- Шмуэль Бенционович, ну как же! – мужчина в мундире инженера-путейца огорченно глядел на работу пятерки големов. Глиняным великанам было тесновато на слишком маленьком для них пятачке, но они все же разместились там, удивительно ловко притираясь друг к другу глиняными плечами. Даже наклонялись «волной» - сперва один, потом второй, за ним третий, четвертый… И так же «волной» распрямлялись, поднимая железные чушки и аккуратно опуская их внутрь склада через полуразобранную крышу. Изутри вырывались струйки пара – там суетилась парочка мелких паро-ботов, восседающие у тех на плечах кладовщики орудовали рычагами, перемещая болванки в штабеля и фиксируя крепления.
Пятый голем бродил под мостками – время от времени над ними появлялось мокрое глиняное лицо с пещерой открытого рта и ямами глаз. И глиняные ручищи водружали на причал выловленную со дна болванку. Обсевшие крыши соседних складов мальчишки восторженно свистели, а толпившиеся у причала бабы охали, когда голем с бульканьем уходил обратно под воду.
Казалось, у складов, побросав дела, собрался весь губернский город. Ткачихи с фабрики, легко узнаваемые по покрывающей их лица и одежду мелкой пыли, рабочие с заводов, шедшие со смены, да так и застрявшие, глазея. В толпе можно было увидать гимназическую форму, чиновничьи фуражки, цивильные котелки и цилиндры, и шляпки дам. В первом ряду, восторженно приоткрыв рот, застыл цирюльник в фартуке и с опасной бритвой в руках – на бритве присохла мыльная пена. Надо полагать, из-за бритвы этой он в первый ряд и смог пробиться. Толпа шумела, гудела, оживленно перекрикивалась, не отрывая жадных взглядов от постепенно уменьшающейся груды железных болванок. Позади толпы даже пара карет стояла – кучера сновали в толпе, собирая слухи, а шторки карет шевелились, знатные седоки тоже любопытствовали. Разбитная тетеха уже бойко приторговывала сбитнем и пирожками.
- По городу ходят дикие слухи. – понизил голос путеец. – Что виталийские драккары снова вошли в порт, только все мертвые – эдакие днепровские «Летучие Голландцы». Что не вошли, а вовсе даже всплыли – будто затонули они со всем грузом железа… - он кивнул на очередную болванку, выловленную големом и с шумом и плеском водруженную на причал. – Но Карпас нанял то ли двух, то ли трех раввинов. Они молились на причале всю ночь, а под утро из Днепра вылезли все до единой русалки, и матерясь, как торговки на Озерном рынке, выкинули утонувшее железо на берег, лишь бы те замолчали!
- Два раввина – это сила, три раввина – это мощь. Что нам те русалки… - меланхолично откликнулся приглядывающий за работой големов молодой каббалист.
- А еще – что иудеи, простите, зажрались…
- Так и говорят – «иудеи»?
- Нет, они говорят не так, но повторять это, уж увольте! Что, дескать, варяги ограбили весь город, но только вам вернули.
- Угу, дальше портовых складов не прошли, но ограбили, выходит, всех! – хмыкнул раввин. – Да не переживайте вы так, господин Пахомов. Слухи – что мухи. Пожужжат и сдохнут. Не наша печаль.
- Вот именно – не наша! Наше дело – чугунка, а вы на целый день големов забрали! А это – простой!
- Все договорено. – не отрывая взгляда от големов, покачал головой раввин.
- Второго левого на два шага назад переместите, а то зацепят… - рассеяно обронил путеец, раввин сосредоточено кивнул:
- Да, вижу, благодарю… - под его взглядом голем ловко попятился, и «волна» возобновила работу, а раввин вернулся к разговору. - Карпас отбил телеграмму самому Полякову, и Самуил Соломонович лично дал дозволение, чтоб мои «йоськи» отработали на погрузке. Все ж таки, главный клиент будет, грузы его Общества первыми по нашей ветке на Питер поедут.
- А если мы в график укладки рельс не уложимся, его грузы на чём поедут? На перекладных, звеня бубенцами? – фыркнул Пахомов. – Думаю, господину Карпасу все равно, из-за чего он контракт с путиловцами вовремя не выполнит – из-за пропажи железа, или из-за срыва графика строительства.
