, Волчья Пасть вскочил и позвал их во двор, чтобы похвастать своей военной добычей.

В тесном срубе, под замком, уныло дожидались своей участи связанные монахи. Похожие на тех, кого недавно пытали в усадьбе морского конунга Сигурда. Но Свейну, вместе с монахами, удалось пленить двух знатных норвежцев. Связанные викинги сидели, надменно отвернувшись в угол, не желая даже удостоить взглядом своих мучителей.

– Свейн, где подобрал служек Езуса? – удивился Олав Северянин. – Сигурд Короткая Нога ловит их по всему побережью, а тебе на охоте словно Тор помогает!

– Я их не ловил, они сами забрели в сети, – рассмеялся херсир. – Ты слышал – у конунга снова разногласия с вождями гаутов! В Дальсланде, Эстеръетланде и Смоланде гауты не желают платить свеям положенную дань. Конунг просил нас сопровождать его войско.

– Неужели нас ждет большая война?

– Мы постараемся отговорить конунга от кровопролития. Нам нужна дружба с гаутами. Нам нужна дружба с островными ярлами. Но это недолго...

– Свейн, так как же ты захватил этих монахов? – вернул всех к прежнему разговору Горм.

– А, так я же говорю. Мы поплыли в Смоланд по приказу конунга. Там встретили этих глупых гусей, они разбили лагерь и собирались жить зиму. Они думали строить свою церковь. Сразу было видно, что денег у «черных голов» полно. Я обманул их. Я сказал, что приму неполное крещение, ха-ха!

– Это как, неполное? – подал голос Сверкер. – Это вроде как кланяться сразу Белому Богу и Тору?

– Ты прав, родич, – оскалил зубы Свейн. – Вначале эти гуси приняли нас за вольных викингов, которым нужна служба. Мы сделали вид, что действительно ищем покровительства и согласились говорить. Тогда они признались, что они христиане. Хотя это и так было ясно. За главного у них был Бруно, он первый дружок епископа, вот как! Этот Бруно предложил нам принять пока неполное крещение, чтобы мы показали свою добрую волю.

– Первым в холодную воду пришлось лезть мне! – гоготнул Ульме Лишний Зуб. – Как они меня окунули, так я сразу ощутил любовь к Езусу, ха-ха!

– Это точно, наш Ульме третий раз принимает их крещение! – под смех друзей приоткрыл тайну Аки Большой. – Все купцы и монахи саксов и англов жутко любят, когда наших викингов удается крестить. Тогда им не так страшно нанимать дружину и не так страшно торговать в чужой стране!

– Коротко сказать, залезли мы в воду, – перебил соратников Свейн Волчья Пасть. – Мы решили, дело нехитрое, пусть себе этот самый Бруно радуется... Тогда «черные головы» сказали так. С ярлами Смоланда им не сговориться. А им надо ставить дворы, говорить проповеди и крестить свеев. Так им приказал епископ. Для того Бруно нужен военный отряд. Они предложили по три эртога серебра каждому моему дренгу, по марке каждому моему кормчему и по две марки каждому форингу. Тогда я посовещался со своими людьми, и мы согласились на такую службу. Мы посмотрели, как монахи хранят свои богатства, и выведали, куда они собираются плыть весной. Стало ясно, что они поплывут в Бирку, где у них уже есть друзья. Наш конунг – не слишком умный человек, раз позволяет христианам селиться в Бирке.

– Зато здесь, в Старой Упсале, их трясут как следует, – рассмеялась хозяйка дома. – Конунг-жрец обложил всех христиан двойной данью, и вдобавок они привозят ему дрова.

– Разве в Упсале уже есть монахи? – встрепенулся старина Горм. – И вы их терпите?

– Это уже не монахи, их называют «крещеными», – поправила хозяйка. – Здесь таких четыре семьи. Кланяются Белому Богу, но своим работникам не мешают возносить обычные жертвы. Только детей своих заставляют петь дикие песни и целовать крест. Но это ведь их дети!

– Это очень плохо, – твердо сказал Горм. – Плохо, что вы согрели гадюку возле Священной рощи.

– Конунг-жрец обещал всех их повесить. Если будет неурожай, или они откажутся платить двойную подать, – в оправдание напомнила хозяйка.

– Вот это хорошо, – немного успокоился скальд. – С них надо брать втрое, тогда сами уйдут! А что было дальше, Свейн? Вы крестились, а потом?

– Потом мы зарезали штук восемь этих крыс, – хихикнул Аки Большой, – забрали их сундуки и прихватили с собой свежего мяска для Священной рощи, хе-хе!

– Конунг Бьерн будет очень рад, – серьезно покивала хозяйка. – И жрец скажет всем, что мясо привез Свейн Волчья Пасть, и все будут чтить тебя и твоих людей!

– А какая разница, кого резать – саксов или наших трелли? – подергал отца за рукав Даг.

– Боги будут довольны смертью своих врагов, – вместо Олава ответил Горм. Старик облизывался, как сытый кот, разглядывая стреноженных монахов. – Чем больше христианских собак распотрошим в Упсале, тем лучше будет урожай.

– А почему тогда привезли этих норвежцев? – Сверкер указал на пленных викингов. – Разве они наши враги? От них какой урожай?

– Враги? Хм... – Свейн подергал себя за бородку. – Эй, скальд, у тебя язык подвешен лучше! Растолкуй парню насчет этих крыс из Вестланда.

– Это верно, в Вестланде живут самые жирные крысы, – под смех собравшихся отозвался старина Горм. – Дело в том, что они враги всем, даже своим. Когда был жив Харальд Прекрасноволосый, они не дрались между собой. Когда он умер – стало хуже для всех. – Горм обрадовался, что завладел общим вниманием, приосанился, заговорил громче. – Слушайте, самые сытые и добродушные люди среди норвежцев живут в Эстланде. Я был там четырежды – в Раумарике, Хайдмерке и в Эстфольде. Там сильные города, я был в Каупанге и Осло. Там у каждого владельца земли – добротный дом и сытые рабы, а у каждого хвадинга – верная дружина. К северу от Эстланда лежит край, называемый Трендалег. Там суровые скалы, но есть и плодородные пашни, и поля для скота. Когда-то я гостил у ярлов в Нидаросе и Хладире, славные были денечки... Так вот, дальше к северу лежат земли, именуемые Рогаланд, Согн, Фиорды, Южный Мер и другие... Там никогда нет мира между ярлами. Там всякий свободный должен либо пристать к разбойничей дружине, либо бежать из страны. Еды у них мало, урожая вечно не хватает до весны, зато хватает тяжелых копий и драккаров. Викинги Вестланда грабят всех подряд – и свеев, и данов, и фризов, и исландцев. Они мешают финнам доставлять нам меха, они мешают своим же эстландцам возить товары с юга.

– Так и есть, – подхватил Аки Большой, запирая клеть. – Эти парни грабили всех подряд, и своих норвежцев, и наших купцов, всех.

– Потому нет ничего дурного, что парочку мы подвесим! – загоготал херсир Свейн и первый повернул к дому. – Давайте лучше выпьем! Эй, хозяйка, не нальешь нам твоей сладкой бражки?

Даг изо всех сил пытался не упустить нить разговора, но голова болела все сильнее. Вдобавок перед глазами словно повалил крупными хлопьями снег, хотя снега в помине не было. То есть перед глазами он шел, а на землю не падал. И во рту стало невыносимо кисло. Даг еле добрался до отхожего места, но там его ждало разочарование. Ничего кроме желчи он из себя извергнуть не мог.

– Съел какую-то дрянь в дороге! – постановила приемная мать тетушки Ингрид, когда полуживого Дага принесли в дом. – Отвару дам ему травяного. К утру вспучит, затем пройдет.

Даг послушно глотал горький напиток, и вроде бы стало полегче. А в дом и во двор набивались все новые люди, звучали смех и шумный говор.

– Эй, Горм, расскажи нам, кто построил Упсалу!

– Расскажу то, что слышал, – с видимым удовольствием скальд собирал вокруг себя целую толпу. – Сначала был славный дротт Ингви-Фрейр. Никто не помнит первого конунга-жреца, построившего Золотой Храм, но дротта Ингви помнят. Он сказал так – есть приношения по доброй воле, они меня не касаются. Но теперь есть и положенные приношения, и каждый год я жду их в Священной роще. Кто принесет мне добровольно то, что я назову, тому будут пожалованы угодья близко от Старой Упсалы. И тому будет дано право на погребение в священных курганах. Многие тогда стали упрямиться и не хотели ничего платить. Ингви-Фрейр не стал затевать междоусобицу, у него еще не было достаточно войска. Он тогда сделал так. Свои дворы и поместья, угодья лесные и полевые, все имущество своей семьи назвал Упсальской собственностью. Он сказал так – это теперь не мое, а собственность двора. Против такого шага никто не мог сказать, и главные враги Ингви примолкли. Так появились в нашей стране первые дворы конунга, а еще их называют коронные дворы, хотя наш конунг не носит корону, как кейсары других земель.

– И после этого Упсала стала святым городом? – спросил кто-то.

– Не сразу! – мотнул головой Горм. – Много крови пролилось, много достойных мужей сложили головы в борьбе за Упсальские дворы. Было так, что кейсара в Упсале выбирали все свеи, было так, что выкрикивали имя у камня Мора. Случалось и так, что приходил враг и отнимал святыню себе. Затем в знатной семье родился будущий правитель по имени Браут-Анунд, он славился умом и силой предвидения. Он первый придумал, как укрепить коронные дворы, чтобы добавить имущества себе и будущим конунгам Свеаланда. Он приказал своим данникам строить дворы в каждом хераде и сразу объявлял их собственностью Упсалы. Тех же малых конунгов, кто не желал признавать главную власть, стали преследовать одного за другим и убивать. Их поместья отбирали и называли собственностью Упсалы...

Даг вполуха слушал учителя, а сам следил за финской вельвой. Старуха одновременно притягивала и пугала мальчика. Она не делала ничего такого страшного, что молва приписывает колдуньям. Всего лишь тихо посапывала у очага в компании двоих своих таких же дряхлых подруг. Те грели молоко, размягчали в молоке хлебные корки и кивали длинными сморщенными носами, точно злобные птицы. Вельва словно нарочно отвернулась от общего разговора, но даже ее согнутая спина, казалось, видит и слышит все.

– Ты бывал в Финнмарке, Горм? – подмигивали друг другу бонды. – Правда ли, что там, куда ни пусти стрелу – подстрелишь знатного зверя?

– Это точно, – заважничал скальд. – Это большая страна далеко на севере. Со всех сторон от нее лежит море и громадные фьорды, в которых легко потеряются и сотни кораблей. Внутри же дремучие леса и много прозрачных озер. На юге от Финнмарка лежит Норвегия, на востоке лежит край, называемый Наумудаль, за ним живут квены, затем карелы и другие люди. А через всю лесную страну финнов проходят горы, и в горах стоят сейды...

– Что за сейды, Горм?

Одноногий молча указал в угол, где ворковали финские колдуньи, и сделал предостерегающий жест.

– Их сейды – это такие камни, в которых живут духи. Все лопари поклоняются им, а колдуны жгут для духов костры. Их духи такие сильные, что вельвы приезжают к нам и... тссс!

В этот самый момент Пиркке поднялась, чтобы подлить себе похлебки из общей чашки. Она сделала вид, что удивлена внезапным появлением Северян. Сквозь гвалт, царивший в помещении, обычный человек не смог бы услышать Горма и его приятелей, но мужчины на всякий случай притихли. Ведь каждый из бондов хорошо знал силу и способности вельв. Каждый был рад, когда колдуньи заезжали в гости и сулили добрые перемены.

Даг в очередной раз убедился, какой трепет и уважение вызывает у всех финская ведьма. Пиркке сдержанно приветствовала свеев, никому не подала руки, но каждому заглянула в глаза, включая холопов.

– Она смотрит, нет ли среди нас людей, замысливших худое, – шепнул Дагу отец. – Вельва легко найдет и заколдует всякого, кто задумает напасть на нас. Тебе очень повезло, сынок, что такая сильная колдунья хотела взять тебя...

– Хотела забрать меня? – переспросил Даг. – Зачем я ей нужен? Разве она ест людей?

– Людей она не ест, – улыбнулся отец. – Но говорят, вельвы съедают память.

Глава восьмая В которой кровь течет по рунам, конунг снимает оружие и взлетают серебряные вороны

– Отец, мы зайдем внутрь?

– Не шуми. Только вместе со всеми.

Золотая цепь свисала с потемневших балок, она словно венцом окружала крышу храма. Крыша и стены, резные двустворчатые двери, распахнутые с трех сторон, – все сияло желтоватым светом. По стершимся ступеням пришлось идти очень медленно, впереди образовался настоящий затор. Даже в Бирке младший Северянин никогда не видел одновременно столько людей. Казалось, перед Золотым Храмом собрались все свеи одновременно. Сверху величественно нависала красавица ель.

Парень невольно затаил дыхание и следом за отцом шагнул на порог. Внутри его встретил душный аромат благовоний и почерневшие от копоти стены. В курильницах жгли хвою, какие-то редкие цветы и, кажется, сладкую смолу. Люди теснились по сторонам, сбивались в плотную массу, но не толкались и не шумели.

Изнутри храм казался гораздо вместительнее, чем снаружи. Вдоль стен тянулись ряды ярко раскрашенных столбов, утыканные блестящими гвоздями. В центре святилища на возвышении располагался каменный алтарь с громадной жертвенной чашей. Нижняя часть алтаря была скрыта рядом белокаменных скамей с очень высокими спинками. Вокруг алтаря, на две головы возвышаясь над людьми, стояли суровые изваяния асов. В центре, на богато украшенной колеснице, восседал Тор с молотом в руках. Серебро, золото, рубины и сапфиры блестели на его одеждах. В колесницу были впряжены два здоровенных козла, от копыт до кончиков рогов увитые цветными лентами. Справа от Тора, опустив седые усы, стоял одноглазый Один, на плече его сидели вороны из чистого серебра. За плечами богов висели роскошные полотнища с вышитой свастикой, восьминогими конями и рядами рун. Слева от Тора, с высоко задранной мужской гордостью, приветствовал входящих бог рожениц, новобрачных и всех влюбленных, владыка Фрейр. Половина крестьян, ожидавших своей очереди в храм, стремились именно к Фрейру, и ему несли самые богатые подношения, домашнюю птицу, дичь и плоды с огородов. Даже Хильда просила Олава непременно отдельно помолиться перед статуей Фрейра и попросить благословения для Сверкера с его молодкой Туве и для Гудрун в ее новом браке.

Отец молча указал Дагу на священное кольцо. Незамкнутое кольцо из темного золота весило не меньше пятнадцати эйриров и выглядело так, словно его отлили по руке сказочного великана.1 Жрец-тул застыл прямо напротив кольца, в окружении слуг и помощников. Младшие жрецы напевали, их напев разносился далеко за пределы храма. На прокопченных до черноты стенах чадили серебряные светильники. Лишь подойдя вплотную к стене, Даг убедился, что она с пола до потолка обшита золотом. Просто это золото давно никто не чистил.

Бонды протискивались бочком, и постепенно все свободное пространство храма заполнилось дышащей, взволнованной массой народа. В противоположной от общего входа стене отворилась золотая дверь. Через нее вошли трое степенных мужчин в серых одеждах.

1 Эйрмр – примерно 27 граммов.

– Кто эти трое? – улучив момент, шепотом спросил у отца Даг.

– У каждого из могучих асов есть свой жрец для подношения жертв, – так же шепотом ответил Олав. – Стой тихо, сейчас начнется...

Слуги бегом внесли связанного барана. Такого жирного барана с изумительно нежной белой шерстью Даг и представить себе не мог. Не баран, а по размерам – настоящий хряк.

Жрец поднял костлявую руку. Служители мигом подняли кольцо и надели на старческое запястье. Высокий парень в балахоне поднял кропило. Другой замахнулся кривым ножом.

– Прими наш дар, могучий Тор!..

– Прими нашу долю...

– Защити тех, кто верен тебе за морями...

Баран взвизгнул и задергался. Кровь хлынула в чашу. Прислужник стегнул кропилом. Взметнулся черный фонтан, капли крови осели на позолоченных усах богов, на сурово сдвинутых бровях, на пышных одеждах. По рядам бондов пронесся вздох. Многие тянули руки, поднимали лица, чтобы удостоиться капли божественной «доли». В курильницы добавили свежей травы, густой горький аромат ударил в ноздри. От запахов и заунывного пения у многих кружилась голова, а люди все прибывали. Даг и другие мальчишки изо всех сил тянули шеи, чтобы ничего не пропустить.

– Тихо, тихо, – осадил Северянин разгоряченных мальчишек. – Доли хватит на всех.

Через широкие двери ввели коня, укрытого пышной попоной. Конь упирался, всхрапывал, но и его скоро постигла участь барана. Статуи ванов приобрели зловещий вид, по складкам их деревянных и бронзовых одежд сбегали вязкие ручейки. Молодые прислужники подняли малую чашу, доверху наполненную дымящейся «долей», и понесли по рядам.

– Богатых колосьев... косяков у берега...

– Дай дождей на посевы... солнца на всходы!

– Жирной руды... полных капканов...

Обескровленного барана вынесли и немедленно отдали на разделку. Крепкие мясники с ножами уже ждали на заднем дворе возле кипящих котлов.

Постепенно среди плотно спрессованной толпы наметилось круговое движение. Новые люди все продолжали заходить в храм через боковые двери, но они уже не застывали на месте, а сразу включались в «водоворот». Тех, кто уже насладился «представлением», тихонько оттесняли наружу, в боковые двери. Там, снаружи, у ствола двухсотлетней ели собралась громадная толпа.

– Отведи болезни от наших детей...

– Пусть у каждого народятся по три сына...

– Прими нашу долю, высокий Фрейр, отец семей...

Совсем близко очутились каменные скамьи с высокими толстыми спинками, эти спинки защищали людской водоворот от алых брызг. Когда Даг вместе с отцом прошел половину круга, он разглядел священные скамьи изнутри. Внутренние поверхности спинок и сидений были испещрены рунами, капли крови собирались в горячие струйки и стекали по изгибам рун на пол.

Песня отражалась от древних стен, дробилась и осыпалась вниз дробным шепотом. Прибывшие на Дизаблот толпы затопили всю округу. Внутри безумие захлестнуло всех. Олав и Сверкер шептали, взявшись за руки, по их лицам стекал пот. Голова Длинного Зайца болталась из стороны в сторону, вместе с качающейся рогатой головой жреца-тула. Старика почти не держали ноги, он использовал двоих юношей как подпорки. Прикрыв глаза, он вытянул вперед тощую руку и указывал куда-то в восточные ворота. Желтый загнутый ноготь на его указательном пальце походил на коготь страшного ворона. Наконец ворота распахнулись.

– Конунг! Сам конунг явился на зов!

– Услышал зов! Не решился обидеть предков...

Конунг Бьерн вступил на каменную дорожку с понурой головой, без оружия, украшений и без верхней одежды. Грамы конунга, высокие, в кольчугах до колен, прокладывали хозяину путь к кольцу. Жрец-тул ждал мирского соправителя страны у алтаря. И вот – седобородый дряхлый жрец вручает не старому еще конунгу кольцо Клятвы.

И все поворачиваются к Одину.

– Клянусь именем Бога Повешенных... – первым запел жрец. – Не оставлять горестей моей земли...

– Клянусь тебе, Сеятель Бед... – подхватили служители. – Непокорных гнать до моря, а покорившимся – воздать почести...

– Клянусь умножить наше общее добро! – торжественно заговорил конунг, надев массивное украшение на запястье. Даже на его крепкой руке кольцо походило на обломок великанских кандалов.

– Клянусь перед всеми свободными Свеаланда...

Два страшных ворона – Думающий и Помнящий – поднимались над ахнувшей толпой, вместе с широкими плечами истукана. Со стороны казалось, что Один становится выше ростом. Возможно, его каким-то образом приподняли жрецы, но что происходило внизу, за спинками скамей – никто не видел. Друг Мира, Одноглазый, величественно потрясал грозным копьем Гунгнир, золотое кольцо сверкало на его левой руке.

Конунг Бьерн выкрикивал слова праздничной клятвы, повторяя их за главным предсказателем. Губы конунга шевелились, но барабан заглушал речь. Он гремел так, что вздрагивал каменный пол под ногами.

– Ты, приносящий нам победы и поражения...

– Пошли своего сына за великой жертвой...

– Пусть примут ваны наше приношение...

Плотная масса бондов снова начала круговое вращение. Видимо, стражники за спиной конунга сняли оцепление. Отец, Сверкер и другие притоптывали, сцепившись локтями, а когда конунг заканчивал очередную фразу, все дружно ударяли металлом о металл. Отбивали ритм ножами, фибулами и даже серебряными слитками.

– Глядите, Священная роща...

– Смотри, сын мой, смотри, смотри... Такое девять лет не увидишь!

– Здесь не гниют даже трупы наших врагов, – восторженно прохрипел Горм.

По ногам дохнуло холодом. Порыв ветра внес в помещение клубы снега. Громадные дубовые створки издали протяжный визг. Каждую из них откатывали по три человека. Сразу за воротами начиналась широкая, расчищенная от снега, дорога. По обеим ее обочинам угрюмыми часовыми возвышались сугробы в рост человека. Вдали дымили костры.

Молящиеся со стоном отпрянули от ворот. Те, кто не поместились в храме, упали на колени. Но Северянин упорно переставлял ноги. Упасть здесь – означало быть растоптанным.

И вдруг... колесница Тора сдвинулась с места. Оказалось, что вращение тысячеголовой массы прервали особые стражники, подчинявшиеся только конунгу-жрецу. Они растолкали молящихся, плечами и копьями образовали широкий проход и сами впряглись в колесницу. Разом натянулись серебряные цепи, бесшумно покатились смазанные колеса, спрятанные под копытами деревянных козлов, громадная статуя с молотом качнулась и поплыла к дверям.

Толпа ахнула.

– Тор едет в Священную рощу!

– Тор примет жертву Девяти!

– Хвала Дизаблоту, хвала ванам!

Бонды повалили наружу. Колесница неторопливо выкатилась через центральные двустворчатые ворота, ее тут же со всех сторон облепили сотни страждущих.

– Идем, идем, – заторопился Горм. – Парни, это бывает раз в девять лет!

Колесница двигалась медленно, рывками, но неуклонно приближалась к Священной роще. Где-то забил барабан. Ему ответил второй, третий... Стражникам помогали дренги местного ландрмана, они отодвигали людей копьями, образовав сплошную живую стену. По периметру рощи застыли всадники с копьями и луками, чтобы никто не проник на церемонию со стороны. Вокруг Золотого Храма полыхали костры, там вовсю готовилось кушанье. А впереди, в зеленом сумраке Священной рощи, дымили другие костры...

По утоптанной колее Тора завезли на опушку. Казалось, сильные козлы сами прокладывают себе путь. Тор покачивался над толпой, его молот слегка подрагивал. Младшие жрецы облачились в длинные серые балахоны, на головах у них, как и у жреца-тула, появились закрытые шлемы с рогами. Эти шлемы полностью скрывали голову. Там, где должны были находиться лица людей, скалили бронзовые зубы морды чудовищ. От этого чудилось – шествие возглавляют не жрецы, а посланцы из нижних миров.

– Дизаблот... Дизаблот... Дизаблот...

Люди выстраивались широким полукругом на опушке. Девять каменных скамей ожидали свои жертвы. Девять жрецов сквозь прорези для глаз смотрели на Тора из своих чудовищных масок. Первой жертвой стал черный петух. Ему перерезали горло и повесили на коротком верхнем сучке ближайшего ясеня. По роще пронесся ветерок, затрепетали пестрые ленты и полотнища, всколыхнулся искристый снег.

– Тебе, защитник Мидгарда, тебе, покоритель исполинов...

– Тебе, носитель молота Мьелльнира, пояса силы и железных рукавиц...

– Обереги нас от великанов!

– Обереги от властелинов тьмы!

Несколько мгновений тишины люди наслаждались блеянием черного барана. По мановению руки верховного тула слуги храма одновременно подняли кривые ножи. На лезвиях сверкнули руны. Словно даря милость своему народу, Тор раздвинул тучи. Скупой солнечный луч выбил искры из снега.

– Добрый знак...

– Рыжебородый услышал нас!

Барану связали задние ноги, веревки перекинули через крепкие ветви соседнего дуба. Барашек оставался жив еще долго, даже в подвешенном состоянии. Конунг-жрец объявил народу, что это тоже доброе знамение, Тору нравится, когда его жертвы долго путешествуют между мирами. Дагу тоже понравилось смотреть, как баран дергается в петле.

– Каждый день будут убивать по одному, – тихо напомнил старина Горм. – Девять дней будем приходить и приносить Тору девять великих жертв.

За бараном последовал крупный пес. Какой-то счастливый человек плакал, упав на колени. Горм тихо сообщил родичам, что этому бонду повезло – двух его собак отобрали для жертвы. Чем-то собаки приглянулись посланцам храма. Даг стучал зубами, но холода не ощущал. Болезнь тоже на время отступила.

Остался только он – и Дизаблот.

И девять жертв.

Глава девятая В которой выясняется, кто виноват в неурожаях, и рушатся надежды на карьеру жреца

Барабаны отбивали сложный ритм, «серые балахоны» что-то хором выкрикивали.

– Несут, несут!

– Ведут вепря! Расступитесь!

Следующими на опушку рощи притащили упирающегося кабанчика. Даг залюбовался его блестящей шкурой – наверняка заядлый охотник Сверкер не отказался бы от такой! Вепрю быстро перерезали глотку и повесили на ясене.

Когда привели козла, жрец-тул указал пальцем в толпу. Тот, на кого он указал, с благодарностью поклонился, вышел и взялся за нож:. Даг скоро понял, что зарезать жертву в такой день считается великой честью. Он стал болеть за отца и за других знакомых, чтобы повезло хоть кому-то. Однако Северянину не досталось ни козлов, ни барашков, ни оленей. Оленя убивали красивее всего и выбрали наверняка самого лучшего. Какой-то бонд в толпе похвалялся, что именно его олень удостоился такого счастья.

– Ведут их, ведут...

– Тебе, победитель Мирового Змея...

– Тебе, победитель Белого Бога, убийца проклятых христиан!

Жрец-тул шагнул к костру. От сложенных высоким шалашом поленьев валил сладковатый красный дым. В бликах багрового пламени мохнатая фигура предсказателя, с воздетыми к небу руками, казалась кошмарным призраком.

– Возьми их плоть, возьми свою долю, защитник асов!

На вязах и дубах уже болтались волк, кабан и красивый жеребец. Сосед Северян, Халльвард Жаворонок шмыгал носом в заднем ряду и не скрывал счастливых слез. Его замечательный жеребец, вороной с белым пятном во лбу, любимец всей семьи, приглянулся жрецам. Он умирал достойно, доля асов стекала правильно, и все были довольны. Подвешивать коня – дело непростое, требовалось много сильных рук. Ему связали отдельно задние и отдельно передние ноги. А голову укрепили так, чтобы ночью своей долей могли полакомиться те, кому она предназначена.

– Сам конунг Бьерн пожертвовал трех коней и двух знатных пленников, – вполголоса рассказывал кто-то позади Дага, пока велись приготовления к главной части торжества. – Говорят, он задобрил жрецов и местных бондов тремя марками золота!

– Это точно, – ответил другой голос. – Сегодня такой день, что конунгу лучше быть покладистым...

Даг с усилием повернул голову, поискал глазами Бьерна. Могущественный правитель стоял на снегу с бледным лицом, все так же раздетый и безоружный, с огромным золотым кольцом на руке. Даг мигом вспомнил истории старины Горма про то, как великие жрецы убивали правителей страны. Такое случалось в Свеаланде не раз, если конунг не выполнял своих клятв, данных кольцу, или если наступал мор. В дни Дизаблота жрец-тул мог запросто обратиться к бондам и объявить, что бескормица или болезни насланы асами в наказание за плохого правителя.

Случалось так, что правителя резали здесь же, в храме, на священной скамье, чтобы спасти народ от больших бед.

Но нынче тул ничего не сказал. Наверное, Тору понравились рабы и жирные монахи, привезенные дядей Свейном. Вначале Тору подарили пленных норвежцев. Один кричал и брыкался, взывая к вчерашним торговым напарникам. Он угрожал, что его друзья в Хладире сделают то же самое со всеми шведскими торговцами.

– Ты не торговец, – оборвали его люди в бронзовых масках. – Ты продавал своих и воевал с женщинами. Теперь пусть хозяйка подземного царства решит твою судьбу.

Один ловкий надрез – и норвежский разбойник лишился возможности говорить. Через распоротое горло он еще мог кое-как дышать, изо рта его лезла розовая пена, ноги скребли по земле, связанные руки дергались за спиной. Норвежца подняли вместе с его товарищем по несчастью и понесли обоих к выбранной толстой ветке.

– Повесьте их на том месте, где в прошлый раз висел ярл мятежного острова, – прошамкал предсказатель. – Это хорошее место. Тут всегда поет ветер, тебе будет не скучно. И отсюда хорошо видно, как мы будем веселиться в городе. Ты сможешь повеселиться вместе с нами...

Но сильный викинг ухитрился каким-то чудом высвободиться. Он растолкал плечами жрецов и, мелко перебирая связанными ногами, побежал в глубину рощи. За ним в сугробах осталась глубокая траншея. За беглецом кинулись стражники. Под одобрительный хохот его скоро притащили назад, викинг лягался и вертелся, но быстро слабел от потери крови.

– Следовало бы его отпустить, – пробурчал старина Горм. – Храбрость следует уважать...

Тут пленник извернулся и ударил палачей двумя ногами. Оба жреца оказались гораздо слабее викинга. Они отлетели в снег, точно ребятишки, получившие удар конским копытом. В рядах бондов засмеялись. Сколь бы торжественна ни была минута, свеи всегда ценили красивый бой и отвагу.

– Его надо отпустить, – гнул свое скальд.

– Он же все равно умрет? – удивился Даг.

– Зато он умрет на свободе. Он умрет в бою и попадет к валькириям!

Но, конечно же, Горма никто не послушал. Поскольку норвежец, захваченный Свейном, продолжал брыкаться, его повалили навзничь, вскрыли мечом грудь и вытащили сердце. Без такой важной части норвежец жить не смог, его наконец повесили вверх ногами, а сердце отдали в храм.

– В прежний Дизаблот достаточно было одной жертвы в день, – произнес кто-то в толпе.

– Это точно. Хватило бы одного, – согласился Халльвард Жаворонок. – Разве жрецы хотят подарить асам двоих?

– Не тебе решать! – оборвал кто-то из стариков. – Кто может заранее знать волю Тора? Вдруг он захочет получить сразу четверых?!

Привели следующую жертву. Даг узнал того, кого Волчья Пасть называл Бруно.

– Вот они! – проскрежетал жрец-тул, указывая на связанных, обессилевших саксов. – Вот они, подосланы Белым Богом, чтобы извести всех нас... Повесить их!

– Повесить проклятое семя! – гаркнули хором бонды. – Пусть асы получат щедрую долю!

– Двоих монахов мы отпустили, – посмеиваясь, рассказывал кому-то херсир Свейн. – Мы выкинули их на острове. Если их Езус защитит их, они доберутся до Шлезвига. Ха-ха!

Бруно схватили первым, распяли на каменной скамье, надрезали ему горло, но не до конца. Богам нравится, когда в праздник все делается постепенно и весело! Монах трясся, как гора свежего розового сала. Он пытался сложить руки ковшиком и что-то лепетал, обращаясь к своему Белому Богу, но тот не пришел на помощь.

– По слухам, здешние поклонники Белого Бога отдали храму всех свиней и шапку серебра в придачу, чтобы их не прирезали сегодня, – произнес кто-то сведущий в толпе.

– Все равно! Их надо всех вздернуть, – убежденно откликнулся Горм Одноногий.

– Проклятое семя, – брызгая слюной, заговорил седобородый жрец, – вы замахнулись на священную землю! Вы пришли отнять нашу веру.

– Убейте их, отдайте их долю асам! – заорали из толпы.

– Нет, их нельзя просто так убить, – поднял ладонь жрец. – Этого мы кинем в источник.

Молодые жрецы расступились. Под корнями дуба бил незамерзающий ключ. Вода скапливалась крошечным озерком, присыпанным снегом. Бруно раздели догола. Связали ноги и подтащили к парящей воде.

– Пусть исполнится воля!

– Если эта тушка не всплывет, в Свеаланде будет мирный год! – торжественно объявил тул.

Бруно столкнули в ледяную воду. Несколько мгновений он барахтался на поверхности, и Дагу стало уже казаться, что упрямый монах выберется, но источник был намного глубже, чем казался издали. Бруно выпустил кучу пузырей, словно кит, и пошел ко дну. Впрочем, спустя какое-то время труп монаха всплыл спиной вверх, его подцепили крючьями и выволокли на снег, но это уже никого не удивило. Бонды радостно загомонили, поняв, что асы благосклонно приняли жертву.

– Слава асам-заступникам, – пробормотал Олав. – Теперь точно будет мир...

Тела мертвых мужчин заняли свои места в Священной роще. Взлетали искры костров, ранний зимний вечер наползал на вечный лес, люди хранили молчание. Вот снова забили барабаны, с верховного жреца сняли праздничный рогатый шлем, а конунга закутали в шубу.

– Дизабло-от!!! – Взревели десятки глоток. – Эй, свободные люди Свеаланда! Праздник пришел! Всем девять дней праздновать! Никому не прикасаться к оружию! Никому не затевать ссор! Никому не поминать былое!

– Диза-блооот! – Тысячи рук взлетели вверх, бонды принялись обниматься прямо тут, у окровавленных сугробов.

К сладковатому дыму костров все явственнее примешивались ароматы жареного мяса и перебродившего эля. На главной площади, под шатрами всех ждало обильное угощение. Вслух это не говорилось, но все знали – принесенные в жертву животные тоже пойдут на стол, на радость уставшим путникам. Тысячи свеев со всех концов страны проделали долгий путь, чтобы как следует насладиться праздником.

Стоило Сверкеру разжать руку, как Даг кулем рухнул в снег.

– Что с ним? Эй, парень, ты жив?

– Даг, очнись, нам надо идти к жрецу! – Отец растирал сына снегом, хлопал по щекам, но ничего не помогало. Даг летал где-то очень далеко.

– Он выглядит так, будто сожрал дурной гриб, – рассудил Горм, пытаясь услышать сердце юного родича. Сердце билось, но медленно и неровно.

– Нам надо к жрецу, – беспомощно повторял Олав, пытаясь оживить обмякшее тело мальчика. – Мой сын должен учиться в храме...

Тем временем колесница Тора развернулась в обратный путь. Вспыхнули сотни факелов, заиграли флейты и кантеле. Праздничной процессии предстояло снова пройти под золотыми сводами, затем – обойти все дома в Упсале и все курганы со спящими в них героями. На это могла уйти вся ночь и завтрашний день. Возле каждого кургана предстояли песни и обильная выпивка. Чем больше слов, песен и выпивки – тем приятнее тому, кого до сих пор помнят друзья, дружинники и родичи. На третий день праздник обещал превратиться во всеобщий пир, куда уже без разбору пустят и финнов, преданных своим волшебным камням, и гаутов, и датских купцов, и даже тех, кто носит крест, – поклонников ужасного Белого Бога. Начиная с третьего дня праздника, хускарлы станут резать скот на малые жертвы своим любимым ванам земледелия. В такие дни даже бывшие враги становятся друзьями. Затем начнется праздничный тинг, и состязания на конях, и прочее веселье!

Даг так мечтал все это повидать, познакомиться со старыми боевыми товарищами Горма, а главное – попасть на беседу к самому верховному жрецу, но...

Вместо этого он бессильно валялся на спине и ловил ртом снежинки. Тул никак не мог услышать Дага, его везли на носилках, позади праздничной колесницы Тора. Перед белыми козлами богатеи швыряли на землю меха, люди попроще – рассыпали зерно. Музыканты надрывались изо всех сил. На громадных вертелах жарили сразу трех быков и поливали сверху пивом. Все громче, на всю Упсалу, раздавался женский смех и визг. Дизаблот обещал пройти радостно и принести щедрый урожай.

Дага бегом внесли в дом приемной матери Ингрид и уложили на лучшем гостевом месте.

– Не помогли твои снадобья, – упрекнул Горм хозяйку. – Давайте разденем его. Может, он замерз?

Даг хотел ответить, что ему не холодно, но не сумел разжать зубы. Его словно скрутило судорогой. Острая боль в животе утихла, зато ниже щиколоток он совсем не чувствовал ног. И это тупое одеревенение потихоньку поднималось все выше, к коленям...

– Ага, похоже на дурной гриб, – произнесла где-то рядом другая женщина. – Трюгге, живо беги за знахаркой!

– Все будет славно, все пройдет, – нашептывал Сверкер, баюкая своего любимого младшего родича. – Эх, волчонок ты наш... Чего ж ты нажрался? Вроде все вместе завтракали, да, Олав?

