Код Неизведанного

Стамбул. 2053г.

Обсерватория «Аллель подвижности» на минус пятидесятом этаже наполнилась непереносимым для человеческого уха грохотом. Модель сорокаэтажного жилого дома, не выдержав вибрационные нагрузки, разрушилась.

«Профессор, мы испытали 502 модели. Результаты гарантируют не менее двести процентов запаса прочности, и …» – недоговорил, столкнувшись с суровый взглядом, ассистент – талантливый молодой ученый, больше похожий на раздалбая – подростка, чем на человека, занимающегося научной деятельностью.

Профессор оценивающе взглянул на внешний вид своего помощника и опустил глаза, задумавшись. Сейчас почему-то внешний вид ассистента больше завладел его вниманием, чем модель. Может потому что живое создание более привлекательное, чем уже разрушенное. По разочарованному взгляду профессора можно было прочесть «Н-да, раньше потомки османов выглядели иначе». Рядом с профессором работало какое-то худощавое, очкастое недоразумение. Культурные коды османов были напрочь стёрты из этого мелкорослого, на лысо бритого молодого хлюпика. Растянутая майка-алкоголичка толи болотного, толи когда-то белого цвета, шорты на три размера больше с выстиранными пальмами и резиновые сланцы. Молодой ученный хорошо зарабатывал и вот это все он купил за безумно дорогие деньги на рынке, на котором продавали антиквариат и вещи прошлых десятилетий. Молодой ученый был фанатом старины. Профессор терпел эту странность своего ассистента. Несмотря на придурковатый вид, молодой ученый действительно был талантлив. Наверное, только безумные люди так могут отдаваться работе. Несмотря на то, что профессор и его ассистент были как будто с разных планет, их объединяла страсть к своему делу.

И вот после того, как молодой ассистент сообщил профессору об очередном результате, который был бы явно успешен для большинства ученых, работающих над аналогичной задачей, профессор безапелляционно вынес вердикт: «Этого недостаточно!»

В его взгляде можно было уловить решимость, смешанную с отчаянием.

Ассистент знал этот взгляд профессора Догры, знал, почему ему так важно добиться иных результатов. Но, тем не менее, решился спросить, обращаясь к профессору по – дружески:

– Догр, но на сегодня я могу быть свободен? – Неуверенно замямлил ассистент.

– Да, иди, – ответил, почти раздражаясь, профессор. Его возмущало отношение ассистента к работе, как только подходил конец рабочего дня. Молодой человек умел остановиться и наполнить свою жизнь другими интересами. Профессор так не мог. Он отдавался своему делу без остатка. Несмотря на такой разный подход, профессор не мог отказаться от него, так как парень просто выдавал нестандартные идеи как из рога изобилия и держал мозги профессора в тонусе.

Научные разработки их модели должны были дать результат пятьсот процентов запаса прочности при землетрясении двадцать баллов. Да, такого землетрясения люди ещё не видели. Но и земля не видела доселе такого бесчинства людей. Напряжение противостояния между человечеством и силами Природы нарастало, и должно было, по подсчётам профессора, достигнуть апогея через семь лет. Времени на внедрение его научных разработок катастрофически не хватало. Он работал, остервенело, сдержанно, концентрируясь в жизни только на одной этой цели.

Профессор Догра, как и все человечество жил на чужой, можно сказать оккупированной территории. Да! Земля не принадлежала ему по праву рождения, как он когда-то был уверен. Она в один, не очень прекрасный день, а вернее, ночь дала понять, кто на самом деле хозяин. Гостеприимству пришёл логичный конец. Она готовила новый праведный гнев, и профессор знал об этом. За годы исследований он достаточно изучил нравы и жизнедеятельность того что скрыто от глаз человека. Но он так и не разгадал код неизведанного. Он еще не знал, как обуздать землетрясение. Как эту энергию по мощности сопоставимую со взрывом сотни, а иногда и тысячи ядерных бомб поймать и пустить на благо человечества. Он не знал, как договориться, предугадать, в конце концов, подружиться с той, кого он любил больше всего на свете. Он не знал. А время «Ч» приближалось с молниеносной скоростью.