- Знаете про контракт?
- Помилуйте, весь город знает!
- Всего-то придется пару ночных смен отработать, чтоб график нагнать. – отмахнулся раввин. – Разве впервой? В накладе не останемся.
- Не впервой. – кивнул Пахомов. – Ладно, поступайте как знаете, а я тогда оказией воспользуюсь и съезжу в Хацапетовку. От товарища моего, инженера Карташова, как раз телеграмма пришла, сегодня должен на тамошнюю станцию прибыть. Дорожный автоматон возьму, да за ним и съезжу, к вечеру как раз обернусь.
- Езжайте, сударь мой, милое дело! – покивал полями круглой шляпы каббалист. – Прямо на прокладку, к последней засечке его везите. Он ведь как, против ночной работы протестовать не станет?
- Мы же не рабочие, чтоб протестовать, мы инженеры. Надо ночью, будем работать ночью! – ухмыльнулся Пахомов. – А все же напрасно вы! – уже делая шаг в сторону, вздохнул он. – Артемий Николаевич приедет, мы с ним по очереди поспим, а вас-то подменить некому.
- Когда надо не спать, так один раввин двух инженеров стоит! – усмехнулся Шмуэль. – На седьмой день Песаха ночью исправно бодрствую, и тут уж как-нибудь продержусь.
- Ну так мы тоже на Пасху всенощную стояли… когда маменька еще жива была. Очень она это дело уважала. – усмехнулся в ответ Пахомов. – Так что поглядим, кто кого… пере-не-спит! – и оба дружно захохотали.
- Что здесь происходит? – паро-телега вылетела к причалу на такой скорости, что Пахомов невольно шарахнулся. Юноша на облучке, выглядящий как благородный разбойник Рокамболь после кораблекрушения, перебросил рычаг, телегу окутало облако пара. Сидящий рядом щеголеватый господин средних лет воззрился на таскающих железо големов с такой яростью, будто застукал глиняных истуканов за кражей яблок из собственного сада.
- Чем нам тут обвинения предъявлять, господа полицейские лучше бы эдак-то по городу гонять запретили. Беда ж может выйти! – пробормотал инженер Пахомов, безуспешно пытаясь отчистить обсыпавшие сюртук плевки грязи.
- Я учту ваше мнение, господин Пахомов. – не меняя благожелательного выражения лица, сказал Меркулов. – А сейчас прошу всех заняться делом – все интересное здесь уже или закончилось… или еще не началось.
- Раааасходись, народ! Раааасходись! Неча тут пялится, без вас разберутся! – в толпе замелькали фуражки городовых, где-то залился трелью полицейский свисток и люд, неохотно, продолжая ворчать, принялся разбредаться.
Губернатор одарил Меркулова многозначительным взглядом, покачал головой, то ли осуждая, то ли просто в чем-то молчаливо сомневаясь, и зашагал к оставленному позади толпы экипажу. А господин Меркулов-старший не торопясь направился к сыну.
- Д… доброе утро. – поздоровался Ингвар, нервно переступая с ноги на ногу.
- Доброе, юноши, доброе. Видеть вас нынче по утру целыми и невредимыми – уже изрядное добро. – откликнулся Аркадий Валерьянович, постукивая кончиком трости по сапогу.
- Э-э… - Митя открыл рот, закрыл, мысли его лихорадочно метались. Вести с отцом как с чужим или заговорить как всегда… нет, как раньше… до того, как усилиями губернских дам появились сомнения, что они и правда – отец и сын. Как настоящий светский человек должен вести себя в эдакой ситуации? Подсказка не находилось – ничего, кроме подозрения, что совсем-совсем настоящий светский человек, вроде почти позабытого им за это время младшего князя Волконского, просто не позволил бы себе так неприлично запутаться в собственных родственных связях. Единственная подсказка, на которую расщедрился обычно всесильный светский этикет: не знаешь, что говорить – смени предмет разговора.
- Не опасно полицмейстера отпускать? Вдруг он что-нибудь… предпримет? – он уставился на пластрон отцовской сорочки, не находя силы поднять глаза выше, к лицу.