Северянин хмуро мерил залу широкими шагами.

– Откуда мне знать, вместе или нет? – отгрызнулся он.

– Это что, я его отравила? – уперла руки в бока приемная мать Ингрид. – Ты вначале думай, Северянин, а потом – говори! Может, трясунец у него? Или грудь застудил?

– Никто тебя не обвиняет... – поморщился Олав. – Я такое уже видел раз... после дурных грибов.

Даг слышал их разговор, но участия принять не мог. Он точно знал, что ни разу не замерзал и в проруби не купался. Он вспоминал завтрак. Кушали все вместе. И вечером кушали все вместе. И за день до того...

Пиркке! Точно, Даг вспомнил и даже застонал от натуги, пытаясь протолкнуть воздух сквозь опухшее горло. Неужели коварная ведьмина служанка подсыпала ему в похлебку, когда они столовались у Сигурда Короткая Нога?

Неужели служанка вельвы?!

– Лежи, лежи тихо! – скомандовала захарка, колдуя над ним с травами. – Парни, придержите его. А ты лежи, ничего не говори, не бойся. Сейчас кровь пустим немного, полегчает...

Но кровопускание не помогло. Как и нагретые тряпки, в которые знахарка пыталась обернуть мальчика. Онемение в ногах добралось уже до колен, голова не ворочалась, шея опухла, дыхательные пути превратились в узкую щелочку. Воздух с хрипом и клекотом пробегал по этой щелке.

– Что же делать? Он умрет?!

– Тут есть словенский знахарь, зовите его!

– Уж лучше позвать кого-то из жрецов. Они попросят ванов. В праздник ваны слышат нас.

– Зовите, кого можете! – рявкнул Олав. – У меня достаточно серебра, чтобы купить самого опытного знахаря!

Какое-то время спустя Даг ощутил прикосновение острого и холодного к запястью. Две травницы суетились рядом, затем привели старика в сером балахоне. Пустили кровь, через плотно сжатые зубы проталкивали какое-то питье, затем раздели и понесли в баню. В жарко натопленной бане Даг чуть не испустил дух. Притихшее сердце снова застучало, как молот, а опухшее горло сузилось до предела. Воздух со свистом проходил в легкие при каждом вдохе, глаза закатились, начались судороги...

– Хозяйка, ему стало хуже!

– Несите мальчика во двор...

– Горм, пошли кого-нибудь за тулом, – распорядился Северянин. – Обещай все что угодно, пусть придет!

– Никто не может ему помочь, и он не сможет! – чуть не плача напустился на брата Сверкер. – Ты ведь знаешь, Олав, кто может его спасти! Почему ты не хочешь ее найти? Она ведь еще здесь, в Упсале! И подруги ее здесь...

– Да, я не хотел ее звать, – Олав сглотнул. – Потому что... потому что она заберет моего сына.

Глава десятая В которой Пиркке Две Горы становится несговорчивой, Даг получает живую игрушку, а олени бегут быстрее коней

– Ты не можешь забрать его с собой, – упрямо повторил кузнец.

– Как хочешь, Северянин, – пожала плечами вельва. – Ведь это ты бежал за мной, а не я за тобой.

Олав скрипнул зубами. Наверняка в этот момент ему хотелось взять колдунью за горло, приподнять и как следует встряхнуть или вообще свернуть ее противную желтую шею. Несмотря на угрозу остаться совсем без урожая и падеж: коров. Но Северянин сдержался. Вокруг толпилось много людей, родичей тетушки Ингрид и всяких приблудных чужаков. Кроме того, Пиркке Две Горы сказала правду – это за ней Сверкер и Олав неслись во всю прыть. А затем еще долго уговаривали вернуться и осмотреть больного мальчика. Финка согласилась с явной неохотой. Ее уже ждали подруги на другом конце Упсалы.

Ведь по соседству с колесницей Тора благодарные матери и будущие роженицы таскали сани с Фрейром и его чудесным вепрем. Прямо посреди площади вырыли большую яму, в ней на камнях запекли мясо. Женщины громко пели, нарезали баранину, пританцовывали и били в ладоши. Мяса хватало на всех. Крестьяне привезли богатые дары со всех концов Свеаланда. Пожалуй, тут собралось в первый же день Дизаблота человек двести женщин, самых разных. В праздник потерялась разница между женами ярлов и простыми пастушками.

Олав ворвался в самый центр женского сборища, когда вельвы, местные повитухи и знахарки собрались вокруг ямы в большой круг. Они громко запели и повели хоровод. Изо всех сил изображая почтительность, Северянин с трудом вытащил вельву из круга. Пиркке отбивалась и никак не могла взять в толк, кто, зачем и куда ее тащит.

Или умело делала вид, что не понимает.

– Я знаю, что с ним, – заявила вельва, осмотрев мальчика. – Он умрет через шесть дней. Это очень опасно. В нем яд зимней змеи.

– Зимняя змея? – вытаращил глаза Сверкер. – Разве зимой водятся змеи?

– В какое же место она его укусила? – недоверчиво осведомился Горм.

– Я знаю всех змей, – тихо промолвил Сверкер. – Такой здесь не водится.

– Зимняя змея кусает не больно и не оставляет следов, – мрачно ухмыльнулась колдунья. – Ой, Сверкер Северянин, я разве сказала, что зимняя змея водится в Упсале? Разве Пиркке Две Горы так сказала? Разве Пиркке приезжала в вашу усадьбу с обманом? Отчего ты отводишь глаза, Северянин? Оттого, что ты при людях обвинил Пиркке во лжи? Тогда пропусти меня. Я собираюсь повеселиться. Мне пришлось заплатить немалую виру, чтобы попасть на ваш Дизаблот. Мне некогда.

– Прости нас, Пиркке, – через силу проговорил Олав. – Мой брат не хотел тебя обидеть. Мы тебе верим. Только... спаси моего сына.

Даг слышал их разговор словно сквозь шум прибоя. Ему хотелось крикнуть отцу, чтобы тот не верил, не поддавался, потому что коварная старуха врет...

– В Упсале много травников и жрецов, знающих хвори, – упрямо поджала губы финка.

– Они не могут помочь. Ты сказала, он умрет? Вылечи его, прошу тебя. Вылечи моего сына. Я заплачу тебе очень щедро.

– Мне не нужно твое серебро.

Северянин побледнел.

– Ты помнишь, что я тебе говорила? – Голос вельвы стал нежным, как молодая трава. – Ой, я тебе говорила когда-то, что этот мальчик не годится для вашего Золотого Храма. Я говорила тебе, что из него получится сильный колдун, но не жрец Тора. Ты привез его сюда. Ты не послушал старую Пиркке. У Пиркке глупый язык, так подумал ты. Пиркке болтает зря, она старая и потеряла ум, так подумал ты, э? Вот твой Тор и наказал тебя. Кто-то дотронулся до твоего сына. Этого достаточно, чтобы яд зимней змеи проник под кожу. Теперь его никто не спасет. Попрощайся с ним и будь мужчиной. Мальчику осталось шесть или семь дней.

– Ты можешь его спасти? – не поднимая глаз, спросил Северянин.

– Если заберу с собой. – Голос вельвы стал еще мягче. – Я положу ему под рубашку вот что...

Некрасивая рябая женщина с одутловатым лицом словно из воздуха достала корзинку. В корзинке безостановочно крутился и шипел маленький лемминг. Пиркке взяла лемминга двумя пальцами, поднесла к светильнику. Олав и другие мужчины невольно вздрогнули. У несчастного зверька не было задних лапок, поэтому он мог лишь кусаться и медленно подволакивать тельце.

– Далеко не уползет, – словно услышав мысли окружающих, хохотнула колдунья. – Я положу его мальчику на грудь. Пусть он держит зверя. Пока сердце этого лемминга бьется, мальчик не умрет.

– А потом что?

– Я отвезу его в Финнмарк. К себе, в горы. Там я его вылечу.

– Что ты хочешь за это? – Олав покосился на синюшнюю физиономию Дага. Кузнецу не верилось, что парнишка проживет семь дней.

– Не нужна плата. Я буду его учить. Через два года он вернется к тебе, Олав Северянин. Если захочет.

– Как так? Как «если захочет»?

– Он станет учеником нойды. Ты слышал, Северянин, кто такой нойда? – Вельва усмехнулась одним ртом, глаза ее оставались пустые и холодные. – Многие, очень многие мечтают стать учениками нойды. Когда нойда берет мальчика, тот обычно не хочет возвращаться домой.

Кто-то из родичей охнул, женщины в испуге зашептались. Пиркке все еще держала безногого лемминга в кулаке.

– Я слышал. Так зовется у вас черный колдун, который может говорить с мертвыми?

– Нойда Укко многое может. Для него открыты многие тайны. Если он выбирает ученика, он никогда не ошибается.

– Он отберет у Дага память? Тогда какая разница, вылечишь ты его или нет, если мой сын не захочет возвращаться домой? – набычился Олав.

– Ты потерял рассудок, Северянин, раз так дерзко говоришь с самой вельвой, – зашептала приемная мать Ингрид. – Ты должен быть счастлив и благодарен...

– Хорошо, – через силу кивнул кузнец. – Вылечи моего сына.

Пиркке торжествующе улыбнулась, склонившись над мальчиком. Только он один видел ее улыбку. Вельва положила лемминга Дагу на грудь и сверху скрестила безвольные руки мальчика. Зверек покрутился немного, потыкался влажным носом и затих. От него шло какое-то необъяснимое успокаивающее тепло. Дагу даже показалось, что облегчилось дыхание.

– Доброе знамение, – прошептала помощница вельвы. Ее звали Юкса, Даг уже успел запомнить ее имя. – Лемминг не сбежал, мальчик понравился ему.

– Теперь держи его крепко, – приказала вельва. – Ой, парни, заверните его в теплую одежду. И дайте нам в дорогу копченого мяса, побольше. А еще лосося и зайчатины.

– Мы все вам дадим, – засуетился Сверкер, делая знаки слугам. – Только поезжайте как можно быстрее! Может быть, надо отправить с вами несколько дренгов?

– Зачем? – хихикнула вельва. – Охранять нас не надо. Я никого не боюсь. Лучше зарежь пару петухов, Северянин, и подари своим асам. Пусть сделают так, чтобы на перевалах нас не встретила непогода.

– Все сделаю... – Олав проводил сына, сам уложил в сани. – Будь мужчиной, Даг. Не забывай нас. Ты вернешься. Я верю, ты вернешься.

От напряжения у Дага из глаз потекли слезы, но он так и не сумел ничего вымолвить. Только свистел сквозь опухшее горло, как ветер в дупле. Лемминг горячим комочком пригрелся на груди.

– Может, мы зря ей поверили? – кусая ус, вполголоса предположил Горм. Скальд стоял на дороге и глядел вослед уносящимся саням. – А вдруг она не вернет мальчишку?

– Горм, мальчик все равно бы умер, – успокоили верные хускарлы.

– И это верно, – согласился бывший викинг.

Белые олени бежали резво. Не успели родичи Ингрид и глазом моргнуть, как разукрашенные сани пронеслись по Упсале, миновали крайние дома и вырвались на речной простор. Следом за первыми санями, откуда ни возьмись, пристроились еще одни. И еще одни. Это две другие финские вельвы, подружки Пиркке, торопились унести ноги с праздника. Никто не заметил, что вельвы покинули Упсалу, у свеев имелась куча более важных забот. Гремели барабаны и бубны, далеко разносились писк флейт и гортанный вой волынок, искры от громадных костров освещали лесистые склоны холмов далеко вокруг.

Даг лежал под тяжелым колючим мехом, прижимая к себе лемминга. Над его лицом раскачивались и звенели бубенцы, по ветру расстилались пестрые ленты с оберегами.

Страшная вельва обернула к нему морщинистое лицо. Ее синие губы расплылись в ухмылке, а зубы торчали в разные стороны, словно обгоревшие пеньки на пепелище.

– Все, что предсказано, – всегда сбывается. Ой, не бойся, ты не умрешь. Это хорошее снадобье, оно никого не убивает. Пиркке Две Горы не хочет тебе зла. Пиркке полюбит тебя, если ты будешь послушным. Я привезу тебя к нойде, мальчик с волчьей меткой. Ты никогда не вернешься домой, ты будешь доволен...

Даг Северянин отвык плакать. Настоящий херсир никогда не плачет!

– Ой, скорее, белые спинки, – приговаривала Юкса, размахивая кнутом. – Ой, скорее, поспешайте за свежим ягелем, поспешайте домой, в край Две Горы, к родным стойбищам...

Тем временем, проводив вельву с прислугой, хозяйка дома участливо беседовала с Олавом. Бонд сидел, сгорбившись, положив на колени свои большие сильные руки, и думал, что же он расскажет жене. Одна из упсальских знахарок дождалась, пока приемная мать Ингрид освободится.

– Ты правду мне сказала? Про то, что вельва дала мальчику в дорогу безногого лемминга?

– Да, это так. Эта волшебница сказала, что лемминг будет удерживать жизнь в мальчике... Он такой волшебный, этот ее зверек.

– Ты ничего не поняла, – мотнула седыми косами знахарка. – Жаль, что вы не спросили меня. Я хоть и не могу его вылечить, но знаю, что такое безногая тварь у сердца. Это значит – мальчик тоже теперь лишен ног. Он никуда не сможет уйти.

– Храни нас Один, – ахнула пожилая хозяйка. – Надо скорее сказать Северянину. Пусть догонит!

– Их олени бегут быстрее любого коня, – устало вздохнула знахарка. – Лопари умеют заговаривать оленей. И леммингов, и прочих тварей. Вам остается просить Тора, чтобы мальчика не сожрали в пути.

Глава одиннадцатая В которой выясняется, как непросто жить без ног, как вращается «небесная петля» и как легко избавиться от волчьих зубов

Четвертый рассвет встретил Даг в санях вельвы.

Олени несли сани быстро по заснеженному зеркалу реки, навстречу горным кряжам. Юкса казалась каменной бабой, ее не тревожили ни голод, ни усталость, ни отсутствие тепла. Как истукан, она восседала на передке саней, щелкала языком, порой щелкала кнутом, но никогда не била оленей. Иногда она сдергивала рукавицу, закидывала что-то в рот, жевала, сплевывала и запевала заунывный саамский йойк. Ее дребезжащее, странно завораживающее пение походило чем-то на шум вскрывшейся реки. Еще Даг слышал в нем писк новорожденных птенцов, шелест сухих листьев, хруст трущихся на реке льдин и дробный стук градин. Если бы Северянин мог говорить, он непременно заставил бы Юксу заткнуться, ведь слушать ее часами было невыносимо.

Говорить он пока не мог, зато начал двигать руками. Или Пиркке сделала так, что руки мальчика снова обрели подвижность. Вельва склонялась над Дагом, кормила понемногу жидкой кашей, затем кормила лемминга, пригревшегося на груди. Зверька она так у Дага и не отняла. И тот, похоже, привык к запаху мальчишки, устроился уютно и большую часть пути спал. Даг разминал руки, пробовал растирать бедра, мял себя и щипал, но все безрезультатно.

Трижды делали длинные остановки на незнакомых, глухих хуторах. К Пиркке всюду относились с боязливым почитанием. Она, походя, вправила палец ребенку, освободила больную лошадь от занозы, а еще устроила гадания на вороньих костях. Про Дага всем говорила то же самое, что и в Упсале: наслал злой дух на парня зимнюю змею, спасти его можно только в далеких саамских горах. Пока Пиркке гадала, помощница вынимала Дага из саней, легко поднимала на руки и заносила в дом. Его кормили сытно, но только тем, что можно было проглотить, не жуя. Затем купали, закутывали в чистые тряпки, как маленького, и снова укладывали в теплый медвежий мех. На второе утро их догнали сани другой вельвы. Та долго болтала с Пиркке на языке лопарей, а потом отдала двух своих оленей. Теперь в упряжке Пиркке их стало четыре.

К вечеру колдунья хлебнула эля и разговорилась.

– Ты боишься меня, мальчик? Ой, не бойся меня. Верные умные олени, они несут нас в самое красивое место... да, да, самое красивое место, Две Горы. Тебе понравится там, ты полюбишь мои горы. Когда небо тихое, можно лежать на еловых лапах и смотреть вверх. И тогда... тогда «небесная петля » висит прямо над тобой... Ты научишься, ты умный мальчик. Я тебя на ноги подниму. Ты научишься слышать сразу три мира, верхний, нижний, а не только средний. Средний мир – самый шумный, но под «небесной петлей» все иначе... Ты услышишь, как из звезды Полюса растет главное дерево, на нем держатся миры. В нижнем мире живут духи Ямиэай-муо, они покровители людей и покровители тех, кто уже умер. Сильные нойды умеют говорить с нижними духами, ты тоже научишься... Ты научишься говорить с теми, кто ушел в северное сияние. Ой, когда ты научишься повелевать ими, тебе откроется ствол мирового дерева. Ствол растет из яркой полярной звезды, на нем держится верхний мир. Туда немногие попадали, там слишком ярко для человеческих глаз. Там до сих пор сияет прародитель оленей, самый быстрый, златорогий Мяндаше. Счастье тому, кто сумеет увидеть его и прикоснуться к его рогам. Я знаю, кто ты такой. Мальчик... – Вельва склонилась к беспомощному Дагу, обдав его ароматом браги и немытых волос. – Я знаю, хотя хитрец Укко мне не говорит... Ты – подменыш, ты не сын Северянина. Ой, молчи, молчи, не то откусишь язык. Скоро приедем, тогда я освобожу тебя, снова будешь бегать... Ты – подменыш, тебя подкинули подземные карлики. Они украли ребенка у твоей настоящей матери, а вместо него подсунули тебя. Эти карлики, ик!.. о, я хорошо знакома с их подлой повадкой. Мне о них рассказывала тетка, и бабушка, и леший, а лешему можно верить. А, перкеле! Лешему я ношу кашу уже много лет, он охраняет мое стойбище, он хороший. Тебя он тоже полюбит, только не пытайся убежать, хе-хе. Ой, что я говорю? Так вот они какие, карлики. Все у них наизнанку, и ходят они вверх ногами, эти хитрые куфихтар. Они богаче любого из людей среднего мира, говорят много сладких слов и много кому помогли своими советами. Но горе тебе, мальчик, если отведаешь их лакомств – навсегда затянут в свой подземный мир, навсегда... ик! Они хитрые, подменили тебя, а теперь наверняка захотят вернуть подменыша обратно, чтобы он не стал сильным нойдой. Ведь сильного нойду все боятся, даже Ямиэай-муо его слушает... Я буду учить тебя, а когда запылают костры кокко, ты пойдешь с нойдой к сейдам, к священным камням. Женщинам не дозволено говорить с духами камня...

Сгущалась тьма, полетели снежинки. Под равномерный стук копыт Пиркке лепетала все более невнятно, и, наконец, ведьма захрапела, больно придавив Дага плечом.

А Северянин глядел в спину бессонной Юксе, баюкал на груди лемминга и рассуждал сам с собой. Впервые он подумал, что, может быть, вельва права, и его действительно подкинули в море карлики. И возможно, совсем не так плохо стать нойдой, или как его там зовут. Научиться всякому колдовству, с подземными карликами подружиться и с духами. Может быть, надо не сразу убегать, когда ноги смогут ходить, а следует немножко обождать и осмотреться?

А в том, что он сбежит домой, Даг не сомневался ни минуты.

Дикого зверья Пиркке похоже, совсем не боялась. То ли от долгой неподвижности, то ли от сонного состояния всех органов чувств, Северянин первым заметил волчью стаю. Родимое пятно на макушке внезапно и болезненно запульсировало, волосы встали дыбом. Даг не мог произнести и двух слов, он мог только слышать их бег.

Волки легко мчались по тонкому насту, растянувшись клином. На речной лед они раньше времени выбегать не торопились, вполне вольготно чувствовали себя за мелким подлеском. Юкса как раз затянула очередной тоскливый йойк, а Пиркке похрапывала, привалившись к бортику саней.

Волки приближались. Даг, не оборачиваясь, явственно видел опущенную к земле, морду вожака, его седые короткие усы, припорошенные снегом. Вплотную за рослым самцом, глотая запах оленей, торопилась главная волчица. Следом мчались молодые, поджарые волчата.

– Ыы-э... – простонал Даг и попытался приподнять правую руку.

Единственный, кто его услышал, был маленький безногий лемминг. Но лемминги не умеют говорить. В эту секунду яркая луна выскочила из-за туч и осветила реку. На голубом льду запорхали тени от сосен. Юкса пела, олени пыхтели, выбрасывая из влажных ноздрей струйки пара. Волки готовились напасть с подветренной стороны и подбирались все ближе по высокому берегу. Подбирались на длину прыжка. Даг ощущал их неистовый голод, их бешеную жажду крови. Волки не были злыми, ведь лучший друг маленького Дага Калас тоже не кусал никого просто так. Волки всего лишь хотели выжить.

«Пусть нас загрызут, – подумал Даг. – Наверное, это Один прислал своих ручных волков, чтобы они загрызли Пиркке и меня. Все равно я не могу драться... Если бы я мог, я бы...»

И вдруг оказалось, что он может. Но не драться.

Выть.

На вой его сил хватило. Мальчик понятия не имел, какой звук следует издать, чтобы остановить или хотя бы задержать стаю. Но вожак, услышав тонкий слабый голос, запнулся перед прыжком. Он уже готовился вылететь на лед, нырнуть под пах оленихе, уже разевал клыкастую пасть...

Пиркке проснулась мгновенно, словно и не спала.

– Ой, Юкса, гони! – и закричала громко, по-фински.

Юкса хлестнула кнутом, рванула поводья. Сани едва не перевернулись, входя в резкий поворот, накренились на борт, и несколько мгновений Даг висел в воздухе.

Вожак волчьей стаи промахнулся. Темный мохнатый ком ударил в борт саней, разогнулся, но недостаточно быстро. Лапы волка заскользили по льду, в локте от головы Дага клацнули челюсти. Очень близко мальчик разглядел черные подушечки на лапе хищника. И длинные когти.

Олени помчались, по дуге уходя к другому берегу реки. Здесь смазанные жиром полозья почти потеряли сцепление, сани понесло боком. Дага швыряло из стороны в сторону. Все, что он мог сделать, – это вторично завыть и вцепиться в мех.

– Ой, ой! – опасливо взвизгнула Юкса, косясь на парня через плечо. Вельва быстро отвесила ей подзатыльник, полезла куда-то под ноги, быстро стала развязывать мешок. Из мешка едва ощутимо пахнуло гнилью. Даже не гнилью... Даг принюхался, но вокруг все происходило слишком быстро, чтобы хватило времени вспоминать запахи.

Из мешка пахло непонятно. Вроде бы, вяленым мясом...

– Юкса, к берегу! На снег, на снег, живо!

– А, перкеле! Чтоб вам хвостами подавиться!

Шесть, семь, восемь... восемь растянутых, хищных силуэтов заскользили над рекой. Вожак попытался исправить ошибку. Он несся почти вровень с санями, Даг чуял его запах, его растерянность и упрямство. Стоило мальчику завыть вторично, как молодые самцы в стае замедлили бег и навострили уши. Наверное, волчатам показалось, что их зовет мать, или заблудившийся, попавший в капкан сородич. Однако вожака стаи и его подругу во второй раз человеческий голос не обманул, они уверенно зажимали оленей в клещи.

– Ой, мальчик, хорошо! – Вельва добавила еще что-то, какие-то ласковые, ободряющие слова. Из мешка она вытащила слежавшийся, замерзший кусок мяса и швырнула под ноги хищникам.

Мясо пахло... смертью.

– Юкса, он их обманул! Этот парень будет нойдой, я говорила! – Пиркке Две Горы захохотала с таким звуком, точно разом заухала дюжина сов.

Молодой волк на лету поймал кусок вяленой баранины и проглотил не жуя, дважды перехватив челюстями. Его собрат, обогнав вожака, прыгнул на оленей с другой стороны. Юкса хлестнула кнутом. Волк с рычанием перевернулся в воздухе и... упал прямо в сани. Он вскочил мгновенно и вцепился Юксе в рукав. Финка заорала, откинулась назад, пытаясь стряхнуть с себя зверя.

Несколько страшных секунд оленями никто не управлял. Пиркке рванулась на помощь служанке, блеснуло тонкое лезвие. Волк выпустил рукав Юксы, распахнул пасть и потянулся к ее горлу.

Даг завыл, насколько хватило легких. Завыл по-другому, как-то иначе. Впоследствии он не смог воссоздать ту тоскливую угрожающую тональность. Волка будто ударили по морде. Он на долю секунды замедлился, повернул голову к мальчику... и получил в горло удар ножом. Мгновение – и визжащий комок улетел в хлопьях снега.

– Хорошо, славный парень, славный! – Пиркке улыбалась, разглядывая окровавленное лезвие.

И тут олени с размаха влетели в сугроб. Юкса твердо знала свое дело, но после нападения не успела перехватить поводья. С этой стороны реки ветер и влага не успели поработать, снег лежал рыхлый и вязкий. Сани не провалились глубоко, олени лишь слегка замедлились, зато волкам пришлось туго. Вожак моментально ушел в снег по горло, тут же выбрался наружу, но потерял преимущество в скорости.

Вельва швырнула стае еще два кусочка мяса. Один волк поймал кусок на лету, за второй разгорелась недолгая борьба.

Олени устали продираться сквозь глубокий снег. Луна снова спряталась за тучи, берег стал почти невидим, сани двигались рывками. Вожак стаи сделал отчаянный рывок и повис на боку оленихи. Мара затрубила, шарахнулась в сторону, едва не сбив с ног своих собратьев. Несколько секунд жизни людей висели на волоске, сани ехали лишь на одной, левой лыже, грозя перевернуть всех в снег.

Но обошлось. Пиркке швырнула волчице вкусную баранью кость с лохмотьями сухожилий. Юкса дважды огрела волка кнутом, тот изогнулся с щенячьим визгом и отлетел в снег.

Даг прекрасно знал, какой силы удар можно нанести с виду невзрачной полоской кожи. Дядя Сверкер таким кнутом ломал хребты поросятам. К сожалению, хребет волку Юкса перебить не смогла, но несколько секунд было выиграно.

– Ой, ой, держись! А, перкеле!..

– Мальчик, держись!

Олениха с рваной раной на боку заметно ослабла. Она бежала, припадая на правую ногу, второй олень запутался в постромках. Даг впитывал ноздрями острый горячий аромат страха, который, несомненно, сводил волков с ума.

И вдруг... Пиркке захохотала. И запела, закривлялась, как маленькая девчонка. Она показывала волкам язык, доставала из вонючего мешка еще кусочки мяса и разбрасывала по снегу.

– Ой, бегите ко мне! У доброй Пиркке много вкусной баранины! – приговаривала колдунья. – Ой, бегите, Пиркке всех вас накормит!

Даг не видел, но ощутил смерть стаи макушкой. Вначале очень быстро умер волчонок, проглотивший первую порцию отравленной приманки. За ним, на лету, в жутких муках, скорчились еще двое. Затем ткнулась лбом в снег мать-волчица.

Вторично вожак стаи не застал Юксу врасплох. Кнутом волку досталось наискосок по морде. Лопнули губы и кожа на носу, волк почти лишился одного глаза. Но он все еще оставался сильным противником.

Он снова прыгнул на олениху, вцепился ей в сухожилие на задней ноге и повис. Седого самца потащило следом, олени в ужасе ускорили бег, туловище волка очутилось между передком саней и бешено бьющими копытами.

Юкса кинула поводья и ударила волка вилами. Северянин не успел заметить, где служанка их прятала. Сани подскочили на камне. Седой волк упрямо не выпускал добычу.

Даг прикусил себе язык. Он сделал все, что мог, чтобы не ощущать свою беспомощность, – перевалился на живот, подтянулся на руках и посмотрел назад.

Они догоняли большими скачками, две или три тени. То скрывались за поземкой, то вырывались на искрящийся голубой простор.

В какой-то миг поджарый волк, обогнавший братьев, прыгнул. Он целил не в оленя, а в людей. Наверняка он поступил так от неопытности или от отчаяния. Пиркке выставила вперед локоть, закутанный в толстую шкуру. Челюсти молодого волка сомкнулись. Вельва вела себя как заправский охотник. Пару мгновений она терпела боль, пока волк с урчанием вгрызался в медвежью «броню», затем свободной рукой вспорола врагу брюхо.

Дагу попало по лицу колючим хвостом, когда Пиркке отшвырнула волчонка в снег. Он поднялся, из распоротого брюха на лед вывалились кишки. Мгновение спустя подскочил другой волк и стал жадно лакать кровь своего собрата...

– Хозяйка, они справа!

Больше всего на свете Даг сейчас жалел, что его лишили любимого ножа. Его восхитительный нож:, отбитый в схватке с разбойниками, Юкса забрала себе.

Юкса тем временем дважды ударила матерого волка вилами. Но не сумела глубоко проткнуть на ходу. Зверь извернулся, выпустил олениху и цапнул женщину за руку. Впрочем, сильно укусить не сумел, потому что его наполовину подмяло под полозья.

Сани почти остановились, олени рвали постромки во все стороны, окончательно обезумев от страха. Раненая важенка упала, дергая измочаленной конечностью. Шкура и мясо висели на ее ноге клочьями, при свете луны блеснула белая кость...

– Стой! – закричала Пиркке и снова добавила пару фраз на родном языке. – Стой, я поговорю с ним...

К изумлению Дага, сани остановились. Олени дрожали, чуя близкого врага, и порывались бежать, но Юкса их сумела успокоить. Скосив глаза на сторону, Даг с трудом наблюдал за действиями вельвы. Пиркке с кряхтением вылезла в сугроб, в руке ее блеснул длинный заточенный нож:. Тот самый, которым она хладнокровно вскрыла предыдущего волка.

Вожак стаи был крупным зверем. Пожалуй, даже крупнее Каласа. А еще ему хватило сил практически без потерь выбраться из-под полозьев. Он не стал нападать сразу, а пошел кругом, пригнув голову и хвост к земле, точнее – к снегу.

Он изматывал человека, чуя смертоносный стальной зуб. Но оступать не хотел. Неподалеку корчилась в муках его подруга. Может быть, поэтому матерый решил принять бой. Ран в спине от вил Юксы он не замечал.

Все произошло одновременно – волк прыгнул, луна спряталась за тучи, а Даг и Юкса разом вскрикнули.

Пиркке метнулась в сторону с ловкостью ящерки, чего никак нельзя было ожидать от старухи. Волк заметил движение, он даже ухитрился изменить направление полета. Он навис над Дагом черным гибким облаком, его растопыренный силуэт сложился почти вдвое. Пытаясь ускользнуть от стали и схватить врага за горло, наземный зверь почти превратился в юркую птицу. Северянину даже стало немного жаль свободного гордого врага.

Сталь нашла его быстро, очень быстро.

Одним точным ударом колдунья пробила серому вожаку горло. Резко крутанув кистью, выдернула нож:, оставив глубокую рваную рану. Седоусый рухнул прямо на Дага. Он оказался жестким и горячим. Но волк тут же вскочил и кинулся через борт саней наружу. Там закачался, упал, снова встал, неловко провалился в снег. У Северянина резко заныло в боку и позвоночнике. Возникло четкое ощущение, что ножом досталось ему самому. От метки на темечке разливался жар.

Пиркке Две Горы присела рядом с умирающим, погладила по лобастой голове. Волк клацнул зубами, но не дотянулся до ее руки. Колдунья засмеялась.

Дагу стало страшно. Ему не было так страшно, когда волчья стая настигала их на льду. Стаи больше не существовало. Четыре хищника сдохли раньше, вожак погиб от ножа, трое вдалеке терзали своего же мертвого собрата.

Почуяв человека на льду, они обернулись и зарычали, все трое. Пиркке сделала в их сторону странное движение – будто из щепотки разбрасывала соль или мелкие зерна. Волки попятились. Северянин верно почуял их настроение – звери уже наелись и не собирались нападать. Привычный страх перед человеком взял верх в их стайной натуре.

Юкса шустро обмыла рану оленихе, наложила тряпицу, полила бурой кашицей из горшочка. Разделась прямо на снегу, проверила свое плечо. Волчьи клыки распороли кожу, но мышц и сосудов не задели. Служанка шагом, под уздцы, вывела оленей на противоположный берег. Вилы она опасливо держала в свободной руке.

Пиркке что-то приказала. Юкса размотала тряпки, извлекла бережно хранимый горшочек с тлеющими углями, запалила факел. Откуда-то издалека донесся тоскливый вой. Олени встрепенулись, Дага затрясло. Еще сильнее его затрясло, когда Юкса выволокла волчьего вожака на центр реки. Рогатые скакуны фыркали и порывались бежать, но их привязали к дереву. Потом Юкса высоко держала факел, пока вельва отрезала волку уши и лапы. Даг подумал, что если бы ноги позволяли, он бежал бы отсюда без оглядки. Эти звери вовсе не были умными и покладистыми сторожами, как Калас. Они легко сожрали своего же соплеменника. А Пиркке Две Горы, вместо того чтобы удирать, напевала песню и снова глотала эль.

– Можно свернуть к Хьялти, – задумчиво промурлыкала она. – Хотя я надеялась заночевать в пустой усадьбе на горе.

– Ой, хозяйка, поедем же к Хьялти, – расцвела Юкса. – И мальчик отдохнет.

Юкса махнула рукавицей на запад, в сторону от реки. Там, чернея на общем темном фоне, вздымались горы. Даг чуял – где-то за этими горами спит подо льдом море.

– Я говорила тебе, – торжествующе подняла палец колдунья. – Из этого меченого ребенка вырастет сильный нойда! Укко был прав, давно не рождался такой сильный нойда...

– Мальчик тоже испугался... Ты испугался, красавчик? – Юкса потрепала Дага по щеке шершавой ладонью. – Ой, как смотрит сердито, ой! Хозяйка, наверное, он тоже заслужил награду?

«И вовсе я не испугался! И убери от меня свои лапы!» – хотел крикнуть Северянин, но вместо грозного окрика получился слабый хрип.

Вельва рассматривала его одним глазом, наклонив голову, как домашняя птица рассматривает незнакомого жука. В свете факела падали и падали снежинки.

– Да, – Пиркке произнесла несколько слов на языке лесных лопарей. – Да, мы все заслужили отдых. Мы заедем к Хьялти, отдохнем и посмотрим на халлинг.

Глава двенадцатая В которой Даг сравнивает Халогаланд и Свеаланд, английские лорды обижают крестьян, а монахи рисуют на церквях драконов

– Хьялти – самый могучий одальман в своем округе. – Вельва вытянула руку, обвела большой круг. – Смотри, все это в его одале. Лес до самых гор, река, маленькие фермы... И поля. Его усадьба называется «Радостный дом». Очень большие наделы. Они даже выращивают хмель.

– Не слишком-то он радостный, – сквозь зубы заметила Юкса. – Кажется, у них тут третий год неурожаи. Видать, они бедняки.

– Ты мало знаешь о Хьялти, – пренебрежительно отмахнулась вельва. – Он сам из рода Инглингов. Хотя не любит говорить об этом. А не любит говорить потому, что не хочет мести и войны с Хладирскими ярлами. Хладир отсюда далеко, но языки в Халогаланде порой бегут быстрее оленей. В Хладире тоже кое-кому известно о родстве Хьялти. А он человек разумный, он хочет жить спокойно.

Юкса покрепче схватила оленей под уздцы, нацепила лыжи и первая стала спускаться с горы. Пирке придерживала сани сзади, чтобы они не перевернулись. Они заехали в настоящую горную страну. Слева и справа зияли ущелья, покрытые снегом. То, что можно было назвать дорогой, превратилось в две едва различимые колеи. Снег кое-как отражал свет луны. От этого казалось, что подступает рассвет.

– Ой, Юкса. Я расскажу тебе о Хьялти Хромом, и тебе, мальчик, расскажу. Чтобы вы не думали, будто Пиркке гостит у злых или очень бедных людей. Эту усадьбу, «Радостный дом», построил над обрывом еще дед прадеда Хьялти. Никто уже не помнит, сколько тогда было земли и кто был конунгом на «северном пути». Может, и конунгов тогда не было... Так вот, дальний прадед Хьялти поставил двор там, где ходят купеческие корабли. Он был умный человек и стал брать плату с финнов, и свеев, и бьярнцев. Со всех, кто вез треску, или моржовые канаты, или пух из Финнмарка на юг. Это потом, много позже, люди стали называть эту дорогу «финским путем». Потому что по суше никто не мог провезти товары. Видите, какие горы?.. Зато по морю все торговые кнорры плыли этим путем. Торговцы платили пошлину, а прапрадед Хьялти богател. К нему прибилось много людей. И стали его называть «дарящим кольца», как называют только знатных ярлов. Его люди собирали дань – меха и шкуры, и китовый жир. И кожу, и ус, все собирали. Так длилось много лет, уже после смерти первого Хьялти. Его похоронили во-он там, видите? Там их семейные курганы...

