Когда все кончилось

«Спасатели»

— Но я все равно не понимаю, почему мне так уж надо отсюда уезжать…

Человек в темном костюме вздохнул, достал из кармана носовой платок в крупную клетку, вытер лоб, потом руки — тоже, наверное, вспотели. Он сидел за столом, отделенном от других таких же столов прозрачными вертикальными стенками, создающими звуконепроницаемую кабинку — консультационный пункт для отъезжающих.

Это название было официально утверждено, согласовано во всех инстанциях, и даже на дверях снаружи висела красивая синяя табличка со звездочками кругом, на которой тем же золотом так и написано было:

«Консультационный пункт для отъезжающих».

Пункт этот был устроен очень просто: холл, в котором толпился народ перед автоматом, выдающим билетики с номером очереди, длинный коридор и в конце большой зал. Раньше тут был школьный спортзал, и даже запахи эти еще сохранились — пота, пыли, резины, гниющего наполнителя тяжелых матов. Теперь вдоль всего зала стояли длинной линией столы, отделенные друг от друга аккуратно поставленными прозрачными переборками.

За столами сидели люди в деловых костюмах. Они принимали документы, беседовали с отъезжающими, принимали первичное решение о месте и времени отъезда, ставили штампики, писали дату, обсуждали различные возможности…

Ровно в пять каждый вечер пункт закрывался, как и сотни других по стране. Ровно в восемь утра каждый день — открывался. Но уже к восьми народ толпился в холле с билетиками, затравленно посматривая друг на друга и на экран, по которому плыли цифры: чья очередь подошла, и к какому столу подойти.

— Понимаете, молодой человек…

— Нет, не понимаю, — прервал клерка молодой парень в простой синей джинсе. — Не понимаю, вот хоть что вы со мной делайте.

— Но ваши родители…

— Родители мои взрослые, я — тоже. Пусть они едут, куда угодно. Почему я тоже должен?

— Взрослый вы по меркам этой страны. А у нас вы еще несовершеннолетний. Вот, по нашим законам за вас решают родители.

— А по нашим — я уже совершеннолетний. И меня могут даже в армию. А я могу еще и жениться!

Человек в костюме снова тяжело вздохнул. Работа у него была неблагодарная. Эти местные жители — они такие странные. Уже который раз приходится с самого ноля, как они говорят «танцуя от печки», разъяснять, объяснять… Да чуть ли не уговаривать! Вот ведь до чего дошли: их уговаривают уехать, а они сопротивляются, выходит. А раньше-то все было совсем наоборот.

— Да, вы совершеннолетний по законам вашей страны, поэтому вас пригласили отдельно от родителей.

— Значит, я могу отказаться?

— Вы не можете отказаться. Потому что ваши родители выезжают и забирают вас с собой.

— Ничего не понимаю… Я — совершеннолетний?

— Да.

— Я могу принимать решения?

— Да, можете… Но только в том случае, если ваши решения не противоречат общепринятому законодательству.

— Общепринятому — это как? Я, между прочим, целый курс юридического закончил. Так что разъясните мне, что вы имеете в виду под «общепринятым законодательством».

Ну, вот как ему объяснить, что есть законы, которые едины почти для всего мира? А если и не совсем едины, то хотя бы признаются в большинстве стран? А законы этой варварской страны не признаются никем и нигде.

— Давайте еще раз начнем с самого начала, — ласковым голосом, как психиатр со своим клиентом. — Вы хотели быть юристом?

— Да.

— Вам будет предоставлена такая возможность. Государство, в которое вас вывезут, оплатит обучение, а вы впоследствии отработаете — так положено. Это такой закон.

Парень широко улыбнулся:

— Вы не понимаете ничего? Я никуда не выезжаю!

— Нет, это вы не понимаете. Здесь у вас жить нельзя. Это установлено всеми возможными комиссиями. Государство такого типа существовать просто не должно. Это признал мировой парламент. Народ такого государства должен быть спасен от опасности исчезновения. Мы вас спасаем, понимаете?

— Меня не надо спасать!