- Конечно же, предпримет. – согласился отец. – Меня весьма интересует – что именно.
- У него среди городовых и тюремных надзирателей могут быть… доброжелатели. Все же он долго в полицмейстерах… Может их против тебя настроить.
- Обязательно попытается. – покивал отец. – Погляжу, с кого начнет. Все же весьма неудобно подозревать всех.
- Или все же в Петербург поедет… к тем своим покровителям, что еще в силе…
- Тогда это будет интересно не только мне, но и твоему дядюшке. – в очередной раз покивал отец. – Подозреваемого иногда полезно отпустить побегать на свободе – узнаешь больше, чем на допросе. Риск, правда, порой сложно рассчитать. И уж вовсе не следует рисковать, когда речь идет о собственном сыне. – мягкое прикосновением к щеке заставило Митю поднять голову. – Поэтому я просто спрошу и рассчитываю на правдивый ответ. Почему вас ночью не было в доме и где вы были?
«О сыне… Речь идет о собственном сыне…» - слова отца гулом отдавались в ушах Мити. Отец… не поверил тетушке и по-прежнему не сомневается, что Митя – его сын. Или он… Что – или?»
- Мне… нам не понравилось вчерашнее поведение Людмилы Валерьяновны. – Ингвар, как всегда, прямолинеен, но сейчас обычно раздражающая бестактность германца показалась Мите спасением.
- Обоим не понравилось? – невозмутимо поинтересовался отец.
Ингвар гордо и непреклонно задрал голову, став похожим на идущего в бой гусака. Очень тощего гусака.
- И вы от всей широты и глубины своих оскорбленных юных душ сперва разнесли комнату Мити…
- Почему… разнесли?
- Ну право же, сын, как еще можно назвать ободранные обои… под неумело перевешанным зеркалом…
«Мара, нежить когтистая… - подумал Митя. – Да и Ингвар тоже… тот еще мастер…»
Ингвар ответил ему растерянным и одновременно возмущенным взглядом.
- А потом с утра пораньше удрали из дома и отправились… куда? – продолжил отец.
- Всего лишь опробовать автоматоны - мой и Зиночкин! Ингвар их оба починил – в подарок мне на именины! Ты знал? – с энтузиазмом откликнулся Митя. Губы его растягивала дурацкая счастливая улыбка. Значит, отец не сидел у себя, раздумывая, есть ли правда в словах тетушки, а пошел к нему… и не обнаружил ни его, ни Ингвара. Это было очень плохо. Но почему-то огорчиться не получалось.
- Что у тебя именины? Вполне. Я, знаешь ли, тоже к этому событию причастен. – брови отца саркастически изогнулись.
- Нас вахмистр Вовчанский видел – неужто не сказал? – Митя старательно держал лицо.
- Почему же, сказал… ты ведь ему четкие указания выдал – сказать, если будут спрашивать. К счастью, я догадался спросить.
«Отец не только в комнату пришел, но и по городу успел порыскать.» - сделал печальный вывод Митя. Ощущение счастья отступило, сменившись настороженностью.
- Только на третьего вашего спутника молодой господин Альшванг не похож. – отец оценивающего поглядел на него. – Ни ростом, ни… костюмом.
- Никак нет, ваше высокоблагородие. – поклон Йоэля сделал бы честь любому из великих князей – идеально выверенный, невероятно грациозный и исполненный такого количества оттенков и смыслов, что даже самые большие знатоки светского этикета потеряли бы головы от восхищения. – Я присоединился несколько позже.
- Я все гадал – и почему за всю ночь ничего на меня не упало, и под ногами не подломилось? – пристально глядя на опущенные шторки кареты, процедил Митя. – А меня тут поджидали.
- О чем вы?
- О третьем условии. Последний месяц меня всё время пытаются убить. Или специально, или по случайности.
- И как же вы?
- Уворачиваюсь! – отрезал Митя. – Как думаете, если мы разгонимся как следует…
- Не перепрыгнем. Разве что протараним. Но я не уверен, что после такого смогу починить автоматоны. – мотнул головой Ингвар.