Даг взглянул в указанном направлении. Под снегом действительно угадывались очертания невысоких насыпей. Кладбище рода Хьялти занимало большой участок, расчищенный от камней и леса. Но гораздо больше, чем курганы, Дага напугали и удивили... каменные кресты.

– Кресты, – словно читая его мысли, сказала Пиркке. – Английские монахи добрались и сюда. На них вырезаны морские змеи. Там есть и древние герои, и много чего... Смотри, вон ваш Один сражается с драконом! Хьялти говорил мне, почему резчики так делают. Это чтобы никого не злить. Ни Белого Бога англичан, ни великих ванов, ага... А вот и Хьялти!

В полумраке заскрипели высокие ворота, заметались факелы.

– Вот так радость! Добрый знак, фрю Пиркке пожаловала! – Навстречу гостям выступил высокий длинноволосый человек в кирте до колен и горностаевой безрукавке. На левый кулак он намотал поводок и еле удерживал громадного лохматого пса. – Ха-ха, да, славных собак я купил в Свердборге, верно? Не бойтесь, фрю Юкса, он не тронет.

Даг удостоверился, что Хьялти – норвежец, только когда услышал его язык. Хьялти говорил понятно, но вставлял чужие слова. Почему-то юного Северянина неприятно удивило пройденное расстояние. Пока он жил дома, с отцом и матерью, норвежцы казались далеким, недоступным племенем. Впрочем, одевались они похоже и хозяйство вели похожим образом.

Только женщины у хромого Хьялти оказались рослые, беловолосые, как на подбор. Издалека они очень походили на мужчин, таких же рослых и широкоплечих, и носили такие же войлочные шляпы, похожие на шляпки грибов.

– Вы давно не заезжали к нам, – упрекнул Хьялти вельву. – Мы ждали вас прошлой осенью.

– Мне сказали, у вас был сильный голод?

– Этой осенью, хвала Ньяду, наловили достаточно трески. – Хьялти указал куда-то вбок, и Даг внезапно увидел море.

Хьялти продолжал рассказывать о треске, о павших коровах, о болезнях, поразивших птицу, а Даг смотрел туда, где белой громадой парил океан.

Усадьба «Радостный дом» была выстроена на огромной высоте, над самым гребнем фиорда. Отсюда, прямо из двора, открывался удивительный вид на обрывы, на длинные черные полыньи со стаями птиц, на дымки рыбацких деревень. Внизу по темной воде скользила ладья китобойщиков. В том месте, откуда недавно отошла лодка, берег был усеян огромными китовыми ребрами. Наверняка вниз с обрыва вела тропинка. Но Дагу ее отсюда не было видно. Мальчик немедленно подумал, что место крайне удачно для побега...

И снова вельва легко прочитала его мысли.

– Это не просто больной ребенок. – Она ласково потрепала Дага по голове. – Это сын сильного нойды. Его кто-то заколдовал, чтобы мальчик не мог ходить и говорить. Я везу его в страну саамов, только там его можно вылечить от колдовства. Этот мальчик не может говорить, но он спас нас от волков. Он заговорил с волками на их языке. И они испугались! Я прошу тебя, Хьялти, сделай так, чтобы с мальчиком все время кто-то находился.

– Я все сделаю, как вы просите, фрю Пиркке!

Женщины заохали. Мужчины поочередно стали подходить и разглядывать макушку героя. Самое обидное, что Даг не мог их даже оттолкнуть!

– Какой черный! А волосы – как волны!

– Красивый мальчик, только дикий. Отчего он молчит?

– Сколько ему лет, фрю Пиркке? Неужели еще нет двенадцати?

Беседа продолжилась в доме.

– Ой, Хьялти, скажи своим, пусть отнесут ребенка в баню.

– Мы так рады вам, фрю Пиркке, – поклонилась одна из белых великанш. – Вы сказали, что у моей сестры родится дочь, и она родила девочку. Еще вы сказали, где найдутся наши коровы, и коровы нашлись.

– Это не трудно, – отмахнулась вельва и поглубже напялила свою кошачью шапку. – Лучше принесите мне горячих потрохов. Вы не забыли, что мне нужны свежие сердца?

Хьялти живо отправил работника за угощением, другого послал топить баню, девушкам приказал готовить гостям постели.

– Что с этим мальчиком? Какие у него злые глаза...

– Тяжелая хворь, – не сморгнув глазом, снова завела песню Пиркке. – Это не просто мой ученик, это подкидыш из мира карликов. Он будущий сильный нойда. Он только что уберег нас от гибели.

Дальнейших восхвалений в свой адрес Даг не слышал. Его унесли в баню, а оттуда – обратно, в постель. Как и дома, постелью служила толстая шкура, брошенная на лавку прямо в общей комнате. Но в усадьбе Хьялти проживало много людей, и они не ложились спать одновременно, как в доме Олава Северянина. Часть людей занималась выделкой шкур. Часть, при скудном свете ламп, плела канаты. Моржовые шкуры резали на тонкие длинные полосы, растягивали на колках. Особый человек периодически подходил, проверял натяг, подкручивал колки. Другие люди собирали высохшие полоски в пучок, плели, перехватывая грубую кожу такими же грубыми рукавицами. Канат получался неуклюжий, еще сырой, но очень крепкий. Его снова растягивали, затем наматывали на отполированную болванку и так оставляли надолго. По соседству день и ночь стучали молотки, мастеровые ставили заклепки на конскую сбрую. Воняло сушеной рыбой, кожами и скотиной.

– Какой радостный день для всех нас! – пробасил высокий красивый мужчина.

Он вошел в дом, низко склонившись, чтобы не удариться головой. На незнакомце были плащ, отделанный куницей, и высокие лосиные сапоги. Правую руку он держал под плащом на перевязи. – Гей, парни, неужели к нам вельва приехала? Три года не заезжала, надо устроить праздник! Наверное, в Упсале тоже веселье?

– Это мой племянник Торарин, – представил Хьялти. – Он лечится здесь после викинга. Проклятые оркнейцы достали его мечом!

– Мы как раз из Упсалы, там большое жертвоприношение, – сообщила вельва. – Скажу честно, Хьялти, мы завернули к тебе, потому что на нас напали волки.

Хозяин усадьбы присвистнул, когда разглядел охотничьи трофеи. Дага кто-то снова взял на руки, чтобы покормить. Понесли в другой дом, как маленького.

– Я только вчера приплыл из Скирингссала, – поделился по пути Хьялти. – Там была большая торговля, саамы навезли много пуха. Еще мы с братом продали две лодки, нам столько не нужно.

Даг смотрел во все глаза. На заднем дворе стояли навесы, под ними прятались от снегопада сотни, если не тысячи моржовых и тюленьих шкур. За навесами колотили молотками резчики, они вытесывали из белого известняка очередной кладбищенский крест. С одной стороны креста выстукивали изображение Белого Бога Езуса, с другой – богиню Хель верхом на рогатом коне.

Куриных потрохов для ведьмы принесли, но, как видно, здешние люди не занимались всерьез ни птицей, ни скотиной, ни земледелием. Серые валуны, от которых когда-то с трудом очистили двор, грудами валялись тут же. Здесь не гуляли по снежку козы и овечки, как в родном хозяйстве Северянина. Зато вокруг главной усадьбы вразброс стояло много маленьких домиков, на козлах зимовали недостроенные лодки, а под навесами сохли рыбацкие сети. Отовсюду к небу поднимались дымки коптилен. Домики нищих землевладельцев теснились на краю обрыва. Они льнули к ограде богатого одальмана, как цыплята к наседке.

– Как там дела, в Каупанге? – подхватила разговор Пиркке. – Говорят, сильный неурожай? Многие погибли?

– Был голод. Даже выгоняли из домов стариков, – поморщился Хьялти. – Наверняка во всем виноват их конунг. Он только и занят набегами, вместо того чтобы помогать своим людям. Собрал в дружину нидингов, которых изгоняли всюду. И ушел в набег на Бьярму.

– Их конунг не желает подчиняться Харальду Серая Шкура?

– Делает вид, что признает его господином. Но всегда готов воткнуть нож: в глотку.

– Хе-хе, вот как... А твой брат?

– Мой брат жив. В Каупанге новое бедствие, потому и пришлось продать лодки. Вода спала.

– То есть как? – открыла рот колдунья. – На лето спала?

– Нет. Не вернулась совсем. Люди говорят – не будет теперь доброй торговли в Каупанге. И сами торговцы переселятся в Бирку или еще южнее. Мой брат жил там много лет. И много друзей. Теперь вода ушла, лодкам не подойти к берегу.

– Но море не может высохнуть, – растерялась вельва.

– Раньше зимы были теплые, вода не замерзала, – вздохнул хозяин. – Мой дальний родич Эйнар умер, когда ему исполнилось почти восемьдесят лет! Так он рассказывал, что во времена детства его деда теплая вода не уходила из фиордов. И проливы не замерзали, и летом некоторые хозяева дважды засевали делянки. А теперь всюду холод, разве не так, фрю Пиркке?! Чем мы разозлили богов?

– Холод, холод, – покивала вельва. – Оттого и бегут ваши братья на дальние острова, в Исландию и еще дальше. Все ищут тепла... Только финны никуда не бегут.

Из соседнего помещения вышла молодая женщина с длинной русой косой и с ребенком на руках.

– Фрю Пиркке, вы приехали очень вовремя, – произнесла она и порозовела. – Завтра начнется праздник. Если вы задержитесь, мы все будем счастливы.

– Праздник во славу Фрейра? – хитро глянула старуха. – Так я и знала. Вы, норвежцы, больше всего любите своего бесстыдника Фрейра!

Женщины заулыбались.

– Ничего удивительного, что мальчик отпугнул волков, – авторитетно заявил Торарин. – Ведь у него метка ульфхеднера. А таких людей очень немного.

– Не обижайтесь, плохие времена, даже просо не взошло, – виновато развела руками жена Хьялти. – У нас скромное угощение...

– Это хорошо, – успокоила Пиркке. – Нам не надо ничего особенного. Главное – что вы нам рады. Расскажи мне, Хьялти, как идут ваши дела?

– Железо продается лучше всего, – начал загибать пальцы хозяин. – Тальк тоже хорошо продали, и соль, и пух, и канаты... Но я слышал, что в Хедебю стали чеканить монету. Торарин плавал в Хедебю. Он не смог купить хорошего раба и за триста динариев! Неужели теперь нельзя принимать в оплату обычное серебро на вес?

– Я мало смыслю в деньгах, – улыбнулась Пиркке. – Думаю, боги не отвернутся от такого рачительного хозяина, как ты.

– Если Каупанг разорится, мне негде будет продавать то, что я беру у саамов, – понурился Хьялти. – Бирка слишком далека от меня. А Готланд – еще дальше. Мой брат говорит, что в Готланде богатая ярмарка. Он оттуда привез жену, и она сразу родила ему двоих, ха-ха...

– Двоих? Это доброе знамение, – вставила Юкса.

Пиркке строго взглянула на служанку, и та прикусила язык.

– Доброе знамение? – уныло переспросил Хьялти. – Ты знаешь, фрю Юкса, что делали с детьми в Каупанге, когда ушла вода? Сначала никто не верил, что будет голод, но потом вернулись рыбаки с пустыми лодками. И охотники вернулись ни с чем. А в Каупанге не держат скотину и не умеют сеять зерно. Там просто негде сеять. Там одни камни! Было так, фрю Юкса. Новорожденных близнецов принесли моему брату, чтобы он решил, кому жить, а кого бросить в яму. А к тому времени уже четверых детей положили в открытую могилу. И никто не подобрал их! Потому что нечем стало кормить! – Хьялти разошелся, брызгал слюной, видно, Юкса задела его за живое. – А у моего брата родились девочка и мальчик. Девочка родилась крепкая и здоровая. А мальчик – маленький и хилый. Но по закону надо было одного ребенка назвать «обреченным на могилу». Надо было выкинуть девочку. Все равно еды не хватало пережить зиму. Мой брат соблюдает заветы, он приказал отнести девочку в лес и подарить медведю. А мальчика окропили. Ему дали имя. А потом пришел английский монах и предложил полить новорожденного святой водой. У их Белого Бога есть такая особая вода. И мой брат согласился, слышишь, фрю Юкса?!

– Она хорошо слышит, не кричи! – урезонила мужчину Пиркке.

Ребенок на руках молодой хозяйки проснулся и стал искать грудь. За перегородкой, прямо внутри дома, Даг вдруг заметил корову. Мальчик удивился – отец даже в лютые зимы не запускал скотину в дом. Здесь же корова никому не мешала.

– Сын моего брата все равно умер, – поделился Хьялти. – Мы здесь ничего не знали. Он остался без детей. А потом у его жены распухли ноги, выпали зубы, и она тоже умерла. Вот так.

Даг слушал, забыв про чашку с вареной салакой. Эти люди, норвежцы, жили совсем не так, как свеи в отцовской усадьбе. У них не хватало земли, они до сих пор корчевали деревья, выворачивали из почвы камни, чтобы было где сеять. У них новорожденных детей кидали в открытые могилы, если видели, что до урожая не хватит на всех еды. У них почти не имелось ухоженных полей, как в Упплянде или Сконе, зато вокруг теснились холодные снежные горы!

– Посланец Белого Бога крестил твоего племянника? – оттопырила губу Пиркке. – И вы позволяете им прикасаться к детям?

– Конунг позволил им даже построить деревянный дом для молитв, – скривился Хьялти. – Вон, смотрите, там, внизу, на берегу!

Хозяин распахнул дверь. Даг со своего места разглядел лишь крохотное деревянное строение с башенкой и крестом на башне.

– Ага, это называется церковь, – подтвердил Торарин. – Там все стены расписаны очень красиво. Про Вальсунга и гномов, про приключения Локи. И про других богов. Их священник разрешает на стенах вырезать наших богов.

– Зачем им дома для молитв? – поразилась Юкса.

– Зачем они вообще здесь? – уточнила Пиркке.

– Не забудь, кто правит фиордами, – ощерился Хьялти. – Харальд Серая Шкура запугал всех. А кого не смог запугать, тех он убил. Как убил Хакона Доброго, а тот был прямым потомком Прекрасноволосого. Серая Шкура два года в походах, он возносит жертвы всем богам, каких помнит. Наверняка эти английские псы наобещали ему что-то, раз он позволяет им строить церкви. Они там собираются и поют, и бьют в свой колокол, а потом падают на колени перед своим Белым Богом. Их Белый Бог – наверняка нидинг, он висит на дыбе.

– Я слышала об этом, – перебила Пиркке. – Это не дыба, это крест. Такой же, как стоят среди «корабельных оград» твоих предков.

– А что такое «колокол»? – оживилась Юкса.

– Это мои родичи, фрю Пирке. – Хьялти снова скривился, точно от зубной боли. – Я не могу за всеми уследить. Знаешь, сколько людей приходит ко мне, чтобы поселиться рядом? Они говорят, что они моя родня. Но среди них есть и эти... христиане. Мне теперь убить их?! Пусть они ставят свои кресты, лишь бы исправно платили. А колокол, фрю Юкса... это такая шапка из железа, внутри нее висит железный язык. Христиане трясут язык, он бьет о шапку, и звон слышно за полдня пути. Такие уж они глупые, дети Езуса. Им непременно надо греметь, хотя бы два раза в день.

– Тогда я поняла, – важно кивнула Юкса. – В Бирке тоже звонили в этот... колокол. Потом был неурожай, и ярл велел всех монахов повесить. Больше не звонят.

– Это твой младший брат? – указывая за дверь, перевела разговор вельва.

Слуги как раз отпирали ворота. Раскидывая снег, во двор неторопливо входили тяжело нагруженные лошади. Лошадей вели вооруженные люди на коротких лыжах. Лохматые псы ворчали на новых гостей.

– О, мой младший брат – герой! – расцвел Хьялти. – Он приехал, я так рад! Правда, он брат мне только по отцу, но это неважно. Мой отец не выделил ему одаль. Тогда мой брат осел в Тенсберге, он там успешно торговал и был уважаемым человеком. Иди сюда, мой славный Бедвар!

Братья обнялись и расцеловались. Вместе с Бедваром во дворе очутилось еще человек восемь – его данники и дренги с тяжелой поклажей. Бедвар Дагу понравился. Он был молодым еще человеком, лет двадцати семи, таким же высоченным и белобрысым, как его родич. Но Бедвар гораздо чаще улыбался, шутил и подмигивал девушкам.

– Откуда ты сейчас? – спросил Хьялти.

– Из Тенсберга.

– Ого! Куда поплывешь? Или поскачешь по земле?

– Вначале вдоволь попляшу с тобой халлинг, – засмеялся Бедвар.

– Это точно. – Хьялти привлек брата к себе, они в шутку стукнулись лбами. – Мы с тобой попляшем и принесем жертвы щедрому Фрейру, а затем...

– А затем я отправлюсь в Англию, – скромно улыбнулся Бедвар.

– Куда?! Снова в Англию? – растерялся хозяин. Другие родичи тоже заахали, сгрудились плотнее, всем хотелось послушать удивительный рассказ.

Даг с грустью вспомнил, как собиралась дружная семья Олава Северянина. Как далеко и как давно все это было...

– Я плыву в Англию, – выпятил грудь Бедвар. – У меня там много друзей среди датчан в Ноттингемшире. Мы затеваем одно важное торговое дело...

– Как ты назвал? – Хозяин с трудом шевелил губами, пытаясь повторить невероятное сочетание букв. – Как можно жить в усадьбе с таким названием?!

– Ноттингемшир – это не усадьба, а графство. Весь этот громадный остров разделен между графьями. Там, где датчане собирают свою виру, они поделили графства на корабельные округа. Там же по округам проводят тинги и трясут мечами...

– Ты хочешь сказать, в Денло жизнь идет так же, как здесь? – недоверчиво переспросил какой-то старик. – Выходит, мы тоже можем поплыть в эту самую Англию, и там будет все, как дома? Там можно говорить на нашем языке, приносить жертвы и пить медовуху? И монахи в черных тряпках не заставят меня петь их латинские висы?

Все засмеялись, а Бедвар сказал:

– Монахи тебя петь не заставят. В Англии есть свой король, но он правит только той частью страны, где датчане не собирают дангельд.

– А где лучше жить? – быстро спросила жена Хьялти. – Это правда, что в тех краях масло сочится из каждого стебля?

– Масла я там не видел, – признался путешественник. – Но норвежцы тоже не живут под властью их короля. Там много обмана и нечестных судов. Вот, скажем, собирает английский король свой тинг, в каком-то графстве. Там свое право голоса имеют только бонды. А те, кто без земли, – тех вообще с тинга изгоняют...

– Вот так тинг! – ахнула толпа. – Ведь еще Отец Павших завещал, чтобы судили все свободные!

– Я о том и говорю. – Бедвар активно занялся вареной треской. – Нечестно там судят. Вот, к примеру, убьют кого-то из ленников короля. Или, к примеру, убьют слугу какого-то лорда...

– А кто такой «лорд»? – встрял тот же любопытный старик.

– Лорд... это вроде ярла. Только не всегда у него есть своя флотилия и морская дружина, – объяснил за Бедвара Торарин.

– Ага, так вот. Если лорд – родственник самого короля или имеет высокое звание при дворе, то убийце придется платить выкуп втрое больше. А в округах, где правят датские бонды, – там все честно, выкуп берут как положено. За хускарла – одна плата, за грамма – другая, за бонда – третья. И землю у хусманов бедных никто там не отбирает. Король английский и его лорды – жадные до земли, им в радость всех разорить. А в датских округах крестьян называют сокменами. Они только платят лорду за защиту границ, да за суд, и все.

– А ты, Торарин? Тоже поплывешь в Англию? – затаили дыхание родственники.

– Нет, я – на остров Мэн. Вот только рука заживет. – Торарин небрежно показал всем забинтованную руку. – Поплыву туда, где осел наш дальний родич.

– Доберешься до Трендалага – передавай Ульме привет, – заулыбался хозяин усадьбы.

– А много норвежцев живет на этом самом острове? – осведомилась Пиркке.

– Много, и становится все больше, – поведал Торарин. – Скоро будет больше, чем в Исландии. Масло там тоже с травы не капает, но жизнь привольнее, и еды гораздо больше. Там конечно тоже... ходят эти слуги епископа. Зато там можно выгодно жениться, один мой друг женился, вот так.

– А живут там наши привычно? – снова проснулся любопытный старичок. – Или норвежцев заставляют отращивать волосы? Я слыхал, в тех краях мужчины заплетают косы, как женщины, тьфу ты! А как же они защищаются от набегов?

– Никто волос не заплетает! – отмел страшные подозрения Торарин. – Там живут усадьбами, только собираются по четыре ближних хозяина и называют себя «третью». А два десятка «третей» собираются в «корабельный округ». Каждый округ снаряжает по кораблю и выставляет ополченцев по числу дворов. Потому у них все время есть свой флот, и нападений они не боятся.

– А кто же правит ими?

– Они – смелые люди, – погрустнел Торарин. – Не то что здесь. Там раз в полгода собирается общий тинг. Все поднимают оружие, и хозяева, и слуги, и мастеровые, и лейдунг. Они вместе выбирают ярла и могут его прогнать! Когда они голосуют оружием, все киты в страхе уплывают от берега!

Даг изо всех сил боролся со сном, но сон победил. Проваливаясь в ласковую темноту, мальчик видел себя во главе флотилии драккаров. Грозные корабли плыли на запад, туда, на свободные острова, где люди говорят то, что думают, и никто не может их обидеть...

Глава тринадцатая В которой Даг учится давать советы, женщины проводят стыдное гадание, а Пиркке успевает их остановить

Здешний праздник подношений Фрейру совсем не походил на буйное гулянье в Старой Упсале. Скорее всего, Хьялти покривил душой и устроил вечеринку исключительно ради приезда Пиркке. Возможно также, старшему хозяину в округе хотелось хоть чем-то подбодрить людей в период бескормицы.

В усадьбу явилось человек сорок гостей, все с ближайших хуторов, включая стариков и грудных детей. Хьялти, хоть и слыл радушным хозяином, никого кормить даром не собирался. Охотники несли тощих зайцев и птицу, рыбаки – мелочь, которую сумели поймать подо льдом, женщины – бобы, репу и другие коренья, а также орехи, сушеные грибы и замороженную ягоду. Пшеничной муки в усадьбе почти не осталось, зато венцом праздника должен был стать запеченный лосенок.

Лосенка поймали чудом. Хьялти объяснил гостям, что в бескормицу лоси ушли далеко на восток, потому волки так и лютуют вокруг поселений. А худосочный лосенок сломал ногу, упал и отстал от стада. Охотникам чудом удалось опередить хищников.

– Если весной к берегам не вернется сельдь, придется жрать россомах, – невесело заключил хозяин. – Хорошо, что попадается салака и всякая костлявая рыбешка.

– Хмель закончился, варим последнее пиво, – повинилась хозяйка. – Вы на нас зла не держите, фрю Пиркке.

– Я буду просить лесовика, чтобы он послал вам много дичи, – очень серьезно произнесла вельва. – Скажите мальчишкам, пусть поймают мне птиц.

– Морские птицы годятся? – почтительно спросили норвежцы.

– Любые птицы. Вечером я отнесу их повелителю.

Из самого большого дома вынесли все, даже разобрали перегородки, отделявшие кухню и коровье стойло. Когда коров повели мимо, Дагу расхотелось есть. Несчастные тощие животные, казалось, состояли из одних ребер, рогов и копыт. Однако праздник никто отменять не собирался. Полы чисто вымыли, кое-где застелили свежие доски. Подогнали их плотно, чтобы создать удобство танцорам. По стенам развесили плошки с жиром, так много, что стало казаться – выглянуло весеннее солнце.

Но до весеннего солнца было еще очень далеко. Дага вынесли из дома, на ветер. С вершины обрыва он смотрел вниз. Таких потрясающих гор дома не было! На умопомрачительной глубине крохотные человечки ломали лед, направляли свои суденышки к центру фиорда, в надежде поймать хоть немного рыбы. Тощие псы крутились подле обглоданного китового скелета. На другой стороне пропасти христиане колотили по железу в своей загадочной церкви. Ослабший к утру буран снова затянул тоскливую песню.

Наконец, вкусно запахло жареным мясом. Дага забрали в тепло, уложили возле почетной скамьи, так чтобы будущий нойда мог хорошенько все разглядеть. Непривычно яркий свет резал глаза. По центру залы, в очаге, пылал целый березовый ствол с обрубленными сучьями. Рядом со статуей Фрейра нашлось место и веселому Бальдру, и Хранительнице очага, и еще двоим, незнакомым Дагу, асам.

Первый рог хозяин поднял за гостей. Это было не совсем правильно, все это поняли, и Даг – в том числе. Первый тост полагалось поднять за богов, или за конунга, или за что-нибудь еще в таком духе. Но Хьялти давал понять, что здорово обижен немилостью высших сил, а Харальда Серая Шкура он воспевать не собирается!

В ответном слове Пиркке пожелала всем скорейшего возвращения рыбы, дичи и весны. Хозяйка усадьбы не соврала – пива хватило далеко не всем, зато браги наварили вдоволь. Здешняя брага имела противный вкус и запах, Даг от нее сразу отказался.

– Варят всякую дрянь, – икнула Юкса. – Зерна нет, корней сладких нет, вот и варят из лесной гнили.

Гочти жадно набросились на еду. По древнему обычаю, лосятину запекли на камнях, в специально вырытой яме. Получилось очень вкусно, хотя готовилось долго и неудобно. Челюсти гостей молотили лихорадочно, жирные руки рвали мясо на куски, тощие дети клянчили добавку. Пиркке в парадном одеянии, в шести рядах бус, в змеиных и мышиных черепах, восседала на гостевом кресле. Хозяин усадьбы расположился напротив.

Дагу почти насильно влили в рот спиртного. А потом вельва куда-то делась, и Дага окружили женщины. Все те же, беловолосые, белокожие красавицы, настоящие валькирии, каждой из которых мальчик едва доставал до подмышки. Они что-то делали возле лавки, где лежал закутанный Северянин, как раз в противоположном углу от ясеневой статуи Фрейра. Женщины приволокли обтесанную плоскую колоду, украсили ее сушеными травами, незнакомыми Дагу, цветами и лентами. Получилось «гнездо». В центре положили что-то похожее на половинку огромного птичьего яйца. Зажгли больше ламп, и оказалось, что это не яйцо, а гладко зашлифованная деревянная посудина овальной формы. Белый цвет дерева, словно долго пролежавшего в соленой воде, сбил Северянина с толка. Протяжными волнами понеслись молодые голоса.

Даг вдруг обратил внимание, что все мужчины покинули дом. Неизвестно, случайно так получилось или нарочно, но только в зале очутились одни женщины. Правда, совсем молоденьких девчонок тут не было, зато приковыляли полуживые старухи. На Дага пару раз покосились, но трогать его не стали. Мальчик решил, что, скорее всего, побаивались гнева Пиркке.

Старушки выстроились полукругом возле колоды с «гнездом», молодые запели громче, поджигая друг у друга неуклюжие кривобокие свечи.

Нет, это восхваление явно не относилось к Фрейру! Дагу вдруг стало не по себе. Тени метались по закоптелому потолку, огни свечей включились в хоровод.

В круг вступила женщина в нижней белой рубахе, босая, с распущенными волосами. Голые руки она держала так, словно баюкала ребенка, а ногами переступала то назад, то вперед, как застоявшаяся лошадь. Даг не сразу понял, что у танцовщицы в руках. Женщины издали одновременный вздох, вытянули вперед руки...

Беловолосая великанша баюкала конский член. Вначале Дагу подумалось, что это ловко вырезанная из дерева или глины поделка, но скоро женщины добавили света, и стало очевидно, что член настоящий. По крайней мере – настоящая кожа. Наверняка жеребца зарезали совсем недавно, потому что кожа даже не успела засохнуть. Женщины ухитрились сохранить все детали, изнутри набили конский член чем-то твердым, отчего он стал таким, как бывает перед самой случкой.

Две старушки подняли деревянную посудину и почтительно уложили туда своего героя. Песня не прекращалась. Танцующая женщина стала взмахивать волосами, дергать спиной и всхрапывать, очевидно, изображая кобылицу. Другие выстроились за ней в ряд и стали повторять непристойные движения. Постепенно наметился своего рода хоровод. Впереди с куском конской плоти выступали две беззубые пожилые тетки. Они подняли овальную посудину над головой и несли ее, точно показывая кому-то в вышине. Молодые женщины припустили следом, подвывая в такт словам и раскачивая бедрами. Процессия посетила Фрейра. Возле стоп божества женщины рассыпали зерно. Поочередно они падали ниц, чем-то мазали Фрейру ноги, шептали слова молитв. Следом за Фрейром настала очередь его супруги и других асов.

Мужчины так и не вернулись. Даг уже догадался, что Хьялти нарочно приказал мужчинам не входить в дом, пока не завершится странная часть ритуала.

– Укажи нам завтрашнее семя...

– Укажи, кто из нас принесет в мир героя...

– Укажи, кто разделит ложе и славу...

Гадание! Женщины гадали на стыдной конской плоти, вращая посудину на ровном полу. Закругленное со всех сторон днище позволяло деревянной чашке долго вертеться, а внутри, вместе с ней – вращался жуткий черный орган. Девушки и женщины попадали на колени, пели теперь только старухи, а молодые терпеливо ждали. Кто-то за спинами непрерывно причитал, требуя у неведомого бога все новых откровений. В центр выдвинули совсем молоденькую девушку с некрасивым прыщавым личиком. Упав на колени, она раскачивалась из стороны в сторону...

– Укажи, когда ждать Йорунн семени героя!

– Вот наши мужчины. Вот они... – Одна старушка быстро раскидала вокруг святыни кусочки разноцветного горного кварца. – Вот они – Орм Дырявая Сеть, и Рауд Песчаник, и Магнус, и Хрут Смельчак... и другие. Все здесь. Укажи нам...

Дагу заслонили обзор. Видимо, стыдное гадание закончилось для прыщавой Йорунн удачей, поскольку девушки довольно захихикали и стали давать подруге непристойные советы.

И вдруг... все стихло.

Женщины из рода Хромого Хьялти смотрели на Дата Северянина. Они расступились, ни слова не говоря, обогнули его лавку с двух сторон. Деревянная миска с конским «хвостом» начала новое вращение, но на сей раз не в центре залы, а в непосредственной близости от Дага. Мальчик приподнялся на руках, натянул на себя повыше покрывало, недоумевая, что же от него хотят.

– Вот он какой, – прошамкала бабулька с ввалившейся челюстью. – Не зря вельва привезла его к нам...

– Неужели это он?

– Он еще ребенок, но скоро вырастет. Говорю я вам, это один из рода Вальсунгов! Он смуглокожий и руки... глядите, какие большие руки!

– Так и есть. Все, как предсказано. Придет безногий с великой силой в чреслах...

Даг запутался. Он очень хотел крикнуть, что его с кем-то спутали, но похоже, его не стали бы и слушать.

– Укажи нам, родящий...

– Укажи, дарующий дыхание...

Конский обрубок вертелся все медленнее. Внезапно Северянин заметил, что пожилые женщины отодвинулись в сторону, а его окружают одни только молодые девушки. Далеко не все были красивы и выглядели здоровыми, скорее наоборот. Но все как одна завороженно наблюдали за вращением гадательной миски.

Даг заволновался. Он даже не мог вскрикнуть и позвать на помощь, горло едва пропускало воздух. А девушки собрались в тесный круг и расходиться не собирались. Сам того не желая, Северянин густо покраснел. Хорошо, что в полумраке никто не мог разглядеть его лица. Парень представил, что произойдет, если безумные девки потребуют от него «ночной работы», как от взрослого мужчины. С девчонками он только дрался и изредка играл, но никогда не целовался, даже с сестрами. На примере домашних животных, он в общих чертах представлял, как следует обращаться с женщиной. Когда старшие мальчишки хвалились победами на любовном фронте, Даг молча пыхтел. Он мог только завидовать Вагну, который дважды хватал девчонку за грудь. Еще круче выглядел в глазах друзей кровник Руд, которому большая девчонка позволила потрогать себя там... а потом Руд подсматривал, как она баловалась со своим парнем. И девчонка знала, что Руд подсматривает, эта деталь особенно заводила всех будущих героев в усадьбе Олава Северянина.

Одним словом, Даг жутко перепугался, когда конский фаллос указал на редкозубую пупырчатую девицу с широкими плечами и ладонями. Но тут... отскочила палка, удерживавшая дверь вместо засова, и в клубах пара возникла сердитая Пиркке Две Горы. За спиной вельвы переминался с ноги на ногу смущенный хозяин.

– Ой, прекратите, не то всех обращу в жаб! – прошипела вельва и для острастки потрясла костяными амулетами.

Получилось довольно грозно, даже Хьялти отшатнулся. Незадачливых гадальщиц как ветром сдуло. Последней, обиженно шмыгая носом, уходила «суженая» Дага.

– Хьялти, опять твои бабы за свое? – укорила вельва. – Ты меня нарочно увел, чтобы я им не мешала?

– Каждую луну они... а мне-то какое дело? Мужикам до этого дела нет, – стал оправдываться Хромой Хьялти. – Пусть себе гадают, так у нас девки всегда...

– Пусть гадают, – малость успокоилась Пиркке. – Только не на моего мальчика. Хьялти, еще увижу, что вокруг него кружат, – ослеплю! Хорошо, давай, зови своих!

К вельве немедленно выстроилась целая очередь просителей. Вначале Даг слушал болтовню колдуньи скептически, затем поймал себя на том, что во многом с ней соглашается.

Худая кривоногая женщина пришла узнать, вернется ли из дальнего похода ее сын.

– Дай мне его шапку, – потребовала Пиркке.

Когда шапку принесли, вельва ненадолго приложила ее к груди, ощупала пальцами и твердо заявила:

– Твой сын вернется, но не скоро. Может быть, ты не доживешь до его возвращения. Я думаю, он в плену.

Следующим колдунье поклонился пожилой человек в вытертой заячьей безрукавке.

– Скажи, фрю Пиркке, надо ли нам корчевать лес за грядой? Там под корнями – много камней. Удастся ли мне там получить урожай?

Пиркке Две Горы не стала просить шапку, вместо этого надолго задумалась. Даг пристально разглядывал просителя и невольно задумался вместе со старухой. Неизвестно, как рассуждала вельва, но Северянин внезапно откуда-то получил ответ – нельзя сеять за грядой. Откуда взялось такое внезапное понимание? Этого Даг не знал. Но, глядя в потухшие, сонные от внезапного обжорства глаза крестьянина, мальчик воочию увидел каменистый склон, усеянный острыми обломками породы, корни сосен, торчащие из твердой земли, прогалины от весенних ручьев, которые неминуемо будут размывать хлипкий плодородный слой. Странно, что сам земледелец этого не замечал. Или у него не оставалось иного выхода, кроме как рубить лес?

– Лучше вяжи сети и лови рыбу, – серьезно посоветовала Пиркке. – Не будет тебе пользы от этого поля.

Затем пришла женщина с синюшным, орущим младенцем на руках. Следом с обиженным видом приковыляла местная знахарка. Даг следил за вельвой. По его мнению, ребенка следовало вынуть из тряпок и потрогать. Пиркке так и сделала. У Дага вдруг жутко зачесалась ладонь и привычно кольнуло в темечке. Вельва, словно что-то почуяла, бросила на Северянина моментальный косой взгляд.

– Ой, мальчик, мы с тобой вместе слушаем повелителя, да?

Даг просипел в ответ ругательство. Проклятая старуха угадала его мысли! Благодаря ее близости с парнем начали твориться настоящие чудеса. Стоило старухе взять ребенка пятерней за спинку, как Дага пробил пот. Он явственно разглядел, где прячется хворь. Болезнь, словно мерзкое синее пятно, расползалось внутри легких ребенка. Малыш хрипел, внутри его крошечной трахеи булькала мокрота.

– Ничего не помогает, – поделилась бедой знахарка. – И в бане пропарила, и в бересту заматывала, и салом терла. В этой семье, фрю Пиркке, все дети рождаются немощные...

– Неправда это, – осадила знахарку бедная мать. – Это ты только и умеешь, что берестой оборачивать, да головой трясти!

– Ой, тихо, тихо, – осадила спорщиц Пиркке. – В баню его нельзя. Чуешь – горит? И сало твое не поможет. Его болезнь глубоко спрятана. Но спасти его можно. Надо вот что...

Даг слушал, как колдунья излагает свои методики лечения, и невольно проникался к ней все большим уважением. Пиркке посоветовала найти и остричь пастушьих собак, тех, которым привычно спать на снегу. И из этой шерсти связать покрывало, в которое завернуть дитя. А если пастушью породу с длинной шерстью не найти – то лучше не тратить сил. Даг вспомнил, что так делали женщины на ферме Северянина, тоже по наущенью вельвы, и дети их выздоравливали. А Пиркке говорила дальше – вещи дивные и страшные для испуганной притихшей матери. Мол, следует раскаленного ребенка раздеть и положить на тряпку, на морозе, и держать так, пока не остынет. Вот тут-то спешно завернуть в нагретую собачью шерсть, и поить, поить, поить крепким медом...