Из какого источника черпал внутренние силы профессор, чтобы продолжать работать над задуманным он и сам бы затруднился ответить. В его душе была огромная черная дыра. Но в этой кромешной темноте жило одно воспоминание, прикасаясь к которому душой, он открывал портал и уносился в другую жизнь, где было все иначе. Возможно, это единственная световая точка давала ему силы жить и продолжать работать. К этому воспоминанию он прикасался только один раз в год. Всего один раз в год. Он не мог себе позволить иную роскошь. Хотел бы бывать в иной жизни чаще, но он понимал, что однажды это воспоминание может заполнить все пространство его души и у него не останется времени и места, чтобы закончить начатое. А это было важное дело. Очень важное дело для всего человечества.

Исследуя природу землетрясений, профессор пришёл к очень важным выводам. Эти выводы были скорее эзотерическими, чем научными, но профессора это не смущало, а скорее расширяло область поиска составляющих кода – генетического кода землетрясения. «Аллель подвижности» – так была названа им обсерватория, чтобы постоянно держать в фокусе внимания то, что он искал. Выводы к которым он пришел, он планировал озвучить на международной конференции в Токио через две недели. Он очень ждал этой конференции, так как на ней будут присутствовать его друзья и коллеги из АО «Заслон» и он точно знал, что на этой конференции он соберёт недостающие части для своего кода. Две недели впереди. Так много нужно успеть сделать, но сегодня он не хотел ни о чем думать. Сегодня был его день. День для телепортации в иную жизнь. Профессор аккуратно сложил материалы исследований в сейф, ввёл новые данные пароля и захлопнул дверцу.

Перед тем как отправиться домой, он подошел к полупрозрачной стене своего кабинета, дотронулся ладонью до почти незаметной сенсорной панели по очертаниям повторяющую его правую ладонь. Стена из твердого состояния перешла в газообразный туман и через минуту исчезла. Огромный тоннель с бесчисленным количеством датчиков, проводов, микроанализаторов, навешанных на каменные глыбы находился в зоне субдукции – на границе литосферных плит. Профессор подошел к одной из глыб. Сердце его учащённо забилось. Какая-то необъяснимая сила рождала в эти моменты необъятное чувство любви, уважения и боли. Он постоял какое-то время молча, как будто давая возможность высказаться безмолвному нечто. Догра приложил руку к холодной глыбе и, еле сдерживая чувства, тихо сказал: «До завтра, дружище! Сегодня я хочу побыть с моей….». Слезы начали душить его, он не договорил и поспешно пошел к лифту.

Минут 50 этаж. В том же доме, в котором жил профессор, находилась его обсерватория. А также магазины, булочные, парикмахерские, прачечные, спортивные салоны. Все, все что было необходимо для полноценной жизни с точки зрения быта и отдыха человека. Со времен пандемий, опасности ядерной и бактериологической войн люди научились защищаться от других людей и организовывать автономный мир.

Профессор Догра нажал на минус одиннадцатый этаж и поднялся за продуктами. Да, он мог заказать доставку всего необходимого, как он и делал все дни в году, но только не сегодня. В этот день он хотел выбрать все продукты лично. Так как он делал это много-много лет назад. В его тележку бережно были уложены мясо парного ягненка, отборные баклажаны, свежая зелень, с которой скатывались капельки росы, помидоры, маринованные виноградные листья, ароматный чеснок, сливочное масло, свежий хрустящий снаружи, а внутри белоснежный и пушистый, как облако, хлеб. Столько лет прошло, а хлеб по-прежнему весил двести грамм и был таким же вкусным, как и тогда. В его другой жизни. Он упаковал все продукты в огромные крафтовые пакеты с надписью «Мы заботимся о нашей планете» и вызвал лифт.

Жил он на 10 этаже в большой квартире в Стамбуле. В квартире было шесть комнат для детей, одна спальня и один большой зал с диванами на тот случай, когда приходят много гостей. Но жил он один и эта квартира ни разу не слышала ни детского смеха, ни шумных разговоров гостей. По утрам только звук кофемашины, электрической бритвы и душа. До глубокой ночи, когда профессор возвращался в неё, квартира наслаждалась тишиной, прислушиваясь к крику чаек и шуму Босфора.