– Я уверен, что после такого чинить автоматоны станет некому!
- Тогда, может, мертвеца поднимете? – азартно спросил Ингвар.
- Нет поблизости мертвых. Разве что вас, Ингвар, сперва убить. Но тогда мой автоматон уж точно никто не починит. – меланхолично отозвался Митя.
Ингвар ответил нервным смешком – кажется, он подумал, что это шутка.
- Отступаем. – скомандовал Митя, отжимая ручку заднего хода.
- Куда?
- В «Дом модъ»!
- И что мы им скажем?
- Право же, Ингвар, даже я не думаю о приличиях, когда жизнь на кону. Или хотя бы думаю меньше!
Из-под черной шторки кареты появилась изящная женская ручка и поманила их к себе.
- Это ваша мара! – в панике выпалил Ингвар. - Второй раз я с ней не справлюсь, трость дома осталась. – он рванул ручку заднего хода с такой силой, что паро-кот чуть не снес стальным задом ворота.
Шторка кареты отлетела в сторону… и в окошке появилась изящная дамская шляпка:
- Ингвар! Митя! Право же, это грубо! Даже если вы не желаете меня видеть – могли бы хоть поздороваться! – голоском, пытающимся казаться капризным, но на самом деле – смущенным, позвала дама.
- Анна? – растерянно щурясь, выдохнул Ингвар.
- Мы все еще можем сбежать. – предложил Митя. – Вдруг у нее за спиной Алешка с ружьем прячется? Или даже сам Иван Яковлевич?
- Вот еще я не бегал от всяких… дам! – выпалил Ингвар, и снова рванул рычаг автоматона. Паро-кот поскакал к карете, будто Ингвар все же решил ее протаранить.
У дверцы он остановил автоматон так резко, что Анна Лаппо-Данилевская, еще недавно Анна Штольц, испуганно пискнула и шарахнулась вглубь кареты. Впрочем, через мгновение она снова выглянула, как осторожная белка из дупла.
- Э-э… Анна Владимировна… - пробормотал Ингвар. Митя ограничился поклоном.
- Зачем же так… Помнится, когда-то вы называли меня Анной, милый Ингвар… - принужденно улыбнулась та.
- Тогда вы были женой моего старшего брата. А теперь вы совершенно чужая дама. – отрезал Ингвар.
Митя поглядел на него с одобрением. Грубовато, но в целом, неплохо сказано.
- Так чем мы можем быть вам полезны, госпожа Лаппо-Данилевская? – окончательно разошелся Ингвар и даже поглядел на Анну сверху вниз.
В том, как он выпрямился в седле автоматона, как глядел из-под полуопущенных век, как строил надменно-презрительную физиономию Митя неожиданно уловил нечто знакомое… и тут же понял! Да ведь это – он сам! Это его Ингвар копирует! Неуклюже, неумело, без природного изящества и меры – сам Митя никогда бы не стал и бровь поднимать и угол рта кривить одновременно! – но Ингвар подражал ему!
Неожиданно это растрогало. Настоящего светского поведения Ингвару не постичь никогда, но старается же, морда германская! И образец нашел достойный.
- Ах, Ингвар… - на глазах Анны заблестели слезы. – Я понимаю, что в ваших глазах я виновна во всем… - она изящно всхлипнула. – Но… Я знаю, вы такой же великодушный, как и ваш брат, а он никогда бы не отказал даме… в личной просьбе. - она сделала паузу, позволяя им задать вопрос.
Оба промолчали. Ингвар таких тонкостей не понимал, Митя понимал, но полагал, что светский этикет должен помогать ему, а не его собеседнику. Может, ему эта просьба вовсе не понравится! И даже скорее всего.
- Может… вы сядете ко мне в карету? – так и не дождавшись облегчающих разговор вопросов, предложила Анна Владимировна, и нервно огляделась.
- Навряд мы влезем туда вместе с автоматонами. – очень серьезно сказал Митя и на ее непонимающий взгляд пояснил. – Два автоматона с пустыми седлами возле вашей кареты вызовут гораздо больше пересудов.