– Все сделаю, как скажете, фрю Пиркке, – пятясь назад, пообещала женщина.

– Глупая она, – поделилась вельва с Дагом, как с равным. – Погубит ребенка.

– Ой, ну и пусть, нам дела нет, – отозвалась захмелевшая Юкса.

– Нам дело есть, – озлилась на помощницу колдунья. – Нам до всего дело есть, ты, пьяная дочь жабы!..

Даг уже решил, что сейчас старуха замахнется на служанку палкой, но ссоре не суждено было состояться. Вечерний воздух прорезал оглушительный писк. Это краснощекий мужик раздул бока волынки, подав сигнал к танцам.

Глава четырнадцатая В которой Пиркке читает руны в танце, Даг целует живое сердце, а повелитель Куу шутит

– Смотри, здесь танцуют настоящий халлинг, не то что в Бирке – Юкса толкнула Дага в бок. – Ой, ты хоть слышал, что такое настоящий халлинг? Это танец рун. Когда-то руны не умели записывать. Но танцевать умели всегда.

Глядя на танцоров, юный Северянин забыл про вкусную салаку, про непослушные ноги и даже забыл о побеге. Потому что дома так не развлекались. В усадьбе Северянина на праздник середины лета, Мидзоммар, могли сплясать старый-престарый танец, который назывался по-разному, но всегда отражал этапы возделывания пашни. Парни и девушки брались за руки крест-накрест и принимались утаптывать землю. Утаптывали сложно, после трех шагов следовали подскок и разворот в другую сторону. Старшие родичи колотили при этом в ладоши и пели вису про будущий славный урожай.

У норвежца Хьялти собирались танцевать одни молодые мужчины. Они выстроились полукругом, прочие гости вскочили, чтобы не пропустить зрелища. Первая пара выступила вперед. Парни скинули одежду, остались в одних штанах, будто собирались бороться. Откуда-то появился человек с кожаным мешком, утыканным палками. Человек раздул щеки, и его кожаный мешок завыл на три голоса, точно стая оголодавших волчат. Даг мигом вспомнил – эта штуковина называлась волынкой, и старина Горм уже показывал такую в Упсале.

Следом за волынкой вступили бубен и барабан. И почти одновременно танцоры сорвались с места. Поначалу казалось, словно волынка и ударные живут каждый своей жизнью, но постепенно проступил сложный музыкальный рисунок. Он повторялся, как узор из многих сотен узелков, вытканный ткачихами по грубой шерсти. Полуголые парни медленно расходились, словно полусонные, каждый делал что-то свое. Один вздымал руки вверх, другой лениво притоптывал, обернувшись к зрителям.

– Это халлинг, – сказала Юкса. – Красиво. Красивые парни.

Даг изобразил равнодушие. Парни как парни. Для себя Северянин пока не решил, стоит причислить Юксу к личным врагам, или в его бедах виновата только вельва.

– Это танец рун. – Юкса жадно хлебнула бражки. – Верно, хозяйка? Ведь прежде ты умела читать танцы рун?

– Прежде халлинг умели верно танцевать. – Ведьма тряхнула костяными амулетами. – Прежде норвежцы следовали германским рунам, которые завещал их отец Один. Эти руны были понятные, надо было только встать на скале, когда парни танцевали внизу. Теперь все не так, они забыли смысл...

Дагу показалось, что Пиркке порядочно набралась. Но хитрая старуха только прикидывалась нетрезвой, чтобы радушные хозяева и назойливые гости оставили ее в покое. Парни в круге тем временем ускорились. Произошло это незаметно. Секунду назад они еще дремотно передвигали ноги и вдруг – взвились в воздух под одобрительные крики зрителей.

Один завертелся, как собака, кусающая блох в собственном хвосте. Второй стал высоко подпрыгивать, с каждым разом – все выше, и успевал в прыжке еще повернуться вокруг собственной оси.

– Ой, это руна воинов перед битвой, – сонно заметила Пиркке. – Когда-то эта руна называлась...

Но названия руны Даг так и не расслышал. Потому что к волынке присоединились флейта, еще какая-то дудка и большой барабан. Неважно, как называлась руна, но от халлинга действительно стала исходить ярость. Танцоры вели себя так, словно с бешеной скоростью меняли в руках разные виды оружия, словно угрожали построившимся напротив вражеским полчищам. Вот в руке длинное копье, а вот уже – секира, и снова прыжок, и кружение на спине, прямо на полу, с невидимым луком в руках...

Вторая пара танцоров вступила в круг следом за первой. Первые двое уже вспотели, мышцы на их спинах бугрились, многочисленные шрамы и зажившие ссадины казались живыми ящерками. Первый танцор из новой пары пошел вприсядку, высоко выбрасывая впереди себя ноги. Каждый шаг парня все больше превращался в прыжок, а руками он делал движения, в точности как машет крыльями взлетающий над водой гусь или лебедь.

Во второй паре выступил младший брат Хьялти. Дагу сразу же понравилось, как Бедвар владеет телом. Мальчику немедленно захотелось научиться точно так же, но тут он вспомнил о своей беспомощности и едва не зарыдал с досады. Бедвар с напарникам подпрыгивали, соединившись спинами. Они как-то ловко сцепились локтями, поочередно поднимали друг друга над полом, обрушивались назад, раскачивались, точно двухголовый змей. Доски пола стонали от ударов каблуков.

– Они говорят, что они братья и погибнут, защищая друг друга. – Пиркке наклонилась к сидящему слева от нее одальману. – Хорошо, Хьялти. Я не ожидала, что вы помните ваши руны.

– Вы не прочли, что говорят другие, – горделиво расправил плечи Хьялти. – Те двое танцуют руну ножа, а мой брат говорит о дальнем походе.

– Ой, верно, – мурлыкнула Пиркке. – Тайные знаки, тайные тропы, тайные знания... хорошо!

Достигнув громового грохота, музыка внезапно оборвалась. В центре залы воткнули два шеста, каждый – высотой не меньше четырех локтей. Под поощрительные вопли родичей Бедвар опустился на корточки и пошел вприсядку. Но изображал он не взлетающего гуся, а что-то другое, неуловимо знакомое Дагу. Мальчик усиленно пытался понять, что же рассказывает своим танцем брат хозяина, но загадка так и не разрешилась.

Под шестом Бедвар резко подпрыгнул, не вставая с корточек. Точным ударом он сбил ногой шапку, подвешенную на верхушке шеста. Северянин мысленно ахнул, норвежцы взвыли от радости и принялись колотить – кто по дереву, кто по железу.

– Гей, Хакон, теперь ты!

– Еще шесты! Выше шесты!

Напарник Бедвара проделал то же самое, но он не приседал, а скакал до того непрерывно, буквально порхал над головами собравшихся. Носком сапога он отшвырнул свою шапку в гогочущую толпу, приземлился на руки, пробежался немножко на руках и одним кувырком через голову снова встал на ноги.

– Славно, Хакон!

– Да, халлинг удался!

– Теперь они говорят о борьбе за сердце красавицы! – перекрикивая гвалт, поделился хозяин.

Следующая пара танцоров с самого начала взяла высокий темп. Даг был совершенно заворожен этими прыжками, разворотами, кошачьими приземлениями и заунывной, но одновременно неистовой музыкой. Хотелось самому схватить в каждую руку по мечу и пуститься в пляс. Или кинуться в схватку на любого врага!

После того как все танцоры посшибали шапки, гости немного угомонились и затянули протяжную песню. Пиркке воспользовалась минутой затишья. Даг еще больше ее зауважал, когда убедился, что вельва не забыла своего обещания.

– Хьялти, вы принесли мне птиц?

– Мальчишкам удалось поймать одну ворону и только двух чаек, – повинился одальман. – Если этого мало, я прикажу...

– Этого вполне достаточно, – отозвалась вельва. – Юкса, возьми мальчика с собой. Пусть он учится... Хьялти, дай нам четыре хороших факела. Вы ждите за двести шагов. И проследи, чтобы никто не ходил за нами. Это опасно. Если кто-то пойдет, повелитель нашлет беду.

Юкса завернула Дага в мех, легко взвалила на плечо и понесла следом за колдуньей. Мороз щипал щеки, снег искрился и хрустел под ногами. Пиркке уверенно брела по узкой тропе, с двух сторон лежали сугробы в рост человека. Наконец фермы и постройки остались позади, лес расступился. Здесь хозяйничали ветра, они сдули снег с камней. Острые валуны торчали, как выбитые великанские зубы. Слева соленым черным зевом дышал океан. Пиркке потянула носом, как охотничий пес.

– Там. – Она снова указала в сторону леса и зажгла от одного факела второй.

Юкса послушно потащилась следом за хозяйкой, прямо по сугробам. Пару раз она ненароком окунула Дага в снег, и к концу путешествия парень основательно промок. Точнее – туловище осталось сухим, зато на лице и на голове налипла корка свежего льда. Но Даг не возмущался, ведь колдунья впервые собиралась показать ему нечто интересное!

– Мальчик вместе со мной будет звать повелителя Куу... – зашептала Пиркке, устанавливая факелы. – Мальчик первый услышит, когда придет повелитель. Мы закроем тебе глаза, чтобы они не мешали тебе видеть.

Если бы Даг мог говорить, то закричал бы, что с закрытыми глазами он точно ничего не увидит. Но вместо внятных слов он сумел выдавить только сдавленный хрип.

– Ступай теперь, придешь после... – повелительным взмахом руки вельва прогнала служанку.

К удивлению Дага, та не стала возражать. Она ловко пристроила парня подле соснового ствола и чуть ли не бегом ринулась в обратный путь. Наверное, то, что собиралась проделать хозяйка, Юксе видеть не полагалось.

А ему, Дагу, полагалось?!

– Мы не станем призывать лесовика, – шептала ему в ухо вельва. Из ее рта несло брагой и тухлятиной. – Эти глупые люди думают, что лесовик может жить в мертвом лесу. Они верят в своего глупого господина с молотом, но когда им нечего кушать, они зовут Пиркке Две Горы.

Даг сильно обиделся за Тора, которого так легко оболгала и оскорбила колдунья. Но приберег обиду на потом.

Вельва не проваливалась в сугробы, на ее сапожках очутились широкие снегоступы. Старуха шустро обежала полянку. Целясь на полярную звезду, воткнула четыре горящих факела, точно по сторонам света. Отошли они совсем недалеко, в глубокой синеве чернели стены каких-то строений, тянуло дымком, перекликались вдалеке псы.

В глубокой хрустящей тишине Дагу вдруг почудилось, что их снова окружают волки. Но парень тут же отмел эту трусливую мысль, потому что вокруг слишком пахло собаками. Пахло не в обычном значении этого слова, Даг просто ощущал близкое присутствие домашних псов. Они шныряли тут днем повсюду, оставляли следы, а нынче залегли поближе к теплу и к человеку.

– Зовем тебя, повелитель ночи Куу. – Ведьма извлекла из мешка растрепанную ворону, распутала веревки. – Призываем тебя, повелитель теней...

Ворона принялась хрипло каркать, одно крыло у нее висело, вывернутое под неестественным углом. Еще в мешке копошились две связанные чайки, но, похоже, вельву они не интересовали.

– Призываем тебя, повелитель ночи Куу. – В правой руке Пиркке блеснуло узкое лезвие. – Вразуми своего непостоянного родича, лесовика Метца!

Ворона затрепыхалась, когда нож: вспорол ей кожу на горле. Но вельва умела убивать медленно. Даг вместе с несчастной птицей ощутил, как горячая кровь заполняет глотку. Пальцы на руках сами собой сжались, как птичьи лапки.

А еще... еще ему показалось, что за пределами светлого круга стало чуть темнее. Факелы горели все так же ровно, хлопьями валил снег, но вьюга стихла. Где-то за рядами сосен продолжался веселый праздник.

– Иду по буреломам. Иду по скатам. По льду иду. По птичьим гнездам. По звериным норам... – Пиркке стала раскачиваться, окунувшись Дагу прямо в зрачки. Иногда она перескакивала на язык саамов.

Как Северянин ни пытался, он не мог оторвать от ведьмы глаз. В неровном свете горящей пакли ее запавшие глаза казались бездонными вихрями. А совсем недавно вельва одним взглядом усмирила голодную стаю...

– По лесам светлым. По лесам темным иду. Несу повелителю ночи свои дары. Прими наши дары, повелитель Куу. Верни дыхание в эти края. Верни нам теплую кровь, свежее мясо. Вот тебе кровь и мясо, мы делимся с тобой...

Даг вздрогнул. Раненая ворона и нож: неизвестно как перекочевали к нему в руки. Пиркке распахнула на нем мех, но мальчика трясло не от холода. Мать всегда неодобрительно относилась к колдовству, и другие родичи кривились, когда слышали о проделках колдунов. Финские вельвы – совсем другое дело, они предсказывают свадьбы, спасают урожай, забирают хвори. Если, конечно, их как следует умаслить.

Но Даг никак не ожидал, что Пиркке так рано и так рьяно приступит к его обучению. Колдунья отняла у него лемминга, зверек обиженно заверещал, но в жесткой ладони сник.

– Разрежь ее. – Старуха с неожиданной силой приподняла и усадила мальчика, чтобы он не испачкался в птичьей крови. – Режь ее, нам нужна ее гадательная кость.

Даг вспомнил, о чем речь. Такая косточка, похожая на плуг, которую следует тянуть в разные стороны и загадывать, у кого останется более длинная часть. Но такие шутливые гадания дома проводили на обглоданных костях жареной или вареной птицы.

– Режь, – повторила вельва, неприятно оскалив рот. – Иначе я сверну ему шею. В его лапах – твоя сила. Он сдохнет – ты не будешь ходить.

Даг почему-то сразу поверил. Он крепко схватил ворону за пушистую спину и вскрыл ей грудь. Это оказалось ничуть не страшнее, чем потрошить домашнюю птицу.

– Сердце, – подсказала вельва. – Возьми ее сердце, помажь губы в ее крови.

Даг нашел воронье сердце почти на ощупь. Оно обжигало губы и едва заметно вздрагивало. Внезапно накатило недавнее чувство – мальчик ощутил себя волком. Мучительно захотелось вцепиться в горячее сердце зубами, рвать трепещущую плоть, чтобы летели во все стороны перья...

Но вельва приказала только обмакнуть губы. Даг кое-как унял себя, но его собственное сердце громыхало.

– Теперь кость, – напомнила вельва. – Вытащи кость... и держи двумя руками. Держи крепко, потянешь, когда я скажу, – и зашипела, закружилась волчком, перемахивая туманной птицей от одного факела к другому. – Верни мясо и кровь в эти дворы, повелитель Куу. Вот тебе кровь, вот тебе мясо, даруем тебе. В левой руке от кости тебе вечных странствий. В правой руке от кости тебе податей щедрых. По мертвым рекам иду к тебе, по живым ключам. По костям старым, по костям молодым. Уговори лесовика, пусть дарует нам кроху от того, что я каждый год ему ношу. В правой руке тебе податей щедрых, а в левой...

Даг устал следить за перебежками Пиркке, запутался в молитве, как вдруг его точно кнутом хлестнули.

– Ломай кость! Тяни в разные стороны, одинаково сильно тяни!

Наверное, он все-таки уснул, потому что руки словно окостенели. И стало страшно холодно, зубы стучали, и никак их было не унять. И почудилось, что факелы светят исключительно внутрь очерченного круга, заливают неясным светом небольшую полянку, старушку и мальчика, а вовне – не проникает ни один луч...

А может, это только почудилось?

Кость хрустнула, вельва жадно кинулась проверять. Победный обломок достался правой руке.

– Что теперь? – не понял Даг. – Что нам делать?

– Ничего, греться пойдем, – внезапно успокоилась Пиркке. – С правой руки повелителю отломилось. Выходит так, что будет доволен, – и пронзительно свистнула, призывая Юксу.

Та довольно скоро явилась, а за ней – озадаченный Хьялти с группой мужчин. Похоже, они планировали немедленно получить от лесовика стадо жирных косуль, или на худой конец – парочку вепрей. Вместо этого им пришлось тащить домой Дага и полуживую вельву. Из Пиркке будто выпустили половину крови. Она шаталась и спала на ходу.

Когда норвежцы вышли на кручу, над самым обрывом фиорда, снизу раздался протяжный крик. Ему ответил другой, третий... Мужчины загомонили, Хьялти послал кого-то распалить большой сигнальный костер. Очень скоро костер запылал ярким пламенем. Внизу забили в барабан, на другой стороне пролива зажегся такой же костер в форме чума.

– Плывут! Плывут, – заговорили разом родичи Хьялти. – Вот только кто плывет? Наши?

Вдоль изрезанной линии берега гуськом продвигалась вереница огней. Даг уже понял, что это идут на веслах корабли, и на каждом зажжены по два огня – на носу и корме. Но во мраке разглядеть более подробно не получалось, пока с головного корабля кто-то зычно не окликнул берег.

– Это наши! – облегченно перевел дух Хьялти. – Это же Глум! Клянусь копьем Одина, это мой свояк Глум, он жив!

– Верно вельва нагадала, – загалдели женщины. – Она сказала Ингиберг, что у той вернется сын, вот они и вернулись!

– А ведь и верно, – подхватил младший брат Хьялти. – Пиркке просила своего лесного духа о доброй охоте для нас... А вот и добыча, сама идет в руки!

– Н-да, повелитель Куу иногда забавно шутит, – проворчала себе под нос Пиркке. Кроме Дага и Юксы ее никто не услышал. А вслух вельва сказала:

– Никогда не бывало так, чтобы духи не услышали меня! Повелитель обещал мне, что не покинет вас в беде!

– Спасибо вам, фрю Пиркке, спасибо!

– Пусть будет легкой ваша дорога на север, фрю Пиркке!

Вельва снисходительно принимала благодарности. Даг слушал и уже не мог твердо вспомнить, что же происходило с ним на полянке? Может, и правда, приходил из чащи неведомый повелитель ночи? Может, и правда, не зря они потрошили ворону и лизали ее сердце?

– Эй, все вниз, огня туда! Готовь сходни! – загремел Хьялти. – Если это Глум Бешеный Кот, а не призрак Глума, то они везут добрую добычу! Год назад они ушли грабить вендов, и с тех пор мы о них не слышали!

На узкой кромке берега затлели костры, с шумом в воду плюхнулись сходни. Наконец в неясном свете луны показался бушприт первого драккара. Дубовая драконья голова красными буркалами уставилась на встречающих. В воду полетели канаты, самые нетерпеливые викинги спрыгнули за борт, кинулись обниматься с родными.

– Привет тебе, Хьялти! А ты истощал, ха-ха! Неужели у вас тут и правда голод? Ничего, мы привезли десяток тюленьих туш и еще соленой рыбы, хватит на всех... – До Дага донесся властный рокочущий бас. Обладатель громкого голоса на голову возвышался над прочими мужчинами. Одной рукой обняв Хьялти, другой – какую-то девицу, великан первым поднимался по тропинке. Его жена рыдала и смеялась одновременно.

– Это и есть Глум Бешеный Кот? Неужели он и есть свояк Хьялти? – с непонятным выражением спросила Пиркке.

– Похоже на то, хозяйка, – с таким же напряжением в голосе отвечала Юкса.

– Тогда нам пора. Запрягай, – скомандовала вельва.

Юкса юркнула в темноту. Даг сидел на какой-то колоде, завернутый в покрывало, всеми покинутый, и ничего не понимал. Викинги организовали ночную разгрузку. Три или четыре драккара не разгружали, их хозяева обитали в соседнем фиорде. Кажется, проснулись все, кто до того спал. Прямо на берегу женщины вешались на шеи своим долгожданным бородатым победителям, другие оплакивали тех, кто сложил голову на чужбине. Захваченное у вендов добро, провизию и бочки с вином тащили на себе очень странные люди, в нелепых коротких штанах, деревянных башмаках и камзолах с блестящими пуговицами. Даг догадался – это были трелли, пойманные Глумом в далеких городах. От их некогда опрятных одежд остались одни лохмотья, несчастные пленники подвывали, когда юный воин колол их копьем. Они оскальзывались на скользких ступенях со своей тяжелой поклажей и под смех норвежцев кубарем катились вниз. Преодолеть кручу фиорда и без груза было непростой задачей.

– Месяц мы плыли до Вестфольда. По левому борту лежали фиорды. По правому борту – только открытое море, – громогласно вещал Глум. – Затем мы свернули к Хедебю. Четыре дня по правому борту мы видели владения данов. Затем по правому борту мы видели Готланд, Зеландию и много других островов. К нам навстречу выходил флот готландского ярла, но мы поладили миром. Вместе с Льотом Наемником у нас было сорок кораблей. Какой глупец отважится дать нам бой в море, ха-ха-ха!.. Затем девять дней мы шли под парусами, хотя Ньярд не послал нам попутный ветер. По правому борту мы видели Вендланд, и были такие, кто призывал меня высадиться там. Но мы поплыли дальше! По левому борту я оставил Лолланд, и Сконе, и Борнхольм. Из Борнхольма вышла флотилия их конунга, но мы тоже поладили миром, ха-ха! Мы утопили два их корабля. А они – один наш. Там погибли Ульме Рыболов и восемь его отважных грамов... Дальше мы плыли мимо владений шведов, мимо Блекинге, Эланда и прочих мест. Но я не велел приставать к берегу, пока справа мы не достигли устья большой реки. Венды называют эту реку Вислой, и клянусь Вавудом, там есть чем поживиться!..

Юкса подхватила Дага на руки, бесцеремонно сунула в сани, привалила мешками с подношениями. Мальчик так и не услышал конец такого интересного рассказа.

– Вам у нас не понравилось, фру Пиркке? – Хозяин усадьбы догнал сани колдуньи за воротами. – Вам не понравился халлинг? Может быть, вы останетесь еще на пару дней? Теперь у нас достаточно еды!

– Мне понравились ваши танцы, – вельва мечтательно оглянулась на фиорд, – но пока лед крепкий, нам надо спешить. Саамы ждут нового могучего нойду.

Глава пятнадцатая В которой Пиркке Две Горы идет к священным камням саамов, Нелюба спасает лягушку, а Даг дарит паукам молочный зуб

– Я все равно убегу!

– Попробуй. – Нелюба в очередной раз рассмеялась.

Этот разговор повторялся изо дня в день, с тех пор, как вельва вылечила Северянину ноги. Пиркке Две Горы сдержала свое обещание, хотя путь до ее жилища оказался вдвое дольше обещанного. Вначале долго ехали через перевал. Юкса подгоняла оленей, а порой вылезала из саней и шла рядом, чтобы облегчить им ношу. Даг глазел по сторонам и изумлялся. Вокруг громоздились неприветливые серые горы и дули такие сильные ветра, что сани сносило в сторону. Хуторов и усадеб на пути становилось все меньше, затем следы людей вовсе потерялись. Несколько раз старуха сама вылезала, вытаскивала на снег поклажу, чтобы помочь своей служанке.

Но дорогу домой они обе представляли отлично, даже лучше, чем опытные олени. Дважды поблизости слышался вой волков, один раз наткнулись на медведя-шатуна, но вельве поразительно везло. Она объясняла свое везение близостью к родному очагу.

– Чем ближе мы к полярной петле, тем сильнее мои духи-защитники, – похвалялась она.

А сани неслись вдоль обрывов. Здесь корни сосен висели в воздухе, как паучьи лапы, поскольку им не за что было ухватиться. Даг совсем близко видел непуганных лосей с молодняком, косуль, диких оленей и даже рысей. Даг видел незамерзающие водопады, под которыми трудились целые семейства жирных бобров и никто за ними не охотился.

Всякий раз, когда на горизонте всплывали две вершины разом, парень надеялся, что это наконец-то обещанная родина вельвы. Всякий раз он ошибался и запомнить дорогу ни за что бы не сумел. Потому что к дому, а точнее – к трем замшелым избушкам прикатили в буран, в полной темноте.

К изумлению и радости Дага, встречать их выбежала молодая ладная девка, говорившая на почти том же языке, что и раб Путята с хутора кузнеца. Дагу Нелюба понравилась больше всех. В компании с ней было немножко легче переносить расставание с отцом и матерью.

– Я все равно убегу, – заявил Даг, когда вельва велела ему встать на ноги. Дело происходило не в избушке, а где-то в лесу. Вельва привезла сюда мальчика на санках.

– Я сейчас уйду, – строго сказала вельва. – Ты будешь стоять лицом к сосне до тех пор, пока не сможешь идти сам. Тогда ты повернешься и пойдешь за мной. Если я не ошиблась в тебе, ты найдешь стойбище еще до того, как я сварю куропатку.

Даг не посмел возражать. Он уткнулся носом в теплую пахучую кору и стал честно ждать. Парень не поверил, что вельва оставит его одного. До этого момента он постоянно находился под надзором. Либо с ним оставалась курносая Нелюба, либо Юкса, либо еще одна из двух женщин-служанок. Впрочем, эти женщины ничего толком не делали по хозяйству. Хильда, жена Олава, давно бы выгнала таких со двора или продала бы заезжим купцам. Но у Пиркке, очевидно, имелись свои резоны. Ее помощницы надолго пропадали в лесу, приносили какие-то корешки, попавшую в силки дичь, кормили оленей.

Часто приезжали люди из соседних стойбищ за помощью. Тогда Пиркке брала помощниц и исчезала на несколько дней – принимала роды, или выхаживала больного, или творила похоронные обряды. Всякий раз во время таких отлучек Даг мечтал сбежать. Но вельва поступала хитро. Она поила мальчика отварами, хлестала в бане колючей травой, так что подвижность возвращалась к нему крайне постепенно. Даг уже самостоятельно садился. Ползал по дому, выбирался во двор, огороженный кривым забором, и наконец-то свободно стал говорить...

– Я ухожу, – терпеливо повторила Пиркке. – Ты найдешь наш дом. Если не найдешь – ты не нойда. Тогда ты нам не нужен.

Старуха в очередной раз поставила Дага в тупик. Прежде она утверждала, что мальчика ждет какой-то неведомый шаман Укко, затем сказала, что Укко не будет до самого праздника Весенних костров. А теперь вовсе дала понять, что неумеха им в ученики не годен!

Вельва бесшумно растворилась, волоча за собой сани. В вышине гудели сосновые кроны, с востока пробивался еле заметный голубой свет. Даг подтянулся на руках, схватился за сучок, ткнулся носом в шершавую сосновую кору. На руки он мог положиться, руки здорово окрепли за последний месяц. Ему приходилось таскать свое непослушное тело, да еще хохотушка эта, Нелюба – то топорик подсунет, чтоб щепы наколол, то посадит шкуры мездровать.

Вначале Даг гордо отказывался от работы, но у вельвы разговор короток. Кто не работник – тот сидит голодный! И Северянин скрепя сердце рассудил, что лучше притвориться послушным. А сбежать даже лучше по весне, а не в снежную пору! По первости обработка шкур далась тяжело. Парнишка содрал ладони, нажил кучу ссадин до локтей, пока навострился отделять от кожи жилы, грязь и жир. Оленью кожу следовало трижды прочистить, причем с обеих сторон, и что самое обидное – Нелюба выступала на стороне хозяйки. Она строго и усердно просматривала за Дагом готовые куски, возвращала на доработку и никогда не сердилась на его ругань.

– Я приехал, чтобы стать колдуном, а не кожевенником! – упирался Северянин.

– Так в оленях – вся жизнь, – не обижалась Нелюба. – Какой из тебя нойда, если среди лопарей прожить не сможешь? Вначале – себе на зиму заготовь и оленям впрок набери, припрячь. Матушка-хозяйка тебя учит, а ты, дурной, отбиваешься!

– Я все равно уйду. Меня обманули, – надувал губы Даг. Но скребок в руки брал и упрямо тер непослушную крепкую шкуру.

После зачистки Нелюба забирала шкуру, укрепляла ее врастяг на специальной раме и ставила в сухое место надолго. Потом шкуры резали, но не вымачивали, как это делали шведские кожевенники.

Одним словом, силой в руках Даг мог похвастать. А вот ноги сразу подвели. От долгого сидения и лежания колени подогнулись, и Северянин упал. Он снова поднялся, подтягиваясь за ветки, и снова упал. Даг лежал и уныло вспоминал, в какую сторону ушла проклятая колдунья. Однако Пиркке Две Горы умела ходить, не оставляя следов.

Встать парень сумел с четвертой попытки. Первые шаги дались мучительно тяжело. Когда совсем стемнело, Даг ухитрился преодолеть расстояние до соседнего дерева. Следующей целью он наметил кривую ель, росшую шагах в двадцати.

Но сил хватило шагов на девять, дальше непослушные ноги завязались в узел, Даг неудачно рухнул на косогоре и покатился куда-то по острым корням. Его падение остановила другая ель, крайне удачно выросшая прямо на пути. Во рту стало кисло. Даг выплюнул на ладонь последний молочный зуб. Собственно, этот зуб все равно давно должен был выпасть, но упрямо цеплялся за свое место.

– Клянусь молотом Тора, – прохрипел мальчишка, отплевываясь от хвои и сосулек. – Я ее убью. Я их всех убью!

Хотя более благоразумной частью сознания понимал, что убить никого не получится, потому что первым, кто рассердится, будет отец. Что ни говори, а Олав Северянин заключил честную сделку, и к сбежавшему из обучения сыну будут относиться как к презренному запечнику.

Он вставал и падал, и снова вставал, сбивая в кровь колени и больно закусывая губы. В одном Даг совершенно не сомневался – это в выбранном направлении.

Луна повисла голодным ртом над кривым горизонтом, когда Даг вышел к жилищу вельвы. У входа в избушку стоял чум, а у чума – человек, вырезанный из березы. Северянина уже познакомили с громовиком Юмалой. Бог был довольно топорно выдолблен из березового ствола, перевернутого «вверх ногами». Поэтому голову создавали из корней, и она получилась не слишком-то человеческая. В правой руке громовик цепко сжимал молот, между корявых его ушей торчал обломок кремня.

Даг сердито пнул уродца кулаком. Парню хотелось рычать и кататься по земле.

– Это же Юмала! – каркнула из избы Юкса. – Как можно так непочтительно трогать самого громовика? Ты разве не боишься, что он обратит тебя в пепел?

Даг не слишком разобрал ее невнятную речь, язык финки все же сильно отличался от того, на котором говорили в семье Олава Северянина. Но одно он понял точно – березового человека почему-то надо бояться.

– Я никого не боюсь, – прорычал Даг.

Юкса покачала головой. Было непонятно, сердится она или одобряет столь дерзкие речи.

– Громовик может сжечь любого, – тихо пояснила она. – Много лет назад он сжег мою сестру за то, что она не боялась и одна вышла ночью в поле. Когда громовик Юмала ночами гуляет, в лесу еще можно ходить, но поля – в его власти.

– Мой дядя Свейн очень храбрый, – подумав, ответил Даг. – Мой дядя Свейн говорит, что умрут все. Поэтому нет причины быть трусом.

– Ой, мальчик, хорошо, – сзади неслышно подкралась Пиркке. – Я за ним шла, слышишь, Нелюба? В глухом овраге его оставила, безногого, и след надежно замела. Ой, жалко мне было глядеть, как он мучился, ой, жалко. Однако сильный нойда будет. Не ошибся Укко! Я утром уеду, слышишь, Юкса? Уеду к священным камням, саамам пора готовить весенние костры. И мне пора. Ты будешь мальчика учить. И ты, Нелюба. Все ему расскажешь, чему я тебя учила.

– Так ты следила за мной? – обиделся Даг.

– Ой, конечно следила, – хитро улыбнулась вельва. – А вдруг сам бы не дошел? А вдруг медведь? Выпей молока, я подоила серую мару. Теплое молоко, вкусное.

Вся злость Дага куда-то улетучилась. Ноги сильно болели, но не так, как в начале пути. А еще зверски хотелось жареного мяса и завалиться спать в тепле.

– А где тот зуб, что выплюнул? – строго спросила Пиркке, когда Даг проглотил половину куропатки. – Пауку отдай все зубы, что у тебя выпали. Это его жертва, паучья.

– Зуб? Пауку?!

– А кому же? Все ранние зубы – его добыча. Не дашь – пожалуется на тебя лесовику.

Даг печально вздохнул: расставаться с выпавшим молочным зубом совсем не хотелось. У него было не так уж много личных вещей, даже зубы и те порастерял. Но раз уж паук такой жадный, придется отдать.

Рано утром вельва собрала свои загадочные мешочки и берестяные туески, запрягла любимых олених и укатила. Даг приседал, крутился, подпрыгивал на одной ноге посреди заросшего дворика. Все никак не мог привыкнуть к долгожданной свободе. Нелюба копалась в кладовке, Юкса ушла доить олених.

– Зачем эти мешки? – Даг потянулся через плечо Нелюбы. Он потрогал влажную кожу и тут же отдернул руку. В надутом мешке что-то шевелилось!

– Лучше не трогай, там северные ветра, – хрипло рассмеялась Нелюба. – Ты разве не слышал, что Пиркке Две Горы лучше всех в Лапландии ловит ветра?

– Что она делает с ветрами? – Даг потихоньку освоился в кладовой. Он почти привык к шепчущим стонам, доносящимся из мешков. – Врешь ты мне, Нелюба. Нет никаких тут ветров! Мыши там, наверняка!

– Мир-то у них как... мир-то у них на три части, считай, поделен, во как, – зашептала Нелюба. – Верхушка есть, середина, это земля наша, и нижняя, упаси нас, пропасть. Вот меж: ними ветра-то какие дуют, наперекор ни за что не проскочешь. А Пиркке-то умеет ветер поймать, оттого ей миры другие и открыты.

– Давай тогда развяжем? – предложил Даг.

– А вот ужо тебе! – Нелюба перед самым его носом захлопнула дверь. – Разве хорошее дело – воровать, а?

– Я не вор, – покраснел Даг. – Я – викинг.

– Чего? Какой ты викинг? – хохотнула Нелюба. – Вот воротится хозяйка – сама те все покажет. А я тебя лучше на огород отведу, покуда земля стылая. Покажу, где чего сажать будем...

– Сажать? Огород?! Ну, нет! – помотал отросшими космами мальчик. – Я лучше убегу.

– Куды ж ты побежишь? Пиркке – она не злая, добрая она. Ладно, не хочешь огород – пошли лучше рябину с тобой пожжем, оно и веселее будет.

– Зачем жечь рябину? – Любопытство в душе Дага всегда пересиливало любую тоску. Нелюба, видимо, заметила это свойство и умело отвлекала парня от тяжелых переживаний.

– Так рябину завсегда жгут. Вот слушай. Если мы ее на огне открытом, в поле чистом пожжем, да смотреть будем, не моргая, то увидать можем своих суженых... – Балаболя, девушка собрала костерок из сухих палочек, наломала рябиновых веток и приготовилась гадать.

– Каких суженых? – насторожился Северянин. – Это ты о чем?

– Ой, ну глупая же я, – хлопнула себя по лбу Нелюба. – Это мне – суженого жениха увидать в дыму надо, а тебе – невестушку.

– Не надо мне никакой невестушки! – перепугался Даг. – Сама себе гадай, а меня не трогай!

– Как это – не надо невестушки? – округлила глаза Нелюба. – Ты что, в бобылях жизнь коротать будешь? А детушки как же? Все мужики женятся, и тебе придется.

– Не придется, – уверенно рубанул Даг. – Мне жена не нужна. Ты глупая, ничего не понимаешь. Я скоро стану херсиром, я поведу корабли на саксов! Я стану самым главным йомсвикингом.

– Кем станешь? – прыснула Нелюба, прикрыв рот ладошкой. – Йос?.. киком?

Даг свирепо поглядел на девушку, а потом сам расхохотался.

– Гляди да запоминай, – терпеливо говорила Нелюба, показывая Дагу тропки к оленьим стойбищам, к ручью, к смешному маленькому огороду. – Тут тебе не дома, тут надо свою правь блюсти. Вот, к примеру, глянь – лягушонок!

– Ну и что? – Даг занес ногу.

– А ничего! – Нелюба оттолкнула парня в последний момент. – Не смей его давить. Потому как лягуха прежде человеком была.

– Что?! Каким еще человеком? – Даг проводил глазами зеленого попрыгунчика.

– Да вот таким. Мне Пиркке сказала, я ей верю. Лягушек нельзя трогать, ласточек еще. Ласточки на морском дне спят, все про всех знают, нельзя их обижать, иначе худое о тебе разнесут.

– А я Пиркке не верю! Лягушка – она не человек! Она даже не мышь. Мышь – хоть теплая...

– Еще поверишь, – без тени сомнения заявила девушка. – Я ж тебе говорю, тут тебе – саамская земля, тут ихние духи правят. Все под ними – и лес, и Две Горы, и вода, и твари все.

– И как же они правят? Гей, гей! – закричал Даг во все горло. Зеленые склоны отозвались троекратным раскатистым эхом. – Где они, ваши духи? Где лесовик?! Нет его!

– Тебе Пиркке что сказала? – раскусывая орешек, невозмутимо спросила девушка. – Лесовик сторожит Две Горы. Не выйти тебе отсюда.