Сегодня был особенный день. На календаре 6 февраля 2053г. Профессор готовил ужин для его семьи: гювеч из ягненка и баклава с фисташками. Его сын не любил гювеч, предпочитая блюда европейской кухни: спагетти, сосиски….Но профессор не шел у него на поводу, даже в этот день. Он считал, что ничто не может сравниться с блюдами традиционной турецкой кухни, тем более, если ты потомок османов.

Профессор достаточно быстро управился с ужином, накрыл в гостиной стол и пошёл в гардеробную, чтобы переодеться. Принял освежающий душ. Побрызгался одеколоном, который ему все сложнее и сложнее удавалось найти в магазинах. Это был недорогой парфюм, который тридцать лет назад продавался в ближайшем супермаркете. Его жена очень любила, как он пахнет. И сейчас он делал это для нее. В свои 58 лет профессор по прежнему был в прекрасной физической форме. Несмотря на шрамы, оставленные прошлым, тело было подвижным и достаточно сильным. Профессор уложил гелем волосы, почти черные с проседью. Он посмотрел в зеркало. Встретившись со своими карими глазами, он долго простоял молча, вглядываясь пристально в какую-то бездну. Оторваться его заставил таймер на духовке. Он поспешно накинул белоснежную рубашку, как обычно, не застёгивая последние пуговицы, закатал рукава до самого локтя.

Он накрыл на стол, разложил по тарелкам гювеч, но так и не притронулся к нему. Несмотря на сногсшибательный аромат мяса и баклажан есть ему не хотелось. Он пошел в комнату младшей дочери, чтобы позвать ее к ужину. Бело-розовая комната, которую профессор воссоздал по памяти. Он сел на аккуратно заправленную кровать и заплакал. Сдержанно. По-мужски. Он с годами прожил все оттенки слова «никогда». Никогда он не погладит ее задорных непослушных кудряшек, никогда не услышит, как она звонко смеется. Никогда не увидит, как она сладко засыпает, посапывая, как испарина проступает на ее ресницах. Никогда не обнять, никогда, никогда, никогда….Ни ее, ни жену, ни других детей. Зачем Бог придумал это слово, в котором столько может быть боли, безысходности, столько человеческого страдания. «Никогда». Он устало уснул в комнате своей младшей дочери. Догра погружался в один и тот же кошмар уже много лет. И сегодня ему приснился тот же сон. Он видел его достаточно четко.

«Ему не спалось. Не то чтобы он не устал, отработав весь день на стройке, а просто не спалось по непонятным причинам. Какие-то жужжащие мысли о работе наслаивались одна на другую. Мысли о предстоящих родах жены, об успехах сына в школе, о вопросе дочери, на который он отмахнулся и даже не понял, что она спросила, заканчивая игру на телефоне, о погоде какой-то странной.. Эта мешанина мыслей не давала уснуть. Он то проваливался в поверхностный сон, то снова бодрствовал. Жена проснулась в очередное его вошканье по кровати и пожаловалась, что у нее кружится голова. Понятное дело. Беременность ее проходила не просто. Несмотря на ее молодой возраст и отменное здоровье вынашивать двойню: пятого и шестого ребенка и быть на сносях все же не просто. Она начала медленно сползать с кровати:

– Ты куда? – спросил он, пытаясь устроиться удобнее.

– В горле пересохло. Пить хочу.

Она встала с кровати и пошатнувшись ухватилась за комод. Наверху у соседей что-то грохнулось на пол:

– Бля…, чего им-то не спится? – пробубнил он раздраженно.

Жена снова пошатнулась и ухватилась за косяк двери.

Он почувствовал какую-то тревогу внутри. Зазвенела люстра. Упала большая ваза с цветами на пол и разбилась.

«Аллахым, – заорал он, – депрем. (Господи Боже, землетрясение)»

Он соскочил с кровати и начал врываться в комнаты детей, не церемонясь.

«Осман! Эмиркан! Мухаммед! Айше! Чёджуклаааарым, депрем, калк, калк! Аллахым!!!! Аллахым!!!! (дети мои, землетрясение, вставайте, вставайте. Господи Боже мой, Господи) – орал он почти звериным рыком, но ему казалось, что он не может выдавить из себя ни звука.