- Да… вы правы… Тогда… Могу я вас попросить… передать мужу мою просьбу… просьбу о встрече…
- Лаппо-Данилевскому? – изумленным хором спросили оба юноши.
- О! А! – из уст Анны Владимировны вырвался сдавленный вскрик, она прижала ладони к глазам. – Простите, простите, простите! Я… не понимаю, что говорю! Свенельду… Свенельду Карловичу! – она убрала руки от лица и отчаянным усилием попыталась принять невозмутимый вид. Но глаза ее сухо, горячечно блестели, а на щеках пылал багровый румянец.
- Как вы можете! – вскинулся Ингвар. – Свенельд только оправился после вашего поступка, а вы снова...
- Погодите, Ингвар… - остановил его Митя.
Анна Владимировна красиво плакала. И красиво просила. Но… у нее был красный нос. Тщательно запудренный, но несомненно распухший. И темные круги под глазами, тоже скрытые под слоем пудры. А когда дама с покрасневшим носом и кругами под глазами пытается казаться милой и очаровательной… дело и впрямь серьезно.
Неспешной автоматонной рысцой они подъехали к дому. Погруженный в раздумья Митя остановился у закрытых ворот. Пару минут посидели. Наконец Ингвар раздосадовано буркнул:
- Какой же вы все-таки… удивительный человек! – вылез из седла паро-кота и пошел отворять ворота.
Вынырнувший из своих мыслей Митя сперва растерянно поглядел Ингвару вслед – что это он, вроде бы с утра ладили? А поняв, воззрился на Ингвара в изумлении. Неужели германец думает, что действительно, в самом деле есть выбор, кто из них двоих вылезет из седла и распахнет створки? Если кто здесь удивительный человек, так это Ингвар!
Створки разъехались, и Митя неспешно повел автоматон в стойло. Следом въехал надутый Ингвар. Митя раздраженно передернул плечами: если германцу угодно обижаться, то кто ж ему Живич? Митя потянул рычаг, сбрасывая давление. Зашипело. Митя подождал пока белые облачка перестанут виться у точеных стальных копыт, и выпрыгнул из седла, стряхивая с плеч плащ. Рядом спускал пар автоматон Шабельских. Вот бы и с Ингваром так – открыл клапан и пшшшш… никаких глупых обид!
Шипение затихло, Митя повесил гоглы и плащ на крюк, шагнул к дверям… и лишь тут понял, что в доме творится суета. Из задней двери дома сперва выскочила Маняша, окинула дворик паническим взглядом и тут же спряталась. Затем появилась Леська – тоже огляделась, покачала головой, и скрылась. Последним чертиком из табакерки вылетел Антип, рысцой оббежал двор и зычно проорал в распахнутую дверь:
- Никак нет, барыня, нету ее здеся!
- Боже мой, куда же делась эта несносная девчонка, мисс Джексон ее ждет! – донесся плачущий голос тетушки.
- На чердаке зараз ще поглядим, не извольте беспокоиться, барыня! – энергично ответила Леська и дверь снова захлопнулась.
Митя задумчиво хмыкнул, оглядел бывшую конюшню, приспособенную Ингваром под мастерскую: с приткнувшимся в углу маленьким токарным станком, тисками, столом, заваленным мотками проволоки и кусками металла. И безапелляционно скомандовал:
- Вылезайте, кузина!
Ответом ему была тишина, только Ингвар удивленно обернулся.
Митя подождал мгновение и уже нетерпеливо потребовал:
- Вылезайте, вылезайте! Вы же понимаете, что мы с Ингваром вас в два счета найдем и сдадим вашей маменьке для наказания за глупые прятки. Да еще в таком опасном месте, как мастерская.
- А нечего в доме всякие опасные штуки заводить! – через мгновение откликнулся тоненький склочный голосок, и кончики Ниночкиных косичек, как рожки жука, высунулись из-под стола. – Я вот скажу, что это вы меня украли!
- И на базар сволокли… - пробормотал Ингвар, подтягивая крепление на ноге паро-кота. – Продавать задешево.
- А если обратно забрать – так уже задорого. – подхватил Митя.
- С двойной доплатой!