– Выйду!

– Не выйдешь. Попробуй.

– Ах так! – В Северянине забурлила ярость. – Тогда я ухожу прямо сейчас.

– Давай, иди, – в спину ему насмешливо пропела девушка. – Как невмочь станет, возвращайся. Кашей покормлю...

Глава шестнадцатая В которой рябины бегают с места на место, злые карлики вселяются в людей, а матери развешивают детей на деревьях

Опять эта же самая рябина!

В бессильной злобе Даг ударился лбом о коричневый ствол. Шел восьмой месяц во владениях Пиркке Две Горы. Северянин в который раз пытался бежать. Мальчик сбился со счета, сколько же попыток он совершил. Он заготавливал впрок еду, прятал ее незаметно, как ему казалось, и незаметно выскальзывал из дома, то рано утром, то – наоборот, к вечеру, когда все засыпали. Пиркке не кидалась в погоню и никого не посылала за ним.

Но Две Горы не выпускали. По склонам, на маленьких равнинных пастбищах и на вершинах обитало не так уж много людей, примерно дюжина семей. Финны жили обособленно, совсем не так, как свеи на равнинах Упплянда. Где-то за горами располагались, по словам Нелюбы, большие стойбища, с сотнями и тысячами оленей. На западе рычал океан, по нему плавали рыболовы и морские охотники.

А Северянин никак не мог миновать одну упрямую рябину. Порой ему казалось, что деревья перебегают с места на место и смеются над ним. Как бы беглец ни менял направление, припускал бегом или, напротив, крался медленно, замечая каждый кустик, подлый лесовик неизбежно возвращал его к логову Пиркке.

Однажды удача почти улыбнулась парню. Пиркке Две Горы взяла его вместе с Нелюбой и еще одним парнем-заикой к морю. Океан шумел далеко, по ночам Даг слышал его суровое дыхание. Оно приносило запах свободы. Поэтому Северянин с большим трудом скрыл свою радость.

Выехали рано и беспрепятственно миновали лощину между горами, в которой Даг постоянно натыкался на одну и ту же рябину.

– Ты хочешь убежать? – вполголоса спросила Пиркке. На этот раз она сама правила оленями. – Ой, мальчик, я тебе давно говорю, а ты не слушаешь старую Пиркке. Тебя здесь никто не держит, кроме тебя самого. Когда человеку даны силы, он становится нойдой или погибает. Когда человек становится нойдой, его никто не может удержать.

– Значит, я смогу уплыть домой, только когда стану колдуном? – разозлился парнишка. – Ну, а если я никогда не стану?

– Ты снова ничего не понял, – примирительно погладила мальчика по рукаву Нелюба. – Хозяйка тебя хвалит. Тебя же с закрытыми глазами в лес выводили, сколько раз, а? И всегда дорогу домой находил. И зверушек уже целить у тебя получается...

– Ничего у меня не получается, – стряхнул ее руку Северянин.

Хотя в глубине души понимал, что девушка права.

Даг многое узнал. Он научился клеймить и арканить оленей, принимать телят и свежевать туши, сам ловко обрабатывал шкуры. Научился быстро собирать и разбирать передвижные жилища саамов, хранить огонь и добывать воду в сухом лесу. Научился строить гнездо и спать в нем, а еще – прятаться под водой и в чужих норах.

Парнишка выучил названия сорока разных трав и мог с закрытыми глазами по запаху определить любую. Он знал теперь, в какое время каждую травку собирать и что будет, если сварить из них настои. Даг не зубрил ничего наизусть, да никто и не собирался проверять его память.

...Океан в очередной раз поразил Северянина. Поразил настолько, что тот забыл про планы побега. У скал разбивались волны и взлетали вверх миллионами брызг. По звенящему горизонту величественно, как сонные быки, проплывали ледяные горы. Гораздо ближе суетились десятки вытянутых черных палочек. Даг угадал в них неказистые внешне лодки саамов, снаружи обтянутые кожей. Подбадривая друг друга гортанными выкриками, морские охотники направлялись к местам тюленьих игрищ. На берегу женщины, проводившие мужей, распевали протяжный йойк. Мириады птиц кружили над скалами, усеянными рыбной чешуей и пометом. Так пронзительно резко пахло морем, что у Дага защипало в носу и губы стали солеными.

– Хочешь сбежать к маме? – Пиркке остановила оленей у рыбацкой деревни и ждала, не вылезая, пока подойдут старейшины. – Тогда беги сейчас. Лесовик не властен над водой. Беги и скажи отцу, что ты слабый и трусливый. Пусть он спрячет тебя в курятнике.

– Я не трус... и никуда не побегу! – вспылил Даг. Он сам не заметил, как эти слова вырвались. Но сказанное назад не вернешь. Слово мужчины должно быть крепче камня.

– Хорошо. – Пиркке переглянулась с Нелюбой. – Тогда помоги мне. Будем лечить парня. В него вселился дух злого подземного карлика.

– Но я не умею лечить.

– Умеешь. Только сам не знаешь.

Спорить с колдуньей было бесполезно. На почтительном удалении от повозки выстроились рыбаки – родственники больного. Эти люди совсем не походили на оленеводов, они больше походили на косматых диких зверей. Они не носили домотканых одежд, вместо этого кутались в грубые шкуры, стянутые жилами. Женщины одевались почти как мужчины и ничем себя не украшали. Чумазые дети глядели исподлобья или дрались с собаками за рыбную кость.

Нелюба кинула под ноги вельве шерстяной половик, подхватила шубу и гадательные кости. Дагу досталось нести корзины с магическими предметами, жаб, червей и прочую пакость.

Больной оказался худосочным юношей, на пару лет старше Дага. Он хрипел, потел и выгибался всем телом на лежанке, а двое взрослых мужчин с трудом его удерживали.

– Потрогай его, – велела Пиркке. – Потрогай и скажи мне, какая трава нам пригодится. Ой... – Она перешла на финский.

Даг уже понимал отдельные слова. Вельва хвалила его и снова называла будущим нойдой! Лопари молча переводили глаза с вельвы на ее удивительного спутника. Дагу стало стыдно, что его, неумеху, так захваливают. Он наклонился и положил руку на грудь больному.

И ничего не почувствовал.

Тогда парень прикоснулся к больному сразу двумя руками, досадуя, что нельзя просто встать и признаться в собственном бессилии. Это был последний раз, когда он малодушно понадеялся, что Пиркке отпустит его восвояси. Но Пиркке Две Горы не собиралась его отпускать. Она ждала сильного нойду Укко, который уехал куда-то до весны, а сама вкладывала в непослушного ученика все, что знала сама.

– Трава ему не нужна, – решился Даг. – Я не знаю, как его лечить. Но мне кажется...

– Что тебе кажется? – встрепенулась вельва. – Ой, говори, говори, мальчик.

Даг отдернул руку. По груди больного ползали вши.

– Мне кажется, он здоров. Я не вижу болезни внутри него.

– Здоров? – поразилась Нелюба. – Где ж здоров, когда слюни пускает?

– Он такой... – Даг не сразу подобрал слова. – Он такой был еще в животе матери. Он не... уффф! Пиркке, тебе его не вылечить!

– Это мы поглядим, вылечу, не вылечу, – проворчала Пиркке, отворачивая лицо. – Ой, Нелюба, помоги мне, доставай те семена, что я тебе истолочь поручала... А ты, Даг, погуляй пока.

Впервые старуха назвала его по имени. Ломая голову, что бы это значило, Даг выбрался на ветреный берег. Из хижины донеслись звяканье бубна, завывания Пиркке и стоны больного. Вельва приступила к изгнанию злых духов.

А Северянин смотрел на далекие ледяные поля и думал, отчего вдруг не хочется никуда убегать?

– Тебе нет дороги обратно, – втолковывала вельва ученику на обратном пути. – Ой, ты, может быть, убежишь домой, но ты не сотрешь свою метку. У меня тоже есть метка. Внутри, да, внутри, – она потыкала себя в грудь.

– Но я не сумел его вылечить.

– Ой, ты правду сказал, – хитро подмигнула Пиркке. – Не вынуть из него хворь, крепко в нем злой дух засел.

– Но ты же его лечила?!

– И в том году лечила. И еще поеду.

– То есть... ты их обманываешь? – Даг хмуро покосился на вязанку копченой рыбы, полученную от рыбаков.

– Я? Обма-ны-ваю? – Вельва не обиделась, даже развеселилась. – Слушай, парень. Нойда никогда не обманывает. Нойда может сказать, может молчать. Когда встретишь Укко – не говори ему таких слов. Нойда говорит людям то, что им надо, понял? Если кто-то болен – надо лечить. Откажешься лечить – потеряешь силу.

– Теперь понял, – с облегчением произнес Северянин. – Мой отец тоже говорит, что правда за тем, кто сильнее. Выходит, надо врать людям, чтобы сохранить силу?

Нелюба ущипнула Дага за ногу.

– Выходит, что так, – криво усмехнулась вельва. – Сегодня я врала, да? У этого парня, которого терзает злой карлик, у него мать, и отец, и еще две сестры. И все плачут, а не смеют его утопить. Раньше таких топили в море... Что ты знаешь, мальчик? Что ты видел, раз так смело меня ругаешь?! Эти люди – охотники на морского зверя. Часто случалось так – зверь уходил далеко от берегов, были холодные зимы. И рыба уходила следом за теплой водой. В такие зимы женщины сразу кидали детей в море, чтобы не было лишних ртов. Я помню, так выкинули мою младшую сестру! А мальчиков иногда оставляли, мальчики нужны охотникам. Когда некому идти за зверем, когда мужчины плюют кровью и вынимают себе зубы, тогда женщины тоже охотятся. Было так – чтобы родившегося мальчика не сожрали волки, мать клала ему в рот костный мозг или жевала кашу из кореньев и тоже клала ему в рот. Потом мать заворачивала ребенка в медвежий мех, подвешивала на голом дереве и уходила на охоту. У нее все равно не было молока, чтобы кормить дитя. Я это видела... я это помню... – Вельва тяжело перевела дух. – Я помню, как он орал на дереве. А что мы могли сделать? У нас все равно не было еды для младенца. У нас не было еды для себя, у моего брата распухли ноги от голода! Мы могли только отгонять палками собак от дерева, а ночами мы жгли костры, чтобы не подпустить рысь... Тому ребенку повезло, я помню. Его мать и отец вовремя вернулись, они покормили его. Другие умерли, многие умирают... А ты говоришь, что Пиркке не умеет лечить? Ты говоришь, что Пиркке Две Горы врет? Пиркке не врет. Пиркке говорит то, что хочет слышать мать этого несчастного мальчика! Я добрая, поэтому у меня есть сила. А ты злой, ты будешь вечно бродить между Двух Гор и не найдешь выход!

Глава семнадцатая В которой выясняется, кто главный в Двух Горах, кто боится назвать имя, а кто будет драться до конца

В затылок Дагу ударила приличных размеров шишка. Парень потер голову. Обернулся, но никого не заметил. Седые ели раскачивали ветками, мох взбирался по стволам и влажно укутывал ноги, далеко наверху тревожно перекликались птицы.

Стоило парню отвернуться, как прилетела вторая шишка. Но этот бросок Даг уже ждал, за миг до удара он пригнулся. Шишка отлетела от корня сосны. Позади снова никого не было. Узкая, почти незаметная тропинка вилась среди вековой чащобы, ее кое-где пересекали звериные тропы. Раскачивались ветви папоротника, влажно блестела в сырых низинах созревшая черника.

Третья шишка прилетела с обратной стороны. На сей раз мальчик не успел отклониться, ему оцарапало ухо.

Даг чувствовал присутствие троих... или скорее четверых людей. Двое крались за ним позади, еще двое обходили надветренной стороной, замыкая в кольцо. Тех, что прятались позади, заметить было непросто. Уже порядком поднаторевший в лесных хитростях, Даг сразу определил – лучше за озорниками не гоняться, эти ребята наверняка знали лес гораздо лучше, чем он. За неполных полгода, проведенных во владениях Пиркке Две Горы, Северянин многому научился, но прятаться и ходить по бурелому, как это делали охотники-саамы, научиться он не мог.

Даже не пытался. Для этого надо было родиться на еловых лапах, пить молоко олених и расти под бубны шаманов.

– Ты кто такой? – Поперек тропы, набычась, стоял высокий парень. Все у него было одинаково белое, таких забавных людей Даг еще не встречал. Совершенно белые волосы, ресницы, и даже глаза походили на прозрачно-ледяные озера. Парень был выше Дага на ширину ладони, но не шире в плечах. Носил он странную одежду – длинную меховую выворотку, скрепленную шнурами. Но к странной одежде и к странным повадкам местных Северянин уже привык. Их язык он разбирал почти без труда. Тем более что и вопрос задали пустяковый.

– Я – Даг из клана Северян, – с достоинством произнес мальчишка. – Я живу в гостях у вельвы Пиркке...

– Не в гостях он живет, он – слуга, – это сказала девчонка.

Она появилась незаметно и бесшумно, выпорхнула из темноты и встала рядом с братом. А в том, что это брат и сестра, Даг ни минуты не сомневался. Девчонка выросла такой же белой, ее кожа походила цветом на лучшие отрезки шерсти или даже была еще белее. Она носила мужские штаны, так же как вельва и другие местные женщины. К штанам на женщинах Даг привык. Привык он к тому, что они едят сырое мясо, прыгают вокруг костров и ловят рыбу с острой палкой. Но ко многим дикарским привычкам сын Северянина привыкнуть никак не мог. Например, к манере есть жирное мясо руками. А потом ходить с лоснящейся от жира физиономией. Они тут все порядочно воняли, мама Хильда давно бы загнала их в баню!

– Я не слуга! – обиделся Даг.

Девчонка что-то сказала брату. К этому Даг тоже привык. Когда Пиркке Две Горы намеревалась что-то скрыть, она общалась с Юксой и другими финнами быстро и неразборчиво.

– Я тебя видел, – сказал белый парень. – Ты два раза ходил к сеиду и носил подарки вельвы. А до того... – несколько слов Даг не понял. – Почему?

– Потому что его держали на цепи! – вместо Дага ответил другой парень. Этот выбрался из глухих кустов позади Северянина. Внешне он совсем не походил на белолицую парочку. Напротив, отличался смуглой кожей, узкими черными глазками и жесткими черными волосами. В руках парень сжимал короткое копье, на плече его висели убитый заяц и тетерев.

– Я не сижу на цепи! – борясь со злобой, ответил Даг. – Я – сын шведского бонда. А ты кто такой?

– Меня зовут Лалли, – угрюмо произнес белый парень. – А ее – Туули.

– А что такое «бонд»? – спросила девочка.

– Мое имя не говори, – предостерег юный охотник с копьем. Дальше он произнес несколько быстрых фраз, смысл которых Даг не уловил.

– Если бы ты был свободный, ты бы ушел, – прозорливо заметила Туули.

– Он не может уйти, вельва его... – Конец предложения потонул в незнакомых звуках и общем смехе. Смеялись очень обидно, а обиднее всего смеялась девчонка.

На тропу вышли еще двое парней. Большой, вероятно старше Дага на год, держал за руку малыша. Эти тоже одевались в длинные шкуры и скрепляли светло-соломенные волосы веревочками.

– Лалли, не говори с ним... – Старший из братьев оглядел Дага с явной неприязнью.

Он не представился и обращался только к Лалли. Видимо, тот у них был вроде вожака. Младший был так себе, тихо жевал и глядел исподлобья, а старший Дагу сразу не понравился. Пожалуй, из всех пятерых он представлял наибольшую опасность. Кряжистый, слегка косолапый, в грязной вонючей одежде и рожа – в застывшем жире. Наверняка, как все они тут, рвал мясо зубами и не удосужился помыться. На чужака он смотрел с откровенной ненавистью.

– Ты! Нечего тебе здесь ходить! Здесь спят духи, а ты... – Конец фразы снова остался для Дага непонятным.

– Я буду ходить, где хочу, – спокойно ответил Северянин. Краем глаза он следил за зарослями папоротника. Там, в лощине, явно прятался кто-то еще. Кажется, даже двое.

Вожак шайки обернулся к братьям и быстро заговорил, размахивая левой рукой. Старшего он назвал Юхо.

– Тойво не хочет, чтобы ты здесь ходил, – поджала губы девочка. – Он здесь охотится, и его братья охотятся...

– Я говорил – не называй мое имя! – топнул ногой узкоглазый Тойво. Он снял с плеча добычу, перехватил копье и вплотную подобрался к Дагу. – Эй, ты, нойда! Ты хочешь стать нойдой. Да?

– Нет, я стану викингом.

– Что? Лалли, что он сказал? – скривился охотник.

Даг отступил на шаг. От этого обидчивого задиры плохо пахло. Похоже, его с рождения не научили мыться.

– Он с юга, потому так говорит, – снисходительно объяснил младший белоголовый мальчик.

– Он хочет стать нойдой. Чтобы мы носили ему лучшие... – снова непонятно.

Несколько секунд они все вместе спорили, слишком быстро, чтобы Даг мог разобрать. Он улавливал отдельные слова. Кажется, оба светлоголовых братца, старший и младший, склонялись его пропустить. Зато обидчивый охотник Тойве и косолапый молодчик предлагали разделаться с непрошеным гостем сурово.

Даг вздохнул и взялся за свой туесок. Неожиданно он поймал косой взгляд девчонки. Она смотрела на него явно заинтересованно. Даг почувствовал, что краснеет. Кажется, брат назвал ее Туули? Трудно запомнить. У этих суоми жутко сложные имена! И вообще – с девчонками всегда трудно. Они либо ноят и плачут, либо царапаются и дерутся. А стоит дать сдачи – бегут ябедничать своим мамашам!

Уйти Дагу не позволили.

– Стой! Покажи, что несешь! – сурово окликнул Тойве и выставил вперед копье. На острие запеклась кровь и болтались ошметки шерсти.

Даг спрятал туесок за спину. Ничего не стоило вырвать у наглеца копье, развернуть и...

Но Северянин вовсе не хотел, чтобы на него набросились впятером.

– Это не мое, – он показал пальцем туда, откуда пришел. – Это дала мне Пиркке Две Горы. Я несу это Каарине.

– Я знаю Каарину, – сказала девочка.

– Мы все знаем Каарину, – кивнул ее брат. – Она живет с... – Дальше Даг снова не понял. – Уходи отсюда. Две Горы далеко. Иди к Каарине через перевал. Там живи, раз ты...

Все обидно засмеялись. Неожиданно Даг уловил знакомое слово, ускользавшее от него прежде. Это слово произносила Нелюба. И Юкса, когда хотела чем-то досадить.

Они считали его рабом, бесправным трелли! Вот как они считали!

– Я пойду, куда хочу! – Он отодвинул плечом Тойво и шагнул вперед. Он был уверен, что у задиристого саама не хватит наглости воткнуть копье ему в спину.

Тойво не кинул копье. Зато Дага перехватил Юхо. Неожиданно сильно, без размаха, ткнул в бок. Даг пошатнулся, от боли потемнело в глазах. В первый миг он решил, что удар нанесен ножом, но оказалось, что в руках подлого Юхо всего лишь длинная острая щепка.

Даг стал снимать туесок, изображая ложное смирение. Как только Юхо расслабился, не ожидая уже получить отпор, Даг что было силы врезал ему своей немаленькой поклажей по голове.

Юхо ахнул, схватился жирными руками за свою жирную рожу и стал раскачиваться. Между его пальцев показалась кровь. Его младший брат заревел и кинулся на Дага с кулаками. Тууле перехватила малыша, прижала к себе. Крышка туеска отвалилась, связанные коренья рассыпались по траве. Лалли смотрел на Дага с непонятным выражением.

– Один на один! – предложил вождю Северянин, дополняя свое предложение понятными жестами. – Ты и я, чтобы честно, да? Один на один?

– Хочешь драться? – кажется, Лалли понял. – Не со мной.

Он поднял правую руку. Только теперь Северянин увидел, что кисть Лалли замотана грязной тряпкой. Кровь запеклась и намертво приварила тряпку к коже. Наверное, из-за раны от него пахло еще хуже, чем от охотника.

– Не хочу драться! – рассердился Даг, разглядывая поврежденный туесок. Все ценные корешки разлетелись, как их теперь собрать?

Но собрать ценную поклажу ему не позволили. Вонючий Юхо налетел на него, как раненый марал. Небо и земля перевернулись, затем перевернулись еще раз. Даг больно шмякнулся спиной о корень, попытался встать, но не тут-то было. Юхо оседлал его и принялся бить в лицо.

Даг исхитрился поймать левую руку противника лишь после пятого или шестого удара. Вывернуть кисть не удалось, тогда Даг изо всех сил вцепился зубами в большой палец. Юхо завопил, стал дергать рукой, но особо не преуспел.

Даг сомкнул челюсти намертво. Как только хватка врага ослабла, он рванул в сторону и скинул противного суоми. Но палец изо рта не выпустил.

Юхо угодил кулаком Дагу в глаз. В ответ получил дюжину крепких пинков ногами. Очевидно, драться ногами Юхо не привык, он визжал, неловко отпрыгивал из стороны в сторону, но ни разу толком не сумел защититься. Одним особенно сильным рывком он едва не вывернул Дагу челюсть. Пришлось палец отпустить.

Даг стал плохо видеть. Кровь из разбитой брови заливала глаз. Юхо хромал, встряхивал правой рукой. Но сил в нем оказалось еще много. Он кинулся снова, подмял Дага под себя. Он был тяжелее раза в полтора. Даг успел дважды ударить в лицо противника головой, прежде чем его снова пригвоздили к сырой земле. Из разбитого носа Юхо прямо в лицо Дага обильно текла кровь.

– Урод! Волчонок! Пожиратель грязи!

– А ты – вонючий слизняк! Беззубая гадюка!

Противники принялись кататься, норовя придушить друг друга. Пальцы соскальзывали, ногти оставляли на шеях глубокие царапины. Даг задыхался. Этот проклятый мясоед был тяжелее его не в полтора раза... а казалось, что раза в три! Он неверно оценил силы врага, этот Юхо дрался совсем не так, как парни на родине. Он не желал честно обмениваться ударами на расстоянии, или взять в руки меч, или хотя бы палку. Он сгреб Дага в охапку, дышал своим вонючим ртом и все туже сжимал горло, лишая мальчишку глотка воздуха...

Даг очнулся, когда Юхо оттащили. Лалле, Тууле и двое незнакомых парней стояли над ним. Он видел их склонившиеся растрепанные головы на фоне белесого неба. Где-то высоко-высоко, над грядой перистых облаков, проплывал гусиный клин.

– Не ходи больше здесь, понял? – ровно сказал Лалли и добавил пару непонятных слов.

Даг тяжело сел. В боку стреляло, колено ныло, во рту скопилась кислая слюна. Левая бровь потихоньку наползала на глаз.

Юхо тоже сказал что-то обидное. Парни засмеялись, отвернулись и пошли, одобрительно хлопая Юхо по спине. Только Тууле не смеялась. Она смотрела на Дага и молчала. Северянин выплюнул кровь, потрогал зашатавшийся зуб, пошевелил конечностями. Вроде ничего не сломано... Неплохо для начала. Вот так подружился...

– Эй, стой, кусок свиного дерьма!

Юхо обернулся как раз вовремя. Суковатая дубина, заросшая мхом, опустилась ему на темечко. Раздался хруст, а за ним – сдавленный крик Тууле. Прогнившая дубина в руках Дага переломилась. Северянин чертыхнулся, отбросил ее и кинулся на врага с голыми руками. Но Юхо досталось крепко. Он зашатался, упал на колени.

Парни накинулись на Дага сворой, опрокинули в мох, скрутили руки. Лалли не без труда отодвинул визжащего Тойве, тот норовил ткнуть Дагу копьем в глаз. Кроме Тойве и младшего братишки Юхо, откуда ни возьмись появились еще трое. Низкая девочка, такая же черноволосая, как Тойво, похожая на граченка, и двое узкоплечих, белобрысых парней. Эти двое молча схватили Дага за руки и прижали к земле.

– Зачем ты напал? Ты же лежал... вот так, – Лалли показал, как лежал Даг. Слов вожаку шайки явно не хватало. – Ты не можешь драться, ты... он тебя победил. Все. Ты должен... слушаться. Исполнять волю.

Скосив глаз, Даг поглядел на «победителя». Шишковатой голове Юхо сегодня явно не везло. Бедняга стоял на четвереньках, тряс башкой и кашлял. Затем его вырвало.

– Ты слышишь? Эй, слуга вельвы, слышишь?.. – опять непонятные слова.

Лалли присел на корточки, опрометчиво наклонился слишком близко. Даг рванулся, освободил левую руку из захвата. Пнул левого белобрысого каблуком в голень. Тот охнул, откатился, обняв больную ногу.

– Ай, ай! – завопила маленькая девчонка.

Северянин ударил Лалли растопыренной пятерней в нос. Жгучая боль от выбитого пальца молнией пронеслась по телу. Лалли схватился за глаз, завертелся ужом.

– Бей его! Держи!.. – Тойво ругался на противном языке саамов. – Он Лалли глаз выбил!

Даг схватил копье Тойво, дернул на себя. Тот не удержался на ногах, рухнул поперек, придавив второго белобрысого парня. Маленький брат Юхо голосил, как девчонка. Тууле прыгала вокруг и что-то выкрикивала. Юхо наматывал вокруг макушки тряпку. Его и без того бурые волосы от крови и грязи слиплись в комок.

– Ага! Вот тебе, сын гадюки! – Эти слова Северянин понял, дальше перестал понимать. Лалли вернулся к нему с обоими целыми глазами, но с распоротым веком, и очень злой.

Даг встретил его копьем. Лалли едва не распорол живот. Точнее – наткнулся на острие, но вовремя отпрыгнул назад. Тойво кинулся за своим копьем. Левый белобрысый забыл о своем колене, оскалился и врезал Северянину в лицо ногой. Даг чудом успел отвернуться, удар пришелся в затылок.

Юхо вскочил, забыв про свои занозы в голове. Двоим Даг противостоять не мог, особенно когда его правую руку держали. Теперь они навалились хором, принялись пинать ногами и что-то выкрикивать. Сквозь боль и враждебный гомон Дагу казалось, он различает тонкий голосок Тууле. Кажется, она пыталась урезонить своих дружков.

– Будешь снова тут? – Лалли тяжело дышал, держа Дага за горло. От волнения парень сам путался в свейском языке. – Не ходить тут, будешь?

Даг собрал во рту слюну. На последний плевок ему хватило сил – враг нагнулся почти вплотную.

Затем небо вспыхнуло, и мир опрокинулся в темноту.

Глава восемнадцатая В которой вертятся дохлые мыши, Говоритель закона делает выбор, а конунг дает имя сыну

– Гляди сюда... – Вельва крутила что-то на нитке. – Сюда гляди, глаз не отводи, пой со мной, по краю пойдем, по мокрым лугам пойдем, по тихим водам пойдем, по пустым яйцам пойдем, по упавшим звездам... лежи тихо, я сказала!

Даг попробовал спустить ноги с лежанки, но оказалось, что его завернули в шкуру. Примерно как паук заворачивает доверчивую муху в кокон. Под шкурой парень оказался голым и натертым жаркой пахучей мазью. От мази по коже разливалось тепло, слегка пощипывало, но места побоев не саднили, как раньше.

– Как... я... потре... – Даг хотел повиниться, что потерял ценные корешки.

– А ну, молчи! – сменила тон вельва. – Благодари лесовика, это он меня вывел на лосиную тропку. Хвала громовику, он осветил мне путь молниями, я вовремя нашла тебя. Эти подлые лягушата сбежали... Я сделаю так, что у них вытекут глаза! Я нашлю червей в их животы...

Она продолжала крутить на толстой нитке двух засушенных мышат.

– Не... не надо... – Даг убедился, что руки и ноги слушаются, зато гортань, язык и губы совсем вышли из-под контроля.

Но скоро выяснилось, что дело не в ушибах. Пиркке напоила его чем-то горячим и терпким, отчего горло онемело окончательно. По щекам и шее побежали крошечные колючки, стены избушки расплылись и стали медленно вращаться. Не вращались только слезящиеся глаза колдуньи.

– Я нашла твое прошлое, мальчик... Я нашла, я обещала тебе... Пиркке умеет держать слово. Пиркке Две Горы никогда не обманывает. Не бойся, попей еще, дыши, дыши и смотри на огонь.

В первые минуты ничего не произошло. Огонь плясал как обычно. Как он пляшет в тысячах других очагов, в домах могучих бондов и нищих рыбаков.

А потом что-то случилось. Пламя придвинулось вплотную, вместе с шепотом вельвы. Шепот все глубже проникал в уши, а алые языки – все глубже вылизывали глаза.

И Даг увидел...

...Той ночью Говорителю закона предстояло умертвить ребенка.

Говоритель закона немало повидал. Старше его в крепости Йомборг был только Олав из клана Щуки. Могучий конунг Токи сделал для старика исключение, ведь в крепости не дозволялось жить никому старше пятидесяти лет. Но в отличие от дряхлого Олава, Говоритель закона Торгейр исправно выполнял свои обязанности. Несмотря на ломоту в костях и боль от старых ран.

Торгейр последний раз прикоснулся языком к жертвенной чаше Одина и поднялся с колен.

Сегодня миновало восемь месяцев с того дня, как слепой тул, живший под капищем бога Ньяда, предсказал гибель своего покровителя. Тулы часто плели всякую чушь, потому что пили отвары из дурных грибов. Они верно служили своим богам, однако судьбу открывали далеко не всякому. Не так давно они предсказали могучему ярлу Токи рождение сына через шесть месяцев и поимку золотой рыбы. Еще они предсказали, что сын ярла убьет свою собственную мать.

Вначале все смеялись, поскольку золотые рыбы в Большом Бельте не водятся! И уж тем более неоткуда было взяться сыну, ведь ярл был в набеге! Но вскоре из Гардара вернулись двадцать драккаров с богатой добычей. Могучий Токи ничего не знал о предсказании. На Совете морских дружин он честно делил добытое в походе, не обижая даже мертвых, если у них вдали имелись жены и дети. Из груды драгоценностей он вытащил за хвост золотую рыбу, и тут все ахнули. Все, кто слышал о предсказании. Золотую рыбу разрубили и раздали по кускам, и тяжелого ее живота хватило многим.

Но жены у молодого тогда еще ярла не было. А женщины, которых он посещал за пределами крепости, потомства не приносили.

– Вот так, тулы все чаще ошибаются, – засмеялся кто-то. – Может, мы зря их кормим?

Но тут встал кормчий с «Бешеного зубра» и сказал, что ярл отказывается от части серебра. Он отдает на продажу двух славянок, захваченных в набеге, но третью просит оставить ему. По словам кормчего, эту юную дикую колдовку ярлу удалось захватить в землях кривичей и приручить. Она провела три месяца в шатре Токи на корме драккара и понесла от него ребенка.

Услышав такое, примолки заядные насмешники.

Но история только начиналась. Девушку отселили в рыбацкую деревню, поскольку ярл уважал им же созданный закон – женщины не могли ночевать в крепости! Когда ей пришло время рожать, только от самого Токи зависело, признать ли дитя своим. Славянская рабыня родила сына будущему конунгу, вождю клана Топоров.

Лучше бы ребенок умер в утробе матери, подумал Говоритель закона.

...Торгейр откинул полог на двери капища, выбрался на узкую деревянную мостовую. Он был высок ростом и сутул, его длинные руки свисали почти до колен. Говоритель кивнул помощникам. Башмаки из оленьей кожи застучали по мокрым доскам. Ливень не прекращался который день, холодные ручьи журчали в канавах, с Большого Бельта порывами налетал ветер, рвал на части огни сигнальных костров. Говоритель направился к капищу хранителя морей Ньяда, там его ожидал неприятный разговор с тулами.

Рождение сына у могущественного конунга – это всегда событие. В мирное время викинги готовились бы к праздничному пиру. Во времена чумы или в случае серьезной войны про рождение ребенка никто бы не вспомнил. Если он оказался бы лишним ртом, то отправился бы кормить рыб. Женщины в крепость не допускались. Мать ребенка жила на отшибе Волина, давно забытая своим господином. Только от конунга зависело, признать ли ребенка своим.

И он, к несчастью, признал.

За неделю до рождения мальчика полил дождь. Такого ливня не помнили старожилы-венды, селившиеся в устье реки. Рыбаки несколько дней не выходили на промысел, носили жертвы своим богам. А вечером на небе вспыхнула и погасла яркая звезда. Как раз в этот момент славный ярл Токи выводил тридцать кораблей из гавани, его позвал на помощь кейсар вендов. Когда вспыхнула звезда, бородатый тул выкрикнул из своей землянки, что вождь уходит в море, не закончив важных дел.

Никто тогда не понял, о чем бормочет выживший из ума предсказатель. Драккары ушли в море, растворились в мокром тумане. После того как ворота гавани захлопнулись, Говорителю закона донесли – у той самой молчаливой колдовки, которую Токи привез из Гардара, родился сын.

А спустя сутки после родов рабыня умерла. Сбылось первое предсказание.

Лучше бы сразу кинули его в море, думал старый законоговоритель. Торгейр тяжело ступал, обходя лужи. Колени ныли, спину ломило от непогоды. За Говорителем закона поспевал молодой ключник и немой раб-носильщик. Навстречу попадались полуголые трелли в меховых безрукавках, с клеймами на щеках, они без устали таскали бревна. Строительство новых домов для морских дренгов не прекращалось даже в дождь. Могучий конунг Токи непрерывно расширял крепость и принимал на службу новых викингов...

Торгейр важно выступал по центральной дорожке города. От нее через равные промежутки разбигались такие же ровные тротуары, устеленные плотно пригнанными досками. Круглая крепость была разбита на четыре сегмента, в каждом стояло по шестнадцать низких длинных домов. В каждом из таких домов размещался экипаж: большого драккара или два экипажа со вспомогательных лодок. Поскольку новые викинги прибывали постоянно, строители закладывали новые дома, все ближе к оборонительному валу. Многие ворота были открыты, и Говоритель закона мог видеть, что происходит внутри. Там свободные от службы дренги сушили одежду, портняжничали, жарили мясо и играли в тавлеи.

За поворотом Говоритель закона увидел наемного строителя Никоса, приглашенного конунгом из самого Бризанта. Тот руководил закладкой второго укрепленного вала и системой отвода воды. Двое рабов разводили костер под его тентом, чтобы не дать промокнуть инженерному оборудованию. Сам Никос, высокий, смуглый, бегал вдоль линии работ и ругался, путая слова трех языков. С помощью своих хитрых блестящих инструментов, колышков и веревок византиец ухитрился превратить гору земли и камней в высокий вал, образующий абсолютно правильный круг. Затем земляной вал одели в частокол, подперли бревнами, а внутри вытянулись прямые, как стрела, тротуары. Говоритель закона присутствовал на всех этапах стройки и уважал высокое искусство южанина. Его умения походили на настоящее колдовство.

Новый дом на семьдесят человек тоже был почти готов, уже вкопали толстые несущие столбы и насыпали боковые стены. Пока еще не навесили тяжелые двери, и дом продувался ветрами со всех четырех сторон, но у входа уже вкопали столб с тотемной головой коня. В центре, как и в прочих жилищах дренгов, полагалось сделать главный пиршественный зал, к нему примыкали кухня и две кладовки для припасов. В центре залы, сражаясь с дождевыми потоками, трелли рыли канаву для длинного открытого очага. Ночью у очага будут спать семьдесят человек, экипаж: боевого драккара.

Помощники кузнеца примеряли к дверным проемам петли и запоры. Говоритель закона отметил про себя, что строитель Никос учел неудачи первых домов. Теперь очередные внешние ворота прорубали так, чтобы люди в случае тревоги не сталкивались, а разбегались в разные стороны.

Торгейр миновал центр огромной крепости. Остались позади жилые дома, вышка смотрящего с костром и билом на вершине, кузницы, мастерские, бойни и отхожие места. Уже видны были вход в гавань, и верфи, и арка, под которой проплывали корабли, и негасимые костры по сторонам от громадных ворот. Справа ровной грядой поднимались силуэты «могильных кораблей». Высокие валуны обозначали нос и корму погребального драккара, а низкие камни окружали пепелище, словно борта.

Слева расстилалась широкая квадратная поляна, на которой форинги нещадно гоняли новобранцев. Говоритель закона остановился и некоторое время наблюдал, как дружинники сражаются друг с другом, бегают по скользкому бревну и строятся в «голову вепря» для совместной атаки. Лютый форинг Бьерн Треска издалека поклонился Говорителю, прижал кулак к груди и с новой силой набросился на измотанных дружинников.

Торгейр вздохнул и нехотя зашагал дальше, поеживаясь в промокшем плаще. Сегодня он отдал бы все, лишь бы не идти туда, где предстоял противный разговор. У западных ворот, больше похожих на глубокий тоннель, несли стражу люди с драккара «Голова оленя». Они молча приветствовали пожилого Говорителя и проследили, как он поднимается к воротам башни.

– Смотри, смотри, у него руки – как вороньи лапы... – шепнул один стражник товарищу.