— Ну, нельзя здесь жить! Так жить — нельзя! И климат у вас не для жизни, и природу всю испортили, превратив ее в одну сплошную экологию. Нет у вас природы — только наука о ней! И законы ваши, и порядки ваши… Ваш народ вымирает! Мы спасаем вас!

Парень посмотрел хмуро:

— Честно говоря, мне плевать на тот народ, который вымирает. Ясно?

— Вы нацист? Или вам мешают принять иную точку зрения ваши религиозные убеждения?

— Я… Э-э-э… Вы о чем?

Платок снова прошелся по лбу. Как же тяжело с ними! Как же их оболванили тут. Как сильна идеология прошлого, буквально тянущая за ноги.

— Если вы не нацист, и не ксенофоб, то проживание в другой стране не должно доставить вам неудобство. Если вы верующий, то назовите тот культ, к которому принадлежите, ту церковь, и мы направим вас именно в ту страну, где поддерживаются и даже поощряются именно такие воззрения…

— Да почему же я должен жить в другой стране? Мне и здесь хорошо! — взорвался посетитель.

— Господи, да вразуми ты неразумного этого! Как же вам здесь может быть хорошо? Здесь жить нельзя! Самые активные, умные, богатые, наконец, они давно уехали, бросив вас на произвол судьбы… Мы — ваши спасатели, понимаете? Это все равно, как если бы вы тонули в океане, от вашего корабля остались одни мачты, за которые вы цепляетесь холодеющими руками, но продолжаете отталкивать спущенную вам со спасательного вертолета лестницу. Это же неразумно, в конце концов!

Парень развел руками, хлопнул себя по бедрам, обернулся вокруг, чтобы привлечь внимание к приезжему идиоту. Но прозрачная кабинка была звуконепроницаема, а в других таких же сидели, склонившись вперед, вслушиваясь внимательно в каждое слово, кивая согласно, его земляки.

— Кто вам сказал, что мы погибаем? Кто вам сказал, что нам нужны спасатели?

— Хорошо. Тогда я вам разъясню еще раз. Мы, цивилизация, приняли решение, что вы — тонете. Вы — погибаете. Нет, еще хуже. Вы больны, заражены, и потому просто не понимаете своей болезни. У вас извращено видение окружающего. Вы можете умереть в любой момент. И вот приходит врач с жизненно необходимой вакциной, а вы толкаете его, выгоняете из дома… Знаете, что делают в таком случае в нормальном мире? Вызывают полицию! И ставят укол все равно!

— Вот это уже другой разговор… То есть, вы еще и угрожаете?

— Никаких угроз, что вы. Это простая констатация факта. Мы — спасатели. Мы хотим спасти вас. И мы вас спасем, даже если для этого придется применять силу. Но сначала мы вывозим тех, кто сам что-то осознает, кто еще в здравой памяти, с кем не надо бороться, кого не надо уговаривать.

Он отодвинул от себя паспорт.

— Идите домой, молодой человек.

— Минутку! Вы штампик-то поставьте!

— Нет.

— Я только что был на приеме в консультационном центре! Поставьте мне свой гребаный штампик!

— Да зачем же?

— Затем, что у нас теперь проверяют документы. Понимаете? Это же так демократично! Без штампика — задерживают. И везут с утра снова к вам. А я уже у вас был. Вот только что. Ставь штамп, гнида заграничная!

— Вот видите, вы злитесь. Вы ругаете. Вы — больны. Ничего, ничего… Походите к нам, поговорите с родителями, посидите в участке, обсудите все с друзьями… У нас есть время. Целый год. Так что — вы свободны. Или я должен вызвать охрану? Вы же не хотите уезжать?

— Не хочу, — плюнул парень под ноги, пряча паспорт в карман. — Не хочу! И хрен вы меня увезете!

— Все уедут, и вы уедете.

— Все уедут — я останусь! — оскалился он. — Останусь и буду жить там, где я хочу!

— Все. Разговор окончен. Следующий! А вас я жду опять завтра с утра. И еще. И еще. И опять. И снова. Пока вы сами не захотите уехать отсюда. Из этой ужасной страны.