- Шутите? С тройной! – вытягивая из автоматона саквояж с ценными бумагами, закончил Митя, и уже совсем тихо пробормотал. – Если вдруг что – так и скажем. Доплата за Ниночку. – они с Ингваром переглянулись и дружно хмыкнули.
Зашуршало, и Ниночка выползла из-под стола целиком. Митя поморщился, но вовсе не потому, что на ее подол налипли клочья паутины, а чулки и туфли покрывал слой пыли. Единственным достоинством шерстяного, под горло, платьица девочки была его новизна. Шерсть даже на вид казалась грубой, и должна была неприятно раздражать везде, где не защищали нижние юбки и сорочка. Пуговицы дешевые, да и сидело платье откровенно худо, потому что куплено было на вырост. Тетушка весьма бережливо обращалась с деньгами, что выделил отец на обзаведение, но… эта рачительность не радовала. Ниночка выглядела как… дочь вдовы титулярного советника, живущей на оставшийся от мужа пенсион. А вовсе не как племянница главы губернского Департамента полиции… и уж тем более не как кузина почти что Истинного Князя!
- Вы – злые мальчишки! – угрюмо сказала Ниночка, нацеливая в них рожки торчащих косичек.
- Как можно! – искренне возмутился Митя. - Злой тут только я. Ингвар у нас весьма положительный юноша.
- Положительный – это значит, хороший? – деловито уточнила Ниночка и получив подтверждающий кивок, гневно помотала головой. – Хороший с плохими не дружит, а ты с Митькой дружишь!
Кажется, Ингвар хотел сказать, что вовсе не дружит. Он даже рот раскрыл, да так и замер. Движение мысли отчетливо рисовалось на его лице, он хмурился, морщил нос, прикусывал губу… и вдруг почти прошипел:
- Чем вам, мадемуазель Фомина, так плох ваш кузен?
В его голосе Митя с изумлением услышал такие знакомые, родные собственнические нотки.
- Он дурной мальчишка и едва не разбил сердце своего бедного доброго папеньки! – явно повторяя чужие слова отбарабанила Ниночка.
С губ Мити сорвался совершенно неприличный, похожий на тихое хрюканье смешок. Он никогда не жаловался на воображение, но представить отца в роли «бедного-доброго» ему решительно не удавалось.
- И никакой он мне не кузен, потому что своему папеньке он вовсе даже не сын – так все говорят! – она вдруг печально вздохнула и пожаловалась. – Только я совсем не понимаю, как так может быть? Тебя, наверное, цыгане подкинули? - с надеждой спросила она.
Сдавленное хрюканье перешло в хрюканье громкое.
- Yallume![1]
Горб и перекошенное плечо отчаянно мешали, мисс Джексон пару мгновений возилась в кресле, прежде чем встать им навстречу. Представить ее сражающейся двумя мечами было совершенно невозможно.
Зато мимика у мисс была живая и быстрая, как скачущий по камням ручей. В одно мгновение при виде их троицы ее некрасивые, как у печальной обезьянки, черты сложились в гримаску облегчения, сквозь которое отчетливо сквозило раздражение, тут же сменившись раскаянием. Словно мисс Джексон сразу же начала себя корить, что осмелилась рассердиться.
- Доброе утро, мисс Джексон! Приносим наши глубочайшие извинения! - Митя поклонился, и чуть сам не крякнул от удовольствия – поклон получился в меру уважительный, в меру покаянный, но при том не униженный и не фамильярный. Все же есть у него талант к светскому обхождению! – Во всем случившемся переполохе целиком и полностью наша вина. Мы, все трое, были в конюшне рядом с автоматонами…
Чистая правда!
- И не сразу сообразили, что Ниночке уже пора и ее даже ищут.
Митя с Ингваром – так точно, не сразу.
- Мы бесконечно раскаиваемся, что вынудили вас ждать, и чтоб не задерживать вас еще больше, сегодня позанимаемся вместе. Тем более, сегодня ведь урок синдарин? Его мы с Ингваром знаем также мало, как и Ниночка. – Митя непринужденно опустился на приготовленный для Ниночки стул, и кивком головы предложил кузине с Ингваром расположиться на оттоманке.