– Отпереть, – каркнул Торгейр.

Даг, подумал он. Колдунья назвала его Дагом...

Глава девятнадцатая В которой Даг учится молчать с камнями, читает закатные тени и встречает главного лося

– Там сейды медведя и лося, – с почтением произнесла Пиркке Две Горы. – Смотри вокруг, что ты видишь?

– Вижу две горы...

Мальчик и старая женщина остановились в ложбине между двух скал, густо заросших можжевельником. Издалека на фоне мшистых проплешин скалы могли показаться еловыми островами. На вершинах островов Даг увидел каменных лося и медведя. Лось не слишком походил на свой живой прототип, зато сидящий медведь высотой в два человеческих роста выглядел весьма достоверно.

– Пошли наверх, только молчи, – шепнула вельва. – Мы принесем наши дары малым сейдам. К самим хозяевам нельзя обращаться, когда приспичит.

Следующий час они карабкались среди кривых корней, угрюмых муравейников и скачущих сверху шишек. Чем выше они взбирались, тем прозрачнее и весомее становилась тишина. Это казалось очень странным. Даг хорошо помнил, что на всех пригорках вокруг фермы Северянина гулял ветер. Подножие «лосиного» камня прочно вросло в землю. Возле него полукругом располагались еще пять валунов, каждый ростом выше Дага, и на каждом камне виднелись следы угощений – косточки птиц, какие-то ошметки. Лес вокруг давно вырубили и выжгли, получилась поляна шагов в сорок. Ощутимо несло горелым.

– Люди уже жгли малые кокко, во славу весны, – прошептала Пиркке. – Скоро они придут жечь большие кокко и будут веселиться много дней. Хорошо, что мы успели, мальчик.

Вельва обнесла угощеньями малые сейды. Возле каждого она падала на колени, поминала громовика Укко, солнечного бога Пейва и покровителя ночи Куу.

– Мы останемся здесь на ночь, – прошептала она, завершив дела. – Туонен-укко сегодня незлобив. Мы будем читать закатные тени. Следи внимательно за тенями, мальчик. Они могут многое рассказать, но приходят лишь раз... Ты можешь возвращаться к сейду хоть каждую ночь, но больше никогда не увидишь свое будущее... Смотри внимательно, не шуми и не спи...

– А почему нельзя разжечь костер?

– Духи учуют дым и не придут.

Пожалуй, главное, чему научился Северянин в стойбище вельвы, – это терпению. Он уже спокойно переносил беззлобную ругань старухи, не вспыхивал, как прежде. Иногда Дагу очень не хватало парней, избравших его своим херсиром, не хватало отцовской грубой ласки и тепла матери. Но дни были настолько заполнены событиями, что он даже не нашел пока времени разыскать Лалли и его гордячку сестру. Даг и сам не понимал уже, хочет он отомстить глупым лопарям или лучше помириться. С утра до вечера Пиркке гоняла его по разным делам. Даг научился выискивать в зарослях птичьи гнезда и собирал для старухи вдвое больше яиц, чем Нелюба. Еще он научился сам водить оленей на северные пастбища, и лесовик пропускал его через невидимую преграду. Но самое главное, чем несказанно гордилась вельва, – Даг научился находить дом с расстояния в два дня пути. Пиркке четырежды вывозила его в глухомань с мешком на голове, но юный Северянин всякий раз безошибочно находил стойбище. Даже в пасмурную погоду, когда не было ни звезд, ни солнца. Вельва приписывала эти достижения своему мастерству, Даг с ней не спорил.

Последнее время, внезапно просыпаясь среди ночи, он ощущал в себе тягучее сладостное движение, словно внутри него текла замерзшая река, и на ней потихоньку подтаивал лед. Он стал гораздо лучше ориентироваться и без всякого «солнечного камня». И слух заметно обострился, то ли от ведьминых наставлений, то ли сам по себе. Даг теперь по далеким птичьим переливам угадывал, кто идет сквозь чащу, зачем идет и куда...

– Мужичком становишься, – обронила как-то Нелюба, наблюдая, как Даг с разбегу прыгает из бани в сугроб.

– Ты хозяйку-то слушай, на ус мотай, – продолжала девушка. – Самое твое время молодецкое. Потом-то что? Заматереешь, заберет тебя нойда, уж ничего не запомнишь. Слушай хозяйку-то...

Убежать домой Северянин пока не стремился. Хотя бы потому, что увлекся охотой. Это была совсем не такая охота, в которой ловкачем считался дядя Сверкер. Сверкер Северянин, конечно, метко попадал в зайцев и уток из своего лука, но до саамов ему было далеко. Вельва нарочно уговорила двух опытных охотников, чтобы они брали неугомонного парня с собой. Звали охотников так, что Даг даже не пытался выговорить. И оба недовольно бурчали, вовсе не радуясь лишнему «напарнику». Но очень скоро их отношение изменилось.

Дагу показали, как самому вырезать маленький, сильно изогнутый лук. Первый лук, вырезанный Дагом, охотники кинули в костер. Туда же отправился второй и третий. Даг скрипел зубами, но вслух ничего не сказал. Он твердо решил, что научится делать так же, как эти вредные узкоглазые саамы!

Наконец, под руководством старичков, лук был собран из нескольких плоских отрезков разного дерева. Изрядно намучившись, Даг вырезал для своего лука две дюжины стрел. И снова оказался неправ. Потому что для предстоявшей деликатной работы требовались совсем маленькие стрелы, с крошечным наконечником и мощным оперением.

Охотиться пошли на белок. Даг пускал стрелу за стрелой, но лишь напрасно расходовал «боеприпасы». Старички видели шустрых зверьков сквозь листву, тратили одно мгновение на то, чтобы поднять лук и оттянуть тетиву, а в следующее мгновение крошечная белка уже валилась на землю.

Финский лес изумил Дага своим богатством. За девять дней охотники убили почти полсотни зверьков, но белки, кажется, так и не стали пугливыми. Наконец, Даг заслужил расположение старших товарищей, когда без лишних слов уселся снимать шкурки.

– Почему белки? – осмелился спросить Северянин, когда лопари покушали и подобрели. – Можно убить лисицу или зайцев. Будет больше меха.

Финны печально переглянулись.

– Потому что Глум любит беличьи хвосты.

– Глум? – нахмурился Даг. Это имя ему что-то смутно напомнило. Вроде бы, не так давно, человек с таким именем попадался на пути. Что-то не совсем приятное было связано с этим именем...

– Его так зовут. – Охотник дул на пальцы, снимал с палочки запекшиеся в золе грибы. – Глум Бешеный Кот. Он приплывает раз в году. Или его дружок – Льот. Тот еще хуже. Они требуют белку. Белка маленькая. Ее удобно везти и, наверное, легко продать.

– Я не понял... – у Дага пересохло во рту. – Почему вы должны отдавать какому-то Глуму своих белок?

– Потому что так было всегда. Норвежцы собирают тут дань, потом отдают своим ярлам. Белок, тюленей, птичий пух.

– Сейчас стало даже лучше, – подхватил второй охотник. – Прежде здесь высаживались люди из Согна, из Хердаланда и других мест, я не помню их названий. Они все приходили, жгли дома, убивали мужчин и требовали дани. Потом стало лучше. Норвежцы договорились между собой, и дань уже много лет собирает один ярл. Зато нам дают соль.

– А Глум? Разве он – ярл?!

– Нет... но с ним лучше не спорить. Пусть лучше возьмет своих белок и убирается домой!

– Но вы же... вы же охотники! Вы можете защищаться! – Даг какое-то время пытался увещевать стариков, но ничего не добился.

– Мы можем уйти через горы, – согласились охотники. – Можем перегнать оленей на восток. Но куда уйдут рыбаки? Им негде прятаться.

Впрочем, тот разговор имел явные последствия. Во-первых, Дага строго отчитала Пиркке. Она заявила, что не ему решать, кому и как будут ее соседи платить дань. Во-вторых, финны стали учить мальчишку охотиться по-настоящему. Понадобилось больше месяца, прежде чем Даг освоился с коротким тугим луком. Еще месяц понадобился, чтобы научиться попадать в шапку, подкинутую над землей. Это оказалось чертовски непросто, гораздо сложнее, чем махать одновременно двумя мечами.

– Зачем нам мечи? – удивлялись старички. – Чтобы взмахнуть таким оружием, нужно место. Мы не в тундре живем, в густом лесу годится только нож:.

– Меч – это оружие мужчины, – упирался Даг.

В ответ лопарь молча подбрасывал шапку и, действуя с быстротой молнии, всаживал в нее на лету три стрелы.

– Сделаешь – будем говорить, кто мужчина.

Дагу оставалось только вздыхать. Впрочем, упражнялся он остервенело, как и дома, с деревянными мечами. Посылал стрелу за стрелой, забыв о сне и отдыхе, и даже Нелюба не могла дозваться его на ужин.

– Ой, мальчик, устал, устал... – причитала Пиркке.

А потом внезапно оборвала охотничьи вылазки, заявив, что им пора идти вдвоем к этим самым камням, Медведю и Лосю.

К камням – так к камням. Северянин не уловил, отчего такая спешка. Вроде бы заранее о празднике его не предупредили. Но послушно пошел за вельвой, потому что ожидалось что-то необычное.

...И вот после малых подношений наступил вечер на горе. Даг стучал зубами, отбивался от комаров и изо всех сил таращился в темноту. Иногда растирал глаза, вскакивал и прохаживался между валунами. Наконец вельва схватила его за плечо и поднесла палец к губам.

Даг увидел, но не сразу. Закатное солнце вольготно купалось в туманных далях, длинные зловещие тени протянулись от каждого валуна на восток. Они росли, вытягивались и словно бы набухали невиданной темной силой. От великанских столетних елей тоже росли тени, они наполовину скрыли пожарище, но эти обычные лесные превращения Дага не трогали. Каменные восьмерки лабиринта белели во мраке, как кости свернувшейся лисицы.

– Следи за тенями, мальчик... Тени покажут, что с тобой будет.

Неожиданно у каменных спиралей появились люди. Они возникли бесшумно, как речные призраки. Даг невольно сглотнул, когда мужчины в шкурах запели суровый йойк. Пиркке была права – костер разжигать не следовало.

– Ой, нам не повезло! Это кочевые саамы, – досадливо сплюнула Пиркке. – Мы не трогаем их, они проходят мимо. Сейчас они намажут камни жиром... так они кормят предков. Так и произошло. Мужчины протяжно пели, затем стали обмазывать валуны жиром. Когда камни заблестели, кочевники выстроились полукругом и торжественно зарезали пару птиц. Из группы выделился низкорослый человек в сложном головном уборе и маске. Он стал вертеться волчком, притоптывать и завыл низким вибрирующим голосом. Остальные примолкли, но принялись отбивать ритм следом за шаманом.

– У них свой сильный нойда, – пояснила Пиркке. – Он будет петь еще долго, пока не устанет и не упадет. Если будет плохо петь, духи обратят его в камень... Теперь будем дышать совсем тихо. Если они увидят, что женщина была внутри сейда, – меня могут убить.

Даг приготовился не дышать, однако мужчины возле Медведя производили все больше шума. Когда их нойда наплясался вдоволь, двое крепких парней достали откуда-то топоры на длинных рукоятках. Шаман пронзительно вскрикнул, указывая на каменную спираль. Парни ударили по граниту одновременно, выбив сноп искр.

– Что они делают? – не выдержал Даг.

– Мы так не делаем. – Старуха в волнении кусала ногти. – Они просили духов о чем-то в прошлый раз. Наверное, духи не выполнили их просьбу. Теперь они наказывают сейд. Они будут его бить, пока не отколят кусок.

– Надо их как-то остановить? – Северянин ощутил ответственность за имущество, расположенное на территории Пиркке.

– Сиди тихо, не то тебя зарежут, – прошипела старуха.

Прошло еще какое-то время. Ночные гости успокоились. Они зажгли несколько факелов, затем в сторонке развели два костра. Даг так и не понял, удалось ли им отломить кусок провинившегося сейда.

– Жди меня здесь, – приказала колдунья и канула во мрак.

Когда она вернулась, Даг едва не околел. Комары садились на него в три ряда, а парень не мог их даже шлепнуть, так боялся привлечь к себе внимание.

– Иди за мной. – Старуха коснулась его и превратилась в белесое пятно.

Именно той ночью, у священных лабиринтов, Даг понял, что чему-то уже научился. Он ставил ногу, не глядя, хотя они спускались по круче. Парень не нуждался в зрении, он просто заранее знал, куда именно следует наступить, чтобы не разбиться. Он слышал страх и боевой задор вельвы. Чудесным образом эти чувства в ней смешивались. Он слышал позади, за скалой, сонное дыхание кочевников. Они почти заснули...

Но не заснул тот, к кому его привела Пиркке.

Вельва внезапно рухнула на колени и распласталась на влажной траве. Даг честно последовал ее примеру. Что-то там чернело на общем темном фоне. Что-то большое, опасное и... знакомое.

Лось!

До того Даг падал на колени неохотно, досадуя на грязь. На сей раз он рухнул как подкошенный.

Лось был громадный, почти такой же, как гранитный истукан на горе. Полностью разглядеть его никак не удавалось, мешали лунные блики и пляшущие тени. С длинных ветвистых рогов до земли свисали пряди лишайника, горб походил на заросший вереском, холм, а морда постоянно оставалась в тени.

Дагу очень хотелось обернуться назад и убедиться, что валун лежит на месте. Но повернуться он не мог себя заставить.

– Он тебя не боится, повелитель камня. – Старуха зарылась лицом в сырую листву.

– Он и не должен меня бояться, – прогремел лось. – Парень, ты знаешь, кто я?

– Ты повелитель камней и призраков, бог саамов Хийси, – почтительно ответил мальчик.

– Он не твой, Пиркке, – скучным, совсем не страшным голосом произнес главный лесной лось. И вдруг в голове Дага что-то перевернулось. Не было рядом никакого Хийси, и люди давно ушли, и костры погасли, остались только багровые угли вокруг сейдов.

Из-под шкуры лося выбрался шаман с дальнего хутора. Даг видел его лишь однажды, когда Нелюба сильно захворала. Нойда приезжал на оленьей упряжке, строил чум из еловых ветвей, раскалял камни, долго прыгал с дудкой и костяными бубнами. Нелюба потом быстро поправилась...

– Мальчишка не твой, мне жаль, – повторил нойда. – Он мог стать сильным нойдой. Он чует, в какой стороне солнце, чует зверя доброго и зверя злого. Но он не станет нойдой. Он станет воином.

Глава двадцатая В которой выясняется, что девчонки отличаются от парней и кто главнее всех в Двух Горах

– Эй, урод, а ну стой!

– Эй, волчонок, мы тебе говорили – не ходи здесь!

Даг вздохнул. Плечо и нога до сих пор болели после последней стычки с Юхо. Он дважды не донес до Каарины поклажу и дважды получил нагоняй от Пиркке. Саму Пиркке местные хулиганы боялись. Даг понимал, что достаточно нажаловаться один раз, и все утихнет. Ни Лалли, ни его верный кулак Юхо, ни другие подпевалы больше носа не высунут. Пиркке была полновластной хозяйкой Двух Гор, помимо того, ее магическая власть простиралась до сейда Спящего Человека к северу и – до самого моря – к западу. К востоку жила другая вельва. Там еще хозяйничал нойда Укко, которого вельва побаивалась. А на юге, по слухам, было несколько богатых усадеб с сотнями оленей. Конечно, не таких богатых, как у бонда Северянина, в стране суоми люди вообще жили бедно, но тем не менее...

Одним словом, Пиркке легко загнала бы наглецов в болота, а с их родителей взяла бы еще виру за погубленный товар. Но Даг, как всегда, решил не жаловаться. Он никогда не ябедничал дома, так с чего бы начинать здесь? Если хочешь, чтобы тебя уважали, – разбирайся с обидчиками сам!

Поэтому он смело подошел к Юхо вплотную, улыбнулся и задал свой привычный вежливый вопрос:

– Что тебе надо, кусок дерьма?

И тут же получил в нос. Кулак у Юхо был очень быстрый, гораздо быстрее, чем его тупые мозги. Однако Даг к удару оказался готов. Все же они схлестывались в третий раз. Юхо дрался всегда одинаково. Он просто махал своими ручищами, как пугало на гороховом поле. Будь Северянин на пару лет постарше и мер на тридцать потяжелее – неизвестно, за кем осталась бы победа!

Даг присел, кулак лишь слегка задел по лбу. Зато второй кулак впечатался ему в солнечное сплетение.

– Лалли, ты слышал? Он меня обозвал?! – Юхо заревел, как разбуженный шатун. – Лалли, что мне с ним сделать?

Молчаливый сдержанный Лалли был для драчуна Юхо непререкаемым авторитетом. Его слушались все ребята в округе, и оленеводы, и охотники. Все, кроме детей рыбаков с побережья. Там, у рыбаков имелся свой вожак. Лалли слушались не потому, что он был самый сильный. Зато он водил дружбу со взрослыми парнями, хотя те его частенько поколачивали. Но Лалли терпеливо сносил побои, лишь бы оставаться всегда своим во взрослой компании.

– Лалли, он встает! Он опять встает!

Лалли изумленно обернулся. Впервые он был серьезно напуган. Юхо тоже не на шутку перепугался. Четырежды он укладывал этого неугомонного «меченого», но никак не мог его победить. Этого прислужника Пиркке можно было побороть, но нельзя было заставить подчиняться. Вот как!

Юхо и Лалли беспомощно переглянулись. Даг стоял перед ними, покачиваясь, глядел исподлобья. Из его разбитого носа и с бровей капала кровь. Костяшки пальцев на обеих руках были разбиты, одежда изодрана. Левое ухо налилось малиновым цветом и торчало в сторону, как парус.

Северянин заранее знал, что их встретит. Он ощущал их глупую злобу, еще когда только перешел ручей. Но выбора для него не существовало. Даг раздвинул их плечами и побрел дальше по узкой тропинке. Парнишка помнил рассказы Свейна о йомсвикингах. Эти достойные ратники никогда бы не пошли в обход, струсив перед крикливыми дикарями!

– Ой, лягушонок! Не слышишь?

– Сейчас я тебе помогу найти дорогу!

Это снова был Юхо. Все тот же противный липкий кабан, выполнявший все, что прикажет главарь Лалли. Он топотал следом, чавкал в глубокой грязи. За Юхо по кривой тропке семенили белобрысые братья, сам Лалли с сестрой и еще кто-то. Охотника Тойво не было видно.

Даг не стал дожидаться, пока Юхо взберется по мокрым корням на косогор. Парень укрепил на кусте свой узелок, постоял в задумчивости и внезапно прыгнул навстречу.

Прыгнул удачно. Финны подловили Дага в узкой скользкой лощине, куда стекало с гранитных скал множество ручейков. Дождь поливал третий день, камни вымокли, мох стал похож: на губку и булькал под ногами. Ноги оскальзывались на тропе, одно неверное движение – и можно было покатиться вниз, до самого дня ущелья, где журчал стремительный ручей.

Но это Даг и рассчитывал. Он с налета сшиб Юхо с ног и потащил за собой вниз. Сцепившись и рыча, как два волчонка, мальчишки покатились по брусничным кустам, папоротнику и торчащим сосновым корням.

– Ты... ты... мой брат будет нойдой! – злобно шипел финн, колотя Дага лбом о землю. К счастью, земля была мягкая и мокрая, и волосы на затылке мальчика тоже стали мокрые, поэтому врагу не удалось нанести серьезные увечья. – Мой брат будет нойдой, он будет лучший чародей!

– Твой брат? Этот гнилой мухомор? – Даг вывернулся, оставив в кулаке противника клок волос. – Ха-ха! Твой брат облегчиться сходить не может, чтобы не наложить в штаны!

– Ах ты, ублюдок! – Юхо особенно бесило, когда его прыщавого, вечно поросшего коростой младшего братишку обзывали «гнилым». А тот действительно гнил изнутри, невзирая на юный возраст.

– У него воняет изо рта хуже, чем у тебя! – Даг откатился в сторону, пнул Юхо ногой и продолжал задираться. – Какой из него нойда? Его даже болотник жрать не станет, выплюнет! А говорить с ним вообще ни один сейд не будет!

Юхо разобрал далеко не все, но накинулся на Дага с удвоенной энергией. Тем временем остальные парни тоже спустились ко дну лощины и принялись всячески подбадривать своего товарища. За Дага не болел никто, даже Тууле. Кое-как уворачиваясь от железных кулаков Юхо, Даг тоскливо подумал, что если бы Тууле за него переживала, ему стало бы гораздо легче.

Даг даже сам себе удивился – откуда вдруг возникли такие глупые мысли? Ведь он давал себе зарок о девчонках не думать вообще, обходить их стороной и не влезать ни в какие женские дела. Вовсе ему не нужна эта белобровая и белокожая задавака! Сама только и бегает за старшим братом, слова умного сказать не моет, и рыбу жарить на костре не умеет, и волосы заплести не умеет, как это делают его старшие сестры и Хильда.

При воспоминании о сестрах, маме и родном очаге Даг чуть не захлюпал носом. Но Юхо вывел его из задумчивости крепким тумаком.

– Мой брат будет нойдой, а ты – уходи! – Юхо бил и бил, а Даг мог только уворачиваться и отступать. Как назло, под рукой не оказалось ни палки, ни ножа, а кулаками одолеть эдакого здоровяка парень пока не мог. То есть палка была, но короткая и неудобная, Юхо сразу вырвал ее из рук.

– Я буду ходить, где хочу! – успел выкрикнуть Даг, прежде чем кулак Юхо снова разбил его рот. Ответным ударом Даг заставил ухо противника светиться багровым светом. Затем со всей мочи врезал финну по щиколотке, но тот со смехом отскочил.

Наученный прошлым столкновением, финн тоже стал осторожным. Он понял, что Дага нельзя подпускать вплотную, чтобы не лишиться уха или носа. Юхо молотил кулаками как заведенный. Много раз промахивался, но, когда попадал точно, у Дага звезды сыпались из глаз.

– Побей его, Юхо!

– Выбей из него душу! Пусть проваливает к своим свеям!

– Нечего ему делать в усадьбе нойды!

Оскальзываясь в быстрой холодной воде, Северянин отступал, пока было куда отступать. Позади лощина сужалась, превращаясь в непроходимую щель, заваленную валежником. Компания Юхо подвывала, ржала и голосила на все лады. Они не замечали проливного дождя. Не орал только Лалли, он сосредоточенно разглядывал Дага.

Юхо надоело впустую махать кулаками. На дальней дистанции он тоже не мог зацепить Северянина как следует. Он схватил Дага за шиворот, притянул к себе и что было силы ударил в лоб. Северянину показалось, что сосны вокруг закачались. В ту же секунду ливень хлынул еще сильнее. Юхо заржал и снова замахнулся. Он навис сверху, как голодный медведь.

– Ку... ку... – прохрипел Северянин.

– Что он лопочет? Он смеется над нами?

Юхо оглянулся в поисках поддержки. Охотник Тойво отвел взгляд. Двое его приятелей-саамов смотрели не мигая. С ними Юхо все равно не разговаривал. Обе сопливые девчонки тоже глядели как-то невесело.

– Юхо, не надо! – внезапно заявила Тууле. – Хватит уже! Все равно он тебя не послушает!

Юхо не поверил своим ушам. И это говорила сестра его друга Лалли, самая гордая и красивая девчонка!

Вторая девчонка, конопатая Инкери, вскочила с бревна и швырнула в мальчиков шишкой.

– Ку... – Северянин закашлялся, схватился за грудь. В груди что-то треснуло и больно царапало при каждом вздохе. Но это только раззадорило Дага.

Даг рванулся, мокрая кожа куртки вырвалась из пальцев Юхо. Даг ответно ударил лбом в лицо противника. Пока Юхо беспомощно тряс головой, Даг обхватил его и укусил за щеку. За нос укусить не получилось, Юхо сумел вывернуться.

Даг нащупал плоский камень, сбоку залепил финну по губам. Тот охнул, опрокинулся навзничь, но успел выбить голыш из рук Северянина.

– Так нельзя! Нельзя камнем! – заволновались мальчишки.

– Отпусти его! Отпусти! – даже Лалли запросил пощады для друга.

– Я буду ходить, где хочу, понял? – спросил Даг у поверженного врага. Юхо только промычал в ответ. Из его разбитого рта толчками лилась кровь. Но оказалось, что хитрый финн притворялся. Лежа, он ударил Дага в живот ногой.

В ответ Юхо получил оглушительный удар булыжником. Когда Даг снова успел подобрать камень, никто из финнов так и не понял.

Юхо свалился, как пустой мешок. Дага моментально схватили за руки, отобрали оружие.

– Так нельзя! – закричал Лалли и шмякнул Дага по щеке. Когда он злился, его верхняя губа приподнималась, как у хищника.

– Руки пусти! – Даг стал бешено вырываться. – Снова все на одного?! Эй, ты, жаба, давай один на один?!

Он метко плюнул Лалли в лицо. За что тут же снова схлопотал по физиономии. Дагу показалось, что набок свернули челюсть. Его держали вчетвером, Юхо ползал по ручью, Тууле смывала с него кровь.

– Нельзя камнем! – повторил главарь.

– Мне можно, – уперся Даг. – Нельзя за руки держать! Хочешь драться – давай только с тобой!

– Почему тебе всегда все можно? – разозлилась Тууле.

– Ты? Со мной? – поразился Лалли. – Я убью тебя с одного удара.

– Ты меня не свалишь и сотней! – похвастал Даг.

– Отпустите его! – скомандовал главарь. Парни нехотя послушались. Лалли возвышался над Дагом, словно гора.

– Ты хорошо дерешься, – тихо признал Лалли. – Мы так не деремся. Ты в прошлый раз побил троих. Но я старше. Мне уже... – Он показал на пальцах тринадцать. – Вот так уже. Камнем нельзя.

– А все против одного – можно?

– Хорошо. Я буду один... – и сразу ударил в живот. У Дага слезы сами брызнули из глаз. Он хватал ртом воздух, но никак не мог вдохнуть. Показалось вдруг, что воздух вокруг закончился.

Даг упал. Лалли переминался с ноги на ногу, утопая по щиколотку в воде. Но, в отличие от своего подлого дружка, не пытался добить лежачего.

– Что с ним? – спросила Тууле. И еще что-то спросила, непонятно.

Отхаркиваясь, Даг поднялся. Штаны и куртка прилипли к телу. Ребра болели при каждом вздохе. Вся компания Лалли уходила от него вверх по склону оврага. Парни поддерживали Юхо. На Дага никто не обернулся.

– Аааа! – со звериным рыком, Северянин прыгнул вожаку на спину. От неожиданности Лалли поскользнулся, шмякнулся на задницу и покатился вниз. Даг не отпускал его шею, свободной рукой лупил куда придется – в висок, в ухо, в глаз. Падая, Лалли сшиб с ног девчонок и парня, замыкавшего процессию.

– Ты что? – заорал он, пытаясь освободиться от Дага. – Ты что? Уходи! Я сказал тебе! Почему ты опять дерешься?

– Потому что ты меня не победил. – Даг изогнулся и укусил главаря финнов за щеку.

Тут Лалли взвыл по-настоящему. Он нарочно упал на спину, прижал Дага и принялся колотить его локтями и затылком. Своим парням он уже ничего не мог приказать, те снова попрыгали с горки вниз и напустились на упрямого врага. Только оторвать его от Лалли они никак не могли.

Дага пинали ногами, рвали пальцы на руках, а вместе с пальцами – разорвали крепкую рубаху Лалли и шнурок с оберегами. В последнем усилии Даг нашарил под водой новый булыжник и врезал противнику по голове.

Тууле предостерегающе вскрикнула. Ее брат проявил чудеса ловкости. Он кувыркнулся вперед вместе с Дагом на плечах, и камень не достиг цели. Мальчишки разжали Дагу кулак и отобрали оружие.

Все дышали, как загнанные лошади. Они стояли кружком вокруг распластанного Дага и решали, что же им делать. Один Юхо сидел в сторонке и подвывал. На Лалли тоже было страшно взглянуть. Северянин порвал ему губу и расцарапал физиономию.

– Лалли, его надо убить! – предложил кто-то.

– Не надо. Пусть старуха заберет его. Убивать нельзя, – твердо заявила Тууле.

– Он – человек вельвы, – согласилась подружка Тууле. – Нельзя убивать человека вельвы. Она нашлет на тебя почесуху или высушит изнутри.

– Так что же делать?

– Давайте скажем отцу? – предложил маленький мальчик, таскавший за Тойво копье. – Давайте скажем моему отцу, что этот волчонок на нас сам нападает...

– Верно! – оживился Юхо. – Скажем, что он бешеный, пусть его люди приговорят! Вы же все видели, что он бешеный.

Даг слышал их слова смутно и почти ничего не понимал. Он думал лишь о том, как бы не захлебнуться в ледяной воде. Потому что лежал в ручье на боку, вода все прибывала, но сил повернуть голову не осталось. Каждый вдох давался с хрипом и болью. К нему склонилась Тууле. Даг почувствовал на щеке щекотанье ее длинных волос.

– Обещай мне, что не будешь ходить через наш лес!

– Ы... Нет...

– Я прошу тебя... Обещай! Ведь Лалли победил тебя.

– Меня никто... никто не победит.

– Брось его! – посоветовал Лалли сестре. – Может, он сам тут захлебнется. Или его найдет рысь. Пошли домой!

– Они тебя убьют, слышишь? – Тууле наклонилась к Дагу совсем близко.

– Пу... пускай... Лучше умереть.

– Почему? Лучше как? Смерть? – Тууле смешно коверкала слова. И она совсем не сердилась. Дагу это понравилось. Ему показалось, что девочка хотела еще что-то сказать, но сдержалась.

– Тууле, брось его! – скомандовал старший брат.

– Будешь еще тут бродить? Будешь? – свирипея от собственной ярости, Юхо тряс ослабевшего паренька за волосы. Кулаком другой руки он колошматил Дага в живот.

– Кусок свинячьего дерьма! – отчетливо выговорил Даг и рухнул ничком в мох.

...Вечером Нелюба смывала с мальчишки грязь и кровь, ахала над каждой царапиной. Северянин мужественно скрипел зубами, когда его обливали ледяной водой. Вельва из вредности запретила девушке греть воду.

– Что мне с тобой делать? – шумела Пиркке. – Вот отведу тебя к лесовику, затянет тебя в паутину, поплачешь тогда!

– Отведи, – разрешил Даг. – Я не боюсь.

– А кого ты боишься? – втайне любуясь мальчиком, проворчала ведьма.

– Отца... немножко... – шмыгнул носом Северянин. – Пиркке, отпусти меня домой. Я все равно не умею колдовать.

– Не я тебя сюда звала, не мне тебя и отпускать! Вот встанет звезда, угомонятся змеи под землей, поедем тогда к нойде. А пока... сиди тут, работай и никуда не ходи!

– Я и так работаю... ай-ай! – не выдержал Даг, когда Нелюба зубами потянула у него из спины очередную занозу.

Когда все уснули, старая Пиркке отправилась к оленихе. Возле оленей у нее рождались светлые мысли.

– Нойда будет недоволен... – сообщила Пиркке своим любимицам. – Этот мальчик родился с копьем в руке!

Глава двадцать первая В которой медведь всех прощает, змеиный царь растит черных дочерей, а мыши опять вертятся

– С новой луны начинается охота на медведя, – предупредила Пиркке. – Будет большой праздник. Приедут все люди с Двух Гор. Ты будешь помогать.

– Праздник? – удивился Даг. – Разве нам не хватает мяса?

По его наблюдениям, еды у всех близких друзей вельвы имелось в изобилии. Олени успешно перенесли зиму, охотники ежедневно приносили целые вязанки дичи, а дети собирали для колдуньи столько яиц, что Пиркке прогоняла их назад.

– Увидишь праздник, – многозначительно подмигнула вельва.

– Мишка-то навроде отца для них, – шепнула Дагу Нелюба. – У инарских-то вроде олень с золотыми рожками, а у коллтов-то – мишка. Он самый и есть.

Охота действительно проходила с большой помпой. Впервые Даг встретил так много финнов, собравшихся вместе. К сейду Медведя некоторые добирались по три дня. Среди молодых мужчин Даг углядел своих давних дружков-обидчиков, но до выяснения отношений дело не дошло. Лалли и Юхо держались рядом со взрослыми охотниками, почтительно хихикали и слушали вечные хвастливые рассказы.

Охотились совсем не так, как Северяне. Во-первых, кажется, все прекрасно знали, где гуляет избранный медведь. Во-вторых, для охоты требовался не тот зверь, кто задирает скотину и мешает крестьянам, а какой-то особый медведь, выбранный задолго и обладающий загадочными качествами. Непременно требовался самец, не самый молодой и с какими-то отметинами на шерсти.

Даг так и не понял, что именно требовалось от несчастного и довольно старого животного, мирно поедавшего мед на опушке. На медведя набросились со всех сторон, с острыми копьями и рогатинами. К сейду коричневую тушу понесли на жердях, скорее это походило на торжественный въезд колесницы в город. Мужчины менялись, радостно пританцовывали позади процессии, размахивали копьями и постепенно пьянели. Здешнюю брагу варили из меда и каких-то горьких злаков, получалось не слишком вкусно, но гораздо крепче, чем у женщин в семье Северянина.

Кстати, женщины находились поблизости, но ни одна не заступила на путь праздничной процессии. Медведя бережно уложили на ковер из еловых веток, разровняли давно горевший костер и приступили к разделке. Гости образовали три широких круга. Во внутреннем круге усадили самых почетных старейшин. Дальше сидели мужчины-охотники и мальчишки, а в последнем, самом широком круге – женщины всех возрастов. Гвалт стоял необыкновенный, многие напились еще до того, как запеклось на камнях мясо.

Даг в первые ряды не полез, чувствовал себя чужим. На него косились, указывали пальцем, но никто не позвал в компанию и не уступил место. Впрочем, Северянин не обиделся. Не очень-то и хотелось рвать зубами жесткое несоленое мясо! Гораздо интереснее было послушать Нелюбу и саму хозяйку. Пиркке, когда выпивала бражки, рассказывала обо всем очень интересно.

– Медведь – это отец, – говорила она. – Все саамы – его детки. Когда-то на заре времени медведь бродил один и не мог найти себе подругу. Тогда он пришел и взял... ик!.. в жены женщину из племени саамов. Людей тогда тоже было мало, и соплеменники отдали ее за медведя. От них и пошли все коллты, они с той поры не едят медвежье мясо... ик!.. не едят потому, что медведь может превратиться в человека. Нойда Укко таких видел. Идет вроде впереди – медведь... ик!.. а как полярная петля засияет, глядишь – уже человек на мохнатых лапах. Да только поймать такого оборотня очень трудно. Нельзя его ловить, иначе все медведи с людьми поссорятся.

– Но вы-то едите? – кивнул Даг на пирующих.

Тем временем от громадной туши мало что осталось. Но мясо не нарезали абы как. Старейшинам полагались по рангу одни части, охотникам – другие, преимущественно – лапы, а женщины терпеливо ждали своих кусков. Руководил обвалкой и нарезкой седой шустрый старичок в медвежьей маске.

– Мы едим, – Пиркке похлопала себя по урчащему животу. – Только мы прощения просим. Этот медведь нас уже простил. И силу свою нам передаст. Теперь не говори со мной... ик!.. женщины все должны уйти, пока режут медведю лапы и голову. Голову закопают, чтобы мы не видели, не то «отец» обидится!

Даг решил, что вельва шутит, но она действительно бросила недоеденное мясо и спешно ушла. Следом за Пиркке ретировались и другие женщины, прихватив с собой совсем маленьких девчонок. Голову медведя охотники понесли по кругу, затем с почестями закопали в самом центре бывшего костра.

Дагу щедро налили медовой бражки. Точнее сказать – не налили в отдельный кубок, а поднесли здоровенную посудину, выдолбленную из цельного пня. Из пня пили все поочереди, и отказываться было неудобно. Терпкая жидкость с размаху плюхнулась в желудок, затем неожиданно быстро вернулась в голову и взорвалась там веселыми брызгами.

Лопари вдруг показались Дагу самыми добрыми и красивыми людьми на свете. Его тут все уважали, как ученика вельвы и будущего нойду, ему принесли несколько съедобных кусочков медвежатины, даже Туули издалека подмигнула ему. Или это только показалось?

Пень с брагой проделал второй круг, после чего начались танцы. Плясали здесь совершенно не так, как в усадьбе Хьялти или дома. Несколько нетрезвых, но очень радостных мужчин нарядились в шкуры и стали прыгать вокруг костра. Другие орали, били в ладоши и всячески мешали музыке. Музыку создавали три маленьких бубна, один – огромный, размером с боевой щит, и пара нелепых струных инструментов. Струна на каждой такой деревяшке имелась всего одна и издавала высокий противный звук, вроде басовитого комариного писка, но Северянину нравилось абсолютно все.