Он почти выбил дверь в спальню Айше – бело-розовую комнатку. В это время проводка заискрила и массивный кусок бетона, откололся от перекрытия и раздробил голову его младшей дочери. Девочке было 2 года. Он импульсивно бросился на помощь, но сделав шаг, увидел как будто в замедленной съемке, что второй кусок начал выламываться из стены, направляясь в его сторону. Какой-то здравый смысл сковал его движения и оставил в дверном проеме. Он хотел двинуться на помощь своей жене, у которой от стресса начались преждевременные роды. Она ползла по коридору на четвереньках к нему, протягивая руки и не в силах встать. Ее лицо освещалось вспышками от замыкания проводки. Он видел и чувствовал этот животный страх перед смертью. В прошлом, будучи солдатом, он видел смерть в лицо. Но одно дело, когда война и ты знаешь врага, а другое дело, когда это что-то необъяснимо мощное и непредсказуемое настроено против тебя. Большой кусок бетона вывалился из перекрытия и отрезал ему все пути. Бетонная тюрьма. Пыль забивала глаза и нос. Невозможно было нормально видеть и дышать. В следующее мгновение он ощутил резкий толчок, мощнее, чем до этого и что-то острое и тяжелое лишило его сознания»

Один и тот же сон он видел уже на протяжении тридцати лет.

Кахраманмараш. 6 февраля. 2023г.

Место и день его самой большой беды. Сердце – незаживающая кровоточащая рана, которую до сих пор ковыряли вина, обида, бессилие и злость. Он с семьей жил на пятом этаже в элитном доме, который был построен совсем недавно и гарантировал очень высокий запас прочности при землетрясении. Но в мире нет гарантий. В мире, где процветает алчность, вранье, воровство, нет гарантий. Любая страна, любая нация подвержена этой язве, которая разъедает постепенно, пока ее последствия не станут разрушительными и очевидными. Он не хотел разбираться, кто виноват в том, что дом не выдержал обещанного запаса прочности. Что дома не стало за считанные минуты. Псевдо элитарность не смогла противостоять стихии. Его семьи не стало. Он видел смерть лицом к лицу. И это были любимые лица… По какой-то неведомой ему причине он остался жить. Его извлекли из-под завалов спасатели на четвёртый день после землетрясения. Затем неделя в реанимации. Врачи боролись за его жизнь, а ему хотелось только одного. Умереть. Зачем жить он не понимал.

После года психологической и физической реабилитации в Стамбуле Догра постепенно начал возвращаться к жизни. Это самое ужасное, когда близкие люди уходят, а жизнь продолжается. Это даже преступно продолжать жить тогда, когда не живет тот, кого ты очень любишь. Но жизнь намного мудрее человека. Она делает выбор, который нелогичен, абсурден, но который возможно понять только спустя какое-то время, возможно даже в самом конце пути, когда звучит последний аккорд твоей мелодии. Но сейчас Догра этого не понимал, и ему ничего не оставалось, как продолжать жить. Мысль о суициде посещала его неоднократно, но останавливало какое-то внутреннее знание, что если покончить с жизнью, то не встретить больше своих родных в ином мире и в следующей жизни придется умереть в тот момент, когда будешь очень-очень счастлив. Вот именно это странное знание, которое не понятно каким образом появилось в его голове, и задержало его на этой бренной земле. Догра продолжил жить с чувством вины за возможность дышать.

Он даже винил себя за то, что сидя в парке, первый раз улыбнулся двум котятам, которые играючи дрались, покусывая друг друга за уши. Смотря на этих забавных пушистых крох, он вспомнил, как ссорились его дети. Он всегда их поучал, не понимая тогда, что детские ссоры это часть их игры в жизнь. Так они учились отстаивать свои интересы. Сейчас бы он отдал все, чтобы, не поучая своих детей, просто смотреть с умилением на их ссоры, как сейчас он смотрел на дерущихся котят.

Догра любил быть в парке. Наверное, это единственное место, которое его тогда отвлекало от тяжелых мыслей. В один теплый майский вечер он сидел в парке на траве. Официант принес ему самовар со свежим байховым чаем, собранным на берегах черного моря турецкими женщинами. Потихоньку попивая сладковатый чай, он заслушался Эзаном – призывом к молитве. Догра перестал делать намаз еще будучи солдатом. Его лучшего друга убили во время молитвы. Догра, как истинный мусульманин знал, что намаз – один из столпов ислама, выражение покорности и благодарности Аллаху. Он не перестал выражать эти почести Всевышнему, но молитва его проходила внутри его сердца. Душа была самой главной мечетью на всей земле.