- Да… но ньет… - мисс Джексон растерялась. – Ви есть одинаково невежественный…
Митя оскорбленно моргнул.
- О, я сказать грубо, простить, это все мой глупый язык!
Да-да, насчет языка, мисс, вы верно подметили.
- Я хотеть сказать – вы одинаково не знать, но вас надо разно учить, все же вы есть разный возраст. Ниночка есть tolodh…
- Я – хорошая девочка, а вовсе не это вот… как вы сказали! – возмутилась и без того долго молчавшая Ниночка.
- Это значит – восемь лет. На синдарин. – мисс Джексон снисходительно улыбнулась. - А ваш кузен Митя – pae-ar-eneg… шестнадцать. Вы с Ингвар – совсем взрослы юнош!
- Но есть ведь то, что интересно и взрослым! – Митя старательно лучился энтузиазмом. – Ниночка говорила, вы рассказывали ей о фейри. А ведь и мы ничтожно мало знаем о правителях Туманного Альвиона!
Мисс заметно поморщилась. Что неудивительно, ведь именно Лорды и Леди Полых Холмов обрекли ее на смерть во время Дикой Охоты. Что с точки зрения Мити, было все же чересчур: ладно бы, карали за наглость и дурные манеры, но за уродливое лицо и тело?
- Что вы хотеть знать? – сухо спросила мисс.
- Э-э… - Митя на мгновение заколебался. Ингвар, словно невзначай прикрыв лицо ладонью, закатывал глаза и корчил рожи, явно пытаясь заставить Митю замолчать. С одной стороны, они и впрямь ничего не знают о мисс Джексон, кроме того, что рассказали Шабельские… и Нина ее боится. С другой… раз Йоэль ничего не знает, кого еще можно спросить о стеклянной башне и Эохо Эхкенд? В Петербург писать, в Дипломатический корпус? А станут ли они отвечать на вопросы мальчишки из провинциальной губернии и сколько времени эта переписка займет? Не будет ли поздно?
- Я хотел узнать о… башне! – выпалил Митя, решив самого Эохо пока не упоминать. - Стеклянной, кажется…
- Стеклянной… башне? – завороженно повторила мисс. – Откуда… откуда вы знать?
Ингвар прекратил прикрывать лицо ладонью, а попросту в отчаянии ткнулся в нее лбом.
- Ну как же… - невозмутимо ответил Митя. – Вы же стихи на сегодня задали, на альвионском! Вот я и нашел… - он откашлялся и торжественно продекламировал:
Over that undersea isle, where the water is clearer than air:
Down we look’d: what a garden! O bliss, what a Paradise there!
Towers of a happier time, low down in a rainbow deep
Silent palaces, quiet fields of eternal sleep![2]
- Ах, лорд Теннисон! – с явным облегчением рассмеялась мисс Джексон. – Хороши… прекрасны выбор! Только он не писать, что башня – стеклянный! Вы плохо переводить, Митя! И не говорить, что башня есть в Туманный Альвион… - она вдруг понизила голос до испуганного шепота. – Он писать об враг!
- Враг? – переспросил Митя, а Ниночка распахнула глаза широко-широко… и обеими руками схватилась за Ингвара. Ингвар беспомощно покосился на Митю, но тому было не до германца.
- Кто еще жить в дворцы на радуга под водой – «low down in a rainbow deep»? – мисс улыбнулась, но улыбкой это было странно назвать, такой кривой и даже страшноватой она показалась. – Это и есть Те, Кто Приходить Из Туман. Мы говорить о них прошлый раз.
- Так они приходят из-под воды или из тумана? – наконец соизволил спросить Ингвар.
- Они приходить вместе с большой туман. – пояснила мисс. – Когда-то жить Туманный Альвион и Зеленый Эрин. – она развела руками. – На Самхейн быть великая битва при Маг-Туиред, они славно драться, но Туат Да Даннан, которых вы звать альвы, помогать сама Морриган Темная, Госпожа Воронов…
Мите понадобилась вся выдержка, чтоб не вздрогнуть.
- Дети Дану прогонять побежденных другой мир.
- А там плохо? – завороженным шепотом выдохнула Ниночка.