Мужчины у костра разделились на две группы. Одни изображали зверей, прикрепив позади себя пушистые хвосты. Другие скакали за ними с копьями, выслеживали, приседали и с криками наносили удары. Дети визжали и от восторга плевались слюной, женщины приплясывали, не вставая с места. Пиркке хохотала, обнимаясь поочередно с дальними родственниками...

Как Даг и предчувствовал, рвать мясо пришлось голыми руками, ножом пользоваться запрещалось. Нелюба посоветовала быть довольным уже тем, что можно помогать в еде руками. Оказывается, в стойбище у нойды Укко руки полагалось держать за спиной.

На этом церемонии не закончились. Все обглоданные кости стали тщательно собирать в кучу. Особенно тщательно охотники проверяли, чтобы у женщин и девушек не осталось случайно костей. Вернувшаяся Пиркке объяснила, что если косолапый «отец» не сможет целиком «собраться » в новом загробном мире, то будет страшно недоволен и никому не даст спокойно существовать.

– Вот нашлет на нас змей, тогда и придет конец людскому роду, – огорошила Дага Нелюба.

– Змей нашлет? – едва не подавился Северянин. – Змей может наслать только подземная великанша Хель!

– Ишь ты, какой умник, – пьяно дыхнула Нелюба. – Это у вас всякие там... великанши. Я тоже сперва думала, что век буду Велесу поклоны бить. Ан нетушки, тут пожила...

– Расскажи мне тогда про змей, – унял гордыню Северянин. После третьей порции бражки язык слушался его все хуже.

– Ну, слушай! – оживилась Нелюба. – Змеи живут в подземном царстве, и все там не как у нас. Зато они там говорят и на круге дела всякие судят, прямо как люди. А царем у них бог Туони. И все там на нашу землю-матушку похоже, и солнышко даже светит, и животинка всякая, да только человеку там больно страшно.

– Это почему... ик!.. страшно? – Даг подумал, что охотники пляшут подозрительно быстро. Последнее время он никак не мог уследить за их прыжками.

– Да потому, – ответно икнула Нелюба, – потому как вся их царская семья смертью людской живет. Самто Туони и жена его, Туонен-акка, похожи на птиц когтистых. А еще у них есть сыночек, Туонен-пойка, до кровушки жадный, упырь такой... И доченьки евонные, ликом черные, низкие да злые. Одна из них, Кипу, порчи да хвори на род людской насылает, другая – девять мук рождает.

Даг устал следить за кошмарами Нелюбы. Ему было очень хорошо. Вот если бы еще сосны не вертелись вокруг в хороводе!

Спев несколько песен, женское население снова удалилось на соседнюю поляну. Мужчины разожгли два дымных костра, чтобы отпугнуть любопытных лесных духов, и принялись хоронить медвежий скелет. Место «похорон» тщательно заровняли, закидали травой, мхом и берестой.

Песнопения продолжились далеко за полночь. Потом Даг впервые сам правил хозяйскими оленями. Юкса тоже порядочно набралась, хихикала и порывалась обнимать березки. С помощью Нелюбы Северянин кое-как уложил хозяйку в повозку. Умные олени сами пошли домой.

– Ой, мальчик, скоро большой праздник, – прошамкала по пути пьяная Пиркке. – Ты слышишь его?

– Я слышу, как что-то звенит, – Даг задумался, подыскивая слова. Колдунья с волнением наблюдала за ним. – Что-то звенит и приближается, точно великан дышит на сосульки, и они тают разом.

У статуи громовика Пиркке вывалилась из повозки, долго сидела на земле и гладила подбежавших полудиких кошек.

– Я так и знала, что ты слышишь, – удовлетворенно кивнула колдунья. Дагу показалось, что она вовсе не такая пьяная, как раньше. – Это к нам идет Бальдер, он ведет за собой длинные дни. Скоро народ соберется к святым сейдам на большой праздник. Будем жечь костры, будем веселиться.

– Теперь ты покажешь мне отца? – напомнил Даг. – Ты ведь обманула меня? Я не подменыш? Меня никогда не подкидывали подземные карлики?

– Лучше не зли меня, – отводя глаза, пробурчала вельва. – Ладно уж... ик!.. Сегодня ты заслужил. Если тебе так хочется потерять мозг, я сварю тебе снадобье...

– Я хочу видеть... – запекшимися губами прошептал Северянин. – Покажи мне... я хочу увидеть своего отца.

– Что ты тогда видел? Что? – жадно склонилась к нему вельва. Тень от ее крючковатого бородавчатого носа скакала по стене чума.

– Я... там был Говоритель... он сказал... Не помню. Покажи мне еще.

– Этот напиток нельзя пить так часто, – поджала губы колдунья. – Он дает глаза, но забирает мозги из твоей головы. Можно остаться... ик!.. совсем без мозгов.

– Я хочу... прошу тебя. Там мой отец. Он великий викинг. Он предводитель. Он поверил... Ему сказали, чтобы бросить в море...

– Вот как, – задумалась вельва. – Я тоже кое-что видела. Хорошо, если я дам тебе еще снадобья, ты пообещай мне, что... ик!

Горячий отвар обжег горло. Дага еще мутило от недожаренного горького мяса, и после такого напитка он едва не вернул праздничный ужин на землю.

В полусне он слышал, как откуда-то прибежала запыхавшаяся Нелюба. И затараторила по-фински.

Пиркке встряхивала кожаным бубном, бормотала над Дагом слова мелкие, округлые, как речные голыши. На толстой нитке вертелись сушеные мышата.

– Что? Что случилось? – кое-что из речи служанки Северянин разобрал.

– Злые люди объявились на берегу.

– Норвежцы, – скрипнула зубами вельва. – Они говорят дома, что идут в викинг на далекого врага. На юг, туда, где много вина, золота и женщин. Так поступают мужчины, когда им нечего есть или не с кем делать детей. Но это не мужчины. Это подлые лисы. Они говорят, что идут воевать далеко на юг, а сами поворачивают корабли по северному пути. Они нападают на слабых.

– Им мало той дани, которую собирают саамы для ярла, – всхлипнула Юкса.

Но Даг не слышал ее плача. Словно листок, влекомый ветром времени, мальчик улетал в дымную ревущую воронку... туда, где трелли...

Глава двадцать вторая В которой тул читает по костям младенцев, а конунгу Токи приходится принять крайне неприятное решение

...Трелли кинулись к тяжелым створкам, обитым темной бронзой. Со скрипом отворились ворота каменной башни. Внутри святилища Ньяда, вдоль пологой винтовой лестницы, горели факелы. Но Говоритель закона не пошел наверх. Дождавшись, пока запрут ворота, он свернул ко второй лестнице, ведущей вниз. Раб, прикованный цепью к стене, навалился на рычаги барабана. Со стоном отъехала железная решетка, из подвала пахнуло вонючим теплом. Внизу перед Торгейром услужливо распахнули занавес. Дохнуло жаркой вонью. Юный ключник вздрогнул и шепотом произнес имя Одина.

Слепой толстый тул как раз вытаскивал печень из трепещущего овечьего брюха. Он бегло ее ощупал и положил на прямоугольную бронзовую пластину, испещренную узорами. Каждый из десятков узоров изображал тот или иной вариант строения печени. Овца дергалась на полу, запрокинув голову. Другой оракул, тоже жирный и лысый, вынимал внутренности из громадной летучей мыши. Мышь подвесили на крюках, растянув в стороны крылья. Третий тул, безногая бородатая женщина, занималась самой ответственной работой. Она гадала на костях мертвецов. Перед ее грязной циновкой стоял открытый гроб, выдолбленный из мягкого вулканического камня. В гробу валялись кости двух младенцев, погибших когда-то от оспы.

– Добрых снов великим тулам, – Торгейр отвесил короткий поклон.

– И тебе добрых снов, – ухмыльнулся предсказатель. С его голых рук ручьями стекала кровь. – Ага, сегодня ты испуган? Лучше бы сам конунг испугался! Вы сделали, как я советовал?

– Он не желает и слушать, что мальчика надо утопить, – развел руками Говоритель закона. – Конунг сказал, что признал его сыном!

– Это очень плохо, – прошепелявила бородатая женщина. – Ты передал конунгу волю богов?

– Все, что я здесь слышу, я запоминаю, записываю и передаю конунгу, – заученно ответил старик. – Но я не жрец. Моя работа – помнить и толковать законы, составленные предками, а не богами...

– Тогда зачем ты ходишь к нам? – оскалился тул. – Зачем ищешь нашей помощи, если у тебя есть закон?

– Нет такого закона, чтобы убить его ребенка.

– Я не уверена, что все следует передавать конунгу, – неожиданно заявила третий оракул. – Останься с нами наедине, Говоритель.

– Да, останься с нами один, – приказал толстяк.

– Ждите наверху. – Старик повелительно махнул своим спутникам.

– Храни нас Один, что еще случилось? – спросил он, когда шерстяной полог опустился.

– Мы провели шесть гаданий, а не четыре, как прежде. – Безногая женщина взяла из крошечной гробницы детскую черепушку. – Мы встречались и расходились. Мы возносили жертвы Одину и Ньяду. Этот ребенок станет великим воином.

– Этого следовало ожидать, – осторожно заметил Говоритель закона. – Сын великого конунга не может стать иным.

– В том и беда, – перебил слепец. В его расплывшихся бельмах отражалось пламя светильников. – Он станет иным. На нем печать сразу двух крыльев, белого и черного.

– Он совершит много зла, он оставит города без воды и зальет их огнем, – зашептала женщина. – Он свергнет наших богов и поставит других.

– Если его не убить, он приведет тех, кто разрушит наш город...

– Это невозможно, – Говоритель закона поперхнулся, в горле будто застряла кость. Он невольно глянул в узкое оконце под самым потолком. Обвитая стенами и широкими рвами, крепость казалась вечной неприступной твердыней. – Ты выжил из ума, тул! Никто не станет разрушать город, где можно нанять лучших воинов на свете!

– Он убил свою мать и предаст отца.

– Замолкни, Рюга! – не смог сдержать гнева Говоритель. – Будь довольна, что нас никто не слышит. Это немыслимо, чтобы муж: из клана Топоров поднял руку на отца! Таких даже не вешают. Он проживет остаток дней на цепи!

– Тебе надо решить, должен ли ребенок жить, – ехидно усмехнулся толстяк. – Говоритель закона может получить жизнь младенца. Если ты будешь настаивать на своем праве, на Совете у конунга никто не посмеет тебе перечить. Всегда можно найти в прошлом подобный случай, верно?

– С чего вы взяли, что я стану забирать жизнь у младенца? – в последний раз огрызнулся старик. – Может, я должен сказать его отцу, что тулы обожрались толченого гриба?! Неужели у нас нет иного выхода?

– Выход есть. Мы думали. Отдай ребенка на волю Ньяду, – предложил слепец. – Пока не стало слишком поздно.

В подземелье ощутимо повеяло холодом, хотя в очаге пылали дрова. Стали слышны шорох дождя и далекие раскаты грома. Говоритель закона несколько мгновений не мог вымолвить ни слова.

– Это... это немыслимо, – наконец прошептал он. – Не представляю, как я скажу конунгу... У него даже нет имени. Мы будем молиться богам, чтобы они сняли проклятие. И назовем мальчика...

– Молчи! Это не мы придумали, – толстяк орудовал острым ножом. – Ты же знаешь, Говоритель. Мы ничего не сочиняем. Мы видим сны. Его мать назвала его священным именем данов. Ты опоздал, Говоритель.

– Младенца необязательно убивать, – хихикнула бородатая женщина. – Достаточно отдать его волнам. Добрая жертва от крепости повелителю бездны!

– Но ты сказал... ты сказал, что на нем есть печать и белого крыла? – Говоритель закона, опомнившись, подступил к слепцу.

– Мясо и кровь. Глаза и зубы. Сердце и печень, – забормотал тул. – Младенец принесет нам такую войну, какой давно не было. Но он принесет нам свет.

– Это правда, он сказал то, что видел во сне. – Бородатая женщина сложила из костей сложный рисунок. – Мы все это видели... Думай, как тебе поступить. Это не наше дело. Наше дело – говорить правду.

Сгорбившись, Торгейр выбрался из башни. Позади него, выпучив глаза, нависал повелитель морей, вырезанный из почерневшей дубовой колоды. Торгейр отправился к вождю кружным путем. Он не замечал потоков воды, льющих за пазуху, только вздрагивал все чаще. Конунг пировал в доме «Красного змея», названного так по имени нового корабля. Византиец Никос тоже объявился здесь, сушил одежду над огнем и пил мед. С конунгом пировали две дюжины лютых, самые верные бойцы, почти все датчане. Еще тут были гости, посланцы кейсара и несколько богатых купцов из Волина, боявшихся ехать дальше в непогоду. Законы гостеприимства распространялись на любого мирного человека, постучавшего в ворота крепости.

– Добрых снов тебе, Говоритель закона. – Хозяин крепости протянул старику руку. – Поведаешь ли ты нам, что сказали о моем сыне оракулы?

Торгейр оглянулся. Викинги прекратили пить и есть. Стряпчий замер у огромного вертела с жареным быком, не смея опустить нож:. Десятки пар глаз следили за Говорителем.

Светлое крыло, подумал жрец. «Принесет свет». Как я ему скажу о пророчествах?

– Оракулы говорят, что сын конунга принесет много побед и радости братству викингов, – во всеуслышание объявил Говоритель закона.

«Свет. Принесет свет».

– Мой сын! – На суровом лице Токи заиграла улыбка. – Радуйтесь, друзья! Сегодня год, как родился мой сын, сын Токи из клана Топоров!

Говоритель закона воздел ладони к небу, мысленно взывая к хранителю морских пучин.

– Отчего ты не весел, наш славный Торгейр? – Молодой конунг все еще смеялся, но глаза его походили на две острые льдинки. – Эй, лежебоки, живо налейте Говорителю рог меда!

– Нам надо обсудить одно дело. – Торгейр остановил трелля, подбежавшего с полным бычьим рогом медовухи. – Прошу тебя, Токи. Нам надо поговорить наедине.

– Случилось что-то плохое? – Лютые привстали, чутко наблюдая за своим вождем.

– Пока нет, – успокоил Говоритель. – Но непременно случится. Если мудрый конунг будет ждать.

– Я не буду ждать! – Токи тряхнул гривой. – Клянусь, никакая весть не напугает меня, Говоритель. Я сделаю так, как лучше для нашего братства!

Глава двадцать третья В которой саамы знакомятся со словом «честь», один выходит против семерых, а Пиркке Две Горы плачет

– Возьми меня с собой!

– Не возьму. Ты еще слишком молод.

– Мне уже двенадцать!

– Не ври! Никто не знает, сколько тебе лет! Я обещала Укко, что буду учить тебя до осени. Я не хочу, чтобы тебя убили или выжгли печать на лбу!

– Почему меня должны убить? Ты ведь говорила, что норвежцы приходят только за данью.

– За данью, за данью... Ой, мальчик, не гневи меня. Прежде они приходили за пухом и мехом, при старом господине, и всегда было известно, что они возьмут. Но потом Харальд Серая Шкура поссорился с родичами, и бедных саамов обирают все, кто захочет...

– И Глум Бешеный Кот? Этот родич Хромого Хьялти?

Пиркке потемнела лицом.

– Ой, мальчик, я не знала, что Глум – это свояк Хьялти. С Хьялти я дружу очень давно. Так получилось, что я дважды принимала роды у его матери, он мне почти как сын. Хотя у старой Пиркке нет сыновей... Я не знала...

– Что ты теперь будешь делать?

– Не знаю... – Пиркке выглядела крайне растерянной. – Наши мужчины раньше не дрались с норвежцами. Тех всегда больше, у них железные мечи и топоры, у них лучше корабли. Вчера я видела охотников с сейда Спящего Человека. Они не хотят платить дань Глуму. Они говорят, что рыбаки тоже не хотят платить. Рыбаки в этом году уже отдали долю ярлу.

– Можно собрать людей и прогнать этого Глума, – предложил Северянин.

– Как прогнать их всех? – возразила старуха. – Рыбаки видели девять больших кораблей. Они уже собрали дань в соседнем фиорде. Четверых убили. Только буря помешала им доплыть до нас.

Даг задумался.

– Но в лес они не полезут?

– Отсюда до моря полдня на оленях, – хмыкнула старуха. – В Две Горы они не доберутся. Но они грабят всех морских охотников.

– И с каждым годом отбирают все больше? – закончил за нее Даг.

– Что ты хочешь сказать?

– Хочу сказать, что на следующий год будет еще хуже.

– Хозяйка, он дело глаголит, – вставила Нелюба.

– Я поеду, – уперлась Пиркке. – Я скажу мужчинам, чтобы они спрятали оружие. Они погибнут. Норвежцев слишком много.

Даг все равно не понимал, как можно так легко отдавать свое кровное добро. Он представил, как кто-то требует полсотни беличьих шкурок с его отца. Олав Северянин предпочел бы погибнуть и погубил бы всех хускарлов, но захватчикам достались бы одни головешки.

– Пиркке, ты так говоришь, потому что не хочешь ссориться с Хьялти?

– Хьялти нет до нас дела, – поморщилась вельва. – Хьялти слишком далеко. Я не могу сказать Глуму, чтобы он ушел, только потому, что люблю Хьялти. Я многих люблю. Пиркке Две Горы знают повсюду, до самого Сконе.

Северянин задрожал от гнева.

– Я все равно пойду следом за тобой!

– Ты крепкий, как молодой громоплодник, – попыталась успокоить парня Нелюба, – но хозяйка права. Саамы не должны драться.

– Все равно пойду, – заупрямился Даг. – Если не возьмешь меня, побегу следом!

– Ой, ладно, ладно, – сдалась вельва. – Поедешь со мной, только никуда не бегай один!

Дагу показалось, что втайне старуха обрадовалась его настойчивости. Видимо, предстоящее дело не внушало ей уверенности.

За сейдом Спящего Человека вельва свернула на запад. Олени шустро бежали по едва заметной тропе. Вельва косилась на лук, стрелы и прочее вооружение Северянина, но вслух больше не ругалась. На становище вельвы Звездочки их встретили возбужденные охотники, их собралось человек пятнадцать. Еще больше мужчин вельва догнала у Сухих Утесов. Сухие Утесы потому так и назывались, что возвышались высоко над краем леса, в таком месте, куда никогда не мог доплюнуть соленый океан. Отсюда открывался захватывающий вид на фиорд и привычные места морской охоты.

– Они сожгли деревню Вайненона, – затароторили обычно сдержанные мужчины. – Они убили его сына и увели дочку...

– За то, что им не собрали пух и шкуры...

– А пух уже отдали хавдингу Ториру, который приходил от ярла!

– Мы не будем платить дань дважды!

– Лучше мы заберем женщин и уйдем на север, в тундру!

– Нет, мы будем драться! Пиркке, ты должна нам помочь. Ты можешь наслать на них ураган?

– Вам надо идти домой, – обратилась Пиркке к мужчинам. – Ураган не поможет. Вы не сможете прогнать норвежцев. У вас нет хорошего оружия.

Даг внимательно осмотрел крошечную армию. С первого взгляда стало ясно, что эти парни обречены на гибель. Никто не носил меч. В лучшем случае – топоры дровосеков или длинные ножи, с которыми хорошо ходить на зверя, но не сражаться с человеком.

– Мы ляжем вон там, – сморщенный чернолицый человек указал на обрыв. – Мы отгоним их стрелами.

– Так ты и раньше говорил, – отмахнулась вельва. – Тогда они догнали наших и всех зарубили.

Дальше вельва заговорила на финском очень быстро, и Даг перестал ее понимать. Чернолицый спорил и что-то горячо доказывал, ему вторили другие охотники. Северянина их перепалка уже не занимала.

Навстречу храбрецам, по уступам утеса, торопились жители рыбацкой деревни. Снизу вверх змейкой вилась утоптанная тропа, люди на ней казались муравьями. Женщины несли детей, старики тяжело тащили скарб и припасы, мужчины мрачно замыкали шествие с сетями и острогами. Они бежали от грабителей, заранее зная, что от деревни на берегу ничего не останется.

– Куда пойдете? – спросила их Пиркке.

Старший из мужчин что-то устало ответил, показал в направлении леса.

– Их соседи уже ушли к сейду Серого Источника, – перевела Дагу колдунья. – Они всегда туда уходят, если с моря опасность. Норвежцы убили в море шестерых, кто не захотел делиться уловом...

Даг увидел драккары. Они разительно отличались от утлых суденышек финнов. Со страшными рогатыми мордами они выглядели, как чудовища, всплывшие из пучины. Подойти к берегу драккарам мешали отлив и сильной боковой ветер. На флагманском корабле уже свернули парус, на других еще раздувались полосатые полотнища.

Видимо, норвежцы отчаялись дождаться штиля, но и подвергать опасности днища на острых камнях им не хотелось.

С драккара прямо в пену попрыгали человеческие фигурки, они поплыли, держа над головой топоры. Но второму кораблю повезло больше. Он сумел приблизиться к острым скалам настолько, что спрыгнувшие моряки погрузились только по пояс. Они толпой схватились за канат и потащили драккар к берегу. Гребцы задрали весла. С моря доносились зычные команды, смех и звон оружия.

Даг внезапно ощутил себя зверем, на которого охотятся. До сей поры он всегда мысленно воевал на противоположной стороне. Его дядя Свейн Волчья Пасть и другие отважные воины, это они нападали, высаживались во вражеских землях и захватывали жирную добычу. Это с ними Даг сейчас должен был стоять у борта, точить секиру и грабить глупых дикарей!

Но все переменилось.

Беженцы еще не успели добраться по тропе до вершины утеса, когда викинги уже вылезли на прибрежную гальку. В их распоряжении оказались сразу две деревни, но из жителей – только собаки, пара тощих птиц и облезлых лошадей, которых рыбаки не могли поднять на кручу.

Лучники-саамы, обычно такие послушные воле Пиркке, отвернулись и направились к краю Сухого Утеса. Оттуда они намеревались простреливать тропу. Но Северянину сразу стало очевидно, что их затея – совершенно нелепая.

– Так нельзя, – сказал он вельве. – Они будут пускать стрелы вниз, а их обойдут сзади, вон там, по верху... – Мальчишка указал на другую тропу, шагах в трехстах от первой. – Или обойдут вон там, где берег низкий. Я бы так и сделал!

– Ты бы так и сделал? – вздрогнула Пиркке Две Горы.

– Да, я бы не уплыл с пустым трюмом, – выдержал ее колючий взгляд мальчик. – Я бы не стал забираться наверх под стрелами, а разделил бы людей. Одного лютого послал бы на север, чтобы бежали, пока берег не станет низким. Второго послал бы по вон той, дальней тропе. Они встретились бы наверху, и тогда всем вашим... то есть всем нашим – конец.

– А что бы ты сделал потом? – проницательно спросил тот самый чернолицый, что призывал к битве. Он отстал от своих товарищей и внимательно слушал Дага.

Снизу с берега донесся истошный женский крик. Пиркке выругалась. Очевидно, не все рыбаки успели сбежать. Или не захотели прятаться...

– Потом я бы послал по вашим следам самых опытных хольдов. Они бы выследили, где скрываются женщины.

– В лесу твоих хольдов подстрелили бы из луков! – перебила Пиркке.

– Лес надо поджечь, – невозмутимо ответил Северянин. – Надо поджечь лес, а здесь, у Сухих Утесов – построить зимний лагерь. Отсюда видно далеко на север и на юг. Если поставить тут сторожевую заставу, ваши рыбаки не смогут вернуться в свои деревни. А два драккара я поставил бы вон там и там. – Северянин оживленно чертил в воздухе план. – Тогда мои дренги смогут наблюдать за берегом с кораблей. Тогда рыбакам придется выйти из леса и просить милости.

Воцарилось молчание. Чернолицый охотник, несколько его товарищей и вельва рассматривали Дага с неприкрытым испугом.

– Хорошо, что ты сейчас не с ними, – подвела итог Пиркке.

– Пиркке, твой ученик еще сосет молоко, а говорит, как взрослый, – уважительно отозвался чернолицый. – Наверное, ему лучше известно, как поступят его подлые соплеменники, ведь он там вырос. Но они никогда не заходили в лес, они нас боятся. Они, конечно, сожгут деревни...

– Смотрите, смотрите, – вскрикнул кто-то из притаившихся лучников.

Даг, вельва и другие кинулись к самому краю обрыва и осторожно выглянули вниз, сквозь густые кустистые заросли, облепившие кручу. Северянин оказался прав. Глум Бешеный Кот разделил своих викингов на три отряда. Один грам вел своих людей на штурм утесов, они поднимались медленно и осторожно, выставив впереди себя щиты. Другой отряд собрался на берегу. Деревня уже вовсю горела. Среди трескучих костров легко угадывалась фигура человека богатырского роста, и далеко звучал его бас. Даг видел Глума всего единожды, в усадьбе Хьялти Хромого, да и то ночью, но ни с кем бы его не спутал. Глум стоял среди разгоравшегося пожара и что-то кричал своим людям, размахивая секирой. Те поглядывали на юг и явно собирались осуществить пророческий план Дага – взять Сухие Утесы в клещи!

– Я говорил – они придут сюда!

– Но они раньше никогда... – затянул свою унылую песню чернолицый.

Охотники собрались под корнями накренившихся сосен и завели жаркий спор. Даг оценил расстояние. Передовой отряд Глума уже прошел треть пути по обрыву. Отсюда их можно было достать стрелами, но это только раззадорит остальных. Саамы привыкли всякий раз убегать в лес. Они не представляли, как поступать в случае угрозы окружения. Даг предпринял последнюю попытку.

– Пиркке, скажи им. Надо оставить здесь четверых лучников. Надо пятерым бежать на север, до следующей тропы, и занять ее. Чтобы норвежцы не поднялись сюда. Еще пятерым надо бежать туда, где была вода... – Мальчишка показал на русло высохшего ручья, пробившего себе извилистый путь между камней. – Там трудно подняться вверх, но легко спуститься. Там можно спрятаться и обстреливать тех, кто идет вверх по тропе. Они не смогут держать щиты, и еще хвататься за корни, и еще стрелять из луков. У них всего... – Даг сощурился, – у них всего четыре хороших лука. Мы убьем их, если спрячемся в ручье!

Вельва быстро перевела слова Дага. Что-то в Пиркке неуловимо изменилось. Она больше не ругалась на своего упрямого ученика. Охотники заволновались пуще прежнего. Наверняка многим казалось диким, что безусый мальчишка пытается командовать.

Но Даг уже их не слышал. Он бегом спускался вниз, по узкому ущелью, пробитому водой. Неизвестно по какой причине, в этом году ручей не нашел в этом месте выхода к морю. Парень хватался за ветви кустарника, перепрыгивал с камня на камень, с риском свернуть шею, и очень скоро оказался в точке, откуда путь вниз стал невозможен. Бывший ручей обрывался здесь водопадом, на круче чудом укрепилось несколько кривых елей. Отсюда прекрасно просматривались галечный пляж: и горящая деревня.

Не все жители успели сбежать. С отвращением Даг наблюдал, как хохочущие молодцы загоняли в воду того самого несчастного припадочного, которого лечила Пиркке. Парень боялся воды, хотя рос в семье потомственных рыбаков. Он нагишом прыгал по мелководью и жалобно скулил, просясь обратно на берег. В ответ он получал тычки и смех. Потом кто-то взмахнул мечом и распорол припадочному живот. Парень упал на четвереньки, вода под ним стала черной от крови. Ударила волна, повалила раненого, закружила.

Сверху полетели мелкие камни. Чернолицый послушался советов Северянина, к нему спускались трое лопарей с луками. Хватаясь за ветки, Даг осторожно пробрался среди колючих кустов. Тропа с карабкающимися викингами оказалась совсем недалеко, враги сосредоточенно взбирались в гору. Даг отполз назад, показал финнам на пальцах – шестеро. К счастью, потомственным охотникам не потребовалось больше ничего объяснять. Они спрятались в зарослях и изготовились к стрельбе.

Даг четко сознавал, что для отражения атаки у него всего один шанс. Если финнов заметят люди Глума, оставшиеся на берегу, то моментально сделают их отличной мишенью.

Скоро норвежцы оказались совсем близко. Чернолицый легким свистом отдал команду своим. В этот момент у Дага мелькнула сумасшедшая мысль. Он снова вернулся в расщелину, где пробивала себе путь вода, пошептался с чернолицым и полез еще ниже. Черный дым поднимался снизу и скрывал парня от глаз пришельцев. Даг выбрал длинную еловую ветку, попробовал ее на крепость, ухватился и спрыгнул вниз.

Дерево наклонилось, но не сломалось.

Северянин ободрал руки и спину, несколько раз больно стукнулся ногами, но вертикальный участок высотой в три роста человека преодолел без особых потерь. До плоского берега оставался еще один небольшой обрыв. Мальчишка распластался на влажном камне, слушая гулкие удары собственного сердца. Метка на голове пульсировала.

Викинги его не заметили. Зато Даг как следует рассмотрел Глума. Бешеный Кот топал ногами и перекрикивался с форингами, управлявшими драккарами. Ветер относил их брань в сторону. Высадка еще не была закончена, человек сорок оставались на кораблях. К берегу гребли смельчаки и на себе тащили канаты. Небольшой отряд норвежцев штурмовал дальнюю тропу. Даг очень надеялся, что чернолицый успел отправить туда своих стрелков.

Северянин успокоил дыхание. Он помнил наставления старины Горма – ненависть помогает в рукопашной, но мешает стрелку! Парень выложил стрелы из кожаного колчана на камень. Послюнявил палец, послушал ветер, взял упреждение, как его учили охотники на белок. Голова Глума представляла собой отличную мишень. Уверенный в своей безнаказанности, наглец насадил свой блестящий шлем с нащечниками на древко копья. Даг вытянул шею и невольно вздрогнул. Тяжелое копье торчало из спины мертвой женщины. Седые волосы убитой старухи плескались в прибое.

Но убийством старушки и больного юноши норвежцы не удовлетворились. Из своего укрытия между корней Даг увидел, как несколько дренгов тащут по камням нестарую еще женщину. Женщина подволакивала ногу, наверное, поэтому не смогла скрыться вместе с остальными. Дренги задрали ей руки над головой и привязали к распорке для сушки сетей. Потом на ней разорвали платье и схватили за ноги, чтобы форингу было удобнее ее насиловать. Женщина истошно кричала и сумела оттолкнуть бородатого викинга ногой. Он упал, запутавшись в спущенных штанах. Но в следующий миг под смех товарищей вскочил и ножом пригвоздил запястья несчастной к бревну. Женщина обмякла. Разбойник с урчанием продолжил свое дело, не обращая внимания, что по рукам и груди жертвы вовсю течет кровь.

К Глуму кто-то подбежал показать трофеи – груду тряпок и убогую посуду, найденную в хижинах. Хавдинг брезгливо ошвырнул добычу ногой. Даг задержал дыхание и выпустил стрелу.

Кремниевый наконечник пробил Глуму щеку, язык и зацепил яремную вену. Великан умирал несколько долгих секунд, схватившись ручищей за оперенье стрелы. Еще до того, как саамы выпустили свои стрелы, Даг вторично натянул тетиву.

На берегу началась неразбериха. Норвежцы завопили как резаные. Те, у кого были с собой щиты, прикрылись ими и сгрудились, ожидая нападения. Сверху, с шумом и воплями, посыпались раненые. Имея большую практику в отстреле мелкой дичи, финны стреляли без промаха. Расстояние было слишком велико, чтобы наверняка пробить крепкие куртки викингов, но узкая горная тропа способствовала успеху. Норвежцы теряли равновесие и падали вниз, ломая ноги и шеи.

Даг успел выпустить еще три стрелы, прежде чем его заметили. Он поразил еще двоих и едва сдержался, чтобы не заорать от радости. Вторым мальчишка подстрелил того широкоплечего косматого форинга, который насиловал рыбачку. Третьей стрелой он сумел ранить еще одного норвежца в ногу, но тот поднял взгляд и заметил юного стрелка.

– Вот он! Вот! Он один! Убейте его! – заорал раненый.

Разбойников не пришлось просить дважды. Даг еле успел перекатиться в сторону, как от валуна, за которым он сидел, с визгом отскочили две стрелы. Третья стрела несильно распорола ему ногу ниже колена. Даг спрятался за стволом кривой ели и застыл в крайне неустойчивом положении, прямо над пропастью. Оказалось, он подумал обо всем, кроме собственного отступления.

Достать его снизу не могли, по отвесной скале никто бы не взобрался, но он не мог отсиживаться здесь бесконечно. А карабкаться наверх – означало неминуемо подставить спину.

– Они там, за деревьями! Эй, Аки, собирай своих, обойдите их поверху!

– Этот гаденыш подстрелил Глума! Кто теперь будет за хавдинга? Бьерна Бобра он тоже подстрелил!

Парни из команды чернолицего убили четверых из той шестерки норвежцев, что лезли вверх по тропе. Двое добрались до гряды и потерялись из виду. Одновременно раздалась ругань со стороны дальней тропы, куда Глум заслал другой отряд. Кто-то летел кувырком с обрыва, на ходу роняя оружие и куски самодельных доспехов.

– Засада! Аки, там тоже засада! – вопил кто-то на берегу.

– Дай отмашку на «Красного змея»! Пусть высаживаются севернее, там пологий берег!

– Эй, трусы, живо наверх! – Место убитого Глума живо занял другой вождь. Он стал пинками подгонять своих оробевших дренгов к скале. – Живо, не то всех оставлю тут! Это же просто дикари, вонючие саамы, кого вы испугались?!

На «Красном змее» и двух других драккарах спустили на воду весла. Человек на берегу размахивал двумя факелами, дублируя приказы нового начальства. Затем отшвырнул факелы и побежал догонять своих. Норвежцы разделились на две группы и, прижимаясь к скале, направились в обход.

Даг спрыгнул с большой высоты и немного отбил пятки. Живых вокруг не было. Рыбацкое поселение превратилось в головешки. Мертвая женщина так и висела на ноже, пришпиленная к бревну. У ее ног грызлись тощие собаки. Старуху и зарезанного недоумка медленно волокло вдоль берега косой волной. Даг насчитал пятерых норвежцев, свалившихся с кручи. Дальше по берегу лежали еще трое. Своего предводителя Глума викинги куда-то унесли.

Северянин в последний раз оглянулся на вражеские корабли и быстро полез вверх по выдолбленной в камнях дорожке. Наверху его ждала Пиркке.

... – Что теперь будет? – Вельва схватилась за голову и заплакала. – Они вернутся и убьют всех.

– Может быть, они вернутся. – Впервые мальчик посмотрел на старую женщину без должной почтительности. Скорее – с жалостью. – Может, и вернутся. Но будут знать, что здесь их ждет только смерть.

Глава двадцать четвертая В которой встречается настоящий противник, впервые приходит страх и возвращается нож

– Снова ты? – изумлению Лалли не было предела. Тууле смотрела на Дага с радостью. Во всяком случае, так ему показалось.

– Ты зачем пришел? – Один из белобрысых дружков Лалли толкнул Дага животом. Он был выше Северянина на целую ладонь.

– Вы слыхали? Говорят, волчонок подстрелил главного убийцу... – несмело произнес кто-то.

– А может, не вернутся? – предположила Тууле. – Говорят, они никого не нашли на берегу, в лес идти побоялись и уплыли.

– Они не дадут нам спокойно бить тюленей, – сказал Лалли.

– Ага, теперь моим родственникам придется уходить в леса, – злобно прошипел белобрысый задира. – Раньше они рыбачили и платили долю. А теперь норвежцы вернутся и убьют всех!

– Ой, Кауко, ба-ба-ба! – быстро произнес Лалли. Стало ясно, что белобрысого задиру звали Кауко и что Лалли велел ему не заводиться.

– Зачем ты пришел? Сюда тебе нельзя! – строго сказала Тууле Северянину. – Кто тебя послал? Тебя Пиркке послала?

Даг нарочито медленно осмотрелся. Он нашел их сам, без всякой Пиркке, и это оказалось совсем несложным. Он спросил внизу, у Каарины, где найти Лалли и Тууле, и хозяйка усадьбы указала ему на утес. У Каарины была богатая усадьба, очень богатая по здешним меркам, где многие вообще не заводили скота, а промышляли одной охотой и рыбной ловлей. У Каарины было много своих оленей, а еще птицы и ручные зайцы. Каарина жила на краю южной Горы, на самом юге владений вельвы Пиркке. Напротив горы, из вечного леса торчал каменный клык. Там подростки любили собираться и рассказывать небылицы.

Даг застал компанию Лалли врасплох. Вначале следовало разделаться с теми, кто его оскорблял.

– Он снова дерется! – взвизгнул белобрысый.

И тут же получил коленом в пах. Второго белобрысого Даг огрел палкой по голове, так что тот упал и долго не вставал. Затем Даг прыгнул в костер и швырнул горящие угли в рожу изумленному Тойво.

– Так нельзя, нельзя... – Тойво залопотал на своем, отступая спиной. Он отступал, стряхивал огонь, забыв, что сжимает в руке острую палочку с мясом, пока не уперся задом в замшелый сосновый ствол.