Он допил, наверное, сотый стаканчик чая, посмотрел на лучи майского солнца и завел свой обычный монолог: «Аллахым, почему этот мир не видят сейчас мои дети и жена? Зачем ты оставил меня одного? Зачем я тебе нужен? Ответь мне».

Зазвонил телефон. Догра от неожиданности вздрогнул. Телефон ему дал его психотерапевт, чтобы он мог звонить в случае острой необходимости. Сейчас он сам звонил ему. Этому молодому доктору Али Чилек каким-то чудом получалось выводить Догру в позитивное настроение.

– Олуууум, не варки (сын мой, как дела)? – скрипучим протяжно-смешным голосом спросил Али.

– Бен ийийим, Али. Мерак этме. Хер шей йолумда (Я в порядке, Али. Не беспокойся. Все есть на моей дороге жизни).

– Я вот по какому поводу тебе звоню. У меня есть друзья в России. В Санкт-Петербурге. Их компания, в части благотворительности жертвам землетрясений, оплачивает обучение в университете по любой понравившейся специальности. Ты же строитель, но как помню так и не закончил учебу. Не хочешь продолжить?

– Нет!

– Ну, смотри. Если надумаешь, то звони. Там есть, по-моему, пару дней на ответ.

– Я сказал «Нет».

Догра отключил телефон и продолжил допрашивать Бога: «Аллахым (Аллах мой), почему моих сыновей нет сейчас со мной рядом?» Вопрос профессора повис где-то в междумирье и до Бога, похоже, так и не дошел. Не получив ответа, Догра вдруг вспомнил свою ссору с Османом, его старшим сыном. Мальчугану было 8лет. Они с женой рано отдали его в школу. Но если до этого он поражал своими умственными способностями не по годам, то пойдя в школу, превратился в «тупого» и «ничего не хочуху». Сейчас это казалось таким не важным. Догра бы все отдал сейчас, чтобы просто обнять его и потрепать, любя, за упругую щёчку. Почему он не ценил этого раньше? Почему только потеряв поистине важное, ложные ценности рассыпаются как прах, а то, что казалось не важным выходит на авансцену, вызывая в душе ужас, обиду, вину и отчаяние. Размышляя над этими вопросами, он вдруг сам не заметил, как набрал номер Али и сказал: «Я согласен продолжить свое обучение. Что я должен сделать?»

И вот уже билет на самолет в руке. Догра никогда не мечтал увидеть Россию, и мало представлял, что его ждет. Он любил Турцию. Это не был тупой патриотизм, привитый политической пропагандой. Он действительно искренне любил свою страну. Он был частью ее. Любил ее жизненный уклад, обычаи, еду. И, наверное, эта сильная любовь родила в нем тогда желание жить, выучиться и победить землетрясения. Он не хотел, чтобы когда-то еще повторилась беда на любимой и родной земле. Он сжал билет в сильной мужской руке и пошел на посадку в самолет.

Санкт – Петербург встретил его своим пасмурным небом и промозглым ветром. Его ждал на выходе из аэропорта человек с табличкой «Karakurt D.» Он увидел свое настоящее имя и подошел к человеку.

– Хош гельдин (добро пожаловать), Каракурт, – сказал приятным голосом, встречающий его мужчина.

– Хош булдум (благость нашел). Зовите меня Догра.

– Приятно познакомиться, Догра. Андрей Любимов! – сказал мужчина, пожав руку, и огонек улыбки заплясал в его глазах.

– Андрэй Льйюбимав, – попытался повторить Догра на русском имя встречающего его мужчины.

– Почему Догра? – спросил Андрей, не откладывая любопытство в долгий ящик.

– Это слово придумал мой сын. Так называлась валюта в его вымышленной стране.

– Интеллект рождает мощь, – ответил, вдохновленно улыбаясь, Андрей. – Я думаю, что его отец обладает такими же незаурядными сп…