– Ты?.. – В первую секунду Юхо страшно разозлился. Невзирая на предостерегающий крик маленькой девчонки, он кинулся к Дагу... и получил заостренным концом палки в живот.

– Оххх... Лалли, он меня... – Для Дага прозвучало непонятно, но слова уже не имели значения.

Северянин выхватил из-за спины второе заготовленное оружие. Настоящие мечи раздобыть было негде, но он подобрал две тяжелые палки и кое-как, с помощью топора вельвы, заострил концы. С другой стороны тоже зачистил от коры, сделал насечки, обмотал обрывками веревок. Получились грубые подобия мечей. Гораздо тяжелее тех, на которых учил драться старина Горм, но и руки у парня окрепли. После месяцев изматывающего труда Дагу ничего не стоило сражаться настоящим взрослым мечом. Жаль только, взять его было негде!

Юхо кинулся вторично и получил сразу по голове и сбоку, по ребрам. Лалли и Тууле смотрели на незваного гостя разинув рты.

– Возьми палки. – Даг кивнул на груду сучьев, собранных для костра. – Будем сражаться честно. Один на один.

– Ага, тебе мало? – просипел Юхо. Но палки выбрал. Точнее – одну палку.

Даг перешел в наступление. Он кружил по поляне, один «меч» придерживая позади, заготовив для хлесткого рубящего удара сверху. Другой – выставил впереди и делал им короткие тычки, мешая противнику подобраться вплотную.

Лалли что-то крикнул, Юхо засмеялся и сделал выпад. Стало ясно, что обращаться с настоящим оружием викингов его никто не учил. Пока Юхо замахивался своей длинной обугленной дубиной, Даг врезал ему наотмашь по лицу, развернулся всем корпусом, добавляя энергии, и второй палкой стукнул по коленке. Юхо отступил, дергая головой, точно конь, отбивающийся от слепня. Поперек физиономии у него протянулась царапина.

– Вторую! Еще возьми! – стали кричать Юхо дружки. Тойво опомнился от первого испуга, стал подкрадываться к Дагу сзади. Но его маневры успеха не имели. Северянин развернулся, легко отбил копьецо в сторону, со всего маха рубанул деревянным мечом по глазам.

Дико вскрикнули девчонки. Тойво зашатался и упал. Даг развернулся как раз вовремя, чтобы встретить очередной бешеный выпад Юхо. Тот пер, ничего не соображая, рубил слева и справа, но не как воин, а как пьяный дровосек. Даг встретил его дубину скрещенными мечами, тут же качнулся влево, прокрутился на пятке и обоими мечами ударил противника в затылок. Юхо по инерции пролетел вперед, следом за своей кошмарной дубиной, но устоял на ногах.

Даг запел боевой нид без слов. У финнов округлились глаза. Они привыкли петь что-то понятное, про лес, про солнце и оленей.

Тойво раскачивался, сидя на корточках, и жалобно всхлипывал. Младший брат Юхо вытащил из костра головешку и побежал за Северянином, но девчонки схватили его и усадили на землю. Мальчик вырывался и царапался, но помогать брату его не отпустили.

– Бей его! Юхо, бей!

На поляну выскочили еще двое парней, незнакомых Дагу. У одного был лук, другой сжимал копье. Лалли преградил им путь, не позволяя вмешиваться в драку. Этот Лалли – единственный, кто вызывал у Дага уважение. Прочие пытались напасть сзади, как трусливые псы.

Даг присел, пропуская кривую дубину над собой, и завыл еще громче, совсем как дядя Свейн. Юхо с трудом переводил дыхание. Наверняка он прекрасно бегал на лыжах и мог часами догонять оленей, но короткие перебежки давались парню с трудом.

– Что, сын гадюки, не нравится мое угощение? – захохотал Северянин. Наконец-то они с громилой Юхо стали примерно на равных. Вес и сила лопаря ничего не значили в настоящем бою.

– Я тебя убью! – прохрипел Юхо. Наконец, он решил действовать, как соперник, – отбежал к костру и подобрал вторую палку. Но она ему только мешала, парень никак не мог драться двумя руками одновременно.

– Эй, колдун, что ты хочешь? – пропищала подружка Тууле. – Ты хочешь наше мясо? Забирай и иди отсюда...

– Молчи, молчи! – прикрикнул на нее Лалли.

Даг наступал, вращая мечом в левой, а правой – делая рубящие движения. Налитые кровью, обезумевшие глазки Юхо метались по сторонам. Он никак не успевал проследить за обманными движениями врага. Улучив момент, когда солнце очутилось за спиной, Даг метнулся противнику в ноги. Со звонким стуком толстая палка врезалась Юхо в щиколотку. Нога подогнулась, финн упал на одно колено, но успел подставить палку под удар сверху.

Девчонки снова вскрикнули. Тууле глядела на Дага завороженно, точно перед ней возник Хозяин леса.

– Ой, ой, нельзя... – неразборчиво запричитал кто-то.

Краем глаза Северянин заметил – на полянке появились двое взрослых мужчин. Подростки сразу вскочили, стали тыкать в Дага пальцами и кричать. Один из пришедших был высокого роста, сутулый старик, а второй – молодой парень, не старше шестнадцати лет. Вместо того чтобы растащить дерущихся, финны замерли, открыв рты. Старый что-то спросил, видимо, интересовался, почему слуга вельвы поет. Ему стали отвечать наперебой, указывая на избитого Тойво и других парней.

– Ой, не надо! – Молодой парень кинул мешок с поклажей и попытался встать между Дагом и Юхо.

– Отойди! – приказал Северянин. – Отойди или пожалеешь! Это наше дело!

– Кто ты такой? – засмеялся парень. У него были длинные мускулистые руки и смешная жидкая бородка. – Ой, ты будешь мне?.. – дальше он прокричал непонятные, но наверняка очень обидные слова, потому что мальчишки дружно заржали. Юхо переминался с ноги на ногу, злорадно выглядывая из-за плеча неожиданного заступника.

– Дай ему, Унто! Поколоти его!

– Эй, Унто, он всех бьет!

– Отдай мне свои палочки, – засмеялся Унто и протянул руку. Он никак не мог поверить, что мальчишка, с виду лет одиннадцати, осмелится ему возражать.

– Унто, лучше не трогай его! Он убил двоих норвежцев на берегу.

– Кого он убил? – расхохотался парень. – Наверное, двух комаров?

– Ты будешь третьим! – твердо пообещал Даг и неожиданно перешел в атаку. Неожиданно даже для себя, поскольку новый противник мог опрокинуть его одним пинком. Скорее всего, парень с дедом возвращались с охоты, на поясах у них висели ножи, а в мешках топорщилась добыча. Но воспользоваться ножом противник не успел.

Даг прыгнул вправо, якобы метя в лицо. Парень задрал руку, прикрываясь. Но Даг в шаге от него скакнул влево и с размаху врезал мечом противнику по правой руке. Унто схватился за кисть, взвыл от боли. Он совершил большую ошибку, поскольку забыл про оборону лица.

Северянин сделал полный оборот, раскручивая вокруг себя левую руку с мечом. До головы противника Даг не дотянулся, не хватило собственного роста. Удар пришелся в шею. Внутри Унто что-то хрустнуло, но он вовсе не был побежден. Он зашипел, как раненая рысь, и кинулся на мальчика.

Даг отступал то влево, то вправо, тыча парню мечом в физиономию, а тот все никак не мог поймать своего верткого соперника. Даг отступал спиной к костру. У самого костра он развернулся и прыгнул через горящие головни. Немного опалило лодыжки, затлели штаны, но в целом прыжок удался. Девчонки вскочили и с криком отпрянули. Старик что-то громко говорил и махал руками, очевидно, пытался урезонить своего молодого товарища.

Унто совершил очередную ошибку – прыгнул за Дагом через костер. На сей раз Северянин не стал убегать, а встретил врага в полете. Сильный замах с левой оставил на физиономии Унто широкую красную полосу. Ребро деревянного меча попало парню в переносицу. Кровь хлынула потоком. Второй удар с правой пришелся на вытянутую руку, которой тот пытался прикрыться.

– Ах ты, сын гадюки! Я убью тебя!

– Попробуй!

Унто свалился на колени, не удержался и покатился по корням. Сверкнуло лезвие ножа. Ничего не соображая от боли, парень помчался вперед. Его уже не смогли задержать деревянные мечи. Унто сшиб Дага с ног, оседлал его и с ревом занес нож:. В ту же секунду на его запястье захлестнулась петля. Мощным рывком финна поволокло в сторону. Он вскочил с обиженным криком и... едва не напоролся на копье.

Откуда ни возьмись, в центре поляны возник еще один старик. Но этот выглядел совсем не так, как худосочный дрожащий охотник. Широкий в кости, увешанный костями и зубами грызунов, с седыми мохнатыми бровями, он походил на лесного духа. Этого человека Северянин видел впервые. Старику можно было дать и сорок, и восемьдесят лет одновременно. Его лицо походило на испеченный в золе корнеплод.

– Нойда Укко...

– Нойда вернулся. Он все слышит! – зашептались девчонки.

Копье Дага удивило. На тупом конце с него свисали мохнатые хвосты и какие-то побрякушки, а вокруг лезвия был обмотан шнур с беличьими черепами.

Старик приставил оружие к горлу Унто, затем замахнулся, но не ударил. Унто, понурившись, утирая кровь, шмыгал носом. Его плечи ходили ходуном. Нойда сделал скользящее движение рукой, будто ловил комара. Кровь из носа Унто моментально перестала течь. Затем нойда взялся широкой пятерней за поврежденную кисть горе-охотника. Унто взвыл, поднялся на цыпочки, но спустя миг замер с блаженной улыбкой. Он с недоумением разглядывал запястье, оно снова шевелилось, и рука не висела, как подрубленная.

– Ты! – Нойда повернулся к пожилому охотнику. – Открой, покажи!

Старик с угодливым рвением развязал оба мешка. Там оказались вынутые из силков лесные птицы со свернутыми шеями.

– Две, – приказал Укко и назвал имена птиц на местном наречии. – Теплую дай.

В руках у него оказалась большая птица с красивым синеватым оперением. Даг понятия не имел, как она называется, возле фермы Северянина такие не водились. Укко коротким тычком ножа вскрыл птице горло и тут же зажал пальцем вену.

– Ты! – Нойда ткнул коричневым пальцем в Лалли.

Вожак подростков мгновенно вспотел. Он подошел к колдуну на негнущихся ногах, слегка раскачиваясь, как пьяный.

– Ты, – повторил Укко. Его голос звучал, точно скрип промерзших ветвей на ветру. – Ты! Зачем?

– Мы... я... он нас не слушал...

– Не слушал? Он тебе младший брат?

Лалли насупился. Нойда еще что-то спросил, но Даг не понял. Иногда язык лопарей становился чудовищно сложным.

– Он вас не будет слушаться. Если хочешь, чтобы он слушался, – убей его. – Нойда отпустил птице горло, отвернулся, что-то быстро проделал. В кулаке у него оказались два ножа, окропленные птичьей кровью.

Одно лезвие нойда протянул Лалли. Второй такой же нож: колдун кинул Дагу. Кинул, не глядя, стоя спиной. Лезвие сверкнуло полумесяцем и воткнулось в теплую золу, в ладони от ног Северянина.

Даг взялся за теплую ручку ножа. Моржовая кость была обтянута шершавой кожей, лезвие тоже оказалось необычным, широким и зазубренным. Почему-то острие весило больше, чем рукоятка. Зато железо – заметно хуже того, что научился ковать Олав Северянин, это Даг сразу определил по точкам окалины и царапинам. Но имелось в этом странном ноже еще что-то... что-то необычное. Даг даже забыл, что снова предстоит драться. Он понюхал лезвие и попробовал языком. Стоявший рядом Юхо за компанию тоже высунул язык.

– Хороший тесать, так? – коверкая свейский язык, осведомился нойда. Его темные глаза буравили Дага, словно два горячих гвоздя.

Даг кое-как поднялся. Дальше драться не было сил. Старый охотник хлопнул Унто по затылку и увел с поляны. Ребята стояли молча, никто не смел шевельнуться. Лалли разглядывал свой нож: с таким видом, будто держал за хвост ядовитую змею.

– Теперь. Драться, – сказал Укко. – Ты. Двое.

Северянин внезапно догадался, что нойда нарочно говорит простыми словами, чтобы чужой мальчик его понял. А еще, разглядывая нойду, Даг вспомнил, что говорила Нелюба. Именно этот лесной колдун, приятель лешего и повелитель весенних костров кокко, повелел вельве привезти Дага в финские чащобы. И Пиркке, смелая и сильная Пиркке, которая могла заколдовать целый хирд викингов и не боялась подземных гномов, не осмелилась перечить нойде.

– Драться, – сказал Укко.

В полной тишине Лалли выронил нож:.

– Я не хочу с ним драться.

– Ой, хорошее решение. – Колдун повернулся к Северянину. – Скажи, сорока рассказала мне правду? Это ты убил норвежского хавдинга? Значит, предсказание сбылось... Ты принес нам беду. Большую беду.

Глава двадцать пятая В которой происходит знакомство с людоедами, во рту растет жало, а владыка Рот ждет свежую кровь

– Здесь, – сказал нойда. – Иди один. Ты.

Ослушаться Даг не сумел. Этот человек внушал ему страх. Впервые за долгое время Даг по-настоящему кого-то испугался. Вельва Пиркке тоже могла делать страшные вещи, особенно когда злилась. Но злилась Пиркке нечасто и убивать никого не собиралась. Зато про нойду Укко ходили страшные слухи. Мигом присмиревший Лалли успел нашептать всякого. Будто бы колдун может одним взглядом усыпить рысь. Или заговорить медведя-шатуна. Или может сделать так, что человек потеряет речь и станет мычать, как лосиха.

Потеря речи Дага не слишком обеспокоила. Он уже провел достаточно времени в плену у вельвы. Без голоса и без ног. И ничего – живой!

Нойда привел парня в глухую теснину. Здесь мертвым стволам было некуда падать, их голые ветви кололи глаза, а под ковром из иголок чавкало болото. Здесь не пели птицы, и голоса звучали иначе.

– Иди один, – повторил нойда. – Я буду ждать.

– Кто там?.. Кого мне там надо повидать? – непослушными губами выговорил Даг.

– Там трещина в земле. Вход в Ротаймо, землю умерших. Если ты туда сумеешь пройти, ты – великий нойда. Внизу тебя ждет щедрая награда. Ты сможешь повелевать духами, сможешь вернуть мертвых к жизни. Если не сумеешь одолеть вход... ты – никто.

– Но я не нойда, – в сотый раз повторил Северянин. – Я даже не говорю на вашем языке. Я ничего не умею.

– Много умеешь, – строго одернул колдун. – Мне Пиркке все сказала. Лесовику не даешь себя обмануть, из черного леса выход находишь, из белого тоже находишь. В море тебя вывозили... и там берег сразу нашел. Птиц находишь, волков пугаешь, рысь умеешь отвадить. Болезни внутри человека видишь... пока плохо ты видишь, но можно тебя научить! Ты прогнал норвежцев...

Даг вздохнул. После последней встречи с колдуном прошло почти два месяца. Стал забываться тот страшный случай с ножами, когда Укко приказал им с Лалли резать друг друга. Странно, но именно после той стычки бывшие противники помирились. Ребята приняли Дага в свою компанию, Тууле сплела ему венок, и даже надутый Юхо оттаял, когда Северянин пообещал научить его сражаться двумя мечами сразу.

Но не забылась высадка Глума Бешеного Кота. Норвежцы в тот раз уплыли несолоно хлебавши, забрав с собой трупы своих форингов. Для острастки они продырявили и утопили все рыбацкие лодки, найденные на берегу. Захватив в плен четверых финнов, викинги их долго мучили, вырезали мечами им легкие и сердца, но одному отрезали только уши и отпустили восвояси. Чтобы тот передал – хирд Глума сюда еще вернется!

Почему-то Укко не забрал к себе Дага сразу после приезда, как предсказывала вельва. Укко снова надолго уехал в землю поморов. Зато вернувшись, он сразу же приказал Пиркке привезти парня к сейду Лося и, ни слова не говоря, повел в лес...

– Я не прогонял норвежцев. Я только сказал... – Даг сделал последнюю попытку выкрутиться.

– Только, только! – передразнил колдун. Когда он сердился, то еще сильнее сбивался на родной язык, и понимать его становилось крайне трудно. – Только не бывает. Все, что ты сказал, – где-то услышано. Ты разжег костер – лесовик знает, где-то надо бросить семя. Ты убил медведя – несчастье придет в дом.

Под колючим ледяным взглядом нойды хотелось провалиться сквозь землю. Наедине с этим ужасным человеком Даг терял все свое мужество.

Укко потоптался на месте, погремел беличьими черепами. Было заметно, что ему вдруг захотелось выговориться.

– Все беды начались тогда, когда с юга приплыли те, кто назвались норвежцами. Потом пришла болезнь, многие умерли, хотя великие нойды умоляли духов... Потом стало хуже. Эти викинги назвали свою страну Северный путь, хо-хо... Наши предки жили здесь с тех пор, как горит полярная звезда. А эти... им мало места на юге, им мало островов, они приходят и отнимают то, что всегда принадлежало финнам...

– Но тогда надо с ними драться! – не выдержал Даг.

– Не перебивай! – вскипел нойда. – За то, что ты перебиваешь, я награжу тебя змеиным жалом. Прыссстт...

Даг немного струхнул, но виду не подал.

– Но у меня нет никакого жала!

– А теперь потрогай у себя под языком.

– Ну и что? Потрогал... ой! Что это? – В глазах Дага вспыхнул ужас. Он залез в рот сначала одним пальцем, затем другим, затем попытался выковырять гибкий раздвоенный шип, поселившийся под языком.

Жало! Настоящее змеиное жало. Северянин замер с открытым ртом, надеясь, что чуждый ему кусок плоти как-то вывалится сам. Затем парень принялся плеваться, чем только насмешил колдуна. Жало под языком шевелилось, быстро вытягивалось и сокращалось, прямо как у настоящей змеи. Попытки вытащить его пальцами приводили к такой острой боли, что у паренька темнело в глазах.

– Все, хватит! Пссст... – Нойда снова махнул ладонью перед физиономией измученного мальчишки, и... жало моментально пропало. – Хо-хо! Ты поверил, э?

Даг на всякий случай еще постоял минутку с открытым ртом, как голодный птенец. В очередной раз он уверился в могуществе финских волшебников. Да уж, с Укко явно не стоило шутить!

– Иди, – в третий раз повторил колдун. – Тебя ждет награда.

И Даг пошел. Он продрался сквозь частокол веток, чудом не выколов себе глаза, дважды провалился в топь, один сапожок так и пошел на корм обитателям болота. Затем Северянину показалось, что стало посуше, он выбрался на кочку, огляделся...

Никто за ним не следил. Укко куда-то исчез, хотя отошел Даг всего ничего. Покрытые мхом ели стояли плотной стеной, не пропуская свет, паутина болталась на них седыми прядями. На земле рассыпались дряхлые мухоморы, бахромой свисали лишайники, пахло гнилью и еще чем-то крайне неприятным. С другой стороны крошечная полянка обрывалась куда-то вниз. В темноту.

Даг шагнул на самый край. Словно громадный хихикающий рот разрезал ельник. Трещина начиналась у самых ног Северянина и тянулась неизвестно как далеко, становясь все шире и шире. Деревья словно расступались, отодвигаясь от наступающей ямы. Этот процесс не прекращался ни на минуту, прямо на глазах у Дага вниз осыпался очередной кусок скальной породы. Воняло отвратительно, но не в открытую, как пахнет труп. Здешний мерзкий аромат словно бы спрятался за какими-то другими, более приятными запахами.

Даг осторожно спустился к самой трещине. Без факела заглянуть в глубину не получалось. Однако нойда не соврал – с одного края имелось нечто похожее на рукотворные ступеньки. Упираясь руками в противоположную стенку, ловкий человек мог потихоньку спуститься вниз.

Вот только насколько глубоко?

Даг улегся на край и стал смотреть в темноту. Почему-то очень скоро стало трудно дышать. Тут Северянин заметил то, что должен был заметить сразу. Возле трещины не росла трава, неподалеку догнивали несколько птичьих скелетов. Их даже не пришли доедать муравьи! И деревья вокруг, на расстоянии двадцати шагов, давно погибли.

Нойда Укко послал его на верную смерть!

Парнишка еще немного полежал на краю, кинул вниз камень, потрогал внутренности страшного ущелья. Когда Даг распрямился и сел, неожиданно закружилась голова. Нет, он ни за какие награды не пойдет туда, вниз! Пусть Укко делает с ним что хочет, но не нужна ему власть над духами. Куда милее власть над бравой дружиной!

Выбраться обратно оказалось в три раза сложнее, чем найти жуткую мертвую поляну. Дага спасла только врожденная принадлежность к лесу. Порой мальчику казалось, что лесовик снова затеял свои хитрые игры, потому что трижды его возвращало в мрачный бурелом. По пути Даг наткнулся на несколько человеческих скелетов. Очевидно, здесь погибли те, кто так и не сумел найти выход из заколдованного круга.

Но Северянин нашел. На третий день он взобрался на вершину ели и чуть не завопил от радости. На горизонте, поверх сплошного зеленого ковра, торчали такие родные Две Горы...

Нелюба горестно вздыхала, накладывая скитальцу кашу.

– Пиркке говорит так. В подземное царство Ротаймо открыт вход только самым могущественным колдунам. Тут так будет... Когда солнышко спрячется и снова придет долгая зима, будет большой праздник. Все лопари будут носить жертвы Роту, царю подземному... Тебя еще в том году тут не было, когда Рота чтили. Он злой. Живет в самой середке земли, под озерами. Кто умеет под водой ходить, могут туда под озеро спуститься. Кто так не умеет – ищут дымные щели в земле... вот так.

– А зачем туда ходить? – Дага передернуло. Он вспомнил глубокую мрачную трещину, куда пытался отправить его нойда.

– Зачем? А вот затем, – Нелюба воровато оглянулась, не слушает ли кто, – чтобы поднести угощение бабкам-людоедкам. Без угощения к ним никак не подступишься, а едят они... сам понял, чего едят! Могучий нойда ездит к страшным бабкам, чтобы выпросить жизни себе подольше. Уж такие они знахарки, что могут даже мертвяков назад воскрешать. Вот Укко тебя и проверял... можешь ли сквозь землю пройти.

– Но мне-то не нужно мертвяков воскрешать! – опешил Северянин.

– Тебе – нет. А ему – ох как нужно! В том вся сила нойды, чтобы между мирами свободно на златорогих оленях разъезжать. И чтобы, когда смертушка придет, себе новую жизнь сторговать... вот как. Только ты это Пиркке не говори, не то осерчает! Душа-то человечья, она вишь как... у левого боку гнездится. Потому Укко левый бок пуще всего бережет. Ты заметь – никогда левым боком к оружию не встанет, то-то!

– А мне что до того?

– Пиркке говорит – Укко нагадал на медвежьих костях, что родился где-то сильный колдун, сильнее его, с меткой волчьей на голове... вот так. Укко сперва обрадовался, мол, сам-то скоро состарится, найдет себе заменщика. А после испужался он шибко. Потому как нагадали ему самому, что беду большую отрок с родимым пятном принесет. И погибель самому нойде.

– Я?! Погибель? – Даг начал что-то понимать.

– Теперь ему надо, чтоб на праздник Рота душа молодая к небу отлетела. А лепше всего – чтоб чужак был. Они ведь как, лопари-то, веруют... Веруют, что душа на небе у бога ихнего три дня гостит, а потом назад скатится. И пойдет туда, где ей слаще всего было, где последний кров был, да где любо было. Тут-то и хочет Укко своих духов умаслить. Чтобы душу-то изловили и к бабкам-людоедкам свезли.

– Выходит, нойда хочет меня убить?

– Прежде не хотел, – помотала косами девушка. – Да и хозяйке ты полюбился, она за тебя слово молвила. Да только оба они теперь напужались. Как ты норманнов-то прогнал.

– Я прогнал?! – Даг не успевал поражаться.

– Да ты же, кто еще? – удивилась такой непонятливости Нелюба. – Прочие-то что тебя слушали? Они ж поверили, что ты и есть великий нойда, что ты всех спасешь. А ты не спас, а новые беды наслал. Теперь Пиркке вон плачет.

– А Укко? Чего ж он меня сразу не убил?

– Ах, они еще тут вчера с хозяйкой грызлись. Нарочно приезжал. Справлялся, не пришел ли ты. Мол, если придешь – так сразу чтоб к нему... Теперь тебя непременно убьют, – всхлипнула Нелюба.

– А Пиркке что? – совсем потерялся Даг.

– А Пиркке сказала ему, что, мол, от дыры в Ротово царство еще никто не возвертался. А Укко на то посмеялся так криво и сказал, мол, сбылося уже. Погубил ты деревню целую. Нет рыбакам хода домой. И уехал, Укко-то...

Даг сидел опустошенный. Он так старался, чтобы завоевать уважение среди соседей Пиркке, а в итоге его зарежут на праздник Зимы?! Или продадут?

– Тебе бежать надо. – Нелюба подобралась в темноте, жарко дохнула луковым духом. – Слыхал небось, чо нойда про тебя рек? Нет от тебя пользы, ратного ты роду, не знахарского.

– Куда бежать? Пиркке мне сказала, что домой не отпустит.

– Ай, ты поверил? Ну, дурень-то, – печально усмехнулась девушка. – Нойда тебя купил, надежу имел тебя в знахари выучить, у медведь-сайда посадить, себе замену хотел... А коли не вышло, он тебя лопарям, а того хуже – поморам продаст. На цепи будешь сидеть, китовые шкуры скоблить, от морозу сгинешь.

– Так что же делать? – Даг уже был на ногах. Он сразу поверил, да и незачем единственной его подруге врать. – Как убегу? Три раза пытался, да и далеко.

– Есть выход, есть. – Нелюба тронула его во мраке ледяной рукой. – Да только гиблое место там.

– Что же ты раньше молчала? – взвился Даг. – Целый год знала – и молчала?!

– Так я бы и нынче смолчала, кабы нойду не подслушала, – Нелюба зажгла свечу, – потому как плыть там надобно, подо льдом плыть. Лаз есть в горе, на самом краешке Клыка, каменным мешком кличут. Там, где течение сильное, полынье сомкнуться не дает. С нашей стороны поднырнешь, а с той вынырнешь, где тропы, вельве неподвластные. Если вынырнешь... А куды тебе мелкому подо льдом, во мраке плыть? Вот я и молчала.

– Он меня найдет. Его псы найдут.

– Псы не чуют, где вода. Приведут его к полынье. Будут думать, что ты утонул. Не поверит Укко, что ты выплыл. Про ход под горой я случайно слыхала их разговор, некому тебя продать. А ежели и зачнут искать, так день уйдет по утесам петлять.

– Я выплыву, – пообещал Даг и тут же почувствовал, как мягкая волчья лапка сжимает макушку.

Лесные духи были на его стороне!

Глава двадцать шестая В которой идет речь о пользе тюленьего жира, о ледяной пещере и полезных привычках волков

Даг разделся догола и густо намазался тюленьим жиром, который принесла молодая знахарка. Затем покрепче стянул веревкой кожаные штаны, а прочую одежду Нелюба связала в узел и тоже обмазала жиром. На беду, не получалось взять с собой еды, каждый эре веса мог уволочь беглеца на дно. Даг ограничился двумя овсяными лепешками и куском соленой козлятины, хотя закрома Пиркке Две Горы лопались от запасов продуктов.

– Здесь место. – Знахарка придержала Дага в распадке, сама осторожно выглянула наружу. Никто не поднимался по узкой тропе, никто не шумел в лесу. Шумела только черная вода далеко внизу, под обрывом фиорда. Сверху полынья походила на упавшую с неба черную молнию. Лед здесь держался всегда, даже летом. Окончательно замерзнуть пресная артерия не могла, слишком неистово швыряла свои воды в фиорд горная река. На той стороне, по покрытым густым мхом гранитным склонам, точно так же карабкались сосны, загребали корнями, тянулись к небу. Где-то там, в чащобе, змеилась тропа, по которой мальчишке предстояло бежать день и ночь.

Если сумеет выплыть.

– Ежели б дотудова, так было б хорошо? – прочла мысли Нелюба. – Это гора, поверху не перелезешь, понизу лед толстый. Под горой надо проплыть, там снова вода, но до берега близко. Нырнешь под гору вон там, где березки жмутся... видал?

Березки Даг видел и кивнул. От края полыньи до чахлых полярных березок предстояло покрыть подо льдом не меньше десяти шагов. Если не больше.

Внезапно из кустов раздался короткий свист. Нелюба напряглась, но Даг только рассмеялся. Из зарослей выбрались смущенные Лалли, Тууле и Тойво.

– Уходишь? – со значением подмигнул Лалли. – Доброй тебе погоды.

– Мы не сказали Юхе, – Туле покраснела. – Не сказали, что пойдем сюда. Чтобы он никому не болтал.

– Ты вернешься? – спросил юный охотник Тойво. – Мы дрались с тобой, но теперь войне конец. Мы можем охотиться вместе.

– Не знаю, вернусь ли, – искренне сказал Даг. – Если вернусь на корабле, найду вас. Мы вместе поохотимся.

– Ой, ты не сердись на них. – Тууле порывисто шагнула вперед, дотронулась Дагу до щеки. – Ты уходишь, потому что сердишься?

Северянина бросило в жар. Он боролся с новым непонятным желанием. Хотелось забыть о побеге и остаться тут.

– Я не сержусь. Нойда хочет меня зарезать в подарок зимним духам. Я ухожу домой.

– Мы спрячем тебя. – Вблизи глаза Тууле оказались синие-синие, как отражение неба. – Мы не хотим с тобой драться. Все знают, как ты подстрелил норвежцев. Многие верят, что ты станешь нойдой... И я. Я тоже не хочу, чтоб ты уходил...

Даг с трудом проглотил противный липкий комок.

– Я не буду прятаться. Ты это знаешь.

Он раздетый вышел из елового укрытия на край обрыва. Лютый ветер точно ждал, радостно набросился, вцепился в глаза, в уши, в пальцы ног.

– Пей. – Нелюба протянула долбленую бутыль с брагой. – Пей, не майся, она согреет! Все выпей.

Дага едва не стошнило, стоило пузырящемуся кисло-горькому вареву оказаться на языке. Но он послушно проглотил все содержимое бутыли, стараясь дышать ртом, чтобы не чувствовать запаха. Тут же начал икать, брага забурлила в животе. До того парню приходилось пробовать эль, и медовуху, и даже редкое заморское вино, но такой крепкой гадости ему еще никто не предлагал.

– Дыши вольно, – на прощание посоветовала девушка. – Глыбко вдыхай, вольно, точно на стогу лежишь. Про мороз забудь, тепло изнутри старайся чуять...

Даг прыгнул, и одновременно брага ударила в голову. Огненная жидкость не успела докатиться до желудка, сразу помчалась назад, по пищеводу и сосудам. Даг влетел в темную пучину реки и, несмотря на все предостережения знахарки, мгновенно забыл, как дышать. Вокруг него сомкнулся прозрачный ледяной огонь. Огонь охватил все суставы, сдавил грудь и плечи, ударил острыми ножами в глаза.

От неожиданности Даг выпустил слишком большой пузырь воздуха и заработал ногами, стремясь за ним следом. Где-то наверху сверкали голубые узоры, ледяная корка была плотной, но почти прозрачной. Даг изо всех сил стремился вверх, позабыв про бурное течение и что надо стремиться не назад в полынью, а вправо, в зловещий сумрак, где не было воздуха, а только гранитная стена...

Он вынырнул, задыхаясь, отфыркиваясь, как тюлень. Вынырнул и сразу увидел на обрыве крошечные фигурки Нелюбы и друзей. Девушка напряженно ждала. Увидев Дага, она не издала ни звука, молча замахала руками, показывая в противоположную от себя сторону. Даг поразился, насколько она маленькая! Только сейчас он осознал, с какой высоты пришлось сигануть.

Он понял, обернулся. Березки остались далеко позади, его сносило прямо в открытое море, навстречу убийственным серым валам. Мороз пока не добрался до сердца, тюлений жир надежно отталкивал воду, но узел с одеждой и едой, привязанный к поясу, тянул пловца вниз. Потерять силы в этой круговерти было очень легко, поэтому Даг сначала восстановил дыхание и только потом активно заработал ногами и руками. Он сразу пожалел, что не вырезал себе кожаную гребную перчатку на две руки сразу, какую видел у дяди Свейна. У того руки в перчатках походили на настоящую тюленью ласту, можно было долго и неторопливо загребать, не боясь утонуть!

Но делать нечего, пришлось бороться с течением без подручных средств. Некоторое время ему казалось, что все впустую, проклятые березки не приближались ни на шаг, зато брага противно шумела в голове. Она вызывала желание перевернуться на спину, вольготно устроиться на мелкой волне, и пусть несет течение на юг, куда-нибудь да вынесет...

Ну, уж нет! Он стряхнул оцепенение, короткими резкими гребками разогнался против течения, дважды глубоко вдохнул и... нырнул под лед.

Проход в скале Даг увидел почти сразу. Прозрачный голубой лед пропускал достаточно много света. В голубом переливчатом сиянии скала казалась фиолетовой, а дыра походила на черное дупло. Последние метры Даг преодолел, цепляясь за пучки водорослей. Он с силой подтянул себя и втолкнул внутрь, чтобы не победило острое желание – спешно вернуться назад, к свету и воздуху.

Внутри царила полная темнота. Легкие парня держались на пределе, пузырьки воздуха предательски вырывались из губ. Жир уже почти не спасал коченеющие мышцы, выручало только пьяное пойло старухи Пиркке. Даг подтягивался и толкался вперед, разгонялся во мраке, каждое мгновение опасаясь воткнуться макушкой в острый камень.

Внезапно стало светлее. Он поднял глаза и увидел... чаек. Хитрые птицы грелись на узких карнизах внутри сводчатой пещеры. Даг вынырнул, хватая ртом воздух. Среди чаек поднялся переполох. Они просыпались, соскальзывали вниз, с воплями кружили над темной поверхностью воды и вылетали в щели. Сквозь щели в каменный мешок поступало достаточно света и чистого воздуха. Косые лучи от заходящего солнышка скользили по скользким карнизам, густо заляпанным птичьим пометом и пухом.

Несмотря на дикий холод, Даг засмеялся. Потому что понял – второй раз во мраке нырять не придется. Впереди, у самой поверхности воды, имелась щель, вполне достаточная для него. Снаружи снова расстилался лед, виднелись точно такая же полынья, острые камни у берега и желтые листья березок. Однако этот берег был намного ближе, и под водой плыть не так страшно.

Не прошло и получаса, как голый продрогший мальчишка взобрался на кручу. Цепляясь коченеющими руками за корни, он упрямо лез все выше и выше, пока не ступил на звериную тропу. Вода скатывалась с его покрытого жиром туловища. В теле самого Дага не было и капли жира, одни жилы и мускулы. Он зубами разорвал узлы, связывавшие его скудное имущество, натянул одежду, сунул за щеку кусок соленой козлятины – и побежал.

Он бежал, не останавливаясь, хотя трижды падал, неловко зацепившись за корягу. Так привыкли бегать волки, не останавливаясь, крупным размеренным шагом, опустив голову к земле. Сам того не подозревая, парень копировал привычки своих далеких серых братьев. Ведь уйти далеко можно, только выбрав верную скорость. Чтобы сердце не кололо в боку и ноги не заплетались. Дагу повезло: перед ним стелилась лосиная тропа, ветки не хлестали по лицу. Наконец парень согрелся, но при этом у него разыгрался зверский аппетит. И опять он поступил не как глупая корова, а как настоящий хищник. На бегу прожевал немного мяса, ровно столько, чтобы не отяжелеть и немного насытиться.

Чем выше он взбирался по тропе, тем чаще попадались островки снега, тем реже встречались лиственные деревья, тем громче ревел ветер. Солнце спряталось за перевалом, а он все бежал и бежал, и даже слюны не осталось во рту от усталости. Когда совсем стемнело, он упал рядом с тропой и стал запихивать в рот первый колючий снег. Внизу снега еще в помине не было, но в горах у зимы имелись свои права. Зубы заныли, язык онемел, но жажда была сильнее.

Потом он сошел с тропы и двинулся дальше, по каменистой гряде, едва возвышавшейся над косогором. Сосны росли здесь редко, а камни походили на костяные пальцы великана, давно погибшего в схватке. Потерять направление Даг не боялся. С ним не было солнечного камня, не было компаса, но в Полярной звезде парень тоже не нуждался. Он двигался вперед, слегка меняя направление, точно угадывая, куда свернуть. Как и прежде, в детском возрасте, он чуял направление не хуже настоящего волка. В море это качество ему слегка изменяло, в море он тоже нуждался в ориентирах. Зато здесь, среди дикой суровой земли, он совершенно не чувствовал себя чужим.

Он бежал на юг.